Треугольник страсти

Анна Владимировна так и подскочила.

— Да что с тобой, в самом деле?!

— Зуб, — нашлась Сашенька. — Болит и дергает. Всю ночь промаялась.

— Да что ж ты сразу-то не сказала? Я знаю хорошую знахарку, которая отлично зубы заговаривает. Сейчас пошлю за ней.

Саша хотела отказаться, сославшись на то, что в зубе дернуло и отпустило, но мать продолжала:

— Она и гадает лучше всех в Петербурге, и по руке читает.

Сергей Васильевич поморщился.

— Тьфу, ерунда какая!

— Ерунда не ерунда, а в том месяце эта Агриппина младшей дочери Прошиной насоветовала в путешествие отправиться. Мол, жениха она себе только на воде найдет. Она ведь совсем уж в девках засиделась. И что вы думаете? На пароходе эта перезрелая девица знакомится с сынком какого-то фабриканта. Они, видно со скуки, находят удовольствие в обществе друг друга и на сушу сходят уже помолвленными.

— Ох, и любишь ты посплетничать, Аннушка, — отмахнулся от нее супруг.

— Да где же здесь сплетни? — наморщила она лоб. — Все как было говорю. Это тебе всякий подтвердит.

— Да я и спрашивать не буду.

— А это уж твое дело. Только за Агриппиной я сейчас пошлю.

— Так уж давно послала бы. А то чешешь языком, душа моя, а дочь тут от боли корчится.

— Отправьте за ней, маман, — прошептала Сашенька. — Скорее…

* * *

Агриппина Максимова была не просто знахаркой. Будучи родом из глухой чувашской деревушки, в Петербурге она получила такую славу, что, пожалуй, только царская семья не обращалась к ней за помощью. Агриппина была потомственной колдуньей. Она переняла секреты матери и бабушки, но не захотела смириться с их участью деревенских ворожеек. Еще в юности она ощутила в себе желание устроить свою жизнь более комфортно и подалась в город.

Вначале, пробуя свои силы, Максимова осваивала маленькие города, где без труда находила клиентов. Людей, надеющихся на чудо, везде предостаточно. Тем более Агриппина действительно обладала тайными знаниями и шарлатанкой не была. Традиции ее рода запрещали излечивать людей за деньги. Но ничто не мешало Агриппине принимать подарки от благодарных клиентов. Знатные дамы щедро одаривали ее. Кто брошку с рубинами преподнесет, кто — браслетик золотой. Что-то она продавала, дабы обеспечить себе безбедное существование, что-то хранила на «черный» день. Хотя исключительная интуиция знахарки и подсказывала, что такого дня в ее жизни не будет. Людям всегда будет необходима помощь в делах сердечных и спасение от хворей.

Поэтому, когда за Агриппиной прислали из дома Микульчиных, она с трудом выкроила время, чтобы нанести им визит. Но пошла потому, что Анна Владимировна всегда была щедра к ней.

Встретив знахарку на пороге, Микульчина заговорила о больном зубе дочери, но Агриппина с первого взгляда поняла, что дело тут вовсе не в этом. Нет, не зуб лишил покоя эту хорошенькую девушку с пылающими щеками.

— Матушка, вы нас оставьте одних, — попросила Агриппина хозяйку, и Анна Владимировна без возражений подчинилась.

Этой женщине Микульчина доверяла, ведь ей и самой не раз доводилось делиться с Агриппиной секретами, которым, не дай Бог, дойти до чужих ушей. Один раз даже от нежелательной беременности пришлось избавляться. Сергей Васильевич, к счастью, так ничего и не заподозрил…

Когда мать вышла из комнаты, Саша принялась разглядывать ворожею с некоторым недоверием: обыкновенная тетка, нескладная, тощая, в какой-то нелепой шляпке. По виду — типичная старая дева. Неужели она способна читать человеческие души? Трудно поверить.

Но, заговорив, Агриппина тут же озадачила девушку.

— Любовь — вот ваша зубная боль, Александра Сергеевна, — без усмешки сказала ворожея.

Сашенька так и отпрянула.

— Откуда вы знаете?

— Милая вы моя! Скольких я девиц и замужних дам лечила от этой болезни, и не пересчитать.

Поднявшись, Саша нервно прохаживалась по комнате, то сжимая, то разжимая руки. Она упорно избегала смотреть Агриппине в лицо. Сашеньке не верилось, что та может видеть ее насквозь и при этом не осуждать. Более того, скользнув по ней взглядом, девушка увидела, что эта загадочная женщина смотрит на нее устало и понимающе.

Агриппина попросила девушку сесть рядом и взяла ее руку. Пальцы у ворожеи оказались неожиданно тонкими, чуткими, как у пианистки. Прикрыв глаза, она чуть наклонила голову вправо, будто прислушивалась к тому, что было скрыто от обычных людей.

— Двое мужчин, — тихо произнесла Агриппина. — К одному тянется душа, к другому тело.

Сашенька даже зажмурилась от стыда, но ворожея произносила слова так бесстрастно, что девушка снова расслабилась.

— Тот, что постарше, любит вас, Александра Сергеевна. Только больно страшится своей любви. Что-то темное у него связано с этим чувством. — Она немного помолчала, будто прислушиваясь, потом уверенно добавила: — Схоронил он свою любовь. Больше у вас, матушка, нет соперниц.

— Соперниц? — удивилась Сашенька. — Да его жена и не была мне соперницей.

— Но могла быть, если б жива осталась. Ведь этот человек в любом случае полюбил бы вас, если б встретил. Только встретиться вряд ли суждено было бы. — Агриппина протяжно вздохнула.

«Переживает она, что ли, за каждого, кому судьбу говорит? — не поверила Саша. — Так ведь изведешься, пожалуй».

Агриппина между тем продолжила:

— А у молодого сердце холодное. Страсти вспыхивают в нем внезапно, а гаснут еще быстрее. Но если зацепит его обида, он может и отомстить.

— У меня пропало одно письмо, — с трудом выговорила Сашенька, опустив голову, хотя Агриппина по-прежнему сидела с закрытыми глазами. — Это очень… личное письмо. Но я не успела его передать…

— Ночью, — перебила ее ворожея. — Он прокрался в ваш дом ночью. Надеялся, что все уже спят… И вы тоже.

Сашенька воскликнула в ужасе:

— Он намеревался овладеть мною сонной?!

— Да уж всяко проснулись бы, поди… Только когда он приблизился к вашей двери, увидел, что свеча горит и вы не спите. Так и стоял за дверью, пока вы писали.

— И видел, куда я спрятала это письмо.

— Какой-то ящик…

Подскочив, девушка прошептала:

— Комод! Да кто же это был? Скажите мне, Бога ради! Скажите скорее!

Агриппина настойчиво схватила ее за руку:

— Он высок, красив, у него густые волосы, он… молод…

— Дмитрий! — Саша упала на стул.

— Имени не скажу, врать не буду. Но пробрался он в ваш дом, одержимый желанием овладеть вами.

— О Боже! — Сашенька зажмурилась от стыда.

Открыв глаза, Агриппина сочувственно улыбнулась и выпустила ее руку.

— Так ведь вы и призывали его, Александра Сергеевна.

— Я? Призывала? Да что вы такое говорите?

— Разве не с ним вы проводили время во снах, предаваясь самым смелым ласкам? Вам хотелось, чтобы то же самое повторилось наяву, и молодой человек распознал ваш зов.

— Не может быть, — прошептала Сашенька растерянно.

— Милая вы моя, чего только не бывает в жизни.

Саша бросилась к ней.

— А что теперь? Что он собирается сделать с этим письмом?

Опять сжав ее руку, Агриппина погрузилась в себя.

— Что сделает — пока трудно сказать. Но сейчас я чувствую в его душе настоящую бурю. Он гневается на вас.

— Гневается…

Голос гадалки набирал мощь, в нем звенела пугающая Сашеньку сила.

— Его душа жаждет мести! Хотя он не до конца понимает, что именно вы в своем письме описывали! — Внезапно она успокоилась. — Но вы можете не волноваться. Он сжег его.

— Сжег? — Саша едва не запрыгала от радости.

Агриппина подтвердила:

— В сердцах швырнул его в камин, а после-то опомнился, бросился доставать. Только поздно уж было. Бумага, она ведь сразу вспыхивает.

Обмякнув, Саша простонала в изнеможении:

— Сжег… Спасибо тебе, Господи!

— Да только в память его все как есть впечаталось. И вам он, голубушка, этого не забудет.

— Да пускай помнит, — отмахнулась Сашенька. — Лишь бы не опозорил на весь свет. С него станется.

— А как же ваша страсть к нему? — хитро прищурилась Агриппина.

— О, это сейчас не главное.

Испустив очередной вздох, кудесница покачала головой.

— Вот прямехонько сейчас оно, может, и не главное. Потому как вы больше из-за неосторожности своей беспокоились. А когда волнение уляжется, опять любовная тоска начнется. Она вас так просто не оставит… Вам, голубушка, поскорее нужно выбор сделать, а то изведете себя вконец.

— Выбор? — пролепетала Саша. — Какой выбор?

— Да между двумя мужчинами. Какой же еще?

Издав нервный смешок, Сашенька отошла к окну, отвернулась, чтобы спрятать лицо.

— Да разве нужно выбор делать? Ни один меня пока замуж не звал.

— А который, вы хотите, чтоб позвал? Я ведь подсобить могу в этом деле…

«Который?» — Саша неожиданно задумалась об этом всерьез. С Дмитрием жизнь будет как на вулкане. Сегодня страсть, завтра ревность, послезавтра ненависть… И так по кругу. А с Михаилом Антоновичем ее ждет светлая дружба, спокойная уверенность в своем счастье, но…

«Через десять лет он ведь стариком сделается, а я еще молода буду, — тоскливо подумала она. — Что ж это за жизнь тогда? Любовников заводить — это не по мне. Совесть не позволит. Да и его несчастным делать, в посмешище превращать… Как это можно?»

Тогда Агриппина с пониманием проговорила:

— Что, ни один не хорош? Может, кого третьего подождать?

— Все такие пустозвоны! — вырвалось у Саши. — Пока эти двое не появились, и влюбиться не в кого было. Гусару, что ли, мне сердце отдавать?

— Нет, гусары не для такой девушки, как вы, — заключила ворожея.

Саша невольно потупилась.

— Да какая же я, по-вашему, девушка?

— В вас порода чувствуется. И умная вы, и красивая, и чувствуете глубоко, переживаете вон как! Да и страстностью не обделены. Вам муж такой нужен, чтобы и на руках носил, и страдать не заставлял.

— Тогда… — Она чуть не произнесла имя, но во время спохватилась. — Ну, тот… постарше. Да только…

— Горячей крови своей опасаетесь? — Агриппина оглянулась на дверь. — Я вам по секрету скажу, Александра Сергеевна, в семейной жизни кровь завсегда холодеет. Хоть и по страсти замуж выйдете, все одно через десяток лет вас к мужу тянуть не будет, как в первые ночи. Правда, если неумелый попадется, так и в первую ночь всю охотку отобьет.

«А можно ли назвать Дмитрия умелым? — впервые задумалась Сашенька. — Что я знаю о нем? Добр ли он? Умен ли? Ничего этого я не поняла из наших встреч. Я даже не могу сказать, интересно ли мне будет разговаривать с ним. Какие книги он любит? Понимает ли музыку? Об Орлове я могу с уверенностью ответить на каждый из этих вопросов. Но Оленин… Я не знаю ничего, кроме того что он просто свел меня с ума!»

Поднявшись, Агриппина с сожалением промолвила:

— Еще предстоит вам пометаться, голубушка. Душа-то она живая и просит жизни. Не ошибитесь только, что жизнью считать.

— Да как же не ошибиться? И за того душа болит, и за этого… А вы мне не поможете? — с надеждой взмолилась Саша.

— Да в чем же, милая вы моя? За вас жизнь прожить? Я в том, что сильнее всего болело, вам и так помогла. Сняла камень с души. Аль нет?

— Сняли, сняли, — заверила девушка. — Да только…

— Не могу я за вас решать, голубушка. Увольте! Вы самостоятельно должны выбор сделать, чтоб потом никого не винить в своих бедах.

Саша побледнела.

— А меня беды ждут?

Агриппина даже сплюнула в сердцах.

— Тьфу ты, что я такое говорю!.. Не думайте, Александра Сергеевна, что я какие-то тучи на вашем горизонте рассмотрела. Напротив, если правильный выбор сделаете, ждет вас жизнь счастливая и долгая. Хоть и вдовой останетесь, да только в преклонном возрасте, и обеспеченной будете.

— Может, вы хоть намекнете, с кем я жить буду?

Покачав головой, та попятилась к двери.

— Никак не могу, Александра Сергеевна. Что в состоянии для вас была сделать, то уж сделала.

— И на том спасибо! — спохватилась Саша. — Вы меня просто из ада вытащили! Я чуть с ума не сошла из-за этого письма.

— Вот с ума-то сходить — только жизнь свою губить, — туманно проговорила Агриппина и выскользнула из комнаты.

Выбежав за ней следом, Сашенька бросилась к матери.

— Маман, одарите ее щедро, прошу вас! Она спасла меня!

— Какая ты, право, нежная, — усмехнувшись, проворчала Анна Владимировна. — Из-за больного зуба целая трагедия.

* * *

Дмитрий Оленин не находил себе места. Та ночь, которую он уже воображал себе вершиной блаженства, обернулась для него сущим кошмаром. Ругая себя последними словами, Дмитрий снова и снова восстанавливал в памяти подробности того, как он проник в притихший дом Микульчиных, заранее подкупив их слугу, который и оставил открытым черный ход. Он же и нарисовал Оленину план дома, крестом отметив комнату хозяйской дочери.

Слуга Ванька оказался тертым малым, и эта услуга обошлась Оленину дороже, чем он рассчитывал, но Дмитрий решил, что ради удовольствия провести ночь с Сашенькой Микульчиной никаких денег не жалко. Тем более семья Олениных не бедствовала.

— А я-то, дурак, думал, хозяйская дочка — такая скромница, — ухмыльнулся Ванька.

— А тебе про нее думать вообще не положено, — надменно заметил Оленин.

Но парень и не помышлял сдаваться.

— Так кто же думать-то запретить может? И мы-то ужо не крепостные, чай! А мысли наши и вовсе — пташки вольные.

— А все-таки ты им особенно воли не давай! — пригрозил Дмитрий. — Держи в узде свои мысли.

— Э-э, барин, — протянул Ванька с укоризной. — Не знаешь ты природы, видать. Кто же птичек в узде-то держит?

Прогнав его, Оленин с тревогой подумал, что связался не с тем человеком. Этот, пожалуй, слишком болтлив…

Теперь Дмитрий осознал и другую свою оплошность: подъехав к дому, он не проверил, все ли окна темны. Оленин двигался по неосвещенным коридорам и лестницам с кошачьей осторожностью. Тем не менее старые половицы то и дело поскрипывали, заставляя Дмитрия обмирать от страха. Больше всего он боялся разбудить Сашиного отца… С матерью уж он как-нибудь договорился бы.

Но на его счастье, Сергей Васильевич отличался крепким сном. Да и Анна Владимировна бессонницей не страдала. Чего, как оказалось, нельзя было сказать о Сашеньке. Подобравшись к ее двери, Оленин так и обмер, заметив через щель неприкрытой двери, свет свечи. Затаив дыхание, Дмитрий заглянул в комнату и с изумлением увидел Сашеньку, которая, сидя в одной сорочке спиной к двери, что-то писала.

«Что она там сочиняет? Неужели стишки пописывает? Или дневник ведет?.. А может быть, письмо? — вдруг озарило его. — Но кому? Не мне ли? Или ему? Нет, быть не может. Зачем ей понадобилось писать Орлову, если они встречаются? Руку даю на отсечение, что она пишет мне! Как пушкинская Татьяна Онегину… Как же она хороша!»

Когда первое удивление прошло, он залюбовался сбегающей между лопатками темной косой и округлостью плеч, к которым так и тянуло припасть губами. Он испытал такое желание, что готов уже был ворваться в комнату, сгрести Сашеньку в охапку и упасть с нею вместе на кровать. Дмитрий всей плотью почувствовал влажное, горячее нутро девушки, которая еще не знала мужчины. Он ясно ощутил, как с усилием раздвигает ее мягкие ноги, как трогает то, к чему впервые прикасается чужая рука…

Его даже скрючило под дверью, так трудно было бороться с желанием. Но Дмитрий твердо решил, что проберется в Сашенькину спальню, только когда девушка задует свечу и успеет задремать. А то еще закричит во все горло, коль с перепугу не распознает его сразу.

«Будет ли она рада видеть меня? — задумался Оленин. — То, что Сашенька собралась замуж за этого Орлова, еще не значит, что она совершенно охладела ко мне. За стариков по любви не выходят. А я помню, как страстно она прижималась ко мне, как жадно ее губы ловили мои поцелуи. Не могло это быть притворством! В то, что Сашенька — всего лишь коварная кокетка, мне не очень-то верится… Вот ее матушка — непроста! Очень непроста…»

Он вдруг увидел, что Саша поднялась, взяв в руки исписанный лист. Затаив дыхание, Дмитрий проследил, как она подошла к комоду и спрятала письмо в верхний ящик. В том, что это послание адресовано ему, он уже не сомневался. Любопытство его нарастало с каждой секундой. Как сможет он дождаться следующего дня, чтобы прочесть ее исповедь?

К тому же Сашенька могла и передумать… Девушки так непостоянны в своих настроениях. Утром она может испугаться своей откровенности, и тогда ему не суждено будет узнать, как страстно и поэтично может она изливать свои чувства.

Дмитрий принял решение, которое показалось ему единственно правильным, — изъять письмо. Но следовало дождаться, пока Сашенька уснет.

Эти минуты ожидания в кромешной тьме (свечу Сашенька сразу же задула) стали для Дмитрия самыми томительными и мучительными в жизни. Наконец он решился заглянуть в комнату.

Дверь слегка скрипнула, заставив его оскалиться от злости. Но Сашенька не издала ни звука, и Дмитрий с облегчением перевел дух. Стараясь двигаться совершенно бесшумно, он подобрался к комоду, осторожно выдвинул верхний ящик и, сунув руку под белье, нащупал сложенный лист. Медленно вытащив его, Оленин закрыл комод и шагнул к окну. Здесь он развернул письмо и в свете луны прочел первую строчку: «Дорогой Михаил Антонович!»

От ярости у него перехватило дыхание. Подумать только — «дорогой»! Так все это время, пока он, как полный идиот, стоял под дверью, Саша изливала на бумагу свои чувства к другому мужчине!

Желание овладеть ее нежным телом тотчас угасло. К тому же он вполне мог оказаться не первым… Изголодавшийся по женской ласке вдовец вряд ли упустил возможность отведать этой свежей плоти. Дмитрий ненавидящим взглядом скользил по очертаниям одеяла, скрывающего отвернувшуюся к стене Сашеньку, и задыхался от злобы. Ему мерещились отвратительные сцены ее близости с Орловым… Виделось, как этот мерзкий старик впивается в мягкие губы девушки, которая годится ему в дочери, прижимается лицом к ее пухлой невинной груди, ласкает ее гладкие ноги…

Если бы то же самое проделал он сам, это было бы восхитительно! Но вообразить рядом с Сашей этого отвратительного Орлова…

Уже почти не скрываясь, Дмитрий выбежал из комнаты, заблудился, совсем перестав соображать, едва нашел черный ход, выскочил наружу. Его несла волна негодования, и он бежал и бежал, не ощущая усталости, не пытаясь поймать экипаж. Ночные улицы были, к счастью, пусты. Никто из знакомых не мог опознать в этом задыхающемся от гнева расхристанном человеке всегда элегантного насмешливого Дмитрия Оленина.

Вернувшись к себе, он, став у камина, первым делом прочитал письмо целиком. Зарычав от ярости, Дмитрий скомкал и швырнул исписанную бумагу в огонь. «О чем это она пишет? Уж не отдалась ли Саша и впрямь Орлову, подарив ему свою девственность? А тот небось воспользовался ею, а потом оттолкнул. Счел, что девочка недостаточно хороша для него. Или его разочаровала столь легкая добыча? Он, наверное, заявил ей, что она развратна, что отныне она — падшая женщина…»

— Скотина! — зашипел Дмитрий и, опомнившись, бросился выгребать из камина золу, в которой еще надеялся отыскать хоть кусочек письма — единственного доказательства произошедшего.

Но огонь уже успел скрыть все свидетельства Сашиного бесчестия. Дмитрий только манжеты опалил да пальцы обжег.

— Какой же я дурак! — завопил он, не опасаясь разбудить слуг. — Нужно было швырнуть это письмо ему в лицо! На дуэль его вызвать!

Мысль о дуэли, возникшая неожиданно, стремительно овладела всем его существом. Оленин обязан отомстить за поруганную честь своей невесты. То, что Сашенька Микульчина никогда не считалась его невестой, Дмитрия уже не волновало. Сейчас он виделся себе единственным защитником униженной и оскорбленной девушки. И это заполняло его душу благородной гордостью.

Но вместе с тем в его сердце все сильнее разгоралась ненависть к Сашеньке, презревшей его любовь. Да, он отомстит за нее! Убьет Орлова на дуэли (в этом Дмитрий нисколько не сомневался). Но взять за себя эту ничтожную девицу он и не подумает!

— Кошка, — прошипел Дмитрий, яростно отряхивая манжеты. — Мерзкая, похотливая кошка… Ненавижу!

Ему отчетливо виделось, как Сашенька, отвергнутая всеми, ползает у него в ногах, целует его сапоги, на которых еще сохранились брызги крови Орлова, а он, Дмитрий, отталкивает ее. Она будет рыдать, как Магдалина, разрывая на груди платье. Но ее молочно-белая грудь уже не тронет его, не вызовет в нем ни малейшего желания. Взять ее после Орлова? Дмитрия передернуло. Отныне Саша Микульчина способна вызвать в нем только чувство брезгливости.

С этой мыслью он, совершенно измучившийся, и уснул под утро. Новый день Дмитрий собирался начать с того, чтобы послать Михаилу Антоновичу Орлову вызов на дуэль.

* * *

— Ой, барышня, прямо не знаю, как вам и сказать…

Сашенька еще с утра заметила, что Клава сама не своя. Даже ленту к кремовому платью подала голубую.

К вечеру, когда от сердца отлегло, Сашенька решила выяснить, отчего ее верная служанка как-то странно поглядывает на нее весь день да кусает губы, будто хочет сказать что-то, но никак не решается. Поэтому девушка обратилась к ней с обычной ласковостью:

— Что ты, Клавочка? Не влюбилась ли в кого? Места себе не находишь.

— И-и, влюбилась! — Клава неожиданно зашлась смехом. — Да в кого, барышня? В Петруху косого, что ли? Да и куда мне… Уж тридцатый годок пошел, кто меня возьмет-то? Мне завсегда в девках жить теперича.

Усевшись в кресло, Саша поманила ее и усадила рядом на низенькой скамеечке.

— Тогда что же тебя гложет?

— Ой, гложет! Это вы верно говорите, барышня. Так гложет, прямо спасу нет!

— Да хватит уже туману напускать, — рассердилась Саша. — Говори, что случилось.

Оглянувшись на дверь, Клава перешла на шепот.

— Мне Ванька тут такое нашептал… Ой, барышня, прямо не знаю, как вам и сказать.

— Да говори ты уже!

— Да тут дело такое… постыдное…

— Что там Ванька опять натворил? Обрюхатил кого? — фыркнула Сашенька.

Но служанка замотала головой.

— Он-то нет. А вот пособил одному барину в его лихом замысле…

Насторожившись, Саша перестала улыбаться.

— Какому барину?

— Да я фамилии-то не знаю. Ванька сказал только, что барин молодой да красивый. Что, мол, с его наружностью нету нужды по ночам к девицам тайком лазить. Да так, чтоб она и не догадалась… Вы ж не знали, барышня, что он придет? — Клава с надеждой заглянула ей в глаза.

— Я? Так это обо мне речь? — догадалась Саша и сделала вид, что рассержена не на шутку. — Да кто ж это посмел ко мне тайком пробираться?

Всплеснув руками, Клава радостно завопила:

— Я ж ему говорила, что барышня наша — ни сном ни духом, что этот барин окаянный сам полез, куда не следует. Видать, не долез.

— Не долез, — подтвердила Сашенька тоном, не терпящим ни возражений, ни сомнений.

— А я что говорила?

— Так что же получается, Клава? Значит, Ванечка твой помогать ему взялся?

Подскочив, служанка возмущенно вытаращила глаза.

— Мой?! Да чтоб он провалился, нехристь этакий! Видеть его не могу, вот вам крест! Я ж ему еще утром сказала: «Мерзавец ты, Ванька! Барышню нашу продал за грош! Да как твоя дурья башка до этого додумалась?!»

— Ну, ладно, ладно, — поморщилась Саша.

— Вот Василий, новый повар, он человек солидный, не пустой, — снова заговорила Клава, поглядывая на хозяйку. — И всякие реверансы мне делает.

Сашенька очнулась от своих мыслей.

— Кто?

— Да Василий же!

— Ах да, Василий… И что? Он тебе по сердцу пришелся?

Отмахнувшись, Клава подперла кулачком подбородок.

— Да какое там. Если по сердцу, так лучше почтовика Степана никого нету…

— Почтальона?

— Ну, я и говорю.

Пытаясь припомнить этого человека, Саша поинтересовалась:

— А он что, так хорош собой?

— Ой, хорош! Глазки синенькие, усы черные, подкрученные эдак…

— О Господи, — усмехнулась Саша, — прямо лубочная картинка, а не почтальон.

— Картинка, ваша правда!

«Вот дурочка, — ласково подумала Сашенька. — Наверное, мы все так глупо выглядим, когда влюбляемся. Разве мне самой еще вчера Оленин не казался самым красивым, самым стройным, самым обаятельным?»

Сашенька тут же спохватилась: «А сегодня он разве кажется тебе другим? Даже после всего, что он натворил… Но ведь он пробрался ко мне ночью лишь потому, что ему страстно хотелось остаться со мной наедине. Как и мне с ним. Разве не так? И если б Дмитрий не застал меня за написанием письма… тогда прошедшая ночь могла стать для нас первой ночью любви».

Затосковав о несбывшемся, Сашенька больше не слушала того, о чем вздыхает Клава. Ей казалось, что чувства служанки просто не могут иметь ничего общего с ее собственными. Разве простая девка может так глубоко страдать? Так сгорать от желания? Так упиваться своей тоской? Клава, конечно, хорошая, и вовсе не такая глупая, как многие дворовые, но ведь она сделана из другого теста.

Гораздо приятнее Сашеньке было погрузиться в мечты о несбывшемся. Вот Дмитрий подходит к ее постели, ступая чуть слышно, еле дыша. Наклоняется и целует только воздух у ее губ. Он еще не догадывается, что Саша не спит, что вся она — ожидание, беззвучный призыв. А Дмитрий все медлит, сдерживая свою страсть. Но желание нарастает мощной волной и, наконец, поглощает его целиком, не оставляя места сомнениям и опасениям. И он со стоном припадает к ее раскрывшимся от нетерпения губам, а Сашино тело уже рвется ему навстречу. Вот ее грудь уже прижимается к его груди, а стан выгибается, и неслышно звенит напряженное тело…

Руки ее любимого так горячи, так бесстыдны, они готовы вобрать все ее тело. Они уже познали каждую его клеточку, каждый изгиб, но им мало, этим жадным рукам, они норовят пробраться в самую глубину, узнать то сокровенное, куда никто еще не проникал.

Саше стыдно, однако восторг оттого, что это происходит с ней, пересиливает неловкость, и она обмякает под этими смелыми ласками. Ей хорошо, ей так хорошо…

— Барышня, да вы меня не слушаете!

Очнувшись, Сашенька с боязнью взглянула на свою служанку. Еще не хватало, чтобы Клава догадалась, о чем она думает!

В тот же момент девушка услышала за дверью торопливые шаги матери и мысленно поблагодарила Клаву за то, что та вырвала ее из непристойных мечтаний. Матушка вполне могла по затуманенным глазам дочери догадаться, о чем та помышляет. Анна Владимировна всегда отличалась особой прозорливостью.

Но на этот раз маменька не вглядывалась в выражение лица дочери. Распахнув дверь, она выкрикнула с порога:

— Дмитрий Оленин вызвал Мишу Орлова на дуэль!

Сашенька вскочила и бросилась к ней. Сердце ее заколотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Как, мамочка? Как он посмел?

— Сопляк! Мальчишка! — Анна Владимировна была вне себя. Руки ее то сжимались, то заходились во взмахе отчаяния. — Клава, пошла вон!

Подскочив, служанка опрометью бросилась из комнаты. А Сашенька стояла растерянно и никак не могла до конца поверить в происходящее.

— Да точно ли это? Маман, откуда вы узнали о дуэли?

— Мишель обратился к Сержу с просьбой выступить его секундантом. — Она с сомнением посмотрела на дочь. — Хотя это довольно сомнительная роль для Сержа. Выступать секундантом отцу той, из-за кого эта дуэль затеяна…

— Да почем вы знаете, матушка, что из-за меня? — вспыхнула Сашенька.

Ей было и страшно, и стыдно, однако нельзя было не признать: ее самолюбию льстило, что двое мужчин будут стреляться из-за нее. Хотя как только она подумала, что один из них вполне может убить другого, ее постыдная радость тотчас померкла.

— Этот молодой мерзавец, говорят, отличный стрелок. — Анна Владимировна едва зубами не скрипела от злости. — Не дай Бог, он ранит Мишеля! Или…

— Нет! — вырвалось у Саши.

— Что — нет?

Мать смотрела на нее испытующе. Саша вдруг поняла, каким леденящим страхом обдало ее душу, когда она только на мгновение вообразила, что Михаил Антонович может погибнуть. Из-за нее погибнуть! Да как же можно это допустить?!

— Он не убьет господина Орлова… не убьет… Если я попрошу об этом…

— Каким образом, интересно знать, душа моя, ты собралась уговаривать Оленина отказаться от своего замысла?

— Я не знаю… пока не знаю. Но я постараюсь уговорить его.

— Смотри, не увлекись слишком, уговаривая! — В голосе Анны Владимировны зазвенел металл.

— Мама! Что вы такое говорите?

Сашенька прекрасно понимала, что у маменьки были все основания опасаться за нее. Еще ночью девушка проклинала свою неодолимую тягу к Оленину и просила Михаила Антоновича простить ее отвратительную выходку. Но стоило Сашеньке узнать, что желания их с Дмитрием оказались взаимными и, ради того чтобы только прикоснуться к ней, он, рискуя головой и репутацией, пробрался ночью в их дом, она совершенно лишилась головы… Мысль о том, что из-за минутного раскаяния, выплеснувшегося на страницы письма, она упустила целую ночь счастья, казалась девушке невыносимой. Если бы Дмитрий не нашел этого проклятого письма, все было бы иначе. Прочитав его, он напридумывал себе бог весть что…

— Ведь дуэли запрещены, — лихорадочно соображала Сашенька вслух. — Значит, он пострадает в любом случае.

Анна Владимировна схватила ее за плечи.

— Что?! Ты о ком это говоришь, интересно знать? Уж не об этом ли проходимце Оленине? О его будущности заботишься? Он задумал убить Мишеля Орлова, а она, видите ли, опасается, что его арестуют! Да его на каторге сгноить мало!

— Мама! Да ведь никто никого не убил еще…

— А ты только того и дожидаешься?

— Я как раз надеюсь помешать этому. Что вы, маман, как вы можете думать про меня такие вещи?

Оставив ее, мать проворчала:

— Да уж не знаю, что и думать про тебя… Совсем ты, душа моя, ума лишилась. Не разбираешься в мужчинах, так хоть мать послушай! Дмитрий Оленин — пустоцвет. Ты с ним настрадаешься, даже если он в жены тебя возьмет. А по моему разумению, у него и в мыслях нет жениться на тебе. Иначе он давно бы уже сделал предложение, как любой приличный человек. Вот помяни мое слово, наплачешься ты от этого красавчика! Обесчестит он тебя да и бросит.

Анна Владимировна и сама не понимала, в какой момент в ее душе возникла такая ненависть к Оленину. То, что она наговорила ему, встретив в саду, уже забылось ею. И теперь честь дочери стала для него важнее всего на свете. Микульчиной казалось, что у нее осталось одно-единственное сокровище, которое она обязана оберегать с неистовством Цербера.

— А Мишель пострадает из-за того лишь, что уступил твоей прихоти покататься с ним верхом. И чего тебе приспичило ехать?

— Мама, да ведь вы же сами меня везде с Михаилом Антоновичем отправляли! Я с ним и по гостям каталась, и по городу гуляла…

Сашеньке вдруг живо представились картины их гуляний по вечернему Петербургу. Глянцевый блеск Невы в лунном свете… Дыхание Летнего сада… Потрясенное лицо Орлова… Как он любовался ею! Как она нежилась в его восхищенных и чуть застенчивых взглядах! Да будет ли кто другой смотреть на нее с такой же любовью? Дмитрий? Но разве Оленин любит ее, если Сашино дружеское письмо к Михаилу Антоновичу вызвало у него такую вспышку гнева?

Закрыв лицо ладонями, Сашенька осела в кресло и заплакала навзрыд, чувствуя себя совершенно запутавшейся, не способной разобраться в собственных чувствах. Ах, если бы Агриппина напрямик сказала, с кем из двоих ее ждет счастье! И зачем она предоставила ей самой разбираться в этом? Как же все это мучительно и неприятно.

Прижав к себе голову дочери, Анна Владимировна ласково погладила ее волосы.

— Глупышка ты моя… Неужели и тебе довелось пройти это испытание?

— Какое испытание, мама? — всхлипнула Сашенька и подняла заплаканное лицо.

Вытерев ей слезы ладонью, мать негромко пояснила:

— Испытание выбором. Когда оба кажутся достойными, но предпочесть нужно одного.

— Значит, и у вас так было? — прошептала Саша, потрясенная откровенностью матери.

Анна Владимировна вздохнула.

— И страдала так же, и плакала… Это мужчинам кажется все просто: первая красавица, богатая наследница. Кого полюбила, за того и вышла. Только моя душа разрывалась между двумя кавалерами, которые к тому же были лучшими друзьями.

Оцепенев от ужаса, Саша вдруг осознала, что Орлов потерян для нее навсегда. Невозможно ведь и думать о том, чтобы нанести такой удар матери. Конечно, Анна Владимировна уже много лет назад сделала свой выбор в пользу Микульчина — что же теперь обижаться. Но Сашенька поставила себя на место матери и поняла, насколько неприятной оказалась для той сложившаяся ситуация.

И в этот момент Саша вдруг осознала, как больно ей будет навсегда потерять Михаила Антоновича — немолодого и не особенно красивого человека, умеющего читать в ее душе и слушать ее откровения, как никто другой. Ей разом вспомнились все их разговоры и дискуссии, такие жаркие и захватывающие, ей услышался свой голос, звучавший в глубине Летнего сада для одного-единственного слушателя… А потом горячо и пронзительно отозвались в сердце и животе отголоски тех кратких ласк, которыми Михаил Антонович одарил ее.

И разрыдавшись с новой силой, Сашенька призналась себе, что уже не так уверена в своей страстной любви к Дмитрию Оленину. Быть может, это было лишь наваждение…

* * *

Михаил Антонович был поистине потрясен, когда человек, с которым он был едва знаком, неожиданно прислал ему письмо, в котором вызывал «господина Орлова» на поединок. Причина этого поступка никак не комментировалась. И хотя было понятно, что так или иначе в этом деле замешана Сашенька Микульчина, оставалось неясным, что же именно в поведении Орлова так оскорбило молодого Оленина.

— Неужели она рассказала ему о том, что было между нами в поле? — пробормотал Михаил Антонович, усаживаясь в глубокое кресло, чтобы обдумать происходящее. И сам тотчас опроверг себя: — Нет, быть того не может! Чтобы девушка призналась человеку, которого любит, как смело она вела себя с другим мужчиной? Какой в этом смысл?

Михаил Антонович вообразил тонкое, красивое лицо Оленина, которое не могло не нравиться женщинам. И Сашеньке в том числе… Подавив тяжелый вздох, он решил, что соперничать с таким молодцем ему и в лучшие времена было не под силу — о чем же теперь говорить. Что за нелепость, этот вызов!

«Допустим, Оленин оскорбил ее лучшие чувства, проявив внимание к другой женщине. Но в таком случае Саша решила ответно пофлиртовать у него на глазах… хотя бы и со мной. Тогда она выдала меня за своего жениха. Этим она вполне могла бы его раззадорить… Но сообщать о том сокровенном, что случилось между нами… Нет, это на нее не похоже. Хорошо, пусть даже она в сердцах обмолвилась об этом. В запальчивости крикнула ему в лицо, что была близка с другим. Хотя это не совсем соответствует действительности… Только Оленину что за дело, до какой стадии дошли отношения Саши Микульчиной с ее законным женихом? Ведь он же считает меня таковым! Тогда почему он полагает, что имеет право вмешиваться, на дуэль меня вызывать?»

Поединка Орлов ничуть не боялся. Что ж такого хорошего и необыкновенного в его жизни, чтобы цепляться за нее? Жену он похоронил. Имел глупость влюбиться в чудесную девушку, но выяснил, что ее сердце принадлежит другому. И вот теперь этот другой почему-то хочет убить его.

— Да ведь он же сам пострадает! — удивился вслух Михаил Антонович. — На что же он рассчитывает, если убьет меня? На царскую милость? С какой стати? Пушкина под суд отдали бы, если б он выжил после дуэли! А кто такой этот Оленин? Что его персона значит для государя? Ровным счетом ничего. Не мог же он, бросая мне вызов, не предусмотреть всего этого? Неужели его рассудок помутился до такой степени, что ему трудно предвидеть самые логичные последствия? Странно, очень странно.

Ему хотелось обратиться за объяснениями к Сашеньке. А заодно выяснить, насколько ей дорог этот молодой человек. Возможно, Оленину не было известно, что Михаил Антонович еще в детстве бил по белкам без промаха, и уж попасть в соперника ему не составит труда. Убивать этого юнца Орлов не собирался. Так, ранит слегка, чтобы боль помогла Оленину обрести ясность рассудка. Только вот Дмитрий вряд ли пощадит соперника в своем ответном выстреле…

Но сейчас это меньше всего заботило Михаила Антоновича. Ему было нужно во что бы то ни стало докопаться до истины. Если его так жаждет кто-то убить, он хотя бы имеет право знать, за что.

Однако спрашивать об этом Сашеньку ему казалось неблагородным. Возможно, ей еще ничего не известно о назревающей дуэли — родители могли и не сказать ей. Сергей все еще валяется в постели со своим ревматизмом. Есть ли надежда, что он поднимется на ноги за два дня? Ведь дуэль назначена на послезавтра. Если Микульчин все еще будет прикован к постели, Орлов остается без секунданта…

Его мысли опять обратились к Сашеньке. «А если я погибну, она хоть заметит мое исчезновение? — подумал он с горечью. — Появился какой-то странный человек в ее жизни и снова пропал — невелика потеря. Если останусь в живых, уеду отсюда. К чему терзать себя редкими встречами с ней? Теперь уж мне не хватит сил забыть тот миг, когда я ласкал ее грудь губами…»

Приняв это решение, Михаил Антонович даже успокоился. Но его покой тут же был нарушен докладом о том, что прибыла с визитом Анна Владимировна Микульчина. Немало удивленный, Орлов поспешил ей навстречу. «Должно быть, — решил он, — Серж прислал жену извиниться за то, что не сможет выступить секундантом».

— Здравствуйте, голубушка! — воскликнул он приветливо, чтобы избавить Анну Владимировну от возможного чувства вины.

Сжав ее руки, Михаил Антонович удивился тому, как они горячи, будто она была взволнована до чрезвычайности. «Неужто так волнуется за меня?» — не поверил он.

— Мишенька, дорогой мой, это правда? Этот неоперившийся юнец посмел бросить вам вызов? Да что ж это такое, в самом деле?

Щеки ее пылали, а в глазах горел какой-то странный, слегка пугающий огонь. Михаил Антонович с замешательством проговорил:

— Ну что вы так обеспокоились, Аннушка? Думаете, я оскорблен тем, что какой-то мальчишка вызвал меня на дуэль? Нет, нисколько. Единственное, мне хочется понять его мотивы, а я никак не могу сделать верное предположение.

— Да и нет никаких достойных мотивов! — резко отозвалась Анна Владимировна. — Этому франту просто хочется произвести впечатление на Сашеньку. Чтобы она восхитилась, какой он герой и пала ему в объятия. Это ведь ясно как божий день.

— Думаете, все так просто? — задумчиво произнес Орлов.

— Ах, Мишенька! На что только не пускаются люди, дабы заполучить предмет своих тайных желаний. Даже понимая всю греховность своих помыслов, человек порой не в силах отказать себе в удовольствии воплотить их в реальность. Разве вам не хочется иногда совершить глупость?

Прохаживаясь по комнате, эта все еще красивая и соблазнительная женщина легко касалась рукой то его самого, то различных предметов интерьера… Она кружила возле Михаила Антоновича, и ему уже казалось, будто совершается какой-то необъяснимый ритуал, направленный на то, чтобы помутить его сознание. Тонкий запах духов, исходивший от ее загадочно шуршащего темно-синего платья, дурманил Орлову голову. Ему так редко доводилось оставаться с женщинами наедине.

«Что она делает? — слабея, подумал он. — Чего добивается? Не может быть… Ведь она — жена моего лучшего друга! Разве я смогу потом смотреть Сержу в глаза? Нет, нельзя этого! Нельзя…»

Но мягкие руки Анны внезапно обвились вокруг его шеи, и она зашептала, едва не касаясь его губ:

— Мне страшно подумать, что вас могут убить! Я внезапно поняла, что вы можете умереть — так бессмысленно! Из-за какой-то глупой прихоти самонадеянного мальчишки… И я уже никогда не смогу поцеловать вас.

Орлов хотел отстранить ее, попросить уйти, пока еще было не поздно, но губы Анны Владимировны уже прильнули к его собственным. Такие мягкие, горячие губы, требующие ответа. И он совершенно безотчетно ответил на ее поцелуй, повинуясь внезапно вспыхнувшему желанию. Руки против его воли сжали манящее тело женщины. Михаил Антонович ощутил упругую мягкость ее большой груди и уткнулся лицом в это желанное тепло.

В том, что она была матерью Сашеньки, просматривалось нечто откровенно порочное и потому притягательное. В голове у него все окончательно смешалось. Только мысль о том, что скоро он может умереть, так и не насладившись напоследок любовью женщины, оставалась достаточно ясной.

Когда Михаил Антонович овладел телом этой прекрасной женщины, о которой мечтал еще двадцать лет назад, она так сладострастно застонала, что его охватил неподдельный восторг. И даже то ощущение, что он низко пал в собственных глазах, предав друга и свою любовь, как ни странно, не оттолкнуло его от Анны, а возбудило еще сильнее. Она уже казалась ему единственной женщиной, которую он жаждал всю свою жизнь… Первая красавица Петербурга… Пусть все уже в прошлом, но этот ореол навсегда остался с ней.

Их страсти, казалось, не будет конца. Обнаженные руки, ее грудь, его торс, влажная кожа ног — все это сплелось в тугой узел. И разъединить сейчас этих любовников никому не было под силу. Они впивались друг в друга с ненасытностью возбужденных животных, они кусались и пили любовный сок, источаемый своими телами. И радость их все длилась и длилась…

Когда, наконец, они упали почти бездыханные каждый на свою сторону постели, Михаил Антонович обнаружил, что за окном уже сумерки.

— Боже мой, — прошептал он, потрясенный. — Целая вечность прошла…

Лежа на животе, Анна приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыть обнаженную грудь, в которую он впивался столько раз. В ее разгоревшемся лице Орлову почудилось что-то хищническое, будто она насладилась, высосав кровь своей жертвы.

— Зачем я понадобился тебе? — спросил он тихо.

Она сделала движение ртом, которое должно было означать: «Сама не знаю», — но все же пояснила:

— Когда-то я сделала выбор не в твою пользу. Но все эти годы меня не оставляло чувство, будто я проживаю жизнь лишь наполовину. Вы с Сержем были так неразрывно связаны друг с другом, и мне все не давало покоя чувство, что я могу так никогда и не насладиться ощущением целостности. Вы оба были нужны мне, понимаешь? Но тогда я была так молода… Я не посмела позволить себе этого.

— А теперь позволила? — зачем-то спросил Орлов, хотя ответ и так был очевиден.

— Да. И ты уже не ускользнешь от меня, — улыбнулась она. — Даже если женишься на какой-нибудь вдовушке, ты все равно будешь мне доступен. Мы всегда можем оставаться любовниками.

«Боже, — Михаил Антонович закрыл глаза. — А ведь я хочу жениться только на твоей дочери… Что же я наделал! Я стал любовником Сашиной матери — какая пошлая ситуация! — Вдруг он опомнился: — Впрочем, к чему раскаяние? Сашенька все равно никогда не пойдет за меня. К тому же я действительно могу погибнуть через каких-нибудь несколько часов».

Словно угадав, что его мысли обращены к другой женщине, Анна взяла его руку и положила себе на грудь. Пальцы Орлова инстинктивно сжались, и через теплую мягкую плоть в его тело опять влилось желание. Тотчас почуяв это, женщина потянулась к его губам и припала к ним, скользнув ему в рот острым язычком. Любовники вновь провалились в то безумство, которое еще утром казалось Михаилу Антоновичу совершенно невозможным.

Проводив Анну Владимировну, которая выглядела счастливой и воодушевленной, Орлов долго курил у окна, размышляя о своем теперешнем положении. Близость с этой женщиной потрясла все его существо. С болезненной Еленой у него никогда не случалось такой фонтанирующей страсти. Девочки из борделя только притворялись, и он отлично понимал это. Но женщина, которая только что покинула этот дом, действительно желала его. И, судя по ее прощальному взгляду, она еще не насытилась им.

«Неужто я так хорош? — усмехнулся Михаил Антонович. — Герой-любовник… Вот уж к такой роли я точно никогда не стремился. Боже, как все запуталось! Сашенька, Серж, Анна, молодой Оленин… Как разрубить этот гордиев узел? Достанет ли сил? Уезжать отсюда надо. И как можно дальше».

И он твердо решил, что после дуэли, если останется жив и не будет преследоваться законом, снова вернется в Ниццу.

* * *

Воспользовавшись тем, что мать куда-то спешно уехала, а отец не мог встать с постели, Сашенька незаметно ускользнула из дома. Внезапно возникшая мысль о том, что только она способна предотвратить назревающую дуэль, требовала от нее решительных действий. Надев шляпку с густой темной вуалью, Саша поймала рядом с домом извозчика и велела отвезти ее на Фонтанку, к дому Олениных. В гостях у Дмитрия она не бывала ни разу, но кто-то показывал ей этот дом, и она, разумеется, запомнила.

Сашенька, забившись в угол повозки, угрюмо думала о том, что, если бы не ее собственная глупость, всего этого кошмара никогда бы в ее жизни не было. Конечно, изменить прошлое девушка при всем желании была не в состоянии, а вот повлиять на будущее…

Отдавая себе отчет в том что Дмитрий может воспринять ее визит превратно, Сашенька волновалась, кусала губы и тискала перчатки, которые машинально сняла, когда села в экипаж. Она пыталась сосредоточиться и решить, что именно скажет Оленину, подобрать единственно правильные слова, которые могли бы его убедить, но в голове было как-то мутно, и ничего не удавалось придумать. Оставалось лишь надеяться на то, что Дмитрий и без слов поймет все, о чем она собиралась поговорить с ним.

Расплатившись с извозчиком, Саша быстро подошла к дверям дома. Она опасалась, что ее увидит кто-нибудь из знакомых — тогда пересудов не избежать. Молодая девушка без сопровождения, тайком от родителей приезжает домой к мужчине! Поежившись, Сашенька юркнула в щель едва приоткрывшейся двери.

— Любезнейший, а что, Дмитрий Николаевич дома? — не поднимая вуали, спросила она у старого слуги, впустившего ее в дом.

— Дома, где ж ему быть, — не слишком любезно отозвался «любезнейший».

— Так проводи меня к нему!

От страха Сашенька говорила несвойственным ей капризно-требовательным тоном. Так ее мать разговаривала и с чужой, и со своей прислугой. И ей подчинялись беспрекословно.

Шагая за стариком по лестнице, она обмирала от ужаса и несколько раз уже совсем была готова убежать, но мысль об опасности, которая грозила Орлову, заставляла ее остаться. Сашенька чувствовала особую ответственность за его жизнь, но даже не это было главным, а тот холодный ужас, что возникал в ее душе, когда она представляла себе, что Михаил Антонович может умереть. Девушке казалось, что она не сумеет перенести той пустоты, которая возникла бы в ее душе после гибели Орлова.

Она пришла к этому пониманию не сразу. Но теперь Сашенька твердо знала, как дорог ей этот человек, такой застенчивый и мудрый, любящий ее настолько, что нашел в себе силы отказаться от нее, когда она предлагала ему себя не совсем искренне. Уж Дмитрий бы не упустил своего.

С этой мыслью Сашенька вошла в комнату, дверь в которую открыл перед ней слуга, и, откинув вуаль, бросила на Оленина взгляд полный ненависти.

— Сашенька? — Он начал медленно подниматься с дивана, на котором возлежал в полной праздности.

Белая рубашка его была почти полностью расстегнута, обнажая грудь, а густые волосы слегка взлохмачены. Саша взглянула на него и отвела взгляд.

— Я пришла просить вас отказаться от дуэли с Орловым, — выпалила она, опасаясь, что забудет и эти слова.

— С вашим женихом, — процедил Дмитрий сквозь зубы.

Набрав в грудь воздуха, Саша заставила себя признаться:

— Он мне не жених. Я выдумала это, только чтобы позлить вас.

— Я не верю! — выкрикнул Оленин. — Вы пытаетесь выгородить его, надеясь, что я отменю дуэль. Но ваше письмо говорит о том, что вы отдались этому негодяю! Вы стали его любовницей!

Бросив на него взгляд, полный изумления, Сашенька невинно спросила:

— Какое письмо вы имеете в виду?

— То, которое… — Дмитрий замолчал на полуслове и в бессильной ярости стиснул кулаки.

— Так что за письмо?

Ей вдруг стало весело, ведь она знала, что никакого письма уже не существует. Он сам сжег единственную улику, свидетельствующую против нее, и теперь ему нечего было предоставить в качестве доказательства своих слов.

— Разве вы не писали ему? — пробормотал Дмитрий.

«Вот это совсем уж глупо», — едва не рассмеялась Саша ему в лицо. Но она ответила все с тем же невинным выражением:

— Да о чем же мне писать ему? И с какой стати? Я ведь уже сказала вам, что на самом деле он мне вовсе не жених. Бедный Михаил Антонович сейчас, наверное, ломает голову, пытаясь понять, чем же не угодил вам. Вы что же, собираетесь убить человека безо всякой причины? Так это просто бесчеловечно! Воображаю, что будут говорить о вас в свете.

Последнее она добавила намеренно, прекрасно зная, как щепетилен Оленин в делах, касающихся его репутации. Ему нравилось слыть благородным, пусть чуточку испорченным, но не подлым. А убийство без повода, да еще и человека, который чуть ли не вдвое старше его, относилось к разряду деяний, которые общество не прощает. Сашино письмо, которое еще как-то могло оправдать его, было сожжено им же самим. Дмитрий понял, что загнал себя в ловушку.

Несколько минут Оленин обдумывал все это, опустив голову, потом пробормотал:

— Кому еще известно о дуэли?

— Никому, кроме Орлова и нас, — торопливо произнесла Сашенька, почувствовав, что победа близка. — Даже слуги ничего не знают.

В этом она слукавила, ведь Клава успела услышать главное. Однако Сашенька уже попросила свою служанку никому не говорить ни слова, и верила, что та не выдаст тайны.

— Если только вы сами все не рассказали вашему секунданту.

— Я еще не выбрал секунданта. Я сам отправил Орлову вызов, подписав письмо чужим именем. Саша с жаром воскликнула:

— Тогда клянусь вам, что ни одна душа не узнает, как все было, если вы откажетесь от своей затеи.

— Хорошо, — медленно произнес он. — Возможно, я пойду вам навстречу, хотя вы и лжете мне в глаза. Вам-то отлично известно, что письмо существовало! И в нем вы упрекали Орлова в том, что он отверг вас, прежде соблазнив и воспользовавшись вашей слабостью… Почему вы не хотите, чтобы я отомстил за вас?

— Ах, вы же все неправильно поняли! — воскликнула Сашенька и закрыла лицо руками. Ей было невыносимо стыдно.

— Так объясните же мне, чего я не понял.

Чуть отвернувшись, она проговорила в сторону:

— Михаил Антонович вовсе не соблазнял меня. Это я пыталась его соблазнить.

— Зачем? — тихо произнес Оленин. — Вы так любите его? Или это опять было сделано мне назло?

— Молчите! — Бросившись к Дмитрию, Саша прижала руку в перчатке к его губам. — Не смейте говорить мне этого.

Мотнув головой, Дмитрий освободил рот.

— Потому что это правда? Вы боитесь признаться себе, что на самом деле вам хотелось оказаться в постели со мной, а не с этим стариком!

— Не смейте называть его так! Он — благородный человек! Он не воспользовался моей минутной слабостью.

— А вы не задумывались над тем, что, может, он просто не смог ею воспользоваться? Оказался не в силах!

Саша смотрела на него, изумленно моргая. Такая мысль, безусловно, не приходила ей в голову. Она, конечно, слышала о бессилии стариков, но полагала, что Михаилу Антоновичу до этого плачевного состояния еще далеко.

Растерявшись, Сашенька не знала, что и сказать. А лицо Дмитрия было так близко… Такое красивое, еще недавно любимое ею лицо. Да полно! Неужели она уже перестала любить его? Как можно не любить эти чудные глаза, которые смотрят прямо в сердце, эти горячие крупные руки, эти губы…

Оленин был выше ростом, и его губы находились сейчас прямо возле ее глаз. Саша смотрела на них, Не отрываясь, и почти не понимала того, что он говорит. Только следила, как зачарованная, за их движениями. А они манили своим теплом, своим вкусом, который помнился ей до сих пор. Девушке уже казалось, что они снова стоят в притихшем саду возле чужого дома и сейчас случится их первый поцелуй. Голова шла кругом от ночных ароматов. Или от запаха этого мужчины, такого незнакомого, но желанного…

Заметив, наконец, Сашино состояние, Дмитрий замолчал и осторожно потянулся к ее губам. Она зажмурилась, но не от страха, а от счастья, которое он мог так легко распознать в ее взгляде. Легко подхватив ее на руки, Дмитрий закружился с ней по комнате. В его негромком смехе Сашеньке слышалась музыка, и она даже не задумывалась, над чем он смеется.

А Дмитрий уже отнес ее в спальню и уложил на широкую кровать с балдахином. Замерев от восторга, Саша смотрела на слегка покачивающиеся над ее головой тряпичные кисти, и ей казалось, будто она попала в рай и над ней трепещут крылышки маленьких ангелов. Она блаженно улыбнулась и закрыла глаза, чтобы не смущать Дмитрия, который торопливо раздевал ее, и самой не смущаться. Еще не стянув с девушки перчаток, он первым делом обнажил ее грудь и жадно впился в нее. Саша даже вскрикнула от боли, но вытерпела, хотя и подумала, что Орлов это делал намного нежнее.

Но не время было вспоминать о нем… Сашеньке еще не верилось, что сейчас произойдет то, о Чем она мечтала так долго.

— Сейчас я стану вашей женой, — прошептала она, обнимая Дмитрия.

Он слегка отпрянул.

— Что? Да… может быть…

У нее сами собой распахнулись глаза.

— Что значит ваше «может быть»?

Его улыбка вышла недоброй.

— Да то и значит… Я читал ваше письмо! И хоть я ничего не могу доказать, но думаете, я поверю в то, что Орлов действительно отказался от возможности овладеть вами? Нет! Он наверняка уже познал вас, так почему бы и мне не последовать его примеру? А жениться на вас… Да не смешите меня! Жениться на падшей девушке? И Орлов на вас не женится! Только не рассказывайте мне, какой он благородный рыцарь. Не поверю. Ни один мужчина не остановился бы в самый последний момент…

— Такой, как ты, не остановился бы!

Саша изо всей силы толкнула Оленина в грудь. Слезы обиды и унижения закипали у нее на глазах. Но вырваться ей не удалось. Дмитрий толкнул ее на постель и навалился всей тяжестью. Его руки грубо задрали ей платье, он рвал Сашино белье, одновременно стараясь поцелуем зажать ей рот. Она вырывалась и выкручивалась, пробовала ударить его коленом, укусить, пыталась нашарить рукой что-нибудь тяжелое… Но Оленин был намного сильнее, и девушке никак не удавалось освободиться.

Что-то незнакомое и твердое уже пыталось ворваться в Сашино тело, когда ей под руку попался какой-то предмет. Уже почти не понимая, что делает, она ударила Дмитрия по голове и почувствовала, как он мгновенно обмяк на ней. Свалив его в сторону, Саша торопливо вскочила, еще готовая защищаться, и вдруг обмерла от ужаса. Глаза Оленина оказались раскрыты. Но жизни в них не было… А белая простыня под ним стремительно становилась красной от крови.

Почти не дыша, Саша посмотрела на свою руку в перчатке, которая все еще сжимала злосчастный предмет, оказавшийся массивной малахитовой пепельницей. С ее острого угла на ковер капала кровь. Едва подавив крик, Саша отшвырнула эту пепельницу на кровать и, всхлипывая, начала торопливо застегивать платье.

«Меня никто не видел… Я не подняла вуали, когда вошла… Письмо сожжено… Секунданта у него не было…» Мысли бились в голове у девушки как загнанные птицы. Нужно было спасаться, бежать отсюда, прятаться, и вдруг силы оставили Сашеньку. Осев прямо на пол, она беззвучно затряслась от рыданий.

— Что я наделала? — прошептала она, размазывая по лицу слезы. — Как теперь жить с этим камнем на сердце? А если кто-нибудь узнал меня, когда я сюда входила? Господи! Тогда меня схватят! На каторгу сошлют… в кандалах… сгноят заживо…

Застонав от ужаса, Саша скрючилась еще больше. Потом подумала отстраненно: «Одно хорошо: он уже не убьет Михаила Антоновича!» И мысль об этом человеке будто солнечным лучом осветила ее судьбу. Она поняла, кто может спасти ее.

* * *

Увидев на пороге какую-то даму в модной шляпке с густой вуалью, Михаил Антонович встревожился: «Это еще кто? Что происходит?» Он сразу же уловил дыхание беды…

Но в этот момент незнакомка откинула вуаль, и он вскрикнул от неожиданности:

— Сашенька!

Она бросилась к нему, словно ища защиты, и расплакалась, прежде чем успела вымолвить хоть слово. Прижав девушку к себе, Орлов замер от нежности и начал тихонько баюкать ее, утешая:

— Ну что вы, милая моя… Все будет хорошо. Ничего еще не случилось.

Подняв к нему мокрое лицо, она всхлипнула, как ребенок.

— Случилось!

— Что такое? — встревожился он. — Садитесь же сюда.

Усадив девушку на диван, Орлов присел перед ней на мягкий пуфик. Потом снова вскочил.

— Сейчас я дам вам воды. Или чаю?

Саша замотала головой.

— Ничего не надо. Выслушайте меня, прошу вас.

Пока девушка рассказывала, Михаил Антонович держал ее за руки, и, когда ее голос начинал дрожать от слез, тихонько поглаживал тоненькие пальцы. Она шумно, по-детски, всхлипывала и продолжала говорить.

«Чудовищно, — думал Орлов, слушая Сашеньку. — Во что она угодила по моей вине! Она жила себе, как пташка божья, покуда я не возник в ее жизни. В жизни всей их семьи… Друга своего предал, жену его сбил с пути истинного, дочь погубил. И я теперь не могу просто взять и сбежать, бросить их всех на произвол судьбы. Я должен попытаться спасти хотя бы Сашеньку!»

— Пойдемте, — позвал он, когда рассказ был закончен.

— Куда? В полицию? — пролепетала Саша. Губы ее совершенно онемели от страха.

Михаил Антонович через силу улыбнулся.

— Нет, что вы! Мы поедем с вами венчаться. Если вы, конечно, согласны стать моей женой. — Он просительно заглянул ей в глаза. — Вы согласны, Сашенька?

— Да вы не слышали, что ли, о чем я только что рассказывала?! — воскликнула она в отчаянии. — Я же человека убила! Грех, такой грех!

— Я все слышал. И не надо так кричать. Но я ведь понимаю, каковы были обстоятельства. Вы защищались.

— Вы мне верите? — робко улыбнулась она.

— Каждому вашему слову! И я… я люблю вас, Сашенька. Только не думайте, ради Бога, что я воспользовался вашей бедой! Наш брак может быть чистой формальностью, только чтобы мы могли вместе с вами завтра же выехать за границу. Я хочу спасти вас. Но вы не обязаны становиться моей женой на самом деле.

— Не обязана, — повторила Сашенька потерянно. — Но я хочу этого!

У него от радости зашлось сердце.

— Это правда? Умоляю, если у вас есть хоть малейшие сомнения, не скрывайте их! Будьте всегда честны и откровенны со мной, прошу вас! Я помогу вам в любом случае. И буду помогать всегда, потому что я люблю вас! И смысл своей жизни вижу в вашем счастье. Только не обманывайте меня, чтобы я всегда знал, в какой момент вам нужна моя помощь…

Она ласково зажала ему рот.

— Подождите! О чем вы? Я ведь уже сказала, что согласна быть вашей женой. Я хочу этого! Быть вам настоящей женой. Любимой. Любящей. Вы — самый благородный, самый лучший человек в этом мире! Это такое счастье для меня, что мы встретились.

По ее сияющему лицу опять пробежала тень.

— Только вступать в брак в такой момент… К добру ли это? Не отвернется ли от нас счастье?

— Счастье — это то, что создаем мы сами, — серьезно заметил Михаил Антонович. — Знаете, Сашенька, любовь и счастье ведь не проливаются на нас солнечным дождем. Нужно изрядно потрудиться обоим, чтобы вырастить свою любовь из маленького слабого ростка. А то влечение, что вспыхивает в нас при встрече, может угаснуть при первом дуновении ветра, принесшего непонимание. А может разгореться сильнее, перерасти в бурную страсть, а из страсти развиться в любовь.

Сашенька слушала его, ловя каждое слово. И только когда он замолчал, осмелилась спросить:

— Вы считаете, что любовь выше страсти?

— Конечно, Сашенька! — откликнулся Орлов. — Страсть не щадит свой объект. Для нее важна только она сама. Страсть допускает и унижение того, на кого направлена. И истязание даже… А в любви это невозможно. Любовь бережна и нежна. Она тоже несет в себе страсть, но возвышает ее. Облагораживает.

«У него была страсть ко мне, — с тоской подумала Саша об Оленине. — Он готов был растерзать меня, лишь бы только я досталась ему. Конечно, о покойных или хорошо, или ничего… Но надо признать, что пощадить меня, как сделал Михаил Антонович, Дмитрий никогда бы не смог. Но я все равно не хотела его убивать! Не хотела… Я всего лишь пыталась вырваться».

Ей было тяжело даже думать о том, что случилось. И по ее потемневшему лицу Михаил Антонович тотчас обо всем догадался.

— Бедная моя Сашенька… Мы вместе сходим в церковь. Вы исповедаетесь, помолитесь, и вам станет легче. Вот увидите!

— Господь никогда не простит меня, — прошептала Саша. — Самый страшный грех…

— Но вы не хотели этого! Мы ведь уже все обсудили. Вы защищали себя, свою честь. Уверен, что любой суд оправдал бы вас.

— Суд?! — вскрикнула Саша в ужасе.

Он замахал руками, успокаивая ее.

— Нет-нет, никакого суда! Такой позор, я понимаю… такое страшное испытание… Нет, я никому не позволю подвергнуть вас такой пытке! Я ведь уже обещал вам, что мы завтра же уедем за границу.

— Но кто же обвенчает нас так быстро? — Сашенька беспомощно сжала руки, и Михаил Антонович быстро поцеловал каждую из них.

— Я все улажу, милая вы моя! Главное, что вы согласны…

— Я хочу!

— Да-да. Вы хотите этого… Мне не верится!

«Как же он меня любит! — подумала Саша с некоторым стыдом. — Смогу ли я любить его так же сильно? Сумеет ли развиться мой росток? По крайней мере, я приложу для этого все силы».

— Нам необходимо благословение моих родителей, — вспомнилось ей.

Будто смутившись, Орлов пробормотал:

— Ваших родителей… да-да… А может быть, мы сообщим им, когда церемония будет уже позади?

— Вы хотите венчаться тайно? — ужаснулась Сашенька, но тут же поняла, что ему неловко называть тестем своего старого друга, и рассмеялась: — Как это заманчиво! Как романтично! Хорошо, что сейчас не зима, и метель не заставит кого-то из нас заблудиться.

— Мы поедем вместе, — твердо сказал он. — Отныне мы не будем разлучаться ни на минуту! И еще…

Опустив ресницы, он заморгал так трогательно, совсем по-ребячески, что у Сашеньки сердце сжалось от нежности. Она медленно провела по его щеке ладонью.

— Что вы? О чем вы подумали?

— Я хотел вам сказать, что материнством женщине отпускаются все грехи.

Саша слегка покраснела.

— Об этом, конечно, еще рано говорить, — поспешно добавил Орлов. — Но…

Сашенька по-девчоночьи захлопала в ладоши.

— Материнство! Как же это здорово! Мне так нравится возиться с детьми, и особенно с младенцами!

— Совсем девочка, — любуясь ею, с грустью произнес Михаил Антонович. — Вы не заскучаете со мной? Клянусь, что не буду лишать вас тех развлечений, которые можно найти за границей.

— Да я и не большая их любительница, — отозвалась Саша с равнодушием. — Мне будет больше по душе сидеть в саду с хорошей книгой. Или петь за роялем. Или… — Она лукаво взглянула на притихшего Орлова. — Или гулять по вечернему городу с человеком, которого люблю.

— Любите, — повторил он шепотом.

По-юношески стремительно вскочив с места, Михаил Антонович потянул ее за руку.

— Нужно немедленно искать священника. Есть одна маленькая церковь… там служит мой дальний родственник. Уверен, что он поможет нам.

— А платье? — ахнула Сашенька. Потом безразлично махнула рукой. — Да зачем мне платье? Все равно его никто не увидит.

— А по мне, вы краше всех в любом наряде!

Она рассмеялась.

— Я так и знала, что вы ответите именно так.

Он серьезно посмотрел ей в глаза.

— Значит, мы уже начали угадывать мысли друг друга? Это хороший признак.

Эпилог

Анна Владимировна заставила себя собраться с духом, прежде чем шагнула на перрон. С момента их сумасшедшей близости ей предстояло встретиться с Мишелем Орловым в первый раз. Когда год назад на нее обрушилось известие об их с Сашенькой побеге, она слегла от расстройства. Перепуганный Сергей Васильевич, едва поднявшийся после своего ревматизма, бестолково хлопотал возле постели жены.

— Аннушка, ну не надо так расстраиваться! Мишка ведь не чужой человек, я его всю жизнь знаю. Он никогда не обидит нашу девочку, можешь успокоиться.

«Боже мой, какой идиот! — едва не стонала она вслух. — Разве я за Сашеньку боюсь? С ней все будет хорошо, я уверена… Мое сердце разбито. Я ждала его столько лет, чтобы он воспользовался моей страстью, а потом женился на моей дочери?!»

У Анны Владимировны как обычно слегка путались мысли. До появления Михаила Антоновича в Петербурге она и не вспоминала о его существовании. Но теперь ей казалось, что все двадцать лет она провела в слезах о нем. А он обошелся с ней так… по-мужски!

Серж продолжал суетиться рядом.

— Конечно, и мне безумно жаль, что не будет церемонии венчания, на которую мы могли бы пригласить весь Петербург. Но ведь из Сашиного письма совершенно очевидно, что обстоятельства были таковы…

— Я читала ее письмо! — перебила его жена. — Кстати, ты уничтожил его? Не дай Бог, угодит в чужие руки!

Уверив, что сжег письмо, как и просила дочь, Сергей Васильевич нежно погладил руку Анны.

— Душенька, успокойся. Все будет хорошо, могу поручиться. Лишь единственное не дает мне покоя: что нам говорить по этому поводу в свете?

— Вот как раз об этом ты можешь совершенно не беспокоиться! — резко бросила Анна Владимировна. — Уж я что-нибудь придумаю… Нынешняя молодежь ничуть не похожа на нас. Как она могла венчаться, не пригласив родителей?!

И женщина опять залилась слезами. Припав к ее плечу, Сергей Васильевич утешал и уговаривал ее так долго и нежно, что в конце концов она подумала: «От добра добра не ищут. С ним целая жизнь прожита. Да ведь я сама когда-то выбрала именно его…»

Но сейчас, выходя из поезда, который привез их с мужем в гости к дочери на юг Франции, Анна Владимировна боялась встретиться с Орловым глазами. Как разговаривать с ним? Как делать вид, будто ничего между ними не было?

У нее и раньше случались кратковременные увлечения, но прежних любовников Анна Владимировна оставляла сама, испытывая при этом особое удовольствие. В этот раз случилось все наоборот — мужчина бросил ее. Он оскорбил, да просто уничтожил Микульчину, сбежав с ее дочерью после всего, что было. И то, что, казалось, отболело благодаря мужу еще год назад, сейчас всколыхнулось в женщине с новой силой.

Не в силах поднять глаз, Анна Владимировна стояла за спиной мужа, который обнимался с Мишелем, бурно приветствуя его и костеря по-русски.

— Дай же мне подойти к твоей прекрасной супруге, — услышала она голос Орлова и замерла в ожидании.

Ее рука, к которой Михаил Антонович не символически, а по-настоящему прижался губами, задрожала, но голос ее не подвел.

— Ну, здравствуйте, похититель юных дев, — произнесла она иронично. — Где моя девочка? Как малыш?

— Великолепно, — с облегчением отозвался он. — Роды прошли легко, я писал вам.

Его взгляд благодарил ее и молил о прощении. Анна Владимировна понимала, что теперь между ними все кончено безвозвратно. Оба они любили Сашеньку и ни за что не сделали бы ее несчастной.

— Они ждут вас дома. — Михаил Антонович улыбнулся ей. — Сашенька еще не решается вывозить нашего маленького Сержа, а без него отказывается и шаг из дома ступить. Совершенно безумная мать из нее получилась.

Сергей Васильевич, польщенный тем, что первого внука назвали в его честь, решил сделать приятное жене.

— Аннушка всегда была такой же, — произнес он с нежностью. — И Сашка любила ее так же безумно. Они просто не разлучались, были как единое существо…

— Мишелю это неинтересно! — прервала она поток его излияний.

Но Орлов качнул головой.

— Напротив. Меня очень интересует все, что касается Сашеньки. И вас. Мы ведь теперь родные люди. Правда?

Выдержав его испытующий взгляд, Анна Владимировна улыбнулась и ответила:

— Конечно, Мишель. Мы — родные люди…