Трактат о двух Сарматиях

Глава первая. О том, что есть две Сарматии.

Древние различали две Сарматии, соседние и смежные друг с другом, одну — в Европе, другую в Азии.

В Европейской есть области: руссов или рутенов, литовцев, москов и другие, прилегающие к ним, между рекой Вислой на западе и Танаисом на востоке, население которых некогда называлось гетами.[99]

В Азиатской же Сарматии, на пространстве от реки Дона или Танаиса на западе до Каспийского моря на востоке, ныне живет много татарских племен.

О их государственном строе, происхождении, вере и обычаях, обширности земель, о реках и о соседних областях будет сказано в нижеследующем.

Глава вторая. О появлении и нашествии татар.

В год господень тысяча двести одиннадцатый, в месяце мае, появилась большая комета, остававшаяся [на небе] восемнадцать дней. Она двигалась над половцами (Polowczos), Танаисом и Руссией, а хвостом тянулась на запад, предвещая приход татар.[100]

Затем, в следующем году татарское племя, дотоле неизвестное, убив будто бы своего царя Давида и разбив много северных народов, пришло от предгорий Индии к половцам.[101]

Половцы — это племя, обитавшее по северному берегу Эвксинского моря, за Меотидскими болотами,[102] которое другие называют готтами (Gotthos). Половцы в переводе на русский язык значит охотники или грабители, так как они часто, делая набеги, грабили русских, расхищали их имущество, как в наше время делают татары.[103]

Когда, таким образом, татары вступили в землю половцев,[104] те, отправив послов, просили русских князей помочь им всеми силами и войском, так как их, мол, ждет та же опасность и та же гибель, что и половцев.

Вслед затем пришли к русским князьям и татарские послы. Они советовали не вмешиваться в войну на стороне половцев, а вместо этого помочь истреблению их, как врагов Руси.

Русские (Russitae), действуя необдуманно, схватили и убили татарских послов, а потом выступили с войском сухим путем и водой на помощь половцам.[105] В том числе были — Мстислав Романович с киевским воинством, Мстислав Мстиславич — с галицким, а также и другие князья Руссии — Владимир Рюрикович, князья Черниговские и Смоленские.[106]

Соединившись с войском половцев, пришли в Протольце,[107] а оттуда, некоторые верхом,[108] добрались двенадцатью переходами до реки Калки (Kalcza), где уже стояли лагерем татары.

Не дав им времени передохнуть, татары обрушились на них: половцы были смяты и разбежались, ряды русских рассеяны и, после большой резни, были взяты в плен два князя — Мстислав Киевский и князь Черниговский.[109] Остальных во время бегства (и сказать отвратительно!) убивали союзники-половцы, через землю которых спасались беглецы: убивали всадников ради коней, убивали и топили в воде пеших ради одежды.

В тот день русские попали в самую злую и ужасную опасность, никогда дотоле неслыханную в русской земле, и это было первое поражение, понесенное русскими от татар.

Князь Галицкий Мстислав Мстиславич добежав до кораблей, переправился через реку, а затем, боясь татарской погони, велел обрубить причалы кораблей[110] и в ужасном смятении бежал в Галич.

Владимир Рюрикович, тоже спасшийся бегством, прибыл в Киев и получил киевский престол.

Вся же остальная масса русских, добежав до кораблей и найдя обрубленные причалы, впала в уныние и, не имея сил переплыть волны, погибла там от голода, за исключением немногих князей и некоторых их воинов, перебравшихся через реку на челноках.

Позднее, в год господень тысяча двести двадцать восьмой, татары, вступив огромной массой в Руссию, опустошили всю Рязанскую (Rzesanska, Rzessensem) землю, убили князя, умертвили стариков и малолетних, массу остальных увели в плен, а замок сожгли.[111]

Зимой того же года снова пришли татары — в землю Суздальскую и, всю ее опустошив, убили князя Георгия с сыновьями и многих других суздальских князей, сожгли замок Ростов и вволю захватили пленных и добычи. И в следующем году также они пришли в Смоленскую и Черниговскую области, опустошили их жесточайшей резней, не щадя никакого возраста, сожгли замки и укрепления, откуда в страхе бежали князья и воины, и с массой пленных вернулись в свои земли.[112]

Глава третья. О жестоком опустошении Польши и Венгрии татарами.

Вслед за сказанным надо, по порядку изложения, перейти к ужасающему татарскому опустошению.

В год господень тысяча двести сорок первый татары пришли в Руссию и до основания разрушили обширнейший город Киев, великолепную столицу русских.

Этот город имел крепкие ворота и башни, а на некоторых воротах блестящие позолоченные крыши.[113] Был там и до сих пор есть митрополит русского или греческого обряда, глава многих владык (wladicis) и епископов, начиная от Дуная — по Молдавии, Валахии, Руссии и Московии, но в Киеве, после разрушения, он больше не живет.

В городе было более трехсот богатейших церквей. Некоторые из них стоят еще и до сего дня в поле среди терна и кустарника в запустении, как прибежище зверям. Две церкви — св. Марии и св. Михаила, доныне сохранили кое-какие полоски позолоты на крышах: татары, приходящие за добычей, глядя на них, называют Алтым бассина, то есть златоглавые, так как часть крыши у них позолочена.[114]

В наше время на горе, где когда-то стоял Киевский замок, у литовцев, владеющих той местностью, имеется большое укрепление, выстроенное из дубовых бревен.

Разгромив таким образом всю Руссию с ее столицей и всю Подолию и желая напасть на Венгрию, император татарский Батый (Bathus) послал князя по имени Пета с большим войском опустошить Польшу.

Поляки говорят, что царь татарский Батый опустошил Польшу, Силезию и Моравию. Правильнее, однако, изложение у тех, кто, как венгерская хроника, сообщают, что не сам Батый был в Польше, а его князья.[115]

Перебив правителей и князей русских и захватив добычу в городах Люблине, Завихосте и соседних с ними, татары отвезли ее на Русь. Спешно вернувшись потом, они взяли Сандомир с замком и убили там аббата Покрживницкого [монастыря] с братией[116] и множество знатных и незнатных людей обоего пола, собравшихся в Сандомир для спасения жизни.

Уйдя оттуда через Вислицу, они пришли в Скарбимирию, а когда они уже возвращались обратно, везя добычу в Руссию, и стояли у реки Чарны, близ деревни, именуемой Большое Турско,[117] на них напал палатин (воевода) краковский Владимир с краковскими воинами. Тут, пока шел бой, вся масса пленных разбежалась и укрылась в ближние леса, но малочисленное краковское ополчение с Владимиром было раздавлено численностью татар. Однако и татары, потерпев урон, отошли в Руссию через лес Стремех, а потом, призвав на помошь множество других, с грозой и гневом вновь пошли в Польшу. Свое огромное войско они, подойдя к Сандомиру, разделили надвое. Меньшую часть, под начальством Кадана, называемого у поляков Кайданом,[118] направили на Ленчицу, Серадз и Куявы и, не встречая преград, с величайшей жестокостью опустошили эти округа огнем и мечом.

Большее войско, под предводительством татарского князя Петы, пошло на Краков, опустошая по пути огнем и мечом все соседние края. Навстречу им в деревне Хмелик, близ города Шидлова,[119] вышли палатин Владимир и Клемент, кастеллан краковский, Пакослав палатин и Яков Рациборович, кастеллан сандомирский, со знатью и воинами Сандомира и Кракова. Начался бой с татарским отрядом, а когда он, ослабев, отступил и соединился с другим, более крупным, поляки, утомленные предшествовавшей битвой, частью пали, грудью встретив удар подавляющего численностью врага, частью обратились в бегство и спаслись по знакомым дорогам. Пали в этой стычке незабвенные Христин Сулькович из Недзведя, Николай Витович, Альберт Стампотич, Земента, Грамбина, Сулислав — отличные воины, и много других доблестных. Это поражение распространило такой ужас, что люди стали убегать кто куда мог, а поселяне со своим добром и скотом укрылись в болота, в леса, в непроходимые места.

Бежал и Болеслав Стыдливый, князь Краковский и Сандомирский,[120] с матерью Гржимиславой и женой Кингой — сначала по направлению к Венгрии в замок Пьенини близ города Сандеца, а потом в Моравию, в цистерцианский монастырь.

Татары же, нанеся полякам поражение под Хмеликом, в первый день великого поста пришли в Краков и, найдя город пустым, так как все жители скрылись, в ярости сожгли церкви и дома.

Они осадили, окружив валами, церковь св. Андрея, тогда стоявшую вне городских стен, но так как поляки, засевшие там в большом числе, энергично и смело отбивались, защищая себя и свое добро, татары взять ее не могли и без успеха отступили на Брацлав.[121] И этот город они нашли не только покинутым жителями, как Краков, но и сожженным. Дело в том, что горожане, бросив в ужасе почти все и спешно захватив лишь более ценное, все бежали, а люди князя Генрика, увидев это из крепости, сошли вниз, собрали в крепость добро и пищевые запасы, а город с его строениями сожгли.

Ничего не найдя в городе, татары осадили замок, но несколько дней спустя, отраженные, как говорят, благодаря слезным молитвам Чеслава, приора ордена предикаторов, и братии его, бывших в замке, сняли осаду и отступили.

Между тем, на второй день Пасхи подошли татары, разорившие Куявы, и все они, соединившись вместе, пошли на Легницу. Князь Генрик второй, сын св. Гедвиги,[122] в то время собирал там вооруженные силы из знати и простолюдинов Великой Польши и Силезии. Прибыли и князья со своими воинами: Мечислав Казимирович, князь Опольский, Болеслав, сын Дегтольда, изгнанного маркграфа Моравского, по прозвищу Сепёлка; Помпо де Гостерно, магистр крестоносцев из Пруссии, с братьями ордена, а сверх того и много других крестоносцев.

Когда князь стал выводить войска из города Легницы и ехал верхом им навстречу, с верхушки церкви св. Марии упал камень и едва не раздробил ему голову, что, бесспорно, было дурным предзнаменованием.

Пройдя предместья города Легницы, он построил войско четырьмя отрядами. Первым — из крестоносцев-добровольцев, золотоискателей города Гольтберга[123] и других пришлых воинов командовал Болеслав Сепёлка, сын маркграфа Моравского.

Другой отряд состоял из воинов Кракова и Великой Польши. Его вел Сулислав, брат Владимира, палатина краковского, убитого у Хмелика.

Во главе третьего отряда был Мечислав, князь Опольский. В нем были опольские воины и Помпо, магистр Пруссии с братией и воинами.

Четвертым отрядом из виднейших воинов Силезии и Великой Польши, а также из наемных воинов, начальствовал сам князь Генрих.

Столько же было и татарских отрядов, но более крупных по силе и численности бойцов, так что один их отряд превосходил все польские. И вот на просторном, открытом во все стороны поле, называющемся Доброе поле,[124] 9-го апреля, то есть во второй день после пасхальной недели, сошлись оба войска.

Прежде всего на татар с силой ударило войско крестоносцев и золотоискателей, но под стрелами татар полегло, как нежные колосья под градом. Затем, два других отряда, под командой рыцаря Сулислава и Мечислава, князя Опольского, начали бой с тремя татарскими войсками и нанесли им такой сильный урон, что те отступили и обратились в бегство.

В это время кто-то, быстро промчавшись кругом обоих войск, прокричал ужасающим голосом: «Biegaicie, biegaicie!» что значит «бегите, бегите», и привел в ужас поляков.[125] Услышав этот крик, Мечислав, князь Опольский бросил битву, бежал и увел с собой большую часть своих воинов. «Gorzey sie nam stalo» простонал, видя это, князь Генрик, то есть: «Тяжко и хуже нам стало». Введя в бой свой четвертый отряд из храбрейших воинов, он перебил и обратил в бегство три татарских отряда, расстроенные двумя польскими. Тут однако, подошел четвертый, самый большой, татарский отряд, под начальством Петы, и со страшным натиском бросился в бой. Вновь началась жесточайшая битва с обеих сторон. Когда татары уже в большей части были перебиты и готовы бежать, какой-то их знаменосец с громадным знаменем, на котором была греческая буква хи (так: X), а на верхушке древка изображено мрачное черное лицо с длинной бородой, начал с пением потрясать головой этого изображения. Тут из нее тучей пошел на поляков ужасный дым с нестерпимой вонью, так что они стали задыхаться, обессилели и не могли больше биться. Татарское войско, повернув со страшным криком на поляков, прорвало до тех пор крепкий их строй и нанесло им великое поражение.

Тут убиты были князь Болеслав, сын маркграфа Моравского, по прозвищу Сепёлка, и Помпо, магистр крестоносцев из Пруссии, со многими замечательными воинами.

Князь Генрик был окружен кольцом татар. Опасность была и сзади и спереди. В конце концов вокруг него осталось всего четыре воина: Сулислав, брат покойного Владимира, палатина краковского, Клемент, палатин глоговский, Конрад Конратович и Иоанн Иванович. Насколько хватало сил и старания, они пытались вывести Генрика из битвы, убеждая бежать, но конь его был ранен и останавливался. Поэтому татары, догнав его вскачь, окружили с тремя названными воинами (четвертый, Иоанн Иванович, отделился от них), и князь некоторое время бился с ними. Иоанн же Иванович, взяв свежего коня у княжеского ридворного Росцислава, пробрался через ряды врагов и привел его Генрику. Сев на коня, князь последовал за Иоанном Ивановичем, прокладывавшим ему путь среди врагов, но когда тот на-скаку был ранен и скрылся, князь снова был настигнут и в третий раз окружен. Он мужественно сражался с татарами, но тут, подняв левую руку,[126] чтобы нанести удар бывшему перед ним врагу, получил от другого смертельную рану копьем под-мышку и, опустив руку соскользнул с коня. Татары схватили его с неистовым и диким криком и, оттащив с поля битвы на расстояние двойного выстрела балисты, саблей отрубили ему голову,[127] а тело, сорвав все инсигнии, бросили голым.

В этом сражении было убито множество знатных поляков, среди которых замечательны и славны: Сулислав, брат палатина краковского Владимира, Клемент, палатин глоговский, Конрад Конратович, Стефан из Вирбны с сыном Андреем, Клемент, сын Андрея из Пелцницы (Pelcznicza), Томас Пиотркович, Петр Куша и другие.

Тело князя Генрика после поражения едва было найдено женой его Анной и признано только по шестому пальцу на левой ноге. Похоронено оно на середине хор в церкви св. Иакова у францисканцев в Брацлаве.

В том же монастыре св. Иакова в Брацлаве погребены тела и Помпония, Прусского магистра, и замечательнейших выше названных воинов. Прах Болеслава, сына маркграфа Моравского, погребен в Лубнах (Lubens) на хорах конверсов, а над прочими христианскими телами, похороненными на месте сражения, выстроена и до сего дня существует церковь.

Одержав величайшую победу над князем Генриком и поляками и собрав добычу, татары у каждого из павших отрезали ухо, чтобы знать число убитых, и наполнили таким образом десять больших мешков.

Голову князя Генрика они подняли на длинное копье, принесли к замку Легнице (город из страха перед татарами был сожжен) и потребовали открыть им ворота, так как князь убит. Население замка с достоинством ответило, что, вместо одного убитого князя, есть много других — детей убитого, и татары, опустошив и сжегши деревни вокруг Легницы, ушли в Отмухов, стояли там пятнадцать дней и разорили всю окружную область.

Оттуда они направились в Ратиборский край, восемь дней оставались в Болешиско, затем отошли в Моравию и, пока король Богемский Венцеслав держался в лагере, они более месяца огнем и мечом опустошали страну. Наконец от Ольмюца (Olomuncz) семью переходами они добрались до Венгрии и соединились с большей ордой самого Батыя, ранее туда пришедшей.

Глава четвертая. О кровавом опустошении Венгрии Батыем, императором татарским.[128]

Опустошив и уничтожив Руссию, Батый с пятисоттысячным войском предпринял поход на Венгрию. Среди Сарматских гор, в так называемом Русском ущелье[129] ему оказал сопротивление и заградил было проход граф палатин венгерский, посланный с войском королем Венгрии Белой четвертым,[130] но Батый, обрушившись на него, овладел проходом.

Сжигая города и села, он быстро дошел до реки Тиссы, в просторечии именуемой Циса (Ticia — Cicza) текущей из гор Сарматии к югу в Дунай. Делая оттуда набеги, татары опустошили и сожгли Вацию с ее кафедральной церковью. Они подходили и к Пешту, где король Бела четвертый собирал против них войско, но тут же и уходили, то приближаясь, то убегая, согласно своей военной тактике.

Когда король Бела собрал против татар большое войско из знати и духовенства, он продвинулся вперед и разбил лагерь у реки Тиссы. Поставив у моста охрану из тысячи воинов, он думал, что татары не перейдут реки, так как она глубока, очень тиниста и непереходима.

Однако, татары, переправлявшиеся и через более крупные реки, найдя брод, ночью переплыли Тиссу и на рассвете окружили со всех сторон венгерское войско с королем Белой.

Выпустив густой тучей бесчисленное множество стрел (подобно частому граду, грохочущему в дождевом тумане), они привели венгров в смятение, многих перебили и еще большее число ранили. Захваченные врасплох, венгры, беспорядочно отбиваясь, погибали. Иные, видя это, пытались украдкой ускользнуть и бежать, а лукавые татары не мешали им проходить через свои ряды. Коломан, брат короля,[131] и король Бела скрылись неузнанные, а остальных татары окружили и самым жестоким образом перебили всех до одного. В том числе пали высокие духовные лица: Матфей, архиепископ стригонийский; Уголин, архиепископ колоцкий; Георгий, епископ иаврийский; Рейнальд, епископ трансильванский; епископ нитрийской церкви; Николай, сцибинский настоятель — королевский вицеканцлер; Эрадий, архидиакон бахийский; магистр Альберт, стригонийский архидиакон.[132] Убито было бесчисленное множество мирян, знатных и незнатных, а бежавшие были нагнаны и полегли мертвыми на дорогах. Много простых людей, собравшихся в Пешт, с приходом татар погибло от меча.

Король Бела поспешно бежал к границам Австрии, где был захвачен и удержан в плену герцогом Австрийским, a когда наконец был им отпущен, прибыл к королеве своей супруге, затем удалился в Славонию и оставался там вплоть до нападения Кадана.

Опустошив Венгрию по одну сторону Дуная, татары перешли и на другую, когда с наступлением зимы Дунай замерз, и устроили становище между Иаурином и Стригонием. Там и по сей день еще видны рвы и холмы от их пребывания.

Отсюда они жестоко разорили всю задунайскую область грабежом, пожарами и убийствами. Когда они собрались уходить обратно в Татарию, князь Кадан свернул в Славонию, чтобы напасть на короля Белу. Король в ужасе бежал от него к морю, а затем в город Полу. Кадан же, как условился с Батыем, пройдя и опустошив Боснию, Сербию и Булгарию, остановился у Дуная, чтобы дождаться орды императора Батыя.

После ухода Кадана Батый осадил и взял замечательный в то время город Стригоний, населенный разными немецкими, галльскими и италийскими купцами. Так как жители спрятали и зарыли в землю свои богатства, которых добивались татары, то все и были убиты без пощады к полу и возрасту.

Разрушив Стригоний и перейдя Дунай, татары пришли к ожидавшему их войску князя Кадана, а затем наконец по прежней дороге мимо Меотидских болот ушли в Татарию. Татарское разорение и всяческие опустошения продолжались в Венгрии почти два года.

Глава пятая. Как папа Иннокентий IV послал к хану татарскому просить, чтобы он не преследовал христиан, и как хан принял веру Магомета.

Когда татары уходили, вся Европа содрогалась от ужаса, и христианские государи, движимые страхом, стали совместно обдумывать меры, чтобы помешать их новому приходу.

Папа Иннокентий четвертый с Лионского собора, в год господень 1246, послал к татарам брата ордена предикаторов Асцелина со многими другими братьями того же и иных орденов.[133]

Через Германию и Богемию Асцелин прибыл в Брацлав и был с почетом принят Болеславом, князем Силезским и Брацлавским. Оттуда он отправился в Ленчицу и нашел там со своими кров и приют у князя Мазовецкого Конрада. Прибыв затем в Краков, они были ласково встречены и приняты Болеславом Стыдливым, матерью его Гржимиславой и местным епископом Прандотой, были снабжены множеством дорогих мехов, помимо тех, что сами купили на собственный счет, потому что являться к татарским государям без даров нельзя.

Случилось, что у Болеслава Стыдливого, государя Краковского и Сандомирского, был в то время князь Руссии Василько, племянник его матери. Ему они и были поручены и были им привезены в Руссию.[134]

Прибыв в Киев, они приобрели коней, годных к обстановке татарской земли, то есть таких, которые умели бы ногами добывать себе воду и корм из-под снега. Выехав наконец из Киева, они миновали много татарских князей, пока не добрались наконец до хана (cham) или императора татар. Изложив ему послание папы Иннокентия четвертого, они убеждали его признать и чтить единого бога и посланника его Иисуса Христа и не губить род христианский жестокой смертью, как в Польше, Венгрии и Моравии.

Получив ответ, что хан в течение пяти лет не будет нападать на род христианский, они тою же дорогой возвратились к апостольскому престолу с грамотой татарского императора.

В Зерцале историческом Винцентия есть эта история, но читать ее нужно осмотрительно, так как кое в чем она недостоверна.[135]

По уходе христианских послов, прибыли послы саррацинов и стали убеждать татар принять веру магометову, как более легкую, более снисходительную, полную радостей и более соответствующую людям военным. Христианскую веру они порочили, говоря, что это — вера бездельников, глупцов и идолопоклонников, чтущих изображения, тогда как саррацинский закон, полный выгод и удовольствий, силою оружия побеждает все другие религии, чтобы низвергать гордых и налагать дань на униженных.

Понравились варварам доводы саррацинов, прежде всего самому императору Батыю, да и всем татарам, как людям горячим, дерзким и чувственным. Потому они и приняли эту веру, а не другую. Говоря Эисса рохолла (Eissa Rocholla), то есть Иисус есть дух господа, а Магомет — россолла (rossolla), то есть Магомет — правосудие божье, они не захотели принять, дух божий, благословенного Иисуса, учащего духовной жизни, а предпочли «правосудие божье», то есть Магомета, погрязшего в плотских нечистотах, как чувственное животное, которое днем и ночью должно бы, по справедливости, мучиться волею божьею в озере кар.

Итак, с тех пор и поныне они — последователи и поклонники Магомета. Они повинуются пятикнижию моисееву, совершают обрезание, соблюдают свой закон; колоколов не имеют, но ежедневно кричат: Лаи илло иллоло (Lahi illo illoloh), что значит: «Нет бога, кроме единого бога». Они наивно считают себя измаэлитами, происшедшими от Измаила, а христиан называют дзинцис (dzincis), то есть язычниками и гаур (gaur), то есть неверными и лишенными религии.[136]

Как и другие саррацины, они справляют три праздника в течение года. Первый — куирам, то есть пасха приношения в память жертвоприношения Исаака, когда Авраам, отец многих народов, по божьему повелению, собирался убить его и принести в жертву. В этот праздник они приносят в жертву баранов, птиц и прочее.

Другой праздник они чтут, поминая души умерших: посещают могилы своих предков, занимаются делами милосердия и кормят бедных.

Третий праздник справляют они о себе самих и своем благополучии. Чтобы как следует справить первый праздник, они постятся тридцать дней, перед вторым — месяц, перед третьим — двенадцать дней.

Глава шестая. Об обычаях татар и о находящемся в их землях.

Татары чаще всего люди среднего роста, широкоплечие, с широкой грудью и некрасивые. Лица у них широкие с плоским носом, цвет кожи темный. Они сильны, смелы и легко переносят голод, холод и жару.

Верховой езде и стрельбе из лука они предаются с раннего возраста. Все свое возят с собой и, кочуя с места на место, живут в полях с женами, детьми и скотом. У них нет ни городов, ни сел, ни домов.

Насмехаясь над христианами, они говорят между собой: «Не сиди на месте, чтобы не быть в грязи, как христианин, и не гадить под себя».[137]

Перед началом зимы, спасаясь от холода, они уходят к Каспийскому морю, где влияние моря умеряет температуру, а к лету возвращаются в свою область.

Некоторые из них распахивают и засевают просом одну две или три полосы длиною в три-четыре югера и больше. Из проса они готовят кушанья и баирам (bairam), то есть тесто. У них нет пшеницы, нет и никаких овощей, но много мелкого и крупного скота, а в особенности коней и кобылиц, служащих им и для езды и для пропитания. Они делают лошадям надрезы и раны, а кровь употребляют в пищу вместе с просом или отдельно. Мясо крупного и мелкого скота и конину они едят в полусыром виде. Лошадей, издохших накануне, просто или даже от болезни, они охотно употребляют в пищу, вырезав только зараженное место. Пьют воду, молоко и пиво, сваренное из проса. Воду турки и татары называют су: иногда татары говорят суга (suha), и это значит вода. Пиво же просяное или сделанное из проса они зовут буза (buza), а русские — брага (braha). Особенно они ценят молоко комиз (komiz), то есть кислое, потому что оно будто бы и укрепляет желудок и действует, как слабительное. На пирах и принимая гостей они пьют араку (araka), то есть перебродившее молоко, удивительно и быстро опьяняющее.[138]

Они не воруют и не терпят воров в своей среде, но жить грабежом, разоряя соседей, для них — величайшее удовольствие и доблесть.[139] Они не знают ни ремесл, ни денег, а меняют вещи одни на другие. Впрочем, в Заволжской орде стали теперь входит в оборот аспры — серебряные турецкие оболы, а в Перекопской орде принимаются дукаты. В Ногайской орде обменивают вещи на вещи.

Татары хитры и вероломны с чужими, но между собой и со своими весьма честны.

Одежду они носят обычно из войлока и белой шерсти, грубо и просто сделанную. Больше всего они любят опончи, а в произношении этого слова в начале ставят и, говоря иопончи, а не опончи. Это — плотный белый несшивной плащ, очень удобный для дождей и на реке.

Страна их — равнина, без гор и деревьев, изобилующая лишь травой. Дорог у них нет, нет и лодок, а путь свой они считают днями. Так, земля заволжских татар, от реки Волги до Каспийского моря, простирается приблизительно на 30 дней самой быстрой верховой езды.

Верхом они проезжают в день 20 больших германских миль, а пешком не ходят и не путешествуют.

Звери, встречающиеся у них, это — олени, лани, козы и свак. Свак — это животное величиной с овцу, не попадающееся в других странах, с серой шерстью и двумя небольшими рогами, очень быстрое на бегу. Мясо его очень вкусно.[140] Когда стадо сваков замечено где-нибудь в траве в поле, хан или император татарский скачет туда верхом со множеством конных и они со всех сторон окружают скрывающихся в высокой траве животных. Начинают бить в бубны,[141] тогда испуганные сваки выбегают с разных сторон и всё мечутся от одного края облавы к другому, пока не обессилеют от усталости. Тут татары с криком бросаются на них и убивают.

Глава седьмая. О границах владений заволжских татар.

Земля хана и заволжских татар ограничена с востока Каспийским или Гирканским морем, с севера — степями, тянущимися на большое расстояние вширь и вдаль; с запада — реками Танаисом и Волгой; с юга — частью морем Эвксинским или Понтом, частью высочайшими горами Иберии и Альбании.[142]

Каспийское море русские зовут Хваленское море (Chwalenskee morze). Образовано оно не океаном, а реками, в него текущими. Многочисленные крупные реки стремительно вливаются в бассейн этого моря и, как бы прыгая с высоких берегов в середину его, оставляют под собой проход для едущих у берега.[143] Поэтому летом персы и мидяне ищут там прохлады, а зимой, вследствие испарения, климат там более умеренный. У этого моря и дальше к востоку, по словам русских, живут длинноволосые татары. Другие татары называют их калмуками или язычниками, так как они не соблюдают обряда магометова и не бреют головы, как все татары, у которых только юноши не выбривают головы до конца, оставляя две пряди волос, спускающиеся от правого и от левого уха к плечу, как признак неженатого или девственника.[144]

С запада находятся реки Танаис и Волга. Танаис татары называют Дон. Он берет начало из княжества Рязанского (Rzesensko, Rzessensi), занятого князем Московии, и сначала течет на север, потом поворачивает к югу и тремя устьями впадает в Меотидские болота или вернее образует их.[145] Около Танаиса есть уже деревья, есть яблоки и другие плоды, есть кое-где пчелиные улья на дубах, а также, но реже, — на соснах. Оттого татары и называют Дон святым, что близ него они находят готовую пищу: плоды, мед и рыбу.

Река Волга, по татарски называемая Эдель, течет из Московии. Истоки ее лежат дальше к северо-западу, чем у Танаиса. Сначала она течет на север, огибая Танаис на большом от него расстоянии, затем сворачивает к востоку и югу и наконец, двадцатью пятью устьями или рукавами впадает в Эвксинское море.[146]

Расстояние между Танаисом и Волгой равно пятинедельному или, при быстрой скачке, по крайней мере, трехнедельному пути. Волга втрое больше Дона, а двадцать пять ее рукавов сами являются большими реками, и даже меньшие из них по величине равны римскому Тибру или Висле за Краковом.[147] Эти реки весьма богаты рыбой, так что татары и другие проезжающие могут, стоя на берегу, зацепить саблей и вытащить рыбу, плывущую по течению.

Близ этих рек, Танаиса и Волги, в большом количестве встречается аир (air), то есть пахучий тростник, называемый также бростворце (brostworce). Там же растет ревень, который татары называют чиниревент (czynirewent) (слово это персидское), а также кучилабука (kuczylabuka) или, по иному произношению, кыльчабуга (kylczabuga), что значит вороний глаз; это — сильное горячительное средство.[148]

Об истоках рек Дона и Эдель я скажу подробнее в трактате о Московии.

Всякий раз как заволжские татары отправляются за добычей в наши страны, они переправляются и через эти и через другие реки без лодок: привязывают ношу сверху, жен и детей сажают на спины коней, а сами держатся за конские хвосты. Так они переплывают и идут грабить и творить всякие злодеяния.

К югу, по направлению к Каспийскому морю лежат горы Иберии и Альбании, которые у русских называются по имени народа Пятигорские Чиркасы (Pietihorscij czyrkaczy), то есть приблизительно Чиркасы пяти гор (Quinquemontani).[149] Среди этих же гор живут газарские племена, которые, по словам вашей моравской легенды, обращены были в веру христову святыми братьями Кириллом и Мефодием, посланными императором Константинопольским Михаилом.

Газары и до сих пор следуют греческой вере и обрядности. Это — воинственные люди, имеющие связи по всей Азии и в Египте; у них заволжские татары приобретают оружие. В наше время греки называют эти племена абгазары и абгазели.[150]

По соседству с ними находятся племена черкесов (Circassi) и менгреллов (Mengrelli). Все это — христиане греческого обряда, обращенные св. Кириллом.[151]

Возвращаясь оттуда и отправляясь проповедовать Христа в Моравию, св. Кирилл взял с собой тело св. Клемента, извлеченное им из Эвксинского или Понтийского моря, где всемогущий бог, дивный и славный во святых своих, дал ему приют и мраморную церковь, во имя св. Клемента, выстроенную руками ангелов. Раз в году, в день св. Клемента и в семь следующих дней море отступало досуха, и в эту церковь безопасно приходили окрестные жители, молились святому и прославляли его.

Вызванный позднее в Рим папой Николаем, св. Кирилл принес туда тело св. Клемента и с честью предал погребенью в церкви св.Клемента.

Сам Кирилл с братом Мефодием похоронен в Риме, в той же базилике св. Клемента, где однако кости их не были обнаружены тобою, почтенный отец, при всем стремлении разыскать их в этой базилике.

Из гор черкесов пятигорских течет большая река, называемая по татарски Терек (Tirk). У нее такое быстрое течение, что уносит с собой камни и много рыбы. Впадает она в Каспийское море. За ней из тех же гор выходит река Кубань (Coban), меньшая, чем Терек, и также впадает в Каспийское море.[152]

Глава восьмая. О генеалогии императоров, живущих за Волгой.

Татарских орд четыре и столько же их императоров. Это именно: орда заволжских татар, орда перекопских, орда козанских (Cosanensium) и четвертая орда ногацких. Добавляют еще и пятую, не имеющую императора, и называют ее казакской (Kazacka). О них будет сказано ниже. Орда по-татарски означает толпу, множество. Первая из всех по значению это — орда чагадаев или заволжских, называющая себя Так кси, то есть главной ордой или людьми первенствующими и свободными, отчасти потому, что сама она никому не подчинена, отчасти потому, что от нее пошли и другие орды. Поэтому же и московиты называют заволжскую орду Большой ордой. Оттого также и император их, на их языке называется Ир тли кси, что значит свободный человек. Называется он и Улухан (Vlucham), то есть великий господин или великий император, при чем улу значит великий, а хан (cham) господин или император. Кое-кто, неправильно толкуя, называли его большой собакой (magnum canem), тогда, как улухан вовсе не значит большая собака: хан с придыханием по-татарски означает господин или император, а кан (cam) без придыхания — кровь, но ни в каком случае не собака.[153]

По татарским преданиям и рассказам, некая вдова зачала и родила сына по имени Цингис, а когда другие сыновья хотели убить ее, как прелюбодейку, она придумала в извинение себе, что зачала не от человека, а от солнечных лучей. Сыновья поверили этой выдумке и отпустили мать на свободу. Сын ее Цингос или Цингис, родившись для жалкой участи, вырос великим и смелым человеком и был первым родоначальником императоров чагадайских или заволжских.[154] Сыном его был Иокухан (Iocucham), еще вполне язычник. Иокухан родил Заинхана (Zaincham), третьего императора, которого во всем мире, а преимущественно в Польше, Венгрии и Руссии называют Батый.[155] Он разорил Готтию и Руссию и опустошил Польшу, Силезию, Моравию и Венгрию, как было сказано в начале. Этот Батый сперва был язычником, но впоследствии, вместе со всеми татарами, принял магометову веру, которой они придерживаются и по сей день. Четвертым императором был сын Батыя Темир-Кутлу, в переводе с татарского — счастливое железо (темир — счастливый и кутлу — железо). Он был счастлив и любил войну. Это и есть прославленный в истории Темерлан, опустошивший всю Азию и дошедший до Египта. Он прежде всего столкнулся с Баязетом (Pesaitem), императором турок, взял его в плен и заковал в золотые цепи, но потом вскоре отпустил. Войска у него было миллион двести тысяч человек.[156]

Был в то время и другой татарский государь — Аксак-Кутлу, что значит хромой или хромое железо:[157] он был хром, но жесток. Он счастливо вел много войн, взял приступом большой город в земле чагадайев, т. е. заволжских татар, по имени Кумумедцар, разорил его и обратил в пустыню. Теперь стоят заброшенными каменные дома в этом городе, а триста церквей, принадлежавших готтам, превращены в лишенные жителей мечети магометовой веры. В замке этого города погребают заволжских императоров.

Пятым императором был сын Темир-Кутлу, Темир царь. Он, как рассказывают, вызван был Витольдом, князем Литовским, и Владиславом, королем Польским, на помощь против прусских крестоносцев и, храбро сражаясь, погиб в бою.[158]

Шестым императором был сын Темир царя, Махмет царь. От него родился Ахмет царь, седьмой император, а Ахмет на татарском языке значит сговорчивый. Ахмет родил Шиахмета, восьмого императора. Шиахмет значит приблизительно — богобоязненный Ахмет, а татары прозвали его Сахмет, то есть замученный Ахмет, потому что он взят был в плен литовцами и содержится в тюрьме в Ковно.[159]

Он был вызван королем Польским Альбертом и Александром, великим князем Литовским, на помощь против Мендлигера, императора перекопских татар, и в 1500 году к началу зимы пришел с 60 000 бойцов; женщин же и детей с ним было свыше ста тысяч. Была суровая и очень холодная зима. Жена его, не вытерпев холода и голода, по тайному зову императора Перекопского, бежала в Перекоп от мужа своего Шиахмета с большой частью войска. Эта убыль бойцов, сильнейший холод, наступательные действия Мендлигера перекопского — привели к тому, что войско Шиахмета было рассеяно, он был разбит и с тремястами коней бежал к Баязету, императору турок. Когда он прибыл в Бялыгрод у Понтийского моря, что значит белый замок, он узнал, что по приказу императора Баязета его должны взять в плен. Тогда он стремглав бежал назад с пятидесятью конями и вышел на поля близ Киева. Правитель киевский, узнав о нем через разведчиков, окружил его, захватил и отправил в Вильну к литовцам. Оттуда он несколько раз бежал, его догоняли, схватывали и приводили обратно.

Когда Александр, король Польский и великий князь Литвы, вел генеральный сейм русских в Бресте, по его предложению прибыл туда из Вильны Шиахмет и был торжественно принят королем Александром, вышедшим навстречу ему на милю от города. Затем в Радоме поляки решили отправить его обратно в Татарию за Волгу с несколькими тысячами легковооруженных, а чтобы возвращение его было удобнее и более приемлемо для его соотечественников, послали вперед Казака Солтана, брата Шиахмета.[160] Он прибыл за Волгу и вместе с Альбугеримом царем, дядей Шиахмета, стал ждать в родной им земле Чагадайской,

Между тем Шиахмет, идя в Литву для отправки воинов, был снова схвачен литовцами, по наущению Мендлигера, императора Перекопского, и заключен в Ковно, крепости близ Балтийского моря. По справедливости Шиахмет прозван у своих мучеником.

Глава девятая. О том, что народы Скифии беспокойны и всегда склонны к грабежу.

Татары не могут жить в покое, не делая набегов и нападений на соседней, не унося добычи, не угоняя пленных и скота. Это одинаково свойственно всем татарским ордам, с самого их появления и до сего дня. Поэтому, достаточно немногих примеров для характеристики многого.[161]

В год господень 1254 огромное татарское войско, состоявшее из многих отрядов, увеличенное еще силами русских и литовцев, под предводительством Ногая и Телебуги, пришло после праздника св. Андрея в землю Сандомирскую и, перейдя по льду реку Вислу, сожгло город с его церквами. Замок, куда сбежались люди со всей Сандомирской области с женами, детьми и имуществом, был окружен и подвергался приступам в течение ночи и дня, но так как одолеть его не удавалось, князья русские Василько и Лев, сыновья короля русского Даниила, коварно убедили осажденных сдаться и подчиниться, обещая безопасность, что сандомирцы и сделали.

Однако татары, нарушив слово, ворвались массой в замок со страшным криком и всех перебили ужаснейшим образом, предав жестоким мучениям. Кровь убитых текла сверху из замка в Вислу, как ручей. Когда надоело убийство, они погнали оставшихся, как стадо, в Вислу и утопили.

Выйдя из Сандомирии, татары под предводительством русских пришли в Краков и, найдя его пустым, направили свою ярость на дома и остававшихся в городе больных, а затем после трехмесячного похода, не встретив нигде сопротивления, обремененные добычей, возвратились в Татарию.

Между тем под Краковом маленький мальчик, едва имевший полгода отроду, как это ни удивительно, членораздельно предсказал, что придут татары и отсекут головы полякам, а когда его при общем ужасе спросили, боится ли сам он прихода татар, он ответил, что очень боится, так как в числе других и ему отрубят голову.[162]

И действительно, свирепые татары, под предводительством Ногая и Телебуги, спасаясь от голода, при сильнейших морозах и глубоких снегах, явились, как бесчисленная саранча, сперва в Люблинскую и Мазовецкую области, а затем в Сандомирскую, Серадзскую и Краковскую. От замка и города Сандомира они с позором и уроном были отбиты благодаря бдительности воинов, бывших на обороне, но захватили и сожгли много церквей, монастырей и построек.

Явившись под Краков в канун Рождества христова, они пытались взять город приступом, но потеряв несколько вождей, с воем отступили и пошли дальше разорять и грабить.

Князь Лешко Черный,[163] не надеясь на силы своих воинов, ушел в Венгрию с женой Гриффиной. Татары, продвигаясь дальше, дошли до Паннонских Альп и Силезии.

Разграбив вышесказанные области, умертвив священников, грудных детей и старцев, татары пошли назад с огромной добычей из людей и скота. Когда они делили ее у города Владимира (Vladimiriam) в Руссии, они насчитали двадцать одну тысячу одних незамужних девиц, откуда можно заключить о числе прочих женщин и мужчин.

Почти в то же время, татары, подстрекаемые куманами, разорили убийствами и грабежами Венгрию вплоть до Пешта и оставались там от недели Преображения до праздника Пасхи.[164]

В тот же год татары вторглись в Константинопольскую империю, и, перебив массу народа, обратили многие местности в пустыню.

Отсюда явствует, что татары никогда не живут без грабежа и тревожат нападениями соседние народы. Так и в наше время перекопские татары часто бросаются на Валахию, Руссию, Литву и Московию. Ногайские и козанские татары вторгаются в Московию, предавая ее убийствам и разграблению.

Глава первая. Какие племена и какой народ живет в Скифии, называемой Татарией.

Так как татары пришли и заняли Азиатскую Сарматию или Скифию 306 лет тому назад,[165] может явиться вопрос, что за народ населял вышеназванную Сарматию Азиатскую, ныне, как и в старину, называемую Скифией.

На этот вопрос ответить легко, на основании вышесказанного и данных истории: во время прихода и вторжения татар те земли населяли готты, называвшиеся у соседей половцами. На языке славян — русских и московитов это значит хищники и грабители, потому что, как ныне татары, так и тогда готты, подобно охотничьим псам, нападали на соседние народы, притесняли и грабили их.

Но взяв глубже, скажем, что по Птолемею Фелудиану, (во второй книге его четырехкнижия), угол северного аквилона, где ныне находятся татары, принадлежит в подразделении [сферы] к треугольнику северных небесных знаков; в нем господствует Сатурн под знаком Водолея и делает названный угол диким и ужасным по характеру его жителей; так говорит Птолемей.

Те, кто находятся на границах земель Сарматии и Аскарды, уподобляются Водолею и Сатурну. Оттого они отличаются большей жестокостью и по душевным свойствам весьма дики — так он говорит.

Ибо зловредно влияние серпоносного Сатурна и чрезвычайно враждебно роду человеческому, действуя всегда против него своими противоположными качествами — холодом и сухостью.[166]

Именно из этого угла появились и до сего дня являются суровые и жестокие племена, приводящие в смятение род человеческий. Иеремия в первой главе говорит об этом: «от севера распространится всякое зло на всех обитателей земли»,[167] и всякий, кому угодно будет проверить, найдет это, как божественное изречение, совершенно очевидным и справедливым.

Там же, по словам истории и Птолемея (в вышеупомянутом месте), жили женщины, называвшиеся амазонками: в те времена они были ужасом для всего мира. Расставшись с хрупкостью своего пола, они притесняли многие страны, заняли Малую Азию и построили славный город Эфес.[168]

Когда они были истреблены и уничтожены, за ними вслед явились другие народы, называемые общим именем скифов, нередко бывавшие в тягость всей вселенной. Затем пришли готты, называемые также геты. Их пленные у греков и их комиков назывались Гета и Дав или Дак (от Дакии) и употреблялись, как рабы (slavi) и слуги (servi).[169]

Готты долгое время владели этими землями, построили каменные города и замки, а жили, как и всегда, добычей.

Наконец, из Югры, с северного края Скифии, пришли югры, называвшиеся позднее гугны и унгары (Hungari).[170]

Они раздавили готтов своей численностью и прогнали, как сообщает Орозий, книга VII, но некоторыми городами и замками не овладели.[171]

Изгнаные готты вошли в чужие владения и прежде всего оттеснили аланов, роксоланов, русских и вандалов.

Остановившись наконец у моря Понта, они вторглись в Булгарию, Фракию и Константинопольскую империю. Император Зенон, относясь к ним со страхом и недоверием, послал их освобождать Италию от рук герула Одоакра, как ниже будет сказано.

Вандалы и аланы, кочевники, попросили места для жилья у Константина Великого и получили Паннонию, о чем специально скажем позднее.

Югры же, когда размножились, перешли большие реки, по преданию — вслед за охотниками, гнавшими серну; вошли в земли руссов и быстро достигли Паннонии. Поставив себе вождем Аттилу, они стали тяжелым бременем почти для всей Европы.

В свою очередь готты, какие уцелели, размножились в мирной обстановке и испытали на себе нашествие татар и разорение, как мы говорили в начале этого труда.

Это — общие замечания об обитателях Сарматии Азиатской, в последующем же будет о них сказано больше и подробнее.

Глава вторая. О готтах.

Готты, изгнанные из Скифии, частью остановились на Таврическом острове, близ него и близ моря Понтийского, частью же с царем своим Рагазом, числом более чем в двести тысяч, вторглись в Италию и, в то время как Рим дрожал в страхе перед этой силой, масса их погибла от голода на суровом хребте Фезуланских гор. Царь Рагаз был схвачен и заключен в оковы, а войско его было, как скот, разогнано, перебито и продано.[172]

Готты же, осевшие у Таврики и Понта, разделились на две части и те из них, что под предводительством Алариха ушли на запад в Италию и Галлию, стали называться виссиготты, то есть западные готты; те же, что с князем Фригидерном остались на месте у Понтийского моря, получили наименование остраготты, то есть восточные готты. Из этого совершенно очевидно, откуда произошли наименования остроготтов и виссиготтов.

Ясно также, что готты, живущие под властью царя Дакии в Готтии, неосновательно и напрасно присваивают себе имена остроготтов и виссиготтов, так как прежде всего и по праву названы были восточными и западными не они, а те, что, как сказано, живут около Понта и Мизии, и те, что переселились в Галлию.[173]

Эти же, живущие в Готтии на севере у океана в весьма холодной стране, а вовсе не на востоке, глупо и дурно делают, присваивая себе чужие имена. Об этом смотри Павла Диакона кн. XVI, гл. II.[174]

Восточные готты напали на Мизию, Фракию и другие провинции Константинопольской империи. Боясь их и желая удалить от Константинопольской империи, император послал их с королем Теодориком против Одоакра — для освобождения Италии.

Когда они проходили через Сирмий и Паннонию и стояли у Аквилеи, близ реки Сонция, чтобы отдохнуть и подкрепиться и самим и их животным, подошел с большим войском Одоакр и напал на них, но был разбит. Он бежал в Рим, но найдя ворота запертыми, поспешно отступил в Равенну. Теодорих осадил его там и три года спустя, заключив мир, вероломно убил и стал господином всей Италии.[175]

О том, какие были короли у готтов в Италии, Галлии и Испании, легко узнать у историков; в мою главную задачу не входит писать о них.

С уходом югров или венгров из Сарматии Азиатской в Паннонию, остававшиеся на месте готты весьма размножились, но татары, пришедшие с востока, совершенно уничтожили их, а города и замки их разрушили, так что только на Таврическом острове кое-что уцелело. Генуэзцы из Италии получили от них знаменитый город Феодосию или Каффу на Таврическом острове и устроили там свою колонию.

В дальнейшем татары из рода Уланов, о которых будет сказано ниже, вступив на остров через северный проход, заняли весь его с городами, селами и полями, при чем князья Манкуп (по происхождению и языку готты) удержали только замок Манкуп.[176]

Наконец, Магомет, восьмой император турецкий, дед нынешнего императора Селямбека,[177] занял Таврический остров, взял приступом Каффу, сделал своими данниками перекопских татар или уланов со всем Херсонесом, а вне пределов острова, севернее, на берегу Танаиса соорудил крепость Азов, и по сей день принадлежащую туркам. Двух братьев, князей Манкуп, единственных уцелевших представителей готтского племени и языка (и надежду на продолжение его), он зарубил мечом и овладел замком Манкуп. Так исчезли готты и в Сарматиях и в Италии, в Испании и Галлии. В истории они больше не появляются.

Глава третья. Об аланах, вандалах и свевах.

Аланы — это народ, живший в Алании,[178] области Сарматии Европейской, у реки Танаиса и по соседству с ней.

Страна их — равнина, без гор с небольшими возвышенностями и холмами. В ней нет поселенцев и жителей, так как они были выгнаны и рассеяны по чужим областям при нашествии врагов, а там погибли или были истреблены.

Поля Алании лежат широким простором. Это пустыня, в которой нет владельцев — ни аланов, ни пришлых. Иногда только проходят там казаки «ища», по их обычаю, «кого пожрать».[179]

Казак — татарское слово, а козак — русское, означает холопа, подданного — бродягу пешего или конного.[180]

Они живут добычей, никому не подчинены и ездят по обширным и пустынным степям отрядами в три, шесть, десять, двадцать, шестьдесят человек и более.

В той стране обильно растет пахучий тростник. Поляки называют его татарское зелье (tatarskee zielle), заимствуя имя у татар, так как растет он во множестве недалеко от татарского края.

Вандалы — это германский народ, как сообщают Плиний, Светоний Транквилл и Корнелий Тацит, а жили они по реке Вандалу. Река эта названа по имени их царицы, добровольно утопившейся там в жертву богам за одержанную победу; теперь она называется Истулой и Вислой.[181]

Чтобы изложить историю вандалов полнее, надо знать, что славяне произошли от Иавана, сына Иафета через Элиза. Ной родил Сима, Хама и Иафета. Иафет же Иавана, четвертым по порядку, и его братьев. От Иавана произошли греки, размножившиеся у Ионийского и Эгейского моря, а также эладики или эолийцы и славы [славяне] — от его сына Элиза. От Иавана и море называется Ионийским, а евреи называют ионийцев и греков на своем языке Иаван. Таково мнение Иосифа о сыновьях Ноя.[182]

Вскоре после греков славяне завладели землями к западу: Сервией, Расцией, Далмацией, Мизией, Булгарией, Босной, Кроацией, Паннонией и Славонией.

Двум братьям, князьям Леху и Чеху,[183] потомкам Иавана, происходившим от колена Элиза, достались для заселения с их семьями и слугами Кроация и Славония, разделенные быстрой рекой Крупой, и они устроили свой дворец и главное местопребывание в замке Псари и деревне того же имени. У реки Крупы и до сего дня есть деревня Псари, со многими жителями, еще и в наше время говорящими по славонски. Замок же разрушен и представляет собой только развалины и основания цитадели.

По мере размножения людей и родов в Далмации, Кроации и Славонии, при непонимании общего родства, часто начинались ссоры и убийства между братьями князьями и родственниками.

Поэтому вышеупомянутые князья Лех и Чех, в полном согласии приняли здравое решение и, во избежание злейших преступлений, убийств и отцеубийств, собрали свое добро и свои народы по родам и поселениям со всей, какая у тех была, утварью, покинули родные места и пошли в западные страны искать нового пристанища.

Они знали, что восточные и южные области густо населены и потому туда напрасно итти и нечего там искать.

Отправившись, таким образом, в поход, они достигли Моравии и Богемии. Обойдя всю эту область, тогда еще пустынную и необработанную, они увидели, что климат там здоровый, а земля плодородна, и поставили шатры на горе по имени Рип (Rzip). Тут младший брат Чех, восхищенный прелестью местности, стал просить у старшего Леха с большой настойчивостью, чтобы моравские и богемские земли отданы были ему, его наследникам и потомкам во владение и для заселения.

Лех, чтоб поддержать братскую любовь, согласился на просьбы и желания Чеха и, простившись, ушел со своими на северо-восток.

Достигнув земель Силезии и Великой Польши, невозделанных, и до тех пор ненаселенных, он остановился и закрепился там со своими людьми и имуществом.

В тех местностях Великой Польши и Силезии лехиты, они же поляки, размножились, волей божьей весьма возросли числом и наполнили Вандалию, то есть Польшу у реки Вандала, ныне именуемой Вислой, а также Померанию, Кассубию и всю область по Германскому морю, где ныне Марка, Любек и Росток, вплоть до Вестфалии. Они получили разные наименования, соответственно разным местам жительства. Те, что жили у реки Свевы (по тевтонски Спре или Спревы), названы были Свевы. Другие близ них — от хижин и куч, которые на своем польском языке они зовут бруги (brogi), стали именоваться бургунды. Так и с прочими: древяне и травяне (drzewiane et trawiane) получили имя по обилию дерева и травы.[184]

Во время императора Августа, как сообщает хронист из Бергамо в Дополнении,[185] восемьдесят тысяч бургундов пришло с севера и село на берегах Рейна, но Друз и Тиберий, пасынки Октавиана, изгнали их, как говорит Павел Орозий, и принудили вернуться на старые места.

Затем Друз с боем перешел реки Рейн и Альбу (река Альба течет через Богемию и Мейсен [Мисну] в Германское море и называется по богемски Лабия), напал на свевов и бургундов и победил их в кровопролитнейшей битве. Однако, сам победитель Друз пал в том же бою убитый свирепыми свевами, перенесен был в Майнц (Moguntiam), где и погребен.[186]

Чтобы под действием более мягкого климата свевы и сами стали мягче, Цезарь Октавиан перевел их в Галлию, как говорит Светоний Транквилл, и поместил на полях, ближайших к Рейну, где, в честь императора Августа, выстроен был город Августа. Эти переселенцы и до сего дня называются свевами по прежней родине и винделиками — на языке винделиков и славов, а самый город Августа именуется Августа Винделиков. Это сообщают упомянутый Светоний Транквилл и Мартин в своей Мартиниане, во II-й части при рассказе о Цезаре Августе.[187]

Хотя свевы и были выведены из их области, лежащей по сю сторону Германского моря, туда пришли другие поляки — винделики и славы, и наполнили эту область.

Потом, во время императора Валентиниана, как говорят Орозий и хронист из Бергамо в Дополнении, бургунды, поднявшись вторично с севера из земли винделиков, перешли к реке Родану и, мирно заселив там земли, без столкновений с соседями, основали Бургундию, по ним и названную.[188]

Винделиков же около Любека-Ростока-Мекельсбурга[189] и реки Свевы, императоры Генрихи покорили силой, как язычников, не желающих чтить Христа.

Генрих III, окончательно истребив эти племена, привел и расселил на их местах тевтонские. История того же Генриха III-го собщает еще, что четыре пленных царя винделиков должны были в праздничные дни и в дни коронования императора в знак бесчестья носить лохани и котлы на кухню.

Тем не менее, до сего дня винделики или славы остаются в тех местах около Любека, Ростока, Мисны и Марки, но не в городах, а в селах и деревнях, особенно те, что называются сарбы и винды. Остаются еще и старые имена поляков и винделиков в названиях мест, замков и городов: ведь и Любек и Росток и Мекельсбург — имена польские.

Глава четвертая. Продолжение о вандалах, аланах и свевах.

Аланы, изгнанные из своих мест, свернули к вандалам, вместе с ними вошли в Паннонию и жили там около шестидесяти лет. После того они вторглись в Римское государство и нанесли удар Галлии. Оттуда же, как говорят историки, они вернулись в Вандалию или Польшу и оставались там вплоть до времени Стилихона.[190]

С собой туда они принесли (как я сужу по некоторым признакам) громадную массу серебреников с изображением императора Адриана, как показывает титул и надпись. Такие монеты и в наши дни попадаются у поляков по течению вод, по дождевым промоинам и в земле при обработке полей; поселяне называют их денариями св. Иоанна крестителя, так как тисненое на них изображение головы и шеи напоминает голову св. Иоанна на блюде.

Во время императора Гонория комес римский Стилихон, стремясь добыть для сына своего Евхерия верховную власть в империи, подстрекнул вандалов, свевов, аланов и сквадов к войне и потрясению римского господства.[191]

Неистовствуя в Галлии, они погубили и разрушили и божье и человеческое.

Затем, отступив перед готтами, они проникли в Испанию и нанесли ей ужасный ущерб, нападая то здесь, то там.

Отсюда, по призыву Бонифация, принцепса римского, они переправились для захвата Африки и завоевали ее, опустошив огнем и мечом.

В первый год царствования Грациана, разумей в год господень триста восемьдесят первый, и в следующие затем тридцать лет над вандалами, вышедшим из царства Польского, царствовал Модигизил.

После него сын его Гундерик правил в Испании 16 лет и погиб схваченный демоном, когда взяв Гиспал простер руку к городской церкви.[192]

Преемником его был его брат Гензерик. Этот, по сообщению Павла Диакона, переправившись из Испании в Африку, жестоко опустошил почти всю ее огнем, мечом и грабежами; погрязший в арианском нечестии, он уничтожил католическую веру и изгнал епископов. В это бурное время, по свидетельству того же Павла Диакона и Поссидония, ушел ко Христу в возрасте 76 лет бл. Августин, епископ гиппонский, чтобы не видеть гибели своего города.[193]

После того Гензерик напал на Карфаген и взял его; перебравшись из Африки с сильнейшим войском, разграбил Рим, увел в Карфаген много тысяч пленных с царицей Евдоксией и двумя ее дочерьми и отдал ее в жены сыну своему Тразамунду. Кампанию и Апулию он истребил огнем, Капую и Нолу обратил в развалины.

Среди этих бурь благочестивейший Паулин, епископ города Нолы, отдал себя в рабство за сына одной вдовы.

Гензерик царствовал сорок восемь лет. По смерти его преемником был сын его Гонорик.

Изгнав более 334 католических епископов и закрыв их церкви, он подвергал народ разным мучениям и отрубил бесчисленное множество рук и языков, что впрочем, как сообщает св. Григорий в 3-ьей кн. Диалогов[194] и Павел Диакон в Деяниях Римлян, не лишило людей дара речи. Пораженный наконец судом божьим он умер жалкой смертью, покрытый червями. После него девять лет царствовал Гунтамунд, а за ним Тразамунд, сославший в Сардинию 220 епископов. Затем в год господень пятьсот двадцатый воцарился Гильдерик, сын его от Евдоксии, дочери императора Валентиниана, взятой в плен Гензериком. Находясь при смерти, Тразамунд, его отец, заставил его поклясться в том, что он никогда в течение своего царствования не будет покровительствовать католикам. Однако, Гильдерик, тотчас же по смерти отца, еще до вступления на царство, велел вернуть из ссылки всех католиков, а епископам поручил восстановить церкви. Он царствовал восемь лет и был убит Гилимером, который вслед за ним царствовал пять лет и отличался такой жестокостью, что не щадил даже своих родителей.

Наконец, императором Юстинианом послан был в Африку патриций Белизарий, который разбил большие силы вандалов, а царя их Гилимера захватил живым и послал Юстиниану в Константинополь, заковав в серебряные цепи. Так было разрушено царство вандалов в Африке.

Из вышесказанного ясно, что вандалы, свевы и бургунды родом были из царства Польского, имена и прозвища получили от польских местностей, где жили, и язык у них был польский.

Ясно, во-вторых, что вышеназванные народы, вандалы, свевы и бургунды, были германцы, а не сарматы и не скифы. Таким образом, Сигильберт, Винцентий в Зерцале Историческом и другие старые авторы непоследовательно и неосновательно считали их скифами.[195]

Необходимо заметить, в-третьих, что названные племена, приведшие в смятение часть Западной Европы и Африку, произошли не с острова Скандии, а из Польши.

Поэтому, неправильно старые авторы называли их скифами с острова Скандинавии. Ведь Скифия, собственно говоря, лежит за Танаисом, к востоку — в Азии, Скандия же или Скандинавия находилась и находится на северо-западе, за Германским морем, в соседстве с Дакией, под властью Дакийского государя, на расстоянии многих миль от Скифии.

Следовательно, надо считать самоуверенной путаницей, утверждение невежд, что эти племена, а также аланы, готты и гугны вышли из Скандии, тогда как на самом деле они там никогда не были, не входили туда и даже поблизости не бывали.[196]

Надо заметить, в-четвертых, что поляки, богемы, свевы и все славянские племена от потопа до нашего времени остаются на своих местах, в коренных своих владениях, а не прибыли откуда-нибудь из иных мест, как сообщает польская хроника и хроника богемская. Корнелий Тацит это и утверждает в книге о местоположении и населении Германии, говоря: «Я полагал бы, что сами германцы коренные жители там, в весьма малой степени смешавшиеся с пришлыми и временно живущими элементами других народов».[197]

Неверно и утверждение Блонда[198] (не в укор столь крупному историку, вообще весьма ученому, и его новейшим последователям), что славы перешли от Танаиса и Босфора в Илирик, Далмацию и Кроацию, а государи Польши и Богемии Лех и Чех, повернули к западу и вошли в земли вандалов, после ухода тех в Галлию. На самом деле славы — в своих областях, а князья Лех и Чех — в Польше и Богемии, оставались от потопа до нашего времени, остаются ныне и, даст бог, останутся и впредь.

При всем том, однако, русские со своими князьями действительно в это время и позднее ходили из Руссии и Босфора в Илирик и Кроацию, уносили богатую добычу, но не оставались там.

В наше время из Вандалии или Польши выходит на войну с врагами иной раз шестьдесят или даже сто тысяч воинов, но от этого царство Польское не пустеет: горожане-купцы и крестьяне — в городах и селах остаются все на местах, и таким образом некуда прийти и нечего занять чужим пришельцам. Так было и во время Гонория цезаря, когда в Галлию уходили только воины-вандалы. Да к тому же историки говорят, что когда вандалы, напавши на Галлию, вернулись, они заняли свои прежние места в Вандалии, значит, эти места не были заняты другими.

Заметим, в-пятых, что славянская речь весьма распространена и широко употребляется во множестве стран и областей. Сюда принадлежат: сербы, мизии, расции или булгары и боснийцы, ныне покоренные турками. Точно так же — далматы, кроаты, паннонцы, славы, карны, богемы, моравы, силезийцы, поляки Великой и Малой Польши, мазовиты, померанцы, кассубы, сарбы, рутены, московиты. Все это — славы и винделики и занимают они обширные области. Теперь, впрочем, уже и литовцы говорят по-славянски. Сюда же относятся нугарды, плесковиты и огульки: смотри их хроники и космографии.[199]

Заметим, в-шестых, что поляки, свевы и бургунды по сю Сторону Германского моря были совершенно истреблены и уничтожены императорами Генрихами, и лишь сарбы и винды или винделики остаются там и до сих пор, как сказано выше.

Глава пятая. О юграх.[200]

Югры вышли из Югры, самой северной и холодной скифской земли у Северного океана, отстоящей от Московии, города москов, на пятьсот больших германских миль к северо-востоку; пошли на юг через равнины и прибыли в область готтов в Скифии, где ныне живут татары чагадайские или заволжские. Они подавили численностью готтов и выгнали их из Готтии в Сарматию. Когда югры утвердились там и чрезвычайно размножились, они, услышав однажды от охотников, перешедших реки Волгу и Танаис в погоне за ланью, что земля сарматов сравнительно наиболее плодородна в Европе и мягче климатом, переплыли массой вышесказанные реки, разбили сарматов и русских и, двинувшись вслед за готтами, воевали с ними в Мизии и Фракии и победили их.

Придя в Паннонию, они остановились там восхищенные почвой, вином и плодородием страны. Напав на римских полководцев Матерна и Детрика, разбили их с их войском, при этом Матерна убили, а Детрика обратили в бегство. В то же время они избрали своим главой и королем хитрого, храброго и энергичного Аттилу, которого венгры на своем языке зовут Этеле. Аттила созвал много племен с их королями, произвел им смотр, а затем вступил в Галлию и с тираннической жестокостью разорил ее.[201] Когда он подошел к Каталаунским полям, широко раскинувшимся вширь и вдаль, навстречу ему поспешил патриций Этий с когортами римлян, с королем готтов Теодориком и множеством других племен.[202]

Узнав об этом, Аттила спросил прорицателей о победе, и они, исследовав внутренности животных, сказали, что в этой войне он будет побежден и потерпит поражение, но прибавили, что убит будет старший у врагов. Аттила думал, что пасть предстоит верховному вождю противной стороны Этию и, радуясь его предстоящей смерти (так как мощь Этия ему представлялась ужасной), выстроил в боевой порядок свои войска и с хитростью велел трубить к битве не в полдень, а к вечеру. Когда же множество народа было перебито и пал не Этий, как хотел Аттила, а Теодорик, король готтский, Аттила, видя свое поражение, ушел со своими в середину лагеря внутрь ограды из возов. Наступила ночь, и он велел зажечь костер из седел, собранных кучей, чтобы, в случае нападения, он мог броситься в огонь и сгореть, лишь бы не попасть в руки врагов.

На другой день вел войска против Аттилы Торисмунд, сын Теодорика, короля готтов, чтобы отомстить за смерть отца. Этий, относившийся столь же подозрительно к усилению готтов, как и гугнов, убедил Торисмунда оставить битву и спешить занять отцовский трон, чтобы брат его не успел захватить власть. Торисмунд послушался и ушел; отступил и Этий, распустив войско.

Обрадованный Аттила ушел оттуда, питая злые надежды на месть, осадил и взял город Реймс, умертвил епископа этого города св. Никазия, сестру его Эвтропию и всех горожан. Когда он подошел к Труа, навстречу ему вышел епископ св. Луп и спросил: «Кто ты?». На что получил ответ: «Я Аттила, бич гнева божия». Тут Луп, взяв коня его за узду, ввел его с войском в город и сказал: «Добро пожаловать, бич гнева божия», и тот вместе со своими, пораженный, как говорят, слепотой, мирно прошел через город на другую сторону.

В это время одна бедная женщина, имевшая десять дочерей, в страхе хотела бежать из пригорода. Младшую двухлетнюю дочь она несла, привязав в холстине себе на шею, двух дочек постарше везла на муле, которого гнала перед собой, а остальные дочери шли вокруг матери. Когда воины Аттилы настигли ее, а ее дочери в испуге сбежались к матери, она, обомлев и не помня себя, бросилась к реке, чтобы утопиться, но воины догнали ее, схватили на берегу реки и вместе с дочерьми привели к Аттиле. Она с мольбой пала на землю, прося помилования. Аттила пожалел ее, дал ей много денег и одежды и отпустил на свободу с детьми, а ради нее пощадил и других, кто были приведены с нею вместе. Затем Аттила отправился в Германию и разорял там замки, города и села, пока не услышал, что Этий и готты вновь готовят поход против него. Отойдя из-за этого в Паннонию и обновив там войско, этот мстительный человек поспешил в Италию через Штирию и Коританию.

Узнав от разведчиков, что Этий с бесчисленным войском ждет его у подножия Альп, он повернул к Далмации и Гистрии, разгромил замечательные города близ Адриатического моря, пришел к Аквилее и осаждал ее три года. Когда осаждающим стало нехватать съестных припасов и даже издалека не удавалось их подвезти, а воины от голода стали роптать против Аттилы, он вновь начал объезжать город, ища, где можно напасть и прорваться. Тут он увидел, что птица, называемая аист, несет своего птенца в клюве с вершины крепости в ближайший тростник, а за ней и другая, и воскликнул: «Птица предвидит будущее, знает, что город погибнет, а потому бежит».

Собравшись с силами, он взял город и тираннически перебил всех, кого там нашел.

В это время выстроен был из страха перед Аттилой великолепный и могущественный город Венеция.

Подступив к Ломбардии, Аттила нанес ей жестокий удар и разорил ее. Когда же он подошел к Равенне, туда поспешил папа Лев[203] и стал покорно и смиренно просить его воздержаться от разорения города Рима и прекратить опустошение Италии. Атилла так и сделал. Его бойцы при этом в удивлении говорили между собой, что Аттила никого не боится, кроме двух животных — волка и льва, намекая на двух епископов, ради которых он пощадил их народ.[204] На это Аттила ответил, что рядом со Львом стоял зрелый муж в духовной одежде с обоюдоострым мечом и, потрясая мечом, грозил ему смертью, если он, выслушав просителя, не отпустит его с миром.

Итак он отступил и вернулся в Паннонию. Справляя свадьбу с одной прекрасной девушкой, он выпил много вина и ночью во время сна был разбит апоплексией: кровь хлынула у него из носа и рта, и он погиб ста двадцати четырех лет от роду.

В ту ночь император Марциан в Константинополе видел во сне, что лук Аттилы сломан. Дело в том, что югры преимущественно пользовались именно луком.

После кончины Аттилы поднялись среди венгров несогласия, раздоры и убийства, многие из них пали убитыми, а остальные вместе с Хабой, сыном Аттилы, были изгнаны из Паннонии королем гепидов и другими прежними подданными Аттилы. Они перешли в Готтию через Меотидские болота, а три тысячи из них во время перехода из Паннонии отделились и остались в Трансильвании. Чтобы избежать нападения соседей, они назвались сикулами, на их просторечии чакле (czakle).[205]

Те же, что прошли через Меотиды и Эвксинское море, постоянно вспоминали о плодородии Паннонии, об изобилии там хлеба и вина, рассказывали об этом своим детям и советовали вернуться в Паннонию.

Так и случилось, что 301 год спустя после смерти Аттилы они сделали смотр 216 тысячам бойцов, выступили в поход дорогой отцов через Меотидские болота и Сарматию и пришли в Паннонию во время императора Константина пятого и папы Захарии, то есть в год господень семьсот сорок четвертый.[206] Прежде всего они явились к язигам и тут избрали себе семь полководцев, каждому из них для действий против неприятелей дали по 30000 бойцов, а для улучшения обороны грубо и просто построили из земли семь замков, каждому по замку. По этим семи замкам страна и по сей день называется Семиградьем.

Между тем, на разведки в Паннонию послали одного из своих воинов по имени Кузид. Он случайно встретил короля Паннонии Святоплуга. Это был славянин, да и вся Паннония была славянской землей, хотя римляне и назначали туда правителями чужеземных полководцев и военачальников. Посланный приветствовал короля от имени пришедших югров, передал ему в дар белого коня с вызолоченным седлом и уздой и попросил у него немного земли, воды и травы. Король Святоплуг согласился. Он полагал, что они земледельцы и переселяясь просят земли для обработки. Поэтому он сказал с улыбкой: пусть берут, сколько хотят. Итак, Кузид принес с собой сулею земли, другую — воды из Дуная, третью — травы и изложил, что сделал. Югры, убедившись, что Паннония отличная и плодородная земля, именем первого своего начальника Арпада, предложили Святоплугу дольше не оставаться в их земле, купленной ими ценой белого коня с позолоченным седлом и уздечкой. Тут только понял Святоплуг, что грозит война, и стал собирать войско. Югры двинулись на него со всей поспешностью и в битве у Дуная разбили паннонцев с их королем. Святоплуг во время бегства упал в Дунай и погиб в сильном течении. Югры перебили славов, жителей Паннонии, а землей их владеют и посейчас, хотя на границах Паннонии повсюду еще осталось славянское население.

Итак, заметим, во-первых, что югры названы по имени скифской области Югры, откуда они происходят и откуда вышли; богемы, поляки и славы до сих пор называют их гуграми, другие — гугнами, а в конце концов они стали называться унгары (венгры).

Заметим, во-вторых, что у югров в Венгрии и у тех, что живут в Скифии в Югре, один и тот же язык, та же речь, то же самое резкое произношение.[207]

Однако, венгры в Паннонии — христиане, более культурны и во всех отношениях более богаты, югры же в Скифии — до сих пор идолопоклонники и дикари.

Заметим, в третьих, что Югра — самая северная страна и вовсе не имеет высочайших и недоступных гор, ни таких, как Альпы в Италии, ни таких, как Сарматские горы. Следовательно, неверно говорят некоторые историки, что гугны вышли из своей области — из величайших и недоступных гор.[208] В Югре, впрочем, есть горы, покрытые густым лесом, но это — пологие и легко доступные горы средней величины и высоты, скалистые и утесистые, как и везде по северному краю земли у Северного океана.[209]

Отметим также, что из Северного океана на вершины прилежащих к морю гор выходят некие рыбы, называемые на языке московитов морж (morss); цепляясь зубом, они облегчают себе подъем, а с вершины горы скользят и падают по другую сторону. Югры и другие жители севера ловят их, и зубы их, отличающиеся большой тяжестью, посылают в Московию, а затем к туркам и татарам. Из них делают рукоятки мечей, сабель и ножей, чтобы их тяжесть придавала большую силу ударам.[210]

Заметим, в-четвертых, что гор Рифейских и Гиперборейских в природе нет ни в Скифии, ни в Московии, ни где бы то ни было, и хотя почти все космографы утверждают, что из этих гор вытекают Танаис, Эдель или Волга, Двина (Dzwina) и другие крупные реки, написанное ими — выдумки и невежественное баснословие. Танаис, Волга и наиболее крупные реки текут из Московии, из страны равнинной, болотистой и лесистой, вовсе не имеющей гор. Об этом я подробнее скажу, когда дойду до описания Московии.

Здесь, достопочтеннейший господин епископ, лежит глубочайшая пропасть заблуждения — по вине прославленных писателей, помещающих сюда Рифейские и Гиперборейские горы. Пусть твоя достойнейшая особа обережет и защитит меня от их возражений, противоставляя им, вместо всяких хитроумных доводов, реальный опыт, и пусть тот, кто не верит, увидит сам и убедится на опыте, что дело обстоит так, как я сказал.

Заметим, в-пятых, что югры в скифской Югре не возделывают полей, не сеют, не имеют ни хлеба, ни вина, ни пива, ведут жалкую жизнь в лесах и подземных норах, питаясь рыбой и дичью, которых там много, пьют воду, одеваются в шкуры, сшивая вместе шкуры разных животных: волка, оленя, лисицы, куницы и пр. Таким образом скудная это область у северного полюса, как и говорит Гиппократ в книге о странах, воздухе и воде.[211]

Подчинены они князю Московии и платят ему подати шкурами соболей, белок [?] и другими, так как у них нет ничего иного для дани.[212]

Заметим, в-шестых, что по ложному мнению некоторых известных космографов и историков, в том краю у Северного моря лежат самые умеренные области, где, блаюдаря умеренности климата и мягкости воздуха, люди живут счастливо и весьма долго и лишь, когда им надоест жить, бросаются с горы в океан.

Все это — басни. И в самом деле, что за счастье — не иметь ни хлеба, ни вина, ни других удовольствий? Что это за умеренный климат, когда там приходится терпеть постоянный холод; когда во время зимнего солнцестояния у них там непрерывная ночь, а во время летнего — незаходящее, но едва теплое солнце? Впрочем, опускаю об этом.

Заметим, в-седьмых, что в Югре и северных областях не роют золота, серебра и других металлов, и не соответствует действительности басня, будто бы там есть гриффы и большие птицы, мешающие копать и уносить золото. Я утверждаю, вопреки древним авторам, что на самом деле гриффов вовсе нет ни в той части севера, ни в других странах мира; а приносят оттуда к нам некую хищную птицу, величиной с орла, но с более длинными крыльями и хвостом, наподобие ястреба. Зовут ее московиты кречет (krzeczot), а наши — бялозор (bialozor), то есть, приблизительно, белый блеск, потому что у нее беловатое брюхо. Все хищные птицы, ястребы, соколы и другие живущие хищно, до такой степени боятся ее, что при виде ее дрожат, падают и гибнут.[213]

Заметим, в-восьмых, что на севере, за Готтией, Швецией (Sueciam), Финляндией (Filandiam), Югрой и за Каспийским морем нет чудовищных людей — одноглазых, двухглавых псоглавых и пр., а живут там люди, нам подобные, но живут редко, разрозненно, на расстоянии друг от друга и в малом числе.[214]

Цвет кожи у них зачастую синеватый из-за холода, придающего эту окраску их телу. Это — истина; писавший так правду писал и мы знаем, что истинно свидетельство его.

Глава первая. О турках.

В предшествующем трактате, в виде отступления, мы говорили о некоторых племенах, населявших то в одно, то в другое время Сарматию Азиатскую или Скифию до прихода татар, то есть об амазонках, скифах, готтах, юграх или гугнах.

Вслед за этим скажем о сильных племенах, происшедших от чагадайских татар, каковы турки, уланы или перекопские татары, татары козанские, затем татары ногайские. Прежде всего скажем несколько слов о турках.

Примерно, на девяностый год после прихода татар с востока в землю готтов, называемую ими Чагадайской, один воин великого хана, по имени Отуманн,[216] человек низкого положения и в то время неизвестный, но физически сильный и смелый, ушел от татар с сорока конями, из-за каких-то, по его мнению, испытанных им обид. Он начал тайно захватывать в Кападокии удобные проходы в горах и, пользуясь удобным временем и местом, стал заниматься грабежом. К нему стеклось множество бродяг, как это всегда бывает с этими людьми, и когда численность их сильно возросла, он стал уже действовать не скрываясь и не из засады: открыто вступая в бой, стал осаждать и брать селения, города и нападать на целые племена.

Не встречая сопротивления, этот быстрый, смелый на руку, ловкий и удачливый человек, при помощи угроз, террора и разграбления некоторых городов, занял, как свое владение, Кападокию, Понт, Вифинию, Малую Азию, Памфилию и Киликию.

От него пошел и род отуманов или турок, так как «с севера распространится всякое зло по всей земле»[217]

Что турки — потомки и ветвь татар, доказывается тождеством обычаев, языка и боевых приемов.

Одежда, манера ездить верхом, сидя в седле с поджатыми ногами, употребление в бою стрел и лука всегда были у них те же, что у татар, да и теперь у большинства все те же. Татарский язык для них родной. Речь татарская лишь немного отличается от турецкой, то есть примерно так, как итальянская от испанской или польская от богемской.[218]

По смерти Отумана преемником его и вторым королем турок был сын его Архан, человек такой же смелости и честолюбия, как его отец, но гораздо более опытный в устройстве хозяйственных дел. Своей предприимчивостью он сохранил и увеличил владения и власть, основанные отцом.[219]

За ним следовал третий король, сын Архана, по имени Аммурат. Во время раздоров между греками, когда император Трапезундский и Константин спорили за власть, он был нанят на помощь Трапезундским императором, переправился во Фракию через Геллеспонт, a затем хитростью и лукавством затянул исход войны до тех пор, пока греки не растратили сил и богатств, и тут он, воспользовавшись случаем, обратил оружие против них и занял Фракию.[220]

Когда он умер, четвертым королем стал Пезаит, сын его. Стремясь к великим деяниям, он покорил Македонию, Фессалию, Фокиду, Бэотию, Аттику. Булгар и иллирийцев он ослабил постоянными набегами, разграбил предместья замечательного города Константинополя и до такой степени измучил его осадой и голодом, что император Константинопольский отправился в Италию и Галлию нищенски выпрашивать помощь.

Но промыслом божьим, великий хан татарский Темир-Кутлу, которого историки назвали Темерланом, ударив на Азию и как молния пройдя по ней, напал на Пезаита, бывшего наготове и ждавшего его. Разбив Пезаита, он взял его в плен, заковал в золотые цепи и увел с собой, но вскоре и отпустил, а немного позднее тот умер.[221]

Вслед за Пезаитом, пятым царствовал Альпин. Против него с большим войском выступил Сигизмунд, король Венгрии и Богемии, Римский император, но когда они сошлись в бою, войско Сигизмунда было приведено в смятение и разбито, он сам бросил лагерь и, едва переправившись через Дунай на маленьком суденышке, спасся опозоренный.[222]

Следующий затем, шестой по порядку, король турок Махумет установил тяжелые подати и набегами расширил границы своей империи.

По смерти Махумета царствовал его сын Аммурат II. Он разгромил знаменитый город Фессалонику, покорил Кипр и Этолию, опустошил земли трибаллов, иллирийцев и венгров. Владислав, король Польский и Венгерский, сначала счастливо воевал с ним, но в последнем сражении у Варнского озера, когда Иоанн Гуниад с венграми ушел с поля битвы, он был побежден и вместе со своими погиб жалкой смертью.

Гордый победой Аммурат силой взял Пелопонес и до основания разрушил стены Истма Коринфского.[223]

Умирая, он оставил сына Махомета восьмым королем. Этот в 1453 году в последний день мая взял Константинополь после 54-дневной осады, напрягши все силы в последнем приступе. Тут же ему сдался богатейший город Пера, а стены его были разрушены.

Овладев Булгарией и Расцией, он захватил Смидеров, великолепный замок Расции над Дунаем. Нападая оттуда, он обратил в пустыню Далмацию и Кроацию, проник в Штирию и в Австрию.

Потом он с бою взял Нигропонт, бывший под властью венецианцев, взял Феодосию, ныне называемую Каффой, генуэзскую колонию на Таврическом острове, вместе с этим островом; зарубил мечом двоих князей из замка Манкуп (как говорят, последних представителей готтов) и подчинил себе Мендлигера, татарского императора, в названном Херсонесе Таврическом.

Он разорил Молдавию и Валахию, шестнадцать лет подряд воевал с венецианцами; такую же непрерывную войну вел с Гузакассаном, королем персов, часто бывал побежден, но иногда побеждал и сам. Умер он 1 мая 1481 года и погребен в Константинополе.[224] На его место турки призвали к власти сына его Баиссета. Тогда Зелиаб, младший сын Махумета, в гневе ушел к султану Египетскому, собрал войско и вступил в бой с Баиссетом, но потерпев неудачу, бежал к родосцам, а магистр Родосского ордена отослал его пленником во Францию, позднее же отдал папе Александру VI. Когда король Французский Карл проезжал через Рим, направляясь в Апулию, он получил Зелиаба по договору от папы, но во время пути Зелиаб умер не то от яда, не то от усталости — неизвестно.

Баиссет, девятый король турок, взял приступом Килию и Белый Замок в Молдавии, а также с бою и после осады завладел островом Модоном и городом того же имени, принадлежавшим венецианцам. Он часто воевал с Софи, королем персов, но почти всегда терпел поражения.

Когда он состарился, сын его Селимсабег, которого наши зовут Селембек (Selembek), отнял у него власть, и Баиссет, отправленный на остров, где провел детство, вскоре умер.[225]

Десятый король турок, нынешний Зелембег (Zelembeg), захватив власть, умертвил и истребил своих братьев, а затем, грозя христианам, решил итти войной прежде всего на Паннонию. Однако, всевышней волей всемогущего бога против него поднялся король персов Софи, и, разбив его в нескольких битвах, одолел.

После того Селин, он же Селембег, завоевал Сирию и, вторгшись в Египет, взял великий город Алькаир и убил султана, государя Египта.[226]

При трех последних нами названных императорах Константинополь, столица империи, некогда называвшийся вторым Римом, стал их постоянным местопребыванием, так что окрестные жители, особенно славы, стали звать его не Византией и не Константинополем, а Царев дом (Czarzow dom), то есть дом цезаря.

Константинополь расположен треугольником: двумя углами лежит при море, а третьим обращен в поля. Окружность его равна восемнадцати итальянским милям. Там нет больших дворцов, кроме терм и великолепных вновь выстроенных философских школ. Храм же св. Софии, то есть мудрости божьей (или Христа, истинной мудрости отца), некогда выстроенный выдающимся образом, был низвергнут Махуметом вторым, императором турок, и обращен в притон зверей.

Рим же в Италии имеет круглую форму, в 32 мили по окружности стен, превосходя почти вдвое окружность Константинополя. В Риме семь холмов и роскошные дворцы.

Глава вторая. О роде татар уланов или перекопских.

Другая отрасль и родовая ветвь, идущая от заволжских татар, это — татары уланы, называемые так по Улану, завоевателю Таврического острова.

Улан значит девушка или девственница, и назван он был так потому, что рожден был девушкой вне законного брака. Это имя он передал и своим потомкам на Херсонесе Таврическом.[227]

У магометан не диво для девушки зачатие и беременность без брака: это часто бывает и не запрещается.

Таврический остров находится среди Меотидских болот. Длиной он в 24 мили, а шириной в 15 миль. Он имеет три города: Солат, Киркель и Каффу, и два замка — Манкуп и Азов.

Солат у татар называется Крымом, почему и государя Перекопского они называют Крымским императором.

Дома в этом городе убогие, а в большей части он покинут.

Другой, меньший город — Киркель. Над ним, на высокой скале, выстроен замок из бревен и глины.

Рассказывают, что в этой скале жил дракон, убивавший людей и скот, так что жители соседних мест бежали, бросив дома пустыми.

Греки и итальянцы, жившие на острове, молились преславной Марии, матери божьей, чтобы она избавила их от дракона. И вот, по прошествии времени, они увидели, что внутри скалы горит свеча. Они вырезали и высекли в скале ступени для подъема, добрались до горящей свечи и увидели образ пресвятой богородицы, перед ним горящий свет, а внизу дракона, разорванного пополам.

Они вознесли благодарность за это чудесное избавление, а дракона, разрубив на куски, сбросили со скалы.

Так как жители, славя святую деву, стали ходить к ее образу на поклонение, то, по их примеру, и государь Перекопский Ацигери,[228] воевавший со своими братьями, стал просить святую деву Марию помочь ему и дал обет отблагодарить благословенную деву.

Надо сказать, что магометане чтут святую Марию и признают, что она — дева, без брака зачала и родила великого и благословенного пророка Иисуса.

Когда, с ее помощью, Ацигери победил соперников, то, продав двух лучших, какие у него были, коней и купив воску, он сделал две громадных свечи и приказал, чтобы они из года в год горели перед образом, что и до сего дня соблюдается всеми последующими императорами.

Третий город, Феодосия, ныне называемый Каффой, был взят приступом у генуэзцев Магометом II, императором турок.

Завладев также замком Манкуп к западу от Каффы, вышеназванный турок Магомет убил мечом двух братьев князей, государей замка Манкуп и, как говорят, последних представителей готтов.

Он укрепил также замок Азов близ устьев реки Танаиса, которым и ныне владеют турки.

Татары уланы, со времени их прихода на остров, живут в луговых его частях по своей исконной привычке, а вне острова владеют такими же луговыми пространствами Сарматии Европейской близ Меотидских болот и Понтийского моря вплоть до Белого Замка.

Они устроили переход и открыли доступ на остров с запада, настлавши земляную насыпь, длиной в милю, в виде моста, но грубо и несовершенно, так что в некоторых местах морские волны переливаются через насыпь.

В древности остров назывался Таврическим, а теперь называется Перекопом, что значит ров, потому что вода окружает его со всех сторон и защищает, как ров, полный воды, защищает город.[229]

Но довольно об этом. Посмотрим теперь их генеалогию.

После Улана в Таврике царствовал царь (czar) Тахтамис, который, вместе с князем Литовским Витольдом, воевал против своего брата царя Темир-Кутлу, императора Заволжского, и был побежден.[230]

Вслед за Тахтамисом собирался царствовать сын его Шидахмет царь, но Адзикерей царь его изгнал и царствовал вместо него.

Шидахмет направился в Литву за помощью, но был взят в плен литовцами вместе с женой и детьми и заключен в замке Ковно, где и умер с женой и детьми в дни Казимира III, короля Польского и великого князя литовкого.[231]

Когда умер Адзикерей царь, остались по нем семь сыновей и старший из них, по имени Гайдер, взял власть, Мендлигер же, один из младших сыновей, бежал к турецкому императору и, получив от турка помощь и жену, разбил и низверг Гайдера и Ямурци с другими братьями. Они бежали к Ивану Васильевичу (Vasilowicz), князю Московии, который принял их и дал им княжество Козанское.

У Мендлигера царя было девять сыновей: первый Махмет Керей, второй Ахмет Керей, третий Махмут Керей, четвертый Бети Керей — он утонул, везя добычу по реке в Валахии, в 1510 году; пятый — Бурнас Керей, шестой Мубарек Керей, седьмой Садех Керей; имен восьмого и девятого не знаю. Ныне царствует на месте отца Махмет Керей царь.[232]

Заметим, что хотя перекопские татары должны были бы стать более культурны и не так суровы под действием шестого климата, в котором они живут, однако они не потеряли прежней своей хищности и дикой жестокости, присущей скорее зверям, живущим в полях и лесах, чем жителям городов и сел.[233]

В иные годы они делают нападения, опустошают и грабят Руссию, Литву, Валахию, Польшу, а по временам и Московию.

Глава третья. О татарах козанских и татарах ногайских.

Третья орда — козанских татар — названа так по замку Козан, стоящему над рекой Волгой у границ Московии, где они живут.

Они произошли от главной татарской орды, а именно от чагадайских или заволжских татар, как и все другие татары.

Эта Козанская орда имеет около 12 тысяч бойцов, а при необходимости, когда они созывают и других татар, они могут выставить до 30 тысяч воинов.

Об их государях, деяниях и генеалогии не пишут, так как они — данники князя Московии и зависят от воли его и в мирной жизни, и на войне, и в деле избрания себе вождей.

Поэтому к ним можно будет отнести то, что будет сказано о государе москов.

Четвертая орда, молодая и недавно существующая, позднее других возникшая, как ветвь заволжских татар, это оккассы или нагайские татары.

После того как Оккасс, выдающийся слуга и воин великого хана, имевший 30 сыновей, был убит, сыновья его отделились от главной Заволжской орды и поселились около замка Сарай, примерно, лет за 70 или немного меньше до нынешнего 1517 года. Вскоре они до чрезвычайности разрослись, так что в наше время стали уже наиболее многочисленной и самой крупной ордой.

Они ближе всех других татар к холодному северу и примыкают к восточному краю Московии, которая часто подвергается их набегам и грабежам.[234]

Правят у них сыновья и внуки Оккасса. Ни денег, ни монеты там нет, а продают они вещи за вещи, то есть за рабов, детей, скот и вьючных животных.

Глава первая. О Руссии, ее округах, изобилии и о находящемся в ней.

После сказанного о Сарматии Азиатской, называемой Скифией, нам остается сказать о Сарматии Европейской. Первой тут перед нами лежит Руссия, некогда называвшаяся Роксоланией.[235] Восточный край ее прилегает к реке Танаису и Меотидским болотам, отделяющим Азию от Европы. В давние века у реки Танаиса жили аланы, а за ними к югу роксоланы. Эти народы были совершенно уничтожены и погибли, а теперь там видны лишь широко раскинувшиеся степи, где изредка встречаются звери да козаки или бродяги, как выше сказано. Дальше к югу есть еще кое-какие остатки черкесов (Circassorum). Это весьма дикий и воинственный народ, по происхождению и языку — русские. Далее есть замок, называемый Очарков, выстроенный во владениях литовцев императором перекопских татар, а еще далее, приблизительно в двух милях к югу от Очаркова, находится Дзассов (Dzassow). Там был замок, но он разрушен до нашего времени. От Дзассова до Бялыгрода, занятого турками, шесть миль.[236] Затем к западу идет Подолия, граничащая на юге с Молдавией и Валахией, а на востоке с татарскими степями и Таврическим островом. Это — плодороднейшая страна, весьма богатая хлебом и медом. Хотя там лишь грубо обрабатывают землю, вспахивают мало и неглубоко, а сеют поверху, пшеница родится сама три года подряд только потому, что при сборе хлеба во время жатвы некоторое количество зерен оставляют рассыпанным по земле, чтобы они взошли на следующий год без обработки и вспашки поля.

Трава на пастбищах так быстро и так обильно там всходит и растет, что в три дня вырастает выше сажени,[237] а в немного больший срок опутывает и скрывает плуг, забытый в травянистых местах.

Пчелиные рои там кладут мед не только на пчельниках и в дуплах деревьев, но и на берегах рек и на земле. Часто, когда прилетает новый рой и начинает истреблять старых пчел, поселяне убивают налетевшую массу или топят в воде, чтобы попрежнему жили и мед носили старые.

Далее, у Сарматских гор, живет народ русский (Rutenorum), во главе которого стоят знатные люди из поляков — в Коломые, Жыдачуве (Zidaczow), Снятине, Роатине, в Буско и пр. У этих же гор находятся округа — Галицийский (Haliciensis), некогда называвшийся Галлицией (Gallicia), и Премысльский, а среди гор Сарматских — округ Саноцкий. По направлению к центру Руссии лежит Львовская (Leopoliensis) земля, а в ней хорошо укрепленный город того же имени с двумя замками — верхним и нижним. Это — столица Руссии. К северу идут округа Холмский, Луцкий и Бельзенский. [Львовская же] земля в центре.[238]

Ограничена Руссия — с юга Сарматскими горами и рекой Тирасом, которую жители называют Днестром (Niestr); с востока — Танаисом, Меотидами и Таврическим островом; с севера — Литвой, с запада — Польшей.

Знаменитая река Борисфен, называемая жителями Днепром (Dinepr), течет из Московии, проходит через Литву и Руссию под Смоленск и Киев. В нее впадает начинающая у города Хмельника на западе река Буг (Boh).[239] Пройдя около трехсот германских миль, Борисфен впадает в Понтийское море.

Русская земля, будучи и вообще плодородной, особенно богата медом и медоном, питьем из меда. Привозят туда и вино из Паннонии, а также из пограничных Молдавии и Валахии, привозят и греческое крепкое вино из Греции; пива у них вдоволь.

Страна богата конями, быками и стадами овец, имеет воск в большом количестве, изобилует мехами куниц, белок, лисиц и бычьими кожами. Она обильно орошается реками имеет много рыбных вод, так что, где только есть вода, там в ней и рыба. Рыбу не разводят у руссов в прудах и рыбных садках, а повсюду там, где есть вода, в ней появляется рыба, посылаемая, как говорится, с небесной росой, без всяких людских забот и без разведения.

В Львовском округе есть достойные упоминания большие щуки (lucei), легко делящиеся на куски полосами.

Руссия изобилует пахучим тростником в местах поближе к Танаису и Меотидским болотам, а также ревенем — там же и в Литве, да и еще многими травами и кореньями, не встречающимися в других местах. Русская земля повсюду изобилует красящими растениями, в массе там встречающимися, но тогда как в прежнее время их вывозили оттуда в итальянские города Геную и Флоренцию, теперь лишь небольшую часть их собирают, и почти все напрасно гибнет несобранным.[240]

В Холмском округе, срубленные и лежащие на земле сосновые ветви в течение года или двух превращаются в кремнистые камни.[241] Там много мела или белой земли, ввозимой к нам. Есть и соль; ее в сухое время собирают на озере Качибейском, а так как недалеко оттуда находится татарский замок Очарков, то иногда возчиков соли перехватывают и берут в плен татары, вместе с двумястами, а то и тремястами возов. В Премысльской земле и в Дрогобыче варят соль, собирают и хранят ее кусками и определенными мерами.[242]

В Руссии много вероисповеданий. Есть христианская религия, подчиненная римскому первосвященнику. Это господствующая и преобладающая, хотя представители ее немногочисленны. Другая вера, русская, следующая греческому обряду, более распространена и охватывает всю Руссию. Третья вера — иудейская; ее сторонники иудеи — не ростовщики, как в христианских землях, а ремесленники, земледельцы или крупные купцы, часто держащие в своих руках общественные подати и налоги.

Четвертая вера — армянская, преимущественно в городах Каменце и Львове. Армяне — весьма опытные купцы, доходящие с товарами до Каффы, Константинополя, египетской Александрии, Алькаира и стран Индии.

В одежде и церковной службе русские следуют грекам. У них есть свое письмо и алфавит по образцу греческого, очень с ним сходный. Евреи пользуются еврейским письмом и грамотой; занимаются также и науками — астрономией и медициной.

Армяне имеют свой обряд и свое письмо. Из святых они больше всего чтут апостола Фаддея, утверждая, что он обратил армян в христианство. Затем они почитают и святого божьего апостола Варфоломея, через которого, как сами говорят, они восприняли много правил веры.

У них великолепные и чрезвычайно красивые принадлежности богослужения — накидки и орнаты, не разрезные, а совершенно круглые; книги, чаши и прочая прекрасная утварь древних христиан.

Что касается духовных властей и пастырей христианских, то во главе их стоит во Львове русский и литовский митрополит. Ему подчинены епископы — киевский, каменецкий, премысльский, холмский, луцкий и медницкий. У русских глава — киевский митрополит (Киев некогда был столицей Руссии). Ему подчинены владыки (wladicas) и епископы греческого обряда в Молдавии и Валахии, вплоть до реки Гистра или Дуная, а в Руссии — епископы: во-первых, холмский, затем во владениях литовцев — владимирский, или брестский; третий пинский или туровский (Mrowski), четвертый полоцкий, пятый луцкий, шестой смоленский и все вообще другие владыки и епископы в землях москов и в северных землях, им подвластных.[243] Исидор, бывший киевский митрополит, по языку и образованию ученейший грек, во время папы Евгения IV прибыл поездом в сто лошадей на Флорентийский собор, и, добившись унии с Римской церковью, вернулся в Руссию, но когда он стал там проповедовать подчинение Риму, московиты лишили его сана и предали смерти.[244]

Русские следуют учению греческих докторов и богословов, преимущественно Василия Великого, Григория Назианзина и Иоанна Златоуста. Григория Назианзина они называют на своем языке богослов (bogoslow), что по латыни значит славящий бога. Они признают и нашего святого Григория, папу римского, особенно его книги Морали, читают его в переводе и на своем языке зовут беседник (biesiednik), что значит оратор, проповедник или советник.

В русских церквах при богослужении читают и поют на сербском, то есть славянском языке; в армянских церквах — на армянском языке; в иудейских синагогах молятся на еврейском языке. Христиане же римского обряда поют, молятся и читают на латинском языке.

Надо заметить также, что на реках Руссии и Литвы, особенно на Борисфене и Буге, называемом Гипанисом, в летнее время размножаются поденки — черви и летающие насекомые, с четырьмя, а иногда и шестью крыльями: рождаются и появляются утром, около полудня бегают по воде или летают над берегами, а при заходе солнца гибнут. О них говорит Аристотель, во-первых, в истории животных и затем в Проблемах, а также медики, трактуя об однодневной лихорадке.[245]

Глава вторая. О Литве и Самагиттии.[246]

Великое княжество Литовское — весьма обширная область. В ней много князей литовских и русских, но один глава и монарх, которому подчинены все прочие. Он именуется вообще великиим князем Литовским.

Старинные историки, рассказывая о древности, говорят, что некие италийцы, оставив Италию из-за несогласия с римлянами, пришли в землю Литовскую н дали ей имя родины — Италия, а людям — название италы; у позднейших земля стала называться, с приставкой буквы л в начале — Литалия, а народ литалы.

Русские же и поляки, их соседи, еще более изменяя эти имена, вплоть до сего дня называют страну Литвой (Lithuaniam), а народ литовцами (Lithuanos).

Они сперва основали город Вильно (высота полюса там 57°) и по имени Вилия, вождя, с которым пришли в те края, назвали его Вильно, а рекам, текущим вокруг города, по имени того же вождя, дали имена Вилия и Вильна.

Самагиттию они так называют на своем языке потому, что у них это значит нижняя земля. Некоторые невежественные в истории люди вздумали производить название Литвы от lituo, то есть рога или охотничьей трубы потому будто бы, что в той области много охотятся, но это скорее создает внешнее впечатление, чем говорит об историческом происхождении.

Народ литовский в былые годы считался у русских до того темным, презренным и жалким, что Киевские князья, по бедности его и скудности почвы, требовали у него, и то лишь как знак покорности, дань в виде поясов и коры.[247] Так было, пока Витенен, вождь литовцев, не поднял восстания против русских и не сделался князем своих соотечественников.

Напав хитростью на русских князей, он разбил их и постепенно до того усилился, что подчинил их себе и заставил платить дань, которую сами литовцы в течение многих поколений платили русским. Позднейшие преемники Витенена не раз делали воровские, по волчьи неожиданные набеги на соседние народы Руссии, Пруссии, Мазовии, Польши и грабили их, пока наконец князь Мазовецкий Конрад не призвал на помощь братьев крестоносцев тевтонского ордена св. Марии.[248] Завоевав Пруссию в непрерывных боях, они пошли на самагиттов и литовцев и стали наносить им поражение за поражением, брать в плен и теснить осадами. Наконец, они добрались и до князей литовских, Ольгерда и Кейстута.

Ольгерд был великим князем Литовским, а Ягелло — сын его впоследствии крещенный, названный Владиславом и коронованный, как Польский король.

Кейстут, брат Ольгерда, величайший враг и преследователь христиан, в войне с тевтонскими крестоносцами в Пруссии трижды был взят в плен и трижды, против всякого желания крестоносцев, удивительной уловкой освобождался от оков и ухитрялся бежать. Сыном этого Кейстута был Витавд (Vitawdus) или Витольд, князь замечательной доблести. Под покровом мира, Ягелло, он же впоследствии Владислав, захватил в плен Кейстута с сыном его Витавдом; Кейстута убил в тюрьме, а Витавда заключил в оковы. В конце концов, сильно стесненный крестоносцами и христианскими войсками, Ягелло, по милости божией, склонился на сторону поляков, принял, вместе со своими восемью братьями, христианскую веру, омывшись в воде крещения и был коронован, как Польский король. В 1386 году в четверг четырнадцатого февраля, в день св. Валентина, он взял в жены Гедвигу, знатную и прекрасную дочь Людовика, короля Венгерского и Польского.[249]

Названный король Владислав, как и обещал, стал думать и прилагать усилия, чтобы освободить народ литовский от мрака заблуждения и идолопоклонства. Взяв с собой Бодзанту, архиепископа гнезненского, много служителей церкви и монахов, а также королеву Гедвигу, Семовита и Иоанна, князей Мазовецких, Конрада, князя Олесницкого, и многих баронов, в 1387 году он вступил в Литву и предпринял крещение литовцев.[250]

Литовцы искони почитали, как божества, огонь, лес, ужей, змей, особенно огонь, который непрерывно поддерживался подкладывавшим дрова жрецом, на их языке называвшимся зинц (zincz). Леса и рощи они считали священным обиталищем богов, а ужей и змей в иных домах кормили и чтили, как домашних богов.

Так вот король Владислав велел на глазах у варваров в городе Вильне погасить огонь, почитавшийся священным, разрушить храм и алтарь, где приносились жертвы; леса — срубить, а змей — умертвить. Хотя варвары и оплакивали истребление своих ложных богов, но не осмеливались даже роптать против короля и удивлялись только тому, что поляки, оскорбляющие их святыни — огонь, леса и змей, остаются совершенно невредимыми, чего не бывало в таких случаях с ними самими.

После того как идолы были таким образом истреблены, польские священники, а больше всего сам король Владислав, знавший местный язык, в течение нескольких дней учили народ литовский правилам веры и господней молитве, очищая его водой крещения.

Кое-кому из народа, по принятии ими крещения, благочестивый король Владислав жаловал новую шерстяную одежду, привезенную из Польши, и вследствие этой дальновидной щедрости, когда молва о ней распространилась, грубый и оборванный народ, довольствовавшийся до тех пор холстом, стал толпами стекаться со всей области, чтобы, крестившись, получить шерстяное платье.

Так как было бы неимоверно трудно крестить отдельно каждого верующего, то по приказу короля всю массу народа делили на отряды и, в надлежащей мере окропив освященной водой всех людей каждого отряда, давали одному отряду и всем, кто к нему принадлежал, имя Петр, другому — Павел, третьему — Иоанн и т. д. Женщинам, поделенным также на отряды, давались имена Катерина, Маргарита и т. д., по всему числу отрядов. Воинов крестили отдельно.

Кроме того, король Владислав основал в Вильне кафедральную церковь имени св. Станислава, патрона Польши, а главный алтарь ее поставил на том месте, где прежде горел огонь, ложно считавшийся вечным, чтобы языческое заблуждение стало всем очевидным. В той же виленской церкви он поставил епископом Андрея Василия (Vazilo). Это был человек выдающейся добродетели, по национальности — поляк знатного рода — из дома Ястребов, по обету — монах ордена миноритов, духовник королевы Венгерской Елизаветы, замечательный проповедник и епископ Серета.[251]

По настоянию того же короля Владислава, и Самагиттия приняла веру христову и крещение.

Знакомясь с этой областью и ее населением, надо заметить, что Самагиттия — северная и морозная область, граничит с Литвой, Ливонией и Пруссией, окружена лесами, холмами и реками, делится на округа: Ирагола, Медники, Хроссе, Розена, Видуки, Велюня, Кельтини, Четра.[252] Жители области — высокого роста, дикие и некультурные, довольствуются простой и скудной пищей, жажду обычно утоляют водой, а изредка пивом или медом (medone). Они не имели и не знали в то время ни золота, ни серебра, ни меди, ни железа, ни вина. У них позволялось одному иметь нескольких жен и брать в жены — по смерти отца мачеху, а по смерти брата — его жену.

Там вовсе не строят изб или приличных зданий, а строят только шалаши из бревен и соломы, удлинненные, растянутые посредине и суженные на концах. Сравнительно широкое внизу, такое сооружение, постепенно по мере надстройки суживается и становится наиболее похоже на дно [опрокинутой] лодки или шлем. На верхушке делается одно окно, дающее свет сверху, а под ним очаг — для приготовления и варки пищи, а также для защиты от холода, в котором цепенеет эта область большую часть года. В таком доме они живут с женами, детьми, рабами, рабынями, скотом мелким и вьючным, хлебом и всякой утварью.

Народ этот очень склонен ко всяким пророчествам и гаданиям. Главным божеством самагиттов был огонь, который они считали священным и вечным. Такой огонь на хребте высокой горы над рекой Невязой (Newiasza), поддерживался особым жрецом, постоянно подкладывавшим дрова.

Придя туда, король Владислав поджег башню, в которой это было, а огонь разбросал и погасил. Затем, с помощью своих воинов-поляков, он срубил леса, почитавшиеся у самагиттов святыней и обителью богов по слову поэта: «Жили боги в лесах».[253] Самагитты находились в таком помрачении ума, что для них святыней были и эти леса, и птицы или звери, в них живущие, и все, что входит туда. У того же, кто причинял насилие растительности, зверю или птице, хитростью демонов искривлялись руки или ноги.[254] Вот почему варвары были в величайшем удивлении, что поляки, вырубавшие священный, по верованию самагиттов, лес, не испытывали никакого ущерба, похожего на то, что сами они часто терпели в таких случаях.

У них в названных лесах были костры, распределенные по семьям и домам: там они сжигали трупы близких и родных вместе с конями, седлами и лучшей одеждой. У такого рода костров они ставили еще скамьи из коры и клали на них еду, сделанную из теста наподобие сыра, а на костер лили мед (medonem) в тщетной надежде, что души умерших, чьи тела там сожжены, придут ночью и будут есть эту пищу.

Сверх того, в первый день октября у самагиттов совершалось в этих лесах величайшее торжество: со всей области стекался туда народ обоего пола, при чем каждый приносил пищу и питье, соответственно своему состоянию. Несколько дней они угощались принесенным и, каждый у своего костра, делали приношение своим ложным богам, особенно же богу, называвшемуся на их языке Перкун, то есть гром.

Так как никто из священников не знал самагиттского языка, то король Владислав научил народ сначала молитве Отче наш, потом Символу и велел омыться в воде крещения. Один из старших среди самагиттов ответил за всех: «Яснейший король, с тех пор как наши неподвижные и ленивые боги были уничтожены польским богом, мы покидаем их и их святилища и присоединяемся к более сильному твоему богу и богу поляков». Так они были крещены.

Король основал в Медниках кафедральную церковь в честь и во имя св. мучеников Александра, Феодора и Эвантия, а в других местах — приходские церкви, назначив им достаточное содержание.

Первым епископом медницкой церкви поставлен и посвящен был алеман по происхождению, но уроженец Вильны, Матфей, потому что он знал литовский и самагиттский язык.[255]

В первое время насаждения христианства, когда магистр Николай Вензык, брат ордена предикаторов, королевский проповедник, говорил однажды самагиттам через переводчика о вере, о сотворении мира и падении первого человека Адама, один из самагиттов, не удержавшись, прервал речь проповедника и сказал: «Лжет этот священник, светлейший король! Он рассуждает о сотворении мира, а сам не старый человек. Ведь многие среди нас старше его годами и перешли уже за сто лет, но и они не помнят ни о каком сотворении, а рассказывают, что солнце, луна и прочие светила всегда так же двигались и светили».

Король Владислав велел ему замолчать и объяснил, что магистр Вензык не утверждал, будто сотворение мира началось в его время, а говорил, что повелением божьим оно произошло много ранее, то есть шесть с небольшим тысяч лет тому назад.

Король Владислав поручил великое княжество Литовское и Самагиттское двоюродному брату своему, Александру Витольду, и тот, человек энергичный и смелый в бою, присоединил к Литве княжество Псков, называемое Плесковией, а затем — другое княжество Новгородское, называемое Нугардией. Он подчинил своей власти и третье княжество — Смоленское.[256]

Установив мир кругом, он проник на восток, напал на татарскую орду, пригнал в Литву массу татар и расселил там в определенной местности, где они остались и до сего дня.[257]

Собрав затем сильное войско, он вновь направился в Татарию, перешел реки и 14 августа достиг широко открытой равнины близ реки Ворсклы. Там его встретил, с громадным, бесчисленным множеством татар Заволжский император Темир-Кутлу, которого писатели называют Темерланом. Начались с обеих сторон переговоры о перемирии и мире, но соглашение никак не принималось татарами. Поэтому Витольд, по совету своих, отошел в тыл со своими телохранителями и бежал в Литву, а войско его, подавленное бесчисленной массой татар, было совершенно уничтожено.[258]

Между тем король Римский Сигизмунд, чтобы бросить искру раздора между Витольдом и братом его Владиславом, королем Польским, обещал Витольду корону и убедил его стать королем Литовским.[259]

Когда, однако, корону везли по сравнительно безопасным местам Марки и Пруссии, знатные люди Великой Польши воспротивились этому: установив стражу и разослав разведчиков, они подстерегали и поджидали послов Римского императора в местности, называемой Тужагора (Turzagora).

Те, однако, вовремя узнав об этом, в страхе вернулись назад, а Витольд, когда получил это известие, от тоски и от появившегося у него между лопатками карбункула кончил жизнь и княжение в 1430 году.

По смерти Витольда, король Польский, Владислав Ягелло, поставил вместо него князем Литовским и инвестировал своим кольцом брата своего Свитригелла, но тот, забыв о благодеянии, поднял смуту и начал войну против Владислава Ягелло. Вследствие этого король Владислав поручил князю Сигизмунду из Стародуба (Starodup) отнять княжество Литовское у Свитригелла.

В то время над княжеством Литовским появилась небольшая комета. Князь Сигизмунд Стародубский изгнал Свитригелла и овладел великим княжеством Литовским.

Этого Сигизмунда через несколько дней убил князь Иван (Iwan) Чарторийский, по происхождению и вере русский. Дело в том, что к шатру князя Сигизмунда повадилась ходить медведица; русские стали, как делала медведица, толкаться и тереться о дверь шатра. Князь, услышав, подумал, что это медведица, открыл дверь и пал под ударами русских.

Эней Пиколомини писал, что убит был не Сигизмунд, а Витольд, обманутый своими, как рассказано, под видом медведицы, но тут он доверился неосведомленным рассказчикам и писал неверно.[260]

В силу такого же заблуждения он много ложного написал о Литве и о Польше, а позднейшие историографы, ошибочно следуя его ошибкам, не постыдились письменно передавать, в качестве истины, нелепости самого Энея, говоря о нравах народов и о никогда не виданных местах, нечто совершенно иное, чем было и есть на самом деле. Опыт прошлого и настоящего обличает в невежестве и его и их всех, пишущих вопреки действительности.

Казимир, третий сын Владислава Ягелло, был преемником князя Сигизмунда Стародубского на великом княжестве Литовском и правил почти пятьдесят лет.

В самые последние годы его правления князь москов Иван (Iwan) отнял и присвоил себе княжество Новгородское, иначе называемое Нугардией или Новогардией.[261]

После Казимира в Литве правил четвертый сын его Александр, при котором вышесказанный Иван, князь москов, захватил княжество Можайское (Mozaisensem), имеющее в длину семьдесят миль и столько же в ширину а также сорок крепостей.[262]

По смерти Александра, на княжество Литовское был избран нынешний Сигизмунд, а в его правление князь Московии Василий (Vasylo) завоевал и занял княжество Псков, называемое Плесковией, и Смоленское княжество.[263]

Глава третья. Об обширности великого княжества Литовского и о находящемся там.

Протяженность великого княжества Литовского такова: от Балтийского или Прусского моря до Вильны, столицы Литвы, 60 миль, от Риги же до Вильны прямым путем 70 миль, а если идти, как ходят обычно, через Полоцк (Poloczko), то от Риги на Вильну будет сто миль. Затем — от Вильны к Киеву сто миль. От Киева до слияния рек Днепра и Буга, называемых у греков Большим и Малым Бирисфеном, десять дневок, что составляет 70 миль. Там когда-то стоял замок Дзассов, ныне разрушенный, и там теперь конец владений литовских, тогда как раньше они простирались до Бялыгрода, называемого у латинов Белым Замком. Его захватили и владеют им турки, а кругом в степях живут татары.

Таков рассчет расстояний по направлению к югу или, лучше сказать, к юго-востоку. Считая же поперек: от Парчова и границ Литвы к Вильне — 80 миль, а от Кракова по той же дороге до Вильны — сто двадцать миль. От Вильны до Смоленска — сто миль, от Смоленска до Москвы (Moskwam, Moscouiam), города москов, сто миль — все разумеются большие германские мили.[264]

Первый и главный город в Литве — Вильна. Величиной она такова же, как Краков с Казимирией, Клепардией и всеми пригородами, но дома там не стоят подряд, как в наших городах, а зачастую разделяются садами и огородами. В Вильне есть два каменных замка, верхний — на горе, нижний — в долине.[265]

Новгород (Nowygrod), который латины называют Нугардией или Новогардией, был владением великого княжества Литовского, завоеванным князем Витольдом.[266]

По обширности Новгород немного больше, чем Рим, так как Рим в окружности имеет тридцать две италийских мили, что составляет шесть миль германских с остатком в две италийских мили. Новгород же имеет целых семь миль, то есть 35 италийских. Здания в Новгороде деревянные, а в Риме каменные.

Новгород отстоит от Балтийского моря, примерно на две или на три мили.

Купцы там были, да и до сих пор есть богатейшие, при том настолько, что у каждого близ столовой есть кранц (krancz), то есть хранилище со сводом [подвал], в который бросают без счета золото, серебро и добытые драгоценные вещи.

Вот почему, когда Иван, то есть Иоанн, князь Московский, в 1479 году отнял Новгород у великого князя Литовского Казимира, он и мог захватить сразу эти новгородские сокровища и увезти в Московию до трехсот возов, до верху полных только золота, серебра и драгоценного жемчуга.[267]

В этом же Новгороде издавна стали постоянным несчастьем убийства и грабежи: часто, при обнаружении или обвинении какого-нибудь преступника, начинали бить в колокол совета (pretorii), где сидели, в качестве судей, сто сенаторов, все длиннобородые, по обычаю родины. Народ, услышав звон колокола, сбегался со всего города, при чем каждый хозяин захватывал два камня в руки, а сыновья его по столько же. Когда сенаторы выносили обвинительный приговор преступнику, близ стоящие осыпали его камнями и убивали, а затем шумной толпой бежали к дому убитого и разграбляли все его имущество. Дом с участком затем продавался, а деньги конфисковались в пользу государства.

Иван, вышесказанный князь москов, захватив в свою власть Новгород, поставил на пяти известнейших улицах города пять командиров с воинами для подавления и предотвращения обычных беспорядков, нападений и грабежей.[268]

В Новгороде есть замок, называемый Децен (Deczen). В нем находится главная церковь святой Софии, то есть Спасителя. Крыта она блестящими золотыми пластинками. В том же Новгороде есть семь монастырей чернцов (czyrnkorum), то есть черных монахов устава св. Василия, и отстоят они друг от друга приблизительно на полмили. В первом монастыре св. девы Марии — тысяча монахов, в другом — св. Георгия — семьсот, в третьем — шестьсот, в четвертом — четыреста, а соответственно и в других монастырях.[269]

Много там и церквей разных святых: одному св. Николаю, из всех святых у русских наиболее чтимому, посвящено столько церквей, сколько дней в году.

Высота полюса в Новгороде шестьдесят градусов, и летом, около времени летнего солнцестояния, после захода солнца и вплоть до восхода бывает так светло, что мастера — портные, сапожники и прочие ремесленники имеют возможность шить и работать.

За Нугардией к северу, вплоть до Северного океана, лежат Швеция (Suecia) и Финляндия (Filandia).[270]

Замечательный город Псков, каменный и большой, меньший, впрочем, чем Новгород, примыкает к Московии и Литве. Латины называют его Плесковией. Жители его по языку и религии — все русские, бороды не бреют, волос на голове не стригут, но одежду носят совсем немецкую.

Земля Псковская имеет тридцать каменных замков — по направлению к Ливонии, каких нет ни в Московии, ни в Литве. Всего же земля Псковская имеет в длину шестьдесят миль, а в ширину сорок.

Василий (Vassilo), нынешний князь Московии, благодаря изменнической сговорчивости старейшин, захватил Псков и ныне владеет им. Он снял колокол, по которому весь город собирался наказывать преступников. Вопреки договору и собственным обещаниям, Василий увел владыку, то есть местного епископа, а также много знатных людей и граждан псковских и поселил их в городе Москве и в других местах Московии.[271]

Далее, по направлению к востоку находится замок и большой город Полоцк (Poloczko), принадлежащий к княжеству Смоленскому, а владеет им великий князь Литовский.

За ним к востоку — замок и город Смоленск, выстроенный из дуба и защищенный глубокими рвами. Земля же или княжество Смоленское имеет в длину шестьдесят или семьдесят германских миль.

Язык литовский имеет четыре наречия. Первое наречие яцвингов (Iaczwingorum), то есть тех, что жили около Дрогичинского замка, но теперь остались лишь в небольшом числе. Другое — наречие литовское и самагиттское. Третье — прусское. Четвертое — в Лотве или Лотиголе, то есть в Ливонии, в окрестностях реки Двины и города Риги. Хотя все это — один и тот же язык, но люди одного наречия не вполне понимают другие, кроме бывалых людей, путешествовавших по тем землям.[272]

Этот четвероязычный народ во времена идолопоклонства имел одного великого жреца, которого звали Криве. Жил он в городе Ромове (Romouae), названном так по имени Рима, так как этот народ гордится своим происхождением из Италии, и действительно в его языке есть некоторые италийские слова. Об этом Криве и городе Ромове можно прочесть в легенде о святом епископе и мученике Адальберте.[273]

Заметим, что в Пруссии теперь лишь немногие говорят по-прусски: туда проникли польский и немецкий языки. Также и в Литве — местный язык употребляют немногие Крестьяне, потому что туда проник немецкий. В Самагиттии же, имеющей в длину 50 миль, и в Литве, имеющей 30 миль, в деревнях говорят по-литовски, большею же частью употребляют польский язык, так как и в церквах священники проповедуют там по-польски. Сверх того заметим, что весь этот четвероязычный народ по вере подчиняется римской церкви, а в других окрестных провинциях, в Новгороде, Пскове, Полоцке, Смоленске и затем к югу за Киев живут все русские, говорят по-русски или по-славянски, держатся греческого обряда и подчиняются патриарху константинопольскому.

Кроме того в княжестве Литовском около Вильны есть и татары. У них есть свои деревни, они возделывают поля, как и мы; занимаются ремеслами и возят товары; по приказу великого князя Литовского все идут на войну; говорят по-татарски и чтут Магомета, так как принадлежат к сарацинской вере.

Затем, в Литве есть евреи, особенно в городе Троки. Они занимаются ремеслами и торгуют, ведают общественными податями и службами, а ростовщичеством не занимаются.[274]

Теперь скажем о реках. С восточной стороны литовские владения имеют границей реки Оскол, Югру, Донец, то есть Малый Дон или Малый Танаис, при чем эти все и множество других рек текут в Танаис. В литовских владениях на сырой равнине из болот в чаще леса за замком Вязьма (Vesnija), который занят нынешним князем Московии Василием (Vassilo), берет начало Днепр или Борисфен и течет под Смоленск и Киев.[275] Пройдя примерно триста германских миль, он впадает в Понтийское море.

Другая река, Вилия, берет начало в тридцати милях к востоку от города Вильны, под виленским замком сливается с другой меньшей рекой, называемой Вильна (а исток ее считают в двух милях от названного города Вильна) и затем они вместе впадают в реку Неман (Niemen).

Река Неман течет очень извилисто, несет корабли с товарами и за замком Ковно впадает в Прусское море.

Большая река Двина (Dzwina) имеет истоки в Московии, а в литовских владениях протекает под замком Витебском и потом под Полоцком, Устье ее — около ливонского города Риги: там она и впадает в море.

Заметим, что три величайшие реки, Днепр, Двина и Волга, как раньше уже было сказано, имеют истоки неподалеку друг от друга. Они вытекают из лесистой и болотистой равнины, а не из Гиперборейских и не из Рифейских гор, да и вовсе не из гор, которых там нет. Только из-за старой выдумки греков стали много и пышно говорить о горах, будто бы там существующих, и о том, что с них текут вышеуказанные реки, а уже вслед за этим и историки, и космографы, и поэты начали, не зная дела, писать и петь о них, тогда как нет их там нигде, и вся область, откуда те реки текут, представляет собою равнину.

Днепр, то есть Борисфен, течет на юг и впадает в Понтийское море. Большая река Двина, вытекая из Московии и идя к западу через владения литовцев и через Ливонию, близ города Риги впадает в Балтийское море. Волга, величайшая из рек, также имеет начало в Московии и течет на север; затем, повернув на восток, на далеком расстоянии огибает Танаис; наконец поворачивает к югу, проходит через Скифию или Азиатскую Сарматию и степные равнины татар и впадает в Эвксинское море, разделившись на двадцать пять больших рек.

Танаис в Татарии находится от Волги на расстоянии шестинедельного пути или, по крайней мере, при очень быстром передвижении, трех-четырехнедельного.

В Литве и Московии много и других крупных рек и озер, куда в бесчисленном множестве впадают малые реки и ручьи.

Все они в высшей степени обильны рыбой. В тех странах везде, где есть вода, есть и рыба, при том более вкусная и приятная для еды, чем в наших областях. Рыбных садков и прудов с искусственно разводимой рыбой там не устраивают за ненадобностью.

В княжестве Литовском хлеб у крестьян весьма черный, не просеянный, из ржи или ячменя вместе с отрубями, а у господ и власть имущих пекут вкусный совсем белый хлеб из чистого сорта пшеницы.

Вина у них нет, кроме привозного, преимущественно рейнского, да есть еще кое-где ввозимое из западных стран по Германскому и Балтийскому морю. У них много меда (medone), густого и жидкого, сваренного разными способами. Его пьют для подкрепления и опьянения.[276]

Пиво они варят по-разному и из разного зерна, то есть из пшеницы, ржи, ячменя, овса, проса и проч., но оно невкусно. Простой народ всегда пьет воду. Оливы, а также, сладкие и нежные фрукты там не растут, так как страна холодна и морозна.

Скот у них самый разнообразный, а диких зверей больше, чем во всем христианском мире.

Рощи, пустыни и леса в этой стране огромны: они тянутся иногда на десять, пятнадцать и даже двадцать пять миль. По окраинам пустынь и лесов встречаются деревни и жители. Так как леса там большие, то во множестве попадаются и ловятся крупные звери: буйволы и лесные быки, которых они на своем языке зовут турами или зубрами (zumbrones); дикие ослы и лесные кони, олени, лани, газели, козы, кабаны, медведи, куницы, белки и другие породы зверей.

Кроме того там много птиц, и между прочим, хотя виноградников там нет, прилетают дрозды, жиреют и бывают вкусны для еды.

Еще есть в Литве и Московии весьма прожорливое и бесполезное животное, не встречающееся в других местах, по имени россомаха. Величиной она с собаку, с кошачьей мордой, телом и хвостом похожа на лисицу, черного цвета; питается трупами. Найдя труп, так наедается, что раздувается и растягивается, как барабан. Тогда она ищет тесное и узкое место между деревьями, входит туда, протискиваясь с усилием, чтобы насильно съеденное, насильно и извергнуть. Потощав таким образом, снова бежит к трупу и снова до отказа наедается, а потом опять повторяются те же усилия и возвращение к мертвецу, пока, наконец, она не покончит с ним, сожрав его совершенно.[277]

Может быть, природа создала в тех странах столь ненасытное животное в укор людям, страдающим такою же прожорливостью.

Дело в том, что там, когда знатные и богатые начинают пировать, то сидят с полудня до полуночи, непрерывно наполняя брюхо пищей и питьем; встают из-за стола, когда велит природа, чтобы облегчиться, и затем снова и снова жрут до рвоты, до потери рассудка и чувства, когда уже не могут отличить голову от зада.

Таков гибельный обычай в Литве и Московии, а еще более бесстыдно существует он в Татарии.

Есть еще в тех странах — в Литве, Московии и Татарии — исконный обычай продавать людей: рабы продаются господами, как скот, и дети их и жены; мало того, бедные люди, родившиеся свободными, не имея пропитания, продают своих сыновей и дочерей, а иногда и сами себя, чтобы найти у хозяев какую-нибудь, хоть грубую пищу.[278]

Глава первая. О Московии.[279]

Московия — страна весьма обширная в длину и ширину. От Смоленска до города Москвы сто миль, от Москвы до Вологды сто миль (а Вологда — область, и река, через нее текущая, зовется тем же именем); от Вологды до Устюга (Usczuga) сто миль, от Устюга до Вятки сто миль: эти четыреста миль все — Московия, и речь там повсюду русская или славянская. Далее — от Вятки до Пермской области сто миль, отсюда до земли Вагульской (Vahulczka) тридцать миль, а эта последняя граничит со Скифией.

Эти области подчинены князю Московии, а если прибавить сюда земли, занятые тем же князем Московии на севере и востоке, Югру и Корелу, лежащие в Скифии, то будет всего пятьсот больших германских миль. Впрочем, московиты считают не милями по-нашему, а верстами, и верста составляет пятую часть германской мили. Таким образом, от города Москвы до города Владимира (Vlodimiria) считают семнадцать германских миль, оттуда до Устюга пятьсот верст и от Устюга до Югры еще пятьсот верст.[280]

В Московии много княжеств. Есть княжество или земля Московия, откуда на войну выходит тридцать тысяч знатных бойцов, а селян — шестьдесят тысяч. Есть и княжество или земля Тверская, откуда на войну выходит не менее сорока тысяч вооруженной знати. Столица этого княжества называется Тверь (Twerd). Это большой деревянный, выстроенный из бревен город. Там сто шестьдесят деревянных церквей и замок, тоже деревянный, а в нем девять молелен или церквей. Главная из них — церковь Спасителя — каменная. Под городом и замком протекает широчайшая река Волга.

Княжество Холмское (Chelmski), откуда выходит семь тысяч бойцов, княжество Зубцовское — с четырьмя тысячами воинов и княжество Клинское, дающее две тысячи бойцов, причисляются к Тверской земле.[281]

Затем княжество Кубенское, имеющее в длину тридцать миль, княжество Ярославское, имеющее сорок миль протяжения, княжество Шугерское, простирающееся на двадцать миль; княжество Шаховское, имеющее в длину тридцать миль — считая все в московских мерах длины.[282]

Далее княжество Рязанское, откуда выходит пятнадцать тысяч бояр или знатных воинов. Оттуда берет начало знаменитейшая река Танаис.

Княжество Суздальское и многие соседние с ним опустошены и разорены татарами.

Есть там и татарская земля, подвластная московскому государю, по имени Козанская орда, выставляющая 30 тысяч бойцов.[283] Находится она в степях, близ замка Козан, который принадлежит князю Московии и омывается большой рекой Волгой.

Москва — столица Московии. Это довольно большой город: вдвое больше тосканской Флоренции и вдвое больше, чем Прага в Богемии. Я говорю о существующей Праге, а не о Праге, которую некий новый историк ложно представил громадным городом, протяжением в три дня пути. Это — басня.

Москва вся деревянная, а не каменная.[284] Имеет много улиц, при том, где кончается одна улица, не сразу начинается другая, а в промежутке бывает поле. Дома также разделены заборами, так что непосредственно не примыкают друг к другу. Дома знати большие, дома простых людей низенькие.

По середине города, под его замком течет река того же имени, что и город Москва. По величине она равна Мультаве в Праге или Арно во Флоренции.

Замок, находящийся на равнине в середине города, хороший каменный, такой же величины, как Буда в Венгрии, имеет три стрельницы, а считая вместе с ними, всего семнадцать больших башен, покрытых черепицей, но стена там всего одна.[285]

В этом замке шестнадцать церквей. Из них три каменных, именно св. Марии, св. Михаила и св. Николая, остальные из дерева. Княжеский дворец в этом замке каменный, выстроенный по итальянскому образцу, новый, но тесный и небольшой; три здания советов знати (curiae nobilium) тоже из камня, другие дома построены из бревен, избы все обычные жилые.[286]

Другие города москов меньше, и замки там меньше, и все сооружено из бревен.

Вообще область Московская равнинна; так же как Литва, богата рощами и лесами, водой и реками, рыбой и зверем, но севернее и холоднее Литвы, отчего и крупный и мелкий скот тут мельче и без рогов, как будто тоже из-за холода; люди же высокого роста и сильного сложения.[287]

Пьют они воду, а также мед (medonem) и квас (kwassecz), то есть напитки, приготовленные на закваске.

Пашут и бороздят землю деревом без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досушивают его, выдерживают до зрелости и молотят.[288]

Они часто употребляют горячительные пряности или перегоняют их в спирт, например, мед и другое. Так, из овса они делают жгучую жидкость или спирт и пьют, чтобы спастись от озноба и холода: иначе от холода они замерзли бы.

У них нет вина и растительного масла. Во избежание пьянства, государь запрещает под страхом лишения жизни держать в домах мед или другие опьяняющие напитки, кроме двух-трех раз в году с разрешения государя.

Монета у них серебряная чистого серебра, называется деньги (dzingis), бывает большей и меньшей величины, продолговатая, четырехугольная, а не круглая, не полированная и дурно выровненная.

Страна богата серебром и отовсюду охраняется стражей, чтобы не только рабы или пленные, но и свободные туземцы или пришлые не могли без княжеской грамоты выйти оттуда.[289] Но довольно об этом.

Рек в Московии очень много. Я перечислю некоторые более крупные, достойные упоминания.

Знаменитая река Танаис, у татар и московитов называемая Доном, имеет начало и истоки в Московии, точнее в княжестве Рязанском, на равнине бесплодной, грязной, болотистой и лесистой; идет на восток до границ Скифии и Татарии, затем поворачивает к югу и, дойдя до Меотидских болот, впадает туда.

Танаис по величине таков, сказал бы я, как тройной Тибр при впадении в Тирренское море за Римом, или вдвое больше Дуная около Буды. По учению астрологов Танаис той же длины, как река Нил в Египте, то есть около шестидесяти градусов в длину, и подобно тому, как Нил с юга течет в море у Александрии, так и Танаис с севера течет в Меотиды и море Понта.

Я уже сказал выше, что из Московии текут и другие большие реки, именно Двина, Волга и Днепр или Борисфен. Так как Московия область не гористая, а равнинная, то и названные реки имеют истоки в небольшом расстоянии друг от друга на лесистой и болотистой равнине.

Волга, наибольшая из них, по-татарски называемая Эдель, пройдя на север двести миль до Нижнего Новгорода (Nizni Nowygrod), (что значит Нижний новый замок) в земле Московии, соединяется там с большой рекой, текущей из середины Московии, по имени Ока (Осса). Восьмидесятью германскими милями далее Волга подходит к замку Козан, которым владеет князь Московии, и наконец к замку Сарай, принадлежащему Татарам.

Затем, повернув к югу, она впадает в Эвксинское море двадцатью пятью рукавами, подобными Тибру у Рима, а иногда и гораздо большими.[290]

Итак, достопочтенный отец, ты должен знать и, остерегаясь всех противоположных мнений, можешь утверждать, что вышеназванные реки имеют начало и истоки не в горах и не у их подножия, так как там нет никаких гор.

Знай, во-вторых, что Гиперборейских и Рифейских гор, откуда, по баснословным рассказам некоторых писателей, будто бы вытекают эти реки, нет ни в Московии, ни в других северных странах.

Правильно будет сказать, что это выдумки и что нет их нигде, а если уж настаивать на их существовании, то разве только в книге, в виде описания или рисунка, но не в действительности.

Знай, в-третьих, что в государстве москов, как и в землях турок, людей перебрасывают с места на место и из области в область для заселения, а на смену им посылают и размещают других.[291]

Знай, в-четвертых, что в Московии — одна речь и один язык, именно русский или славянский, во всех сатрапиях и княжествах.

Так, даже вогулы (Ohulci) и жители Вятки — русские и говорят по-русски. Они придерживаются одной веры и религии по образцу греческой. Все владыки (wladicae), то есть епископы (а их очень много), подчинены константинопольскому патриарху, получают от него утверждение и обязуются повиноваться ему.

Исключение представляют козанские татары. Признавая князя Московии, они, вместе с сарацинами, почитают Магомета и говорят на татарском языке.

Исключить надо также и иноземцев, живущих к северу от Скифии: они говорят на своих языках и наречиях и поклоняются идолам, как о том будет сказано в следующей главе.

Знай, в-пятых, что за областью, называемой Вятка, по дороге в Скифию, стоит большой идол, золотая баба (Zlota baba), что в переводе значит золотая старуха. Соседние племена весьма чтут его и поклоняются ему, и никто, проходя поблизости или гоня и преследуя зверя на охоте, не минует идола с пустыми руками, без приношения. Если нет приличного дара, то бросают перед идолом звериную шкуру или хоть волос, вытянутый из одежды, и, склонившись с почтением, идут дальше.[292]

Глава вторая. Об областях Скифии — Перми, Югре и Кореле, покоренных князем Московии.

За Московией на северо-востоке, на краю северной Азии, собственно называемой Скифией, находятся народы и области, подчиненные государю Московии, впервые покоренные князем Московским Иваном, а именно Пермь, Башкирия, Чиремисса, Югра и Корела.[293]

Пермь односложное слово, отсюда — земля Пермская, читая Пермская (Permska) двумя слогами. Эту область, почитавшую идолов, князь Московский Иван, около двадцати лет тому назад принудил принять крещение по русскому или греческому обряду. Он поставил там владыку, то есть епископа, по имени Стефана, но дикари, по уходе князя, содрали с него кожу заживо и умертвили. Князь, воротившись, побил их и снова поставил им другого главу, под духовной властью которого они и живут теперь вновь обращенными в христианство, следуя русскому схизматическому обряду.[294]

Другие выше упомянутые области коснеют в язычестве и идолопоклонстве, поклоняются солнцу, луне, звездам, лесным зверям и чему попадется; имеют свои языки и наречия: в Пермской земле — свое наречие, в земле башкир — свое, в Югре и в Кореле также свое.

В этих областях не пашут, не сеют, не имеют ни хлеба, ни денег, питаются лесным зверем, которого у них много, а пьют только воду. Живут они в чаще лесов, в шалашах, сделанных из ветвей.

Леса, порывающие эти страны, сделали людей дикими и звероподобными. Они, как и звери, не имеют разума, не носят шерстяных одежд, покрываются шкурами, грубо и просто сшивая вместе шкуры разных, каких случится, зверей: волчьи, оленьи, медвежьи, собольи, беличьи и другие.[295]

Так как они не знают металлов в своей стране, то в дань князю Московскому приносят не металлы, а шкуры лесных животных, которыми богаты.

Те, кто живут поближе к Северному океану, как югры и корелы, ловят рыбу, китов, морских коров и морских собак, которых называют вор-воль (vor vol); из кожи они изготовляют кнуты, кошельки и колеты, жир же сохраняют и продают.[296]

В Югре и Кореле есть кое-какие горы средней величины, а вовсе не чрезвычайной высоты, как некоторые думали и писали. На горы у океана, невысокие по всему северному его побережью, из моря взбираются рыбы, называемые морж (morss): держась и цепляясь зубами за гору, они таким образом облегчают себе подъем, a достигнув вершины, двигаются дальше, катятся и падают по другую сторону горы. Местные люди ловят их и собирают их клыки, довольно крупные и широкие, белые и весьма тяжелые. Их продают на вес московитам, которые и сами употребляют их и посылают в Татарию и Турцию для выделки рукоятий мечей сабель и ножей, так как своим весом эта кость увеличивает силу и тяжесть нажима, к выгоде ударяющих, работающих, сражающихся и убивающих.

При этом помни ранее мною сказанное, что это именно та скифская область Югра, откуда вышли югры, названные впоследствии гугны или унгары [венгры]. Спустившись к Эвксинскому морю и сильно размножившись, они перешли великие реки близ Меотидских болот, проникли в Паннонию, вторым натиском захватили ее, завладели ею и владеют по сей день.

У них один и тот же язык и та же самая отрывистая речь, только наши венгры добавили кое-какие слова из славянского наречия для обозначения вещей, которых нет в Скифии и Югре.

Однако, югры в Паннонии — христиане, отцы же их в Югре — идолопоклонники; венгры в Паннонии более культурны и образованы, знакомы со всеми утехами роскоши (хотя еще и не вполне расстались с дикостью), тогда как северные жители Югры еще совершенно лесные звери и ведут жалкую жизнь в том холодном краю.[297]

Запомни еще, что в тех, лежащих у Северного океана, областях Скифии нет больших горных вершин, есть лишь утесы или горы средней величины, а вовсе не исключительной и недоступной высоты, как пишут некоторые древние историки.

Лучше бы им, следуя опыту, было сказать, что югры вышли из рощ и густых лесов, а не из недоступных гор.