Три гинеи

Вторая гинея

Теперь, когда мы пожертвовали одну гинею на реорганизацию колледжа, нужно всерьез задуматься о том, а есть ли еще хоть что-нибудь, что мы можем сделать, дабы помочь вам предотвратить войну. И сразу же ясно, что если верны наши слова о влиянии посредством профессий и образования и мы уже смогли убедить в этом тех, кто может зарабатывать себе на жизнь, дав им, таким образом, наше новое и единственное оружие против войны – собственное мнение, обусловленное финансовой независимостью, то мы должны сделать и нечто большее, чем просто взывать к тем, кто учит молодых зарабатывать себе на жизнь, или подолгу слоняться вокруг запретных мест и священных врат университетов, где они преподают. Именно эта задача и представляет сейчас наибольшую важность.

Теперь давайте покажем ваше письмо с просьбой о помощи в предотвращении войны тем независимым, взрослым людям, которые сами зарабатывают себе на жизнь. И не понадобится ни речей, ни тем более доводов и споров. «Он – тот человек, – скажет один из них, – кого мы все уважаем; он говорит нам, что война возможна и весьма вероятна; и просит тех, кто может зарабатывать, помочь ему любыми способами ее предотвратить». Этого, несомненно, будет достаточно и без демонстрации фотографий, которые все это время копились у нас на столе, – изображений еще большего количества мертвых тел и руин, чтобы добиться ответа, который окажет вам, сэр, именно ту помощь, в которой вы нуждаетесь. Однако… есть неуверенность, некоторое сомнение, но, конечно, не в том, что война ужасна, чудовищна, не оправдана и бесчеловечна, как говорил Уилфред Оуэн, и не в том, что мы всеми силами хотим помочь вам ее предотвратить. Тем не менее сомнения существуют, и наиболее простой путь к их пониманию лежит через другое, соседствующее с вашим, не менее реальное письмо [35].

Это послание от еще одного почетного казначея – и опять с просьбой денежных средств. «Сделаете ли вы пожертвование, – спрашивает она, – [обществу, которое помогает дочерям образованных мужчин получить работу по их специальности], – чтобы помочь нам тем самым самостоятельно зарабатывать себе на жизнь?» «Не деньгам, – продолжает она, – так любым подаркам мы будем только рады: книгам, фруктам и поношенной одежде – всему, что можно продать на ярмарке». Теперь, когда письмо внесло столько сомнений и неуверенности касательно помощи, которую мы можем вам оказать, кажется невозможным вообще отсылать кому бы то ни было свою гинею, пока мы не разберемся в сложившейся ситуации.

Первый вопрос очевиден: по какой причине она просит денег? Почему она так бедна, эта представительница образованных женщин, что ей приходится собирать поношенную одежду и устраивать ярмарки? Это нужно прояснить, потому как, если она действительно бедна в той степени, какую демонстрирует нам ее письмо, то оружие независимого мнения, на которое мы возлагали свои надежды в вопросе предотвращения войны, мягко говоря, не такое уж и мощное. С другой стороны, бедность имеет свои преимущества; и, если она действительно настолько бедная, мы можем заключить с ней точно такую же сделку, какую заключили и с ее сестрой из Кембриджа, и использовать это свое право, как потенциальных вкладчиков, на установление условий. Давайте спросим ее о финансовом положении и о некоторых других вещах, прежде чем отправлять гинею, или хотя бы оговорим условия получения наших денег. Вот пример возможного письма:

Мадам, примите тысячу извинений за столь долгое ожидание ответа на ваше письмо. Дело в том, что возникло несколько вопросов, которые мы обязаны задать вам, прежде чем внести свое пожертвование. Во-первых, вы просите денег на арендную плату. Но как же получилось, что вы, мадам, так чудовищно бедны? Образование доступно дочерям образованных мужчин вот уже 20 лет. Как случилось, что вы – та, кого мы назначили представителем этих женщин, – стоите, подобно сестре из Кембриджа, с протянутой рукой, прося денег, а за неимением их – фруктов, книг и поношенной одежды для организации ярмарок? Как это вообще возможно? – повторяем мы. Разумеется, что-то должно быть не в порядке с современной общественной системой, законом или здравым смыслом. Или, может, вы попросту рассказываете небылицы с напускной горечью на лице, совсем как тот нищий на углу, у которого дома под матрасом запрятан полный гиней кошелек? В любом случае, постоянное выспрашивание денег и сетование на бедность делают вас предметом серьезных упреков, причем не только со стороны ленивых обывателей, которым не нравится думать о практических действиях и помощи почти так же, как подписывать чеки, но и со стороны образованных мужчин. Вы сами отдаете себя на растерзание мужчинам с давно укоренившейся репутацией философов и романистов – мужчинам, вроде Джуда97 и Уэллса98. Мало того что они отрицают вашу бедность, так еще и упрекают в апатии и безразличии. Позвольте заострить внимание на том, какие доводы они приводят. Послушайте для начала, что говорит о вас мистер Джуд. «Я сомневаюсь, что за прошедшие пятьдесят лет существовали молодые женщины еще более безразличные к политическим и социальным вопросам, нежели сейчас». Именно так он начинает свою мысль, а затем по праву говорит, что это вовсе не его ума – указывать вам, что делать; и, однако, очень деликатно добавляет, что все-таки приведет пример того, что следовало бы сделать. Вы могли бы взять пример со своих сестер из Америки и основать «общество в защиту мира». В нем подсчитали, «уж не знаю с какой точностью, что количество денег, истраченных в этом году на вооружение, примерно равно числу минут (или даже секунд?), истекших со времен смерти Христа, учившего людей пацифизму…». Так почему бы и вам сейчас не последовать их примеру и не создать подобное общество в Англии? Для этого, конечно, нужны деньги, но – и это я хочу особенно подчеркнуть – нет и тени сомнения в том, что у вас есть эти средства. Мистер Джуд приводит доказательство. «Еще до войны деньги рекой текли в казну СПСЖ99, дабы они получили право голоса, которое, как ожидалось, позволит им оставить все войны в прошлом. Право голосовать они получили, – продолжает мистер Джуд, – но вопрос войны еще очень далек от забвения». Это подтверждает письмо джентльмена, который просит нашей помощи в предотвращении войны, и, конечно, фотографии мертвых тел и разрушенных зданий, но позволим все же мистеру Джуду продолжить свою мысль. «Разве не благоразумно, – говорит он, – требовать, чтобы современные женщины были готовы отдать столько же сил и денег, перетерпеть столько же страданий и оскорблений в борьбе за мир, сколько отдали их матери в борьбе за равенство?» И опять же я не могу не отозваться эхом, спрашивая, действительно ли это неблагоразумно – просить женщин из поколения в поколение упорствовать, терпеть насмешки и оскорбления: сначала от своих братьев, а затем ради них? Не это ли логично и разумно сделать для их физического, морального и душевного состояния в целом? Но не будем перебивать мистера Джуда. «Если – да, то, чем быстрее они откажутся от участия в общественных делах и вернутся к своим личным, тем лучше. Если они не могут работать в Палате общин, пусть, по крайней мере, делают хоть что-нибудь по дому. Если они не способны уберечь мужчин от саморазрушения, которое закономерно обусловлено их неисправимой мужской натурой, пусть хотя бы учатся кормить их, прежде чем те погибнут» [36]. Не будем, пожалуй, останавливаться и уточнять, каким образом женщины, имеющие право голосовать, могут исправить то, что сам мистер Джуд считает неисправимым, дело скорее в том, как у вас при этом хватает наглости просить меня пожертвовать вам гинею? По словам мистера Джуда, вы не только чрезвычайно богаты, но еще и ленивы и пристрастились к поеданию арахиса и мороженого так сильно, что не удосужились научиться готовить ему обед, прежде чем он погибнет, не говоря уже о предотвращении его гибели. Но далее следуют куда более серьезные обвинения. Вы настолько безучастны, что не станете сражаться и защищать даже ту свободу, которую отстояли для вас матери. Такое обвинение предъявляет вам наиболее известный из ныне живущих британских романистов – Г. Дж. Уэллс. Он утверждает: «Не было ни одного известного женского движения против уничтожения их свободы фашистами или нацистами» [37]. Богатые, праздные, жадные и апатичные – откуда в вас столько наглости, чтобы просить меня поддержать общество, которое помогает дочерям образованных мужчин зарабатывать деньги своей профессией? Эти джентльмены доказывают, что, несмотря на право голосовать и богатства, которые оно должно было принести, вы не смогли положить конец войне; несмотря на право голоса и силу, которой оно должно наделять, вы не противодействовали уничтожению вашей свободы фашистами или нацистами. Какой еще в таком случае можно сделать вывод, кроме как окрестить все, что было названо «женским движением», несостоятельным; и гинею, которую я при этом отсылаю вам, нужно истратить не на арендную плату, а на уничтожение всех ваших зданий. И, когда они сгорят, мадам, отправляйтесь обратно на кухню и учитесь, если сумеете, готовить для мужчины обед, разделять с ним который вовсе необязательно… [38]

На этом, сэр, письмо обрывается; ведь на лице по ту сторону письма – лице, которое всегда себе представляет автор, – застыло выражение усталости или, быть может, скуки? Взгляд почетного казначея прикован, скорее, к небольшому клочку бумаги, содержащему два незначительных унылых факта, которые стоит упомянуть и здесь, ведь они имеют некоторое отношение к обсуждаемому нами вопросу о том, как дочери образованных мужчин, зарабатывающие на жизнь своей профессией, могут помочь вам предотвратить войну. Первый факт состоит в том, что доход СПСЖ, на основании которого мистер Джуд сделал вывод об их состоянии, составил (в 1912 году, в самый разгар их деятельности) 42 тысячи фунтов [39]. Второй факт заключается в следующем: «Заработок в 250 фунтов за год является существенным достижением даже для высококвалифицированной женщины с многолетним стажем» [40]. Это заявление датируется 1934 годом.

Эти факты представляют определенный интерес, и, поскольку оба они относятся к интересующему нас вопросу, давайте рассмотрим их. Согласно первому, огромные политические изменения нашего времени обусловлены мизерным доходом в 42 тысячи фунтов за год. Термин «мизерный», конечно, относителен; но доход и правда копеечный, особенно по сравнению с тем, что имеют в своем распоряжении Консервативная и Либеральная партии, к которым принадлежат братья дочерей образованных мужчин. И он значительно меньше дохода Лейбористской партии, к которой принадлежат братья женщин рабочего класса [41]. И мизерный он относительно сумм, которые получают, например, организации вроде Общества Против Работорговли за отмену этого самого рабства. И мизерный он по сравнению с деньгами, которые ежегодно тратят образованные мужчины на развлечения и спорт, а не политические дела. Но наше удивление то ли бедности дочерей образованных мужчин, то ли их экономности вызывает в данном случае только неприятные чувства, ведь оно заставляет нас подозревать, что почетный казначей говорит чистую правду о своей бедности. И это, в свою очередь, вынуждает нас снова задать вопрос о том, как дочери образованных мужчин должны помочь вам, если после стольких лет упорного труда они смогли накопить лишь 42 тысячи фунтов для собственных целей? Какое количество мирного времени смогут оплатить эти деньги сейчас, когда мы ежегодно тратим 300 миллионов фунтов на вооружение?

Однако второй факт удивляет и огорчает куда сильнее – факт того, что спустя почти двадцать лет с тех пор, как женщинам разрешили осваивать прибыльные профессии, «зарабатывать 250 фунтов в год – все еще существенное достижение даже для высококвалифицированной женщины с многолетним стажем». Этот факт, если он, конечно, таковым является, чрезвычайно удивляет и так сильно может сказаться на решении нашего вопроса, что следует остановиться на минуту и проверить его. Кроме того, очень важно сделать это не с точки зрения красочных биографий, а достоверных данных. Давайте обратимся теперь за помощью к обезличенному и беспристрастному источнику – Альманаху Уитакера100, например, чья потребность преследовать собственные интересы или готовить обед не превышает нужды Клеопатры в шитье101.

Не стоит и упоминать, что Уитакер – не только в высшей степени беспристрастный автор, но и методичный. В своем Альманахе он собрал множество фактов обо всех, или почти всех, профессиях, которые были доступны для дочерей образованных мужчин. В разделе под названием «Правительство и Государственные Учреждения»102 он дает нам точные сведения о том, кого Правительство считает профессионалами и сколько денег оно им в итоге платит. Поскольку Уитакер придерживается алфавитного порядка, давайте последуем за ним и рассмотрим первые шесть букв. Под буквой «А» значатся «Адмиралтейство, Министерство военно-воздушных сил103 и Министерство Сельского Хозяйства104». Под буквой «B» – «Британская Вещательная Корпорация105»; под «С» – «Министерство по делам колоний106, Комитет по делам благотворительных организаций107»; под «D» – «Содружество Доминионов, Комитет по развитию108»; под «Е» – «Церковная организация109, Министерство Образования110); таким образом мы добираемся до шестой буквы алфавита «F», под которой мы обнаруживаем «Министерство Рыбного Хозяйства111, Министерство Иностранных дел112, Общество Взаимопомощи113 и Изобразительные Искусства114». Вот они – некоторые из общедоступных, как нам часто напоминают, сфер деятельности. А зарплаты работников этих организаций выплачиваются из правительственных средств, в равной степени пополняемых и женщинами, и мужчинами. А подоходный налог, за счет которого и происходят выплаты (помимо прочего) составляет сейчас примерно 5 шиллингов с фунта. Таким образом, всех нас, очевидно, интересует, как и на кого тратятся эти деньги. Давайте просмотрим реестр жалований Министерства Образования, поскольку именно к этой сфере деятельности мы, сэр, хоть и в разной степени, имеем честь принадлежать. Министр образования, говорит Уитакер, зарабатывает 2000 фунтов; его Личный секретарь – от 847 до 1058 фунтов; Помощник Личного секретаря – от 277 до 634 фунтов. Кроме того, есть Постоянный секретарь115 Министерства образования. Он зарабатывает 3000 фунтов; его Личный секретарь – от 277 до 634 фунтов. Парламентский секретарь116 получает 1200 фунтов; его Личный секретарь – от 277 до 634 фунтов. Заместитель министра получает 2200 фунтов. Постоянный заместитель министра департамента Уэльса – 1650 фунтов. И есть еще основные и дополнительные ассистенты министров, есть начальники правящих кругов, главные бухгалтеры, главные начальники финансовой службы, просто начальники финансовой службы, юрисконсульты, их ассистенты – все эти леди и джентльмены, по сведениям точного и непредвзятого Уитакера, получают доходы из четырехзначных цифр или даже больше. Сейчас доход, составляющий примерно 1000 фунтов, можно считать неплохой суммой, если она выплачивается ежегодно и без задержек; но, учитывая полную занятость и качество работы, мы не должны жадничать денег для этих леди и джентльменов, даже при том, что наш собственный подоходный налог действительно достигает 5 шиллингов с фунта, а жалованье выплачивается отнюдь не каждый год и с задержками. Мужчины и женщины, просиживающие все свои дни в офисе примерно с 23 до 60 лет, действительно заслуживают каждый заработанный ими пенс. Тем не менее настойчиво и упрямо в наши рассуждения прокладывает себе путь одна мысль, когда понимаешь, что ежегодные зарплаты в 1000, 2000 и 3000 фунтов леди получают не только в Министерстве Образования, но и любом другом министерстве и офисе, которые сейчас открыты для них, в алфавитном порядке: от Адмиралтейства117 до Министерства Труда118. Утверждение, будто «зарабатывать 250 фунтов в год – существенное достижение даже для высококвалифицированной женщины с многолетним стажем», является, прямо говоря, неприкрытой ложью. Господи, да стоит только пройтись нам по Уайтхоллу119 и увидеть, сколько министерств и офисов расположено там; задуматься о том, что каждое из них укомплектовано и обслуживается массой секретарей и заместителей, столь сильно ранжированных между собой, что их классификация вызывает у нас головную боль; и вспомнить, что каждый из них, он или она, имеет соответствующую зарплату, – и после всего этого громко воскликнуть, что заявленное выше утверждение является уму непостижимым. Чем это объяснить? Остается лишь надеть очки с большим увеличением. Давайте-таки прочтем весь список целиком. И, наконец, мы доберемся до имени с приставкой «мисс». Могут ли имена, которые находятся над ее именем в списке и к коим приписаны существенные жалованья, быть мужскими? Похоже на то. Таким образом, недостает не зарплат, а дочерей образованных мужчин.

Теперь три хорошие причины этой любопытной нехватки или неравенства между мужчиной и женщиной выходят на поверхность. Доктор Робсон120 формулирует для нас первую: «Правительственный класс, который занимает все руководящие позиции на государственной службе, состоит в подавляющем большинстве их тех немногих счастливцев, кто может себе позволить поступить в Оксфорд и Кембридж; а вступительный экзамен для них всегда проводится особенным образом» [42]. Среди нас, дочерей образованных мужчин, таких счастливцев еще меньше. Как мы успели заметить, количество дочерей образованных мужчин, которые могут претендовать на образование в Оксфорде и Кембридже, строго лимитировано. Во-вторых, гораздо больше дочерей остаются дома ухаживать за своей престарелой матерью, чем сыновей – за отцом. Не нужно забывать, что жизнь в частном доме вообще никто не отменял и не приостанавливал. Следовательно, гораздо больше сыновей, нежели дочерей, идут сдавать экзамен на государственную службу. В-третьих, справедливости ради можно отметить, что результаты 60 лет, в течение которых женщины сдают экзамен, едва ли так же эффективны, как 500 лет в случае мужчин. Это очень строгий экзамен, и логично предположить, что гораздо больше сыновей, нежели дочерей, могут с ним справиться. Мы, однако, должны объяснить тот интересный факт, что, хотя определенное количество дочерей и сдают экзамен, им, этим «мисс», не удается зарабатывать четырехзначные суммы. Согласно скрупулезному в своем деле Уитакеру, именно половое различие, кажется, удерживает все тех, перед чьим именем есть указанная приставка, в менее прибыльных сферах деятельности. Очевидно, что причина этого лежит не столько на поверхности, сколько внутри. Грубо говоря, быть может, дочери и правда дефектные по своей натуре; они убедили себя в собственной ненадежности и непригодности, отсутствии необходимых качеств и решили, что это в интересах самого общества – держать их на том уровне, где раз им платят немного, то и возможностей навредить государственной работе меньше. Такой вывод было бы проще всего сделать, но, к сожалению, нам отказано и в этом, причем от имени самого премьер-министра. «Женщины для государственной службы вполне пригодны», – сказал как-то мистер Болдуин121. «Многие из них, – продолжает он, – занимают должности и постоянно имеют дело с большим количеством секретной информации. И мы, политики, как никто лучше, знаем, насколько часто происходят ее утечки. Но я никогда не сталкивался с тем, что была виновата женщина, это всегда происходило по вине мужчин, которым следовало бы лучше исполнять свои обязанности»122. Выходит, женщины не так уж болтливы и склонны сплетничать, как обычно считают? Это весьма полезный материал для психологии и намек романистам, но все же, видимо, есть и другие возражения тому, чтобы женщина была на государственной службе.

Интеллектуально они, может, и не дотягивают до своих братьев, однако премьер-министр не согласен и с этим. «Он не был готов заявить, что есть хоть один вывод (или необходимость в нем), согласно которому женщины столь же хороши, как мужчины, или даже лучше, но полагал, что они находятся на государственной службе по собственному желанию и, разумеется, полностью соответствуют требованиям всех, с кем имеют дело». И наконец, словно резюмируя свое личное и не вполне убедительное мнение, которое могло бы звучать и поуверенней, он сказал: «Я бы лично хотел отдать дань уважения усердию, способностям, возможностям и преданности женщин, с которыми я имел дело на государственной службе». А также выразил надежду, что бизнесмены смогут найти более широкое применение столь ценным качествам женщин [43].

Понятно, что, если кто и может знать все факты, а также открыто о них говорить, так это премьер-министр. Но мистер Болдуин говорит одно, а Уитакер – другое. Если один из них владеет информацией, то ей обладает и другой. Тем не менее они противоречат друг другу. Болдуин утверждает, что женщины – первоклассные государственные служащие, Уитакер – что они третьесортные рабочие. В этом, по сути, и заключается главное противоречие их друг другу, а, так как оно является чрезвычайно важным и от него же зависит ответ на многие интересующие нас вопросы не только о бедности дочерей образованных мужчин, но и о психологии их братьев, давайте исследуем конфликт между премьер-министром и Альманахом Уитакера.

Для подобного разбирательства, сэр, у вас достаточно квалификации; будучи юристом, вы обладаете непосредственными знаниями о своей профессии, а будучи еще и образованным человеком, и о многих других. И если дочери образованных мужчин действительно не имеют, как убеждена Мэри Кингсли, непосредственных знаний, то они могут потребовать у отцов и дядей, кузенов и братьев хотя бы косвенные сведения о профессиональной жизни, о которой они так долго мечтали, а также углубить их, коли у них есть разум, подслушивая под дверью, делая заметки и осторожно задавая вопросы. И если мы теперь объединим все эти непосредственные и косвенные знания о профессиях в целях изучения столь важного конфликта между Болдуином и Уитакером, то в первую очередь согласимся с тем, что профессии – очень странная вещь. Совсем не обязательно, что умный мужчина добьется большого успеха, а глупый останется на дне жизни. Взлеты и падения, надо признать, отнюдь не логичный и закономерный процесс. В конце концов, как нам известно, судьи – тоже отцы; у постоянных заместителей министров есть сыновья. А судьи нуждаются в чиновниках, постоянных заместителях министров, личных секретарях. Что может быть тогда более естественным, чем сделать племянника – чиновником, а сына своего школьного приятеля – личным секретарем? Для госслужащего получать подобные привилегии – такая же обязанность, как выкуривать время от времени сигару, или как получать поношенную одежду – для обычного слуги. Но, предоставляя льготы и так распоряжаясь своим влиянием, они портят профессии. Одни легко добиваются успеха, другие – с трудом, и независимо от интеллектуальных способностей карьера может неожиданно взлетать вверх или падать, а у кого-то оставаться подозрительно стабильной, что в итоге и делает профессии странной штукой. Зачастую это и правда идет на пользу общества. Поскольку никто, начиная с главы колледжа Тринити и далее вниз по рангу (за исключением, по-видимому, нескольких директрис), не верит в безупречность экзаменаторов, определенное умение приспосабливаться идет на пользу общества; раз незнакомые люди склонны ошибаться, неплохо добавить к ним и знакомых. К счастью для нас, в комитетах и подразделениях сидят не дуболомы и чурбаны бесчувственные. Люди в них руководствуются общечеловеческими симпатиями и антипатиями, в результате чего недостатки экзаменационной системы устранены; общественные запросы удовлетворяются; а кровные и дружеские узы приветствуются. Таким образом, вполне вероятно, что имя с приставкой «мисс» посылает сквозь комитеты и подразделения некий сигнал, который не регистрируется в экзаменационной комнате. Ведь в случае «мисс» речь идет о женщине, а ее всегда сопровождают ароматы, шуршание юбок, ноты парфюма и другие неприятные запахи, которые вообще способен уловить нос. Что прельщает и нравится в частной жизни – то может отвлекать и раздражать на государственной службе. Комиссия Архиепископов уверяет нас, что это касается и проповеди [44]. Вероятно, того же мнения придерживается и Уайтхолл. По крайней мере, так как «мисс» – это женщина, значит она не училась в Итоне или Крайст-черч123. И женщина, следовательно, не является чьим-то сыном или племянником. Надо сказать, что это рискованный путь и следовать по нему на цыпочках весьма трудно. Получается, мы стараемся понять, какой запах соответствует мужскому и женскую полу в государственном офисе, и больше заняты вынюхиванием, нежели делом. Поэтому было бы здорово сейчас не зависеть от собственных носов, а вызвать для дачи показаний кого-нибудь со стороны. Давайте обратимся к прессе и посмотрим, можно ли извлечь из всех представленных в ней мнений хотя бы одну подсказку, способную привести нас к решению столь деликатного и сложного вопроса о том, что же за аромат окружает слово «мисс» в Уайтхолле. Обратимся к газетам.

Во-первых:

«Я считаю, что ваш корреспондент… вполне корректно резюмирует в своей заметке обсуждение того, что у женщин слишком много свободы. Эта так называемая свобода пришла, вероятно, вместе с войной, когда женщины взяли на себя прежде неведомые им обязанности. И отменно справились с ними, но, к несчастью, были чрезмерно одарены похвалой, едва ли соразмерной их заслугам» [45].

Неплохо для начала, но не будем останавливаться:

«Я придерживаюсь того мнения, что значительное количество несчастий среди именно этих представителей общества (церковников) удалось бы снизить, нанимая на службу как можно больше мужчин вместо женщин. В правительственных офисах, почтовых отделениях, страховых компаниях, банках и прочих учреждениях тысячи женщин сегодня выполняют работу, с которой справятся и мужчины. И одновременно тысячи квалифицированных мужчин, как молодых, так и среднего возраста, не могут получить никакую работу. Существует огромный спрос на женский труд в домашнем хозяйстве, которым и сможет после переаттестации вновь заняться большое число женщин, некогда перекочевавших в церковные дела» [46].

Согласитесь, что запах становится сильнее.

Еще один отрывок:

«Уверен, что выражу общее мнение множества молодых людей, если скажу, что, займись мужчины той работой, которую выполняют сегодня тысячи юных дам, то они смогли бы обеспечить им достойный быт и хозяйство. Дом – это самое подходящее место для женщин, вынуждающих мужчин вести нынче праздный образ жизни. Самое время правительству настоять на том, чтобы работодатели отдавали предпочтение мужчинам, позволяя им тем самым жениться на женщинах, к которым они сейчас не смеют и подступиться» [47].

Вот! Источник запаха наконец установлен. Все прояснилось; как говорится, шило в мешке не утаить.

Факты, заключенные в этих трех цитатах, согласитесь, дают все основания полагать, что слово «мисс», сколь приятен ни был его аромат в частном доме, в Уайтхолле отдает определенным душком, раздражающим носы его обитателей. И именно из-за запаха, очевидно, эта самая «мисс» вращается в низших кругах, где платят гроши, вместо того чтобы стремиться к существенному заработку высших слоев общества. А «миссис» и вовсе – слово грязное и непристойное. Чем меньше произносят, тем лучше. Запах от него настолько неприятный, что Уайтхолл стремится полностью исключить таких женщин из своих рядов. Там, как на небесах, – не женятся и не выходят замуж [48].

Получается, что запах – или все же стоит называть это специфической «атмосферой»? – является очень важной частью профессиональной жизни, хотя на фоне остальных ее элементов он едва различим. Запах может ускользнуть от экзаменаторских носов, но также проникнуть в кабинеты и подразделения и повлиять на сознание людей изнутри. Его отношение к нашему делу неоспоримо, а в конфликте Болдуина с Уитакером позволяет понять, что и премьер-министр, и Альманах не врут. Женщинам и мужчинам на госслужбе действительно должны платить одинаково, но на деле этого не происходит. И несправедливость в данном случае обусловлена атмосферой.

И она, очевидно, является мощной силой, которая не только влияет на восприятие вещей, но изменяет и материальные объекты, например жалованья, казалось бы, непроницаемые для нее. О значении атмосферы можно слагать эпосы или даже написать роман в десяти-пятнадцати томах. Но, коль скоро вас поджимает время, давайте ограничимся простым признанием того, что атмосфера является наиболее могущественным, отчасти из-за ее особой неуловимости, врагом, с которым дочери образованных мужчин вынуждены вести борьбу. И, если данное утверждение вы считаете преувеличением, взгляните еще раз на образцы той атмосферы, что обнаруживается во всех приведенных цитатах. В них мы находим не только причину по-прежнему мизерных зарплат женщин с профессией, но и нечто гораздо более опасное, нечто, если оно распространится, способное в равной степени навредить и мужчинам. В этих цитатах содержатся личинки червей, уже разросшихся в других странах и известных нам под разными именами. Мы видим зародыша того существа, который (будь он немцем или итальянцем124) зовется Диктатором и верит, что наделен правом (неважно, от Бога, природы, пола или расы) диктовать другим человеческим существам, как они должны жить и что делать. Процитируем еще раз: «Дом – это самое подходящее место для женщин, вынуждающих мужчин вести нынче праздный образ жизни. Самое время правительству настаивать на том, чтобы работодатели отдавали предпочтение мужчинам, позволяя им тем самым жениться на женщинах, к которым они сейчас не смеют и подступиться». Сравните эту цитату с другой: «В жизни нации существует два мира: мужской и женский. Природа поступила мудро, доверив мужчине защиту своей семьи и государства. Мир женщины – это ее родители, муж, дети и хозяйство125». Одни слова сказаны на английском, другие – на немецком. Но в чем разница? Неужели это разные мысли? Разве это не речь Диктатора, которого все мы, если он приходит извне, считаем диким, опасным и столь же уродливым животным? И вот, среди нас, появился еще один зверь, только поднимающий голову, плюющийся ядом, пока маленький и свернувшийся червяк на листке дерева, но здесь – в самом сердце Англии. Не тот же самый ли это зародыш, из которого, если вновь цитировать мистера Уэллса, исходит «уничтожение нашей свободы фашистами и нацистами»? И разве женщина, вдыхающая яд и сражающаяся с этим насекомым скрытно и без оружия в своем офисе, не противостоит фашистам и нацистам в той же мере, как и те, кто сражается с ними при помощи оружия под пристальным вниманием общества? И разве битва эта не лишает ее физических и моральных сил? Неужели нам не следует помочь ей справиться с диктатором в собственной стране, прежде чем просить ее сражаться с таким же врагом извне? И какое право имеем мы, сэр, трубить о своих идеалах свободы и справедливости другим странам, в то время как сами вытряхиваем личинки собственного зла из наиболее уважаемых изданий семь дней в неделю?

Теперь, видимо, вы решите проверить, что скрывается за всем этим разглагольствованием, обращая наше внимание на то, что, хотя мнения из приведенных цитат не вполне соответствуют нашему национальному самоуважению, они являются выражением естественного страха и зависти, которые мы обязаны понять, а не осуждать. «Действительно, – скажете вы, – кажется, будто эти джентльмены неоправданно пекутся о зарплате и своем благополучии, но это логично, учитывая традиции, связанные с их полом, и вполне совместимо с искренней любовью к свободе и подлинной ненавистью к диктатуре». Поскольку данные джентльмены являются (или намереваются стать) мужьями и отцами, ответственность за свои семьи лежит на их плечах. Другими словами, сэр, я пытаюсь донести до вас, что в современном мире есть четкое разделение на общественные дела и частную жизнь. С одной стороны, сыновья образованных мужчин работают госслужащими, судьями, солдатами и получают за это деньги; с другой – дочери образованных мужчин работают женами, матерями, дочерями, но разве им платят? Неужели их работа ровным счетом ничего не стоит для нации? Чрезвычайно удивителен сей факт, если он, конечно, таковым является, и мы должны подтвердить его, сославшись в очередной раз на безупречного Уитакера. Давайте вновь обратимся к его страницам. Можно изучать их, сколько угодно листать, но его данные невероятны и одновременно неопровержимы. Среди всех прочих не существует офисов для матерей и жалований для них. Служба архиепископа обходится государству в 15000 фунтов за год; работа судьи – 5000 фунтов; постоянного секретаря – 3000 фунтов; труд капитана армии, сержанта драгунов, полицейского, почтальона – все эти должности оплачиваются государством из налогов. В то же время работающим без выходных женам, матерям и дочерям, без труда которых государство уже давно бы развалилось на части, а ваши сыновья, сэр, прекратили свое существование, не платят вообще ничего. Разве это возможно? Или мы только что обвинили Уитакера Безупречного в ошибке?

«Ага, – перебьете вы, – есть и еще нюанс!» Муж с женой имеют не только общую семью, но и бюджет. Зарплата женщины есть половина доходов ее супруга. Да и платят ему больше лишь потому, что нужно содержать жену. Но разве холостяк зарабатывает столько же, сколько незамужняя дама? Нет – и это, очевидно, еще один пример эдакого влияния атмосферы, ну да и бог с ним. Ваше утверждение, что половина зарплаты мужа причитается его жене, кажется справедливой договоренностью, которая несомненно закреплена законом. Однако ваше заявление о том, что закон предписывает решать личные дела именно в частном порядке, менее приятно, поскольку это означает, что женская половина общего дохода юридически выплачивается супругу, а не ей. Но моральные законы способны ограничивать людей не меньше юридических. И если жене образованного мужчины по праву полагается половина доходов мужа, то логично предположить, что за вычетом общих расходов по хозяйству она может потратить по своему усмотрению столько же денег, сколько и он. В таком случае этот муж, согласно Уитакеру и цитатам из газет, является не просто успешным человеком своей профессии, а обладателем весьма солидного состояния. Выходит, что леди, заявляющая, будто женщина с профессией не может заработать в наши дни более 250 фунтов за год, немного лукавит, ведь, будучи женой образованного мужчины, она обладает моральным правом на половину его доходов. Тьма сгущается, задача усложняется. Но если жены состоятельных мужчин по умолчанию сами являются богатыми людьми, то как вышло, что годовой доход СПСЖ составил всего 42 тысячи фунтов? Как получилось, что почетный казначей фонда по перестройке колледжа до сих пор выискивает 100 тысяч фунтов? Почему казначей общества помощи женщинам в трудоустройстве по профессии по-прежнему не столько просит денег для уплаты ренты, сколько будет рада хотя бы книгам, фруктам и поношенной одежде? Само собой разумеется, что если женщина имеет моральное право на половину доходов своего мужа, поскольку ее собственная профессия жены не оплачивается, то у нее должны быть и деньги на свои дела. Но, раз казначей покорно стоит с протянутой рукой, мы вынуждены признать, что едва ли это всего-навсего каприз жены образованного мужчины. Против нее выдвинуто серьезное обвинение. Ведь за вычетом расходов на домашнее хозяйство всегда остается некоторый избыток денежных средств, которые женщина вольна столь же свободно тратить на образование, развлечение и благотворительность, как и ее муж. Она имеет право пустить их на что угодно, но почему-то по-прежнему не делает того, что имеет столь важное значение для представительниц ее пола, которые нынче стоят с протянутой рукой. И это серьезное обвинение против женщины.