Товарищ маузер

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой вода побеждает оружие

В Риге было два вокзала. Динабургский, с которого по Орловской железной дороге поддерживалась связь с губерниями и городами России, и Тукумский на Карловой улице, куда, кроме пригородных, прибывали и поезда из-за границы. Сейчас здесь царила неописуемая суматоха. Почти одновременно к перрону подкатили два состава. Первый отправлялся в Варшаву. Второй привез пассажиров из городков, местечек и курортов Курляндии. Оба паровоза тяжело дышали, выбрасывая под навес клубы дыма и пара. Ветер подхватывал их и гнал на людей, заставляя их чихать и кашлять.

Лишь привычные ко всему торговки яблоками продолжали громко расхваливать белый налив и графенштейн, который не успели сбыть на базаре:

– Возьмите, барыня! Сочные, сладкие, что твой мед! Берите за полцены, лишь бы назад не везти!…

Столь же энергично предлагали свои услуги тележечники в красных фуражках с надписью «Экспресс» и силачи из «Рижской артели» в синих головных уборах. Однако проворнее всех оказывались вокзальные носильщики в белых фартуках. Словно муравьи, сновали они вдоль длинного приступка, опоясавшего вагоны немецкой конструкции, протискивались во все двери, тащили тюки через окна и бесцеремонно толкали тех, кто сам нес свои пожитки. Гораздо солиднее вели себя слуги из гостиниц. Расхаживая вдоль состава, они привлекали внимание прибывших возгласами на немецком и русском языках:

– Останавливайтесь в гостинице «Три розы»! Солидное заведение в самом центре города с первоклассной кухней!… «Колумбия»! «Колумбия»! Комнаты с оплаченным завтраком!… «Франкфурт-на-Майне»! Владелец Юлиус Мациг за умеренную плату предоставляет максимум удобств и создает атмосферу семейного пансиона!

Служащие известных гостиниц даже и не думали надрывать свои голоса. Расположившись на видном месте, они держали вывески над головами и не сомневались, что золотые надписи «Отель де Ром», «Санкт-Петербург» и «Метрополь» говорят сами за себя.

И действительно, почти все, кто выходил из спальных вагонов, направлялись прямо к ним. Тут были помещичьи семейства, которые, побросав свои усадьбы и замки, искали убежища в городе. Папаши в зеленых камзолах, мягких шляпах, высоких ботинках на шнурках и с двустволками за плечами делали вид, будто возвращаются с очередной охоты. Их дородные супруги были не в силах скрыть на своих лицах выражение панического страха. Встревоженными выглядели и их старшие сыновья, по традиции обучавшиеся в немецких университетах. Но каникулы они обычно проводили в родительских поместьях, наслаждаясь вольготной деревенской жизнью. Лишь малолетние отпрыски, которых вели за руки гувернантки, не выказывали признаков беспокойства. Два озорника в бархатных курточках, заметив на перроне шевелящийся мешок, из которого доносилось жалобное поросячье хрюканье, мигом перерезали бечевку. И поросенок, обретя неожиданную свободу, бросился наутек от голосившей хозяйки.

В сопровождении свиты правоверных на перроне показался знаменитый варшавский раввин. Он приезжал сюда специально за тем, чтобы вынести соломоново решение по ряду наболевших вопросов религиозного ритуала, и теперь отправлялся в обратный путь, увозя с собой солидный гонорар, соответствующий его высокому авторитету. Опасаясь встретиться взглядом с представительницами противоположного пола, раввин опустил очи долу и лишь в последний миг заметил, как нечистая тварь с диким визгом юркнула под его длиннополый, до щиколоток, лапсердак. Все благочестие раввина будто ветром сдуло – шутка ли! Его вера даже прикасаться запрещает к этому поганому животному! Размахивая сложенным черным зонтиком, он бросился вперед и, потеряв по дороге черную шелковую ермолку, залез в тамбур ближайшего вагона, откуда разразился нескончаемым потоком проклятий в адрес нечестивых гоев.

Происшествие с раввином и поросенком привлекло внимание лишь нескольких коммивояжеров. Они хоть и вечно спешили, но не пропустили возможности пополнить свой запас анекдотов и на минуту задержались. За последние месяцы им все реже удавалось заключать сделки, но они не унывали и с обычной энергией рыскали в поисках клиентуры. Страдная пора настала лишь для агентов страховых обществ, в особенности тех, которые гарантировали возмещение убытков от огня.

В шумливой и пестрой вокзальной толпе было также довольно много офицеров с сопровождавшими их денщиками. У тех, кто отправлялся в отдаленные гарнизоны, вид был помятый после прощальной попойки и далеко не воинственный. Зато другие, в парадных мундирах и начищенных сапогах, уже заранее предвкушали удовольствие от наступающего отпуска и охотно позволяли цыганкам погадать на даму сердца или на очередное повышение в чине.

Ничего хорошего не сулило будущее оборванным польским и литовским сельскохозяйственным рабочим, которые осаждали последний вагон, подняв над головами свои жалкие баулы и котомки. Не было у них ни билетов, ни денег. А домой попасть надо… Проделав долгий путь в надежде подработать несколько рублей на уборке урожая, эти несчастные теперь не знали, за что приняться. Слухи о том, что в Курляндии и Лифляндии неспокойно, докатились и до их родных деревень, но разве из-за этого не надо убирать урожай? По неграмотности они газет не читали и, как обычно, приехали сюда. А тут, на месте, им пришлось убедиться, что работы в этом году нет и не предвидится.

Между двумя поездами, стоящими на соседних путях, царила такая невероятная сутолока, что агентам Регуса ничего не стоило оставаться незаметными. Из-за газетного киоска, прячась в тени телеграфного столба, полицейские в штатском платье вглядывались в пассажиров. Сегодня им было велено выследить только одного определенного человека – Парабеллума. И наконец он появился. Появился так внезапно, что нельзя было понять – вышел ли он из вагона или собирался уезжать?

Увидев перед собой плечистого мужчину, который, несмотря на длинный черный сюртук, какие носят священники, отнюдь не походил на слугу господа бога, пожилая монашенка перекрестилась и попятилась назад. Шпики приглядывались – по многим признакам это тот, кого они ищут: черный котелок и грузная походка, серые глаза под седеющими бровями. Но при нем нет мешка, на который начальство приказало обратить особое внимание.

Кивнув друг другу, шпики перешли в наступление. Они подступали со всех сторон, но так осторожно, что даже закаленный во многих стычках Парабеллум не заметил их приближения. У одного из шпиков был деревянный крестьянский сундучок, другой прятал лицо за развернутым «Балтийским вестником», остальные вырядились кто носильщиком, кто дежурным по станции. Самый стреляный из полицейских оделся в форму железнодорожного жандарма и благодаря этому представлял собой вполне обычную деталь вокзального пейзажа. Подкравшись вплотную, они неожиданно набросились на свою жертву.

Парабеллум даже не успел выхватить оружия. Вначале он вообще ничего не мог понять и лишь внезапно ощутил огромную тяжесть на спине, груди, плечах, а внутри себя такую пустоту, что она парализовала естественную реакцию – сопротивляться. Влип, крышка… И вдруг сознание словно пронзил острый укол. Холодный металл коснулся правой руки. Наручники! Нет, он не даст себя еще раз заковать в эти проклятые кандалы! Лучше пусть убьют сразу, на месте. Он с такой силой рванул руку назад, что вцепившиеся в нее двое тайных отлетели в сторону. Навалились было другие, он ударил их стальным наручником, который не успели замкнуть на левой руке.

Четверо шпиков пиявками присосались к его спине и левой руке. Невозможно стало дышать – двое душили его, пытаясь свернуть ему шею. Перед глазами поплыли черные и красные круги. Но боевик не поддавался. Волоча на себе вцепившегося в него врага, он доковылял до киоска и откинулся спиной к стене. Раздался стон, что-то захрустело, пальцы врага на горле Парабеллума разжались. В тот же миг он взревел, словно раненый медведь, – тайные вывернули ему левую руку.

Теперь борьба продолжалась с удвоенной яростью. Парабеллум больше не пытался вытащить револьвер – в этой схватке ему бы не удалось им воспользоваться. Он с трудом поднимал и опускал правый кулак, обрушивая его, как кузнечный молот, на головы нападающих. Не брались за оружие и шпики. Пристрелить Парабеллума – сущий пустяк, но ведь сперва надо выведать у него, куда делся мешок.

Сильный удар оглушил Парабеллума – один из агентов залез на киоск и оттуда огрел его чем-то по голове. Через секунду Парабеллум снова открыл затекшие кровью глаза, но было слишком поздно – его успели повалить наземь. Он еще пытался сопротивляться. По перрону катался клубок тел, перед которым расступались перепуганные пассажиры, но было уже ясно, что на этот раз агенты Регуса общими усилиями одержали победу. Вскоре им удалось втолкнуть Парабеллума в арестантскую камеру жандармерии и захлопнуть за ним дверь.

Трясущимися руками старший агент снял телефонную трубку и потребовал соединить его с Регусом.

– Приказание выполнено, ваше высокоблагородие! С нашей стороны пострадали…

– Мешок нашли? – перебил его Регус.

– Никак нет!

– Найти мешок! Перевернуть весь вокзал, задержать оба поезда – может быть, он успел его где-нибудь бросить? Я сейчас приеду!…

– Слушаюсь! Будет исполнено! Приложим все силы…

На другом конце провода Регус бросил трубку.

Прошло десять минут, пятнадцать, а Парабеллум все лежал неподвижно. Он думал. Его мучила тяжелая мысль: все же сломали его, сволочи, скоро пошлют по этапу обратно в тот ад, куда он поклялся больше никогда не возвращаться. Снова загремит проклятая цепь!…

Постепенно до его сознания дошло, что в суматохе шпики не успели связать его. Парабеллум повернулся на бок, попробовал опереться на левую руку, но локоть пронзила резкая боль. Потом потихоньку поднял правую – ничего… Пальцы хоть и дрожат, но слушаются. В них еще достаточно силы, чтобы нащупать и достать спрятанный во внутреннем кармане пиджака револьвер. Он снова ощутил силу. Напрасно Регус надеется завладеть мешком с деньгами. Он спрятан надежно, и никому его не найти. Никому, кроме него самого. Поэтому надо во что бы то ни стало вырваться. Единственная возможность – дождаться, пока отопрут дверь. Хорошо еще, что шпикам неизвестно о револьвере. Пускай думают, что он безоружный…

Парабеллум приподнялся и сел, привалившись спиной к стене. В иных обстоятельствах в таком положении он мог бы провести целые сутки. Годы тюрьмы приучили его не только притворяться спящим, но и в самом деле впадать в забытье. Однако сейчас у него трепетал каждый нерв, голову сверлила одна мысль: «Вырваться! Вырваться!» Это и погубило его.

Едва приоткрылась дверь, Парабеллум выстрелил. Но выстрел его был преждевременным. Шпики оказались осмотрительными – дверь тотчас захлопнулась. Проклятие! Застигнуть их врасплох не удалось. Значит, теперь терять нечего.

Парабеллум поднял револьвер и нажал на курок. В камере грохнул выстрел. Несмотря на полумрак, он не сомневался, что попал в замок. Осторожно шагнул к двери и толкнул ее ногой. Она не поддалась – видимо, была заперта еще и на засов. Неторопливо и внимательно он исследовал косяки. Снова прогремел выстрел. Доска раскололась, во все стороны полетели щепки. На этот раз дверь под ударом сапога немного подалась вперед, но все еще держалась. Придется стрелять в третий раз.

В коридоре поднялся страшный переполох. Раздались тревожные свистки, топот бегущих ног. Было слышно, как у двери громоздили баррикаду. Затем открыли огонь и шпики. Щеку царапнула пуля. Прижавшись к стене, Парабеллум перезарядил оружие.

Потом послышался грубый голос Регуса:

– Ну что, перетрусили? Не можете справиться с одним бандитом?! Вперед! Взять его!

Но это было не так-то легко. Сам Регус хоть и успел спрятаться за стальным щитом, но рядом с ним уже корчился в агонии один из его агентов. Ранены были и двое полицейских.

Отскочив рикошетом от брони, пуля раздробила локоть надзирателю тайной полиции Павусу. Пуля, видимо, задела артерию, потому что кровь из раны хлестала фонтаном и перепачкала белую рубашку Регуса. Начальник тайной полиции выбежал во двор.

Подчиняясь приказу, железнодорожные жандармы старательно обшарили оба поезда. Регус умышленно не сообщил им о содержимом мешка Парабеллума, и они отбирали у пассажиров все, что хоть сколько-нибудь походило на мешок. Отведенное на вокзале помещение наполнилось крестьянскими узлами, матросскими парусиновыми котомками, посылками из магазинов и всевозможными мешками. Вокруг толпились их владельцы и бурно выражали свое возмущение.

Это зрелище, разумеется, не подняло настроения Регуса. Здесь, конечно, ничего не найти. Единственно верный путь завладеть деньгами – это заставить Парабеллума говорить. Тайные в один голос заверяли, что из банка трое боевиков вышли с пустыми руками, если не считать револьверов. Женщине такой груз, пожалуй, был бы не под силу. В мешке у Робиса денег не оказалось. Следовательно, они могли быть только у Парабеллума. Регус сжал кулаки. Он не сомневался, что вырвет у Парабеллума признание. Но сперва надо его обезвредить.

В жандармском участке по-прежнему ничего не изменилось. Не чувствуя особой охоты лезть в волчью яму, полицейские ограничились тем, что простреливали камеру и держали Парабеллума взаперти. Примчавшийся из управления Лихеев пожелал узнать, что творится в камере. Полицейские бесшумно подставили к окну лестницу. Старший, выделенный Лихеевым для выполнения этого задания, добрался до решетки. В камере было тихо. Он вгляделся в сумрак.

Парабеллум, скорчившись, сидел в углу, револьвер лежал у него на коленях.

– Ваше благородие… – начал было докладывать полицейский.

Из револьвера Парабеллума рванулось короткое пламя. Это было последнее, что полицейскому довелось увидеть в жизни.

Положение становилось серьезным. Дважды звонил полицмейстер Риги и спрашивал, долго ли все это будет продолжаться, – сам вице-губернатор Лифляндии требовал, чтобы скандал на вокзале был прекращен немедленно. В здание вокзала никого не впускали, и перед ним толпились сотни людей. Газетные репортеры, до которых уже дошла весть о беспомощности полицейских, пытались подобраться поближе к месту происшествия. Регуса больше всего пугала мысль о том, что вооруженные боевики попытаются освободить своего товарища. Еще свежо было воспоминание о том, как революционеры напали на рижскую тайную полицию.

Надо немедленно приступать к решительным действиям.

Лихеева вдруг осенила идея. Взяв Регуса под руку, он привел его в вокзальный буфет и заказал коньяку. Выпил, крякнул и лишь после этого стал излагать свой план:

– Послушайте, Иван Эмерикович, а ведь через дверь нам не пробиться!

– Через окно тоже не выйдет! – сказал Регус.

– У меня другое предложение… Недавно я читал, что в Северной Америке разгоняют демонстрации пожарными рукавами. Запускают такую струю, что люди с ног валятся. А не попробовать ли и нам в этом духе?

Регус одобрительно кивнул головой:

– Отчего бы нет? Действуй, Александр Александрович, действуй! Окатим его как следует, револьвер из рук выбьем, застудим, утопим! Такую баню ему зададим!… – Он захлебывался от злорадства.

Прошел целый час. Рижские пожарники обычно и на пожар-то не торопились, а сейчас и подавно. Но вот послышался тревожный звон колокола и громыхание повозки. Взмыленные кони мчали две пожарные упряжки с громадными паровыми машинами, позади которых стлался дымный хвост. Сверкали каски и золотые погоны пожарников. На рессорной двуколке подъехал брандмайор и тотчас отдал своим людям необходимые распоряжения. Раскатали рукава, заработали паровые насосы, первая пробная струя быстро рассеяла собравшуюся толпу. Затем командовать взялся сам Регус…

Парабеллум уже не надеялся вырваться на свободу – слишком много сбежалось полицейских. Он продолжал сопротивляться лишь потому, что никогда в жизни сам не сдавался, не сделает этого и сегодня. Но вот за выбитым окном он заметил движение – что-то тащили наверх. Броневой щит! Однако над ним появилось не дуло оружия, а острый медный наконечник.

Парабеллум не успел выстрелить. Мощная струя воды ударила ему прямо в грудь, пригвоздила к стене. Он упал, подлез к окну, чтобы схватить, вытолкнуть, свернуть, перегрызть проклятый рукав.

Но в этот момент через дверь в пленника направили еще одну струю.

Вода била в лицо, заливала нос и уши. От ледяного потока коченели руки, ноги, внутренности, мозг. Спасения не было. Струи воды атаковали со всех сторон, и некуда было от них деться…

Парабеллуму вдруг показалось, будто он на корабле. Надо заставить капитана изменить курс, но нет сил. Вокруг завывает, ревет, беснуется бурлящее море. Он хочет взять штурвал сам, голова ударяется обо что-то твердое, все стихает…

Когда Регус приказал остановить паровые насосы, боевик лежал без сознания. Оставалось лишь связать его и отвезти в тайную полицию.