Третий круг рая

Глава 2

Я «стерла» все воспоминания о нем. По крайней мере, до этого момента была уверена в этом. И вот это небрежное «забыл»…

– Нет, не следила… Сиди смирно. – Глубоко вздохнув, я спустила ладони ему на грудь и вздрогнула – сердце билось часто, но глухо. Я вновь опустила веки…

…Он несет ее по коридору как куклу: руки безжизненно свисают вниз, голова запрокинута назад. Но Жанна явно жива – я «слышу» короткие фразы и смешки, но слов не различаю. Захар останавливается у одной из дверей, пинает приоткрытую створку, заносит Жанну и кидает на широкую кровать. Та громко хохочет. «Ты сама сейчас спалишься – Гела уже едет сюда! Я не буду больше тебя прикрывать. Все, хватит». Я «вижу» его лицо – он смотрит на жену с откровенной брезгливостью. «Да пошел ты, моралист чертов… вы все скоро у меня… пойдете!» – уже спокойно и зло отвечает та, резко поднимается с кровати, тянется к бокалу с темной жидкостью, стоящему на тумбочке. Глоток, еще один… Быстро допивает содержимое до конца. Бокал падает, но не разбивается. Жанна вытягивается, пытаясь ухватиться за Захара. Лица ее не вижу, только мужские руки, легко отталкивающие ее за плечи. Жанна падает, но не на кровать, а рядом, и замирает в странной позе. Захар пятится к двери…

– Захар, ей же можно было помочь, а ты сбежал! – не удержалась я.

– Чем я ей помог бы?! Толкнул на кровать, чтобы проспалась! Я же не знал, что она упадет мимо! И вот так… застынет! Стоп! А ты… не может быть! Ты видишь, что ли, все это?! Как?!

– Не важно, – вновь отговорилась я, убрала руки с его груди и соскочила с подлокотника кресла. – Жанна упала, ты даже не посмотрел, что с ней, и сбежал. Это – факт.

– Ты думаешь, жива она? – спросил он с надеждой.

Я лишь отрицательно помотала головой.

– Где твой телефон, Захар? Ноутбук, папка, что ты принес в дом? В ней какие-то важные документы?

– Вот телефон. Я сим-карту выкинул. Да, каюсь, бесполезный жест. – Захар, повертев айфон в руке, отбросил его на стол. – Дай пакет какой-нибудь.

Я молча достала из секретера бумажный конверт формата А4 и протянула ему.

– На кухне молоток для мяса возьми.

Он вернулся скоро, потряс запечатанным конвертом – телефон расколотил на мелкие кусочки.

– Все. Остальное в машине. – Захар успокоенно улыбнулся. – Поедем прямо сейчас на дачу, а? Не хочу тебя подставлять! Жора чухнется, ищейку по следам пустит. Понатыкали камер на каждом перекрестке! Я авто оставил за три квартала отсюда во дворе, где три барака старых. Знаешь, у порта? Чуть не единственный двор в центре без шлагбаума! Заезжай кто хочешь. И мест парковочных до фига. Ни у кого из жителей машин нет, что ли? Сюда шел по закоулкам, где офисов и магазинов нет. Чтобы в камеры не попасть. Маску нацепил… по самые брови! Хотя не обязательно в маске-то по улицам. Как думаешь, если на камере будет видно – не подозрительно? Идет такой… лоб здоровый, кругом никого, а рожу прикрыл. Не подумают чего? А, Лян? Фандо меня мигом узнает, если что… Вот черт!

Я понимала, что Захару нужно дать выговориться, и почти его не слушала. Я соображала, каким маршрутом будет безопасней добраться до озера. По трассе придется двигаться до полицейского поста у въезда на мост через Татьянку. Другого пути нет. Если через сотню метров после моста свернуть в село Пенкино, миновать его по окраине, то дальше идет грунтовка вдоль полей и леса, с которой и будет съезд на лесную дорогу к дачам. Поворот этот человек несведущий вряд ли заметит. Но много лет назад кто-то из дачников, чтобы не проскочить мимо, привязал красную ленточку на ветку придорожной сосны. Она, давно вылинявшая до бледно-розового цвета, и поныне там.

Сейчас дорогой этот путь по лесу можно назвать условно. А много лет назад, когда я была ребенком, в любое время года жители поселка передвигались без проблем – машины ездили часто, утром и вечером, укатывая в итоге землю почти до твердости городского асфальта. Зимой же отец чистил проезд от снега, размахивая лопатой…

– Ты что, не слушаешь меня совсем? – тоном обиженного ребенка произнес Захар.

– Я тебя услышала, Тальников. Не впадай в детство, я тебе не мама. Кстати, как родители? – машинально спросила я, хотя тут же вспомнила слова Таты, что старшие Тальниковы несколько лет назад переехали на жительство в Анапу.

– Они с мелкой теперь у моря живут, дом купили. Помнишь мелкую? – Захар широко улыбнулся.

– Асю? – Я с трудом вспомнила его младшую сестру.

– Аська мамой стала весной, а я еще племяшку не видел. Твои где?

– Отца нет, мать с моим братом и новым мужем живет в Германии, – после небольшой запинки коротко ответила я и испытала что-то вроде удовлетворения – впервые мысли о родителях не причинили боли.

– Смутно как-то твоих родственников помню. Я дома-то у тебя бывал несколько раз всего. И был уверен, ты – единственный ребенок.

– Была единственной, когда мы с тобой… учились вместе. Поехали, Захар. Так понимаю, вся твоя одежда на тебе? На даче полно мужского барахла, переоденешься. Штанцы, правда, коротковаты будут: отец был ниже тебя почти на голову. – Я усмехнулась, представив упитанного, высокого Тальникова в папиных трениках. – Едем на моей машине, высаживаю тебя за квартал до порта, забираешь все, что нужно, из своей тачки и пешком топаешь до строительного рынка. Я там на стоянке буду ждать.

– Понял. Возьми деньги, Лянка. Я всю наличку сейчас снял с карт. Не бойся, еще на въезде в город. – Он протянул пачку пятитысячных купюр. Я вынула из нее две, остальные вернула.

– Продукты куплю в супермаркете у моста. Полуфабрикатами питаешься? Или ваш повар деликатесами каждый день кормит? – Вышло насмешливо, я смутилась.

– Да мне, в принципе, все одно, что в топку кидать. Вот макароны люблю – да… – Захар мечтательно улыбнулся, а я поспешила на кухню – лишние полчаса задержки роли не сыграют.

– Жди здесь, на кухне все равно стола нет, ем, как правило, перед ноутбуком в кабинете, – обернулась я дверях.

– А я можно… тоже в кабинете? – Он обвел взглядом комнату, в глазах вновь мелькнул страх.

«Эк его! – весело подумала я. – Вот уж точно, чего не понимаем, того боимся. Большой вроде мальчик. А чуть приоткрылось – струсил…»

…Вспомнилось, как я впервые столкнулась с «тем» миром. Проснувшись в полночь, долго не могла сообразить, сплю или бодрствую. Мне было двенадцать, я прекрасно знала, зачем к отцу приходят люди, в основном женщины, со смешком называла его колдуном. Потому что до конца не верила, что он действительно может видеть будущее: в картах Таро, какими он пользовался, я наблюдала лишь красивые картинки, незнакомые символы и знаки. Все еще лежа в кровати, я внутри себя услышала голос, повторивший три раза одну и ту же фразу: «Люди будут приходить к тебе за помощью. Ты будешь видеть и чувствовать их. Но запомни: никогда не помогай, пока не попросят! Но просят – отказывать права не имеешь». Я почувствовала тепло в груди, гулко забилось сердце. Понять, мужским или женским был голос, не смогла. Вскочив с кровати, зажгла лампу – в комнате я была одна. Испуг прошел быстро, а утром, едва дождавшись, когда отец уйдет из дома, я зашла в его комнату…

Страх Захара, конечно же, был объясним.

– По коридору – дверь направо. Иди, принесу ужин туда.

Он ел спагетти с сыром жадно: наматывал на вилку толстый валик, обмакивал его в плошку с соевым соусом и целиком отправлял в рот. Я же ковыряла вилкой в тарелке с салатом, мыслями пребывая в дачном доме. Да, дед соседству будет не рад точно. Более неподходящей компании для него, чем Тальников, я бы не нашла – коммунист старой закалки, он не признавал власть ни земную, ни божью. И ненавидел любого, кто имел в кошельке чуть больше, чем зарплату. Я не была бы исключением, если б он не был вынужден жить в моем доме. Подобрала я деда в бессознательном состоянии в конце мая в лесу, чудом заметив среди свежей зелени кустов, росших вдоль дороги. В тот день, поддавшись спонтанному решению навестить с прошлого лета заколоченную дачу, я с трудом дозвонилась до клиентки, чтобы отменить встречу. Я спешила, подгоняемая смутным чувством надвигающейся опасности. Знала, что беда случится не со мной, но с кем-то, кому я должна помочь. Почему ехала именно туда, на озеро, поняла сразу, как наткнулась на неподвижное тело Егора Романовича. Он не дошел до домов пару километров, лишившись чувств от усталости и голода. Первый же вопрос, который я задала, когда он очнулся, – к кому шел? Ведь в последнее время даже летом застать в поселке дачников было бы удачей.

В последние годы чаще всего я, редко наезжая, встречалась с бывшим водителем служебной «Волги» Громовым. Но, наскоро пообщавшись, мы расставались – Павел Андреевич закрывал дом и уходил в лес. Возможно, Егор Романович стремился к нему? Слабенькая, но версия – разница в возрасте у них небольшая, могли быть и давними знакомыми. Но в этом году Громов был в поселке только раз, на майские праздники – я знала, что выбираться на отдых ему проблематично: он не мог оставить без присмотра в городской квартире старика-отца.

Произнеся фамилию Павла Андреевича вслух, я следила за реакцией деда, но напрасно – ее не было. На мой вопрос он так и не ответил, но так пристально посмотрел на меня, что я в смятении отвернулась. Я держала его за руку, пытаясь «считать» информацию, но картинок не увидела. Заметила лишь легкую усмешку на его лице. Было понятно, что Егор Романович мастерски выставляет защитный блок. До сих пор все, что знаю о нем, – имя, отчество и возраст. Да и так ли его зовут на самом деле? Документов при нем не было. Из старого кожаного портфеля, который я обнаружила в лесу рядом с ним, он при мне, уже дома, извлек три картонные папки с веревочными завязками, несколько фотографий и небольшой футляр на молнии, оказавшийся советских времен мужским несессером. Папки тут же аккуратной стопочкой были сложены дедом на край обеденного стола. Он погладил раскрытой ладонью верхнюю, после чего с грустью в голосе заметил, что никому эти бумаги уже не нужны. Я тогда промолчала.

Дед довольно быстро освоился в доме, я видела, что одиночество его совсем не тяготит. Более того, мне казалось, его даже радует отсутствие соседей…

Еще в первый день, стоя на крыльце дома, он оглянулся вокруг и с тоской в голосе заметил, что все изменилось. Это навело меня на мысль, что когда-то Егор Романович бывал здесь. И не раз. Но было это очень давно, когда на дачах бурлила жизнь.

«Умирание» поселка было медленным, началось еще в конце девяностых. Сначала прекратили привозить газовые баллоны для плитки, мы обходились электрическими. Несмотря на это, тем летом все дома дождались своих хозяев, на качели была очередь из детей постарше, в песочнице возились малыши. Но уже на следующий год поселок отключили от электроснабжения. Кто-то, как и мы, обзавелся переносным генератором, но больше половины домов на сезон остались запертыми. В августе отец с Громовым заколотили все окна и двери коттеджей досками, будучи неуверенными, что те хотя бы когда-то еще дождутся своих хозяев. Следующие несколько лет на дачах еще наблюдалась какая-то жизнь – ненадолго заселялся то один дом, то другой. Детей привозили редко, чаще на выходных наезжали компании молодежи, музыка гремела заполночь, но лично я была этому только рада – мне, ребенку, в лесной тишине было откровенно скучно. Мама все чаще оставалась после работы в городе, отец же не мог оставить место работы – он по-прежнему числился комендантом. Когда его уволили, мы в дом наведывались лишь несколько раз в месяц. И только после развода с мамой отец вновь поселился здесь…

Я отвлеклась от своих мыслей, внимательно посмотрела на Захара и отчетливо поняла, что с его появлением моя привычно размеренная жизнь закончилась. Я видела, как он расслабился, скинув решение своих проблем на меня. «Он – твой жизненный урок, девочка. Ты – сильная, он же всегда будет нуждаться в чьей-то помощи. И представь – рядом найдется тот, кто ее окажет! Но не он твоя судьба, вместе вам не быть. Ты сможешь жить только с равным. Вот тогда будешь счастлива», – жестко сказал мне отец, вытирая шершавой ладонью слезы с моих щек. Мне было пятнадцать, я что-то зло возразила, оттолкнув его и тут же посчитав врагом. Замкнувшись в себе, я больше ни с кем Захара не обсуждала. Но по-прежнему старалась быть рядом с ним, пусть в качестве друга. Жанну, как ни странно, соперницей не считала, хотя все: и одноклассники, и учителя – давно уже нарекли Тальникова и Каверину парой. Я же твердо была уверена в одном: любви у Жанны к Захару нет, как нет ее и у Захара к Жанне…

– Спасибо, Лянка, вкусно! Давай выдвигаться, темнеет уже. – Захар отодвинул пустую тарелку. – Посуду помыть?

– Если не лень.

– Обижаешь! Что же я, безрукий совсем? – снисходительно произнес он, беря в руки поднос.