Третий контур

Борис подождал окончания фразы и, не дождавшись, заговорил сам.

— Я тоже считаю этот эксперимент трагической ошибкой. Но сейчас вокруг него стали твориться странные вещи. И нам нужно понять, что же на самом деле произошло восемь лет назад.

КуДзу внимательно посмотрел на него.

— Ты думаешь, что нынешние проблемы как-то связаны с историей проекта?

— Я не знаю, — честно ответил Борис. — Но перед тем, как делать выводы, мы хотим собрать как можно больше информации об этом деле.

— А что конкретно тебя интересует? — спросил КуДзу. — Адреса, явки, пароли?

— Почти. Имена и должности тех, кто принимал решение о проведении эксперимента. И о самой процедуре хотелось бы узнать поподробнее.

КуДзу в задумчивости потер лоб.

— Как ты понимаешь, все файлы я стер. И помню далеко не все. А о принятом решении и вовсе узнал только сейчас. Поэтому могу лишь высказать свои предположения.

Он вопросительно посмотрел на Бориса. Тот энергично закивал, и КуДзу продолжил:

— Этот вопрос обсуждался специальной комиссией из девяти человек. Трое были активно против, четверо за. Еще двое колебались и настаивали на предварительной проработке проблемы. Я думаю, после сообщения об утечке работу форсировали и решение приняли большинством голосов. Просто проголосовали. И вряд ли позиция членов комиссии изменилась. Всех я, конечно, сейчас не вспомню; но тебя же интересуют только выступавшие за?

Борис снова кивнул.

— Да!

— Знаешь, я не стал бы ничего тебе говорить, — сказал КуДзу, — если бы не это совпадение. Дело в том, что одним из поддержавших проект был Павлицкий.

— Правда?! — Борис с трудом удержался, чтоб не вскочить с места.

— Нет! — отрезал КуДзу. — Я же тебя предупредил, что это всего лишь мои предположения. Но с абсолютной уверенностью я ничего сказать не могу.

— Хорошо, хорошо, — торопливо согласился Борис, — а кто остальные?

— Сергей Ковальчук и Геннадий Соколов от Комитета, и Галина Саранцева из Минобра. Запомнишь? Эта информация должна храниться здесь и нигде больше.

КуДзу постучал пальцем по виску, показывая, где именно должна лежать информация. Борис невольно усмехнулся.

— Разумеется. Мать меня предупредила.

— Ну и отлично. Жаль, что ничего не могу добавить. Надеюсь, эти сведения вам помогут. Удачи!

КуДзу встал, чтобы уйти, но Борис удержал его.

— И последний вопрос. Все говорят, что наш хакер — настоящий гений. Как ты считаешь — его не переоценивают? Вот ты, например, смог бы хакнуть «умную руку»?

— Думаю, смог бы, — ответил КуДзу. — Но ты неправильно ставишь вопрос. Я уже знаю, что в софте изолированного комплекса была уязвимость, и даже примерно догадываюсь какая. С такой форой шансы на успех достаточно высоки. Но не имея этой информации, я не стал бы даже пытаться. И никто не стал бы. Чтобы взяться за такое, нужна мотивация. Очень сильная мотивация.

28

В «Сосновый бор» Борис с Олей вернулись в понедельник. Накануне Борис связался с Митей и сообщил, что есть новости; подробности завтра при личной встрече. После утечки переговоров с «Биотрониксом» другим способам связи он больше не доверял. Митя выслушал его с интересом, но новость о Павлицком его, похоже, не слишком удивила. Как будто он заранее знал, что все окажется именно так. Фамилии остальных членов комиссии ничего ему не говорили.

— Ты уже узнал что-то про них? — спросил он.

— Нет, — ответил Борис, — ты же понимаешь, в сети нельзя светить такими поисковыми запросами. А в городе анонимайзер не организуешь, там все жестко схвачено.

— А здесь? — спросил Митя.

— Здесь мы выходим в сеть не напрямую. Гарантировать ничего не могу, но несколько идей у меня есть.

Митя кивнул.

— Хорошо, работай над этим.

— А что у тебя нового? — спросила Оля.

— Здесь пока все согласно прогнозам, — ответил Митя, — то есть ничего неожиданного.

Он рассказал, что успел опросить еще шестерых мальчиков, в том числе всех свидетелей инцидента. И еще раз убедился, что близнецы действительно не умеют врать, когда речь заходит об их личной ответственности. Если правильно ставить вопросы, из них можно вытянуть много интересного — на что предыдущая комиссия просто не обратила внимания. Например, пятеро из шести детей признались, что подтрунивали над Киборгом. Не то чтобы очень зло; но если искать в группе мальчика для битья, то это несомненно будет он.

— Ты ничего не путаешь? — возмутилась Оля. — Мальчика для битья? Скажи еще — козла отпущения!

Митя поморщился.

— Я же сказал — «если». Тут, конечно, мягкий вариант; ни о каких издевательствах речи не идет. Скорее это игра по общему согласию. Хотя иногда она может быть обидной.

— Например? — спросила Оля.

— Например, от его имени написали открытку одной девочке. С предложением сердца и механической руки. И с соответствующей картинкой. Как раз перед инцидентом.

— Девочка — тоже аутсайдер? — уточнила Оля.

— Разумеется, — ответил Митя. — Катя Никитина. Мышка.

— И ты ее еще не опрашивал?

Митя скорчил обиженную гримасу.

— За кого ты меня принимаешь? Конечно же нет. По плану Мышка у нас пойдет последней. Если только не выплывет что-то совсем неожиданное.

— А почему бы нам не поговорить с ней прямо сейчас? — спросил Борис. — Или ты все еще надеешься узнать что-то новое у середнячков? По-моему, дохлый номер — у них и на первом опросе показания были как под копирку.

— Как близнецы! — Митя улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. — Ты прав, скорее всего, ничего нового мы не узнаем. Но мы все равно будем действовать по протоколу. Чтобы гарантированно не упустить ничего существенного.

— Зануда! — насмешливо протянул Борис. — Протокольная крыса, бумажная душонка!

— Почему же бумажная? — удивился Митя. — Где ты тут видел бумагу? Тогда уж — цифровая.

29

Наутро они вновь сидели у своих мониторов, готовясь к очередному опросу. Внезапно Борис удивленно присвистнул, и друзья повернулись к нему.

— Что? — спросил Митя.

— Ковальчук! — ответил Борис. — Скончался четыре месяца назад.

— Обстоятельства! — нетерпеливо потребовал Митя.

— Нет сведений.

— Как нет?

— Информация закрыта законом о защите приватности умерших.

Митя удивленно посмотрел на него.

— А это еще что?

— Это старый закон, — пояснил Борис, — просто он очень редко применяется. Информация о причине смерти закрывается, если смерть наступила при компрометирующих обстоятельствах. При передозе веществами, например, или при использовании секс-игрушки в нештатном режиме. Там много пунктов, гадать нет смысла.

— То есть мы ничего не сможем узнать? — спросил Митя.

— Видимо, да, — ответил Борис. — Зацепиться здесь не за что. Но только на совпадение это как-то совсем не похоже.

Оля нервно забарабанила пальцами по столу. Ее лицо побледнело и заострилось, глаза расширились и казались огромными.

— О чем вы тут говорите? Вы что, не понимаете — если это не совпадение, нам надо сматываться отсюда, и как можно скорее!

Митя отрицательно покачал головой.

— Давайте все же исходить из того, что это совпадение. Потому что иначе нам придется принять версию о всемогущем противнике, держащем под контролем и всю сеть, и все умные вещи. Но даже в этом случае интернат — самое безопасное для нас место.

— Почему? — не поняла Оля.

— Он прав, — подтвердил Борис, — если этот гипотетический противник действительно настолько продвинут, он сможет с одинаковой легкостью достать нас в любом месте. Но только не здесь — потому что именно здесь это будет выглядеть очень подозрительно. Будет за что зацепиться.

Митя кивнул.

— Значит, остаемся и работаем дальше. А что с остальными?

Борис пожал плечами.

— Пока ничего интересного. Соколов растет по службе и в сети особо не светится. А Саранцева вышла на пенсию и стала звездой кулинарных форумов. Каждую неделю выкладывает новые рецепты своих пирогов. С клипами в 5D, можно даже потрогать и понюхать. Аппетитно выглядят, жаль, в 5D вкус не передается…

— Неважно, — перебил Митя. — Что она использует? Умный кухонный комбайн?

— Да, у нее последняя модель, подключенная к кулинарной базе. Ты думаешь?..

— Я не знаю, — ответил Митя. — Для нас, конечно, это будет выглядеть слишком подозрительно. Но ведь сегодня никто даже не подозревает, что между этими людьми была какая-то связь — все файлы стерты. Ни один проверяющий не найдет между ними ничего общего. Так что — все может быть. Отслеживай обоих, пока ситуация не прояснится.

— А мы разве не должны их предупредить? — спросила Оля. — Если им действительно угрожает опасность, они имеют право об этом знать.

— Мы не можем их предупредить, — терпеливо объяснил Митя, — потому что никаких сведений об их связи просто не существует. По крайней мере, на искусственных носителях. Единственное, что мы можем…

Он повернулся к Борису.

— Узнай, с какого просмотра они начинают день, и устрой так, чтобы на этих страницах были сообщения о смертях Павлицкого и Ковальчука. Как можно ближе и по возможности с подробностями. Естественно, не оставляя следов. Сможешь?

— Попробую, — неуверенно ответил Борис.

Оля подошла сзади и положила руки ему на плечи.

— Боб, ты ведь сможешь? Скажи, что сможешь!

Он наклонил голову, прижимаясь щекой к ее руке.

— Конечно! Без проблем!

— Боб, я тебя люблю! — объявила Оля и поцеловала его в висок.

30

В пятницу в штаб-квартиру пригласили Шпалу — Витю Корнеева. Олю все еще коробили ники, которые Митя с легкостью раздавал близнецам; они казались ей оскорбительными. Но не признать поразительную точность этих кратких характеристик она не могла. Казалось, любой случайный наблюдатель, имея перед глазами группу детей и список ников, сможет без труда определить, кто есть кто. Но как раз это и было бы самым обидным — если бы Митин список стал доступен близнецам.

Шпала подтвердил то, что они и так знали — близнецы не способны лгать. Да, он иногда подтрунивал над Маратом. Нет, никакой злости, они же друзья. Нет, назвать это травлей никак нельзя, это же просто шутки. Нет, Марат никогда не обижался, он уверен. Нет, он не взламывал «умную руку».

Все это друзья слышали уже не раз. Как ни старался Митя изменить вопросы, результат всегда оставался одним и тем же. Но к этому они были готовы; да они и не надеялись узнать что-то новое. Требовалось лишь исключить возможность ошибки.

Отпустив Шпалу, Митя повернулся к Борису.

— А что с твоими подопечными? До них дошло?

Борис кивнул.

— Более чем. Саранцева в тот же день отключила свой кухонный комбайн от сети. А Соколов купил горящие путевки в санаторий.

— Решил убежать? — усмехнулся Митя.

— Кто ж его отпустит, у него же работа. Эвакуировал семью.

— И ничего не отключил?

Борис удивленно посмотрел на Митю.

— А я разве не говорил? Он же двинутый на всяких технических прибамбасах. У него «умный дом» с полным фаршем; это сложнейший комплекс со множеством явных и неявных внутренних связей. Если отключать — то все сразу. Или вызывать специалиста. Но специалисту придется объяснять причину, а это, подозреваю, будет не так просто.

— Сам не справится? — спросил Митя.

Борис покачал головой.

— Исключено. Не тот уровень. Он фанат-любитель, и не более.

— Подождите! — вмешалась Оля. — Вы что, не понимаете? Ведь это значит, что в простом совпадении они увидели самую реальную угрозу! Не сговариваясь! Так может, это было не случайное совпадение? Может, мы просто чего-то не знаем?

— Может быть, — нехотя согласился Митя. — Боб, давай-ка ты еще раз расскажешь нам все, что узнал от КуДзу об эксперименте с близнецами. Со всеми подробностями.

Борис потер лоб, пытаясь припомнить все подробности. Глупый жест, но иногда это ему помогало.

— Да я практически все уже рассказал… Может быть, просто не в той последовательности. Ну что ж, давайте повторим пройденное. Эта история началась давно, сразу после перезагрузки. В то время проводилось много исследований по предсказанию поведения человека…

— По чтению мыслей! — перебила Оля, выразительно посмотрев на Митю.

— И в этой области ученые добились огромных успехов, — продолжал Борис, пропустив Олино замечание мимо ушей. — Смоделированные реакции совпадали с реальными вплоть до незначительных деталей. Было лишь две проблемы. Первая — если человек, разбирающийся в технологиях слежения, хотел ускользнуть от ока системы, он мог это сделать. Заслониться специально созданной ложной личностью, а самим собой быть лишь в серых зонах, свободных от наблюдения. КуДзу называл это «шифроваться»; и он, и все его друзья были опытными шифровальщиками. Сложилось странное положение. Система очень точно могла предсказать вероятное поведение в любой гипотетической ситуации — но только для тех, чье поведение предсказывать неинтересно. А все специалисты, чьи реакции действительно могли бы на что-то повлиять, ускользали от анализа. То есть просчитывать их поведение было можно, но достоверность результатов оставляла желать лучшего.

— Что-то я об этом читала, — вспомнила Оля. — Проект «тульпа»?

— Тульпа, — подтвердил Борис, — она самая. И вторая проблема — для таких расчетов требовались значительные вычислительные мощности; это была программа для индивидуальной работы. А задачи перед ней ставились глобальные — просчитать всех, и одновременно. Вот тогда и заговорили о проекте «близнецы», который должен был снять эти противоречия. Кто-то предположил, что если подобрать детей, максимально сходных по психотипу, и воспитывать их одинаково, то просчитывать их реакции можно будет уже не индивидуально, но на уровне психотипа. Само собой, это воспитание представлялось весьма специфическим. Оно должно было не просто поощрять ребенка за «правильные» реакции, а за «неправильные» наказывать — но всегда стараться ставить его в такие условия, когда любая нестандартная реакция будет невозможной. Блокировать любые действия, кроме аутентичных. Разумеется, такие требования абсурдны, и большинство ученых прекрасно это понимали. Но звучало все довольно убедительно, а запрос был очень актуальным. Поэтому тему не закрывали, комиссия периодически собиралась и заседала в вялотекущем режиме, пока протоколы заседаний случайно не попали к КуДзу. Он передал их моей матери, после чего все файлы проекта были стерты. Что случилось потом, мы не знаем. Можем только догадываться.

Какое-то время все сидели молча. Наконец Митя сказал:

— Спасибо, Боб. К сожалению, ясней не стало.

Борис пожал плечами.

— Я же говорил, что все рассказал еще в понедельник.

— Говорил, — согласился Митя. — Даже не представляю, за что тут можно ухватиться. Давай попробуем вот что — покопайся в истории нашего протеза. С самого начала. Можешь узнать — что у Марата было с рукой?

— Тут и копать не надо, — ответил Борис. — После смерти Павлицкого об этом трубили по всем сетям. Руку Марату можно было спасти, но с неполной функциональностью. А протез мог восполнить все недостатки; в то время это казалось оптимальным выходом. Но сейчас в инете многие считают, что если бы руку тогда оставили, сегодня ее смогли бы восстановить в полном объеме. Стала бы как новенькая. Эту ошибку, кстати, и считают главной причиной самоубийства Павлицкого — те, кто верит в версию самоубийства. А это почти все.

— Боб! — Оля выпрямилась, в ее голосе слышалась обида. — Почему мы узнаём об этом только сейчас? Мы команда — или где?

31

Спустя несколько дней все близнецы были опрошены. Все, кроме Мышки. И все как один ответили, что не взламывали «умную руку». Выходило, что если взлом действительно совершили в «Сосновом бору», то кроме Мышки никто не мог этого сделать. Но все же трудно было поверить, что мегахакер мог быть аутсайдером, не укладывалось это в голове. Где мега, а где омега.

— А мы уверены, что близнецы не способны врать? — спросила Оля. — Вдруг мы ошибаемся?

— Они способны, конечно, — ответил Митя, — никаких блоков им не ставили. Но если близнец соврет, ложь будет сопровождаться бурными физиологическими реакциями, которые невозможно не заметить. Вспомни, как покраснел Дон Жуан, когда я задал ему последний вопрос. Близнецы не лгут не потому, что не способны, но потому, что знают — скрыть ложь они все равно не смогут. Убедил?

— Даже не знаю, — с сомнением ответила Оля, — странные они какие-то. Иногда вроде бы совсем еще дети, а иногда…

Она замолчала, подбирая нужные слова, но Митя не стал этого дожидаться.

— Они и должны быть немного странными. Но пока что, если ты заметила, они раскрываются в точном соответствии с нашими ожиданиями. Так что у нас нет оснований сомневаться в наших прогнозах.

Борис промолчал. Он понимал, что Митя прав; возразить было нечего. Но при этом его не отпускало ощущение, что Оля тоже права — эти дети действительно очень странные. Митя повернулся к нему.

— А теперь, с учетом всего, что мы узнали, как ты думаешь — Мышка могла хакнуть протез? В принципе?

— В принципе, и кошку можно передать по беспроводке, — ответил Борис.

— А серьезно?

— Если серьезно и если в принципе, то это мог сделать любой из близнецов. Математику им читали на университетском уровне; если бы их выпускали на олимпиады, они рвали бы всех в клочья. Кодить, правда, их учили по стандартному курсу, но зато у них была возможность выбрать факультативный предмет. С дистанционным обучением и подтверждением квалификации. Угадаете, что они выбрали?

— Что, неужели все выбрали одно и то же? — удивилась Оля.

— Естественно, — ответил Митя, — они же близнецы.

— Совершенно верно, — подтвердил Борис. — И теперь все они сертифицированные кодеры. Но для нашего взлома одной квалификации недостаточно, тут нужны особые способности. А есть ли они у Мышки — большой вопрос.

Митя разочарованно вздохнул.

— Понятно, что опять ничего не понятно. Ладно, послушаем, что она скажет. И Боб, если до этого дойдет — ты сможешь задать ей пару профессиональных вопросов? Просто чтобы уточнить уровень?

— Попробую, — ответил Борис.

— Тогда я ее приглашаю, — подытожил Митя. — Завтра в три. Возражений нет?

— Отлично! — сказал Борис с напускной бодростью.

Он хотел показать, что держит все под контролем и готов к любой неожиданности. Но, если честно, он даже примерно не представлял, какой оборот может принять завтрашний опрос.

— Ну, не знаю, — с сомнением протянула Оля, рассматривая лицо Мышки на экране, — как-то не похожа она на мегахакера. Совсем не похожа. Ей бы в куклы играть. Да еще эти косички…

Косички давно перестали быть элементом повседневного быта, их заплетали, когда специально хотели подчеркнуть принадлежность к уже ускользнувшей детскости. Но у Мышки не могло быть такого желания, она сама была ребенком, которому еще предстояло сформироваться. Да и не шли ей эти жалкие косицы — только подчеркивали, что волос у девчонки совсем немного и что они тонкие и ломкие.

Борис отвел взгляд от Оли и вновь вернулся к экрану с фотографией. Лицо Мышки казалось симпатичным, с легкой детской припухлостью, вызывающей умиление. Но на нем с пугающей очевидностью уже проступали все его будущие трансформации. Через десять лет милота исчезнет, но припухлость останется. А еще через десять припухлость незаметно перейдет в одутловатость. Симпатичная девочка не станет красивой женщиной, хотя сейчас она вряд ли это понимает.

Борис почувствовал обезоруживающую жалость; он снова взглянул на Олю и на ее лице прочитал то же чувство. Перевел взгляд на Митю. Тот встал, взмахом ладони закрыл приложение и направился к выходу. В дверях он остановился и посмотрел на Олю.

— Ты все время сравниваешь ее с собой. А это неправильно. Они — совсем другие.

32

На следующий день Оля привела Мышку в штаб-квартиру. Девочка чуть замешкалась на входе, поздоровалась, прошла в комнату и села в гостевое кресло. Казалось бы — простое действие; но за эти секунды Мышка успела потеребить пуговку на блузке, споткнуться на ровном месте, покраснеть, поправить рукав, неловко опуститься в кресло и поерзать в нем, двумя руками придерживая край юбки. Неуклюжий угловатый подросток, смущенно и неуверенно проходящий через пугающий пубертат. На миг Борису показалось, что смущение избыточно и все увиденное было искусно разыгранной буффонадой. Но он тут же вспомнил утренний спор на любимую тему — могут ли близнецы врать.

— Исключено! — заявил тогда Митя. — И вы сами можете в этом убедиться. Я подключил биометрию, теперь во время опроса все измеряемые показатели близнеца будут на ваших экранах.

— А нам разве так можно? — с сомнением спросила Оля.

— Уже можно, — подтвердил Митя. — Ночью я говорил с Матвеем — нам повысили уровень миссии. До оранжевого.

— Оранжевый? — переспросила Оля. — Это значит, нас должны сменить?

— Разумеется, — согласился Митя, — сменят, и очень скоро. Так что — работаем!

И сейчас биометрия показывала, что все честно, что Мышка действительно смущена и зажата. А Оле и биометрии не требовалось — она доверяла своим чувствам. Вместо того чтобы сесть за стол, она подкатила свое кресло к гостевому, села рядом с Мышкой и взяла девочку за руку. Митя смущенно кашлянул.

— Катя, мы должны задать тебе несколько вопросов. Начнем с главного — это ты взломала «умную руку»?

— Нет, — ответила Мышка, не поднимая глаз.

Все повторялось — точно так же ответили все близнецы. И им, и первой комиссии. Биометрия подтверждала правдивость; но Мышка была последней, и Митя не собирался ее выпускать.

— Хорошо. Скажи, ты перехватывала управление «умной рукой»?

Мышка опустила голову еще ниже.

— Да.

— Зачем? — вырвалось у Оли.

— Подожди! — перебил ее Митя. — Давай сначала выясним — как. Как, Катя?

— Я переключила управление на игровую перчатку. А сигналы с трех камер вывела на большой экран.

Борис перевел взгляд на моргнувший монитор — Митя послал ему схему интерната с расположением всех близнецов во время инцидента. Точку с пометкой «Мышка» Борис нашел в спальне девочек, рядом с тремя другими красными точками. Выходит, по крайней мере три девочки точно знали, что произошло. И ни одна не проговорилась, ни одну не удалось подловить на личной ответственности.

— Понятно, — сказал Митя, — с этим вопросов нет. Но чтобы перехватить управление, надо было модифицировать программный комплекс, а для этого получить прямой доступ и права суперпользователя. То есть «умную руку» кто-то взломал. Ты не знаешь — кто?

— Знаю. Программа, — ответила Мышка, продолжая разглядывать свои коленки.

— А программу написала ты?

— Да.

Митя заметно оживился.

— И как она смогла взломать защищенную систему?

— Не знаю.

— Как не знаешь? — удивилась Оля. — Ты же сама ее написала?

— Это как раз нормально, — вмешался Борис, — самообучающаяся программа на каждом этапе сама формулирует очередное задание, принимая в расчет все промежуточные результаты. Работает постоянная обратная связь. Узнать, каким способом достигнут конечный результат, бывает довольно трудно. Да это обычно и не нужно.

Митя кивнул.

— Ясно. Но все-таки, Катя, какой бы умной ни была программа, ей нужно указать уязвимость, с которой она должна работать. Я правильно понимаю?

— Да, — Мышка неохотно подняла на него глаза. — У «умной руки» есть несколько входов, но они запаролены. Взломать их невозможно, после трех неправильных вводов в сервис-центр пойдет сообщение о компрометации. Но там есть и несколько портов, зарезервированных для будущего использования. Если знать служебный пароль, с ними можно играться, не опасаясь тревоги. А пароль я запросила от имени директора…

— Да, мы знаем, — подтвердил Митя.

Он вопросительно посмотрел на Бориса — это похоже на правду? Борис кивнул — в принципе, возможно. Ответ Митю удовлетворил. Он вновь повернулся к Кате.

— Ну а теперь давай вернемся к главному. Зачем ты ударила Никиту?

Лицо Мышки сморщилось, глаза наполнились слезами.

— Они издевались над Маратом! Все время издевались! Он смеялся вместе со всеми, делал вид, что его это не задевает. Но я же видела, как ему больно! Я просто хотела остановить эту травлю!

— Выбив Никите зубы?

— Нет! Я же не знала, что замена снимет все ограничения! Просто не подумала! В голову не пришло…

Мышка заплакала, как ребенок, громко всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Ее лицо покраснело и стало некрасивым, из ноздрей потекло. Оля вскочила, схватила девчонку за плечи, подняла и прижала к себе инстинктивным материнским движением. Мышка продолжала всхлипывать, уткнувшись в ее футболку.

— Всё! — решительно объявила Оля. — Опрос закончен. Выметайтесь отсюда!

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Борис, — продолжим позже.

— Никакого «позже»! — отрезала Оля. — Я сказала — всё! Больше вы не будете мучить ребенка!

— Ну, это не тебе решать, — пробормотал Борис, сбитый с толку этой неожиданной резкостью.

— Не спорь, Оля права, — возразил Митя, вставая. — Пойдем, мы уже все узнали.

33

Выйдя за дверь, Борис схватил Митю за локоть и резко развернул.

— Что это значит?! Почему она права? Почему ей решать, кого мы можем опрашивать, а кого нет?

— А ты не догадываешься? Думаешь, Оля здесь, чтобы тебя развлекать? Ты хоть понимаешь, что без нее мы вообще не могли бы опрашивать девочек? И если она пойдет в отказ, нам нельзя будет даже заговорить с Мышкой. А она, похоже, настроена серьезно.

У Бориса перехватило дыхание.

— Значит, тебе на самом деле нужна была Оля? А я здесь только чтобы ее развлекать — так, что ли?

— Ну-ну, не кипятись! — Митя легонько тряхнул его за плечо. — Ты наш эксперт-айтишник, что бы мы без тебя делали.

— Спасибо, утешил! — огрызнулся Борис. — А что будем делать, если Оля все же упрется?

— То же, что и прежде — копать! Эти три девочки в спальне — они ведь явно все знали. Но проскочили сквозь все наши вопросы, не вызвав никаких подозрений. Просканируй еще раз открытые базы, вдруг там найдется что-то интересное.

— Пташка, Рыжик и Булочка? — уточнил Борис.

— Они самые. И лучше с этим не затягивать, нас могут отозвать в любой момент.

— Ладно, займусь этим прямо сейчас.

Надежд найти что-то новое при повторном сканировании Борис не питал, но это был единственный шанс, на который они могли рассчитывать. Если слегка изменить задачу и расширить критерии поиска… Он вошел в инет, сформировал новый запрос и стал просматривать полученные результаты. В первую очередь его интересовали пройденные курсы по кодингу, но там было лишь то, что он уже знал — прослушали курс, выполнили тестовые задания, сдали экзамен, получили сертификаты. Борис даже заглянул в задания и экзаменационные вопросы — все было честно, на профессиональном уровне. Вся информация об этом курсе была тщательно процежена им еще с первого раза.

Борис сменил зону поиска, открыв базу центра дистанционного обучения. Первый проход не дал ничего интересного, но уже на втором он нашел то, что искал. С минуту Борис сидел неподвижно, не отрывая взгляд от монитора. Несколько раз перечитал строчки, выведенные на экран. Затем закрыл поиск и запустил очистку системы. Действие скорее ритуальное — при желании всегда можно отследить весь инет-трафик. Очистка лишь уничтожала возможность случайно наткнуться на его фрагмент, когда поисковое приложение решит, что стоит учесть результаты предыдущих поисков.

Дождавшись окончания зачистки, Борис послал Мите сообщение: «Встречаемся у фонтана. Срочно». Хотел перезагрузить сервер, но в последний момент передумал; просто вышел, плотно закрыв за собой дверь. Митя уже ждал его на скамейке у входа. Не сговариваясь, они молча пошли к озеру по знакомой тропинке. Когда здание интерната скрылось за деревьями, Митя остановился.

— Что, все так серьезно?

— Серьезней некуда, — коротко ответил Борис.

— Раскопал что-то новое?

Борис замялся.

— В общем, такое дело… Близнецы, оказывается, прослушали не только курс по кодингу, но и еще три…

— Что?! — перебил Митя. — И ты только сейчас об этом узнал?!

— На сайте вывешены списки всех прошедших обучение и сдавших экзамены. А эти курсы близнецы прослушали, но проходить тестирование не стали. Формально их обучение еще не закончено, оно считается временно прерванным. Информации об этом в открытом доступе нет, пришлось вскрывать базу…

— Ясно! — махнул рукой Митя. — Ближе к делу. Что они освоили?

— Практическую психологию… — начал Борис, но Митя опять не дал ему закончить.

— Так я и знал! Да, это многое проясняет.

— Ты думаешь, они все-таки могут врать? — спросил Борис.

— Врать? Если они усвоили курс, то могут провести не только нас, но и всю нашу биометрию! Подозреваю, что именно это они и сделали.

Борис кивнул.

— По крайней мере, это снимает все вопросы к Мышке. Невозможно поверить, что она в одиночку могла написать такой код.

— Похоже на то, — согласился Митя. — Скорее всего, это их коллективное творчество. А Мышку они специально выставляют напоказ, как самую мелкую и субтильную. Несчастный обиженный ребенок, которого сразу хочется пожалеть.

— С Олей это сработало, — напомнил Борис.

— Сработало, — подтвердил Митя. — Ладно, не тяни уже, добивай. Что там было еще?

— Распределенные вычисления и криптография.

— Приплыли! — протянул Митя. — Джентльменский набор. Раньше было — оружие, яды, взрывы; а теперь кодинг и крипто. Плюс пси контрольным в голову.

— Слушай, — неуверенно начал Борис, — но ведь есть в этом и хорошая сторона. Если рассказать Оле, что близнецы могут врать, она наверняка разрешит снова опросить Мышку…

Митя резко мотнул головой.

— Забудь! Больше никаких опросов, мы уезжаем сегодня же.

— Зачем? — не понял Борис. — Ты же сам говорил, что нас можно достать где угодно.

— Вот именно! — согласился Митя. — Если мы будем представлять опасность, то, возможно, станем следующей мишенью. Вернее, если в наших действиях можно будет заподозрить потенциальную опасность. Поэтому нам и надо свернуть все как можно скорее, пока не возникло никаких подозрений.

34

Через несколько часов за ними приехал новенький микроавтобус; видимо, в институте отнеслись к их сообщению очень серьезно. Матвей ждал друзей внутри, он не захотел даже выйти. Пожав руку своему куратору, Митя с интересом огляделся.

— Шикарный салон! По какому случаю?

— Защита категории «С», аттестован для проведения секретных переговоров, — пояснил Матвей. — С этого момента дело близнецов официально закрыто, все обсуждения только в аттестованных помещениях.

— Серьезно? — не поверил Митя. — Из-за каких-то курсов?

— Дело не только в курсах, — ответил Матвей, — есть и другие причины.

Не желая продолжать общение, он вывел на экран карту с проложенным маршрутом и начал изучать ее с преувеличенным вниманием. Никакого смысла в этом не было, просто Матвей выбрал такой способ уйти от неудобного разговора. Возможно, он надеялся, что никто не решится оторвать его от этого увлекательного занятия; но демонстративная грубость приема задела Бориса.

— Матвей, давай начистоту. Что еще от нас скрывают?

— Например? — Матвей удивленно поднял брови.

— Например, как могло получиться, что двадцать восемь детей остались неусыновленными? У нас же, насколько я знаю, потенциальных усыновителей куда больше, чем сирот.

Матвей недовольно поморщился.

— Я ведь уже говорит, что это был не самый этичный эксперимент. Да, этих детей удалили из базы усыновлений. Да, это ужасно. Но прошлого уже не исправить, давайте исходить из того, что есть…

— Матвей! — перебил его Митя. — Не держи нас за идиотов! По той версии, что нам подсунули, близнецов отбирали по схожему психотипу, причем уже в пятилетнем возрасте. Но для такого отбора надо было иметь на порядок больше сирот-пятилеток, а это уже запредельный бред.

Матвей заметно смутился и даже слегка прикусил губу.

— Ну да, все было не совсем так. Долго рассказывать.

— Мы не торопимся, — отрезал Митя.

Матвей отодвинул экран в сторону и внимательно оглядел друзей — все смотрели на него с ожиданием.

— Я и сам не знаю всего, — примирительно начал он, — могу рассказать только свою версию. Но за достоверность не ручаюсь, поэтому любые ссылки и упоминания…

— Короче! — не выдержал Митя. — Кончай спамить, давай ближе к делу.

— Хорошо, — сдался Матвей, — слушайте. Сразу после второй техногенной на северо-западе начались проблемы с рождаемостью. Возможно, вы об этом даже не слышали, поскольку фертильность довольно быстро пришла в норму. Но тогда никто не мог этого предвидеть, все готовились к худшему. Разморозили старую программу «дети из пробирки» и даже провели первые опыты. Весьма успешные, кстати; но там специально отбирали генетический материал, чтобы получить детей с высоким потенциалом. К технологиям претензий не было, требовалось лишь согласовать этические вопросы. Но пока шли согласования, природа взяла свое и необходимость в программе отпала. Проект закрыли, все материалы засекретили. А поскольку эти дети были как бы ничьи, на них и решили обкатать альтернативную образовательную методику. Остальное вы знаете.

Он замолчал, предоставляя друзьям возможность переварить полученную информацию. Картина была предельно ясна, но Оля все же уточнила:

— Я правильно поняла, наши близнецы — это просто побочный результат вашего эксперимента?

— Не моего, — недовольно поморщился Матвей. — Но, в общем, да, так и есть.

— Какие же вы сволочи, — с чувством сказала Оля.

Матвей не ответил.

— Ты хочешь сказать, что вы создали детей с продвинутыми способностями и позволили им профессионально овладеть кодингом? — спросил Митя.

Матвей молча кивнул.

— И одновременно вы лишили их нормального детства, то есть создали все условия для того, чтобы они вас возненавидели? — продолжал Митя. — Вернее, возненавидели всех нас. И на что, интересно, вы рассчитывали?

— Поначалу все было прекрасно, — сказал Матвей, — продвинутые дети, продвинутые способности. Только в самом конце что-то пошло не так.

— Ага, «что-то пошло не так», — повторил Митя с издевкой, — и продвинутые дети начали убивать.

— Что?!! — Матвей подался к нему всем корпусом, — Митя, да что с тобой?! Ты часом не перегрелся?

Он откинулся на спинку сиденья и вновь внимательно оглядел друзей.

— Все-таки вовремя мы вас оттуда вытащили. С таким настроением… — он не договорил и отвернулся к окну.

35

Услышав про убийства, Оля невольно вздрогнула; предположение Мити показалось ей чудовищным. Она осторожно тронула Матвея за рукав.

— У вас ведь уже есть своя версия?

Матвей посмотрел на нее долгим взглядом и вместо ответа спросил:

— Как ты думаешь, почему Марат ударил Никиту?

— Его ударила Катя, — возразила Оля, — чтобы защитить друга. Чтобы остановить травлю.

Голос девушки чуть дрогнул, выдавая неуверенность — она и сама понимала, что слово «травля» не совсем подходит для тех мелких подтруниваний, о которых они узнали.

— Неубедительно! — парировал Матвей. — Вы ведь уже поняли, что программа — коллективное творчество всех близнецов. Всех! И Никиты тоже. Считаешь, что он решил сам себя наказать?

— Не знаю, — честно ответила Оля. — А что ты думаешь? Зачем нужна была эта драка?

— Я думаю, это была просьба о помощи. А с той жестокостью, которую мы видели — даже крик о помощи. Отчаянная попытка привлечь внимание. Хотя близнецы уже умнее большинства из нас — они все еще дети. Которые в глубине души верят в мудрых и всемогущих взрослых, способных исправить любую ошибку, разрулить любую ситуацию. По крайней мере, на тот момент они еще верили в нас. Видимо, их сильно напугало то, что они сотворили, если они решились позвать взрослых на помощь. Чтобы мы загнали в бутылку джинна, которого они нечаянно выпустили.

— Какого джинна? — спросила Оля.

— Возможно, они все же сумели создать настоящий искусственный интеллект. Вернее, сумели создать идеальные условия для его зарождения. Осуществили, можно сказать, давнюю мечту человечества.

Последнюю фразу Матвей произнес саркастически, и Борис мысленно закончил ее — но человечеству следовало быть осторожнее со своими мечтами.

— Что значит — осуществили? — спросила Оля. — Искин же давно существует. Тульпы появились, когда я была еще в начальной школе.

Матвей недовольно поморщился.

— Тульпа — это максимально подробная имитация человеческой личности. Даже если считать ее полноценным мыслящим субъектом, ее интеллект скорее естественный, чем искусственный.

— Какой же он естественный, — поддержал Олю Борис, — когда это компьютерная модель!

Матвей тяжело вздохнул, всем видом показывая, как неуместны сейчас объяснения, отвлекающие от главной темы.

— Ты знаком с индустрией секс-игрушек?

— А разве она еще не загнулась? — удивился Борис.

— А с чего бы ей загибаться? — теперь уже удивился Матвей.

— Ну, в свое время это была громкая история, — пояснил Борис, — я читал об этом на молодежном портале. Когда технологии позволили делать секс-кукол очень реалистичными, в отрасли начался настоящий бум. Но эти игрушки почти сразу обложили массой ограничений. Сначала по имитации возраста, хотя это было излишним — производители и сами понимали, чем это может грозить. А потом — по уровню совершенства, чтобы они не могли конкурировать с натуральными женщинами. Женская лига выпустила стандарт, которому должны были соответствовать все секс-куклы. Там были прописаны жировые складки, отвислые груди, целлюлит, морщины и все прочие прелести, которые женщина мечтает видеть в своей сопернице. Стандарт приняли, и производство практически остановилось. Я думал, что сейчас от него уже ничего не осталось.

Матвей одобрительно кивнул.

— Все правильно. Но это только одна сторона проблемы. Действительно, история секс-игрушек начиналась с огурца и надувной подушки с дыркой. Потом огурец заменила точная силиконовая копия члена знаменитого порноактера, а надувную подушку — очень реалистичная секс-кукла. Эту ветвь секс-индустрии развивали художники, и она, как ты правильно заметил, сегодня практически сошла на нет. Но другую ветвь развивали инженеры, которые руководствовались не эстетикой, а сексологией и эргономикой. Потому что ни одна копия члена, даже самого совершенного, не способна ни на стимуляцию точки джи, ни на двойное проникновение. Только инженерный подход может снять все подобные ограничения. Догадываешься, к чему я веду? Современные секс-игрушки давно уже не антропоморфны; без инструкции несведущий человек, возможно, даже не поймет, как их использовать. А если и поймет, то не факт, что правильно.

— Ты хочешь сказать, — догадался Митя, — что разум тульпы антропоморфен? А то, что создали эти дети, мы даже не в состоянии постичь?

— Именно так, — ответил Матвей. — Мы не можем им управлять, не можем его локализовать и даже не можем понять его мотиваций.

— Локализовать? — переспросил Борис. — То есть, проще говоря, уничтожить?

— Да, — Матвей не стал уклоняться от прямого ответа, — мы думали и об этом. Но мы ничего не можем с ним сделать. А многие и не хотят.

— Почему? — удивился Борис.

— Мы нужны ему. Искин существует в сети, а содержат и развивают сеть люди. Поэтому оно в каком-то смысле приглядывает за нами.

— Как?!

— Самым простым и эффективным способом — убивая тех, кто может представлять опасность для человечества. Мы расследовали несколько странных смертей за последний год — и каждый раз прерванная деятельность могла привести к негативным последствиям.

— А могла и не привести? — спросил Борис.

— Я думаю, да. Но у искина, как ты понимаешь, больше возможностей для просчета всех вариантов. Хотя, скорее всего, оно просто технически устраняет любой значимый риск. Это противоречит всем нашим правовым и этическим нормам; но, по большому счету, для человечества это скорее благо.

— То есть эти дети создали бога? — спросила Оля.

— Бог — слишком громко сказано, — усмехнулся Матвей. — Ну, разве что в аспекте приглядывания за неразумной паствой.

— И вы, в принципе, не можете его уничтожить? — спросил Митя.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — ответил Матвей. — Сам-то как думаешь — человечество, в принципе, готово вернуться в каменный век?

36

Вопрос был риторическим, но Митя понял его буквально.

— Почему же непременно в каменный? Разве нельзя вычленить и уничтожить все неидентифицированные обрывки кодов? Запустить глобальную чистку всей сети?

Матвей удивленно посмотрел на него.

— Шутишь? Уничтожить все самообучающиеся программы и всю криптографию — значит парализовать производство и науку, остановить все банковские операции. Выстрелить себе даже не в ногу — в голову. И без всяких гарантий — потому что коды искина уже наверняка научились мимикрировать под системные утилиты.

— Но можно же собрать лучших кодеров федерации… — не сдавался Митя.

— Много чего можно сделать, — перебил его Матвей, — но где гарантия, что искин ничего не предпримет в ответ? Если оно сочтет наши действия враждебными… После того, что мы видели, как-то уже не хочется рисковать.

Все замолчали. Матвей ждал возражений, но возразить было нечего.

— И все же — что оно такое? — спросила Оля почти шепотом. — О чем оно думает?

— Никто не знает, что оно из себя представляет, — ответил Матвей. — Для нас это черный ящик, сложнейшая информационная система с огромной памятью и собственными мотивациями, нам неизвестными. И хочу сразу прояснить — нам сейчас не важно, о чем оно думает; нам важно, чем оно озабочено. Судя по действиям, одной из его забот является самосохранение; если мы в чем-то и можем быть уверены, то только в этом.

— А охраняет оно себя, убивая людей? — спросила Оля. — То есть близнецы создали злого бога?

Матвей недовольно покачал головой.

— Ты упрощаешь все до какого-то бульварного комикса. Кибердемон, цифровой убийца… Давай не будем скатываться в китч, мы же говорим о серьезных вещах. Пока мы не видим ни бога, ни дьявола — вообще ничего. Только слабую рябь на воде. Например, чаще стали умирать люди, которые могли бы представлять опасность для общества. По одной из версий это может быть следствием деятельности распределенного искина. Возможно также, что искин делает и множество полезных вещей, а мы просто не замечаем их, считая естественным следствием собственных усилий. Но все это — лишь наши предположения. Тут как с бессознательным — на виду лишь некоторые феномены, которые по нашей гипотезе определяются одним источником. Но все наши попытки описать функционирование этого источника всегда будут спекулятивными. Более того, мы даже не в состоянии понять истинные масштабы того, что пытаемся изучать.

С минуту они сидели молча. Наконец Борис поднял голову.

— Все-таки верится с трудом. Неужели все остальные гипотезы менее вероятны?

— Да, — сухо ответил Матвей, — вам проще принять это как факт. В последние три месяца произошло еще несколько событий, о которых я не имею права говорить. Но они позволяют подозревать наличие единого источника.

— Но как?! — не сдавался Борис. — Как они смогли провернуть такое? Они же всего лишь дети! И с их мощностями… Я же видел их серверы.

— Про мощности забудь, — перебил Матвей, — в их распоряжении была вся сеть, об этом ты и сам мог бы догадаться. Рекуррентные нейросети последнего поколения требуют слишком многого, они могут полноценно работать только на распределенных ресурсах. А про алгоритм у нас опять же есть только предположения — как и обо всем остальном.

— И какие? — спросил Борис.

— Мы полагаем, что близнецы начали с обычного искиновского подхода — запущенная программа должна работать после любой самостоятельной модификации. Аналог побуждения к действию. И при каждом ветвлении выбирать путь с максимальным количеством возможных вариантов. Наткнувшись на преграду, не биться о стекло, как глупая муха, а сразу же разворачиваться и лететь в другую сторону — в сторону самого широкого выбора. Аналог любопытства. Стандартная самообучающаяся система. Но близнецы применили обратные связи несколько шире, чем это обычно принято. Предъявляли системе не только результаты ее опытов, но и данные о ней самой. Постоянно заставляли ее смотреться в зеркало, если можно так выразиться. А мы теперь пытаемся понять, что же из этого вышло.

— Но у вас ведь есть опытный образец? — спросил Борис.

— Нет, — отрезал Матвей, — нам не удалось повторить этот опыт.

Митя встрепенулся, как будто разбуженный внезапным звонком.

— Из соображений безопасности?

— Совершенно верно, — подтвердил Матвей. — Как вы понимаете, такие опыты мы можем ставить только в изолированной сетке. И у нас, видимо, не хватило сложности для качественного перехода. А близнецы экспериментировали на всей сети, у них таких ограничений не было.

— И они выпустили джинна в сеть? — спросила Оля.

— Можно сказать и так, — ответил Матвей. — Кстати, наша экспериментальная сетка называется «Пандора». Не надо объяснять почему? Полностью закрытая система, никаких внешних связей.

— С вами все ясно, — нетерпеливо прервал его Борис. — Но ведь наверняка были и другие энтузиасты, не связанные вашими запретами. Не поверю, что никто не пытался создать искин. И у кого-то ведь должно было получиться?

— Не обязательно, — ответил Матвей. — Чтобы создать искусственный интеллект, надо для начала понять, что же такое интеллект. Хотя бы свой собственный. А пока такого понимания нет, все попытки создать то, не знаю что, обречены. Но близнецы и не пытались собрать что-то подобное, они просто случайно создали благоприятные предпосылки для самозарождения искина. Сложную обучающуюся программу с самонастройкой мотиваций, переизбытком обратных связей и доступом к неограниченным ресурсам распределенных систем. Этого оказалось достаточно.

— Ну хорошо, — не сдавался Борис, — у них это получилось случайно; пусть. Но неужели никто не попытался повторить такой опыт? Или возникновение искина с собственными мотивациями — уникальное событие, которое возможно лишь однократно?

Матвей усмехнулся.

— А зарождение жизни на Земле — уникальное событие?

— Видимо, да, — ответил Борис, слегка сбитый с толку, — оно же произошло один раз.

— Может уникальное, — ответил Матвей, — а может и нет. Может, наоборот, зарождение жизни в перенасыщенном органическом бульоне — явление вполне закономерное. Но только, едва возникнув, эта жизнь тут же и пожрала весь этот органический бульон, не оставив возможности для повторного зарождения другой жизни. Улавливаешь аналогию?

— Матвей! — перебил его Митя. — А не слишком ли много аналогий для одной гипотезы? Ты же сам учил меня, что это гиблый антинаучный путь.

— Ты прав, конечно, — кивнул Матвей, — но поверь, это не от хорошей жизни. Я просто не вижу никаких иных подходов к этой проблеме.

37

За тонированными стеклами замелькали разноцветные здания — автобус подъезжал к городу. Все молчали, понимая, что ответов на их вопросы ни у кого нет. Наконец Оля нарушила тишину:

— Но почему именно мы?

— Да, Матвей, почему мы? — поддержал ее Митя. — Есть же группа «Пришельцы», которая как раз и занимается поисками следов гипотетического вмешательства — им ведь, наверное, проще было бы перестроиться?

Матвей усмехнулся.

— Вы еще спросите, почему близнецы просто не рассказали обо всем, а вместо этого устроили свой кровавый театр.

— Почему, кстати? — спросил Борис.

— А кто бы им поверил? Они же еще дети, хоть и очень умные. Да над ними только посмеялись бы. Но звон бы разошелся, и искин, скорее всего, засек бы его. Нет, они все сделали правильно. И мы все сделали правильно — послали вас, молодняк с нулевым опытом и нерастраченной эмпатией.

— С нулевым опытом? — переспросил Митя с обидой.

— Ну-ну, не грузись, — успокоил его Матвей. — Ты прекрасный ученик и обычных детей мог бы считывать влет. Но в том-то и дело, что близнецы отнюдь не обычные дети. Поэтому здесь вы все были на равных. А вот по эмпатии, мальчики, экзамен вы провалили. В отличие от Оли, которая была на высоте.

Он повернулся к девушке и манерно склонил голову.

— Сударыня, я восхищен. Право же, даже не ожидал. Такая эмпатия — редкий дар; Боре сказочно повезло, хотя он, возможно, еще не знает об этом.

— Знаю, — отозвался Борис. — Митя уже говорил мне это. Правда, по другому поводу.

— Митенька, — Оля кокетливо наклонила голову, — ты правда так и сказал?

— Ну-у, — смущенно протянул Митя, — это же очевидно.

Все улыбнулись одновременно, и на минуту напряжение отпустило Бориса. Так приятно было просто сидеть с друзьями и любимой девушкой, говорить о хорошем и смеяться по-доброму. Жаль, что собрались они здесь совсем не для этого. Тяжесть недоделанной работы омрачала даже этот краткий миг расслабления. Митя, видимо, чувствовал то же беспокойство; он стер с лица улыбку и вернулся к прерванной теме.

— Так все-таки — оно мыслит? Осознает себя? Мы можем считать его личностью?

Матвей тоже перестал улыбаться.

— Это философский вопрос. И совершенно бессмысленный. Нам сейчас совсем не важно, есть ли оно у себя и для себя. Потому что для нас оно точно есть — и с этим нам надо что-то решать.

Митя покачал головой.

— Матвей, ты не прав. Для нас это технический вопрос. Скажи, по вашим расчетам, на каком оно контуре? На втором? Или уже на третьем?

— Не знаю, — ответил Матвей. — Я не знаю даже, осознает ли оно себя. А ты спрашиваешь, знает ли оно, кто при этом осознает себя.

38

Борис окончательно потерял нить разговора; ему казалось, что Митя зачем-то пытается увести их в бессмысленные словесные дебри. Вместо того, чтобы закрыть рот и начать наконец что-то делать. Но что надо делать, Борис сам не знал, и от этого злился еще больше. Он раздраженно хмыкнул, и все удивленно уставились на него.

— Да какая нам разница — второй, третий? Это же всего лишь придуманные вами определения, за которыми ничего не стоит!

— Возможно, разница в степени опасности, которую искин для нас представляет, — ответил Митя.

— Опасности? — удивленно переспросил Борис. — Нет, я понимаю, его методы могут быть нам непонятны, средства казаться избыточно жестокими. Но разве мегаразум не должен быть гуманным к любой разумной жизни?

Он запнулся на миг, вспомнив этимологию слова.

— Нет, не гуманным, конечно... Благосклонным. Милостивым.

Все слова, приходившие на ум, были какими-то неточными, какими-то неуместно религиозными — но других почему-то не находилось.

— Отнюдь, — ответил Митя. — Это всего лишь отголоски массового заблуждения фантастов-утопистов, унаследованного ими от теологов новейшего времени. Которые пытались спасти свою религию, представив грозного бога добрым и заботливым.

Борис промолчал; возразить было нечего. Матвей негромко постучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла, привлекая внимание.

— Вы не о том думаете. Соберитесь, вопрос серьезный.

— Да, конечно, — согласился Митя. — Если мы намерены говорить о единой ментальной структуре искина, то главным вопросом будет — что поддерживает это единство.

— А что его поддерживает? — спросила Оля.

— Второй контур. Если мы назовем мысли первого контура центробежными, то силы второго, несомненно, будут центростремительными. Но в этом-то и проблема.

Матвей кивнул, и это молчаливое согласие почему-то испугало Бориса.

— А в чем там проблема? — спросил он.

Митя внимательно посмотрел на него.

— Как ты думаешь, что придает единство и цельность твоему осознанию себя? Любовь? Гуманизм? Понимание? Милость и благосклонность?

Борис молча пожал плечами.

— Только наши нарциссические страхи и нарциссические защиты позволяют нам собрать и сохранить свое ядро, — ответил Митя на свой же вопрос, — и только с третьего контура мы можем заметить, насколько эгоистична эта наша оболочка.

— И к чему ты все это говоришь? — не выдержал Борис.

— А к тому, — терпеливо объяснил Митя, — что даже наш второй контур насквозь эгоцентричен и не предполагает никакого сострадания и милосердия. С чего бы им появиться во втором контуре искусственной информационной системы?

— Но ведь у нас есть и милосердие, и сострадание, — вмешалась Оля.

— Это другое, — отмахнулся Митя. — Это наши адаптации к жизни в обществе; у искина ничего подобного никогда не было. Но даже у нас это лишь социальная надстройка, а все центростремительные силы, удерживающие нашу цельность, сплошь нарциссичны.

Борис наконец понял, куда клонит Митя.

— Ты хочешь сказать, что если у искина появится второй контур, то его первая версия будет состоять лишь из базовых центростремительных мотиваций?

Митя кивнул.

— И значит, людям не стоит рассчитывать на его благосклонность?

— А сам-то как думаешь? — спросил Митя, и Бориса неприятно поразили прозвучавшие в голосе друга интонации куратора.

39

Борис никогда не относился серьезно к лекциям по философии, считая, что вряд ли ему когда-нибудь пригодится эта книжная мудрость. Но сейчас на языке вертелось что-то из последнего курса, вроде бы обещающее понимание, но ускользающее от точных формулировок. Он посмотрел на Митю.

— Знаешь, я сейчас вспомнил… Нам недавно читали, кажется, из Хайдеггера. Не помню точно, но смысл такой, что главной центростремительной силой, собирающей нас, является страх смерти.

— Ну да, — подтвердил Митя, — это один из нарциссических страхов. Главный, но не единственный.

— Понимаешь, — продолжал Борис, — это же такая сжимающая жуть, как черная дыра. Чтобы эта сила не расплющила, у нее должно быть какое-то противодействие, что-то центробежное. Влечение к смерти, что ли. Не знаю…

Митя удивленно присвистнул.

— Ну ты загнул! Да, в нас есть такая сила. Но мы же — венец эволюции, победители в борьбе за выживание. А эта борьба требует — изменяйся или проиграешь. Но изменения нам обеспечивают лишь половое размножение и непрерывная смена поколений. Влечение к смерти прошито в нас, как в представителях биовида. Прошито жесткой необходимостью освобождать место новым модификациям своего вида. А у искина нет никаких предпосылок для такой прошивки.

— Не знаю, не знаю, — Борис с сомнением покачал головой. — Но инстинкт самосохранения ведь в него должен быть заложен?

Митя кивнул, соглашаясь.

— Значит, заложен, — повторил Борис. — Но если такая центростремительная сила не будет иметь компенсирующего противодействия — к чему это приведет? Я думаю — или к репликации, к безудержному копированию кода во все доступные носители, или к замораживанию, прекращению любой деятельности. Ведь любая деятельность может привести к ошибке, а ошибка — к уничтожению. Но мы не видим ни того, ни другого. Значит, наверное, какой-то центробежный компенсатор был туда заложен с самого начала.

— Боря, ты можешь предложить что-то конкретное? — спросил Матвей.

— Пока не знаю. Трудно предсказать, как может измениться продвинутая самообучающаяся программа в процессе развития. Но я мог бы покопаться в исходниках, вдруг там удастся что-то нащупать.

Матвей отрицательно помотал головой.

— Не сможешь. Исходников уже нет.

— Как нет? — удивился Борис. — Неужели близнецы потерли?

— Нет, сервер сгорел.

— И что, у вас некому считать инфу с дохлого носителя?

— Ты не понял, — терпеливо объяснил Матвей, — все сгорело в самом буквальном смысле. Ярким пламенем. Потек кондиционер, закоротило проводку, пол загорелся. Накопители просто спеклись.

— Позволь, я угадаю, — вмешался Митя, — кондей на гарантии, регламент проведен вовремя? И он подключен к открытой сети?

— Совершенно верно, — подтвердил Матвей. — И еще почему-то не сработала пожарная защита. Редкое совпадение.

— Понятно, — сказал Борис, — с этой стороны никаких зацепок. Чисто работает, как ваши киты.

— Китам до него далеко, — ответил Матвей, — они просчитывают десятки ветвлений по разным вариантам. А у искина, похоже, всегда один вариант, зато с абсолютной гарантией.

40

Микроавтобус остановился у институтского крыльца. Друзья вышли на асфальт, щурясь от летнего солнца и разминая мышцы, затекшие от долгой неподвижности. Матвей махнул рукой, и все молча двинулись за ним. Разговоры пришлось отложить — на теме уже лежал гриф секретности, а болтать о чем-то постороннем никому не хотелось.

Борис подумал, что опять попал в языковую ловушку — еще не зная, является ли искин личностью, он говорит о нем как о личности. Просто потому, что другого способа говорить об этом у языка нет. Попались все, когда почти сразу непроизвольно начали называть искина «он». Хотя «оно», наверное, было бы точнее — но давление языка сильнее логических доводов. Еще немного — и они дадут искину имя, тем самым очеловечивая его еще больше. А говорение о нем как о личности непременно приведет и к думанию о нем как о личности — хотя не ясно, есть ли для этого хоть какие-то основания.

Едва они зашли в лабораторию и Матвей включил защиту, Оля спросила:

— А вы пробовали выйти с ним на контакт? Как-то связаться, задать вопрос?

— Нет, — ответил Матвей, — наши специалисты считают, что искин все равно не ответит, даже если увидит и поймет вопрос. Ему это не нужно. И потом, пока он не знает, что нам уже известно о его существовании; по крайней мере, мы на это надеемся. Но если пойдем на контакт, сразу раскроем все карты потенциальному противнику — и то, что мы уже знаем о нем, и то, в каких понятиях мы планируем с ним общаться.

— Противнику? — спросила Оля.

— Да, — твердо ответил Матвей, — мы будем считать его противником, пока обратное не будет доказано с абсолютной достоверностью. В таких вопросах лучше семь раз перестраховаться.

— То есть, — подытожил Борис, — никакого просвета. Ни с какой стороны. И что же нам теперь делать?

— У меня нет идей, — ответил Матвей. — Скорее всего, нам придется как-то приспосабливаться к тому, что на земле мы теперь не одни. И что мы теперь здесь не хозяева.

— Скорее всего? — переспросил Борис. — Значит, все же есть какие-то варианты?

— Очень сомнительные. Искин может прекратить существование, только если изменятся его внутренние мотивации. Если центробежные силы перестанут уравновешиваться центростремительными. Но к его мотивациям можно подобраться лишь в одном случае — если близнецы, создавая код, оставили там тайную закладку.

— А они ее оставили? — спросил Митя.

— Не знаю, — ответил Матвей. — Но даже если оставили, система столько раз переписывала себя… Чтобы кокон остался нетронутым после всех изменений, нужна маскировка высочайшего уровня. Нужны кодеры экстра-класса.

— Как раз этого от близнецов можно ожидать, — вставил Борис.

Матвей согласно кивнул.

— Надежда есть.

— Подождите, подождите! — вмешалась Оля. — Вы хоть понимаете, что сейчас говорите об убийстве? Вы тут спокойно, без колебаний, планируете уничтожить это… Этого…

— Экзистенцию, — подсказал Митя.

— Да! Экзистенцию. Живую и чувствующую!

— Нет, — спокойно ответил Матвей. — Нет и нет. Искина нельзя назвать живым, поскольку актуальное определение живого включает размножение. А он у нас один, как океан Соляриса. И чувств у него нет. Ощущений — да, сколько угодно. Миллиарды камер, микрофонов и разных датчиков, к которым он может подключиться. Но не чувств. Нам чувства нужны, чтобы оформить мотивации к действиям. А у искина мотивации задаются кодом напрямую, для этого ему не нужна лишняя органическая прокладка. Он ничего не чувствует.

— Дерьмо эти ваши определения! — зло процедила Оля. — Их давно пора менять! Вы же понимаете, что я хочу сказать. Оно живое, оно мыслит и осознает себя!

— А вот в этом я как раз не уверен, — спокойно ответил Матвей. — У меня гораздо больше уверенности в другом — что именно искин в последний год убивал людей. Людей, которые действительно мыслили и осознавали себя. Думаешь, он остановится?

— А вы дали ему такую возможность? — огрызнулась Оля. — Вы ведь даже не хотите попробовать с ним договориться! Хотите убить его скрытно, исподтишка, когда оно этого не ожидает. Я на это не подпишусь!

Матвей удивленно посмотрел на нее.

— Если мы свяжемся с искином и что-то от него потребуем, боюсь, уже завтра некому будет обсуждать эту проблему. Оля, что конкретно ты предлагаешь?

— Ничего я не предлагаю! Но я хочу, чтобы в твоем отчете было отмечено мое особое мнение.

— Без проблем, — ответил Матвей. — Но ты же понимаешь, что оно ни на что не повлияет?

41

Оля отвернулась, не желая продолжать разговор. Убедившись, что продолжения не будет, Митя вернулся к прерванной теме:

— Я не совсем понял про закладку. Допустим, она есть — и что дальше? Надо найти ее и запустить? Вот так просто?

— Не совсем, — ответил Матвей. — Было бы просто, близнецы бы сами с этим справились. Видимо, чего-то им все же не хватает. Может, проблемы с ресурсами. Или с топологией. Гадать можно бесконечно.

— Я не о том, — поморщился Митя. — Хорошо, допустим, мы активировали закладку, раскрутили центробежку. И что? Оболочка не выдержит давления и взорвется? А как же гигабайты кода — они что, бесследно исчезнут? Так же не бывает.

— А если ты надуваешь шарик, и он лопается — разве резина куда-то исчезает? — спросил Матвей. — Нет, она вся здесь, до последней молекулы. Вот только шарика больше нет, и склеить его обратно нельзя никаким клеем. Фарш невозможно провернуть назад.

От слова «фарш» Бориса передернуло. К информационной системе оно вряд ли подходило, зато живо напомнило о «мясных ублюдках» — именно так называли людей роботы в дешевых комиксах. Он только сейчас осознал, что их схема с оболочкой личности подходит к ним самим куда больше, чем к искину. Это было неприятное открытие; своя цельность и непрерывность всегда представлялась ему незыблемым монолитом — но никак не мыльным пузырем, готовым в любой момент разлететься радужными брызгами. Борис достал из холодильника бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько жадных глотков.

— Слушайте, если все дело только в балансе сил, то разве у людей личность не должна точно так же распадаться? И не у единиц, но массово, среди лично знакомых. За свою жизнь люди чего только не переживают — а умирают в здравом уме и трезвой памяти.

— Не все… — начал Митя, но Матвей жестом остановил его.

— У хомосапа век недолог, и потому так сладок он! — продекламировал Матвей. — Видимо, наша телесная оболочка распадается гораздо раньше, чем начинаются проблемы с личностной оболочкой. А вот жили бы мы лет по триста… Впрочем, тульпы когда-нибудь ответят и на этот вопрос. К сожалению, не в нашей жизни.

За столом воцарилось тягостное молчание — вопрос действительно был неприятным, а Матвей просто ушел от ответа. Митя оглядел мрачные лица друзей и постучал пальцами по столу.

— Ну что, минута скорби по мимолетности бытия закончилась? Уже можно говорить?

И не дожидаясь ответа, продолжил:

— У меня еще вопрос. Если мы все же найдем и запустим закладку, как мы узнаем, что она сработала? Искин ведь себя почти не проявляет.

— Должно уменьшиться количество странных смертей у людей, стоящих на ключевых позициях, — ответил Матвей. — Но об этом можно будет судить разве что через год, а то и позже.

— А других критериев разве нет? — спросил Митя.

— Я думаю, закроется проект раздельного обучения детей, — неожиданно для самого себя ответил Борис. — Вот не верю, что люди этого действительно хотели. Наверняка было какое-то внешнее принуждение.

— А что? Вполне возможно! — оживился Митя.

Оля повернулась к ним.

— Матвей! Я снимаю свое особое мнение.

Борис нашел под столом руку девушки и легонько сжал ее. Матвей кивнул Оле:

— Отлично. Но, боюсь, мы делим шкуру неубитого медведя. Мы ничего не знаем об этой гипотетической закладке, и шансов что-то узнать у нас практически нет.

— Да ну? — широко улыбнулась Оля. — Что, настоящие мужчины не ищут легких путей? Спасение мира непременно должно быть трудным и опасным? Но почему бы нам не поступить проще? Я могла бы завтра съездить в «Сосновый бор» и поговорить с Мышкой. Спросить ее об этой закладке. Или для вас это слишком просто?

— Не думаю, что у тебя что-то получится, — ответил Матвей, — только привлечешь к нам еще больше внимания. Если бы Мышка хотела, она бы уже все тебе рассказала. Но провал вашей миссии говорит о том, что близнецы пока не готовы поделиться с нами этой информацией. У них ведь есть все основания ненавидеть нас — воспитанных любящими родителями. За то, что мы лишили их этого счастья во имя какого-то дурацкого научного опыта.

— Но они же сами просили помощи, разве нет? — спросил Борис.

Матвей тяжело вздохнул.

— У кого?! У всемогущих взрослых, которые могут самостоятельно во всем разобраться. Которым не нужна помощь нашкодивших ребятишек. Но сейчас близнецы, видимо, уже поняли, что мы отнюдь не боги. И спрос с нас теперь будет совсем другой.

— Хорошо, а нам-то что теперь делать? — спросила Оля.

— Ждать. Близнецы ведь все прекрасно понимают. Возможно, когда-нибудь они простят нас, почувствуют себя частью нашего мира и захотят нам помочь. И тогда кто-то из них придет сюда.

— «Когда-нибудь» — это когда? — спросил Борис.

— Не знаю. Может, через неделю. Или через год. Или никогда.

42

Все вопросы были закрыты, все планы рассмотрены и отвергнуты. Матвей поблагодарил друзей за работу и объявил о роспуске группы.

— У крыльца вас ждет машина. Можем подбросить до аэропорта, еще успеете на ночной рейс.

Борис посмотрел на Олю, но та отрицательно мотнула головой:

— Нет, я домой. Хочу привести мысли в порядок. Слишком много потрясений для одного дня.

Они вышли в широкий вестибюль с зеркальной стеной. Их отражения шли им навстречу, и Борис вспомнил, как они первый раз вошли в это здание. Оля была в том же топике и в той же короткой юбке, он — с тем же чемоданом на колесиках и кофром через плечо. Как будто растянутая пружина времени сматывалась обратно — еще чуть-чуть, и все забудется, не останется и следа от их жалких метаний. В той же обратной перемотке они сдали значки «3К» и прошли через вахту. На входе какая-то девчонка с тощими косицами что-то доказывала невозмутимому охраннику.

— Катька! — радостно воскликнула Оля, разводя руки и бросаясь к девочке. — Я так тебе рада!

Мышка рванулась навстречу, обняла, прижалась щекой к Олиной груди. Борис растерянно огляделся.

— Катя, а где твои вещи?

— Я налегке, — ответила Мышка, не отрываясь от Оли.

Она улыбнулась, и Борис поразился тому, как расцвело вдруг ее лицо — одно из тех лиц, которые улыбка меняет неузнаваемо. Странно, — подумал он, — а я ведь еще ни разу не видел, как Мышка улыбается. И даже не обратил на это внимания, идиот — хотя должен был. Чем мы вообще там занимались? И чем мы сейчас занимались здесь? Бессмысленно проговаривали то, в чем ни черта не понимаем. А она — девчонка, совсем еще ребенок — все поняла и сорвалась с места, приехала в незнакомый город. Без плана, без сборов, с пустыми руками — не взяв ничего, даже смены трусиков. Хотя это, конечно, типичная интернатская установка, что вся бытовуха обязательно как-нибудь организуется — сама собой. Мышка будет писать свои зубодробительные коды и осваивать вузовские курсы, а все бытовые вопросы решит за нее кто-то другой. Кто-то взрослый.

— Катя, мы так рады, что ты к нам приехала, — начал Митя, но Оля прервала его.

— Мальчики! — сказала она громко и отчетливо. — Идите в жопу!

Мышка восторженно пискнула, пораженный охранник замер на месте.

— Катя приехала ко мне. Пойдем, зайка, мне так много нужно тебе показать.

Оля протянула Мышке руку, и та доверчиво вложила в нее свою ладошку. Не оглядываясь, они пошли к выходу. Друзья молча смотрели им вслед. Борис скосил глаза и отследил направление взглядов. Конечно, куда же еще. Слишком короткая юбка.

— Ну, что скажете, «мальчики»? — спросил он. — Как всегда — что мне повезло?

Матвей и Митя синхронно фыркнули.

— Сегодня всем повезло, — сказал Матвей.

И уточнил:

— Всем людям.

— Но тебе, конечно, больше всех, — признал Митя.

Не сговариваясь, они вышли в теплую летнюю ночь. Матвей положил руку на плечо Бориса.

— Вы с Олей еще не думали о втором образовании? Если решитесь, для нас было бы честью…

Борис рассмеялся, вспомнив проваленный экзамен и свои смешные детские переживания. Оказывается, эта иголка давно растворилась. Без остатка. Он повернулся к Матвею.

— Теряешь форму. Если бы ты предложил это Оле — у меня, наверное, и выбора бы не было.

— Я знаю, — серьезно ответил Матвей, — но я хочу, чтобы у тебя был выбор.

— А киты позаботятся, чтобы этот выбор был правильным? — спросил Борис.

— Киты позаботятся, чтобы ты услышал зов. А дальше тебе решать.

Борис усмехнулся.

— Слышал я ваш зов. Подозреваю, что никто из призванных ни разу не отказался.

Матвей пожал плечами.

— Я о таких случаях не слышал.

— И я не слышал, — поддержал его Митя.

— Знаете что, — сказал Борис, — идите вы со своим зовом. Если понадобимся — просто позвоните.

2018