Трансфер на небо

Глава 9

– Кто это? – Варя от удивления аж приподнялась с кресла.

Лицо девушки ничего не выражало. Оно было бледным-бледным, и казалось, что девица вот-вот грохнется в обморок.

– Прошу любить и жаловать, – проговорил Опер, – собственной персоной Анжела Кондакова. Начиная с сегодняшней ночи – вдова. А по совместительству убийца.

И тут девушка начала медленно-медленно оседать на пол. Глаза ее полузакрылись. Ноги подкосились. Опер вовремя подхватил ее под мышки и удержал от неминуемого падения.

– Тихо, тихо, миленькая, – проворковал он. Подволок девушку к креслу, с которого только что встал Нычкин. Усадил. Она бессильно отвалилась назад и вбок – спинка и подлокотник удержали ее от падения.

– Сходи-ка за экспертом, – коротко бросил Опер Следаку, – пусть он нашатырь принесет.

Костик деловито кивнул и исчез.

Варя безотчетно подошла к девушке и всмотрелась в ее лицо. А Опер тут как тут – мгновенно занял то кресло, где Варя сидела.

– Где вы ее нашли? – обернулась она к оперативнику.

– На третьем этаже. В комнатухе, где уборщица хранит свои ведра и метлы. Она была без сознания. Или придуривалась. Ну, мы привели ее в чувство – и сюда.

Варя пощупала пульс у Анжелы. Пульс оказался нормальным, ровным, хорошего наполнения. Может, она притворяется? Варвара всмотрелась в ее лицо. Да нет, ресницы не дрожат, глазные яблоки под веками не бегают. Похоже, она и в самом деле в обмороке.

– Вы ей уже сообщали, что муж убит? – спросила Варя, оборачиваясь к Оперу.

– Ну да, естественно.

– А она?

– Ты же видишь, – пожал плечами оперативник, – делает вид, что в шоке.

– Может, она и вправду в шоке?

– Может, и вправду, – усмехнулся тот. – Оттого, что мы ее так быстро взяли.

– Что она сама-то говорит?

– Пока ничего. Сейчас сможешь спросить. Когда прекратит свое представление.

– Похоже – это не представление, – покачала головой Варвара.

– Ну, ты так потому говоришь, что еще настоящих-то шоу не видела.

Тут в комнату вошел следователь Костик в сопровождении озабоченного эксперта с автомобильной аптечкой под мышкой.

– Приведи нам, пожалуйста, в чувство эту гражданку, – кивнул в сторону Кондаковой Опер.

Эксперт тоже пощупал пульс девушки, оттянув веко, заглянул в зрачок. Пробормотал:

– Да, похоже, просто обморок.

Достал из аптечки флакончик с нашатырем, поводил им неподалеку от ноздрей Анжелы Кондаковой. Та вдохнула, дернулась, чихнула – и открыла глаза. С недоумением и ужасом оглядела собравшихся в комнате: эксперта, склонившегося над ней, Опера, в вальяжной позе расположившегося в кресле, Костика, почему-то горделиво подбоченившегося у дверей, и участливо поглядывающую на нее Варвару.

– Кто… вы? – прошептала Анжела.

– Гражданка Кондакова, – деловито произнес Опер, – хватит валять дурочку. Вы задержаны. Задержаны по подозрению в убийстве собственного мужа, Игоря Кондакова. Я – майор милиции, старший оперуполномоченный Малютин. Это, – он кивнул на Костика, – следователь прокуратуры Рудницкий. И вы, гражданка Кондакова, конечно, имеете право хранить молчание и всякое такое, но чем быстрее вы нам все расскажете, честно и без утайки, тем будет легче и проще нам, а самое главное – вам.

Опер сделал паузу и тут же с официального тона перескочил на удивительно человечный:

– У вас прямо-таки камень с души свалится, обещаю вам, Анжелочка.

– Игорька убили, – вдруг вымолвила девушка, и тут как будто это известие наконец по-настоящему достигло ее измученного мозга. Лицо закаменело. По щекам сами собой потекли слезы. Анжела их не вытирала, только глядела прямо перед собой, а слезы все катились и катились по ее щекам. Потом, наконец-то сообразив, что на нее, плачущую, с холодным любопытством смотрят трое совершенно незнакомых, посторонних мужчин, Анжела закрыла лицо руками и зарыдала еще пуще.

– Как вы думаете, – вполголоса спросил Костик у Опера, – можно ее сейчас допрашивать?

– Нужно, – тихо, но твердо заявил оперативник и добавил: – Ну-ка, сгоняй, притащи ей воды.

Костик мгновенно испарился – кажется, он, в отличие от Опера, и представления не имел, как приступить к допросу подозреваемой.

Варвара сочувственно посматривала на Анжелу. Та захлюпала, зашмыгала носом, Варя протянула ей бумажный носовой платок, которые у нее всегда были при себе в кармане куртки. Девушка автоматически поблагодарила и принялась вытирать слезы и сморкаться. Лицом она, с первого взгляда, показалась Варваре неотличимым ксероксом со Снежаны. Такая же вроде безмозглая фотомодель – кукольная крашеная блондинка. Правда, совсем не длинная и ногастая, а наоборот, маленькая, миниатюрная, «карманная». И, приглядевшись, Варя поняла, что Кондакова все-таки отличается от Снежаны и, кажется, в лучшую сторону. Та была пробка пробкой, а у этой особы в глазах светится природный ум. А ум у женщины подразумевает хитрость, и, значит, все то горе, которое Анжела демонстрировала тут перед ними, могло оказаться всего лишь хорошо разыгранным спектаклем. И она, Анжела, действительно могла зарезать собственного мужа. Тем более что львиная доля бытовых убийств – хорошо знала Варя и в теории, и уже по кое-какому практическому опыту – совершается половыми партнерами убитых. И при таких преступлениях первый же подозреваемый, которого берутся отрабатывать оперативники и следователи, это супруг или сожитель погибшего. Сотрудники органов редко промахиваются – очень часто такие убийцы раскалываются немедленно. Да к тому же у Анжелы Кондаковой имелся замечательный мотив, которого не было ни у кого из присутствующих здесь, на базе: материальный. Она наследовала все имущество и ценности убитого, а материальных благ, Варя не сомневалась, молодой футболист сумел, несмотря на возраст, накопить преизрядное количество.

Однако Анжела, конечно, выглядела действительно потрясенной происшедшим. И Варя никак не могла понять: что это было – искреннее чувство или же искусная игра?

А тут и следователь подоспел со своим стаканом, полным ледяной воды. Протянул вдове.

– Спасибо, – механически поблагодарила она и принялась пить.

Зубы постукивали о стакан, влага проливалась на подбородок, и опять Варя не могла понять: что это – представление? Или – все всерьез?

Анжела утерлась Вариным платком и отдала стакан следователю.

– Анжела, – вдруг мягко-мягко проговорил Опер, – а вы загорели. Вы ведь отдыхали?

– Да, – прошелестела та.

– Говорят, вы в отпуске были? – ласково спросил Опер.

– Да, – выдавила из себя жена Кондакова.

– Где же вы побывали?

Оперативник выглядел чрезвычайно участливым, и, если бы Варя уже не изучила в деталях его повадки, она запросто могла бы принять эту участливость за чистую монету. Как, наверное, и обманулась в отношении его Анжела.

– На Шри-Ланке, – вздохнув, сказала Кондакова. И зачем-то добавила: – Это остров Цейлон.

– А вы ведь вроде бы собирались сегодня утром прилететь?

Опер (человек и на вид, и по сути, в общем-то, циничный) был сейчас само сострадание.

Кондакова кивнула:

– Да. И Игорек меня встретить хотел. В аэропорту. А потом бы мы с ним в Питер поехали…

Она судорожно всхлипнула.

– А почему же вы переменили свои планы?

– Я… – жена убитого Кондакова прерывисто вздохнула, – я не в ту сторону время посчитала… Думала: прибавлять надо время. А его, оказывается, отнимать нужно. Ведь Цейлон восточнее Москвы. Как Япония. А не западней. Ну, вот и получилось, что я не в одиннадцать утра сегодня прилетела, а вчера в одиннадцать ночи…

«Я думала, она умная, – мелькнуло у Варвары, – а она такая же овца, как Снежана. Надо же: забыть, в какую сторону планета вертится. И где Цейлон находится. Одно слово – жена футболиста!.. Или это она просто хитрит, морочит нам голову, играет в недалекую простушку?»

А Опер все гнул свою линию.

– Значит, – ласково проговорил он, – вы прилетели в Москву вчера вечером. Около двадцати трех часов по московскому. Вы куда прибыли, в Шереметьево?

Девушка кивнула.

– Да. В Шереметьево-один. Это потому что чартер.

– А где же тогда ваши вещи?

– Я их в камере хранения оставила.

– Зачем?

– Нам же дальше в Питер надо было лететь. Тоже из Шереметьева-один. С Ига-арьком…

Рот Анжелы снова скривился, и она, кажется, собралась опять заплакать.

– А вас в Шереметьеве, в аэропорту, кто-нибудь встречал?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Никто-никто? – уточнил Опер.

– Не-ет.

– А подружку вашу?

– Какую подружку?

– Да Лену, из Петербурга, – вовремя встрял Костик. – Вы ведь с ней прилетели?

Опер бросил на следователя поощрительный взгляд.

– Ну, с ней, – кивнула Анжела, – а откуда вы это-то знаете?

– Да мы многое, Анжелочка, знаем, – с умудренным видом покачал головой Опер. – Так ее, Лену вашу, тоже никто не встречал?

– Ну, ее и не должны были. Она сразу из Шереметьева в Питер улетела.

Опер со следователем переглянулись – покуда показания Анжелы совпадали с теми данными, которые им удалось собрать.

– А вы, Анжелочка, что же? – продолжал осторожный допрос Опер. – Вы на такси сюда доехали?

Кондакова кивнула.

– Сколько заплатили?

– Пятьдесят долларов.

– Досюда, до базы?

Девушка кивнула.

– По-моему, переплатила, – сказал Опер, обращаясь к следователю.

– Время-то ночное, – защитил Кондакову Костик. – А таксисты в Шереметьеве известные рвачи.

Варвара понимала: оперативник изо всех сил превращает допрос в обычный, вроде бы бытовой разговор, а следователь по мере сил пытается подыгрывать ему. В такой обстановке подследственному разговориться проще. Да и ПРОговориться – тоже.

– А примерно в котором часу вы из аэропорта выехали? – невзначай спросил следователь.

– В час ночи, наверно…

– А что ж так поздно? Самолет ведь по расписанию прилетел? В одиннадцать?

– Да пока то, пока се… Паспортный контроль, багаж, на таможне еще шмонали… А может, я и полпервого поехала… Я не помню… Да какая разница!

– А во сколько вы, Анжела, сюда, на базу, подъехали?

– Да я на часы не смотрела…

– Сюда от Шереметьева езды, наверно, километров шестьдесят, так? Вы ведь никуда не заезжали?

– Нет, – помотала головой Анжела.

– Ну, значит, наверно, вы тут часа в два оказались?

– Да, примерно, – пожала плечами Кондакова, – а что?

Словно не замечая ее вопроса, Опер продолжал:

– А где вы машину отпустили?

– У ворот базы.

– Чего ж дальше-то не проехали? Прямо к корпусу?

– А зачем? – искренне удивилась Кондакова. – Вещей у меня с собой не было, а здесь, на базе, меня никто не тронет. Пройтись хотелось по свежему воздуху. Да и сторожа этого пока добудишься…

– Значит, сторож даже не видел, как вы приехали?

– Да не было его! Или спал. Я под шлагбаумом пролезла и к корпусу пошла. И меня никто не остановил.

– А здесь, в корпусе? Вы никого по дороге не встретили?

Кондакова покачала головой.

– Нет, никого.

– И вы сразу в комнату мужа пошли?

Кондакова закивала. Глаза ее потихоньку стали снова заполняться слезами.

– А откуда вы узнали, в каком конкретно помещении он проживает?

– Он всегда здесь в одной и той же комнате ночует. Я ведь была у него уже тут. Два раза…

Девушка смолкла, и Опер ласково продолжил за нее:

– Значит, вы вошли в корпус. И вы что-то увидели?

– Да, – выдавила из себя Анжелика, – я заглянула в коридор с лестницы и сразу мужа увидела… Он шел по коридору… Быстро… Голый… То есть в одних трусах…

– Он что, вас не заметил?

Кондакова замотала головой.

– Я за угол спряталась. На лестнице… А потом… Потом он шмыг – и в другую комнату зашел… Не в свою… Ну, я к той двери и подошла, потихоньку… Я думала, он там со своим другом, Карповым, выпивает… Ну, я потихоньку подошла к двери и слышу: он там, – лицо девушки передернулось гримасой отвращения, – возится… Бормочет: «Давай, мол, Снежанка»… Типа: «Да брось ты…» Типа: «Не ломайся, давай еще разик, как встарь…»

– А вы уверены, что это он был? А не Нычкин, например?

– Да что ж я, голоса его, что ли, не узнаю! Муж ведь!.. Гадость какая!.. О-ох!..

Девушка выдохнула и отчаянно закрыла лицо руками – плотно-плотно.

Следак с Опером переглянулись.

– А дверь в комнату была заперта? – вкрадчиво спросил оперативник.

– Откуда я знаю! – глухо выкрикнула Анжела.

– Ну, наверное, вы знаете это потому, – осторожненько продолжил Опер, – что сначала затаились. Например, вот здесь, на лестничной площадке.

Опер взял с журнального столика схему базы, нарисованную следователем, и тыкнул пальцем в то место, где, по его мнению, находилась Анжела.

– Потом, – продолжал он, – вы дождались, когда из той комнаты, где находился ваш муж, выпорхнула Снежана. – Опер так и сказал поэтично: «Выпорхнула». – Вы не стали выяснять с ней отношения. В конце концов, вы и без того знали, что раньше между нею и вашим мужем была связь. А то, что вы подслушали под дверью, просто и недвусмысленно свидетельствовало об одном: их отношения возобновились. И, увы, не по инициативе Снежаны, связь решил возобновить ваш муж. И тогда вы вошли в комнату, где почивал ваш супруг. И когда увидели его, мирно храпящего после секса с другой женщиной, вы перестали владеть собой…

– Нет! – слабо воскликнула Анжела.

– Да! – с азартом проговорил Опер. – Вы находились в состоянии аффекта. Проще говоря, были не в себе… И вы, Анжела, схватили со столика первое, что попалось под руку. И ударили спящего мужа. Увы! Оказалось, что под руку вам попал перочинный нож, а ударили вы своего супруга прямо в шею…

Кондакова смотрела на майора расширенными от ужаса, непонимающими глазами.

– Давай, Анжелика, – со своего места у двери сочувственно подхватил следователь, – расскажи нам все. Не бойся, тебя не посадят… Убийство, можно сказать, по неосторожности, да еще и в состоянии аффекта… Ты ж ведь не хотела его убивать, правда? Ты только что стала свидетелем супружеской измены… Могу практически гарантировать, что тебя оправдают… Особенно если ты потребуешь суда присяжных. Присяжные у нас жалостливые… Так что давай, Анжелика, расскажи нам всю правду, сними грех с души…

Девушка вскочила и отчаянно выкрикнула:

– Нет! Нет! Это не я! Я не убивала!!!

Опер со следаком переглянулись.

Варваре показалось, что они готовы поверить Анжелике. Да и ей самой внутренний голос нашептывал, что Кондакова, жена убитого футболиста, возможно, и вправду не виновата. Даже очень хорошей актрисе трудно сыграть такое неподдельное отчаяние, какое Анжела изображала (изображала ли?) сейчас. Да и вообще: на ее лице за какие-нибудь последние пятнадцать минут отразилось множество эмоций. Сначала, когда она узнала о смерти мужа, непонимание, сменившееся откровенным горем. Потом, когда Опер стал вешать на нее убийство супруга, в глазах Анжелы последовательно отражались удивление, возмущение и, наконец, страх.

«Такую гамму эмоций может, пожалуй, только Мерил Стрип сыграть, – мелькнуло у Вари, – или Инна Чурикова. Если она притворяется – значит, великая актриса. Ей сразу можно «Оскара» давать!»

К тому же Варе было по-человечески жалко девушку. Шутка ли: Анжелка, довольная и расслабленная, вернулась с отдыха на Цейлоне, предвкушала, наверное, как преподнесет своим появлением супругу сюрприз, который перерастет в бурную ноченьку. А тут… Сначала она убедилась – причем без сомнений, что называется, воочию, – что молодой (и, кажется, любимый) муж ей изменяет да еще с ее же знакомой. Уже одного этого хватило бы, чтобы испытать настоящий шок. Но мало того. Потом на Кондакову навалилось известие о смерти супруга. А теперь, напоследок, ее саму обвиняют в этом убийстве!.. Есть от чего сломаться!

Правда, если бы Варя вдруг узнала, что это все-таки Анжелика в порыве ревности, движимая оскорбленным самолюбием и гневом, убила молодого Кондакова, она бы поняла ее. Не оправдала бы, нет – лишать другого человека жизни нельзя никогда, ни за что, ни за какие его прегрешения! – однако поняла бы. И потому Варваре был очень хорошо ясен ход мыслей Опера: убийство на почве ревности (к тому же в котором оказывались не замешаны футболисты сборной!) было бы самым удачным и подходящим для них, расследователей, исходом дела.

Однако, подчиняясь отнюдь не интересам службы, а сердечному сочувствию, Варвара шагнула к Анжелике (та вся тряслась нервической дрожью). Обняла ее за плечи. Прошептала ей в ухо:

– Все будет хорошо, Анжелка… Все будет хорошо… Я не дам тебя в обиду… Сядь… Может, тебе водички?

Опер с Костиком с удивлением наблюдали за этой сценой, дивясь на неожиданную самодеятельность ранее практически бессловесной Варвары. Темп и ритм допроса сбились, но Опер в данный момент не стал против этого возражать. Кажется, он наконец-то поверил, что Варя кое-что смыслит и кое-чему уже научилась в их деле.

Тело Анжелы обмякло под сильной Вариной рукой. Она послушно опустилась в кресло. Варя протянула ей стакан воды, ранее не допитый девушкой. Анжела судорожно выхлебала несколько глотков. Закрыла лицо руками и опять заплакала навзрыд. Варвара уселась на ручку кресла рядом с нею. Снова обняла ее за плечи. Продолжала утешать, поглаживая по предплечью. Постепенно руки и плечи Анжелы перестали трястись.

– Я тебе верю, – прошептала Варя ей на ухо. – Конечно, ты никого не убивала. Но мы должны найти убийцу. Помоги нам.

Та прислушивалась к Вариным словам, прямо-таки жадно впитывала их. И Варвара осторожно продолжила – вполголоса, по-прежнему склоняясь над ухом подозреваемой:

– Может, ты кого-то видела? Там, рядом с комнатой, где развлекались эти двое?

Анжела отрицательно затрясла головой.

Варя тихо, но настойчиво спросила:

– Может, слышала, что происходило вокруг? В коридоре? Например, шаги чьи-то? Или голоса?

– Н-нет… Н-ничего такого… Не было… Только ихнюю там возню слыхала… И стоны всякие…

Краем глаза Варвара увидела, что Опер со следаком снова переглянулись, и ей показалось, что оба одобряют ее действия.

– Ну а что же ты потом делала – после того, как все услышала? – ласково, осторожно спросила полушепотом Варя.

– Я… Я побежала… Куда-то… Не знаю, куда… По лестнице… Я себя не помнила… Потом…

Анжела прерывисто вздохнула и продолжила:

– Потом… Потом я забежала куда-то… В какую-то каморку… Начала плакать… И все… И – мрак…

«Если все, что она рассказывает, правда – значит, с ней произошла настоящая истерическая реакция, – подумала Варвара. – Сильное переживание вызвало сначала неконтролируемые движения, побег, непонятно куда и зачем, а потом – глубокий обморок… Да, скорей всего, Анжела не врет…Но как это можно доказать?»

Со своего места поднялся Опер. Сказал внушительно:

– Я попрошу врача, чтобы он помог вам, Анжелика.

Опер прошел через всю комнату к эксперту, индифферентно стоящему у окна. Похлопал его по плечу и громко произнес:

– Пожалуйста, окажите помощь девушке. Отведите ее в медпункт. Дайте лекарств каких-нибудь.

А потом что-то прошептал ему.

Подозреваемая ничего не заметила – зато Варвара, натренированная в чтении по губам, готова была поклясться, что Опер сказал Эксперту:

– Осмотри ее всю. Одежду, тело. Ищи следы крови.

Эксперт еле заметно кивнул в ответ на слова оперативника, а потом подошел к креслу, где сидела Кондакова, и ласково сказал ей:

– Я врач. Я помогу вам. Пожалуйста, Анжелика, пойдемте со мной. И не волнуйтесь вы так. Все будет хорошо.

Девушка покорно встала и вслед за экспертом сделала пару шагов в сторону двери. Однако в этот самый момент диспозиция в комнате отдыха, временно обращенной в штаб расследования, коренным и непредсказуемым образом переменилась.

С грохотом распахнулась входная дверь.

На пороге возник еще один футболист – вратарь Галеев. Он тяжело дышал. За его спиной маячило растерянное лицо милицейского сержанта.

– Отпустите Анжелу! – отчаянно выкрикнул Галеев. – Она не виновата!

Возникла пауза. Эксперт и Анжела, остановившиеся по пути к двери, удивленно воззрились на голкипера. Следователь и Опер – каждый со своего места – посмотрели на него с холодным недоумением.

Однако более всего во время этой немой сцены Варвару поразило то, какими глазами вбежавший Галеев смотрел на Анжелу Кондакову. Это был не обычный взгляд. В нем светилось столько любви, жалости, нежности! Так обычно смотрят на божество. И, Варвара могла поклясться, Анжела, как ни была расстроена и напугана, уловила этот взгляд Галеева и послала ему ответный, в котором отразилась и ее признательность и благодарность за его порыв.

Опер холодно повернулся всем туловищем к вошедшим, однако его реакция оказалась совсем не такой, какую ожидала Варвара. Игнорируя Галеева, он тихим голосом, в котором звучал металл, обратился к милицейскому сержанту:

– Товарищ сержант! Что делает здесь подозреваемый?

– Так он это… товарищ майор… – растерянно пробормотал милиционер, – он вдруг взял и побежал… Я – ему: «Стой, стой!» – а он бежит.

– Какой вы получили приказ, товарищ сержант? – холодно спросил Опер.

– Ну, это… – зарделся милиционер, – никого не впускать в столовую и…

– И?.. – грозно проговорил майор.

– И, – произнес милиционерчик на полтона ниже, – никого не выпускать.

– Почему вы не выполнили приказ? – исключительно ледяным тоном спросил оперативник.

– Так это… Товарищ майор… – почти прошептал, понурив голову, сержантик, – он ведь побежал. Не стрелять же мне в него! Ведь игрок сборной все-таки.

Опер отчеканил:

– Приказ оттого и называется приказом, что выполняется всегда, вне зависимости ни от каких обстоятельств.

– Виноват, товарищ майор…

– По окончании дежурства напишете по поводу данного инцидента рапорт и передадите по команде. Я проверю, – отчеканил Опер. – А сейчас идите и продолжайте выполнять свою работу. Вам все ясно?

– Так точно!

Милиционер автоматически отдал честь, по-уставному повернулся через левое плечо и исчез.

– А вы тоже идите, – бросил оперативник эксперту и Анжеле (совсем другим, гораздо более мягким тоном).

Те, в свою очередь, скрылись за дверью.

Варвара поняла: разнос сержанту Опер устроил неспроста, не из начальничьей дури и не ради воспитательной работы. Она Малютина уже очень хорошо изучила и понимала, что майор плевать хотел на любую воспитательную работу, тем более в той патовой и цейтнотной ситуации, в которой все они находились. Оперативник стал разбираться с сержантом просто потому, что хотел сбить накал страстей, поднявшийся после неожиданного появления Галеева в комнате отдыха. Он хотел поговорить с вратарем спокойно, без эмоций. И без посторонних – тем более Анжелы. И вот, когда виновники неожиданного мини-побега голкипера – и непосредственные, и косвенные скрылись за дверью, Опер сделал вратарю приглашающий жест, указывая на кресло, которое только что освободила Анжела. Приятно осклабился:

– Прошу вас, пожалуйста. Присаживайтесь. Давно мечтал познакомиться с вами.

Галеев подошел к креслу и сел в него, пребывая уже в гораздо меньшей ажитации, чем когда он ворвался в комнату. Пауза, которую Опер организовал для разборки с сержантом, сбила его наступательный порыв.

– Итак, – любезно обратился к нему оперативник, – что вы хотели нам рассказать?

– Она не виновата, – хрипло проговорил Галеев.

– Кто она? – прикинулся дурачком Опер.

– Ну, она… Анжела.

– А кто же тогда виноват? – невинно-любезным тоном спросил оперативник.

– Я не знаю! – тоном выше произнес, почти выкрикнул вратарь. И добавил чуть ли не шепотом: – Да только не она.

– А с чего вы, могу я узнать, так решили? Откуда вы взяли, что Анжела Кондакова не убивала?

– Я… Я видел…

– Как это? – поднял брови оперативник.

– Я… Знаете, мне сегодня ночью не спалось… Ну, я ванну принял… Потом стоял, в окно смотрел. Вдруг вижу: по двору базы от КПП она идет…

– Кто она? – уточнил Опер.

– Анжела. Анжела Кондакова.

– Вы не заметили, в котором часу это было?

– Нет, на часы я не посмотрел. Но что-то около двух ночи, наверно.

Тут Варвара наконец решилась: подошла к креслу, на котором сидел оперативник, склонилась к его уху и тихо-тихо прошептала:

– Он, кажется, влюблен в Анжелу.

Опер ответствовал вслух:

– Я знаю, – и добавил, чтобы сбить с толку Галеева («а чего это они там шепчутся?»): – Кондакова тоже утверждает, что около двух на базу приехала.

Варя отошла, оперативник кивнул Галееву:

– Извините нас, – кротко произнес он, – продолжайте, пожалуйста.

– Я понял, что она к Кондакову приехала… – сказал Галеев, прерывисто вздохнул и произнес тоном ниже: – Ну, я тогда к двери подошел… А мой номер как раз рядом с кондаковским… Я дверь чуть-чуть приоткрыл и вижу: раз, Кондаков прошел по коридору в одних трусах – и шмыгнул напротив, в нычкинский номер… Ну, мне, честно говоря, стало интересно… Я не очень понимал, что происходит… И хотелось узнать, что дальше будет… Я и стал смотреть в щелочку…

– А вы, случаем, не слышали, что там внутри происходило, в нычкинском номере? – перебил Опер.

– Голоса только какие-то отдаленные слыхал. А слов не разобрать. Коридор-то широкий… Стены толстые…

Галеев остановился.

– А потом что было? – мягко-мягко поторопил его оперативник.

– Потом я Анжелу увидел. Она как раз к нычкинской двери подошла, остановилась. Стала прислушиваться к тому, что там творится…

– А вы в это время что делали? За ней наблюдали?

– Н-ну, наблюдал…

– И долго Анжела возле нычкинского номера стояла?

– Да минут пять. Или даже семь.

– И вы ее не окликнули? И никак собственное присутствие не обнаружили?

– Нет, нет…

– А потом?

– А потом она вдруг за голову схватилась, – Галеев продемонстрировал, каким жестом Кондакова схватилась за голову, – заплакала и убежала… Куда-то вдаль, по коридору…

Вратарь помолчал и добавил:

– Ну вот и все.

– Все?! – с некоторым даже перебором недоумения (на взгляд Варвары) воскликнул Опер. – Как это «все»? А что дальше-то было?

– Да ничего… – пробормотал Галеев, – я дверь закрыл, да и спать лег.

– И что же, – саркастически промолвил оперативник, – того, что происходило в дальнейшем вокруг нычкинского номера, вы не видели и не слышали?

– Нет. Нет. Ничего не видел и не слышал, – сказал голкипер. – Я ж говорю вам: спать лег.

– И не видели, как оттуда Снежана выходила (если выходила)? И как туда кто-то другой заходил – убийца? Не видели, кто это был?

В голосе оперативника сквозило недоверие.

– Нет, нет, ничего не видел, – покачал головой голкипер.

– Так-таки, – прищурился Опер, – вы после того, как Анжелу увидели и как она убежала, спокойно спать легли?

– Ну да.

– И заснули? – В голосе оперативника прозвучала нескрываемая ирония.

– Ну.

Варвара, пристально наблюдавшая за лицом Галеева и его реакциями, подумала: «А ведь тут ты, подлец, врешь!» Похоже, то же самое решил и Опер.

Но в этом месте ход допроса снова прервали. На сей раз – телефонным звонком, особо громко прозвучавшим в предутренней тишине.

Звонил мобильник у Опера. Тот вытащил его из кармана и небрежно ответил:

– Слушаю. Малютин.

И тут же голос его разительным образом переменился – словно бы он, не сходя с места, вытянулся в струнку:

– Так точно, товарищ министр!..

Он послушал трубку, где разносился недовольный голос (слов было не разобрать), и ответил:

– Никак нет, товарищ министр…

Снова раздалось недовольное «бур-бур-бур» в трубке, а затем довольно жалобно прозвучал голос Опера:

– Мы делаем все возможное… Никак нет, сил и средств у нас хватает…

Опять начальственные раскаты, и в заключение майор проговорил уже совсем упавшим голосом:

– Так точно. Я понял вас… Да, я очень хорошо понял вас, товарищ генерал…

Наконец оперативник нажал на «отбой» и сказал вслух, но вроде бы про себя:

– Дело пахнет керосином. Начальство наконец проснулось и узнало про это дело. К девяти утра оно сюда пожалует. Плюс – газетчики. Министр настаивает, чтобы к тому времени мы доложили ему о конкретных результатах расследования. Кто убийца и кто задержан. В противном случае…

Майор глубоко вздохнул.

– Что будет? – тихо спросила Варвара.

– Что будет? – горько усмехнулся Опер. – Лично я, похоже, поеду участковым в Ухту.

Следователь криво улыбнулся.

– А ты, Костик, – неожиданно обрушился на него майор, – чего скалишься? Ты тоже небось в свои Чебоксары улетишь на крыльях ночи.

Варя непроизвольно взглянула на часы. Было шесть пятьдесят три. Без семи семь. До «дэд-лайна», назначенного министром, оставалось два часа. Точнее, два часа и семь минут.

– Что ж, давайте ускоряться, – скривился в ухмылке Опер, – чтоб всем нам в Ухту с Чебоксарами не загреметь.

Варвару охватила радость: ее-то, практикантку из другого ведомства, никто никуда не ушлет. Этой радости она тут же застыдились: очень уж было бы несправедливо, если бы из-за этого несчастного футбольного дела пострадали ребята – следователь, а в особенности Опер.

«Ну так надо и мне теперь как следует поработать, – решила Варя. – Как ни тяжело это сейчас, под утро, нужно показать все, на что я способна. Пусть из последних сил, через не могу, словно на последних метрах финальной гонки. Я должна помочь ребятам. И еще доказать, что я тоже кое-что умею. Ведь разгадка где-то близко, я чувствую. Еще один рывок, одно прозрение – и все нам всем станет ясно».

– Если позволите, я с вами продолжу, – Опер кивнул на Галеева. – А ты, Варя, давай иди, вытаскивай из столовой нашего бегуна на «Порше», Карпова. Устраивай ему допрос с пристрастием третьей степени. Хоть иголки под ногти загоняй – да только выясни у него: зачем он сегодня от нас бегал. По какой такой причине? Тебе все ясно?

Он испытующе посмотрел Варе в глаза. Многое смогла прочитать она в этом взгляде: и доверие, и просьбу, и (к сожалению) неуверенность в том, что она справится.

– Так точно, ясно, – по-военному выдохнула Варвара и совсем не по-уставному добавила: – Я сделаю все, что смогу, товарищ майор.

– Ну так давай, вперед…

– А мне что прикажете? – слегка обиженно спросил молодой следователь.

– А ты, – сухо обратился Опер к нему, – сделаешь наконец то, что с самого начала должен был сделать. Собери у всех подозреваемых мобильники. И быстро проверь: куда каждый из них звонил вчера вечером и сегодня ночью. И еще: выйди на операторов мобильной связи и всю информацию, которую ты снимешь с телефонов подозреваемых, перепроверь. Может, кто-нибудь из них данные о своих звонках из аппаратов успел уже стереть, пока мы тут вошкались. Все ясно?

– Ясно, ясно, – буркнул следователь.

Вообще-то Костик, конечно, никаким боком не подчинялся Оперу и не обязан был выполнять его распоряжения (даже ведомства у них были совершенно разные), но он давно уже молчаливо признал главенство над собой более опытного и мудрого оперативника. Он понимал, что если, наступив на собственное самолюбие, он станет выполнять распоряжения майора, то скорее добьется результата, чем ежели будет действовать по собственному выбору, на свой страх и риск. Ну а потом всегда можно постараться обратить достижения оперативника в свои личные заслуги. Легче легкого можно представить – особенно перед неискушенными людьми типа газетчиков, что это именно он, следователь, разгадал тайну. Тем более что Малютин давать интервью не будет, да и запрещено ему их давать. Разве что скрывая лицо от камеры.

Интервью… Мысль о том, что уже сегодня он сам, а также все его друзья и подруги, родители и соседи смогут увидеть его по телевизору – молодого, стройного, розовощекого, рассказывающего о том, как он раскрыл сенсационное убийство, – заставляла Костика не только слушаться майора, но и стараться выполнять его указания быстро и точно.

Костик подошел к Галееву и попросил:

– Пожалуйста, сдайте мне свой мобильный телефон.

Галеев дернул плечами, однако безропотно достал из кармана тренировочных сотовый аппарат и протянул его следователю. Тот кивнул, засунул мобильник во внутренний карман куртешки и стремительно вышел из комнаты отдыха вслед за Варварой.

Варя заглянула в столовую, где содержались подозреваемые. У дверей стоял проштрафившийся сержант с автоматом на плече. С первого взгляда было ясно, что задержанные измучились и устали. Вратарь Овсянников дремал, уронив голову на стол. Карпов откинулся в кресле у окна – похоже, тоже спал. Нычкин и моделька Снежана сидели рядом на составленных вместе стульях. Она уронила голову на его плечо. Впрочем, когда Снежана увидела появившуюся в дверях Варвару, она как бы невзначай потянулась, прижалась к Нычкину еще теснее и обняла его. Нычкин нагло посмотрел на Варю и попытался было мягко высвободиться из цепких объятий модельки, но та вцепилась в него крепко-накрепко своими коготками. «Фу, козел, – неприязненно подумала Варвара о Нычкине, – неразборчивый бабник. Ну и нужен ты мне сто лет!» Она ощутила, что ее чувство к этому чубатому красавцу вдруг испарилось – словно и не было его. Наваждение, которое навел на нее футболист-южанин, кончилось. Морок исчез.

– Господин Карпов, – негромко позвала Варя.

Карпов очнулся и вопросительно поглядел на нее:

– Чего?

– Мне надо поговорить с вами.

– О чем?

– Это ненадолго. Пожалуйста, пойдемте со мной.

Нехотя, лениво Карпов встал и направился к двери. Милиционер неуверенно посмотрел на Варю и заступил футболисту дорогу.

– Опер знает, что я его заберу, – успокоила сержантика Варвара, – это Малютина приказ.

Сержант поколебался, но все-таки пропустил нападающего. Варя вышла, ощущая устремленный себе в спину насмешливый, победительный взгляд Снежаны.

Едва Варя, вслед за футболистом, оказалась в коридоре, она тут же сказала:

– Надо поговорить. Времени у нас мало. Поэтому я очень прошу вас: не тянуть, не юлить, отвечать быстро и по существу.

– Ну, попробую, – хмыкнул Карпов.

Навстречу им торопливой побежкой шел следователь Костик. Остановился и возбужденно бросил:

– Так, гражданин Карпов, где ваш мобильный телефончик?

– Да у меня ж его уже смотрели, – и кивнул на Варвару, – вот эти товарищи.

– Все равно сдайте, пожалуйста.

Карпов пожал плечами, достал из кармана тренировочных штанов и протянул следаку свой сотовый. Тот схватил его и на рысях устремился в столовую.

– Давайте, товарищ Карпов, – настаивала Варя, – расскажите мне, пожалуйста: зачем вы от нас убегали? И что вы такое выбросили из окна вашей замечательной машины?

Варя знала одну из заповедей оперативных работников: с человеком нельзя говорить на ходу или в чистом поле. Лучше сидеть, причем друг напротив друга, или, на худой конец, стоять рядом с каким-то предметом. Если ты на природе, например, то нужно подойти к дереву. В данном случае Варя утянула Карпова в лестничный холл, расположенный слева от столовой, и прислонилась к лестнице, ведущей на второй этаж. С ее позиции была хорошо видна дверь в столовую, где содержались подозреваемые и куда ускакал следователь Костик.

– Эх, – эпически вздохнул Карпов, – умные вы, менты, ребята, – а только дураки.

– Вы о чем это? – нахмурилась Варвара.

– Да потому что во всех ваших пособиях написано: следствие надо начинать с установления личности убитого. Кто он такой, какой он был. А вы? Вы никого о нашем Кондакове даже толком не расспросили. Ничего о нем не узнали.

– Вы мне зубы не заговаривайте, – строго прищурилась Варя, но все-таки спросила: – А что такого мы о Кондакове не знаем, что нам надо было знать?

– Вы личность его не знаете. А тут, – Карпов назидательно поднял вверх указательный палец, – возможно, таится, как пишут в детективных романах, ключ к разгадке.

Варя пристально посмотрела на Карпова. Вот и гадай теперь: то ли он действительно что-то знает или на что-то намекает, то ли просто голову ей морочит, время тянет, не желая отвечать на конкретные вопросы. Ну, ладно, решила она, попробуем пойти у него на поводу.

– А что же такого мы про личность Кондакова не узнали? – прищурилась она, вглядываясь в лицо Карпова.

– Понимаешь, убитый моим другом был… – задумчиво произнес тот. – Младшим, но другом. Он ведь хорошим был парнем. – Футболист вздохнул. – Хорошим, но дурачком.

– Это в каком смысле?

– А в таком, что он был наивный, молодой идиот. Прекраснодушный. И простой, как пять копеек. За то и пострадал.

– То есть?

– Вот тебе и «то есть». Он, Кондаков покойный, хотел в Команде свои порядки насадить. Чтоб все, значит, играли, как он. То есть – изо всех сил. Задницу чтоб рвали! Все и всегда… Он любил народ воспитывать.

Карпов передразнил:

– «Мы, – типа, – за великую Россию играем! На нас сто миллионов болельщиков смотрят! Нельзя их подводить!..» Сначала на него ребята смотрели, думали: ну, прикалывается, чудило. А потом поняли: да нет, он это на полном серьезе. Ясно? Хуже какого-нибудь тренера. Как комсорг какой-то, ей-богу, в советские времена! Павка, блин, Корчагин!

– Что ж тут плохого? – пожала плечами Варя.

Она понимала, что разговор уруливает совсем не туда, куда бы она хотела, но в то же время чутье подсказывало ей: Карпов действительно может знать что-то очень важное, и нужно пока не мешать ему. Надо идти у него на поводу, для того чтобы он разогнался и это важное ей выболтал.

– Что уж такого неправильного, – повторила Варвара, – Кондаков говорил? Все, по-моему, очень логично и здорово.

– А кто сказал, что неправильно? Все правильно! Вот только кто у нас любит правильных-то?.. И потом: у каждого игрока, кроме этих криков – «Россия, мол!.. Даешь!.. Страна смотрит!» – и другая мотивация к игре в сборной имеется. Причем у каждого – своя… Один, к примеру, просто хочет, чтоб его на Западе заметили… А другой – уже дозрел, чтобы на Западе за хорошую команду зацепиться…

– Как вы, например, – уколола его Варвара.

– Ну да, как я, – миролюбиво согласился Карпов. – Другой желает бабки зашибить: все равно где, хоть у нас, хоть за бугром. А третий – ничего не хочет. У него и так уже все есть. И он лишь боится, чтоб ничего не потерять.

– Ты кого конкретно имеешь в виду? – поторопила его Варя.

Ей показалось, что Карпов откуда-то все знает. И имя убийцы, и может даже, наверное, назвать его, да только ему мешает стыд и ложное чувство товарищества.

– Неважно, кого я имею в виду… – неохотно ответил нападающий и продолжил: – А четвертый игрок, скажем, хочет многого – да хрен получит. Потому что он добиться ничего не успел. А уже сходит. И ему пора бутсы на гвоздик вешать. А у него ни славы особенной, ни денег (я имею в виду, по футбольным понятиям)… И вот что такому делать? За что играть? За крики? За идею?

– Вы о ком это сейчас говорите? – повторила Варя. Она почувствовала, что Карпов, кажется, подходит к самому важному.

Карпов словно не расслышал ее вопроса и продолжал:

– А Кондаков ничего этого не понимал… Пер напролом: «Ура! Вперед!..» Все правды, петербуржец, искал… За это его в Команде и не любили…

Смутная догадка забрезжила в мозгу Варвары. Она вдруг, неожиданно даже для самой себя, спросила:

– Расскажите мне, пожалуйста, поподробней: что это у вас в Команде за стычка была вчера вечером, перед убийством?

– Вот! – воскликнул Кондаков. – Вот! Наконец-то ты спросила о том, что нужно!