Третья пуля

На краю письменного стола заместителя комиссара находилась газета, сложенная таким образом, что был виден край заголовка «Судья Мортлейк убит…». На ней лежал бланк рапорта, исписанный аккуратным почерком инспектора Пейджа, а на нем — спусковыми крючками друг к другу — револьвер «айвор-джонсон» 38-го калибра и пистолет браунинг 32-го калибра.

Еще не было и одиннадцати утра, однако над столом горела лампа под зеленым абажуром, так как за окнами, выходящими на набережную Виктории, был пасмурный, дождливый день. Полковник Маркуис, заместитель комиссара столичной полиции, откинулся на спинку кресла, попыхивая сигаретой. Это был высокий, худощавый мужчина, чьи плотные, сморщенные веки придавали лицу несколько язвительное выражение. Его нельзя было назвать лысым, но седые волосы начали редеть, словно выражая сочувствие очень коротко подстриженным усам. Костлявое лицо выдавало отставного военного, а причина отставки — хромота — становилась очевидной, как только он вставал. Но в его маленьких блестящих глазках светился юмор.

— Да? — осведомился он.

Хотя инспектор Пейдж был молод и честолюбив, сейчас он выглядел мрачным, как день за окнами.

— Суперинтендент сказал, что предупредил вас, сэр, — отозвался Джон Пейдж. — Я здесь по двум поводам. Во-первых, чтобы предложить отправить меня в отставку…

Полковник фыркнул.

— А во-вторых, просить этого не делать.

— Так-то лучше, — усмехнулся заместитель комиссара. — Ну и какова же причина этой двойной просьбы?

— Дело Мортлейка, сэр. Оно не имеет смысла. Как вы можете судить по моему рапорту…

— Я не читал ваш рапорт, — прервал полковник Маркуис. — И не собираюсь этого делать, видит бог. Мне скучно, инспектор Пейдж, смертельно скучно. А дело Мортлейка не выглядит особенно интересным. Конечно, это очень неприятно, — поспешно добавил он. — Но поправьте меня, если я ошибаюсь. Судья Мортлейк, недавно ушедший в отставку, работал в Центральном уголовном суде. Он был, что называется, «судьей в алом» и председательствовал в зале номер один при рассмотрении серьезных преступлений типа преднамеренного и непредумышленного убийства. Некоторое время тому назад он приговорил человека по фамилии Уайт к пятнадцати ударам плетью и восемнадцати месяцам каторжных работ за ограбление с применением насилия. Уайт угрожал судье. В этом нет ничего нового — все закоренелые уголовники так делают. Разница в том, что, выйдя из тюрьмы, Уайт осуществил свою угрозу и убил судью. — Заместитель комиссара нахмурился. — Разве в этом есть какие-то сомнения?

Пейдж покачал головой:

— Нет, сэр. Мортлейка убили выстрелом в грудь вчера в половине шестого вечера. Сержант Борден и я практически видели это. Мортлейк был наедине с Уайтом в павильоне на участке, прилегающем к дому судьи. Никто другой не мог к нему подобраться, а тем более застрелить его. Так что, если Уайт не стрелял в судью, дело выглядит невероятным. Но беда в том, что оно выглядит таким же, даже если это сделал Уайт.

На веснушчатом лице полковника Маркуиса отразился интерес.

— Продолжайте, — сказал он.

— Прежде всего, хочу познакомить вас с персонажами этой истории. — Пейдж раскрыл газету, на передней полосе которой была большая фотография судьи в мантии. На ней был изображен маленький человечек в парике, под которым виднелось мягкое, почти кроткое лицо. — Не знаю, были ли вы с ним знакомы.

— Нет. Но я слышал, что в судейском кресле он был весьма активен.

— Мортлейк ушел в отставку в семьдесят два года — для судьи это рано. Очевидно, ум его оставался острым, как прежде. Но самая примечательная его черта — мягкость и снисходительность. Я просматривал его речь, где он не одобряет использование плети.

— Тем не менее он приговорил этого Уайта к пятнадцати ударам?

— Да, сэр. Это другая сторона дела, которую никто не может понять. — Пейдж поколебался. — Теперь что касается этого парня, Гейбриэла Уайта. Он не закоренелый уголовник — это было его первое преступление. Парень молод, красив, как киноактер, правда, его манеры отдают театральностью, на мой вкус. К тому же он хорошо образован, и, по-видимому, Гейбриэл Уайт — не настоящее его имя, хотя мы не стали это выяснять, убедившись, что в полицейских архивах он не фигурирует.

История насчет ограбления с применением насилия выглядит весьма безобразно, если только Уайт действительно в этом повинен. Жертвой стала старуха, державшая табачную лавку в Попларе[2] и слывшая скрягой. Однажды туманным вечером кто-то вошел к ней в лавку под предлогом покупки сигарет, стал наносить ей жестокие удары по лицу, даже когда она потеряла сознание, и убрался оттуда с двумя фунтовыми купюрами и мелочью из кассы. Гейбриэла Уайта схватили на бегу. В кармане у него нашли одну из украденных банкнот, идентифицированную по номеру, и запечатанную пачку сигарет, хотя выяснилось, что он не курит. Он говорил, что, когда шел по улице, кто-то налетел на него в тумане, сунул руку ему в карман и убежал. Уайт подумал, что стал жертвой карманника, и побежал следом за ним, но обнаружил, что у него не только ничего не украли, а, напротив, что-то положили ему в карман. В этот момент его остановил констебль.

Пейдж снова заколебался.

— Понимаете, сэр, в обвинении было несколько слабых пунктов. Прежде всего, старуха не могла с уверенностью опознать в Уайте напавшего на нее. Если бы у него были опытный адвокат и другой судья, не сомневаюсь, что его бы оправдали. Но вместо того, чтобы согласиться на защитника, которого ему хотел предоставить суд, этот болван решил защищать себя сам. К тому же его поведение в суде не вызывало сочувствия и настроило судью против него. Старый Мортлейк практически приказал жюри признать его виновным. Когда судья спросил Уайта, есть ли у него возражения против приговора, он ответил: «Вы дурак, и я вскоре с вами встречусь». Очевидно, это восприняли как угрозу. Тем не менее он едва не свалился в обморок, когда Мортлейк приговорил его к пятнадцати ударам плетью.

— Знаете, Пейдж, мне это не нравится, — промолвил заместитель комиссара. — Разве не было оснований для обжалования?

— Уайт не стал подавать апелляцию. Он больше ничего не сказал, хотя, как мне говорили, с трудом перенес порку. Но мнения о нем противоречивы, сэр. Некоторые высказывались в его пользу, а некоторые — против него. Он отбыл наказание в Уормвуд-Скрабс. Начальник тюрьмы и тюремный врач дают о нем прекрасные отзывы, но капеллан и сержант Борден, который арестовал Уайта, говорят, что он порочен насквозь. Как бы то ни было, Уайт был образцовым заключенным. Отбыв традиционную шестую часть приговора, он был досрочно освобожден за хорошее поведение шесть недель назад — 24 сентября.

— Продолжая свои угрозы?

— Нет, сэр, — уверенно ответил Пейдж. — Конечно, его освободили условно, и мы присматривали за ним. Но до вчерашнего дня все было хорошо. В четыре часа мы получили от одного ростовщика телефонное сообщение, что Гейбриэл Уайт только что приобрел в его лавке огнестрельное оружие. Вот это оружие.

Пейдж подтолкнул через стол револьвер «айвор-джонсон» 38-го калибра. Бросив любопытный взгляд на лежащий рядом пистолет, полковник Маркуис подобрал револьвер. Из полностью заряженного барабана был произведен один выстрел.

— Поэтому, — продолжал Пейдж, — мы распорядились задержать его — просто на всякий случай. Но потом нам позвонила мисс Айда Мортлейк, дочь судьи, сообщила, что Гейбриэл Уайт собирается убить старого Мортлейка, и попросила срочно что-нибудь предпринять.

— Не хочу делать поспешные выводы, — с саркастической усмешкой заметил полковник, — но не хотите ли вы сказать, что мисс Айда Мортлейк молода и очаровательна, что наш Адонис[3] по имени Гейбриэл Уайт хорошо с ней знаком и что судья знал об этом, вынося суровый приговор?

— Да, сэр. Но я скоро к этому подойду. После этого сообщения суперинтендент решил, что мне лучше немедленно отправиться в Хампстед, где живут Мортлейки. Я взял с собой сержанта Бордена, так как он уже имел дело с Уайтом. Мы вскочили в полицейский автомобиль и быстро добрались туда.

К дому прилегает обширная территория. Но пригороды вокруг Хампстед-Хит разрослись настолько, что дома и виллы со всех сторон подступают к участку судьи, и теперь его окружает каменная ограда высотой в пятнадцать футов.

На территорию только два входа: главная подъездная аллея и вход для торговцев. За первым присматривает старый слуга Робинсон, который живет в сторожке. Он открыл нам ворота. Было уже около половины шестого, и почти стемнело. К тому же шел дождь и в добром ноябрьском стиле дул ветер.

Робинсон сказал нам, что судья находится в павильоне среди деревьев, ярдах в двухстах от дома. Это маленькое строение — в нем всего две комнаты, разделенные коридором. Одну из комнат судья использовал как кабинет. Робинсон не сомневался, что он там. Вроде бы судья ожидал в половине четвертого к чаю старого друга, поэтому позвонил Робинсону в сторожку, сказал, что идет в павильон, и велел проводить туда посетителя, как только тот появится.

Борден и я направились по дорожке влево. Хотя павильон окружали деревья, ни одно из них не росло менее чем в дюжине футов от него, поэтому мы хорошо его видели. В середине павильона находилась дверь с веерообразным окошком над ней, а с каждой ее стороны — два окна. Окна справа были темными, а в окнах слева сквозь плотные занавеси пробивался свет. В коридоре тоже горел свет — он был виден сквозь окошко над дверью. Поэтому мы смогли разглядеть высокого мужчину, вынырнувшего из-за деревьев справа и побежавшего к парадной двери.

Дождь хлестал нам в затылок, гремел гром, и молния сверкнула как раз перед тем, как высокий мужчина взялся за дверную ручку. На пару секунд вокруг стало светло, как в фотостудии. Борден окликнул мужчину, и тот обернулся.

Это был Гейбриэл Уайт — молния не оставляла никаких сомнений. Увидев нас, он выхватил из кармана револьвер, но не для того, чтобы стрелять в нас. Уайт открыл дверь павильона и побежал по коридору к двери кабинета слева. Мы тоже побежали — Борден значительно опередил меня и кричал так громко, что мог перекрыть звук трубы в Судный день.

Услышав крики, судья Мортлейк подошел к окну слева, раздвинул портьеры и выглянул наружу. Хочу подчеркнуть, что никаких ошибок или подмен быть не могло. Это был старый Мортлейк — я много раз видел его в зале суда, и в тот момент он был жив и невредим. Его лысина поблескивала при свете. «Кто там?» — окликнул судья, а потом повернулся от окна.

Его отвлекло то, что Гейбриэл Уайт открыл дверь из коридора, вбежал в кабинет и сразу повернул ключ в замке. Сержант Борден следовал за ним по пятам, но опоздал на несколько секунд. Я понимал, что, скорее всего, могу пробраться в кабинет через окно, которое теперь было приоткрыто. Потом я услышал первый выстрел.

Да, сэр, я сказал «первый выстрел». Он прозвучал, когда я находился шагах в двадцати от окна. Подбежав ближе, я услышал второй выстрел. Черные портьеры были раздвинуты только отчасти, и я не мог заглянуть в кабинет, пока не подбежал к окну.

Внутри, чуть поодаль и слева от меня, старый Мортлейк лежал лицом вниз поперек письменного стола с плоской крышкой. В центре комнаты стоял Гейбриэл Уайт, протянув вперед руку с револьвером «айвор-джонсон». Вид у него был не грозный и не испуганный, а скорее глуповатый. Ну, сэр, мне оставалось только пролезть в окно. Опасности не было — Уайт не обращал на меня внимания, и я сомневаюсь, что он вообще меня видел. Прежде всего я подошел к нему и забрал у него оружие. Он не сопротивлялся. Потом я отпер дверь в коридор — Борден все еще колотил в нее снаружи, — чтобы он мог войти. Только потом я подошел к телу судьи Мортлейка.

Как я говорил, он лежал лицом вниз поперек письменного стола. С потолка над столом свисал большой медный светильник в форме китайского дракона с мощной электрической лампой внутри. Он ярко освещал стол, но других источников света в комнате не было. Возле левой руки судьи стоял диктофон со снятым резиновым чехлом. Судья был мертв — ему выстрелили в сердце с близкого расстояния, и смерть была почти мгновенной. Всего было два выстрела. Одна из пуль убила судью, а другая разбила стекло разговорной трубки, подвешенной к диктофону, и застряла в стене позади него. Позднее я извлек ее оттуда.

Если вы посмотрите на нарисованный мною план, то представите себе комнату. Это большое квадратное помещение, меблированное в основном книжными шкафами и кожаными креслами. Камина там нет, но в северную стену вмонтирован двойной электронагреватель. В западной стене находятся два окна, но оба они были заперты изнутри и к тому же закрыты деревянными ставнями. В южной стене тоже два окна — одно было заперто и зашторено, а другое, через которое я проник в кабинет, я постоянно держал под наблюдением. Выход из комнаты только один — дверь в коридор, — но с того момента, как Уайт вбежал внутрь и запер ее, за ней наблюдал сержант Борден.

Конечно, сэр, это была сплошная рутина. Мы знали, кто убийца. Уайт находился рядом с жертвой. Больше никто не мог выбраться из комнаты. Когда мы вошли, там никто не прятался — для проформы мы тщательно обыскали кабинет. Гейбриэл Уайт выстрелил дважды — одна пуля убила старика, а другая угодила в стену. Все выглядело абсолютно очевидным, пока мне не пришло в голову открыть револьвер «айвор-джонсон» и взглянуть на барабан.

— Ну? — осведомился полковник Маркуис.

— Ну, — мрачно произнес инспектор Пейдж, — из револьвера Уайта была выпущена только одна пуля.

Пейдж не сомневался, что его шеф наслаждается этим. Полковник Маркуис выпрямился в кресле, а выражение его румяного веснушчатого лица стало менее язвительным.

— Великолепно! — сказал он, зажигая очередную сигарету. — Что мне нравится, инспектор, так это ваш неформальный стиль устного рапорта.

Пейдж никогда не был уверен, можно ли воспринимать слова заместителя комиссара всерьез, но усмехнулся в ответ:

— Откровенно говоря, сэр, мы не могли поверить глазам. Оружие выглядело таким, каким вы видите его сейчас, — полностью заряженным, кроме одной гильзы. Конечно, теоретически Уайт мог войти в комнату, выстрелить один раз, потом открыть барабан, достать израсходованную гильзу, вставить на ее место другую пулю и выстрелить вторично.

— Чепуха, — сказал полковник Маркуис.

— Да, сэр. Зачем кому-то проделывать такой нелепый трюк, когда барабан был с самого начала заряжен полностью? Кроме того, Уайт не мог этого сделать. В таком случае где-то должна была бы находиться гильза от первой пули, а ни при нем, ни в комнате ее не было. Мы в этом убедились.

— А что говорил обвиняемый?

Пейдж достал из кармана записную книжку и нашел нужную страницу.

— Я зачитаю вам вслух протокол допроса, — сказал он, — хотя Уайт пребывал в таком скверном состоянии, что его показания выглядят не более связно, чем все остальное в этом деле. Прежде всего, я предупредил его, что все сказанное им будет записано и может быть использовано как доказательство. Вот как это звучит:

— Когда я задал ему этот вопрос, сержант Борден сделал открытие. Он шарил вдоль западной стены, возле двух огромных желтых фарфоровых ваз. Взгляните на план — они стоят в двух углах комнаты у этой стены. Борден наклонился рядом с вазой в северо-западном углу и подобрал гильзу.

Сначала он, разумеется, подумал, что это гильза от револьвера «айвор-джонсон», которую мы искали. Но я с первого взгляда понял, что это не так. Гильза была выброшена из пистолета 32-го калибра. Заглянув в вазу, мы нашли пистолет.

С кривой усмешкой Пейдж подтолкнул через стол браунинг 32-го калибра.

— Он лежал на дне вазы, куда кто-то его бросил. Ваза была слишком высокой, чтобы достать до дна рукой. Но судья принес в павильон зонтик — мы нашли его прислоненным к стене в коридоре и выудили пистолет его крючком.

По запаху из дула я определил, что браунинг стрелял совсем недавно. В обойме не хватало одной пули. Наши баллистические эксперты ручаются, что гильза от этой пули — та, которую мы нашли около вазы. Когда я прикоснулся к гильзе, она была еще теплой. Иными словами, сэр, ею выстрелили буквально несколько секунд назад.

Пейдж постучал пальцем по краю стола.

— Следовательно, сэр, нет никаких сомнений, что второй выстрел произвели из этого браунинга, что его произвел кто-то, находившийся в комнате, и что впоследствии он бросил пистолет в вазу.

— Какая же пуля убила судью?

— В том-то и дело, сэр, что мы не знаем.

— Не знаете? — резко переспросил полковник. — Мне кажется, определение этого не должно составить труда. Найдены две пули — из револьвера 38-го калибра и пистолета 32-го. Одна из них была, грубо говоря, в судье, а другая — в стене. Вы говорите, что извлекли пулю из стены. Какую именно?

Пейдж достал из кармана конверт с этикеткой и вытряхнул из него свинцовый шарик, сплющенный и с отколовшимся кусочком.

— Эта пуля была в стене, — сказал он. — Стена кирпичная, и пуля слегка расщепилась. Поэтому мы не можем точно идентифицировать ее по весу. Я почти уверен, что это пуля 38-го калибра из револьвера Уайта. Но это нельзя занести в протокол, пока я не получу рапорт доктора Блейна о вскрытии и пулю из тела судьи. Доктор Блейн производит вскрытие этим утром.

Ухмылка на лице полковника Маркуиса сменилась выражением крайней серьезности.

— Ну и какова же ситуация, инспектор? — спросил он. — Если окажется, что эта пуля из револьвера 38-го калибра, значит, Гейбриэл Уайт выстрелил и промахнулся. Но что произошло потом? Согласно вашему рассказу, не позже чем через несколько секунд кто-то выстрелил из браунинга и убил судью Мортлейка. Кстати, на браунинге были отпечатки пальцев?

— Нет, сэр. Но на Уайте были перчатки.

Полковник поднял брови:

— Понятно. Вам кажется, что Уайт все-таки мог произвести оба выстрела?

— Думаю, это возможно. Он мог прийти в павильон с револьвером и пистолетом и проделать такой трюк с целью убедить нас, что второй выстрел, убивший судью, произвел кто-то другой. И все же…

— Да, и все же, — проворчал Маркуис. — Согласен с вами. Если бы он додумался до такого изощренного трюка, то позаботился бы о том, чтобы комната не была запечатана, как ящик, и все не выглядело бы так, будто никто другой не мог произвести выстрел. Его стрельба под носом у полиции больше похожа на намеренную жажду мученичества. Конечно, это звучит правдоподобно — чокнутых на свете хватает. Но использование при таких обстоятельствах двух стволов было бы совершеннейшим безумием. Чокнутый Гейбриэл Уайт или нет, полагаю, вы не думаете, что он в три раза безумнее Мартовского зайца?

— Согласен, сэр, — кивнул Пейдж. — Говорят, что он притворялся, но я готов поклясться, что, когда я заглянул в окно, выражение его лица было абсолютно искренним. Никакой актер не мог бы это изобразить. Человек был потрясен тем, что он увидел. Но что еще мы можем предположить? Комната, как вы сказали, была запечатана, как ящик. Значит, Уайт должен был произвести оба выстрела. Больше никто не мог этого сделать.

— И вы не видите никакой альтернативы?

— Вижу, сэр, — ответил Пейдж.

— Я на это надеялся, — сказал полковник Маркуис. — Ну?

— Возможно, Уайт кого-то прикрывает. Предположим, кто-то еще находился в комнате, вооруженный браунингом. Уайт стреляет и промахивается. Тогда неизвестный — Икс — тоже стреляет и попадает в цель. Поскольку полиция у двери, Икс выпрыгивает из окна в западной стене, а Уайт потом запирает окно и ставни.

Маркуис одобрительно кивнул:

— Да. Давайте предположим — чисто теоретически, — что Уайт все-таки не убивал судью. Был ли кто-нибудь еще заинтересован в его смерти? Как насчет домочадцев и друзей?

— Домочадцев у него немного. Судья был вдовцом — женился довольно поздно, и его жена умерла лет пять назад. У него остались две дочери — старшая, Кэролин, двадцати восьми лет, и младшая, Айда, двадцати пяти. Помимо прислуги, в доме живет старик по фамилии Пенни — он годами был у судьи клерком, а когда судья вышел в отставку, то поселил его у себя, чтобы Пенни помогал ему в работе над книгой «Пятьдесят лет в судейском кресле» или что-то вроде того.

— А друзья?

— У судьи был только один близкий друг. Помните, сэр, я говорил вам, что его приятеля вчера ожидали к чаю и что судья велел сразу проводить посетителя в павильон? Это и есть его друг. Он гораздо моложе Мортлейка. Вам, вероятно, будет интересно узнать, что это сэр Эндрю Трэверс — величайший адвокат по уголовным делам. Он развалил не одно из наших хорошо подготовленных дел.

Заместитель комиссара уставился на него.

— Еще как интересно! — воскликнул он. — Я не знаю Трэверса лично, но много слышал о нем. Значит, вчера он был приглашен к чаю. И явился туда?

— Нет. Кажется, позже он позвонил, что его задержали дела.

Полковник Маркуис задумался.

— Полагаю, вы еще не успели опросить всех обитателей дома, но одна нить бросается в глаза. Вы сказали, что младшая дочь, Айда, звонила вам и сообщила, что Гейбриэл Уайт собирается убить ее отца, и вы думаете, что она знала Уайта лично.

— Да, сэр. Я говорил с мисс Айдой Мортлейк. Только ее я и смог повидать, так как мисс Кэролин и клерк Пенни вчера отсутствовали. Хотите знать мое мнение о ней? Она великолепна!

Эта чисто человеческая нотка была настолько неожиданной, что Маркуис недоуменно заморгал.

— Вы имеете в виду то, что я думаю, или что у нее великолепные манеры?

— Манеры? Вовсе нет. Я имею в виду, что готов за нее поручиться. — Пейдж живо представил себе большой дом в парке, маленький павильон и Айду Мортлейк с бледным лицом, спускающуюся по лестнице ему навстречу. — Что бы ни произошло в павильоне, она не имеет к этому отношения. Это утонченная девушка — не то что современные крутые девицы.

— Понятно. Вы спрашивали о ее отношениях с Уайтом, если таковые имели место?

— Дело в том, сэр, что я опрашивал ее не слишком настойчиво. Естественно, девушка была очень расстроена и обещала все рассказать мне сегодня. Она признала, что знакома с Уайтом, но только слегка, и он ей не слишком нравится. Насколько я понял, он проявлял к ней внимание. Она познакомилась с ним на вечеринке в студии в Челси.[4] Такие вечеринки больше по вкусу старшей дочери, которая, похоже, тяготеет к богеме. В тот раз Айда Мортлейк пошла с ней и познакомилась…

Когда на лице полковника Маркуиса появлялась волчья усмешка, казалось, будто кожа лица трескается, как на поджаривающейся свинье. Он сидел прямо, устремив на Пейджа холодный взгляд.

— Ваш послужной список, инспектор, не оставляет желать лучшего, поэтому я воздержусь от комментариев. Я не имею ничего против молодой леди. Но я хотел бы знать, почему вы так уверены, что она не имеет к этому отношения. Выходит, вы признаете возможность, что Уайт кого-то прикрывает, что в комнате мог находиться кто-то еще, кто выпрыгнул из окна после выстрела, и что Уайт мог потом запереть окно.

— Разве? — отозвался Пейдж, довольный, что может дать старику сдачи. — Не думаю, что мои слова можно истолковать подобным образом, полковник. Я думал над этим, но потом пришел к выводу, что это не срабатывает.

— Почему?

— Два южных окна были у меня на глазах до и после выстрелов. Никто не вылезал из них. Борден наблюдал за дверью. Единственный возможный выход был через западные окна. Но мы узнали от привратника Робинсона, что никто не прикасался к ним больше года. Стекла в рамах разболтались и пропускали холодный воздух. Судья обычно пользовался павильоном вечерами и боялся сквозняков. Поэтому окна и ставни снаружи всегда держали запертыми. Когда Борден и я обследовали их, замки были такими ржавыми, что мы смогли справиться с ними только объединенными усилиями. Засовы на ставнях тоже заржавели, и нам не удалось сдвинуть их с места. Так что это определенно от-па-да-ет.

Полковник Маркуис использовал неофициальное словечко.

— Значит, мы возвращаемся туда, с чего начали?

— Боюсь, что так, сэр. Получается, что комната действительно была запечатана. Одной из четырех сторон квадрата была глухая стена, другая непроницаема из-за заржавевших замков и засовов, а за двумя остальными наблюдали. Приходится верить, что Гейбриэл Уайт произвел оба выстрела, — или сойти с ума.

Телефон на столе заместителя комиссара пронзительно зазвонил. Полковник Маркуис, очевидно собирающийся отказаться сходить с ума, ответил на звонок не без досады. Но выражение его лица внезапно изменилось, и он прикрыл ладонью микрофон.

— Где сейчас Уайт? Вы арестовали его?

— Естественно, сэр. Сейчас он внизу. Я подумал, что вы можете захотеть поговорить с ним.

— Пришлите сюда обоих, — сказал Маркуис в трубку и положил ее на рычаг с довольным видом. — Думаю, — обратился он к Пейджу, — было бы неплохо устроить нечто вроде очной ставки. И мне не терпится составить собственное мнение об этом святом мученике или насквозь порочном убийце, мистере Гейбриэле Уайте. Но в данный момент у нас посетители. Сюда идут мисс Айда Мортлейк и сэр Эндрю Трэверс.

Хотя Пейдж боялся, что переборщил, описывая Айду Мортлейк, увидев ее во второй раз, он понял, что не погрешил против истины. Девушка была стройной и хрупкой, как дрезденский фарфор. Несмотря на солидный рост, она не казалась высокой. У нее были голубые глаза, золотистые волосы под черной, плотно прилегающей шляпкой с короткой вуалью, очень светлая кожа и обаятельная улыбка. Ее норковое манто Пейдж, неделю назад охотившийся за грабителями на Вест-Индия-Док-роуд, оценил в полторы тысячи гиней.

Это повергло его в уныние. Впервые ему пришло в голову, что после смерти старого судьи Айда Мортлейк станет очень богатой девушкой.

— Полковник Маркуис? — спросила она, слегка покраснев. — Я думала…

Девушку прервал кашель за ее спиной. Пейдж никогда не видел сэра Эндрю Трэверса без мантии и парика, но манеры знаменитого адвоката оказались такими же, как в зале суда, очевидно став частью его самого. У сэра Эндрю были массивные голова и грудь, синеватый подбородок и непроницаемый взгляд; густые черные курчавые волосы коротко подстрижены над ушами. Он выглядел внушительно и в то же время дружелюбно. На нем было темное пальто с серым шарфом, а в руке он держал шляпу и перчатки. Его звучный голос, казалось, заполнял собой комнату.

— После такого ужасного события, полковник Маркуис, вы поймете чувства мисс Мортлейк. Как личный друг бедняги Мортлейка, я взял на себя смелость сопровождать ее сюда.

Маркуис указал посетителям на стулья, а Пейдж вытянулся у стены по стойке «смирно». Айда узнала его и улыбнулась. Когда сэр Эндрю Трэверс опускался на стул, Пейдж представлял себе слугу, смахивающего с него пылинки, дабы придать ему лоск.

— Откровенно говоря, полковник Маркуис, — продолжал адвокат, — мы пришли сюда за информацией…

— О нет! — Айда снова покраснела; ее глаза блестели. — Но я хочу сказать вам, что не верю, будто Гейбриэл Уайт убил папу.

Трэверс выглядел слегка раздосадованным.

— Вы знакомы с деталями? — вежливо обратился к нему полковник.

— К сожалению, только с теми, о которых прочитал здесь. — Адвокат протянул руку и коснулся газеты. — Как вы понимаете, мое положение весьма деликатное. Я барристер,[5] а не солиситор.[6] В данный момент я здесь только как друг мисс Мортлейк. Есть какие-то сомнения в виновности этого злополучного молодого человека?

Заместитель комиссара задумался.

— Я бы сказал, не слишком разумные сомнения, — сказал он наконец. — Мисс Мортлейк не возражает ответить на несколько вопросов?

— Конечно нет, — быстро отозвалась девушка. — Вот почему я здесь, хотя Эндрю советовал мне не приходить. Говорю вам, я знаю, что Гейбриэл Уайт не мог этого сделать!

— Извините за нескромный вопрос, но у вас к нему личный интерес?

Ее лицо покраснело еще сильнее.

— Нет! Не в том смысле, какой вы имеете в виду. В этом смысле он скорее мне не нравится, хотя всегда очень хорошо ко мне относился.

— Но вы знали, что он был приговорен к телесному наказанию и тюремному заключению за ограбление с применением насилия?

— Да, знала, — спокойно ответила девушка. — Гейбриэл сам мне об этом рассказывал. Разумеется, он был невиновен. Понимаете, это совсем не в его натуре — он идеалист, и подобное противоречит всем его убеждениям. Гейбриэл ненавидит войну и любое насилие. Он член всевозможных обществ пацифистов и противников смертной казни. И даже возглавляет общество утопистов — Гейбриэл говорит, что утопизм — это политическая наука о будущем. Помните, когда его судили, прокурор спросил, что делал респектабельный гражданин в таком трущобном районе, как Поплар, вечером, когда ограбили бедную старуху? Гейбриэл отказался отвечать, и обвинитель обернул это в свою пользу. В действительности Гейбриэл шел на собрание утопистов. Большинство членов общества бедны, а многие из них иностранцы. Гейбриэл сказал, что, если бы он ответил на вопрос, присяжные решили бы, что это сборище анархистов, и предубеждение против него только усилилось бы.

— Хм, — произнес после паузы полковник Маркуис. — Сколько времени вы его знаете, мисс Мортлейк?

— Думаю, почти три года. Я знала его примерно год до того, как… как он попал в тюрьму.

— Что вам о нем известно?

— Он художник.

— Один факт не слишком соответствует всему этому, — продолжал полковник, обследуя свои руки. — Вы готовы поклясться, мисс Мортлейк, что Уайт не мог убить судью Мортлейка. Тем не менее, если я правильно понял, вы позвонили сюда вчера в половине пятого, умоляя прислать людей для защиты вашего отца, так как Уайт угрожал убить его. Это правда?

— Правда, — с обезоруживающей простотой ответила девушка, — но, конечно, я никогда не думала, что он это сделает. Меня охватила паника. Понимаете, вчера я встретила Гейбриэла между половиной четвертого и четырьмя. Если помните, около четырех или чуть позже начался дождь. Я находилась неподалеку от Норт-Энд-роуд, когда увидела Гейбриэла. Он шел опустив голову и выглядел мрачным как туча. Я остановила машину. Сперва он не хотел со мной говорить, но машина находилась рядом с закусочной, и он предложил зайти туда и выпить чаю. Сначала Гейбриэл молчал, а потом начал ругать моего отца и заявил, что собирается его убить…

— Но на вас это не произвело впечатления?

— Гейбриэл всегда так говорил. — Она сделала нетерпеливый жест рукой в перчатке. — Но я не хотела скандала в общественном месте, поэтому сказала: «Ну, если ты не в состоянии вести себя прилично, мне, пожалуй, лучше уйти». Я оставила его сидящим там, опершись локтями о стол. К тому времени начался дождь, сверкнула молния, и я испугалась грозы. Поэтому я поехала домой, как только взяла книгу в библиотеке.

— Да? — подсказал полковник, когда девушка умолкла.

— Я предупредила Робинсона — привратника, — чтобы он никого не впускал даже через вход для торговцев. Участок окружен стеной с битым стеклом наверху, так что я вообще не понимаю, как Гейбриэл смог пробраться. Когда я шла к дому, гроза усилилась, и я еще сильнее запаниковала, поэтому подбежала к телефону и… — Она откинулась назад, тяжело дыша. — Я потеряла голову — вот и все.

— Ваш отец знал Уайта, мисс Мортлейк? — спросил Маркуис.

— Думаю, да. По крайней мере, он знал, что я… встречаюсь с Гейбриэлом.

— И не одобрял это?

— Да, хотя не понимаю почему. Он никогда не виделся с Гейбриэлом в моем присутствии.

— Значит, вы думаете, что могла существовать личная причина, по которой ваш отец приговорил его к порке? — Когда Трэверс открыл рот, полковник быстро добавил: — Сэр Эндрю собирается посоветовать вам не отвечать на этот вопрос. Я прекрасно знаю, что вы не обязаны это делать. Но мне кажется, защите потребуется любая помощь. Несмотря на ваше галантное заявление в пользу мистера Уайта, он признает, что произвел один выстрел. Вы это знали?

Голубые глаза девушки расширились, а краска сбежала с ее лица, на мгновение сделав его беспомощным.

— Нет, — ответила она, бросив взгляд на Пейджа. — Но это ужасно! Если он признает, что сделал это…

— Нет, он не признает, что произвел выстрел, убивший вашего отца. В том-то и беда. — Полковник Маркуис вкратце обрисовал ситуацию, — Так что, как видите, нам остается обвинить Уайта или, как говорит инспектор, сойти с ума. Вы знаете кого-либо еще, кто мог бы желать смерти вашему отцу?

— Ни одного человека в мире. Напротив, его все любили. Вы, вероятно, слышали, каким снисходительным судьей он был. Никто из приговоренных им не питал к нему вражды.

— А как насчет личной жизни?

Вопрос явно удивил ее.

— Личной жизни? Что вы имеете в виду? Конечно… — она поколебалась, — с отцом иногда бывало нелегко. У него были превосходные, гуманные принципы, он всегда стремился сделать мир лучше, но мне иногда хотелось, чтобы папа был более жестким в суде и на банкетах и более мягким дома. Пожалуйста, не поймите меня превратно! Папа был чудесным человеком и ни разу в жизни не сказал нам дурного слова. Но своим вежливым голосом он слишком любил читать нотации. Хотя, полагаю, это было для нашей же пользы…

Пейджу впервые пришло в голову, что жизнь с либеральным и снисходительным судьей Чарлзом Мортлейком могла быть сущим кошмаром.

Полковник Маркуис посмотрел на Траверса:

— Вы согласны с этим, сэр Эндрю?

Трэверс с трудом отвлекся от маленького браунинга, который он подобрал со стола и вертел в руке.

— Что у Мортлейка не было врагов? О, вполне согласен.

— Вам нечего к этому добавить?

— Есть, и очень многое, — резко отозвался Трэверс. — Значит, второй выстрел произвели из этого пистолета? Ну, это меняет дело. Не знаю, виновен Уайт или нет, но теперь я не могу взяться за его защиту… Понимаете, этот браунинг принадлежит мне.

Айда Мортлейк издала возглас. Трэверс достал из внутреннего кармана бумажник и показал карточку лицензии на огнестрельное оружие.

— Если вы сравните серийные номера, то увидите, что они совпадают.

— Хм, — произнес Маркуис. — Значит, вы собираетесь признаться в убийстве?

— Упаси бог! — Трэверс широко улыбнулся. — Я не убивал Мортлейка — он мне слишком нравился. Но ситуация для меня необычная, и я не могу назвать ее приятной. Пистолет сразу показался мне знакомым, хотя я не предполагал, что это тот же самый. Последний раз я видел его в моей конторе в Иннер-Темпл.[7] Точнее — в нижнем левом ящике письменного стола в моем кабинете.

— Мог Уайт украсть его оттуда?

Трэверс покачал головой:

— Не думаю. Мне это кажется крайне маловероятным. Я незнаком с Уайтом и никогда его не видел. И он ни разу не бывал в моей конторе — разве только с целью ограбления.

— Когда именно вы видели пистолет в прошлый раз?

— Боюсь, я не могу ответить на этот вопрос. — Теперь Трэверс выглядел беспечным, хотя Пейджу казалось, что он все еще настороже. — Пистолет был, так сказать, частью мебели. Думаю, я не вынимал его из ящика больше года — он просто не был мне нужен. Так что он мог отсутствовать как год, так и несколько дней.

— А кто мог его украсть?

Лицо Трэверса омрачилось.

— Любой, имеющий доступ в мою контору, мог это сделать.

— Например, кто-то из домочадцев судьи Мортлейка?

— Вполне возможно.

— Ладно, — кивнул заместитель комиссара. — Не возражаете, сэр Эндрю, отчитаться нам в ваших вчерашних передвижениях во второй половине дня?

Барристер задумался.

— Я был в суде примерно до половины четвертого. Потом пошел пешком в Темпл. Когда я проходил через Фаунтин-Корт, солнечные часы на стене показывали без двадцати четыре. Я обещал Мортлейку быть в Хампстеде не позже половины пятого. Но мой клерк сообщил мне, что Гордон Блейк заболел и настоял на том, чтобы дело Лейка передали мне. Это довольно запутанное дело, и его должны сегодня рассматривать в суде. Я знал, что мне придется готовиться к защите весь остаток дня, а может быть, и всю ночь. Попасть в Хампстед к чаю я никак не мог, поэтому остался в конторе с документами по делу Лейка. Было без двадцати шесть, когда я внезапно осознал, что не позвонил по телефону с извинениями. Но к тому времени бедняга Мортлейк уже был мертв. Насколько я понимаю, его застрелили около половины шестого.

— И все это время вы находились у себя в конторе? Кто-нибудь может это подтвердить?

— Думаю, да, — серьезно ответил адвокат. — Мой клерк был в соседней комнате до шести. Я находился в жилых помещениях, и, чтобы покинуть их, должен был бы пройти через комнату клерка. Так что он может обеспечить мне алиби.

Опираясь на трость, полковник Маркуис поднялся с кресла и кивнул.

— Могу ли я посягнуть на ваше время и попросить вас подождать минут десять в другой комнате? — сказал он. — Я должен кое-что сделать, а потом хотел бы снова поговорить с вами обоими.

Нажав кнопку на столе, он так быстро выпроводил их из комнаты, что Трэверс все равно не успел бы возразить.

— Великолепно! — воскликнул полковник, радостно потирая руки. Пейдж чувствовал, что только хромота мешает его шефу пуститься в пляс. Маркуис указал длинным пальцем на инспектора. — В глубине души вы шокированы отсутствием у меня чувства собственного достоинства. Подождите, пока доживете до моих лет. Тогда вы поймете, что величайшее благо для перешагнувшего шестидесятилетний рубеж — возможность вести себя так, как хочется. В этом деле есть масса возможностей, инспектор, и, надеюсь, вы их видите.

Пейдж задумался.

— Что касается возможностей, сэр, то в краже пистолета у сэра Эндрю Трэверса есть что-то очень сомнительное. Если Уайт не мог его украсть…

— Ах да, Уайт. Вот почему я удалил наших друзей из комнаты. Я хотел поболтать с Уайтом наедине.

Он снова снял телефонную трубку и распорядился привести Уайта.

Пирс отметил, что со вчерашнего вечера во внешности молодого человека произошло мало изменений. Уайта привели два констебля. Его долговязая фигура по-прежнему была облачена в поношенное пальто. Он нервно приглаживал длинные темные волосы, зачесанные назад. Тонкий нос на осунувшемся лице контрастировал с крепким подбородком; серые глаза поблескивали под сдвинутыми бровями. Он выглядел наполовину воинственным, наполовину отчаявшимся.

— Почему бы вам не рассказать, что в действительности произошло в этом павильоне? — начал Маркуис.

— Хорошо бы вы рассказали мне об этом, — отозвался Уайт. — Думаете, я не ломал над этим голову с тех пор, как меня арестовали? Что бы ни случилось, длительный срок мне обеспечен, так как я стрелял в старую свинью. Но, хотите верьте, хотите нет, я его не убивал!

— Ну, в этом мы и должны разобраться, — сказал Маркуис. — Кажется, вы художник?

— Я живописец, — ответил Уайт. — Являюсь ли я художником, выяснится в будущем. — В его глазах появился фанатичный блеск. — Но я бы хотел, чтобы филистеры не использовали термины, которых не понимают! Я…

— Мы как раз к этому подходим. Насколько я понимаю, у вас радикальные политические убеждения. Во что вы верите?

— Так вы хотите знать, во что я верю? — осведомился Уайт. — Я верю в новый, просвещенный мир, свободный от грязи, в которую мы превратили этот. В мир света и прогресса, где человек может свободно дышать, в мир без насилия и войн, в мир, как прекрасно сказано у Герберта Уэллса… «просторный, чистый и чудесный». Вот все, чего я хочу, и это не так уж много.

— И как вы предлагаете это осуществить?

— Прежде всего, нужно повесить всех капиталистов. Тех, кто против нас, достаточно расстрелять, но капиталисты должны быть повешены, так как они принесли в мир эту грязь и сделали нас своими орудиями. Повторяю снова: мы орудия, орудия, орудия!

«Парень свихнулся», — подумал Пейдж.

Но Гейбриэл Уайт говорил так горячо и серьезно, что его бредовые фразы звучали убедительно. Он умолк, тяжело дыша.

— И по-вашему, судья Мортлейк заслужил смерть?

— Он был свиньей, — спокойно ответил Уайт. — Чтобы это понять, не нужно разбираться в политике.

— Вы знали его лично?

— Нет, — поколебавшись, сказал Уайт.

— Но вы знаете мисс Айду Мортлейк?

— Слегка. И это не имеет значения. Незачем втягивать ее — она ничего не знает.

— Естественно. Предположим, вы расскажете нам, что именно произошло вчера. Для начала, как вы проникли на участок?

Уайт вздохнул.

— Лучше я расскажу вам, так как это единственное, чего я стыжусь. Понимаете, вчера я встретился с Айдой. Мы были в закусочной в Хампстеде. Разумеется, я не хотел встречаться с ней именно тогда, но счел себя обязанным предупредить ее, что я убью старика, если смогу: — Его скулы слегка покраснели, а красивые руки не переставая постукивали по коленям. — Дело в том, что я спрятался в ее автомобиле. Айда этого не знала. Выйдя из закусочной, она собиралась заехать в библиотеку на той же улице. Я последовал за ней, а когда она была в библиотеке, проскользнул в ее машину и спрятался сзади под ковриком. Был пасмурный, дождливый день, поэтому я знал, что Айда меня не заметит. Иначе я не смог бы пробраться на участок. Там бдительный привратник.

Айда проехала через ворота к дому. Когда она поставила машину в гараж, я потихоньку выбрался. Беда была в том, что я понятия не имел, где старая свинья. Откуда мне было знать, что он в павильоне? Я думал, что найду его в доме.

Я потратил почти час, пытаясь пробраться в дом. Повсюду были слуги. Наконец я пролез через боковое окно — и почти наткнулся на дворецкого. Он как раз входил в гостиную, где сидела Айда, сказал, что уже поздно, и спросил, подать ли ей чай. Она ответила, что да, так как ее отец в павильоне и, вероятно, не вернется к чаю. Вот как я узнал, где судья. Я вылез из окна назад…

— В котором часу это было?

— Бог его знает — я не следил за временем. — Уайт задумался, — Впрочем, вы легко можете это выяснить.

Я побежал прямо к павильону и наткнулся на ваших полицейских — полагаю, это были полицейские, — но решил, что убью старого черта, чего бы мне это ни стоило.

Дыхание со свистом вырывалось из его ноздрей.

— Значит, мы можем считать, что это было в половине шестого? — спросил полковник Маркуис. — Отлично. Продолжайте.

— С тех пор я представлял себе это сотню раз. — Уайт закрыл глаза. — Я вбежал в кабинет и запер дверь. Мортлейк стоял у окна, крича что-то полицейскому снаружи.

Услышав, как я вошел, он повернулся…

— Он сказал что-нибудь?

— Да. Спросил: «Что это значит?» или «Что вам нужно?» — точно не помню. Увидев у меня в руке револьвер, он вытянул руку перед собой, как будто я собирался его ударить. Тогда я выстрелил — вот из этого. — Уайт притронулся к «айвор-джонсону» 38-го калибра.

— Хм, да. Вы попали в него?

— Практически уверен, что нет. — Уайт опустил кулак на край стола. — Над столом горела яркая лампа в медном плафоне, освещая стол и пространство между окнами. Когда я нажал на спуск, то видел, как в стене позади старика появилась черная дырка от пули. А он все еще двигался и даже побежал. Кроме того…

— Ну?

Уайт внезапно как будто состарился на много лет.

— Убить человека не так легко, как кажется. Все в порядке, пока твой палец не оказывается на спуске. Тогда ты чувствуешь, что физически не можешь этого сделать… Все равно что бить лежачего. В тот момент я почти пожалел старого негодяя. Он выглядел таким испуганным и метался в разные стороны, как летучая мышь.

— Минутку, — прервал Маркуис. — Вы часто пользовались огнестрельным оружием?

Уайт был озадачен.

— Нет. Едва ли я когда-нибудь держал в руках что-нибудь более смертоносное, чем духовое ружье в детстве. Но я думал, что в такой маленькой комнате не смогу промазать. Однако я промахнулся. Старик побежал от меня вдоль задней стены. Хочу, чтобы вы поняли — все произошло за несколько секунд. Он повернулся лицом к углу стены позади меня справа…

— Лицом к углу, где стояла желтая ваза, в которой потом нашли пистолет?

— Да. Как будто он собирался бежать через комнату. Тогда я услышал еще один выстрел. Казалось, он прозвучал позади, справа от меня. Я почувствовал… ну, что-то вроде ветра, если вы понимаете, о чем я. Старик опять повернулся, сделал несколько шагов назад, а потом упал на стол лицом вниз. В этот момент ваш полицейский офицер… — Уайт кивнул в сторону Пейджа, — влез через окно. Это все.

— Вы видели в комнате кого-нибудь еще, до или после выстрела?

— Нет.

Заместитель комиссара посмотрел на Пейджа:

— Вопрос вам, инспектор. Могло ли быть в доме судьи устроено какое-либо механическое приспособление, способное произвести выстрел и спрятать пистолет самостоятельно?

— Это совершенно невозможно, сэр, — сразу же ответил Пейдж. — Мы с Борденом почти разобрали павильон на куски. — Он улыбнулся. — Можете также выбросить из головы мысль о потайном ходе или люке. Там не было даже мышиной норки. Кроме того, в комнате был произведен выстрел из оружия, найденного в желтой вазе.

Полковник мрачно кивнул:

— Да, думаю, мы должны признать, что второй выстрел произвел кто-то, находившийся в комнате. Скажите, Уайт, на каком расстоянии вы были от судьи, когда стреляли в него?

— Думаю, около пятнадцати футов.

— Ладно. Значит, кто-то бросил пистолет в вазу. Вы говорите, Пейдж, ваза была слишком высока, чтобы кто-то мог дотянуться рукой до дна и положить туда пистолет. Следовательно, его падение должно было вызвать какой-то звук. — Он посмотрел на Уайта. — Вы слышали звук?

Уайт задумался.

— Честно говоря, не знаю. Не могу вспомнить…

— Вы сознаете, — с внезапной резкостью произнес Маркуис, — что ваша история просто невероятна? По-вашему, кто-то сбежал из комнаты, которая была заперта и охраняема со всех сторон. Каким образом?.. Да, в чем дело?

В комнату вошел секретарь полковника и что-то тихо сказал. Маркуис кивнул, снова став дружелюбным.

— Полицейский хирург произвел вскрытие, — сказал он Пейджу. — И результаты настолько интересны, что он хочет сообщить их мне лично.

Наступило молчание. Уайт сидел на стуле, прижав локти к спинке; на его лице было написано напряженное ожидание. Пейдж понимал, какие мысли роятся в голове у заключенного. Если из тела судьи извлекли пулю 38-го калибра, ему конец.

Полицейский хирург доктор Гэллатин — суетливый маленький человечек — вошел в комнату с портфелем в руке.

— Доброе утро, доктор, — поздоровался полковник Маркуис. — Мы не можем двигаться дальше, пока не узнаем ваш вердикт. — Он подтолкнул через стол револьвер и браунинг. — Мнения публики разделились. Одна ее часть полагает, что судья Мортлейк был убит пулей из револьвера «айвор-джонсон» 38-го калибра, выпущенной на расстоянии около пятнадцати футов, а другая — что его убила пуля из пистолета браунинг 32-го калибра, выпущенная на расстоянии около двадцати пяти футов. Какая из сторон права?

— Никакая, — ответил доктор.

Полковник медленно выпрямился.

— Что вы имеете в виду?

— То, что обе стороны не правы, сэр. Он был убит пулей из пневматического пистолета «эркман», приблизительно соответствующей 22-му калибру, и выстрел произвели примерно с десяти футов.

Хотя Маркуис и глазом не моргнул, Пейдж чувствовал, что старый сукин сын редко получал столь неожиданные сообщения. Он сидел прямо, холодно глядя на врача.

— Надеюсь, вы трезвы, доктор Гэллатин? — осведомился полковник.

— Увы, трезв как стеклышко, — отозвался врач.

— И вы серьезно пытаетесь убедить меня, будто в этой комнате произвели еще и третий выстрел?

— Мне ничего не известно об этом деле, сэр. Я только знаю, что в него всадили с достаточно близкого расстояния… — Гэллатин открыл маленькую картонную коробочку и достал оттуда сплющенный кусочек свинца, — вот эту пулю из духового пистолета «эркман». Как правило, нам приходится иметь дело с армейским пистолетом «эркман», который гораздо тяжелее. Но и это оружие смертельно опасно, так как куда мощнее обычного духового ружья и стреляет почти бесшумно.

Полковник Маркуис повернулся к Уайту:

— Что вы на это скажете?

Очевидно, Уайт был так напряжен, что позабыл о своей роли социального реформатора и ответил как сердитый школьник:

— Я знаю об этом не больше вас.

— Вы слышали или видели третий выстрел в этой комнате?

— Нет.

— Инспектор Пейдж, вы обыскали комнату, как только вошли туда. Вы обнаружили пневматический пистолет?

— Нет, сэр, — твердо ответил Пейдж. — Если бы он был там, мы бы обязательно его нашли.

— Вы также обыскали арестованного. Был при нем такой пистолет и мог ли он избавиться от него?

— Не было и не мог. Кроме того, револьвер и два пистолета для одного человека немного чересчур. Ему было бы проще воспользоваться пулеметом. — При виде угрожающего выражения лица полковника Пейдж быстро добавил: — Могу я задать вопрос? Доктор, могли ли выстрелить пулей от этого духового пистолета из браунинга 32-го калибра или «айвор-джонсона» 38-го, чтобы внушить нам мысль об использовании третьего вида оружия?

Доктор Гэллатин усмехнулся:

— Вижу, вы не слишком разбираетесь в баллистике. Это не только невозможно, а просто невероятно. Спросите ваших экспертов. Эту маленькую пулю могли выпустить только из пневматического пистолета «эркман».

Уайт побледнел как смерть, переводя взгляд с одного на другого.

— Прошу прощения. — В его голосе впервые послышались нотки робости. — Это означает, что я очищен от… подозрений в убийстве?

— Да, — ответил полковник Маркуис. — Я ненадолго отправлю вас вниз. Поступившее сообщение резко меняет дело.

Он нажал кнопку на столе. Уайта увели — при этом он продолжал что-то бессвязно говорить. Заместитель комиссара смотрел ему вслед, барабаня по столу костяшками пальцев.

Пейдж и доктор наблюдали за ним.

— Это чистое безумие, — снова заговорил полковник. — Теперь нет сомнений, что было сделано три выстрела: из «айвор-джонсона», из браунинга и из исчезнувшего «эркмана». Беда в том, что нам недостает одной пули — найдены только две из трех. Кстати, инспектор, дайте мне пулю, которую вы извлекли из стены. — Пейдж передал пулю полковнику, и тот взвесил ее в руке. — Вы говорите, что это пуля из «айвор-джонсона» 38-го калибра. Согласен. Каково ваше мнение, доктор?

Гэллатин взял пулю и обследовал ее.

— Несомненно, это 38-й калибр, — подтвердил он. — Я слишком часто видел такие. Она только немного расщепилась.

— Значит, это пуля, которой выстрелил Уайт, целясь в судью, как только вошел в кабинет. Но что за колдовство или фокус-покус произошли в течение следующих двух-трех секунд? Между прочим, доктор, вы сказали, что духовой пистолет «эркман» стреляет почти бесшумно. Насколько бесшумно?

Врач был осторожен.

— Как вы понимаете, это не моя епархия. Но думаю, я могу ответить. Он издает звук не громче щелчка выключателя.

— Вы имеете в виду, сэр, — вмешался Пейдж, — что из «эркмана» могли выстрелить почти под носом у Уайта, но он — особенно учитывая грозу — мог ничего не услышать?

Маркуис кивнул.

— Давайте расположим все по порядку. После выстрела Уайта судья пытается убежать. Затем кто-то еще — стоящий позади и справа от Уайта в углу у желтой вазы — стреляет из браунинга. Этот выстрел слышит инспектор Пейдж, находящийся в десяти шагах от окна. Но пуля из браунинга исчезает. Если она не убила судью, то куда же она попала? Где она теперь? Наконец, кто-то стреляет из духового пистолета «эркман» и убивает судью. Но на сей раз исчезает оружие. Когда Мортлейк падает замертво поперек письменного стола, инспектор Пейдж входит через окно, найдя комнату запечатанной со всех сторон. Тем не менее убийца исчезает тоже.

Он сделал паузу, позволяя слушателям представить себе эту сцену.

— Я не могу этому поверить, джентльмены, но это произошло. У вас имеются какие-нибудь предположения?

— Только вопросы, — мрачно отозвался Пейдж. — Думаю, мы согласились, сэр, что Уайт не может быть убийцей?

— Да, это можно утверждать с уверенностью.

Пейдж достал свою книжку и сделал запись: «Возникают три вопроса, связанные друг с другом: 1. Стрелял ли один и тот же человек из браунинга и „эркмана“? Если нет, значит, в комнате, кроме Уайта и судьи, были еще двое? 2. Был ли смертельный выстрел сделан непосредственно перед или после выстрела из браунинга? 3. В любом случае — где стоял убийца?»

— Да, я вижу, в чем загвоздка, — кивнул Маркуис, прочитав запись. — Самый трудный из ваших вопросов — третий. По словам доктора, Мортлейк был убит выстрелом в сердце с расстояния около десяти футов. Уайт, по его собственному признанию, стоял в пятнадцати футах от Мортлейка. Как же он мог не видеть убийцу? Во всем этом, джентльмены, есть нечто чертовски сомнительное.

— Вы имеете в виду нашу старую идею, что Уайт мог прикрывать кого-то? — спросил Пейдж.

— Но в том-то и беда. Даже если Уайт кого-то прикрывает, как мог этот кто-то выбраться из комнаты? Получается, что в комнате находился еще один человек, а может быть, и двое. Предположим, один, два или шесть человек стреляют в судью. Как они могут исчезнуть за восемь или десять секунд? — Полковник покачал головой. — Доктор, в медицинском заключении есть что-нибудь, способное нам помочь?

— Только не насчет исчезновения, — ответил Гэллатин. — Да и насчет другого тоже. Смерть была почти мгновенной. Он мог сделать несколько шагов или движений, но не более.

— В таком случае мне придется самому в этом разбираться, — заявил полковник. — Вызовите автомобиль, Пейдж, и поедем в Хампстед. Это дело меня интересует.

Прихрамывая, он подошел к вешалке за пальто и шляпой. В темно-синем пальто и мягкой серой шляпе полковник Маркуис выглядел бы весьма элегантно, если бы не нахлобучил шляпу так сердито, что она торчала на голове, как на чучеле Гая Фокса.[8] Сначала Пейдж дал указания проверить алиби Траверса и архивы отдела огнестрельного оружия на предмет наличия записи о владельце духового пистолета «эркман». Затем полковник вышел в коридор, возвышаясь над всеми встречными. Когда Пейдж напомнил, что Айда Мортлейк и сэр Эндрю Трэверс все еще ждут, Маркуис невежливо проворчал:

— Ну и пусть ждут. Дело приняло такой оборот, что они могут только еще сильнее его запутать. Между нами, инспектор, мне не хочется, чтобы Трэверс торчал рядом, когда я буду обследовать место преступления. Он слишком проницателен.

Полковник долго молчал, пока полицейский автомобиль ехал по мокрым улицам в направлении Хампстеда.

— Кажется, — заговорил инспектор, — теперь у нас крайне ограниченный круг.

— В каком смысле?

— Смотрите сами, сэр. Во-первых, у Траверса не было причин убивать судью, а во-вторых, у него солидное алиби. У Айды Мортлейк тоже есть алиби, причем обеспеченное не ею самой…

— Так вы это заметили? — промолвил Маркуис, пристально глядя на него.

— Да, алиби девушки обеспечил Уайт. Помните его рассказ? Он пробрался через окно в дом судьи Мортлейка, не зная, что судья в павильоне. Об этом он услышал, только когда дворецкий спросил Айду, подавать ли чай. Тогда он вылез из окна и побежал к павильону. Это было в половине шестого, так как Уайт по пути встретил Бордена и меня. Следовательно, Айда еще была в доме, и дворецкий, вероятно, это подтвердит. Выходит, ее алиби тоже надежно.

— Вполне. Что-нибудь еще?

— Если, — задумчиво отозвался Пейдж, — посторонний не мог проникнуть на участок, значит, полковник был убит либо одним из слуг, либо мисс Кэролин Мортлейк, либо клерком — старым Пенни.

Полковник Маркуис что-то буркнул — это могло означать как согласие, так и неодобрение. Автомобиль свернул на широкую пригородную дорогу, вдоль одной стороны которой тянулась высокая ограда дома судьи. На оживленной улице пересекались трамвайный и автобусный маршруты. Несколько магазинов контрастировали с унылой каменной стеной напротив, за которой на фоне пасмурного неба темнели вязы. Машина остановилась у ворот с железной решеткой, которые старый Робинсон, узнавший полицейский автомобиль, поспешил открыть.

— Есть новости? — спросил Пейдж.

Привратник — маленький человечек с морщинистым лбом — просунул голову в заднее окошко машины.

— Нет, сэр, — ответил он. — Ваш сержант все еще пытается выяснить, мог ли кто-нибудь пробраться сюда вчера незаметно для меня.

— А это возможно? — спросил полковник Маркуис.

Робинсон с любопытством посмотрел на него:

— Ну, сэр, мисс Айда велела мне вчера никого не впускать, и я так и делал. Это моя работа. Взгляните на ограду. Через нее не перелезть без стремянки, и к ней нигде не приставить лестницу так, чтобы этого не заметили жители Хампстеда. С этой стороны ограды проходит главная дорога, а ко всем другим примыкают сады соседних домов. — Он откашлялся, словно собираясь сплюнуть. — Ворот только двое, как видите, и у одних сижу я.

— А как насчет других ворот — для торговцев?

— Они заперты, — сразу ответил Робинсон. — Когда мисс Айда вчера вернулась около двадцати минут пятого, она велела мне запереть их. Кроме моего ключа, ключ от вторых ворот есть только у мисс Айды.

— Вы сказали, что мисс Кэролин Мортлейк и мистера Пенни вчера во второй половине дня здесь не было?

— Не припоминаю, говорил ли я вам это. Но это правда.

— В котором часу они ушли?

— Мисс Кэролин — приблизительно без четверти четыре. Я помню, поскольку она хотела взять автомобиль, но мисс Айда уже уехала в нем минут пятнадцать назад. Мисс Кэролин очень рассердилась — она собиралась на вечеринку с коктейлями к Фишерам в Голдерс-Грин. Что до Элфреда Пенни, не спрашивайте меня, когда он ушел. Думаю, минут десять пятого.

— Для ясности нам лучше составить расписание, — сказал полковник Маркуис. — Когда судья перебрался из дома в павильон?

— В половине четвертого, — твердо ответил Робинсон. — Это точно.

— Айда Мортлейк уехала в автомобиле примерно в то же время, не так ли? Отлично. Кэролин Мортлейк отправилась на вечеринку без четверти четыре. В десять минут пятого Пенни также ушел. В двадцать минут пятого, когда начался дождь, Айда Мортлейк вернулась в автомобиле. Похоже, все они каким-то образом разминулись друг с другом, но расписание верное?

— Полагаю, что да, сэр, — согласился Робинсон.

— Ну, поехали, — сказал полковник.

Автомобиль помчался по гравиевой подъездной аллее мимо печальных вязов. Пейдж указал на ответвление дороги, ведущее к павильону, но сам павильон скрывали деревья, и полковник не мог его разглядеть. Дом не являлся архитектурным шедевром. Он был трехэтажным, оштукатуренным и выстроен в раздражающем готическом стиле, который впервые появился на Строберри-Хилл, но его несколько оживили дизайнеры середины XIX века. Остроконечные башенки теснились под дождем. Большинство длинных окон было зашторено, но из всех труб шел дым. Хотя дом выглядел символом солидной викторианской респектабельности, в нем ощущалось нечто недоброе.

Воплощением респектабельности казался также седой слуга, впустивший их. Пейдж видел его вчера, хотя еще не опрашивал. Только теперь они узнали, что его фамилия Дейвис.

— Если не возражаете, сэр, — сказал он, — я позову мисс Кэролин. Она как раз собиралась повидать вас и…

— А если вы не возражаете, — послышался новый голос, — я предпочитаю обсудить это сама.

Холл был затенен; свет впускало окно из красного стекла в задней стене. Женщина шагнула из-за занавесей из бус (такие еще существуют) в арке справа. Кэролин Мортлейк являла собой один из разительных внутрисемейных контрастов (которые также существуют). Если Айда была высокой и кроткой блондинкой, то Кэролин — низкорослой, крепкой и суровой брюнеткой. У нее было квадратное, очень красивое, но столь же жесткое лицо с блестящими черными глазами и темно-красными губами. Она быстро шагала вперед в простом темном пальто с меховым воротником и сдвинутой набок шляпе. Но Пейдж заметил, что ее веки покраснели и припухли. Кэролин холодно разглядывала посетителей, держа под мышкой тяжелую сумку.

— Вы… — начала она.

Полковник Маркуис представил себя и инспектора, но девушка, казалось, усмотрела в его вежливости нечто подозрительное.

— Надо же, — усмехнулась она. — Заместитель комиссара удостоил нас визитом. Возможно, мне лучше передать вам вот это.

Кэролин открыла сумку, решительно щелкнув замком, и достала оттуда никелированный пистолет с довольно длинным дулом.

— Это духовой пистолет «эркман», — сказала она.

— Где вы его взяли, мисс Мортлейк?

— В нижнем ящике бюро моей спальни, — ответила Кэролин и вскинула голову, с вызовом глядя на полковника.

— Пожалуйста, пройдите сюда, — пригласила она. Несмотря на вызывающий тон, было очевидно, что девушка пребывает в сильном нервном напряжении. Тем не менее она спокойно проводила их за занавеси из бус в довольно тесную гостиную. — Не вполне понимаю, что это за игра, — продолжала Кэролин. — Не знаю, кому это могло понадобиться — ведь моего отца убили не из этого оружия… Но я догадываюсь, на какую мою реакцию рассчитывали, когда я найду пистолет. Надеялись, что я запаникую и снова спрячу оружие, если меня в чем-то заподозрят. Но от меня этого не дождаться — не такая я дура. — Она мрачно улыбнулась и протянула руку к коробке с сигаретами. — Вот пистолет — можете забрать его или оставить здесь.

Полковник Маркуис повертел оружие в руке.

— Значит, вы думаете, — осведомился он, — что кто-то намеренно спрятал пистолет в вашей комнате? Вероятно, вы заметили, что одной пули в нем не хватает.

— Я не собираюсь притворяться, будто не понимаю, что вы имеете в виду. Да, я тоже об этом думала. Но это совершенно невозможно. Ведь там было только два пистолета — 32-го и 38-го калибра, — но этот пистолет не соответствует ни одному из них.

— Ну… ладно, оставим пока это. Вы, случайно, не знаете, кому принадлежит пистолет? Никогда не видели его раньше?

— Конечно видела, и много раз. Он принадлежал отцу.

Пейдж изумленно уставился на странную свидетельницу, в чьем голосе звучало презрение. Но заместитель комиссара кивнул с одобрительной улыбкой:

— Ах да. И где ваш отец хранил его?

— В ящике письменного стола в павильоне.

— Не помните, когда вы видели его в прошлый раз?

— Вчера во второй половине дня в ящике стола, как обычно.

— По спешке, с которой инспектор Пейдж достает записную книжку, — вежливо сказал Маркуис, — вы можете понять, что открытия происходят слишком быстро. Так что, мисс Мортлейк, давайте не будем торопиться и разберемся во всем по порядку. Прежде всего, естественно, я бы хотел выразить вам соболезнование по поводу кончины вашего отца…

— Благодарю вас.

— Можете назвать причину, мисс Мортлейк, по которой ваш отец, похоже, был не слишком любим в собственном доме? Ни вы, ни ваша сестра не выражаете особого горя по случаю его смерти.

— Чувствую я горе или нет, — бесстрастно ответила Кэролин, — я не склонна обсуждать это с посторонними. Но разве вы не знаете, что он не был нашим отцом? Мы были еще девочками, когда он женился на нашей матери, но наш настоящий отец давно умер. Не думаю, что это имеет значение, но вам лучше знать все факты.

Это было новостью для Пейджа и Маркуиса, которые посмотрели друг на друга. Заместитель комиссара проигнорировал вполне оправданную колкость в ответе на его вопрос.

— В мои намерения, мисс Мортлейк, не входит попытка заманить вас в ловушку или скрыть что-либо от вас. Ваш отец — будем называть его так — в действительности был застрелен из пневматического пистолета. — Он кратко описал результат вскрытия. — Вот почему я нуждаюсь в вашей помощи.

Лицо девушки стало мрачным как туча, но она спокойно спросила:

— Значит, кто-то действительно пытался меня подставить?

— Похоже на то. Хотя не исключено, что преступление совершил посторонний, согласитесь, что это маловероятно. Скорее всего, преступник — кто-то из обитателей дома. Здесь есть кто-нибудь, кто мог бы затаить злобу против вашего отца?

— Безусловно, нет!

— Тогда скажите откровенно, как вы уживались с отцом?

— Полагаю, как в большинстве семей. — Девушка впервые выглядела обеспокоенной.

— Очевидно, вы и ваша сестра — его наследницы?

Кэролин попыталась улыбнуться.

— Старая проблема с завещанием? — насмешливо осведомилась она. — Насколько я знаю, да. Он не делал из этого тайны. Маленькие суммы завещаны слугам и значительная — Пенни, но основную часть наследуем Айда и я. Отец составил завещание, когда наша мать умерла. Конечно, с тех пор он мог его изменить, но я так не думаю.

Полковник кивнул и поднял духовой пистолет.

— Вы сказали, мисс Мортлейк, что ваш отец постоянно держал его при себе?

— Господи, я не говорила ничего подобного! Конечно нет, иначе он не хранил бы его в павильоне. Отец держал его в качестве сувенира. Его друг был во время войны на секретной службе и подарил ему это оружие. Вероятно, пневматические пистолеты — редкость?

— Да. Значит, он не держал при себе оружие, потому что боялся нападения?

— Уверена, что нет.

— А как насчет угроз Гейбриэла Уайта?

— О, Гейбриэл!.. — Она презрительно отмахнулась. — Кроме того, пока я не увидела вчера вечером Айду и не прочитала сегодня утром газеты, я вообще не знала, что Гейбриэл произносил какие-то угрозы. Не то чтобы у него не было оснований… Отец знал Гейбриэла — по крайней мере, знал о нем. Он редко говорил об этом, но никогда не скрывал уверенности, что Гейбриэл — свинья.

— А вам нравился Уайт?

— Да. Нет. Не знаю. — Кэролин сделала паузу. — Вы мне льстите, полковник. За последние десять минут моим мнением интересовались чаще, чем за последние десять месяцев. Откровенно говоря, Гейбриэл был мне симпатичен, и я считала его честным. Но я ненавижу неудачников!

— Понятно. А теперь исключительно для записной книжки инспектора Пейджа, как вы провели вторую половину вчерашнего дня?

— Ага, алиби! — пробормотала Кэролин. — Ну, дайте подумать… Вначале я интервьюировала целую вереницу кандидаток в служанки. Наша единственная горничная в будущем месяце выходит замуж. Ох уж эта романтика! Поэтому нам приходится искать замену.

— Похоже, мы о многом не слышали, мисс Мортлейк, — вмешался Пейдж. — Вы имеете в виду, что вчера во второй половине дня здесь было несколько посторонних?

Девушка окинула его взглядом и, видимо, решила быть вежливой.

— Можете успокоить вашу записную книжку и самого себя, инспектор. Всю компанию выпроводили из дома и с участка минимум за два часа до того, как отца застрелили. Робинсон подтвердит вам это, если откажется от обычной тактики держать язык за зубами — Он впустил их, пересчитал и выпустил. Последняя ушла между половиной четвертого и без четверти четыре. Я знаю это, потому что сама торопилась уйти. Потом я обнаружила, что Айда уехала, забрав машину. Это было чертовски досадно, так как я собиралась сама ею воспользоваться. Конечно, я могла взять такси. Сначала я, конечно, пошла в павильон…

— Почему, мисс Мортлейк?

Она слегка покраснела.

— Мне были нужны карманные деньги. Кроме того, я хотела сообщить отцу, что наняла новую горничную.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Он пробыл в павильоне минут пять до моего прихода — отправился туда около половины четвертого. Если вас это интересует, деньги я получила. Кстати, таким образом я случайно узнала, что духовой пистолет лежит в ящике стола. Отец выдвинул ящик, чтобы достать чековую книжку. Было поздно идти в банк, но я знала, где могу обналичить чек. Когда он открыл ящик, я увидела пистолет.

— А ящик был заперт?

Девушка задумалась, прикрыв глаза ладонью.

— Да. Отец достал связку ключей и отпер его.

— А потом запер снова?

— Не уверена. Я не обратила внимания… когда получила чек. Но думаю, что запер. Ведь там была его драгоценная рукопись.

— Понятно. Он говорил или делал что-нибудь заметное, что вы бы запомнили?

— «Заметное» — это хорошо сказано. Нет. Отец был немного резок, так как не любил, когда его прерывали во время наговаривания на диктофон глав из книги. Он записал имя горничной, которую я собиралась нанять, — хотел проверить ее рекомендации, прежде чем она придет сюда в следующем месяце… Ах да, он упомянул, что сэр Эндрю Трэверс должен прийти к чаю. Они собирались пить чай в другой комнате павильона, через коридор от кабинета — там есть электрический чайник и прочие принадлежности. Я предложила отцу включить в той комнате электронагреватель, чтобы согреть ее перед приходом Эндрю.

— И он включил его?

Кэролин выглядела озадаченной.

— Да. Вернее, я это сделала для него.

— Инспектор, когда вы и сержант Борден обыскивали павильон, полагаю, вы заглядывали в другую комнату? Там горел электронагреватель?

Пейдж увидел, что лицо Кэролин краснеет от гнева, и предотвратил вспышку:

— Да, сэр, горел.

— Благодарю за поддержку, — фыркнула девушка.

— Не думаю, что вы поняли смысл последнего вопроса, — спокойно сказал полковник. — Продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ.

— Я вышла из павильона и с участка приблизительно без четверти четыре.

— А потом?

Кэролин глубоко вздохнула и посмотрела ему в глаза.

— Сожалею, — сказала она, — но на этом рассказ заканчивается.

— Не понимаю, — резко произнес полковник Маркуис. — Вы не хотите рассказывать нам, что делали после того, как ушли из дому?

— Да.

— Но это абсурд! Ваш привратник сообщил нам, что вы собирались на вечеринку с коктейлями в Голдерс-Грин.

— Он не имел права говорить вам это, — сердито отозвалась девушка. — Вы только потратите время, справляясь обо мне у Фишеров. Я действительно собиралась туда, но за час до ухода получила по телефону сообщение, заставившее меня передумать. Это все, что я могу вам сказать.

— Но почему вы не можете рассказать остальное?

— Во-первых, потому, что вы мне не поверите. Во-вторых, потому, что я не могу доказать, где была, так что это не создаст мне алиби. А в-третьих… ну, потому, что я предпочитаю не распространяться об этом. Бесполезно говорить со мной официальным тоном — это ничего не изменит.

— Вы сознаете, мисс Мортлейк, что это подводит вас под подозрение в убийстве?

— Да.

Пейдж чувствовал, что девушка собиралась что-то добавить, но в этот момент все эмоции исчезли с ее лица. Кто-то вошел в комнату — они услышали неуверенные шаги и щелканье занавесей из бус.

Вошедший был маленьким сутулым человечком с нервозными и в то же время услужливыми манерами. Несомненно, это был клерк Элфред Пенни. Несколько прядей волос серо-стального цвета, зачесанные поперек его черепа, вызывали в памяти очертания скелета рыбы. На висках топорщилось нечто вроде бакенбардов. Маленькие глазки быстро моргали, глядя на присутствующих.

— Прошу прощения, — извинился он, быстро повернувшись.

Кэролин Мортлейк поднялась.

— Элфред, это полковник Маркуис, заместитель комиссара полиции, и инспектор Пейдж. Расскажите им все, что можете. Думаю, они не будут возражать, если я ненадолго отлучусь.

Пока Пенни продолжал моргать, приоткрыв рот, она быстро вышла из комнаты.

— Прошу прощения, — повторил клерк. — Мне не следовало вторгаться, но я увидел в холле дворецкого Дейвиса, который прислушивался к происходящему здесь, и… Не важно. Вы из полиции? Да, конечно…

— Садитесь, мистер Пенни, — предложил полковник Маркуис.

— Ужасная история, джентльмены, — сказал Пенни, опустившись на край стула, — Вы не представляете, каким потрясением это явилось для меня. Я сотрудничал с Чарлзом Мортлейком тридцать лет — точнее, двадцать девять с половиной. Надеюсь, вы не сочтете меня мстительным, джентльмены, если я спрошу, приняли ли вы какие-нибудь меры в отношении этого щенка, который убил его?

— Гейбриэла Уайта?

— Если вы предпочитаете называть его так.

Маркуис поднял брови.

— Уже предполагалось, мистер Пенни, что Гейбриэл Уайт — не настоящее имя этого молодого человека. Судья знал его?

Маленький человечек кивнул:

— Не стыжусь ответить, что знал. Вынося ему приговор, он вершил моральное правосудие, а это всегда было целью Чарлза Мортлейка. Он был хорошо знаком с отцом этого молодого человека, а его самого знал с детства. Гейбриэл Уайт в действительности лорд Эдуард Уайтфорд, сын графа Грея.

Пенни сделал паузу, покосившись на камин.

— К счастью, — продолжал он, наморщив лоб, — граф Грей не знает, где его сын и как низко он пал, а Чарлз Мортлейк был не настолько бесчеловечен, чтобы просвещать его… У Гейбриэла Уайта, как он предпочитает называть себя, были все преимущества. Он сделал блестящую карьеру в Оксфорде — был ведущим членом студенческого клуба и популярным спортсменом, имел рекорд по прыжкам в длину, отлично фехтовал и стрелял из пистолета. Но, как и многие, обладающие такими преимуществами…

— Погодите! — прервал Маркуис так резко, что Пенни вздрогнул. — Вы говорите, что он отлично стрелял из пистолета? А сегодня утром в моем кабинете в Скотленд-Ярде Гейбриэл Уайт заявил, что никогда в жизни не держал в руках оружие.

— Боюсь, что он солгал, — без особой враждебности промолвил Пенни. — Ложь входит в его привычки.

Маркуис подобрал со стула духовой пистолет.

— Вы когда-нибудь видели его раньше?

— Да, сэр, очень часто, — ответил озадаченный Пенни. — Он принадлежал Чарлзу Мортлейку. Могу я спросить, почему…

— Когда вы видели пистолет в последний раз?

— Думаю, несколько дней назад, но боюсь, не могу ответить точно. Судья держал его в ящике письменного стола в павильоне.

— Вы были в павильоне вчера во второй половине дня?

— Да, очень недолго — возможно, минут пять. Я собирался в библиотеку Гилдхолла[9] навести кое-какие справки для книги, которую писал судья, вышел из дому в начале пятого, когда начинался дождь, но по пути к воротам подумал, что стоит зайти в павильон и спросить судью, нет ли у него дополнительного материала, который мне следует уточнить. Я застал его в одиночестве, наговаривающим текст на диктофон… — Клерк сделал паузу, и в уголках его глаз блеснуло нечто похожее на слезы. — Он сказал, что больше у него нет для меня поручений, и я покинул дом около десяти минут пятого. Это был последний раз, когда я видел судью живым. Но…

— Но?

— Кто-то уже тогда бродил вокруг павильона. Когда мы разговаривали, я слышал шаги, приближающиеся к окнам.

— Каким окнам?

— Западным, сэр. К окнам, чьи замки и засовы на ставнях так заржавели, что их невозможно открыть.

— Продолжайте.

— Сразу после этого у меня создалось впечатление, что я слышу негромкое тарахтение у одного из западных окон, как будто кто-то пытается его открыть. Но так как шумел дождь, я в этом не уверен.

— А судья тоже это слышал?

— Боюсь, он приписал это воображению. Но через несколько секунд что-то ударило по наружному ставню одного из других окон. Мне показалось, что в него бросили камешек. Это было окно в южной стене… Судя по тому, что я слышал… — он повернулся к Пейджу, — именно в это окно, инспектор, вам пришлось влезать спустя почти полтора часа. Услышав этот звук, Чарлз Мортлейк раздвинул портьеры, поднял окно, отпер ставни и выглянул наружу, но ничего не увидел.

— Что он сделал потом?

— Закрыл и запер окно, хотя не стал запирать ставни. Судья оставил их открытыми и прижатыми к стене. Боюсь, он был… несколько раздосадован. Он обвинил меня в том, что я фантазирую. Примерно в дюжине футов от окна находится дерево, и судья заявил, что, вероятно, веточка оторвалась во время грозы и ударилась о ставень. Ветер действительно был сильный, но я не мог поверить этому объяснению.

— Не знаете, находился ли тогда пневматический пистолет в ящике стола?

— Не знаю, но полагаю, что да. Судья не открывал ящик. Впрочем, тогда я не думал о… ну, о насилии. — Клерк не опустил глаза под пристальным взглядом Maркуиса и вскоре продолжил: — Вы хотите знать, что я делал после этого? Поехал на метро до станции «Мэншн-Хаус», а оттуда пошел пешком до библиотеки Гилдхолла. Туда я прибыл без двадцати пяти пять — я случайно взглянул на часы. Из библиотеки я ушел ровно в пять. На обратном пути я задержался и вернулся домой только без двадцати шесть, когда Чарлз Мортлейк уже был мертв. Боюсь, это все, что я могу сообщить… А теперь могу я спросить, почему вас так беспокоит духовой пистолет?

Полковник Маркуис вновь поведал знакомую историю. Пенни выглядел ошарашенным — он неподвижно сидел у камина, похожий на гнома с испещренными венами руками, и, казалось, едва дышал.

— Как видите, — закончил Маркуис, — мы вынуждены признать Уайта невиновным. Даже если вы возразите, что пневматический пистолет был в ящике стола и Уайт мог им воспользоваться, ему не хватило бы времени произвести три выстрела. Кроме того, хотя его сразу же схватили офицеры полиции, пистолет исчез, а он никак не мог его спрятать. И наконец, Уайта сразу увели в полицейский участок, так что он не мог перенести пистолет в дом. А именно здесь его нашли сегодня утром.

— Господи! — воскликнул Пенни. — Это самое невероятное из всего, что мне приходилось слышать! Неужели вы говорите серьезно? В этом нет никакого смысла, а в жизни все подчинено логике и разуму. Не думаете же вы, что в той комнате находились три будущих убийцы?

У Пейджа создалось впечатление, что Маркуис играет со свидетелем, жонглируя фактами для забавы или детализации условий своего опыта, и прекрасно знает, что в действительности произошло в павильоне. Полковник оставался безукоризненно вежливым.

— Вы оспариваете эту теорию, мистер Пенни? Не обязательно три, но, безусловно, два. Например, вам не приходило в голову, что тот, кто выстрелил из браунинга, мог также выстрелить из духового пистолета «эркман»?

— Не знаю, что мне приходило в голову… — Пенни поднял руки и опустил их беспомощным жестом. — Я знаю только, что, как бы ни был убит мой бедный друг, его убил лорд Эдуард Уайтфорд — или Гейбриэл Уайт, если предпочитаете. Сэр, вы не знаете этого молодого человека, а я знаю. Это как раз в его духе. Он мог бы одурачить самого дьявола! Вы себе не представляете, как умен этот щенок!

— Но вы ведь не утверждаете, что он может творить чудеса?

— Может, — вполне серьезно отозвался Пенни. — Повторяю, вы не знаете, как он умен, и не узнаете, пока он не одурачит и не унизит вас. Например, как он проник на участок?

— Уайт уже объяснил это. Пока мисс Айда Мортлейк брала книгу в библиотеке, он залез в ее автомобиль и спрятался в салоне под ковриком. Когда она отвела машину в гараж и ушла, он выбрался оттуда. День был слишком пасмурным, и девушка его не заметила.

В дверях кто-то скромно кашлянул. Обернувшись, они увидели седовласого дворецкого Дейвиса.

— В чем дело? — раздраженно осведомился полковник Маркуис.

— При сложившихся обстоятельствах, сэр, я не боюсь признаться, что слышал, как вы говорили об этом человеке, Уайте, и о том, что он пробрался сюда, спрятавшись под ковриком в машине мисс Айды. Так вот, он не прятался в машине, и я могу это доказать!

Когда Дейвис шагнул в комнату, Пенни пробормотал нечто вроде протеста, который, однако, сменился интересом. Массивный подбородок придавал дворецкому внушительный вид, несмотря на нос картошкой и глаза навыкате.

— Признаюсь, сэр, что я подслушивал, — продолжал он. — Но так как мы все под подозрением, в наших интересах — в первую очередь, в интересах слуг — доказать, что мы не имеем отношения к убийству бедного судьи. Кроме того, я не профессиональный дворецкий — мне даже не позволили нанять горничную. Факт в том, сэр, что я был судебным глашатаем в Лидсе, но меня уволили за пьянство. Судья, пожалел меня и дал мне эту работу. Думаю, я справлялся неплохо, хотя знал об этой профессии только от судьи и из книг. Теперь, когда он умер, мы с моей невестой собираемся пожениться и осесть где-нибудь. Но это не значит, что нас не заботит, кто убил его, и мы не ценим его, что он для нас сделал.

Пенни реагировал так, словно картина на стене внезапно скорчила ему рожу.

— Вы никогда не вели себя так! — Он почти брызгал слюной. — Никогда так не говорили!

— Нет, сэр, — кивнул Дейвис. — Но у меня не было возможности, судья бы меня уволил. — Он посмотрел на Маркуиса. — Но я думаю, что могу принести пользу.

Полковник был заинтересован.

— Судебный глашатай становится дворецким, — задумчиво произнес он. — Вы долго пробыли с судьей?

— Одиннадцать лет, сэр.

— И получаете что-то по его завещанию?

— Да, сэр, пятьсот фунтов. Он показывал мне завещание. Кроме того, у меня есть кое-какие сбережения.

— Ладно. Давайте послушаем об Уайте, или лорде Эдуарде Уайтфорде, — о том, как он не мог проникнуть сюда, спрятавшись в машине мисс Мортлейк, и как вы об этом узнали.

Дейвис кивнул, сохраняя величавую позу:

— Дело в том, сэр, что мисс Мортлейк вчера во второй половине дня уехала в автомобиле. Начался дождь, и я знал, что она не взяла зонтик. Гараж находится ярдах в двадцати от дома. Минут двадцать или двадцать пять пятого я видел, как она приехала. Я был в кухне и смотрел в окно, когда машина ехала по аллее. Поэтому я пошел к гаражу с зонтиком и держал его над мисс Мортлейк, пока она шла к дому, чтобы не дать ей промокнуть.

— Да, продолжайте.

— Когда я пришел в гараж, мисс Айда еще не вышла из машины. А как только она вышла, я открыл заднюю дверцу и заглянул внутрь посмотреть, не привезла ли она какие-нибудь пакеты. В автомобиле никого не было. И никто не мог выбраться оттуда, прежде чем я заглянул в салон, и выскользнуть из гаража незаметно.

— А он не мог выпрыгнуть из машины, когда она проезжала через ворота, или где-нибудь на подъездной аллее, прежде чем мисс Мортлейк доехала до гаража? — спросил Пейдж.

— Не могу вам это сказать, сэр. Лучше спросите Робинсона или мисс Айду. Но если он сам говорит, что не делал этого…

Полковник Маркуис воздержался от комментариев.

— Что-нибудь еще? — спросил он после паузы.

— Да, сэр, — быстро отозвался Дейвис. — Хотя я не настоящий дворецкий, но чувствую ответственность за других слуг. Нас здесь только трое, не считая Робинсона, но он редко бывает в доме. Раньше нас было четверо, когда судья держал шофера, но он уволил его, назначив щедрую пенсию. Остались кухарка, горничная и я. Могу я считать доказанным, что судья был убит, скажем, между двадцатью минутами шестого и без двадцати шесть?

— Можете, — ответил полковник Маркуис и посмотрел на Пейджа. — Вы заметили, инспектор, точное время, когда были произведены все выстрелы?

Пейдж кивнул.

— Я посмотрел на свои часы, как только вошел в павильон и забрал оружие у Уайта. Было половина шестого.

— Благодарю вас, сэр, — почти с улыбкой сказал Дейвис. — Потому что мы трое — кухарка, горничная и я — в это время были в кухне. Мы находились там до без четверти шесть. Я это знаю, так как в это время приходит вечерняя почта и я подошел к двери посмотреть, есть ли письма. Так что у нас коллективное алиби, если вы понимаете, что я имею в виду.

Маркуис прислонил трость к ноге и соединил кончики пальцев.

— Кстати, мы могли бы проверить другую часть показаний Уайта. Он признается, что пришел сюда с целью убить судью…

— Ага! — воскликнул Пенни.

— …и, думая, что судья в доме, рыскал вокруг, пока не пролез через боковое окно. Уайт говорит, что прятался здесь незадолго до половины шестого и слышал, как вы спросили мисс Айду Мортлейк, подавать ли чай. Это правда?

— Так вот почему окно не было заперто, — пробормотал Дейвис. — Да, сэр, истинная правда. Это было двадцать минут шестого. Спросив мисс Айду, я пошел в кухню, поэтому я знаю, что все слуги были там. Мисс Айда также рассказала мне, что звонила в полицию насчет этого Уайта — или кто он на самом деле. Поэтому кухарка очень волновалась.

— У вас что-то на уме, — спокойно сказал Маркуис. — Что именно? Выкладывайте!

Впервые Дейвис проявил признаки беспокойства. Он бросил взгляд через плечо, но, очевидно считая это неподобающим, постарался взять себя в руки.

— Да, сэр, я знаю, что должен все рассказать. Это касается мисс Кэролин. Думаю, мне известно, куда она ходила вчера. Как вы слышали, сэр, наша горничная в следующем месяце увольняется и выходит замуж. Вчера мисс Кэролин беседовала со многими кандидатками на замену. У горничной есть кузина — славная девушка, — и она хотела, чтобы кузина заняла ее место. Но мисс Кэролин сказала, что в подобных делах не должно быть никаких сантиментов. Милли Райли — горничная — боялась не того, что ее кузину обставят случайные кандидатки, а того, что агентство откопает кого-нибудь с рекомендациями длиной в ярд. А из агентства сюда уже звонили несколько раз. Поэтому… — Дейвис слегка замялся, — у Милли вошло в привычку подслушивать все телефонные разговоры, на случай, если оттуда снова позвонят. Наверху есть параллельный телефон.

Полковник Маркуис склонился вперед.

— Отлично, — сказал он. — Я надеялся на что-нибудь в этом роде. Так что не извиняйтесь. Мисс Мортлейк говорила нам, что собиралась на вечеринку с коктейлями, но телефонное сообщение заставило ее передумать. Милли слышала это сообщение?

— Да, сэр. — Дейвис нервно теребил манжеты. — Мужской голос произнес: «Если хотите знать кое-что важное, касающееся вас и Ралфа Стрэтфилда, идите в канцелярский магазин на Хейстингс-стрит, 66 в западном центральном почтовом округе и спросите письмо, адресованное Кэролин Бэр. Если не пойдете, это может скверно обернуться для вас».

Полковник выпрямился, а Пейдж едва не присвистнул. Если это не совпадение имен, то еще одно пересечение дорог с отделом уголовного розыска. Ралф Стрэтфилд, которого он знал, был хорошо известен Скотленд-Ярду, хотя им никогда не удавалось добиться его осуждения, чем он и похвалялся всему Вест-Энду.[10] Ралф Стрэтфилд был супержиголо, живущий за счет женщин. Несколько раз он прибегал к шантажу и однажды угодил за это под суд. Но способный адвокат — теперь Пейдж припоминал, что это был сэр Эндрю Трэверс, — смог добиться оправдания. Пейдж понимал, почему Кэролин Мортлейк, несмотря на риск, держала язык за зубами.

Занавеси из бус раздвинулись, и Кэролин быстро вошла в комнату. Ее лицо пожелтело от злости, а глаза были яркими, как черная смородина в тесте. Она дрожала от с трудом сдерживаемой эмоции, и этой эмоцией был стыд.

— Можете идти, Дейвис, — достаточно спокойно сказала Кэролин. — Я поговорю с вами позже. Но советую начать упаковывать вещи. Вы получите месячное жалованье вместо предупреждения об увольнении.

— Останьтесь, Дейвис. — Полковник Маркуис поднялся, опираясь на трость и возвышаясь над девушкой в отблесках пламени камина. — Боюсь, мисс Мортлейк, приоритет распоряжаться здесь принадлежит полиции. Вы не можете отдавать такие приказы свидетелю, обладающему важной информацией. Естественно, вы вправе его уволить, но я буду очень сожалеть, если вы это сделаете. Он всего лишь пытался защитить вас…

— Вы… — Девушка произнесла скверное слово, прозвучавшее дико в уютной викторианской комнате.

— Ралф Стрэтфилд — плохая компания, мисс Мортлейк.

— По-моему, не ваше собачье дело, с кем я встречаюсь. Или я не права?

— При нынешних обстоятельствах не правы. Теперь, когда все выяснилось, у вас нет причин хранить молчание. Нас интересует только то, где вы были вчера во второй половине дня. Какой будет вред, если вы расскажете, ходили ли вы туда?

Кэролин взяла себя в руки.

— Вреда не будет, но и пользы тоже. И вам незачем читать мне проповеди насчет Ралфа Стрэтфилда. Ралф не имеет отношения к этому сообщению — оно оказалось фальшивкой. Иными словами, мистер Умник, меня убрали с пути при помощи старейшего трюка из всех, когда-либо встречающихся в дешевых романах. Адреса Хейстингс-стрит, 66 не существует. На улице только один канцелярский магазин совсем в другом доме. К сожалению, мне понадобилось время, чтобы это выяснить, так что трюк удался. Как видите, я не могу доказать, где была вчера, и остаюсь в том же положении, что и раньше. Зачем кому-то понадобилось…

Она оборвала фразу, и на мгновение Пейджу показалось, что эта упрямая и дикая молодая леди собирается разразиться слезами. Кэролин едва ли не выбежала из комнаты. Пенни, нечленораздельно бормоча, последовал за ней. Эмоции девушки словно продолжали наэлектризовывать комнату.

Дейвис вытер лоб.

— Хорошо, что я сберег немного денег, — сказал он.

— Похоже, — заметил полковник Маркуис, — ни одна из дочерей судьи Мортлейка не выбрала компанию, которую бы одобрил отец. Кстати, вы когда-нибудь видели Гейбриэла Уайта?

— Нет, сэр. Он никогда не приходил сюда. Я видел его только вчера, между двумя офицерами полиции. Мистер Пенни говорит, что он лорд?

Маркуис улыбнулся.

— Вопросы здесь задаю я. Думаю, вы смотрели и слушали в оба. Кто, по-вашему, убил судью?

— У меня есть лишь зачаток идеи, сэр, который, возможно, немногого стоит. Но на вашем месте я бы не упускал из виду сэра Эндрю Трэверса.

— Вот как? Думаете, он убийца?

— Н-нет, я имел в виду не совсем это. Я только посоветовал не упускать его из виду. Судя по тому, что я слышал, есть один факт, который никак не вписывается в общую картину. Я имею в виду выстрел из браунинга, принадлежащего сэру Эндрю. Его объяснить невозможно, как бы вы ни объясняли все остальное. Своеобразный диссонанс, если я употребляю правильный термин. Между прочим, сэр, всех беспокоит другой момент, который мне кажется очень простым.

— Рад слышать. Что это за момент?

— Ну, вас интересует, что произошло с пулей из браунинга. Вроде бы она исчезла вместе со многим другим. Но здравый смысл должен подсказать вам ответ.

— Да?

— Пуля вылетела в окно. Вы не нашли ее в комнате, и она не могла растаять. Открыв окно, судья повернулся к Уайту, и тот выстрелил в него, а за этим последовали другие выстрелы. Но окно было приподнято, когда инспектор влезал в него.

Полковник Маркуис выглядел довольным. Он потирал руки, постукивал тростью по полу и наконец обратился к Пейджу:

— Что вы думаете об этом предположении, инспектор? Это возможно?

Пейдж ощутил дрожь.

— Если такое случилось, то я чудом остался жив. Не понимаю, как пуля могла не попасть в меня. Я находился на прямой линии с окном и менее чем в десяти шагах от него, когда услышал звук выстрела. Конечно, пуля могла пройти по диагонали. Вероятно, так оно и было, если стреляли из того угла, где стоит ваза. Но странно, что я не слышал свиста пули, пролетевшей так близко от меня.

Где-то в доме позвонили в дверь. Услышав звонок, Дейвис весь напрягся и, хотя собирался что-то сказать, величавой походкой двинулся к двери. Но в этот момент в комнату ворвался сержант Борден.

— Робинсон сказал мне, что вы здесь, сэр, — запыхавшись, вымолвил он. — Пожалуйста, пройдите в павильон. Я нашел кое-что, и это меняет все дело.

— Ну?

— Прежде всего, следы ног. Но это не главное. Я нашел пулю из пистолета 32-го калибра — вероятно, из браунинга.

— Где вы ее нашли, сержант? — спросил полковник Маркуис.

— Она застряла в дереве на некотором расстоянии от окна, через которое вы, сэр… — он кивнул в сторону Пейджа, — влезли в комнату. — После паузы, во время которой Дейвис усмехался на заднем плане, Борден добавил: — Но некоторые следы не имеют смысла, сэр. Они выглядят так, будто убийца влез и вылез через одно из западных окон, которые заперты и так заржавели, что их до сих пор не удается открыть.

Они направились в павильон по ответвлению гравиевой дорожки, которое вело к задней его стене. Хотя дождь прекратился, небо было пасмурным, а еще остававшаяся на деревьях мокрая листва уныло свисала вниз.

Огибая павильон, они столкнулись с Робинсоном в кепке и зюйдвестке, тупо уставившимся в землю. Под западным окном, ближайшим к северному углу, за которым находилась ваза, где нашли браунинг, стояли в один ряд несколько перевернутых деревянных ящиков, защищающих улики от дождя. Борден поднял ящики почти благоговейно. К стене подступало то, что летом, очевидно, представляло собой клумбу, упираясь в кирпичный бордюр под окном. Клумба была большой и отходила от окна на десять футов. В неровной почве виднелись пять следов, расплывшихся от дождя. Все были оставлены одной и той же парой обуви, носы которой указывали в обратном направлении от павильона.

Борден зажег фонарь, осветив следы, и полковник Маркуис начал их разглядывать.

— Эти следы были здесь вчера вечером? — спросил он.

Сержант неуверенно посмотрел на Пейджа, который взял ответственность на себя.

— Не знаю, сэр, — отозвался Пейдж. — Вероятно, были, но мы не осматривали павильон снаружи, поскольку он был заперт изнутри. Конечно, это еще одна оплошность. Как бы то ни было, следы подтверждают слова Пенни. Если помните, он сказал, что когда разговаривал с судьей в начале пятого, то слышал, как кто-то рыщет вокруг павильона, и ему показалось, что этот человек пытается открыть ставни на одном из западных окон… — Пейдж посмотрел на следы. — Хотя это не пойдет, потому что…

— Вот именно, — сухо промолвил Маркуис. — Все следы ведут от окна, как будто кто-то вылез из него и зашагал прочь. Но как он подошел к окну? Вы уверены, инспектор, что на этих окнах нет никаких признаков попытки взлома?

— Абсолютно уверен, сэр, — ответил Пейдж, и Борден молча кивнул.

— Вы с этим согласны, Робинсон?

— Да. — Привратник задумался. — Несколько дней назад из-за этих окон был целый скандал. Мисс Айда просила судью, чтобы в них вставили новые рамы, так как старые вышли из строя и ставни приходилось постоянно держать закрытыми. Она сказала, что, если сделать это, в павильоне будет светлее, и судье не придется все время сидеть в полумраке. Я хотел заменить рамы, но судья не пожелал и слышать об этом.

Пейдж увидел, что лицо заместителя комиссара внезапно изменилось — он принялся моргать и щуриться, словно от яркого света. Повернувшись, Маркуис стал ковырять землю тростью. Когда он вернулся в исходное положение, лицо его вновь было бесстрастным.

— Осветите следы еще раз, — приказал он. — Что вы думаете о них, инспектор?

— Обувь большого размера — минимум десятого, — отозвался Пейдж. — Беда в том, что мы не можем даже приблизительно определить вес ее владельца, так как следы затоплены и нет никаких указаний на их глубину.

— Кто-нибудь из подозреваемых носит десятый номер?

— Только не Уайт. Он высокий, но носит обувь не более седьмого или восьмого размера.

— Ладно. Что еще вы хотели показать нам, сержант?

— Пройдите к фасаду, сэр, — сказал Борден. — Пуля застряла вон в том дереве, а рядом с ним другие следы — на этот раз женские.

Фасад павильона не изменился — только ставни на обоих окнах кабинета были прикреплены к стене. Пейдж попытался представить себе сцену, какой она выглядела вчера. Но его удивило дерево, к которому их подвел Борден. Это был вяз с толстым стволом, стоящий футах в пятнадцати от окна по прямой линии. Пейдж хорошо его помнил. Спеша к окну, он пробежал так близко от дерева, что задел его, а восстанавливая в памяти каждый шаг, осознал, что был рядом с деревом как раз в тот момент, когда прозвучал второй выстрел.

Сержант Борден с вполне понятным триумфом указал лучом фонаря на ствол.

— Смотрите внимательно, сэр, — чуть выше. Если вы поднимете руку, то можете коснуться дырки. Она как раз на той высоте, куда должна была войти пуля при выстреле из окна. Это пулевое отверстие, и его наверняка проделала пуля из браунинга 32-го калибра.

Полковник Маркуис изучил дырочку в мокром стволе и повернулся к окну.

— Извлеките пулю, — велел он.

Когда перочинный нож Бордена выковырнул еще один свинцовый шарик, не слишком расплющившийся в мягкой коре, его передавали из рук в руки. У Пейджа сомнений не было.

— Конечно, необходимо обследование, — осторожно сказал он, — однако я уверен, что это пуля из браунинга 32-го калибра. Но каким образом…

— Вы еще не поняли? — усмехнулся полковник. — Подождите, пока мы не закончим. Борден, когда покажете нам следы, позвоните в Ярд и скажите, чтобы сюда прислали фотографа. Мне нужны фотографии и измерения пулевого отверстия. Вы не видите ничего странного? Пуля вошла почти по прямой линии.

— Фотограф уже выехал, сэр, — сказал Борден. — А вот другие следы. — Отведя спутников немного назад, он направил луч фонаря на пятно позади и правее дерева, если стоять лицом к павильону. Мягкая и редкая трава под деревом была хорошо защищена ветвями. В почве виднелся четкий отпечаток женской туфли — узкой, остроносой и на высоком каблуке. Это был след правой туфли — смазанный отпечаток носка левой находился дюймах в шести от него. Следы выглядели так, словно кто-то прятался за деревом и выглядывал из-за него. Но когда Пейдж увидел следы, его осторожный скептицизм сменился полным недоверием.

— Не торопитесь, сэр, — спокойно сказал он. — Это фальшивка.

Сержант Борден издал протестующий звук, но Маркуис с интересом посмотрел на Пейджа.

— Что вы имеете в виду, инспектор?

— То, что кто-то сфабриковал улики. Я могу поклясться, что никто не стоял под этим деревом. Я знаю это, так как проходил в паре дюймов от него, и, безусловно, заметил бы, если бы кто-то находился поблизости. — Пейдж присел на корточки возле двух следов, разглядывая их. — Кроме того, посмотрите на отпечатки… У вас есть рулетка, Борден?.. Они слишком глубокие. Если правый след оставила женщина, то она должна быть амазонкой или толстухой из цирка. Кому бы ни принадлежали эти следы, он весил двенадцать или тринадцать стоунов.[11]

Маркуис огляделся вокруг и кивнул.

— Сомневаться не приходится. Человек, оставивший следы, либо мужчина, либо женщина, которая изо всех сил топнула правой ногой, чтобы получился четкий, безошибочный отпечаток… Да, это сфабрикованная улика. Я склонен считать таковой и следы обуви десятого размера возле задней стороны павильона. Обе серии отпечатков оставлены специально для нас. Но одна вещь с этим не согласуется. Как насчет пули 32-го калибра в дереве? Это тоже сфабрикованная улика — а если да, то с какой целью?

Пейдж смотрел на полковника, думая, является ли этот вопрос риторическим, или старик действительно не знает ответа.

— Признаю, сэр, — сказал он, — что выводы Дейвиса выглядят правильными. Он говорил, что мы найдем пулю снаружи, — так и вышло. Но все равно это кажется сомнительным. Я пробегал мимо дерева как раз во время второго выстрела. Как же я не слышал свиста пули, попавшей в ствол? Конечно, я мог не обратить внимания. Это возможно. Но другое совершенно невозможно…

— Линия пули?

— Да. Как видите, она вошла в дерево по прямой от окна. Выстрел из браунинга произвели в дальнем углу комнаты. Когда мы стоим лицом к павильону, этот угол находится слева от нас. Чтобы попасть оттуда в дерево, пуля должна была описать кривую, как бумеранг — вроде параболы, или как это называется. Получается чепуха.

— Да, — кивнул Маркуис. — Пошли в павильон.

Они двинулись в мрачном молчании. Пейдж включил свет в маленьком центральном коридоре и открыл дверь кабинета слева. Там ничего не изменилось. Воздух в большой комнате был спертым и затхлым. Когда Пейдж повернул другой выключатель, поток света устремился из висящей над письменным столом лампы в форме дракона. Но вдали от стола комната оставалась в тени — матовые стороны лампы превращали ее в подобие прожектора, и в комнате можно было разглядеть только силуэты книжных шкафов, рядом с которыми тускло поблескивали большие желтые вазы.

Сначала полковник Маркуис подошел к западным окнам и убедился в их неприступности.

— Да, — проворчал он. — Если убийца не сделался тонким, как почтовая открытка, он не мог выбраться через эти окна. К тому же комната очень темная. Давайте проведем маленький эксперимент. Я прихватил с собой вот это. — Он достал из кармана пиджака браунинг сэра Эндрю Трэверса. — Но прежде мы…

Маркуис жонглировал пистолетом, измеряя на глаз расстояние, потом медленно обошел комнату, обследуя каждое окно. У письменного стола он задержался, и двое остальных подошли к нему.

Ящик стола был не заперт. Полковник выдвинул его, продемонстрировав аккуратные листы отпечатанной рукописи. На верху пачки лежали блокнот и чековая книжка банка «Уайтхолл». На верхнем листе блокнота мелким аккуратным почерком было написано несколько строчек:

— Новая горничная и ее рекомендации, — сказал полковник Маркуис. — Ничего важного. В качестве последней надежды попробуем нашу реконструкцию.

Приковыляв к желтой вазе в дальнем углу, он снова стал жонглировать браунингом.

— Я собираюсь, стоя здесь, выстрелить в том направлении, где стоял судья. Потом я брошу пистолет в вазу. Инспектор, вы будете изображать Уайта. Встаньте там, где стоял он, — примерно в середине комнаты. Когда услышите выстрел, резко повернитесь и скажите, можете ли вы меня видеть.

Пейдж занял позицию. Он ожидал, что выстрел раздастся немедленно, но понял, что полковник тянет время с целью застигнуть его врасплох.

Выстрел был таким громким, что казалось, будто комната закачалась, как каюта во время шторма. Невольно вздрогнув, Пейдж повернулся. Только что он смотрел на яркий луч света из лампы-дракона и теперь, уставясь в темный угол, не мог разглядеть ничего, но услышал слабый звук, как будто кто-то опустил зонтик в фарфоровую подставку.

— Ну, вы можете меня видеть? — донесся голос из мрака.

Глаза Пейджа постепенно привыкали к темноте.

— Нет, сэр, — ответил он. — Сейчас я вижу только тень около вазы.

Полковник Маркуис, хромая, двинулся вперед, вертя в руке пистолет.

— Обратите внимание, инспектор, что пуля не вылетела в окно.

Раздосадованный сержант Борден уже изучал свежий шрам, на который указывал полковник. На желтых обоях стены между южными окнами теперь было два пулевых отверстия. Пуля, выпущенная Маркуисом, попала в стену на расстоянии фута от левого окна.

— Но если та пуля не попала в дерево, то куда она делась, сэр? — допытывался Борден. — Меня уже тошнит от пуль. Они сыплются дождем, и ни в одной из них нет никакого смысла.

В половине шестого инспектор Пейдж вышел из станции метро «Вестминстер» и устало побрел по набережной Виктории к Новому Скотленд-Ярду. Он достиг несомненного прогресса — его записная книжка содержала доказательства как в пользу оправдания, так и в пользу обвинения, — но лишился ленча и пива.

Рядом со Скотленд-Ярдом находилась пивная — настолько незаметная, словно она притворялась не существующей вовсе. Тем не менее ее часто посещали полицейские. Выбравшись из густого тумана, поднимавшегося над рекой, Пейдж обнаружил, что паб только что открылся. Он не стал заходить в общественный бар, а направился в отдельный кабинет, где в камине ярко горел огонь, но с удивлением увидел, что комната уже занята. В кресле, вытянув длинные ноги к огню, расположилась фигура, демонстрируя голову с редкими седыми волосами над спинкой кресла, пивную кружку в веснушчатой руке и облако сигаретного дыма. Когда человек обернулся, к вышеописанному прибавилось усмехающееся лицо полковника Маркуиса.

Такое было неслыханно. Если заместители комиссаров ходят в пивные, то не в те, которые посещают их подчиненные, и было бы удивительно видеть их пьющими с кем-то по званию ниже старшего инспектора. Но полковник Маркуис больше всего на свете любил нарушать правила.

— А, инспектор! — приветствовал он Пейджа. — Входите. Да, это старик собственной персоной — можете на меня не глазеть. Я ожидал вас. Только выпейте пива, прежде чем начать говорить. — Когда подали пиво, полковник задумчиво курил, пока Пейдж атаковал свою кружку. — Ну, рассказывайте. Какие успехи?

— Не знаю насчет успехов, — отозвался Пейдж, расслабившись, — но новостей хватает. От всего дела остается один пшик.

— Что значит «пшик»? — строго осведомился Маркуис. — Прекратите издавать странные звуки и отвечайте на вопрос. Прискорбно, когда инспектор столичной полиции…

— Простите, сэр. Я имел в виду, что два наших предположения опрокинуты вверх дном. Личность, которую мы считали наиболее подозрительной и не имеющей алиби, оправдана полностью. А личность, которую мы считали более-менее вне подозрений… ну, теперь она входит в число подозреваемых.

Маркуис открыл глаза.

— Хм, Меня это не удивляет. Кто же оправдан?

— Кэролин Мортлейк, — устало ответил Пейдж. — Лучше бы она не причиняла нам столько хлопот. Возможно, она сама этого не знает, но у нее железное алиби… Кэролин действительно ходила на Хейстрингс-стрит. Я сам побывал там в надежде отследить ее передвижения и обзавелся с этой целью ее фотографией. В доме 66 нет канцелярского магазина, но в доме 32 есть газетная лавка, куда она обратилась за справкой. Хозяйка лавки заметила женщину, которая бродила взад-вперед по улице, глядя на номера домов, и вела себя странно. Наконец она зашла в лавку и спросила, не оставляли ли там письма для Кэролин Бэр. Я показал фотографию, и хозяйка лавки сразу опознала Кэролин Мортлейк… Никакого письма, конечно, там не было. Но Кэролин заходила туда без двадцати пять, и даже по воздуху или в сапогах-скороходах она никак не могла добраться из Блумсбери в Хампстед к половине шестого. Так что Кэролин Мортлейк отпадает.

Некоторое время полковник Маркуис молча смотрел на огонь, потом кивнул.

— Как бы то ни было, это сужает круг, — сказал он. — А кто снова оказался под подозрением?

— Сэр Эндрю Трэверс.

— Господи! — воскликнул Маркуис, явно этого не ожидавший. Встав с кресла, он прошелся по комнате, сердито постукивая тростью.

— Понимаю, сэр, — усмехнулся Пейдж. — Держу пари, вы думали, будто я назову мисс Айду Мортлейк.

— Проницательный парень, — заметил Маркуис.

— Я знаю, — продолжал Пейдж, — что вам казалось, будто я подчеркнуто ее игнорирую. Вы можете указать на противоречия во времени. Уайт говорит, что Айда была в доме и разговаривала с дворецким в половине шестого — непосредственно перед тем, как он побежал в павильон. Результат: алиби. Но, по словам Дейвиса, она говорила с ним двадцать минут шестого и после этого он ушел в кухню. Результат: нет алиби.

— Да, я об этом думал, — согласился полковник. — Официант! Еще пива!

— Вы также могли бы сказать, что в этом преступлении чувствуется женский почерк и старания подвести под подозрение Кэролин Мортлейк. Но мое мнение об Айде остается прежним. И более того, — добавил Пейдж, постучав по столу, — за этим делом скрывается мужской ум.

— Согласен. Но как насчет Трэверса? Почему он вновь под подозрением?

— Может быть, это слишком сильно сказано. Сэр Эндрю заявил, что был в своей конторе всю вторую половину вчерашнего дня и что выход оттуда только через комнату клерка… Так вот, сэр, это явная ложь. Есть другой выход — пожарная лестница у задней стены здания проходит мимо окна кабинета Трэверса. Сэр Эндрю мог по ней спуститься. Конечно, я не утверждаю, что он это сделал…

— Хм… — Маркуис снова сел и устремил мечтательный взгляд на каминную полку. — Там вокруг целый улей офисов. Не могу избавиться от чувства, что вид солидного и достойного барристера в цилиндре, спускающегося по пожарной лестнице средь бела дня, вызвал бы некоторые комментарии, не говоря уже о веселье. Черт возьми, Пейдж, в этом деле сэр Эндрю Трэверс выглядит таким же диссонансом, как его пистолет. Как он вписывается в картину? Где его мотив для убийства друга? Как он мог попасть на территорию незаметно для бдительного взгляда Робинсона? Нет, я не представляю себе, чтобы этот чопорный адвокат был втянут в подобную историю.

— Вероятно, сэр, у вас имеется какая-то идея насчет того, что произошло в действительности? — предположил Пейдж. Он произнес это не без злорадства, которое уязвило Маркуиса.

— Вы абсолютно правы, молодой человек. Я знаю, кто убийца и как было совершено преступление. Но мне нужны факты и доказательства. К тому же я испытываю унижение при мысли, что могу ошибиться, хотя возможность этого настолько мала, что ее не стоит принимать во внимание… Давайте займемся фактами. Вам удалось раскопать что-нибудь еще?

— Только то, что касается алиби. Например, Дейвис. — Пейдж быстро взглянул на полковника, но тот оставался невозмутимым. — Его алиби — то, что он был в кухне с кухаркой и горничной с двадцати минут шестого до без четверти шесть, — более-менее подтвердилось. Я говорю «более-менее» —, так как, по словам кухарки, около половины шестого он спускался в подвал за пивом. Вопрос в том, хватило бы ему времени добраться до павильона и вернуться назад. Остается еще один человек, связанный с делом, — старый Элфред Пенни. У него нет алиби в том смысле, что его невозможно проверить. Пенни говорит, что ушел из библиотеки Гилдхолла в пять и поехал на метро, но из-за отмены поездов на паре пересадок вернулся домой не раньше без двадцати шесть. Пассажир метрополитена — последний человек, чьи передвижения можно отследить. Лично я думаю, что он говорит правду.