Грэт В. Колчак // Донская Волна. Еженедельник истории, литературы и сатиры. [Ростов-на-Дону], 1919. № 18 (46), 28 апреля [старого стиля]. С. 1.
Будберг А.П. Дневник // Архив Русской Революции, издаваемый И.В. Гессеном. [Т.[XIII. Берлин: [издательство «Слово»], 1924. С. 215; [Т.] XIV. 1924. С. 255.
Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. 1918–1920. (Впечатления и мысли члена Омского Правительства). Т. II. [Пекин: Типолитография Русской Духовной Миссии; Харбин: Общество Возрождения], 1921. С. 346.
Серебренников И.И. Мои воспоминания. Т. I. В революции (1917–1919). Тяньцзин: [типография «Star Press»], 1937. С. 229.
Рапорт майора Моринса о приёме Колчаком генералов Сахарова и Дитерихса [без даты; не ранее 5 ноября 1919 года] // Последние дни колчаковщины. Сборник документов / Центр-архив. М.-Л.: Государственное Издательство, 1926. С. 54 (документ № 6).
Жанен М. Отрывки из моего сибирского дневника / Перевод с французского // Колчаковщина. Из белых мемуаров. Л.: издательство «Красная Газета», 1930. С. 30 (запись от 7 ноября 1919 года).
Филимонов Б.Б. Белая Армия Адмирала Колчака. М.: издательство «Рейтар», 1997. (Малая серия; Вып. № 3). С. 43.
Константин (Зайцев), архимандрит. Чудо Русской истории. М., 2000. С. 555.
Письмо А.В. Тимиревой Г.В. Егорову. Цит. по факсимильному воспроизведению в: Колчак Александр Васильевич — последние дни жизни / Сост. Г.В. Егоров. Барнаул: Алтайское книжное издательство, 1991. Вкл. с. 160/161.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. 1921. С. 6.
Колчак В.И. Война и плен. 1853–1855. Из воспоминаний о давно пережитом // Колчак В.И., Колчак А.В. Избранные труды. СПб.: Судостроение, 2001. С. 73.
Колчак Р.А. Адмирал Колчак, его род и семья // Военно-Исторический Вестник. № 16. [Paris]: издание Общества любителей Русской военной старины, ноябрь 1960. С. 16.
Письмо А.В. Колчака сыну Ростиславу (около 15–20 октября 1919 года). См. там же. С. 19.
Книпер [Тимирева] А.В. Фрагменты воспоминаний // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». М.: Прогресс; Традиция; Русский путь, [1996]. С. 74.
Письмо из Императорского Русского географического общества Морскому Министру от 28 февраля 1906 года за № 88. Цит. по факсимильному воспроизведению в: Синюков В.В. Александр Васильевич Колчак как исследователь Арктики. М.: Наука, 2000. (Научно-биографическая литература). С. 206.
Телеграмма А.В. Колчака учёному секретарю Комиссии по снаряжению Русской Полярной Экспедиции от 28 января 1904 года, без номера. Цит. по факсимильному воспроизведению: там же. С. 189.
Смирнов М.И. Адмирал Александр Васильевич Колчак. (Краткий биографический очерк). [Париж]: издание Военно-Морского Союза, [1930]. (Русская Морская Зарубежная Библиотека; № 16). С. 16.
Савич Н.В. Три встречи (А.В. Колчак и Государственная] Дума) // Архив Русской Революции. [Т.] X. 1923. С. 171.
Колчак А.В. Краткий обзор исследования морского пути вдоль северных берегов России // Колчак В.И., Колчак А.В. Избранные труды. С. 261.
Смирнов М.И. Указ. соч. С. 22–23.
Письмо адмирала В.И. Канина вице-адмиралу А.В. Колчаку (дата публикатором не указана). Цит. по: Смирнов А. Отец и сын. Штрихи к портрету // Колчак В.И., Колчак А.В. Избранные труды. С. 15.
Приказ Черноморскому Флоту 10 июля 1916 года (номер публикатором не указан). См. там же. С. 15.
Кришевский Н.Н. В Крыму (1916–1918 г.) // Архив Русской Революции. [Т.] XIII. С. 73.
Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. (Заговоры перед революцией 1917 года). Париж: книжное дело «Родник», [б.г.]. С. 163–164.
См.: Данилов Ю.Н. Великий Князь Николай Николаевич. Париж: Imprimerie de Navarre, 1930. С. 319–326.
См.: Смирнов М.И. Указ. соч. С. 30–32.
См.: Лукин А.П. Флот. Русские моряки во время Великой войны и революции. Т. II. Париж: [издание журнала «Иллюстрированная Россия»], 1934. (Библиотека «Иллюстрированной России»; Кн. 50). С. 109–111.
Черновик письма А.В. Колчака к А.В. Тимиревой от 11–14 марта 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 157.
Из дневника А.В. Романова (Великого Князя Андрея Владимировича. — А.К.) за 1916–1917 гг. // Красный Архив. Исторический журнал. М.—Л.: Государственное Издательство, 1928. Т. 1 (26). С. 197.
См.: Шинкаренко Н.В. Вечер в Оргееве. (Из воспоминаний о графе Келлере) // Донская Волна. 1919. № 2 (30), 5 января [старого стиля]. С. 6–7.
С.В. 70 лет тому назад. Весна 1917 года // Часовой. Орган связи Российского Национального Движения. № 664 (2). Bruxelles, март 1987. С. 15.
Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. Т. II. Борьба Генерала Корнилова. Август 1917 г. — апрель 1918 г. Paris: J. Povolozky & СЧ [1922]. С. 25–26.
Малышкин А.Г. Севастополь // Малышкин А.Г. Рассказы. Падение Дайра. Севастополь. М.: издательство «Правда», 1985. С. 219.
Быховский альбом // Белое Дело. Летопись Белой Борьбы. [Кн.] II. [Берлин]: книгоиздательство «Медный Всадник», [1927]. С. [11].
Колчак А.В. Сообщение в Офицерском союзе Черноморского флота и собрании делегатов армии, флота и рабочих в Севастополе // Колчак В.И., Колчак А.В. Избранные труды. С. 376–377.
Там же. С. 377–378, 380, 382.
Смирнов М.И. Указ. соч. С. 34–35.
Филатьев Д.В. Катастрофа Белого движения в Сибири, 1918–1922. Впечатления очевидца. Paris: YMCA-Press, 1985. С. 15.
Смирнов М.И. Указ. соч. С. 37.
Савич Н.В. Указ. соч. С. 173.
Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой (около 17 июня 1917 года) // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 202 (примечание). В черновике эти слова были Колчаком зачёркнуты.
Там же.
То же, от 24 июня 1917 года, 2 и 17 января 1918 года // Там же. С. 203–204, 253, 259 (конъектура в прямых скобках — публикаторов документа).
Смирнов М.И. Указ. соч. С. 40.
Клерже Г.И. Революция и гражданская война. Личные воспоминания. Ч. I. Мукден: типография газеты «Мукден», 1932. С. 22.
Смирнов А. Указ. соч. С. 19.
Протокол допроса Н.Д. Миронова Чрезвычайной комиссией для расследования дела о генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках от 19 сентября 1917 года // Дело генерала Л.Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. — июнь 1918 г. Т. 2. Показания и протоколы допросов свидетелей и обвиняемых. 27 августа — 6 ноября 1917 г. М.: Международный фонд «Демократия»; издательство «Материк», 2003. (Россия. XX век. Документы). С. 250.
Цит. по: «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 207 (комментарий).
Показание прапорщика В.С. Завойко Чрезвычайной комиссии… от 6 октября 1917 года // Дело генерала Л.Г. Корнилова. Т. 2. С. 103, 106; см. также с. 546 (примечание).
Показание генерала-от-инфантерии Л.Г. Корнилова Чрезвычайной комиссии… от 2–5 сентября 1917 года // Там же. С. 197.
Деникин А.И. Указ. соч. Т. II. С. 29.
Врангель П.Н. Записки (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.). Ч. I // Белое Дело. [Кн.] V. [1928]. С. 12.
Семёнов Г.М. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. [Харбин?], 1938. С. 47.
Там же. С. 48–49.
Там же. С. 46.
Протокол допроса Н.Д. Миронова… С. 250.
Деникин А.И. Указ. соч. Т. II. С. 37.
Кожинов В.В. «Черносотенцы» и Революция (загадочные страницы истории). 2-е изд., дополненное. М., 1998. С. 57.
Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 29 сентября 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 229.
Малышкин А.Г. Указ. соч. С. 392, 394.
Севский В. [Краснушкин В.А.]. Борис Савинков // Донская Волна. 1918. № 6, 15 июля [старого стиля]. С. 1.
Курганов В. [Краснушкин В.А.]. Адмирал Колчак // Там же. № 24, 25 ноября [старого стиля]. С. 5–6.
Волошин М.А. Россия распятая // Из творческого наследия советских писателей. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1991. С. 83.
Нет ни Востока, ни Запада, ни границ, ни происхождения, ни родины, когда двое сильных встают лицом к лицу, хотя бы они и пришли с разных концов земли (англ.).
Война за демократию (англ.).
Черновики писем А.В. Колчака А.В. Тимиревой без даты (август 1917 года), от 21 и 30 декабря 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 219, 234, 247.
То же, без даты, после 17 января 1918 года // Там же. С. 264.
То же, от 21 декабря 1917 года // Там же. С. 233.
Две недели событий на Дону. Из дневника неизвестного офицера // Белый Архив. Сборники материалов по истории и литературе войны, революции, большевизма, белого движения и т.п. под редакцией Я.М. Лисового. [Т.] II–III. Париж, 1928. С. 206.
Черновики писем А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 2 января 1918 года и без даты (после 17 января 1918 года) // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 253 (примечание), 274.
Протокол № 5 допроса адмирала А.В. Колчака от 27 января 1920 года // Верховный Правитель России: документы и материалы следственного дела адмирала А.В. Колчака. М., 2003. С. 53.
Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 30 декабря 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 246.
Там же. С. 246–247.
Семёнов Г.М. Указ. соч. С. 73.
Протокол № 6 опроса адмирала А.В. Колчака от 28 января 1920 года // Верховный Правитель России… С. 57.
Семёнов Г.М. Указ. соч. С. 74.
Телеграмма российского генерального консула в Шанхае российскому посланнику в Пекине от 11 февраля 1918 года (номер в публикации не указан) // Подготовка и начало интервенции на Дальнем Востоке России (октябрь 1917 — октябрь 1918 г.). Документы и материалы. Владивосток, 1997. С. 127 (документ № 144).
Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 16 марта 1918 года// «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 284.
Протокол № 6 опроса адмирала А.В. Колчака… С. 57.
Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 30 декабря 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 247.
То же, без даты (позднее 30 января 1918 года) // Там же. С. 275.
Телеграмма посланника США в Пекине Государственному Секретарю США от 30 апреля 1918 года (номер в публикации не указан) // Подготовка и начало интервенции… С. 198 (документ № 222); Протокол № 6 опроса адмирала А.В. Колчака… С. 59.
Телеграмма посланника США в Пекине Государственному Секретарю США от 5 июня 1918 года (номер в публикации не указан) // Подготовка и начало интервенции… С. 205 (документ № 235).
Протокол № 7 опроса адмирала А.В. Колчака от 30 января 1920 года// Верховный Правитель России… С. 70.
Протокол № 1 допроса А.В. Тимиревой от 24 января 1920 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 320.
Телеграмма Председателя Совета Министров Временного Правительства Автономной Сибири неустановленному лицу от 21 марта (стиль неясен) 1918 года (номер в публикации не указан) // Подготовка и начало интервенции… С. 142 (документ № 165).
Протокол № 7 опроса адмирала А.В. Колчака… С. 72.
Российский Государственный Военный Архив (РГВА). Ф. 40307, on. 1, д. 35, лл. 97—100, [100а] (номер последнего листа пропущен).
См., например: Сибирь в период гражданской войны. Кемерово, 1995. С. 79–80.
Серебренников И.И. Указ. соч. Т. I. С. 228.
Цит. по: Верховный Правитель России… С. 42 (комментарий).
Лембич М.С. Великий печальник. [Омск, 1919]. С. 6.
Болдырев В.Г. Директория. Колчак. Интервенты: Воспоминания (из цикла «Шесть лет», 1917–1922 гг.). Новониколаевск: Сибкрайиздат, 1925. С. 86.
Протокол № 7 опроса адмирала А.В. Колчака… С. 69.
См. телеграммы Военного и Морского Министра Верховному Главнокомандующему от 12 ноября 1918 года за № 3 и от 14 ноября без номера. РГВА. Ф. 40307, on. 1, д. 35, лл. 30, 32 об.
Д.Л. Хорват. [Владивосток?], [1918?]. С. 16–17.
Свод Законов Российской Империи. Издание неофициальное. Кн. I. СПб.: Русское Книжное Товарищество «Деятель», 1912. С. 3.
См.: Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. С. 310.
Конституция Уфимской директории // Архив Русской Революции. [Т.] XII. 1923. С. 190.
Положение о временном устройстве государственной власти в России от 18 ноября 1918 года // Россия антибольшевистская. Из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995. С. 117–118.
«К населению России». Обращение Верховного Правителя от 18 ноября 1918 года // Там же. С. 117.
Конституция Уфимской директории. С. 191.
Цит. по: Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. С. 315.
Ответ Верховного Правителя на ноту «союзных и соучаствующих держав» от 26 мая 1919 года // Россия и союзники. Обмен нотами между Союзными державами и Верховным Правителем России адмиралом Колчаком. Киев: Союз Возрождения России; Главный комитет на Украине, 1919. (Издания «С. В. Р.»; № 2). С. 7.
Булыгин П.П. Убийство Романовых / Обратный перевод с английского. М.: Academia, 2000. С. 45.
Миков А.А. Что делать с Мишкой Романовым? [Отрывок] // Скорбный путь Михаила Романова: от престола до Голгофы. Документы, материалы следствия, дневники, воспоминания. Пермь: издательство «Пушка», 1996. С. 170.
Волошин М.А. Пути России. Цит. по: Из творческого наследия советских писателей. С. 100 (комментарий).
Устав полевой службы. СПб.: Военная Типография, 1912. С. 63, 149, 221 (статьи 134-я, 378-я, 556-я).
Письмо Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего Атаману Всевеликого Войска Донского от 28 июня 1919 года за № 95 // Белый Архив. [Т.] I. 1926. С. 137.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. С. 309.
Я служу (нем.).
Письмо А.В. Колчака С.Ф. Колчак от 15–20 октября 1919 года. Цит. по: Колчак Р.А. Указ. соч. С. 18.
Речь Верховного Правителя к солдатам [12 августа 1919 года] // Наш Край. Хабаровск, 1919. № 6, 22 августа. С. 2.
Климушкин П.Д. Гражданская война на Волге [отрывок] // Россия антибольшевистская. С. 81.
Серебренников И.И. Указ. соч. Т. I. С. 218.
Перченок Ф.Ф. О нём, о ней, о них // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 33.
Колчак А.В. Служба Генерального Штаба // Колчак В.И., Колчак А.В. Избранные труды. С. 264–265, 270, 274.
Протокол № 8 допроса адмирала А. В. Колчака от 4 февраля 1920 года// Верховный Правитель России… С. 78.
Там же. С. 81.
«К населению России». Обращение от 18 ноября 1918 года. С. 117.
Декрет о земле Съезда Советов рабочих и солдатских депутатов от 26 октября 1917 года. Цит. по факсимильному воспроизведению в: История Гражданской войны в СССР (так! — А.К.). 2-е изд. Т. 2. Великая пролетарская революция (октябрь — ноябрь 1917 года). М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1947. Вкл. с. 288/289.
Приказ Верховного Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами России 21 ноября 1918 года № 44. РГВА. Ф. 39499, on. 1, д. 4, л. 7.
См.: Таскаев М.В. Печорский фронт в 1919 году // Белая Армия. Белое Дело. Исторический научно-популярный альманах. № 4. Екатеринбург, 1997. С. 75–78.
Филатьев Д.В. Указ. соч. С. 62.
Там же. С. 60.
Сообщено автору Н.Д. Егоровым.
Филатьев Д.В. Указ. соч. С. 60–61.
Доклад начальника штаба Верховного Главнокомандующего Верховному Главнокомандующему от 21 января 1919 года за № 2639. РГВА. Ф. 40307, on. 1, д. 35, лл. 200 и об., 201.
Черновик доклада, составленный в январе (дата не проставлена) 1919 года. Там же. Л. 207 и об.
Расшифровка телеграммы генерала М.К. Дитерихса начальнику штаба Верховного Главнокомандующего (без даты и номера, расшифрована 18 декабря 1918 года). Там же. Л. 95.
См.: Иностранцев М.А. Первое поручение адмирала Колчака // Белое Дело. [Кн.] I. [1926]. С. 105.
Филатьев Д.В. Указ. соч. С. 58, 80.
Мейбом Ф.Ф. Гибель 13-й Сибирской Стрелковой дивизии в боях под гор. Челябинском в 1919 г. // Первопоходник. Летопись Белой Борьбы. № 18. Los Angeles: издание Объединения Первопоходников, апрель 1974. С. 61.
Будберг А.П. Указ. соч. // Архив Русской Революции. [Т.] XIV. С. 241.
Вырыпаев В.О. Каппелевцы // Вестник Первопоходника. Ежемесячный журнал, посвящённый Первому Кубанскому походу и истории Белых армий. № 36. Los Angeles: издание Калифорнийского Общества участников 1-го Кубанского генерала Корнилова похода, сентябрь 1964. С. 8.
Дневник П.В. Вологодского. (Из хроники антибольшевистского движения в Сибири.) // Россия антибольшевистская. С. 140 (запись от 6 февраля 1919 года).
Рапорт майора Моринса… С. 54–55.
Цит. по: Перченок Ф.Ф. Указ. соч. С. 7.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. С. 124–125.
Будберг А.П. Указ. соч. // Архив Русской Революции. [Т.] XIV. С. 271.
Приказ Верховного Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами России 21 ноября 1918 года № 43. РГВА. Ф. 39499, on. 1, д. 4, л. 7.
Фон Шлиффен А. Речь, произнесённая 25 ноября 1900 г. на банкете в Генеральном Штабе по случаю столетия со дня рождения генерал-фельдмаршала графа Мольтке // Фон Шлиффен А. Канны. С приложением избранных статей и речей / Перевод с немецкого. М.: Воениздат, 1936. С. 377.
Там же. С. 378.
Письмо А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 21 декабря 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 234.
Будберг А.П. Указ. соч. //Архив Русской Революции. [Т.] XIV. С. 281–282, 332–333.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. I. С. 5.
Будберг А.П. Указ. соч. // Архив Русской Революции. [Т.] XIV. С. 226.
Езеев А.Б. К вопросу о «допустимости», «легитимности» и «правомочности»… (Из истории Георгиевских наград на Востоке России в 1918–1919 гг.) // Военная Быль. № 4 (133). М., октябрь — декабрь 1993. С. 10.
Князев В.В. Благословение Патриархом Тихоном Адмирала А.В. Колчака. [Из книги ротмистра Князева «Жизнь для всех и смерть за всех»] // Наши Вести. Издание Союза чинов Русского Корпуса. № 458/2759. Santa Rosa (USA) — СПб., март 2000. С. 6–7.
Пребывание Верховного Правителя в Перми // Сибирский Благовестник. Еженедельный орган церковно-общественной жизни и мысли, издаваемый при Высшем Временном Церковном Управлении. Омск, 1919. № 2, 15–30 марта [нового стиля?]. С. 15.
Крестные ходы в гор[оде] Омске // Там же. С. 16.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. С. 368.
Письмо начальника 7-й Уральской дивизии Горных Стрелков Верховному Правителю и Верховному Главнокомандующему от 12 декабря 1918 года за № 01500. РГВА. Ф. 40307, on. 1, д. 35, л. 87 об.
Там же. Л. 88.
Котомкин А.Е. О Чехословацких Легионерах в Сибири. 1918–1920. Воспоминания и документы. 3-е изд. [Orange (USA)]: Antiquary, 1987. С. 32–33.
См. там же. С. 47–48, 50.
Отношение 2-го Генерал-Квартирмейстера 1-му Генерал-Квартирмейстеру Штаба Верховного Главнокомандующего от 30 ноября 1918 года за № 18 секр. РГВА. Ф. 40307, on. 1, д. 35, л. 101.
См. доклад начальника Организационного отдела Управления 2-го генерал-квартирмейстера штаба Верховного 2-му генерал-квартирмейстеру от 30 ноября 1918 года за № 17. Там же. Л. 48.
Доклад 2-го генерал-квартирмейстера штаба Верховного Главнокомандующего начальнику штаба от 25 ноября 1918 года (номер не проставлен). Там же. Л. 52.
Письмо председателя Временного Югославянского Национального Совета в России Верховному Правителю от 26 ноября 1918 года за № 103. Там же. Л. 60.
«К населению России». Воззвание Верховного Правителя от 24 июля 1919 года // Россия антибольшевистская. С. 120.
Рапорт майора Моринса… С. 55.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. С. 458.
Там же. С. 83.
Жанен М. Указ. соч. С. 109 (запись за 14–17 декабря 1918 года).
Переговоры о сдаче власти Омским правительством Политическому центру в присутствии Высоких комиссаров и высшего командования союзных держав // Колчаковщина. С. 183–184.
Гинс Г.К. Указ. соч. Т. II. С. 332.
Протокол № 6 опроса адмирала А.В. Колчака… С. 60.
Телеграмма Совета Министров Верховному Правителю от 3 января 1920 года за № 9442 // Последние дни колчаковщины. С. 162–163 (документ № 80).
Волков Е.В. Судьба колчаковского генерала. Страницы жизни М.В. Ханжина. Екатеринбург: Уральский рабочий, 1999. С. 164.
Жанен М. Указ. соч. С. 138 (запись от 23 января 1920 года).
Телеграмма Председателя Совета Министров его заместителю от 10 декабря 1919 года, без номера // Последние дни колчаковщины. С. 148 (документ № 67).
Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. Вооружённые силы Юга России. [Берлин]: книгоиздательство «Медный Всадник», [1926]. С. 103.
Корнатовский Н.А. Основные этапы развития восточной контрреволюции // Колчаковщина. С. 13.
Деникин А.И. Указ. соч. Т. V. С. 310.
Там же. С. 220.
Парфенов (Алтайский) П.С. Борьба за Дальний Восток. 1920–1922. [Л.]: Прибой, 1928. С. 40–42.
Указ Верховного Правителя от 4 января 1920 года приводится по факсимильному воспроизведению в: Семёнов Г.М. Указ, соч. Вкл. с. 136/137.
См.: Ципкин Ю.Н. Белое движение на Дальнем Востоке (1920–1922 гг.). Хабаровск: ХГПУ, 1996. С. 49 (примечание).
Парфенов П.С. (Алтайский П.). Гражданская война в Сибири. 1918–1920. 2-е изд., исправленное и дополненное. М.: Государственное Издательство, [1924?]. С. 6.
См.: Верховный Правитель России… С. 12–13.
Цит. по: Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. (След в Истории). С. 274.
Страницы биографии Мориса Жанэна / Перевод с французского // История Белой Сибири. Тезисы 4-й научной конференции. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. С. 234.
Определение Священного Собора Православной Российской Церкви о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь, от 5 (18) апреля 1918 года, пункт 3 // Священный Собор Православной Российской Церкви. Собрание определений и постановлений. Вып. III. М.: издание Соборного Совета, 1918. (Приложение к «Деяниям» второе). С. 55.
Орехов В.В. Трагедия Адмирала Колчака // Часовой. № 294 (2). Bruxelles, февраль 1950. С. 3.
Бушин А.Ю. Будет ли похоронен адмирал А.В. Колчак? // Наши Вести. № 459/2760. Июнь 2000. С. 6–7.
Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. Владивосток: [типография Военной Академии], 1922. С. 312.
Бунин И.А. Его вечной памяти. [К годовщине гибели адм. А.В. Колчака] // Бунин И.А. Великий дурман. Неизвестные страницы. М.: Совершенно секретно, 1997. С. 88.
Елисеев Ф.И. Одиссея по Красной России. Брошюра № 13. Нью-Йорк, 1964. С. 21, 25. Автор благодарит П.Н. Стрелянова (Калабухова), указавшего ему этот источник.
Колчак был тяжело болен. С ним сделался обморок.
Иванов Вс. (омский журналист). В гражданской войне. Харбин, 1921, с. 3.
Я не знаю, впрочем, были ли эти слова в действительности произнесены.
Ценная двухтомная книга Г.К. Гинса — единственный пока обзор деятельности Сибирского «колчаковского» правительства — носит всё же характер мемуаров, написанных тогда, когда достаточно документального материала в распоряжении автора быть не могло. На неё мне часто приходится ссылаться. Исследование А.И. Деникина касается «Восточного фронта» и Сибири лишь попутно. Автор также часто должен был судить по информации, полученной от других. В работе П.Н. Милюкова период этот изложен суммарно и тенденциозно в силу игнорирования фактов (см. мою критику, названную Милюковым в ответ «макулатурой»).
В ответ на мою критику работы П.Н. Милюкова «Россия на переломе» последний бросил мне упрёк в том, что я не умею разбираться в материале, который меня подавляет. Но в действительности столь авторитетный историк, каким является Милюков, лучше других знает, что легче всего разобраться в материале, когда его не знаешь или когда сознательно его игнорируешь. Самому Милюкову только потому и легко было устанавливать схемы, что он в своей работе игнорировал даже тот материал, который мог ему быть доступен. Отсюда и проистекали бесчисленные ошибки автора даже в изложении фактов.
Тот же вывод делает в воспоминаниях и полк. Уорд, командовавший в Сибири английским батальоном: «Если бы мы обсудили вопрос о союзной интервенции прежде, чем вмешаться, я мог бы представить много доводов за то, чтобы нам остаться в стороне. Но… союзники стали вмешиваться для собственных целей» [с. 171].
Точка зрения, которую развивали во время войны Кропоткин, Чайковский и другие их современники, жившие в значительной степени концепциями, почерпнутыми из прошлого. См. мою книгу о Чайковском, гл. II.
Мнения толпы редко бывают вдумчивыми. За границей часто после внешнего «предательства» «имя России становилось анафемой» [из письма Набокова Вологодскому 22 мая 1919 г. — у Субботовского. С. 30].
Лазаревский Вл. Россия и чехословацкое возрождение. Париж. С. 25. Адм. Колчак в своих показаниях о времени, предшествующем перемирию с Германией, говорит: «Я… в первое время надеялся, что в случае, если нам удастся достигнуть известных успехов на фронте, мы будем приглашены на мирную конференцию, где мы получим право голоса для обсуждения вопроса о мире» [«Допрос». С. 188].
23 июля Чичерин этого требовал от заместителя Мирбаха Гельфериха [Деникин. III, с. 115].
Раньше выдержки из этой ноты были напечатаны у Деникина в III т. «Очерков». Автор получил сообщение о ней в сентябре 1918 г. из Москвы.
«В июне весь Харбин был полон воплями о необходимости для спасения России призвать союзников» [из доклада ген. Степанова А.И. Деникину].
Демократическое совещание 20 июня по вопросу о «помощи, которая должна быть оказана» союзниками, постанавливает: союзники коллективно должны гарантировать территориальную неприкосновенность и суверенные права Российского Государства и невмешательство во внутренние политические вопросы. Харбинские эсеры со своей стороны декларируют необходимость союзнической помощи для воссоздания фронта против Германии [Гутман. Россия и большевики. I, с. 310–311].
Надо сказать, что в некоторых антибольшевицких кругах, преимущественно в эсеровских, как мы это неоднократно увидим, любили иногда больше, чем надо было, подчёркивать связь интервенции с противогерманским фронтом. Вероятно, эту черту и назвал Н.Д. Авксентьев «лицемерием». Тут приходится видеть своего рода самооправдание перед догматическим восприятием демократических традиций. Впоследствии подобная точка зрения действительно ставила в ложное и противоречивое положение тех представителей левой демократии, которые слишком мало доверяли актуальным внутреннерусским силам и склонны были делать ставку спасения России почти исключительно на помощь извне. Характерно, что те из них, которые возражали против интервенции, отнюдь не возражали по существу. Например, Якушев в очерке «Дальневосточное самоуправление в борьбе за власть» приводит речь большевизанствующего эсера Медведева на чрезвычайном приморском областном земском собрании во Владивостоке. Он говорил: «Не страшно, конечно, само по себе занятие иностранцами нашего края, если бы они пришли сюда действительно только для того, чтобы навести у нас порядок… но ведь мы знаем, что одним этим они не удовлетворятся: они ведь преследуют свои интересы, а эти интересы… совпадают с интересами некоторой части нашего общества, которая настроена против советов и их власти» [«Местное Самоуправление». — Труды Об-ва в Чехосл. Прага, 1926, т. III, с. 196].
Английские «парламентские отчёты»; документы о «русско-американских отношениях» и др.
Выводы Левидова нам не нужны — слишком казённый характер они носят. Но и здесь следует отметить, что книга Левидова выделяется своей серьёзностью и отчасти тоном среди советской литературы. Приходится пожалеть, что до сих пор не появилось продолжения работы.
В декабре, как известно, произошла первая высадка японцев во Владивостоке в целях охранения военного снаряжения союзников. По-видимому, высадка была совершена по собственной инициативе, но она не была случайной и изолированной, как говорит Левидов. Показательно, что подготовка внедрения японцев началась гораздо раньше. У Субботовского [с. 136] приведена, напр., телеграмма комиссара Врем. прав. Русанова от 17 июня 1917 г. о том, что во Владивосток непрерывно прибывают из Кореи под видом рабочих и лиц разных профессий японские жандармские чины и агенты секретной полиции.
Масарик ошибается, утверждая, что Троцкого не было при голосовании о Брест-Литовском мире. Большевики издали в 1921 г. все протоколы ЦК партии за это время. Троцкий на всех заседаниях присутствовал и участие в голосовании принимал, — он был в решительном заседании 23 февраля среди четырёх «воздержавшихся» (Дзержинский, Крестинский и Иоффе). Против голосовали: Бухарин, Урицкий, Бубнов и Ломов. За принятие германского предложения высказалось 7 во главе с Лениным. Троцкий своё воздержание мотивировал необходимостью «не препятствовать созданию большинства для получения единой линии» [Протоколы ЦК. С. 252–253].
Комментатор «протоколов» говорит, что самой «ноты» не удалось найти… Не было ли этой «нотой» то телефонное сообщение Нуланса Троцкому, о котором говорит Садуль: «В вашем сопротивлении против Германии вы можете рассчитывать на военную и финансовую поддержку Франции». Садуль передаёт в письме к А. Тома, что миссия под угрозой немецкого наступления на Петроград накануне подписания Брестского мира согласилась предоставить в распоряжение Троцкого известное число офицеров и солдат, чтобы восстановить разрушенные железные дороги, ведущие к столице, и организовать отряды для её обороны [Notes surla revolution bolchevique. P. 320].
Анишев [Очерки истории гражданской войны, 1921] приводит официальные большевицкие данные о том, что англичане предлагали советской власти по 100 р. в месяц за каждого солдата, если советская власть согласится продолжать войну с Германией.
Набоков в «Воспоминаниях дипломата» свидетельствует, что Англия в это время была близка к официальному признанию советской власти [с. 190].
Троцкий. Как вооружалась революция. Т. I, с. 199.
Вся фальшь большевицких выступлений обнаруживается достаточно отчётливо. Бар. Будберг в дневнике имел полное основание сказать по поводу «демократического» совещания в Харбине 18–20 июня, на котором пролетарские представители заявили протест против приглашения союзников, что в этом протесте «ничего патриотического или национального нет». Просто они понимали, что с «прибытием союзников конец всяким надеждам на восстановление здесь совдепии» [XIII, с. 224].
«Опубликованное интервью и пропавшая нота» — так называет Девидов соответствующую главу своего исследования.
Воспоминания «Из Петрограда через Москву, Париж»… — «Архив Рус. Рев.». XV, с. 14.
Мякотин В.А. Из недавнего прошлого [«На чужой стороне». II, с. 188]. Автор ошибочно этот протест относит к более раннему времени. Десант вызвал протест и всех местных организаций [«Кр. Арх.». XXIX, с. 115].
Из телеграммы Вологодского и Гинса из Владивостока в Омск в сентябре 1818 г.
En mission a travers de Lenine. Париж, 1921.
Между прочим, Троцкий был весьма не прочь использовать американскую миссию инженера Стевенса, прибывшего с 400 техниками при Врем. прав. для железнодорожной организации и уехавшего во Владивосток после большевицкого переворота. Миссии Стевенса приказано было вернуться в Москву.
Ещё раньше Садуль уверял, что под некоторыми условиями от Временного правительства можно получить согласие на японскую интервенцию.
Об этой миссии Троцкий в обращении народного комиссара по военным делам «Всем, всем, всем» 22 августа писал: «Мною тогда были отправлены вдоль сибирской дороги из Москвы американские и английские офицеры, которые оказались вынуждены официально подтвердить, что все сообщения об угрозе сибирскому пути со стороны пленных являются вздорными вымыслами» [«Известия», № 181; «Хр.». Прил. 36].
«Бытовые условия делали то, что значительная часть этих 200.000 пленных не очень жаждет вернуться на фронт», — отмечает 16 февраля франц. генеральн. консул в Иркутске Андре Буржуа в депеше, посланной в Петроград [К истории интервенции в Сибири. — «Кр. Архив». XXXIV, с. 145]. «Значительная часть этих пленных, — добавляет Пишон в письме к ген. Нисселю 8 февраля, — стали родоначальниками новых поколений путём брака или свободных союзов… Эти люди не вернутся к себе: они создали очаг, зарабатывают много, колонизируют Сибирь. Некоторые из них стали членами местных Советов» [там же. С. 162].
Этими бытовыми условиями и разнообразием состава военнопленных (здесь были среди других и турки) следует, пожалуй, объяснить явление, позднее поражавшее ген. Нокса и отмеченное им с несомненным преувеличением: в Сибири «каждый маленький офицерский батальон имеет 100 немцев в качестве поваров, прислуги, конюхов; каждая рота новобранцев имеет три немецких повара»… «Настоящее положение, — добавляет Нокс, — если бы оно было известно в Англии, вызвало бы бурю возмущения». На английского генерала это производит такое впечатление, что в условия «конвенции», которую он заключает 24 октября с русским правительством о помощи в формировании армии, он вводит специальный пункт о заключении военнопленных не славянского происхождения в лагеря [дополнение к воспоминаниям Болдырева. c. 525]. Майор Пишон в своих сибирских наблюдениях [«Кр. Архив». XXXIV, с. 162] в хорошем отношении к военнопленным — не видят в них врагов — склонен даже усмотреть отсутствие должного патриотизма. Не знаю, можно ли отнести подобные заявления даже к области некоторой российской «распущенности». Скорее, они могут служить доказательством того, что к моменту, когда вопрос о возобновлении Восточного фронта и союзнической интервенции получил уже конкретное решение и Антанта связала свою политику в России недвусмысленно с противобольшевицкими силами, война с Германией в сознании широких слоёв русского общества была уже изжита.
Из сборника Троцкого «1917 г.» стало известно, что автор заметки — сама большевицкая «примадонна», как назвал позже Троцкого перед американскими сенаторами известный нам Робинс.
«Пролет. Рев.». Кн. 76, с. 58.
«Записки о гражданской войне» [1924, I, с. 228].
Автор считает его современным советским главкомом, это маловероятно. Советские историки говорят, что Блюхер — рабочий с Урала. См. книгу Подшивалова «Гражданская война на Урале 1917–1918 гг.» (изд. 1925 г.).
Передана в пражский Архив.
Подтверждение о таком составе отрядов Муравьёва можно найти в «Прол. Рев.» [кн. 75, с. 68]. Нечто аналогичное отмечает на Боткинском фронте очевидец А. Ган (Гутман) в статье «Два восстания» [«Белое Дело». III, с. 157]; см. также воспоминания рабочего Уповалова в берлинской «Заре» [1923, № 3].
Троцкий. Как вооружалась революция. 1925, т. I, с. 200.
См. статью «Приоткрывающаяся завеса».
Анишев Ан. Очерки истории гражданской войны. 1917–1920, 1925, с. 136.
«В Иркутске ожидается, — доносит Буржуа 25 февраля, — 10.000 немецких солдат и 200 офицеров — у меня был большевицкий приказ приготовить для них помещение. Комендант лагеря уверяет, что дело идёт об участии военнопленных в обороне Сибири» [«Кр. Архив». XXXIV, с. 150].
«Октябрьская революция и наше строительство Красной армии» [«Пр. Рев.». Кн. 76, с. 159]. Аналогичные сообщения можно почерпнуть из разных источников. См., напр., сборник «Центросибирцы» [1927, с. 90, 99]; «Партизанское движение в Сибири» [1925, с. 207–208]. Гинс, бывший в Омске, говорит, что без военнопленных и латышей «красный гарнизон» в Омске был бы совсем бессилен [I, с. 63]. В упомянутой «ноте» 22 августа Троцкий заявлял, что бывших «военнопленных революционеров-социалистов, ставших русскими гражданами, не больше одной двадцать пятой части всего количества советских войск».
En Siberje apres r'Armistice. Париж, 1922, р. 40.
Steidler. Nase vystonpeni. Прага, 1923. «Ещё в декабре при подавлении антибольшевицкого восстания в Иркутске принимают участие в довольно большом количестве» и военнопленные» — доносит консул Жандр [«Кр. Арх.», XXXIV, с. 134].
Автор, отрицавший в апрельском меморандуме военные образования пленных, должен позднее констатировать, что во «всех сообщениях (из Сибири) указывалось на участие немецких и венгерских полков в большевицких отрядах».
Любопытно, что, по свидетельству Милюкова, для этой цели предполагалось одеть германских военнопленных в русские шинели [с. 20].
Это доказывали, по словам Гурко, и те будущие прогерманцы, которые раньше вели переговоры с французскими представителями [ib., р. 13].
Садуль начал «определённо переходить в советский лагерь».
По некоторым данным к концу войны в России насчитывалось до 200 тыс. пленных чехословаков; Масарик исчисляет армию в 92 тыс. В Сибири первоначальный чехословацкий корпус определялся в 40 тыс. чел.
По-видимому, раньше проектировалось использование чехословацкого корпуса в России. На военном совещании в Яссах (ноябрь, 1917 г.) представителями союзников обсуждался вопрос о занятии чехословаками областей между Доном и Бессарабией. У Владимировой [с. 220] имеется ссылка на мне неизвестную публикацию Черенского, посланного в Румынию для защиты интересов чехословацкой армии. Затем предполагался перевоз войск в Румынию, на что Масарик не соглашался [II, с. 190].
Во главе этой «французской» армии стоял русский генерал Шокоров, а начальником штаба был также русский ген. Дитерихс (по-видимому, чех по происхождению). Как ни корректны были эти «чешские добровольцы» — так охарактеризовал себя сам Дитерихс Болдыреву, — неизбежно в период гражданской войны получалось весьма ложное положение какого-то «двоеподданства». Это сказывалось, как мы увидим, и на деле. С другой стороны, совместительство, естественно, влекло к «вмешательству». Прочтите, напр., характерный приказ № 1322-а 13 июля кап. Степанова, командира 1-го Чешско-словацкого стрелкового «Яна Гуса» полка: …«Бесконечно любя Россию и видя её грозное падение в грязную вонючую и глубокую яму, я жестоко болел душой, но вот встали вы, мои искренние, дорогие братья. Вы, революционно-творческой работе которых в течение года я отдавал все свои познания и всю свою душу на защиту попранных прав и свобод, — и энергично зашевелила онемевшими членами родная страна. Если бы вы захотели отблагодарить меня за маленькую пользу, принесённую вашему делу, то, собравшись все вместе и продумав тысячу лет, не придумали бы лучшей награды, чем та, которую принесли моему истерзанному народу» [«Белое Дело». I, с. 92].
В интервью 10 апреля проф. Масарик высказался за необходимость признания советской власти de facto.
«Масарик и чехословацкое революционное движение в России». — «Воля России», 1925, V, с. 177.
Напр., военный историк Какурин подчёркивает, что сами чехи не склонны были принять активное участие в гражданской войне [Как сражалась революция. I, с. 212].
Часть оружия была скрыта.
Проф. Масарик не сочувствовал такому продвижению, видя в этом раздробление чешских сил.
Также «Центросибирцы». С. 16.
Большевицкие историки видят здесь ловкий шаг эсеровских заговорщиков, проникших в правительственные органы и сумевших устроить эвакуацию золота туда, где предполагалось поднять восстание.
Драгомирецкий [Чехословаки в России] даёт другое объяснение: «Чехословаки, конечно, поняли, под каким давлением была доставлена эта телеграмма, посмеялись над её содержанием и ответили, что они не признают над собой власти её авторов» [с. 57].
Подшивалов. Гражданская борьба на Урале. 1917.
На первых порах чешские руководители в Сибири действительно строго держались заветов Масарика. Делегат Добровольческой армии в Сибири ген. Флуг тщетно пытался войти с ними в соглашение.
Это усиленно подчёркивалось чехами, как свидетельствует рапорт, представленный Мирбаху германскими делегатами, бывшими в Пензе 29 мая и арестованными чехами. «Нам заявили, что, по имеющимся в их штабе (т.е. в штабе дивизии кап. Чечека) данным, председатель германской комиссии военнопленных лейт. Лессинг руководит большевицкими отрядами и приказал германским военнопленным принять участие в боях большевиков с чехами. Мы опровергаем это утверждение… На самом деле в борьбе на стороне Советского правительства приняли участие только те германские и австрийские военнопленные, которые состояли в красной гвардии и были нами исключены из списков военнопленных» [Bothmer. Mit graf. Mirbach in Moskau. Tubingen, 1922].
Prikryl. Sibirska drama. Прага, 1929.
«Quarante lettres». P. 82.
«Чехосл. Дн.», № 108; «Заря», № 13; Владимирова. С. 227.
Сибирскому — об этом см. следующую главу.
По наведённым мною справкам, ген. Иностранцев, во всяком случае, отрицает своё присутствие на таком собрании.
Все эти данные суммированы в книге Владимировой.
Пишон указывает, что организующим началом при интервенции могли бы служить кооперативы [с. 34].
Бумаги Чайковского в пражск. Архиве. Ср. письмо А.Ф. Керенского, приведённое мною в работе о Чайковском: «Известия о переходе консервативных и даже либеральных во главе с Милюковым групп на сторону Германии вызвали, видимо, у французской и английской дипломатии стремление перехватить ускользающую силу на свою сторону» [с. 57].
Савинков в своих показаниях утверждал, что через Гренара ему была прислана телеграмма Нуланса, в которой «категорически» подтверждалось, что «десант высадится между 5–10 июля», и указывалось о необходимости начать в то время восстание на Верхней Волге.
Несомненно, на устранение некоторой предвзятости к интервенции со стороны западноевропейского демократического общественного мнения, с которым правительствам Антанты приходилось сильно считаться, повлияли и летние выступления Керенского, прибывшего в Европу со специальной миссией пропаганды от московского «Союза Возрождения» [см. книгу о Чайковском]. По поводу речи Керенского на рабочей конференции — речи, по словам Набокова [с. 227], «произведшей очень сильное впечатление», «Дейли Кроникл» писала: «…мы видим, общая программа Керенского о деятельности союзников в русском вопросе близко совпадает с той программой, которую столь долгое время выставляли мы». Радикальная «Дейли Ньюс» заявляет: «Речь Керенского явилась призывом к союзной интервенции в России». См. статьи «Таймса» и др. [Левидов. С. 147]. Сам Керенский говорит, что к моменту его приезда Лондон и Париж уже совершенно определили линию своего поведения к России [«Издалека». С. 131].
Так было, быть может, в теории, но не на практике. Керенский, желавший выехать в Россию, получил отказ под тем предлогом, что содействие Англии в данном случае противоречило бы «решению английского правительства не вмешиваться во внутреннюю политику России». Надо сказать, что это было уже в августе. Керенскому не доверяли, пребывание его в России считали вредным, и, быть может, в ответе заключалась просто неудачно сформулированная бюрократическая отписка.
Декларации всех правительств союзнической ориентации и другие официальные документы имеются в приложении к русскому изданию доклада Пишона.
Октябрьская революция перед судом американских сенаторов. Показания Фрэнсиса. М., 1927, с. 155.
Надо ли делать оговорку, что я, говоря о Восточном фронте, не касаюсь в данном случае тех, кто действовал в рядах Добровольческой армии на Юге?
В Сибири по-разному, конечно, определялись пределы возможной интервенции. Например, Будберг в дневнике идёт очень далеко: «Нужна открытая и честная деловая сделка, а не полужульнические с обеих сторон фигли-мигли, — говорит он на своём образном языке. — Нужно откровенно сознаться, что восстановление порядка и возобновление государственного аппарата среди распустившихся масс требует наличия силы… а так как своей силы нет, то и приходится просить временной помощи союзников. Нужно сказать правду» [XIII, с. 224].
«Вольн. Сибирь». IV, с. 25. Штейдлер — автор специальной работы «Ceskoslovenske hnuti па Rusi» («Чехословацкое движение в России»). В серии «Памятники войны». Прага, 1922.
См. выше цитированную работу Подшивалова [с. 57].
Шумяцкий. Сибирь на путях к октябрю. 1927, с. 12.
О пресловутой формуле организации государственной власти по принципу от нар. соц. до большевиков, выдвинутой в октябрьские дни, см. мою книгу «Чайковский», глава II «Большевики и октябрьский переворот».
Кроме Шумяцкого, о выступлении в Омске см.: Басов М. К истории юнкерских восстаний в Сибири. — «Сиб. Огни», 1922, № 4.
Управляющий французским консульским агентством в Иркутске Жандр упоминает о посредничестве иностранных представителей [донесение его 23 декабря. — «Кр. Архив». XXXIV, с. 133].
П.Н. Милюков [с. 30] не точно говорит, что этот съезд, как и предшествовавший, состоял только из представителей революционных организаций — советов фронтовых и профессиональных организаций. Он был созван по принципу, установленному для Всерос. Дек. Совещания, которое происходило в Петрограде. Помимо представителей советов, здесь были представлены местные самоуправления, высшие учебные заведения, кооперация, национальные организации и т.д. По партийной принадлежности главенствовали эсеры [с. 97]. Присутствовали 27 с.-д. (из них на октябрьском съезде 1 был большевиком), 11 нар. соц., 2 к.-д. идр. [«Хроника». Прил. 12].
Вероятно, под впечатлением этой сибирской практики, весьма быстро развившейся, проф. Масарик, проезжавший через Сибирь, в докладной записке для Вильсона (10 апр. 1918 г.) писал, что коалиционное правительство социалистических партий и левых кадетов с участием большевиков могло бы получить всеобщее согласие [I, с. 228]. «Левых кадетов», однако, отвергала и сибирская практика.
Так и ставила вопрос о прекращении гражданской войны меньшевицкая конференция в Иркутске 2 февраля, «продолжение идейной борьбы с большевизмом», не доводя «до вооружённых столкновений».
Якушев И.Я. Февральская революция и собирание областного съезда. — «Вольн. Сибирь». II, с. 15. Эсеры действительно при выборах в У. С. в Сибири получили 75% всех голосов, в то время как большевики только 10%.
Ракитников. Сибирская реакция и Колчак. Издание: «Народ», 1920.
Не очень уместна якушевская сентенция о широком использовании «недостаточно честными противниками» письма Потанина, в силу чего светлое имя борца за свободу Сибири сделалось орудием политической борьбы и интриги» [«Вольн. Сиб.». с. 21]. Отказ Потанина был крупным и знаменательным явлением. Ошибка тех, кто не прислушался к голосу полуслепого «поводыря». Нечего искать какого-то постороннего влияния на Потанина. Патушинский на съезде кооператоров 6 января отмечал влияние к.-д. Востротина [«Нар. Дело», № 4]. Авторы сибирской «хроники» видят здесь влияние томских к.-д. во главе с потанинским другом А.В. Адриановым, редактором «Сибирской Жизни», и т.д. Дело просто. Областники, в центре которых был потанинский кружок, самоопределились. Их линия поведения отныне будет чужда той двойственности, которая отличает тактику вдохновителей и руководителей Сибирской Областной Думы.
Один из них Сулима — министр экстерриториальных народностей — сражался потом на стороне большевиков.
Полная декларация напечатана в «Хронике». Прил. 23.
Первое Сибирское правительство (Совет) с самого начала (декабрь) завязало отношения с иностранными представителями, бывшими в Сибири, и подняло вопрос о признании и военной и финансовой помощи со стороны союзников [Якушев. — «Вольная с Сибирь». V, с. 62). Пишон склонен был всемерно содействовать в этом отношении антибольшевицкому Правительству, во главе которого стоит «умный, деятельный, энергичный человечек» (Дербер), который «решительно и беспощадно порвал с большевиками». В донесении ген. Нисселю 24 января – 6 февраля он пишет: «Он прекрасно почувствовал и понял ошибку, совершённую с самого начала, выразившуюся в их социалистической непримиримости, исключившей все не окрашенные одной краской элементы… Я уверен, что нам удастся расширить базу существующей организации… в правую сторону» [«Кр. Арх.». XXXTV, с. 154].
Более холодна и сдержанна была депеша иркутского ген. консула Буржуа. Он против финансовой помощи: «это были бы деньги, брошенные на ветер», «субсидируя это дело, мы шли бы за знаменем, не имеющим никакого авторитета и, боюсь, без будущего» [там же. С. 148]. Характерно, что предшественник Буржуа, Жандр, находил: «почти всё население объединено в одном порыве — найти тирана, который спасёт Россию» [донесение 24 ноября. — Там же. С. 132].
Поэтому Дербер и убеждал «горячо» иркутских эсеров в целесообразности интервенции [Кроль М. — «Вольная Сибирь». IV, с. 70].
Наблюдения В.Н. Львова в Симбирске (неизданные воспоминания).
Обзор анкеты напечатан в «Сиб. Вест», № 35; большие выдержки у Гинса [I, с. 53].
Обобщающие характеристики всегда вызывают возражения. Одни факты противоречат другим. Якушев в одной из своих статей говорит: «За время большевицкого управления сибирское крестьянство в целом, за исключением фронтовиков, было враждебно настроено к большевикам» [«Вольная Сибирь». IV, с. 106]. Вегман, автор статьи «Как пала в 1918 г. советская власть в Томске» [«Сиб. Огни», 1923, № 1, с. 132], будет подчёркивать правые элементы среди фронтовиков. Равно представитель Добр, армии ген. Флуг, проехавший всю Сибирь, найдёт у большинства фронтовиков отрицательное отношение к большевикам. Пишон скажет со своего наблюдательского поста, что всё приходящее с фронта сильно дезорганизовано [«Кр. Арх.». XXXIV, с. 155].
Эту знаменательную черту отмечает 12 марта эсер Неупокоев в письме из Иркутска в Харбин «Правительству Автономной Сибири», т.е. Дерберу. Между прочим, Неупокоев указывает и на другую важную черту для характеристики настроений деревни того времени. Говоря о ликвидированном противосоветском восстании в Балаганском уезде, он пишет, что, несмотря на «усмирение», движение разрастается, «оно может принять слишком большие формы и будет опасно кому угодно, так как не носит пока характера организованности борьбы за какие-либо определённые лозунги» [«Кр. Арх.». XXIX, с. 93].
Прибывшая в марте в Омск делегация от Добр. армии во главе с ген. Флугом встретила, например, отказ со стороны официальных лидеров кадетской партии принять участие в активной работе против большевиков, они считали безнадёжными выступления против сов. власти без поддержки со стороны союзных держав [«Арх. Рус. Рев.». IX, с. 251].
«Политическая программа ген. Корнилова», привезённая Флугом, между прочим, заключала пункты: «Сорванное большевиками У.С. должно быть созвано вновь. Выборы в У.С. должны быть произведены свободно, без давления на народную волю и во всей стране. Правительство, созданное по программе ген. Корнилова, ответственно в своих действиях только перед У.С., коему оно и передаст всю полноту государственно-законодательной власти. У.С. как единственный «хозяин земли русской должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй». Последний пункт программы гласил: «…Польша, Украина и Финляндия, образовавшиеся в отдельные национально-государственные единицы, должны быть широко поддержаны Правительством России в их стремлениях к государственному возрождению, дабы этим ещё более спаять вечный несокрушимый союз братских народов» [с. 286].
Указанная статья Якушева в «Вольн. Сибири»; Вегмана в «Сиб. Огнях», 1928, № 1, с. 141; Парфенов. С. 19. Большую роль играл, в частности, Закупсбыт, где работали многие из участников военных организаций (напр., Гришин-Алмазов). Поэтому впоследствии в Сибири острили, что государственная власть перешла к Закупсбыту.
15 марта восставшими была свергнута советская власть в Якутске и организован областной Совет «независимой Якутской области».
Совершенно очевидно, насколько был не прав владивостокский корреспондент парижских «Посл. Нов.» [21 дек. 1921 г.], изображавший начало антикоммунистического движения в Сибири 1918 г. связанным со случайным обстоятельством скопления чехословаков на Сибирской магистрали и столкновением с советской властью.
Ввгман. — «Сиб. Огни», 1923, № 1; Кириллов. — «Вольная Сибирь». IV, с. 39.
Кармашев. Последние дни советской власти в Зап. Сибири. 1921, с. 10.
«15 июля было неудачное восстание в Иркутске, сопровождавшееся большим террором со стороны большевиков. Через месяц чехи взяли Иркутск «без единого выстрела» и были встречены населением (за исключением рабочих) с неподдельным энтузиазмом» (Кроль М. — «Вольная Сибирь». IV, с. 71–72).
Ср. с мнением Жандра.
«Арх. Рус. Рев.». IX, с. 252. Флуг передаёт отзывы того конспиративного кружка военных, с которым он в Омске вошёл в сношения и который по политическим взглядам примыкал к правому крылу партии народной свободы.
А вот характеристика, данная ген. Степановым в докладе, посланном Деникину с курьером: добрые малые, готовые на всё, «кроме установления у себя хотя бы тени необходимого воинского порядка» (Деникин. III, с. 105].
Калмыкову приписывали такую фразу: «Перегрызай горло всякому большевику, а то он тебе перегрызёт» [Революция на Дальнем Востоке].
Большинство этих отрядов, как показала последующая практика, было наиболее устойчиво в смысле своего антибольшевизма.
Потребительская кооперация была повсюду наиболее большевиствующая. Это надо иметь в виду.
См. также у ген. Иностранцева «Первое поручение адм. Колчака» [«Белое Дело». I, с. 101].
Напечатан в серии очерков о гражданской войне на Волге, помещённых по случаю исполнившегося десятилетия в «Воле России» [1928, кн. X, с. 93].
Соглашение было выработано в июне. Между прочим, в проекте, опубликованном Лебедевым в «Воле России» [VIII, с. 69], подчёркивается паритетность в руководящем движением органе.
«Вест. Учр. Собр.», 6 сент.; Владимирова. С. 322.
Записи сделаны Лебедевым, как поясняет редакционное примечание, в дни, указанные в датах или несколько позже описываемых событий, но в 1918 г. Не сомневаемся, что записи эти делались, но надо предположить, что они подвергались существенным коррективам, иначе придётся признать, что автор даёт себе слишком нелестную характеристику. Лебедев, среди других входивший в «Союз Возрождения России», в брошюре, изданной в Нью-Йорке в 1919 г. и воспроизводившей доклад автора по приезде из России в заграничном «Союзе», называет «Союз Возрождения» объединением «руководящих элементов русской государственной жизни» [с. 11]. В брошюре Лебедев рисует идиллическую картину согласованной деятельности «Союза Возрождения», «Национального Центра», партии к.-д., савинковской организации, беспартийных офицерских организаций и партии с.-р. на почве восстановления общесоюзного фронта для борьбы с Германией. «Все ясно понимали, — писал Лебедев в своём докладе, — что большевицкая власть сама по себе не может долго продержаться, но нужен был какой-то толчок, какая-то внешняя сила, вокруг которой и под прикрытием которой могла бы сформироваться национальная сила. Таковой силой могли явиться или уральское казачество, ведшее у нас в течение 3-х месяцев ожесточённую борьбу против большевиков на Урале, или армия ген. Алексеева, находящаяся на юге России, или же союзные войска… В конце мая мне пришлось ехать в качестве особо уполномоченного от этих общественных организаций на Волгу и дальше на Урал именно для ведения этой борьбы» [с. 12–14].
В своём «дневнике» Лебедев уже усиленно подчёркивает, что соц.-рев. к «белому» движению никакого отношения не имели. Лебедев, по-видимому, человек увлекающийся. Попав на Волжский фронт в среду своих партийных товарищей, он быстро изменил свои московские настроения. Но доклад г. Лебедева был сделан уже после ликвидации Самары. Следовательно, если не предполагать позднейшей ретушировки «дневника» согласно современным взглядам одного из редакторов «Воли России», политически шедшего до последнего времени в рядах «черновцев», мы будем иметь пример довольно исключительного двурушничества.
«Опираясь на финансовую и военно-техническую поддержку союзников», как говорилось в «тезисах» для партийных агитаторов, изданных на основе резолюции 8-го совета [Владимирова. С. 216].
Намёк на Добровольческую армию.
Восьмой совет партии происходил 20–27 мая, т.е. тогда, когда волжский план, по словам Брушвита, не только был разработан, но и осуществлялся.
Информация в Москве была очень слаба. См., напр., № 1 Бюллетеня «Союза Возрождения». Экземпляр передан мною в пражский Архив.
О Восточном фронте, о предложении ген. Лаверна М.В. Алексееву прибыть в Самару, когда откроется возможность, «для руководства всеми войсками, действующими против большевиков» и о плане «крайних правых» по отношению к командованию Заволжским фронтом см.: Декинин. Т. III, с. 87–88.
См. гл. II. «Большевизм и октябрьский переворот» — «Комитет спасения Родины и революции», «Борьба за Учр. Собр.», «Кризис революционной общественности».
Другие такой датой считают октябрьский переворот. Поэтому совершенно неосновательно приписывать идею насильственного низвержения большевиков исключительно партии соц.-рев. Это делает Лебедев; это делает и другой самарский партиец С. Николаев в «Воле России»: «Партия с.-р. ранее всех поняла и правильно определила действительную природу большевиков и их власти. Для неё было ясно, что власть эта может быть устранена только насильственно и только организованными силами самого народа» [VIII, с. 235].
Позже в Саратове было подготовлено выступление, имевшее целью открыть советский фронт уральским казакам. Соответствующий заговор в 4-й армии был раскрыт в августе. [См.: Владимирова. Работа эсеров в 1918 г. — «Кр. Арх.». XX, с. 156–165.]
Галкин был командирован штабом Добр. ар., но связей с последней не имел. Посланная позже из Добр. армии в Сибирь делегация во главе с ген. Флугом в марте не могла Галкина разыскивать в Самаре [«Отчёт о командировке». — «Арх. Рус. Рев.». IX, с. 249].
Член партии к.-д. Соловейчик в своей брошюре «Борьба за возрождение», изданной в 1919 г. в Ростове-на-Д., говорит, что в середине мая к эсерам и кадетам в конспиративном порядке обращался французский консул Жано с предупреждением, что надо быть готовыми к свержению советский власти. Встречено было это сообщение скептически.
Владимирова. С. 323–324. Автор пользуется протоколами съезда.
При взятии Самары у чехов было убито 7 человек; большевики потеряли 30.
Помещая тут же воспоминания Чечека, редакция журнала даже не сделала оговорки.
Между прочим, он рассказывает, что ещё в Тамбове, где чехословацкий корпус сосредоточился всеми своими силами эшелонами, он предлагал заместителю Масарика Богдану Павлу выступить на Москву. Но предложение это сочувствия не встретило.
Автор рассказывает о посещении полк. Чечека в Уфе депутацией от уфимского «монархического объединения» во главе с гр. Толстым. После его ухода Чечек в довольно грубой форме стал говорить: «До сих пор ко мне не явился ни один монархист, который предложил бы мне свою жизнь и силы для освобождения своей Родины от германских ставленников». Если Степанов верно передаёт квалификацию Чечека, то, по-видимому, последний не совсем разобрался в составе делегации, бывшей у него. Надо предполагать, что дело идёт о гр. Толстом — известном уфимском земском деятеле, члене первой Госуд. Думы, редакторе «Уфимской Жизни», погибшем в качестве заложника в Сарапуле. Он принадлежал к партии к.-д. [Гутман. — «Белое Дело». III, с. 149; «Памяти павших». С. 62–63].
Позже число чехов на всех волжских фронтах, по-видимому, доходило до 10 тыс.
Крестьянские отряды, не отличавшиеся, однако, большой устойчивостью, были в Вольске и Николаевске.
Имеются у Лебедева аналогичные выпады и в «записях» 1918 г. «Снова чёрная сотня на помощь большевикам», — записывает он 26 июля по поводу какого-то призыва ген. Думбадзе к офицерам поступать в Сибирскую армию [с. 129]. В июле «чёрная сотня» в Сибири была в сущности эсеровская! Агитация Юга сказалась в том, что Добровол. армия в начале июля послала своего «агента» Моллера завязать связь с чехами [с. 185]. Об этом ниже.
Характерно, что в самые дни самарской эпопеи эсеровские политики, когда было нужно, козыряли своею связью с Добровольческой армией. Так, министр иностранных дел Веденяпин писал русскому посланнику Гулкевичу в Стокгольм: «Мы находимся в сношениях с Добровольческой армией на Сев. Кавказе, организованной ген. Алексеевым». Подчёркивание это было нужно Веденяпину для того, чтобы воздействовать на американцев [Шапиро Д. По Сибири. — «Сиб. Огни», 1922, № 3, с. 137].
Какурин Н. Как сражалась революция. 1925, т. I, с. 156.
«Я хорошо помню, — рассказывает Майский, — какой переполох произошёл как-то на частном совещании наиболее влиятельных работников Комитета, когда член У.С. Н.И. Ракитников высказал мысль о необходимости в целях борьбы с реакционным духом в армии командировать членов Комитета в отдельные войсковые части в качестве комиссаров, наделённых широкими полномочиями» [с. 160].
Исключение среди большевицких историков представляет только Анишев, автор работы «Очерки истории гражданской войны 1917–1920» [Л., 1925], он говорит о «демократических бирюльках», ускоривших развал Самарской армии [с. 219].
Каппель с самого начала проповедовал согласованную борьбу с большевизмом, независимо от политических взглядов и партийной принадлежности. Его беседа с членом У.С. в Симбирске [Николаев С. Народная армия в Симбирске. — «Воля России». X, с. 126].
На процессе эсеров в Москве Маршан обвинял французское генеральное консульство в сознательном обмане: «Оно вело целую кампанию лжи и преувеличенных слухов»… «Мне было приказано, например, сказать, что уже началась на Дальнем Востоке высадка японской армии в размере чуть ли не 200.000 человек, в то время когда сам генеральный консул сказал мне, что, может быть, японцы и не пойдут» [Владимирова. С. 214].
Он передан в пражский Архив.
К этому мемуаристу более чем к кому-либо следует отнести пожелание, которое высказывает в той же «Воле России» Сухомлин: «Мы вправе ожидать от с.-р. не апологии своей партии, а беспристрастного изложения фактов» [«Политические Заметки». X, с. 156].
На сормовских заводах было ярко антибольшевицкое настроение. Когда в июне большевики поставили вопрос о национализации заводов, из 18 тыс. высказалось «за» — 300 и воздержавшихся было 150 человек. В том же июне латышским отрядом была разогнана беспартийная конференция рабочих. Участник этой конференции Уповалов говорит, что здание конференции было окружено несколькими тысячами рабочих [«Заря». Берлин, 1923, № 2].
И чем менее культурен человек, тем большую роль играет у него настроение. Это правильно отметил, говоря о настроениях Сибири, передовик газеты «Сибирь» [№ 52]. Может быть, в этом отчасти ключ к загадке, которую с некоторым недоумением должен отметить Сухомлин в «Воле России»; одни и те же рабочие, крестьяне, солдаты во время революции переходили из одного лагеря в другой [X, с. 158].
В ижевском и воткинском движении, в сущности, такой перемены настроения мы не замечаем — оно оставалось резко антибольшевицким. Было ослабление воли и жертвенности в широкой массе, когда начались в сентябре тяжёлые дни. Тогда на изолированном, предоставленном самому себе фронте начинает замечаться ослабление активной поддержки повстанцев со стороны крестьян [Какурин. I, с. 97]. По свидетельству участника движения Уповалова, по мере увеличения армии (она под руководством на Боткинском фронте кап. Юрьева и на Ижевском под начальством кап. Федичкина достигла более 30 тыс. бойцов, имела 100 орудий, несколько сот пулемётов, взятых в боях) вообще ухудшилось её качество [«Заря», № 4]. Исполнительный комитет принужден был даже утвердить применение смертной казни за бегство с фронта; смертная казнь была введена в октябре распоряжением штаба Нар. армии [«Ижевск в огне», с. 76; Гутман — «Белое Дело». III, с. 157].
Ган (Гутман) в цитированной статье («Два восстания») указывает, что никакого энтузиазма здесь не наблюдалось. В роту Учр. Собр. записалось всего несколько человек учащихся и интеллигентов [«Белое Дело». III, с. 152]. См. также его книгу «Россия и большевизм» [ч. I, Шанхай, 1921].
На Урале вообще были особые условия. «Брест-Литовский мир оказался, — рассказывает рабочий Струмилло в «Записках», также напечатанных в берлинской «Заре» [1923, № 4], — поворотным пунктом в настроении рабочих». Забастовавший Верхне-Тагильский завод, бывший цитаделью большевиков, превратился во враждебный им лагерь.
В приказе Муравьёв предписывал двигаться вместе с войсками Народной армии против Германии [«Воля России». VIII, с. 209]. Любопытно, что 4-й губ. съезд советов одобрил поведение Муравьёва и убийство Мирбаха [«Пролет. Рев.». Кн. 8].
При взятии Казани 10 чел. сербов во главе с музыкантами, игравшими «Марсельезу», привели в крепость сдавшийся им латышский полк.
Как легко post factum создавать легенды, видно из освещения вопроса о взятии Казани, которое начинает просачиваться уже в литературу. Лебедеву теперь кажется, что отмена Чечеком продвижения на Казань была сделана под влиянием «агентов» Алексеева и Деникина. Добровольческая армия сама первой хотела выйти на Волгу [Примечание 19; «Воля России». VIII, с. 185]. Автор книги «Чехословаки в России» (1928), русский чех Драгомирецкий, использовавший огромную литературу, но, к сожалению, не всегда в ней разбирающийся — мешала оправдательная тенденция, которая сквозит в труде, взятие Казани приписывает уже интриге Сибирского правительства [с. 182]: Сибирь-де не хотела соединения с Деникиным, которое произошло бы, если бы был взят Саратов, как желало верховное чехословацкое командование. Таким образом, г. Лебедев выступает здесь как бы в виде «агента» Сибирского правительства! А вот объективный ход событий. Вольский пишет Лебедеву 16 августа: «По нашим сведениям к Саратову приближается Алексеев, но не будет брать Саратова, если мы двинем туда свои силы» [«Воля России». VIII, с. 168]. Добр. армия была далека от принципа конкуренции в гражданской войне.
Повествование Лебедева с оттенком большого самохвальства следует сопоставить с критическими замечаниями Дикгоф-Деренталя [Из перевёрнутых страниц. — «На чужой ст.», 1923, II]. Между прочим, по его словам, при взятии Казани значительную роль играли остатки савинковского отряда, спустившиеся после неудачи в Рыбинске и Ярославле вниз по Волге. Из семи участков четыре держали члены Союза Защиты Род. и Св. [с. 59].
В 1919 г. в Иркутске Инф.-просв. отделом чехосл. воен. мин. была издана брошюра Голечека «Чехословацкое войско в России», с. 77.
Собрание 26 августа в Самаре, на котором, по отчёту «Сибири» [№ 39], присутствовало до 400 представителей местных латышей.
Руководители Кр. армии на Вост. фронте действовали весьма решительно, введя военно-полевые суды и расстреливая дезертиров [Анишев. Op. cit. Р. 151].
См. также: Майский. С. 52. Жано рассказывает, как на собрании 13 июня с 9 час. веч. до 5 час. утра уговаривали чехов остаться, обещая им при их содействии собрать армию до 500 т. [«Pour la Rossie», № 15].
Глос. Чехословаки и Сиб. Обл. Дума. — «Вольная Сибирь». IV, с. 32.
Лебедев подвергает некоторому сомнению сообщение, приведённое в исследовании Деникина: «В книге Деникина слишком много лжи, и верить его сообщениям целиком невозможно» [с. 185]. И это говорит автор «дневника», напечатанного в «Воле России»! Дело заключается в том, что, ставя «ближайшей задачей Добр. ар… выход на Волгу», ген. Алексеев послал Моллера для выяснения возможности содействия со стороны чехов и казаков. Моллер ознакомил с письмами Алексеева ген. Шохорова и Чечека. Чрезвычайно показательно, что, по словам Деникина [III, с. 97], первый уклонился от прямого ответа. Это подтверждает ещё раз ненормальную двойственность, которую создавала для русских военных служба в чехословацких добровольческих частях. Очень определённо отозвался полк. Щепихин, состоявший начальником штаба у Чечека, указав, что прибытие Добр. арм. ожидается с «самым живым нетерпением, которое вызвано не только военной, но, пожалуй, в большей степени политической конъюнктурой».
Это, между прочим, говорит Милюков [II, с. 41], имея в виду позицию эсеров «левого типа Чернова». Тем более не прав был А.И. Деникин, когда писал в III т. [изд. 1924 г.] своей работы, что Комитет У.С. являлся «отображением Советского правительства» [с. 98].
Глава «Экономическая и социальная программа Комитета», с. 82–98.
В этом отношении показательны были городские выборы, прошедшие на территории Комуча в середине августа. Они отмечали необычайный абсентеизм избирателей. Если в Самаре социалистическому блоку удалось получить ½ голосов, то в других городах этого уже не было.
Утгоф приводит курьёзный эпизод для характеристики дипломатических хитростей самарских министров-обывателей: желая «одёрнуть» военного министра Галкина, который, по словам Майского, «сумел положительно терроризовать» Комитет, Вольский составил проект обращения к народу против Галкина. «Нечаянно» оно было доставлено Галкину. Последний сам распространил воззвание «среди реакционного офицерства» [с. 35]. Этот случай вместе с тем довольно наглядно иллюстрирует взаимоотношения на верхах — между Правительством и военной властью.
Образная квалификация с.-р. Святицкого в брошюре «Реакция и народовластие» [изд. «Народ», 1920].
На железных дорогах с самого начала было объявлено военное положение.
«300 прапорщиков Роговского» — так называли в Самаре, по словам Дикгофа, агентов демократической полиции [«На чужой стороне». II, с. 70].
См. соответствующие страницы моей книги «Красный террор в России», которую с фактической стороны никто не опроверг и опровергнуть не может.
Отчитывались иногда редакторы ещё и перед чешской комендатурой.
Выражение Архангельского в статье «Казань во время борьбы с большевиками» [«Воля России». X, с. 145].
См.: Владимирова. С. 325. Большевицкие историки, умалчивая о себе, любят, конечно, распространяться на тему об «ужасах» в Самаре.
Робенда — чешский прапорщик, комендант Самары.
Такого члена ЦК не было.
Естественно, что местные репрессии били и по эсеровским организациям. И деятелям Комуча не приходилось жаловаться на это на августовском партийном съезде.
По образному выражению одного из них — на «черносотенно-зубодробительные устремления» белогвардейцев, наполнявших собой разные штабы.
Какое впечатление должно было производить на противников большевиков чтение, например, в сарапульской газете «Прикамье» описание зверского убийства 26 чехов на Уфимском фронте или убийство сарапульских заложников на барже в июле 1918 г. [Гутман. Два восстания. — «Белое Дело». III, с. 149]? Месть становилась почти «естественной» потребностью. В моей книге о «красном терроре» приведены бесчисленные примеры, свидетельствующие, что применять террор во всех его видах начали большевики. Финляндец Сванлюнг, активный участник борьбы против большевиков, в своей книге «Человек и Чудовище» [Лондон, 1928] говорит: «Я охотно признаю, что мы… избивали красных, не вникая в отдельных случаях, совершили ли они какое-либо другое преступление, кроме того, что они были красные… но, насколько я видел, мы никогда не мучили и не пытали пленных».
Рабочие на Ижевском заводе также требовали расстрела коммунистов… Пришлось протестовать ижевскому Совету — не должно быть смертной казни при подлинно демократическом быте [Ижевск в огне гражданской войны. Ижевск, 1927]. Такую чисто «стихийную месть» большевицкие мемуаристы отмечают и при крестьянском восстании в Красноуфимском уезде; большевиков убивали вилами, косами, камнями. Это было ещё до организованного «белого террора» [Рабочая революция на Урале. Екатеринбург, 1921, с. 73–74].
Позже д-р Павлу в статье о пленных, напечатанной в «Чехословацком Дневнике», № 26 (31 января 1919 г.), объяснял ненависть солдат жестокостью, которую в боях проявляли мадьяры, находившиеся в рядах большевицких войск. Не без остроумия он их называл «шовинистскими интернационалистами».
«Дни».
«Порки» отказывавшихся при мобилизации, по-видимому, наблюдались и у ижевцев [«Ижевск в огне». С. 70].
Майский называет и имена.
Об этом рассказывает [с. 11] в своей сумбурно написанной брошюре «Сибирские авантюры и генерал Гайда» (Прага) Бор. Солодовников (офицер с «революционным прошлым»).
Ясно, что мобилизация в Самаре вовсе не происходила «по системе воззваний и уговариваний», как неверно в своё время информировали Деникина [III, с. 97].
Сообщение Кроля вполне подтверждается рассказами Старынкевича, говорившего мне, что в период Уфим. Совещания Роговский вёл с ним на эту тему беседы. Но Сибирское правительство отказывалось ввести институт «заложников».
У большевицких историков эта цифра неизбежно, конечно, вырастает: «белые из общего числа рабочих около 6000 человек вырезали 1500» [ссылка на сообщение «Приволжской Правды», 27 окт. — Владимирова. С. 321].
Если послушать большевиков, то самый большой «разгул ногайки» наблюдался в Ижевске. В тюрьмах избивали, прокалывали штыками и т.д. [«Ижевск в огне». С. 80].
Некоторую денежную помощь оказывал Дерберу Закупсбыт.
Андрушкевич Н.А. Последняя Россия. — «Белое Дело». IV, с. 117.
Переписка эта в материалах «Временное правит. Авт. Сибири» в XXXIV кн. «Красного Архива».
Во Владивостоке был член Правительства Захаров, пытавшийся объединить вокруг Правительства местные общественные силы в «организационный коллектив». Из Пекина ему давали совет: «Сидеть смирно». Местные представители организованной демократии воздерживались также от принятия функций официального представительства власти.
Колчак передаёт характерные беседы, которые он вёл до разговора с Семёновым с главой японской военной миссии ген. Накашима. Речь шла о передаче оружия в счёт сумм, имеющихся у правления дороги.
— Какие компенсации можете предоставить за это?
— Я вовсе не прошу оружия как милости… Продайте.
Накашима ответил, что денежный вопрос его совершенно не интересует…
Автор получившего большую популярность дневника, который печатался в «Архиве Рус. Револ.» И.В. Гессена, бар. Будберг, на своём остроумном языке называет Хорвата «удачливым ловцом разных течений». Такой характер мало подходил к темпераментному Колчаку. Но Будберг с чрезвычайными преувеличениями описывает столкновения, которые были у Колчака [с. 219–220].
Так как многие склонны считать, что Япония оказывала Правительству Хорвата совершенно исключительное содействие, следует отметить, что, по словам ген. Степанова, этот переезд свершился «не без настояний японцев» при помощи субсидии, полученной Краковецким [Деникин. III, с. 107].
Якушев Ив. Дальневосточные самоуправления в борьбе за власть (1917–1919). «Местное Самоупр.». — Труды общества в Чехословакии. Прага, 1926, с. 196, 201.
Милюков изображает так, что создание Правительства «было подготовлено путём продолжительных переговоров наших дипломатических представителей в Пекине и Токио с Японией» [с. 43]. Едва ли это было так. См.: Флуг. С. 274.
Это подтверждает отношение Хорвата в Харбине к дерберовскому Правительству, которому было оказано полное гостеприимство. Флуг считает «большой политической ошибкой» со стороны Хорвата, что после выяснения непримиримой позиции этого министерства Хорват не принял мер к его «ликвидации или хотя бы к невыпуску из Харбина» [с. 294].
Флуг рассказывает, что Хорват, «по собственной инициативе», обязался в случае соприкосновения с М.В. Алексеевым «тотчас же уступить принятую на себя власть» [с. 274].
Письмо мин. Пр. Дербера в «Вестнике Вр. Пр. Авт. Сиб.», № 4. «Хроника». Прил. 86.
Флуг больше всего и обвиняет иностранцев, с «благословения которых по неведению» в атмосфере сибирского многовластия пышно расцвело на Д. Востоке «атаманство» [с. 298]. Здесь было, очевидно, не одно только «неведение». Позже французская военная миссия продолжала организовывать самостоятельные отряды «особого назначения». См.: «Кр. Арх.». XXIX, с. 206 — сведения относятся к сентябрю.
Настроения на заседании Правительства уже тогда часто носили нервозный характер. Напр., на заседании 2 июля с.-р. Фомин докладывал, что в армии Пепеляева «есть люди, которые говорят: «Перевешаем сначала большевиков, а потом будем вешать членов Bp. пр.»» [Колосов. — «Былое». XXI, с. 264).
«Красн. Архив». XXIX, с. 134.
«Ознакомившись с Положением о Думе, я пришёл к убеждению о невозможности созыва её в прежнем составе» [с. 121]. Это было уже общее убеждение.
Томская Городская Дума с самого начала отклонила предложение Области. Совета избрать депутатов в Думу, будучи недовольна её искусственным подбором [Ракитников. С. 4; Гинс. I, с. 72].
Напр., в заседании областников 23 июля Жардецкий счёл нужным резко отмежеваться от областничества от имени партии к.-д. [«Хр.». Прил. 70].
В заседании Омской Гор. Думы 5 июля Жардецкий требовал роспуска Думы, состоящей из «неработоспособных и демагогических элементов», и изменения избирательного закона [Парфенов. С. 42–43].
Бойкот, по-видимому, прошёл и в других местах. В «Сибири», № 5, я встретил указание, например, на бойкот со стороны енисейского торгово-промышл[енного] съезда.
Призыв к «перевороту» эсеры усмотрели в речах на торгово-промышленном съезде.
«Агентом» Самарского правительства Гинс считает тов. мин. вн. дел Павла Михайлова, скрывавшего ленты переговоров по прямому проводу с Самарой и за это уволенного. Отставка Михайлова вызвала в Самаре «взрыв возмущения» [I, с. 143, 147].
По-видимому, многие боялись, что это представительство при созыве Думы будет даже коммунистическим. См. беседу Вологодского с М. Кролем.
Под «социалистическими» группами подразумеваются эсеры и эсдеки.
Кроль сам себе противоречит, приписывая областникам идею военной диктатуры.
В этом отношении Кроль оказывается в полном противоречии с декларацией, оглашенной с.-д. Карповым от имени Сиб. Обл. Думы на Уфимском Госуд. Совещ.
Приходится признать, что «интрига», которую Кроль приписывает Омску, велась в недрах Сибоблдумы. Её противники выступали совершенно открыто.
Раньше Кроль называл эту вооружённую силу «разложившейся». Она насчитывала до августовского набора 40.000 добровольцев!.. П.Н. Милюков [I, с. 44] неосновательно противопоставляет успеху набора добровольцев в Зап. Сибири попытку адм. Колчака в Харбине создать военную силу — он набрал якобы только 740 человек. Количественно харбинские вооружённые отряды, конечно, значительно превышали её. Колчак предполагал набрать корпус в 20.000 человек. «Приток добровольцев был очень велик», — показывает Колчак [с. 117]. Остановка была за деньгами и, главным образом, за оружием…
У Парфенова [с. 43] имеется намёк на то, что «пацифизм» некоторых сибоблдумцев был весьма относителен — для борьбы с омской «реакцией», по-видимому, были предприняты некоторые попытки создать свои собственные военные части.
Примеры искусственного подбора «народных представителей» см. у Гинса [I, с. 174].
Надо отметить, что единодушия не было у эсеров. Парфенов отмечает [с. 44] заявление, сделанное кооператором эсером В.В. Куликовым от имени «Союза Возрождения» в ЦК партии, по поводу «невозможности в настоящий момент осуществлять парламентаризм и чистое народоправство и о необходимости «немедленного роспуска Думы».
За кулисами была сделана попытка договориться. Гинс говорит о частных собеседованиях, организованных в Томске одним из областников.
См. характеристику Патушинского у Гинса [I, с. 119]. Колосов говорит, что Фомин ставил даже перед партийными организациями вопрос о совершении террористического акта против Михайлова, которого считал наиболее активным противником Облдумы и Комуча [«Былое», XXI, с. 167].
На нем присутствовали: от Самары — Брушвит, Веденяпин и Галкин; от Сибири — Гришин-Алмазов, Михайлов и Головачев (тов. мин. ин. дел).
«Полный отчёт» о совещании за подписью самарских делегатов был напечатан в казанском «Нар. Деле» [№ 7].
В Челябинске получился целый съезд держав, так как, помимо чехов, присутствовал французский майор Гинэ.
Святицкий утверждает, что самарский Комитет вообще охотно пошёл бы на разрыв и «покорение» Сибири, если бы поддержали чехи [с. 80].
Между прочим, по словам Гинса, Сиб. пр. решило командировать своего уполномоченного в Самару. Последний просил разрешить ему посещение открытых заседаний Совета. упр. вед. Ответ получился «классический»: «Международное право не предусматривает случаев, когда послы участвуют в заседаниях правительств, при которых они аккредитованы» [с. 147]. Как сообщал потом уполномоченный, переписка его перлюстрировалась, а присутствие его игнорировалось. Показательная деталь: уполномоченный Самары Гуревич состоял в Сибири не при правительстве, а при Областной Думе [с. 148].
Гинс, наоборот, утверждает, что население неоднократно выражало желание быть под эгидой Сибирского правительства. Подп. Солодовников рассказывает, что уполномоченный Самары Преображенский намеревался силой оружия подчинить отложившийся Златоуст [Сиб. авант. С. 8].
Повод давала неудачная формулировка на челябинском совещании Гришиным-Алмазовым взаимоотношений автономной Сибири и «Государства Российского, с которым Сибирь дела не имеет. В действительности подразумевалось непризнание намечавшегося в Самаре «Всероссийского правительства». «Десяток человек соц.-рев. не составляют всер. правительство», — сказал сибирский военный министр [«Дело Народа», № 7].
Аргунов. Между двумя большевизмами. С. 23.
Он умер в Томске в 1924 г.
Насколько Шумиловский был далёк от «старорежимной» идеологии, видно уже из того, что будущий член Директории ген. Болдырев упрекает его в повадках «министров эпохи Керенского: «Всё ещё продолжается идеология рабочих, потерявших вкус к труду» [«Воспоминания». С. 74].
См. характеристики Гинса. С. 186–192.
Успех этой мобилизации — несомненная заслуга Гришина-Алмазова. Если, по мнению Болдырева, эта мобилизация происходила всё же в размерах, не соответствовавших материальным ресурсам Сибирского правительства, то вина не лежит на осторожном в этом деле военном министре, который не форсировал мобилизацию, а скорее её задерживал. «Хотя и были случаи принуждения с помощью военной силы, — отмечает в письме-отчёте Чайковскому прибывший в это время из Архангельска в Сибирь С.С. Маслов, — но в общем мобилизация проходит успешно». Под пером большевицкого историка случаи принуждения становятся картиной общей. «Насильственный призыв в войска молодых солдат» в очень немногих районах происходит без «шомпольных воздействий» [Парфенов. С. 62]. Отряды офицеров и военнопленных (вот уж поистине с больной головы на здоровую!) «вылавливают дезертиров по всей сибирской деревне». Очевидно, в действительности дело было не совсем так, раз другой советский историк Анишев [с. 225] признаёт, что первую мобилизованную крестьянскую молодёжь легко «впитали офицерские кадры».
Как изображают большевицкие историки, слишком легко извращающие факты, показывает изложение Парфенова: «Заискивающе приветствуя выступление англо-французских войск в Архангельске, он выразил надежду, что союзники помогут ему окончательно очистить от большевиков и территорию Сибири, делая при этом более чем определённый кивок в сторону некоторых своих коллег по Правительству и Областной Думе. От лакействующей речи полуграмотного генерала Гр[ишина]-Алм[азова] сделалось нехорошо даже некоторым иностранным представителям» [с. 45].
Кроль со слов Павлу передаёт, что на другой день после банкета Гришин заявил Павлу: «Если вам, чехам, у нас не нравится, то вы можете уехать». На это последовал ответ Павлу: «…в политике ожидать благодарности не приходится… Но я считаю, что мы своего дела ещё не сделали. Россия нам нужна в наших интересах»… [с. 86].
Правдивый Вологодский, как сообщает Гинс, открыто заявил в заседании Админсовета: «Я чувствую себя виновным в том, что принял решение, не посоветовавшись с вами, и, если бы сейчас возможно было, я счёл бы себя обязанным уйти в отставку» [с. 280].
Характеристики людей чрезвычайно субъективны, повторяющий часто чужие слова Глос называет Гришина «злым духом Правительства». (Чешские представители, зараженные влиянием Самары, вообще были враждебно настроены к верхам Сибирской армии. Это отмечает и Болдырев. Их суждения в данном случае всегда несколько пристрастны.) Фантастично утверждение Глоса, что Гришин-Алмазов предполагал разогнать Думу, опираясь на чехов.
Соглашение являлось немаловажным фактом, так как омские, например, кадеты ставили условием поддержки всероссийской власти обязательное соглашение с Хорватом.
Патушинский обратился с заявлением по поводу своей отставки в Думу. Оно обсуждалось, по словам Якушева, в президиуме при участии совета старейшин, ибо, если бы вопрос был поставлен на разрешение Думы, это могло бы «повести к кризису власти, который не входил в расчёт Думы».
Выдержки из протокола напечатаны составителем «Хроники» из материалов Сиб. Обл. Думы [Прил. 109].
Записка областников подчёркивает, что грамота, изданная от президиума Думы, подписана все лицами «юными» или «совершенными новичками на общественном поприще». Председателем «президиума» был проф. Никонов, «социалистическая» и «демократическая» принципиальность которого легко устанавливается тем, что он был ставленником достаточно прославленного министра народного просвещения Кассо и был после революции удалён из Петербургского университета [Гинс. I, с. 179].
Некоторых деталей этой расправы мы коснёмся ниже в связи с официальным расследованием дела. Поразительно, что редакция «Вольной Сибири» к словам Серебренникова в виде какого-то исключения не сделала никакой оговорки.
В показаниях следственной комиссии Крутовский говорит, что он не желал подписать прошения об отставке по «старости лет» и «болезни». Тогда один из офицеров (Нарбут) подошёл к нему вплотную со словами: «Три минуты на размышление, или вы подпишете, или мы вас увезём на автомобиле и вы будете расстреляны». Крутовский подписал. Подписал и Шатилов. Новоселов и Якушев считали, что они сделали это напрасно: «молодёжь только путает». Отрывок из показаний Крутовского приведён в примечаниях Вегмана к тексту воспоминаний Болдырева [Прим. 42].
Это он подчёркивал Вологодскому при встрече в Иркутске [Гинс. I, с. 214], то же в Омске говорил он Якушеву и не давал положительного ответа, ссылаясь «на усталость» и «литературные занятия» (из разговора с Вологодским).
Березовский. А.Е. Новоселов. — «Сиб. Огни», 1922, № 1, с. 57.
Гаттенберг опирался, по-видимому, на поддержку командира сибирского корпуса ген. Пепеляева. Как раз в этом корпусе наиболее, казалось, сильны были связи сибирских эсеров.
Подтверждение см. у Аргунова [с. 27] и у Майского [с. 253].
Записка областников указывает, что Якушев и непосредственно обращался к Сыровому. Для чехов получалось неразрешимое противоречие: с одной стороны, невмешательство в русские внутренние дела, с другой — Сыровой командовал и русскими и чешскими частями.
«Немецкая провокация», очевидно, вставлена для воздействия на падких к этому чехов.
В оценке В. Гуревича. Февральская революция в Красноярске. — «Вольная Сибирь». II, с. 127.
Ген. Болдырев, настроенный в то время даже излишне оптимистично, склонен видеть в выступлении Дутова лишь политический манёвр — «пугал тяжёлым положением на фронте» [с. 44].
Это неверно. Мобилизация была и в Сибири.
««С.В.» в Сибири, — утверждает Гинс, — существовал больше на бумаге. Поэтому лидеры его не могли опереться на «Союз»» [I, с. 260].
Сама декларация «С.В.» и «Н.Ц.», ставящая принципиальные вопросы, была напечатана, например, в омской «Заре» [18 сент.] в виде письма московского политического деятеля от 24 июля. Информация «Сибири» давала далеко не точное представление о московских кандидатах. Она называла: Милюкова, Набокова, Авксентьева, Аргунова, Болдырева. О Милюкове при его тогдашней «немецкой» ориентации не могло быть и речи. П.Н. Милюков, возражая в «Посл. Нов.» [№ 2983] на мои указания о больших неточностях, допущенных автором в изложении московского «соглашения», указывает, что первоначально была комбинация: «Милюков — Алексеев». Очевидно, до автора, как и до Сибири, дошли лишь слухи.
«Колчаковщина». С. 13.
Представителем нар. соц. был Ф.3. Чембулов. Он разошёлся с представителем «С. Воз.». Его позиция вообще не очень понятна и нарушала директивы Центр. Ком. партии, который он представлял в Совещании. Многое в его действиях объясняется, очевидно, той неосведомлённостью, о которой мы говорили.
Касаются более или менее подробно Уфимского Совещания и Болдырев и Майский. См. тоже упомянутую статью Утгофа в «Былом».
Секретарь Комитета членов У.С. Николаев уверяет, что в августе полк. Каппель будто бы вызывался в Челябинск на особое военное совещание по свержению Комуча. Но Каппель был лоялен [«Воля России». X, с. 126].
Чернова, приехавшего 19 сентября в Самару, на всякий случай держали «под спудом», «не допуская его в Уфу» — из письма Авксентьева партийным единомышленникам [«Пр. Рев.». Кн. 1].
«Непоявление лидера п. эсеров на территории Комитета, — поясняет Майский, — объяснялось специфическими причинами. Руководители Комитета считали Чернова слишком «левым» и чересчур «одиозным» для буржуазно-офицерских элементов Поволжья и потому под разными предлогами задерживали его прибытие в Самару. Действительно, Чернов попал на Волгу уже к шапочному разбору. Но зато на недостаток внешних знаков почёта ему жаловаться не приходилось: «председателя Учредительного Собрания» поселили в лучшем номере гостиницы «Националь», перед дверью поставили вооружённый караул, устроили торжественный банкет с речами и иностранцами в ознаменование его прибытия и, наконец, заставили всех управляющих ведомствами явиться к нему для «всеподданнейшего доклада» каждому по работам своего министерства» [с. 66]. Ср. у Аргунова.
По-видимому, в то время официальный кадет.
О позиции партии к.-д. в разные моменты см. мою брошюру «П.Н. Милюков как историк гражданской войны».
Представительство торгово-промышленников было отвергнуто в мандатной комиссии 9 голосами против 8 при одном воздержавшемся. Мотив — недопущение классового принципа в представительстве съезда.
Всем известно, что позже, в эмиграции, он эту тогу променял на советскую.
Декларация, между прочим, отмечала, что в основу деятельности будущего правительства должны лечь постановления У.С., о передаче земли народу» [с. 68–70].
Делегация фактически нарушала соглашение, по которому она должна была ограничиться строго приветствием Совещанию; против посылки делегации возражало не только Правительство, но и фракция областников в самой Думе (см. позднейшую «объяснительную записку» областников [«Сиб. Вест.», № 13].
Правительства немедленно покинут совещание [«Сиб. Арх.». С. 12]. Между прочим, редактор текста в «Архиве» А.Ф. Изюмов ошибочно отожествляет ген. Катанаева, члена сибирской делегации, с будущим участником омского переворота 18 ноября.
Чембулов вместе с тем говорил о признании принятых старым Учр. Собр. законов. Нар. соц. мудро указывали на необходимость членам Вр. пр «на время своей службы в оном» выйти из состава своих партий.
Представители Башкирии в противоположность этому заявляли о безответственности Правительства перед старым Учр. С.
Пепеляев в Уфу не поехал. Очевидно, он получил оскомину ещё от Челябинска. Кроль видит в этом «дипломатическую болезнь».
См.: Кроль. С. 124.
Телеграмма И. Михайлова 12 сентября гласила: «Административный Совет вчера заседании постановил никаких уступок Совещания Уфе, даже условия разрыва» [«Хр.». Прил. 107].
Аргунов же в этом совпадении видит «новые махинации» Сиб. правительства.
«Все ждут результатов работ Гос. Сов., — говорил 18 сентября Фомин. — Из Самары бегут, кажется, не столько потому, что близки большевики, сколько вследствие паники, порождённой тем, что власть не может создаться, что стране грозит хаос» [с. 216].
Милюков говорит о давлении, оказанном чехами: «Спор был прерван чехословацким Советом, который вынес постановление, что «настоящее политическое положение власти требует немедленного создания центр. Всерос. пр.» [І, с. 17]. Автор первой истории гражданской войны фактически редко ссылается на источники, откуда он черпает свои сведения. Надо думать, что здесь имеется в виду выше цитированная резолюция Нац. Совета, вынесенная до возникновения самих споров на Совещании. (По-видимому, сведения об «ультиматуме» Сырового на Уф. Сов. автор заимствовал от Гутмана. С. 283.) Косвенное давление чехи оказывали на Совещание, вернее на эсеров. «Чехи, — рассказывает Серебренников, — сторонились нас, представителей Сиб. пр., избегали всякого контакта с нами и в то же время находились в постоянном контакте с эсерами. В течение моего 12-дневного пребывания в Уфе я не имел ни одной беседы с чехословаками» [с. 11].
Партия соглашалась в дальнейшем установить кворум и для февраля — 170 человек.
Позже эсеры большинства заявляли, что им не были известны уступки, сделанные от имени партии в согласительной комиссии.
Кроль счёл необходимым оговорить в протоколе, что этот пункт считает вредным, могущим иметь большие последствия. Он пророчески оказался прав.
Социал-демократы ввиду «принципиально отрицательного отношения к Директории» воздержались от участия в обсуждении вопроса о конструкции и персональном составе Вр. пр.
По отчёту невозможно себе представить, как реагировал «левый» сектор на этот список. По словам Майского, ему был противопоставлен другой, где не было Авксентьева и Чайковского, заменённых Тимофеевым и Зензиновым. Мы за этим «торгом» следить не будем. Перипетии его не достаточно ясны. Пожалуй, он имеет второстепенное значение.
Из пяти членов Правительства — три эсера, таково было мнение не только правых, но некоторых военных кругов, которые и Вологодского причисляли к «агентам партии». См., например, рукописные воспоминания ген. Рябикова в «Рус. Ист. Загр. Архиве» (Прага).
«Акт» напечатан, между прочим, и в «Архиве» И.В. Гессена [т. XII]. В акт включена целиком и программа, принятая для Директории.
За что Утгоф и назвал его великим мастером на компромиссные решения и изобретателем «бумажных гарантий».
«Потеряв голову, по волосам не плачут», — запечатлел на листе уфимских автографов с.-р. Лошмаков.
В статье «Историк или истерик», помещённой в «Воле России» и представляющей собой ответ на мой фельетон «Кто он?» [«Посл. Нов.»], Чернов сам заявляет: «Я действительно, прибыв в Самару и узнав, с кем и какого рода заключается компромисс, — по прямому проводу заклинал цекистов, находящихся в Уфе, не губить партию и демократию».
Ракитников, Раков, Чернов.
«Сибиряки надеялись, — пишет Серебренников, — что нужного количества членов У.С. к 1 января не наберётся и что за 5 месяцев много может утечь воды» [с. 13].
На торжественном заседании Съезда 26 сентября была устроена даже своего рода демонстрация, хотя Съезд юридически уже не являлся органом законодательной власти, тем не менее Совет упр. вед. решил в полном составе явиться на первое заседание Съезда, желая этим демонстративно подчеркнуть, что он по-прежнему считает себя политически ответственным только перед У.С.» [Майский. С. 261].
Для Белоруссова Уф. Совещ. было также равнением налево [«Отеч. Вед.»].
Следовательно, и Майского, который в воспоминаниях подобный шаг считает ошибкой.
См. главу V первой части.
Очевидно, надо думать, что здесь имеется в виду совещание не членов Правительства, а в среде партийных единомышленников.
Бывший министр труда Самарского правительства писал свои мемуары, уже будучи коммунистом. Его собственная прежняя деятельность рисовалась контрреволюционной. Отсюда своеобразный термин: демократическая контрреволюция.
Телеграмма предсовмину Вологодскому № 0208. Имевшаяся у меня копия передана в Русский Исторический Архив в Праге.
Некоторое «воздействие», или вернее информация со стороны общественных групп, было. Так, Парфенов сообщает о посещении Аргунова делегацией от Совета всесибирских кооперативных съездов в лице Сазонова, Балакшина и Щура [с. 50]. Между прочим, Якушевым было созвано особое совещание из представителей социалистических групп. Соц.-дем. и соц.-рев. «интернационалисты» на собрание не явились. Мнение довольно единодушное сложилось против Думы — вплоть до разгона её «даже вооружённой силой». [Доклад Емельянова о всесибирском съезде кооператоров в заседании иркутского отдела Всекосоюза. — «Сибирь», № 84.] Отметим, что бывшие на собрании соц.-дем. указывали на непричастность Михайлова к убийству Новоселова.
Я исправляю явные бессмыслицы, вкравшиеся в текст. Этот разговор «по прямому проводу» по сохранившейся ленте воспроизводит и Гутман в книге «Россия и большевизм» [с. 290].
Этот итог Кроль [с. 143] передаёт со слов самого Аргунова. Мемуарист, вращавшийся в верхах тогдашней правительственной общественности, был достаточно осведомлён в интимных, откровенных разговорах за кулисами официальной политики.
Местонахождение непосредственных убийц Новоселова, бежавших из-под ареста (совершение этого акта приписывается казакам-офицерам Семашко и Мефодиеву, адъютанту Волкова), комиссия Аргунова не могла обнаружить [«Сибирь», № 88]. Аргунов в своей брошюре несколько преувеличивает обстановку, говоря, что зверская расправа произошла «на глазах публики в 11 часов в Загородной роще». Якушев тогда же сообщал Вологодскому об обстоятельствах, сопровождавших убийство Новоселова: «Лесник видел, как трое шли по лесу и из них двое военных. Один офицер несколько отстал, вынул револьвер, выстрелил в затылок. Затем, по-видимому, тело сбросил в ров и дал несколько выстрелов по убитому». В рапорте офицер объяснил, что Новоселов пытался бежать. Может быть, подобное объяснение было лишь обычным трафаретом. В убийстве Новоселова всё же были некоторые специфические черты, которые Иванов-Ринов отметил в письме князю Львову, — это была «расправа казачьих офицеров». Ещё молодой человек, лет 35, Новоселов, беллетрист-этнограф, служивший до войны воспитателем в казачьем пансионе и далёкий от политики, сделал довольно обычную в 1917 г. революционную карьеру, записавшись на Кавказском фронте в партию эсеров. (Его некролог, написанный старым товарищем Новоселова партийным большевиком Березовским, см. в «Сиб. Огнях», 1922, № 1.) Каким образом в безнаказанности убийц Новоселова оказался виновным адм. Колчак [Якушев. «Вольная Сибирь». VI, с. 74] — понять невозможно.
Неофициальное, как мы видим, именование первого Сибирского правительства.
Болдырев говорит, что одной из причин нежелания Директории переселиться в Омск было то, что переход являлся как бы отрывом от Европейской России: «суживал влияние Директории до сибирского масштаба» [с. 63].
Возможно, что Святицкий несколько субъективно излагает последующую аргументацию Авксентьева, хотя автор в характеристике эсеровской позиции довольно точен. Книга Святицкого вышла в Москве в 1921 г. Святицкий даёт материал первостепенного значения для понимания развернувшихся событий. Желательно было бы услышать голос самого Авксентьева.
Кроль был горячим сторонником переезда Директории в Екатеринбург и согласно полученным уже директивам принял от имени Уральского правительства все необходимые меры для размещения учреждений Всер. прав.
Кроль в данном случае [с. 151] опирается на слова лидера омских к.-д. Жардецкого, сказанные в партийном совещании и не имевшие никакого отношения к Директории. Жарденкий указывал, что, быть может, будет разумнее избавиться на время от Урала, отдав его большевикам.
Ср. [Святицкий. С. 43]. После ночного заседания Майский и его группа на всякий случай тут же в поезде постановили «отныне отделить свою судьбу от судьбы эсеров и Учредительного Собрания». Мотивировалось это тем, что Комитет У.С., как выяснилось на ночном заседании, уже «труп».
Содержание Съезда У.С. обходилось довольно дорого государству, так как по «положению», принятому Съездом, депутат получал жалованья 1500 руб. и по 250 руб. добавочно на каждого члена семьи. «Многим казалось это жалованье слишком высоким», — пишет Святицкий. Однако имелось в виду не оставлять на произвол судьбы семьи тех депутатов, которые, перебравшись через фронт и понадеявшись на быструю ликвидацию большевизма, большею частью оставили близких без достаточных денежных средств» [с. 30–31].
«Хроника» определённо заносит в свою летопись: «Чернов повёл кампанию против Директории» [с. 93]. Конечно, советские историки правы.
Основанием служило соглашение Директории с Сибирским правительством. Об этом ниже.
Характерен эпизод. Съезд решил издавать газету. В.А. Алексеевский пытался доказывать, что этот орган не может быть органом какого-либо одного направления. Резолюция Алексеевского, конечно, провалилась. Отмечу, что этот Алексеевский не имел отношения к лицу, участвовавшему в суде над адм. Колчаком.
Инициаторы этой делегации, по словам Святицкого, были чехи. (См. так же «Сибирь», № 87.)
Голоса на Съезде распределились так: левое течение (Чернов, Вольский) собрало 22 голоса; центр (Минор, Гендельман, Архангельский) — 10. Правые — 10. Три члена воздержались [«Новая Сибирь», № 22]. «Центр» Святицкий характеризует так: эти депутаты колебались, идя то с левыми, то с правыми [с. 70].
На организации батальонов Святицкий настаивал на сентябрьском заседании Съезда, на котором присутствовали и члены Директории, «резко» протестовавшие против этого и заявившие, что воинские части могут состоять в непосредств. распоряж. только самого Правительства [с. 17].
Весьма ошибочно эсеры рассчитывали на войска рабоче-крестьянского района Прикамья.
Я не знаю, естественно или случайно произошло соединение делегаций. Гинс говорит, что Якушев, приглашённый на заседание блока, «поддавшись впечатлению горячих филиппик противнего и Думы, публично покаялся» [I, с. 248]. Это «покаяние» как-то не вяжется с последующей деятельностью Якушева. Гинс довольно резко отзывается о председателе Сибоблдумы — отмечает, между прочим, его слабохарактерность. Может быть, этой именно чертой и объясняются не всегда как будто последовательные поступки лидера сибоблдумских эсеров. Во всяком случае, в день 9 октября появление на перроне встречающих членов Директории Иванова-Ринова, Якушева и Серебренникова было только благоприятным симптомом, что вызывало негодование у некоторых эсеров.
У Кроля разговор с «кем-то» приобретает уже вполне реальные очертания [с. 143].
Этот термин часто употреблялся потом (см., напр., статьи Маевского после омского переворота). Конечно, в значительной степени прав А.И. Деникин, отмечающий, что Уфим. Совещ. не могло претендовать «на демократичные способы своего избрания».
Имеется в виду сентябрьский конфликт.
Надо сравнить эту беседу с речью Авксентьева, правда, в изложении Святицкого, на упомянутом выше эсеровском совещании.
Мемуаристы утверждают, что Директория ввела титулование: «Ваше Высокопревосходительство». Для демократии у власти это вообще характерная черта. Гинс рассказывает совершенно юмористические вещи о претензиях тов. мин. вн. дел эсера Михайлова. Майский то же рассказывает про Роговского и т.д.
В Уфе ограничились официальным оглашением представителями партий обязательства, согласному которому они не имели права отзывать из состава Правительства своих членов, не имели права оказывать на них воздействия (!!), не имели права требовать от них отчёта в их действиях. «Члены Правительства, — писал Зензинов в своей статье «Правда о неправде» в апреле 1919 г. в парижском «Общем Деле», — по воле всех участников Уфимского Совещания должны были быть совершенно свободны и независимы в своей деятельности» [«Гос. Пер.». С. 187]. Долженствующее не всегда совпадает с сущим. Так было в дни Директории с партией с.-р. Следует обратить внимание на то, что указанные партийные обязательства были оглашены только в Согласительной комиссии — в той лаборатории, в которой протекала вся основная работа Совещания (протокол комиссии 22 сентября). К сожалению, эта работа в значительной степени оставалась работой закулисной и теряла своё общественное значение. По словам Святицкого, на Совещании членов У.С. в Екатеринбурге «произвело фурор» оглашение выдержек из протокола заседания Согласительной комиссии, где Гендельман от имени партии давал как бы обязательство, что «У.С. данного состава по своём созыве ограничит свою деятельность «национальными» задачами обороны страны, восстановлением государственного единства и организацией новых выборов в новый парламент». «Огромное большинство членов Съезда возмутилось, что именем партии было совершено неправомочное покушение на права У.С. Несомненно, если бы вся фракция об этих «оговорках» в Уфе знала, то никакого соглашения там не состоялось бы»… «Теперь же мы заявили, — добавляет Св., — что отнюдь не признаем заявлений, сделанных Гендельманом от нашего имени, но без нашего ведома» [с. 57].
По словам Майского [с. 340], Зензинов объяснял нерасположение сибиряков к Директории тем, что сибиряки почти все сплошь областники, а Директория является носительницей идеи всероссийской власти. Конечно, дело было не в этом. Если позднее звучали такие мотивы, то, скорее, это придуманная аргументация для оправдания постигшей неудачи. Такие мотивы звучали в речи А.В. Сазонова в приморском Народном Собрании (1921). Успехи Сибирской армии им объяснялись энтузиазмом освобождения Сибири. «Но вот к нам пришла Директория, а вместе с ней и масса беженцев из Европ. России, она к нам принесла мысль о том, что надо строить всё в широком всероссийском масштабе. Этим убили энергию, убили подъём духа в сибирском населении и в Сибирской армии» [«Вольн. Сиб.». II, с. 177–180].
Это было, пожалуй, мнение большинства членов Директории. По крайней мере, Болдырев счёл необходимым предостеречь Иванова-Ринова отдачи подписи под сепаратным соглашением Сибири с союзниками [с. 67].
Велись переговоры и с сибирским министром проф. Гудковым.
Уколы самолюбия возникали по всякому поводу. Члены Всероссийской Директории не считали нужным по прибытии сделать визиты местным министрам. Те обижались. В результате подчёркнутое как бы игнорирование Директории, члены которой не приглашаются 22 октября на официальный завтрак в Мин. ин. дел, где присутствуют представители иностранных миссий [Болдырев. С. 81].
Этим, вероятно, отчасти объясняется противодействие, которое оказывает Сиб. правительство переходу своих членов в состав Центр. правительства. Это «политическая ошибка» — телеграфирует Гинс из Владивостока. Этим ослабляется влияние Сибири. Возможно только принятие членами Сиб. правительства на себя исполнения обязанностей всер. министров.
Нужных людей не было и в Сибири. Кроль, сам сознающийся, что его считали слишком пристрастным в отношении Сибирского правительства, говорит, что сибиряки умели пускать пыль в глаза своей «помпой» [с. 135] и этим производили впечатление на Авксентьева и Болдырева. Но другого выхода просто не было. Потому несколько непонятны слова Болдырева, который признаёт пагубной мысль об использовании сибирского Совета министров, выдвинутую впервые в Уфе проф. Сапожниковым.
Болдырев добавляет: «Заявление Авк. вызвало крайне резкие нападки министров Петрова (земледелия) и Михайлова. Я принужден был выступить и несколько охладить эти горячие головы заявлением, что меня удивляет тон нотаций и непрошеной критики по адресу всероссийской власти. Настроение сразу понизилось, боевой задор исчез, были сделаны конкретные предложения» [с. 69].
Подробно эти «тезисы-условия» изложены у Гинса [I, с. 269–270]
Между тем Гинс [I, с. 267] даёт такой образ Вологодского: «Здоровая уравновешенность его натуры выражалась в поразительном спокойствии. Он никогда не проявлял ни торопливости, ни раздражения, ни страха. Своим спокойствием и выдержкой он иногда обезоруживал, а иногда обескураживал горячие головы».
В обывательских же кругах создавалась вредная атмосфера пересудов на тему «Кто кого съест». Эти разговоры в «коммерческом клубе» отмечает Кроль, причём в общем отзывы о Директории были «мало лестные» [с. 144].
Между Майским и Зензиновым по поводу кандидатуры первого произошла некая полемика. Зензинов [«Дни», 1923, № 86] отрицал свои переговоры с Майским о занятии поста министра труда, на чём настаивал Майский. Полемика эта представляет, конечно, мало интереса. Интересно лишь то, что, по словам Зензинова, кандидатура Майского, предложенная им и Авксентьевым, была отвергнута остальными членами Директории [Майский. С. 313].
Надо иметь макиавеллиевскую хитрость, которая столь несвойственна была характеру Колчака, чтобы таким путём заранее подготовлять себе поездку на фронт, которая должна была привести к диктатуре. В этом обвиняли будущего «диктатора». У Колчака не было предубеждённости против Директории. 1 октября он писал Алексееву: «Я не имею пока собственного суждения об этой власти, но, насколько я могу судить, эта власть является первой, имеющей все основания для утверждения и развития» [Деникин. III, с. 190]. Лицо, одно время близкое к Колчаку и присутствовавшее почти при всех переговорах, подчёркивает в письме ко мне, что отношение адмирала к Директории если и не было «восторженным», то «безусловно лояльным».
То же утверждает Болдырев [с. 82]. За кулисами были возражения против кандидатуры Колчака. Возражало окружение Иванова-Ринова —тогдашнего военного министра. Кроль говорит о возражениях, которые были в среде к.-д. Выступил против Востротин, бывший вместе с Колчаком в хорватовском Правительстве. Востротин отмечал личную неуравновешенность намечаемого кандидата. Истинная подкладка, по мнению Колосова, заключалась в том, что сибирские к.-д. и областники уже с августа во всероссийские правители проводили Хорвата. Чтобы приобщить Хорвата к «областничеству», организовалась даже поездка самого Потанина на Восток [«Былое». XXI, с. 251–252]. Информация Колосова вызывает сомнения. Указанное выше лицо, давшее мне много сведений о сибирском периоде деятельности Колчака (оно просило меня пока в печати имени не упоминать), всецело подтверждает слова Серебренникова.
«Ренегатом» именуют Святицкого некоторые зарубежные эсеровские публицисты, пытаясь этой терминологией опорочить сведения, которые я привожу в своей книге из воспоминаний Святицого. Подобная кличка не совсем подходит к Святицкому, ибо он всё же не пошёл в лагерь коммунистов. Отмечу, что Чернов, картинная позиция которого близко подходит к точкам зрения, излагаемым Святицким, отмечая субъективизм мемуаров Святицого, признаёт, что эта книга «не лжива», следовательно, более или менее точно передаёт, что происходило в партии за кулисами. В своё время в Москве мне были переданы для архива «Голоса Минувшего» письма-донесения Святицкого по партийной линии. Расхождения между письмами и мемуарами нет.
В противоречие с этой репликой Майский одновременно утверждает, что Авксентьев ему сказал: «Мы с Зензиновым пошли бы на такую комбинацию (опереться на чехов). Болдырев же категорически возражает против втягивания иностранцев в наши дела».
Вопрос об уходе Виноградова Кроль относит к периоду более раннему — до приезда Вологодского. Но, по существу, это мало изменяет дело. Фактически, по-видимому, Кроль просто сделал хронологическую ошибку.
Оказывали вновь на членов Директории давление и со стороны. Непримиримый левый к.-д. Кроль, высказывавшийся в своё время против переговоров Директории с Сибирским правительством, явился к Авксентьеву с заявлением о необходимости покончить с кризисом, идя «даже на назначение Михайлова и отказ от Роговского» [с. 152].
Святицкому следовало бы знать, что как раз эсеры поддерживали адм. Колчака в его выступлениях на митингах в Черноморском флоте [Кришевский Н. В Крыму. — «Архив Рус. Рев.». XIII, с. 36]. Политическая благонадёжность адмирала была заподозрена некоторой частью «революционной демократии» с того момента, когда «Маленькая Газета» Суворова стала выдвигать Колчака в председатели Временного правительства (июнь 1917 г.). По собственным словам, Чернов тогда же предупредил свой ЦК о появлении на горизонте опасного честолюбца. Чернов и омской Директории из Екатеринбурга указывал на то, что допущение Колчака в Совет министров знаменует «начало конца». Пытался воздействовать он в этом отношении и на чешских социалистов [«Рев. Рос.», № 4].
Болдырев подчёркивает, что на банкете «большой успех» имело его заявление, что русские войска «теперь почти одни держат весь фронт» [с. 92].
«Торг с переторжками», шедший в Омске, раздражал все активные элементы. В «Кр. Арх» (кн. ХХ) опубликованы два письма из Омска 20-24 октября с.-р. Альтовского Ракитникову. Между прочим, он пишет: «Дело, для которого я сюда приехал, стоит неподвижно. Все заняты совершенно другим. «Идёт «торг с переторжками» о министерских местах». Приехал Альтовский в целях получения денег, в сумме 2–2½ млн руб. ежемесячно для помощи эсеровским организациям, ведущим дезорганизаторскую «работу в тылу большевицких и немецких войск» — уничтожение запасов военного снаряжения посредством поджогов и взрывов, порчи орудий и пр., проникновение в штабы сторонников Вр. пр., организация разведочной службы и т.д. Соответственную докладную записку Альтовский представил Верховному главнок., при котором и должен бы состоять «особый отдел» из трёх лиц, руководящий это работой. Зензинов вначале отнёсся сочувственно, но потом на него напала «раздумчивость», ибо находившийся в Омске представитель ЦК партии Раков, ознакомившись с положением в Омске, встал на позицию: «ждать выяснения обстоятельств для определения нашего отношения к Правительству», а до тех пор «не ангажировать партию». У Ракова, впрочем, было и другое соображение — в состоянии ли эсеровские организации в Советской России, «полуфиктивные и номинальные», выполнить обязательства, которые сопряжены с получением денег. Чрезвычайно характерны взгляды самого Альтовского, члена ЦК. «Оно, конечно, — пишет он, — можно с большим глубокомыслием сидеть на реках Вавилонских и плакать о международной конъюнктуре, но мне-то казалось бы, что уже довольно мы проворонили. Ведь Комитет член. Уф. Сов. был вполне в наших руках и, конечно, мог снабдить партию в Сов. Рос. несколькими миллионами рублей, которые очень бы пригодились на чёрный день. Теперь, когда этот чёрный день, может быть, совсем на носу, не следует упускать ни малейшей возможности получить для партии денег» [с. 165–174].
Болдырев довольно односторонне записывает этот случай с «непрошеной охраной». Надо выслушать и другую сторону, которую как бы представляет Гинс. Последний рассказывает, что ночью, перед заседанием, Вологодского разбудила присланная к нему казачья охрана, ввиду будто бы готовящегося покушения со стороны Директории. Перед заседанием из штаба второго корпуса позвонили Гинсу с сообщением, что Сиб. пр. будет арестовано, и предлагали прислать охрану. Несмотря на отказ, охрана появилась. Гинс добавляет, что «до той поры Сиб. пр. не знало охраны»… [I, с. 273].
Из мухи сделали слона. Этот пустяшный случай в изображении Майского и др. превратился в целую террористическую организацию военных против членов У.С.
У министра целых три нелегальных квартиры, что вызывает лишь удивление у не привыкшего к «конспирации» Колчака.
Вот как описывает англичанин Уорд, сгущая очень краски, эту бытовую обстановку. Он называет её «неописуемой». «Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться… выстрелы. Наутро санаторные двуколки поднимали от 5–20 мёртвых офицеров… В отчаянии офицеры… без разбора мстили населению»… [с. 79]. Об отдельных убийствах, организованных большевиками, можно найти указания в большевицкой литературе о партизанской борьбе. Аргунов, подтверждая факт ночных убийств офицеров на улицах Омска, довольно искусственно объясняет их местью за пение офицерами в кабачках царского гимна [с. 33].
Руднев С.Я. При вечерних огнях. Воспоминания. Харбин, 1923. Слухи эти могли иметь под собой почву в том ожесточении, которое наблюдалось в некоторых военных кругах — это была реакция против «левых», — реакция легко, по выражению Гинса [II, с. 110], впадавшая в крайность.
Труп, брошенный в Иртыш, носил следы истязаний. Это лишь подтверждает версию о грабеже. Денег при Моисеенко не оказалось, ибо он оставил их в поезде Роговского. Убийство Моисеенко как исключительно уголовное дело охарактеризовал Колосову и беседовавший с ним конспиративно нач. штаба Красильникова кап. Шемякин. Между тем это убийство в Сибири всемерно пытались представить как политический акт. Негодуя на «Зарю», иркутская «Новая Сибирь» [№ 6] писала: «Все (?) знают, что убийство Моисеенко — акт политического террора»… Малоосведомлённый о сибирских делах орган парижских членов «Союза Возрождения» «La Russis Democratique» повторял лишь чужую, на веру принятую версию, когда в апреле 1919 г. [№ 1] писал: что Моисеенко убит «несколькими царистами, для которых всякий не монархист — большевик».
«По поводу декларации Омского правительства» — ответ Авксентьева, Аргунова, Зензинова и Роговского в газете «Русское Слово» 4 марта 1919 г. [Зензинов. С. 175]. Сам Зензинов, однако, в предшествовавшем своём печатном заявлении 15 декабря назвал убийство Моисеенко «загадочным».
Калмыков прямо заявлял, что никакого правительства не признаёт [Болдырев. 26 октября]. Сам член Директории впоследствии так охарактеризовал власть Омского правительства: «Омское градоначальство и не более, авторитет которого идёт не дальше города Омска и его слобод» [Будберг. XIII, с. 271].
Напр.: «реакционный» закон о выборах в городские и земские самоуправления, утеснение профессиональных рабочих союзов, из которых, по словам большевиков, к концу октября было «более ⅔ наших».
Напр., в иркутской с.-р. газете «Сибирь».
См., напр., протест против разрушения профессиональных организаций со стороны томского «Железнодорожника» в № 19 от 6 ноября.
Вот пример. «Кровавая государственная власть» в Приморской области, т.е. эсеры, в сентябре 1918 г. без всяких реальных поводов запретила «ввиду антигосударственного направления» неугодные ей органы печати, желая тем самым «прекратить смуту, сеянную газетами». По-видимому, из этой радикальной попытки ничего не вышло, так как типография указанных газет «оказалась охраняемой японскими солдатами» [Материалы Вр. Пр. Авт. Сибири. — «Кр. Арх.». XXXVI, с. 43].
Чернов Вик. Записки соц.-рев. Изд. Гржебина. Берлин. С. 49.
В № 191–195 помещён такой же обзор деятельности Директории.
Вегман, комментатор воспоминаний ген. Болдырева, не без основания указывает, что роспуск областных правительств, в сущности, был требованием Сиб. правительства. О заслугах В.Г. Болдырева по организации фронта мы скажем во второй части своей работы в общей оценке стратегического положения.
Л.А. Кроль считал это величайшей ошибкой, ибо упразднение областных правительств лишало Директорию всякой опоры [с. 145]. Любопытно, что и ген. Акулинин в «Общем Деле» также позже склонен был объяснять неудачу Сибирского правительства централистическими устремлениями.
Замечание это принадлежало В.Н. Львову, с неизданными воспоминаниями которого о Сибири я мог познакомиться в силу любезности Я.П. Поволоцкого.
Кроль уверяет, что Авксентьев соглашался с тем, что указ Директории является нарушением «конституции», но не видел другого выхода. У Болдырева имеется не совсем понятное указание, помеченное датой 31 октября: «Снова решали участь Уральского (Екатеринбургского) правительства. Авксентьев опять предлагал больше, чем у него просили. Я решительно высказался против возникшей мысли — о новой Областной Думе в Екатеринбурге»… [с. 89]. Областная Дума там, где был Съезд членов Учр. Собр.?!
Указ Сибирского правительства 3 ноября одновременно с самоликвидацией учреждал комиссию по выработке положения о выборах во всесибирский представительный орган. В комиссии впервые вводился «представитель от Совета сибирских съездов представителей торговли и промышленности» [«Хр.». Прил. 129].
Статья появилась за подписью Авксентьева, Аргунова, Зензинова, Роговского. Она перепечатана в сборнике Зензинова [с. 172 и др.].
Фактически дело шло, как мы знаем, о создании особых чешско-русских дружин со специфическим назначением.
«Прокламация» эсеров «носила характер явной угрозы по адресу самой Директории», — замечает с своей стороны Кроль.
Зензинов говорит, что заявление Нокса было сделано Авксентьеву и получило с его стороны «должный отпор» за непрошеное вмешательство в нашу внутреннюю политику [с. 191].
«По правде сказать, — добавляет Болдырев, — от этого мы мало пострадаем: всё равно ничего не дают».
Чрезвычайно характерно: до сих пор никто не дал полного текста этого документа. Нет его и в собрании материалов, изданных Зензиновым. Между тем именно Зензинову надлежало опубликовать его, так как он считает документ безобидным и направленным на поддержку Директории. Приходится пользоваться пока изложением Болдырева.
В действительности это было не так.
Фактически его уже не было к этому времени.
Член Директории, очевидно, неясно себе представляет юридическую конструкцию власти: непосредственного распоряжения от Директории Старынкевич получать не мог; дело должно было пройти через Совет министров.
Статью свою он начинал словами: «Немало лжи и глупостей было написано о партийности и негосударственности избранного в Уфе Вр. Вс. правительства… Делают это либо по неведению, либо ради определённых политических соображений… Я не только убеждён, но я знаю наверное, что все беспристрастные люди, свидетели и участники этих событий, независимо от их собственных политических взглядов, полностью подтвердят правильность моих показаний, которые будут носить исключительно фактический характер».
Святицкий утверждает, что это письмо было адресовано ЦК партии. То ли это письмо, о котором в официальном правительственном сообщении говорилось: «30 октября, уже после появления прокламации, 3. представил Комитету доклад о деятельности Вс. пр.». Сам Зензинов называл это «частным письмом к некоторым членам ЦК» [с. 188].
Разъяснить загадку могли бы протоколы Директории, если они велись и сохранились. Парфенов не приводит того помеченного 13 ноября распоряжения Директории Старынкевичу о предании суду ЦК эсеров, на которое он ссылается [с. 68]. По-видимому, большевицкий историк механически повторяет здесь версию В.М. Зензинова.
Н.Д. Авксентьев не был выбран в число членов ЦК партии, так как последний Съезд партии, по выражению эсеровской «Воли Народа», прошёл «под знаком большевизма».
Чернов обвинял меня за то, что я выуживаю у Святицкого как раз всё «субъективное» и даже вычитываю нечто «противоположное» тому, что в книге имеется. Так как книга Святицкого в эмиграции является большой библиографической редкостью — её нет даже в пражском книжном фонде при Архиве, я вынужден делать большие цитаты. Тут же отпадают обвинения в искажении текста. Перед нами выступает подлинное изображение «черновцев» в эпоху Директории.
У Зензинова был даже особый шифр для сношений с ЦК партии [письмо Альтовского Ракитникову 20 окт. — «Кр. Арх.». XX, с.167].
Уорд и Пишон сделали даже Болдырева членом эсеровской партии. Не совсем понятным является до сих пор телеграфное обращение члена эсеровской партии Чайкина к Авксентьеву и Зензинову из Екатеринбурга 16 ноября. Оно гласило: «Данное Вами 23 сентября обязательство остаётся невыполненным. Создавшееся положение вынуждает меня задать Вам двоим прямой вопрос о сроке реализации обязательства. Недача Вами немедленно исчерпывающего ответа общественно обяжет меня обратиться к трём членам Директории с соответствующим открытым письмом. Прошу учесть характер Вашего обращения 23 сентября и смысл принятого мной на себя посредничества. В частности, на Вас, Владимир Михайлович, я возлагаю личную ответственность за поведение в данном вопросе третьего члена Директории, предварительное получение заверения которого Вы мне гарантировали честным словом». Очевидно, что напоминание было сделано перед собранием того «пленума» Съезда, о котором говорит Святицкий [см. выше с. 412].
Резолюция 13 ноября по докладам Н.А. Филашева и И.В. Галецкого [«Заря», № 123].
Ген. Рукероль, автор воспоминаний, выпущенных Пайо в 1929 г., «L’aventure de l’Amiral Koltchak», уверяет читателей, что министры «без исключения» и чиновники всех рангов претендовали на быстрое обогащение, не особенно стесняясь в выборе средств [с. 54].
Окулич. П.В. Вологодский [«Возр.», № 282].
Некоторых «легенд», впрочем, я попутно коснусь, так как, попав в печать, они получили распространение.
Понятие «реакционности» становится вообще весьма относительным. Напр., иркутская «Новая Сибирь» [№ 15] в виде иллюстрации реакционных настроений офицеров приводила описание такого инцидента. Три офицера, прибывшие с Волжского фронта (очевидно, из состава Народной армии), просили владелицу газетного киоска уничтожить висевший там портрет Чернова. Та не соглашалась. Тогда офицеры предложили купить портрет с целью его уничтожить. Почему-то и на это владелица не согласилась. Проходивший сибирский офицер безуспешно просил волжских офицеров успокоиться. Он ушёл, а волжане продолжали вести «войну» с портретом Чернова. Признаком реакционности становилось в глазах некоторых иностранцев празднование офицерством Нового года по старому стилю [Кенэ. L’Arriere siberien. «М. S1.», 1926, VIII, р. 180]. Зато, по-видимому, последовательным демократизмом считалось печатание в газетах социалистического направления: «Убит Ник. Ник. Романов», т.е. бывший главнокомандующий в. кн. Ник. Ник. Очевидно, это должно было раздражать и не «монархически» настроенное офицерство.
Цитата эта приводится в работе Субботовского «Союзники, русские реакционеры и интервенция» [с. 19]. Работа Субботовского носит такой характер, что нельзя быть гарантированным в точности цитаты, взятой к тому же изолированно. К сожалению, большевики опубликовали ценный дневник Пепеляева только частично: за июль — сентябрь 1919 г. [Развал Колчаковщины. — «Кр. Арх.». XXXI]. Могло быть, что в суммарной записи Пепеляева было неточно передано мнение Львова.
Нельзя таковым считать, напр., демонстрацию против Сибоблдумы, о которой передавал Гаттенберг, или требование монархистов играть в июле гимн в железнодорожном собрании в Харбине по случаю какой-то радиотелеграммы с манифестом о вступлении на престол вел. кн. Михаила [Будберг. XIII, с. 221]. Насколько «монархические» симпатии скрывались и позже, свидетельствует такая запись Будберга от 17 июля 1919 г.: «В соборе состоялась панихида по Царской семье. Демократический хор отказался петь. Из старших чинов на панихиде был я, Розанов, Хрещатицкий и уралец ген. Хорошхин; остальные постарались забыть о панихиде, чтобы не скомпрометировать своей демократичности» [XIV, с. 325].
Что касается банкетных «дебошей», то, быть может, и здесь следует сделать оговорку. Ведь другого национального гимна, кроме «царского», не было создано в революционные месяцы. «Образовалась пустота», — правильно заметил Болдырев [с. 38]. Неотвратимая потребность гимна существовала, недаром англичане не могли понять национальной психологии, обходившейся без гимна. Непосредственный Уорд с подобной речью выступил даже на публичном банкете во Владивостоке: «Если бы у нас было 20 революций, то всё-таки я не мог бы представить себе, чтобы англичане стали стыдиться английского флага» [с. 55–56]. То же было и в Красноярске. На английских собраниях, когда полагалось оркестру играть национальные гимны союзников, исполнялся старый русский гимн (см. воспоминания И.А. Андрушкевича «Последняя Россия» [«Белое Дело». ГУ, с. 109]). На русских собраниях излишняя демократическая щепетильность доходила до таких гиперболических размеров, что оркестр играл в Иркутске «Rull Britania» («Британия, царствуй и на водах») вместо «God Save the King» («Боже, спаси короля»). Этой ненормальности не понимает даже Колосов.
Кроль подчёркивает [с. 67], что Жардецкий стоит за монархию и держится германской ориентации. Если это было действительно так, то, очевидно, Жардецкий в Сибири был выразителем позиции, которую приблизительно в это время занимал председатель партии П.Н. Милюков. О позиции Милюкова и партии к.-д. см. мою брошюру «История гр. войны в освещении П.Н. Милюкова».
Видный самарский кадет Клафтон, расстрелянный после Колчака. Погиб тогда же и Жардецкий.
Дело касалось ссоры представителя Закупсбыта и Сибирского Союза за границей, когда эсерствующие кооператоры стали выступать против интервенции, «жалея, что союзные войска убивают русских людей». А раньше?
Я не назвал тогда автора, не зная, что А.В. умер в Шанхае 9 марта 1927 г.
Письмо цитирует автор некролога в «Вольной Сибири» [II, с. 176].
Я хорошо знаю лидера омских нар. соц. Филашева-Новикова. Видел и много говорил в 1921–1922 гг. с вернувшимся в Москву из Сибири Галецким. Назвать их перешедшими в лагерь консерваторов и реакционеров решительно отказываюсь. Их демократизм сохранился в полной мере. Как мы увидим, lapsus’bi у Галецкого, как у редактора «Новой Зари», были, но и только. Те из прибывших из центра, на авторитет которых ссылается Кроль, судя по их публичным выступлениям, как раз уклонились тогда от линии, установленной центром.
Утгоф ссылается на слова московских эсеров, входивших в «Союз В.». Аргунов утверждает, что даже омский отдел этого союза, переполненный кадетами, во время Уф. Сов. опубликовал заявление о необходимости диктатуры [с. 45]. Такого заявления я не нашёл. Надо сказать, что оно противоречило бы последующим заявлениям сибирских отделов «С.В.» и даже блока, позицию которого очень скоро В. Пепеляев будет называть «общественной свистопляской» [Дневник. 16 июля. — «Кр. Арх.». XXXI, с. 59].
Ещё ранее Болдыреву «группой» кап. Степанова было предложено создать в распоряжении главковерха надёжную войсковую часть.
Другой мемуарист, с ненапечатанными мемуарами которого мне пришлось познакомиться с разрешения г-на Поволоцкого, — мемуарист, чрезвычайно опасный, — В.Н. Львов, говорит, что общий план действия против Директории был разработан Жардецким, Михайловым и Соловейчиком.
Для связи с Колчаком, добавляет В. Львов, дающий аналогичную версию, был приглашён адъютант Колчака кап. Ильин.
En Siberie apres l’armistice [p. 70]. Дюбарбье, скорее, сочувствует перевороту: сам по себе он был правилен, ибо соц.-революционеры (так назывались «Ces bons bourgovis republicains»), больше болтливые адвокаты и идеологи, чем правители, теоретики, а не реалисты, проявили своё полное бессилие. О них никто не пожалел. Но Колчак сделал ошибку, игнорируя Семёнова и чехов, без поддержки которых власть Правительства была не жизненной. По вине Колчака переворот 18 ноября сделался авантюрой.
Любопытно, что другой иностранный участник сибирских походов Люд. Грондиж, считает государственный переворот несколько преждевременным. Ошибка инициаторов в том, что они упустили узнать мнение чехов, без которых новое Правительство не могло существовать [La guerre en Russie et en Siberie. P. 115].
По-видимому, имеется в виду Зиновий Пешков.
Осведомителей у французской военной миссии было не мало. К сожалению, Колосов не так уже не прав в своём утверждении, что «деятельность иностранных войск сводилась к тому, чтобы следить друг за другом». Контрразведка пускала свои щупальца довольно далеко. Случай доставил мне пачку копий донесений французской контрразведки — это сводки какого-то «тайного агента Джона», представлявшиеся майору Марино в 1919 г. В «Голосе Минувшего» [1926, № I–XIV] мной уже были опубликованы образцы французских агентурных сведений по наблюдению за русскими генералами. Агенты, «прикомандированные» даже к самому Колчаку, проникавшие в его окружение, подслушивали, «стенографировали», обрабатывали «сплетни», выдавали их за непосредственно слышанное (по заявлению ген. Рукероля, «агенты» находились во всех омских «салонах») [Op. cit. Р. 93]. Всё это, несомненно, чрезвычайно характерный материал. Но где мерило его достоверности?
Усиленно настаивал на закулисной роли Англии в своих письмах той эпохи Керенский. Он писал об этом в октябре Маклакову и Авксентьеву, предупреждая последнего о Ноксе и настаивая (впрочем, с опозданием — письмо получено 25 октября) на принятии мер «к выяснению всех заговорщиков в России, так как новое повторение корниловской попытки может окончательно разрушить и добить Россию». [Сб. «Издалека». С. 132.] Шум делал Керенский главным образом из-за некоего г. Х., который при содействии лорда Z. организует монархический заговор в Сибири. Воспоминания Набокова вскрывают нам эти инициалы: как оказывается, этим занимался при посредстве неизвестного Завойко лорд Мильнер [с. 230].
Сам Керенский рассказывает, что Маклаков довольно метко ему говорил, что он стреляет по воробьям. Почему такой «авантюрист», как Завойко, пользовался влиянием в некоторых английских кругах и получил особые привилегии для поездки в Сибирь — мы не знаем. Читатель из первой главы наших очерков знает, как подчас наивны бывали иностранные политики и дипломаты, как легкомысленна бывала порой их конспиративно-заговорщическая деятельность. Но к адм. Колчаку это не имело никакого непосредственного отношения. Завойко прибыл в Сибирь после переворота. Занимался он здесь только интригами против Колчака, делал попытку устроить заговор и был выслан. Керенскому кажутся очень убедительными для подтверждения версии об участии англичан в перевороте 18 ноября слова, произнесённые Черчиллем в палате общин 6 июня 1919 г. Он сказал о Правительстве Колчака: «Мы вызвали его к жизни» [там же. С. 134]. Не следует ли, однако, понимать их в том смысле, что Великобритания оказала реальную помощь Правительству Колчака? В письме ко мне ген. Нокс свидетельствует, что о готовящемся coup d’etat он узнал за 2–3 дня до 18 ноября от ген. Сахарова в Маньчжурии. В то же время ген. Нокс отнюдь не отрицает возможности, что некоторые члены его миссии (напр., полк. Нельсон) могли быть осведомлены о готовящемся выступлении и принять участие в одном из многочисленных собраний в Омске, где обсуждался переворот. У меня есть прямое свидетельство о таком совещании с представителями союзников, на котором жена кап. Ильина была переводчицей. Но подобное признание, конечно, очень далеко от утверждения, что ген. Нокс официально санкционировал переворот, а члены его миссии были чуть ли не инициаторы этого акта. Во всяком случае, у М.В. Вишняка абсолютно не было никаких данных для подобного утверждения на страницах «Совр. Записок».
О свидании с Колосовым Гайда не обмолвился в своих воспоминаниях. Ниже будет ясно почему.
Пепеляев в это время будто бы являлся сторонником диктатуры Хорвата.
Общую характеристику Гайды — этой колоритной фигуры гражданской войны — я предполагаю дать ниже, в момент столкновения его с Колчаком.
Не имея возможности выбраться из Владивостока, Колчак обратился в чешский штаб, где у него и произошло свидание с Гайдой. Конечно, только «тайная причина» задержала Колчака во Владивостоке [Кратохвиль. С. 222].
Такое же впечатление выносит и Кроль из своих разговоров с чешскими представителями: они говорили, что заветная мечта Гайды сделаться «русским корсиканцем» [с. 161].
Кратохвиль в своей книге верит, что «часы прогресса на нашей планете будут скоро бить в Москве» [с. 539].
Не мешает отметить, что во Владивостоке, по словам Гинса, Гайду усиленно рекомендовал небезызвестный с.-р. Калашников [I, с. 231].
Характерная деталь. По свидетельству Гинса, провожать Гайду во Владивосток собрался весь Дипломатический корпус. На вагоне Гайды, быть может «намеренно», была оставлена надпись: «Иркутск — Москва». Публика проводила Гайду овациями [II, 46]. Вологодского же некоторые иностранные дипломаты встретили «надменно и иронически».
Копии цитируемых мной во многих местах переговоров с Вологодским по прямому проводу многих лиц переданы мной в пражский Архив.
Томское купечество поднесло Гайде 1 сент. золотое оружие с надписью: «Покорителю немецких и мадьярских войск в Сибири 1918 г.».
Об этом подробно скажем особо.
Он требовал, кроме того, из каждой дивизии Уральского корпуса послать по 100 чел. для временного прикомандирования к чешским войскам.
См. также Пишон [«М. S1.», 1925, II, р. 254].
Телеграмма Иванова целиком приведена у Болдырева [с. 99].
Колчак, между прочим, поставил условием своего вхождения в министерство уничтожение введённой Ивановым «территориальной системы», которую он считал «неприемлемой» [«Допрос». С. 167].
«Он или очень впечатлителен, или хитрит», — записал Болдырев [с. 165].
Потому ли, что военный министр не видел в военной помпе выявления авторитета власти, потому ли, что министр Всерос. прав. был в менее привилегированном положении в Сибири, чем знатные иностранцы, но Колчак, очевидно, не придавал значения этому факту. Делал так, как было скорее и удобнее, не считаясь и не предполагая, что позднее отсюда родится сплетня.
Уорд указывает, что никакого предварительного соглашения о том, что он будет сопровождать Колчака в Екатеринбург, не было. Совместная поездка была решена накануне [с. 76].
В воспоминаниях Гайды передаётся беседа, которую вёл о диктатуре с Гайдой полк. Лебедев. Имя Колчака среди других было названо последним [с. 98]. В беседе с Колчаком Гайда подчеркнул, что, как генерал, он соблюдает нейтралитет и не допустит агитации ни за диктатуру, ни против [с. 99]. Кратохвиль объясняет позицию Гайды уязвлённым самолюбием. Каковы бы ни были все эти мотивы, в сущности, не остаётся никаких данных для того, чтобы утверждать, как категорически это делает Пишон [с. 156], что в Екатеринбурге, несомненно, Колчак — Гайда пришли к соглашению, по меньшей мере в принципе.
Грондиж, с чужих слов, передаёт, что на екатеринбургском офицерском банкете, под председательством Колчака, одним генералом было выражено при одобрении русских и нескольких союзных офицеров пожелание передачи власти военному министру. Колчак промолчал [с. 515]. Екатеринбуржец Кроль, также по слухам, говорит уже о банкете, который был в Екатеринбурге за несколько дней до переворота, на котором присутствовал приезжавший из Омска «один из видных английских офицеров» и на котором шла определённо уже речь о диктатуре Колчака [с. 118].
Достоверно лишь одно: «энтузиазм» у офицеров вызвал «молчавший» Колчак своей речью на екатеринбургском банкете о задачах армии:... «Мы глубоко убеждены в том, что возродит Россию её армия. Без армии нет государства... нет основ общественной и имущественной безопасности, нет свободы... Без неё не удастся создать дисциплинированной силы, мы не создадим государства... Вы явились «в тяжёлые дни испытаний. Но я уверен, что вы сумеете выковать крепкий меч армии»»… [Ган Ан. Россия и большевизм. І, с. 339].
«Белая Сибирь». 1919. Надо иметь в виду, что автор склонен к большим сообщениям. В его изложении обстоятельств переворота имеются большие фактические погрешности хронологического свойства: напр., по его словам, Совет министров ещё 17 ноября вынес постановление о передаче власти Колчаку.
Неизвестно, на основании каких данных Вишняк определённо утверждает, что Белоруссов был близок к делу 18 ноября [«Совр. Зап.». Кн. 40, с. 495]. Близость определялась лишь общим сочувствием «диктатуре».
Кролю кажется, что изданные его Правительством 81 акт сами по себе должны были установить «устойчивый порядок» [с. 155, 165].
Главным образом, по словам Уорда, по вопросам об организации военного министерства [с. 77].
Вряд ли Колчак может быть сделан ответственным за бестактность, совершённую Уордом. «Во время революции вы никогда не можете чувствовать себя в полной безопасности, и поэтому я приказал своим людям зарядить ружья и быть готовыми к действию каждую минуту, если это окажется необходимым. Отданы были также приказы патрулю на платформе не позволять публике, ни военной, ни гражданской, собираться около поездов; двум солдатам, приставленным к адмиралу, было приказано ни в коем случае не выпускать его из виду, сопровождая его и давая мне об этом знать».
На вопрос допрашивавшего, кто именно в эти дни был у Колчака, последний назвал, между прочим, имена Лебедева, Волкова, Катанаева, Андогского, Сурина. «Из лиц невоенных, из политических деятелей по вопросу о единоличной власти у меня никого не было. Как я говорил, — добавляет Колчак, — никаких определённых решений и слухов мне не сообщалось. Это носило характер разговоров и обмена мнений».
Не надо забывать, что ген. Мартьянову и другим близким к Колчаку лицам по прежней морской службе с большим трудом удалось в своё время уговорить адмирала задержаться хоть на несколько дней в Омске для «информации».
Это было, очевидно, после возвращения.
«L’agonie de la Siberie» [«M. SI.», 1928, II, p. 161–162].
Я не исправляю фактических ошибок, которыми полны тексты обоих мемуаристов. Читатель их усмотрит и сам без труда.
Напечатано было в токийской газете «The Japon Adversaire» 28 дек.
«Авксентьев несколько поддался после пережитых треволнений, остальные — мало», — записывает Болдырев при встрече с бывшими членами Директории в Иокогаме 1 января (с. 136]. По-видимому, упомянутое интервью было дано в письменной форме. Следовательно, оно отвечало мыслям Н.Д. Авксентьева.
Гинс говорит, что он «догадывался о подготовлявшемся заговоре» [с. 307]. Кажется, все догадывались. Правительство Директории хорошо знало как о готовящемся перевороте, так и о его ближайших исполнителях, и тем не менее и «оно в первую минуту не было в курсе всех деталей ареста министров-эсеров» [с. 80]. Несомненно, Гинс по своему положению и по своим связям должен был знать больше других.
С. Сталинский в книге «Пути Революции» [с. 126] уже более категорично без всяких доказательств утверждает: «Правая, несоциалистическая, часть Директории почти вся непосредственно участвует в заговоре против левой её части».
Очевидно, имеется в виду тот проект реконструкции Директории, о котором упоминает сам Ключников. Предложение Ключникова сводилось к предложению отказаться в Сибири от созыва Учр. Собр. ввиду того, что с поражением Германии освобождалась значительная часть территории. Правительство должно сложить свои полномочия при объединении главнейших существующих правительств. Ракитников передаёт, что доклад Ключникова был встречен в Совете министров сочувственно [Op. cit. Р. 24].
В своё время эту настороженность штаба Сибир. армии к генштабистам из Военной академии, попавшим «в плен» в Казани, Болдырев занесёт на счёт реакционности Сибири.
Была и ещё одна легенда: сам Болдырев арестовал Директорию и бежал за границу. Болдырев слышал её от шофёра во Владивостоке [с. 127].
Колосов, а за ним Гуревич видят уже за кулисами японцев. В целях поддержки Омска, как оказывается, произведён даже был японский десант.
И.И. Сукин передавал мне, что на совещании якобы были Волков, Красильников, Лебедев, Андогский и Михайлов. Совершенно очевидно, что б. министр колчаковского переворота передаёт только один из многочисленных слухов.
Щепин был близким ген. Андогскому лицом и состоял слушателем Военной академии, пробравшись в Екатеринбург, где была академия, с Кавказа.
Любопытно, что Щепин отрицает непосредственное участие в перевороте Лебедева. По его словам, Лебедеву заговорщики не доверяли и постарались отправить его на фронт.
К числу легенд из цикла «развесистой клюквы» надо отнести версию Монтондона о том, что Директория погибла потому, что подготовляла серьёзную аграрную реформу [с. 68]. Представитель Кр. Креста, очевидно, совсем не представлял себе земельных отношений Сибири.
Нокс, как говорит Болдырев, избегал сношений с Директорией и не сделал визита Авксентьеву, относясь к нему «скептически» [с. 83].
Так же высказывался, по словам Колосова, «высокий комиссар» Англии в Сибири Дж. Эллиот [«Былое». XXI, с. 257].
Корреспондент «Таймса», указавший в своей депеше, что Колчак 17-го знал о том, что произойдёт на другой день, передавал лишь одну из ходивших версий в лагере враждебном. Её повторил и профессор Легра в своём парижском докладе 31 мая 1920 г. (L’Esprit, publik eu Siberie pendant le sejour des Mussions Allies. Seance du Comite National d’etades sociales et politipue). Непонятно, как мог вернувшийся непосредственно из Сибири Легра говорить, что Колчак был председатель Совета министров при Директории.
Из жизни революционера. Париж (1919, с. 114).
«Я на другой день узнал об этой истории, — пишет Болдырев, — и по телефону спросил Матковского, арестовал ли он виновных. Матковский ответил, что он всё ещё выясняет таковых, а затем спросил: «А если среди виновных окажется сам Красильников — и его арестовать?» — «Конечно, арестовать. Вы заставляете меня учить вас вашим обязанностям»» [с. 104].
Прибавлю ещё одну версию: по утверждению В. Львова, офицеры отряда Красильникова, не стесняясь, говорили о цели их прибытия (?) в Омск.
Вегман, имевший возможность пользоваться многими источниками, нам недоступными, говорит, что на следующий день в казармы отряда «сине-белых» Роговского явился Красильников и предложил: «Кто хочет служить Колчаку — пусть остаётся, кто не хочет — пусть уйдёт». В отряде нашёлся лишь один «преданный» Директории. Вероятно, картина не носила столь идиллического характера.
Совершенно непонятно, почему Ракову и Гендельману надо было при аресте спешно уничтожать записки, расписки и т.д. [Раков. В застенках Колчака. С. 6]. Традиции старой конспирации?
Мы видим, как расходятся показания Колчака с приведённым выше рассказом Щепина.
Против диктатуры возражал Шумиловский [Гинс. I, с. 308]. По словам И.И. Сукина, первоначально против диктатуры высказался и ген. Розанов.
Едва ли не первым, назвавшим имя адм. Колчака, был Гинс. Поэтому чрезвычайно неприятное впечатление производит то, что во втором томе своих воспоминаний Гинс слишком усиленно отгораживается. У него есть даже такая фраза: «Какую ответственность взяли на себя люди, которые в ночь на 18 ноября решили выдвинуть адмирала» [II, с. 369]. Гинс как бы забывает, что решали государственный вопрос, во всяком случае, не те, которые произвели ночной арест.
Это фактически не было выполнено, если только Колчак не ошибся в датах.
С аналогичным письмом к Колчаку 19-го обратился и Уорд: «Я уже говорил вам о моей уверенности, что моя страна почувствует серьёзное огорчение, если указанные арестованные подвергнутся какому-нибудь оскорблению без соответствующего суда над ними» [с. 86]. «Я хорошо также знал страх моих соотечественников перед диктатурой, — добавляет в воспоминаниях Уорд, — и если бы принятие адм. Колчаком верховной власти было связано или ускорено убийством его противников без суда, содействие и вероятное признание британским правительством новой власти могло бы сделаться невозможным».
В особенности при сопоставлении с более ранним «интервью» Авксентьева.
У Аргунова явное противоречие, т.к. перед тем он сказал: «Совету мин. было немедленно доложено о нашем аресте и о месте нашего ареста».
В эмиграции С.С. Старынкевич предложил б. членам Директории, выступавшим публично против него, третейский суд. Последние отказались, предлагая ограничиться печатной полемикой.
Арестованные в своём «заявлении» рассказывают о посещении их кап. Герке с аналогичным предложением от имени какого-то «высокопоставленного лица». Возможно, отсюда и проистекало смешение.
Золотой рубль в это время равнялся в среднем 5 руб.
Приводим со значительным сокращением.
При первом сообщении о перевороте Болдырев на всякий случай поспешил произвести Каппеля в генералы.
На разность настроений Сибирской и Народной армий указывает и Колчак. Недоразумение это основывалось только на том, что Народн. армия формально вначале шла как бы под знаменем старого У.С.
Официозная «Русская Армия» 19 ноября приводила отзыв Уорда: …«Россия может быть спасена только установлением единой верховной власти, цель которой — создание национального правительства».
По словам Пишона, отношения чехов к Колчаку явились неожиданностью для английской дипломатии, и она поспешила их задобрить: Гайда, Сыровой, Чечек получили высшие английские ордена. Было одновременно роздано 300 наград чешским войскам [«М. S1.», 1925, II, р. 264].
Коммунистическую басню, которой не верит и Пишон, об участии Сырового в перевороте можно оставить без рассмотрения.
Такого «утверждения» я нигде в официальных документах не нашёл.
Поводом беспокойства Болдырева было то, что он получил от Колчака в Уфе, 19-го, телеграфное требование: «Приказываю вам немедленно прибыть в Омск. Неисполнение моего приказа буду считать как акт неповиновения мне и постановлению Всероссийского правительства». Первоначально Колчак хотел сохранить за Болдыревым пост Верх. главнок. или сделать его военным министром, но после моего разговора, — говорит Б., — это сделалось невозможным [с.117].
Адъютант Болдырева.
В воззвании к армии Болдырев завещал помнить, что будущее России на фронте и в создании единой боеспособной армии. Будет крепок фронт и крепка духом армия — будет обеспечено и воссоздание Великой России.
Если бы он был «выслан», то, очевидно, должен был бы получить прогоны в том размере, в котором получили б. члены Директории. Он получил, согласно закону, трёхмесячное вознаграждение. Версия Зензинова уже просочилась в литературу. Автор новой работы о чехословацкой акции в России, Драгомирецкий, безоговорочно её повторяет [с. 80].
См. мою статью «Воспоминания ген. Болдырева» [«Голос Минувшего», 1926, № 2 (XV)].
В ненапечатанных строках он говорит: «Если это не пустая сплетня, то хороши мерзавцы — убирают всё, что мешает авантюре и мелкому эгоизму» [Прим. 151].
Один из видных эсеров (военный — имени его Утгоф не называет) так охарактеризовал в интимной беседе положение: «У нас сил хватит, чтобы арестовать и осилить колчаковцев. Ну а дальше что? Кто будет министром? Тот же Вольский, Чернов и К-о… Ради этого, разумеется, не стоит начинать восстания» [Утгоф. С. 37]. Но и этих сил фактически у эсеров не было.
«Отеч. Вед.» [№ 11] сообщали впоследствии, что при обыске в гостинице «Пале-Рояль» был найден уже готовый список журналистов, подлежавших аресту — среди них Белоруссов и Синегуб.
«Правда, — не может не признать мемуарист, — чешское окружение отеля было весьма кстати, ибо… вслед за чешской цепью солдат стояла цепь сибиряков, не доверявших чехам и решивших стеречь нас вместе с чехами» [с. 109].
По-моему, это был скорее не «арест» Чернова, а меры к его охране. Кратохвиль говорит о приказе ареста Чернова, скоро, однако, взятом обратно [с. 226].
Следовательно, нет основания говорить, что Гайда арестовал всех эсеров, как это делает Пишон [II, с. 260].
Кроль несколько по-иному излагает дело:
«Несмотря на краткость беседы, нужно сказать, что новоявленный «верховник» произвёл впечатление на нас всех (не исключая наших эсеров), прямо удручающее по своему убожеству. И если мы в своё время не желали признать над собой власти Комуча… тем менее приемлемо было для нас признание Правительства во главе с… Черновым. Убожество же, проявленное Фоминым, только усиливало отрицательное отношение…
Вечером в тот же день состоялось экстренное заседание Городской Думы, в котором выступал тот же Н.В. Фомин, примерно с таким же успехом, как на нашем совещании. Заседание Думы было при закрытых дверях. Эсеры, конечно, поддерживали «семёрку», но нельзя сказать, чтобы очень сильно. В целом Думе не нравились ни омская диктатура, ни черновская «семёрка». Никто к тому же в реальность «семёрки» не верил. Кончилось тем, что Дума никакой резолюции не приняла» [с. 159–160].
Нельзя попутно не отметить одну деталь, не имеющую непосредственного отношения к описываемому моменту, но связанную с ним… «Демократическое» Правительство Урала, столкнувшись с новым, назначенным из Омска управляющим казначейства Юргенсом (см. выше), за разъяснением недоразумений обратилось к Гайде. Решительный генерал быстро разрубил узел: арестовать и «доставить в штаб», что значило на демократическом языке чешского генерала — расстрелять в 24 часа.
Сведения эти до некоторой степени совпадают с тем, что говорит Кратохвиль в своей книге о решённой вначале чехами военной демонстрации против Омска [с. 226]. Я очень только сомневаюсь в том, что роль Войцеховского соответствовала тому, как она изображена у Святицкого.
Показания Святицкого изображают нам восприятие фактов эсерами. Я не думаю, чтобы со стороны ген. Войцеховского было бы какое-нибудь двурушничество, как то вытекает из повествования Святицкого. Очевидно, основным побуждением Войцеховского было сохранение так или иначе фронта неприкосновенным и лояльность в отношении чехов, на службе которых он был. Противоречие, несомненно, получилось, и ген. Войцеховский отказался от службы у чехов [Пишон. «М. S1.», 1925, 11, р. 269].
Совет упр. вед. должен был сделаться правительством для Европейской России.
Ср. работу Prikryl «Sibirska drama». Автор склонен утверждать, что с Колчаком легко примирилась та часть командования легий, которая отрицательно относилась к «делегатчине» в чехословацких войсках.
Войцеховский, узнав это, экстренно пригласил Вольского и предложил перевести Съезд из Уфы, слишком близко расположенной к фронтовой полосе, в какое-нибудь другое место.
Согласно показаниям с.-р. Сперанского, сводным отрядом командовал полк. Врублевский. У Девятова отобрано было «много секретных документов» [«Кр. Арх.». VIII, с. 180–181].
По поводу обращения эсеров «к чехам», в котором чехам бросалось, как мы знаем, обвинение в измене русской демократии, «Чехослов. Дн.» [№ 287] 9 декабря отвечал «близоруким, слепым, наивным романтикам»: «Когда мы образовали русско-чешские полки под знаменем «За У.С.», где были в это время русские демократы и социалисты? Сформирован был лишь один полк в 1500 человек. Теперь мы вам «надоели»»… Официоз чешских легионеров напрасно только обвинял всех в том, что они хотят делать политику при помощи чешских штыков. Это относится лишь к эсерам. Напр., Гинс приводит из челябинской газеты «Сибирский Стрелок» — армейский орган — такие слова по поводу чешского меморандума:… «Мы очень благодарны за помощь на фронте, но просим не мешать нам строить жизнь, как мы хотим» [II, С. 7].
Колчак на допросе показывает: «Если у меня и были некоторые сомнения… в отношении частей, которые были непосредственно подчинены Комитету У.С., то они рассеялись, т.к. Фортунатов (командир полка У.С.) признал совершившийся переворот совершенно легко и даже не оказал сопротивления при аресте членов У.С. [с. 183]… Скорее, было оказано даже содействие» [с. 192].
Следовательно, управляющий Мин. ин. дел после переворота Ключников в телеграмме 23 ноября в Париж с полным правом мог говорить, что Комитет У.С. стал проявлять склонность к ориентировке в сторону большевиков.
Невольно вспоминается воззвание Комуча 16 июля за подписью Вольского, где большевицкие войска назывались «бандами гнусных разбойников».
Совершенно основательно «Чехосл. Д.» [9 декабря 1919, № 552] обвинял Чернова и К-о в том, что их стараниями часть демократии русской была вогнана в коалицию с большевиками.
В Москве инцидент с Вольским вызвал только разговоры о необходимости для партии отгородиться от этого акта.
Ответ на мою статью в «Голосе Минувшего», № 4.
Впрочем, здесь имел значение и состав лиц, входивших в эти группы.
Читатели моей брошюры «Гражданская война в освещении П.Н. Милюкова» легко могли усмотреть, что даже такие активные политики, как исконный лидер партии к.-д., не очень разбираются в оттенках социалистических партий.
Напр., в сентябрьские дни. См. «Голос Сибири» — орган всесибирского Комитета партии с.-р. — от 24 сентября.
Напр., «Урал» в Екатеринбурге.
На фронте цензура была установлена распоряжением главнокомандующего Зап. фронтом ген. Сырового [«Отеч. Вед.», № 23].
«Я требую, чтобы с начавшейся тяжёлой боевой и созидательной работой на фронте и в тылу офицеры и солдаты изъяли бы из своей среды всякую политику и взаимную партийную борьбу, подрывающую устои русского государства и разлагающую нашу молодую армию.
Все офицеры, все солдаты, все военнослужащие должны быть вне всякой политики. Только тогда мы сумеем создать могущественную армию и спасти Россию. Теперь у всех в мыслях, на устах, в сердцах и на деле должно быть только одно стремление — отдать все свои силы армии и родине» [«Хр.». Прил. 143].
Ещё строже это было декларировано Сибирским правительством 23 августа — запрещалось даже присутствие на политических собраниях.
«Цензура — зло, — говорил Колчак в своём втором интервью с представителями печати, — но мы живём при особых условиях» [«Нов. Сибирь», № 19]. Насколько терпим лично был Верховный правитель, свидетельствует факт, рассказанный Кролем. Когда в Екатеринбурге к нему обратился городской голова «с просьбой освободить из тюрьмы редактора газеты, писавшей назавтра после переворота, что Колчаку и министрам — место в тюрьме, то Колчак ответил: «Что же? По-своему он тогда был прав: если бы переворот окончился неудачно, мы были бы преступниками». И он тут же распорядился об освобождении заключённого» [с. 197].
Косная черта плохой публицистики. Позже, в эмиграции, эсеровский «Голос России» назвал «рептилией» лондонский орган П.Н. Милюкова «The New Russia» (напр., 14 сент. 1920 г.).
Колосов склонен даже полагать, что «цензовая» печать, сочувствовавшая якобы Хорвату, сделала «лёгкую гримасу» при известии о «воцарении» Колчака [XXI, с. 255].
После «разгона» Съезда У.С. в Уфе вплоть до сдачи города большевикам выходила соц.-дем. газета [Святицкий. С. 132].
Маевский был арестован по распоряжению Ставки. Штаб настаивал на предании его прифронтовому военно-окружному суду, но по личному распоряжению Колчака дело было переслано в распоряжение прокурора омского окружного суда [Гутман А. (Ган). Два восстания. — «Бел. Дело». III, с. 164].
Равнодушие отмечал прибывший из Сибири Н.К. Волков в статье в «Общем Деле», № 97.
В докладе, представленном эсерами в «Испол. Ком. межд. соц. бюро» в июне 1918 г. [Ракитникова Инна. Как крестьянство боролось за У.С.], это равнодушие объяснялось отсталостью народа и плохими традициями. «Откуда, — задавал себе докладчик вопрос, — могло явиться чувство гражданственности, сознание собственного достоинства у нашего забитого мужика?» [с. 60]… «Революционность, — констатируется раньше, — лишь была лёгким налётом, а под ней — вчерашний раб и насильник» [с. 68]. С этой «социологией» далеко не все современники революции считали, однако, нужным считаться.
Приветствия от земств и городов, достаточно многочисленные, были позже — в январе — феврале. (См. «Прав. Вестн.».)
В Оренбурге была произведена попытка поддержать Съезд У.С. в Уфе во главе с существовавшим в Караван-Сарае башкирским Правительством Валидова. «Местный переворот» не удался — фактически выступления не произошло. Валидов, по словам ген. Акулинина, пошёл по стопам Вольского и др. и перешёл на сторону большевиков [«Колчак и атаман Дутов», в «Возрождении», 7 февр. 1930 г.).
Какое значение имела эта поддержка, указывает замечание К.Д. Набокова о враждебном отношении, с каким было встречено в Лондоне русскими либеральными кругами известие о свержении Директории. Позиция блока смягчила это отношение. О том, как реагировали вне Сибири различные демократические группы, см. мою книгу о Чайковском.
«Не следует верить, как хотели внушить некоторые политики, что сибирское население было против Колчака», — замечает французский наблюдатель Грондиж [с. 516].
Недаром Пепеляеву казалось, что союзники (англичане, французы, японцы) «высказываются уже за монархию у нас» [запись 7 октября. — Субботовский. С. 20].
Общий вывод Пепеляева (в дневнике) об отношении сибирских представителей-иностранцев таков: «Англичане довольны… Уорд заявил Колчаку, что английская часть в Омске в распоряжении адмирала… французы доброжелательно нажимают на чехов в целях нейтрализования» [«Хр.». Прил. 98]. «Чехи должны были примириться, — пишет Глос, — но им было непонятно, что союзники решились на этот шаг». Колчак появился «без нашего ведома» в тот момент, когда «нам» удалось достигнуть «настоящего успокоения в Сибири при Правительстве Авксентьева» [«Вольн. Сиб.». IV, с. 33].
Лицо, близкое Колчаку, пишет мне: «Величайший абсурд — суд над лицом, произведшим удавшийся переворот, — имел место исключительно по требованию союзников». Очевидно, дело было не совсем так.
Официозная «информация» очень неточно передавала, как только что было сказано, историю возникновения судебного процесса.
Я не имею пока права назвать имя этого свидетеля. Отмечу его несочувствие методам переворота 18 ноября, его прогрессивный образ мысли и то, что сам он квалифицированный юрист.
Я вновь цитирую указанный источник, считая нужным подчеркнуть, что свидетельство относится к тем дням, — это копия письма, отправленного 22 ноября 1918 г.
Подчёркнуто в оригинале. Может быть, здесь сгущены краски. Но отчётливо видно, какую пищу для разговоров давала подобная тактика.
Впрочем, делалась оговорка, что «установить наличность фонда не удалось». Показания контрразведки я сознательно беру из враждебного отчёта «Новостей Жизни». В письме моего «очевидца» имя Авксентьева даже не упоминается и показания эти относятся к Чернову и к деньгам, якобы привезённым им в Самару. Конечно, это досужая фантазия. Ср. с вышеприведенным письмом с.-р. Альтовского о необходимости обеспечить партию деньгами.
Относительно назначения отряда Роговского сказано слишком сильно, но несомненно, в функции отряда Роговского должны были входить и некоторые специфические задания. Вспомним хотя бы рассказ Болдырева о посещении его эсерами после убийства Моисеенко и об угрозе расправиться с «военщиной». Письмо современника говорит: …«департамент милиции стал по примеру самарского реорганизоваться в партийную с.-р. охрану».
«Говорят, — добавляет он, — что в закрытом заседании были оглашены документы, проливающие свет на это обвинение».
На совести и проф. Легра, и его информаторов остаётся приведённое выше обвинение членов Сибирского правительства.
Характерно, что нечто аналогичное обнаружилось и при ревизии дел Сибоблдумы [«От. Вед.», № 29].
Также у Гутмана (Гана) в книге «Россия и большевизм» [с. 295–298].
По словам Окулича [«Возрождение», № 282], оправдание чрезвычайно «мучило» Вологодского. Но другого выхода, кроме оправдания, не было.
О настроениях свидетельствуют сцены, сопровождавшие оправдание подсудимых. Мой «очевидец» рассказывал: «Зал огласился неистовыми овациями, «атаманов» качали и вынесли на руках; коридоры суда и лестница были заполнены преторианцами, одобрявшими решение суда».
Парфенова даже советская критика упрекала в неверных и тенденциозных цитатах [«Сиб. Огни», 1928, № 1, с. 277].
Здесь, между прочим, приведена из харбинских «Новостей Жизни» телеграмма Семёнова, заявляющая о непризнании Колчака: «Адмирал Колчак, находясь в то время на Дальнем Востоке, всячески старался противодействовать успеху моего отряда, благодаря чему отряд остался без обмундирования и припасов, имевшихся тогда в распоряжении адмирала Колчака, и посему признать адмирала Колчака как Верховного правителя государства я не могу. На столь ответственный перед родиной пост я, как командующий Дальневосточными войсками, выставляю кандидатами генерала Деникина, Хорвата и Дутова; каждая из кандидатур мной приемлема».
Имеется и телеграмма Дутова, который, как «старый боец за родину и казачество», просит Семёнова «учесть всю пагубность (его) позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству» [с. 84]. [Тел. приведена и у Гинса. II, с. 41.]
Приказ Колчака, между прочим, приветствовала эсеровская «Новая Сибирь» [№ 16] и выражала надежду, что Верховный правитель не остановится на полумерах.
Семёнов для пропаганды среди казаков против Колчака направил особого посланца кап. Закржевского. Распространялась также особая брошюра «Колчак и Семёнов», написанная начальником штаба Семёнова полк. Веригой [Сиб. авант. С. 46].
Будберг объясняет тактику ген. Жанена влиянием «семёновского приятеля» кап. Пеллио. В противность Будбергу многие обвиняли Лебедева за то, что он форсировал недоразумение с Семёновым и тем толкнул Колчака на вредный приказ.
Колчак избегал термина «всероссийского».
В этих целях Чайковский рекомендовал «пятёрке» назначить главковерха, какого-либо известного генерала, приемлемого для Версаля [Н.В. Чайковский. С. 89].
Бумаги Н.В. Чайковского. Пражский Архив.
Испытания дипломата. С. 231. Набоков утверждает, что 17 ноября уже был изготовлен проект телеграммы на этот счёт [с. 245].
О признании Директории в связи с миссией Жанена говорит и Аргунов [с. 36]. Во всяком случае, по отношению к миссии Жанена, как мы увидим, это совершенно неверно.
Квалификация эта принадлежит Зензинову. Более сложна была, однако, психология действующих лиц. И думается, что В.М. Зензинову надлежало вдумчивее отнестись к результатам, к которым приводило неопределённое существование Директории. Устранение Директории, по словам автора цитированной уже статьи в «Чехосл. Дн.» [№ 552], было результатом того, что левые подозревали военное командование и либералов в реакционных замыслах, а эти последние переставали верить в возможность сотрудничества с социалистическими партиями. Зензинов впоследствии просто разрешил дилемму, которую ставил д-р Павлу. Он писал в «Воле России» [№ 67, 1920]: «Правы, увы, оказались те из социалистов, которые… предостерегали против коалиции с буржуазией, заранее убеждённые в коварстве и измене последней, в неспособности понять глубокий смысл происходящих революционных событий. История оправдала их недоверие». Пожалуй, ссылка на «историю» здесь будет и неуместна.
В главе «Иностранная печать о перевороте» Зензинов приводит лишь статью Бернштейна 27 дек. в «Japan Advertiser», утверждавшую, что «диктатор Колчак появился в тот момент, когда Вс. пр. добилось прекращения партийных раздоров и признания едва ли не со стороны всех частей России, за исключением тех, которые находились под террором большевиков». Получается довольно одностороннее представление. Достаточно сопоставить это с одной из статей «Таймса» (в апреле), признававшей переворот «демократическим» актом, так как иного спасения для демократии не было.
Имеется в виду майская декларация 1919 г. (См. в III ч. моей работы.)
Субботовский. О том же писал раньше из Вашингтона Угет (26 февраля). Писал он Сазонову: «На днях прибыл Авксентьев со спутником, с которым установились вполне добрые отношения. 9 марта они выезжают в Париж, где намереваются принять усиленное участие в ваших работах. Авксентьев настроен государственно и ставит себе основной задачей выставление единого национального фронта перед союзниками, объединённого общей формальной программой». «У всех у нас!.. — добавляет Угет. — Сквозит, однако, горечь по поводу омского переворота, причём вполне определённо чувствуется не оскорблённое партийное или личное самолюбие, а боязнь, чтобы Правительство, не опирающееся, по их мнению, на народные массы, не послужило началом гражданской войны в антибольшевицком лагере… Во всяком случае, моё личное впечатление, что приезд Авксентьева в Париж может быть крайне полезен для наших национальных интересов» [«Кр. Арх.». XXXVII, с. 101].
Показательно, что и Махин считает, что, «пока не будут двинуты иностранные войска, на успех рассчитывать нечего». На письмо Махина я должен обратить особое внимание весьма пристрастного критика в «Днях» [№ 56] моей работы о Чайковском, голословно пытавшегося опровергать якобы неверные и несправедливые суждения Чайковского.
Письмо его к Болдыреву с убеждением сотрудничать с Колчаком приведено в приложении к моей книге о Чайковском.
Чайковский не был одинок. В дополнение к тем данным, которые приведены мной в его биографии за годы гражданской войны, отмечу поддержку, которую оказывало колчаковскому Правительству лондонское «Народоправство» — «The Russion Commonwealth» (орган, который в своё время ускользнул из моего внимания). Демократическое «Народоправство» подчёркивало, что после омского переворота дело пошло не так, как «рассчитывали заговорщики»: Колчак солидаризировался с демократическими элементами [с. 232]. «Нинисты», т.е. выдвинувшие нежизненный лозунг «Ни Ленин, ни Колчак», в конце концов объединились около парижкого с.-р. «Pour la Russie» (возник в октябре), выходившего под редакцией Минора, Зензинова, Сталинского и Лебедева, при участии Керенского, Роговского, Сухомлина, Махина и Тер-Погосяна. Эта эсеровская группа выступала уже решительно против военной вооружённой интервенции и провозглашала борьбу с диктатурой большевиков и военной диктатурой генералов. Н.В. Чайковский назвал «Pour la Russie» «большевицкой» прессой.
«Б. члены Директории, — замечает Будберг, — не должны были бы «мешать тем, кто плохо или хорошо борются с большевиками»» [XIII, с. 276].
Сборник «Последние дни колчаковщины» [с. 95].
«Новая Сибирь», № 19; Гинс [II, с. 30–33].
В обращении к населению 18 ноября от имени Верховного правителя говорилось: …«Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашённые по всему миру. Призываю Вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, труду и жертвам».
Совершенно неосновательно впоследствии «Чехосл. Дневник» [18 ноября 1919, № 269] приписал влиянию прибывшего в Сибирь воен. мин. Штефанека то, что Колчак объявил свою власть временной и обещался созвать Уч. Собр.
К сожалению, экземпляр книги Колосова у меня пропал. Мне приходится ссылаться на его статьи в «Былом», «Крестьянское движение при Колчаке» (кн. XX) и «Как это было» (кн. XXI). В остальных случаях я цитирую точную копию, снятую мною с других частей работы Колосова, не имея возможности делать указания на страницы. Ни в Париже, ни в пражском «Русском Историческом Архиве» я не мог найти книги Колосова.