три года

эпистолярные излишества

сродни обжорству. Ваш азарт

понятен: пальцами по книжице

или глазами по глазам

скользить суть поиск ощущения,

неважно сучьего ли щеньего,

но чтоб, согласно сэру У.,

оно напомнило, к чему

внутри у Вас стучит. и движется

рассвет под этот быстрый стук.

эпистолярные излишества

сродни ныряниям в весну,

когда, вальсок по телу бацая,

бегом – в шальные мастурбации

до самых краешков того,

что, если верить сэру О.,

быть может вылечено. частая

ладонь по шейным позвонкам

бежит – Вы, мне письмо печатая,

себя запьете. и стакан,

с вином легко играя гранями,

между блокнотами, тетрадями,

исписанными (Вами ли?),

запустит, как воланчик, блик

2005/04/11

сновиденья-свиданья. так просто и дерзко

пригласить без условий, без права остаться

насовсем эту женщину с именем детским

или этого мальчика с именем датским

или даже тебя (?) не пугаясь нисколько;

не спросив разрешения на остальное,

заманить в мой оазис, в фантазию, в койку

сновиденья-свиданья; настойчиво ноет

флейта, в самом низу живота задыхаясь,

как сценарию нужно, на ноте абсурда;

сновидений-свиданий волнующий хаос

без оглядки на бьющее в форточку утро

я не лиц, не имен не упомню, но каждый

раз, глазами в толпе на глаза нарываясь,

ощущаю, мы верно встречались однажды,

исполняли с тобой этот сумрачный танец

на двоих

2005/04/11

на запах идут молодые звери,

и я среди них (или подле); лупит

дождина по лужам, звеня, и звенья

зверей словно тают. ты их под лупой

легко рассмотреть сумела бы. души,

совсем неприкрытые, аж противно.

дождина ладонями бьет по лужам,

оглохнув от этого звука, тихо

подушками лап приминая воздух,

упрямо на запах идут на запах;

и я среди них (но, возможно, возле),

и тоже принюхиваюсь

2005/04/18

щелчок. так схватывает сзади

капканчик. всем непосвященным

чуть проще выдержать экзамен,

чтоб в пятый перейти по счету

или в шестой? успев за лето

подзагореть и стать взрослее.

– вот только ... заболела

– ах, ... , что случилось с нею?

как мило улыбалась завуч,

сводя иллюзию к итогу.

ты, изменившая за ночь,

стояла в стороне и только

читала губ ее рисунок,

но слов не слышала. в горячке

летят учебники из сумок...

листочек с буковками прячет

за пазуху мальчишка робкий.

пора садиться за уроки.

2005/04/19

отвечаю нелепо, дышу неровно,

в венах кровавая газировка.

все женщины так ранимы –

не проходите мимо, не проходи ты мимо

2005/04/19

поверь, почувствуй – мне тоже больно

все это – не блажь от избытка быта

так крошится красненькое живое;

так лошади лупят в траву копытом,

когда получается иноходцем,

не так как все, не пугаясь плетки;

так хочется (может быть) уколоться,

сравняться с небом – укрылся лёг и

летишь себе на седьмое. ниже

вороны, голуби, даже чайки

поют причудливо. и они же –

гудками в трубке. не отвечая,

не слыша звонка, ты меня дожала

до точки крови на безымянном.

больнее страха лишь чувство жара

под кожей.

2005/05/18

не просить, не делать голос острей,

не стремиться стать ее кокаином,

не бояться, не плакать, не думать «с ней»,

не просить еще раз, еще. наивно

полагая, что это спасет потом,

что зачтется, что выдержу, как железка,

что из зеркала девочка с темным ртом

на меня не посмотрит, что вены резко

не заскачут, запястья в тире дробя,

что любовь без ревности допустима,

что не будет: нервного «жду тебя»,

сигарет на кухне, травы в гостиной,

спирта в тех, что четыре строки назад

бороздили пространство безумным пульсом.

не просить, не лить серебро в глаза,

не просить, не просить, не просить проснуться,

когда страшно спать. не тревожить лоб,

не ловить в дыхании предисловье,

не просить, не делать голос иглой,

не просить остаться. и слой за слоем

все накладывать «не», будто бинт, дрожа

над собой как попыткой напялить панцирь;

не просить, не капать голос с ножа,

не просить, не просить еще. не бояться

наконец!

2005/05/18

болеть твоей болью

дрожать твоим страхом

мое троеборье

кастрата с кастратом

и оба в кишочках

и оба до крови

добей меня жестче,

до донышка; кроме

метаний и жара

внутри пулеметы

я не возражала

я верила – мертвой,

с восставшим либидо,

на сбитых ладонях,

но буду любима

добей меня до. не

реву как зверина,

не режусь, не мажу

багровые криво

по стенам домашним –

бездомным; ты глубже

чем ломтики сердца.

на улице лужи

мне нужно раздеться

2005/05/20

а из ее ладошек

льется улыбка бога.

мы могли бы дольше,

если б не на работу.

мы могли бы дальше,

если б не на машине.

мы могли бы даже

остаться друзьями. шире

пальцы-ладони-руки

раскидываю, как флюгер,

лепестки тренирую –

любит или не любит?

23 сантиметра

от кромки крыла до рая.

небо кусочком меха

щеку мне раздирает.

2005/05/23

я не могу тебя вырезать. как

ты вырезаешь меня? пугаюсь.

с самого кончика языка

падает капелька голубая.

или же – сизая. никотин

пишет по бронхам чудные хокку.

за каждым выкриком «уходи»

стоит «забери меня! как находку

случайную, спрячь, положи в карман

лучше нагрудный, чтоб слышать ярче

сердце». я – пьяный корабль. корма

заплевана. боцман, сыгравший в ящик,

гладит мне шею, жалея о

том, что до берега не дотонем.

я бы могла понимать его –

обнять его голову, по ладоням

нежность пустить, погружая в сон,

в самообман, самообморок, само-

убийство, но глядя в его лицо,

чувствую, что, вероятно, сам он

даже не знает, куда гребем.

2005/05/25

уничтожаю себя как данность

пространству, времени, ощущеньям.

раньше кровью в стекло кидалась,

стекала, падала, но зачем мне

сейчас эти шорохи. методично

уничтожаю себя как тело,

как книжицу – рву из себя странички,

рассортировываю по темам

обрывки. это такая малость –

быть, не казаться, но быть хотя бы

искренней. кашлянула. сломалась

внутри, разрывая, как пальцы, тягу

к тебе от тебя. я слабее ветра

в жару, мой рассудок затянут зноем.

и только на горле колотит венка

что-то затейливое незлое

по клавишкам нервов.

2005/05/25

я люблю тебя больше чем знала до

расставания. сердце – тугая помпа –

прямиком гонит воздух в мою ладонь,

где, смешавшись с чужими руками потом,

твой живет поцелуй. я боюсь уснуть

потому, что, проснувшись, увижу подле

пустоту. и ее непростая суть

все расставит как нужно: тяжелый, полный

дымных выдохов вечер, дурацкий фильм,

ожиданье грозы у окна на кухне,

голос в трубке, твой запах. автомобиль

запиликал внизу, разрывая слух, не

дожидаясь, что кто-то возьмет ключи,

остановит сирену, погасит фары,

приласкает. касаясь едва ключиц,

вспоминая твои, подхожу к дивану,

чтобы спать, но чертовски боюсь того,

что, проснувшись, почувствую рядом только

пустоту, чей оскал, нежней моего

и болезненней. и, улыбаясь тонко

самой кромочкой рта, я пойму, с тобой

все настолько прозрачно, что даже тенью

можно выпачкать. эта чудная боль

просто чудная, капельками на теле

оседает горячка. ударный слог

очень важен, ты знаешь, как нужно ставить:

ударенья, на красное, на число,

на табун скакунов и на волчью стаю.

я люблю тебя. тройственность этих слов

мною не постижима. но этой ночью

смело ставлю на милое мне число

двадцать три. и, конечно, на стаю. волчью.

2005/05/26

здесь так пахнет тобой: безответственно, нагло-детски.

я не знаю, за что позволяю себе курить,

убивая твой запах, сумбурно надеясь, дескать –

все само рассосется. пугаясь внезапных рифм,

ухожу глубоко под одежду, скрываю плечи,

прячу шею и подбородок в какой-то шарф,

неудобный для лета. меня, как ангину, лечат

сто пятнадцать приятелей. тоненькая душа

на скакалочку стала похожа. бери и прыгай –

твоим сильным коленям понравится этот ритм,

столь внезапный и резкий, что стайка блестящих рыбок

разлетелась бы, вздрогнув. позволив себе курить,

я как будто тебя окунаю в туман. в тумане

все похожи на незнакомцев, и, черт возьми,

так легко разминуться, столкнувшись случайно, а не

задыхаться сомненьями от девяти до восьми

или позже. работа как средство рубить канаты

себя вряд ли со мной оправдает, я – кандидат

для других поликлиник: стена – подоконник – стена. ты

так близка мне теперь, что я не пугаюсь дат,

уповая на время (читай – на психолога). каждый

день наполнен часами, часы – минутами. боль

меня тоненькой плеткой, как мама в детстве, накажет

за полжизни, которую я провела с собой.

2005/05/26

хоть в голос кричи, хоть шопотом

боль не становится глуше.

будет ли хорошо потом,

или хотя бы лучше,

чем есть? равносильно загадывать

желания на сирени.

пора бы губу закалывать –

закаливать. отсырели

глаза, потемнев, как водится,

на тон или даже глубже.

шепчется ли мне воется ль –

боль не становится глуше.

она прорастает, в месиво,

в кровавое удобренье,

себя опуская. есть его,

размазывать, как варенье,

по рту? вот такие песенки

во мне расцвели под утро.

балконное равновесие.

ветром штора надута.

2005/05/27

даже если вскрыться,

вряд ли станет легче.

васильковый рыцарь

мне кладет на плечи

две ладони – жестко

надавил. покорна.

выдержит ли шерстка?

выгорит ли горло?

выстою? сломаюсь?

вытеку? заполнюсь?

васильковый палец.

бежевое порно.

по цветам пробежка –

каждый нерв окрашен,

неуемен, бешен,

болен + нестрашен

до поры. а после –

ужас до упора.

пейся или пойся,

бежевое порно.

лейся или лайся,

песенка из глотки.

магазинный слайсер,

нежный + неловкий,

покромсает мяска

моего немножко –

веночки дымятся.

сидя у окошка,

прожигаю вечер –

маски или лица

мне кладет на плечи

васильковый рыцарь?

крупный лунный шарик

так давно не доен,

рваный, будто шрамик,

на моей ладони.

2005/05/27

мы обе вышли на поле брани

без шума с улыбками через зубы.

еще секунда… уже убрали

задвижки… секунда еще… безумно

смеюсь. слышу собственный смех. и это

звучит, как гонг. приступаем к бою.

меня подкосит моя диета –

вода с табаком – или Бог с тобою?

ты бьешь удачно, ты бьешь как надо –

рапира входит, как ножик в масло,

в меня. красных капелек канонада

запачкать может и плащ, и маску,

но это не страшно совсем. красиво

до спазма – что может быть лучше боли?

ты пальцем тихо меня спросила.

не слышу. диета + Бог с тобою

себя рекомендуют лучше,

чем я фантазировала намедни.

сквозь толщу туч одинокий лучик

мне гладит веки, похож на медный

пятак. ты не бойся, я не погибну,

такие твари не гибнут быстро.

я медленно встану под звуки гимна,

звучащего в честь тебя, и на выстрел

приближусь. ты в бешенстве и горячке

взведешь курочек, не целясь толком,

пальнешь. медный лучик мне станет ярче

на долю секунды всего. и только

какая-то девочка на галерке

начнет аплодировать очень мило.

мне тело покажется слишком легким

в тот вечер, когда ты меня

2005/05/31

у всех твоих невест

простые имена.

мне их запоминать

не будет слишком сложно.

а также рост и вес,

и как была юна,

и как была мила

та, что кормила с ложки

собак… запомню всех!

ты знаешь, я смогу,

я буду повторять

во сне – наташа? таня?

отпразднуем успех –

возьмем с тобой отгул!

на Патриарших рябь

от всех моих шатаний.

пока же кухня. стол

прокуренный. за ним

я пью. и молока

мне привкус очевиден

в воде. часов на сто

нелепый псевдоним

уединится ткать

стишочечки. невинней,

чем двадцать пятый кадр,

замученный до дыр

флэшбэк – ты глубока,

ты рвешь меня-добычу.

и венки на руках,

и у моей воды

оттенок молока.

все, в общем, как обычно,

но только, черт дери,

опять кишки в клубок

скрутились под и над –

попробуй-ка их тронь-ка.

немного покурить

+ выпить молоко,

запомнив имена

хотя бы первой тройки.

2005/06/01

мне снилось, что ты обнимаешь меня

совсем как ребеночка. (вырвав из текста

кошмар пробужденья, удушливо-тесный

дым=завтрак в полпятого, нового дня

зарубку,) замечу – тугая тоска

сродни тетиве, столь пропитанной солью,

что пальцы сгорают мгновенно. бессонниц

теория правильна – проще таскать

за горло себя, чем уснуть поперек

кровати, во сне озираясь, как будто

я вор. я украл? я не отдал кому-то?

я не досмотрел или не уберег?

не спать – ошарашивать ночь. изменять

футболке моей с наготой в полотенце.

мне снилось, что ты обнимаешь меня

совсем как ребеночка. вырвав из текста

агонию слов на прощанье + бред

захлопнутой дверцы машины, замечу –

забавно, что я родилась в декабре.

прекрасная циферка. кажется, нечет.

2005/06/01

твой кулак пришелся как раз на выдох.

ты все сделала правильно, молодчина.

ожидаю, что следом ударит вывод.

вероятно, выводом станет мужчина.

ах кулак костяшками бьет чудесно!

тренируй броски – я же лучше груши?

твой тиран или, может быть даже, деспот

спит клубком в магазине среди игрушек

и каких-то детских причуд, салага.

твой палач себе отрубает пальцы

неумело, небережно – ну и ладно;

вроде, к лучшему даже (?)

2005/06/01

какое красивое слово – клеймо.

боишься? не будем мы строить отметин

искусственно. знаешь, обычно ремонт

того, что внутри образуется, этим

грешит. я могу перечислить во сне

все шрамы наручные вместо браслеток:

здесь мне было больно. здесь я была с ней

нежна до истерики – тоненький слепок,

оставшийся от передачи тепла

друг другу, уже затянулся. похоже,

здесь мне было сладко. а здесь я текла

тоской, прорываясь под кожу. под кожей

так много запрятано чувств, что ножи –

лишь повод себя сбалансировать в стае

людей. тихо голову мне положи

в ладони. хм, видишь ли, я подрастаю.

2005/06/09

я болею. так дети болеют ветрянкой.

мажу точки на теле слюной – от зеленки

остаются следы. в протабаченных легких

бродят хрипы. разрезать бы душу на тряпки,

на кусочки сатина ли ситца – неважно,

на флажки или ленточки – разницы мало.

темно серого утра застывшая манка

в окна мрачно грозит. повторенная дважды

в сутки молния кажется признаком-знаком

внедорожным вневременным внепостоянным.

я осталась в тебе ощущением яда,

инфантильным невротиком, бешеной самкой,

колесом без руля и простудой надгубной.

я осталась занозой, которую вынуть –

пустяковое дело. мужчина, как вывод,

появился. надеюсь, он будет не грубым,

не железным, не псевдовлюбленным и даже

не больным. я надеюсь, он будет надежным.

темно серого утра простуженный дождик

вкупе с молнией, в сутки явившейся дважды,

мне внушают, что ревность как часть режиссуры

непеременно нужна, что от спазмов не скрыться...

я болею. так дети болеют простудой,

вытирая салфетками вспухшие рыльца.

2005/06/14

ну что же ты медлишь? бери – пали!

я буду мишенью охотно, поверь мне.

прицелься спокойно, по крику «пли»

нажми на курок равно хлопни дверью.

мне нынче понятны обычаи стран,

где воют гиены, где собственным ядом

отравлены змеи, где бродит страх

с отчаяньем под руку, где наяды

не смотрят в глаза, но почти насквозь

тебя рассмотреть умудряются. четко

я вижу стену – то место, где гвоздь

жил раньше, а нынче осталась что-то

похожее на след от пули. пли!

мне нравится думать о том, что выстрел

придется в крылышко. левое ли?

не знаю. но после готова выслать

с небес тебе ангельский талисман.

ты думаешь, вряд ли взлечу настолько?

посмотрим. так в крайних строках письма

стоит постскриптум равно «постой-ка!»

постой после выстрела. нам спешить

наверное некуда. характерно:

почти невесомые этажи

для ног, избавившихся от тела.

я очень хочу, чтобы ты жила

дышала любила смеялась пела.

почти невесомая тишина

для тела, избавившегося от тела.

2005/06/15

1.

в колени – всем женщинам, что меня берегут,

мочат ступни, стоя на берегу,

мечут бисер, икру или просто соль,

приходят ночью в мой беспокойный сон,

бьют по щекам, по пальцам или под дых,

юбками машут яркими, чтоб под их

пестрой гуашью спрятать меня от гроз –

тычусь в полную силу. и в полный рост

складываюсь, как перочинный, как паззл, как

эквилибрист, удержавшийся на руках

между землей и облаком. говорю,

засунув ладони по корень в карманы брюк,

смущаясь своих, обкусанных до основ,

ногтей, с п а с и б о тишайшее, сбивающееся с ног,

+ с ритма, + с мысли. с п а с и б о за каждый раз,

когда я беспомощным дымом цепляюсь за вас.

2.

и что бы ты, нежность, ни говорила мне

как ни сверкала бы пряжкою на ремне,

куда бы ни посылала и ни гнала,

чем бы ни била ты, с кем бы ты ни была,

я буду любить тебя так, как люблю давно.

или сильнее. или больнее. но

буду любить тебя. можешь принять, как факт,

можешь отрезать, как слишком длинный рукав,

можешь забыть, заморозить, замять, замыть,

замучать, запачкать или опять забыть,

чтоб наверняка, если нужным сочтешь такой

ход действия пьесы. небушка протокол

ведется исправно, посмотрим с тобой вдвоем,

что нарисуется, что напишется в нем.

и чтобы ты, нежность, стекала в мою гортань,

чтоб била по телу разрядами тут и там,

чтоб спать не давала, чтоб выжгла дыру в кишках,

чтоб крепче травы, крепче белого порошка

меня приучила к себе, чтоб пытала, как

эквилибриста, дрожащего на руках,

чтоб трубкой бриаровой грела кусочек рта,

по телу разрядами била и тут, и там,

я имя твое выжигаю по клеткам и

в тебе прорастаю листочками клейкими.

3.

я – паутинка. мне хочется, чтоб паук

скорее со мною закончил, но никому

меня не сдавал.

2005/06/16

чтобы вернуться в париж, достаточно выпить дождя

из тонкого горла бутылочки с надписью витиеватой,

немного подумать, подумать еще, подождать,

кожей прочувствовав вены и вольты и ватты.

выйти на улицу бро, обалдевая от рук,

влажно текущих по шее за шиворот, не спотыкаясь.

промокнуть как следует, теплые плечи вокруг

считать за забор, а движенья по лужам – за танец.

тихонько дышать через раз, сберегая невдох для тебя,

накапливать воздух дождливый (вдруг пригодится однажды,

когда будет засуха), в пальцах табак теребя,

шагать по дождю под дождем, принимая как жажду

желанье остыть, остудиться, ослабнуть, оставить жару

термометрам ли или, может, врачам + таблеткам.

но мокрые руки, сдирают с меня кожуру

и твердо пихают в московское душное лето.

2005/07/19

девочек ласковая пыльца

кружится кружится

у лица

кружится кружится

улица

блять

юля у мамы умница?

2005/07/19

суицидальные наклонности,

умение вязать узлы,

особое стремленье к ловкости

в условиях еще не злых,

но жестких для того достаточно,

чтобы предчувствовать войну –

такой вот у меня посадочный

талончик.

2005/07/20

на мокрых патриках утренние пьяницы

новый день наматывают на палец.

спортсмены протаптывают дорожки к долголетию,

сгибая локти, как кузнечики – колени.

моя первая сигарета в половине восьмого

является началом грядущего московского смога.

моя первая чашка кофе ложится в основу

нервозной бодрости, смело толкая слово

«спазм» к самому краю желудка.

аккуратно внедренные в две небольшие лунки,

влажные от недосыпа глазные яблочки-шарики

внешнюю вселенную без любопытства обшаривают,

будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое

типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего.

психоанализ как повторение пройденного

вызывает во мне живую тоску по родине,

которая с картинки в моем букваре + с верных товарищей.

в этой тоске неутомимо варятся:

моя первая увлеченность (рыжая девочка жанна);

младшая моя-не моя, которую я обижала;

запах маминого халата, висящего в прихожей;

сначала желание, затем – страх быть на маму похожей;

первый мальчик, его тонкие руки гитариста;

первые залпом выпитые ядреные триста

или все пятьсот? дешевая еда без аппетита;

чувства дешевле еды аналогичны субтитрам

какого-то фильма. в нем главная героиня

напоминает своей подвижностью то ли дождь, то ли иней;

боязнь. сначала – глухой, черной, вязкой бессонницы,

затем – назойливого, беспардонного рассветного солнца;

снова въедливый, как дым, запах маминого халата;

таскания по врачам, тюремная больничная палата;

жажда жалеть себя за всех, кто не до;

режущее зрачки синевой небо

с одиннадцатого этажа квартиры на челомея;

привкус крови во рту от того, что сказать не умею,

те слова, которые выжигают

дырку в кишках; смутный объект желания

жить, улыбаться, смотреть на вещи проще,

гулять босиком по франции или польше;

теплые варежки на руках, их шерстяная нежность

перетекает в резинку на шее, бельевую, конечно;

слезы; истерики; выстрелы вхолостую;

улицы-якоря; бешеный секс; на стуле

кровь; ошарашенный папин окрик –

бег из родительской спальни; чужие окна

без штор, как без век глазные яблочки-шарики,

которые вселенную вне меня без любопытства обшаривают.

будто стараясь уцепиться за что-то устойчивое

типа столба фонарного, от моей шаткости стонущего.

2005/07/21

я хочу с тобой близости, нежной, как снег

только выпавший, или как дождь над парижем,

или небо. оно опускается ниже,

если спать вперемешку и видеть во сне

город детства в оранжевых каплях слюды,

в янтаре полнолуния, в мареве лета,

в двух косичках упрямых, в штанах из вельвета,

на коленках протертых. пылинки-следы

пребывания нас в данном времени лишь

обнаружат для тех, кто появится после,

неразрывную, тоненькой линией, подпись,

словно строчку на карте по буквам «п а р и ж»;

подчеркнут обреченность тебя на меня

и обратно, взаимностью нас обжигая

до изнанки, она невозможно живая,

и ее невозможно же нам поменять.

2005/07/21

заперта в себе, как в карцере.

сколько место дислокации

не меняй, дрожит в подбрюшии

странный страх. его удушливей

только лето. будто панцирем

покрываюсь. искупаться бы,

вымочить себя до косточек.

светофор, глядящий косо, чем

мне не друг, глазастый заенька?

пешеходных рек мозаика

перемешана – не сложится.

на асфальте мальчик рожицу

начертил.

2005/07/22

забери меня, милая. заберись

в моих вен безвыходный лабиринт,

подожги мне кровь, подари мне тыл –

что еще, черт возьми, можешь сделать ты

для меня? мой ребенок умыт, одет,

калорийность какую-то на обед

съел, он в порядке, в порядке, он даже мил,

он вовсю с другими играет детьми,

он смеется, он жалится блеском глаз,

он целует меня, как в последний раз,

уходя на войну ли или в детсад,

я, признаться, не помню его лица –

так старательно в зеркало не смотрюсь!

2005/08/24

запираю дверь плотнее,

запиваю красным соль,

каменею, цепенею,

по утрам хожу босой

по паркету ли по камню –

все равно. моим ногам

еле стертым потакаю.

это, надо полагать,

все, что я для них умею –

босиком по суете.

каменею, цепенею,

перед сном пасую. тем,

что приходит ровно в полночь

без оглядки на прогноз.

я кричу, зову на помощь,

я выстанываю sos.

приходи ко мне напиться

меда, крови и вина.

«то ли кошка, то ли птица,

то ли женщина» она?

2005/08/26

идет на цыпочках. как мальчик,

которому запрещено

шуметь, себя вождем команчей

воображая; как щенок,

еще шатающийся, будто

хмельной; как женщина, с утра

уставшая от ласк, не бурных,

но будоражащих, с ума

сводящих; как простуда,

как герпес или ОРЗ;

как шарф, сползающий со стула;

как игрек, что, втекая в зет,

уподобляется наскальным

рисункам, молнии, мечу;

как бабушка, шурша носками,

держась за стенку, но ничуть

не мучаясь своим столетьем;

как вой водопроводных труб;

как синий цвет на изоленте,

текущей из отцовских рук;

как рот с обрывками абсента,

признаний, обвинений, лжи,

стихов; как в выходной из центра –

по деревням поток машин;

как шопот; как пощечин метки –

три красных от виска к углу

абсентовому; как memento

без продолжения; как лун

слияние нежное; как горечь

все тех же лун; как анальгин,

боль истребляющий; как гонщик,

спешащий в никуда; как гид,

ведущий в никуда; как гиря –

из рук спортсмена тяжело;

как (черт бы драл!) как аллергия;

как жар на воспаленный лоб;

как уксусное полотенце,

смывая этот жар; как гид,

ведущий в никуда... не деться

ни мне, ни тысячам других

от этой осени. ни шанса

спастись. нет потаенных троп.

мы будем пить глинтвейн и жаться

друг к другу в тесноте метро.

2005/08/30

был бы ты мальчиком, отвела бы тебя в детсад,

а потом показала город с чертова колеса,

накормила мороженым, напоила сладким ситро,

поцеловала в темечко... предменструальный синдром

заставляет меня:

1. быть застенчивой до костей

2. сторониться офисных тварей – людей и стен,

3. говорить то, что думаю, а что не думаю – врать

4. полагать, что каждый, кто недруг, скорее враг,

чем простой безразличный ко мне

5. забывать про сон

6. каждый марш принимать исключительно как бросок

7. притворяться покладистой, шелковой, заводной

8. пальцы нежно обкусывать – будто бы стричь под ноль

ногти

9. опять быть застенчивой, не глядеть

ни на тех, что по офису, ни на других людей

10. улыбаться до одури смело

11. глотать вино

12. притворяться покладистой, шелковой, заводной

13. наконец, как мальчишку, тебя без конца дурить

ты, конечно, все понял, а если не понял – ври,

что моих откровений нешуточных колдовство –

это дерево, чей, от коры избавленный, ствол

так тебя привлекает именно потому,

что ты можешь стать чуть повыше, благодаря ему.

2005/08/30

я стала старше или просто устала?

да бог с ним, признаться, вопрос не имеет плоти.

двенадцать строчек жизненного устава

теперь принимают форму иную. плох ли,

хорош ли такой масштаб изменений – вряд ли

сумею сказать убежденно, но если в общем,

все катится, как задумано – салки, прятки,

другие занятные игрища. это то, чем

они утешаются там, высоко на олимпе,

нас изредка развлекая оригинальностью фабул,

плюс разностью звуков: te amo, i love, ich liebe;

плюс разностью фаун, в которых не всякий фавн,

кто кажется фавном, способен на гонки с калипсо.

я стала старше, но явно меньше наощупь.

двадцать восьмая осень скользит по лицам.

мне хочется мокнуть. мне хочется плакать. очень.

хотя далеко не февраль, если верить датам;

ах, мой пастернак диктует другие числа!

зеленые листья становятся хаки, в солдаты

уходят по тротуарам, умытым чисто.

2005/08/31

мой быт вполне смешно организован,

в нем нет ориентира на уют.

сегодня я живу у робинзона –

я робинзону пятницы кую,

все чаще, правда, по средам, но это

издержки лишней близости. дрожит

двухкамерная тесная планета,

кружась над бронной пропастью. во ржи,

где холден колфилд ловит ребятишек,

где фиби крутит «крошку шерли бинз»

мы будем петь. пронзительнее, тише,

нежнее, обреченнее, на бис

срываясь реже. «я ничуть не лучше,

чем тысячи, кто краше раз во сто...»

но – подоконник смело дождик лущит,

окошком глядя точно на восток;

оранжевых насестов благодушье

обломовское принимает нас,

и мне плевать, что я ничуть не лучше,

чем сотни тех, кто краше в тыщу раз.

2005/08/31

какую мне рифму пристроить к слову «тобой»

может быть, маленький город типа тобольска?

там поселиться, поклеить в квартире обои

новые светлые – миленько, но неброско.

или, как это свойственно мне, «та боль»?

сон у друзей на простынках, не мятых сексом,

резкой полное отвыкание от «домой мне»,

резкое полное привыкание к «по соседству»

непостоянному, рваному, дикому… или «бог»?

что может быть ближе к тебе по сути?

запертый в шкаф, мой надоевший любовник,

август швыряет футбольный с криком «пасуйте!»

я плохо играю. щиколоток хандроз

не позволяет мне двигаться слишком бойко –

сентябрь победил, румяный живой подросток!

кусками мозаики рифму ищу с «тобою»,

режу ладони осколками, будто кай,

«вечность» выкраиваю из серебра и ситца.

пью горячительное, чтобы остыть – помогает,

лижет желудок, рыжее, как лисица,

совокупление виски и табака,

жжет, самое нежное переводя в закладки;

свежая осень раскалывается по бокалам,

распространяя запах по комнате. сладкий

дурман духов дополняет мой натюрморт.

найдена рифма и тут же проглочена. мелом

мечено все в моей тесной тугой каморке:

коснись меня пальцами – останусь на пальцах...

2005/08/31

спрячь меня между пальцами, как наперсточник – шарик.

у меня не осталось бензина внутри ни капли.

жизнь – потешный вокзал, состоящий из провожаний

голубых вагонов с летящими особняками

за окном. очевидно, мой поезд без остановок,

опьянев от собственной скорости, жжет пространство.

курит опиум в тамбуре старенький казанова,

языком катая по нёбу десятки «здравствуй».

будто воспоминания, каждое из которых

в память врезалось так, как в плечо врезается лямка

бельевая, белая, шелковая. итогом

остается одно – сидеть себе и калякать.

одиночество – это, то что не сунешь в верхний

ящик письменного стола, отложив до завтра.

за окном корабли. корабли покидают верфи,

пополам переламывая путь от себя – на запад.

одиночество – это то, что не спрячешь в сумку,

не уместишь в бокале, даже добавив вермут.

я смотрю на кожу, любуясь ее рисунком,

состоящим из тонких переплетенных венок,

из дорожек, ведущих к сердцу по лабиринту –

вот пройти бы каждую, занять бы себя на годы,

а у самого пульса, у самой кромочки ритма

обнаружить ребенка теплого и нагого.

ты не спросишь, а я не отвечу тебе, пожалуй,

отчего так болезненно детство во мне икает.

жизнь – потешный вокзал, состоящий из провожаний

голубых вагонов с летящими особняками

за окном.

2005/09/01

и веки мои придут в норму,

и вены мои впадут в море…

все будет новым, таким новым,

ептвоюмать! по последней моде.

шарфик на шею петлей тесной,

жидкий шафран по глотку в глотку.

психую, жду результаты теста –

а вдруг удалось укусить локоть (?)

жестокость – как способ прослыть сильной;

железность – как способ простыть насмерть.

гарсон, принесите еще сидра,

побольше! ну что это? курам на смех!

2005/09/05

моей болезни полгода уже. она

ничем не лечится. воскликнет любой местный житель –

вода в округе чем-то заражена,

не пейте ее, пожалуйста, воздержитесь!

а я глотаю, себе обжигая грудь

(у этой воды есть привкус вина и сажи),

чтоб каждую ночь ночь вступала со мной в игру –

в молчанку. ну-ка, кто первое слово скажет?

второе кто сумеет не догово…?

кто сможет уснуть, запирая себя на ключик,

как старый сундук с паранойей? и кто кого

чему-то особому за ночь эту научит?

ведь если резать, то сразу наверняка,

а у меня не хватает ни сил, ни слов, ни желаний!

столицу поясом верности держит МКАД,

не позволяя на градус от ожиданий

отпихиваться, доверив постам ГАИ

контроль за движеньем в пределах кольца. напрасно

себя я воображаю мустангом и

отчаянной иноходью выруливаю на трассу.

ведь если стреляться, то сразу и наповал,

минуя дуэли, оставив спать секундантов…

мой внутренний мальчик нелеп и аляповат,

он вовсе не может не биться, не рваться куда-то,

не жить каждый день без оглядки на то, что до,

что после, не плакать, когда ему больно и страшно;

порывы его удерживая с трудом,

кусаю губу до дырочки – привкус сажи,

но я опять целую тебя в лицо,

стараясь восполнить отсутствие сна и йода;

ты знаешь, твои глаза отражают соль

ко мне близлежащего чистого водоема.

2005/09/08

ты стала моим ювелиром. пускай

завидуют мне драгметаллы и камни.

ты режешь меня. под твоими руками

я мягче, чем воск, я тревожней песка.

ты режешь меня прихотливо, уже

к ландшафта особенностям привыкая.

ты режешь меня. под твоими руками

я плачу, как лед, нагреваюсь, как жесть.

ты режешь меня, проводя по нутру –

прозрачнейший надфиль коверкает ткани.

ты режешь меня. под твоими руками

я полуживотное и полутруп.

ты режешь меня аккуратно. прости,

что это досталось тебе. увлекаясь,

ты режешь меня. под твоими руками

я – жаркий сирокко, ребенок пустынь.

ты режешь меня: твой узор на плече...

твоя монограмма на каждой из камер...

ты режешь меня. под твоими руками

я – струнные: скрипочка? виолончель?

ты стала моим ювелиром вчера.

как это кроваво. и как это мило.

себе повторяю три тысячи раз:

ты все-таки стала моим ювелиром!

2005/09/15

я дарю тебе утро, его мягкокожую варежку

с шелковистой подкладкой, расшитой обертками снов –

ты красиво и медленно передо мной раздеваешься,

не снимая одежды. тумана бульон, как мясной,

только чуть понаваристей: люди, деревья, троллейбусы,

жигули, москвичи. и москвички различных пород,

словно гладкие кошки, сбежавшие в поисках лесбоса

из египетских пальцев. и женщина, за поворот,

уходящая так, будто вовсе сегодня не пятница,

будто вовсе не осень, и будто совсем не москва.

тень моя за тобой, как фата, как собака, как пьяница,

как ребенок ночной в белоснежных махровых носках.

тень моя за тобой, прикрывая тылы и от засухи

защищая тебя. будь со мной не равно будь моей?

аккуратно и жадно по косточкам тело обсасывать,

как тропинку прокладывать, как по-пластунски по ней…

я дарю тебе утро, его мягкокожую варежку

с шелковистой подкладкой, расшитой обертками снов –

как красиво и медленно ты надо мной издеваешься,

не снимая с курка указательный пальчик.

2005/09/19

мы дети-цветы. у нас сломаны стебли. и листья

окрашены в нежно-бордовый обилием вен,

насыщенных так, что любая готова пролиться.

мы дети-цветы, нас легко не заметить в траве.

легко, не заметив, на нас каблуком напороться,

срывая с нас кожицу, мясо втоптать в чернозем.

мы дети-цветы, мы отчаянны, как полководцы.

мы сладкую снежную сказку в запястьях везем.

она, как любовь, безусловна, как секс, многолика,

как страсть, горяча и, как боль, приучает к врачу.

мы дети-цветы. мы содержим ее миллилитры,

играем с ней в шашки, всегда практикуя ничью.

и каждый желающий может взорвать нас зубами,

чтоб тронуть глоток этой сказки, как сперма, густой.

мы, дети-цветы, очень рады подобной забаве,

мы – первое блюдо обеда, мы руки на стол

ладонями вверх, затянув выше локтя манжеты

рубашек, крахмаленных горничной города пи,

кладем, обнажаясь, чтоб нашим возлюбленным жертвам

удобнее было впиваться и сладостней пить

сквозь трубочку? лед добавляя? как будет угодно!

мы дети-цветы, мы послушны, покладисты и

прекрасны... ты видишь мое неприкрытое горло?

в нем комом беспомощным сказка другая стоит.

она для тебя. я немного ослаблю ошейник

и голову чуть отклоню, приглашая почти

войти в меня ртом глубоко-глубоко. неужели

ты снова откажешься милым визитом почтить

мое неприкрытое горло? подумай! там вкусно!

там сказка, которой язык не касался ничей!

мы дети-цветы. мы себя превратили в искусство,

поверив, что это спасет от бессонных ночей.

2005/09/19

ты разделишь со мной день саднящего сердца?

этот маленький праздник тех, кто выжил из жил.

вдруг окажешься недалеко, по соседству?

вдруг решишь заглянуть? посчитав этажи

каблуками, поднимешься. пятый. направо.

до упора. я буду стоять у двери,

ожидая, себя обжигая отравой.

посмотри на меня. хоть чуть-чуть посмотри.

посмотри, как прицелься. мне будет приятно

ощущать этот взгляд, кровоточа слегка

в предвкушении выстрела. темные пятна

непременно останутся у косяка

на полу сразу после. их точные пальцы

рук чуть-чуть полноватых, подвижных в локтях,

смоют хлорной водой, чтобы не волноваться,

ежедневно с работы домой приходя.

2005/09/20

моя география мне знакома:

сначала истома – потом из дома,

а то, что мною всегда искомо,

оказывается за кадром.

моя география пахнет мёдом.

я узнаю ее по намёкам,

но даже если в колодец с мёртвой,

то все равно плюс – закалка!

моя география на пятёрку

сдается. девочкою ли тёплой,

мальчиком ли, невзначай потертым

учителем в лаборантской?

моя география, как крапива

язвительна, жалобна, как рапира,

которой позволено только мимо

и вместо постели – здравствуй!

моя география неприятна

тем, кто путает привкус яда

с привкусом яблока, тем, кто якорь

считает противником шторма.

моя география есть простуда,

грипп, ОРЗ. заходя без стука –

пощечина, две, проститутка, сука,

кровь по тюлевым шторам.

моя география – плоть от плоти

зимы: «красна девица, ну, тепло тебе?»

тепло качаться в любовной лодке,

кормой на быт натыкаясь?

моя география бесполезна

для общества. я состою из лезвий –

так вы бы лучше ко мне не лезли,

чтоб потом не каяться.

моя география? вот те нате –

юнга кричит «земля!», на канате

повиснув, матросики в драных платьях

катятся по перилам.

моя география в левой ладони

твоей барахтается, не тонет,

а что ее, собственно, ждет в итоге?

ледниковый период.

2005/09/20

этот раунд за тобой.

мы совсем договорились:

я тебя не беспокою.

грею пальчики о примус,

поглощаю натощак

осень (двадцать с лишним шотов).

похудела-обнищала –

говорят тебе? ну что ты!

не волнуйся; я вполне,

я красива, как бывает

перед выходом. по небу

проезжая на трамвае,

помашу тебе рукой

без перчатки незаметно.

я тебя не беспокою,

сантиметр за сантиметром

отползая.

2005/09/20

допинги приняты – лупит по всем сосудам,

жарит от сонной артерии до паховой вены.

что бы еще такое в себя засунуть,

чтоб захлебнуться кровушкой вдохновенно?

я наркоман, я завишу от этой корчи,

но каждому достается своя болячка.

мне тоже досталась – жалит меня, щекочет,

играет со мной то прошлым, то настоящим,

то тем, чего не было вовсе. в калейдоскопе

стекляшки детских секретиков из ижевска.

не бойся, родная, уже ничего не испортить.

прости мне то, что данной боли блаженство

тебя коснулось. я – пьяное фортепьяно,

мне нужен настройщик, ухватистый и рукастый.

мне нужен учитель с отличным знанием ядов,

чтоб с наслажденьем по пальцам стрелял указкой.

чтоб гаммы тянулись вечность, перетекая

из жилы в жилу, жидкие и живые.

прости мне, я знаю, ты совсем не такая,

прости. воспаленье, внутри нагулявшись, выйдет

наружу, прикинувшись самым банальным жаром,

душащим ночью – испарина солонее

морской воды. русалочка по ножам, и

я, капая сердцем, следом иду за нею.

2005/09/21

бери, кого хочешь. кожа, локоны, стан,

точеный четко, имя звенит металлом.

бери, кого хочешь, от десяти до ста,

до тысячи, до миллиона… а будет мало –

бери еще, я уверена, что они

сумеют пойти, как ты прикажешь: галопом?

рысью изящной? иноходью? у них

талант, вероятно. а если добавить локон

к таланту, то этот, по-женски хмельной, коктейль

тебя разогреет, поможет в борьбе с простудой.

мои колени светятся в темноте,

когда, просыпаясь, я вздрагиваю. паскудно

бессонница-шлюха играет со мною в го,

веревки вьет, слепит белизной оскала.

берет, как хочет, без спроса, ни одного

кусочка меня как тела не пропуская.

я сильно люблю тебя. сильно и горячо,

и больно, и сладко, и бешено, и жестоко.

бери, кого хочешь. что мне сказать еще?

солнечный свет течет из разбитых окон.

2005/09/22

копится нежность к тебе копится

колется нежность к тебе колется

под сердцем свила гнездо

отзывается на каждый вздох

ночью горлом идет-капает

очевидностью доканывает

гладит все подкожные родинки

все нервишки мои неровные

вырастает комочком маковым

на кулак меня наматывает

проливается истерикой

и режет до крови и жестко стелет

и просится к тебе в руки брызнуть

и как твои увлечения то галопом то рысью

и без знаков препинания

и лекарственно понимание

она не я она не я она не я она не я

и ты для нее что-то другое особое

нежность моя как спортсмен собрана

как бравый военный собрана

как пупырышки на коленях содрана

до мяса содрана до самого мяса

и умеет обнимать тебя и умеет с тобой смеяться

и умеет видеть тебя глубже глаз

и помнит каждую метку и помнит как обожглась

и ззззззззззззззз под кожей как яд

вот такая она вот такая я

2005/09/29

бери меня за руку и ничего не бойся.

мы босиком отправляемся через горы.

расслабь ладошку, пожалуйста. навык бокса

теперь бесполезен, ты это узнаешь скоро.

здесь нет врагов, очевидных, как скарлатина.

здесь прячутся серые волки нашего детства.

расслабь ладошку, пожалуйста. навык тира

теперь бесполезен, поверь мне, и не надейся,

что их дыханье минует нас. и не бойся –

бери меня за руку. крепче. еще. до боли.

так ружья сжимают мальчики-добровольцы,

идущие в бой воевать с самими собою.

бери меня за руку, будто слепой ребёнок,

я поведу тебя прямо в нагие пасти,

смердящие кровью. и молоком. и мёдом.

нам нужно увидеть клыки, улыбнуться, упасть и

очнуться. не бойся, мои наручники сдюжат,

мы выйдем из сна, прозрачные от победы.

бери меня за руку. крепче. сильнее. туже

сожми меня так, чтоб костяшки вспыхнули белым.

2005/09/29

а не послать ли всех доброжелателей на хуй!

ведь там им самое место, поверь мне, я знаю точно.

что такое колотится под моей рубахой,

несколько раз в секунду отламывая кусочки,

как маятник-нож? что играет с рассудком в нарды?

что ударом делится надвое, как яблоко или слива?

моя шальная любовь вывернулась наизнанку,

не позволяя тебе, родная, со мной быть счастливой.

прости мне все попытки сложить картину

из чисел нечетных, себя разместив по центру,

подобно стволу. прости, что опять интимно

в слова свои тебя заворачиваю, как в плаценту

ребенка. прости, что чертовски нелепо на «вдруг» надеюсь,

что верю в себя как в оплот, не являясь по сути даже

плотом. прости, что ничем тебе не могу доказать на деле

ни рифмы свои больные, ни отсутствие оных. как же

тебе объяснить, что все мои нежные жаркие гаммы

звучат для тебя без единой фальшивой ноты

по-прежнему звонко?

2005/09/29

я заблудилась. моя табличка потеряна.

никто не вспомнит куска моего имени.

лежу под ароматным яблочным деревом,

вдыхаю небо в чахотку. такая идиллия.

я заблудилась. таксисты с глазами жжеными

меня кидают по городу, суицидники.

а дома их ждут кулебяки с детишками, с женами,

следящими, как летят на счетчике циферки.

я заблудилась. мой адрес не дом, не улица,

не крыша, не – даже – заплеванное парадное.

а небо в легких и бесится, и волнуется,

не знает, чем бы еще-то меня порадовать!

и пульсом лупит по веночкам да по веточкам,

и обжигает горло на каждом ласковом.

да, вот еще, пришла сегодня повесточка –

пойду воевать со своим задроченным разумом.

победа будет за мной, полногруда, яростна,

как Делакруа обещал нам на репродукциях –

с руками сильными, этакая доярочка!

а небо в чахотке дуется дуется дуется,

вот-вот взорвется и горлом пойдет, отчаянно

цепляясь за гланды (а, может быть, за миндалины

цепляясь?) впустую – пятнами буро-чайными

хлобысь на белую скатерть ну и так далее…

2005/09/29

выбор – это когда дуло

по дёснам. один на один. в общем,

в любом случае буду дурой,

так путь длиннее. этак короче.

выбор – это когда минус

становится крестиком. в горячке

ночной кричу, обращаясь к миру:

«кто выйдет со мною сыграть в ящик?»

выбор – это когда стопка

(виски или другого жара)

внутрь насквозь. мне не выпить столько,

как бы вас я ни уважала.

выбор – это когда метка

горит на щеке, а слезам тесно

в глазах. и сверху вопрос мэтра:

«ну что, намаялась, поэтесса?»

выбор – это когда шарик

рулеточный мечется, как птица.

приемная бога. карандашами

стучат – небушко мной коптится

зазряяяяя.

2005/09/29

как спортсмен на последней стадии умирания

за десятую долю секунды до нужного финиша.

как избушка, боком стоящая на окраине.

как трава под ботинками грубой работы. и видишь ли,

как собака, эти ботинки до блеска, до зазеркальности

языком полирующая, чтоб ублажить хозяина.

как отличник, который у доски заикается,

обалдев от учительницы и от того, что нельзя ему

прикоснуться хотя бы взглядом к ее коленочкам,

под столом лакированным сомкнутым крепко-накрепко.

как наркотик в кармане дилера вместе с мелочью,

жвачкой, пылью, презервативами. как фонарики

у китайского ресторана. как шпоры алые.

как кобыла с шагреневым крупом от пота глянцевым.

как простынка, которую завтрашней ночью стирала я,

убивая следы то ли слез, то ли эякуляции.

как мужчина, сломавший челюсть в борьбе за равенство.

как пощечина, от которой в глазах бессонница.

как машина на старте – только бы чуть заправиться,

а потом – на педаль до конца, обходя бессовестно

все флажки. это – я. перспектива ночного слалома?

что ж, братишка, давай, мой железный, вези меня!

и почти как в кино. и, конечно, родиться заново.

и явиться к тебе

без стихов

без болезней

без имени.

2005/09/30

прозрачное небо. с прожилками облаков.

красивая осень – в вены бы закатала

десяток порций. мой диагноз таков:

«тело совсем себя не оправдывает как тара

души». собери меня в горсточку, милая. я уже

всерьез боюсь, что демонов станет больше;

что тело мое, в котором тесно душе,

не будет мне необходимо, родная; любовь же

как двигатель внутренних органов (здесь читать

«как двигатель внутреннего сгорания») ударит

сначала по сонной, затем рванет по щекам,

на память след от себя оставляя таре.

ты не считаешь стихи мои за детей,

зачатых тобой, но упрямы эти бастарды,

свободные от окончаний (читать – от тел),

упрямы, нахальны, копытами бьют на старте,

уздечку в клочья, сёдла – ко всем чертям!

ты в них не веришь. они для тебя бескровны.

а если плюнуть и, голову очертя,

себя на капли разворошить, на микроны?

и взмыть в прозрачное с жилами облаков,

тончайших до одури, небо, и плыть, как парус,

и пить дождевое пьяное молоко,

порой на землю нежностью проливаясь.

2005/10/03

бах! выстреливаю в живот себе, как мальчонка,

впервые в жизни увидевший голую женскую спину.

какая там ревность, милая, ну о чем ты?

подобный сок для всякого свежего спила

так свойственен, что, пожалуй, без кровопусканий

обойдусь в этот раз. надо же и взрослеть когда-то (?)

осень ложится оранжевыми брусками

на тротуары москвы, на дома, номера телефонов и даты

встреч, покрывая собой, как дворовую суку кроет

ирландский сеттер с кирпичным отливом шерсти,

каждую крапинку города. ты жалишь меня. но кроме

любви к тебе, милая, я не чувствую ничегошеньки. шесть, и

ты убегаешь с работы, ты торопишься на свидание,

ты влюблена, ты меня запиваешь с жадностью,

ты вычеркиваершь каждую строчку, заметая другими следами

вмятины моих каблуков у порога. лети, пожалуйста…

2005/10/11

ты – мой ангел, мясник мой, уставший кромсать

плоть от кости, а кость – от того, что не тронуть

даже скальпелем. бог это сделал бы сам,

если б был чуть отчаянней, жестче. укрой мне

ступни. холодно. холодно. горлом табак,

будто кровь. с легким запахом. вишни? корицы?

«маргариту» приносит братишка тибальд,

белокож, темноглаз. вслух читая по лицам,

сводки метеорологов, верю, что дождь

этой осенью будет особенно сладок.

таю, как сахарок. от ресниц до ладошек

ощущаю себя восхитительно. слабой.

2005/10/13

стань моим невесомейшим опиатом,

отрави меня медленно и легко,

чтобы каждый нерв мой и каждый атом

пропитался маковым молоком.

мне браслетом запястье взорви, внезапно

дернув правой, накапай себе бокал,

ощути Ее жесткий железный запах,

чешуей отзывающийся в боках

и подбрюшье терзающий, как терзает

жертву волк, обладающий до костей

этой жертвой. выдерживаю экзамен,

гну петлей плетеный упругий стек,

чтобы он был послушен в твоих ладонях.

бей меня, от любви задыхаясь, бей,

становясь с каждым взмахом еще медовей.

я протяжным стоном сгорю в тебе.

поцелуй меня глубже. залей мне в горло

раскаленный сладкий свинец слюны

и коснись нагим языком нагого

моего языка.

2005/10/17

я играю с болью в прятки.

я закутываю в тряпки

свой отрубленный мизинец.

покупаю в магазине

что-то крепкое до рвоты –

тьфу ты ну ты ну ты но ты…

ноты плещутся в бокале,

ноты цепкими руками

гладят днище корабля:

скажешь «пли!» – ответит ля.

замирает фортепьяно

под ладонями-репьями

бледнолицего гарсона

полупьяно-полусонно.

обожги меня аккордом,

накорми меня поп-корном,

будь мне нянькой, мамкой, будь

ты моей хоть кем-нибудь.

дотащив себя до кромки,

я пойду на курсы кройки

и, наверное, шитья.

«в слове мы сто тысяч я» –

мне пора бы научиться

быть не кошкой, а волчицей,

по ночам пугать луну

и любить всегда одну.

бродский нежен, бродский нужен,

бродский, топая по лужам,

бросил мне сквозь теплый дым –

«не стреляйся, погоди,

выпей чаю или виски,

развивая свой английский

в милом баре на петровке.

протопчи четыре тропки

к тем, кто сможет завязать

жгут ли, бинт ли (?), зализать,

если нужно, рану, или

разорвав автомобилем

полотно упругой трассы,

повезти тебя купаться.

даже если будет Стикс,

ты сумеешь дорасти

до бесстрашия пловца.

абрис твоего лица

обрисован будет четче,

правильней. малыш, еще чем

я могу тебе помочь?

не печалься, будет ночь.»

опусти мне веки ниже.

опусти мне веки, ну же.

прочитай красивых книжек

тысячи. вино и ужин

приготовь, снабдив молитвой

из моих тяжелых литер

все его пятнадцать блюд:

«… … … …»

2005/10/18

мой лоб в икре серебряных испарин.

пижаме горячо от ожиданий.

я, обессилев, вытеку из спальни,

и, лабиринт паркета обжигая,

к тебе, мое нежнейшее растенье,

подранок пубертатных перестрелок,

вкрадусь, замазывая след от тела тенью,

от тела отслоившейся. быстрее,

чем вьется эта тень, чем струнка лопнет,

на скрипочке во сне твоем миндальном,

я выскользну из тонкой кожи хлопка,

от предвкушенья раскаленной. далее

под паранджу сатиновых простынок,

под ободок твоей ночной сорочки

ужом ползу. движеньями простыми

тебя до капли узнаю. на ощупь

смотрю твой сон. и знаю, что погубит

меня внезапность пробужденья. невод

затянется – мальчишка гумберт гумберт

блестящим дулом успокоит нервы,

по белоснежной стенке грубой кельи

разбрызгав восемнадцать алых маков.

«– горячий кофе. так, как Вы хотели.

– а девочке, пожалуйста, томатный сок…»

2005/10/19

мой нарцисс убаюкан. ты гладишь его кадык,

ощущая ладонью дыхания парашют.

сих кровавых шахмат записывая ходы,

я себя научу устойчивости. прошу

чашку кофе, крепостью равную сотне стен

или рукопожатью соперниц перед броском.

осень, пальцы в меня погрузившая до костей,

предлагает ответ, который давно иском

мной в различных изгибах различных танцовщиц, но

он настолько прост, что на веру его принять

невозможно без страха. отец закричал: «щенок!»

рассекая мне губы визжащей змеей ремня.

…пацаненок по лужам, мешая с дождем вино,

из разорванной пряжкой губы текущее, в ночь

убегает, уже не домашний, уже иной,

не щенок, черт возьми, а, скорее, совсем щеночек,

одуревший от боли, которая бьет ключом,

как родник, газированный криком. возьми его,

обними безнадежно-надежно, сожми плечо,

что на ощупь, пожалуй, прозрачнее моего,

но не бойся сломать, он сумеет сломаться сам,

отдаваясь тебе, он разденется до души…

осень, пальцами рыжими рвущая адреса,

почеши мне загривок, побалуй, повороши,

прежде чем отвечать на вопрос, приласкай меня,

пенетрации зверство обильно смочи слюной –

и скажи, почему я боюсь ее, как огня?

и огонь – почему – так боится пойти за мной?

2005/10/19

едва слышно приходит время танго

время отточенных движений

время недосказанности

время корриды

время игры

в бисер

2005/10/31

1.

и каждая из нас найдет себе пажа.

мой будет смуглокож и светлоглаз,

и юн, наверняка, и жарок, и поджар.

растения его прозрачных ласк,

как сорняки сильны, нежны, как сорняки,

как сорняки, вгрызаясь в чернозём

моих волос, цветут. коснись его руки –

нефритовая жажда поползёт

по кромочке ступни, по пальчикам, наверх

к развилке бедер. ртом сжимая крик,

я молодость его приму как фейерверк,

взрывающийся искрами внутри

меня. смотри, смотри! как плещется пожар

в моих зрачках, как сводит своды стоп...

и каждая из нас найдет себе пажа,

игрушку, блажь, мальчишку, лепесток

2.

и каждая из нас найдет себе пажа,

игрушку, блажь, мальчишку, лепесток

ты выберешь себе, копаясь в купажах,

нетерпеливый впрыскивая стон

в смешенье винных слез, слепого дикаря.

он будет бледнолиц и синеглаз,

как мальчик кай, дитя любви и декабря.

твой влажный шелк, твой ласковый атлас

на ощупь рассмотрел до «дааааа». ты выпьешь шот –

его губы закушенной рубин

тебе гортань легко и дерзко обожжет.

ударь его за это. не груби,

но лишь ударь, вложив в замах ладони гнев,

и высоси пощечин пряный яд

из брызнувшего рта. в ноябрьском окне,

мерцающем призывно, как маяк,

ваш зверь танцует танго. мягкий шаг

танцора предназначен для двоих.

и каждая из нас найдет себе пажа.

и мы однажды познакомим их.

3.

и каждая из нас найдет себе пажа.

и мы однажды познакомим их.

и будем наблюдать, как робко, не спеша

они идут друг к другу, динамит

зрачков скрывая под портьерами ресниц;

как жмут ладоней листья; жадно как

вдыхают дым сигар, себя мешая с ним;

как обнажают шеи в синяках,

бахвалясь. орден чей свежее? у кого

жирней запас медалей наших ртов?

касанья глаз равны касаньям рукавов,

а шахматы в заброшенном шато

равны дуэли... твой подснежный господин

сжимает в тонкий луч соцветье губ.

медовый мальчик мой, склонившийся над ним,

взъерошенный, как будто на бегу,

ласкающий себя бесстыдно: мат и шах,

и снова мат, и засыпать без сил.

о, каждая из нас найдет себе пажа,

чтоб нежное животное бесить,

живущее внутри.

2005/11/01

борьба как повод тел соприкоснуться мне

близка – я верю в секс и равно верю в драку:

в багровое пятно по снежной простыне;

в твой выпачканный рот, изящнейший из дракул;

в отметин торжество; в умение кричать

от боли и любви. клейма оставив жженье

на плечике твоем – откуда ты и чья –,

я губы оближу. я затяну ошейник

чуть туже – поводка чешуйчатый язык

ладони ублажит десятком нежных фрикций.

мы будем постигать любовные азы,

законы игр муз и музык. отравиться

твоей слюной легко – хмельной ее бальзам

мне хочется цедить неспешно, будто опий,

читая по слогам в серебряных глазах

пронзительную вязь, что мы свободны. обе.

предчувствие зимы. снег выстирано бел.

багровым на снегу такой написан вывод:

«свобода выбирать хозяина тебе

доступна, как и мне раба доступен выбор»

запреты запретим, устроим карнавал,

пятнадцать раз на дню с тобой мы сменим роли!

уснем... теплом руки стекая по ногам,

я разбужу тебя, мой хрупкий иероглиф.

ты вздрогнешь, ощутив желаний дерзкий бунт;

ты мне подаришь сна прозрачный мятный слепок.

любою будь со мной – собой со мною будь.

я только улыбнусь. и застегну браслеты.

freedom is deciding whose slave you want to be (c)

2005/11/02

я брежу. бережно брежу. безбрежно брежу.

будто больной, обезоруженный лихорадкой.

твоей мятной слюны инъекция нужна мне не реже

пяти раз в день. и усиленный троекратно

постельный режим. пожалуйста, положи на виски ладони,

хрупкая девочка-гейша, манга моих бессонниц.

двадцать девятый ноябрь секундами небо доит,

как будто деревенскими крупными пальцами. невесомей

капелек снега, сочащихся из серого полотенца

облака, смятого крепкой предзимней хваткой,

дымчатый смелый взгляд. и сладко, что никуда не деться

от этого взгляда-наручника. мягкий, ватный,

удушливый, словно петля на моем стебельковом горле,

бред о тебе без тебя, но с тобой в сверле позвоночном.

2005/11/08