три года

до утра фейерверков треск

то там, то здесь.

эхо праздника мечется по голым дворам столицы.

не спится не спится

если получается прикорнуть – ничего не снится!

подумалось: когда в руках синица,

то ей хочется любить эти руки и с ними слиться,

даже если они тянутся к журавлю.

а ты чувствуешь, как я тебя люблю?

первое утро из трёхсотшестидесятишести –

давай проведем его, незаметно другим ласкаясь

под пьяцоллу и мятный бэйлис? давай смотреть из окна, как, бессильно скалясь,

январь не может зиму осеменить: вот стих

ветер, вот щербины асфальтовые стали темнее,

заострились углы всех пересекающихся прямых

в ожидании снега... давай устроим театр теней и

станем тенями друг друга? посуду бы перемыть

после ночного пира; выкинуть конфетти;

целуясь все время, доесть вчерашнее, в холодильник засунув лица.

и пусть оно длится длится длится

это первое утро из трехсотшестидесятишести.

2008/01/01

хочу стать крупицей всех любовников мира.

пахнуть то мускусом, то молоком, то миррой.

задыхаться, хрипеть, стиснув зубы, стонать, метаться

по постелям, подстилкам, набитым трухой матрасам.

хочу стать нежной чешуйкой кожи, частицей

всех любовников мира. десятки раз воплотиться:

в поцелуи до боли; в ароматные капли пота;

в схватки бешеной ревности, когда довольно любого

взгляда вниз для бессонницы, полной сигарного пепла;

в ожерелье кровоподтеков, губами оставленных; в пекло

рук, не знающих удержу, от предплечий и до ладоней

воспаленных желаньем; в тоску, чей точёный сосуд бездонней

с каждой встречей; в пощечину; в брошенную перчатку;

в незаметные посторонним прозрачные отпечатки

тонких пальцев на потемневших клавишах пианино;

в сон полуденный послелюбовный, текущий мимо

часовых и минутных; в опиум будуаров;

в декольте из шелка, бархата и муара;

в тёплый воск свечи, которая не погасла...

хочу быть каждым и каждой в момент оргазма,

на себе замыкая звериный экстаз планеты.

и прошу, чтобы ты со мной ощутила это.

2008/01/01

ёлки в торговых центрах вялы.

праздник окончен. огни погасли.

вот бы забраться под одеяло

и сочинять друг о друге сказки...

ты будешь принцессой в нарядном, пышном,

лазурью тронутом кринолине.

я – разбойницей. так уж вышло.

мне дали мушкеты, вина налили,

по чарке хлопнули: действуй, дескать!

пускай в расход толстосумов смело!

а чтобы вовсе покончить с детством,

послали в булонский. в ночную смену.

и вот, возвращаясь, пожалуй, с бала,

ты невозмутимо тряслась в карете –

смотрела в окошко, овец считала

и, в общем, хотела домой скорее:

хотела добраться до медной ванны

с мелиссой, до нянькиных рук уютных,

до книжки с отчаянным медоваром

и юнгами, пьющими сны в каютах.

какой из ангелов ровно в полночь

дежурил? я помню, увы, не очень.

ты слышишь выстрел, зовешь на помощь

и видишь меня... эпизод окончен.

кому из ангелов в полночь ровно

перца и пороха не хватило?

мушкет. нападение. оборона.

я вижу тебя. многоточье. титры.

а дальше? а дальше: рыданья-шепот-

бессонницы-сны-поцелуи-ревность?

придумай сама и скажи мне, что там

случилось у нас ещё :)

2008/01/09

наблюдаю людей, и мне кажется, деньги – это

большинством из них согласованый символ счастья:

телефон мобилен, диету устроят к лету!

у меня тоска разрывает нутро на части.

антилопа колотит копыцем по стойке бара,

превращая в купюры каждый удар подковой.

а мне хочется просто: край света, закат, хибара,

ты во сне улыбаешься, что-то бурчишь... какого

нам с тобой ещё нужно богатства? каких скольжений

по перилам, обтертым задами, карьерных лестниц?

разве это нас радует, милая? неужели

всё задумано именно так изначально, и блеск ницц,

монте-карлов, лас-вегасов может быть нам нужнее

блеска глаз? полный бред! я устала от этой паствы

в ямамото, от пастыря в дольче, от гуччи в небе

и от тех, конечно, кто выдумал загранпаспорт.

2008/01/11

в замке старинном, в зале музейном

тайком от родных и друзей

мудрёное зелье варила зельма,

прекраснейшая из зельм.

печаль сменяла приливы веселья,

огонь то кусал, то гас.

единым телом кипели в зелье

растения разных каст:

гибискус-развратник, кумин-обжора,

роза-подруга любовных ожогов,

боссвелия-страсть молодых хористов,

сноб-бергамот, кокетка-корица,

сладкая, словно нимфетка, липа,

стерва-жимолость, эвкалипта-

целителя листья, звёзды бадьяна,

багульник-убийца, любимец пьяных

от подвигов лавр, кардамон, гвоздика,

волчьих ягод и вишни дикой

хитросплетенья, душистый перец,

ромашка, друг дездемоны-вереск

и обольстительницы-пачули.

их плотный бархатный запах почуяв,

десятки цветов и трав

смиряют свой вздорный нрав!

суровые камни большого зала

долгих пятнадцать дней

бесстыдная самка костра лобзала –

трещали сердца камней.

не всякий выдержал пытку жаром,

скрошился в жгучий песок,

ведь поцелуи острей кинжала,

желанней, чем хлеб и сон!

котлу половником помогая,

за двери выставив слуг,

зельма шальная, босая, нагая

заклятья шептала вслух.

в каждом слове то струны звенели,

то гулко рыдал орган.

горячие камни от звуков зверели

и выли, смуглым ногам

послушные, словно рабы. а зельма,

плясала на рёбрах их

свой бешеный танец, танец весенний,

созданный для двоих.

варева запах курился в жилах,

дурманя пуще вина,

над замком стая ворон кружила

с рассвета и до темна,

тем ароматом влекома. стоит

однажды вдохнуть его –

разумом овладеет густое

древнее колдовство:

каждый забудет, кому он нужен,

куда и откуда шел...

зельме прекрасной подарит душу,

станет ее пажом,

верным, как пёс, как волчица – смелым,

быстрым, как ягуар!

хриплым, безжалостно-нежным смехом

сдобрила зельма отвар,

в сотни жёлтых пузатых бутылок

слуги разлили его

и поутру отвезли на рынок

свежайшее волшебство.

торговцы из тысячи стран купили

этот янтарный яд,

но до своих берегов не доплыли,

пятнадцать недель подряд

от гранёных стаканов с зельминым зельем

не отрывая лиц.

не дождались их родные земли,

сирены не дозвались.

купцов заарканил коварный запах –

никто не увидел, что

пара бутылок упала за борт...

и начиная шторм,

от предвкушения обезумев,

вода, как диковиный плод,

схватила бутылки, стиснула зубы,

дробя стекляную плоть!

варево струйками из осколков,

как кровь из прокушенных шей,

лилось.... никто не знает – сколько

теперь у зельмы пажей,

но всякий, кому хоть раз случалось

коснуться ступнями волн,

услышать крики голодных чаек

над морем, поймать его

солёный парфюм ноздрями, знает,

отныне и навсегда

одно лишь желанье его терзает –

еще вернуться сюда,

забраться на скользкий обломок рифа,

ни пить, ни дышать не сметь

и в звуке прибоя услышать хриплый

безжалостно-нежный смех.

2008/01/16

мы с тобой очутились в яме –

затхлый запах и тусклый свет:

«не дружи с моими друзьями!

не гуляй по моей москве!»

ультиматум (как униформа

для общения с бывшей, мной)

на локтях проносился. фоном –

какофонией, тишиной

извергается мегаполис,

разлучая меня с тобой:

я – на северный серый полюс,

ты – на западный голубой.

но значения не имеет

колористика полюсов –

виртуальная я немею,

утыкаясь в твое лицо

виртуальное. и родное;

глупо было бы отрицать.

прикасаюсь к нему ладонью –

содрогаются полюса.

социальные сети мягче

и прочнее семейных уз:

то отскакиваю, как мячик;

то на шаг подойти боюсь...

а на тоненьких ветках – иней.

и зима. и неважно ей

ни дружить с друзьями твоими,

ни гулять по москве твоей.

2008/02/24

хожу за тобой хвостом.

стелюсь под тебя пластом.

и если ты – ноги на стол,

услышишь не крик, а стон.

мой шаткий тридцать один

всё больше угрюм и дик.

боится: «что впереди?»

молится: «не уйди!»

локти обнажены.

нервы обожжены.

ночами, о Боже, ныть:

«зачем тебе две жены?»

в горле то ком, то куб...

весны ручейки текут,

токуют, скатёрку ткут

по подоконнику.

сходит на нет февраль.

давай перестанем врать?

залижем остатки ран

и – прямо с постели – в рай.

отыщем там водоём,

будем плескаться в нём,

хихикая: «ну даём!

нам так хорошо вдвоём!»

2008/02/26

недавно сама усвоила – бред и блажь:

прятаться в эпатаж, орать «на абордаж!»,

вот эти кнопки удобные менять на карандаш,

всякий солнечный день воспринимать как шантаж.

– какие там 40? ей даже 30 не дашь!

2008/02/27

«дорогая, прошу, прекрати молоть эту чушь!

я давно не люблю тебя и, тем более, не хочу.

конечно, если завоешь, закорчишься, то примчусь,

но потакать ни одной из твоих причуд

я не собираюсь. вешай трубку. пока. пока.»

она вытерла слезы, почти до краев бокал

налила и в окошко уставилась, в облака,

за стеклом висящие, как рекламный плакат

рая, где нет ни женщин, ни криков, ни крови, ни

суеты этой муторной, бешеной беготни;

где другое вино – всего лишь каплю глотни –

перестанут: душа метаться, а сердце гнить

в ожиданьи «а вдруг она позвонит еще!?

то, что я ей наговорила сейчас – не в счёт.

ведь она же все понимает и знает! черт!»

большая ладонь легла на ее плечо,

затылок погладила властно. «который час?» –

она спросила робко, как у врача

обычно спрашивают (перед тем как начать рычать

от страха) диагноз.

2008/03/06

оденусь сегодня чуточку погрубей:

скакать по сорванным крышам, гонять голубей,

пиликать немножко нервно на водосточной трубе.

вот такое втемяшится в голову – хоть убей.

в моих невзрослеющих жилах весна зудит –

кварталы, планеты, вселенные позади!

ноздри до воздуха жадные не суди.

если устану, ты рядышком посиди:

погладь прохладными пальцами мокрый лоб,

почувствуй ладоней мягкость и губ тепло.

смотри – твоя постель превращается в плот

которому мирно двигаться тяжело,

который стремится в самую глубину,

который помнит кишками меня одну.

освобождаю легкие и тону...

держись за меня – тоже пойдешь ко дну.

2008/03/09

нынешний март наряден и кучеряв:

свежее синее небушко, тучки в ряд –

каждую того и гляди удочерят.

а девушки ходят – просто парад алле!

брючки в обтяжку, юбки выше колен...

губкам блестеть приказано, щечкам – алеть.

самым краешком глаза глянешь на них –

сразу воздух пенится и пьянит!

остановись, казанова, передохни.

сделай пару выдохов через рот,

впусти в свои вены не импульс, а кислород

и давай потихонечку туда, где не вплавь, а вброд.

доберись до ближайшей рюмочной, сядь за стол,

выпей огненной водки грамм пятьдесят или сто,

расслабься как следует, вяло думай, что сток

поллюций полон и без твоих истом.

а значит: не стоит рваться на серпантин,

утром метаться в спортзал, а вечером – в тир,

ставить самую новую из софтин

в компьютер, который ни разу не мог один

остаться.

2008/03/09

живу хорошо: летаю, отталкиваясь от стен;

принимаю попеременно то супрастин, то гостей;

сомневаюсь: сначала – в страсти, потом – в родстве...

похоже, за десять лет никаких изменений особых.

а ты? также смотришь на губы каждого, с кем

говоришь? способна увидеть картину в любом мазке?

купила ребенку и велосипед, и скейт?

по-прежнему любишь трио и против соло?

в москве весна. воздух легче, а день плотней.

я хожу в самый лучший театр – театр теней,

где мне близка лишь одна, но я не успею за ней.

поймать ее – все равно, что гулять по глади

воды. а в мадриде? какие спектакли там

ставят для тех, кто дерзок не по годам?

для тех, кто то мадемуазель, то мадам?

ты у меня – как в фотоаппарате,

стареньком «зорком», не цифровом ничуть,

с катышком пленки, похожим на черный кокон –

хранишься в памяти, которую я лечу

все чаще тем, что запрещено законом.

2008/03/11

если закончила с этим городом – жги.

жги, не жалея ни владивостока, ни рима!

ты оставляешь сиреневые флажки

на всех полюсах, которые покорила.

от марианской и до саян мой ландшафт

мечен следами твоих каблуков походных.

я, наслаждаясь, перестаю дышать,

чтобы случайно не изменить погоду:

не вызвать засуху, не напугать грозой,

не заштормить, попирая смерчем любые камни.

мартовский перечный жгучий аэрозоль

лишает малейшего шанса на привыканье

нежнейшую слизистую к этой весне. орать

от вдохновенья сначала и боли потом? пожалуй.

соседская девочка выбралась из двора,

расправила крылышки, вздоргнула, побежала...

2008/03/24

морской чорт забавен, боек и величав.

он болтает о том, о чем другие молчат:

касается пальцами то сердечка, а то – плеча

и бунтует, когда ему становится тесно.

за окном преднамеренно медленно тает март.

чорт устал воевать и тихо сошел с ума.

он сидит, попивая кофе, думая, что зима –

это просто им неукраденная невеста.

у нее, у зимы, все отлично – работа, дом,

два десятка друзей, с которыми вечер до

темноты коротать приятно. а что потом?

но на этом месте у чорта кривится график

и ломается. чорт смотрит в зеркало на стене,

ищет капельки яда в алой своей слюне,

тормошит веревку, требует пистолет,

иконостас создавая из стареньких фотографий,

на которых: ему не тридцать, а полтора;

на которых ижевск, мамапапа и бабушка, и сестра,

от которых не оторваться, хотя пора

прекратить выклевывать крошки воспоминаний.

ведь потом – аллергия, бессонница и инфаркт.

чорт бежит по садовому, в свете фар

повторяя свои бесконечные ля-ля-фа

да кофейными зернышками побрякивая в пенале.

2008/03/30