Трапеза Господня

I. Епископ, как совершитель Евхаристии.

1. Самое древнее описание Евхаристического собрания мы находим в 1–й Апологии Иустина Мученика. Сначала Иустин описывает крещальную Евхаристию: «После того, как омоется таким образом уверовавший и давший свое согласие, мы ведем его к так называемым братьям в общее собрание для того, чтобы со всем усердием совершить общие молитвы… По окончании молитв мы приветствуем друг друга лобзанием. Потом к предстоятелю братии приносится хлеб и чаша воды и вина: он, взявши это, воссылает именем Сына и Духа Святого хвалу и славу Отцу всего и подробно совершает благодарение за то, что Он удостоил нас этого. После того, как он совершит молитвы и благодарение, весь присутствующий народ отвечает: аминь. Аминь — еврейское слово — значит: да будет. После благодарения предстоятеля и возглашения всего народа, так называемые у нас диаконы дают каждому из присутствующих приобщиться хлеба, над которым совершено благодарение, и вина, и воды, и относят к тем, которые отсутствуют» [22]. Несколько дальше Иустин дает описание воскресной литургии, которая полностью совпадает с крещальной литургией: «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам; и читаются, сколько позволяет время, сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Когда же окончим молитву, тогда, как я выше сказал, приносится хлеб и вино и вода; и предстоятель также воссылает молитвы и благодарения, сколько он может. Народ выражает свое согласие словом — аминь, и бывает раздаяние каждому и приобщение даров, над которыми совершено благодарение, а к небывшим они посылаются через диаконов» [23]. По свидетельству Иустина новокрещенного ведут туда, где собирается братия. В его эпоху таким местом собрания, где все собирались на одно и тоже (epi to auto) был римский дом (doimis). По одной из тех провиденциальных случайностей, которые мы обнаруживаем в истории церкви, римский дом подошел в совершению Евхаристии. Е–древности дом был не только местом обитания членов семьи, но и местом культа. В «tablinum'e», где восседал «paterfamilias» занял место предстоятель церкви, а по его сторонам, где были места наиболее старейших членов дома, оказались седалища пресвитеров. Члены церкви размещались в атриуме, где были места остальных членов семьи. Новокрещенного приводят впервые на Евхаристичское собрание, чтобы он в первый раз совместно со всеми принял участие в «трапезе Господней». До сих пор, будучи оглашенным, он удалялся с собрания верных после чтения «сказания апостолов и писаний пророков» и проповеди предстоятеля церкви. Он не участвовал ни в каких церковных молитвах. Общая молитва Церкви была молитвой к Отцу «во Христе», а потому, чтобы в ней принимать участие со всеми верными, надо «во Христа креститься и во Христа облечься». Только тот, кто участвует а Евхаристическом собрании, участвует в церковной молитве, и кто участвует в церковной молитве, тот участвует в Евхаристии. Для вновь крещенного участие в церковной молитве было первым торжественным признанием, что он стал «священником и царем» Богу Своему. Ипполит Римский, к которому мы еще вернемся, вслед за миропомазанием указывает: «Только после этого они (новокрещенные) молятся со всем народом, но пусть они не молятся с верными раньше, чем получат это» [24]. По окончании молитвы и «поцелуя мира», который для новокрещенного является свидетельством Церкви, что он достоин участвовать в Евхаристии, к предстоятелю приносят хлеб и вино, смешанное с водою. Последний возносит «благодарение» над ними, а народ запечатлевает это «благодарение» через произнесение слова «аминь». Затем следует раздаяние даров через диаконов.

Никаких нет сомнений, что «предстоятель», о котором говорил Иустин, есть епископ, если даже он так еще не назывался в Римской церкви во время Иустина. Он предстоятель потому, что он предстоятельствует всему народу Божьему, собранному на служение Богу. Он предстоятель и потому, что на Евхаристическом собрании он занимает то место, которое занимал Христос на Тайной вечери. Как предстоятель церкви, он священнодействует с помощью диаконов, которые приносят ему хлеб и вино и которые после «благодарения» раздают дары, или только чашу, всем верным, участвующим на собрании, и относят тем, кто не мог быть на собрании. Мы несколько недоумеваем, где же пресвитеры? Иустин не только не указывает, что они «сослужат» предстоятелю, но даже о них не упоминает. Почему о них умолчал Иустин? Потому ли, что, может быть, их еще не было в Римской церкви во время Иустина?

Оставим на некоторое время Римскую церковь и обратимся на восток к другой церкви, которая была после Рима наиболее значительной. О ней мы имеем свидетельство Игнатия Богоносца, относящееся к самому началу II–го века. Мы не можем сомневаться, что пресвитеры в это время были в Антиохийской церкви, т. к. Игнатий почти в каждом своем послании говорит о пресвитериуме, называя его «синедрионом» Церкви. Они были и не могли не быть, т. к. сам Игнатий говорил, что церковь там, где с епископом имеется пресвитериум и диаконы, но когда Игнатий упоминал об Евхаристическом собрании, го он говорил, как мы уже видели, только об епископе. Только та Евхаристия действительна, которую совершает епископ или тот, кому епископ поручит. Диаконы «сослужители» епископа, сослужители в литургической области, а не в служении управления, которое совершалось епископом с его сенатом. Предстоятель у Иустина и епископ у Игнатия — совершитель Евхаристии с помощью диаконов. Картина Евхаристического собрания, насколько мы можем ее восстановить по посланиям Игнатия, совпадает с описанием Иустина. Если в Антиохии были пресвитеры в начале II–го века, то они должны были быть и в Римской церкви в середине II–го века. Не забудем, что Иустин был уроженцем Востока, а не Запада, поэтому он знал практику не только западной, но и восточной церкви, а мы не можем предположить, что пресвитериум, существовавший в начале II–го века, исчез к середине того ж века.

Вернемся вновь к Римской церкви и попытаемся в ней найти указания, которые бы подтвердили наше предположение. Послание Климента Римского, написанное в конце 1–го века, дает категорический ответ о существовании пресвитеров в это время и в Римской, и в Коринфской церкви. Он, говоря о том, что в церкви должен соблюдаться порядок, ссылался на ветхозаветное сакральное устройство. Для него ветхозаветное храмовое устройство было образом новозаветного устройства, хотя он еще не думал отождествлять одно и другое. Тем не менее, он невольно, что вполне естественно, вкладывал в ветхозаветные термины церковное содержание. «Первосвященнику, писал Климент, вручены особые священнослужения, священникам назначено особое место и левитам положены особые служения (idiai diaconiai)» [25]. В сознании Климента ветхозаветный первосвященник был образом епископа, священники — пресвитеров и левиты — диаконов. На основании этих слов попробуем определить служение епископа, пресвитеров и диаконов. Епископу принадлежало совершение священнодействия (leitourgia), т. е. совершение Евхаристии, т. к. во время Климента Церковь не знала иной «литургии», кроме Евхаристии [26]. Пресвитерам — особые места, которые они занимали в Евхаристическом собрании, а диаконам — особое служение (diaconia). Термин «iaconia» имеет непосредственное отношение к служению на Евхаристическом собрании. Для служения были поставлены «семь» (Деян. VI, 1–6). На Тайной вечери Христос был среди своих учеников, как служащий: «Ибо кто больше, возлежащий, или служащий? Не возлежащий ли? А я посреди вас, как служащий» (Лук. XXII, 27). Если мы вспомним слова Игнатия Богоносца, что диаконы исполняют служение Христа, то нам станет ясно, в чем заключалось преимущественно их служение: они были на Евхаристическом собрании, как служащие. В конце 1–го века в Риме и в других церквах совершителем был один епископ, т. к. ему одному принадлежало совершение «ecclhsia», Его помощниками были диаконы. Пресвитеры восседали на особо почетных местах, но не «сослужили» по нашей терминологии епископу.

Теперь наше недоумение относительно умолчания Иустина о пресвитерах до некоторой степени разрешается. О них он не упомянул, т. к. они не были совершителями Евхаристии в том смысле, в каком им был епископ. Поэтому, описывая порядок Евхаристии, он не имел нужды специально о них упоминать.

Наше недоумение окончательно рассеется, если мы обратимся к Ипполиту Римскому. В его «Апостольском Предании», которое отражает практику Римской церкви конца II–го века, восходящую, вероятно, в своих основаниях к гораздо более раннему времени, мы имеем наиболее древний текст «литургии». У него, как и у Иустина, имеется два описания Евхаристии: одно — в связи с поставлением епископа, второе — в связи с крещением. В обоих случаях епископ выступает, как единственный совершитель Евхаристии. Ипполит указывает, что после поставления в епископы диаконы приносят ему хлеб и вино, над которыми он совершает «благодарение» [27]. Диакон принимает большее участие и совершении Евхаристии, чем в эпоху Иустина: он произносит ряд возгласов, отмечая через них особые моменты Евхаристии. Пресвитеры не произносят не только никаких молитв, но даже и возгласов. Возгласы диаконов относятся одинаково к ним, как и к остальным верным. Избранный и поставленный епископ вступает в свое служение предстоятеля церкви, для которой он поставлен, через совершение им первой Евхаристии. Как предстоятель, он первосвященник своей церкви, а его первосвященство состоит в том, что он и никто другой, причем он один, а не в «сослужении» с пресвитерами совершает Евхаристию. На это он поставлен и для этого ему испрашивались дары в молитве поставления, чтобы «он мог пасти святое стадо и совершать служение первосвященства беспорочно» [28]. Необходимо отметить еще одну важную подробность. Новопоставленный епископ предстоятельствует на Евхаристическом собрании непосредственно после совершения над ним таинства поставления. Ипполит сообщает нам, что в поставлении епископа принимали участие съехавшиеся на это поставление соседние епископы [29], но ни один из этих епископов, даже тот, который совершил поставление, не председательствовал на Евхаристическом собрании. Они не «сослужили» вместе с поставленным епископом, или, точнее, поставленный епископ не «сослужил» с ними. Мы не можем допустить, что они покинули собрание после поставления епископа. Это было бы нарушением любви, которая связывала воедино все церкви и всех их предстоятелей. Они заняли наиболее почетные места на Евхаристическом собрании, на котором предстоятельствовал вновь поставленный епископ, потому что он, а не они, есть епископ церкви, для которой он поставлен. Предстоятельствуя на этом Евхаристическом собрании, он предстоятельствовал не только своим пресвитерам и всему святому стаду, порученному ему Богом, но и тем епископам, которые участвовали в его поставлении, т. к. предстоятель на Евхаристическом собрании всегда один. Не будем думать, что это особенность только «Апостольского Предания» Ипполита Римского. Последний был «человеком традиции», и сомнительно, чтобы он вводил какое–либо новшество.

К сожалению, история первых двух веков сохранила крайне мало сведений о литургической жизни, но одну для нас драгоценную подробность передает Евсевий. Ириней Лионский писал папе Виктору следующее: «Когда блаженный Поликарп при Аниките приходил в Рим, то оба они касательно других предметов не много спорили между собою, но тотчас согласились, а об этом вопросе (т. е., вероятно, о праздновании Пасхи) и спорить не хотели: потому что ни Аникита не мог убедить Поликарпа не соблюдать того, что он соблюдал всегда, живя с Иоанном, учеником Господа нашего, и обращаясь с другими апостолами; ни Поликарп не убедил Аникиту — соблюдать, ибо Аникита говорил, что он обязан сохранять обычай предшествовавших себе пресвитеров. Несмотря на такое состояние дела, они однакож находились во взаимном общении; так–что Аникита, по уважению в Поликарпу, позволил ему совершать (в своей церкви) Евхаристию; и оба они расстались в мире, равно как в мире со всею церковью находились и соблюдавшие тот обычай, и не соблюдавшие» [30]. Для нас все это — необычайно. Мы бы поступили не так, как поступил Аникита: вместо того, чтобы предоставить Поликарпу совершение Евхаристии, т. е. предстоятельствование на Евхаристическом собрании, мы бы предложили совместное «сослужение», т. е. совместное предстоятельствование. Предоставление Поликарпу, епископу смирнскому, предстоятельствования на собрании Римской церкви было знаком общения церквей, а не личного общения епископов через совместное служение, т. к. Евхаристия не есть личное общение того или иного числа членов, а совместное действие всех, собранных вместе. Аникита был епископом Римской церкви и оставался им, когда Поликарп совершал Евхаристию, не переставая быть смирнским епископом, но в момент совершения им Евхаристии в Риме Поликарп, а не Аникита, был предстоятелем Евхаристического собрания, а Аникита занял, вероятно, место среди своих пресвитеров.

При совершении епископом Евхаристии пресвитеры восседали на особых местах. По Ипполиту Римскому в молитве, читаемой при поставленин пресвитера, ему испрашивался «дух благодати и совета, чтобы он имел часть (или удел) в пресвитериуме и чтобы он управлял народом Божьим в простоте сердца» [31]. Ему испрашивалась часть или удел в пресвитериуме, а это участие выражалось в занятии им «места — topos» — среди пресвитеров. Это «место» не есть образ или символ, а есть действительное место, которое занимал каждый пресвитер в помещении, где происходили церковные собрания. Это есть место в «tablinum'e» римского дома с двух сторон епископа, о котором говорил также Климент Римский. Поэтому пресвитеры вместе с епископом были «первоседящие». Занимая место в пресвитериуме, пресвитер разделял с епископом служение управления народом Божьим, на которое он был поставлен. Примечательно, что Ипполит ничего не говорит, что поставленный в пресвитеры после своего поставления совершает Евхаристию или «сослужит» епископу. Нет об этом упоминания и в молитве поставления в пресвитеры. До своего поставления он занимал на Евхаристическом собрании, на котором председательствовал епископ, место среди верных, если он еще не состоял в клире, а после поставления он восседал среди пресвитеров. В нашем распоряжении имеется один оффициальный документ, который рисует нам картину Евхаристического собрания. Это — протокол «изъятия» церковных ценностей и книг, составленный римскими чиновниками. Протокол датирован 303–м годом. Изъятие имело место в Цирте (теперешний Константин в Алжире). Предупрежденный о прибытии римской полиции клир церкви с епископом собрался в помещении, где происходили Евхаристические собрания. Все разместились так, как всегда размещались при совершении Евхаристии: епископ воссел на свой трон, который находился в конце помещения, с двух его сторон стали диаконы, а на седалишах с одной и другой стороны епископского трона воссели пресвитеры. Верные не были позваны, чтобы не подвергаться опасности, а потому их места не были заняты. В начале IV–го века порядок размещения на Евхаристическом собрании был тот же, какой был в конце 1–го века.

2. Мы оказались в IV–м веке. Эпоха героической борьбы, начатая двенадцатью неведомыми миру евреями с Римской империей, закончилась. После признания церкви римским кесарем начинается новая эпоха истории церкви, не менее тяжелая в другом отношении, чем предыдущая. Было ли это поражение римской империи и римского кесаря, это — особый вопрос, который не подлежит здесь рассмотрению, но одно несомненно: долгожданный мир нес свои соблазны и свои скорби. С Никейского собора, на котором присутствовал римский император, еще не ставший христианином, начался процесс глубоких внутренних и внешних перемен в церкви из которых некоторые уже падают на эпоху продолжительного мира в III–м веке. Одним из свидетельств этих перемен в церковном сознании и в церковной практике является 18–е правило 1–го Никейского собора. «Дошло до святого и великого собора, что в некоторых местах и градах диаконы преподают пресвитерам Евхаристию, тогда как ни правилом, ни обычаем не предано, чтобы не имеющие власти приносить преподавали приносящим тело Христово. Также соделалось известным, что даже некоторые из диаконов и прежде епископов Евхаристии прикасаются. Сие убо все да пресечется: и диаконы да пребывают в своей мере, зная, что они суть служители епископа, и нисшие пресвитеров. Да приемлют же Евхаристию по порядку, преподаваемую им епископом, или пресвитером. Но ниже сидеть посреде пресвитеров не позволено диаконам…» [32].

С точки зрения нашей современной литургической практики все необычайно в этом правиле. Не будем толковать, как делают некоторые комментаторы, это правило в том смысле, что Никейский собор желал прекратить «дерзость и своеволие» диаконов, как это действительно желал сделать Трулльский собор( 692 г .) своим 7–м правилом: «Поелику мы уведали, что в некоторых церквах диаконы имеют церковные должности, и посему некоторые из них, попустив себе дерзость и своеволие, председят пресвитерам…» [33]. Толковать 18–е правило Никейского собора 325 года в свете 7–го правила Трулльского собора значит допускать анахронизм. Эпоха Трулльского собора совершенно не соответствовала эпохе Никейского собора. Кроме того, в 7–м правиле Трулльского собора речь идет о служении диаконов в области церковного управления, как это ясно из самого текста правила, тогда как в 18–м правиле Никейского собора говорится исключительно об их литургических функциях. «Своеволие и дерзость» диаконов в церковном управлении, которым собор желал положить конец, не только не были устранены из церковной жизни, но в значительной степени усилились после собора. Вплоть до падения Византии правило оставалось мертвой буквой. Некоторые диаконы, имеющие высокие должности при Константинопольском патриархе, так называемые «ставрофоры» или, по выражению знаменитого византийского канониста ХII–го века Вальсамона, кардиналы, занимали в патриарших и царских церемониях места не только выше простых епископов, но даже митрополитов. Иною была судьба 18–го Никейского правила: оно постепенно полностью вошло в церковную практику. В нем не может быть речи о «дерзости и своеволии» диаконов, но дело идет о старой литургической практике, которая стала меняться приблизительно со второй половины III–го века или, может быть точнее сказать, о некоторых искажениях этой практики. Если это последнее предположение правильно, то

собор, желая устранить непорядки старой литургической практики, устранил не только их, но и отменил самую практику. Собор констатирует: 1) что в некоторых местах диаконы преподают пресвитерам Евхаристию, т. е. евхаристические дары и 2) что некоторые диаконы даже раньше епископов прикасаются к евхаристическим дарам, т. е. причащаются. Относительно первого пункта собор указывает, что противно «канону и обычаю», чтобы диаконы преподавали пресвитерам тело Христово, т. к. пресвитеры имеют власть «приносить», т. е. совершать Евхаристию, а диаконы этой власти не имеют. Первое, что следует отметить, это — неясность и неточность формулировки. Мы знаем, что обычно соборные правила редактировались очень тщательно. Поэтому напрашивается само по себе предположение, что эта неточность формулировки до некоторой степени намеренная. Мы не знаем, какой «канон» имел в виду собор, т. к. писанного правила, имеющего отношение к тому предмету, о котором говорил собор, мы не имеем. Что касается обычая, то действительно диаконы большею частью не преподавали пресвитерам тело Христово. В этом собор прав, но совсем иначе обстояло дело относительно евхаристической чаши. Из Апологии Иустина мы знаем, что диаконы преподавали евхаристические дары всем участникам Евхаристического собрания. Более обычная практика заключалась в том, что епископ преподавал евхаристический хлеб, а диакон — чашу. У Ипполита Римского мы находим несколько иную практику. Епископ в крещальной Евхаристии преподает тело Христово со словами: «Хлеб небесный во Христе Иисусе — Panis caelestis in Christo Jesu», пресвитеры преподают чашу, а также лиаконы, если не хватает пресвитеров [34]. Таким образом, во время Ипполита в Риме диаконы до некоторой степени были отстранены от раздачи Евхаристических даров. Раздача хлеба лежит на епископе, которому помогают пресвитеры. Если пресвитеры раздают совместно с епископом евхаристический хлеб, то диаконы его приносят пресвитерам на блюде («дискосе»). Возможно, что в других местах диаконы сохранили раздачу чаши. После этих указаний нам должно быть ясно, почему пресвитеры, по утверждению 18–го правила Никейского собора, получали евхаристические дары из рук диакона. Во время совершения епископом Евхаристии они восседали на своих местах. Во время раздачи даров диаконы подходили к ним с дарами, как для них самих, так и для раздачи верным. Употребляя нашу терминологию, мы бы сказали, что сначала причащался епископ, совершающий Евхаристию, затем диаконы, которые ему прислуживали, а после них пресвитеры.

Этот же порядок причашения объясняет нам, каким образом диаконы могли «прикасаться» к дарам ранее епископов. Конечно, речь идет не об епископе, предстоятельствующем на Евхаристическом собрании, а об епископах–гостях, которые, как мы видели, восседали на наиболее почетных местах. Возможно, что в начале IV–го века утвердился обычай в некоторых церквах, что сам председательствующий епископ преподавал евхаристические дары епископам — гостям, тогда как в других церквах сохранялся обычай, что евхаристические дары приносили им диаконы.

Никейский собор изменил древний порядок причащения, предписав, чтобы диаконы не преподавали пресвитерам ни евхаристический хлеб, ни евхаристическую чашу. Для нас сейчас более важно отметить не столько порядок причащения, сколько то, что Никейский собор исходил по прежнему из основного принципа, в силу которого один епископ при содействии диакона совершал Евхаристию. Таким образом, 18–е правило Никейского собора есть автентичное свидетельство, что единственным совершителем Евхаристии, несмотря на ряд литургических перемен, которые произошли, был епископ и ни о каком «сослужении» в нашем смысле не знали отцы собора. Только имея в виду этот принцип, нам станет понятным само правило собора. Если же мы будем вносить в эпоху Никейского собора наш современный принцип «сослужения», то его правило останется для нас загадочным [35]. Меняя порядок причащения, собор нисколько не думал касаться основного принципа совершения Евхаристии одним епископом, освященного всей предыдущей историей церкви [36].

3. Я бы мог на этом остановить мой исторический очерк, т. к. моя задача заключалась не в том, чтобы показать, каким образом изменился в православной церкви основной принцип совершения Евхаристии, а в том, чтобы показать, что этот принцип был единственный, какой знала церковь с первых страниц ее истории. Каждый из нас знает конечный результат процесса изменения принципа совершения Евхаристии одним епископом. Мы настолько свыклись с новым принципом совершения Евхаристии, что нам трудно представить себе, что в далекой древности было не так, как сейчас у нас. Но не будем делать самую обычную ошибку абсолютизации современной нашей литургической практики. Мы не можем отвергнуть свидетельство истории, а еще больше, не можем ее изменить. Наша литургическая практика «сослужения» при совершении Евхаристии не только не является первоначальной, но представляет из себя ее существенное изменение. Поэтому я ограничусь кратким указанием, когда и почему произошло это изменение.

Мы много говорим о последствиях союза церкви и государства в Константиновскую эпоху, но мы не всегда учитываем, какие влияния оказал этот союз на литургическую жизнь церкви. Гонимая церковь довольствовалась внутренней торжественностью, в которой не было места для внешней торжественности. Воинствующая церковь была и церковью торжествующей. В доникейский период христиан время о г времени ждала конфискация имущества, мучения, ссылки и даже смерть, но они знали, что римский колосс бессилен. В каждом Евхаристическом собрании они встречали Господа. «Наш Господь приходит» — таков был ликующе–торжественный клич христиан. Это был клич победы, победы, победившей мир. Не гонители, а гонимые были победителями, потому что у первых был земной кесарь, а у них был Господь — Kurioz, которого Бог «посадил одесную Себя на небесах, превыше всякого начальства, и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в сем, но и в будущем веке и все покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего главою Церкви» (Еф. I, 20–22). Не в блеске императорского двора с его пышным церемониалом, а в скромных домах глухих частей города или в полумраке катакомб встречали христиане единого Господа и единого Царя. Пред блеском славы прославленного Христа человеческая торжественность на Евхаристическом собрании была не нужна. Не нужна была в доникейский период торжественность и епископам, т. к. и без внешней торжественности они, как предстоятели «Церкви Божьей во Христе» обладали авторитетом, выше которого ничего не может быть. Из мученических актов мы знаем, что внутренний авторитет мучеников–епископов был таков, что приводил даже в смущение римских чиновников. Если мы знаем из горьких обличительных слов Оригена, что были епископы, которые старались подражать «князьям века сего», то они были исключением, но и они окружали себя торжественностью вне Евхаристического собрания, а не на нем.

Торжественная простота не была достаточна государственной церкви, и государство не могло удовлетвориться внутренней торжественностью своей церкви. Оно требовало блеска и внешней торжественности. Помимо этого была естественная потребность человеческого сердца окружить свою литургическую жизнь возможно большей торжественностью. Это было понятно и законно, особенно когда язычество продолжало оставаться еще долго после примирения церкви и государства живой силою. Человеческий гений отдавал себя на служение церкви, как раньше отдавал себя на служение язычеству. Если бы этого не произошло, то мы бы не имели величайшей сокровищницы искусства, которую мы имеем. Литургическая жизнь постепенно становится торжественной, но торжественность не проникает в ее основы. Она собственно останавливается на ступенях алтаря. В наступивший период истории церкви верные встречали своего Господа в Евхаристии, как и раньше, в смиренной простоте. Однако, равновесие между торжественностью окружающем церковь и простотой Евхаристии не всегда соблюдалось. Оно нарушалось и по вине государства, и по ьине самих христиан.

Еще до Миланского эдикта в Пальмирском царстве христианский епископ сделался одним из высоких государственных чиновников. Антиохийский собор 268 года в своем послании об осуждении Павла Самосатского писал: «Не скажем и о том, как он высокомудрствовал и превозносился, облекаясь в мирские отличия и больше желал называться дуценарием, нежели епископом, — с какой гордостью, окруженный множеством копьеносцев спереди и сзади, ходил он по общественным площадям, на ходу читая громогласно пред всем народом письма, так что от надменности и кичливости его сердца, самая вера наша подвергалась нареканию и ненависти. Не упомянем и о его пышности в церковных собраниях, которую он заботился высказывать в своем славолюбии и мечтательности, изумляя этим души неопытных. Он, не как ученик Христов, построил себе кафедру и высокий престол, подобно мирским начальникам… Песнопения во славу Господа нашего Иисуса Христа он вывел из употребления, говоря, что они суть произведения позднейшие и позднейших лиц: напротив, среди церкви, на великую Пасху, приказывал петь в честь самому себе, и для того назначил женщин, которых слушая, нельзя было не содрагаться… Певшие в честь его и восхвалявшие его в народе утверждали, что нечестивый учитель их есть ангел, сшедший с неба, и горделивец не только не запрещал подобных речей, но еще присутствовал при них…» [37]. Это только небольшая выдержка из этого послания. Церковь осудила Павла Самосатского, как и за это, так и за его учение, и при помощи римской государственной власти, действовавшей по своим политическим соображениям, удалила его с кафедры. Когда Евсевий писал свою историю, обстановка церковной жизни переменилась. Примеру Павла Самосатского следовало не мало епископов, но тот факт, что Евсевий счел нужным поместить в своей истории полностью послание Антиохийского собора указывает, что в начале Никейского периода церковь еще не забыла осуждения Павла. Вероятно, для Евсевия послание Антиохийского собора было некоторого рода обвинительным актом против современных ему епископов. Постепенно в церковную жизнь входят начала, которые были неизвестны доникейской церкви. Под влиянием императорского придворного церемониала вырабатывается торжественный церемониал патриарших входов в церковь. Он входит в литургическую жизнь и в литургические чинопоследования. Ряд моментов поставления императором государственных сановников переносится в поставление епископов, которые удерживаются до настоящего времени. Торжественность входит в первую часть литургии, в так называемый «синаксис», который приблизительно» соответствует нашей теперешней Литургии оглашенных. Пресвитеры начинают в ней принимать активное участие. Однако, совершителем «литургии верных» еще долго продолжает оставаться один епископ или пресвитер, если он служит в своей церкви. Когда епископ совершал Евхаристический канон, то пресвитеры хранили полное молчание.

Мы об этом имеем сведения из разных источников, которые мне здесь нет необходимости полностью приводить. Я укажу только на свидетельство «Апостольских Постановлений», памятника, который в целом составлен был в Сирии в конце IV–го или в начале V–го века. VIII–я книга этого памятника является переделкою «Апостольского Предания» Ипполита Римского. Несмотря на значительные изменения, происшедшие в литургической жизни приблизительно за два с половиной века, принцип совершения Евхаристии одним епископом остался незыблемым. Как и в «Апостольском Предании» Ипполита, новопоставленный епископ без «сослужения» собравшихся на его поставление епископов, один совершает Евхаристию при содействии диаконов. «А наутро прочие епископы помещают его на принадлежащий ему престол, и все приветствуют его целованием о Господе. По прочтении же закона и пророков, также наших посланий и деяний и евангелий, рукоположенный пусть приветствует церковь говоря: «благодать Господа нашего Иисуса Христа, любы Бога и Отца…» [38]. Новопоставленный епископ помещается на престол предстоятеля церкви и, как ее предстоятель, он приветствует все церковное собрание, в том числе и тех епископов–гостей, которые принимают участие в Евхаристическом собрании. «Когда же окончит он (т. е. епископ) слово учительное, пусть все встанут, а диакон, взошед на возвышение, пусть возглашает: «да никто от послушавших, да никто от неверных…» [39]. Диакон читает ряд прошений, соответствующих нашим ектениям. Здесь нужно оговорить, что диакон не читает молитв. Даже в нашем теперешнем чине литургии ектения не есть молитва Церкви, читаемая диаконом, а приглашение к молитве всей церкви. Чтение молитв в точном смысле принадлежит только епископу или пресвитеру, если пресвитер возглавляет Евхаристическое собрание. Диакон есть «сослужнтель» епископа, как его непосредственный помощник при совершении Евхаристии, но он ему не «сослужит» в нашем теперешнем смысле. По окончании того, что мы называем «литургией оглашенных», диаконы «приносят дары епископу к жертвеннику, а пресвитеры стоят по правую и левую сторону, как ученики предстоящие учителю» [40]. Я отмечаю эту подробность, которую не знал литургический чин Ипполита Римского. Пресвитеры со своих мест приближаются к жертвеннику (престолу). Эту же подробность мы находим и у Кирилла Иерусалимского в его «Тайноволственных словах», написанных во второй половине IV–го века. «Итак, видели вы, что диакон подает для умовення воду иерею (т. е. епископу) и пресвитерам, окружающим Божий жертвенник». Это умозрение рук относится не только к епископу и пресвитерам, но символически и ко всем верным, т. к. — продолжает Кирилл — «он подает не ради нечистоты телесной; потому что, имея телесную нечистоту, вовсе и не вошли бы мы в Церковь. Напротив того, умовение служит знаком, что должно вам быть чистыми от всех грехов и беззаконий. Поелику руки знаменуют деятельность, то чрез умовение их даем разуметь чистоту и неукоризненность деяний» [41]. Из слов Кирилла Иерусалимского ясно, что пресвитеры во время совершения Евхаристии епископом находятся не на своих местах, а окружают жертвенник.

Если «Тайноводственные слова» составлены раньше «Апостольских Постановлений», то можно с некоторой вероятностью предположить, что описываемый нами обычай возник в Иерусалиме. При тесных сношениях Палестины с Сирией он, вероятно, сравнительно скоро проник в Сирию. Широкое распространение «Апостольских Постановлений» на Востоке способствовало распространению этой литургической детали и, вероятно, определило особенности храмового устройства на Востоке, в котором исчезают особые места для пресвитеров. По существу это приближение пресвитеров к жертвеннику во время совершения епископом Евхаристии ничего не меняло, т. к. это было только перемена места в храме, а не свидетельствовало о «сослужении» пресвитеров епископу. Они только ученики, которые окружают учителя, но учитель остается единственным совершителем Евхаристии. Если бы в сознании составителя «Апостольских Постановлений» была бы идея сослужения, то ока прежде всего выразилась бы в совместном служении новопоставленного епископа с поставившими его епископами, а об этом мы не имеем никаких указаний в «Апостольских Постановлениях». Напротив, мы имеем ряд указаний, которые свидетельствуют о полном отсутствии у составителя нашего памятника идеи сослужения. Упомянув о том, что пресвитеры находятся с двух сторон жертвенника, составитель «Ап. П.» указывает, что первосвященник стоит перед жертвенником, облеченный в светлое одеяние. «Молящийся про себя первосвященник вместе с священниками и одевшийся в светлое одеяние и стоящий пред жертвенником, сделав рукою знамение креста на челе пусть скажет: «благодать вседержителя Бога и любы Господа нашего Иисуса Христа..» [42]. Составитель «Ап. Постановлений» не говорит ни о каком особом одеянии епископа, но только о «светлом одеянии». Это светлое одеяние, которого не имеют ни пресвитеры, ни остальные верные, было указанием на его священническое достоинство, как совершителя Евхаристии. Все молитвы теперешнего нашего Евхаристического канона читаются епископом и запечатлеваются возгласами всего народа. После произнесения установительных слов епископ продолжает: «Приносим Тебе, Царю и Богу, по Его чиноположению, хлеб сей и чашу сию, благодаряще Тебе Им, о нихже сподобил еси ны стати пред Тобою и священнодействовати Тебе» [43]. Далее идет призывание Духа на хлеб и на чашу. Затем епископ возносит моление о Церкви: «и о всяком епископстве, правоправящем слово истины. Еще молим Тя, продолжает епископ, начиная новое прошение, и о моем, приносящем Ти, ничтожестве, и о всяком пресвитерстве (точнее, о всем пресвитериуме), о диаконах и о всем клире, да вся умудрив, исполниши Духа Святого… Еще приносим Ти о людях сих, да покажеши их в похвалу Христа Твоего царское священие, язык свят…» [44]. В этом новом прошении епископ молится от имени всей, собранной на Евхаристическом собрании, местной церкви, перечисляя отдельно разные в ней «чины». Церковь сначала молится об епископе, который один обозначается, как приносящий дары. Приносящий есть только один, т. к. он один от имени Церкви «приносит» дары. Формула «приносящие дары», обычная для нашего времени была совершенно немыслима для составителя «Апостольских Постановлений». После «святая святым» епископа народ возглашает: «един свят…» и «Бог Господь, и явися нам: осанна в вышних». Этот торжественный возглас народа есть свидетельство о пришествии в Духе Господа славы, однозначный с возгласом апостольской церкви Маран–афа. «После этого пусть причащается епископ, потом пресвитеры, диаконы, иподиаконы, чтецы, певцы, аскеты, а между женщинами — диакокиссы, девственницы, вдовицы, потом дети, а затем весь народ по порядку, со стыдливостью и благоговением, без шума. Епископ же пусть преподает приношение, говоря: «тело Христово», а принимающий пусть говорит: «аминь». Диакон же пусть держит чашу и, подавая, пусть говорит: «кровь Христова, чаша жизни», а пиющий пусть говорит: «аминь» [45]. Из этого ясно, что по Апостольским Постановлениям евхаристический хлеб раздает сам епископ, а чашу — диакон, начиная от пресвитеров. Этот порядок преподания даров вытекает из оставшегося неизменным в эпоху «Апостольских Постановлений» принципа совершения Евхаристии одним епископом. Мы не находим в нашем памятнике идеи «сослужения» пресвитеров епископу. Если 18–е правило Никейского собора оказало влияние на порядок причащения, то оно было очень незначительно. Древний порядок оказался, по крайней мере, некоторое время, жизненнее постановления великого собора.

4. В течение ста лет от начала Никейской эпохи мы смогли отметить в вопросе, который нас интересует, только одно изменение: приближение пресвитеров к жертвеннику. Это изменение могло бы быть отправной точкой для возникновения идеи «сослужения» в нашем смысле, но, повидимому, в Византии этого не произошло. Возможно, что, начиная с V–гo века, в тех или иных местах имелась к этому тенденция, но она не получила своего окончательного развития и не прививалась на практике. Очень показательно, что эта идея еще чужда составителю «О церковной иерархии». Священнодействует только «иерарх», а все остальные хранят молчание. Об «иереях», т. е. пресвитерах в описании Евхаристии автор «О церковной иерархии» упоминает только один раз: «Когда все это священно — совершено по сказанному чиноположению, иерарх, став пред святейшими символами, умывает с честным ликом иереев водою руки» [46]. Это тем более показательно, что его богословие Церкви и Евхаристии совершенно не совпадает с древней эклезиологией. Если идея «сослужения» в нашем смысле начинает находить место в литургии, то она ограничивается, как сказано уже выше, предварительной частью литургии. Эта часть осложняется и приобретает торжественный характер, но совершение «евхаристического канона» остается исключительной принадлежностью епископа. «Доселе, пользуясь своим временем, писал Герман Константинопольский, иерей совершал служение подобно тому, как Предтеча преподавал крещение; теперь же, видя входящего архиерея, устраняется с своего места и тихо, про себя как–будто говоря то самое, что говорил и Иоанн: сему подобает расти, мне же малитися, и с сей минуты предоставляет архиерею совершать высшие тайнодействия. Архиерей возглашает: яко свят еси Боже наш…» [47]. Даже в XV–м веке идея «сослужения» не проникает в церковное сознание. Для Симеона Солунского, идеолога архиерейского служения, совершителем «евхаристического канона» все еще остается один епископ.

5. В Византии литургическая мысль как–будто бессильно стремилась преступить порог, который нельзя было нарушить. Она сделала все, чтобы внести внешнюю торжественность в совершение Евхаристии, но ограничила все это первой частью литургии. Она не решилась изменить основной принцип совершения Евхаристии одним епископом, а потому оставила незатронутым Евхаристический канон. Только новое время нарушило этот принцип, но нарушив его, оно оказалось бессильным не только обосновать идею сослужения, но и определить границы сослужения [48]. Наша практика сослужения при совершении Евхаристии остается богословски необоснованной, но тем не менее она глубоко вкоренилась в наше сознание. Говоря о сослужении в католической церкви, в которой оно очень мало развито, Рere L. Воuуer пишет, что практика древней церкви совершения Евхаристии одним епископом кажется в настоящее время мало благочестивой. Еще в большей степени она кажется неблагочестивой православным. Будем осторожны в наших суждениях. Спросим себя, как чувствовал бы себя христианин II–го или III–го века, попавший на нашу теперешнюю литургию. Быть может, наша практика ему показалась бы также мало благочестивой, как большинству из нас кажется неблагочестивой практика древней и апостольской церкви. «C'est done la forme d'Eucharistie solennelle primitive, et celle de toute l'Eglise antique, qu'une messe celebree par l'eveque, ou un autre celebrant unique qui le represents, et ou les pretres assistent simplement et communient. L'idee, si courante aujourd'hui dans le clerge, qu'une telle pratique serait insuffisamment «pieuse» n'est qu'une insulte gratuite a l'Eglise apostolique [49].

6. Так было, но значит ли это, что так и должно быть? За долгий период истории церкви в ней произошли глубокие перемены.

Многие из этих перемен объясняются разного рода посторонними влияниями, но часть из них, по крайней мере, является развитием того, что Церковь несла в себе самой с самого начала. Мы не можем на том основании, что первому поколению христиан неизвестен был Никейский и Халкидонский догматы, не принимать их. Они «имплиците» содержались в новозаветном учении и только в определенную историческую эпоху под влиянием разнообразных причин были облечены в формулы. Это верно и в области литургической. Наша литургическая жизнь постепенно обогащалась. Если не все литургические последования, то большинство из них, являются величайшими произведениями христианского гения, отдавшего себя на службу Богу для Его прославления. Мы не имеем права отказываться от них на том основании, что их не знала апостольская церковь. Она не знала их, но она несла их в себе самой. Однако, все–таки остается вопрос, все ли в нашей литургической жизни является развитием того, что содержит в себе Церковь, или наша литургическая жизнь в некоторых пунктах является не продолжением древней литургической жизни, а некоторым, более или менее, радикальным изменением ее основ? Поставим конкретно этот вопрос. Мы видели, что древняя церковь совершенно не знала идеи «сослужения» в нашем смысле. Я подчеркиваю в нашем смысле, потому что в ином смысле она вся была построена на идее сослужения. Современная идея сослужения является ли развитием того, что содержала в себе и содержит в себе Церковь, или эта идея является в известном смысле чуждой для подлинного Евхаристического сознания? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к апостольскому времени и выяснить, в каком смысле, исходя из природы Евхаристического сознания, древняя церковь признавала или отвергала сослужение.

II. Сослужение народа епископу.

1. Евхаристия была установлена Христом на Тайной вечери. «Он сказал: пойдите в город к такому–то, и скажите ему: Учитель говорит: время Мое близко» (Мт. XXVI, 18). Его время приблизилось, то время, на которое Он пришел в мир. «Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его, перейти от мира сего к Отцу (явил делом, что), возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ио. XIII, 1). Его время переходит в Его час. И этот час был часом страданий и смерти, и часом Тайной вечери, на которой, возлюбив до конца Своих сущих в мире, Он установил Евхаристию. «Сие есть тело Мое, которое за вас предается… Сия чаша есть новый завет в Моей крови, которая за вас проливается» (Лук. XXII, 19–20). Тайная вечеря была действительно вечерей или вечерней трапезой. Если современная либеральная богословская наука пытается спекулировать на том, что Тайная вечеря была трапезой, то мы почти об этом забываем. Употребляя славянизм, мы до некоторой степени утеряли смысл употребляемого нами слова, но нам .что–то мешает заменить этот славянизм нашим житейским словом ужин. Действительно, лишенное религиозного смысла наше слово не может передать точно характера последней трапезы Христа с учениками. В силу разных причин мы потеряли в нашей жизни религиозный смысл вкушения пищи.

Для каждого благочестивого иудея эпохи Христа вкушение пиши носило религиозный характер, который особенно выступал в вечерних трапезах суббот, праздников и Пасхи. Все трапезы совершались по установленному ритуалу, который ни один иудей не решался в обычных условиях нарушить. Ритуал вечерних трапез суббот, праздников и особенно Пасхи отличался друг от друга, но всех них была некоторая общая основа. Все они носили религиозный характер и были своего рода священнодействиями, совершаемыми тем, кто предстоятельствовал на трапезах. Кроме того, во всех чих имелось «преломление хлеба», как необходимая часть всех трапез, которое сопровождалось благодарением.

Вечерние субботние и праздничные трапезы совершала каждая иудейская семья. Каким образом Христос мог совершать трапезы со своими учениками? Мы сейчас знаем, что в эпоху Христа среди иудеев были широко распространены особые содружества или братства, которые имели задачей внутреннее развитие их членов и отчасти благотворительность. Члены таких содружеств, которые носили наименование «chaburah» (от «chaber» — друг) устраивали общие трапезы. Более, чем вероятно, что Христос со своими учениками образовывал такое содружество [50]. Ритуал таких содружеств не отличался от ритуала домашних трапез, т. к. роль хозяина дома на них играл старейший член содружества, его предстоятель. Такой трапезой была Тайная вечеря Христа.

2. Сведения о Тайной вечери имеются у синоптиков, у ап. Павла и несколько особым образом у ап. Иоанна. В основном эти сведения совпадают, но разнятся в деталях. Главное различие заключается в вопросе, была ли Тайная вечеря Пасхальной трапезой или нет? Синоптики как–будто дают понять, что это была Пасхальная трапеза, тогда как Иоанн категорически указывает, что Христос совершил Тайную вечерю накануне Пасхи. Нет никакой возможности согласовать в этом вопросе сведения синоптиков с данными Евангелия Иоанна, а надо выбирать то или иное решение. Для меня здесь этот вопрос не имеет значения, хотя сам по себе он крайне важен. Поэтому я только упоминаю о нем, не имея намерения его разрешить [51]. При том или ином решении вопроса остается вне всякого сомнения преломление хлеба и благословение чаши, совершенное Хрястом. С этими актами были соединены особые слова Христа, через которые Им была установлена Евхаристия. Я не считаю нужным останавливаться на гипотезе, согласно которой при роздаче чаши Христом не было сказано никаких особых слов. Никаких серьезных оснований для этого не имеется, т. к. нельзя считать доказательством совершенно произвольную операцию над текстом Луки. Кроме того, хлеб, о котором Христом было сказано: «сие есть тело Мое» за вас или за многих, предполагает пролитую кровь Христа, через которую Им был приобретен народ Божий — «кровь Нового Завета» [52].

Я указывал, что трапезы у евреев носили религиозный характер. Этот характер усиливался в общественных трапезах, как и в трапезах, совершаемых в содружествах. Своей высшей точки этот характер достигал в благодарении или благословении хлеба и чаши. Мы почти можем говорить об этих актах, как имеющих сакраментальный характер. Хлеб и чаша через благодарение были освящены. Хлеб и вино теряли свой проданный характер и тем самым отличались от хлеба и вина вообще. В субботней трапезе имелась особая чаша, над которой произносилось особое благословение, через которое освящалась суббота: через это освящение суббота теряла характер обычных дней.

Благодарение или благословение хлеба и вина, а также всех явств на трапезах произносилось всегда одним и тем же лицом: в домашних трапезах главою дома, а в трапезах «chaburah» предстоятелем содружества. Было одно исключение: благословение над чашей, если таковая имелась, кроме «чаши благословения», произносилось каждым участником отдельно. Благодарение или благословение были своего рода священнодействием, которые исполнялись одним лицом от имени всех участников трапезы и с их согласия. Это ясно выступает из следующего диалога перед чашею благословения между предстоятелем трапезы и ее участниками. «Возблагодарим Господа нашего Бога» — приглашает предстоятель. «Будь благословенно имя Господа ныне и присно» — отвечают участники. «С вашего согласия мы возблагодарим Того, кто делает нас участниками Его благ». «Будь благословен Тот, кто делает нас участниками Его благ, ибо от Его милосердия мы живем…». Священнодействующее лицо на трапезах оставалось одним и тем же, а не менялось от трапезы к трапезе. Его власть священнодействия вытекала не из его священнического достоинства, которого он обычно не имел, а из его предстоятельствования. Христос всегда возглавлял те трапезы, которые Он совершал со своими учениками во время своей земной жизни, как Он возглавил и свою последнюю трапезу. Когда же Он был приглашаем на трапезы, то Он был только их участником, а предстоятельство принадлежало хозяину дома, который устраивал трапезу. «Случилось Ему в субботу прийти в дом одного из начальников фарисейских вкусить хлеба…» (Лука, XIV, 1). «Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он вошед в дом фарисеев, возлег… Ты целования Мне не дал… Ты головы Мне маслом не помазал…» (Лука, VII, 36–46). Обычно предстоятелю содружества или главе дома в трапезах помогал самый молодой их участник, если не было специального служителя. Таким «служащим» на трапезах Христа должен был_ быть Иоанн, но на Тайной вечери служащим был сам Христос: «Ибо кто больше, возлежащий или служащий? Не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий» (Лука, XXII, 27; стр. Мр. X, 45) [53]. 3. Последование Евхаристии возникло не из храмового богослужения и не из синагогального. Последнее оказало влияние на «си–наксис», который впоследствии составил первую часть нашей литургии. Последование Евхаристии возникло из последования трапез, точнее из последования Тайной вечери. Когда ученики после Пятидесятницы стали собираться на Евхаристическое собрание, то оно включало в себе трапезу, какой была и Тайная вечеря. Они преломляли хлеб после «благодарения» над ним и благословляли чашу. И благодарение, и благословение не отличались от тех, которые были сказаны Христом. Когда Евхаристия отделилась от трапезы в настоящем смысле, которая стала совершаться отдельно, или точнее, когда Евхаристия стала трапезой, включающей в себе только преломление хлеба и чашу благословения, то порядок совершения Евхаристии несколько отдалился от порядка совершения иудейских трапез, а также претерпели изменения и молитвы, произносимые над хлебом и над чашей, но основа последования осталась прежней. Наша литургия, т. е. ее евхаристический канон, сохраняет не только эту основу, но и некоторые детали, восходящие к иудейским трапезам. Омовение рук священником совершается перед литургией и после причащения или окончания литургии. Какое бы символическое значение мы бы ему ни придавали, оно восходит к порядку совершения иудейских трапез. Воскурение фимиама и его благословение и отчасти возжение свечей также связано с этими трапезами. Эллинизация, которая произошла в истории развития богословской и литургической мысли, осталась только оболочкой, за которой сохраняется основа нашей Евхаристии в ее первоначальном виде.

Генетическая связь последования Евхаристии с иудейскими трапезами объясняется тем, что сама Евхаристия в одном ее аспекте является продолжающейся Тайной вечерей Христа. «Сие творите в Мое воспоминание». Эти слова Христа, вокруг которых все еще идет спор, имеют не совсем одинаковое значение для нас и для первой генерации христиан из иудеев, в точности апостолов. Для них ударение лежало больше на второй части заповеди Христа — «в Мое воспоминание», — чем на первой — «сие творите». Христос знал, что апостолы, как иудеи, будут совершать трапезы после Его смерти, но когда они будут их совершать после Пятидесятницы, они должны совершать их в «воспоминание» Христа. Через Голгофу, смерть и воскресение участники трапез в «воспоминание» Христа станут народом Божьим, собранным «во Христе». Иудейская трапеза, совершаемая апостолами, станет священнодействием или, употребляя неизвестный новозаветным писаниям термин, таинством Церкви. Для нас ударение лежит одинаково на двух частях: и на «сие творите» и на «в Мое воспоминание». Мы должны совершать до Его второго пришествия со славою вечерю в Его воспоминание, т. к. в ней и через нее возвращается к нам прославленный Христос. Совершая ее, мы собираемся в «Церковь Божию во Христе». «Когда вы собираетесь в Церковь…». Наша трапеза становится трапезой Господней.

4. Кто возглавил первую Евхаристию? Мы знаем, что первая Евхаристия была совершена после Пятидесятницы, т. к. только после ниспослания Духа эктуализировалась установленная Христом на Тайной вечери Евхаристия. Она не могла быть совершена до Голгофы, т. к. в ней мы «возвещаем смерть Господню, доколе Он приидет» «(1 Кор. XI, 26). Но и трапезы, которые после Своего воскресения совершал Господь с апостолами, не были Евхаристическими собраниями, т. к. Христос не возшел «к Отцу Своему и Отцу нашему, Богу своему и Богу нашему» (Ио. XX, 17) и Дух, Которого Сын умолит у Отца, не нисшел на них (Ио. XIV, 16) [54]. На первой Евхаристии должен был предстоятельствовать один, т. к. одно только было место Христа, которое Он занимал на Тайной вечери. Почти с уверенностью можно сказать, что это место занял ап. Петр. Во всяком случае один из апостолов, т. к. только один мог возглавлять трапезу и только один мог произносить благодарение над хлебом и благословение чаши. В какой–то момент, который нам трудно определить, предстоятелем Евхаристического собрания Иерусалимской церкви сделался Иаков. Предстоятель Евхаристического собрания был предстоятелем Церкви, и обратно, предстоятель церкви был предстоятелем ее Евхаристического собрания. Это вытекало из природы самой Церкви.

Содружество Христа во время Его земной жизни с учениками обратилось через Духа в христианское содружество. Оно стало Церковью, как содружество народа Божьего во Христе. Как предстоятель содружества был предстоятелем трапез, так и предстоятель Церкви стал предстоятелем Евхаристического собрания. Так было не только в Иерусалимской церкви, но и во всех местных церквах, основанных апостолами. В каждой местной церкви предстоятелем ее Евхаристического собрания был предстоятель Церкви. Так было и иначе не могло быть. Ветхозаветное храмовое устройство допускало приношение жертв первосвященником и священниками, совместно или отдельно друг от друга. Во время Своей земной жизни Христос не имел левитского священства, но для Церкви Божьей Он стал ее Первосвященником. Как Первосвященник, Он принес Себя в жертву «ejapax». Занявший в Евхаристическом собрании место Христа также не имел левитского священства, как не имели его и все участники первого Евхаристического собрания. Христос «единожды» возглавил Тайную вечерю, как «единожды» за всех принес жертву. «Единожды» в том смысле, что Тайная вечеря, на которой Христос установил Евхаристию, была «единожды» совершена, и в том смысле, что Он один и никто другой совместно с ним возглавил Тайную вечерю. Поэтому «ejapax» совершается под предстоятельством одного, на Евхаристическом собрании, которое всегда одно, как один Христос, в пространстве и во времени. Мы не можем себе представить, что на Евхаристическом собрании Иерусалимской церкви, на которой первое время участвовали все апостолы, было несколько предстоятелей или было несколько совершающих «благодарение». Мы не можем также себе представить, что один из апостолов произносил «благодарение» над хлебом, а другой «благословение» чаши. Если бы так было, то не было бы Евхаристии, т. к. это было бы разделении Христа и рассечением Его тела, и Евхаристия не была бы трапезой Господней. Апостолы не могли так действовать, потому что они бы нарушали заповедь «сие творите в Мое воспоминание». Как таинство Церкви, Евхаристия совершается всегда одним и только одним. Это включено в ее природу. Нет Евхаристического собрания без Церкви, как нет Церкви без Евхаристического собрания, но нет и Евхаристического собрания без его предстоятеля, как предстоятеля церкви. Место Христа на Тайной вечери — одно, и только один его может занимать на Евхаристическом собрании. И тот, кто его занимает, есть предстоятель церкви. Позднее, как мы уже видели, Игнатий Богоносец выскажет это основное положение природы Евхаристии в виде утверждения, что нет Евхаристии без епископа, как предстоятеля церкви. В этом высказывании новое заключалось только в форме, а не в его содержании, которое уже имелось в первой Евхаристии, совершенной, как мы предположили, ап. Петром. Христианская «chaburah», как и иудейская, не могла быть без предстоятеля. И таким предстоятелем Иерусалимской церкви в самом ее начале был ап. Петр, а как ее предстоятель, он занял центральное место в ее Евхаристическом собрании. Остальные апостолы, как и все первые участники первого Евхаристического собрания, не были совершителями «благодарения», как они не были на вечерях, которые они совершали во время земной жизни Христа. В момент совершения Евхаристии не было различия между апостолами, участвующими на ней, и всеми остальными верующими. Различие было только между приносящим «благодарение» и остальными ее участниками. Когда ап. Петр уступил предстоятельствование Иерусалимкой церкви Иакову, он тем самым уступил ему предстоятельствование на Евхаристическом собрании. Тогда Иаков, а не Петр, один произносил «благодарение», а Петр занял место среди остальных апостолов [55]. С самого начала существования Церкви «благодарение» на Евхаристии произносил только один и один и тот же, пока он оставался ее предстоятелем.

На иудейских трапезах был не только их предстоятель, но были и служащие. Кто был служащим на первой или на первых Евхаристических собраниях? «Тогда двенадцать, созвав множество учеников, сказали: не хорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах (служить трапезам)» (Деян. VI, 2). Раздача пищи вдовам была, по прямому указанию Деяний, ежедневной. Евхаристическое собрание совершалось в воскресный день—в первый день после субботы, — во всяком случае оно не было ежедневным, но оно было связано с раздачей пищи, т. к. было ее источником. Эта связь выступает из всего контекста повествования об установлении «семи». Лука говорит, что был ропот среди еллинистов относительно ежедневного «служения» их вдовам, а двенадцать указали верующим, что им не должно оставлять слово Божие ради «служения» столам. Из этих слов апостолов, точнее из слов ап. Петра, который был их «porte–parole», ясно, что служение на трапезах совершалось апостолами в то время, когда они предложили установить «семь». Оно продолжалось после трапез в виде ежедневного служения вдовам. Ап. Петр не говорит о том, что ему не следует предстоятельствовать на Евхаристическом собрании, но что апостолам не следует быть на нем «служащими», т. к. увеличение числа верных вызвало расширение «служения» трапезам в ежедневное служение вдовам. Петр продолжал предстоятельствовать на Евхаристическом собрании, пока место предстоятеля не занял Иаков, а «семь» были служащими при нем [56].

5. Все, что мы говорили о предстоятеле церкви, совершающего с помощью «служащих» или, в позднейшей терминологии, диаконов Евхаристию, есть только одна сторона Евхаристического собрания. Евхаристия есть «трапеза Господня», а потому на ней кроме предстоятеля должны быть всегда те, кому предстоятель предстоятельствует. Мы уже видели, что на иудейских трапезах, кроме главы семьи или предстоятеля содружества, принимали участие члены семьи или содружества. Без них не могло быть трапезы. Благодарение над хлебом и благословение чаши произносилось предстоятелем не от своего имени, а от имени всех участников и с их согласия. Это было общее благодарение и общее благословение, произносимое одним от имени всех, т. к. на трапезах не могло быть присутствующих, а могли быть только участники. Это участие выражалось в совместном благодарении и в совместном вкушении, которое было тесно связано одно с другим, т. к. одного не могло быть без другого. На Евхаристичесчом собрании также не было присутствующих, а были только его участники. Как в иудейских трапезах, это участие было двояким: они все вместе совершали служение Богу во Христе и все вместе вкушали на трапезе Господней. Евхаристия есть священно служение, совершаемое Церковью, а потому оно было общим служением всех, кто в ней принимал участие, через одного, кто возглавлял Евхаристическое собрание.

Народ Божий, который собран Богом «во Христе» стал в Церкви носителем священства. Левитское священство заменилось в Церкви общим священством народа Божьего, или иначе, левитское священство распространилось на всех членов народа Божьего. В Новом Завете «во Христе» исполнилось обетование, что весь народ Божий станет царственным священством, людьми, взятыми в удел (I Пе. II, 9). Это служение священства выполняется Церковью, т. е. тогда, когда весь народ собран вместе на одно и то же (epi to auto) со своим предстоятелем. Поэтому, как мы говорили выше, нет Евхаристического собрания, когда нет Церкви, т. е., когда нет собрания народа Божьего под предстоятельством одного. Выполняя священство Церкви, на Евхаристическом собрании все сослужат своему предстоятелю, а предстоятель служит совместно со всеми от имени всех. Этот двойной аспект совершения Евхаристии не может быть разделен на отдельные его части: не может быть служения предстоятеля без сослужения всего народа и не может быть служения народа без сослужения его предстоятелю. Кто не сослужит на Евхаристическом собрании, тот не может на нем участвовать, т. к. без служения на нем невозможно вкушение трапезы Господней, а кто на нем участвует, тот обязательно сослужит его предстоятелю. Предстоятель не может предстоятельствовать на Евхаристическом собрании без сослужения его участников, т. к. он служит от их имени. Все служат совместно со всеми, а потому в момент совершения Евхаристии все ее участники, как это было и на иудейских трапезах, не отличаются друг от друга: среди служащего Богу народа выделяется только его предстоятель. Это не означает, что вообще не было различия между членами Евхаристического собрания. Это различие выражалось не в степени участия на Евхаристическом собрании, а в месте занимаемом членами собрания при совершении Евхаристии. На первых Евхаристических собраниях Иерусалимской церкви в момент совершения Евхаристии под предстоятельством Петра не было различия между апостолами и остальными верными в степени участия в ее совершении. Различие между апостолами и верными заключалось в их месте, которое они занимали. Оно было после центрального места наиболее почетное. Место, занимаемое тем или иным членом на Евхаристическом собрании, не было только выражением чисто человеческих различий «по чести» среди его членов. Место обозначало служение, а служение проистекало из воли Божьей. Предстоятель, приносящий «благодарение», отличался своим местом, которое было центральным и без которого не могло быть самого Евхаристического собрания. Это было место Христа на Тайной вечери. Занимая место Христа на Тайной вечери, он не заменял Христа, т. к. Христа нельзя заменить. Заменить Христа нельзя потому, что никто не может заменить Сына Божьего и Его служения. Его нельзя заменить еще потому, что Он сам присутствует на Своей «трапезе» со Своими друзьями.

Уже во времена апостолов в основанных ими церквах после предстоятеля наиболее почетные места занимали пресвитеры. Их место также было выражением их служения, которое было служением управления народа Божьего совместно с предстоятелем. При совершении предстоятелем Евхаристии пресвитер не отличался от остальных членов церкви, т. к. он сослужил предстоятелю совместно со всем народом, как сослужил каждый член церкви. Пресвитер отличался от других членов служением, которого другие члены не имели, что выражалось в особом его месте на Евхаристическом собрании. В отношении к литургическим функциям это различие проявлялось только тогда, когда он по поручению своего предстоятеля возглавлял Евхаристическое собрание, совершая «благодарение». При возглавлении им Евхаристического собрания, все остальные его члены ему сослужат, в том числе и пресвитеры. Для полной ясности необходимо еще раз подчеркнуть положение пресвитера на Евхаристическом собрании древней церкви. Он, как и все члены местной церкви, возглавляется предстоятелем церкви, он такой же участник в совершении Евхаристии, когда ее совершает епископ, как и все остальные, т. к. он сослужит совершенно одинаково предстоятелю. Не отличаясь при совершении Евхаристии от остального народа, он отличается от него тем, что имеет особое служение. В силу этого служения он может по поручению епископа возглавить Евхаристическое собрание.

Как выше было сказано, диакон имеет свое место в Евхаристическом собрании, которое выявляет его особое служение при совершении епископом Евхаристии. Он есть «служащий» в тесном смысле этого слова. Он есть «служащий» в Евхаристическом собрании, но не «служащий» в том смысле, что участвует в служении предстоятеля. Вместе с тем диакон есть «сослужащий» епископу, как член народа Божьего наряду с остальными членами.

Сослужение входит в природу Евхаристического собрания, как и возглавление собрания одним лицом. И одно, и другое есть выражение священнического служения народа Божьего. Потому сослужение народа Божьего не означает разделения служения священнодействия между разными лицами. Служение священнодействия, как и остальные служения, в апостольской и древней церкви было неразделимо между разными лицами, но полностью исполнялось теми лицами, которые к нему были призваны. Сослужение народа Божьего, собранного на Евхаристическом собрании, не совпадает со служением его предстоятеля. Это разные служения, которые не могут быть смешиваемы и разделяемы. Этому основному положению о различии служений нисколько не противоречит то, что служение народа разделяется предстоятелем, т. к. он потому предстоятель, что принадлежит народу Божьему и совместно с ним выполняет царственно–священническое служение.

6. Мы установили, что в природе самого Евхаристического собрания лежит совершение Евхаристии одним его предстоятелем в сослужении всего церковного народа. Не признавая фактически сослужения народа своему предстоятелю, современная практика возвела в норму сослужение пресвитеров епископу, понимая под ним участие пресвитеров в совершении епископом Евхаристии. Несмотря на все изменения, которые претерпел чин литургии, он ясно свидетельствует о сослужении народа предстоятелю. Тот же современный чин не определяет, в чем и как должно выражаться активное участие пресвитеров в совершении епископом Евхаристии. Наша современная практика является плодом литургического творчества. Находится ли это развитие литургического творчества в линии естественного развития чина Евхаристии? Мы, таким образом, возвращаемся к поставленному выше вопросу, нарушает ли современная практика основные принципы Евхаристического собрания, о. которых мы только что говорили.

Приношение «благодарения» есть особое служение, которое принадлежит епископу. Может ли епископ разделить это служение с кем–либо другим? Современная практика это допускает, т. к. «сослужение» пресвитеров епископу есть ничто иное, как разделение его служения предстоятельства. Если пресвитеры действительно участвуют в служении приношения «благодарения», то в Евхаристическом собрании окажется не один, а несколько приносящих «благодарение», а это не соответствует природе Евхаристического собрания. Что может означать совершение «благодарения» не одним предстоятелем, а несколькими, из которых один является старейшим? Означает ли это, что совершение «благодарения» одним предстоятелем до некоторой степени неполно? Сама постановка этого вопроса показывает его догматическую абсурдность. Оно не только неполно, но именно оно полно, когда «благодарение» совершается одним предстоятелем. Что же мсжет тогда означать «сослужение» пресвитеров?

Развитие идеи «сослужения» пресвитеров шло одновременно с потемнением в богословском сознании учения о сослужении народа Божьего своему предстоятелю. Основной принцип сослужения народа заменился сослужением пресвитеров. Перенесение сослужения народа на отдельную группу пресвитеров не могло не сопровождаться некоторым затемнением природы Евхаристии. Будучи таинством Церкви, оно в богословском сознании становится одним из таинств в Церкви [57]. С другой стороны школьная догматика меняет первоначальное учение о совершителе таинств. С возникновением идеи посвящения совершителем священнодействия становятся только «посвященные», а не весь народ Божий, собранный Богом со своим предстоятелем. Таинства обращаются в школьной догматике з индивидуальные акты, совершаемые теми, кто получил эту способность. Церковный народ может, если он присутствует в церкви, молиться о том, чтобы совершилось то, что совершает посвященный, но он не участвует в самом совершении. С одной стороны молитва о том, чтобы совершилось то, что совершает посвященный, а с другой стороны — молитвенный призыв всего народа о ниспослании даров, испрашиваемых в таинстве. Поэтому согласно школьному учению таинства совершаются и без народа Божьего, если их совершают лица, способные к совершению таинств. Участие народа не является необходимым, т. к. народ не имеет посвящения. Как таинство в Церкви, Евхаристия также становится индивидуальным актом, совершаемым посвященными, а потому она может совершаться без участия народа. Народ Божий не может сослужить предстоятелю или предстоятелям, т. к. ему могут сослужить только те, кто имеет посвящение, хотя бы даже не в полной степени. В свою очередь это приводит к затемнению идеи предстоятельства, т. к. она предполагает учение о служении народа Божьего при совершении священнодействий. Если даже термин «предстоятель» сохраняется, то его содержание существенно изменяется. Предстоятель фактически перестает быть предстоятелем народа Божьего, к которому и он принадлежит и который совершает во всей своей полноте священнодействия в Церкви. Из понятия «ecclhsia» выпал его существенный элемент — собрание. Фактически собраний нет, а есть сакральные акты, совершаемые посвященными. Современное «сослужение» при богослужениях является следствием учения о «посвящении». Согласно современной практике пресвитеры при сослужении действительно участвуют в совершении таинств. Таинства могут совершаться и совершаются одним посвященным, но они могут совершаться несколькими посвященными. Может быть прот. Мальцев, когда он утверждал, что пресвитеры при сослужении должны произносить все, что произносит епископ при совершении Евхаристии, договорил то, что не решалась досказать школьная догматика. Современная идея «сослужения» исключает сослужение народа, а сослужение народа исключает современное сослужение.

7. Если мы отбросим крайности в определении «сослужения» пресвитеров и будем рассматривать «сослужение» пресвитеров, как более активное выражение сослужения народа, то и в этом случае современная идея «сослужения» не может быть выведена из природы Евхаристического собрания. Что остается пресвитеру при «сослужении»? Некоторого рода вспомогательные действия и произнесение некоторых возгласов. Но не будет ли это смешением служений? «Служащим» на Евхаристическом собрании является диакон, т. к. в этом состоит его служение. Литургическое служение пресвитеров состоит не в том, что он «служащий», а в том, что он может быть предстоятелем Евхаристического собрания. Если он при совершении епископом Евхаристии является «служащим», то он исполняет не свое служение, а служение диакона. Епископ, как и пресвитер, если он совершает Евхаристию, может ее совершать без диакона. От этого Евхаристия не теряет своего «священносовершительного» характера, по выражению псевдо–Дионисия. Когда епископ или пресвитер без диакона совершают Евхаристию, то это не приводит к смешению служений, т. к. все действия при совершении Евхаристии входят в самую Евхаристию. Диакон является помощником при совершении Евхаристии, но епископ может быть и без помощника. Смешение служений только тогда происходит, когда на того, кто может совершить Евхаристию, возлагаются только вспомогательные действия, что составляет особое служение диакона. Если при епископе или пресвитере совершающих Евхаристию, не имеется диакона, то ни один, ни другой не могут возложить его обязанностей на чтеца или иподиакона, т. к. это привело бы к смешению служений. Таким же смешением служений является произнесение пресвитерами некоторых возгласов при «сослужении» епископу. Эти возгласы должен произносить сам епископ. Может ли епископ уступить их пресвитеру? Это есть недолжное смешение служений, на которое не уполномочен епископ. Он не может передавать никому части своего служения предстоятельства. От этой передачи ничего не выигрывает Евхаристия, но только ущемляется служение предстоятельства. Если Евхаристия остается полной, когда ее совершает один епископ или один пресвитер, то это означает, что «сослужение» необязательно. Если это так, то оно не может быть активным выражением сослужения народа. «Сослужение» пресвитеров может 'быть, но его может не быть. Как раз этого нельзя сказать о сослужении народа. Без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. последнее есть действительно собрание народа Божьего. Этого нельзя сказать и о предстоятеле: без него не может быть Евхаристического собрания, т. к. оно всегда включает в себе предстоятеля. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к современным чинам литургии. Они знают только двух совершителей ее: предстоятеля (епископа или пресвитера) с диаконом или без него, и народ. Обе эти стороны выступают активно, т. к. совершение Евхаристии принадлежит Церкви. Народ и предстоятель — вот кого мы находим в наших современных чинах [58], но совсем не находим в них места для «сослужения» пресвитеров. Все молитвы произносятся от имени народа епископом или пресвитером. Епископ есть по выражению Феодора Мопсуестского «уета Церкви» [59]. Такими же устами является пресвитер, если он совершает Евхаристию. Но «уста Церкви» предполагают Церковь, т. е. собранный народ Божий, который через своего предстоятеля возносит «благодарение», а не пустой храм. Когда служит епископ, то «устами Церкви» не могут быть пресвитеры, т. к. уста Церкви только одни. Не показательно ли, что современная литургическая практика оставляет неопределенным, что именно может или должен передать пресвитерам епископ, когда они ему сослужат. Было бы абсурдно предположить, что епископ может передать «сослужащему» ему пресвитеру произнесение установительных слов. А если он не может ему их передать, то почему пресвитер может их произносить про себя? Современная идея «сослужения» остается литургически необоснованной. Если евхаристически нельзя обосновать современную практику «сослужения», точнее, нельзя обосновать ее так, чтобы она не нарушала основных принципов Евхаристии, то остается только одно соображение в пользу «сослужения». Оно придает большую торжественность богослужению. Какое бы значение ни придавать торжественности в литургической жизни, она во всяком случае имеет точно–определенный предел, за которым начинается нарушение основных принципов Евхаристии. Кроме того, понимание торжественности может быть разным и может меняться от одной эпохи к другой. Наше понимание торжественности богослужения не совпадает, как мы уже видели, с пониманием торжественности в древней церкви. Мы больше уделяем внимания внешней торжественности, которую мы получили в наследие от Византии, покрывая ею недостаток внутренней торжественности. Разве, действительно, Евхаристическое собрание в древней церкви не было торжественно? Разве описанный в протоколе Цирты порядок богослужения не является торжественным? Мы этим не удовлетворяемся сейчас. Не есть ли это указание на то, что мы не только что–то приобрели за долгий период литургического развития, а, наоборот, что–то существенное потеряли? Может ли быть больше торжественности, чем, когда вся церковь собирается на Евхаристическое собрание под предстоятельством окруженного своим пресвитериумом епископа, который один совершает с помощью диаконов «благодарение», как Христос совершил один «благодарение», окруженный апостолами? По сравнению с этой торжественностью наша современная торжественность кажется земной и слишком земной. Мы не должны об этом забывать. «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет».

Епископ один совершает Евхаристию, т. к. он один предстоятель своей церкви, которую он получил от Бога в удел или в наследство (21–ое правило Антиохийского собора). Он есть действительный предстоятель своей церкви, каким он был в древней церкви. Это он, а никто другой, совершил прием в Церковь членов своей церкви. Это он предстоятельствовал на Евхаристическом собрании. Ничего не было в церкви, что бы произошло помимо него, как ничего не было в церкви, что произошло помимо народа. Это есть подлинное сослужение народа своему предстоятелю. Наше современное «сослужение» имеет очень мало связи с этим настоящим «сослужением». Мы не можем и не должны протягивать руки, чтобы изменить то, что было установлено Христом и апостолами, но мы можем и должны освобождать постепенно нашу литургическую практику от разного рода наслоений, давность которых весьма и весьма ограничена, а особенно от тех, которые приводят не к усилению евхаристической жизни, а к ее ослаблению и затемнению.

III. Пресвитер, как совершитель Евхаристии.

1. Евхаристическое собрание древней церкви было собранием всех под предстоятельством одного. Мы не знаем точно, как назывался в апостольское время предстоятельствующий на Евхаристическом собрании, но мы знаем, что центральное место на нем принадлежало всегда одному и тому же лицу. Евхаристическое собрание было продолжением Тайной вечери, совершенной Христом накануне Его крестной смерти. После Его прославления вечери стали совершать Его ученики. Его место было единственным, и единственным было то лицо, которое занимало это место. Первая Евхаристия была совершена в Иерусалиме апостолами, которые, как иудеи, знали, что на их трапезах предстоятелем всегда было одно и то же лицо. В домашних трапезах предстоятелем был глава дома, а на трапезах содружества (chaburah) — предстоятель этого содружества. Когда местные церкви стали возникать среди языческого мира, то совершение Евхаристии одним лицом, постоянно занимавшим центральное место на собрании, было уже традицией. Ни Варнава, ни Павел не могли изменить эту традицию. Во всяком случае Павел, как было уже указано, был человек традиции. Его учение в своей основе не было его собственным учением, но учением Церкви, принятым от Господа через апостолов. Он передал основанным им церквам то, что он принял от Господа. «Ибо я от Господа принял то, что и вам передал…» (I Кор. XI, 23; ср. XV, 3). Здесь Павел говорил не о том, что он непосредственно принял в явлении ему Господа на пути в Дамаск. Предание о Тайной вечери он принял от апостолов, вероятнее всего от апостола Петра, у которого он провел 15 дней (Гал. 1, 18), но то, что он принял от Петра, было от Господа. Приняв предание о Тайной вечери, он принял и предание о том, как апостолы в Иерусалиме совершали Евхаристию. Если новозаветные писания прямо не говорят, что совершителем Евхаристии было всегда одно и тоже лицо, то из этого умолчания не следует, что совершитель Евхаристии менялся от собрания к собранию. Как организм, Церковь несла в себе принцип устройства и чина, но как организм, живущий Духом, она воспринимает этот принцип от Духа. В силу этого традиция не противополагается Духу, но создается Духом. Для апостольской Церкви «закон Духа» заключался в том, что в Евхаристическом собрании совершителем Евхаристии было всегда одно и тоже лицо, обозначенное к этому Духом. В свете этого факта для нас не имеет значения, как называлось это лицо. Оно существовало в церкви и оно было постоянным.

2. В середине второго века в огромном большинстве церквей предстоятель Евхаристического собрания носил наименование епископа. Мы уже знаем согласно свидетельству Игнатия Богоносца, что епископ был единственным совершителем Евхаристии. И даже еще больше: без него не могло быть Евхаристии. Он мог передать совершение Евхаристии другому лицу, по всей вероятности, пресвитеру, но эта передача совершалась в исключительных случаях — в отсутствие епископа или во время его болезни. В иных случаях трудно себе представить, чтобы епископ мог бы передать, хотя бы временно, пресвитеру свое служение, на которое он был призван Богом и на которое поставлен, чтобы, как первосвященник, он приносил дары святой Церкви [60]. Для Игнатия Б. церковь была там, где был епископ. Это было выражением действительного положения вещей, а не абстрактной истиной, не находившей всего применения на практике. Верные собирались все вместе на Евхаристическое собрание под предстоятельством своего епископа.

Приблизительно к этому времени христианство на Востоке проникает в сельскую местность. Жители сельской местности, далеко лежащей от города, не имели возможности принимать участие в городском Евхаристическом собрании. В ней возникали церкви, в которых совершалась Евхаристия. Большею частью город был матерью–церковью сельских церквей. Однако, было бы грубой исторической ошибкою, если бы мы перенесли наши представления в это далекое время, и на этом основании считали бы, что городской епископ посылал для совершения Евхаристии в сельские церкви своих пресвитеров. В римское время сельская местность составляла с городом одно целое: «город — polis» включал в себя город в нашем смысле и прилегающую к нему сельскую местность. Вопреки этому административному принципу сельская церковь была отдельной церковью, возглавляемой своим епископом. Историки, которые говорят о соответствии церковного и государственного устройства в доникейский период, должны не забывать этого факта, который свидетельствует о противоположном. Церковь следовала государственному устройству, когда находила для себя нужным, но и отклонялась от него, когда это требовало ее устройство. Епископ возглавлял сельскую церковь, как епископ возглавлял городскую церковь. Иначе не могло быть, т. к. без епископа не могло быть Евхаристического собрания. Позднее, приблизительно во второй половине третьего века, сельские епископы получили специальное наименование хорепископов. Первоначально хорепископ был полноправным епископом, как и городской епископ. Он участвовал наравне с городскими епископами на соборах. Взаимоотношения между городской и сельскими церквами, входящими в состав одной «polis», хотя и носили более тесный характер, строились по типу взаимоотношений между городскими церквами.

Если имелись те или иные исключения из этого основного порядка, то они нисколько не подрывали его. Мы знаем, что в Египте, например, во главе церквей долгое время стояли пресвитеры. Кроме особого характера церковного устройства Египта, это отклонение обуславливалось тем обстоятельством, что титул епископа долгое время носил только александрийский епископ. Фактически пресвитеры были епископами. Так было и в некоторых других местах.

3. Мы уже констатировали выше, что первоначально в пределах одной местной церкви было одно Евхаристическое собрание. Однако, численное увеличение городской церкви с одной стороны, а с другой стороны гонения, при которых было опасно собираться всем вместе на одно место вызвали деление единого городского собрания. Естественно, что такого рода деление должно было произойти раньше в больших городах, т. к. в маленьких городах не было внешних побуждений для деления епископского городского Евхаристического собрания. К этим внешним обстоятельствам присоединились внутренние, связанные с развитием учения о Церкви, о которых я здесь не имею возможности говорить. Результатом взаимного действия внешних и внутренних причин было предоставление права совершения Евхаристии пресвитерам.

Первоначальные дополнительные городские богослужебные центры не рассматривались, как отдельные Евхаристические собрания [61]. Они были как–бы продолжением или распространением епископского собрания. Поэтому идеально в этой стадии развития церковного устройства епископ оставался, как единый предстоятель церкви, единым совершителем Евхаристии. Пресвитер не имел возможности самостоятельно совершать Евхаристию, если он не получал специального поручения от епископа. Дальнейшее развитие церковного устройства способствовало прикреплению пресвитеров к определенным богослужебным центрам. Это прикрепление произошло, большею частью, раньше в сельских церквах, а затем только в городских. Хорепископы постепенно исчезают, а на их место поставляются пресвитеры, которые предстоятельствуют на Евхаристическом собрании сельских церквей, но не самостоятельно, а под общим возглавлением городского епископа. По этому типу стали строиться и городские богослужебные центры. В пределах единой городской церкви появляются приходы, как полусамостоятельные части этой церкви, имеющие свой богослужебный центр, свою определенную территорию и определенное число членов прихода. Наряду с епископом, как предстоятелем местной церкви, совершителем Евхаристии стал пресвитер. Это было одно из самых глубоких изменений, которое произошло в истории церкви. Это было не только изменение административного принципа деления церкви, но и изменение самого учения о Церкви. Основное положение древней эклезиологии заключалось в том, что предстоятелем Евхаристического собрания был епископ, как предстоятель своей церкви. Единство местной церкви проявлялось в единстве Евхаристического собрания, которое обуславливало единство епископата в местной церкви. Современное учение рассматривает приходского пресвитера, как предстоятеля Евхаристического собрания, не считая его предстоятелем церкви, т. к. пресвитер никакой церкви не имеет. Евхаристическое собрание перестало быть признаком единства местной церкви, т. к. оно уже не выявляет, как это было раньше, вето. Церковь Божию во всей ее полноте. Приход есть только часть епископской церкви, а потому он и не выявляет ее. Отчасти с этим связано учение об Евхаристии, как таинстве в Церкви, а не. как таинстве самой Церкви. Когда в пределах местной церкви единственным совершителем Евхаристии был ее предстоятель, то Евхаристия была таинством Церкви, а когда внутри епископской церкви образовалось несколько Евхаристических собраний под властью одного епископа, то Евхаристия неизбежно в догматическом учении должна была стать одним из таинств в Церкви: Учение о Церкви отошло от ее первоначальных Евхаристических основ.

4. Совершение Евхаристии предстоятелем местной церкви вытекает из самой природы Евхаристии. Церковное устройство должно находиться в соответствии с евхаристическими принципами, а не наоборот. В этом вопросе, как в ряде других вопросов, непосредственная задача заключается не столько в том, чтобы решительно менять церковное устройство, сколько в том, чтобы вкладывать в него правильный богословский смысл. В нашем богословском сознании мы должны вернуться к основному принципу Евхаристии, что ее совершителем является предстоятель местной церкви. Существование приходов в епископской церкви или, точнее, в епископской епархии, есть факт нашей современной церковной жизни, с которым необходимо считаться. Приближение нашего современного церковного устройства к евхаристическим принципам возможно на двух путях. Первый состоит в том, что епископ должен рассматриваться, как это было раньше, единственным совершителем Евхаристии, а пресвитеры только его уполномоченными. При этом условии приходское Евхаристическое собрание было бы только пространственным распространением епископского собрания. Естественным следствием такого взгляда на приход была бы потеря им его литургической и хозяйственной самостоятельности, которая была за ним так торжественно утверждена Московским собором 1917/18 года. Единство Евхаристического собрания епископской церкви было бы только идеально сохранено, т. к. фактически существовало бы несколько Евхаристических собраний в пределах епископской церкви, но это идеальное единство свидетельствовало бы о сохранении в догматическом сознании евхаристических принципов эклезиологии.

Второй выход заключается не в ослаблении самостоятельности приходов, а в ее усилении. Современный приход ближе всего напоминает первоначальную местную церковь. Как и она, приход имеет, или по крайней мере должен иметь, одно Евхаристическое собрание, на которое собираются все его члены. Исходя из принципа, что совершителем Евхаристии является предстоятель церкви, мы могли бы признать приходского пресвитера, как предстоятеля церкви. При таком понимании приход перестает быть частью епархии, а становится местной церковью. Епархия в свою очередь становится церковным округом, как это и было в начале, состоящим из ряда местных церквей.

Такова тема предстоящей богословской дискуссии. Она неизбежна после постановления Московского собора, который договорив то, что намечалось в истории развития церковного устройства, вскрыл конфликт между ним и учением о Церкви. Впервые в истории православной церкви Московский собор провозгласил, что поместная церковь, как церковная единица, разделяется на епархия. Это была совершенно новая идея для православного мира. Церковное сознание в Византии, если не считать неудавшегося учения о «khdemonia pantwn», всегда рассматривало епископские церкви, как церковные единицы, из которых складываются митрополичьи и патриаршие округа.

IV. Сослужение пресвитеров.

1. Появление приходов было связано с нарушением основного принципа древнего церковного учения о едином Евхаристическом собрании в пределах епископской церкви, но оно необязательно влекло за собою полное нарушение остальных евхаристических основ церковной жизни. Приходское Евхаристическое собрание не только может, но и должно оставаться собранием всех членов прихода на одно и то же. Если в приходской жизни этот принцип нарушается, то причина этого лежит не только в приходском строе жизни, но и в том, что этот принцип — всегда все и всегда вместе — выпал из церковного сознания. Естественно, что этот принцип не может получить полного своего значения при приходском устройстве, т. к. приходское Евхаристическое собрание может объединить только членов прихода, но не членов всей местной церкви. Тем не менее, приходской пресвитер, назначенный епископом, является возглавителем прихода, а как возглавитель прихода, он может и должен быть единственным предстоятелем приходского Евхаристического собрания. Современная практика совершения Евхаристии несколькими пресвитерами, т. е. «сослужения» одних пресвитеров другим, является литургическим парадоксом.

Когда впервые пресвитер, по поручению епископа, стал совершать Евхаристию, то он совершал ее один при содействии иподиакона или диакона. Ни о каком сослужении пресвитеров не могло быть и речи, т. к. оно фактически не могло иметь место. Пресвитеры, которые не были посланы епископом для совершения Евхаристии в дополнительные богослужебные центры, оставались при епископской церкви. Они восседали на своих местах, когда епископ совершал Евхаристию. Если при совершении Евхаристии пресвитером оказался бы другой пресвитер или другие пресвитеры, то Евхаристию совершал всегда один пресвитер, кому епископ поручил, а не все вместе. Остальные пресвитеры участвовали в Евхаристии, как участвовал весь остальной народ. Они получали евхаристические дары из рук предстоящего на собрании пресвитера, но не преподавали себе даров. Как Христос на Тайной вечери взял хлеб, возблагодарив, преломил и раздал его, а затем чашу, благословив ее, разделил, так и совершающий Евхаристию берет после благословения хлеб и чашу и раздает их или непосредственно сам, или с помощью диаконов. Только предстоящий на Евхаристическом собрании преподает себе дары. Иерархия соблюдается в порядке преподания даров, но она не может выражаться в преподании даров самому себе. Совершающий Евхаристию занимает место Христа на Тайной вечери, а так как это место единственное, то он только сам преподает себе дары. Е силу этого в древней церкви сам епископ совершал Евхаристию, а пресвитер только в отсутствии епископа. Епископ, участвующий в Евхаристическом собрании, на котором предстоятельствовал бы пресвитер, должен был бы получить дары из рук пресвитера, потому что не он, а пресвитер занимал бы место Христа. В своем присутствии епископ мог только предложить другому епископу, если тот находился в качестве гостя в его церкви, совершить Евхаристию. 18–е правило Никейского собора, о котором была речь выше, устанавливая порядок причащения, исходило из того, что епископ совершает Евхаристию. Отцы Никейского собора еще не предвидели того случая, чтобы пресвитер возглавлял Евхаристическое собрание, когда в нем участвовал епископ. Епископ в древней церкви не мог получать евхаристические дары из рук своих пресвитеров, т. к. пресвитеры не совершали при нем Евхаристии.

2. «Сельские пресвитеры в городской церкви не могут священнодействовать (точнее, приносить дары) в присутствии епископа или пресвитеров города, а такожде ни преподавать хлеб, ни чашу во время молитвы. Аще же сии в отсутствии, а сельский один приглашен для молитвы: то преподает» [62]. Это 13–е правило Неокесарийского собора, который был, по всей вероятности, за несколько лет до Никейского собора, важно для меня в том отношении, что оно подтверждает сказанное выше относительно совершения Евхаристии пресвитером в присутствии епископа. Оставляя в стороне некоторые спорные пункты, я остановлюсь на том, что в нем вполне бесспорно. Собор запретил сельскому пресвитеру совершать Евхаристию, если в Евхаристическом собрании имеется городской епископ или городские пресвитеры. Само собою разумеется, что это запрещение имеет силу и в отношении городского пресвитера, если присутствует городской епископ. Хотя правило не приводит оснований своего запрещения, они для нас вполне ясны. Совершение сельским пресвитером Евхаристии в присутствии епископа или пресвитеров городов недопустимо, т. к. пресвитер, совершая Евхаристию, преподавал бы им евхаристические дары. В силу этого сельский пресвитер может совершать Евхаристию в городской церкви, если на ее Евхаристическом собрании отсутствует городской епископ и его пресвитеры.

Тот же собор, который запретил сельским пресвитерам совершать приношения в городской церкви, разрешил это хорепископам, когда в ее Евхаристическом собрании имелся ее епископ и городские пресвитеры [63]. Я уже не раз указывал, что согласно общепринятой практике епископ местной церкви обычно предлагал своему гостю, другому городскому епископу совершить Евхаристию. Поэтому встает вопрос, почему Неокесарийский собор счел нужным подтвердить эту практику в отношении сельских епископов. Как выше было указано [64], первоначально сельский епископ отличался от городского тем, что его кафедра была не в городе, а в селе. Других различий между ними не было. Все сельские церкви, находящиеся на сельской территории, принадлежащей в административном отношении городу, тяготели к городской церкви, как к своему центру и как к своей матери–церкви. Это тяготение не имело первоначально правового характера, а было выражением любви, которая существовала между местными церквами. К концу III–го века, а особенно с начала IV–го века отношения городской и сельских церквей меняются. Они переходят в фазу правового подчинения хорепископов городскому епископу. Сельский епископ остается епископом, но, так сказать, рангом несколько ниже. Неокосарийский собор указывает, что сельские епископы поставлены в образ семидесяти апостолов, подразумевая тем самым, что городские епископы поставлены в образ 12–ти апостолов. Тем не менее, сельский епископ оставался еще в IV–м веке настоящим епископом. Об этом свидетельствует сам Неокосарийский собор, называя их «сослужителями — sulleitourgoi», подразумевая под этим, что они исполняли тоже служение, что и городские епископы. На основании 14–го правила Неокесарийского собора мы имеем возможность заключить, ч го в начале IV–го века существовало сомнение в епископском достоинстве хорепископов. Этим объясняется издание собором специального правила относительно совершения хорепископом Евхаристии в городской церкви. Он мог совершать Евхаристию, т. к. он мог, имея тоже служение, что и городской епископ, раздавать дары епископам и пресвитерам. Само собою разумеется, что термин «сослужитель», употребленный собором в отношении сельского епископа, не указывает на то, что он мог «сослужить» городскому епископу в нашем современном понимании. Если бы «сослужение» в нашем смысле существовало в IV–м веке, то почему бы сельский епископ или сельские пресвитеры не могли сослужить городскому епископу? Для этого не было никакой необходимости издавать специальные правила, т. к. это ясно само по себе. 13 и 14 правила Неокесарийского собора являются еще одним из свидетельств того, что в церковном сознании IV–го века совершенно отсутствовала идея «сослужения» в нашем смысле.

3. Если принимать «сослужение» в современном смысле, то его можно принять с очень большими оговорками по отношению к епископу и пресвитерам его церкви, но совершенно недопустимо принимать «сослужение» по отношению к пресвитерам, сослужашим друг другу. В древней церкви пресвитеры образовывали пресвитериум при епископе. Они восседали на своих местах при совершении епископом Евхаристии, как бы окружая его. Позднее они приблизились к жертвеннику, оставаясь при своих прежних функциях. Какое бы положение ни занимал пресвитер, при нем не могло быть и не может быть пресвитеруима, который мог бы окружить жертвенник при совершении Евхаристии одним из них. Последний совершает ее по поручению епископа. Идея «сослужения» пресвитеров была механически перенесена с епископов на пресвитеров. При одном пресвитере собственно нет места другим пресвитерам, поэтому так трудно определить в чем и как должно выражаться «сослужение» пресвитеров.

Если современное церковное устройство допускает наличие в одном приходе нескольких пресвитеров, то только один из них совершает Евхаристию, а остальные в ней участвуют и сослужат в настоящем смысле этого слова. Поэтому они должны принимать дары из рук служащего пресвитера. Если положение приходского пресвитера в нашем церковном устройстве может быть, как я указывал, предметом дискуссии, то никакой дискуссии не может быть в вопросе о том, как совершается причащение священнослужителей. Все без исключения получают евхаристические дары из рук служащего, т. к. во время совершения Евхаристии нет никого в церковном собрании, кто в этот момент был бы выше его. Мы не должны ради человеческих отличий нарушать порядок, установленный Господом на Его Тайной вечери. Епископ совершает Евхаристию (несмотря на все изменения он остается единственным ее совершителем в своей церкви), окруженный теми пресвитерами, которые имеются при нем. Они сослужат ему, как сослужит ему весь народ, врученный ему Богом. Они безмолвствуют, когда безмолвствует народ, т. к. «устами Церкви» является епископ. Это не стирает, как я говорил выше, иерархического различия между ними и остальными членами церкви. Иерархическое различие между ними остается, т. к. пресвитер может совершить с согласия епископа Евхаристию, чего не может совершить никто другой из народа. Если епископ предоставляет по каким–либо причинам пресвитеру совершать Евхаристию в своем присутствии, то он ему уступает свое место в Евхаристическом собрании, место, которое занимал Господь на Тайной вечери. Уступая ему свое место, он вместе с тем предоставляет ему совершать Евхаристию не частично, а полностью, и получает из его рук евхаристические дары. Это включено в само поручение епископа, предоставляющего совершать Евхаристию пресвитеру. Когда пресвитер совершает благодарение над хлебом и преломляет его, когда он благословляет чашу, то он и раздает их всем участникам собрания. Я вновь повторяю, что никто не может взять евхаристические дары с престола кроме того, кто совершил благодарение. Менять это означает вводить человеческие различия туда, где им не должно быть места. Различие служений установлено Богом. Различие служения епископа от служения пресвитера заключается в том, что он, а не пресвитер, возглавляет Евхаристическое собрание, когда он участвует в нем. Сохранение различия между епископом и пресвитером, когда пресвитер совершает Евхаристию в присутствии епископа, не проистекает из различия служения. Предоставляя пресвитеру «совершать благодарение, епископ предоставляет ему самое главное и самое высокое, а потому не может сохранить за собою ничего, что включает в себе «благодарение». Неслужащий епископ, как неслужащий пресвитер получают дары из рук служащего пресвитера. Если этот евхаристический порядок покажется кому–либо неблагочестивым, то я могу вновь сказать, что так было в апостольское время. Если этот порядок неблагочестив, то не неблагочестива ли сама Евхаристия, из природы которой этот порядок вытекает? Можно ли избежать этого мнимого «неблагочестия» тем, что допустить непричащение неслужащего епископа или пресвитера, участвующих в Евхаристическом собрании. Но может ли быть участие в Евхаристии без причащения? Это последний вопрос, который подлежит рассмотрению в моги настоящей работе.