Третий Рим

Из захваченного турками-османами в 1453 г. Константинополя в Русь-Орду была вывезена группа пленных, которые представляли собой, говоря современным языком, интеллектуальную элиту Византии. Их предполагалось использовать как образованных людей «по специальности» у себя в империи. Иногда им даже вручали государственные должности. Так, будущий министр иностранных дел при Иване III Курицын был вывезен из Крыма, где находился в плену около четырех лет. Империя, как отмечает Г. В. Носовский и А. Т. Фоменко, по-видимому, считала себя настолько сильной, что ее ханам даже в голову не приходило опасаться «подрывной» работы некоторых пленных, назначенных на высокие должности. И «подрывная работа» началась.

В Западной Европе в XVI в. наряду с католицизмом и православием, как основными течениями христианства, возникает протестантизм. Его появление связано с широким антикаф(т)олическим движением — Реформацией, охватившей многие страны Европы.

Протестанты воспользовались возникшим на Западе лютеранством как поводом для политического отделения от «Монгольской» империи. В Западной Европе, в Германии, в XVI в. начинается мятеж ордынских наместников, которые не желают подчиняться великому царю-хану Руси-Орды. Мятеж разрастался. Этот мятеж получил в официальной исторической науке название Реформация.

На Руси казанский царь (хазарский каган) и его двор принимают иудейство. Казань тоже пытается отделиться от империи. А. Т. Фоменко и Г. В. Носовский полагают, что между Казанским царством (хазанский Каганат) и западноевропейской Реформацией существовала связь.

В 1552 г. царь-хан Руси (Иван Грозный) жестоко подавляет казанский мятеж. Русь-Орда готовится к карательному походу против мятежников на Западную Европу для усмирения Реформации.

Но в это время на Руси готовится государственный переворот под патронажем Западной Европы.

Западная Европа, как мы отмечали, пытается избавиться от османско-ордынского влияния. Не в силах добиться этого военным путем, она стала использовать смуту в Орде-Руси, чтобы привести к власти прозападную династию. Во что бы то ни стало они пытались расколоть союз Орды-Руси и Турции-Атамании, натравить их друг на друга.

В конце концов и то, и другое им удалось осуществить любопытным способом. Они стали распространять в империи ересь, которая на Руси получила название «ересь жидовствующих».

Из-за того что упоминание термина «жидовствующие» на страницах печати вызывает неоднозначную реакцию у читателей, обратимся с разъяснением этого вопроса к митрополиту Московскому и Коломенскому Макарию. В силу важности этой проблемы для новой хронологии раскроем взгляды Макария достаточно подробно.

ЕРЕСЬ ЖИДОВСТВУЮЩИХ

Вот что рассказывает об этой ереси известный знаток истории Русской церкви митрополит Московский и Коломенский Макарий.

8 ноября 1470 г. в Новгород прибыл из Киева или, по данным некоторых летописей, из Литвы (так как Киев состоял тогда в Литовском государстве) брат киевского князя Симеона Михаил Олелькович, присланный польским королем Сигизмундом по просьбе самих новгородцев. С князем Михаилом прибыла из Литвы весьма многочисленная свита, в которой находился и некто жидовин Схария. Этот «жидовин, — скажем словами современника, оставившего нам и краткую историю, и подробное опровержение ереси жидовствующих, — был научен всякому изобретению злодейства, чародейству и чернокнижию, звездозаконию и астрологии. Сначала он прельстил в Новгороде попа Дионисия и обратил его к жидовству. Дионисий привел к нему попа с Михайловской улицы Алексия, который также сделался отступником от истинной веры Христовой. Потом пришли из Литвы иные жиды — Иосиф Шмойло-Скарявей и Моисей Хануш. Алексий и Дионисий до того возревновали о жидовской вере, что с ними всегда пили и ели и от них учились жидовству, и не только сами учились, но научили жидовству своих жен и детей. Хотели даже обрезаться в жидовскую веру, но жиды им не велели, говоря: если узнают вас христиане и вздумают освидетельствовать, то будете обличены, а держите жидовство тайно, явно же христианство. Алексию переменили имя, назвали его Авраамом, а жену его назвали Саррою». Таково начало ереси жидовствующих: жид Схария совратил в жидовство двух новгородских священников, два другие жида вместе с ними совратили и самые их семейства! Более об этих жидах — удалились ли они из Новгорода или оставались в нем — ничего не известно. Несомненно только, что распространителями ереси были уже не они, а совращенные ими попы — Алексий и Дионисий. Первый научил жидовству зятя своего Ивана Максимова, и отца его попа Максима, и многих других попов, и диаконов, и простых людей. Дионисий научил также многих жидовству и, между прочим, софийского протоиерея Гавриила. В числе множества совращенных в жидовство, преимущественно священников, диаконов, дьячков, клирошан, находился и сын одного лица, имевшего великую власть в Новгороде, Григорий Тучин.

Что же это была за ересь жидовствующих и почему она так легко привилась в Новгороде? В строгом смысле, пишет митрополит Макарий, это была не ересь только, а полное отступничество от христианской веры и принятие веры иудейской. Схария и его товарищи учили:

Схария и его товарищи проповедовали у нас свою собственную, иудейскую, веру и отвержение христианской, из чего уже неизбежно следовали всевозможные христианские ереси, т. е. отвержение всех христианских догматов и установлений. Несомненно, что когда жидовствующие излагали свое догматическое учение против христиан и утверждали, что Бог есть един, а не Троичен, что Мессия еще не пришел, а Иисус Христос не есть Мессия и Сын Божий, что должно держаться иудейского, или Моисеева, закона, тогда они основывались исключительно на священных книгах Ветхого Завета. Нельзя забывать, что распространителями и защитниками ереси жидовствующих были у нас не сами жиды, а совращенные ими христианские священники и постоянно носившие личину христиан. Потому неудивительно, если они, чтобы удобнее совращать христиан, в своих возражениях по второстепенным предметам указывали иногда на тексты Нового Завета и на свидетельства святых отцов.

Преподобный Иосиф в своем сочинении против жидовствующих многократно свидетельствует, что они, собственно, не еретики, а отступники, что они отверглись от Христа и мудрствуют жидовское, учат и других держать жидовство и отвергать Христа. Он пишет: «Новгородские еретики сделались отступниками не в младенчестве, не во время плена, не ради нужды, но и родились, и много лет пребывали в христианской православной вере, и самохотением, самопроизвольно отверглись Святой Единосущной Троицы и православной христианской веры, и изрекли многие хулы на Святую Единосущную Троицу, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых, и совершили многие сквернения на святую Божественную Церковь, и на святые иконы, и на животворящие кресты, и на священные мощи святых, и многих православных христиан прельстили, и отвели в жидовство, и осквернили всякими сквернами. Они отверглись Христа и всего христианства в лето 1471, и даже доныне ни один не покаялся. Они злейшие из всех еретиков и отступников: таких не было ни в древние времена, ни в средние, ни в новейшие». Заметим, что при дальнейшем развитии ереси она привлекала к себе и имела двоякого рода последователей: одни, отвергшись Христа, принимали самое жидовство — это люди простые, необразованные, а другие, образованные и книжные, отвергшись Христа, не принимали самого жидовства, но усвоили все воззрения жидовствующих на христианство, отвергали все собственно христианские догматы. С этими-то последними преимущественно и приходилось бороться преподобному Иосифу, и в этом-то виде ересь жидовствующих, даже после окончательного подавления ее внешними средствами, долго еще существовала у нас между лицами высших классов.

Каким же образом жид Схария мог навязать православным русским свою жидовскую веру, а новгородские священники могли принять ее и отвергнуться от Христа? Разгадка этому заключается в том, что Схария был человек ученый и, главное, искусный в чернокнижии и астрологии, которые пользовались тогда полным доверием и уважением, особенно между людьми малообразованными, а наши новгородские священники были не только малообразованны, но и совершенные невежды даже в истинах исповедуемой ими религии. Схария очень хорошо знал, чем иудеи доказывают против христиан истинность своей иудейской веры. Впоследствии ересь приобрела себе сильных покровителей, которые содействовали ее распространению и привлекали многих обаянием вольномыслия и распущенности нравов.

Прошло уже несколько лет со времени появления ее в Новгороде, а еретики умели скрывать себя под личиною христианства. В 1480 г., когда великий князь Иоанн Васильевич прибыл в Новгород, вожди ереси, Алексей и Дионисий, до того понравились ему, что он взял их в Москву и первого определил протоиереем в Успенский собор, а последнего — священником в Архангельский собор. Здесь они старались казаться святыми, кроткими, воздержными, а тайно сеяли свое лжеучение и многих обратили к жидовству, так что некоторые даже обрезались. Между прочим, они привлекли к своей ереси: в духовенстве — симоновского архимандрита Зосиму и чернеца Захарию, при дворе великого князя — знатного дьяка Феодора Курицына да дьячков крестовых — Истому и Сверчка и из купцов — Семена Кленова. Последние четыре также научили многих жидовствовать. «Протопоп Алексей и Феодор Курицын, — замечает при этом преподобный Иосиф Волоцкий, — такое имели тогда дерзновение к Державному, как никто другой, ибо они прилежали звездозаконию, астрологии, чародейству и чернокнижию. Потому-то многие и уклонились к ним и погрязли в глубине вероотступничества». Зять протоиерея Алексея Иван Максимов свел в жидовство даже невестку великого князя Елену, как впоследствии сознавался сам Иоанн преподобному Иосифу Волоцкому. Таким образом, ересь утвердилась не только в Новгороде, но и в Москве. Ни церковная, ни гражданская власти не знали о ее существовании или не обращали на нее внимания.

Здесь, уважаемый читатель, мы отойдем от рассказа митрополита Макария и проясним ситуацию. Родственный, профессиональный, семейный характер сектантства бросается в глаза. По всем признакам все дело принципиально было поставлено как секретный заговор. Десять лет удалось секте сохранять конспирацию. Даже при дворе Ивана III «министр иностранных дел», дьяк Посольского приказа Федор Васильевич Курицын был членом секты жидовствующих.

В число еретиков вошла невестка Ивана III, жена Ивана молодого, Елена Волошанка (Молдаванка). Более того, московским митрополитом становится жидовствующий еретик Зосима.

Первым ратоборцем против жидовствующих, как отмечает митрополит Макарий, выступил архиепископ Геннадий. Как ни скрывали себя еретики, но однажды в пьяном виде некоторые из них начали упрекать друг друга. Услышав об этом, Геннадий немедленно дал знать митрополиту и великому князю и, получив приказ не допускать распространения ереси, начал делать обыск. Во время обыска один из виновных, поп Наум, открыл архиепископу все и всех и принес к нему даже псалмы, по которым правили еретики свою жидовскую службу.

Геннадий велел брать их и отдавать на поруки до окончания следствия. А как четверо из отданных на поруки бежали в Москву, то он отправил туда к князю и митрополиту все обыскное дело в подлиннике вместе со списком открытых уже еретиков и их псалмами. Это было в августе или сентябре 1487 г. Не получая, однако ж, ответа ни от князя, ни от митрополита, Геннадий к концу того же года обратился с просьбою о содействии к Сарскому епископу Прохору, жившему в Москве на Крутицах, и уведомлял его, что в Новгороде открылись еретики, которые мудрствуют по-жидовски.

В январе следующего 1488 г., когда в Москву прибыли епископы Суздальский Нифонт и Пермский Филофей, Геннадий поспешил написать и к ним, и просил обоих этих святителей ходатайствовать пред великим князем и митрополитом, чтобы позаботились «тому делу исправление учинити». Дело приняло быстрый ход: оно рассмотрено на Соборе, трое из еретиков найдены виновными, и великий князь «по правилам царским» подверг их торговой казни, а четвертого признали недостаточно обличенным, так как против него было только одно свидетельство попа Наума.

В феврале того же (1488) года князь и митрополит уже извещали об этом Геннадия и поручали ему, чтобы он продолжал обыск о еретиках с великим прилежанием и тех, которые покаются, отдавал «по царским правилам» для торговой казни двум боярам, Якову и Юрию Захарьевичам. Заметим, что в это время великий князь Иван Васильевич отнюдь не опасался казнить еретиков жидовствующих «по царским правилам». При производстве обыска над жидовствующими оказалось, что вероотступничество распространилось не только в Новгороде, но и по селам. Некоторые отступники нарочно ставились в попы, чтобы удобнее совращать своих духовных детей.

Если замечали кого-либо твердыми в вере и православии, то таились пред ним и старались казаться православными. А встречая людей простых, слабых и преданных тяжким грехам, увлекали таких в свою прелесть и отпускали им все грехи. Когда же кто из православных начинал обличать их самих в ереси, они отрекались от нее с клятвою, величали себя православными и даже проклинали еретиков. Потому-то крайне трудно было производить над ними обыск, но при содействии назначенных великим князем бояр Геннадий удачно окончил дело: всех покаявшихся еретиков осудил на церковную епитимию, а непокаявшихся и продолжавших хвалить жидовскую веру передал боярам для торговой казни и все подлинное дело отослал к митрополиту и великому князю, известив о том же архиепископов и епископов. Но в Москве не обратили теперь на донесение Геннадия никакого внимания.

Услышав, что в Москве еретики живут в ослабе, туда же бежали и все новгородские еретики, уже принесшие было покаяние пред Геннадием, и там не только пользовались полною свободою, но имевшие священный сан даже служили в московских церквах вместе с православными архимандритами, игуменами, протоиереями и нагло издевались над христианскою святынею.

Покровителем их был сильный при дворе великокняжеском дьяк Федор Курицын, незадолго пред тем возвратившийся из посольства в Венгрию. К нему собирались еретики и совещались между собою против православия. Особенной дерзостью из них отличался чернец Захария. Прежде он был настоятелем одного монастырька близ Новгорода, в Немчинове. И когда иноки этого монастыря пожаловались Геннадию, что настоятель уже три года ни сам не причащается, ни им не позволяет причащаться, и Геннадий потребовал у него отчета, то Захар отвечал: «А у кого причащаться? Попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». Признав Захара за стригольника, Геннадий сослал его в какую-то пустынь, но вскоре по грамоте великого князя должен был возвратить Захара в его обитель, взяв только с него клятвенную подписку, что впредь и сам он будет причащаться и не будет возбранять того своим инокам. Но Захар не захотел исполнять клятвы, бежал в Москву еще в 1487 г. и там нашел себе защиту в кругу жидовствующих. Более всего он действовал лично против Геннадия и уже три года с лишком рассылал на него по всей России и Новгородской епархии многочисленные хульные грамоты, в которых называл его даже прямо еретиком.

Государь знал про ереси любимцев своих, Федора Курицына и протопопа Алексея, и, однако ж, продолжал к ним свое благоволение. Геннадия совсем не стали приглашать в Москву для соборных совещаний, несмотря на заявленные им желания и просьбы. И когда по кончине Геронтия нужно было избирать нового митрополита, то сам великий князь прислал Геннадию приказание, чтобы он оставался в Новгороде ради каких-то «великих дел» и не приезжал в Москву.

Между тем протопоп Алексей пред своею смертию успел «своим волхованием» склонить государя, чтобы на митрополитскую кафедру избран был не кто другой, а именно симоновский архимандрит Зосима, которого действительно и избрали и поставили митрополитом. Нет сомнения, что ни государь, ни святители не знали еще о еретичестве Зосимы, да и Геннадий ничего не подозревал, потому и прислал свою повольную грамоту на поставление его. Новый митрополит немедленно потребовал от Геннадия исповедания веры, как бы сомневаясь в его православии.

В своем послании к Зосиме (октябрь 1490 г.) Геннадий, кратко изложив весь ход дела о жидовствующих и на чем оно остановилось, умолял первосвятителя рассмотреть это дело на Соборе. Не удовольствовавшись посланием к митрополиту, Геннадий написал еще к Собору владык, находившихся тогда в Москве, именно: к Тихону, архиепископу Ростовскому, и епископам — Нифонту Суздальскому, Вассиану Тверскому, Прохору Сарскому и Филофею Пермскому.

Подробно рассказывал о чернеце Захарии, жаловался на него и просил себе обороны от него. Наконец настоятельно требовал, чтобы составился Собор на еретиков, чтобы их предать проклятию, казнить, жечь, вешать, так как они, дав в Новгороде покаяние и приняв епитимию, изменили клятве, бежали в Москву и снова сделались еретиками. «Да не штошите, — прибавлял Геннадий, — станьте крепко, чтобы гнев на нас не пришел, да некако человекоугодници обрящемся и со Иудою Христа продающе: они иконы щепляют, режут, Христу поругаются, а мы их учреждаем да их воле сходим…»

Геннадия и в этот раз не позвали в Москву, но Собор на еретиков состоялся, и состоялся не более как через двадцать дней после возведения Зосимы на митрополитский престол, именно 17 октября 1490 г. На Соборе кроме самого великого князя присутствовали с митрополитом те же самые святители, которые участвовали в его избрании и поставлении. Еретиков обвиняли пред лицом Собора в том, что они старались погубить православное христианство; отвергали Божество Иисуса Христа, Его Воплощение от Пресвятой Девы и Воскресение; ругались святым иконам, совершали литургию по принятии пищи и пития, считали Тело и Кровь Христовы в таинстве Евхаристии простым хлебом и вином, держались больше Ветхого закона и праздновали Пасху по-иудейски; в среды и пятки ели мясо и молоко, и творили многие другие еретические дела, и многих простых людей прельстили своими ересями. Обвиняемые ни в чем не хотели сознаться пред великим князем, митрополитом и всем Собором, упорно запирались в своих ересях и были как бы в исступлении ума.

Но благоверный государь Иоанн Васильевич, а с ним митрополит, и прочие святители, и весь Собор, обыскав по подлинникам архиепископа Геннадия и по московским свидетельствам ереси означенных еретиков, предали их проклятию, низвергли всех из сана и осудили на заточение. Таким образом, настоящий Собор поступил с жидовствующими снисходительнее, нежели первый на них Собор, бывший при митрополите Геронтии, и далеко не так строго, как желал Геннадий. Некоторых из осужденных еретиков великий князь велел отослать в Новгород к Геннадию. Геннадий же приказал посадить их еще за сорок поприщ до Новгорода на коней, каждого лицом к хвосту, и в одежде, перевернутой передом назад, надеть на головы их берестовые остроконечные шлемы, в каких изображаются бесы, с мочальными кистями, с венцами из соломы и сена и с надписью на шлемах: «Се есть сатанино воинство». В таком виде осужденные водимы были по городу, и встречающиеся плевали на них и говорили: «Се враги Божий и хульники христианские». Наконец шлемы на их головах были сожжены. Это сделал архиепископ, чтобы устрашить еретиков и предохранить православных.

Торжество ревнителей православия было, однако ж, далеко не полным. Не все еретики были осуждены, и главные между ними — Зосима и Федор Курицын — остались неприкосновенными. Зосима сумел выдержать на Соборе пред лицом православных то правило, какого и прежде держались все жидовствующие: он казался православным и даже участвовал в проклятии ереси. Этого мало: скоро ему представился новый случай показаться действующим в пользу православных и против жидовствующих. В то время, как известно, и в Греции, и в России было общераспространенное мнение, что с окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира должен окончиться мир и явится Всемирный Судия. Конец седьмой тысячи падал на 1492 г., до этого же года был доведен у нас и миротворный круг, или наша церковная пасхалия, и далее не продолжен. Между тем роковой год приближался и настал, а кончины мира не последовало. Тогда жидовствующие начали глумиться над православными и говорить: «Семь тысяч лет окончились, и ваша пасхалия прошла, отчего ж Христос не является, вопреки вашим ожиданиям? Значит, ложны писания и ваших апостолов и ваших отцов, в особенности же Ефрема Сирина, (будто бы) возвещавших славное Пришествие Христово по истечении семи тысяч лет». Нужно было успокоить православных и установить для них пасхалию на последующее время. И вот, в самом начале осьмой тысячи лет, в сентябре 1492 сентябрьского (а следовательно, в сентябре 1491 январского) года повелением великого князя и, разумеется, с согласия митрополита Зосимы собрались в Москве все до одного русские святители, в том числе и Геннадий, и вместе со всем освященным Собором определили «написати пасхалию на осмую тысящу лет… по преданию св. отец, иже в Никеи Седмаго Собора». Но осуществить это определение не спешили. Не прежде как через год и почти три месяца (27 ноября 1492 г.) «Зосима митрополит на Москве изложил соборне пасхалию на двадцать лет».

Но, являясь поборником православия на Соборах, которые созывал против жидовствующих и по делу составления пасхалии, и прикрываясь подобными действиями пред глазами православных, митрополит Зосима не считал нужным скрываться в кругу своих единомышленников и в частных беседах. Он, по словам преподобного Иосифа, когда обретал людей «простейших», то напоял их ядом жидовским и, провождая самую невоздержную и нечестивую жизнь, предаваясь даже грехам содомским, изрыгал иногда дерзкие хулы на Самого Христа Бога и Богородицу, издевался над святыми крестами и иконами, не признавал ни евангельских, ни апостольских, ни отеческих уставов и в своем лжеучении простирался даже далее, нежели, сколько известно, простирались прочие жидовствующие.

Вместе с митрополитом действовали Федор Курицын, Сверчок, Иван Максимов, Семен Клеванов и многие другие, тайно державшиеся ереси. Они, когда встречали людей благоразумных и знающих Божественное Писание, то не осмеливались приводить их прямо в жидовство, но старались криво толковать им разные места Ветхого и Нового Заветов и таким образом хитро склоняли этих людей к своей ереси, обольщая их, с другой стороны, астрологиею и баснословиями. А людей простейших учили прямо жидовству. Потому если кто и не отступал в жидовство, то многие научились от еретиков укорять Божественное Писание, впали в сомнения и не только в домах, но и на торжищах производили прения о вере.

Невольно думается, что в словах Иосифа, вовсе не скрывавшего своей неприязни к Зосиме, есть преувеличения о его поведении и особенно о его лжеумствованиях, тем более что Иосиф судил только по слухам и хотя в одном месте ссылается на достоверных свидетелей, но тут же замечает, как иные говорили: «Мы у него (митрополита) не слыхали ничего». Да и самые преступления и мудрования, приписываемые Зосиме, так чудовищны и почти невероятны в лице первосвятителя Церкви, еще занимающего кафедру!

Но нет никакого основания сомневаться, что Зосима держался ереси жидовствующих и вел недостойную жизнь. Когда некоторые из православных, будучи не в силах переносить это, стали его обличать в отступничестве и содомских делах, то он одних из обличителей отлучал от Божественного причастия, а других — священников и диаконов — лишал священства, говоря: «Не должно осуждать ни еретика, ни отступника, и если святитель будет даже еретик и кого-либо отлучит, то за его приговором последует суд Божий». А как некоторые, несмотря на все это, продолжали свои обличения против митрополита, то он жаловался государю и клеветал на них.

И по воле государя невинные осуждались на заточение, заключаемы были в оковы и темницы, лишались своих имений. Другие же, не ограничиваясь словесными обличениями ереси, собирали от Божественных книг письменные ответы и посылали против еретиков. В это-то время решился писать и действовать против жидовствующих и преподобный Иосиф Волоколамский, которого пригласил к себе на помощь его епархиальный владыка Геннадий Новгородский.

Иосиф смело выступил против еретиков и начал (около 1493 г.) писать против них свое знаменитое творение, известное под именем «Просветителя». Он не щадил отступников от христианства, и в особенности главу их — митрополита Зосиму, называл его Иудою-предателем, предтечею антихриста, первенцем сатаны, злодеем, какого не бывало даже между вероотступниками. В то же время Иосиф написал пламенное послание к Суздальскому епископу Нифонту, на которого, по словам Иосифа, все православные смотрели тогда как на своего главу в борьбе с жидовствующими, и убеждал его, чтобы он постоял крепко против осквернившего святительский престол митрополита, научил православных не ходить к нему, не принимать от него благословения, не есть и не пить с ним, а сам не боялся ни его угроз, ни проклятий, так как проклятия еретика не имеют никакой силы и возвращаются на его же главу, и сами еретики должны подлежать по правилам не только проклятию, но и гражданским казням.

Это удаление Зосимы от престола совершилось в отсутствие главного печальника жидовствующих — дьяка Федора Курицына. Зосиме, однако ж, оказано было снисхождение: он не был судим на Соборе, не был осужден и наказан как еретик. Сначала он отошел в Симонов монастырь, а потом переведен в Троице-Сергиев. Но беспристрастная история должна сказать, что Зосима был самый недостойный из всех русских первосвятителей и единственный между ними не только еретик, но и вероотступник.

Прошел год и три с лишком месяца со времени удаления Зосимы от кафедры, и 6 сентября 1495 г. изволением великого государя и советом архипастырей и всего освященного Собора избран был, и наречен на святейшую митрополию всея России, и возведен на митрополичий двор, а 20 сентября поставлен в митрополита игумен Троице-Сергиева монастыря Симон.

Новый митрополит не был покровителем жидовствующих, но им по-прежнему покровительствовал сильный дьяк Федор Курицын. Он и брат его Волк упросили великого князя послать в Юрьевский новгородский монастырь архимандритом какого-то Кассиана, которого сами же научили держать жидовство и отречься от Христа. Кассиан, надеясь на Курицына и не боясь Геннадия, начал смело собирать в своем монастыре всех еретиков, дотоле или скрывавшихся в Новгороде, или даже рассеявшихся по другим городам и селам.

Приободренные еретики позволили себе тогда совершать в Новгороде такие «сквернения и поругания на Божественные церкви, и на вся священные вещи, и на все православное христианство», которые невозможно передать словом, пишет митрополит Макарий. Да и в Москве и во всех местах, где находились еретики, они полагались на братьев Курицыных и на Ивана Максимова, совратившего в жидовство самую невестку великого князя Елену.

А теперь, уважаемый читатель, очень важный момент. Посмотрите, как описывает митрополит Макарий проникновение ереси в княжескую семью и ее последствия.

Тогда же совершилось в Москве событие, которое могло иметь весьма важные последствия для ереси. Со времени смерти старшего сына и наследника Иоаннова, Иоанна-младшего (в 1490 г.), возник вопрос: кого теперь объявит государь своим наследником — внука ли своего Димитрия от покойного сына и княгини Елены или другого своего сына, Василия, от второй жены своей Софии Палеолог. Государь медлил. Образовались партии, из которых одна благоприятствовала одной, а другая — другой стороне.

Жидовствующие и между ними Иван Максимов, совратитель Елены, не могли не желать торжества ее сыну Димитрию, а противники жидовствующих, и в особенности преподобный Иосиф, естественно, должны были желать успеха сыну Софии. Наконец сторонники Елены превозмогли: они успели вооружить Иоанна и против сына Василия, и против жены, так что государь немедленно не только провозгласил своим наследником, но и торжественно венчал (4 февраля 1498 г.) на великое княжение в Успенском соборе внука своего Димитрия. К счастию, торжество Елены, а следовательно, и жидовствующих продолжалось не более года.

Иоанн узнал крамолы главных сторонников Елены, знатнейших князей Патрикеевых, своих близких родственников, и князя Ряполовского, вооруживших его против жены и сына, и (5 февраля 1499 г.) Ряполовского казнил, а Патрикеевых — отца Ивана Юрьевича, своего двоюродного брата, и сына его Василия Косого велел постричь в монахи.

Заметим, что этот сын, постриженный в Кирилле-Белозерском монастыре и названный Вассианом, с которым не раз придется нам встречаться, был одним из первых приверженцев еретички Елены и за эту-то приверженность насильно пострижен в монашество, на которое столько нападали жидовствующие: не здесь ли тайная причина, почему он, как увидим, постоянно обнаруживал сильную неприязнь против преподобного Иосифа Волоцкого, его учеников и против всего монашества и почему ревностно заступался за жидовствующих. После опалы крамольных бояр Иоанн примирился с женою своею Софиею и сыном Василием и объявил (21 марта) последнего великим князем Новгорода и Пскова, а чрез два года 414 апреля 1502 г.) посадил на великое княжение всея Руси по благословению митрополита Симона; внука же Димитрия вместе с матерью его Еленою (11 апреля 1502 г.) заключил в темницу и не велел поминать более великим князем.

Последующие события расположились еще больше не в пользу жидовствующих. В Москве начался ряд Соборов, вызванных отчасти самими же еретиками, — Соборов для внутреннего благоустроения Церкви, на которые вызываем был и преподобный Иосиф Волоколамский, успевший в это время приблизиться к Иоанну и расположить его к окончательному поражению ереси.

В 1503 г. составился Собор в Москве. На нем присутствовали под председательством митрополита Симона Геннадий, архиепископ Новгородский, шесть епископов и множество низшего духовенства, в среде которого находились и знаменитые старцы — Паисий Ярославов, Нил Сорский и Иосиф Волоколамский. В совещаниях Собора принимали участие оба великих князя — Иоанн III и сын его Василий.

Вызванный в Москву для присутствования на Соборах знаменитый игумен волоколамский не мог не воспользоваться этим случаем, чтобы не походатайствовать лично пред государем о том деле, в котором принимал такое живое и пламенное участие.

Иоанн не раз с любовию принимал у себя преподобного Иосифа, беседовал с ним наедине о новгородских еретиках, сознавался, что знал и прежде их ереси, знал, какую ересь держал протопоп Алексей и какую держал Федор Курицын (верно, тогда уже умерший, а он еще был жив в 1497 г.), объявил, что даже невестка его Елена увлечена была в жидовство, и просил прощения у Иосифа, присовокупив: «А митрополит и владыки меня в том простили». Иосиф отвечал: «Государь, подвигнись только на нынешних еретиков, а за прежних Бог тебя простит». Знак, что прежде Иоанн действительно покровительствовал жидовствующим или, по крайней мере, снисходил им, чего нельзя было не заметить особенно при удалении с кафедры митрополита Зосимы.

Одно только смущало теперь престарелого Иоанна: не грех ли казнить еретиков (хотя прежде казнил)? И когда Иосиф объяснил ему, что не грех, то дал слово обыскать их по всем городам и искоренить. Но Иосиф по окончании Соборов возвратился в свой монастырь; время шло, а великий князь не исполнял данного слова. Иосиф не утерпел: он написал (весною 1504 г.) к духовнику Иоанна, андрониковскому архимандриту Митрофану, рассказал ему о своих свиданиях и беседах с государем, о его обещаниях, доказывал, что еретиков следует проклинать и казнить, и умолял Митрофана, чтобы он напомнил и подокучил Иоанну исполнить данные обещания относительно еретиков. Кончилось тем, что в декабре 1504 г. состоялся в Москве Собор на жидовствующих, на котором присутствовал сам государь с сыном Василием, митрополит Симон и святители со множеством духовенства.

Приглашен был на Собор и преподобный Иосиф и был здесь главным обличителем еретиков. Несчастные были не только преданы церковному проклятию, но и осуждены. Одни из них, виновнейшие, — Иван Волк Курицын, Димитрий Коноплев и Иван Максимов были сожжены в клетке 27 декабря в Москве; другие сожжены потом в Новгороде: Некрас Рукавов, которому предварительно урезали язык, архимандрит Кассиан с братом и еще многие; третьих отправили в заточение, иных разослали по монастырям, а чрез двадцать дней после первой казни (может быть, случайное совпадение) скончалась в темнице (18 января) и несчастная княгиня Елена.

Эти страшные казни произвели на всех потрясающее действие. Многие из еретиков стали каяться в надежде получить помилование, многие из православных почувствовали к ним сострадание. Князь-инок Вассиан по своему близкому родству с государем первый начал ходатайствовать пред ним за каявшихся. Вместе с Вассианом ходатайствовали за них и некоторые из владык, бояр и старцев. Но Иосиф, узнав о том, непрестанно писал к Василию Иоанновичу (Иоанн уже скончался 27 октября 1505 г.), чтобы он не верил раскаянию жидовствующих, как вынужденному и притворному, и велел держать их неисходно в темнице, дабы они не прельстили других людей. И великий князь послушал Иосифа. Это возбудило против Иосифа великое негодование в бывших ходатаях: они разразились на него такими хулами и укоризнами, которых даже нельзя передать письменно.

27 июля 1511 г. преемник митрополита Симона Варлаам возведен на митрополичий двор и наречен митрополитом всей России, а 3 августа поставлен на митрополию.

В дни первосвятительства Варлаамова происходили последние вспышки ереси жидовствующих. Ее держались тайно еще многие, особенно между вельможами, которые, по выражению одного почти современного писателя, обратились тогда из страха от ереси к православию только лицом, а не сердцем.

Главным покровителем этих мнимо покаявшихся еретиков был старец-князь Вассиан, который, прибыв еще в 1503 г. из своей пустыни в Москву, поселился в Симоновом монастыре. Он вошел в особенную доверенность государя и сделался таким временщиком, что его боялись некоторые даже более, нежели самого Василия Иоанновича. Вассиан не упускал случаев действовать в пользу покровительствуемой им партии, враждебной православному духовенству и монашеству, и продолжал борьбу с преподобным Иосифом Волоцким.

Однажды ученики последнего, Дионисий, князь звенигородский, да Нил Полев, жившие в Белозерской пустыни, донесли ему, что нашли следы ереси жидовствующих у двух белозерских пустынников, и прислали к нему священника, бывшего свидетелем события. Иосиф препроводил присланную грамоту и священника к Ростовскому архиепископу Вассиану, своему брату, в епархии которого состояли белозерские монастыри и пустыни.

Вассиан, находившийся тогда в Москве, представил грамоту великому князю, а великий князь показал ее старцу-князю Вассиану Косому и спросил его: «Хорошо ли делают твои пустынники?» Вассиан отвечал, что все донесение ложно, и когда присланный священник подтвердил справедливость грамоты, то Вассиан просил дозволения отдать его на пытку. Священника пытали, изломали ему ногу, и он умер, но от своих слов не отказался. Великий князь прогневался на старцев Дионисия и Нила, писавших грамоту (хотя следовало бы прогневаться не на них, а на старца-князя Вассиана за такую пытку), и сказал: «Сами между собою бранятся, а меня в грех ввели». И велел сжечь пустыни старцев Дионисия и Нила, а самих отдать под начало в Кириллов монастырь. Вассиан Косой, без сомнения, торжествовал с своею партиею, а Иосиф должен был перенести скорбь со своими учениками.

Но, видно, Вассиан не довольствовался одними хульными словами против Иосифа и святителей, не пощадивших на Соборе ереси жидовствующих; вероятно, еретики, пользуясь покровительством этого сильного временщика, начали смело поднимать свои головы и угрожать опасностию православию, потому что Иосиф в 1511–1512 гг. нашелся вынужденным снова со слезами умолять великого князя Василия Иоановича от лица всей своей обители и писал к нему:

Убеждения святого старца и в этот раз подействовали на Василия Иоанновича: он «повелел всех еретиков побросать в темницу и держать там неисходно до конца их жизни». Но преподобный Иосиф вскоре скончался (9 сентября 1515 г.), а по смерти его жидовствующие снова приободрились. Дошло до того, что явился, как было при начале этой ереси, какой-то «жидовин-волхв, чародей и прелестник» по имени Исаак, который обольщал и увлекал православных.

Около 1520 г. составился Собор на еретика, и только что прибывший к нам Максим Грек написал отцам Собора «Совет» — подвигнуться ревностию за православие и единодушно с дерзновением предать смутившего стадо Христово внешней власти на казнь, чтобы и другие научились не смущать более овец Христовых и земля наша очистилась от таких бешеных псов. После этого, казалось, ересь жидовствующих совсем исчезла, так что Новгородский архиепископ Макарий около 1527 г. величал великого князя Василия Иоанновича окончательным ее низложителем. Но на самом деле она только притаилась и продолжала существовать, хотя уже под другим названием.

27 февраля 1522 г. на Русскую митрополию поставлен был Даниил, игумен Иосифова монастыря. О достоинствах Даниила в должности настоятеля можем заключать из того, что он заслужил особенное благоволение самого государя, часто посещавшего монастырь, и удостоился быть избранным прямо в сан митрополита. Он был по своему времени человек очень образованный и весьма начитанный, как свидетельствуют его сочинения и другие памятники. Он с ревностию проповедовал истины святой веры как в храмах, что составляло тогда у нас редкость, так и чрез послания разным лицам, смело обличал современные пороки в обществе, в духовенстве, в самых вельможах. Особенно он вооружался против господствовавшего тогда у нас вольнодумства и неповиновения уставам Церкви, старался охранить свое духовное стадо «от еретиков, хуливших Христа Бога и Его Пречистую Матерь», т. е. жидовствующих, которые, значит, еще существовали.

Прошло уже около двадцати лет, как Василий Иоаннович вступил в брак (4 сентября 1505 г.) с дочерью князя Юрия Константиновича Сабурова Соломониею, но не имел от нее детей. Такое неплодство жены сильно огорчало государя, тем более что он желал оставить по себе наследником на престоле своего сына. Однажды Василий открыл свою скорбь пред боярами и начал с плачем говорить им: «Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братиям отдать? Но они и своих уделов управить не умеют». Бояре отвечали: «Неплодную смоковницу посекают и извергают из виноградника», намекая на необходимость развода. Бояре, конечно, знали слабость государевых братьев, могли страшиться за будущность отечества и в видах государственной пользы могли дать такой совет. Но не боярам предлежало решить этот вопрос, а власти церковной. Сохранилось предание, будто великий князь по совету митрополита Даниила посылал грамоту ко всем четырем патриархам Востока и просил у них разрешения развестися с неплодною женою и вступить в новый брак и будто патриархи все отвечали князю решительным отказом.

Дело весьма возможное, хотя самое сказание мало возбуждает к себе доверия. Да и в России, если верить Курбскому, нашлись люди, которые смело объясняли Василию Ивановичу всю противозаконность его намерения. Но Даниил, глава Русской церкви, вопреки ясному учению Евангелия и церковных правил, дозволил государю развод с его женою за одно только ее неплодство. И несчастная Соломония, по одним известиям, добровольно, а по другим — вследствие крайнего насилия, пострижена в черницы под именем Софии 28 ноября 1525 г. и потом отпущена в суздальский Покровский монастырь. Этого мало: не прошло двух месяцев после незаконного развода, как митрополит, опять вопреки церковным правилам, благословил Василия вступить в новый брак с княжною Еленою Глинскою, и даже сам 21 января 1526 г. обвенчал их.

Правление митрополита Даниила продолжалось еще около семи лет, но о действиях его в это время известно весьма немного. Пока жива была Елена, Даниил не чувствовал над собою никакой перемены. Но когда Елена скончалась (3 апреля 1538 г.) и настали смуты бояр, теснивших и давивших друг друга из-за власти, судьба митрополита скоро изменилась. Он имел неосторожность пристать к стороне князя Ивана Вельского, пользовавшегося некоторое время особенною доверенностию малолетнего Иоанна. Но князья Шуйские успели низложить Вельского и заключить в темницу. Затем свергли с престола и митрополита Даниила (в начале февраля 1539 г.) и сослали его в Волоколамский монастырь, где он прежде был игуменом. Там спустя почти два месяца заставили его написать грамоту, в которой он отрекался от митрополии не по болезни или немощи.

Свергнув Даниила, князь Иван Шуйский, естественно, мог рассчитывать, что в новом, избранном по его желанию первосвятителе найдет себе верного союзника и твердую опору, но скоро увидел свою ошибку. Иоасаф вместе с некоторыми боярами в июле 1540 г. осмелился ходатайствовать пред государем об освобождении из темницы князя Вельского, заключенного туда Шуйскими, и Вельский был освобожден. С того времени Вельский и митрополит сделались самыми приближенными лицами у государя, его «первосоветниками» и, надобно сказать, старались употреблять свою власть для умиротворения и благоденствия отечества.

Но чем больше отличал их государь, тем сильнее негодовали на них бояре, сторонники Шуйского, и составили против них заговор, в котором приняли участие многие дворяне, дети боярские и новгородцы. Сам Шуйский, находившийся тогда с войском в Новгороде, в ночь на 3 января 1542 г. прибыл в Москву без ведома государя, прислав туда наперед сына своего с тремястами всадников. В ту же ночь в Кремле произошла сильная тревога: схватили Вельского в его доме и утром отправили на Бело-озеро, где впоследствии его умертвили; схватили и двух главных его советников и разослали по городам, окружили кельи митрополита, бросали в них камнями и разбудили его. Испуганный, он думал найти убежище во дворце, но заговорщики бросились за ним и туда и своим шумом разбудили государя и привели его в трепет.

Митрополит бежал на Троицкое подворье, но дети боярские и новгородцы преследовали его с бранными словами и едва не убили его на подворье, только троицкий игумен Алексей именем преподобного Сергия Чудотворца да князь Дмитрий Палецкий с трудом умолили их воздержаться от убийства. Митрополит был взят и сослан на Белоозеро в Кириллов монастырь, откуда впоследствии был переведен в Троицко-Сергиев, где и скончался.

Вся власть снова перешла в руки Шуйского — он сделался главою бояр. И потому очень вероятно, что под его преобладающим влиянием совершилось избрание и нового митрополита, тем более что выбор пал на архиепископа Новгородского Макария, внушениям которого Шуйский мог приписывать такое горячее участие новгородцев в свержении Вельского и Иоасафа.

Марта 9-го числа 1542 г. архиепископ Новгородский Макарий приехал в Москву, 16-го был избран Собором Святителей по соизволению великого князя, наречен и возведен на митрополичий двор, а 19-го поставлен в митрополита. Настоящий выбор принадлежал к числу самых счастливых: Макарий по своему образованию и архипастырской деятельности явился знаменитейшим из всех наших митрополитов XVI в.

Самым любимым, если не самым главным, занятием Макария для пользы не только новгородской паствы, но и всей Русской церкви было дело книжное.

Он поручал одним составлять жизнеописания отечественных святых, другим — переводить полезные книги с иностранного на русский язык. Содержал при себе множество писцов и не щадил никаких издержек, чтобы собирать и списывать жития святых, книги Священного Писания, творения святых отцов и вообще назидательные сочинения, сам пересматривал и исправлял рукописи и переводы и в продолжение двенадцати лет составил огромнейший сборник, известный под именем «Великих Четий-Миней» на все двенадцать месяцев года. Преданный постоянно делам церковным, Макарий умел в то же время заслужить благоволение гражданского правительства.

16 Января 1547 г. в Успенском соборе митрополит торжественно совершил священный обряд царского венчания над Иоанном, возложив на него животворящий крест, венец и бармы, а 13 февраля сам сочетал боговенчанного царя законным браком с избранною им девицею из дома Романовых-Захарьиных Анастасиею и преподал новобрачным обширное и приличное наставление.

В начале 1551 г. был созвал в Москве Собор, важнейший из всех Соборов, какие только были доселе в Церкви Русской. Сведения о нем, вовсе не встречающиеся в наших летописях, сохранились в особой книге, известной под именем Стоглава, или Стоглавника, потому что она разделена на сто глав, отчего и самый Собор обыкновенно называется Стоглавым.

Как ни многочисленны были предметы, о которых рассуждал и сделал свои постановления Стоглавый Собор, но догматов веры православной он почти не касался. Зато едва протекло около двух лет после Стоглавого Собора, как открылась потребность в новом Соборе, который должен был рассуждать преимущественно об истинах христианской веры или, точнее, защищать их против новых проповедников старой уже у нас ереси жидовствующих.

Мы знаем, что эта ересь чрез несколько времени после происхождения своего явилась в двояком виде: одни из ее последователей, люди простые и необразованные, отвергаясь веры христанской, предпочитали ей иудейскую, принимали жидовство и иногда даже обрезывались; а другие, люди образованные, книжные, не принимали самого жидовства, но только усвояли себе воззрения жидовствующих на христианскую веру и потому отвергали все собственно христианские догматы и установления и делались религиозными вольнодумцами. Знаем также, что даже после окончательного осуждения этой ереси в 1504 г. следы ее и сочувствие ей замечались еще в странах заволжских между иноками вологодскими и белозерскими и что ее продолжали тайно держаться многие в Москве, особенно между вельможами, против вольнодумства которых находил нужным ратовать митрополит Даниил.

Когда не стало князя-старца Вассиана (осужденного в 1531 г.), главного покровителя ереси жидовствующих, или новгородских еретиков, она, по-видимому, исчезла в России. Но теперь, лет через двадцать, под влиянием отчасти нового брожения умов, проникавшего к нам с Запада, она обнаружилась вновь в обоих своих видах.

В качестве вольнодумства, простиравшегося до отвержения всех догматов и установлений христианских, ее проповедовал некто Матфей Семенов Башкин, живший в Москве, человек книжный и, вероятно, если не знатный, то богатый или достаточный, потому что имел у себя слуг и рабов. В качестве не только отвержения христианства, но и приверженности к иудейству, или Моисееву закону, проповедовал эту ересь некто Феодосии Косой, бывший слуга одного из московских бояр, обокравший его, бежавший на Белоозеро и там принявший монашество. Но обратимся к подробностям.

В Великий пост 1553 г. к священнику придворного Благовещенского собора в Москве Симеону пришел Матфей Семенов Башкин и умолял принять его на исповедь. Речи Башкина были, очевидно, очень хороши и не заключали в себе ничего предосудительного. Но, верно, он говорил многое и совсем в другом роде, потому что Симеон сказал товарищу своему по собору, известному священнику Сильвестру, любимцу царя Иоанна: «Пришел ко мне сын духовный необычен и великими клятвами умолил меня принять его на исповедь в Великий пост; многие предлагает мне вопросы недоуменные, требует от меня поучения, а в ином и сам меня учит, и я удивился тому и весьма усомнился». Сильвестр отвечал: «Каков-то сын тот будет у тебя, а слава про него носится недобрая».

Значит, про Башкина уже знали и толковали в обществе с невыгодной стороны, и Сильвестр слышал о нем от других еще прежде. Царя не было тогда в Москве: он ездил для богомолья в Кириллов монастырь. И Башкин снова пригласил к себе Симеона и показал ему Апостол, который был извощен (закапан воском) во многих местах, до трети, предлагал вопросы, а сам толковал «не по существу и развратно». Когда Симеон молвил: «Я сам того не знаю, о чем ты спрашиваешь», Башкин отвечал: «Ты, пожалуй, спрашивай у Сильвестра; он тебе скажет, и ты пользуй мою душу; я знаю, что тебе самому некогда ведать того за суетою мирскою: ни днем, ни ночью покою не знаешь».

Симеон передал о всем этом Сильвестру. Скоро возвратился в Москву царь, и Сильвестр вместе с Симеоном рассказали ему все про Башкина, а протопоп Андрей и Алексей Адашев засвидетельствовали, что и они тоже про Башкина слышали. Государь велел Симеону представить книгу Апостол, извещенную Башкиным. Башкин извощил ее всю, и Симеон принес ее к церкви, где и видел книгу царь и все слышали в ней и речь, и мудрование Башкина. Но дело пришлось отложить, потому что царь, получив известие (6 июля) о предполагаемом набеге крымцев на Россию, поспешил в Коломну.

Впрочем, отъезжая, царь велел схватить Башкина, посадить его у себя в подклеть. Башкин не сознавался в ереси и исповедовал себя христианином, но скоро был постигнут гневом Божиим и начал, как свидетельствуют современники, бесноваться и, взвесив свой язык, долгое время кричал разными голосами и говорил «непотребная и нестройная».

Потом он пришел в разум и слышал будто бы голос: «Ныне ты исповедуешь меня Богородицею, а врагов моих, своих единомышленников, таишь». Устрашенный этим голосом, Башкин начал каяться пред своим отцом духовным. Известили митрополита, и по его приказанию Башкин «своею рукою исписа и свое еретичество и свои едино-мысленники — о всем подлинно».

Он указал как на своих советников на Григория и Ивана Борисовых и на других и сознался, что принял свое злое учение от аптекаря Матфея, родом литвина, да от Андрея Хотеева — латынников и что заволжские старцы не только «не хулили его злобы», но еще «утверждали его в том». Значит, это лжеучение хотя возникло собственно в Башкине под влиянием западного вольномыслия чрез названных латынников, но развивалось и укреплялось под влиянием вольномыслия домашнего, уже существовавшего в России между заволжскими старцами.

Сущность же еретичества Башкина и его единомысленников, по его показанию, состояла в том, что они:

Государь, когда возвратился в Москву (18 августа) и узнал, в чем состояла ересь Башкина, то «содрогнулся душою» и велел схватить единомысленников его и созвать на них Собор. Оказалось, что этих единомысленников — единомыслеников, а отнюдь не учеников Башкина, — было весьма много, особенно между заволжскими старцами-пустынниками.

В Москве размещали единомысленников Башкина по монастырям и подворьям и несколько раз допрашивали на очных ставках с ним еще до открытия Собора.

Собор открылся не позже октября 1553 г. и продолжался и в следующем году. Пред лицом Собора Башкин вновь исповедал свои заблуждения, каялся в них и начал обличать своих единомысленников с очей на очи. Сам государь «начат их испытовати премудре», но они хотя убоялись царя, так крепко поборавшего по благочестию, однако ж запирались и не сознавались.

Только некоторые из них сказали сами на себя, что они не поклонялись святым иконам и положили зарок и впредь им не поклоняться. Из всех заподозренных в ереси и судившихся на Соборе только об одном, именно — о бывшем игумене Троицко-Сергиева монастыря Артемии, дошла до нас соборная грамота, из которой можно видеть, в чем обвинялся он и какие давал ответы.

До игуменства своего Артемий жил в псковском Печерском монастыре, потом поселился в какой-то Белозерской пустыни и оттуда вызван был в Москву. Здесь царь велел остановиться ему в Чудовской обители, а священнику Сильвестру поручил поприсмотреться к нему, поиспытать его. И когда Сильвестр нашел, что Артемий имеет «довольно книжнаго ученья и исполнен добраго нрава и смирения», то по просьбе троицких братии и по повелению государеву Артемий поставлен был в игумена к Троице (в 1551 г.). У Артемия был ученик Порфирий; этот ученик в качестве старца-странника не раз приходил для духовной беседы к благовещенскому священнику Симеону, который, заметив, что он «от Писания говорит недобро», передал все слышанное Сильвестру.

Сильвестр пригласил странника к себе и во время неоднократной беседы с ним заметил то же самое и свои сомнения пересказал царю. Царь обратил свое внимание на самого Артемия и начал примечать «вся слабостная учения» Порфирия и в его учителе.

Но Артемий скоро оставил игуменство «за свою совесть» и отошел в пустынь. Когда начались разыскания по поводу ереси Башкина, тогда приведен был в Москву из своей пустыни и Артемий вместе с учеником своим Порфирием и другими старцами. Артемию было сказано, будто он вызван, чтобы «говорить книгами», или состязаться, с Башкиным; но, услышав в Москве, что Башкин указывает и на него как на своего сообщника, тайно бежал из Андроникова монастыря, где был помещен в свою Белозерскую Порфириеву пустынь. Его, однако ж, вновь взяли оттуда и представили пред лицо Собора. Здесь прежде всех выступил против Артемия сам Башкин и как письменно, так и словесно свидетельствовал, что Артемий изрекал хулы на поклонение святым иконам, на таинство Евхаристии, на предания святых отцов и многие другие.

Но Артемий ни в чем не сознался и на все убеждения митрополита покаяться отвечал: «Я так не мудрствую, я верую во Отца и Сына и Святого Духа, в Троицу Единосущную». Кроме Башкина еще шесть свидетелей один за другим говорили против Артемия. Собственный его келейник и ученик Леонтий рассказал только, как Артемий бежал тайно из Андроникова монастыря в свою пустынь. Артемий сознался, что бежал от наветующих, будто он неистинствует в христианском законе; самих же наветующих, несмотря на неоднократные допросы, не поименовал.

И Собор поставил Артемию в вину, зачем он не бил челом царю и митрополиту на этих наветующих и не свел с себя навета, а тайно бежал из Москвы. Собор лишил Артемия священного сана и отлучил по церковным правилам.

А за те вины, которые взводили на Артемия другие и в которых он сознался, Собор определил: чтобы Артемий не мог своим учением и писаниями вредить другим, живя где захочет, сослать его в Соловецкую обитель, там поместить его в самой уединенной келье, лишить его всякой возможности переписываться или иначе сноситься с кем бы то ни было, даже с иноками, чтобы он не соблазнил кого-либо из них, и поручить наблюдение за ним только духовнику и игумену; в этом заключении оставаться Артемию до тех пор, пока он совершенно не покается и не обратится от своего нечестия; если он истинно покается и игумен донесет о том, тогда Собор рассудит и примет его, Артемия, в единение с Церковию по священным правилам; а если не покается, то держать его в заключении до его кончины и только пред смертию удостоить его святого причастия. Но Артемий не захотел оставаться в Соловецком монастыре и бежал оттуда в Литву.

Собор поступал с еретиками далеко не так строго, как поступил Собор 1503 г. с жидовствующими: теперь только осудили виновных на заключение в монастырях, «да не сеют злобы своея роду человеческому».

Можно думать, что Собор продолжал свои действия и после осуждения Артемия, следовательно, после января 1554 г. Есть современные свидетельства, что вслед за Артемием привезен был в Москву с Белоозера Феодосии Косой с другими старцами и что о Косом происходило соборное дело, которое и хранилось потом вместе с такими же делами о Башкине и Артемии.

Исходною точкою всего лжеучения Косого была та же самая, что и еретиков жидовствовавших, или новгородских. Он утверждал, что истинные, «столповые» книги суть только книги Моисеевы и вообще ветхозаветные: в них одних содержится истина, их должно читать, а других книг читать не должно, потому что в них нет истины. И этими-то «ветхими книгами», которые Косой постоянно носил в руках и давал читать другим, он старался «отвращать людей от Евангелия Христова».

Косой отвергал всю христианскую внешность, или церковность, и христианские учреждения. Крест Христов и святые иконы называл кумирами или идолами, христианские церкви — кумирницами, христианское богослужение — идольскою службою, епископов и священников — идольскими жрецами. И потому учил: иконы и кресты сокрушать, а не поклоняться им, в церкви не ходить, к священникам и епископам не обращаться и не слушать их как учителей ложных; вообще никакого внешнего богослужения и поклонения не творить, а поклоняться Богу духом и истиною. На митрополита, епископов и игуменов Косой нападал в особенности за то, что они будто бы были чужды духа любви и кротости, преследовали еретиков и не принимали от них даже покаяния. Косой отвергал все церковные посты, называя их преданием человеческим и считая их непотребными.

Косой, когда жил в Литве, вопреки не только христианского, но и ветхозаветного откровения восставал против некоторых начал быта семейного и общественного. Не должно, учил еретик, почитать родителей и именовать отцов, ибо сказано: Не порицайте себе отца на земли, един есть отец ваш Бог. Не должно повиноваться никаким земным властям и начальствам и платить им дань: между христианами вовсе не подобает быть властям. Не должно помогать бедным, сирым, вдовицам, хромым, слепым и вообще нищим, ибо нищие — псы, а написано: Несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом.

Нет никаких данных для того, чтобы выводить лжеучение Косого с запада Европы чрез Литву или Польшу. Напротив, известно, что он начал свое лжеучение на Белоозере, где бродили тогда вольные идеи между монахами, и даже прямо называется вместе с своими товарищами учеником одного из белозерских старцев — Артемия. По своему существу и началам лжеучение Косого однородно с ересию жидовствовавших, но имеет еще более отрицательный характер и доведено до последних крайностей.

На лжеучение Косого можно смотреть как на последнее слово того антихристианского направления, которое началось у нас в конце XV столетия с ересию жидовствовавших и продолжалось более или менее явно до половины XVI в. и против которого после Иосифа Волоцкого должен был бороться еще митрополит Даниил.

В России Косой проповедовал свое лжеучение около трех лет (1552–1555) и не мог приобресть многих последователей; но в Литве он представляется действующим даже в 1575 г. Не напрасно Зиновий заметил, что как «Восток развратил дьявол Бахметом, а Запад — Мартином немчином (Лютером)», так и «Литву — Косым».

Святитель Макарий правил Церковию в лучший период царствования Иоаннова, хотя и тогда уже, особенно со смерти (в 1560 г.) первой своей супруги Анастасии, Иоанн часто обнаруживал свой неукротимый и свирепый характер. Преемникам Макария сделалось гораздо труднее проходить свое высокое поприще, потому что царь с каждым почти днем становился все необузданнее в своих нравах и действиях, подозрительнее, бесчеловечнее. Ему казалось, и не без основания, что бояре и вельможи злоумышляют против него, что он окружен изменниками, которых потому и спешил поражать различными казнями. А если митрополит и другие духовные лица по своему древнему праву и чувству человеколюбия осмеливались ходатайствовать за несчастных, подвергавшихся опале царя, он воображал, что и духовенство держит сторону его врагов и мешает ему карать преступников.

Я прошу прощения у дорогого читателя за столь длительный пересказ, хотя и с большими сокращениями, писаний митрополита Макария о ереси жидовствующих. Я хотел лишь показать, какое огромное внимание этому вопросу уделяла Русская церковь.

Теперь давайте обобщим и выделим главное из рассказа митрополита Макария.

После неожиданной смерти Ивана III его вдова Елена Волошанка (Молдованка) — сторонница еретиков — делает все, чтобы поссорить свекра с женой, Софьей Палеолог — приверженницей православной церкви. Она становится любовницей Ивана III. После этого его старший сын Василий заключается в темницу, а царица Софья Палеолог бежит на Белоозеро. Приближенные опальных членов царской семьи подвергаются жестокой казни, а на царство венчают сына Елены — Дмитрия. Жидовствующие победили в этой борьбе, и главную роль, несомненно, сыграла Елена Волошанка.

На следующий год Иван III «одумывается» и возвращает свое расположение своей жене Софье Палеолог. Сын Василий вызволяется из темницы и назначается наследником. Иван III просит прощения у духовных лиц и кается в прежней слабости к еретикам. Елену Молдаванку сажают в темницу, где она вскоре умирает. По московскому государству прокатывается волна казней жидовствующих еретиков. Ересь фактически прекращает свое существование.

Ересь была приостановлена, но не уничтожена. Она «вновь» возникает на Руси в XVI в., в эпоху Реформации и религиозных войн в Европе. Реформационное движение Запада проникает в северо-западные пределы Руси и в Москву. Еретики-лютеране окружают русский трон. Пользуясь доверием царя, они громят своих противников.

В 1555 г. снова собирается церковный Собор, который осуждает жидовствующих, и их ссылают в заточение. Но опять ересь не была уничтожена в корне.

ЧЕТЫРЕ ЛИЦА ИВАНА ГРОЗНОГО

Настоящая трагедия разыгрывается при Иване Грозном. В традиционной истории считается, что у Ивана Грозного было 7 жен.

В 1963 г. специальная комиссия Министерства культуры СССР произвела вскрытие гробниц Ивана Грозного и его сына Ивана Ивановича, убитого царем в 1581 г. Анализ останков показал, что у Ивана IV Васильевича резко повышена концентрация одного из самых ядовитых металлов — ртути. Грозный был отравлен ртутью между 1554 и 1557 гг. Не является ли это свидетельством попытки насильственного прекращения правящей династии русских князей?

Совершенно по-новому фигура Ивана Грозного трактуется в новой хронологии Фоменко и Носовского. Вместо одного царя Ивана Грозного, которого мы хорошо знаем по традиционной истории, по мнению авторов новой хронологии, существовали 4 самостоятельных государя: Иван IV (1547–1553), Дмитрий Иванович (1553–1563), Иван Иванович (1563–1572) и Симеон-Иван, сын Ивана III.

Вот как реконструируется царствование «Грозного» в новой хронологии.

Первый царь — Иван Васильевич. Он правил в 1547–1553 гг.

Его женой была Анастасия Захарьина (Романова). Она была первой и единственной его женой. Ее отец — Роман Захарьин — родоначальник будущих Романовых. У Ивана Васильевича уже было два сына — Дмитрий и Иван. В 1553 г. Иван Васильевич серьезно заболел. Он занемог тяжким огненным недугом. Он бредил в жару, перестал узнавать близких людей. Кончины его ждали со дня на день. Вечером 11 марта 1553 г. ближние бояре присягнули на верность наследнику престола грудному младенцу Дмитрию.

Но царь выздоровел, с ним произошли серьезные психические изменения. Он полностью отошел от государственных дел. Более того, он стал бродить по Москве как юродивый. В эти годы к юродивым относились с особым уважением. Они пользовались большим почетом. Согласно новой хронологии, знаменитый юродивый того времени Василий Блаженный — это и был царь Иван Васильевич. Через 4 года Блаженный царь умер. Его смерть была отмечена в официальных записях Разрядного приказа. Юродивого похоронили в Троице-Сергиевом монастыре при офомном стечении народа. Хоронили не просто юродивого, а бывшего царя!

Малолетний Дмитрий Иванович — второй царь «Иван Грозный». Дмитрий правил в 1553–1563 гг.

Историки утверждают, что первый сын Ивана — младенец Дмитрий — умер сразу же после того, как ему присягнули в 1553 г.

По мнению авторов новой хронологии, это не так. Царю-младенцу была принесена присяга, и от его имени опекунский совет, «избранная рада», начала править страной.

Главными регентами при младенце Дмитрии были назначены шурины Ивана Грозного Д. Р. и В. М. Юрьевы-Захарьины. Боярская дума отнеслась к регентству Захарьиных с крайним неодобрением. Знать не желала уступать власть регентам Захарьиным, не обладавшим ни авторитетом, ни популярностью.

В регентском совете основную роль стал играть Адашев, а также Глинские — родственники матери Ивана Грозного (т. е. бабки Дмитрия), Захарьиных, которые, как мы отмечали, были предками Романовых, оттесняют от трона Дмитрия. Их место у престола занимают Глинские.

В 1563 г. царевич Дмитрий, которому в это время было около 12 лет, погиб.

На престол вступил второй сын Ивана Грозного малолетний Иван Иванович. Ему было в то время около десяти лет. По всей видимости, он воспитывался Захарьиными-Романовыми, так как никто не предполагал, что Дмитрий погибнет мальчиком и власть перейдет к царевичу Ивану.

Правил в 1563–1572 гг. В этот период снова приходят к власти Захарьины-Романовы. Избранная рада (регентский совет) была уничтожена. Знать негодовала на царя, но еще больше — на Захарьиных.

Только с этого времени и начинается знаменитый террор — опричнина, приписываемый Ивану «Грозному». Террор был развязан Захарьиными, которые начали расправу со своими противниками. А к их противникам принадлежала (как традиционно известно) практически вся старая боярская знать, т. е. русская = «монгольская» знать старой Ордынской династии. Началась борьба между ордынскими боярами и новой группировкой Захарьиных-Романовых, рвавшихся к власти.

Захарьины-Романовы выражали «прозападные» интересы. Фактически началась гражданская война — подлинное начало Великой смуты на Руси.

Опричнина была учреждена в 1564 г. Одним из главных инициаторов опричнины стал боярин В. М. Юрьев-Захарьин, и именно вокруг Захарьиных сгруппировался руководящий кружок опричнины.

Весь террор «Грозного» укладывается в период 1563–1572 гг., т. е., по гипотезе Носовского и Фоменко, в точности во время царствования подростка Ивана Ивановича, от имени которого фактически правили Захарьины-Романовы.

Новая группировка Захарьиных-Романовых решила искоренить старую Русско-Ордынскую династию, старой столицей и оплотом которой был Великий Новгород-Ярославль.

Московские опричные войска Захарьиных разгромили Новгород-Ярославль и казнили Владимира Андреевича, который мог претендовать на престол от старой Ордынской династии. После этого начинается вооруженное сопротивление Орды. В традиционной истории это представлено как нашествие крымского хана. В 1571 г. «крымцы» (т. е. Орда) подошли к Москве. Москва была взята и разгромлена. Царь Иван «покинул армию и умчался в Ростов». Незадолго перед этим, в 1569 г., царь просил убежища в Англии (видимо, предчувствуя такой оборот событий). Таким образом, в этот момент Орда берет верх. Начинается известное «московское дело». Это был разгром Ордой партии Захарьиных — Романовых.

Таким образом, пишут Носовский и Фоменко, первая попытка Захарьиных-Романовых захватить престол империи провалилась. Монгольская (Великая) Орда восстановила свои позиции.

На границах протягивались линии новых и возобновленных крепостей. В этих крепостях водворялись гарнизоны, в состав которых поступали люди из низших слоев населения, менявшие посадский или крестьянский двор на двор в стрелецкой, пушкарской или иной «приборной» слободе. Этот вновь поверстанный в государеву службу мелкий люд, пишет историк Платонов, в большинстве своем извлекался из уездов, которые тем самым теряли часть своего трудоспособного населения.

В это время, отмечает В. О. Ключевский, «населенные имения переходили из рук в руки чуть не с быстротой ценных бумаг на нынешней бирже».

После возврата Ордынской династии к власти в 1572 г. фактическим правителем стал глава земской Думы Симеон. В 1575 г. 22-летнего царя Ивана Ивановича (уже лишенного в 1572 г. фактической власти) заставили отречься от престола в пользу Симеона. Это и есть известное «отречение Грозного» 1575 г.

На престол взошел ордынский хан Симеон, один из сыновей Ивана III (у него был сын Симеон), который в 1576 г., по-видимому, венчался с тронным именем Иван. Симеону было около 80 лет (так как Иван умер в 1505 г., т. е. за 79 лет до 1584 г.). Умирает Симеон-Иван в 1584 г.

На престол садится его сын Федор Иванович, известный в традиционной истории как второй сын Ивана Грозного.

Федор Иванович, вступивший на престол, был чрезвычайно религиозным царем. Он был женат на Ирине Годуновой. От этого брака у них родился сын, будущий царь Борис Годунов. Борис, соответственно, был внуком Симеона-Ивана, т. е. продолжателем старой Ордынской династии.

Еще при жизни отца (царя Федора) Борис (Годунов по матери) уже именуется царем и фактически выполняет царские обязанности, принимает послов. Следовательно, Борис Годунов был не братом Ирины, как утверждает официальная история, а ее сыном.

Таким образом, по мнению Фоменко и Носовского, возникло две династических ветви.

Первая — потомки Ивана и Ивана Ивановича, воспитанные Романовыми.

Вторая — потомки хана Симеона-Ивана. Эта ветвь старой Ордынской династии. Ее представители — царь Симеон-Иван, его сын царь Федор Иванович, а затем сын Федора — царь Борис Федорович (известный нам как «Годунов»).

ПОСЛЕДНИЙ ХАН ТРЕТЬЕГО РИМА

Умирая, царь Федор завещал царство царице Ирине и сыну Борису. Вскоре Ирина уходит в монастырь, и вся власть переходит к Борису Годунову.

Сразу же с приходом его к власти вновь прозападная партия Романовых начинает борьбу за власть. С этой целью они устраивают побег заточенного в монастырь Симеоном Бекбулатовичем сына Ивана Ивановича Дмитрия, который был пострижен под именем Григорий. В народе сразу был пущен слух, что царевич Дмитрий жив и объявился в Польше.

Дальше известное всем собирание в Польше ополчения для воцарения на русский престол законного царя Дмитрия. Ополчение идет на Москву.

На руку партии Романовых играли стихийные бедствия, пришедшие на Русь. Два года был неурожай. Начался страшный голод, уносивший тысячи людей. Народ питался бог знает чем: травой, сеном и даже трупами животных и людей; для этого даже нарочно убивали людей. Чтобы облегчить положение голодавших, Борис объявил даровую раздачу в Москве денег и хлеба, но эта благая по цели мера принесла вред: надеясь на даровое пропитание, в Москву шли толпы народа, даже и такого, который мог бы с грехом пополам прокормиться дома; в Москве царской милостыни не хватало, и много народа умерло.

13 апреля 1605 г. за обедом царю Борису внезапно становится плохо. Он едва встал из-за стола. Изо рта и носа хлынула кровь, и он наскоро был пострижен в монахи под именем Боголепа, а через два часа умер.

Приносится присяга на верность жене Бориса Марии и его сыну Федору Борисовичу.

Войска же, под влиянием тяжелого экономического положения, под воздействием партии Романовых отказались принять присягу и перешли на сторону Дмитрия, который уже стоял под Москвой.

В этот момент князь Шуйский заявляет, что Дмитрий — настоящий царь. В Москве начинается бунт. Романовские бояре врываются в царские покои и убивают вдову Бориса и его сына.

В стране ходили слухи о том, что царевич Дмитрий не погиб в Угличе, а чудом уцелел.

Московское правительство, встревоженное вестями о появлении самозваного царевича, объявило, что под личиной «Дмитрия» скрывается беглый чудовский монах Григорий Отрепьев. Этот период русской истории вошел в историографию под названием Смутное время.

К сожалению, отмечает известный русский историк Сергей Федорович Платонов, историография долго не разбиралась в обстоятельствах Смутного времени настолько, чтобы точно показать, в какой мере неизбежность Смуты определялась условиями внутренней жизни народа и насколько она была вызвана и поддержана случайностями и посторонним влиянием.

Наша Смута, говорит он, вовсе не революция и не кажется исторически необходимым явлением, по крайней мере на первый взгляд. Началась она явлением совсем случайным — прекращением династии; в значительной степени поддерживалась вмешательством поляков и шведов, закончилась восстановлением прежних форм государственного и общественного строя и в своих перипетиях представляет массу случайного и труднообъяснимого.

Одну из теорий происхождения Смуты дает в своей «Истории России» С. М. Соловьев. Он считает первой причиной Смуты дурное состояние народной нравственности, явившееся результатом столкновения новых государственных начал со старыми дружинными. Это столкновение, по его теории, выразилось в борьбе московских государей с боярством. Другой причиной Смуты он считает чрезмерное развитие казачества с его противогосударственными стремлениями. Смутное время, таким образом, он понимает как время борьбы общественного и противообщественного элементов в молодом Московском государстве, где государственный порядок встречал противодействие со стороны старых дружинных начал и противообщественного настроения многолюдной казацкой среды.

Другого воззрения держится К. С. Аксаков. Во время междуцарствия разрушалось и наконец рассыпалось вдребезги государственное здание России, говорит Аксаков. И. Е. Забелин причины Смуты видит в «правительстве», иначе — в «боярской дружинной среде» (эти термины у него равнозначны). Боярская и вообще служилая среда во имя отживших дружинных традиций (здесь Забелин становится на точку зрения Соловьева) давно уже крамольничала и готовила смуту. Н. И. Костомаров (в разных статьях и в своем «Смутном времени») высказал иные взгляды. По его мнению, в Смуте виновны все классы русского общества, но причины этого бурного переворота следует искать не внутри, а вне России. Внутри для Смуты были лишь благоприятные условия. Причина же лежит в папской власти, в работе иезуитов и в видах польского правительства. Указывая на постоянные стремления папства к подчинению себе восточной церкви и на искусные действия иезуитов в Польше и Литве в конце XVI в., Костомаров полагает, что они, как и польское правительство, ухватились за самозванца с целями политического ослабления России и ее подчинения папству. Их вмешательство придало нашей Смуте такой тяжелый характер и такую продолжительность.

Неизвестно, кто был на самом деле «возродившийся» царевич Дмитрий, хотя о его личности делалось много разысканий и высказано много догадок. Московское правительство объявило его галицким боярским сыном Гришкой Отрепьевым только в январе 1605 г. Раньше в Москве, вероятно, не знали, кем считать и как назвать самозванца. Достоверность этого официального показания принимали на веру все наши историки. С. М. Соловьев считал, что обман самозванца с его стороны был неумышленный и что Отрепьев сам верил в свое царственное происхождение.

Костомаров доказывал, во-первых, что Лжедмитрий и Отрепьев два разных лица, во-вторых, что названный Дмитрий не был царевичем, но верил в свое царское происхождение, и, в-третьих, что самозванец был делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги он считает Богдана Вельского. Особо следует отметить мнение крупнейшего нашего ученого B. C. Иконникова. В своей статье «Кто был первый Лжедмитрий» (Киевские университетские известия, февр. 1864 г.) Иконников берет в основу своего исследования точку зрения Маржерета и некоторых других современников, что Лжедмитрий есть истинный царевич, спасенный вовремя от убийц.

При разногласии исследователей и неполноте исторических данных составить себе определенное мнение о личности названного Дмитрия трудно. Большинство историков признает в нем Григория Отрепьева; Костомаров прямо говорит, что ничего не знает о его личности, a B. C. Иконников и граф С. Д. Шереметев признают в нем настоящего царевича.

Бесспорно, однако, считает Платонов, то, что Отрепьев участвовал в этом замысле: легко может быть, что роль его ограничивалась пропагандой в пользу самозванца. (Есть известия, что Отрепьев приехал в Москву вместе с Лжедмитрием, а потом был сослан им за пьянство.) За наиболее верное можно также принять и то, что Лжедмитрий — затея московская, что это подставное лицо верило в свое царственное происхождение и свое восшествие на престол считало делом вполне справедливым и честным.

В рассказах о странствованиях царевича на Руси и Польше трудно отличить быль от сказки. Посмотрим, уважаемый читатель, что об этом говорит историк С. Ф. Платонов.

Обыкновенно об Отрепьеве повествуют так: в молодости он живал во дворе у Романовых и у князей Черкасских, странствовал по разным монастырям, приютился в Чудове монастыре и был взят к патриарху Иову для книжного письма. Потом он бежал в Литву, пропадал несколько времени безвестно и вновь выплыл, явившись слугой у кн. Вишневецкого; там, во время болезни, открыл свое царское происхождение. Вишневецкие и Мнишек первые пустили в ход самозванца в польском обществе. Как только самозванец стал известен и основался у Мнишеков в их замке Самборе, около него явились францисканцы и овладели его умом, склонив его в латинство; иезуиты продолжали их дело, а ловкая панна Марина Мнишек завладела сердцем молодого цесаревича.

Будучи представлен к польскому двору и признан им в качестве царевича, пишет Платонов, самозванец получает поддержку, во-первых, в Римской курии, в глазах которой он служил прекрасным предлогом к открытию латинской пропаганды в Московской Руси, во-вторых, в польском правительстве, для которого самозванец казался очень удобным средством или приобрести влияние в Москве (в случае удачи самозванца), или произвести смуту и этим ослабить сильную соседку; в-третьих, в бродячем населении южных степей и в известной части польского общества, деморализованной и склонной к авантюризму. При этом нужно, однако, заметить, что взятое в целом польское общество сдержанно относилось к делу самозванца и не увлекалось его личностью и рассказами.

О приключениях московского царевича канцлер и гетман Ян Замойский выражался с полным недоверием: «Это комедия Плавта или Теренция, что ли» (Czy to Plavti, czy Terentiuszova comaedia). Не верили самозванцу лучшие части польского общества, не верил ему и польский сейм 1605 г., который запретил полякам поддерживать самозванца и решил их за это наказывать. Хотя король Сигизмунд III и не держался этих постановлений сейма, однако он и сам не решался открыто и официально поддерживать самозванца и ограничился тем, что давал ему денежную субсидию и позволял вербовать в свою дружину охочих людей. Яснее выражала свои симпатии к «несчастному царевичу» Римская курия.

С такой поддержкой, с войском из поляков, а главным образом казаков, Дмитрий выступил на Русь и имел успех в южных областях ее: там его охотно признавали. Некоторые отдельные стычки самозванца с московскими войсками ясно показали, что с его жалкими отрядами он никогда бы не достиг Москвы, если бы Борисово войско не было в каком-то странном состоянии моральной растерянности. Имя царевича Дмитрия, последней ветви великого царского рода, лишало московские войска всякой нравственной опоры: не будучи в состоянии проверить слухи о подлинности этого воскресшего царевича, московские люди готовы были верить в него и по своим религиозным и политическим взглядам не могли драться против законного царя.

А боярство, в известной своей части, было просто радо успехам самозванца и давало ему возможность торжествовать над царскими войсками, в успехе Лжедмитрия предвидя гибель ненавистных Годуновых.

А гибель Годуновых была близка.

В то время, когда положение дел в Северском крае было очень неопределенно, когда слабый Лжедмитрий, усиливаясь час от часу от бездействия царских воевод, становился все опаснее и опаснее, умирает царь Борис с горьким сознанием, что он и его семья лишены всякой почвы под ногами и побеждены призраком законного царя.

При сыне Бориса, когда не стало обаяния сильной личности Бориса, дела самозванца пошли и скорее, и лучше. Боярство начало себя держать более определенно: новый воевода Басманов со всем войском прямо передался на сторону Дмитрия. Самозванца признали настоящим царем все высшие боярские роды, и он триумфальным шествием двинулся к Москве.

Настроение умов в самой Москве было очень шатко. 1 июня 1605 г. в Москву явились от самозванца Плещеев и Пушкин, остановились в одной из московских слобод и читали там грамоту самозванца, адресованную москвичам. В грамоте описывалась вся история царевича, его спасение, военные успехи; грамота кончалась обещанием всевозможных льгот народу.

Плещеева и Пушкина народ повлек в Китай-город, где снова читали грамоту на Красной площади. Толпа не знала, чему верить в этом деле, и решила спросить Василия Шуйского, который вел следственное дело об убийстве царевича Дмитрия и лучше других знал все обстоятельства смерти этого последнего.

Шуйский вышел, говорят, к народу, совершенно отрекся от своих прежних показаний и уверил, что Борис послал убить царевича, но царевича спасли, а был убит поповский сын. Тогда народ бросился в Кремль, схватил царя Федора с матерью и сестрой и перевел их в прежний Борисов боярский дом, а затем начал грабить иноземцев, «Борисовых приятелей».

Вскоре затем приехали от самозванца в Москву князья Голицын и Масальский, чтобы «покончить» с Годуновыми. Они сослали патриарха Иова в Старицу, убили царя Федора и его мать, а его родню подвергли ссылке и заточению. Так кончилось время Годуновых.

20 июня 1605 г. Дмитрий с торжеством въехал в Москву при общем восторге уверовавших в него москвичей. Через четыре дня (24 июня) был поставлен новый патриарх, грек Игнатий, одним из первых признавший самозванца. Скоро были возвращены из ссылки Нагие и Романовы. Старший из Романовых, монах Филарет, был поставлен митрополитом Ростовским. За инокиней Марфой Нагой, матерью Дмитрия, ездил знаменитый впоследствии князь М.В. С копии — Шуйский.

Признание самозванца со стороны Марфы сыном и царевичем должно было окончательно утвердить его на московском престоле, и она признала его. В июле ее привезли в Москву, и произошло первое трогательное свидание с ней Лжедмитрия. Инокиня Марфа прекрасно представилась нежной матерью; Дмитрий обращался с ней, как любящий сын.

При Дмитрии мы имеем много свидетельств, доказывающих, что он верил в свое царское происхождение и должен был считать Марфу действительно своей матерью, так что его нежность при встрече с ней могла быть вполне искренна. Но совершенно иначе представляется поведение Марфы. Внешность самозванца была так исключительна, что, кажется, и самая слабая память не могла бы смешать его с покойным Дмитрием. Для Марфы это тем более немыслимо, что она не разлучалась со своим сыном, присутствовала при его смерти, горько его оплакивала.

В нем были надежды всей ее жизни, она его берегла как зеницу ока, и ей ли было его не знать? Ясно, что нежность ее к самозванцу проистекала из того, что этот человек, воскрешая в себе ее сына, воскрешал для нее то положение царской матери, о котором она мечтала в угличском заточении. Для этого положения она решилась на всенародное притворство, малодушно опасаясь возможности новой опалы в том случае, если бы оттолкнула от себя самозваного сына.

В то самое время как инокиня Марфа, признавая подлинность самозванца, способствовала его окончательному торжеству и утверждала его на престоле, Василий Шуйский ему уже изменил. Этот человек не стеснялся менять свои показания в деле Дмитрия: в 1591 г. он установил факт самоубийства Дмитрия и невиновность Бориса; после смерти Годунова перед народом обвинял его в убийстве, признал самозванца подлинным Дмитрием и этим вызвал свержение Годуновых.

Но едва Лжедмитрий был признан Москвой, как Шуйский начал против него интригу, объявляя его самозванцем. Интрига была вовремя открыта новым царем, и он отдал Шуйского с братьями на суд выборным людям, Земскому Собору. На Соборе, вероятно, составленном из одних москвичей, никто «не пособствовал» Шуйским, как выражается летопись, но «все на них кричали» — и духовенство, и «бояре, и простые люди».

Шуйские были осуждены и отправлены в ссылку, но очень скоро прощены Лжедмитрием. Это прощение в таком щекотливом для самозванца деле, как вопрос об его подлинности, равно и то обстоятельство, что такое дело было отдано на суд народу, ясно показывает, что самозванец верил, что QH «прирожденный», истинный царевич; иначе он не рискнул бы поставить такой вопрос на рассмотрение народа, знавшего и уважавшего Шуйских за их постоянную близость к московским царям.

Москвичи мало-помалу знакомились с личностью нового царя. Характер и поведение царя Дмитрия производили различное впечатление — перед москвичами, по воззрениям того времени, был человек образованный, но невоспитанный, или воспитанный, да не по московскому складу. Он не умел держать себя сообразно своему царскому сану, не признавал необходимости того этикета, «чина», какой окружал московских царей; любил молодечествовать, не спал после обеда, а вместо этого запросто бродил по Москве. Не умел он держать себя и по православному обычаю, не посещал храмов, любил одеваться по-польски, по-польски же одевал свою стражу, водился с поляками и очень их жаловал; от него пахло ненавистным Москве латинством и Польшей.

Но и с польской точки зрения это был невоспитанный человек. Он был необразован, плохо владел польским языком, еще плоше — латинским, писал «in perator» вместо «imperator». Такую особу, какой была Марина Мнишек, личными достоинствами он, конечно, прельстить не мог.

Он был очень некрасив: разной длины руки, большая бородавка на лице, некрасивый большой нос, волосы торчком, несимпатичное выражение лица, лишенная талии неизящная фигура — вот какова была его внешность. Брошенный судьбой в Польшу, умный и переимчивый, без тени расчета в своих поступках, он понахватался в Польше внешней «цивилизации», кое-чему научился и, попав на престол, проявил на нем любовь и к Польше, и к науке, и к широким политическим замыслам вместе со вкусами степного гуляки.

В своей сумасбродной, лишенной всяческих традиций голове он питал утопические планы завоевания Турции, готовился к этому завоеванию и искал союзников в Европе. Но в этой странной натуре заметен был некоторый ум. Этот ум проявлялся и во внутренних делах, и во внешней политике. Следя за ходом дел в Боярской думе, самозванец, по преданию, удивлял бояр замечательной остротой смысла и соображения.

Он легко решал те дела, о которых долго думали и долго спорили бояре. В дипломатических сношениях он проявлял много политического такта. Чрезвычайно многим обязанный Римскому Папе и королю Сигизмунду, он был с ними, по-видимому, в очень хороших отношениях, уверял их в неизменных чувствах преданности, но вовсе не спешил подчинить Русскую церковь папству, а русскую политику — влиянию польской дипломатии. Будучи в Польше, он принял католичество и надавал много самых широких обещаний королю и Папе, но в Москве забыл и католичество, и свои обязательства, а когда ему о них напоминали, отвечал на это предложением союза против турок: он мечтал об изгнании их из Европы.

Но для его увлекающейся натуры гораздо важнее всего было его влечение к Марине; оно отражалось даже на его дипломатических делах. Марину он ждал в Москву с полным нетерпением.

В ноябре 1605 г. был совершен в Кракове обряд их обручения, причем место жениха занимал царский посол Власьев. (Этот Власьев во время обручения поразил и насмешил поляков своеобразием манер. Так, во время обручения, когда по обряду спросили, не давал ли Дмитрий кому-нибудь обещания, кроме Марины, он отвечал: «А мне как знать? О том мне ничего не наказано!») В Москву, однако, Марина приехала только 2 мая 1606 г., а 8-го происходила свадьба. Обряд был совершен по старому русскому обычаю, но русских неприятно поразило здесь присутствие на свадьбе поляков и несоблюдение некоторых, хотя и мелких, обрядностей.

Не нравилось народу и поведение польской свиты Мнишеков, наглое и высокомерное. Царь Дмитрий с его польскими симпатиями не производил уже прежнего обаяния на народ; хотя против него и не было общего определенного возбуждения, но народ был недоволен и им, и его приятелями-поляками; однако это неудовольствие пока не высказывалось открыто.

Лжедмитрий сослужил свою службу, к которой предназначался своими творцами, уже в момент своего воцарения, когда умер последний Годунов — Федор Борисович. С минуты его торжества в нем боярство уже не нуждалось. Он стал как бы орудием, отслужившим свою службу и никому более не нужным, даже лишней обузой, устранить которую было бы желательно, ибо, если ее устранить, путь к престолу будет свободен достойнейшим в царстве.

И устранить это препятствие бояре стараются, по-видимому, с первых же дней царствования самозванца. Как интриговали они против Бориса, так теперь открывают поход на Лжедмитрия. Во главе их стал Шуйский, как прежде, по мнению некоторых, стоял Богдан Вельский. Но на первый раз Шуйские слишком поторопились, чуть было не погибли и, как мы видели, были сосланы. Урок этот не прошел им даром; весной 1606 г. В. И. Шуйский вместе с Голицыным начал действовать гораздо осторожнее; они успели привлечь на свою сторону войска, стоящие около Москвы; в ночь с 16 на 17 мая отряд их был введен в Москву, а там у Шуйского было уже достаточно сочувствующих.

Однако заговорщики, зная, что далеко не все в Москве непримиримо настроены против самозванца, сочли нужным обмануть народ и бунт подняли якобы за царя, против поляков, его обижавших. Но дело скоро объяснилось. Царь был объявлен самозванцем и убит 17 мая утром. «Истинный царевич», которого еще так недавно трогательно встречали и спасению которого так радовались, сделался «расстригой», «еретиком» и «польским свистуном».

Такова традиционная точка зрения историков, выраженная словами Платонова.

В новой хронологии загадочная история с «Лжедмитрием» находит свое новое любопытное разрешение.

В 1584 г. на престол, как мы уже говорили, восходит Федор Иванович. Он считается сыном «Грозного». По гипотезе Фоменко и Носовского, это — сын предыдущего царя Симеона-Ивана, т. е. сын последнего царя из эпохи «Грозного». Историки считают Федора Ивановича бездетным.

По мнению авторов новой хронологии, это не так — у него был сын Борис Федорович, который ему наследовал. В позднейшей «романовской» версии истории его назвали по фамилии матери, т. е. — Годуновым. Царь Иван Иванович — сын Ивана, отстраненный от власти в 1572 г. (в результате гражданской войны), умер в 1581 г. в возрасте около 30 лет. У него был сын Дмитрий. В традиционной истории это — смерть Ивана Ивановича (сына Грозного в 1581 г.).

Таким образом, по мнению Фоменко и Носовского, возникло две династические ветви. Первая — потомки Ивана и Ивана Ивановича, воспитанные Романовыми. Вторая — потомки хана Симеона-Ивана. Эта ветвь старой Ордынской династии. Ее представители — царь Симеон-Иван, его сын царь Федор Иванович, а затем сын Федора — царь Борис Федорович (известный нам как «Годунов»).

Есть ли доказательства, что царь Борис Федорович — сын царя Федора Ивановича?

Вот некоторые свидетельства в пользу такой версии. В 1591 г., в правление царя Федора Ивановича, крымский хан Гази Гирей прислал в Москву на имя Бориса Федоровича («Годунова») письмо. На обороте письма имеются записи, сделанные в царской канцелярии, где письмо зарегистрировали. В записи написано: «писал царю Борису Федоровичу крымского царя ближней его человек Ахмат-Ага». Поразительно здесь то, что Годунов еще в 1591 г., за 7 лет до смерти царя Федора, был назван царем. Причем не где-нибудь, а в официальном подлинном документе, сохранившемся до нашего времени! Это может означать только одно — Борис был сыном и наследником царя Федора Ивановича.

Только в этом случае он мог быть назван царем! Это было в обычае московских царей — именовать царем и великим князем своего сына и наследника еще при своей жизни. Этот старый обычай идет из Византии. Так поступал позже и сам Борис Федорович «Годунов». Когда его сын Федор подрос, он стал именоваться в официальных бумагах царем и великим князем вместе со своим отцом.

Таким образом, гипотеза Фоменко и Носовского, что Борис «Годунов» — сын царя Федора, подтверждается документами.

До нас дошло прямое указание, что Борис Годунов был сыном царя Федора Ивановича. Такое свидетельство — не единственное. Вот, например, еще при жизни Федора «в Москву прибыл австрийский посол Варкоч. Правитель пригласил его к себе в хоромы. Церемония как две капли воды походила на царскую аудиенцию. Во дворе от ворот до ворот стояла стража. Борисовы дворяне «в платье золотном и в чепях золотных» ждали посла в зале. Австриец поцеловал руку Годунову, после чего вручил личное послание императора». Фоменко и Носовский считают, что здесь описан прием посла московским царем Борисом. Его отец — царь Федор еще жив, но его сын и наследник Борис ужу не только именуется царем, но и фактически выполняет царские обязанности, например принимая послов. Обычная практика при русском дворе. При Борисе его сын и наследник Федор — еще мальчик! — уже именовался царем.

Аргументы авторов новой хронологии мне представляются убедительными. Если исходить из традиционной версии истории, то сразу возникает масса вопросов. Действительно ли «царский шурин» мог так демонстративно подменять собою на московском престоле живого царя? Да и что это за странная должность «правитель» при живом царе, о которой нам рассказывают историки, пытаясь согласовать показания документов со своим искаженным видением русской истории?

Кому завещал престол царь Федор Иванович? После смерти царя Федора существовала официальная версия завещания царя, согласно которой царь Федор «учинил» после себя на троне жену Ирину, а Борису «приказал» царство и свою душу. Таким образом, согласно официальным русским документам того времени, царство было передано Борису, который, таким образом, был явно указан как наследник.

Что и естественно, если он был сыном Федора. Борис был еще молод в момент смерти Федора. Этим и объясняется то, что Федор в своем завещании временно «учиняет» Ирину на троне (как мать и опекуншу сына). Не была Ирина «сестрой» Бориса (как считают историки)! Она была его матерью!

Более того, источники сообщают, что после смерти царя Федора «подданных заставляли принести присягу на верность патриарху Иову и православной вере, царице Ирине, правителю Борису и его детям». Присяга всегда приносится новому царю. В данном случае страна приносит естественную присягу царю Борису — как сыну умершего царя Федора. И его детям. Царским детям.

А что пишут о происхождении «Годунова» историки? Традиционно Борис Годунов считается сыном никому не известного «помещика Федора Ивановича». Обратите внимание, читатель, отец — Федор Иванович! А почему «никому не известный»? Да потому, что историки не могут указать никакого другого Федора Ивановича, кроме царя.

А назвать реального царя Федора Ивановича отцом «Годунова» они не догадываются. Вот и получается, что пришлось объявить Федора Ивановича — отца будущего царя «Годунова» — безвестным помещиком. Более того, нам сообщают, что когда московские власти составили списки «тысячи лучших слуг», включавшие весь цвет тогдашнего дворянства, ни Федор, ни его брат Дмитрий Иванович Годунов не удостоились этого звания, т. е. не вошли в список. «Вытесненные из узкого круга правящего боярства в разряд провинциальных дворян, они перестали получать придворные чины и ответственные воеводские назначения». Таким образом, царь Борис Годунов в традиционной истории «возник из ничего», т. е. его непосредственные предки были якобы совершенно неизвестными людьми, не имевшими никакого отношения к царскому московскому двору.

С другой стороны, совершенно неожиданно мы читаем, что «Борис, по свидетельству своей собственной канцелярии, оказался при дворе подростком (т. е., оказывается, рос при дворе, был здесь с детства), а его сестра Ирина воспитывалась в царских палатах с семи лет (и, таким образом, также выросла при дворе)». Затем Ирина Годунова выходит замуж не за кого-нибудь, а за наследника престола — царя Федора Ивановича и становится царицей.

По мнению Фоменко и Носовского, предки Бориса Годунова по отцовской линии — это цари (а не какие-то худородные помещики). В частности, отец его, Федор Иванович, был царем, и потому, само собой разумеется, не мог упоминаться в списках своих же «лучших слуг».

С точки зрения концепции новой хронологии объяснение истории Лжедмитрия совершенно очевидно.

Он действительно был сыном царя Ивана, а именно Ивана Ивановича, правившего с 1563 по 1572 г. и лишенного затем престола. Напомним, что сам Иван Иванович был воспитан в семье Захарьиных-Романовых и именно они от его лица управляли государством, поскольку он был в то время еще молод. Поэтому и его сын Дмитрий («Лжедмитрий») также воспитывался в семье Романовых. Чтобы не допустить Дмитрия на трон, его постригли. Напомним, что пострижение царевича, согласно старым русским законам, автоматически лишало его права занимать престол.

Но, скажет нам читатель, ведь считается, что царевич Дмитрий был действительно убит в Угличе. Напомним, что при «Грозном» были якобы две трагические гибели якобы двух разных царевичей с одинаковыми именами: оба — Дмитрии Ивановичи. И оба — дети Ивана «Грозного». Одна — из-за неосторожности няньки, утопившей ребенка. Мы уже говорили об этом выше. Вторая — знаменитая угличская трагедия.

По мнению Фоменко и Носовского, гибель царевича была только одна. И только в XVII в. во время Смуты была придумана версия убийства Димитрия в Угличе. Авторы версии пытались представить живого царевича Дмитрия Ивановича (боровшегося в то время за власть) — самозванцем.

Согласно их реконструкции, малолетний царь Дмитрий Иванович погиб при трагических обстоятельствах в 1563 г., когда ему было около 10 лет. Историки считают, что он погиб грудным младенцем. Когда Шуйскому пришла в голову мысль объявить царевича Димитрия самозванцем, была придумана история угличской трагедии.

При этом действительная могила царя-мальчика Дмитрия Ивановича была объявлена могилой того самого царя Дмитрия Ивановича, который боролся с Шуйским. А таким образом Дмитрия Ивановича объявили самозванцем.

Романовы были в то время на стороне Шуйского и потом, вероятно, развили эту версию уже для своих целей.

Напомним, что угличская трагедия теснейшим образом связана с именем Шуйского. Он лично расследовал угличское дело, как следует из документов. И что же мы видим? Скрынников откровенно пишет: «Давно возникли подозрения насчет того, что подлинник «углицкого дела» подвергся фальсификации. Даже при беглом осмотре бросаются в глаза следы его поспешной обработки. Кто-то разрезал и переклеил листы «обыска» (следственного дела), придав им неверный порядок. Куда-то исчезло начало».

Следствием в Угличе руководил князь Шуйский. И исследователей смущало то, что Шуйский несколько раз менял свои показания. Более того, существует мнение, что сохранившиеся угличские материалы являются беловиком, составленным в Москве. Черновики допросов в Угличе не дошли до наших дней. Таким образом, вся «угличская история» могла быть попросту написана в Москве.

Фоменко и Носовский считают, что приход Дмитрия («Лжедмитрия») к власти — это явный боярский заговор против царя Бориса. Во главе заговора стояли те же люди: Шуйские, Голицыны, Романовы. Как показали дальнейшие события, царевич Дмитрий был для них лишь орудием в этой борьбе. Меньше чем через год те же люди попытались его убить и, как говорят нам историки, действительно убили. Царем стал Шуйский, который давно рвался к власти.

«Лжедмитрий» — настоящий царевич Дмитрий, сын царя Ивана. Воспитанные на стандартном «романовском» курсе русской истории, мы обычно глубоко убеждены, что «Лжедмитрий» был действительно самозванцем, неким Гришкой Отрепьевым. Но то, что вроде бы так «очевидно» сегодня, спустя почти четыреста лет было почему-то совсем не очевидно современникам «Лжедмитрия».

В самом деле, с самого начала борьбы Дмитрия за престол все, кто его видел, признавали в нем царевича. И польские аристократы, и польский король, и русские бояре, и крупные стечения народа в Путивле и других городах, и, наконец, его собственная мать — царица Мария Нагая (к этому времени — инокиня Марфа). Находясь еще в Путивле, Дмитрий «рассылал повсюду грамоты, призывая русский народ под свои знамена. В его руках находилось 18 городов, и население в 600 верст с запада на восток признавало его действительным царевичем. В Путивль Димитрий вызвал настоящего Отрепьева и показывал его народу».

Вспомним, что русская история окончательно писалась при Романовых. Романовы специально объявили Дмитрия самозванцем и «Лжедмитрием». Зачем? Ответ очень прост. У Дмитрия, ставшего царем и имевшего царское происхождение, оказывается, был сын.

После гибели Дмитрия ему должен был наследовать его сын, но Романовы сами рвались к власти еще при живом сыне Дмитрия. Следовательно, избрание Михаила Романова царем было незаконным: ведь был еще жив законный наследник, сын настоящего предыдущего царя Дмитрия. Единственный выход для Романовых из создавшегося положения — объявить этого Дмитрия «самозванцем». Что и было сделано. Правда, оставалось еще одно препятствие: живой сын Дмитрия. Проблема была решена очень просто. Романовы повесили его на Спасских воротах.

Таким образом, по мнению Фоменко и Носовского:

1) Романовы узурпировали власть, после чего убили сына царя Дмитрия — законного наследника.

2) История этой эпохи писалась уже после. Писалась она Романовыми.

3) Объявив Дмитрия «самозванцем», Романовы убивали сразу двух зайцев. Во-первых, они скрыли незаконность избрания Михаила Романова. Во-вторых, они избежали обвинения в цареубийстве (если Дмитрий «самозванец», то убийство его и его сына цареубийством не является!).

Это действительно сложный момент русской истории. А для Романовской династии это — узловой пункт. Романовы нуждались в доказательстве законности своего воцарения на троне. И они решили эту задачу вполне понятными и доступными им средствами.

Выше, при изложении реконструкции новой хронологии, мы остановились на том, что царевич Дмитрий был возведен на престол в результате боярского заговора (свергнувшего царя Бориса). Однако бояре рассматривали царевича лишь как промежуточную фигуру. Главой заговора был Шуйский. Именно он и стремился к власти. Поэтому царевич Дмитрий явно стал мешать. Вскоре после венчания Дмитрия произошел дворцовый переворот. Считается, что в результате Дмитрий был убит.

На престол вступает Василий Шуйский. В этом заговоре Романовы выступили, по-видимому, на стороне Шуйского, так как Федор Романов (будущий патриарх Филарет), возвращенный из ссылки, был назначен московским патриархом.

Фоменко и Носовский считают, что царь Дмитрий убит не был и спасся. Царице Марфе предъявили чье-то другое тело. Поэтому-то его и обезобразили, чтобы нельзя было опознать личность убитого, а чтобы окончательно замести следы, тело сожгли. Таким образом, царь Дмитрий остался жив после этого переворота. Вскоре он вновь появился на исторической сцене. Сразу же после этих событий в том же самом Путивле (который был ранее ставкой Дмитрия) возникает «Лжедмитрий II».

«Лжедмитрий II» — тот же царь Дмитрий, т. е. «Лжедмитрий I». Вскоре у Марины родился сын от «Лжедмитрия II», которого Романовы назвали «воренком». Самого «Лжедмитрия II» они назвали «Тушинским вором», тем самым признавая этого ребенка за сына «Лжедмитрия 2».

На Земском соборе 1613 г. царем провозгласили 16-летнего Михаила Романова. Романовы добились своего и пришли к власти. На Руси прочно водворилась на престоле ветвь Романовых, которые правили чуть более 300 лет.

Романовы вскоре разбили войска Заруцкого и Марины. Они были схвачены, и Заруцкий посажен на кол. Марину и ее четырехлетнего сына повесили в Москве.

Никаких законных прав род Романовых, естественно, на престол не имел. Приближение к трону произошло, как мы отмечали выше, при Иване IV, который женился на Анастасии Романовой.

Отец Михаила Романова Филарет был возведен в ранг Московского патриарха. Филарет взял попечительство над летописанием, печатанием книг, архивами. Фактически он и стал первый «наводить порядок» в источниках, отражающих историю того времени. Тот «порядок», который мы имеем сейчас.

Обычно считается, что в 1613 г. Михаил Романов стал царем всей Руси. Это не так. Первоначально Романовы объединили вокруг Москвы только территорию бывшей Белой Руси и северную часть Волги — Великий Новогород. Южная же Русь и даже Средняя Волга образовали другое государство со столицей в Астрахани.

Там были свои цари. Причем по своему происхождению они принадлежали к старой русской Ордынской династии.

По-видимому, они считали Романовых незаконными правителями. Поэтому называли их «ворами, изменниками».

Начинается ряд войн, которые в нашей историографии названы крестьянскими войнами.

По гипотезе Фоменко и Носовского, знаменитое разинское «восстание», например, было на самом деле войной между двумя русскими государствами, образовавшимися после Смуты начала XVII в. Постоянно повторяющиеся утверждения разинцев о том, что они воюют против бояр за царя, видимо, означают, что бояре Романовы не признавались ими за законных царей. В Астрахани, очевидно, был свой царь, которого разницы и считали «иеликим государем всея Руси».

В реконструкции новой хронологии так называемое разинское восстание 1667–1671 гг. было настоящей и тяжелой войной, длившейся четыре года. С московской стороны воеводой был князь Долгорукий. Ставка его помещалась в Арзамасе. Воеводой астраханских войск был Степан Тимофеевич Разин.

Восстание в России, возглавленное Разиным, вызвало большой резонанс в Европе, особенно Западной. Иностранцы нередко смотрели на события в России весьма своеобразно — как на борьбу за власть, за престол. Это восстание называли «татарским мятежом».

По гипотезе авторов новой хронологии, Степан Тимофеевич Разин был воеводой «великого государя всея Руси», происходившего из рода князей Черкасских. Его столица была в Астрахани. После Смуты начала XVII в. и прихода Романовых к власти в Москве, южная часть России образовала отдельное государство со своим царем и столицей в Астрахани. Кто именно из Черкасских был астраханским царем, сказать трудно. История того времени тщательнейшим образом «заштукатурена» Романовыми.

Разинская война окончилась взятием Астрахани, столицы побежденного Романовыми Южнорусского царства. В Астрахани после пленения и казни Разина еще долго, до конца ноября 1671 г., существовали повстанческие власти, сначала во главе с В. Усом, потом, после его смерти, во главе с Ф. Шелудяком и другими предводителями.

Таким образом, победа досталась сторонникам раздела империи. Победившие в скрытой войне западные партии приводят к власти Романовых, которым при разделе «Монгольской» империи отошел всего лишь кусок вокруг прежней столицы империи.

Так пал Третий Рим.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА. «ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ МОНГОЛОВ»

История монголов и монгольского завоевания в том виде, в каком мы ее знаем сегодня, появилась только в XIII и окончательно сложилась в XIX–XX вв. В 1826 г. Российская Академия наук предложила ученым России и Западной Европы представить в трехлетний срок на соискание премии в 100 червонцев научный труд о последствиях монгольского завоевания России. Представленное в срок сочинение на эту тему было забраковано.

Через шесть лет после первой неудачи Академия наук вновь выступила с предложением принять участие в разработке вопроса о монгольском завоевании Восточной Европы… Задача формулировалась так: «Написать историю так называемой Золотой Орды на основании как восточных, так и древних русских, польских, венгерских и прочих летописей». В ответ на конкурс в 1835 г. Академия наук получила огромный труд, представленный немецким востоковедом Хаммер-Пургшталлем. Комиссия Академии наук не сочла возможным присудить Хаммеру какой бы то ни было премии. После второй «неудачи» Академия наук не возобновляла своего конкурса. Л. Н. Гумилев писал: «Несмотря на то что проблема создания и разрушения державы Чингисхана волновала многих историков, она до сих пор не решена».

Сегодня известны два якобы первоисточника XIII в. по истории монголов. Один из них — это «Тайная история монголов». Однако известные специалисты В. В. Бартольд и Г. Е. Грумм-Гржимайло поставили вопрос о степени достоверности этого источника.

Второй источник — Золотая книга — основан на сборнике трудов арабского историка Рашида-ад-дина. Однако вот что сообщает И. Березин, впервые переводивший этот труд на русский язык в середине XIX в. «Я имел список «Истории Монголов», принадлежащий Санкт-Петербургской Академии наук, список… принадлежащий Санкт-Петербургской Публичной библиотеке, и отчасти список… принадлежащий бывшему нашему посланнику в Персии. Лучший из этих списков есть принадлежащий Публичной библиотеке; к сожалению, собственные имена здесь не всегда означены точками и даже не всегда вписаны».

Как далее признается И. Березин, ему приходилось вставлять собственные имена самостоятельно, на основе его «знания» о том, где и когда происходили (якобы) эти события.

История более позднего периода — Золото-Ордынского ханства — также содержит много темных мест.

Известный исследователь монголов В. В. Григорьев, живший в XIX в., писал: «История Золото-Ордынского Ханства есть одна из наиболее обедненных временем и обстоятельствами: мало того что они истребили важнейшие письменные памятники… они стерли с лица земли и большую часть следов существования Ханства. Его некогда цветущие и многолюдные города лежат в развалинах… а о столице Орды, о знаменитом Сарае, мы не знаем даже наверное, к каким бы развалинам могли приурочить его громкое имя».

Далее В. В. Григорьев продолжает: «Самых положительных указаний на эпоху основания Сарая надлежало бы, казалось, ожидать от наших летописей… но летописи наши в настоящем случае зло обманывают ожидания: говоря о хождении князей в Орду, или ко Двору, они не определяют, где находилась Орда… выражаются в таких случаях просто: «поиде в Орду», «прииде из Орды», не означая, где именно находилась Орда».

Столицей Орды считается город Каракорум. Напомним, что Каракорум считается столицей Чингисхана. При этом — что хорошо известно — в тех местах, где археологи до сих пор упорно ищут Каракорум, остатков крупного средневекового города почему-то нет.

Тогда выдвинули гипотезу, что «монастырь Эрденитсу (Erdinidsu), основанный в 1585 г., был воздвигнут на развалинах города Каракорума». Этот монастырь, существовавший еще в XIX в., был окружен земляным валом длиной всего лишь около одной английской мили. Тем не менее историки считают, что знаменитая столица Каракорум целиком помещалась на территории, впоследствии занятой этим монастырем.

Сегодня слово «монголы» употребляется для обозначения одной из человеческих рас. Всем хорошо знакомы выражения вроде «монгольский тип лица», «монголоид» и т. д.

Однако слово «Монголия» в средние века употреблялось совсем в другом смысле. Монголией, или Монголо-Татарией, иностранцы называли средневековое русское государство, которое авторы новой хронологии называют Ордынским.

В отличие от академической школы историков, Фоменко и Носовский предлагают точку зрения, согласно которой «Монгольская», или, иначе, Великая империя была создана совместными усилиями русского и татарского народов, или — более общо — славянского и тюркского.

Традиционная история заявляет, что Монгольская империя была создана в результате борьбы между этими двумя народами и победы татар над русскими. Точка зрения Фоменко и Носовского иная. Татары с русскими не воевали, за исключением внутренних гражданских войн, когда и с той, и с другой стороны воевали и те, и другие народы.

Государственным языком в «Монгольской», а в переводе на русский язык Великой империи был церковно-славянский, но разговорных языков было по меньшей мере два — русский и татарский. Причем не только татары знали русский, как сегодня, но и русские — татарский. В тех же частях империи, где после церковного раскола XV–XVII вв. восторжествовало мусульманство, государственным языком стал арабский или тюркский.

Вслед за НА. Морозовым авторы новой хронологии считают, что «Монголия» — это просто греческое слово «мегалион», что означает «великий». До сих пор Восточная Русь называется Великороссией, Великой Россией. Поэтому «Монгольская Империя» — это «Великая Империя». В западных источниках так называли средневековую Русь. «Монголия» — внешнее название Руси-Орды. Сначала ее так называли иностранцы.

Средневековые источники постоянно говорят о том, что в так называемых «татаро-монгольских войсках» — практически одни русские. Конечно, этот поразительный факт не укладывается в традиционную версию истории Руси.

Отметим, что во времена «монгольского» завоевания иностранцы не описывали Русь, так как она «стала называться Татаро-Монголией». По мнению Фоменко и Носовского, «Татаро-Монголия» — это иностранный, т. е. внешний, термин, обозначавший средневековую Русь до XVI в. С XVI в. иностранцы стали называть Русь «Московией» и одновременно перестали упоминать «Монголию».

Русские князья и татарские ханы Золотой Орды — это в основном одни и те же лица. Анализируя исторические источники, можно найти много косвенных подтверждений этой гипотезе.

Например, после «завоевания Руси» ханом Батыем освобождено было от уплаты дани духовенство, церковное имущество и состоявшее на учете церквей население. Первым князем в русских княжествах монголами был поставлен суздальский князь Ярослав Всеволодович. Вскоре после этого князь Ярослав был вызван в ставку Батыя и отправлен им в Монголию, в Каракорум, где предстояли выборы верховного хана. Батый не поехал сам в Монголию, а отправил в качестве своего представителя князя Ярослава. Пребывание русского князя в Монголии описано Плано Карпини.

Вместо Батыя на выборы верховного хана прибывает почему-то русский князь Ярослав. Не возникла ли гипотеза позднейших историков о том, что Батый якобы «вместо себя» послал Ярослава лишь с целью согласовать свидетельство Карпини с той естественной мыслью, что лично Батый должен был бы участвовать в выборах верховного хана?

Авторы новой хронологии видят здесь возможное документальное свидетельство того, что хан Батый — это попросту русский князь Ярослав. Это подтверждается и тем, что сын Ярослава Александр Невский был, как считают историки, «приемным» сыном Батыя. И снова возникает тождество: Ярослав = Батый.

Мы привыкли к тому, что татарские правители называли себя будто бы исключительно «ханами», а русские — исключительно «великими князьями». Это — устойчивый стереотип. Однако приведем любопытное свидетельство Татищева, согласно которому татарские послы именовали своего государя Батыя — не ханом, а великим князем: «Прислал нас Батый, великий князь». Смущенный Татищев поспешно объясняет такой титул тем, что Батый якобы в то время еще не был ханом. Но это дела не меняет. Для нас тут важно, что татарский правитель именовался великим князем.

Итак, еще в XVIII в. Российскую империю именовали также Монголо-Татарией. Тождество Россия = Монголо-Татария изображено прямым текстом прямо на карте XVIII в.

Как же такое может быть? Ведь романовская история уверяет нас, что «татаро-монгольское иго» на Руси давно исчезло — по крайней мере за 300 лет до создания этой карты. Да неужели же трехсот лет недостаточно, чтобы иностранцы забыли «татаро-монгольское» название Руси?

Никаких загадок здесь нет. Просто «Монголо-Татарская» империя — она же Великая Российская империя доромановской эпохи — существовала несколько столетий вплоть до захвата власти Романовыми, т. е. вплоть до начала XVII в. После свержения Романовыми старой русской царской династии — которую мы условно назвали «Ордынской» — начался политически необходимый для новой династии процесс переписывания древнерусской истории «в пользу Романовых».

В ходе этого переписывания Романовы сотворили политическую сказку о «плохих монголо-татарах, в прежние времена поработивших Русь». А старое русское слово «орда» = войско превратилось под пером услужливых романовских историков чуть ли не в ругательство.

Делалось все это не спеша, осторожно, шаг за шагом. Но имя знаменитой Великой, т. е. «Монгольской», Русско-Татарской империи все-таки еще долго простиралось над страной. Как-никак весь мир несколько столетий знал нашу страну именно под этим громким названием.

Романовым потребовалось немало времени, чтобы заштукатурить подлинную историю России. В России это, вероятно, было сделано сравнительно быстро. Но иностранцы не сразу отвыкли писать на картах старое название Руси. Долгое время, как мы видим, на картах они писали оба названия — Emperie Russienne и Grande Tartarie.

А потом как-то незаметно перестали писать второе. И осталась лишь «Российская империя». Так были стерты последние следы истории Ордынской Русской «Монголо-Татарской» династии, т. е. в переводе на современный русский язык: велико-русско-казацкой, или великоказацкой династии. Напомним, что «Монголо-Татария» было название, данное нам иностранцами, и в русском языке оно, по-видимому, не употреблялось.

Полистаем и другие карты XVIII в. Та же картина.

Вот, например, «I Carte de l'Asie. 1754». Через всю Российскую империю идет ее старое название Grande Tartarie = Монголо-Татария в переводе.

А вот еще одна карта XVIII в. — «L'Asie dresse' sur les observations de l'Academie Royale des Sciences et quelques autres, et Sur les memoires les plus recens. Amsterdam. Chez R. J. Ottens».

Западнее Волги мы видим «Европейскую Московию» — Moscovie Europeane. Вся гигантская территория Российской империи восточнее Волги обозначена — крупными буквами! — как Grande Tartarie, т. е. Великая = «Монгольская» Татария. Замечательно, что внутри Grande Tartarie указаны московские татары. Эта обширная область — Tartarie Moscovite — по территории больше, чем многие государства Западной Европы; она накрывает собой значительную часть Сибири.

Кстати, на территории Российской империи = Grande Tartarie мы видим еще много других «татарских областей»: Независимая Татария — Tartarie Independante, Китайская Татария — Tartarie Chinoise, Татария около Тибета, Малая Татария — Крым, юг и восток Украины.

Северная часть Индии отмечена как «Государство Великих моголов». Но моголы — это те же «монголы», т. е. великие. Любопытно, что в это время в состав Русской Монголо-Татарии входила Китайская Татария. Она захватывала часть современного Китая, включала «Великий Тибет».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ КТО ОНИ, АВТОРЫ НОВОЙ ХРОНОЛОГИИ?