Три чечена. Конный милиционер

Имя украинского писателя Бориса Антоненко-Давидовича (1899–1986) известно не только в Украине, где его произведения теперь изучают в школе. Его проза неизменно привлекала внимание украинского читателя в зарубежье: в Лондоне была опубликована повесть «Смерть», написанная еще в 1927 и запрещенная на родине автора после первого же издания. Позднее она была переведена на английский и вышла в Австралии под названием «Дуэль». Там же, в Мельбурне, увидел свет и его роман «За ширмой» в английском переводе, рассказ «Печать» — на украинском языке.

Зарубежный читатель ознакомился и с книгами о самом гонимом на его родине авторе: в Австралии издательство «Ластивка» выпустило на украинском языке «200 писем Б. Антоненко-Давидовича» (они адресованы Дмитру Чубу (Нитченко), писателю, критику и издателю, живущему в Ньюпорте), и мемуары Александра Хахули «Б. Антоненко-Давидович в когтях у чекистов».

Он был членом Пен-клуба в Лондоне, украинская диаспора в Нью-Йорке тожественно отмечала его 75-летие, о нем говорили по радио «Свобода». Может быть, это и уберегло писателя от повторного ареста в 60–70-е годы. КГБ ограничилось обысками, изъятием рукописей, допросами старого писателя, потерявшего здоровье в сталинских лагерях, где он отсидел более 22 лет.

После реабилитации в 1957 г. ему вернули членство в Союзе писателей, но во времена застоя травили, раздували персональные дела, «разбирали» на собраниях. Кое-что ему было разрешено напечатать, но выходили не «избранные» его произведения, а «выбранные» по чьему-то указанию. То и дело его исключали из планов издательств, так что на русский язык Антоненко-Давидович не удостоился перевода, хотя уже при жизни его читали на английском, немецком, польском языках.

«Мне уже 82 года, — писал он в своей биографии, — позади долгий, нелегкий, а порой и трагический жизненный путь, на котором было столько гибельных моментов, но я, как гумилевский безумный трамвай, что, прогремев на трех мостах разных эпох, „заблудился в бездне времен“»… Он терял зрение, тяжело болел, пережил трагическую смерть своей сибирской подруги, арест сына. Но тяга к перу давала ему силы, и он писал «Сибирские новеллы», мемуары — без малейшей надежды увидеть их опубликованными. Его рукописи арестовывали, находили в тайниках у друзей, а он все равно трудился. «Сибирские новеллы» были спасены лишь потому, что копии рукописей сохранились на одной из московских квартир. Новеллы «интернациональны» в том смысле, что охватывают судьбы людей самых разных национальностей, которых в «едином братстве» сплотили сталинские тюрьмы и лагеря.

Я. Голуб