Тренер

Глава четвертая: Суровый бой ведет…

Результат на табло простой и очень красноречивый.

Точка. Абзац.

– Стола – пес!

Столешников смотрел на поле. Что смотреть на крикунов, чего он там не видел?

Человек тридцать – сорок, майки клубные давно сорвали, голые по пояс. На поле пока не рвутся, ничем не кидают. Полиция стоит рядом, скучно зевает, косится на орущих хулзов, готовится реагировать. Те пока повода давать не хотят. Ну, вопят чего-то… и что?

Официально-то Юрий Столешников не пес, пес какой-то там Стола, мата тоже нет, порядок в общественных местах не нарушается. О, пошел один, в бороде по пояс, хорошо хоть, глаза не заросли. Главный, не иначе… Примут его, нет? Нет, не приняли.

С болельщиками все понятно, вернемся к игре, Юрий Валерич… что у нас тут? Да… Ну как так-то, Раф?!

Раф, догнав мяч, пасует, передает его… прямо тамбовцам.

Витя, второй тренер, доставшийся в наследство, шмыгая боксерским носом, не сдерживается:

– Раф! Давай, родной, работай, работай!!! Домой к жене так будешь ползти… Твою дивизию…

Тамбовские проходят через защитников как нож сквозь масло. Ровно как их соотечественники-волки, чуя наживу и «кровь», не смущаются. Режут короткими передачами, аккуратно, чтобы не сорвать победу глупым штрафным или удалением, идут, идут дальше…

Столешников, шарахнув себя кулаком по бедру, хотел отвернуться. Не смог, дотерпел до конца.

Марокканец молодец, справился, отработал полностью, у штанги забрал мяч, тут же выбивая Зуеву и… Тот рванулся, обошел одного, второго, увидел подкатывающегося третьего и… испугался. Тамбовские вцепились в возвращенный мяч, пошли в атаку густо, раскидывая и отсекая черноморцев, дорвались до вратарской. Масяня метнулся в подкате, мяч прыгнул от него к набегающему Балкону, откуда-то выскочил тамбовец, ударил шведкой…

Столешников кашлянул, рассматривая в сетке третий мяч, забитый его «Метеору». Ну вот, хотя бы про пса Столу не орут, просто мат и гул со стороны домашней трибуны. А тамбовские, обнимаются, молодцы парни.

Он глянул на ВИП-ложу, столкнулся глазами с Ларисой. Она сидела молча, делая вид, что слушает приткнувшегося рядом Смолина. Тот, весь красный от усилий, старательно что-то доказывал. Столешников слишком хорошо представлял себе, что директор клуба мог доказывать его президенту.

«Я человек не суеверный, Лариса Владимировна, но в футболе обычно первую игру с новым тренером команда выигрывает».

На этот раз Столешников был с ним согласен.

В некоторых случаях холодная вода хорошо помогает. Например, просыпаться по утрам. Ну или для сохранения молодости кожи. Но вот смыть дерьмовое состояние души при помощи холодной воды не получилось еще ни у кого. Столешников смотрел на себя мокрого в зеркале, и ему становилось тошно. Какая уж тут холодная вода!

Он вышел из туалета, поискал полотенце, не увидел. Бумажных почему-то не оказалось. Прислушался…

В раздевалке команды громко орала музыка. Слышался смех и оживленный разговор. Парни явно не парились по поводу проигрыша. Ни одного четкого командного действия, никакого желания лечь намертво, лишь бы не пропустить противника. Красавцы, чего уж. Столешников толкнул прикрытую дверь.

А они, видно, не особо ждали тренера. Сам виноват, ушел под трибуны едва дождавшись свистка, стыдно стало. Перед самим собой, не перед ними – перед ними пока не за что.

Раздевалка смолкала потихоньку – один притих, второй. Марокканец («Брагин – его фамилия», – вспомнил Столешников) наконец сообразил выключить музыку. Уже лучше…

Ну, кто что скажет? Столешников молчал, разглядывая своих подопечных. Кто-то был еще в форме, кто-то уже успел избавиться от бело-голубого обмундирования, и оно мокрой кучей валялось на скамье. Кто-то, как Зуев, отворачивался, прятал глаза. Кто-то, как Масяня, смотрел с вызовом, взглядом озлобленного подзаборного пса. Хотя, о чем он? Пес тут один, Стола звать. Он постоял неподвижно еще несколько секунд, развернулся и вышел.

И никто даже ничего вслед не сказал, молчали, пока Столешников не скрылся из виду.

Тяжело идти на люди после проигрыша. Изнутри тянет, с натугой так, завыть хочется. Стола – пес… Кто как себя ведет, некоторые даже мебель ломают в раздевалках, кто-то концерты перед камерами закатывает, да… Столешников обычно молчал, погружаясь в тяжелую тягучую злость. Вот прямо как сейчас… Только сегодня сложнее. Раньше за себя только в ответе был, а тут?

– Юр, как настроение?

Столешников кивнул Ларисе, вышедшей слева, не очень желая отвечать. Но надо.

– Потрясающе.

Попробовал обогнать, наплевав на приличия, сейчас совершенно ненужные. Ну, хреново ему, вот прям хреново, дай ты ему побыть одному, а?

Не дала.

Догнала, начав говорить еще из-за спины, он услышал ее, только когда поравнялась. Хорошо, под руку участливо не взяла:

– …ничего страшного. В меня на первой же игре бутылкой пластиковой попали. Раздражало, что бабу поставили руководить. А сейчас ничего, привыкли. Первая игра не показатель. Итоги будем по сезону подводить… Как цыплят по осени считать.

Надо же, а? Сочувствует ведь, хотя должна сейчас громы с молниями во все стороны пускать, а его так вообще, в лепешку растереть. Интересно-о-о…

Лариса даже испугалась, когда Столешников развернулся на пятках, резко отпрянув в сторону. Перебил, скрипнув зубами:

– Лар, почему я главный тренер?!

Отвечай, отвечай, давай. Глаза в глаза, дикие, с мечущейся внутри злобой, Столешникова в ее, неожиданно растерявшиеся. Говори, не молчи!

– Ты…

Столешников замер.

– Ты… перспективный.

Соврала все-таки. Не поняла, что сейчас ему нужна правда. Вся правда. Хорошо, с первого раза не вышло. Он попробует еще раз, это нормально.

– Почему я, Юрий Столешников, главный тренер команды «Метеор»? Ну давай, не сложный же вопрос…

Ну же, не подведи, девочка! Если сейчас соврешь, делать мне в этом клубе нечего. Не сработаться нам тогда, госпожа президент.

Кровь отхлынула от лица Ларисы, губы превратились в одну тонкую бесцветную полосу. На секунду Столешникову показалось, что она не поймет его, соврет снова. Но вот лицо ее расслабилось, сразу став усталым и потерянным.

– Ты… списанный. От тебя ничего не ждут. Тебе тоже деваться некуда. Такие, как ты, чудеса и творят. Понял?!

Юра замер. Чудо? Она ждет от него чуда??? Он снова посмотрел ей в глаза. Что-то было в них такое… детское и очень беззащитное. Он понял: действительно ждет!

– А что мы называем чудом? Чудо – это если что? Если мы в Премьер-лигу выйдем? Если в ФНЛ останемся?

Лариса отступила, моргнула. Шагнула назад, снова оказавшись рядом:

– Чудо будет, если тут торговый центр не построят. Городу команда не нужна.

Мать твою, женщина! Ты чего, вся из себя такая благородная, что ли? Да ну на…

– Ясно… Выкрутилась, да? Хорошо. Пошел творить чудеса. Буду единорогов ловить и радугой срать!

Лариса понимающе кивнула. Пожала плечами и уже совершенно спокойно произнесла:

– Мы будем.

Чего?!!

– Ты о моей должности-то не забывай… Юра.

И ушла.

Злой и растерянный Столешников смотрел ей вслед. И когда смысл сказанного окончательно дошел до него, он вдруг почувствовал… Черт его знает, что он почувствовал. Просто уже давно от Юрия Валерьевича Столешникова никто и ничего не ждал. Особенно чуда.

Стадион из окна его номера практически не виден. Гостиница старая, невысокая, застройка типовая вокруг. Вид так себе. Только в том месте, где под совершенно черным, бархатным небом распластался стадион, все еще колышется размытое пятно света.

Ночью спящий Новороссийск, подсвеченный редкими тусклыми огнями, потерял свое южное очарование. Лишенный солнечного света и свежего, сдобренного морской солью воздуха, он казался Столешникову старым печальным провинциалом. Еще его безумно раздражала музыка и нестройный хор голосов, доносящихся из десятка кафешек и караоке, разбросанных по набережной. Быстрее бы одиннадцать, что ли, хотя бы выключат.

Вообще-то сейчас Юру раздражало все: гостиничный номер, в котором он жил уже неделю и, казалось, привык, разномастная мебель, хранившая в себе память жизнеутверждающих советских времен. Взять хотя бы это чертово кресло нарочито вальяжное, кожаное, которое сюда поставили явно для него. Дизайнеры, тоже мне…

Столешников усмехнулся, понимая, что ищет повод завестись. Погладил, как будто мебель могла обижаться, подлокотник, всю неделю очень даже уютно поддерживающий жильца, имевшего привычку лежать в кресле поперек. Ладно, прорвемся, сделаем все, как надо.

Валдис позвонил как стемнело, сопереживал, говорил, мол, сладится, справится и все такое. Столешников очень вежливо послал его в сторону не самых привлекательных мест и отключился.

Отец позвонил совсем недавно. Писать эсэмэски он не любил, старомодно жаловал только звонки и живой разговор. Поговорили ни о чем и немного об отцовском здоровье. Столешников порадовался, у врача папа был совсем недавно, все хорошо, хотя бы тут переживать не нужно. И так было ясно, отец звонил поддержать, и хоть о матче они не говорили, Юра понял, что старик огорчен, думает о неудаче сына. Ох, папа-папа, хорошо, хоть ты понимаешь…

Он устало опустился в то самое кресло, именно как нравилось – поперек, пошарил, не глядя рукой по журнальному столику, взял планшет. Тренировка «горожан» на бровке. Пеп Гвардиола, энергичный, собранный, словно дирижирующий оркестром, а не кучей взмыленных парней. Игроки передвигаются по полю в подчиненном только ему алгоритме. Не тренировка, а загляденье. Столешников открыл следующий файл. «Первая тренировка Моуринью в „Реале“. И опять на поле единый организм – тренер и его команда. Листаем дальше…Конте, Лев, Зидан, Венгер… наши, Слуцкий, Бердыев, Черчесов. Эх, Юра, где ты, а где они? „Реал“, например, или там „Барса“? „Барса“… у них с детства воспитывают, а мы… „Барса“…»

Он зло отшвырнул планшет в сторону. Тот еще какое-то время мерцал ровным голубым цветом экрана, потом заснул. И за окном, моргнув вдалеке прожекторами, заснул стадион. И он тоже… не «Маракана».

– Гладилин, ты куда жрешь-то столько, как не в себя?!

Звяк… гирька весов ползет по шкале неотвратимо. Звяк…Федор Андреич Гришко, следящий за игроками родного «Метеора», поправил очки. И фирменно-негодующе уставился на Гладилина. Ну да, запасной, и что? И что, молча говорили уставшие глаза спорт-врача.

– Андреич, ты сделай, а я потом как обычно…

Гладилин строит рожу, пальцами рисуя в воздухе замысловатый и очень понятный любому русскому человеку жест.

– Ты сделай, как надо, будь человеком, а магарыч с меня. Ты ж знаешь, Андреич.

Андреич-то знал, да-а-а. Ай-яй-яй, конечно, но…

Ручка заскрипела по журналу взвешивания, Гладилин довольно расплылся, сияя как начищенный пятак на солнце. Спасибо, дорогой Фед…

Довольная улыбка немедленно пропала, когда в открывшейся двери нарисовался бодрый Столешников. Витя, недовольно сопя широким боксерским носом, сурово смотрел из-за плеча тренера.

– Хорошо дела? – Столешников кивнул сразу загрустившему Гришко. – Так, Гладилин, ну-ка, назад, быстро-быстро.

– Да я уже это… переобулся.

Столешников глазами показал на весы. Запасной, краснея, забрался обратно. Встал, заметно нервничая.

– Так… семьдесят четыре? Хорошо. А сколько игровой вес? Журнал можно?

Андреич, вздохнув, протянул необходимое.

– Семьдесят один килограмм – необходимый игровой вес. А это что? Это четверка тут так написана, верно? А, да… врачебный неразборчивый подчерк, точно. Гладилин?

– Я это… арбуз вчера ел. Ну, правда.

– Ты его с кожурой ел, что ли?

– Нет…

Столешников возвращать журнал не торопился. Он внимательно читал записи. Витя пытался было незаметно ускользнуть, но Столешников его остановил:

– Витя!

Второй тренер превратился во внимание.

– Давай сюда остальных, посмотрим, где тут еще подчерк врачебный… Гладилин?

– А?

– Я думал, ты электричка. А ты вагон-ресторан, за ногу тебя… Стоп.

– Чего?!

Столешников наклонился к запасному, втянул воздух.

– Ты бухал вчера?

Гладилин замялся, посмотрел в сторону, как десятиклассник перед завучем. Столешников на глазах наливался чем-то нехорошим:

– Говорю, ты вчера пил?

– Да днюха вчера была…

Дверь скрипнула от напора вновь прибывших. Витя, выглядывая из-за плеча Зуева, удивленно смотрел на Гладилина. Столешников покрутил головой, поражаясь недогадливости своего запасного.

– И кто еще отмечал?

– Да никто. Сами с женой посидели вдвоем… Не перед игрой же, правильно?

Пришлось оглянуться, всматриваясь в полукруг игроков. Кто изучал носки обуви, кто рисунок панелей на стенах, кто все же смотрел на тренера. Масяня смотрел недобро, но это как раз привычно. Столешников повторил медленно, чтобы дошло:

– Кто… Еще?

И кто у нас тут смелый?! Бинго! Это же сам капитан команды Игорек Масиков!

– Юрий Валерич, ну вас так-то тоже в ресторане палили, было дело, правильно? С кем не бывает?

Столешников кивнул, соглашаясь. И улыбнулся, как удав Каа, увидев собравшихся бандерлогов.

– Быстрее, девочки! Быстрее, а то ваши целлюлитные фабрики не дают играть! А я все думаю, что это у меня команда так медленно движется?! Бежим, девочки, бежим!