Трепетные птички

Заглянем в главу 5

Спросонок чувствуешь себя скованно, как будто кожа стянулась и того гляди порвется местами, если сделать резкое движение.

Подушка мокрая от пота.

Я сажусь на краю кровати и пытаюсь вспомнить, что же мне снилось такое страшное? Какой-то темный коридор… я бегу по нему… но это был не тот сон, не страшный. Страшный снился мне до этого сна, а по темному коридору… я… от него…

Я уже не сплю, но мне страшно, хотя не помню ничегошеньки из того, что мне снилось.

Закутавшись в одеяло, я отправляюсь в туалет. Добираюсь до него на ощупь по темному коридору и сажусь на унитаз. Я сижу, подобрав одеяло, упершись локтями в колени и опустив на руки голову. Мои длинные волосы ниспадают на лицо, и чешутся щеки. Я откидываю их и чувствую что-то неладное. Выхожу в ванну, где висит зеркало. Смотрю в него, на мгновение теряю дар речи и — начинаю визжать от ужаса. Я роняю одеяло, секунду любуюсь своими очаровательными полушариями третьего размера, а потом выбегаю в коридор и сталкиваюсь с соседкой, Еленой Владимировной. Она хватает меня за руки, встряхивает их и спрашивает:

— Светочка, что с тобой?! Что с тобой?

— Я не Светочка?! — воплю я. — А Шурочка!

— Боже мой, — бормочет соседка и растерянно глядит на меня.

Впрочем, колеблется она не больше секунды. Ее взгляд становится осмысленным, а действия решительными.

— Проходи сюда, я помогу тебе, ни о чем не беспокойся! — она вталкивает меня в ванную комнату и пытается запереть за мной дверь.

В последний момент я бунтую против заточения и вырываюсь в коридор. Елена Владимировна бросается на меня, и мы начинаем бороться.

— Ах ты, маленькая сучка! — шипит соседка, пытаясь сбить меня с ног.

— Да что ж это такое?! — я стараюсь освободиться от вцепившейся в меня женщины.

Она валит меня на пол. Сама падает на меня, заставляя испытывать некоторое удовольствие от вынужденной близости с нею. Но поскольку в ее действиях нет ни намека на дружбу или еще какое-нибудь теплое чувство, я решаю, что разумнее одержать над ней верх. Сил справиться с женщиной у меня не хватает, и я озираюсь по сторонам в поисках подсобного средства. И оно найдено. На стене висит фагот. Я знаю, что, если не в рамках самозащиты, а на поводу у обуревающей меня похоти прихвачу эту женщину за какое-нибудь интимное место, фагот обязательно постарается ударить меня, и тогда нужно будет исхитриться и подставить под удар не свою, а ее голову. Откуда я знаю, что музыкальный инструмент, висящий на стене в качестве декоративного украшения, от ревности бросится на нас, сказать невозможно, но мне это ясно так же, как ясно то, что красный цвет это красный, хотя невозможно вспомнить, когда мне это объяснили впервые. Я опускаю руки и изо всех сил сжимаю ягодицы Елены Владимировны.

— Ах, ты мой персик!

— Не лезь ко мне, лесбиянка окаян… Как ты смеешь?! — с отвращением верещит соседка.

Фагот срывается со стены, но, как я ни уворачиваюсь, по голове он бьет все же именно меня.

И я теряю сознание…

Прихожу в себя от ударов молота, колотящего в голове, и, не успев открыть глаза, понимаю, что это не молот, а шаги тех, кто несет меня куда-то вниз, кажется, на носилках.

— Классная телочка, — слышу чей-то голос.

И тут я вспоминаю все, что произошло…

Глава 1

Когда грузчики затащили на третий этаж мой скудный скарб и, получив от меня обещанные пятьдесят штук, укатили на своем грузовике, ко мне подошел невысокий мужчина лет шестидесяти и спросил:

— Новосел?

— Так точно, — ответил я.

— А я дворник, дядя Саша, — представился он, — если надо чего, все ко мне идут.

— И меня Сашей зовут, — я протянул ему руку.

— Тезка, значит, — он как будто обрадовался, но взгляд не изменился.

— Значит, если что, заходи, — добавил он, немного помолчав, — замок врезать или кран починить. Я в третьем подъезде живу, первая дверь налево.

Он пристально посмотрел на меня; у него были глаза человека, имевшего большой жизненный опыт и повидавшего на своем веку очень многое, гораздо больше того, что видели простые, непьющие, люди. Он переминался с ноги на ногу, как будто хотел спросить еще о чем-то очень личном, но не знал, как начать, чтобы не показаться нескромным. «Наверно, на водку попросит; скажу ему, что на свои пить нужно!» — подумал я.

— В пятьдесят четвертую въехал? — выдавил наконец-то дядя Саша с явным облегчением, словно это и был тот самый каверзный вопрос, требующий особенной деликатности.

— Точно.

— Скоро съедешь, — обреченно произнес дворник.

— Это еще почему? — удивился я.

— Хреновая квартира. Вернее, соседи твои хреновые. Будто нечистые какие-то. До тебя сколько народу в нее ни въезжало, всех после первой ночи словно подменяли. Люди делались чумными и больше уж в этой квартире не оставались. Ночевали у родни, у знакомых — кто где. И всеми правдами-неправдами с этой квартиры съезжали. А последний только вселился, так к утру и помер. А хороший был мужик! Хороший! Вот не про каждого так скажу, а про него скажу, хороший был мужик! Мы с ним целый вечер прогутарили, горилку мою пили, а на следующий день — нет человека. Так эти Воронковы одни в этой квартире с тех пор и живут.

— Что ж они, волшебники что ли? — усмехнулся я.

— Он физиком был, пока не свихнулся, а она — это, — дядя Саша выразительно постучал указательным пальцем по виску.

— Тоже трекнулась?! — спросил я.

О том, что мой сосед слегка рассудком подвинулся, я уже знал, но еще не хватало, чтоб и жена его оказалась сумасшедшей.

— Да не, — протянул дядя Саша. — Она врач, шизанутых лечит, а собственного-то мужика с ума свела. Живут как нелюди, чураются всех. И окромя их никто в этой квартире не уживается. И малой ихний странный какой-то, молчун. На трубе играет. И ежика держит. Покамест тебя в эту квартиру не прописали, чехарда была. Люди въезжают — выезжают, въезжают — выезжают. Вот мы столько лет ждали, когда ты появишься. А ты насовсем или временно, по службе?

— Насовсем. Уволился я, надоело. Живешь как собака, угла своего не имеешь.

— Хочешь, заходи ко мне, горилки попьем, — предложил дядя Саша.

Я понял, что если откажусь, то наверняка упущу шанс войти в число тех немногих, про кого дворник скажет: «Хороший был мужик!» Но я подумал, что дядя Саша в чужом глазу соринку замечает, а в своем горилки не видит, и если б предыдущий новосел таким «хорошим мужиком» не был, то жил бы и здравствовал. А после того, как помер, попробуй разберись: соседи его за одну ночь со свету сжили или горилка дяди Саши не под силу оказалась? И пока я мешкал с ответом, размышляя о превратностях судьбы, дворник из числа «хороших мужиков» меня вычеркнул.

— Не хочешь как хочешь, — сказал он и, покачав головой, добавил. — Тут не удержишься, не-е.

— Ладно, поживем — увидим, — ответил я. — Давай, дядь Саш, бывай. Пойду шмотки свои разбирать.

Я пожал дворнику руку, вошел в подъезд и, перешагивая через две ступеньки сразу, взлетел на третий этаж.

Я провел четыре года в казарме военного училища, три года в раздевалке дивизионного спортзала, еще четыре года в общежитии и наконец-то въехал в собственную комнату, пусть даже в коммуналке. И никакие соседи мне были нестрашны, будь они хоть физики, хоть химики, и «малой ихний», тем более — «молчун». После того, как я в должности замполита командовал полком — а это тысяча дюжих молодцев один дурней другого, — было б смешно не справиться с тремя гражданскими, двое из которых нормальные.

Я открыл входную дверь и прошел в свою комнату. Она была небольшой — пятнадцать квадратов, благодаря двум окнам светлой и по этой же причине неудобной: и так мебель ставить некуда, а тут еще окнами заняты не одна, а две стены, квартира-то торцевая.

Комната числилась за мною давно. Мне ее отец пробил к званию капитана. Однако все это время ее занимали Воронковы. Месяц назад моя матушка их согнала и к моему приезду побелила потолок, покрасила подоконники и рамы и поклеила обои. Комната выглядела чистой и уютной. А я стоял в центре среди неаккуратно расставленной мебели и как заправский борец пытался взглядом испепелить гардероб, чтобы раздавить его морально, прежде чем загнать в угол и прижать лопатками к стене. Когда же, собравшись с духом, я налег на него всем корпусом, раздался стук в дверь.

— Да! — откликнулся я. — Входите.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась голова, принадлежащая мужчине лет сорока.

— Ой, здрасьте, — дурашливым голосом произнесла она.

Вслед за головою в комнату протиснулся ее владелец, который, казалось, в свои сорок лет впервые в жизни напился и теперь спешил поделиться с окружающими новыми ощущениями. Вот только спиртным от него не пахло. Это был мой сосед, Воронков Игорь Анатольевич, которого я раньше не видел, потому что его запирали в комнате. Я испытывал замешательство, не зная, как себя вести в обществе с сумасшедшим. Воронков сам пришел мне на помощь, нарушив неловкую паузу.

— Послушайте, — зашептал он, озираясь на дверь. — Я должен сказать вам очень важную вещь. Но вы должны обещать мне, что никому ничего не расскажете. Обещаете?

— Обещаю, — произнес я.

— Дело в том, что я это совсем не я! — торжественным полушепотом объявил сосед.

— А кто?

— Я дух из Кандурова.

— Откуда?! — удивленно переспросил я.

Воронков возмущенно замахал руками.

— Да не откуда, а чей. Искандурова.

— Какого еще Искандурова? — уточнил я, наивно полагая, что в лепете соседа есть хоть капелька смысла.

— Да того, что помер здесь до вас, — объяснил Воронков.

— А-а, — протянул я.

А про себя подумал о том, как мне повезло, что Игорь Анатольевич не сошел с ума до того, как отец сделал мне прописку. Ведь в нашей стране те, у кого мозги перенапряжены, имеют право на дополнительную жилплощадь. Сколько-то полагается кандидатам наук, сколько-то докторам, а если совсем чокнешься, то можешь претендовать на отдельную комнату. Трекнись Воронков чуточку раньше, и не видать мне этой комнатушки как своих ушей.

И пока я думал об этом, своевременно свихнувшийся сосед продолжал убеждать меня в том, что он это совсем не он, а тот предыдущий жилец, у которого новоселье совпало с собственными похоронами.

— А Игорь Анатольевич, который здесь жил, сейчас где? — спросил я, испытывая небольшой стыд за это легкое издевательство над больным человеком.

— Воронков-то? Да он здесь! — убежденно ответил сосед.

— Где — здесь?

— Послушайте, вы мне не верите. Вы думаете, что я сошел с ума. А я не сошел с ума. Я недоперепил.

— Чего? — удивился я.

— Ну, известно же чего! Выпил меньше, чем хочу, но больше, чем могу, — пояснил свою мысль Воронков и добавил, чтобы быть еще яснее. — Я немножечко пьян.

Сумасшедшего я видел первый раз в жизни, да еще такого, у которого сумасшествие выражалось в том, что он считал себя пьяным. Повезло же Елене Владимировне, жене Воронкова. Такой муж — ценная находка для научной работы женщины-психиатра.

— Вот это вот, — бубнил мнимый алкаш, тыча себя в грудь, — тело Воронкова, а в нем сижу я, дух Искандурова. А сам Воронков стал полтергейстом. Он живет здесь и ревнует меня к своей жене. Хотите посмотреть?

— Давайте-ка в другой раз? — попросил я, решив, что этот концерт пора заканчивать, поскольку, если насладиться им сразу же в полной мере, скучно будет потом, а впереди таких представлений обещало быть много.

Однако Воронков был иного мнения.

— Когда я пользуюсь тем, что Леночка думает, будто я ее муж, и начинаю к ней приставать, полтергейст Воронков сейчас же набрасывается на меня. Пойдемте-ка, я вам докажу.

С этими словами Воронков потащил меня в коридор. Решив, что представился удобный случай сплавить несчастного шизика в руки его супруги, я последовал за ним. Он, покачиваясь и как натуральный пьяный натыкаясь на стены, прокрался на кухню. Я шел сзади. Возле кухонного стола спиной к нам стояла Елена Владимировна — женщина тридцати пяти лет с короткой стрижкой и крашеными волосами. Белая футболка и черные треники подчеркивали стройную фигуру.

Воронков молча протянул руку и от души прихватил супругу за мягкое место. Он сделал это так сочно, что у меня даже мелькнула мысль: не прикинуться ли и мне сумасшедшим, если при этом будет позволительно щипать Елену Владимировну за ягодицы. Потом я подумал, что вряд ли психиатр Воронкова возьмет столько работы на дом, и если я сойду с ума от ее попки, то меня она, скорее всего, отправит куда-нибудь в «Кащенко».

Елена Владимировна вскрикнула:

— Боже мой! Гоша, как ты меня напугал! — она повернулась к нам. — Извините, пожалуйста, Саша. А ты, Гоша, иди в комнату, тебе здесь нечего делать.

Ее взгляд выдавал деспотичный характер. «Не можешь — научим, не хочешь — вылечим!» — говорили ее мутно-карие глаза.

— Дорогуша! — Игорь Анатольевич попытался обнять жену.

Она увернулась и, развернув мужа на сто восемьдесят градусов, вытолкала его из кухни и повела в дальнюю комнату, где он и содержался. Я машинально шел следом. И вот тут-то произошло нечто из ряда вон выходящее. В коридоре на стене висел фагот. Это был не тот фагот, на котором играл Витя, сын Воронковых, его инструмент хранился в футляре. Этот же использовался как часть интерьера. Так вот, когда под ним проходила Елена Владимировна, он сорвался со стены и, перелетев через голову соседки, грохнул по голове ее мужу. Я застыл с разинутым ртом, не понимая, как могла сорвавшаяся со стены труба выполнить такую траекторию полета? А сумасшедший Гоша, казалось, только этого и ждал.

— Вы видели?! Видели?! — закричал он. — Вы думаете, это случайность?! А, Александр Есич? Это тот самый полтергейст, о котором я вам говорил!

— А ну марш в комнату! — приказала ему Елена Владимировна, удаляясь вслед за подталкиваемым ею мужем.

Я с вожделением проводил ее взглядом, затем поднял фагот. «Не стой под трубой, когда соберешься ущипнуть эту женщину», — подумал я, вешая инструмент на прежнее место.

Я вернулся к себе в комнату и лишь собрался предпринять вторую попытку в борьбе с гардеробом, как в дверь опять постучали. На этот раз — Елена Владимировна.

— Извините нас, пожалуйста.

— Да что вы, ничего страшного…

— На него так находит иногда, а вообще он спокойный человек.

— Елена Владимировна, не беспокойтесь. Все в порядке.

— Давайте, мы с сыном поможем вам, — предложила она. — Его зовут Витей.

«Прекрасное имя для мужчины», — хотел сказать я, но не успел.

— Виктор! — крикнула Елена Владимировна так неожиданно, что я даже вздрогнул и подумал, что наверняка ее пациентам после того, как они вылечиваются от шизофрении, приходится лечиться от заикания.

На зов пришел их сын, шестнадцатилетний подросток с многочисленными порезами на лице, как будто по утрам он не брился, а топором выкорчевывал волоски по одному вместе с корнями.

— Здрасьте, — буркнул он.

— Привет! — ответил я.

Витя, действительно, производил впечатление нелюдимого подростка. Видно, пример отца ему подсказывал, что с психиатрами лучше общаться поменьше, и потому он стал замкнутым и молчаливым.

Под руководством Елены Владимировны мы быстро и довольно-таки рационально расставили мебель. А напоследок они предложили мне поужинать с ними. И я был рад, потому что один долго б мучился со своим барахлом, да и перекусить хотелось, а готовить самому пока было не из чего и лень. Вот только слова дворника дяди Саши никак из головы не выходили. А Елена Владимировна с сыном были настолько любезны и предупредительны, что, когда они ушли, я даже в постель заглянул: не подложили ли мне ежа? Может быть, для такого случая соседский сын его и выращивал?

Хотя, что было заглядывать под одеяло?! И так ясно, что дружелюбие Воронковой — это вам не еж в постели. Это — целый дикобраз! Знаете, когда в роту поступает молодой солдат, «деды» в первый день ему все позволяют, сигаретами угощают, в солдатскую чайную с собой зовут. Паренек радуется, думает, что в хороший коллектив попал, в тот же вечер письмо мамке пишет, мол, все хорошо, ребята отличные, «деды» есть, а «дедовщины» нет, и не подозревает о том, что на следующий день ему разобьют морду, если он хоть на шаг отстанет во время утренней пробежки, и будут лупить нещадно за каждый нечищенный в роте сапог. Так и Елена Владимировна решила со мной поступить. «Сегодня диванчик поможет подвинуть, котлеткой угостит, — думал я, — а завтра скажет: курить только на лестничной клетке, чистить зубы после каждой сигареты, никаких женщин и туалет по утрам занимать с восьми до восьми пятнадцати. А мне в благодарность за радушие, проявленное накануне, будет неловко послать ее к черту!»

И я решил с первого же дня заставить соседей смириться с теми правилами, по которым собирался жить. Я взял мобильник, порывшись в чемодане, отыскал записную книжку и набрал номер Пашкиного домашнего телефона. Прослушав штук десять длинных гудков, собрался было дать отбой, но неожиданно раздалось резкое, будто сорвавшееся с цепи «Алло!».

— Паш, привет! Ты чего так орешь?! — ответил я.

— Да я только вошел. Дверь открываю, слышу — телефон надрывается, бросился со всех ног, даже дверь не закрыл! Обожди — закрою!

Пашка был моим армейским другом. Бывший вертолетчик, он уволился год назад, и тогда же во время моего отпуска мы с ним подцепили одну девчонку на Тверской. Она занималась древнейшей профессией и оставила нас в восторге от своего искусства.

— Алло, Сашок! — Пашка вернулся к телефону. — Ты там как — справился с переездом-то?

— Справился-справился.

— Извини, но я никак тебе не мог помочь. Сегодня как раз съемки были. Скоро в кино меня увидишь с вертолетом. Боевик снимают.

— Ну, ты теперь знаменитость! Слушай, я чего тебе звоню: помнишь, год назад мы с тобой одну телку трахали? Наташей ее звали.

— Ну, было дело.

— Ты вроде тогда телефон ее записал?

— Может, и записал?

— Паш, посмотри. Я хочу выписать ее к себе домой.

— Сейчас гляну, но я не уверен, что он у меня сохранился, — ответил Пашка.

— Ты-то с нею больше не встречался? — спросил я.

— He-а. А на фига? Они сейчас на каждом углу толпами стоят. Вот, вроде нашел. Не знаю, та ли это Наташа, но если даже и не та, то тоже не откажет. Пиши.

— Говори, я запомню.

Пашка продиктовал мне номер телефона, и я повторил его несколько раз, чтобы не забыть. А затем спросил:

— А ты-то не хочешь к нам присоединиться?

— Не-е, — протянул он в ответ, — я сегодня Машку жду.

— Ну, смотри, если не дождешься, приезжай, я думаю, Наташа обрадуется. Ну, пока! Давай, заезжай, если что.

Я положил трубку и тут же набрал номер, который дал мне Пашка. Мне ответил ангельский голосочек, в обладательницу которого можно было б влюбиться заочно, если забыть по какому поводу ей звонишь.

— Наташа? — спросил я.

— Нет, Наташи здесь больше нет.

— А как ей теперь позвонить?

В ответ послышался смешок.

— Не знаю.

— Извините, — я хотел дать отбой.

— Алло, молодой человек! — послышалось из трубки.

Я вновь приложил ее к уху.

— Да.

— Вам нужна именно Наташа? Другая девушка не подойдет?

— Почему бы нет? — ответил я.

— Вы помните, как к нам проехать?

— Я у вас не был. Наташа к нам приезжала…

— Вам нужен выезд?

— Да, пусть девушка приедет ко мне.

— Тогда назовите ваш адрес.

— Улица Академика Комарова, дом одиннадцать-гэ, квартира пятьдесят четыре.

— А на сколько времени? Вы знаете расценки? — спросила девушка.

— Год назад это стоило сотню баксов.

— Времена меняются, — проворковал ангелочек. — Девушка стоит пять тысяч, выезд не менее десяти тысяч. Вы должны будете заплатить двенадцать тысяч. Десять — за девушку и две — за такси и охранника. Идет?

— Идет, — согласился я.

— Ну, хорошо, — резюмировала ангелочек. — Девушка приедет в течение часа. Желаю вам хорошо провести время.

— Спасибо. А вас как зовут?

— Алла. Но это не имеет значения.

И она положила трубку. А мне осталось надеяться, что не привезут крокодила.

Квартира наполнилась запахом чего-то очень вкусного, сотворенного Еленой Владимировной на кухне. И я испугался, что рано заказал девочку, поскольку из-за нее рисковал остаться без ужина, предложенного соседкой. Но тут заглянула Елена Владимировна и сообщила, что через пять минут она ждет меня к столу. Я обрадовался и подумал, что нехорошо идти ужинать с пустыми руками. Ругая себя за то, что не догадался сразу же сбегать в булочную, я отправился на улицу. По дороге мне пришло в голову, что неплохо купить и бутылочку какого-нибудь вина.

В булочной не нашлось ничего, что могло бы сделать ужин праздничным, и я поспешил в гостиницу «Останкино». В кулинарии я отстоял в длинной очереди и купил шоколадный торт и бутылку шампанского. Назад я бежал сломя голову, потому что боялся, что девочку привезут в мое отсутствие. И действительно, еще б немного и произошел бы конфуз. Когда я подошел к подъезду, с другой стороны подъехало такси. В окно из машины выглянул здоровенный жлоб.

— Эй, начальник! — окликнул он меня. — Это какой дом?

— Одиннадцать-гэ, — ответил я.

— А пятьдесят четвертая квартира в каком подъезде?

— В этом. Это моя квартира, — я понял, что это приехали по моему заказу, и нагнулся, чтобы рассмотреть девушку, сидевшую сзади.

Она показалась мне симпатичной.

— Значит, мы к тебе, — парень вылез из машины. — Ну, пойдем.

— Вообще-то я заказывал девушку.

— Остряк, — ухмыльнулся парень. — Я должен осмотреть квартиру.

— У меня там немного пыльно.

— Остряк, — повторил сутенер, открывая дверь в подъезд.

Мы поднялись в квартиру, где нас встретила Елена Владимировна.

— Саша, мы вас совсем заждались!

— Сейчас-сейчас, — проговорил я, проходя вместе с охранником в свою комнату.

— Кто это? — спросил он, когда я закрыл дверь.

— Соседка, — ответил я. — Это коммунальная квартира.

Решив, что в присутствии соседей с его подопечной ничего страшного не сделают, парень перешел к денежному вопросу.

— Тринадцать штук, — объявил он.

— Мне сказали двенадцать, — возразил я.

— Накладка вышла, — парень прицокнул и повторил. — Тринадцать.

Я решил не спорить из-за одной тысячи и выложил требуемую сумму. Парень спрятал деньги, взглянул на часы и сказал:

— Сейчас восемь, через два часа я приеду за ней.

— Как через два часа?! — удивился я. — Она мне нужна на всю ночь.

— Остряк, — ухмыльнулся сутенер. — Ночь стоит двадцать пять штук.

Мы немного поспорили и, в конце концов, я выложил еще пять тысяч, чтобы мне оставили девушку на четыре часа.

— Сейчас она поднимется, — сказал он.

Мы вышли на лестничную клетку.

— Желаю хорошо отдохнуть, — прокричал он, спускаясь по лестнице.

Через две минуты навстречу мне поднялась худенькая шатенка с короткою стрижкой, в джинсах и красной курточке.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Света, — пролепетала она, испуганно глядя на меня.

— Проходи, красавица, — я открыл перед нею дверь, и мы вошли в квартиру.

— Где же вы ходите? — налетела на нас соседка.

— Елена Владимировна, вы уж извините, наверно, мы поужинаем в другой раз.

— Вот еще глупости, — фыркнула она. — Пожалуйте на кухню. И вашей гостье мы будем рады. Вы познакомите нас?

— Это Света, а это Елена Владимировна, — представил я их друг другу.

Девушка смотрела на нас широко раскрытыми глазами, не понимая, что происходит.

Мы сидели вчетвером за кухонным столом и уплетали за обе щеки тушеную говядину с картофельными крокетами. Витя с интересом поглядывал на Свету, которая на вопрос соседки о том, чем она занимается, сообщила, что учится в одиннадцатом классе. Елена Владимировна с Витей приняли за мою невесту пришедшую на одну ночь путану, которая смотрела на нас испуганными глазами, будто предполагала, что охранник недобросовестно проверил квартиру и проглядел банду злобных кавказцев, приготовившихся поиздеваться над нею. А я думал о том, что где-нибудь в эти минуты, возможно, рвутся гранаты, деньгами от продажи которых я заплатил за то, чтобы провести ночь с очаровательной школьницей, и злился из-за того, что, пока мы ужинали, истекало оплаченное время.

Глава 2

Моя новая комната встретила нас настороженно.

Журнальный столик, кресла, диван, гардероб — все они как будто присматривались ко мне, прикидывая: как-то мы уживемся? Я раздевался, сидя на диване, в своей, пока еще не родной и не обжитой, комнате. Света, уже раздетая, сидела рядом.

— Неуютно что-то, — робко проговорила она, глядя на неразобранные тюки с одеждой.

Я только пожал плечами, а про себя подумал, что пройдет несколько дней и на столике появится недочитанная книга, из-за неплотно прикрытой дверцы гардероба будет выглядывать галстук, какая-нибудь рубашка заваляется на кресле и будет видно, что здесь живет человек, и комната наполнится уютом, именно уютом, а не холостяцким бардаком, потому что я терпеть не могу беспорядка. Я снял носки, запихнул их ногой под диван и повернулся к Свете.

— Ну что ж, красавица, на нас смотрит весь мир, мы должны оправдать его надежды и как следует постараться, чтоб эта ночь стала весомым вкладом в развитие древнеиндийского учения «Камасутра». Давай трахнемся так, чтоб ноздри склеились!

Девушка ничего не ответила. Она сидела, отвернувшись в сторону, и всем своим видом как бы говорила: делай, что хочешь, только побыстрее. Меня это ужасно разозлило. А вы бы как себя повели, если б купили телевизор, а дома в инструкции к нему прочитали, что включать и смотреть его не рекомендуется?! А чем от такого телевизора отличается проститутка, которая после того, как за нее заплачено, убеждает клиента в том, что ему благоразумнее воздержаться от случайных связей?! Заниматься сексом с благочестивым поленом мне не хотелось. Нужно было как-нибудь расшевелить юную афродиту. Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

— Эй, девочка, такое впечатление, что ты приехала на похороны.

Она молчала, упорно избегая моего взгляда.

«Наверно, нужно дать денег ей лично», — подумал я, но интуиция подсказывала, что материальная помощь не добавит ей веселья. Я вспомнил Наташу, с которой мы развлекались вдвоем с приятелем год назад. Вот это была телка! Она являла собой пример счастливого человека, для которого профессия была не только средством к существованию, но и любимым делом.

Я сжал подбородок девушки чуточку крепче, и она наконец-то посмотрела на меня. И в ее печальных глазах была такая обреченность, какую я видел лишь в глазах восемнадцатилетних юнцов, только что призванных в армию. Я растерялся, не зная, что предпринять. Было очевидно, что девочка не испытывает никакого восторга от работы на панели, и я б поступил гнусно, если бы переспал с нею. С другой стороны, я понимал, что ее уже трахнул добрый десяток, если не сотня таких же молодцов как я. Тем не менее, мне расхотелось вступать в их полк новобранцем. У меня мелькнула мысль, что было б неплохо помочь этой девочке выбраться из болота, в которое ее засосало. Но затем я подумал, что не стоит играть в благородство и вмешиваться в чужую жизнь. К тому же наверняка реально помочь ей можно б было, лишь откупив ее у бандитов, а я и без того уже потратил на нее восемнадцать тысяч рублей. Так я и сидел, удерживая девушку за подбородок и уставившись в ее глаза. В конце концов, она отвела взгляд, я отпустил ее и, похлопав по руке, сказал:

— Давай спать. Ты ложись здесь на диване, а я как-нибудь расположусь на полу. Приедет твой охранник — я откуплю тебя на всю ночь.

— Может, я лучше домой поеду, — проговорила девушка.

— А где ты живешь?

— В Голицыно, — ответила она.

— С ума сошла! — воскликнул я. — Время — первый час ночи! В какое Голицыно ты поедешь? Или ты хочешь, чтоб тебя на халяву изнасиловал в электричке какой-нибудь сексуальный маньяк?! Спи и ни о чем не беспокойся. Я не буду тебя трогать.

Света пожала плечами, затем отвернула одеяло, плюхнулась на спину, прижав к животу коленки, накрылась одеялом и вытянула ноги.

И заорала так, как будто сексуальный халявщик поджидал ее не в электричке, а в моей постели. Девушка выскочила из-под одеяла и, стоя на подушке ногами, продолжала визжать.

— Что случилось? — рявкнул я, схватив Свету за руку.

В дверь забарабанили, и раздался голос Елены Владимировны:

— Саша, что там у вас? Вам помочь?!

Я открыл дверь. Елена Владимировна куталась в халат, а из-за ее плеча выглядывал Виктор.

— Что у вас произошло? — переспросила соседка.

— Не знаю, — растерянно ответил я и, повернувшись к Свете, которая успела спрыгнуть с дивана и теперь стояла на полу, поеживаясь и всхлипывая, спросил. — Что с тобой?

— Там какой-то зверь? — прошептала она, кивнув в сторону дивана.

Я стащил одеяло, и мы увидели свернувшегося шаром ежа. Это был звездный час его жизни. Ради этого его растили и нежили — чтоб подсунуть кому-нибудь в постель.

— Витя, что здесь делает твой ежик? — раздался гневный голос Елены Владимировны.

Ее сын в ответ выпучил глаза и развел руками.

— Но не мог же он сам сюда пробраться?! — не унималась соседка.

— А это я! Я его сподобил! — послышался голос Игоря Анатольевича, и через секунду он появился сам.

— Зачем ты это сделал?! — накинулась Елена Владимировна на мужа.

— Чтоб не спать, — ответил он и добавил, обращаясь ко мне. — Здесь спать нельзя!

Для Елены Владимировны ситуация прояснилась и наступила пора решительных действий. Отодвинув меня в сторону, она прошла к моей постели, на краю которой сидела и всхлипывала пребывавшая в шоке Света, взяла ежа, ничуть не смутившись его колючестью, и всучила зверя в руки сыну.

— Ай! Колется же! — вскрикнул тот.

— А ну марш в комнату! — приказала соседка.

И видя, что она рассердилась не на шутку, Воронков-старший и Воронков-младший поспешно ретировались — каждый в свою сторону.

Сама Елена Владимировна ушла на кухню, но через секунду она вновь появилась в моей комнате со стаканом воды в руках.

— Выпей, — она протянула его Свете.

Та сделала несколько глотков и вернула стакан.

— Спасибо, — пролепетала девушка.

— Вы уж извините, — произнесла Елена Владимировна.

— Ничего-ничего, — пробормотал я.

— Надеюсь, мы больше вас не потревожим. Спокойной ночи, — с этими словами Елена Владимировна оставила нас одних.

— Может быть, я все-таки поеду домой?! — спросила девушка.

— Ложись спать, — махнул я рукой, — это же просто ежик.

Девушка пожала плечами и полезла под одеяло. А я устроился на полу.

Я лежал на спине и перебирал в уме события прошедшего дня. Переезд, дворник дядя Саша, сошедший с ума Воронков, его аппетитная жена, угрюмый Витя, Света, банда злобных кавказцев, ежик в дозоре… Мысли мои начали путаться, некоторое время я пытался бороться со сном, размышляя о всякой всячине, но, в конце концов, не выдержал. Мне начало грезиться какое-то сновидение, сознание медленно покидало меня, и неожиданно я куда-то провалился.

Обычно в таких случаях спящего человека охватывает глубокий сон до самого утра. Но вместо этого ко мне вернулось сознание, и я стал мыслить ясно и четко, отлично ориентируясь в происходящем, как будто я только что встал после восьмичасового сна, выпил две чашки крепкого кофе, выкурил сигарету и обругал матом дежурного по роте. Я лежал на полу на сымпровизированной постели, подо мной был жесткий паркет, и в то же время я продолжал куда-то падать со все возрастающей скоростью, причем, я падал один, а мое ложе оставалось на месте. Меня охватила паника, потому что со мною происходило нечто, не поддающееся никаким разумным объяснениям. Я пытался кричать, но крик застрял в горле. И вдруг я отделился от собственного тела. Да-да, я стал ощущать себя отдельно от физической оболочки. Тело оказалось чем-то вроде скафандра. Я продолжал падать теперь уже с реактивной скоростью, меня колотила дрожь и оглушал дикий рев. И кончилось тем, что я вылетел через затылок из собственного тела и повис в воздухе, как нечто невидимое и не имеющее ни формы, ни цвета. Я умер, — вот первое, о чем я подумал, сверху глядя на себя, распростершегося на полу. Второе — о том, что вопреки вызубренному в военном училище историческому материализму и после смерти можно жить. По крайней мере, я продолжал мыслить и видел сразу же все вокруг. Такими были мои ощущения в первый миг после того, как покинул бренное тело. А в следующее мгновение меня охватил такой неописуемый ужас, какого я не испытывал никогда в жизни ни до, ни после этого астрального путешествия.

Тут следует оговориться, что передать словами мои ощущения и события, произошедшие после того, как я отделился от тела, практически невозможно. И мой рассказ — это попытка юродивого, чудом исцелившегося от глухоты и немоты, объяснить другому глухонемому, что такое музыка. Мои первые впечатления полностью совпадают с описаниями, приведенными в книге доктора Моуди «Жизнь после жизни». Но упомянутый автор сделал неверные выводы. Послушать его, так после смерти всех нас ждет царство света, любви и умиротворения. К такому заключению пришел он, выслушав сотню рассказов о нескольких первых минутах пребывания на том свете. Представьте себе: женщина рожает двойню. Первый новорожденный лишь на секунду выглянул на свет божий и вновь скрылся в утробе матери. Что он расскажет брату-близнецу? — То, что страшен лишь первый вдох, а затем их ждет свет и люди в белых халатах, спешащие на помощь при малейшей необходимости. Окрыленные этим знанием, явятся они в эту жизнь, и очень скоро их животики будут сводить судороги от пучащих их газов и они узнают, что их папа — негр, и поймут, что мир полон боли и несправедливости.

Но вернемся в комнату. Итак, я завис над собственным телом, я видел все вокруг себя, но был не в силах пошевелиться. Мне было страшно, и этот страх парализовал меня. Но через некоторое время я понял, что этот самый страх есть не что иное, как притяжение моего тела, и если я преодолею это притяжение — читай: преодолею страх, — то смогу и полететь куда-нибудь. Я собрал все свое мужество, сделал рывок и начал витать по комнате над спящей девушкой, над своим телом и не разобранными тюками с одеждой.

Так я порхал-порхал и не заметил, как очутился в сумрачном лесу, видать, утратив правый путь порханья. Это был фантастический лес, пребывание в котором не вызывало никаких иных чувств, кроме отвращения и ужаса. Я так и не смог восстановить в памяти, как я оказался в тех джунглях. Знаете, как бывает: идешь по улице, о чем-нибудь задумавшись и не приметишь, как забредешь в незнакомое место. И тщетно пытаешься вспомнить, где именно ты зазевался так, что забрел не по назначению. Так и я витал-витал в воздухе, как мотылек, да и затесался нечаянно в дремучие дебри. Когда же я обнаружил себя пробирающимся через лесную чащу, сразу же понял, что было бы гораздо лучше, если б я оставался духом, парящим в комнате над своим телом и телом несостоявшейся наложницы. Потому что я не просто попал из квартиры в незнакомый лес, я перенесся в неизвестный, качественно другой мир. Мало того, что теперь я не парил в воздухе, а еле-еле передвигал ноги, продираясь сквозь отвратительный колючий кустарник, так вдобавок к этому пространство вокруг меня стало как будто теснее, если вы позволите так выразиться, чтобы хоть как-то передать свои ощущения. Я чувствовал себя сдавленным, словно из трехмерного пространства попал в двухмерное.

Вокруг меня надоедливо шепелявили причудливой листвой иссиза-голубые деревья, чуть дальше лес редел, возвышался и высился, рубился, и щепки летели в небо аустерлица, озаренное синим светом синего солнца, похожего на лампу для прогревания сопливых носов. Ниже на место под все тем же солнцем претендовали густой кустарник с острыми колючками на ветках и высокая трава, которая цеплялась за ноги, обжигая их. Сперва мне показалось, что эта поросль ядовита и раздражает кожу. Но, взглянув вниз, я обнаружил, что ступни моих ног от многочисленных порезов истекают кровью защитника родины. Трава, которой заросло все вокруг, была острой как бритва обоюдоострая, о которой в горячечном бреду бредило горло. Я удивился, поскольку считал, что у духов нет крови, но она лила рекой как из ведра. Однако об этом размышлять было некогда. Я думал лишь о том, как бы поскорей выбраться из этого леса, в котором невозможно было шагу ступить без того, чтобы не порезать себе ногу и не расцарапать руки. Мне едва удавалось защитить от колючек лицо. Неожиданно мне пришло в голову, что в местах с такой флорой должна быть и фауна соответствующая. И едва я подумал об этом, как услышал треск, издаваемый кем-то, кто, судя по усиливающемуся шуму, приближался ко мне, словно не запах крови, а именно мысль о возможности столкновения с местной тварью и послужила ей приманкой.

Я ринулся вперед. Ветки кустарника, оскорбившись, больно хлестнули по щекам, но я не обратил на это внимания, теперь уже заботясь лишь о сохранности глаз. Я чувствовал, что неведомое животное нагоняет меня, и вскоре остановился, понимая, что бегством мне не спастись, поскольку мои шансы превзойти местных обитателей в скачках по их родному ландшафту были равны нулю. Несколько мгновений я топтался на одном месте, размышляя, что предпринять, а потом полез на дерево. Хорошо быть отличником боевой и политической подготовки! Я молниеносно забрался на высоту метра в четыре и затаился среди веток, надеясь, что неизвестный преследователь меня не заметит или хотя бы не сможет вскарабкаться наверх. Секунду я сидел, не шевелясь и опасаясь стука собственного сердца, а затем поддался соблазну разглядеть неведомого хищника и аккуратно раздвинул ветви дерева. Зверь находился еще далеко, и до меня лишь доносился грохот и треск, сопровождавшие его продвижение. И только тогда я обратил внимание на необычность доносившихся до меня звуков. Это был звон бьющегося стекла, как будто хищнику, продиравшемуся сквозь чащу леса, приходилось не деревья ломать, а хрусталь крушить. Я вслушивался в грандиозную какофонию, пока не почувствовал холод. Я ежился, не понимая, чем вызвано падение температуры. С каждой секундой становилось все холоднее и холоднее. Судя по звукам, зверь был уже совсем близко, я раздвинул ветви пошире и передо мной открылась ужасающая картина. В мою сторону мчалось довольно-таки проворно, несмотря на свою неуклюжесть, отвратное страшилище, на пути которого отсутствовали все преграды, потому что от чудища веяло таким сверхъестественным холодом, что при его приближении деревья, кусты и все прочее превращалось в лед и рассыпалось на мелкие осколки. Лишь верхушки особенно высоких деревьев не успевали замерзнуть и падали вниз, опять-таки без какого-либо вреда для животного, потому что оно успевало проскочить под падающими стволами. Сам зверь был размером с африканского слона, покрыт серой блестящей чешуей, с тупой ослиной мордой, с непропорционально короткими лапами и длинной шеей. Животное обезумело от изнурительного голода и было одержимо единственной мыслью: добраться до чего-нибудь съедобного до того, как оно замерзнет. Очевидно, его отчаянные попытки хоть что-нибудь съесть успехом не увенчивались. Животное было невероятно худым, его желудок прилип к спине и обернулся вокруг позвоночника. В чем дух держался и, соответственно, откуда у него было столько прыти, оставалось неясно?

Но самое удивительное заключалось в том, что, едва взглянув на приближающееся существо, я отчетливо понял, что знаком с ним, и — стоит только напрячься — я вспомню, кто оно и где мы в последний раз виделись. При этом фантастический облик монстра нисколько меня не смущал, он был как бы видением из кошмарного сна, в котором кто-то из близких знакомых предстает в виде жуткой страшилы, а я никак не могу распознать, кто же это, но чувствую, что приблизился вплотную к отгадке.

С ужасом я осознал, что спастись от него можно только чудом. Но из тех, кто не хотел умирать, надежда умирала последней.

— Ишак, холодящий душу! — выругался я и полез на самый верх.

На этот раз не военная подготовка, а ужас и отчаяние стали моими союзниками. В мгновенье ока я оказался на верхушке и не успел перевести дух насмарку, как нижняя часть ствола обледенела и, расколовшись, осыпалась. Я полетел вниз с большой высоты в обнимку с оставшейся целой частью дерева, которое, на мое счастье, оказалось достаточно высоким, чтобы не замерзнуть целиком. Правда, признаюсь честно, падать я бы предпочел с дерева поменьше. Но мне повезло, и я не разбился. Ствол, за который я держался, врезался торцом в землю, сноп ледышек взметнулся в воздух, а я от сильного удара стряхнулся как переспевший плод и повалился навзничь, но в один миг подскочил, потому что обжегся об лед. Отмороженный осел помчался дальше, а я, вскрикивая от боли, бросился в лес прочь с тропинки, проторенной голодным животным, потому что лед таял на глазах, а образующаяся слякоть имела температуру жидкого азота.

Едва ступив на почву, нетронутую ослиными заморозками, я вновь оказался в плену гнусной растительности, каждое соприкосновение с которой добавляло новые боевые раны на моем теле. Мне необходимо было отдохнуть и спокойно обдумать сложившееся положение. С этой целью я опять полез на дерево, ствол которого раздваивался на небольшой высоте. Я добрался до развилки и уселся верхом на изгибе. Одна из веток немедленно распрямилась и оказалась коброй. Змея повернулась ко мне, расправила капюшон от Юдашкина и зашипела. Я застыл от неожиданности, во-первых, испугавшись, во-вторых, узрев в атакующей меня манекенщице кого-то знакомого и очень близкого. Но кого, припомнить не мог. Впрочем, времени на воспоминания мне не оставили, поскольку наше рандеву длилось не более секунды, моя визави прыгнула вперед и ужалила меня в горло. Острая боль пронзила насквозь мгновенно окаменевшее тело, я как мешок с отрубями рухнул вниз и канул в небытие. Иными словами, умер в точном соответствии с канонами марксистско-ленинской науки о загробной жизни. Не знаю, сколько времени я пролежал на земле, но, наконец, я почувствовал, что полное небытие невозможно, оно лишь казалось мне. Я начал различать голоса. Разговаривающих было двое. Один прерывисто голосил басом:

— О, ужас! О, ужас! Я не могу составить протокол и опросить свидетелей; меня тошнит, и руки мои дрожат!

— Да что же это с тобой? — хладнокровно вопрошал второй собеседник канареечным голоском.

— Я тошнило, — раздалось в ответ.

— Ты должен взять себя в руки и исполнить свой профессиональный долг!

— Не могу!

— Да что ж это с тобой такое?!

— Как что?! Он умер, и лицо его исказила гримаса боли, и эта картина представилась моему взору!

Я открыл глаза и увидел обблевавшегося милиционера с ищейкой-канарейкой на левом плече. Обнаружив, что я очнулся, он бросился бежать через джунгли, на бегу выкрикивая:

— Он ожил, он ожил и скоро пойдет на поправку!

Приподнявшись на локте, я увидел змею, рожденную гордо уползать в кусты.

— Сучка! — я плюнул ей вслед.

В то же мгновение нечто большое и темное, возвышавшееся надо мной, опустило ко мне голову. Сначала я испугался, но это оказался вполне дружелюбный пес. Он сидел, склонив морду на бок, смотрел на меня по-собачьи преданно, тараща глаза, как чайные чашки, мельничные колеса и круглые башни, и приветливо помахивал хвостом. Самый обыкновенный пес, разве что в размерах непривычный — метра два в холке. Он вежливо обнюхал меня и в знак приветствия облобызал языком, величина которого позволила бы проявить радушие сразу нескольким людям при условии, конечно, что размер их голов превышал размер моего головного убора не более, чем в два раза. Я потрепал его по мохнатой щеке. В ответ он фыркнул, из-под слюнявых баскербрылей сверкнули белоснежные клыки, пес восторженно тявкнул и схватил меня зубами. Я оказался по пояс в собачьей пасти. Огромные зубы впивались в мое тело все глубже, дробя тазобедренные кости. Он перекусил меня пополам. Надо ли объяснять, что я умер.

Через некоторое время я восстал из праха и пепла вновь и обнаружил, что укус самого большого друга человека нанес мне серьезный моральный урон — физический-то урон он нанести мне не мог, поскольку мое тело осталось в прошлом. Нижняя часть меня, начиная с поясницы, покоилась отдельно в некотором отдалении — налицо раздвоение личности. К счастью, пес выплюнул меня недалеко от оторвавшейся задницы, по крайней мере, я дотянулся до нее руками и приладил на прежнее место. А ее приключение не заставило себя долго ждать. Это был все тот же пес. Он восторженно спешил навстречу мне, оживающему, его глаза от изумления расширялись от чайных чашек и мельничных колес до круглых башен. Он воспринял мое оживление как знак того, что я не держу на него обиды и готов поиграть еще.

На этот раз он откусил одну голову.

Вскоре я привычно воскрес, опять угнетенный раздвоением удостоверения личности, ибо сама личность не могла иметь ни головы, ни искательницы приключений, ни всего остального, что осталось в прошлом, в коммунальной квартире, которую я так неудачно разделил с Воронковыми. Мое безголовое туловище в поисках утраченного, нелепо вытянув руки и растопырив их пальцы, выписывало замысловатые кренделя, то и дело натыкаясь пустым местом на деревья, а искомая голова валялась в кустах неподалеку и делала небольшие подсказки:

— Холодно. Еще холоднее… Так, теплее. Еще теплее. Совсем тепло. Тепло. Горячо. Горячо ж, говорю! Жарко! Жарко!! Жарко же!!!

Но было поздно. Невидящее тело, поравнявшись с головой, вместо того, чтобы остановиться, наклониться и пошарить в траве, двинулось дальше, нечаянно пнув себя ногою по роже, отчего голова как футбольный мяч, посланный в десятку, на бреющем кусты полете пролетела метров десять, врезалась в дерево, к тому же наколовшись на сук, и осталась висеть довольно-таки высоко над землей. Теперь на преодоление греховной раздробленности духа потребовалось гораздо больше времени — минут семь. Пять из которых голова потратила на раздумья о том, как вести себя с тем, у кого нет головы на плечах, тому, у кого нет плеч под головою. В конце концов, этот процесс затронул рубец, оставшийся от фуражки.

— Встать! — приказала голова телу, упавшему на колени в безмолвном вымаливании прощения. — Смир-р-рно! Нале-во! Раз-два! Вперед шаго-о-ом арш! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Напра-во! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Песню — запе-вай! У солдата выходной, пуговицы в ряд! Отставить песню! На месте — стой! Раз-два. Выполняем упражнение «солдатская пружинка». На счет «раз» — прогиб назад, на счет «два» — наклон вперед, на счет «три» — присесть, на счет «четыре» подпрыгнуть и достать меня руками. И раз!!! Отлично — прогиб зафиксирован!!!

Но несколько прыжков не увенчались успехами социалистического соревнования. И, в конце концов, не придумалось ничего лучшего, как подобрать палку побольше и сбить ею голову. «Вот так обезьяна превратилась в человека», — подумал я, воссоединяясь.

Однако же радость моя длилась недолго, потому что откуда-то появился целый сонм чудовищ, словно спущенный с обложек книг серии «Монстры вселенной» и натравленный на меня. Они, опьяненные кровью, рыча и икая, рвали меня на части, то и дело умертвляя, а я, хотя и воскресал ежеминутно и был убежден, что не сдохну окончательно, тем не менее не избавился от животного страха смерти, и умирать каждые пять минут в страшных муках было выше моих сил. И в каждом из этих чудищ я видел кого-то знакомого, тщетно напрягал свою память, пытаясь вспомнить, кто же это, и, наконец, мне повезло. Пока гигантская серая жаба, тяжело пыхтя и испуская при каждом вздохе нестерпимое зловоние, душила меня, яркая вспышка озарила мою память и я узнал в терзавшем меня болотном исчадьи ада ту мелочную жадность, которая встала на пути благородного порыва помочь приглашенной на одну ночь Свете сменить род профессиональной деятельности, когда я подумал, что на это потребуется некая сумма денег сверх того, что я уже заплатил за вызов девушки на дом. И как только я узнал ее, жаба перестала меня душить, что и ей пошло на пользу: с нее сошли бородавки и мокроты, и она стала белой и пушистой.

Глава 3

Представляете, как бывает нелегко, когда, глядя на всем известное полотно Репина «Приплыли», пытаешься вспомнить, кто именно его написал — Мусоргский или Моцарт? Мозги, перенапрягаясь, принимают коленно-локтевую позу, а все вокруг давятся от смеха. Кхе-кхе-кхе, кхо-кхо-кхо, кха-кха-кха. И вдруг в этом клокочущем и кудахтающем смехе различаешь подсказку: ку-кхе-кхе-кхе, кры-кхы-кхы-кхы, никсы-кхи-кхи-кха. Оказывается, автора нужно было искать среди тех, кто ублажал не слух, а зрение. И от такой подсказки сразу делается легче, и имя «Илья Ефимович» на память приходит, и картина его на стене лучше смотрится. Вот так и со мной было. Я-то в пожиравших меня тварях пытался узнать друзей и близких, а это были мои собственные чувства, страсти и страстишки, воплотившиеся в виде разных чудищ, змей, собак и голодных ослов. А то, что произошло с душившей меня жабой, указывало путь к спасению. Стоит только в очередной атакующей меня сволочи распознать свои былые низменные чувства и пагубные страсти, как она перестает быть агрессивной и превращается в безобидную и иногда довольно-таки симпатичную зверушку.

Итак, я находился в окружении отвратных исчадий ада, порожденных похотью, корыстолюбием, жадностью и чрезмерной гордыней, свойственными молодым людям. «Эх, молодость, молодость», — подумал я с ностальгией. Тем временем еще не узнанные чудовища, оттеснив в сторонку белую и пушистую жабу, обступали меня со всех сторон и скалили алчные морды. Вот так лишь на закате дней своих по достоинству оценишь былое. Мне всегда казалось, что молодость моя прошла в серых казарменных буднях. Ан нет. Судя по многочисленной и разношерстной толпе, молодость моя была бурной.

Челюсти моих мучителей клацали все ближе и ближе. Я отступил и прижался спиной к дереву, в руках у меня появилась невесть откуда взявшаяся дубинка. Огромная крыса, подобравшаяся ко мне ближе всех, сделала неожиданный выпад вперед, и я отбросил в сторону свое оружие, потому что теперь было самое время предаться воспоминаниям. И, слава богу, они нахлынули. В тот момент, когда мелкие зубки гигантского грызуна были готовы сомкнуться на моем горле, я вспомнил, как, будучи шестилетним малышом, злорадствовал, закапывая в песочнице сандалии тихого рыжего мальчика с нашего двора, пока его били другие мальчишки. Серая крыса превратилась в безобидную мышку, и была вытеснена на зады в компанию к пушистой жабе. Эх, безоблачное детство! Следом шел обуглившийся скелет, похожий на обгоревшего Шварценеггера из фильма «Терминатор». Помню-помню, мысленно воскликнул я, как мой младший брат отправился с друзьями жечь костер, вооруженный коробком, в котором я подменил спички на скрепки. И погорелец, оказавшись интеллигентным молодым человеком, удаляется в общество мышки-норушки и лягушки-поскакушки. Ах, отрочество, в людях! Ну, кто на новенького?! Ага, чешуйчатый монстр с головою китайского новогоднего змея! Ну, уж извините, господа, тут явно наказание неадекватно проступку! Сержант, которого я среди ночи разбудил, предварительно вставив в рот пластиковую челюсть с длиннющими клыками, через неделю заикаться перестал, а вы меня монстрами чешуйчатыми травите! А впрочем, это уже не монстр, а просто какой-то зверь — диковинный, но дружелюбный. Эх, юность, мои университеты! А это еще что за клоп лошадиный?! Но поток воспоминаний неожиданно прервался, и я умер, укушенный гигантским насекомым. Едва я очнулся, как клоп нацелился укусить меня снова. Но дудки, второй раз меня не проведешь! Ну да, я порадовался тому, что Игорь Анатольевич с ума сошел до моей прописки в их квартиру, но ведь если б он свихнулся раньше, я бы без жилья остался! А к тому же жизнь в коммуналке с сумасшедшим соседом — разве это недостаточное наказание?!

Так постепенно я узнал всех. Сколько на это ушло времени — два часа или неделя — не знаю? Но наконец-то я смог спокойно присесть и отдохнуть в окружении сказочных животных, преданно глядящих на меня и готовых служить мне. Теперь они не представляли для меня никакой угрозы. Змея больше не капюшонила, пес с глазами по семь копеек гонялся за своим хвостом, а отмороженный осел рыгал, нащипавшись растительности. И глядя на окружающую меня идиллию, я успокоился и почувствовал, что мне смертельно хочется спать. «На том свете отоспитесь!» — говаривал бывало прапорщик Попыхайло, поднимая солдат среди ночи, чтоб покрасить газон перед приездом генерала. «Отоспишься тут!» — подумал я, устраиваясь поудобнее на траве, которая кстати уже затупилась.

И действительно, едва я начал засыпать, как в нос ударил отвратительный запах заплесневевшего нафталина и фундаментальной сырости цокольных этажей. Какие-то женщины всхлипывали вдалеке о безвозвратно ушедшем. Я открыл глаза и увидел над головой летящую на юг, прощально курлыкающую стаю моли. Отдаленные рыдания делались громче, приближалась плачущая процессия. Возглавляла ее — кто бы вы думали? — Света. Она плелась кое-как, опустив плечи и понуро склонив голову, ее лицо распухло от слез и почернело, а вокруг простиралась серая пустыня, и сверху давило низкое небо свинцового цвета. Следом брели какие-то старухи в черных одеяниях, ревели как нанятые плакальщицы и доводили своими завываниями Свету до истерики.

Я вскочил на ноги и выругался от возмущения. Еще бы мне не разозлиться. Я с медалью окончил школу, в училище был отличником боевой и политической подготовки, офицером служил верой и правдой, а теперь выясняется, что в награду мою душу поджидает целая армия мучителей. А какой-то малолетней проститутке, забывшей, когда она в последний раз была в школе, в наказание достались две с половиной старухи, оплакивающие безвременно почившую девственность. Эта мысль привела меня в ярость, и я почувствовал, как все вокруг становится призрачным, я теряю связь с внешним миром и куда-то проваливаюсь. С ужасом я осознал, что через несколько мгновений я окажусь в другом еще более страшном месте, где наверняка меня встретит новая армия омерзительных исчадий ада. Это была расплата за неблагородный гнев. «О блен-да-мед! — подумал я в панике. — Беру свои слова обратно, я вовсе не желаю зла этой девочке, отправьте ее прямо в рай!» Но было поздно. Окружающий меня мир уходил. Я цеплялся за стволы, за кустарник, за лапы своих бывших палачей, смотревших на меня с состраданием, но за что бы я ни ухватился, все легкими облачками просачивалось сквозь руки. И когда мне показалось, что все кончено, меня заметила Света. Девушка бросилась ко мне, вытянув вперед тонкие руки. Она бежала ко мне, надеясь на помощь, и я подумал, что если исчезну, то никто не объяснит ей, как избавиться от старых ведьм, которые своими причитаниями доведут девушку до полного истощения. И мое искреннее желание помочь ей вернуло реальность окружающему, а подоспевшая Света буквально вдернула меня назад. Она прижалась ко мне и рыдала, не подозревая о том, что только что спасла меня. Так мы и стояли, обнявшись, но при этом я находился в своем причудливом лесу с синими деревьями и синим солнцем, а Свету окружала серая пустыня и тяжелое свинцовое небо. Каждый созидает собственный ад, и нет сил расстаться с ним.

— Я устала, я больше не могу, я хочу умереть, — всхлипывала девушка.

Подошедшие старухи зарыдали с новой силой.

Я нежно гладил Свету по спине и как мог успокаивал:

— Да перестань ты реветь, пока тебе задницу не оторвали!

— Я не могу, эти тетки плачут, — рыдала девушка.

— А ты присмотрись внимательнее к этим старым кошелкам. Это же твои знакомые. Ну!

— Я не могу вспомнить их, — плакала Света.

— Конечно, не можешь. А кого ты хочешь в них узнать? Свою бабку? Соседку или классную руководительницу? Но это все не то. Эти рыдающие клячи не что иное, как твои собственные грешные мысли и чувства. Ну, присмотрись к ним и вспомни, что ты набедокурила? Может, место в трамвае ветерану войны не уступила или над своим клиентом насмехалась, что у него член маленький?!

— Я ничего не понимаю, — продолжала всхлипывать девушка.

— Ну, вспомни что-нибудь свеженькое. Ну, например, когда ты со мной встретилась, ведь наверняка радости от этого не испытала и в душе желала мне какой-нибудь гадости. Ну, вспоминай, может, ты хотела у меня часы стибрить или радовалась, что я деньги заплатил, а тебя так и не трахнул?

После этих слов Света умолкла и с удивлением посмотрела на меня. По ее глазам я понял, что она близка к отгадке. И действительно, девушка обернулась и посмотрела на одну из рыдающих фурий, и та на наших глазах превратилась в веселую и аккуратную домохозяйку, эдакую счастливую Фрекен Бок после бурной ночи с Карлсоном.

Глава 4

Через некоторое время и остальные скорбящие мученицы перевоплотились в очаровательных старушек вроде английской королевы. Теперь они резвились на травке с моими зверушками, и Света воспряла духом. Но эта идиллия продолжалась недолго, и, хотя явных причин для беспокойства не было, какие-то неуловимые приметы наполнили тревогой наши сердца — как будто был подан невидимый знак и сонмища саранчи поднялись в воздух, заслоняя солнце и превращая день в ночь; как будто в Риме еще продолжаются зрелища и хлеба хватает на всех, но сквозь тяжелую поступь гладиаторов уже доносится топот сарматских племен, бегущих от гуннов, и близится крушение Римской империи; как будто войну еще не объявили, но в окрестных магазинах уже кончились мыло и спички, и телеги, груженные скарбом, вереницей потянулись на восток за Урал. Впрочем, насчет отступающих я перебрал. Не было таковых. Все в единый миг посуровели и спокойно и торжественно приняли единственное возможное для истинного патриота решение. Вопрос «А ты записался добровольцем?!» задавать было некому. В тылу не осталось никого и ничего, разве что крест-накрест заколоченные доски и соответствующие историческому моменту надписи. Мои зверушки все до единой встали под знамя осла-оруженосца и прямо с парада двинулись вперед навстречу неизвестному врагу. Светкины маркитантки составили арьергард. И мы, любопытные, поспешали следом.

Мы проделали стремительный марш-бросок и оказались на берегу чужого болота, кишевшего фантастическими гадами. Наши сейчас же развернулись в боевую линию и перешли в наступление. И грянул бой! — не на жизнь, а на совесть, не на страх, а на смерть! Правда, по характеру битвы стало ясно, что и та и другая стороны не имели никакой — хотя бы мало-мальской — боевой подготовки. Все смешались в огромную кучу, рычали и рвали друг друга на куски. Однако некоторые продемонстрировали подлинные военные таланты и при определенных обстоятельствах — получи их обладатели необходимое образование — могли бы поразить наблюдателя настоящим воинским искусством. Так, например, осел своим дыханием превращал гадов в ледяные скульптуры, пес отхлебывал из болота и сплевывал в Светкину пустыню, лишая врага жизненного пространства, а Фрекен Бок руководила эвакуацией раненых.

— Бей их! — задорно кричала девушка.

Но я, как специалист, понимал, что, несмотря на численное превосходство наших, победа склонялась на сторону противника. И причина грядущего поражения была очевидна: если наши дрались неизвестно за что, то вражеское войско было одержимо идеей.

— К бабке не ходи, — уверенно сказал я Свете, — этих гадов вдохновляет какой-то параноик. А как говаривал прапорщик Попыхайло, не пойдешь к бабке — не познаешь внучку.

Но недаром же три года назад на всесоюзном конкурсе замполитов по гребле я занял первое место. Я решил во что бы то ни стало поднять боевой дух своей армии и с этой целью разделил ее на две части. Пока одна воевала, с другой я проводил занятия по политической подготовке. Через каждые полтора часа они сменяли друг друга. Я же ораторствовал без отдыха на пределе сил. Впрочем, усталости я не замечал. Еще бы! Я был в ударе. Ведь я выступал не перед сонными солдатами срочной службы, просыпавшимися каждое утро с единственным желанием, чтобы день, едва успевший начаться, побыстрее закончился; нет, передо мной сидели слушатели, только что вернувшиеся с фронта, они жадно ловили каждое мое слово, чтобы через несколько минут вернуться в окопы воодушевленными пламенной речью и с благородной яростью совершить свой ратный подвиг.

— Коммуна, Руси жить хорошо, когда ум, честь и совесть наши — эх — плохи! — говорил я. — Но труд облагороживает человека и потому служи по уставу — отвоюешь честь у Клавы не за деньги, на халяву!

Вскоре заметил я, что количество слушателей моих с каждым разом уменьшается.

— Неужто ударились в самоволки?! — возмутился я.

— Что ты! — замахала руками Света. — Геройски погибли на болоте брани. И погибнут все до одного, потому что нельзя одолеть врага, если не знаешь его оружия. Собирайся, комиссар. Нужно добыть языка, язык до Киева доведет.

И хотя говаривал прапорщик Попыхайло, что язык, который доведет до Киева, не доведет до добра, но Света была права. Необходимо было разобраться, чьи это болото и кишащие в нем гады и ради чего затеяна кровавая бойня? Решив, что в экстремальной ситуации политическую подготовку можно ограничить курсом молодого бойца, я оставил своих слушателей, дав им напоследок самое важное напутствие.

— Помните, — сказал я, — как говаривал прапорщик Попыхайло, когда лезешь в драку, главное — не заработать гайморит на всю голову!

После этого я отправился в тыл противника. Света пошла со мною. Так мы и шли бок-о-бок вокруг болота — я через лес, а девушка через пустыню.

Через несколько минут мы заметили впереди по ходу огромный розовый луг, посреди которого возвышалась чья-то фигура. Мы невольно замерли, отдышались и дальше пошли медленней. Приблизившись, мы увидели, что луг целиком зарос розами. А у самого края, окруженный великолепными распустившимися цветами, стоял молодой человек в белом плаще с аккуратно расчесанными волосами, ниспадавшими на плечи. И он был прекрасен так, как мог быть прекрасен лишь соблазнитель тамары, и розы вокруг него были прекрасны настолько, что даже удобренность осетриной первого сорта при том, что в меню удобрений присутствовал еще и высший сорт, не умаляло их красоты. Не дерзая нарушить процесс созерцания роз, мы продолжали дальнейший путь на цыпочках.

— Ах, блин-да-мёд тебя в душу! Как бы мне хотелось взглянуть ему в лицо, — заворожено прошептала Света.

— Это еще зачем? — покосился я на девушку.

— Я не видела его прекрасного лица, я никогда не видела его внимательных, умных глаз, его длинные ресницы ни разу не щекотали моих щек, но я чувствую… я чувствую…

Света остановилась, прижала руки к груди, закатила глаза и застонала. Ей хотелось вытянуться на цыпочках, чтобы выразить несказанность с пущей вящестью, но мы и так уже стояли на цыпочках, и поэтому Света встала на кончики больших пальцев ног. Цыпочки разбежались. Я растерянно глядел на нее, ожидая окончания фразы, но девушка, казалось, забыла обо всем на свете, застигнутая врасплох несбыточными мечтами.

— Ну же! — прикрикнул на нее я.

Девушка медленно опустилась на пятки, разжала руки и, взглянув на меня, как на ошибку природы, продолжила:

— Я чувствую, что никогда бы не вышла за него замуж.

— Тогда на кой ляд тебе его физиономия?! — удивился я. — Или ты хочешь как следует его запомнить, чтобы не оказаться с ним в ЗАГСе случайно?

— Нет, просто, если бы я была замужем, я обязательно бы изменила мужу с этим парнем.

— A-а, — понимающе протянул я и признался. — Я бы тоже с ним трахнулся, если бы он был девушкой.

Мы продолжали красться за спиной пленительного счастья, однако остаться незамеченными нам не удалось. Когда мы поравнялись с прекрасным незнакомцем, он, не оборачиваясь, спросил:

— Ну-с, друзья, а вы как считаете, что красивее — розы или девятая симфония Бетховена? — у него был тихий, наполненный грустью, голос.

— Идиот! Ты б еще спросил, что зеленее — зеленая улица или зеленая трель милицейского свистка?! — вежливо ответил я.

— Помните, — грустно продолжил он, — все, что не розы, то девятая симфония Бетховена, а все, что не девятая симфония Бетховена, то — розы.

— Чушь собачья! — воскликнула Света.

— И я был того же мнения, — молодой человек обернулся и посмотрел на девушку большими грустными глазами, — и в этом моя Трагедия, — закончил он с патетикой.

— А вы, собственно…

— Да-да, — перебил меня незнакомец, — извините, не представился. Я — Люцифер.

— Лютый Фер? — переспросила Света.

— Люцифер, — поправил ее молодой человек. — Некоторые называют меня Сатаной, Дьяволом, Чертом или попросту Врагом. А мне больше нравится — Излучающий Свет.

— Да ладно, будешь мозги нам пудрить! — воскликнул я. — Какой же ты Сатана?! Я читал в одной книжке, что встреча с Дьяволом вселяет такой ужас, что не найдется человека, который бы в эту минуту вспомнил имя Бога. А ты совсем не страшный. Ну, рыбы несвежей наелся, а в остальном — нормальный человек. Дон Жуан, можно сказать. Плейбой с расстройством желудка.

— А зачем мне вас пугать? — равнодушно пожал плечами незнакомец. — Имя Этого вы и так никогда не вспоминаете. А впрочем, я могу изменить свой облик.

С этими словами он превратился в морскую свинку. Света завизжала. Грызун немедленно превратился в нашего нового знакомого. Но на этот раз он был одет в черный кожаный костюм, увешан цепями, а волосы его были зачесаны в петушиный гребень и выкрашены оранжевой краской.

— Ну, подруга, ты хотя бы крикнула «мама»! — расхохотался он, глядя на мою спутницу, а потом подмигнул мне: — А ты говоришь про Этого!

— Хорошо-хорошо, — отмахнулся я. — Чем лицедействовать понапрасну, скажи лучше, чьи это гады кишат в болоте?

— А вон их повелитель, — Люцифер протянул руку, и, посмотрев вслед за указующим перстом Врага, мы увидели в кустах на берегу сумасшедшего Гошу.

Он с перекошенным от страха лицом стоял над колодцем, из которого поднимался вверх столп синего света. Казалось, что мой сосед хотел, но не решался кинуться вниз. Неподалеку мы заметили еще один колодец с розовым свечением. Заподозрив неладное, я подбежал к Игорю Анатольевичу и заглянул внутрь отверстия. В то же мгновение неописуемый ужас сковал меня, а внизу через толщу голубого света я увидел свое тело, лежавшее на полу в моей новой комнате. Я понял, что колодец — это переход в тот мир, который мы недавно покинули, и неизвестно каким образом оказавшийся здесь дух сумасшедшего Гоши собирался завладеть моим телом, чтобы занять мое место в той жизни. Надо было надавать ему как следует по шее, чтоб не смел на пушечный выстрел подходить к частной собственности. Однако я был не в силах пошевелиться, столп синего света полностью парализовал меня. Видимо, то же самое происходило с Игорем Анатольевичем. Но ему все же удалось выйти из оцепенения, и он бросился вниз. Мысль о том, что он займет мою физическую оболочку, а я навсегда останусь в царстве Люцифера, словно током ударила меня. Я заорал истошным голосом — так было легче преодолеть парализующий страх — и, перегнувшись вниз, успел ухватить Игоря Анатольевича за ногу. Он заревел как зверь и задергался как припадочный, но я вцепился в него мертвой хваткой, изловчился и, зажав ступню сумасшедшего Гоши подмышкой, собрался применить болевой прием, которому обучился на политзанятиях по боевому самбо, но какая-то невидимая сила отбросила нас обоих от колодца. Двое не могли уместиться в одном теле, произошло естественное отторжение. Прав был О’Генри по поводу Боливара.

Мы отлетели в разные стороны. Мне удалось первым вскочить на ноги, и я сразу же занял позицию между Игорем Анатольевичем и столпом синего света, чтобы перекрыть психически больному соседу доступ к моему, физически здоровому, телу. Впрочем, он более не предпринимал агрессивных действий. Усевшись по-турецки, он посмотрел на меня с сожалением и досадой, вздохнул и сказал:

— Эх, как же вы, заблудшие души, глупо цепляетесь за свои бренные останки!

— А ты как думал! — заорал я, возмущенный соседской беспардонностью. — Еще не хватало, чтобы в моем обличье, в облике Александра Иосифовича Камицкого, разгуливал Игорь Анатольевич Воронков и доказывал всем, что он — Искандуров, к тому же пьяный. Долой беспредел в переселении душ! Долой духовный беспредел! Если б в мое материальное тело вселилось твое астральное, моя масса обнищала бы духом! Долой порнографию духа!

— Саша! — воскликнула подоспевшая Света. — Кончай свою проповедь! Это же язык! Нужно вывести его на чистую воду.

— Да-да, — согласился сумасшедший Гоша, — а то от этого болота дурно пахнет.

— Ты мне вальку не дурачь! — огрызнулась Света. — Рассказывай, что все это значит?!

— Разбежалась! — осклабился Игорь Анатольевич. — Все равно Леночка вас со свету сживет или в «кащенко» упрячет.

— Спрашиваю по-хорошему: будешь говорить? — грозно насупила брови девушка.

— Мне бы мое материальное начало, я б с тобой поговорил, — нахамил в ответ Воронков.

— Ах так, — усмехнулась Света. — Что ж, будет тебе материальное начало, — с этими словами она повернулась ко мне и скомандовала: — Саша, хватай его и тащи за мной!

Я понял, что у нее есть план, и подчинился приказу. Сумасшедший Гоша вскочил и хотел убежать, но я успел схватить его и, вывернув ему руку за спину, повел вслед за Светой к колодцу с розовым свечением.

— Собрался дать драпу по дрянному болоту, — журил я его по дороге, — в то время, как мы решили вывести тебя на чистую воду. Согласись же, что, чем давать драпу по гнилому болоту, лучше пуститься наутек по чистой воде с чистой совестью и чистыми помыслами?

— Да что ты так переживаешь за его совесть? — откликнулась девушка. — Она у него чересчур чистая. Видно, он ею никогда не пользовался.

— Отпустите меня! Что вы хотите сделать?! — упирался сумасшедший Гоша.

— А ну-ка давай его сюда! — распорядилась Света. — Подвесим его над этим колодцем и посмотрим, как он тогда запоет!

Мы заглянули вниз и увидели тело девушки, лежавшее на моей кровати. Нам стало жутко. Но я вновь собрался с силами и спустил сумасшедшего Гошу вниз головой в колодец.

— Держи его крепко за ноги, — руководила Света, — и по моей команде отпустишь.

— Да вы, что, спятили?! — верещал Воронков. — Я не хочу оказаться в теле женщины легкого поведения!

— Но ты же хотел материального начала? Так на, получай, — возразила Света. — Кстати, Вася Дрозд недавно откинулся, примешь участие в субботнике по этому поводу.

— Бери пример с молодого поколения! — отозвался я. — Видишь, девушка жертвует тебе свое тело.

— Да я по пять раз в день его таким вот жертвовала!

— Хорошо потрудись на субботнике, — наставлял я Воронкова, — за себя и за ту девушку, которая ушла на…

— А-а-а! — вопил сумасшедший Гоша. — Не бросайте меня, я вам все расскажу!

В ответ я сделал вид, что у меня не хватает сил удерживать его.

— Ой, он выскальзывает! — воскликнул я.

— Спасите меня-а-а-а! — заорал что было сил Воронков.

Я вытащил его наружу. Он опустился на землю и с облегчением вздохнул. Мы с девушкой разместились рядом.

— Ну! — прикрикнула на него Света.

— Хорошо-хорошо, я все объясню, — залепетал сумасшедший Гоша. — Видите ли, моя жена — психиатр, а я физик. И вот на стыке двух областей науки…

— Появился Витя-трубач и завел себе ежика, — перебила Воронкова девушка. — Это мы знаем, а дальше что?

— Да нет, я не про то, Не перебивайте, пожалуйста, — попросил сумасшедший Гоша.

В поддержку его просьбе быть повежливее я выразительно посмотрел на Свету.

— Ладно, молчу, — произнесла девушка, изобразив руками «хенде хох».

— Так вот, — продолжил Воронков, — мы с Леночкой создали анимаутер…

— Чего?! — воскликнули мы со Светой хором, вытаращив глаза на сумасшедшего Гошу.

— Анимаутер, — повторил он. — «Анима» означает «душа», а «аут» в переводе с английского — «вон».

— А это на стыке каких языков, простите? — поинтересовалась девушка.

Игорь Анатольевич оставил ее вопрос без внимания.

— С помощью этого прибора мы можем вынудить душу спящего человека покинуть тело и направить ее прямо в ад, где мы с вами сейчас и находимся. Когда же душа возвращается и человек просыпается…

— Он собирает свои манатки и быстро сваливает из квартиры, — закончил я.

— Вы как в воду глядите, — восхитился сумасшедший Гоша моею проницательностью.

— Я же обещал вас на чистую вывести, — скромно ответил я.

— Да уж, вы настоящий поцман! — сделал мне комплимент Воронков.

— Сам ты — лоцман, — оборвал его я. — Учти: когда я проснусь, я никуда из квартиры не съеду, а твою психиатрическую Леночку в порошок сотру!

— Я одного понять не могу, — вдруг произнесла девушка, — а вы-то как здесь оказались?

— Да-да, это интересно, — подхватил я.

Воронков скривил рожу и почесал затылок.

— Понимаете, — нехотя начал он, — вскоре после того, как мы похоронили Искандурова, который не выдержал наших экспериментов и помер совсем, я решил на себе испытать действие нашего анимаутера. Я включил его, лег спать и попал сюда. И пока я здесь разбирал, что к чему, и пока разоблачал своих змеев, Искандуров, который уже давно здесь освоился, занял мое тело и выключил прибор, так что мне было некуда возвращаться.

— Значит, там в твоем теле действительно разгуливает пьяный дух Искандурова! А твоя ненаглядная Леночка, она-то куда смотрела?! — удивился я. — Неужто она не поняла, что произошло?

— Наверняка поняла, — пожал плечами Гоша.

— Почему же она не выгонит с помощью того же анимаутера этого пьяного Искандурова? — спросил я.

Игорь Анатольевич снова пожал плечами.

— Потому что все мужики — козлы, а бабы — стервы, — ответила вместо Воронкова Света.

— А это ты к чему? — повернулся я к девушке.

— Да к тому, что эта психичка, которую он называет Леночкой после того, как ты, Шурик, съедешь, займет всю жилплощадь, воспользовавшись искандуростью мужа, после чего самого его отправит в «Кащенко» и будет жить вдвоем с сыном в трехкомнатной квартире.

И тут меня осенило.

— Гоша! — воскликнул я. — Ты же потенциальный риэлтор!

— Ну, это уж слишком! — раздалось у меня за спиной.

Я обернулся и увидел Излучающего Свет. На этот раз он был совершенно голым, если не считать фигового листочка. Впрочем, его действительно можно было не считать, потому что наш новый знакомый так позеленел от злости, что листочек на общем фоне был совсем незаметен.

— Вам что-то не нравится, а? — спросил я его.

— Вы!.. вы!.. вы полностью извратили мою идею! — от негодования Люцифер хлестал себя собственным хвостом. — Я не в силах создать такого ада, в какой мне б хотелось тебя отправить!

— А ты утюг из-под хвоста вынь, тогда остынешь, — посоветовал я. — В чем, собственно, дело?

— В чем дело?! — переспросил Излучающий Свет. — Да куда вас несет, люди?! Для того ли я показываю вам ваши злодеяния и заставляю страдать, чтоб вы вновь и вновь творили свои пакости?!

— Слушай ты, Светоизлучатель, — перебил его я. — У нас тут деловой разговор, а ты лезешь со своей демагогией!

— Да я на сковороде зажарю… я… я… я…

Он стал рычать, рыть копытами землю и превращаться то в одно, то в другое чудовище, пытаясь нагнать на нас побольше страху. Поняв, что претензий в наш адрес, изложенных в конструктивной форме, мы дождемся нескоро, я решил покончить с этим театром одного актера, встал, схватил Врага за плечи и, развернув на сто восемьдесят градусов, толкнул его в спину:

— Пшел вон, многоликий шива!

— Много выпил, вшивый! — как попугай повторил за мной Воронков.

Ссутулив плечи и понуро опустив голову, с видом поэта, чьи труды по достоинству оценят на следующий день после смерти, Враг удалялся, шаркая копытами. Он плакал навзрыд, и земля дымилась в тех местах, куда падали его слезы.

— Я ж не этого хотел, — доносились до нас его всхлипывания, — я не хотел Зла, я просто думал, что пойду другим путем…

— Нельзя же быть такими бесчеловечными по отношению к Дьяволу! — воскликнула Света и побежала догонять Врага.

— Черт с ней, — произнес я машинально; впрочем, когда девушка поравнялась с ним, мои слова приобрели прямой смысл.

Я повернулся к Воронкову.

— Так что вы там говорили о торговле недвижимостью? — спросил он.

— Я хочу сказать…

— А-а-а!!! — неожиданно заорал Игорь Анатольевич истошным голосом.

— Что с вами? — испугался я.

— Анимаутер! С ним что-то произошло!

— Что? Почему? С чего вы взяли?

— Смотрите же, доступ к вашему телу закрыт!

Я обернулся и увидел, что исчез столп синего света вместе с колодцем, на дне которого я валялся. Мне не хотелось верить своим глазам.

— Ну, видите?! — взвизгнул Воронков.

— Обождите вы! — одернул я его. — Быть может, процесс аккомодации еще не завершен.

— Какая тут аккомодация?! До этого колодца расстояние не больше, чем от комода до дивана в вашей комнате! — не унимался Игорь Анатольевич.

Я щурился и тер глаза, но столп синего цвета так и не загорелся вновь. Я обернулся к колодцу, открывающему вход в девичью плоть, и увидел, что и розовый свет померк и вот-вот потухнет совсем.

— Ну что, аккомодировался?! — верещал Воронков.

— Да! — воскликнул я и бросился вниз головой в колодец сквозь толщу розового света.

Как-никак это был единственный шанс вернуть себя к жизни.

И

Как любил повторять прапорщик Попыхайло, лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора. Или чем сына — мертвого майора, добавил я от себя лично.

Продолжение главы 5

…Бац!!!

Искры из глаз!

Если бы меня назначили министром здравоохранения, я бы перво-наперво издал приказ о выносе покойников. Я бы распорядился таким образом, чтобы головой вперед выносили их, а не живых. Потому что если ты умер, тебе без разницы, заденут твоим темечком об косяк или нет. А то я не успеваю придти в себя после удара фаготом по голове, как два дюжих санитара все той же головой нечаянно бьют меня об стену.

— Куда вы меня тащите? — кричу я тоненьким голосом, что заставляет меня вспомнить о том, что я превратился в женщину, да к тому же в падшую.

— Отдохнешь чуток в «Кащенко», — бурчит медсанбрат, идущий сзади.

Они выносят меня из подъезда на улицу, и при свете фонаря я вижу машину «скорой помощи».

Я пытаюсь подняться с носилок, но оказывается, что меня крепко привязали к ним.

— Отпустите меня! — верещу я и изо всех сил дергаюсь.

Они подносят меня к машине, и неожиданно идущий впереди санитар, непонятно к кому обратившись, восклицает:

— Э, вы чего?!

Затем он добавляет:

— Уй, бля-а-а! — выпускает из рук носилки и опускается на землю.

— В чем дело?! — выкрикивает второй санитар и тоже выпускает чертовы носилки, причем сперва из правой руки и лишь через сотую долю секунды из левой, и этой малюсенькой доли секунды хватает на то, чтоб долбаные носилки перевернулись, и я сваливаюсь лицом об асфальт, а эти трижды проклятые носилки — на меня сверху.

Мне очень больно, и даже мысль о том, что разбито не мое, а чужое лицо, меня не утешает. Мне так и не удается перевернуться, и я лишаюсь удовольствия видеть происходившее. До меня доносится глухой удар и второй санитар, видимо более интеллигентный, чем первый, хрипит:

— Уй!

Приближаются шаги, меня переворачивают, и я вижу своих освободителей. Это сутенер, который привез ко мне девушку, в облике которой я нахожусь, и еще один здоровый тип.

— Что это за ерунда такая?! — сердито вопрошает последний, отвязывая меня от злополучных носилок.

Взглянув на их сердитые лица, я понимаю, что попал из огня в полымя, и меня повезут не в «Кащенко», а удовлетворять чьи-нибудь сексуальные фантазии. Отрадно то, что справиться с каким-нибудь ничего не ожидающим похотливым ублюдком будет легче, чем с дюжими санитарами, поставленными охранять сумасшедших. А кроме того, я надеюсь — как выяснится позднее, напрасно — на то, что проститутка с разбитой об асфальт физиономией никого не заинтересует.

Пока я размышляю, сутенеры препровождают меня к стоящему неподалеку «такси» и сажают на заднее сидение, где уже сидит симпатичная крашеная блондинка.

— Свет, что случилось-то? — спрашивает она.

— Помоги лучше! — перебивает ее сутенер и добавляет, обращаясь ко второму парню. — Эдик, у тебя аптечка есть?

Они достают вату, перекись водорода и обрабатывают ссадины на моем лице.

— Так что здесь происходит, в конце концов?! — встряхивает меня сутенер.

— Меня хотели отправить в «Кащенко», — отвечаю я.

— Что?! Этот перец?! — возмущается сутенер. — Порву падлу!

— Не стоит, — бормочу я.

— Это еще почему?

— Почему… почему… — лепечу я, думая, чтобы такое соврать?

— Ладно, сиди! Без тебя разберемся! — с этими словами сутенер направляется в сторону подъезда.

«Еще не хватало, чтоб гнусный эксплуататор малолетних проституток измывался над моим временно неодушевленным телом?!» — думаю я и кричу вслед:

— Эй! Говорю тебе, не надо его трогать!

— Чево! — оборачивается сутенер. — Тебе, шо, его жалко?!

— Да нет, просто он умер, — выдаю я.

— Как это?!

— Временно, — уточняю я.

— Слышь, ты, дура трахнутая, у тебя, кажется, правда крыша поехала! Ты че гонишь-то? — орет в ответ сутенер; впрочем, слова мои возымели действие: он идет в обратную сторону.

А я смотрю на его похабную, искаженную от ярости физиономию и думаю: «А на фига мне, собственно, ждать, пока меня отвезут к какому-нибудь, вполне возможно, добропорядочному человеку, захотевшему развлечься в обществе ночной жрицы, а не засветить этому гнусному жлобу пяткой в лоб прямо сейчас, как говорится, не отходя от кассы?! К тому же и времени у меня в обрез». Я поспешно выбираюсь из машины, высовываю руки через рукава смирительной рубашки, подбираю ее края, и, обождав, когда между мною и сутенером останется два шага, пытаюсь провести прямой удар правой ногой так, чтобы пяткой попасть ему в лоб. Однако я не учитываю того, что девушка, тело которой я позаимствовал, не занималась спортом. И вместо того, чтобы свалить коронным ударом своего противника, я сам грохаюсь на асфальт, к тому же сильно растянув ногу и мышцы в паху.

— Ты шо, дура трахнутая, мыла съела или так охренела? — разражается бранью сутенер, вновь поднимая меня на ноги.

Он отвешивает мне оплеуху, открывает дверцу «волги» и вталкивает меня внутрь, а сам плюхается рядом с водителем и командует:

— Давай, Эдик, дуй на Королева. Там Вася Дрозд ждет.

И я понимаю, что мне грозит тот самый «субботник», принять участие в котором я агитировал полтергейста Воронкова. «Черт меня подери! — проклинаю я себя. — Говорил же прапорщик Попыхайло: ногами нужно бить ниже бляхи, а красивые удары в голову оставьте для показательных выступлений и кино. Сейчас бы двинул этому уроду в пах и все дела! А теперь придется дать дрозда какому-то Васе».

— Свет, а Свет, чего с тобой случилось? — заботливо шепчет блондинка.

Я смотрю на нее с вожделением. Ее милое личико и большая полуобнаженная грудь придают мне силы и стремления во что бы то ни стало вновь обрести покинутую мною мужскую плоть; в противном случае мне придется стать лесбияном.

— Ангелочек, — тихо отвечаю я, — дай мне номер своего телефона, я тебе позвоню, когда все закончится, и все расскажу.

— Свет, ты что спятила?! Мы же с тобой одну хату снимаем!

— Свет, ты кончай гнать в натуре! — отзывается сутенер.

— Во дает кобыла! — участвует в разговоре шофер.

— Острячка! — поддакивает сутенер.

Мы проезжаем совсем немного и останавливаемся возле кирпичного «сталинского» дома на улице Академика Королева, на первом этаже которого размещен ресторан «Оскар». Неподалеку стоит несколько иномарок, среди которых мое внимание привлекает огромный черный «мерседес», похожий на беременную черепаху.

Сутенер приказывает таксисту ждать, мы входим в соседний с рестораном подъезд и на лифте поднимаемся на пятый этаж.

Вася Дрозд ожидает нас в шикарной квартире необъятных размеров с евроремонтом. Кроме него, там еще человек семь-восемь, все молодые ребята с армейскими стрижками и такими лицами, как будто они пришли на кинопробу на роль Иванушки-дурачка и не успели из этой роли выйти, как им еще и промывание желудка сделали. При нашем появлении в их глазах появляется новый блеск, что ни блондинке, ни тем более мне не нравится, поскольку свидетельствует о том, что молодые люди рассчитывают попользоваться тем, что останется от нас после Васи. Я знаю, что всех их ждет большое разочарование и даже, может быть, огорчение, хотя понимаю, что с каждой минутой задача, стоящая передо мной, становится все сложнее и сложнее, поскольку, если раньше мне нужно было отделаться от одного сутенера, которого, кстати, дальше прихожей не пускают, то теперь предстоит разобраться с бандой боевиков.

Самому Васе на вид лет сорок. В молодости ему съездили пару раз по физиономии, видимо, лопатой, отчего он производит впечатление человека более разумного и умудренного жизненным опытом, нежели окружавшая его братва. Он встречает нас в гостиной за праздничным столом, заставленным всяческими яствами и напитками. Все присутствующие уже навеселе и теперь их тянет «на клубничку».

Блондинка, беспокойно оглядывая всю честную компанию, через силу улыбается и, видимо, преодолевая страх, восклицает:

— Привет, ребята! Давайте знакомиться. Меня зовут Анжелой, а это моя подруга, Света…

Однако на ее слова никто не реагирует, взоры присутствующих направлены на меня. В комнате воцаряется тишина. Неловкое молчание нарушает Вася.

— А это что еще за пугало?! — у него очень высокий, совершенно несоотносимый с внешностью, голос; наверно, за это он и получил прозвище «Дрозд».

Два парня подобострастно ржут, а я, как это не смешно, даже расстраиваюсь, что меня обзывают «пугалом».

— Алло, Малыш, — кричит Вася Дрозд, — ты кого нам привел?

В комнату входит сутенер. Он застенчиво улыбается и выдавливает:

— Обижаешь, Дрозд. Девочка — пальчики оближешь, отвечаю.

С этими словами он срывает с меня смирительную рубашку, и я остаюсь в чем мать родила, да и то — чужая. Мне становится стыдно, я чувствую, что краснею, и пытаюсь руками прикрыть интимные места.

— А чего она в смирительной рубашке-то? — удивляется Вася. — Ты где ее нашел — в Белых Столбах что ли?!

— Да не-е, просто вышло так, — растерянно произносит сутенер.

— Ладно, посмотрим. А ты что из себя лебединое озеро корчишь?! — окликает меня Вася. — А ну иди сюда!

Я выхожу из оцепенения и чертыхаюсь про себя: надо ж было столько времени простоять как зачарованной красной девице, слушая их разговор, вместо того, чтобы оценить обстановку и придумать, как выкрутиться! Я переступаю с ноги на ногу, оглядываясь, в поисках спасения. На столе лежит несколько кухонных ножей. Однако я понимаю, что будь я даже в собственном теле, вряд ли справлюсь с оравой головорезов, вооружись я хоть всеми столовыми приборами.

Неожиданно раздается звонок в дверь, я рассчитываю, что Дрозд отвлечется, но этого не происходит.

— Эй, коза, ты что оглохла?! — еще раз окликает он меня.

Сутенер подталкивает меня легонько в спину, и я делаю неуверенный шаг в сторону стола, отделяющего меня от Васи. Он встает и, чуть подавшись вперед, треплет меня по щеке.

— Ты чего испугалась-то? — спрашивает он. — Не боись — не съем. Садись.

Один из мордоворотов галантно пододвигает мне стул, одновременно цыкая на сутенера:

— Пшел отсюда!

Я опускаюсь на стул, Анжела садится рядом и шепчет:

— Свет, ты чего?

— Да ничего, — отвечаю я и выдавливаю некое подобие улыбки.

Открывается дверь, и в комнату входят несколько человек.

— Дрозд, глянь, кто пожаловал! — раздается чей-то голос у меня за спиной.

— Ой ты едрить твою! Патрончик! — восклицает Вася и начинает выбираться из-за стола.

Я оборачиваюсь и вижу здоровенного майора милиции лет пятидесяти в полном боевом обмундировании с таким добродушным лицом, что, если снять форму, он вполне бы подошел на роль ведущего передачи «Спокойной ночи, малыши» или на должность начальника клуба в исправительно-трудовой колонии.

— Не мог не заехать, — улыбается он.

Они с Дроздом крепко обнимаются.

— Ого! — восторгается милиционер, увидев меня, и в глазах его светится огонек отеческой заботы о подрастающем поколении. — Какая королевна! Только кто это так ее разукрасил?!

Ему и невдомек, что я тоже майор, а не голая проститутка.

— Садись, Патрончик, угощайся, — Дрозд усаживает нового гостя за стол и командует одному из ребят. — Витек, налей.

Тот находит на столе чистую рюмку и, плеснув в нее водки, протягивает ее милиционеру, который здоровается с остальными гостями.

— А девочки как же? — косится на нас майор.

— Витек, ты че про дам-то забыл?! — подхватывает Дрозд.

Передо мною и Анжелой появляются рюмки с водкой, и после того, как представитель правоохранительных органов произносит проникновенный тост в честь выпущенного на свободу Дрозда, мы выпиваем за здоровье и процветание, а также нерушимую дружбу всех собравшихся в комнате. Патрончик обтирает ладонью губы, с облегчением вздыхает и — у меня замирает сердце, потому что майор расстегивает портупею и кладет ее вместе с кобурой и пистолетом на свободный стул рядом с собой. Стоит мне протянуть руку и я завладею огнестрельным оружием. Более я не замечаю ничего вокруг себя и думаю только об одном: как бы успеть выхватить пистолет из кобуры и передернуть затвор до того, как на меня набросится орава мордоворотов?

Какой-то Прыщавый Быкаччо рассказывает о том, как окучивал какую-то телку, остальные похабно ржут. За спиной майора — никого. Сделать рывок, схватить кобуру, опрокинуть милиционера, перепрыгнуть через него в угол, на ходу выхватывая пистолет. Я поддаюсь вперед, но в это мгновение чья-то тяжелая рука опускается на мое плечо…

Глава 6

Захожу я в подъезд, а там стоят такие громилы!

— Привет, Витек, — говорят.

Я говорю:

— Привет.

А они:

— Деньги принес?

Я говорю:

— Какие еще деньги?

Ну, один из них — хрясь мне по роже! Я на пол свалился, они меня ногами отмудохали, челюсть сломали и ребра сломали, бабки отобрали и ушли! Вот. А мне — по фигу, я ж не Витек!

Вся компания дружно хохочет над анекдотом Патрончика. Анжела весело повизгивает на коленях у Васи, который тискает ее за груди. Здоровенная лапища моего соседа опускается с плеча на бедро. Прыщавый Быкаччо разливает водку. Кто-то произносит тост, и все пьют. Я пытаюсь отказаться, но меня заставляют пить. Я чувствую, что этот балаган пора заканчивать, поскольку девушка, чье тело я позаимствовал, видимо, не только не занималась спортом, но и по алкогольной части не имела необходимой сноровки.

Вплотную к моему носу приближается раздобревшая рожа моего соседа. Я вижу, как шевелятся его губы, и слышу слова:

— Ты че тут бормочешь?

— Я говорю, пора заканчивать этот балаган?

— Да ну?!

— Не «да ну?!», а «да!» — я повышаю голос и встаю, все взоры обращаются на меня. — Вы вот собрались тут и че?! Про Витька говорите, да, которому, значит, по фигу, что он не Витек!

— Да она ж пьяная в жопу!

— А я не хочу под такой трамвай! И вообще — хули вы смотрите?! А ну — смирррррр-на! Отставить — нерезко! Вы че думаете себе тут?!

Все хохочут пуще прежнего.

— Во ужралась баба!

— А я не хочу, чтоб меня трахали! Мне не по фигу, что я не Светка! Вы вот думаете, что я проститутка, а я на самом деле майор бля! Воздушно-десантных войск!

Посуда на столе дребезжит от хохота.

— Не верите, да?! А я вот ща на стол залезу и танец майора исполню! Увидите! А ну, место дайте!

Сразу несколько рук сдвигают в сторону посуду, освобождая середину стола. Я беру и начинаю напяливать на себя портупею Патрончика.

— Эй-эй-эй! Разошлась! — протестует он и пытается отобрать у меня долгожданную добычу.

Его останавливает Дрозд:

— Патрончик, отдай! Не ссы! Пусть баба потешит нас!

Я надеваю портупею и залезаю на стол. Мне помогает сосед, попутно лапая меня за голую задницу.

— Руки! — одергиваю я его. — Ну-ка там, музыку, марш какой-нибудь! Сержант! — кричу я одному из бандитов. — Фуражку мне! Бего-о-ом! Отставить — нерезко!

Хохот превращается в истерическое гоготание.

— Светка, ну ты даешь! — восхищается Анжела.

Из-за двери выглядывает обескураженный сутенер. Кто-то включает музыку, и я начинаю танцевать, пытаясь изобразить нечто эротическое. Я кручу Светкиными бедрами, оттопыриваю Светкину попку, ее нежными пальчиками поглаживаю портупею, потом грудь, бедра, я облизываю язычком верхнюю губу, начинаю постанывать, элегантно снимаю фуражку и бросаю ее в Патрончика, а потом невзначай расстегиваю кобуру, выхватываю пистолет и…

— Всем сидеть и не двигаться! — громко приказываю я.

На долю секунды все застывают, изумленно глядя на меня. А затем Прыщавый Быкаччо резко дергает скатерть, и я падаю. И мне пришел бы конец, если бы таким проворным оказался только он. Но одновременно с ним Вася Дрозд переворачивает стол, и я скатываюсь в сторону. И до того, как ошарашенные бандиты успевают наброситься на меня, я вскакиваю на ноги и, не целясь, стреляю в их сторону. Оглушенные выстрелом, все застывают на месте, лишь Прыщавый Быкаччо отлетает к противоположной стене и сползает на пол, его голова безжизненно скатывается на грудь, на которой появляется и быстро растет красное пятно.

— Пацаны, она ж Прыща завалила, — произносит кто-то.

Анжела визжит так, что закладывает уши.

— Заткнись ты! — цыкают на нее.

— Эй, ты кончай дурить. Отдай пистолет, — чуть ли не умоляет меня Патрончик, перепуганный больше всех.

— Тебе, шкура, надо было в магазине не патроны, а заначки от жены хранить! — издеваюсь над ним я и приказываю остальным. — Не двигаться, а то перестреляю всех как цыплят. Я не проститутка, а отличник боевой и политической подготовки, тремя выстрелами тридцать очков набираю.

— Э, да она, кажись, впрямь из дурдома сбежала, — шепчет один из бандитов.

— Лапочка, отдай-ка мне пистолетик, — с этими словами Дрозд делает шаг в мою сторону.

— Стоять! — приказываю я. — Еще шаг, и я прострелю тебе ухо. Для начала. Смотри, Дрозд! У меня рука не дрогнет.

Последнюю фразу я произношу неуверенно, поскольку рука-то не моя. Нетвердость в моем голосе замечает Вася.

— Ну, тебе ж самой страшно, крошка. Отдай мне пистолетик, — он протягивает в мою сторону руку, и я стреляю.

— Сууука! — завывает Дрозд, схватившись за голову.

Между его пальцами хлещет кровь. Анжела истерически визжит. Прав был прапорщик Попыхайло, снайперская стрельба — это состояние души, а не меткость глаз и твердость рук!

— На пол! Всем лечь на пол! — командую я.

Больше желающих забрать у меня пистолет не находится; все повинуются моему приказу и укладываются на полу, в том числе и Дрозд, который при этом корчится от боли и матерится сквозь зубы.

— Эй ты! — я тереблю ногой забившуюся головой в угол Анжелу. — Быстро раздевайся! Мне нужны твои юбка и кофточка! К сожалению, ничего подходящего больше не вижу.

— Светка, ты что, спятила? — всхлипывает девушка.

— Быстро давай! Мне некогда! — повышаю голос я.

Один из бандитов, оказавшийся у меня за спиной, пытается приподняться с пола. Я поворачиваюсь и вижу, как из ничего в воздухе появляется фагот, бьет наотмашь несчастного парня в челюсть и опять тает в воздухе.

— Спасибо, — произношу я в пространство и тихо, но так, чтоб все слышали, добавляю, обращаясь к бандитам. — Вы что шевелитесь, чмошники?! Думаете, у меня патронов вагон, чтоб и дальше тратить их на ваши дурные уши?!

Я замечаю испуганную физиономию одного из парней, который видел, как из ничего появился фагот и огорчил его товарища. На моих глазах его джинсы намокают, и из-под него растекается лужа.

— Подгузник нужно носить в таком возрасте, — смеюсь я над ним.

Он краснеет и прячет лицо.

Я оборачиваюсь и вижу Анжелу. Она стоит в одних малюсеньких трусиках, остальную одежду держит в руках. Ее вид сводит меня с ума, я понимаю, что не воспользоваться такой красоткой глупо. Я отрываю от стены кусок обоев и оглядываюсь вокруг, размышляя, у кого из присутствующих может оказаться ручка. Все лежат неподвижно, только Вася Дрозд корчится, зажимая рукою ухо. Мой взгляд останавливается на милиционере. Я подхожу к Патрончику и пинаю его ногой.

— Дай ручку — телефон записать! — приказываю я.

Он переворачивается на спину и просовывает руку под китель.

— Только аккуратно! Уши береги! — предупреждаю я его, приставляя пистолет к его голове.

Он протягивает мне шариковую ручку, и я передаю ее вместе с огрызком обоев Анжеле, а из ее рук забираю одежду.

— Запиши мне свой телефон, — объясняю я девушке свои действия.

— Свет, ты чего?! — опять удивляется она.

— Поторопись, мне некогда.

Я снимаю с себя портупею и напяливаю кое-как прямо на голое тело юбку и кофточку Анжелы. Ее туфли, от которых я предусмотрительно отламываю каблуки, приходятся мне впору. Затем прячу в карман кусочек обоев с номером телефона, записанным Анжелой, и еще раз пинаю ногой Патрончика.

— А ну вставай, зелень пузатая! Пойдешь со мной в качестве заложника. Моя милиция меня бережет, называется!

Майор, кряхтя, поднимается. Я поддеваю ногой портупею и подкидываю ее в его сторону.

— Надень.

Он смотрит на меня укоризненно, тяжело вздыхает и застегивает ремни.

— Пошел вперед! — я киваю в сторону двери. — Смотри — без шуточек!

Он выходит в коридор, я осторожно двигаюсь следом, остерегаясь нападения со стороны неудостоенных высокой чести сидеть за одним столом с Васей Дроздом. Впрочем, мои опасения оказываются напрасными: их и след простыл. Мы выходим из квартиры и спускаемся вниз по лестнице. Когда мы доходим до второго этажа, слышим топот нескольких пар ног, бандиты спешат за нами.

— Не так быстро! — кричу им я. — А то оставлю вас без Патрончика!

На мгновенье топот прекращается, но до нас доносится голос Дрозда:

— Патрончика не жалеть! Взять ее, суку, живой или мертвой! Я сказал, взять ее!!! — визжит он.

Вновь возобновляется грохот: бандиты продолжают погоню, но мы уже выходим из подъезда. Я сразу же замечаю милицейский «уазик», внутри которого дремлет еще один страж порядка.

— Патрончик, к машине, живо! — приказываю я.

Увидев майора, спавший в машине милиционер открывает дверцу и получает от меня рукояткой в висок. Он теряет сознание, я поднимаю с его колен АКС-У, быстро снимаю с предохранителя и передергиваю затвор.

— Что ты делаешь?! Остановись, пока не поздно! — стонет Патрончик.

— А разве еще не поздно? — с сарказмом спрашиваю я, и в это мгновение вижу, как из ресторана выходят мужчина средних лет и молодая и очень красивая женщина в черном облегающем платье.

Они подходят к беременному «мерседесу». Машина пискает и приветствует их вспышкой габаритных огней.

Честно говоря, я всю жизнь мечтал ездить на «мерседесе». И когда он оказывается так близко, ребяческое нетерпение одерживает верх над разумом. Вместо того, чтобы вышвырнуть на газон потерявшего сознание милиционера и уехать на «уазике», я бросаюсь к роскошной иномарке. Мужчина галантно помогает устроиться своей спутнице, затем обходит машину, чтобы самому сесть за руль, но вместо этого получает от меня рукояткой «Калашникова» в пах. Он вопит от боли и падает на асфальт. За спиной у меня хлопает дверь. Я оборачиваюсь и вижу бандитов, выбегающих из подъезда. Я полностью разряжаю обойму пистолета и даю короткую очередь из автомата в землю прямо перед ними. Они падают, расползаются в разные стороны и начинают отстреливаться. Мужчина, которого я ударил в пах, прытко перелезает на газон и залегает за бордюрным камнем. Его дама верещит в машине от страха, в окнах ресторана гасится свет. Я даю еще несколько коротких очередей в сторону бандитов, прыгаю в «мерседес» и усаживаюсь за руль. Я вспоминаю, что нужны ключи зажигания. И с изумлением обнаруживаю, что у машины нет даже замка зажигания.

— Как ее завести? — ору я в ухо женщине.

— Нужна карточка, — визжит она.

— Как в блокадном Ленинграде, все по карточкам, — ворчу я и кричу хозяину иномарки: — Что, пижон дешевый, на нормальный «мерседес» денег не хватило — купил для безруких инвалидов!

Он приподнимает голову, раздаются новые выстрелы, и он вновь скрывается за бордюрным камнем. Его подруга пытается вылезти из машины, но я удерживаю ее:

— Лучше пригнись! Идиотка!

Я вываливаюсь из машины, даю короткую очередь и бросаюсь к хозяину «мерседеса».

— Давай карточку от тачки, — приказываю я.

Он смотрит вдуло автомата, вытаскивает портмоне, раскрывает его и дрожащими руками безуспешно пытается вытащить серый прямоугольничек. Я выхватываю у него кожаную распашонку и извлекаю карточку. Случайно из соседнего кластера выпадает платиновая карта «Мастеркард». Портмоне возвращаю владельцу.

Хлопает дверца машины. Это подружка хозяина пытается дать деру. С разбегу она ныряет через бордюр, столь откровенно раскинув ноги, что видны красные стринги, спрятанные между ягодицами. Дамочка прижимается к мужчине, но я хватаю ее за руку и тащу за собой.

— Твоя любовь поедет со мною. На все остальное есть «Мастеркард», — с этими словами я подвигаю ногою банковскую карточку поближе к мужчине.

Мне приходится выпустить еще одну очередь, после чего мы возвращаемся в машину. Я запихиваю женщину в салон через водительское сиденье и снова сажусь за руль.

— Ну, и как завести этот драндулет? Показывай быстро, пока нас не перестреляли!

Женщина нажимает большую металлическую кнопку. Двигатель гудит тихо, и я не сразу замечаю, что он работает. Я давлю на газ, одновременно дергая правой рукой за рукоятку, напоминающую рычаг управления в бронетранспортере, и автомобиль с визгом срывается с места. Милицейский «уазик», бандиты, вывеска ресторана, — все удаляется с огромной скоростью, раздается сильный удар, звон бьющегося стекла, срабатывает чья-то сигнализация, женщина опять визжит, все это превращается в невыносимую какофонию, — и лишь тогда я понимаю, что машина едет задом. Я торможу, оборачиваюсь и обнаруживаю, что мы разнесли передок стоящему сзади автомобилю.

— Что теперь делать?! — кричу я своей пленнице.

Она сама передвигает рукоятку коробки передач.

— Теперь дави на газ! Дави на газ! — визжит она, потому что к нам, стреляя на ходу, приближаются бандиты.

Я топлю педаль, «мерседес» вновь срывается с места, но теперь мы мчимся вперед навстречу своим противникам. Они бросаются в стороны, но одного, замешкавшегося, наш автомобиль цепляет левым краем. Ударом его подбрасывает вверх, он сваливается прямо на лобовое стекло, женщина вскрикивает, но его тело тут же исчезает, перелетев через крышу. Мы выскакиваем на улицу Цандера, я выворачиваю руль, и мы уезжаем в сторону Звездного бульвара. Следом гремят выстрелы.

— Черт подери, ну и драндулет! — чертыхаюсь я по дороге.

— Ты, что, никогда коробки автомат не видела?! — фыркает в ответ женщина.

— Нет, — отвечаю я.

— Все очень просто. Руль, газ и тормоз, остальное тебя не волнует, машина все делает сама, — поясняет она.

Мы выезжаем на бульвар и направляемся в сторону Аргуновской улицы.

— Ничего, что мы твоего мужика-то там оставили? — заботливо спрашиваю я.

— Да ну его! Ублюдок! Надеюсь, его не убьют и ладно! — сердито выговаривает женщина.

— Он хорошо спрятался, — замечаю я и добавляю. — Меня зовут Сашей. А вас?

— Марина.

— А вы мне нравитесь. Может быть, встретимся как-нибудь…

— Не поняла? — женщина удивленно смотрит на меня.

— Я приглашаю тебя на свидание. Извини за прямоту, просто времени у нас в обрез!

— Господи! Ты, что, еще и лесбиянка?! — восклицает моя прекрасная пленница.

— Черт-черт-черт!!! — кричу я от злости. — Это проклятое тело! Я все время забываю, что нахожусь в теле женщины! Я мужчина, понимаешь, на самом деле, мужчина!

— Понимаю, — ответила Марина, и по выражению ее лица мне становится ясно, что у нее не осталось ко мне больше никаких вопросов.

Глава 1

«Необычайный случай в Останкино стал жемчужиной криминальных происшествий, произошедших в минувший понедельник. Поздно ночью сотрудников Московского уголовного розыска майора Патрончука и капитана Авдеева, проезжавших по улице Академика Королева, привлек шум, доносившийся с пятого этажа жилого дома. Поднявшись наверх, майор Патрончук застал в квартире компанию молодых людей, развлекавшихся в обществе двух девушек легкого поведения. В одном из мужчин майор узнал известного преступного авторитета Василия Дроздова по кличке „Вася Дрозд“, только что освободившегося из мест лишения свободы. Комментируя то, что произошло дальше, заместитель начальника управления по связям с общественностью ГУВД г. Москвы майор Носенко сказал: „Развелось так много преступников, что нормальному человеку невозможно запомнить, кто из них все еще в розыске, а кто уже отсидел свое“. Запамятовав, что Дроздов свое уже отсидел, майор Патрончук попытался задержать его. Преступник же, вместо того чтобы предъявить справку об освобождении, при поддержке своих друзей оказал сопротивление. Молодые люди напали на сотрудника правоохранительных органов и вынудили его применить оружие. В ходе завязавшейся перестрелки Василий Дроздов получил огнестрельное ранение в правое ухо, а также был смертельно ранен и скончался на месте один из его друзей. Убитым оказался находившийся в розыске за совершение тяжкого преступления активный член преступного сообщества Станислав Прыстчаков, более известный по кличке „Прыщ“. Неожиданным как для милиционера, так и для бандитов стало поведение одной из проституток. Перепуганная девушка, находясь в состоянии аффекта, выбежала из квартиры, прихватив одежду своей подруги. Оказавшись на улице, она совершила внезапное нападение на капитана Авдеева и завладела его автоматом. В этот момент из расположенного в этом же доме ресторана „Оскар“ вышел известный предприниматель ведущий телепередачи „Криминальные сообщения“ Дмитрий Лебедев. Господин Лебедев вместе со своей спутницей, девушкой месяца журнала „Пентхаус-Россия“, Мариной Смычковой направлялся к своему автомобилю. Обезумевшая проститутка, сбив с ног ударом приклада предпринимателя, захватила в заложницы госпожу Смычкову и на „мерседесе“, принадлежавшем господину Лебедеву, с места происшествия скрылась, успев к тому же разбить припаркованный неподалеку автомобиль „инфинити“ и сбить одного из друзей Василия Дроздова. Пострадавший с множественными переломами и тяжелой черепно-мозговой травмой был доставлен в реанимационное отделение Института имени Склифосовского.

На этом „подвиги“ юной путаны не закончились. На углу Звездного бульвара и улицы Аргуновской она обстреляла наряд ГАИ в ответ на попытку милиционеров остановить двигавшийся на большой скорости „мерседес“. По счастливой случайности из гаишников никто не пострадал, однако выстрелами были пробиты колеса их автомобиля, из-за чего они не смогли организовать преследование иномарки, а только вызвали подмогу по рации. Через несколько минут „мерседес“ господина Лебедева был обнаружен на Шереметевской улице. Внутри находилась Марина Смычкова. Эротическая модель не пострадала, однако находилась в шоковом состоянии и не смогла объяснить, куда исчезла похитившая ее проститутка. Она лишь сообщила, что девушка представляется Сашей и считает себя мужчиной.

Вскоре следы перепуганной проститутки, страдающей раздвоением личности, были обнаружены. Оказалось, что, бросив „мерседес“, девушка захватила машину „скорой помощи“, направлявшуюся в больницу с тяжелобольным на борту. Угрожая автоматом, она заставила отвезти ее на улицу Милашенкова, где, покинув карету „скорой помощи“, скрылась в направлении железнодорожного полотна, на прощание обстреляв машину, причем, как и в случае с ГАИ, опять пострадали колеса. С прискорбием приходится сообщить, что больной, так и не доставленный своевременно в больницу, скончался в машине. Оперативники ведут поиски девушки».

Представьте себе счастливого главу семьи, которому на протяжении шести лет каждое утро ровно в семь часов пять минут жена подает в постель кофе, в который добавлена малюсенькая щепотка корицы. Он выпивает его и встает, полный сил и уверенности в себе, уверенности в том, что он — это Он, что у него благовоспитанные дети и благодарная супруга, первый замминистра — его лучший друг, солнце встает на востоке и садится на западе, а в пятницу в восемь вечера — впрочем, это уже детали, не имеющие большого значения, — но тем не менее, как всегда по пятницам, секретарша будет ждать его в небольшой квартирке на проспекте Мира. И вдруг на седьмом году совместной жизни он просыпается и явственно чувствует в воздухе какой-то легкий приторный привкус. Сперва он думает, что это дворники жгут на улице мусор, но мгновенно вспоминает, что воздух в квартиру поступает исключительно через кондиционеры, которые очищают его от нежелательных запахов. Каково же его изумление, когда он обнаруживает, что этот аромат исходит от кофе, который приготовила жена, потому что она подсыпала корицы чуточку больше, чем обычно. Действительно, чуточку, миллиграмм — не больше, но, несмотря на это, тревожное чувство пробуждается в его душе, и всю дорогу на работу у него не выходит из головы эта глупая история с утренним кофе, потом он отвлекается на текущие дела, но во время обеда беспокойство охватывает его с новой силой, а к вечеру сбываются его самые худшие предположения, и он получает неоспоримые доказательства того, что его жена изменяет ему с его аспирантом, и он не понимает, что она нашла в этом недотепе и вообще, как она, всем обязанная ему, могла поставить под угрозу свое благополучие, и как этот очкарик осмелился рисковать своей карьерой, в общем, мир рушится, и в довершение ко всему секретарша в ответ на просьбу остаться с ним на викенд потребовала прибавки к жалованию.

Если вы хоть чуть-чуть понимаете состояние этого человека, то, уверен, что вы сможете отдаленно представить себе потрясение, которое испытал бывший замполит, когда обнаружил, что газета, которую на протяжении многих лет он боготворил, мнение которой всегда и безотказно можно было использовать как неоспоримый аргумент в любом споре, передовицы которой он скрупулезно конспектировал, газета, от свежего запаха которой он трепетал каждое утро, прикрепляя ее кнопками к доске политпросвещения перед казармой, вот эта самая газета оказалась лживой бульварной газетенкой, можно сказать, чем-то вроде пресловутой «Вашингтон Пост».

Вот так показала свое истинное лицо эта газета. Если не считать капитана Авдеева и бандитов, то всем остальным невольным участникам происшествия удалось извлечь из него пользу. Майор Патрончук оказался перебдевшим героем, Дмитрий Лебедев намного повысил популярность своей программы, Марина Смычкова стала девушкой месяца американского издания «Пентхаус». Я сам листал этот журнал и читал интервью с нею. Она призналась в том, что при виде оружия ее охватило неодолимое возбуждение, а чрезмерно откровенные фотографии наглядно повествовали о том, как затянутая в кожу злодейка затаскивает силой в «мерседес-кабриолет» перепуганную Марину, затем, пока преступница из пистолета отстреливается от оставшихся за кадром преследователей, Марина предается пагубной страсти, используя автомат Калашникова в качестве вибратора, и заканчивается все актом лесбийской любви, причем чересчур откровенные фотографии демонстрируют крупным планом внутренний мир Марины.

Все это так, но проклятая газета беспардонным образом переврала историю со «скорой помощью» и о многом умолчала. Я, действительно, обстрелял патруль ГАИ на Аргуновской улице, и он не смог нас преследовать. Но я понимал что они передадут по рации о случившемся, и за нами будет организована погоня. Поэтому было необходимо срочно поменять транспортное средство. Кроме того, неожиданно с неба послышался стрекот, и я увидел вертолет, который описывал круги над улицей Академика Королева, и мне это не понравилось. Марина по моему требованию записала номер своего телефона на огрызке обоев рядом с номером Анжелы, и я бросил свою новую знакомую вместе с «мерседесом» на Шереметевской улице, как только увидел стоявший впереди по ходу движения «рафик» «скорой помощи».

— Надеюсь, что мы еще увидимся, — сказал я на прощание звезде «Пентхауса».

— Звони, — ответила она.

С автоматом в руках я подкрался к машине «скорой помощи» и застал такую картину. Рыжий парень в белом халате с серьгой в ухе стоял у открытой дверцы и орал внутрь салона:

— Ну что?! Помер? Сдох, черт побери! Откинулся скотина! Я ж тебе говорил: не надо его брать — сдохнет в дороге! Плакала наша премия!

Я легонько ткнул рыжего дулом автомата в бок. Он ойкнул и, оглянувшись, воскликнул:

— А тебе-то что надо?!

— Смирно! — скомандовал я и, приставив дуло к его подбородку, добавил. — А ну-ка, браток милосердия, полезай в машину, если не хочешь составить компанию парню, который оставил вас без премии!

— Во блин, Синтия Ротрок на гастролях! — с этими словами он полез внутрь, я за ним и закрыл дверцу.

В салоне на носилках лежал старик, за судьбу которого можно было больше не волноваться. Возле него с растерянным видом сидела женщина лет сорока.

— О, боже мой, — только и прошептала она, увидев меня с автоматом.

— Где ваш водила? — спросил я, заметив, что за рулем никого нет.

— Я и есть водила, — ответил рыжий.

— Марш за руль! — приказал я. — И без шуточек! Убью!

Он перелез через перегородку и уселся на водительское место.

— Гони на улицу Милашенкова! — распорядился я.

— Слушай, красавица, — проговорил он, когда машина тронулась, — если ты думаешь, что у нас есть какая-нибудь дурь, то, к сожалению, у нас пусто…

— Я сейчас из тебя самого дурь вышибу! — перебил я рыжего. — Дави на газ и помалкивай!

Машина набирала скорость, мы двигались в сторону Сущевского Вала.

— Послушайте, — услышал я тихий голос женщины, — у нас, правда, наркотиков нет…

— Да не нужны мне наркотики, — ответил я. — Мне нужно срочно попасть на улицу Милашенкова.

— И ради этого вы захватили нас? С автоматом? — она посмотрела на меня с состраданием.

И только тогда я рассмотрел ее и понял, что это очень красивая женщина, и подумал, что неплохо было б с нею встретиться в другой обстановке. Я достал из кармашка кусочек обоев, но, понимая, что передо мной натура более утонченная, чем Марина или тем более Анжела, я перевернул бумагу чистой стороной и протянул женщине.

— Запишите мне номер своего телефона. Я позвоню вам и обо всем расскажу потом. И не волнуйтесь, с вами ничего не случится. А за пациента ведь можно больше не беспокоиться. Иногда, к сожалению, для того, чтобы себя защитить, приходится брать в руки оружие.

Она неуверенно взяла из моих рук кусочек обоев, секунду задумчиво смотрела на меня, а затем решительно извлекла ручку из нагрудного кармашка, быстро написала несколько строчек и вернула бумажку мне.

«Светлана», — прочитал я на листочке, а вслух произнес:

— Значит, мы тезки, — и представился, — меня Сашей зовут.

— Ну, тезками это можно назвать с большой натяжкой, — улыбнулась женщина.

Неожиданно она протянула руку и сжала меня за Светкину коленку.

— Послушай, — тихо проговорила она. — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Все будет в порядке, поверьте, — ответил я.

В это мгновенье взвыла сирена нашей машины, я обернулся и увидел, что, пока я ворковал с женщиной, рыжий вместо того, чтобы ехать в сторону Савеловского вокзала, при выезде с Шереметевской улицы на Сущевский Вал свернул налево, и теперь мы мчались в сторону проспекта Мира. Впереди маячил милицейский «жигуленок»; видимо, рыжий хотел догнать его.

— Эй ты! — окликнул я его.

— Нападение на Красный Крест, — завопил он.

Я приставил автомат к его затылку.

— Ну-ка, ты, рыжий крест, решил поиграть в героя! А ну выключи это дерьмо и разворачивай свою колымагу!

— А то — что?! — заорал он в ответ. — Застрелишь меня?! Ну, давай, застрели водителя на скорости сто километров в час!

— Придурок! Я прострелю тебе ухо, и ты будешь носить вместо этой сережки серьгу вождя африканского племени! Поверь мне, это очень действенно, у меня есть уже опыт! — с этими словами я ударил его рукояткой автомата в правое ухо.

— А-а! — завопил он, едва не выпустив руль. — Ты, психопатка!

— Саша! Не надо! — завизжала женщина.

— Глуши сирену и разворачивайся! — приказал я, приставив автомат дулом к его уху.

— Ладно-ладно! — выкрикнул он, выключил сирену, притормозил и начал разворачиваться.

Едва мы тронулись в обратную сторону, как с Шереметевской улицы вылетел милицейский «уазик». Он притормозил посреди Сущевского Вала, дверца распахнулась, из машины выпрыгнул Патрончик с автоматом в руках и сразу же выпустил короткую очередь поверх нашего «рафика».

— Твою мать!!! — заорал рыжий и изо всех сил надавил на тормоз.

Меня выбросило через лобовое стекло. Кувыркаясь в воздухе, я заметил туфли Анжелы на ногах и порадовался, потому что знал, что, если жертва автокатастрофы вылетает из обуви, шансов остаться в живых у нее нет. Потом я подумал, что это правило относится к тому, кого сбила машина, а не к тому, кого вышвырнуло через лобовое стекло. Потом я заметил в воздухе вертолет и подумал: а он-то что здесь делает?! Потом я хряснулся об асфальт и потерял сознание.

Глава 2

Наверно, я быстро пришел в себя, поскольку за то время, что пробыл без сознания, ничего особенного не произошло. А очнулся я оттого, что кто-то плеснул мне в лицо водой. Открыв глаза, я увидел дюжего мордоворота в десантном обмундировании. Он стоял на коленях передо мной, плескал мне в лицо водой из походной фляжки и приговаривал:

— Товарищ майор, очнитесь! Товарищ майор!

— Утопить меня хочешь? — проворчал я каким-то чужим голосом.

— Все в порядке, товарищ майор! — десантник широко улыбнулся. — Давайте, я помогу вам. Нам нужно спешить!

Он помог мне встать. У меня болело все тело, во многих местах была содрана кожа, каждый вдох отзывался болью — видимо, были сломаны ребра. Однако руки и ноги остались целы, по крайней мере, я мог передвигаться самостоятельно.

Я огляделся вокруг. На капоте милицейского «уазика» лицом вниз лежал Патрончик. Двое десантников заломили ему руки за спину и удерживали в таком положении. Рядом на асфальте распластался водитель «уазика» капитан Авдеев. Еще один здоровенный десантник стоял над ним с автоматом наперевес, придавив милиционера ногой. Из оставшегося без лобового стекла «рафика» выглядывали бледная как ее халат Светлана и ее рыжий напарник.

— Твою мать! Твою мать! Во блин, Голливуд на гастролях! — беспрерывно восклицал он.

Вокруг стояло не менее дюжины милицейских машин. Сами милиционеры, как в американских боевиках, заняли боевую позицию за своими автомобилями. Стволы их автоматов и пистолетов были направлены в нашу сторону. Глаза блестели красноречиво и недружелюбно. Но их боевой порыв сдерживал десяток спецназовцев. Они окружили нас и не подпускали милиционеров, направив в их сторону стволы своих автоматов. Вдобавок ко всему над головами стрекотал вертолет. Командовал десантниками высокий и подтянутый офицер, которому явно перевалило далеко за пятьдесят.

— Не двигаться! — приказал он милиционерам. — Я офицер госбезопасности полковник Богачев. Это наша операция. Кто у вас старший?

— Я, майор Патрончук, — прохрипел распластанный на капоте «уазика» Патрончик.

— Отпустите его! — приказал полковник. — Давайте переговорим.

Я вздохнул с облегчением, потому что все встало на свои места. Меня больше не пытались трахнуть и называли не «козой», а «товарищем майором». Однако в следующее мгновение я посмотрел на свои женские прелести и понял, что расслабляться рано. Я по-прежнему пребывал в облике малолетней проститутки, и было абсолютно не понятно, почему меня называли «товарищем майором» и что это за операцию проводила госбезопасность? Проституток, что ли, у ментов отбивали для своего «субботника»? В общем, обстановка была неясной. А как говаривал прапорщик Попыхайло, обстановка как женщина, если и бывает загадочной, то лишь до тех пор, пока ты ею не овладеешь.

Я застонал и медленно осел на асфальт.

— Что с вами? — сопровождавший меня десантник наклонился надо мной.

В ответ я подхватил оброненный мною автомат и ударил его рукояткой в горло. Парень захрипел и свалился ничком. Остальные, несмотря на боевую выучку, успели лишь рты разинуть. Я подскочил к стоявшим в стороне Патрончику с полковником госбезопасности и приставил ствол автомата к голове милиционера.

— Всем оставаться на местах! — приказал я. — А ты, зелень пузатая, пойдешь со мной!

— Ну почему опять я?! — взвыл Патрончик. — Возьми еще кого-нибудь! Сколько ж можно?!

— Кого ж мне еще брать?! — крикнул я в ответ. — Это ж десантники! На хрена мне такие заложники, которые умирают, но не сдаются?!

Теперь все стволы — и ментов, и спецназовцев — были направлены на меня.

— Майор Камицкий! — громко окликнул меня полковник госбезопасности.

— Молчать! — выкрикнул я и дал короткую очередь поверх его головы.

Один из десантников, воспользовавшись заминкой, бросился на меня, но я успел развернуться и встретил его ударом рукоятки в горло. Он захрипел и осел на асфальт.

— Олух! Зачем ты пошел в спецназ? Тебя, что, в детском саду не учили, что нужно быть космонавтом?! — проворчал я и крикнул: — Хватит испытывать мое терпение! Всем молчать и никому не двигаться!

Я подтолкнул Патрончика дулом в спину.

— Вперед!

Мы подошли к лежавшему на асфальте и умиротворенно глядевшему на нас капитану Авдееву.

— Медленно опускайся на землю! — приказал я Патрончику. — На корточки!

Он присел, а я, прикрываясь его телом, нагнулся и отцепил с ремня капитана наручники.

— А теперь — в машину! В «скорую помощь», живо! — я пихнул Патрончика.

Мы влезли в «рафик». Светлана и ее помощник таращились на нас.

— Кто тебя просил здесь останавливаться?! — крикнул я рыжему. — Вперед! На улицу Милашенкова!

— Твою мать! — громче обычного высказался он, завел машину, и мы тронулись с места.

— Никому не двигаться! — выкрикнул я в окно.

Однако милиционеры и десантники кинулись в автомобили. Я понял, что они последуют за нами.

— Притормози! — приказал я рыжему. — Открывайте заднюю дверь! Светлана, быстро! Патрончик, помоги ей!

Они выполнили мои приказы. На глазах у всех я приставил ствол к голове усопшего.

— Эй вы! — крикнул я нашим преследователям. — Я пристрелю этого несчастного! Следующей будет женщина! А потом — Патрончик! Если вы поедете за нами!

— Майор… — хотел вновь окликнуть меня Богачев, но его перебили.

— Товарищ полковник! — один из спецназовцев подбежал к нему с переносным телефоном в руках и протянул трубку.

— Слушаю, — произнес в нее полковник. — Да, товарищ генерал.

Его лицо мгновенно преобразилось. Из хладнокровного офицера госбезопасности он превратился в такого обескураженного человека, как будто ему приказали расстрелять диссидента, дали пистолет, но после того, как он нажал на курок, из дула вместо пули вылетел белый флажок.

— Кузьмич, ты, что, спятил?! Как это — пустить на самотек! — выпалил он в трубку.

Ему ответили что-то такое, от чего брови полковника поползли еще выше.

— Ну, хорошо! — полковник всплеснул руками, бросил трубку и командным голосом выкрикнул: — Демьяненко, ко мне!

Внимания на меня он больше не обращал. Я закрыл заднюю дверцу и приказал рыжему:

— А теперь гони что есть мочи! Адрес ты знаешь.

— Что там случилось? — спросил встревоженный Патрончик.

— Революция в Америке, — успокоил я его.

Минут через семь мы были на улице Милашенкова. Пока мы ехали, я как мог успокаивал Светлану.

— А дальше что? — спросил рыжий.

— Видишь, впереди административное здание, это бывший исполком. Перед ним повернешь направо, доедем до железнодорожной насыпи, а там — через тоннель, — ответил я.

Так мы оказались на улице Академика Комарова.

У подъезда моего дома стоял темно-зеленый «уазик», называемый в простонародье «батон». Это была военная «скорая помощь». Когда мы подъехали ближе, из подъезда два санитара вынесли на носилках мое тело.

— Вот сволочи! — воскликнул я. — Эй, Рыжий, отдай мне ключи зажигания. Я не хочу, чтоб вы уехали. Вдруг еще понадобитесь. Патрончик, Светлана, выходите! Вдруг потребуется ваша помощь!

Мы выскочили из машины.

— Эй вы! — крикнул я санитарам, собиравшимся грузить мое тело в «батон». — Куда это вы меня тащите?!

— Чаво?! — удивился один из них.

— Секи, Серый, у нее автомат! — еще больше удивился другой.

— Я вам сейчас почавокаю! — сказал я. — А ну разворачивайтесь и тащите назад свои дурацкие носилки и положите меня туда, где взяли!

— Кузя, ты чаво-нибудь понял? — спросил первый санитар.

— А тут ничаво понямать ня надо! — передразнил я его и, ткнув в нос дулом автомата, добавил: — Просто разворачивайтесь и несите мое тело туда, где вы его взяли.

Дверь подъезда открылась, и на улицу вышла моя замечательная соседка.

— Елена Владимировна, — обратился к ней второй санитар, — тут какая-то девушка… с автоматом…

— Саша! — воскликнула она, увидев меня. — Слава богу, что вы нашлись! Ситуация вышла из-под контроля. Нужно срочно…

— Заткнись! — заорал я в ответ. — Или я тебя пристрелю к чертовой матери, сука!

— Саша, Саша, — залепетала она, — выслушайте…

— Ничего я выслушивать не буду! Ситуация, видишь ли, из-под контроля вышла! Зато у меня все под контролем! Патрончик!..

— Труп какой-то, — пробормотал тот, глядя на мое тело, которое замешкавшиеся санитары не знали куда нести.

— Это не труп, это я, — объяснил я Патрончику. — Приглашаю всех на свое новоселье!

— Саша, выслушайте меня ради бога, — вновь взмолилась Елена Владимировна. — У нас осталось часа два, максимум — три. Если за это время мы не сумеем переместить вас назад в ваше тело, оно пропадет. И вы навсегда останетесь в том виде, в котором оказались сейчас.

— И вы решили заблаговременно отправить мое тело в анатомический театр! — подытожил я и крикнул санитарам. — А вы что встали?! Тащите носилки назад! Светлана, Рыжий, пойдете с нами. Патрончик, и ты не отставай!

Все дружно потопали на третий этаж. Я поднимался последним, подгоняя дулом Елену Владимировну.

— Саша, нам нужно срочно ехать в госпиталь. Только там мы сможем что-либо сделать, — причитала она, пока мы шли.

— Не морочь мне голову! — ответил я. — Мне все известно. Хочешь сделать из меня еще одного Искандурова. Не выйдет. Сейчас включим этот ваш анимаутер и быстренько поставим все на свои места.

— Да анимаутер-то сломался! — простонала соседка.

— Как это сломался?! — завопил я.

— Да вот так, — всхлипнула Елена Владимировна. — Витин ежик об него терся, и что-то там вышло из строя.

— Я этого ежика тебе, знаешь, куда засуну?! — выругался я.

— Да засовывай сколько хочешь, только в госпиталь поехали! Там есть необходимое оборудование!

— Ага, разбежалась! Искандуров небось до сих пор этим оборудованием наслаждается!

Мы поднялись в квартиру. В коридоре нас встретили Витя и Игорь Анатольевич. Вернее, не Игорь Анатольевич, а, как стало известно, пьяный дух Искандурова в облике Игоря Анатольевича. Они смотрели на нас перепуганными глазами.

— А ну марш отсюда! — шикнула на них соседка, и они разбежались по своим комнатам.

Санитары хотели было положить мое тело на кровать, но я велел оставить его на полу, там, где они его взяли. После этого я загнал всех, за исключением Елены Владимировны, на кухню и приказал никому не высовываться оттуда, традиционно пригрозив автоматом.

— Ну, где этот чертов анимаутер? — спросил я соседку.

Мы вошли в мою комнату. Елена Владимировна отогнула кусок обоев, и я увидел нишу в стене, где покоился небольшой аппарат.

— Твою мать! — воскликнул я, увидев его. — Еще бы ему не выйти из строя!

Аппарат представлял собой небольшой черный ящик, на одном боку которого имелась красная кнопка, а на другом — небольшая лампочка. Снизу отходил провод со штепселем. Но самое главное, что было на этом ящичке и что заставило меня выругаться, так это верхняя панель, из которой во все стороны торчало множество проводков. Их было невероятное количество, наверно, штук сорок, и добрая половина из них оказалась выдернутой.

— Чтобы он работал, нужно припаять проводки на место, — произнесла Елена Владимировна.

— Ну, спасибо, объяснила! А то я собирался из них африканские косички плести! — взорвался я. — Вы, что, черт побери, не могли сверху крышку приладить?! Чтоб ваши идиотские ежики провода не выдирали!

Соседка тихонько всхлипнула.

— Саша, нужно в госпиталь ехать, — проговорила она. — Пока не поздно. У нас есть еще часа два, два с половиной.

— Ну, давай сыграем в дешевый боевик! — произнес я. — Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебе поверить.

— У тебя нет другого выхода, — ответила она.

— Пять баллов! — воскликнул я.

Из кухни донесся какой-то шум.

— Тихо сидите там! — открыв дверь, выкрикнул я в коридор.

Соседка смотрела на меня выжидательно. Глядя в ее глаза, выражавшие смесь собачей преданности с собачьей жалостью, я размышлял над тем, можно ли ей довериться?! Истории, произошедшие с Искандуровым и ее мужем, говорили о том, что этой женщине ни свою жизнь, ни тем более смерть доверять нельзя. С другой стороны, я совершенно не представлял себе, что делать дальше? У меня не было ни единого шанса починить этот анимаутер, поскольку склад ума у меня гуманитарный и в техническом плане я был абсолютно безграмотен. Да что там говорить! Для меня гвоздь забить — и то проблема, а тут какие-то провода! Помнится, еще в училище прапорщик Попыхайло говорил, что все должны мне завидовать, поскольку я могу удовлетворить сразу трех женщин, так как у меня под необходимый для этого орган обе руки заточены.

Но шутки шутками, а в ту ночь мне было совсем невесело. Я сидел в своей комнате вместе с Еленой Владимировной, все Светкино тело у меня было разбито, и каждый вдох из-за сломанных ребер причинял боль, а мое собственное тело безучастно лежало рядом на полу.

— А что же с ним будет? — спросил я.

Соседка, пожав плечами, ответила:

— Если проснется, будет что-то вроде зомби. Ну и… умрет вскорости. Скорей всего так.

— А я буду, значит, навещать сам себя в сумасшедшем доме и сам себя когда-нибудь провожу в последний путь. Перспектива, надо признать, безрадостная.

Соседка прикоснулась к моей руке.

— Саша, время идет, — произнесла она.

— Что, стерва, не терпится квартиру занять целиком?! — выругался я и неожиданно для самого себя разрыдался.

Вот что значит женский организм. Я плакал навзрыд, отчаяние и беспросветная тоска завладели моей душой. Елена Владимировна попыталась обнять меня, но я отпихнул ее:

— Уйди отсюда, сука! — сквозь слезы выкрикнул я.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Я схватил автомат, вышел из комнаты и увидел, что мои пленники выходят из кухни. Я понимал, что они мне больше не нужны, но отпустить их означало окончательно смириться со своим поражением. А я хотя и не видел ни единого шанса завершиться этой истории благополучно, но из упрямства не хотел признавать себя побежденным.

— Куда, гады?! Перестреляю всех к чертовой матери! — сорвался я на истерический крик.

— Осторожно, она сегодня уже двоих прихлопнула, — послышался голос Патрончика.

— Психопатка какая-то, — пробормотал идущий впереди санитар Кузя и попятился назад.

Остальные заложники, подпираемые его спиной, также ретировались на кухню.

Я вернулся в комнату, где застал соседку за тем, что она осматривала мое тело.

— Отойди от меня… то есть от него! — всхлипнул я.

— Саша, послушай, время идет! — она схватила мои часы со стола и начала тыкать ими мне в лицо. — Дай, я тебе все объясню! Это был эксперимент, который сейчас вышел из-под контроля!

— Все это вранье! Тебе просто нужна квартира!

— Да нет же, нет…

— Нет?! Тогда что же ты до сих пор своего мужа с того света не вызволила?!

Я выхватил из ее рук часы и швырнул их в стенку, после чего сам бросился на кровать и зарыдал с новой силой. Ситуация представлялась мне совершенно безвыходной. Я проклинал весь мир и даже своих родителей за то, что они устроили мне прописку в эту проклятую комнату. Я думал о том, что лучше было б всю жизнь прожить в раздевалке спортзала, чем превратиться в дешевую шлюшку с переломанными ребрами. Мне казалось, что с тех пор, как я в последний раз проснулся в той раздевалке, прошло лет триста, не меньше. Да что там служба в армии?! Мне казалось, что с тех пор, как мы ужинали вместе с соседкой и ее сыном, прошла целая вечность. Эх, предупреждал же меня дворник, что хреновая эта квартира. А я, дурак, не послушался. Хотя кому бы пришло в голову всерьез воспринимать болтовню пьяного дворника. Впрочем, и сам он показался мне персонажем из такого далекого прошлого, что даже сомнение возникло: а был ли дворник? Но нет, был дворник. Я вспомнил, как он подошел ко мне и сказал: «А я дворник, дядя Саша. Если надо чего, все ко мне идут, замок врезать или кран починить. Я в третьем подъезде живу, первая дверь налево. Если что — заходи».

Глава 3

Я перестал рыдать и оторвал голову от подушки.

И вовремя, потому что в следующее мгновение на подушку опустилась моя восьмикилограммовая гантель.

— А черт! — выругалась промахнувшаяся соседка.

— Ах ты стерва! — я извернулся и направил автомат на Елену Владимировну.

— Саша, Саша! — закричала она. — Это совсем не то, о чем ты думаешь. Я просто хотела тебя оглушить. Как мне еще уговорить тебя отправиться в госпиталь?! — она сорвалась на визг.

— Ну конечно, гантели — аргумент подходящий! Что там в госпиталь?! Можно, сразу на кладбище уговорить!

Я посмотрел в окно и увидел, что на улице уже рассвело. Сколько же времени я потерял, пока рыдал, уткнувшись носом в подушку?! А если верить Елене Владимировне, у меня его оставалось совсем немного. Не знаю, почему, но в этой части я верил соседке безоговорочно. Как назло, я еще и часы разбил, а у Светы часов не было. Как бы то ни было, больше нельзя было терять ни секунды.

— А ну-ка марш к остальным! — приказал я Елене Владимировне.

Подхватив со стола анимаутер и отобранные у помощника Патрончика наручники, я вышел вслед за соседкой. Она брела по коридору. Я подтолкнул ее в спину автоматом, который держал в правой руке.

— Быстрее! Быстрее, черт побери! Времени в обрез!

На кухне Светлана и Рыжий сидели за столом, санитар Кузя восседал на раковине, второй санитар и Патрончик стояли рядом с ним, склонив друг к другу головы. Когда мы вошли, они в смущении отпрянули друг от друга.

— Заговор?! — громко воскликнул я.

— Да какой тут, — отмахнулся Патрончик.

— Долго нам тут еще сидеть? — спросил Кузя то ли меня, то ли Елену Владимировну.

— Надеюсь, что нет, — пробурчал я и, протянув наручники Патрончику, приказал. — Пристегни ее к батарее, живо!

Я кивнул в сторону Елены Владимировны. Светлана и Рыжий изумленно смотрели на меня.

— Ну, ночка выдалась, — тяжело вздохнул Рыжий.

Патрончик посмотрел на меня с сомнением.

— Может, не стоит? — спросил он.

— Делай что тебе говорят! — заорал я. — И быстро, быстро! Времени нет! Кстати, сколько время, точно?

— Полпятого, — произнес Патрончик, взглянув на свои часы.

— Да без тебя разберусь! — крикнул я. — Ты прикуешь ее сегодня или нет?!

Майор выполнил мой приказ.

— Пойдешь со мной, — сказал я ему, — и никаких возражений! Кстати, отдай мне свои часы! А сам на, держи анимаутер! И поаккуратнее с ним!

— А мы? — воскликнула Светлана.

— Обождите здесь, — бросил я на ходу.

— Саша, ты совершаешь большую ошибку! — крикнула вслед мне Елена Владимировна.

— Заткнись! Я тебя, когда все кончится, на гауптвахте… то есть в тюрьме сгною! — огрызнулся я и подтолкнул Патрончика. — Живее! Живее! Шевелись ты!

— За что ее-то? — кивнул он в сторону соседки.

— Потом узнаешь! Некогда сейчас! Давай на выход!

— Теперь-то куда мы бежим?! — спросил он, спускаясь вниз по лестнице.

— Тут у меня тезка неподалеку есть, — ответил я и добавил: — Давай-давай, живей! Шевелись!

— Послушай, детка, ты хоть знаешь, чем все это кончится для тебя? — произнес Патрончик отеческим тоном, когда мы вышли на улицу.

— Шуруй в соседний подъезд, папаша, и поживее! — оборвал я его. — И значит так, сейчас постучим в одну дверь, ты скажешь, что милиция, мол, и прикажешь открыть! Понял?!

— А там кто? — спросил майор.

— Дворник местный.

— Он-то тебе зачем? — удивился Патрончик.

— Гильзы после расстрела подмести! — выпалил я, и майор удовлетворенно крякнул.

Мы вошли в подъезд, и я позвонил в первую дверь налево.

— Спят, — уверенно заметил Патрончик. — Время-то, сейчас — самый сон.

Я надавил на кнопку звонка и несколько секунд не отпускал ее.

— Ну, скорее, скорее! Просыпайтесь же, открывайте, черт бы вас побрал!

Я отпустил кнопку и несколько раз ударил в дверь прикладом, затем прислушался. Внутри было тихо. Я взглянул на часы. Уже было без двадцати пяти пять. Я снова надавил кнопку звонка. Наконец за дверью послышалось негромкое шарканье.

— Патрончик, стой так, чтоб тебя в глазок было видно, — прошипел я.

Майор встал прямо напротив двери.

— Чево вам? — донесся до нас скрипучий старушечий голос.

— Откройте, милиция! — приказал Патрончик.

— Чево надоть-то? — послышалось в ответ.

— Дворник нужен, дядя Саша, — прошептал я.

— Дворник нужен нам, дядя Саша! — продублировал Патрончик. — Да ты, мать, открой! Вишь, милиция!

— Открывай, открывай ты, — раздраженно прошипел я. — Время идет! Господи, открывай же!

Наконец заскрежетали замки, дверь слегка приоткрылась, и мы увидели древнюю старушенцию в белых тряпках.

— Дык спит он, — произнесла она.

— Где он спит? — спросил я, распахивая дверь ногой. — Патрончик, вперед!

Бесцеремонно отстранив старуху, мы прошли внутрь полутемной квартиры. Нестерпимая вонь — смесь кошачьих запахов и перегара — ударила в нос. Впрочем, мне было не до ароматов.

— Здесь? — я толкнул первую дверь, из-за которой доносилось мяуканье.

— Енто я тут живу, а он в той вон зале, — объяснила старуха.

— Скажите на милость, прям-таки королева аглицкая! В зале! — передразнил я старуху и толкнул следующую дверь.

Она оказалась незапертой, и мы вошли в комнату. Запахи сразу же разделились, кошачий остался в коридоре. При слабом свете, падавшем из окна через грязные занавески, мы увидели дядю Сашу. Он лежал прямо в одежде плашмя на видавшем виды диване и храпел. Рядом стоял старый письменный стол, весь заваленный всевозможным хламом, свидетельствующим о пристрастии хозяина к слесарному делу. Среди груды гаечных ключей, шурупов, металлических уголков, ножей и отверток стояла литровая банка, а рядом с нею стакан. С ужасом я заметил, что банка абсолютно пуста.

— Пьян собака, — подтвердил мои опасения Патрончик.

Я взглянул на часы. Без семнадцати пять.

— Буди его! — скомандовал я и включил свет. — Быстро!

— Ну, уж как получится.

Патрончик водрузил анимаутер сверху на захламленный стол, затем подхватил дворника, приподнял, встряхнул как мешок и посадил на диван прямо перед нами.

Дядя Саша открыл глаза, замычал и, отмахнувшись от нас, как от пригрезившейся в пьяном угаре нечисти, попытался завалиться на диван, но Патрончик удержал его. Я обернулся и увидел старуху, испуганно наблюдавшую за нами из коридора.

— Бабуль, водички холодной принеси, — попросил я.

Она перекрестилась и скрылась в полутемном коридоре.

— Буди его, буди! — сказал я Патрончику.

— Да на черта он тебе сдался-то?! И вообще что происходит?! Ты мне можешь объяснить?! — спросил майор, ударив несколько раз дядю Сашу по щекам.

Дворник вновь замычал, открыл глаза и еще раз отмахнулся от нас.

— Дядя Саша, дядя Саша, — позвал я.

— А-а, — откликнулся он.

— Дядя Саша, помощь твоя нужна. Меня к тебе Саша прислал… — попытался объяснить я, но дворник захрапел, и его голова бессильно свесилась на грудь.

— Доченька, вот водичка-то, — прошамкала подоспевшая старуха.

Я взял протянутый мне стакан и вылил воду прямо на голову дяди Саши. Он встрепенулся и опять замычал, на этот раз довольно-таки грозно.

— Че надо-то? — разобрал я в его рычании.

— Дядя Саша, — повторил я. — Меня к вам Саша послал. Помните, новосел сегодняшний, что в пятьдесят четвертую въехал? Вы ему еще сказали, чтобы к вам зашел, если что…

— Так что… утром пусть… говорил я ему… — пробубнил дядя Саша.

Тут только он заметил милиционера.

— А это вы что? — замычал он. — Я ниче такого… я дома… тут… сплю… и не надо мне…

С этими словами он в третий раз отмахнулся от нас и, завалившись на диван, захрапел.

— По-моему, без толку, — объявил Патрончик.

Я посмотрел на часы. Без десяти.

— Что же делать?! Что делать?!

— А что надо-то?! — спросил майор.

— Прибор вон тот починить, — ответил я.

— А что это такое?

— Долго объяснять, — ответил я, — это из медицинской области.

Патрончик задумчиво осмотрел анимаутер.

— Не, — произнес он, — я тут не разберусь, да и он, я думаю, тоже не разберет.

— Был бы трезвым, — пробормотал я. — Чем черт не шутит!

— И че человеку покоя не дают? — проскрипела за спиной старуха.

— Жизнь такая, мать, — ответил я.

— Дочка, а чевой-то ты с ружьем-то? — спросила она.

— Да я из добровольной дружины, бабуль.

Я посмотрел на часы. Было без восьми пять. Если верить Елене Владимировне, у меня оставалось в запасе полтора часа. Нужно было что-то предпринять.

— Эх, чем черт не шутит! — повторил я и скомандовал майору. — Вот что, Патрончик, пошли назад. Анимаутер оставь здесь. Быстренько, быстро! Бабуль, не запирай! Мы сейчас вернемся. Патрончик, бегом!

Мы выскочили на улицу и как раз вовремя, потому что мои пленники рассаживались по машинам. У подъезда стояли пьяный дух Искандурова в облике Игоря Анатольевича и Витя.

— А как же моя мама?! — кричал он, собиравшимся уезжать санитарам.

— Стойте! — крикнул я. — Стой! Стрелять буду!

С автоматом наперевес я кинулся навстречу трогавшемуся с места военному «батону». Он резко затормозил, из него выскочили санитары и под прикрытием машины убежали.

— Вы тоже можете драпать отсюда! — крикнул я сидевшим в кабине гражданской «скорой помощи» Светлане и Рыжему. — Только машину оставьте.

— Уж куда нам без ключей зажигания! — откликнулся Рыжий.

— Послушайте, а что с Леночкой? — дурашливо спросил пьяный дух Искандурова.

— Да, Свет, а что с моей мамой? Зачем ты ее приковала? — поддержал вопрос Витя.

— Я не Света, я ваш новый сосед — дядя Саша, — ответил я подростку. — Понял, нет? Ты в курсе того, что происходит с вашими соседями?

— Ага, — ошеломленно ответил Витя.

— Ты, наверно, понимаешь, что это не совсем твой отец? — спросил я его, кивнув в сторону пьяного духа Искандурова.

— Да-да, я ему рассказывал, — ответил за мальчика Дух.

— Я понимаю, — тихо произнес Витя.

Я взял его под руку и отвел в сторону.

— Я хочу расставить всех по своим местам, — прошептал я. — Я побывал на том свете и видел твоего отца там.

— Да?! — изумился Витя. — И как он там?

— С ним все в порядке. Чувствует себя как дома. А ты, если хочешь, чтоб он вернулся, должен мне помочь. Ты можешь починить анимаутер?

— Навряд ли, — обреченно выдохнул Витя.

— А дворник местный дядя Саша сможет, как ты думаешь?

— Не знаю, — пожал плечами Витя. — Но однажды он нам электропроводку отремонтировал.

— Отлично! — воскликнул я. — Я знал, что мастерство не пропьешь!

Я взглянул на часы. Было пять минут шестого. Времени оставалось совсем мало. Я оглянулся по сторонам. Светлана с Рыжим стояли чуть в стороне и наблюдали за нами. Патрончик потихонечку пятился в сторону военной «скорой помощи».

— Улизнуть надеешься?! — крикнул я ему. — Даже не думай! Ты мне еще понадобишься!

Он вздохнул и обреченно направился в нашу сторону.

— Светлана! — крикнул я врачихе. — Может, поможешь нам?! Я тебе ничего плохого не сделаю. Честное слово.

Чуть помедлив, она направилась в нашу сторону. Традиционно воскликнув: «Твою мать!», Рыжий поплелся следом за нею.

— Что нужно сделать? — спросила она.

— Дворника местного протрезвить срочно, — ответил я.

— Господи, зачем это? — воскликнула она.

— Объяснять некогда, — махнул рукой я. — Делайте то, что я скажу.

— Я, кажется, с ума сегодня сойду, — проворчал Патрончик.

— Отставить! Рано пока что! — воскликнул я.

— А че вы такое затеяли? — спросил пьяный дух Искандурова.

— С него нужно глаз не спускать, — шепнул я Вите. — Чтоб не удрал.

— Светло уж совсем, — поежился Рыжий.

Я взглянул на часы. Семь минут.

— Ребята, давайте-ка поторопимся, а то можем не успеть. Светлана, Рыжий, быстренько приготовьте капельницу с раствором бикарбонада натрия. Есть это у вас?

Женщина молча кивнула и направилась к машине, Рыжий поплелся за нею, на ходу что-то выговаривая.

— Еще понадобится шприц с глюкозой, двадцать грамм, — сказал я. — Если у вас чего нет, посмотрите у военных. И торопитесь, торопитесь, времени нет! Да и еще — спирт возьмите!

— Хорошо, — ответила Светлана и скрылась в «рафике».

Рыжий полез в военный «батон».

— Ну, а мы давайте-ка навестим Елену Владимировну, — предложил я.

Мы вошли вчетвером в подъезд, я пропустил вперед Витю и дух Искандурова, придержав Патрончика.

— Доставай свои наручники, — приказал я майору. — Этого мужика тоже нужно приковать. На всякий случай.

— Господи, да объясни ты мне наконец, что все это значит? — шепотом спросил Патрончик.

Я пристально взглянул на него и сказал:

— Пожалуй, тебе я предоставлю возможность испытать все на собственной шкуре.

— Вот уж спасибо! — воскликнул Патрончик. — Впрочем, после сегодняшних приключений вряд ли ты меня чем-нибудь удивишь!

— Это мы еще посмотрим, — ответил я.

— Слушай, отпустила бы ты нас, а? — взмолился майор. — Ну, подобру-поздорову, а? Давай сейчас поднимемся, я сниму наручники с той женщины, ты отдашь мне автомат. А? Клянусь, я провожу тебя на электричку, и поезжай ты к себе, и забудем мы всю эту историю, а?

— Разбежался, — проворчал я. — Крепись, приятель. Как бы тебе в «Кащенко» не загреметь, когда ты узнаешь, что здесь происходит на самом деле!

— Я ничего не понимаю, что ты затеяла!

— Ничего-ничего! Поймешь, — я взглянул на часы. — Вот только времени, боюсь, нам не хватит!

Мы вошли в квартиру.

— Эй, долго мне так сидеть?! Отпустите меня! — окликнула нас Елена Владимировна.

— Посидишь, — ответил я, — пока переселение душ не закончится.

— У вас ничего не выйдет! — крикнула соседка.

— О, еще как выйдет! — я открыл дверь в свою комнату. — Прошу. Я вам покажу кое-что.

Пьяный дух Искандурова и Патрончик прошли внутрь, а Витю я отстранил в сторону.

— Обожди в коридоре, — попросил я, закрыв дверь перед его носом.

— Кстати, а это-то кто такой? — спросил Патрончик, кивнув на мое тело.

— Это наш новый сосед, — объяснил пьяный дух Искандурова. — Говорил я ему, что тут спать нельзя.

— Ну, а серьезно, что с этим парнем? — переспросил майор.

— Он временно неодушевлен, — пояснил я и добавил, — а вообще-то это я, майор Камицкий, то есть это мое тело.

— Слушай, да ты точно сама из «Кащенко» убежала… — пробормотал майор.

Но его перебил пьяный дух Искандурова:

— Так вот в чем дело? — воскликнул он.

И тут же, получив от меня прикладом автомата под дых, со сдавленным стоном свалился на пол.

— Ты, что, спятила?! — закричал Патрончик.

— Цыц, — огрызнулся я. — Быстренько давай! К батарее его! Наручниками! И потише мне тут, а то еще разбудите меня.

— Точно чокнутая, — прошептал Патрончик, но приказ мой выполнил.

— А теперь пошли назад! — я открыл дверь и пропустил майора вперед.

— Да что тут у вас происходит? — бросил он на ходу Вите.

— Извини, дружок, так надо, — сказал я подростку.

— Эй вы, выпустите меня! — крикнула с кухни Елена Владимировна. — У меня рука уже отсохла!

— А ты не пытайся высвободиться, — посоветовал я и добавил, обращаясь к Патрончику. — Обожди-ка, я сейчас.

Я зашел на кухню. Соседка сидела на полу, поджав под себя ноги.

— Я устала так сидеть, — простонала она.

— Я вот о чем думаю, — произнес я, не обращая внимания на ее стоны, — если я опоздаю…

— Конечно, опоздаешь, — перебила меня Елена Владимировна.

— Так вот, — продолжил я. — Если я опоздаю, я, пожалуй, переселюсь в тело твоего мужа. А Свету мы переселим в твое тело. А тебя… Ну, с тобой надо еще подумать. Там тебя оставить или, может, подарить тебе это тело. А? Скажи мне, какая женщина не мечтает стать моложе лет эдак на семнадцать?! Подумай об этом, Леночка.

Она смотрела на меня снизу вверх, и ее глаза расширялись от ужаса. Довольный произведенным эффектом, я повернулся и пошел прочь.

— Саша, Саша! — закричала она.

— Извини, некогда, — ответил я. — Вперед, Патрончик, на улицу! Пойдем, сделаем из дворника человека.

— Так как же тебя зовут на самом деле — Сашей или Светой? — спросил Патрончик, спускаясь вниз по лестнице.

— Я же говорил, что я Камицкий Александр Иосифович, майор ВДВ, между прочим.

— Бред какой-то, — проворчал Патрончик.

Светлана с капельницей и медицинским саквояжем в руках ждала нас у подъезда.

— А Рыжий сбежал? — поинтересовался я.

— Как же я брошу ее? — послышался его голос.

Он вылез из «рафика» с бутылкой медицинского спирта в руках.

— У вас все готово? — спросил я. — Все нашли?

— Все, — кивнула Светлана.

— Ну, пошли, — скомандовал я.

Мы направились всей гурьбой к третьему подъезду.

— Сейчас придем, там мужик пьяный лежит, Патрончик его подержит, а вы капельницу поставите, — инструктировал я своих невольных помощников, — а через несколько минут глюкозы добавите — двадцать грамм, шприцем — прямо в капельницу. Глядишь, он и протрезвеет. Успеть бы!

— Послушай, откуда у тебя такие познания в медицине? Ты из медучилища что ли? — спросил Рыжий.

— Да нет, — ответил я, — просто меня и еще нескольких ребят в духе новых веяний посылали в армию НАТО на стажировку. А оттуда сюда какие-то негры взамен приезжали. Ну и, пока им тут показывали, как наши ПТУРы стреляют, нас там обучали оказанию первой медицинской помощи. Дескать, солдат, самое главное, должен уметь спасать, а не убивать.

— Хм, — удивился Рыжий. — Не хочу тебя обидеть. Но уж, раз ты так разбираешься в медицине, сама посуди, тебе не кажется, что у тебя просто раздвоение личности?!

— А чему тут казаться?! — с издевкой воскликнул я. — Мне не кажется, а я точно знаю, что у меня раздвоение личности. На вид кто я?! Малолетняя проститутка. Но если вы заглянете внутрь, то вместо нежной легкоранимой души падшего ангела, увидите зачерствевшую душу отставного майора воздушно-десантных войск.

Мои слушатели дружно крякнули, и мы вошли в подъезд. Я толкнул дверь в квартиру дяди Саши, но она оказалась запертой.

— Черт! Старая карга! — выругался я и надавил на кнопку звонка. — Опять сто лет ждать придется!

Но к счастью, ждать пришлось совсем недолго. Когда же дверь отворилась, у меня и Патрончика челюсти отвисли от изумления. На пороге стоял дядя Саша собственной персоной. При этом сказать, что он был трезвым, мы не могли лишь по той причине, что слово «трезвый» в его отношении вообще неприменимо. Но можно было смело утверждать, что, если он периодически приближается к состоянию трезвости, то в тот момент он был наиболее близок к нему.

— Дядя Саша, — изумленно выдохнул я, — вы же…

«Вы же были пьяны!» — хотел сказать я, но вовремя спохватился, решив, что так говорить невежливо.

— Вы же спали?! — закончил я вопрос.

— Ну, так сколько ж можно?! — как ни в чем не бывало ответил дворник. — Хватит, двор мести пора. А вам нужно, что ль, чево? — он обвел всех нас взглядом.

«Что ж, можно и мастерство пропить, главное — службу не проспать!» — вспомнил я слова прапорщика Попыхайло, а вслух скомандовал:

— Светлана, Рыжий, вам отбой, ждите в машине, Патрончик, останься, Рыжий, спирт мне оставь! — и обратился к дворнику. — Дядя Саша, дорогой, меня к вам Саша послал, я его невеста. Он очень просил помочь…

— Какой-такой Саша? — проворчал дворник.

— Да тезка ваш, новосел, ну тот, что вчера в пятьдесят четвертую въехал…

— А-а, — с пониманием протянул дворник. — Говорил я ему, что хреновая та квартира, нечистые в ней живут…

— Дурдом какой-то, — пробормотал Патрончик.

— Во-во, дурдом, — подтвердил дядя Саша, — я ему так и говорил.

— Да я не про то, — махнул рукой Патрончик.

— Дядя Саша, — взмолился я. — Помогите ему. Прибор тут один починить нужно, провода припаять. Саша вот подарок послал вам.

Я потряс перед ним медицинским пузырем.

— Чтой-то? — оживился дворник.

— Спирт! — воскликнул я радостно.

— Ну, коль такое дело, проходите, — дядя Саша посторонился и жестом предложил нам войти.

— Слушай, — пробурчал Патрончик, — может, все же отпустишь меня. Утомился я за эту ночь! А мне сегодня еще переезд предстоит!

— Опять за свое! — возмутился я. — Не приставай — не отпущу! Все, точка! Кстати, что за переезд?

— Да квартиру я получил…

— А, новоселье. А я вчера переехал.

— Ну, где прибор-то? — спросил дядя Саша, когда мы вошли в его комнату.

— Да вот же он, у вас на столе, — показал я.

Дворник посмотрел на анимаутер.

— А этот-то! — воскликнул он так, как будто увидел старого знакомого. — Так я его уже однажды запаивал! Воронков, еще когда в своем рассудке был, заходил, просил запаять. Это мы сейчас, это мы мигом!

Я еле удержался от того, чтобы от счастья не подпрыгнуть и не расцеловать дядю Сашу, да и Патрончика заодно.

— А здесь-то он как оказался?! — с запозданием удивился дворник.

— Так мы ж заходили только что, занесли его, а потом за спиртом отлучились, — пояснил я.

— А я заспал, наверно, — произнес дядя Саша, извлекая из ящика стола паяльник.

— Бывает, — кивнул я головой.

Глава 4

— Твою мать! Твою мать! Халява на гастролях! — орал Рыжий. — Нет, вы слышали?! Реланиум ей подавай! Да еще три дозы сразу! Да ты знаешь, что у меня каждая доза за пятьдесят баксов идет?!

Я приставил дуло автомата к его уху и спросил:

— Слушай ты, гастролер, а ухо у тебя за сколько пойдет?

— Да пошла ты! — выкрикнул Рыжий, небрежно оттолкнув ствол.

— Она сегодня уже одному ухо прострелила, — мрачно сообщил Патрончик.

— Да пусть стреляет! — заносчиво выпалил Рыжий, видимо, прочно уверовав в то, что его я не трону.

— Извини, мне некогда с тобой спорить, — произнес я и не очень сильно ударил его рукояткой под дых.

— Ой, — взвыл Рыжий, согнувшись надвое.

Светлана завизжала.

— Да успокойтесь вы! — приказал я. — Да я его не ударил даже, а так — приложил слегка. Дыши глубже, и все пройдет. Светлана, давай реланиум. И побольше! Тащи, пожалуй, все, что есть, а там разберемся. Вон и напарник твой не возражает.

— Да что, в конце концов, происходит?! — всхлипывала женщина, разбираясь в медикаментах. — Послушай, может, ты просто наркоманка?

— Я хоть и не в себе, но попрошу без оскорблений, — ответил я.

— Да тут, по-моему, весь дом не в себе, — высказался Патрончик.

— Вот он, реланиум, — произнесла Светлана, вытащив из своего саквояжа набор ампул.

— Отлично, пошли, — сказал я.

— И мы? — жалобно простонал Рыжий.

— Да уж теперь вам придется присутствовать до окончания спектакля. А ты, Рыжий, кончай корчиться. Мужик ты или нет?! Подумаешь, пихнули его слегка!

— Ничего себе — слегка?! — возмутился он, но все же выпрямился.

Я подтолкнул в бок Патрончика.

— Пошли, новосел.

— Ага, буду новоселом, если ты мне дашь дожить до этого новоселья! — огрызнулся майор.

— Ладно-ладно, смотри мне, анимаутер не урони!

Мы вошли в подъезд.

— Послушай, все-таки объясни, что все это значит и что ты собираешься делать? — спросила Света.

— Да вы все равно не поверите, пока сами не увидите. Ну, если вкратце, то осуществим на практике то, о чем писал доктор Моуди.

— А если серьезно? — не унималась Света.

— А если серьезно, то я и сам толком не все понимаю, но разбираться времени нет. Так что действую по обстоятельствам. А ты, если хочешь во всем разобраться, поговори с той стервой, которую мы на кухне приковали.

Мы подошли к квартире.

— Ох, Патрончик, сейчас у тебя будет такое новоселье — всю жизнь помнить будешь! — усмехнулся я.

— Э-э, ты чего задумала-то?! — он остановился и с опаской посмотрел на меня.

— Отправимся с тобой на прогулку в ад, — ответил я.

— Да никуда я с тобой не пойду! — вдруг заявил милиционер.

— Ишь ты смелый какой стал! — обозлился я. — Слушай, Патрончик, я вышел на финишную прямую и из-за твоих выкрутасов в последний момент сдаваться не собираюсь! Так что ты лучше не выеживайся, а делай, что тебе говорю. Если будешь паинькой, гарантирую, что останешься жив-здоров и на свое новоселье поспеешь вовремя. Ты, кстати, мог за время нашего знакомства заметить, что я слово свое держу и просто так не болтаю.

Высказавшись, я ткнул его дулом под ребра, и мы вошли в квартиру следом за Светланой и Рыжим.

— Эй вы, — тут же послышался с кухни голос Елены Владимировны, — отпустите меня, рука отнимется, не могу больше.

— Сидеть нужно было смирно! — огрызнулся я и добавил, обращаясь к милиционеру: — Патрончик! Отдай-ка анимаутер Рыжему, он подержит, и ослабь ей браслеты. Только по-быстрому! У нас времени в обрез!

Майор подошел к соседке, наклонился и расстегнул наручники.

— Фу ты господи, — с облегчением вздохнула женщина, растирая высвободившуюся руку.

— Патрончик! Я что сказал?! — крикнул я.

— Да-да, — откликнулся он и, ловко схватив Елену Владимировну за другую руку, вновь пристегнул ее к трубе.

— Да что вы, в конце-то концов?! — жалобным голосом протестовала соседка.

— Вы сидите спокойно, тогда руку не затянет, — сочувственно посоветовал ей Патрончик.

— А что, эту женщину обязательно приковывать? — спросила Светлана.

— Уверяю вас, когда вы узнаете о ее проделках, вы удивитесь, почему я просто не застрелил ее, — заявил я и тут же пожалел о сказанном, поскольку заметил вышедшего из кухни Витю.

— Пожалуйста, простите ее, — пролепетал он.

— Извини, парень, — я развел руками, — это я так, сгоряча, не подумав! Но встань на мое место…

— Я понимаю, — тихо произнес подросток.

— Мальчик, эта женщина — это твоя мама? — спросила Светлана.

Витя молча кивнул.

— Ты должна отпустить ее немедленно! — страстно заговорила Светлана. — Как ты можешь?! Издеваться над женщиной на глазах у ее сына?!

— Успокойся ты, — одернул я ее. — Загляни в комнату, там лежит полумертвое тело. Это ее работа! Если ее отпустить, она может помешать нам! Заметь, что даже ее сын не возражает. И ты успокойся! Просто доверься мне, и все будет хорошо.

Светлана сперва всплеснула руками, а потом развела ими в сторону, показывая, что ей нечего возразить и она согласна продолжить сотрудничество.

— Твою мать! Во дурдом на гастролях! — выругался Рыжий.

— Ну, а сейчас начнется самое интересное! — торжественно объявил я и заметил, как при этих словах лицо милиционера сделалось совсем мрачным.

Мне даже стало жаль майора, и я решил немного приободрить его.

— Знаешь, Патрончик, — сказал я, — в цирке факир иногда приглашает зрителей на сцену и они принимают участие в его фокусах…

— И что? — покосился он на меня.

— Ну, ты в детстве-то наверняка мечтал, чтобы артист тебя выбрал…

— Ну и?! — с подозрением спросил майор.

— Ну, так поздравляю тебя! — воскликнул я. — Сегодня тебе достался билет как раз на такое место…

— Да чтоб тебя! — выругался он, а лицо его совсем почернело.

И я решил больше не тратить время на моральную поддержку.

— Рыжий, — скомандовал я, — проходи в комнату, поставь анимаутер поближе к розетке и, на всякий случай, подальше от этого сумасшедшего, которого мы к батарее приковали.

— Еще один прикованный, — пожал плечами Рыжий. — Во блин, Лубянка на гастролях!

— Ну, как дела? — спросил я у пьяного духа Искандурова, который при нашем появлении поднялся с пола и попытался, насколько это позволяли наручники и его личная степень навечного опьянения, распрямиться.

— А чтой-то вы задумали? — спросил он.

— Небольшое переселение душ, — ответил я.

— Не надо, я не хочу, — пролепетал он, при этом его лицо превратилось в маску ужаса.

— А чего это ты так испугался?! — съехидничал я.

— Я уже… уже… был там! Я знаю, что меня ждет!

— Ну, так вел бы себя прилично, чужих жен за попки не хватал бы, тогда и на том свете было б нестрашно…

— Не надо!!! Я не хочу!!! — истошным голосом заорал пьяный дух Искандурова и рванулся навстречу мне с такой силой, что сорвал батарею с крюков.

Как назло, я стоял слишком близко к нему, и все произошло так неожиданно, что я не успел отскочить в сторону. Пьяный дух Искандурова с нечеловеческой силой пихнул меня плечом, и, споткнувшись о собственное тело, валявшееся под ногами, я отлетел в сторону и упал на пол, получив двойной удар в голову — затылком о гардероб и автоматом в переносицу. Лицо мне тут же залило кровью, и на мгновенье перехватило дыхание от боли, пронзившей все тело. Еще бы — исполнить такой кульбит с ранее переломанными ребрами и ободранной по всему телу кожей! Из-за болевого шока я на мгновенье замешкался и этим не преминул воспользоваться Патрончик. Он выхватил у меня автомат и, когда я попытался подняться, пнул меня ногой. Послышался визг Светланы и восклицание Рыжего: «Твою мать! Во блин, Петровка на гастролях!»

— Отпустите меня, — пищал в углу прикованный к сорванной батарее пьяный дух Искандурова.

— А ну-ка успокойтесь все! — неожиданно громко рявкнул Патрончик. — Ситуация под контролем!

— Потише ты! Разбудишь меня! — зашипел я, растирая кровь по лицу.

— А ты, детка, лучше помалкивай! Потому что кое-что изменилось минуту назад! — прорычал майор и потряс передо мной автоматом.

От досады я готов был рвать Светкины волосы на голове. Надо ж было такому случиться в самый последний момент! Патрончик ликовал от счастья. Теперь хозяином положения был он.

— Ну, ты у меня попляшешь, — процедил майор сквозь зубы. — Убийства, незаконное лишение свободы, угон нескольких автомобилей, покушение на сотрудника милиции! Ты у меня загремишь на полную катушку!

— Ты же обещал отпустить меня… на электричке… в Голицыно… — всхлипнул я.

— Ага! — злорадно воскликнул Патрончик. — В столыпинском вагоне! И, пожалуй, не в Голицыно, а подальше куда-нибудь!

— Послушайте… — произнесла, обращаясь к милиционеру, Светлана.

Но что он должен был послушать, она сообщить не успела, потому что неожиданно зашевелилось мое неодушевленное тело.

— Тише вы, тише, умоляю вас, — в отчаянии прошептал я.

Но было поздно. Тело поднялось и, вытянув вперед руки, направилось в сторону открытой двери.

— Да где тут свет-то включается, в конце-то концов?! — раздраженно спросил Патрончик.

— Да вот же, — произнес Рыжий.

— Не смей! Итак, уже светло! — выкрикнул я, но одновременно с моим возгласом Рыжий щелкнул выключателем, и комнату залило тусклым электрическим светом от единственной лампочки, болтавшейся под потолком.

Мы все посмотрели на мое тело и на несколько секунд оцепенели от страха и отвращения, потому что по комнате навстречу нам двигался полный дебил, его глаза смотрели, но не видели, изо рта стекали слюни, и — самое ужасное — от него веяло чем-то таким потусторонним и неестественным, как будто он встал не с постели, а из гроба.

— Твою мать! Во блин, погост на гастролях! — прошептал Рыжий.

— Ой-ой-ой! — вполголоса закудахтала Светлана.

— Стууой! — взвыл Патрончик. — Стрелять буду!

— Я тебе постреляю! — заорал я, глядя на свое тело и думая: «Боже, неужели это я?!»

— Виктор, что там происходит? — послышался с кухни голос соседки.

— Дядя Саша проснулся! — испуганно возвестил ее сын, заглянув в комнату.

— Боже мой, да освободите же меня, иначе вы сейчас таких дров наломаете! — прокричала Елена Владимировна.

Мое неодушевленное тело, продолжавшее медленно передвигаться по комнате, наткнулось на пятившегося с автоматом наперевес Патрончика, небрежно отпихнуло его, в следующее мгновение уперлось в гардероб, развернулось и направилось в сторону прикованного к сорванной батарее пьяного духа Искандурова. Милиционер же впечатался в стену с такой силой, как будто его оттолкнул не майор ВДВ, хотя и неодушевленный, а какой-нибудь робокоп. Преодолев боль, я вскочил на ноги, надеясь выхватить автомат из рук Патрончика. Однако ж он оружия из рук не выпустил.

— Стойте! Стрелять буду! — вновь заорал он.

— Ау-ау-уууу! — жалобно взвыл пьяный дух Искандурова, на свободную руку которого наступило мое неодушевленное тело.

— Да отпустите же вы меня, пока всем нам абзац не настал! — послышался голос Елены Владимировны.

— А-а-а! — завопил, получив в ухо, пьяный дух Искандурова.

Мое неодушевленное тело, немного потоптавшись на месте, опять побрело в сторону Патрончика.

— Эй-эй-эй! — заверещал милиционер. — Ты это… того… стой, говорю! Стрелять буду!

— Нельзя стрелять в душевнобольного! — воскликнула Светлана.

— Это еще надо выяснить, кто тут душевнобольной?! — возмутился я. — И вообще, как может быть душевнобольным неодушевленное тело?!

— Твою мать! Во блин, «Кащенко» на гастролях! — выдал Рыжий.

Мое тело вновь наткнулось на Патрончика, после чего милиционер перелетел через стул и распластался у ног Светланы и Рыжего.

— Да что ж мне так не везет сегодня?! — прохрипел Патрончик.

— Что и говорить, не взлюбил я тебя ни душой, ни телом, — ответил я.

— Эй, вы там живы еще?! Что у вас там за ор?! — поинтересовалась Елена Владимировна. — Отпустите меня, я же врач-психиатр!

— Мальчик, — не поднимаясь с колен, взмолился Патрончик, обращаясь к застывшему в дверях Вите. — Отстегни ее.

Он бросил подростку ключи от наручников. Витя поймал их и скрылся в коридоре.

— Не надо! — в отчаянии закричал я.

— Цыц мне тут! — рявкнул Патрончик.

— Светик, по-моему, нам пора, — произнес Рыжий.

— Я… я… даже не знаю, — пролепетала Светлана, глядя то на меня, то на Патрончика, то вслед моему телу, направлявшемуся в сторону тихонечко подвзвизгивавшего пьяного духа Искандурова.

— Обождите! — раздался из-за их спины решительный голос Елены Владимировны. — А ты закройся в комнате, и чтоб духу твоего здесь не было! — эта фраза соседки относилась к ее сыну.

Она стремительно вошла в комнату и быстро обвела ее взглядом. «Ну все, — безрадостно подумал я, — дорога в „Кащенко“ мне обеспечена. Впрочем, эта стерва может уступить меня Патрончику».

— Что же это происходит-то тут такое? — спросил Патрончик, поднимаясь с пола и с надеждой глядя на Елену Владимировну.

— Не пугайтесь, — небрежно ответила соседка и повернулась к Светлане. — Что это у вас, милочка?

— Реланиум.

— Капсулы по два грамма? — уточнила Елена Владимировна.

Светлана кивнула головой.

— Отлично, — удовлетворенно произнесла соседка, — быстренько готовьте шприц, четыре грамма. А вам, — она повернулась к Патрончику, — спасибо, что отпустили меня.

— Вы уверенны, что нужно?.. — хотела спросить Светлана, но ее перебил Патрончик.

— Ну-ка делайте, что она говорит! — самодовольно приказал он, чувствуя себя героем в глазах Елены Владимировны и польщенный ее благодарностью.

Мое неодушевленное тело прошло мимо отползшего в угол пьяного духа Искандурова, наткнулось на подоконник, рассеянно развернулось и отправилось в обратную сторону.

— Ну, значит так, — голос Патрончика слегка задрожал, — с этим, — он кивнул в сторону надвигавшегося на него тела, — вы, врачи, сами разберетесь. А ее вот, — он кивнул в мою сторону, — я заберу. Она у меня…

— Никого вы не заберете, — бесцеремонно перебила его Елена Владимировна.

— Да нет уж… — голос Патрончика задрожал еще сильнее; он явно не ожидал такой реакции от только что освобожденной им красавицы, а тут еще надвигающееся тело. — Эту девушку… — произнес он и застыл от изумления, впрочем, как и все присутствующие, естественно, из числа тех, кто был в своем уме.

А повергла всех в шок Елена Владимировна, которая неожиданно без всякого предупреждения подхватила стул, размахнулась им и опустила на голову моего неодушевленного тела, которое от этого удара потеряло сознание, или что там у него осталось, и рухнуло на пол. По тому, как ловко соседка разделалась со здоровенным, хорошо тренированным мужиком, в ней угадывался не только специалист по душевным болезням, но и костоправ отменный. Видимо, она получила всестороннее медицинское образование. И я подумал, что впредь мне следовало бы бережнее обращаться со Светкиным телом: еще неизвестно сколько лет придется им пользоваться, а я в первую же ночь все ребра переломал и ободрал кожу.

— Во блин, — негромко произнес Рыжий, про гастроли при этом ничего не добавив.

— Послушайте, да здесь черт знает что происходит! — воскликнула Светлана, даже не подозревавшая, насколько она близка к истине. — Надо милицию вызвать! — добавила она. — Я вызову милицию.

— Я здесь! — громко откликнулся Патрончик. — И по-моему, — он покосился на мое потерявшее сознание неодушевленное тело, — вы тут сами неплохо справляетесь. А мне остается только забрать эту пигалицу…

— Как ты надоел! — усталым голосом перебила его Елена Владимировна и так же неожиданно, как она расправилась с моим телом, ударила Патрончика коленом в пах, одновременно с этим ухватив за ствол автомат и вырывая его из рук милиционера.

— О-о-о-ох! — майор свалился и скорчился на полу.

— Во блин! — только и смог вымолвить Рыжий и вновь без гастрологических комментариев.

Светлана попыталась завизжать, но вместо этого захрипела и закашлялась, сорвав себе голос.

— Ну! Что я вам говорил! — заорал я. — Ну что, нужно было ее освобождать, да?!

— Ты-то чего переживаешь? — как ни в чем не бывало спросила меня Елена Владимировна и, не дожидаясь ответа, повернулась к Светлане и Рыжему. — Шприц готов? Ну-ка, вколите ему! — она кивнула в сторону моего неодушевленного тела, валявшегося без сознания на полу.

Светлана и Рыжий решили, что женщине, запросто с двумя мужиками разделавшейся, а теперь еще и автоматом завладевшей, лучше не прекословить, и молча выполнили ее приказ. Накачанное реланиумом, мое неодушевленное тело, не приходя в сознание, уснуло.

— Ну-с, интересно, — обратилась ко мне Елена Владимировна, перешагнув через отлеживавшегося на полу Патрончика, — что ты собирался делать?

— Что-что?! — пробурчал я. — Известно, что — включить анимаутер, накачаться реланиумом и лечь спать…

— А зачем тебе понадобились мой муж и этот милиционер?

Я попытался подняться с пола, но соседка толкнула меня дулом в грудь и присела напротив меня на корточки.

— Сиди! — приказала она.

— Ты прекрасно знаешь, что это не твой муж, а пьяный дух Искандурова, — прошептал я. — А с милиционером мне на том свете будет спокойнее. Не оставлять же мне его здесь бодрствовать, пока я…

— Понятно, — перебила меня Елена Владимировна, — я непротив, но вот касательно моего мужа… она перешла на шепот. — Меня больше устраивает вариант…

— А меня не устраивает! — громко перебил я соседку; она опять ткнула меня дулом и выразительно стрельнула глазами в сторону Светланы и Рыжего, я перешел на шепот, — потому что, как только мы включим анимаутер и Воронков не увидит открывшегося выхода из своего тела, он запрыгнет в мое…

В этот момент очухавшийся Патрончик поднялся с пола, взял стул и начал заносить его над головой Елены Владимировны. Я хотел предупредить соседку, поскольку из нашего разговора уже понял, что она согласна меня спасти, важно только достичь консенсуса в вопросе о том, что делать с телом ее мужа — оставить его пьяному духу Искандурова или же вернуть непосредственному владельцу. Однако не успел я оповестить ее о нависшей над ней опасности, как она ни к селу, ни к городу воскликнула:

— Эй-эй-эй! Поосторожнее! У меня ушки на макушке!

Патрончик, тоже не сообразивший вовремя к чему относить восклицание Елены Владимировны, размахнулся стулом. Соседка резко подалась вперед, вплотную приблизившись ко мне, оперлась на Светкины плечи, приподняла зад и ударила нападавшего сзади майора пяткой в пах. Тот взвыл и, выронив стул себе на голову, опять свалился на пол и скорчился от боли. Светлана закашлялась, а Рыжий выдал:

— Во блин, цирк на гастролях!

— Ага, — злорадно закричал я, — я ж тебя, Патрончик, предупреждал, что у тебя билет на самое лучшее место!

— А-у-у-у! — с трагическим надрывом подпел Патрончику пьяный дух Искандурова.

— Мужик, ты будешь выпендриваться, без потомства останешься, — сочувственно произнесла Елена Владимировна. — Впрочем, у тебя, небось, уже внуки растут.

— Вам это… так… с рук… не сойдет, — прерывисто прохрипел Патрончик, — я… майор… милиции…

— А я майор ФСБ! Дальше что?! — парировала Елена Владимировна, и все мы уставились на нее с изумлением. — Готовьте следующий шприц! — приказала она Светлане. — По четыре грамма ему и ему! — она кивнула по очереди на меня и Патрончика.

— И Искандурову тоже! — закричал я.

— Нет!!! — завопил его пьяный дух, прикованный к батарее.

— Нет! — твердо произнесла Елена Владимировна.

— Послушай, послушай меня! — попросил я.

— Ну что еще?! — она обернулась и вновь опустилась на корточки напротив меня.

— Ты понимаешь, что в лучшем случае я превращусь в майора милиции, да к тому же в такого старого!

— А я не только психиатр, но еще и женщина, — шепотом пожаловалась она, — женщина, которой надоел ее муж…

— Так разведись с ним!

— А квартира?! Разведусь и дальше что?! Все равно жить под одной крышей! Или размениваться! А что я выменяю из двух комнат в коммуналке в «хрущобе»?!

— Значит, вот что! — прошептал я. — Давай заключим сделку! Я тебе идею, как утрясти семейные проблемы, а заодно и семейный бюджет пополнить, а ты отправишь Искандурова…

— Какую идею?! — скептически скривила губки соседка.

— Очень простую! Наклонись поближе, я расскажу.

— Только без глупостей, — предупредила соседка, наклоняясь ко мне.

Я изложил ей шепотом свой план.

— Хм, — Елена Владимировна внимательно посмотрела на меня. — Странно, как это нам раньше не приходило в голову…

— Старая закалка, «совковое» воспитание, мысли в эту сторону не работают, — объяснил я.

— Можно подумать, что у тебя было воспитание другое?! — спросила она с сарказмом.

— Я в армии служил, там свободная торговля давно процветает, — пояснил я.

— Родину, гады, продаете! — ухмыльнулась соседка.

— Так уж на Руси издавна повелось, — развел я руками. — Что стерегу, то и продаю. Ну, так что — насчет бизнеса? Чур, мне треть от прибыли! За идею. И оргчасть, пожалуй, возьму на себя!

— А оставшиеся две трети?

— Тебе и твоему мужу…

— Ну, это мы посмотрим. А в целом, я согласна, — она подняла стул и трижды взмахнула им.

Она оглушила пьяный дух Искандурова, затем Патрончика и последнее, что я запомнил, это, как стул сломался об мою, вернее, Светкину, голову.

Глава 5

Стояло нездешнее лето. Все под тем же синим солнцем все так же надоедливо шепелявили листвой причудливые иссиза-голубые деревья, вновь заострившаяся трава ранила ноги, а густой кустарник норовил хлестнуть по лицу упругими ветками, обросшими молодыми колючками.

— Ну, наконец-то! — с облегчением воскликнула Света, спешащая мне навстречу через свою пустыню.

А в воздухе парили перья и пух, как в сорокалетие Чанчжоэ.

Я вновь подивился тому, как необычно совмещались чужеродные пространства. Вот Света подбежала вплотную ко мне, но я оставался в своих джунглях, а она в своей пустыне, что не помешало ей обнять меня. А эти пух и перья! Сперва, по привычке из прежней жизни, я пытался отмахиваться от них. Но это оказалось бесполезно, потому что они пролетали сквозь мою руку, не причиняя мне никакого беспокойства. Точно так же Светлана спокойно проходила сквозь кустарник и деревья, которыми заросли мои дебри. И вот что интересно. Если бы я захотел приобнять какую-нибудь фрекен бок из числа Светкиных маркитанток, у меня бы ничего не вышло, поскольку моя рука проплыла б сквозь ее тело, как сквозь облачко. Но с другой стороны сама эта фрекен бок запросто разъезжала верхом на моем осле.

— Ну-с, Искандуров с Патрончиком здесь? — спросил я; этот вопрос меня беспокоил больше всего.

— Здесь-здесь, — успокоила меня девушка и добавила. — Причем, у кого-то из них рыло в пуху.

— Ну не иначе, как у Патрончика, — предположил я и оказался прав.

Невдалеке, утопая в пуху и перьях, окруженный толстыми одалисками с козьими ножками и рожками, лежал майор. Две женщины, прильнув к нему с двух сторон, старательно вылизывали его физиономию, заросшую суточной щетиной. Еще две толстушки, расположившись валетом к тем двум, занимались ляжками Патрончика. Но больше всех повезло рыжей бабище, которая, оттеснив своих подружек, оседлала мужское достоинство майора и устроила верхом на его коньке бешеную скачку, сопровождая ее оргазмическими воплями. Не менее полусотни обнаженных одалисок толпились рядом, ожидая своей очереди. И поскольку то дело, с которым они пришли к майору милиции, не терпело отлагательств, некоторые из них предавались пагубной страсти друг с другом. Сам же Патрончик конвульсивно извивался под рыжей бесстыдницей и радостно вскрикивал:

— Да! Да! Так я и знал! Так я и знал!

Бедняга, он думал, что попал в рай.

Тем временем я заметил, что в воздухе кружат уже не только перья и пух, но и клочья шерсти и чешуи. Где-то за спинами похотливых одалисок происходила грандиозная битва; это полтергейст Воронков выяснял отношения с пьяным духом Искандурова. Шипели Гошины змеи, а косматые исполины его соперника неуклюже давили болотных гадов. И ведь было из-за чего драться! Один мстил за то, что его со свету сжили, другой негодовал из-за того, что сжитый им со свету сосед не только занял его тело, но еще и телом жены овладеть хотел. Я приподнялся на цыпочки, мне хотелось рассмотреть Искандурова, которого я видел лишь в облике Воронкова, но не смог, потому что неожиданно меня одернула за руку Света.

— Что это?! — спросила она, глядя куда-то через мое плечо.

— В чем дело? — я обернулся посмотреть, что так взволновало девушку, но не увидел ничего, кроме мутного густого тумана, спустившегося на мои лесные угодья и ползшего в нашу сторону.

Мои зверушки и Светкины маркитантки с любопытством следили за приближающейся кисеей. Тем временем женский визг и сладострастное рычание Патрончика слились в заключительном аккорде, рыжая бабища, обессилев, перекатилась через свою товарку, лобызавшую ляжку майора, естество которого, на мгновение размякнув, вновь затвердело и выпрямилось, и даже на несколько секунд загорелось зеленым огнем, оповестив о том, что участковый готов к приему очередной посетительницы. Самые же крайние одалиски, видимо, опостылев друг другу и не чая дождаться той минуты, когда Патрончик примет участие в их судьбе, пытались соблазнить искандуристых космачей, отвлекая их от сражения с Гошиными змеями.

— Да что ж это такое-то? — вновь спросила Света. — Это явно ты что-то набедокурил…

— Почему я?

— Ну конечно, — убежденно ответила девушка. — Это твои новые грехи пали туманом на нас.

— Я не виноват! — возмутился я. — Это все из-за твоего тела. Если бы не оно, мне б не пришлось ни в кого стрелять и брать заложников. И вообще, нужно спросить у твоего дружка, почему это за твою плоть моя душа должна корчиться в адских муках?!

— А кто ж еще, по-твоему, за это отвечать должен?! — вспыхнула девушка. — Или тебе мало того, что ты мне все ребра переломал?! И потом — что значит — у «твоего дружка»?!

— У Люцифера, значит, — огрызнулся я. — Где он, кстати?

— Занят, пошел Харона встречать, — произнесла Света.

— Кого? — переспросил я.

— Харона, — повторила девушка. — С недавно умершими. В ад попадают, знаешь ли, разными путями.

— Ладно, не умничай. А за сломанные ребра уж не взыщи…

— Ой, что это?! — перебила меня Света.

— Что?

— Ты посмотри, что там происходит.

Я вгляделся в приближавшуюся муть и обнаружил странное явление. Деревья и кустарник, настигнутые кисеей, не скрывались, а растворялись в ней, превращаясь в иссиза-голубое облачко, которое расползалось и смешивалось со всем этим маревом, будто этот туман являл собой состояние паров не воды, а сильнодействующей кислоты.

— А этот мент все резвится, — заметила Света.

Я обернулся и увидел Патрончика, который с выражением счастливого идиота на лице гонялся за хорошенькой одалиской, решившей как следует раздразнить майора, прежде чем испытать его орудие в действии.

Вдруг раздались душераздирающие вопли и стоны. Светкина фрекен бок верхом на моем осле подъехала вплотную к наползавшему туману, и глупое животное из любопытства сунуло свой нос в мутное марево. И в то же мгновение половина ослиной морды растаяла, шокированное животное, взвыв от боли, сбросило на землю наездницу, которая упала так, что ее правая нога оказалась в плену непонятного тумана. Она истошно вскрикнула и поползла прочь, волоча за собой окровавленный обрубок.

— Мамочка родная! — завизжала Света от ужаса.

— Да это ж форменное безобразие! — возмутился я. — Эта пакость истребляет уже искупленные грехи! Безобразие! Об этом ни в одной религии не было сказ…

Договорить я не успел, потому что меня перебили самым беспардонным образом. Хорошенькая одалиска пробежала сквозь меня, и едва я успел разинуть рот от изумления, наблюдая роскошное женское тело, выделившееся прямо из меня и поскакавшее прочь на козьих ножках, как был повален на землю гнавшимся за нею Патрончиком. Впрочем, он был не настолько обуреваем похотью, чтобы не задержаться на мгновение, дабы извиниться и помочь мне встать.

— Ах, экскьюзмер, пердон битте! — учтивой скороговоркой проговорил он.

— Я тебе сейчас покажу экскьюзмер, пердун битый! — выругался я, поднимаясь с земли.

— Кстати! — радостно воскликнул Патрончик, заметив Свету. — Я тебе так благодарен! Так благодарен!

— Да тебе не меня, а его благодарить надо, — девушка кивнула в мою сторону.

— А кто это такой?! — вскинул брови Патрончик.

— Я тот самый майор Камицкий, который расхаживал в ее теле и которого ты, ментовская рожа, хотел упечь в кутузку как малолетнюю проститутку и преступницу!

— Ну, как бы там ни было, а я ничуть не жалею, что умер! Знал бы — мог бы и раньше! — весело прокричал он уже на бегу.

— Да ну его на фиг, — высказалась Света и побежала вслед за своими тетками, спешившими на помощь к изуродованной подруге.

А я помчался следом за своими зверушками ловить метавшегося по лесу осла с кровавым месивом вместо морды.

А на болоте брани продолжалась битва полтергейста Воронкова с пьяным духом Искандурова. Шипение непобежденных змеев перемежалось боевыми кличами не желавших сдаваться космачей, оказавшихся в невыгодном положении, поскольку по вине полководца были настигнуты врагом, находясь в легком подпитии. Что ж касается самого Искандурова, то он оказался широкоскулым черноволосым мужиком лет сорока, среднего роста с внушительным пузом.

Я продвигался сквозь колючие заросли вслед за ослом, ориентируясь по оставленным им кровавым следам. Обезумевшее от боли животное носилось по лесу без всякой цели. Его следы вывели нас к тому месту, где мы только что расстались со Светой. Тут я стал свидетелем забавной сцены. Патрончик, отмахиваясь от докучавших лично ему куриных перьев, на полусогнутых ногах приближался к хорошенькой одалиске, которая стояла, прижавшись спиной к дереву в непосредственной близости от клубившегося тумана.

— Попалась, голубушка! — ласково приговаривал майор.

— Хи-хи, — кокетничала с ним одалиска.

Еще один шаг — и она оказалась бы в объятиях Патрончика. Но мутный туман опередил майора. Мерзкое марево обволокло девицу, она вскрикнула и растворилась вместе с деревом, и не осталось от нее ни козьих ножек, ни рожек. Удивленный Патрончик выпрямился, в недоумении пожал плечами, но сокрушаться не стал, а, быстренько оглядевшись, поймал за руку первую попавшуюся одалиску, повалил ее в сугроб пуха и перьев и занялся с нею тем делом, которым, судя по всему, был озабочен всю свою сознательную жизнь.

«Что же это такое?» — думал я. Но размышлять было некогда. Из чащи с другой стороны послышался ослиный рев, и я снова отправился на поимку животного. На этот раз в погоне за ним мы прошли сквозь болото брани, обогнули сатанинский розовый луг и сверкавшие неподалеку от него четыре колодца. И тогда я увидел, что и с этой стороны к нам подбирался точно такой же гнусный туман, а раненый осел со всей прытью мчался навстречу этому мареву.

— Стой! Стой! — в ужасе закричал я.

Животное остановилось в нескольких шагах от клубившихся паров и обернулось. Я разглядел его печальные глаза, из которых скатывались огромные слезы и стекали в страшную рану.

— Стой! — повторил я и со всех ног бросился к нему.

Осел продолжал смотреть на меня, он больше не ревел, его слезы беззвучно катились по чешуйчатым щекам.

— Не бросай нас, мы поможем тебе! — выкрикнул я на бегу.

В ответ осел жалобно застонал и отвернулся.

— Стой! Не надо! — заорал я, видя, что животное готовится к прыжку.

— Держите, держите его! — вопили сопровождавшие меня зверушки.

Но было поздно, осел резко выпрямил ноги и совершил роковой прыжок. Через мгновение он растаял в тумане, покончив со своими муками.

— Нет! — в ужасе упал я в траву и зажмурился.

Не знаю, почему я так переживал гибель чешуйчатого ослика. Впрочем, провалялся на земле я недолго, потому что боялся подвергнуться той же участи, что и несчастное животное. Я поднялся с земли и посмотрел на светящиеся колодцы. Я хотел было поддаться соблазну кинуться в свой, махнув рукой на все, что происходило вокруг, но потом решил, что, бросив на произвол судьбы души Светы, Патрончика и Воронкова, я совершу такой страшный грех, за который потом даже не в тумане, а в чем-нибудь похлеще вариться буду. И я отправился восвояси.

Еще издали я заметил, что Света плакала в окружении своих маркитанток, а вокруг них сквозь перьевые вихри с выражением мучительного страдания на лице и со своим дубьем наперевес носился Патрончик, при приближении которого одалиски с похабным хохотом разбегались в разные стороны.

— Она бросилась в туман? — спросил я, подойдя к девушке.

— Тебе уже рассказали? — всхлипнула она.

— Нет, но мой ослик поступил так же.

Девушка обняла меня и прижалась к моей щеке своею мокрой горячей щекой.

— А что с Патрончиком? — спросил я, наблюдая, как майор, отчаявшись поиметь очередную одалиску, бросался на Светкиных тетушек и проваливался сквозь них, взметая в воздух тучи перьев и пуха.

— Аау! — взвывал он каждый раз, ударяясь своим внушительным органом об землю.

— Он очень хочет, а эти рогатые стервы больше не дают ему, — ответила на мой вопрос Света.

— Как бы там ни было, а нам пора возвращаться, — сказал я.

— Я не хочу, — тихо молвила девушка.

— Здрасьте-приехали! — воскликнул я.

— Что меня ждет там? Искалеченное тело да еще тюрьма за твои подвиги.

— Откуда ты знаешь про мои подвиги?

— Люцифер дал нам посмотреть через блюдечко с яблоком.

— А саксофоном кто махал? — спросил я.

— Фаготом, — поправила девушка. — Тот мужик, Гоша. Люцифер разрешает ему это проделывать в качестве компенсации за то, что тот раньше срока здесь оказался.

— Тьфу ты, черт, придурок! — чертыхнулся я. — Да если б он меня не огрел, когда я его Леночку за задницу лапал, то все бы и обошлось по-хорошему.

— А ты б не лапал!

— Ну ладно. И все-таки, хочешь ты того или не хочешь, но нам пора возвращаться. Ребра твои срастутся, и от остального как-нибудь отвертимся. Я дам все необходимые показания.

— Да кто ж тебе поверит?! — невесело рассмеялась Света.

— А потом, — не сдавался я, — этот туман! Он подползает со всех сторон, я видел. И мы должны поспешить, пока он не добрался до наших колодцев! Он и тебя сожжет, если ты останешься здесь.

— А может, для нас он нестрашен? — предположила Света.

— И как ты это проверишь? — с сарказмом осведомился я. — Сунешь в него руку, ногу или пол своей задницы.

— Да уж, вам мужикам это проще! У вас как раз есть эта штука, которую вы суете повсюду, а потом смотрите, что из этого выйдет? — съязвила девушка.

— Эй-эй-эй! Мужик, ты, кажется, чересчур заигрался! — услышали мы голос одной из Светкиных маркитанток.

Мы обернулись и увидели Патрончика, приближавшегося к нам с дубьем наперевес. Он не отрывал взгляда от Светы, и глаза его сияли недобрым огнем.

— Ай! Уберите его! — закричала девушка и спряталась за мою спину.

— Не беспокойся, — шепнул я ей и, когда Патрончик приблизился, врезал ему кулаком под ложечку.

— Уй! — майор согнулся надвое.

— Попробуй в туман сунуть, может, все проблемы снимутся разом, — посоветовал я Патрончику, развив мысль, высказанную давеча Светой.

— Помогите! Дайте мне бабу! Я хочу трахаться! Трахаться! За что мне такое наказание! — выл он.

Я обнял девушку за плечи, и мы отошли в сторону от катавшегося в пуху и перьях Патрончика. Он начал было кидаться просто на землю, но тут что-то изменилось в настроении одалисок, и они вернулись к нему.

— Хочешь? — грозно спросила одна из них.

— Хочу-у-у! — с готовностью завопил Патрончик.

— Ну, давай! — задиристо отозвалась женщина и наклонилась, повернувшись к нему задом и явив его взору все свои прелести.

Патрончик вскочил и жадно набросился на смилостивившуюся одалиску.

«Ох, не к добру это», — подумал я, глядя на них.

«Ох, не к добру», — подумал я еще раз, заметив, как другая одалиска пропустила тонкий жгут между Патрончиком и употребляемой им женщиной, сделала петлю и затянула ее у основания мужского достоинства майора.

— Эй, девочка, — окликнул я Свету, — даже если этот туман для тебя не опасен, ты же не собираешься остаться здесь одна с пьяным духом Искандурова и его косматыми мужланами!

— Ты прав, конечно, — тяжело вздохнула она. — Я пойду с тобой.

— Пойдем-пойдем! Вот только Патрончика надо как-то оторвать от этой лярвы.

Я приблизился к нему и потянул его за плечо.

— Майор, нам пора возвращаться!

В ответ он свирепо зарычал и вдавил свои пальцы в зад женщины с такой силой, что из-под них проступила кровь.

— Эй! Эй! — вдруг услышали мы. — Скорей сюда!

Это кричал Воронков. Случилось, видимо, что-то такое, что заставило его забыть о баталии с Искандуровым.

— Наверно, туман добрался до его змеев, — высказал я свою догадку, и мы со Светой поспешили к нему навстречу.

Но то, что произошло, было намного страшнее, нежели гибель всех Гошиных гадов вместе взятых. Оказалось, что марево захватило наши колодцы.

— Я чувствую, что без помощи Дьявола нам не обойтись. Скорей бы он возвращался от этого Харона! — произнес я, а затем матерно выругался в отчаянии.

— Стойте! — воскликнула девушка, хотя никто никуда бежать не собирался. — Еще не все потеряно. Смотрите, вон они.

Приглядевшись, мы различили сквозь клубящуюся толщу четыре столпа света — один розовый и три синих.

— Ха-ха! Все тут будем! — потешался над нами пьяный дух Искандурова, на долю которого колодца не полагалось.

— Итак, остается только пройти туда и прыгнуть вниз, — провозгласил Воронков, не обратив внимания на зубоскальство своего недруга.

— Кто будет первым? — с дрожью в голосе спросила Света.

— Давайте бросим жребий, — неуверенно предложил Гоша.

— Не надо, — неожиданно для самого себя услышал я свой собственный голос. — Я опущу туда свою правую руку, посмотрим, что из этого получится.

— Сцеволка ты наш, — с глумливым умилением откликнулся пьяный дух Искандурова.

Я глубоко вдохнул, шумно выдохнул и подошел вплотную к клубящемуся туману. Я остановился у самой кромки, поднял правую руку, но кто-то потянул меня за плечо. Обернувшись, я увидел Свету. Она смотрела на меня и то открывала, то закрывала рот, не решаясь что-то сказать.

— Непонятно, почему тебе так хочется, чтобы я сунул туда свой член?! Можно подумать, что он тебе так докучал! Кроме того, стоило ли мне возвращаться сюда, чтобы теперь пожертвовать им?! — ответил я разом на все ее возможные заявления.

— Да нет, ты не понял, — произнесла она и потупила глаза. — Я просто хочу сказать, что ты самый лучший мужчина, которого я только видела. Хоть ты и переломал мне все ребра.

— Девочка ты моя, — расчувствовавшись, я обнял ее и прижал к себе.

— Правда, ты самый лучший, — повторила девушка.

— Ладно-ладно, — ответил я. — Ты сейчас говоришь так, как будто мы расстаемся и насовсем. Ты не думай. Даже если я потеряю руку, целиком я туда не кинусь. Ну — все.

Я отстранил от себя девушку, повернулся лицом к туману и поднял правую руку.

— Саша! — окликнула меня Света.

— Ну что еще?

— Ты, что, левша?

— Нет.

— Тогда лучше уж левой рукой. И так, знаешь, мизинчиком, самым кончиком, как будто горячий чай пробуешь.

— А ты всегда чай мизинчиком пробуешь? — спросил я, поднимая левую руку.

В небе разразился оглушительный гром, засверкали молнии и на землю сошел Сатана.

— Что же вы делаете?! Держите же форму! — закричал он.

— Какую еще форму? — вырвалось хором у нас со Светланой.

— Это же хаос! Вы должны придать ему какую-то форму… — успел произнести Люцифер.

Мимо него с криком: «Я больше не могу! Оставьте меня, бесовское отродье!» — промчался Патрончик, а преследовавшие его разъяренные женщины повалили нашего друга, простите, Врага на землю и прошлись по нему табуном. Облегченно вздохнув — как-никак благодаря вмешательству Дьявола можно было, по меньшей мере, отложить на время свершение сцеволического подвига, я отошел от границы, отделявшей Зло от Хаоса, и направился к Черту, на ходу наблюдая, как зеленоволосая одалиска дернула жгут, майор, взвыв от боли, упал, а весь его гарем навалился сверху. Женщины в два счета распластали грешника, и какая-то счастливица оседлала его конек.

— Помогите! — вопил Патрончик. — Мужики, на помощь!

— Ну-с, я могу продолжать?! — осведомился изрядно помятый Сатана, и мы стыдливо отвели взоры от похабного зрелища.

— Вы должны придать ему форму, иначе вы все погибнете! — продолжал наш Враг.

— Опять мы чего-то должны! Да пошел ты в задницу! — выругался я.

А полтергейст Воронков спросил:

— Но как это сделать?

— Мысленно! Мысленно, разрази меня Жорик! — выкрикнул Люцифер.

— Да пошел ты в задницу! — повторил я.

Но он расправил крылья, поднялся в воздух и скрылся за тучами.

А я задумался над тем, как должен выглядеть хаос, но ничего путного в голову мне не приходило. Между тем клубящееся марево окружило нас со всех сторон. Оно пожирало все на своем пути; деревья и кустарник, пух и перья, степная трава и болотная жижа, — все растворялось в мутной кисее. Мои зверушки и Светкины старушки, Гошины гады и Искандуровы космачи в нестерпимых муках погибали в тумане. И единственным, кого это зрелище не то что не приводило в ужас, а напротив — утешало, был Патрончик, поскольку ряды страждущих одалисок заметно поредели и продолжали убывать. Света, полтергейст Воронков и пьяный дух Искандурова смотрели на меня с надеждой, готовой смениться отчаянием.

— Сделай же что-нибудь! — взмолилась девушка.

— Ну почему опять я?! Почему полтердур Воронков три года прохлаждался в болоте и за это время только и научился, что пьяных кобелей от своей бабы фаготом отгонять?! А этот пьяный Искандурик!..

— Да такого здесь раньше не было! — выкрикнул Игорь Анатольевич.

— Ну конечно! — огрызнулся я. — Именно с моим пришествием в царстве Сатаны воцарился бардак, и ад пришел в упадок!

— Да перестаньте вы препираться! Сделайте что-нибудь! Саша, ты же мужик! — опять взмолилась девушка.

Я хотел было развести руками в ответ, но вдруг меня осенило. Я подумал, что, поскольку хаос никакой формы не имеет, то ему какую ни придай, любая сойдет. Очевидно, Света по выражению моего лица поняла, что я почти разгадал этот ребус.

— Ну же! Ну! Ну, миленький мой, давай!

Но меня словно заклинило. Знаете, как бывает с игрой в слова? Тебе говорят: «Назови любой город», и ты, вместо того чтобы сказать «Париж» или «Баковка», начинаешь судорожно повторять: «Какой бы город назвать, какой бы город назвать?!» На ум только и лезли, что грязные носки в пыли под кроватью. И вдруг я вспомнил строчки какого-то поэта, которые вычитал в письме, отобранном мною у рядового Воробушкина во время политзанятий.

И я живо представил себе степь, поросшую пастернаком и сельдереем, и скелеты динозавров, пасущиеся в ней. В то же мгновение картина, нарисованная моим воображением, материализовалась или одухотворилась, — в общем, черт его знает, как оно происходит на том свете, — главное, что пал туман и погода прояснилась. Мы оказались посреди степи, по которой среди разбросанных грязных носков бродили, пощипывая травку, экспонаты палеонтологического музея. Сверху на землю падали редкие, но огромные, белые с желтоватым оттенком и красными вкраплениями, капли. Из-за жуткого смрада хотелось выдохнуть и никогда больше не вдыхать. Но несмотря ни на что, навстречу нам во главе со Светкиной маркитанткой и моим ослом спешили наши знакомые, спасенные чудесным образом. Всех их колотила нервная дрожь от пережитого ужаса.

— Нет, только не это!!! — заорал Патрончик, на которого набросилась вырвавшаяся из рассеявшегося тумана свора одалисок, посчитавших майора лучшим средством для снятия стресса.

— Это что? — спросила Света, с удивлением озираясь по сторонам.

— Плод моего воображения, — прокомментировал я окружающую обстановку.

— Да ты ж больной! — вырвалось у Воронкова.

— Может, предложишь что-нибудь получше? — съязвил я.

— Нет-нет, — замахал он руками.

— А зачем ты придумал такую вонь? — поморщилась девушка.

— Наверно, это пахнет носками, — пожал я плечами.

— А где же небо?! — вдруг спросил пьяный дух Искандурова.

Мы задрали головы и вместо небосклона увидели склизкие своды с наростами жира.

— Да мы ж в тоннели, — пробормотал полтергейст Воронков.

И действительно, склизкие жирные своды, соприкасаясь со степью не со всех, а лишь с двух противоположных сторон, вместо линии горизонта образовывали две параллельные линии, которые впереди и позади устремлялись в бесконечность, и там и там сливаясь в точки.

— Все ж это лучше, чем тот туман непролазный, — высказался я, наблюдая за скелетами динозавров, пасшихся невдалеке. Это было смехотворное зрелище, поскольку листочки и травинки, которые они пощипывали, тут же высыпались на землю между их челюстными костями.

— А где же наши колодцы?! — вдруг громко спросил полтергейст Воронков.

— Да, правда, где они?! — откликнулась Света.

— Не знаю, — проговорил я, оглядываясь вокруг.

— Ну, сосед, ты и учудил! — с досадой произнес Гоша.

— А это еще что там маячит? — дурашливо спросил пьяный дух Искандурова.

Мы обернулись и увидели какую-то черную точку, двигавшуюся в нашу сторону из конца тоннеля.

— Фу, какая мерзость! — вдруг послышался голос Патрончика, продолжавшего вести активную половую жизнь.

Оказалось, что на него попала одна из жирных капель с кровянистыми вкраплениями, и теперь он пытался счистить с себя эту гадость, и это занятие на некоторое время отвлекло его от тяжких переживаний, связанных с необходимостью беспрерывного исполнения супружеского долга с гаремом неистовых одалисок. Впрочем, его столь неприглядный вид совсем не смутил женщин, осаждавших майора.

— Да это же наш заклятый Враг! — воскликнула Света.

Точка, появившаяся в конце тоннеля, по мере приближения превратилась во всадника. Навстречу нам скакал Люцифер в рыцарских доспехах с копьем наперевес, верхом на крылатом коне со сложенными крыльями, и внешне сильно напоминающем свинью. Неожиданно с другой стороны загремели старые кости динозавров, и ископаемые, выстроившись в боевую линию, атаковали Дьявола. Он сумел перебить копьем позвоночники двум первым нападавшим, но следующий скелет динозавра ловко перекусил древко копья. На мгновение наш Враг остался безоружным, а затем в его руках засверкал меч, и он вновь начал дробить голые черепа.

— Черт тебя побери! — выругался он в мой адрес, одновременно разрубив пополам скелет цератозавра.

— Так ведь уже побрал, — ответил я. — А в чем, собственно, дело?!

— В чем?! — возмущенно выкрикнул он, уворачиваясь от клацающих челюстей стегозавра. — Ты что, ничего лучшего придумать не мог?! Я, понимаешь, думал, что спущусь с небес на крылатом коне и сокрушу этих тварей, как Георгий Победоносец, а вместо этого мне пришлось с головой погружаться туда, куда был послан намедни!

— Тоже мне, Георгий нашелся! — ухмыльнулся я.

А Света добавила:

— Видно, желание стать таким же, как тот, от кого некогда получил по морде, свойственно не только человеку, но и дьяволу.

— Ничто человеческое мне не чуждо! — выкрикнул Сатана, разделавшись наконец-то со стегозавром.

— А где, собственно, мы находимся? — спросил полтергейст Воронков.

— В недрах у Лидочки Воробушкиной, — ответил Люцифер. — Уж не знаю, чем она ему не угодила, — он кивнул в мою сторону.

— Да, в общем, ничем, — пожал я плечами, — мы и знакомы-то не были.

Он поддал шпорами, и свиноконь, расправив крылья, взлетел в воздух. Люцифер приготовился отразить нападение птеранодона. Он взмахнул мечом, но костлявая тварь увернулась. Свиноконь описал полукруг над нашими головами, и тут на его левое крыло упала кровянистая капля жира. Крыло обмякло, и свиноконь рухнул вниз, подмяв под себя всадника.

— На помощь! — заорал Сатана, отмахиваясь мечом от нападавшего сверху птеранодона.

— Ага! — злорадно воскликнул я. — А зачем же ты просил придать форму хаосу?!

— Чтоб легче было его одолеть! — выкрикнул он, пытаясь увернуться от прочих тварей, спешивших на подмогу к своему летающему собрату.

— Конечно, всегда легче дать сопернику по морде, когда товарищ держит его за руки, — съехидничал я, — а ты так попробуй…

— Слушай ты, великий стратег, — услышал я голос Светы, — хватит издеваться! Ему надо помочь, пока эти костлявые твари за нас не взялись.

Девушка схватила обломок чьего-то ребра и огрела им по голове птеранодона, не ожидавшего нападения с другой стороны. Нам с Воронковым не оставалось ничего, как присоединиться к храброй Светлане и поспешить на помощь к поверженному Врагу. Впрочем, через несколько секунд он и сам встал на ноги, воспользовавшись тем, что безмозглые скелеты пережевали свиноконя.

Однако грандиозной битвы не вышло, потому что противник отступил без боя. На всякий случай мы вооружились чем смогли и выстроились полукругом, приготовившись отразить возможный новый натиск. Но скелеты доисторических животных толпились неподалеку стадом, признаков агрессивности в котором мы не усматривали. Адреналин кипел в наших жилах. Еще немного, и мы бы первыми бросились в атаку. Но неожиданно самый крупный из них скелет диплодока зашевелил челюстями, и мы услышали человеческую речь.

— На этот раз твоя взяла, — молвил он, обращаясь к Люциферу.

— Если помнишь, моя брала и в прошлые разы. И в следующий раз тоже моя возьмет, — ответил Сатана.

— Рано или поздно мы тебя вытесним, — произнес скелет, — и ты будешь вынужден уступить нам и вернуться к Нему.

— Он не примет меня, — ответил Люцифер.

— Примет, никуда Он не денется. И вообще ты слишком самонадеян, если веришь в свою самостоятельность. На самом деле Он просто использует тебя, ты нужен Ему таким — в качестве барьера.

— Это все чушь! — запальчиво выкрикнул Люцифер.

— Нет, не чушь, и ты прекрасно об этом знаешь. Просто Он не хочет, чтобы я подошел к Нему слишком близко. И все твое зло — это детские шалости, отдай мне эти души, пусть они узнают, что такое настоящее Зло.

При последних словах ужас овладел нами, и мы попятились, пытаясь укрыться за спиною нашего Врага.

— Ваше искупление грехов не более, чем самобичевание, — продолжал разглагольствовать скелет динозавра. — А разве можно самого себя наказать слишком строго?!

— Можно-можно! — заверил его Люцифер. — Хватит болтовни! Убирайся отсюда!

Он взмахнул руками и метнул молнии в стадо. Прогремел гром и на наших глазах недра Лидочки Воробушкиной растаяли, и мы вновь оказались в старом добром аду возле светящихся колодцев.

— Ничего не понимаю! — воскликнула Света. — Хаос, ад, — какие-то проблемы мировые! И ведь все это не более чем плод нашего воображения!

— В некотором смысле это так, — согласился Люцифер.

— Выходит, что твое жизненное пространство создано нами, — заключил я. — И если бы не мы, тебе просто негде было бы царствовать.

— Если бы не ваши проступки, — уточнил Сатана и с патетикой добавил: — Как видите, я принимаю на себя ваши грехи!

— Тоже мне страдалец нашелся! — усмехнулся я.

— Ладно, вы тут философствуйте, а мне пора, — раздался голос полтергейста Воронкова.

С этими словами он кинулся в колодец к своему телу.

— А я?! Как же я?! — завопил пьяный дух Искандурова. — Можно, я стану майором милиции…

— Нельзя! — строго ответил я, наблюдая, как погас столп света и исчез колодец, ведший к телу Воронкова, и в разные стороны расползлись его болотные змеи. — Ты останешься здесь. Дожидайся полтергейста Гошу, пока он умрет естественной смертью.

— А что толку? — приуныл пьяный дух Искандурова. — К тому же вдруг он попадет в рай…

— Боюсь, что не попадет, — тяжело вздохнул Люцифер. — Вот из-за чего я страдаю и чего не понимаю. Я только и занимаюсь тем, что показываю грешникам то зло, которое они сотворили, но пользы от этого — ни на грош. Чуть ли не каждый раз, как я отпускаю грешную душу, она, прожив новую земную жизнь, возвращается в ад.

— Ах ты, радетель наш, — съязвил я. — На грехи наши указать решил! А то мы сами про них не ведаем.

— Да я всегда… — хотел что-то сказать Люцифер, но Света перебила его.

— Иными словами, — произнесла она, — когда ты застал Адама и Еву, совокуплявшихся под кустами райского сада, то вместо того, чтобы, как и подобает воспитанному ангелу, деликатно отойти, оставаясь незамеченным, и где-нибудь в сторонке, соорудив крест, распяться на нем, приняв на себя всю мировую боль и муку, порожденную первородным грехом, ты включил огромный прожектор и направил целый столп света на пару влюбленных, чтобы вся аудитория увидела, как нехорошо то, чем они занимались.

— Ну… — замялся Люцифер.

— Ладно, хватит заниматься самокопанием. Нам пора возвращаться. Я боюсь, что мы погорячились, отпустив Воронкова первым. Как бы он со своей Леночкой не отключил анимаутер.

— Ты думаешь, им нужны в квартире три трупа?! — резонно заметила Света.

— Думаю, вряд ли, — согласился я. — К тому же там еще Рыжий с докторшей, свидетели как-никак. Ладно, для начала надо отправить назад Патрончика, а то эти девки его не выпустят, а сам он, похоже, справится с ними не скоро.

Я поймал за загривок чешуйчатого ослика и направил его прямо на одалиску, восседавшую верхом на издыхающем от сексуальной невоздержанности Патрончике. От удара копытом женщина отлетела в сторону. К нашему удивлению, несмотря на победу, одержанную Сатаной над хаосом, майор так и остался в жиру, капнувшем на него в недрах Лидочки Воробушкиной. И теперь Патрончик, облепленный со всех сторон куриными пухом и перьями, был похож на пугало.

— И как им не тошно-то трахаться с ним? — удивилась Света.

Сопровождаемые шипящими от негодования одалисками, мы довели Патрончика до его колодца и сбросили вниз.

— А-а-а! — завопил он от ужаса.

Преодолевая свой страх, мы заглянули вниз и увидели, как на Патрончике вспыхнули и загорелись перья и пух. Вскоре его колодец исчез, столп света погас, и разочарованные одалиски разбрелись в разные стороны.

— Ну что ж, — молвил я. — Пора и нам честь знать.

Мы сердечно попрощались — я со своими зверушками, а Света со своими старушками, пожелали счастливо оставаться пьяному духу Искандурова в компании с косматыми исполинами, напоследок я пожал руку Люциферу, а Света даже поцеловала его в щеку.

— Не поминай лихом! — сказал я ему на прощание.

— Не поминайте всуе! — ответил Черт, и мы со Светой прыгнули в колодцы.

Когда я пришел в себя, то первым, кого увидел, был прапорщик Попыхайло. В комнате сильно пахло паленой дичью. На кровати плакала от боли Света. Рядом со мной на полу дрожал Патрончик.

— Что это было?! Что это было?! — приговаривал он.

Через открытую дверь я заметил Воронкова, угрожавшего фаготом Елене Владимировне и требовавшего немедленного развода.

Светлана и Рыжий с облегчением следили за происходившем.

— Товарищ прапорщик, а вы-то здесь какими судьбами?! — обратился я к своему бывшему наставнику.

— Да вот! Любопытно, как эксперимент прошел! — ответил он.

— Так это что же — эксперимент был?! — возмутился я.

— Так точно, товарищ майор, — ответил прапорщик.

— Да какой я вам «товарищ майор»?! Для вас я всегда курсант. Но меня никто не предупредил о том, что я буду участвовать в эксперименте! — продолжал возмущаться я.

— Ну, ты же знаешь, что солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения армейской жизни.

— Но я же уволился!

— А дембель, как известно, — главная армейская тягота.