Вскоре Сэнди сидела в кухне с остывающей кружкой кофе без кофеина, который ей приготовил муж, считавшийся погибшим. Напротив нее сидел Тристан, уставившись в свою кружку. Несколько секунд она пристально его рассматривала, затем отвела взгляд в сторону.
Ее пугал его изможденный, усталый и болезненный вид. И хотя она чувствовала его боль, все в ней бурлило от злости.
– Ты сказал, что, если бы я не встала, ты провел бы в доме всего пару минут.
– Я так сказал? – посмотрел на нее Тристан.
– Не делай вид, что забыл. Что ты здесь делал? Насколько я понимаю, ты пришел не для того, чтобы сообщить мне, что не умер.
– Мне нужно было кое-что взять здесь, – опустив голову, пробормотал он.
– Что? Трис, посмотри на меня.
– Я сказал, что хотел кое-что забрать, Сэн…
– Не называй меня Сэн. И когда же ты собирался известить меня, что не умер?
– Слушай, извини, но у меня есть и другие проблемы.
– Другие?! То есть помимо того, чтобы известить свою жену о том, что ты жив? Или проведать своего еще не родившегося ребенка? Если бы мне хватило духа, я сама бы тебя убила!
Он перевел взгляд на ее живот, и в этом взгляде было столько тоски и грусти, что Сэнди еле удержалась от того, чтобы потянуться к нему, но он снова отвел взгляд и пробормотал что-то неразборчивое.
– Ты будешь говорить? Что ты сейчас сказал?
Он махнул рукой:
– Так, ничего.
– Я тебя просто ненавижу, – холодно заявила она, и, сама вздрогнув от своего тона, с силой стиснула кружку.
Тристан грустно кивнул.
– Я знаю, Сэн. – Он поднес было кружку к губам, но нахмурился и снова опустил ее. – Поверь, я и сам себя ненавижу.
– И есть за что. – Сэнди встала, не в силах смотреть на его страдальческое лицо, опасаясь, что пожалеет его и опять поддастся своей любви. Сейчас она не могла себе этого позволить, после стольких лет счастья он показал себя вовсе не таким надежным защитником, на которого она всегда полагалась.
Забрав у него кружку, она отнесла ее вместе со своей к раковине и встала к нему спиной, стараясь удержаться от слез. Но это ей не удалось. Она вымыла кружки и сполоснула лицо холодной водой. Схватив полотенце, Сэнди повернулась и прислонилась спиной к мойке, чувствуя, как с лица на пижаму стекает холодная вода.
– И где же ты все-таки был?
Ей очень хотелось это знать, но она чувствовала, что его ответ разобьет ей сердце.
В то же время страх говорил ей, что она может не ждать его ответа. Она уже догадывалась, что он скажет. Все это время, пока она тяжело переживала его гибель, он был всего в миле от нее, в хижине Бодро.
Не ответив на ее вопрос, он встал и, прихрамывая, подошел к окну. Сэнди старалась не сравнивать его с человеком, которого она в последний раз видела три месяца назад, когда он отправлялся работать на свою месячную смену на буровой платформе «Созвездие Чайка». Тот человек был здоровым, красивым и загорелым. В его волосах путались выцветшие от солнца пряди, фигура была статной и сильной, и при всех его недостатках, это был человек, которого она знала и любила всем сердцем. Человеком, которому она всегда доверяла.
Тот, кто сейчас был перед ней, при всем внешнем сходстве с Тристаном, не был им. Стоило ей подумать об этом, как у нее вырвалось едва слышное рыдание, и Тристан сразу повернул к ней голову.
Она зажала себе рот рукой. Эта напряженная сильная спина, глубокие морщины, протянувшиеся от крыльев носа к губам, говорили о пережитом им ужасе, которого она даже не могла себе представить. И этот ужас в течение двух долгих месяцев страданий изменил его. Темные глаза казались огромными на его осунувшемся лице. Отросшие волосы стали тусклыми и безжизненными.
Он по-прежнему держал спину прямо, с каким-то отчаянным достоинством, которого она не замечала в нем прежде. Он всегда был худощавым, но сейчас похудел минимум на пятнадцать фунтов.
Она посмотрела на его прямую спину, и снова прижала руку ко рту, заглушая плач. Ремень, застегнутый на последнюю дырочку, поддерживал слишком просторные в талии штаны, промокшие и плотно облепившие его ноги. Сразу было видно, что икра левой ноги была раза в два тоньше икры правой.
Она вспомнила, как Зак говорил ей о выловленных из воды полосках мышцы икры, которую определили, как принадлежащую Тристану. Это было одно из нескольких доказательств, которые убедили власти, что Тристан не смог выжить.
Внезапно к ее горлу подступила острая тошнота, и она едва успела повернуться к раковине, как ее тут же вырвало. Ее еще долго выворачивало наизнанку.
Но вот она повернулась и опустила полотенце. Тристан смотрел на нее, лицо его приобрело болезненный зеленоватый оттенок.
– Тебе лучше? – спросил он.
Она кивнула.
Он перевел взгляд на ее живот.
– Тебя по-прежнему тошнит по утрам?
Она отрицательно качнула головой.
– Но… – Он махнул рукой на раковину.
– Это? Не знаю. Может, потому, что я не обедала, обнаружила, что в доме побывал взломщик, и увидела моего умершего мужа.
– А как… – Он смущенно замолчал, глядя на ее округлившийся живот.
– Ты спрашиваешь, как ребенок? С ним все прекрасно.
– Сэн… Поверь, я не хотел, чтобы так случилось. Я не был… Я не мог… – Он замолчал, с трудом ступая, подошел к ней и убрал с ее лба влажную прядку волос.
Рука его была удивительно теплой. Сэнди инстинктивно потянулась к нему.
– О, Трис! Я так по тебе тосковала! – прошептала она.
Он нагнулся и прижался головой к ее лбу.
– Прости меня. – Он слегка отстранился. – Ты не возражаешь, если я тебя потрогаю?
– Хочешь почувствовать ребенка? Последние дни он все время брыкается.
Его рука осторожно коснулась ее живота, снова удивив своим теплом.
Он долго стоял, поглаживая ее живот.
– Не могу поверить, что прошло уже два месяца, – пробормотал он.
Она опять вспыхнула и оттолкнула его руку.
– Да, два месяца, в течение которых я горевала о тебе и пыталась осознать, что всю оставшуюся жизнь мне придется жить без тебя. И если бы все вышло как ты задумал, то я по-прежнему считала бы тебя умершим. Просто не верится, что ты собирался уйти, не разбудив меня.
Она прерывисто вздохнула.
– Не понимаю, не могу понять, почему ты не хотел увидеться со мной, сказать, что жив. Мой муж, даже если бы не мог ходить, приполз бы сюда, чтобы я его увидела и поняла, что я не потеряла. Мой муж не заставил бы меня горевать и страдать целых два месяца.