Третье лицо

О гордости и покаянии

– Сын мой, я верю тебе, – сказал игумен одного из московских монастырей известному актеру Алексею Кафтанову. – Верю в искренность твоего раскаяния, в серьезность твоего намерения посвятить себя Богу. Но ты уже не так молод, и душа твоя изъедена грехом гордости. Гордость же есть величайший грех, первейший из смертных грехов, яко рече святой Григорий Великий. Посему тебе я назначаю особое послушание. Благословляю тебя работать уборщиком в гостинице. Суть же послушания не только в труде и молитве, но и в том, что тебя, человека весьма известного, вполне могут узнать некоторые постояльцы. Тебе надлежит смиренно вынести их вопросы и, может быть, злые насмешки или обидную жалость.

– Отец игумен, а что мне отвечать? – спросил Кафтанов. – Если меня спросят, почему я раньше был на глянцевых обложках, а теперь полы мою в туалетах?

– Отвечать следует: «На все воля Божья». Будто сам не знаешь.

– Отец игумен, а можно говорить людям, что я теперь в монастыре и таково мое послушание?

– Ладно, – сказал игумен. – Можно.

Кафтанов катил свою тележку по гостиничному коридору. Заглянул в бумажку. Остановился. Карточкой отпер дверь номера. Взял с тележки ведро, швабру и корзинку разных бутылок, щеток, губок и прочих уборочных принадлежностей.

Вошел в номер.

Это был обычный номер с большой кроватью. Сбоку – дверь в санузел. Но в кресле у окна сидела женщина. Довольно молодая – до тридцати лет – и вполне красивая стандартной блондинистой красотой. Длинные ноги, ухоженные ногти, модные часики, аккуратная стрижка.

– Ах, извините! – Кафтанов шагнул назад. – Вы еще не выехали?

– Нет, – сказала женщина. – Номер еще не убрали. Странно! Вроде нормальный отель. Но я не желаю торчать целый час в холле или в баре! Так что давайте живее.

– Да, да, – смутился он. – Но я лично тут ни при чем…

– Да какая мне разница!

Она недовольно покосилась на Кафтанова, который был в длинной темной одежде, в шапочке и с несильно отросшей, но заметной седой бородой.

– Приношу вам искренние извинения от имени администрации гостиницы, – сказал он. – Позвольте, я перестелю постель.

– Сначала уберите туалет. Там так грязно!

В туалете в самом деле очень грязно: серые хлопья засохшей мыльной пены на раковине, на полу лужи и капли, за унитазом клочья волос. Кафтанов убирал эту гадость, давясь от омерзения.

– Сие есть работа над моей душой, закосневшей в гордости, – шептал он, икая и боясь, что его сейчас просто вырвет. – Господи, милостив буди мне, грешному, милостив буди мне, грешному, Господи, милостив, милостив буди…

Вдруг раздался бодрый мужской голос:

– Привет. Прости, опоздал. Что это за швабра? Здесь кто-то есть?

– Убираются! – ответила женщина. – Привет.

Кафтанов, промывая унитаз, прошептал:

– Плебейка. По-русски научись. Не убираются, а делают уборку. Или убирают. О Господи, это гордость моя говорит во мне… Господи, милостив буди мне, грешному…

– Вот черти! – воскликнул мужчина, распахнув дверь туалета. – Девушка, нельзя ли слегка поторопиться?

Кафтанов, стоя на коленях около унитаза, обернулся.

Мужчина проглотил язык почти в буквальном смысле: издал какой-то булькающий звук. Потому что перед ним была не девушка, а немолодой бородатый человек в монашеском подряснике и скуфейке на голове. Но со знакомым лицом.

Кафтанов тоже был неприятно удивлен, потому что этот человек оказался его старинным приятелем: крепкий такой бизнесмен с некрасивой фамилией Юклин.

– Привет! – бодро вскричал Юклин, справившись с изумлением. – Привет, Леша! Понимаешь, нам с Дашей предстоит очень важный, сложный и долгий разговор. Да, кстати. Позволь тебе представить. Это Даша, жена Вадика, моего сына. – Стоя в дверях туалета, он обернулся в комнату. – Даша, это Кафтанов дядя Леша, ты его должна помнить. Нет? Ну хотя бы по кино! Ну?

Даша встала в дверях рядом с Юклиным и спросила:

– Вы – Алексей Кафтанов? Невероятно! Я вас даже не узнала! У вас будет новая роль?

– Ну, в общем, да, – сказал Кафтанов, не поднимаясь с корточек и не выпуская из рук бутылку со средством для мытья унитазов. – Совсем новая.

– И вы к ней так готовитесь? – Даша подняла брови.

– Ну да, в общем…

– Как интересно! – всплеснула руками Даша. – Я всегда завидовала актерам!

– Ох, ну перестань, – сказал Юклин.

– Почему это «перестань»? – возразила Даша. – Алексей… Э-э-э, простите, как вас по отчеству?

– Алексеевич, – сказал Кафтанов, глядя снизу вверх.

– Алексей Алексеевич, я правда мечтала стать актрисой. С детства.

– В детстве все мечтают, – успокоительно сказал Юклин. – Я тоже мечтал. Стать гонщиком «Формулы-1».

– Я и сейчас не теряю надежду! – улыбнулась Даша. – Вдруг мне повезет?

– Стать гонщицей «Формулы-1»? – хмыкнул Кафтанов.

– Зачем вы насмехаетесь? – обиделась она. – Сняться в хорошем сериале!

– Понял, – покивал Кафтанов. – Вы тоже сюда пришли… э-э-э… готовиться к роли?

Даша отступила на два шага, резко повернулась и отошла к окну.

Юклин подошел к Кафтанову поближе, нагнулся, положил руку ему на плечо и то ли ласково погладил, то ли этак легонько потрепал.

– Понимаешь, старичок, – сказал он, – у нас, в нашей большой семье, возникли некоторые чисто семейные финансово-имущественные проблемы, понимаешь? Поэтому мы с Дашей решили здесь, так сказать в тишине и покое, все разобрать. Посмотреть бумаги… Ты понимаешь? Поэтому мы сняли номер в гостинице… – Юклин показал на портфель, который стоял на журнальном столике.

– Да, да, конечно, – смиренно ответил Кафтанов.

Он встал, подобрал свои веники и ершики, вышел из туалета, прошел мимо Юклина, подошел к кровати, стащил с нее одеяло и простыню, наволочку.

– Ты что? – спросил Юклин.

– Постель перестелить, – так же смиренно ответил Кафтанов.

– С ума сошел?! – заорал Юклин. – Ты что, мне не веришь?

– Положено перестелить, – вздохнул Кафтанов.

– Что с тобой?! Как ты здесь оказался?

– На все воля Божья.

– Лучше бы ты у меня попросил денег! – продолжал орать Юклин. – Если совсем уж денег нет! Я бы тебе дал! А ты нанялся за мной следить!

– Че-го? Ко-го? Ты в своем уме? – заорал в ответ Кафтанов. – Ты кем себя считаешь? Да ведь ты… Да ведь он… – И тут Кафтанов подошел к Даше, которая так и стояла, отвернувшись к окну, и по ее спине видно было, что она черту душу бы продала, только бы не было этой позорной сцены. Он взял ее за плечо и развернул к себе. – Вы-то, надеюсь, понимаете? Да ведь он очень средний бизнесмен! Небольшой такой бизнючок! И чтобы я?! Даша, вы же знаете, кто я! Стал бы я за деньги за ним следить?! Он просто псих! У него бред величия!

– Тогда скажи, что ты здесь делаешь. – Юклин схватил его за рукав подрясника.

– Я поступил в монастырь, – медленно и отчетливо произнес Кафтанов. – Спасаться и каяться. Но душа моя изъедена грехом, прежде всего грехом гордости, и мне отец игумен назначил такое послушание. Меня могут узнать постояльцы. Вот, например, ты меня узнал. Думаешь, мне это приятно? Но я держусь. Мне надлежит смиренно вынести все вопросы, насмешки или обидную жалость.

– Врешь! – крикнул Юклин. – Даша, ты ему веришь? Ты ведь знаешь, кто он? Читала про него в журналах? Смотрела, как он изгалялся у Малахова? Ты веришь, что этот богемный тусовщик, гурман, бабник, пьяница может уйти в монастырь? Ха-ха! Он врет!

– Нет, это ты врешь! – ответил Кафтанов. – Открой портфель и покажи эти ваши семейные финансовые бумаги. Завещания, дарственные, выписки со счетов. Вблизи не надо. Можно издали. Так, помаши бумагами с трех метров. А?

– Да зачем это! – проникновенно сказал Юклин. – Надо верить друг другу. Я, например, тебе абсолютно верю. Алешенька, друг мой дорогой, я верю, что ты теперь монах, каешься, смиряешь гордыню и все такое. Какая сила духа! Ты молодец. Ты большой человек! Даже завидно!

– Честно веришь?

– Честно, честно! – Юклин прижал руку к сердцу. – А ты мне веришь?

– И я тебе верю, – поклонился Кафтанов. – Спаси Христос.

– Спасибо, – сказал Юклин. – Ну, мы пойдем. Даша, все, пойдем отсюда.

– Погодите! – остановил его Кафтанов. – Куда вы пойдете? Зачем? Вы же собрались поговорить о делах. Я сейчас постель перестелю и уйду. Минутку буквально.

– Спасибо, друг, – растроганно улыбнулся Юклин. – Или теперь уже «отец»? Спасибо, отец!

– Вы врете! – вдруг со слезами воскликнула Даша. – Вы оба врете! Вы тут все всё врете! Идите вы все к черту! – Она повернулась к Кафтанову: – Зачем ты притворяешься, что первый раз меня видишь? Зачем ты ко мне на «вы»?

– А ты зачем притворяешься? – возмутился Кафтанов и передразнил, сюсюкая: – «Ах, вы тот самый Алексей Кафтанов! Ах, у вас новая роль!»

– Сдохните вы все! – закричала Даша.

Хлопнула дверью, и только каблуки по коридору.

Юклин дернулся было к двери, но потом махнул рукой и сел в кресло.

– Спаси Господи рабу твою Дарью, – сказал Кафтанов, садясь на угол кровати. – Наставь ее на путь истины.

– Это цинизм? – помолчав, спросил Юклин.

– Бог с тобой, – ответил Кафтанов. – Это раскаяние.

Юклин открыл портфель, вынул бутылку дорогого красного вина. Достал фрукты, пирожные, поставил на журнальный столик. Швейцарским перочинным ножом содрал с бутылки колпачок, ногтем отогнул от ножа маленький штопор, начал вкручивать его в пробку.

– Вот нормальный штопор, держи, – сказал Кафтанов.

Юклин откупорил бутылку. Налил себе в стакан – там на столике стояли стаканы на стеклянном подносе, как всегда в гостиницах.

– А мне? – сказал Кафтанов.

– А тебе можно? – удивился Юклин.

– Можно, можно! – Кафтанов постучал ногтем по этикетке. – «Его же и монаси приемлют».