— Товарищи! — говорит Сурок тонким, осекающимся голосом. — Час смерти настал!
Барон с усилием открывает глаза. Сурок присел на корточки и смотрит на юношу, пугливо улыбаясь собственным невероятным словам.
— А-а… — говорит Барон. — Да-а…
— Настал, — строго повторяет Сурок и, проглотив что-то, добавляет вполголоса: — Пушка.
— Ага! — сразу страшно возбуждаясь и цепенея, неистовым, не то веселым, не то молящим голосом подхватывает Барон. — Ага! Вот…
Неприятный, клокочущий крик заглушает его голос. Сурок удивленно оборачивается нервным, коротким движением корпуса. Впрочем, это Мистер запел «Марсельезу». Вероятно, он никогда не пел, потому что сейчас страшно фальшивит. Он увидел пушку и запел. А по временам, останавливаясь, кричит:
— О, храбрецы! Эй, вы! Моя грудь — вот! Грудь моя!..
Белая волосатая грудь. Барон морщится. Зачем кричать? Так тяжело, гадко.
— Перестаньте, прошу вас! Пожалуйста!..
Глубокая, светлая тишина. Шатаясь, подходит Мистер. Он потрясен, изумлен. Значит, все кончено?
— Все кончено, — говорит Сурок. — Зачем вы плачете?
— Как? — поражается Барон. — Я плачу? Чудак!..