Три года в Соединённых Штатах Америки

Глава 1 Инфильтрация на территорию врага

Как же сладко мне спится в поездах. Мерное покачивание вагона и стук вагонных колёс усыпляют меня чуть ли не моментально, а вот на каждой остановке я просыпаюсь, но не полностью, а лишь пребываю в сладкой дремоте. Едва только поезд снова трогается, я тут же засыпаю до следующей остановки. Да, поездки в поездах, пусть даже длительные, не смотря на множество неудобств, мне нравились всегда. Ещё мне нравится выходить на станциях и полустанках, чтобы купить к столу что-либо в киосках на перроне или ещё лучше с рук у тётечек, приходящих к поездам, кто с чем. Раньше за это на некоторых станциях милиция гоняла гражданок, но далеко не на всех. Так, если ехать на поезде в Москву, то проезжая берегом Азовского моря, всегда можно купить просто шикарнейших вяленых и копчёных лещей, причём иногда просто громадных, с банную шайку. Разумеется не ту, которая круглая, а другую, побольше, овальную и что же за чудо эти азовские лещи. Если через такого леща очистить от чешуи и посмотреть на солнце, то он же, подлец, полупрозрачный, и, светится, словно рубиновый. С пивом такой красавец длиной сантиметров под шестьдесят, просто объеденье, особенно если у тебя имеется к нему свежий белый батон.

Отменное лакомство можно купить и в порту Кавказ, если поехать в Крым с Юга. У-у-у, каких бычков ловят там мальчишки неподалёку от паромной переправы. Размером больше, чем в половину мужской ладони. Не иначе, как их там специально откармливают. Бычков юные рыбаки тут же потрошат и бегом несут своим мамкам, а те немедленно жарят их на примусах, на небольших сковородках, предварительно перемешав с подсоленной мукой так, что получается коричнево-золотистый рыбный коржик. У-ух, какое объеденье! Таких бычков я едал в своём детстве трижды, когда мы всей семьёй ездили на море в Крым, в Алушту, где у нас живёт младший брат деда. Сейчас в порту Кавказ скорее всего бычков жарят в небольших кафешках, а вот в мои зрелые годы, когда развалился Союз, я такой вкуснятины больше не едал, но всё же наверное из-за того, что море засрали так, что в нём кроме медуз уже больше ничего не водилось, да, и те были грязные, словно тропические кочегары.

Зато мне хорошо помнится, как середине девяностых, когда я ещё не забрал родителей в Москву, но часто ездил к ним поездом, то уж не помню на какой станции в вагон садились весёлые, озорные и насмешливые, прелестные красавицы-хохлушки и звонкими голосами предлагали:

– А кому конфеты? Купите конфеты, вкусные, сладкие, просто объеденье! А какие свежие, только что с фабрики своровала!

И я покупал конфеты когда ехал домой, немного, килограммов десять, не больше. Зато когда возвращался в Москву… Вот тогда я набирал их целую сумку размером с хороший чувал. Набирал по полсотни килограммов, из-за чего на вокзал меня всегда приходил встречать мой друг, здоровяк Вася, и эти украинские конфеты, очень вкусные, как сейчас помню, мы потом ели всей нашей весёлой компанией недели две, а когда они заканчивались, то я снова ехал домой. Ещё одно лакомство мы покупали не так давно в Сочи, на рынке, и поэтому я взял с собой в дорогу двадцать бутылок пива и как только проснулся, сразу же выставил его из сумки под столик. Семён Петросян сунул было руку под стол, но я шлёпнул его по ней и с улыбкой сказал:

– Рано, Сеня, рано. Скоро выедем к морю и я дам команду.

Ну, а пока мы не выехали на позиции, то первым делом решили взгреться чайковским. Ох, до чего же я люблю тот, а теперь нынешний, советский вагонный чай! Индийский, со слоном, в маленьких цибиках. Или краснодарский, который ничуть не хуже, а даже ярче, краснее цветом и тоже имеет отличный вкус, куда там до него всяким липтонам в презервативчиках. Поэтому, достав из сумки большую картонную коробку с провизией, я попросил Ниночку, старшего лейтенанта из Москвы, работающую в спецподразделении «Жрецы Оракула», посмотреть, что следует взять из неё на стол, отправился к проводнице. Это был специально подготовленный к моей поездке вагон, и потому миловидная женщина лет сорока, явная куэрнина, широко улыбнулась мне и сразу же стала наливать нам чай в стаканы тонкого стекла, вставленные в мельхиоровые подстаканники с рельефным изображением локомотива, тянущего за собой вагоны. Заварка наливалась из большого заварочного чайника. Верный своим привычкам, я поставил на взятый у проводницы коричневый поднос восемь стаканов чая и понёс их в купе, там уже всё было готово к завтраку. Все мои провожающие неделю назад прилетели из Москвы, а потому вряд ли могли взять в дорогу домашние вкусности, приготовленные женами и матерями.

За завтраком мы немного поговорили о деле. Зелёную тропу мне подготовили, всех, кого нужно предупредили, а на сопредельной стороне моего прибытия ждали провожатые, Игорь, Володя и наш агент в Турции, курд Махмуд Инжевад. Провожатые у меня были отличными ребятами. Они, как и все офицеры КГБ, входившие в подразделение «Жрецы Оракула», прекрасно знали, кто я такой и мне можно было разговаривать с ними совершенно откровенно, но негромко, почти шепотом. Посмотрев на меня так, как мать смотрит на ребёнка, Нина тихо спросила:

– Борис, ты хорошо отработал прыжок с поезда? Учти, там хотя и не слишком высоко, будут сплошь одни только камни сразу за насыпью. Ты сможешь сбежать по откосу вниз?

Капитан Шевцов, сидевший справа от меня, улыбнулся коллеге и тихим, но строгим голосом сказал:

– Нинуля, у Бориса двенадцатая ступень в куэрнинге, а это что-то запредельное. Ты просто не была на тренировочной базе в сентябре и не видела, что он там творил. Для него спрыгнуть на полном ходу с поезда, это, как глазом моргнуть.

Кивнув молодой женщине, Нине было всего двадцать семь лет, я широко улыбнулся и подтвердил слова Николая:

– Да, Ниночка, это так. Мне будет достаточно всего лишь сделать семь шагов и я окажусь на ровном месте, но всё равно очень приятно, что ты за меня переживаешь и волнуешься. Старший лейтенант Алябьева улыбнулась и сказала:

– Коля, если бы в куэрнинге было тридцать шесть ступеней и Борис стоял на высшей, то я всё равно волновалась бы за него. Он выбрал для себя самый сложный путь для бегства.

– Зато самый демонстративный. – Отозвался Семён – Его побег почти весь поезд сможет увидеть и когда будет нужно, то хоть французы, хоть американцы, сразу же смогут убедиться, что у нас в Союзе ещё не перевелись конченые психи.

– На это я и делаю ставку, Сеня, – сказал я посмеиваясь и, покрутив головой, добавил, – ну, у меня будет немало и других возможностей убедить французскую контрразведку, что Боренька Картузов не дружит с головой и всё, о чём он станет говорить, можно смело делить на восемнадцать. Лишь бы они не стали меня раньше времени принимать всерьёз, но я позабочусь, чтобы у меня было такое паблисити, с которым прямая дорога в дурдом. Или на кладбище. Чокнутые же долго не живут.

Провожатые не стали спорить со мной, да, они и не знали всей моей легенды полностью. Им было лишь известно то, что после того, как Бореньку Картузова, не захотевшего учиться даже в местном политехе, не говоря уже о московских ВУЗах, бросила жена и ушла от него с ребёнком к молодому полковнику КГБ, юноша начал не по-детски бухать и в конце концов, когда его вызвали в военкомат, восемнадцать лет ведь исполнилось, с перепугу, чтобы не служить в армии, решил сбежать из СССР. Ещё эта и без того достаточно острая и пикантная легенда была густо приправлена соусом из того, что юного гения-автомеханика сначала оттёрли от его изобретений и новшеств, а затем не дали ему стать прославленным авто и мотогонщиком. Зато его одноклассник Виктор Батраков, гонявший на его сверхмощном супербайке, изготовленном из новых конструкционных материалов, даже тогда, когда на его мотоцикл ставили шестицилиндровый четырёхтактовый двигатель в два с лишним раза меньшего объёма, принятый в «Мото Гран-При 500», обгонял на нём всех, включая такого прославленного гонщика, как англичанин Фил Рид, четырёхкратный чемпион мира в гонках на ста двадцати пяти и двухсотпятидесятикубовых мотоциклах, пилот итальянской команды «MV Agusta». Тем самым он больно ранил сердце Бори Картузова.

Думаю, что такая легенда, полная любовных коллизий, спортивного соперничества и банального жульничества, обязательно понравится западным бульварным газетам. Талантливый юный автомеханик сбегает на Запад потому, что его облапошили и зажали нехорошие дядьки с партбилетами в кармане. При этом отца юноши, Виктора Картузова, также талантливого пилота, не раз вырывавшего победу у «Огненного Метеора», то есть Батрачины, тоже не выпускали за границу, но уже потому, что тот был самым лучшим тест-пилотом завода «Метеор». Это на его регулировках стасемидесятипятисильная, пятисоткубовая версия супербайка «Метеор-1200», под которую Борис Картузов изготовил уникальный двигатель, раскручивавшийся до четырнадцати тысяч оборотов в минуту, Виктор Батраков дрючил всю Европу. Ну, и если учесть, что мне по паспорту было всего восемнадцать лет, а в такие годы даже такие самые прославленные советские разведчики, как Конан Молодый, Рихард Зорге и даже Рудольф Абель не выглядели опасными, то контрразведчикам я и на фиг был нужен в той же Франции.

На роль юного городского партизана-подпольщика я ещё годился, хотя и выглядел слишком взрослым, но только не на роль разведчика. Да, и как носитель государственной тайны я вряд ли мог привлечь к себе внимание любых спецслужб, ведь согласно легенде меня держали вдалеке от завода «Метеор», основы которого я заложил, начиная с тех самых пор, когда на нём стали использовать поликарбон и асфальтеновую смолу. Поэтому, если грамотно, тонко, да, ещё и с пользой для французской полиции, проникнуть на территорию врага, то мне дадут спокойно погонять пару лет на супербайках и гоночных машинах Формулы-1, хорошенько заработать на этом деньжат и перебраться в Америку. Попутно я смогу ликвидировать нескольких мерзавцев и проделав ещё кое-какую работу. В общем рабочий график у меня обещал быть очень плотным, но самое главное я должен был подняться как можно выше в обществе буквально с самого дна и раскрутиться с нуля. Что же, чем сложнее и опаснее задача, тем интереснее её решать. Ну, а пока что я ехал в купе с отличными ребятами, смотрел в окно и ждал, когда же мы доедем до побережья Чёрного моря. В Туапсе я вряд ли смогу купить тот деликатес, которым мечтал угостить друзей.

Наконец поезд добрался до Туапсе и мы увидели море. Небо затянула лёгкая облачность и потому оно не было таким ярким, каким мне хотелось его увидеть. Середина ноября, ничего не поделаешь. Поезд остановился и мы вышли из вагона, чтобы размять ноги и покурить. Как я и предполагал, рыбы никто к поезду не вынес. Ничего, подождём, ведь впереди, до самого Адлера было немало остановок и потому я надеялся на лучшее. Мои ожидания оправдались уже через несколько часов. Во время короткой стоянки в Лоо я, не торгуясь, купил две большие, похожие на громадные ёршики для мытья бутылок, длинные низки вяленой ставриды и три копчёной. Купе, когда я внёс в него этот деликатес, сразу же наполнилось вкусным запахом копчёной рыбы. Мы застелили стол газетой «Труд», выставили на него бутылки с пивом и началось подлинное блаженство. Рыбу мы подвесили на трубках из поликарбона, которые я взял с собой, в проходе и начали с копчёной. Вчера отец специально съездил в одну частную пекарню, в которой наш друг, еврей, пёк замечательные багеты, и купил для нас в дорогу целую дюжину этих длиннющих батонов, для которых я не поленился изготовить специальный, широченный тубус-термос из поликарбона.

Когда я открыл его, то купе наполнилось ещё и запахом горячего хлеба. Кто-то, наверное, скажет, что есть копчёную, жирную ставриду с батоном и запивать сие блюдо отличным жигулёвским пивом это просто смешно и ошибётся. Ой, как сильно ошибётся такой скептик. Вытащив из тубуса один хрустящий, золотистый багет, он был ещё довольно горячим, я разломил его на четыре части, оставив себе и Нине горбушечки. Сноровисто открыв бутылки с пивом для себя и для неё, я оторвал от низки несколько ставридок, головы остались на ней, быстрым движением выпотрошил их от внутренностей и отправил в рот, откусив хвост и положив его на газету, вместе с куском горячего багета. Кушанье было просто неописуемое, особенно когда я глотнул прохладного, в вагоне ещё не топили, пивка. Мы быстро позабыли о всяческих разговорах и просто ели копчёную ставриду с горячим белым хлебом, пили пиво и если говорили что, так просто нахваливая наше яство. Как-то незаметно, исподволь, мы и укатали целую низку копчёной ставриды, четыре багета и двенадцать бутылок отличного, свежайшего пива. После такого роскошного распития пива, я завернул рыбью шелуху в газету и мы, оставив в последних четырёх бутылках по несколько глотков пива, чтобы помыть руки, завернув в обёрточную бумагу остальную рыбу, пошли относить мусор и мыть в туалете руки.

После такого обеда всем сразу же захотелось спать и я завалился на нижней полке, а парни, как истинные джентльмены, полезли наверх. Под мерный стук вагонных колёс я быстро уснул, но часа через три проснулся и вышел в тамбур покурить. Семён вышел вместе со мной, хотя и нисколько не сомневался, что я легко справлюсь с любым хулиганом. Он просто выполнял приказ Юрия Владимировича – умереть самому, но не дать погибнуть мне. Все трое моих сопровождающих хотя и не говорили об этом, именно с такой целью находились со мной в одном купе и были настроены очень решительно. Мне даже порой хотелось сказать им: – «Ребята, ничего не бойтесь. Если будет нужно, то я мгновенно ускорюсь и отведу от вас даже автоматную очередь.» Нет, на счёт автоматной очереди я, конечно, малость прибрехнул, но когда ускорялся на полную катушку, то действительно могу отбить рукой пулю, выпущенную из пистолета, изменив направление её полёта. Да, куэрнинг это очень серьёзная штука и он действительно позволяет творить самые настоящие чудеса, вот только выматываешься при этом очень сильно.

Уже ближе к полуночи мы проехали Очамчиру и поезд поехал от моря в сторону Самтредиа. После Гудауты наше купе наполнилось ещё и новогодним запахом мандарин, которых я купил целую корзину. Бросив последний взгляд на море и выбросив в открытое окно окурок, я завалился спать. Утром нас всех ждала самая интересная часть путешествия – проезд на поезде через горы. Не такие уж и высокие, как горы Большого Кавказского хребта, но всё равно красивое и впечатляющее зрелище. Во всяком случае мои спутники во время завтрака куда больше глядели в окно, чем на то, что они едят. Когда мы въехали в Грузию, то после весёлой и жизнерадостной Абхазии меня сразу же поразило мрачное и настороженное настроение грузин. Мджаванадзе был в числе тех первых секретарей, кого сняли с поста за перегибы во внутренней политики республики, партийное чванство и отход от генеральной линии партии. Абхазам было с чего радоваться, ведь им дали самую широкую автономию и ввели в их республике, как в Южной Осетии и Аджарии, новые экономические порядки, а вот грузинское руководство почистили самым основательным образом, наказав в первую очередь за то, что в этих трёх автономиях они повсюду насаждали грузинское руководство.

Испортило грузинам настроение и то, что в Армении ввели свободную экономическую зону, а в их республике нет, да, ещё и поставили во главе республики чужака и к тому же русского. По другому поступить Москва просто не могла. Руководство Советского Союза и так слишком долго закрывало глаза на то, что творится в союзных республиках и не одёргивало их первых секретарей даже в самых вопиющих случаях. Увы, но далеко не в каждой республике у руля стояли такие люди, как Машеров, которого попросили переехать из Минска в Тбилиси. Между тем, когда мы приехали в столицу Грузии, я увидел, что далеко не все грузины мрачны, а поговорив с одним усатым дядькой с мозолистыми руками, услышал от него интересные вещи. Оказывается, из Тбилиси уехало очень много отнюдь не интеллигентов, а всяких цеховиков и прочих подпольных воротил, что не явилось для меня сюрпризом. Зато удивился, когда дядька сказал, что они на Машерова молятся, как на Бога и надеются что он поднимет республику, но не станет грузин заставлять сажать картошку. Ну, на этот счёт я его сразу успокоил, сказав, что Машеров не такой дурак, чтобы заниматься всяческими глупостями.

Купив в киоске сулугуни, мацони и хачапури, мы вернулись в свой вагон и вскоре поезд тронулся, направляясь на юг, в Армению. Наступили последние часы моего пребывания в Советском Союзе. По этому поводу я достал из сумки бутылку отличного армянского коньяка и в обед, в вагоне ресторане, мы её прикончили. До Ленинанакана оставалось ехать всего ничего. Там в поезд сели пограничники, но я не боялся этих молодых парней, солдат и офицеров. Они проверили наши паспорта, улыбнулись мне и пошли дальше. Это тоже были парни из Москвы. Половина пограничников сошла на перрон, а остальные поехали до Еревана, чтобы затем вернуться обратно в Ленинакан. На участке от Ленинакана до Алагеза в некоторых местах железная дорога проходит всего в ста пятидесяти метрах от границы и как раз не доезжая семи километров до этого города мне предстояло сойти с поезда, а пяти пограничникам открыть огонь. Разумеется, хотя пули и будут свистеть у меня над головой, парни обязательно промажут, но зато чуть ли не все пассажиры поезда увидят, как я спрыгнул с поезда на полном ходу и майнул в Турцию.

Начиная от Гори и до самого Тбилиси мы ехали под нудным, мелким дождём, но как только въехали на территорию Армении, небо очистилось от туч и дальше мы ехали при свете яркого солнца. Правда, пейзаж не был слишком живописным, невысокие горы, почти выбеленная солнцем трава и почти полное отсутствие лесов. Пейзаж изредка оживляли сады и виноградники. Почти все дома в Армении были построены из туфа различных цветов, начиная от светло-песочного до почти фиолетового. Многие лома были построены очень красиво, но самыми красивыми зданиями всё же были каменные храмы, многие из которых были украшены резьбой по камню. Поэтому несколько часов я не отрывался от окна. Мы проехали мимо нескольких городов и вскоре поезд замедлил ход и въехал в Ленинакан, где мы стояли почти час. В отличие от Грузии, в Армении царила совсем другая обстановка и на перроне мы увидели не только много киосков, торгующих всем, чем угодно, но и лоточников. У пожилой армянки я сразу же купил две дюжины больших, но очень тонких пирогов с начинкой из зелени и яйца. Со сладким грузинским мацони они были просто объеденье и я с удовольствием слопал целых три пирога. Ужинать мне придётся уже блюдами турецкой кухни, но до того места, где я смогу подсесть к столу, нужно ещё добраться.

Через полчаса после того, как мы выехали из Ленинакана, я остался в купе один. Николай с Ниной пошли в соседний вагон, а Семён вышел в коридор. Перед этим мы тепло попрощались и Нина даже поцеловала меня. Как только они ушли, я сразу же достал вторую сумку и принялся готовиться к предстоящему побегу. Первым делом я переоделся в свой гоночный, защитный кожаный комбинезон вишнёвого цвета. Думаю, что меня в нём будет видно очень хорошо. Мне уже сообщили, что на сопредельной стороне всё тихо и там, где мне предстоит нагло перейти через границу, на сопредельной стороне нет ни души. С той стороны меня страховали мои старые друзья с нашим турецким агентом, а с этой сразу четверо снайперов, готовых снять кого угодно на турецкой стороне огнём из эсвэдешек. Надев на себя гоночный комбинезон и поликарбоновый шлем-интеграл, я быстро собрал три части шеста пятиметровой длины. Он тоже был изготовлен из поликарбона. После этого я надел на себя рюкзак с вещами, взятыми в дорогу и принялся ждать сигнала, поглядывая на швейцарские часы, подаренные мне Георгием Ивановичем. Через тридцать две минуты Семён, увидев через окно маяк, постучал в дверь купе и я немедленно вышел.

Отдав Семёну честь, я бесшумно бросился к тамбуру и, как только оказался там, открыл дверь и принялся собирать шест. На бегу мне будет некогда это делать. Из соседнего вагона в тамбур вышел Николай, которому Нина уже поставила фингал под глазом, так как я наотрез отказался делать это. Хлопнув его рукой по плечу, я встал у открытой двери наизготовку и стал всматриваться в контрольно следовую полосу и заграждение из колючей проволоки. Специально для меня этой ночью в полозе малозаметного заграждения был сделан проход. За триста метров от него был установлен первый сигнальный маяк, блестящая консервная банка, а за сто второй, ещё одна. Сам проход десятиметровой ширины, тоже был обозначен маяками, но уже из сорванных веток полыни. Как только я увидел первый маяк, Николай похлопал меня по плечу и тут же заорал диким голосом:

– Стой, сука! Ты куда это бежать собрался!

Думаю, что через открытую дверь его услышали все пассажиры нашего вагона. Я моментально шагнул вперёд и высунул шест наружу почти полностью, а Николай быстро присоединил к нему оставшуюся треть, состоящую из двух трубок. Как только он упал, навалившись спиной на дверь, ведущую в соседний вагон, я немедленно ускорился, пока что не на максимум, а только в пять раз. Этого уже хватило, чтобы все звуки сделались басовитыми и жутко протяжными. Нет, время не стало идти при этом медленнее. Просто вся моя нервная система, метаболизм, со всеми обменными реакциями, стали работать в пять раз быстрее и втрое сильнее. Мои мысли тоже побежали быстрее, а зрение резко обострилось и потому поезд резко сбросил скорость. Я видел, как метрах в семидесяти от насыпи, на коричневом столбе сидит большой орёл и осматривает окрестности, не появится ли где суслик или заяц, чтобы взлететь, поймать его и слопать. В состоянии ускорения всех функций организма, я мог пересчитать на этой большой и сильной птице все пёрышки и даже увидел, что по желтоватому клюву орла ползёт какое-то насекомое. Поэтому второго маячка, консервной банки из-под венгерского зелёного горошка, повёрнутой донышком к поезду, я ждал долго.

Когда же я увидел её и основательно рассмотрел, то встал поудобнее, наполовину высунулся из поезда, мощно оттолкнулся и прыгнул вперёд по ходу движения, отправив своё тело в плавный и неспешный полёт. Оттолкнулся я очень хорошо и отлетел от поезда метров на пять. Земля, а точнее крупные каменные глыбы, медленно плыли мне навстречу. Уже в полёте я увидел снайпера, устроившегося меж двух больших камней прямо за кустом полыни. Он лежал метрах в тридцати и я никак не мог его зацепить, но пробежать мне придётся прямо перед ним. Снайпер, мужчина лет тридцати, был одним из тех куэрнов-ликвидаторов, которому вскоре придётся отправиться за границу, чтобы исполнить свой долг перед Человечеством. Он внимательно вглядывался через оптический прицел в то, что творилось на сопредельной стороне в его секторе ответственности. Ну, как раз там ничего не творилось. Если с нашей стороны вдоль границы проезжали на машинах или проходили пешком пограничные наряды, не говоря уже о пограничниках, находящихся в секретах и внимательно наблюдающих за тем, чтобы в Советский Союз из Турции не пролезла какая-нибудь вражина, то на сопредельной стороне я, как ни старался, ни увидел ни единой души, кроме Игоря, лежащего за каким-то кустом в трёх километрах от границы и наблюдающего за поездом в мощный импортный бинокль. Буржуй!

Моя нога, обутая в прочную мотобутсу с подошвой из прочнейшего асфальтана с резиново-поликарбоновым наполнителем, соприкоснулась с гранитной глыбой, прочно и уверено встала на неё и я снова оттолкнулся ногой и взлетел в воздух. Как я и говорил об этом Нине, мне понадобилось всего семь длинный прыжков, чтобы я спустился с откоса под острым углом к железнодорожному полотну. Мимоходом я успел снова посмотреть на своего коллегу по палаческому ремеслу, такая уж нам выпала доля, промчался перед ним и, как только соскочил на ровную каменистую почву, вышел из ускорения. Первыми на место вернулись привычные звуки, затем погасло моё серхзоркое зрение, а потом ко мне вернулось обоняние. Попутно я успел сделать с десяток шагов по направлению к проходу через малозаметные заграждения. Мы называли их в десантуре спираль Бруно. Тонкая стальная проволока, разложенная в траве. Не заметишь и так в ней запутаешься, что потом забодаешься её резать штык-ножом, а вот она тебе мигом порежет кожу на сапогах. Когда я бросился с шестом наперевес к проходу, отмеченному маяками из веток полыни, сразу четыре автоматчика открыли по мне из поезда огонь.

Да, парни были просто снайперы. Пули ложились справа, слева и сзади меня и я слышал непрерывный треск коротких автоматных очередей, но бежал к колючке не обращая на выстрелы никакого внимания. За тридцать метров от забора из колючей проволоки я снова ускорился, выбрал место, в которое должен упереться жестом и, набегая на него, мощно оттолкнулся от земли ногами. Мне не нужно было штурмовать какую-то рекордную высоту, ведь высота проволочного заграждения составляла всего каких-то два с половиной метра, но я и не собирался приземляться на контрольно-следовой полосе, Поэтому, перелетая через колючую проволоку, я быстро перебросил его через неё, воткнул тщательно проборонённую землю, а она тут была насыпной, и снова мощно сработал на шесте, на этот раз уже налегая на него руками и вскидывая кверху ноги. Шест мне был больше не нужен и потому, перелетая через второй ряд проволоки, я бросил его на контрольно-следовую полосу и по-кошачьи мягко приземлился на землю, но уже в Турции и тут же вышел из ускорения.

Прозвучало ещё несколько выстрелов напоследок и я, не оборачиваясь назад, стремглав рванулся вперёд. Во избежания международного скандала, как это так, советские пограничники убили человека на сопредельной территории, погранцам только и оставалось, что во весь голос материть прыгуна с шестом. Поезд при этом даже не притормозил. Не думаю, что среди его пассажиров найдётся хоть один человек, который захочет повторить то, что я только что сделал. Да, и зачем? Ведь можно же просто пойти в любое посольство, накатать заяву и пока весь западный мир пребывает в эйфории по поводу массового бегства советских людей, получить разрешение на въезд в какую-нибудь Гермундию, продать всё барахло, накупить золота или поменять рубли по коммерческому курсу на доллары, пять целковых за один зелёный бакс, и свалить из Союза тихо, мирно и культурно. Зачем рисковать головой? По этому прыгуну с шестом пограничники промазали, а ведь другого могут и изрешетить пулями. Ну, а раз так, то я был совершенно спокоен и бежал посмеиваясь.

А ещё я радовался тому, что у турок совсем по другому обустроена граница. Тот, кто думает, будто турки последние балбесы, раз их пограничники не ходят дозором вдоль своей границы, ничего не знает об их армии. В принципе та ситуация, которую описал в своей песне Высоцкий, когда пел, что на «нейтральной полосе цветы, необычайной красоты» и на ней встретились два капитана, русский и турецкий, решившие нарвать их для своих невест, совершенно нереальна. Фиг ты найдёшь вблизи границы хоть одного юзбаши. Максимум, кого можно тут встретить, так это баскавуса – главного сержанта, командира небольшого опорного пункта с отделением солдат. Турецкая погранзона глубоко эшелонирована и настоящая граница у них начинается только на удалении в пятнадцать, двадцать километров, где на каждой дороге стоят блокпосты. Вот там можно встретить тегмена – лейтенанта турецкой армии. Всего же погранзона имеет в ширину до двухсот километров. Поэтому и город Карс, куда я должен был направиться уже этим вечером, был пограничным. Для меня поднесли к границы и одежду турецкого крестьянина, и даже краску для волос на голове и физиономии, чтобы я мог полностью преобразиться и с фальшивыми турецкими документами въехать на повозке в этот город так, словно возвращаюсь в дом к своему дяди с хворостом и плавником, собранным в нескольких десятках километром от города на берегу реки Карс.

Согласно легенде, на первом этапе инфильтрации я был двадцатитрёхлетним парнем по имени Яшар Мешхед, жившим в Германии, в городе Франкфурте-на-Майне, с десятилетнего возраста и потому плохо говорившем по-турецки. Для того, чтобы отдать долг родине – отслужить два года в армии, закончив институт, я приехал в Турцию, в родной город отца – Трабзон. По приезду в Трабзон три дня назад, я сразу же отправился в гости к дяде Махмуду Инжеваду, человеку довольно состоятельному, владеющему тремя грузовиками «Мерседес» и имеющему свою собственную автотранспортную компанию. Ещё у моего дяди имелся старенький армейский джип «Виллис». Приехав к дяде ближе к ночи вместе с двумя друзьями отца, мы рано утром поехали на реку, чтобы заготовить дров на всю зиму. Пока нас не было, дядина жена, тоже советская разведчица, растрезвонила чуть ли не на весь Карс, какой умница её племянник Яшар, приехавший в Турцию из Германии, чтобы отслужить в армии, как это положено всякому мужчине.

Уже одного этого вполне хватало, чтобы замазать глаза любому турецкому контрразведчику. Как и в моё время, так и в семидесятые годы, в Турции считали мужчиной только того парня, который был либо женат и имел детей, либо отслужил в армии, а потому с такой легендой я мог ничего не бояться. К тому же в Карс я приехал из Трабзона на дядиной машине. Отбежав от дороги метров на триста, я остановился и посмотрел вслед уходящему поезду. Всё, я находился на вражеской территории, а тут ухо нужно держать востро. Скинув рюкзак, я достал из него просторные штаны цвета хаки и такую же куртку, снял шлем и надел их поверх мотокомбинезона. Теперь я был не так заметен с воздуха. Забросив рюкзак за спину, я побежал к тому месту, где меня поджидал Игорь и уже через несколько минут смог обнять его. Он находился в Турции вместе с Володей уже больше месяца и добирался до Трабзона морем, сначала на подводной лодке, а потом, ночью, вплавь. Этот способ инфильтрации считался одним из самых безопасных, хотя и требовал отличной физической подготовки, но для куэрна восьмой ступени проплыть пятнадцать километров – пара пустяков.

Игорь принёс мне одежду, причём не турецкую, а немецкую, а если точнее, американскую – потёртые джинсы, ковбойку и чёрную куртку-пилот на меху, причём настоящую, лётную. Мой друг был одет точно так же. Документы на имя Яшара Мешхеда, паспорт гражданина ФРГ и водительские права, лежали у меня в нагрудном кармане. Сложив вещи в две сумки, мы быстро пошли вглубь территории и вскоре добрались до «Виллиса». Только тогда, когда мы забросили в джип сумки и сели в него, я облегчённо вздохнул. Теперь нам нужно было быстро пересечь Карское плоскогорье и доехать до реки Карс. Игорь уже бывал здесь несколько раз и потому, едва только сев за руль, помчался на стареньком, но ещё крепком «Виллисе» между холмов. По пути нам пришлось объехать стороной небольшой турецкий городок и через три с половиной часа мы были на месте. Махмуд и Володя загрузили доверху хворостом и плавником большой грузовик и, поджидая нас, приготовили немудрёный ужин из жареного мяса, сыра, лепёшек и айрана. Поужинав, вы легли спать прямо под открытым небом на вязанках хвороста, накрытых брезентом и на случай дождя укрылись вторым куском брезентухи.

Благодаря помощи Махмуда, инфильтрация прошла без сучка и задоринки. Этот сорокалетний мужчина работал в Турции уже двенадцать лет. Его жена Алия, как и он сам, тоже была кудчанкой из Тбилиси. Махмуд познакомился с ней в разведшколе и они через две недели поженились, а ещё через три года въехали на территорию Турции, но уже не как курды, а как турецкая супружеская пара. Перед этим Махмуд и Алия три года прожили в Западной Германии, где он работал автомехаником и, скопив денег на покупку двух грузовиков, переехал в Турцию, в Карс, на родину предков. Лёжа на валежнике и глядя на звёзды, мы долго разговаривали. Махмуд ещё почти год назад получил из Москвы новые директивы, в которых ему, как руководителю целой разведывательной сети, активно сотрудничавшей с молодёжными коммунистическими группировками, было приказано немедленно свести их активную политическую деятельность внутри страны к нулю с одной единственной целью – сохранить жизнь молодым революционерам. Ему предписывалось поощрять их к выезду за рубеж, особенно во Францию и Германию для того, чтобы там учиться, получать высшее образование и как можно глубже проникаться коммунистической идеологией.

На эти цели Советский Союз выделял немалые деньги и поэтому многие молодые турки, которые должны были погибнуть в семьдесят втором году, остались живы и теперь учились во Франции и Германии, создавали там студенческие коммуны и с большим интересом присматривались к тому, что происходит в Советском Союзе. Те, кому смерть не грозила, вербовали в «красные» студенты других юношей и девушек, говоря им, что Советский Союз обязательно победит капитализм его же оружием – рыночной экономикой, но только не дикой, а цивилизованной, плановой, которая не допустит финансовых и экономических кризисов и станет залогом процветания всех людей в государстве, а не будет обогащать кучку капиталистов и олигархов. Насколько я был в курсе событий, молодые немцы и французы, тоже исповедующие левые взгляды, просто ошалели, услышав такое из уст молодых турок и турчанок. К тому же все они ратовали за светскую Турцию, только мирную, а не милитаризированную. Молодых смутьянов, особенно французов, хорошо помнящих жаркую весну шестьдесят восьмого года, тонко срежиссированную ЦРУ, больше всего поражало то, что молодые турецкие коммунисты, в основном выходцы из бедных рабочих семей, были ярыми противниками митингов и забастовок и призывали всех бороться с капитализмом в аудиториях, получая знания.

От того, что молодые турецкие коммунисты, уехав в Западную Европу заявляли, что они мечтают видеть Турцию экономически развитой страной с мощной национальной индустрией, в которой не будет бедных и при этом не призывали к борьбе против богатых, оторопели даже «Серые волки». Когда же они узнали, что молодые члены Коммунистической Партии Турции Нового Курса, называют пророка Магомета вторым коммунистом после Иисуса Христа, а ислам – религией социализма, только не прежнего, не учитывающего реалий жизни, а настоящего, с управляемой государством, социально ответственной и потому направленной на благо всех людей, рыночной экономикой, то и вовсе офанарели. Вместе с тем «красные студенты» были хорошо организованы и к ним было невозможно подобраться просто так, на шармака. Они охотно шли на контакт с европейскими леваками и настойчиво доказывали тем, что убийствами и взрывами, капиталистов не победить и что революция может быть иной. Те к ним прислушивались. В общем иностранный отдел КПСС и внешняя разведка времени зря не теряли и теперь, когда имели доступ к материалам целых пяти вариантов будущего, один другого хуже, аналитикам будет гораздо легче выработать такие идеологические доктрины, которые окажутся посильнее, чем «Майн кампф» Гитлера. Что же, я был только рад, что в Политбюро приняли именно такое решение.

Во всяком случае, когда я рассказал Махмуду Инжеваду о том, что курдский вопрос будет благополучно разрешен только тогда, когда с политической карты Земли будут стёрты все границы и курды в местах своего компактного проживания получат все права местного самоуправления, а таких понятий, как Советский Союз, Турция и США, вообще не останется, и что именно на это нацелено Политбюро, но пока что просто не заявляет об своих планах во всеуслышанье, но именно так всё и будет через двадцать, двадцать пять лет. Мухамед не выдержал, выскочил из-под брезента и что-то громко прокричал на курманджи. Не думаю, что таким образом он выражал своё неудовольствие моими словами. Снова забравшись под брезент Махмуд сказал:

– Яшар, мне довелось в детстве целых одиннадцать месяцев жить в свободном Курдистане. Его после войны создал в Северном Иране Сталин, но американцы вынудили его вывести оттуда советские войска и шах Ирана учинил там резню. Наш президент Кази Мухамед был повешен на главной площади в городе Мухабаде, а моя семья была вынуждена бежать в Советский Союз. Хорошо, если бы всё случилось именно так, как ты говоришь.

Чтобы попрактиковаться в турецком, а я изучал его весь последний год, мы разговаривали именно на нём. До этой минуты размеренно сопевший Володя, громко воскликнул по-русски:

– Муха, а за каким, по-твоему, чёртом, Яша отправляется во Францию? Он как раз этим и будет заниматься! Всё, спим, мужики, а то вы так до самого утра болтать будете.

Глава 2 Прибытие в Трабзон и отплытие из него в Марсель

Проснувшись с восходом солнца, мы умылись в реке и тут же поехали в Карс, до которого ехать было часа два с половиной. Впереди нас ехал Мухаммед на «Мерседесе», нагруженном хворостом, а позади мы на «Виллисе». Игорь сгорбившись сидел за рулём, джип ему был маловат, а я пристроился позади Володи, которому американская машинёнка была размера на три меньше. Он возвышался передо мной, словно утёс и опять у меня мелькнула мысль: – «Володя ведь меня от пуль собрался защитить, чёрт здоровенный.» Вскоре мы подъехали к хорошо укреплённому блокпосту и солдаты стали лениво проверять наши документы. Когда я протянул одному из них свой немецкий паспорт, тот воскликнул что-то мне непонятное и Володя тут же взорвался:

– Ах, ты ишак облезлый! Да, я тебе сейчас обе ноги вырву за такие слова! Яшар, в отличие от тебя, инженер-конструктор, но вместо того, чтобы работать на заводе «Мерседес», приехал домой, служить в армии! Он уже через месяц будет офицером, устегменом, а то и вовсе юзбаши, и не дай тебе Аллах попасть в ту часть, которой он станет командовать.

На его крик из бетонного бункера вышел баскавус, старший по блокпосту, подтянутый, спортивный парень лет двадцати пяти, и, узнав, почему шум, не поленился заглянуть в мой паспорт, громко рассмеялся и воскликнул:

– Юнус, отдай господину Мешхеду документы и извинись. Он тебе не никакой не грязный хиппи. – Взяв под козырёк, баскавус доброжелательным тоном сказал – Проезжайте, уважаемые.

Это был последний блок-пост на пути в Карс и через двадцать минут мы въехали в этот небольшой городок с множеством садов. Через пять часов, так толком не погостив у дяди Махмуда и тётушки Алии, но зато заготовив им на зиму дров, мы отправились в Трабзон на рейсовом автобусе. Я сидел у окна и с интересом рассматривал турецкие пейзажи. Мне приходилось бывать в Турции в девяностые годы раз семь или восемь, но только в Стамбуле, где я покупал запчасти для разных иномарок. К Турции и туркам у меня странное, двойственное отношение. К самом туркам, как людям, я отношусь хорошо, они мне нравятся и у меня среди них было немало хороших приятелей в прошлые годы. Хорошо отношусь я к туркам и как к народу, хлебосольному, талантливому и мастеровитому, но вот как нацию я турок не люблю, а как государство… В общем турецкое государство с его постоянной тягой к пантюркизму я тоже не люблю. Турецкую нацию я не считаю комплиментарной по отношению к России. Более того, она относится к нам враждебно, а ещё турецкая нация ответственна за геноцид армян, греков, ассирийцев и курдов, но не признаёт этого. Последних она даже не считает народом.

Турецкой нации присущ шовинизм и воинственные настроения по отношению чуть ли не ко всем своим соседям и хотя в Турции даже исламисты шаркают ножкой перед именем Ататюрка, их вечно преследует великоимперская Османская отрыжка. Ну, не могут они никак смириться с тем, что Блистательная Порта не возродится больше никогда. И вот что удивительно, прекрасно зная, что за каждый свой нахмуренный взгляд на юг или восток турецкие националисты тут же получат плевок в морду, так как спелись с американцами, они постоянно вынашивают планы всяческого проникновения на север. Н-да, здря когда-то дедушка Ленин не надрал задницу туркам за геноцид армян в пятнадцатом году и не отобрал Араратскую долину и Ванское нагорье, ведь всё равно Кемаль Ататюрк так и не привил уважения туркам за ту помощь, которую Советская Россия оказала этой стране, оккупированной войсками Антанты, летом двадцатого года. Довольно масштабную помощь. Увы, но ни турецкая нация, ни государство Турция этого так и не оценили. Видно не в коня был корм, раз это государство все последующие годы только и делало, что строило Советскому Союзу всяческие козни.

После нападения гитлеровской Германии на СССР, Турция хотя и объявила себя нейтральной, на самом деле оказывала ей помощь. Да, уж, много высокопрочной стали выплавили бы немцы, не продавай Турция Германии хромовую руду. Так она же ещё и свободно пропускала немецкие и итальянские военные корабли через проливы в Чёрное море. Ну, а то, что Турция не напала на Советский Союз, вообще ни о чём не говорит. Всю войну Сталину всё равно пришлось держать войска в Грузии, Армении и Азербайджане, а ведь они были тогда очень нужны в совершенно другом месте. После войны Турция слилась в объятьях с Америкой, а в пятьдесят втором году и вовсе вступила в НАТО, да, и Карибский кризис разразился из-за неё, ведь американцы разместили в Турции свои ракета средней дальности «Юпитер», подлётное время которых к Москве составляло всего десять минут. Не менее враждебную политику Турция вела против уже не Советского Союза, а России в девяностые годы. Чего стоит вредительская деятельность религиозно-националистической секты «Нурджулар», финансировавшей чеченских боевиков. Так что претензий к турецкой нации и государству Турция у меня хватало с избытком и именно поэтому я решил проникнуть на Запад через эту страну, которой так грамотно занялся иностранный отдел ЦК КПСС и советская внешняя разведка.

Первым же делом я намеревался нанести мощный удар сразу по трём врагам, по ЦРУ, французской разведке и как раз по этой самой секте «Нурджулар», на которую вышли французские рыцари плаща и, нет, только не кинжала, скорее уж оглобли по той причине, что более тупорылой разведки, чем французская, в мире не сыскать. А также более наглой, жестокой, подлой и бесцеремонной. Цэрэушники тщательно пасли Фетхуллу Гюлена, в настоящий момент сидевшего в измирской тюрьме. Они аккуратно подвели его соратника, кадрового сотрудника турецкой разведки Эчмеза Коксаля, к французским агентам, отправившимся в Турцию, чтобы купить по дешевке крупную партию опиума, переработать его в Марселе в героин, продать крупному оптовому покупателю из Парижа, а на заработанные деньги провернуть крупную операцию в Центрально Африканской Республике. В этой операции был задействован также ещё и «Корсиканский союз», предоставивший своих проводников в Турции, химиков и охрану. Товар французы должны забрать в Трабзоне и партия была немаленькой, целых полторы тонны опия, выращенного в горах на юге Турции. Продавцом опиума являлась секта «Нурджалар», которая получала в качестве оплаты большую партию стрелкового оружия, тоже ходовой товар в Малой Азии.

Вот в эту свару мне и предстояло влезть только потому, что во время рейса небольшого сухогруза «Клементина», взятого в аренду этой международной бандой, на подходе к Трабзону умер кок. Ну, а поскольку все члены банды были большими любителями вкусно поесть, то они наняли коком в порту молодого итальянца, которого волей судьбы занесло в этот небольшой город в Северной Турции. Он, как на грех, оказался моряком и хорошим коком, но этот рейс оказался для него последним. На подходе к Марселю его убили, привязали к ногам железку и сбросили в море. В общем мне предстояло заменить того итальянца, с ним ведь помощник капитана всё равно познакомился прямо в порту, где тот прогуливался возле портового управления. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что эту операцию французской разведки целиком и полностью организовало ЦРУ, ведь идею с продажей наркотиков французской мафии предложил начальнику отдела тайных операций его же собственный помощник, который работал на американцев. ЦРУ хотело изрядно подмочить репутацию последовательного голлиста и в дальнейшем манипулировать им в своих целях.

Ещё одним фактором, повлиявшим на моё решение, явилось то, что комиссар полиции Марселя, потеряв за полгода семерых инспекторов, погибших от пуль корсиканской мафии, мечтал нанести ей сильный удар. Поэтому, когда Бойл ещё почти год назад предложил мне на выбор несколько вариантов громкого въезда во Францию, я сразу же выбрал самый сложный, но далеко не самый опасный из них. Эка невидаль доплыть от Трабзона до Марселя, работая коком на камбузе. Зато если взять во внимание то, что цэрэушник, который привёл на борт французского сухогруза новую команду на этот рейс, полностью состоявшую из его европейских агентов, напичкал весь корабль подслушивающими устройствами, чтобы потом иметь возможность шантажировать четверых французских разведчиков, отправившихся в этот рейс, то скандал мог получиться очень громким и на этом можно было хорошо сыграть. Единственный человек, который ни о чём не знал и даже не подозревал, был судовладелец и капитан, который сдал своё судно в аренду и остался на берегу.

Если всё сделать правильно и чётко, то последствия будут весьма впечатляющими, но об этом было пока что рано даже думать. Сначала я должен доехать до Трабзона и наняться на «Клементину» коком. Обо всём остальном, как и о том, как обломать рога «Корсиканскому союзу», можно подумать и позднее. Ну, а пока что я смотрел в окно и куда больше грезил о моей королеве, нежели наслаждался красивыми пейзажами за окном. В Трабзон мы приехали поздно ночью, но я хорошенько выспался в автобусе. Мы вышли из него не в самом Трабзоне, а в Иомре, небольшом городке не доезжая до него и сразу же направились на конспиративную квартиру. Мой двойник уже четыре дня околачивался в порту и теперь мне предстояло стать прежним Карузо, с молодой светло-русой бородкой, длинными волосами, но всё таким же весёлым и неунывающим, как и раньше. Тот цэрэушник, который вышел в море, как помощник капитана, в своих мемуарах именно так и описывал итальянского кока из Милана, отставшего от своего корабля и вынужденного дожидаться любой посудины, на которой он мог бы доплыть до Италии. Согласно его мемуаров, молодой, спортивного телосложения парень якобы свернул себе шею, свалившись в трюм, во что я не верил.

В порту мне нужно было явиться завтра утром, хотя «Клементина» и приходила только послезавтра в полдень, а потому я первым делом принялся смывать краску и восстанавливать свой натуральный цвет волос. После этого, вздремнув пару часов, я вместе с теперь уже бывшим своим двойником, Алексеем, разведчиком из разведгруппы Игоря, ставшим самим собой и, сменив обувь, сделавшимся ниже меня ростом сантиметров на пять, отправился на такси в Трабзон. На северном побережье Турции было гораздо теплее, чем в Сухуми или Карсе. Всё правильно, здесь царили субтропики, но вода в море, по словам Алексея, была прохладной. Ничего, искупаюсь в Марселе. В управление порта я прошел по временному пропуску, полученному моим двойником, покрутился в нём около часа и когда мне сказали, что завтра прибудет судно из Марселя, отправился гулять по Трабзону. Это был почти европейский город, как говорили турки, но на мой взгляд, очень почти. Городок был невелик, местами грязноват, но в принципе не так уж и ужасен. Я бывал в городах и похуже.

Разглядывать его мне не очень-то хотелось и потому мы вскоре вернулись в Иомру, где стали прорабатывать дальнейший ход операции. Игорь и его разведгруппа, состоящая из одиннадцати агентов-нелегалов, которая будет прикрывать меня, уже большей частью находилась в Марселе. Все они были мои ученики и куэрны восьмого уровня, умеющие перевоплощаться, то есть лицевые танцоры. В Турцию, чтобы встретить меня, прибыло только трое агентов. Как только я поднимусь на борт «Клементины», они отправятся в Стамбул и вылетят оттуда в Марсель, куда мне придётся добираться целых девять суток, да, ещё двое суток судно будет грузиться. В Турцию эта посудина прибыла за грузом ангорской шерсти, но в половине тюков находилась ещё и незаконная начинка. Её уже ждали в пригороде Марселя, на небольшой сыроварне, переделанной в химическую лабораторию, несколько химиков корсиканской мафии и дюжина бандитов, охраняющих их. Этой публикой будет заниматься уже полиция Марселя, а поскольку полицейские чрезвычайно озлоблены гибелью своих товарищей, а все бандиты вооружены, то вряд ли кто из них после штурма останется в живых. Ну, это меня уже не касалось, хотя как сказать, ведь если кто из корсиканцев сумеет сбежать, то ими займутся ребята Игоря и тогда разговор с ними будет не слишком долгим.

После допроса их просто шлёпнут, чтобы потом ещё и нанести превентивный, жестокий и беспощадный удар по тому корсиканскому клану, который ввязался в это преступное дело и всё только потому, что я собирался сделать себе в марселе шумную пиар-кампанию в прессе. Корсиканские бандиты с их вечными вендеттами, очень мстительные господа и любят пускать в ход ножи. Что же, они на своей собственной шкуре испытают, что такое быть хладнокровно прирезанным после жесткого допроса с пристрастием. Пусть потом полиция гадает, кто и с кем начал на Корсике войну. На этот счёт у меня не было никаких сомнений. С этой братией нужно разговаривать только на их собственном языке – связал свою жизнь с «Корсиканским союзом»? Ну, так не жалуйся, что она у тебя оказалась такой короткой. Зато если вырезать подчистую один преступный клан, то все остальные задумаются, за что же это их кто-то так не любит? Но самое главное, это послужит хорошим уроком всем остальным корсиканским лодырям, которые хотят вкусно есть, сладко пить, мягко спать и при этом нигде не работать.

Да, во Франции не зря рассказывают столько анекдотов о лени корсиканцев, а ещё обыватели там до судорог боятся мести жестокой и кровожадной корсиканской мафии. Что же, посмотрим, насколько храбра сама корсиканская мафия, когда бандитов начинают убивать от рядовых солдат вплоть до главарей без суда и следствия, а точнее во внесудебном порядке. Если бы я не знал, как распоясается во всём мире преступность через сорок три года, я может быть и относился бы ко всему по другому, но я то помню что творили повсюду бандиты в две тысячи пятнадцатом году. Всему виной отмена смертной казни, вялые действия полиции и снисходительное отношение суда к преступникам. В этом отношении Франция меня поражала больше всего. В этой стране после отмены смертной казни преступность стала буквально терроризировать общество, практически все французы поголовно были за смертную казнь и только один парламент выступал против. Да, это меня не просто поражало, а шокировало, но больше всего бесило то, что французская элита ещё и поучала нас, как жить, даже после того, как чернокожие бездельники учинили во Франции чуть ли не революцию. Ну, что же, может быть и это мы тоже сможем переломить.

На следующий день я с утра был в порту вместе со своими вещами. Европейских судов в нём стояло с десяток, но ни одно из них не шло в Марсель. Итальянец уехал из Трабзона ещё позавчера. Алексей чуть ли не под нос подкинул ему три купюры по сто долларов каждая, а потому он сел на автобус и немедленно уехал в Стамбул, чтобы добраться до дома куда более коротким путём. Всё правильно, кому ты нужен в чужом порту, где даже нет итальянского консульства, без копейки денег в кармане. Поэтому у меня если и имелись конкуренты, то невзрачные, трое филлипинцев, да, ещё пакистанец, но никто из них не разговаривал по-английски. В полдень возле причала встала под погрузку «Клементина». Этот небольшой сухогруз на пять тысяч тонн, выглядел весьма неплохо, вот только грязновато. На борт «Клементины» поднялись турецкие таможенники и вскоре по сходням спустился временный капитан Роберт Стирлинг. Это был высоченный, атлетически сложенный мужик лет тридцати пяти, но ему уже стукнуло тридцать девять лет. На вид типичный англосакс с аристократической физиономией. Между прочим, офицер ВМФ США, а также ещё и морской пехотинец, командовавший отрядом специального назначения и успевший позверствовать во Вьетнаме. В ЦРУ он служил уже одиннадцать лет.

Да, коммандер Роберт Стирлинг, который работал во Франции под личиной шведа Олафа Хольмквиста, был весьма колоритной личностью, только очень уж жестоким и подлым мерзавцем, но при этом ещё и ярым патриотом. Ох, не зря сказано в святом писании, что патриотизм последнее прибежище негодяя, ох, не зря. Ну, я тоже ярый патриот Советского Союза и те, кто меня хорошо знают, могут назвать меня добреньким только с большого перепоя. Жестокости и ненависти к врагам и всяким нелюдям во мне хватает, вот только подлецом я никогда не был и становиться не собираюсь. Поэтому, ускорившись для того, чтобы внимательно рассмотреть Бобби Стирлинга, но не сдвинувшись с места, я тщательно изучил его надменную, холёную физиономию в очках «Полароид» с золотой тонкой оправой, украшенную холодной, брезгливой полуулыбкой. На сегодняшний день он был моим врагом номер один. За что? А за всё! За его зверства во Вьетнаме, за убийство нескольких французов, а также за несостоявшееся убийство итальянского кока. Да, он убивал только в силу служебной необходимости, но в том-то и дело, что мог не делать этого в добрых двух третях случаев, о чём сам же и написал в своих собственных мемуарах, вроде как осознал, стоя на краю могилы, что был слишком жесток, дела свою грязную работу.

Бобби, плевать я хотел на то, что ты с понтом раскаялся и даже раскрыл за полтора года до своей кончины тайную подоплёку многих громких преступлений! Ты сядешь во французскую тюрьму и через пару лет сдохнешь в ней, если сердобольные французы не сунут тебя под гильотину раньше. Сдохнешь ты и в том случае, если ЦРУ вырвет тебя из лап французской контрразведки, а перед Дейром, при личной встрече, я ещё не раз покаюсь за то, что пустил в ход куэрнинг. Минуты мне вполне хватило, чтобы самым основательным образом рассмотреть бравого американского коммандера Бобби Стирлинга, одетого в щегольский мундир офицера торгового флота Франции, и прийти к окончательному выводу, что он мне совершенно не нравится. По-моему глубокому убеждению, а я весьма основательно изучил его досье, он просто был патологическим садистом и только потому так сильно тяготел к оперативной работе, а не к аналитике, и при этом очень ловко маскировал свою истинную сущность. Может быть его раскаяние и было искренним, но если этого типа не остановить сейчас, то за ним ещё долго будет оставаться кровавый след, ведь Бобби Стирлинг окончательно отойдёт от дел только в возрасте шестидесяти трёх лет и станет чуть ли не легендой ЦРУ.

Особенно прославился коммандер Стирлинг в Афганистане, где он курировал сразу несколько крупных банд моджахедов, но до этого успел наделать дел в Западной Европе. На борт «Клементины» его заставило подняться, чтобы стать временным капитаном судна, нанявшись к его собственнику и капитану Гастону Вальдеку помощником капитана на один единственный рейс в Турцию то, что на нём собралась очень уж одиозная компания и оно могло просто затонуть. Четыре агента французской разведки один другого краше с кротом в придачу, трое корсиканцев, не расстающихся с пистолетами даже в сортире, пятеро сотрудников турецкой разведки, но на самом деле тайных исламистов, верных последователей Саида Нурси, между прочим курда по национальности, но большого сторонника и теоретика шариата, и плюс ко всему четырнадцать человек самых разных национальностей, завербованных и обученных коммандером Стирлингом для проведения самых грязных тайных операций из числа уголовников, тесно связанных с террористами. Да, для того, чтобы «Клементина» взлетела на воздух с пустыми трюмами, при таком раскладе не требовалось даже взрывчатки, хватит всего одной ссоры.

Как и сам Бобби, все члены его «группы террора и устрашения» были неплохими моряками, но жуткими лодырями, турки и французы вообще являлись офицерами разведки в чине не ниже старшего лейтенанта, а трое корсиканских мафиози и вовсе испытывали к труду едва ли не почти такое же отвращение, как вся Корсика вместе взятая. Вот потому-то им и нужен был кок, видать прежний просто удавился с тоски, пока посудина шла из Марселя в Трабзон. Когда временный капитан Стирлинг подошел к дверям здания портового управления, я шагнул к нему и спросил с угодливой улыбкой на лице по-английски:

– Сэр, вы ведь капитан «Клементины»? Вам не нужен матрос на один рейс до Марселя? Я неплохой моторист, могу стоять у штурвала, а при случае помочь коку на камбузе или даже подменить его, вот только с документами у меня проблема. У меня их попросту нет, как, впрочем, и денег.

Коммандер Стирлинг, уже взявшийся рукой за ручку двери, отпустил её, повернулся ко мне и, внимательно разглядев с головы до пяток, ухмыльнувшись, ответил мне.

– Значит ты кок, парень. На каком судне служил?

– Ни на каком, сэр. – Честно ответил я и пояснил – Мне захотелось покататься по Европе на мотоцикле, но когда я доехал до Эрзурума, то меня ограбили какие-то вооруженные типы. Забрали мотоцикл, деньги и документа. Хорошо, что хоть вещи оставили. В общем я так и не смог подняться на мотоцикле на вершину Арарата. Зато на Монблане побывал.

Мои спортивные подвиги коммандера не интересовали и он, натянуто улыбнувшись, спросил меня:

– Почему же ты тогда говоришь, что кок? С невинной улыбкой я ответил:

– Сэр, но я ведь и в самом деле умею отлично готовить. Три года стоял у плиты в отцовском ресторанчике. Уж вы поверьте, готовлю я действительно отменно. Бобби Стирлинг кивнул и с насмешкой сказал:

– Хорошо, мы это проверим. Стой здесь и жди меня, парень.

Американец вошел в портовое управление и вышел из него через часа полтора вместе с каким-то толстым турком весёлым и довольным. С турком он немедленно попрощался, а мне кивнул и направился к причалу. Я схватил свою видавшую виды дорожную сумку, купленную для меня в Амстердаме и отправленную в Карс посылкой через почтовую службу «DHL». Через несколько минут я поднялся на борт судна и коммандер Стирлинг, он же капитан Хольмквист, передал меня в руки своего помощника, чернокожего верзилы-сенегальца Ману. Рожа у этого амбала, сверкающего золотыми зубами, была до жути злобная и вообще он был куда больше похож на гориллу, чем на человека. Правда, эта горилла, не смотря на опасно низкий лобик, всего каких-то два пальца над бровями, весьма сносно говорила по-английски. Внимательно осмотрев меня и чуть ли не ощупав взглядом, негр, шириной с пианино, презрительно ухмыльнулся и, оттопырив свои толстые губы, чуть ли не плюнул мне в лицо:

– Значит ты наш новый кок? Хорошо, сейчас я покажу тебе твою каюту, а затем отведу на камбуз. Посмотрим, что ты приготовишь нам на ужин, белый уродец.

Ох, как же мне захотелось прямо на палубе отметелить эту черномазую обезьяну, а потом пинками скатить её на причал по широким сходням и гнать до тех пор, пока этот мерзавец не залезет на какую-нибудь пальму. Вместо этого я промолчал, но всё же одарил Ману тяжелым взглядом. В банде Лорда, такое погонялово имел коммандер Стирлинг, сенегалец был главным силовиком, но на мой взгляд сильно проигрывал Володе Звягинцеву. Тот его и без всякого куэрнинга разорвал бы пополам, на одну ногу наступив, а за вторую дёрнув. Вскоре я понял, почему Ману так не любил коков. Просто у корабельного кока имелась небольшая каюта рядом с камбузом, а вся группа Лорда была вынуждена жить пусть и в просторном, но всё же общем кубрике. Всё правильно, за исключением тех моряков, кто должен стоять вахту, кок ложиться спать последним, а встаёт первым, просыпаясь в половине пятого утра, чтобы начать готовить завтрак для двадцати семи здоровенных мужиков.

Оставив свои вещи в каюте, одна стена в которой представляла из себя шкаф заставленный пластиковыми контейнерами с фиксирующимися крышками, заполненными специями, я направился на камбуз. Сухогруз «Клементина» был спущен на воду в Англии семь лет назад. Это было пусть и небольшое, но отличное судно, дизель-электроход. Поэтому все жилые и служебные помещения у него находились в кормовой надстройке, прямо под ходовой рубкой. В надстройке имелась даже дюжины кают, но в них поселились господа офицеры и мафиози. Три каюты для турок как раз в эти минуты освобождал от жильцов Бобби Стирлинг, а те истошно вопили, не желая съезжать. За что и поплатились. Лорд был отличный боец и быстро выставил их оттуда, надавав тумаков под громкий хохот остального интернационального экипажа, а точнее банды торговцев наркотиками и оружием, которую мне предстояло сдать французским властям. Мне некогда было любоваться на это зрелище, так как я сразу же стал осматривать камбуз и прилегающую к нему столовую.

Вообще-то «Клементина» не была чистым сухогрузом. Это судно скорее походило на экспедиционное из-за своих просторных помещений. Камбуз был прекрасно оборудован, а отличная столовая скорее походила на кают-компанию, причём роскошную, с большим столом в середине, за которым могла поместиться сразу вся команда, и ещё восьмью отдельными столами по углам. К тому же на судне имелось два просторных кубрика и всего на борт «Клементины» смогло бы подняться дюжин пять моряков, если не больше. При этом у неё имелось в передней части два вместительных трюма. Судно могло развивать скорость в двадцать шесть узлов, но обратный путь почему-то занял у Бобби Стирлинга целых девять суток. Наверное потому, что он петлял по Средиземному морю, как заяц, опасаясь, что власти какой-либо страны захотят поинтересоваться грузом. Опиум ведь был отличным товаром, тем более опиум высшего качества, который продавала французам религиозная секта «Нурджалар». Думая о том, сколько жизней спасу, если этот груз будет уничтожен полицией Марселя, я провёл ревизию всех холодильников и выяснил, что на обратном пути бандитам придётся жрать одну только кашу, да, ещё спагетти с небольшим количеством сыра и потому немедленно пошел разыскивать Ману.

К этому моменту на борт «Клементины» поднялись турки. Шастая по судну, я познакомился почти со всем экипажем, пока не нашел пропавшего Ману в ходовой рубке. Сенегалец с длинной сигарой в зубах сидел в крутящемся кресле и думал о чём-то своём, папуасском. Наверное о любимых козах, львах, копьях и плясках вокруг костра под звуки тамтамов. Подойдя к Ману поближе, я вывел его из состояния глубокой задумчивости, обратившись к нему с такими словами:

– Ману, ты должен пойти к капитану Хольмквисту и сказать ему, что мяса и овощей на камбузе осталось в обрез, попросить у него денег и мы вместе с тобой поедем за провизией.

Чернокожий верзила поднял на меня свои затуманенные глаза, видно сигара была с анашой, скривился и буркнул:

– Ты хозяин на камбузе, вот и иди к капитану. Я проявил настойчивость:

– Ману, капитан громко и внятно сказал, чтобы я со всеми вопросами обращался к тебе потому, что на «Клементине» ты боцман и баталёр в одном флаконе. Так что давай, подымайся и топай к капитану, а то ведь мне скоро печи разогревать.

– Даже и не подумаю. – С усмешкой откликнулся Ману. От уговоров я немедленно перешел к угрозам:

– Хорошо, Ману, замётано! – Воскликнул я весёлым голосом и добавил – Ты остаёшься здесь и куришь свою сигару с марихуаной, а я отправляюсь на камбуз. На три дня продуктов мне хватит и пока «Клементина» будет стоять возле причала, я стану кормить команду, как в ресторане «Максим», но потом мы выйдем в море, Ману. После этого я в первый же день подам на стол такую баланду, какой не кормят заключённых ни в одной турецкой тюрьме, а в турецких тюрьмах кормят паршиво, Ману. Меня, разумеется, тут же захотят вздёрнуть на рее, но я скажу, что виноват во всём не я, а ты потому, что поймал кайф и отказался закупать мясо и овощи для них, и предложу им забить на мясо тебя. Я ведь знаю сорок восемь способов приготовления негритятины.

Сенегалец к моему удивлению не обиделся. Наоборот, он громко расхохотался и воскликнул:

– Хорошо, белый недомерок! Большой Ману сейчас встанет и сходит к капитану Хольмквисту. – Затянувшись ещё раз, он строго предупредил меня – Смотри, ни слова капитану, что я курил длинную, толстую сигару с травой.

Ману, одетый в вытертые джинсы, синюю рубаху и чёрное суконное полупальто, аккуратно затушил сигару, завернул её в полиэтиленовый пакет, спрятал во внутренний карман, под полупальто я увидел у него рукоять какого-то здоровенного пистолета, и поднялся из кресла. Росточку в нём было точно два десять, не меньше, но Володя Звягинцев всё равно был повыше и помощнее, да, и фигура у него была намного лучше и гибче. Капитан, выслушав Ману, молча выдал ему пачку денег купюрами по тысяче лир и мы отправились за харчами. Ману хотел было направиться на портовый продовольственный склад, но я лишь молча покрутил пальцем у виска. Сенегалец понял мой жест и снова не обиделся, а лишь усмехнулся и пошел вслед за мной к пустым грузовикам, стоявшим возле выезда из порта. Договориться с владельцем одного из них было делом пяти минут и вскоре мы уже сидели в кабине «Вольво». Я, чуть ли не на коленях у Ману. Водитель повёз нас на рынок, а там первым делом к тому месту, где торговали живой скотиной. Из кабины я вылетел, как гильза из патронника, а вслед за мной, громко сопя и пыхтя, вылез Ману, у которого в кармане лежало семьдесят пять тысяч лир, выданные нам на закупку продуктов.

Живого скота на рынке продавали довольно много и я вскоре нашел то, что нужно, толстого, дородного турка, который торговал бычками примерно такой же комплекции. Мне нужно было купить парочку, чтобы было чем кормить двадцать восемь здоровенных, половозрелых мужиков на пути от Трабзона до Марселя. Подойдя к торговцу, я поинтересовался у него по-турецки:

– Почём бычки, эфенди?

Турок, сидевший на тюке соломы и пребывавший в полудрёме, день выдался тёплый, приоткрыл глаза и назвал цену:

– Почти даром отдам, по сорок тысяч лир.

Цена, естественно, была просто заоблачной. Даже в самой лучшей мясной лавке говядину не продавали дороже, чем за сорок две лиры килограмм, то есть по два доллара семьдесят центов. Так то же была вырезка. Поэтому я рассмеялся и немедленно спросил громким голосом, да, ещё с издёвкой:

– Ты что здесь, свою мать продаёшь, эфенди? Таких цен нету от Трабзона до самого Измира. Турок обидчиво воскликнул:

– Э-э-э, ты только посмотри на этих бычков! Ты знаешь, какое у них нежное и сочное мясо?

– Какое мясо? – Возмутился я – Один жир! Ладно, жиру я тоже найду применение, а ты, эфенди, имей совесть, сбавь цену, ради Аллаха, в четыре раза и я куплю двух бычков по восемь тысяч лир, хотя и это будет много за них.

Через пять минут вокруг нас собралась целая толпа народа, так яростно и горячо я принялся торговаться. Через десять минут в толпе начали спорить, уступит Тургут ещё хоть один куруш белобородому парню или нет. Те кто ставил на толстого торговца, с которого мигом слетел сон, проиграли. Я просто вынудил того продать мне двух бычков по их реальной рыночной цене в девять тысяч двести лир и последней каплей было то, что я подвёл его к одному бычку и показал, сколько дырок у того хребтине осталось после укусов оводов. В конце мы закупили мясо ровно в два раза дешевле, чем на продовольственном складе, но и это было ещё не всё. Достав из кармана небольшой складной нож, я тут же прирезал бычков, причём заставив турка прочитать соответствующую молитву и сделав всё так, как меня научили когда-то друзья-татары, от чего у Тургута глаза полезли на лоб. Водитель грузовика, в который я положил большие пластиковые корыта, которые предусмотрительно прихватил с собой с камбуза, Ману и торговец помогали мне, а потому уже через полчаса туши бычков и весь ливер находились в машине, а Тургуту достались шкуры, головы и кишки, на которые тут же нашлись покупатели. Когда мы подъехали к торговцу, продававшему баранов, тот, посмотрев на меня, лишь развёл руками, заранее признавая своё поражение.

Так к двум говяжьим тушам присоединились ещё двадцать бараньих туш с курдюками и кишками. После этого я затарился свежими овощами и фруктами, купив к тому же пятнадцать корзин с отличными апельсинами, которые тоже сторговал по самой низкой цене. Иногда со мной пытались спорить, но тогда, призывая в свидетели Аллаха, я быстро доказывал, что такой цены нет ни на одном рынке от Трабзона и до Стамбула, равно как и не найти дурака, который согласиться так переплачивать за красивую улыбку. В итоге у Ману осталось не потраченными двадцать шесть тысяч лир и он, почесав в затылке, оставил себе двадцать, а мне вручил шесть. Посмотрев на него с прищуром, я сказал:

– Ману, за семь тысяч лир я покажу тебе место, где тебе поменяют лиры на доллары по самому выгодному курсу. Возьмут за один бакс пятнадцать лир и при этом тебе не придётся платить пятидесятипроцентный налог турецкому государству.

Сенегалец покрутил головой, протянул семь купюр и поинтересовался у меня, усмехаясь:

– Послушай, парень, ты что турок? Отрицательно помотав головой, я ответил:

– Нет, но я торчу в Турции уже почти полтора месяца, а до Трабзона добрался только пять дней назад.

Мы съездили к одному типу, который работал в платёжной системе хавала, и поменяли лиры на доллары, так как я знал секретный пароль, открывавший доступ к этой платёжной системе, после чего отправились в порт. Там уже шла погрузка тюков с шерстью и опиумом в трюмы «Клементины». Через полчаса все холодильные камеры на камбузе были забиты до отказа и я принялся готовить ужин. На погрузку капитан Хольмквист выгнал из кают даже турок и один только Ману избежал этой участи, сказав, что будет помогать мне на камбузе, а заодно присмотрит за мной, чтобы я не потравил их всех своей стряпнёй. Чтобы не заморачиваться, я решил приготовить три первых блюда – украинский борщ со свининой и суп-харчо из баранины. На второе я приготовил бефстроганов, рагу по-ирландски, на борту было трое ирландцев, пожарил стейки по-американски, а также решил угостить бандитов ещё и зразами с зелёным лучком и рубленым яйцом. Вдобавок к этому я приготовил салат «Оливье», картофель-фри, а также испёк четыре пудинга и шесть шарлоток с яблоками на десерт. Чтобы им было чем промочить глотки, я приготовил также свежевыжатый апельсиновый сок, апельсинов можно было прикупить ещё корзин пять, а также сварил громадный кофейник чёрного кофе. У Ману от той скорости, с которой я метался по камбузу, даже глаза на лоб вылезли и как только всё было готово к подаче на стол, он пошел известить об этом капитана.

Минут через двадцать вся команда, приняв душ, собралась за столом. Все, включая турок, были злые и голодные, а потому вполголоса ругались на родных языках и только один капитан хранил спокойствие. Ну, а я, надев чистую белую куртку, которую успел выстирать, высушить и между делом погладить вместе с поварским колпаком, вышел к ним и прежде всего задал вопрос, кто любит острые блюда, а кому хочется на первое чего-то помягче. Когда я выслушал пожелания каждого, то принялся разливать борщ и суп по глубоким тарелкам и обносить каждого, отчего теперь у всех вылезли глаза на лоб. Вместо хлеба я поставил на стол порезанные на куски чуреки, а к ним белый сыр и зелень. Когда я поставил перед капитаном Хольмквистом тарелку с борщом и солидным островком сметаны, тот спросил:

– Что это такое, парень?

– Капитан Хольмквист, – ответил я, – вы сначала попробуйте, а потом я вам скажу, как это блюдо называется. Поверьте, оно очень вкусное и должно вам понравиться. Во всяком случае где бы я его не готовил, его везде ели с удовольствием и не было случая, чтобы кто-нибудь запустил в меня тарелкой.

Бобби Стирлинг развёл руками, но всё же вооружился ложкой и попробовал мой борщ. В жизни ещё не было такого случая, чтобы кто-то от него отказался. Уж на что испанцы в этом плане упёртые, но и они трескали мой борщ за милую душу и потом ещё и просили добавки. То же самое случилось с цэрэушником. После первых двух ложек борща он так увлёкся, что слопал его полностью и потребовал добавки, но я вместо неё сунул ему стейк, приготовленный так, как это умеют делать только в Техасе, да, и то не на каждом ранчо. Ну, я в Штатах ни разу не был, но меня этому научил один американец, кстати, тоже бывший цэрэушник, но работавший в этой конторе аналитиком. Троим ирландцам и одному англичанину я подал ирландское рагу на второе, отчего все четверо мигом повеселели, так как они хотя и слопали борщ, были слишком удивлены им, чтобы восхищаться или ругать его. Зато турки, французы и корсиканцы были в восторге от супа-харчо. Понравились им также бефстроганов и зразы. В общем ужином все остались довольны, так как после того, как с коком случился инфаркт и его пришлось засунуть в холодильник, они питались всухомятку. По настоящему же все обрадовались тогда, когда я внёс в кают-компанию графины с апельсиновым соком, чёрный кофе, пудинги и шарлотки.

Сам я за всё то время, что нанялся в коки, так ни разу и не присел. Стоя немного поодаль, я молча смотрел, как эта банда наркоторговцев набивает себе животы моей стряпнёй и мне даже сделалось немного не по себе. Их бы всех следовало отправить в мордовские лагеря, кормить совсем по другому и заставлять при этом валить лес от зари до зари вручную. На противоположной от меня стороне стола сидел в окружении двух смуглых, коренастых мужиков лет сорока пяти, корсиканец Рене. Он был помоложе них, лет тридцати двух, выше ростом и намного борзее. Этот тип, похоже, был сыном главаря какого-то корсиканского клана. Одарив меня нелестным взглядом, это чучело, косившее под другого корсиканца, Наполеоне де Буонпарте, вдруг сказало, обращаясь ко мне на ломаном английском:

– Эй, кок, чем стоять здесь и пялиться на нас, пойди и прибери в моей каюте, пока я пью кофе. Заодно постирай мои рубашки и бельё, да, смотри, не порви, голову откручу. Кивнув, я ответил наглецу с улыбкой по-французски:

– Никаких проблем, Рене. Двести баксов и я засуну твоё тряпьё в стиральную машину и приберусь в твоей берлоге.

– Что ты сказал? – Отставив чашку с кофе завопил возмущённый хлюст – Ты пойдёшь и сделаешь это немедленно!

Усмехаясь и всё также держа руки на груди сложенными, я весёлым, насмешливым голосом сказал:

– Хорошо-хорошо, Рене, ты только не вопи так громко. Если у тебя нет денег, расплатишься со мной как-нибудь по другом. Я придумаю, как именно. У меня богатая фантазия.

Все бандиты радостно заулыбались и замерли в ожидании развязки. Корсиканец, одетый тёмно-зелёные спортивные брюки, бежевую тенниску и велюровую коричневую курточку, моментально вскочил, выхватил из рукава узкий кинжал-корсо, традиционное оружие корсиканских брави, и метнул его в меня, целясь в сердце. Я мгновенно ускорился, расцепил руки, хлопнул в ладоши и поймал кинжал, после чего включил тормоза. Сидевший за столом наркоторговцы, похоже, не сразу поняли, что произошло и поначалу было подумали, что корсо с рукоятью красного дерева с серебряными темляком и гардой, похожей на знак параграфа, торчит у меня в груди, но я взял его за остриё, помахал им и рассмеялся. Рене, быстро оценив обстановку, выхватил из-под курточки уже армейский «Кольт» сорок пятого калибра и с насмешкой спросил меня, снова прицелившись точно в грудь:

– Кок, интересно, а пулю ты сможешь поймать? Улыбнувшись ещё шире, я ответил:

– Рене, прежде чем ты нажмёшь на спусковой крючок, позволь мне дать тебе один совет на будущее. Никогда не начинай того дела, которое ты не сможешь довести до конца.

После этого я снова ускорился, сделал замах и метнул корсо намного точнее, но самое главное, сильнее, чем это сделал Рене, после чего вышел из ускорения с уже сложенными на груди руками, но всё же раньше, чем корсо с громким лязгом вонзился в ствол пистолета и надёжно заклинил его. Вот теперь ему точно не следовало стрелять из «Кольта». Ствол точно разорвало бы выстрелом. Да, он всё равно и не смог бы, так как кинжал вонзился в ствол пистолета, стоявшего на предохранителе, с такой силой, что отшиб ему руку. Рене громко вскрикнул и выронил пистолет на стол, разбив пустую тарелку, а я сказал ему:

– Парень, теперь тебе нужно либо остыть, либо достать свой самый длинный вендетта корса, но учти, если ты это сделаешь, то, прежде чем воткнуть тебе его в очко, я порежу твою задницу на британский флаг. Поэтому лучше сядь и пей свой кофе, а в каюте прибирайся сам. Я нанялся на судно капитана Хольмквиста коком, а не поступил в твой замок горничной.

Ирландцы и англичанин, которые прекрасно знали, как выглядит «Юнион Джек», тут же громко и насмешливо заржали. Бобби Стирлинг демонстративно похлопал в ладоши и насмешливым голосом сказал по-французски:

– Браво, юноша. Великолепный бросок, я даже не успел заметить, как ты метнул кинжал. Хорошо, а теперь пойдём в мою каюту и поговорим. Если тебе не трудно, принеси мне кофейник кофе. Я попью его там, беседуя с тобой. – После чего властным голосом распорядился – Ману, отправь двух человек на камбуз, чтобы они перемыли всю посуду. Наш новый кок и так сегодня славно поработал, так что пусть отдохнёт. А ты Рене, прислушайся к совету кока. Это действительно золотые слова.

Капитан ушел, а один из корсиканцев, взяв «Кольт» с вонзившимся в его ствол узким лезвием корсо, принялся выдёргивать его. Тот не поддавался и корсиканец с упрямством обезьяны, в руки которой попала граната, стал с силой его раскачивать. За столом сидели специалисты своего дела. Они мигом накричали на него, отобрали пистолет, вынули из него обойму, патрон из патронника и когда совместными усилиями выдернули таки кинжал из ствола, то выяснилось, что своим броском я безнадёжно испортил и «Кольт», ствол пошел на выброс, и корса, так как стальной клинок попросту искорёжили, когда выкручивали и выламывали его из ствола пистолета. Зато Рене успокоился и посматривал на меня теперь с опаской и уважением.

Глава 3 Весёленькое путешествие по Средиземному морю

Убедившись, что все успокоились и спросив, не надо ли кому добавки, я первым делом позвал нескольких портовых рабочих, велел им прихватить с собой кастрюли и, оставив себе поесть борща и мяса, отдал им все остатки, включая несъеденные чуреки. Не выбрасывать же продукты в море. После этого я сварил кофейник кофе для капитана Хольмквиста и вместе с самой маленькой шарлоткой пошел к нему в каюту. Коммандер Стирлинг поджидал меня с явным нетерпением и как только я вошел, сердитым голосом принялся отчитывать:

– Парень, когда я что-то тебе приказываю, то ты должен исполнять это немедленно, если не хочешь неприятностей.

– Слушаюсь, сэр, впредь такого не повторится! – Воскликнул я только что не щёлкнув каблуками – Простите, что задержался, я просто немного прикормил докеров и сказал им, что если они будут работать ещё лучше, то снова дам им пожрать. Бобби Стирлинг удивлённо вскинул брови и сказал:

– Ну, если так, то тогда я прощаю тебя, парень. Извини, но я подумал, что ты решил сначала поужинать, а уже потом соизволить притащить свою задницу в мою каюту. Ладно, садись. Прежде чем сесть, я снова воскликнул:

– Никак нет, сэр! Поужинать я ещё успею, а вот кофе я вам сварил совершенно особый, с корицей. Попробуйте.

Капитан, который во время ужина так и не попробовал моей шарлотки, ему её просто не досталось, улыбнулся, налил себе кофе, откусил кусок шарлотки и его брови снова удивлённо выгнулись. Когда же он выпил ещё и глоток кофе, то и вовсе заулыбался, после чего строгим, жестким тоном спросил:

– Где ты научился так метать ножи, парень? Только не говори, что на кухне в ресторанчике твоего папаши. Заодно назови мне своё имя и расскажи кто ты и откуда родом, а я подумаю, вписывать тебя в судовой журнал или нет. Вздохнув, я ответил:

– Сэр, как раз именно ножи я научился метать в ресторане своего отца, в Амстердаме. Мой отец был когда-то советским офицером, диверсантом, но попал к бошам в плен. Бежал, добрался до Франции, воевал в маки, а когда война закончилась, не захотел возвращаться и перебрался сначала в Бельгию, а потом в Нидерланды. Отец меня много чему научил, сэр, не только метать ножи и ловить их, но ещё и драться. Коммандер Стирлинг усмехнулся и спросил:

– Что же ты тогда не отбился от ограбивших тебя бандитов? Натянуто улыбнувшись, я ответил:

– Сэр, когда на тебя наставлено шесть автоматов «Узи» и все бандиты стоят в десяти метрах от тебя, нет никакого смысла пытаться предпринимать хоть что-то. Гораздо проще отдать мотоцикл, деньги и свои документы. Или вы думаете иначе? Коммандер отрицательно помотал головой и сказал:

– Нет, парень, в такой ситуации действительно лучше не дёргаться, иначе тебя в один миг изрешетят. Из «Узи» трудно промахнуться с десяти метров. Так как же тебя зовут? Слегка кивнув, я ответил:

– Вик Черноф, сэр. – Развёл руками и пояснил – Вообще-то моя фамилия должна быть Чернов, но клерк в мэрии Амстердама, выписывавший отцу бумаги, написал так. Моя мать голландка, сэр, её зовут Анна, а отца зовут Ник, Николай. Они полгода назад разошлись. Мать продала ресторан и уехала в Австралию. Отец тоже не захотел оставаться в Амстердаме, но он давно уже хотел уехать. В общем он переехал в Канаду, а я не захотел никуда уезжать из дома. Сел на мотоцикл и поехал колесить по Европе. Всё было хорошо, пока не решил подняться на Арарат.

Коротко рассказав о себе, я замолк. Если коммандер Стирлинг захочет проверить мою историю, а это была легенда специально для него, то ему подтвердят, что в Амстердаме действительно жила супружеская чета Черноф, и что Ник и Анна разошлись, а их сын куда-то умотал на мотоцикле. На самом деле Николай Чернов в середине сорок третьего года попал в плен не случайно, а специально сделал так, чтобы его взяли в плен сразу после высадки. Согласившись работать на немцев, он бежал из разведшколы Абвера и ушел во Францию, чтобы воевать вместе с маки, а затем закрепиться в Западной Европе. Разыскать хоть кого-либо из них в Канаде, Австралии и в Западной Европе будет крайне затруднительно, ведь все они давно уже вернулись в Советский Союз. Ну, а если Бобби Стирлинг расколется на допросе и начнёт рассказывать французским контрразведчикам о том, какая же это сволочь, русский перебежчик, который рассказал ему сказку про папу и маму из Амстердама, то тем быстро подтвердят родственники Анны, что Ник был родом из нашего города. Ну, а я, естественно, скажу, что в тот момент, когда рассказывал капитану Хольмквисту о себе, после того, как Рене бросил в меня нож, сразу же смекнул, что компания на корабле собралась очень странная, но деваться мне уже было некуда.

Коммандера Стирлинга удовлетворили мои объяснения. Во всяком случае он кивнул и с усмешкой сказал:

– Да, для того, чтобы отправиться в Турцию одному на мотоцикле, нужно быть либо идиотом, либо уметь постоять за себя. Ну, и чему же тебя ещё научил твой отец, Вик Черноф? Пожав плечами, я ответил:

– Всякому, сэр. Чему ещё может научить бывший командир разведывательно-диверсионного отряда своего сына? Я хорошо стреляю с обеих рук, умею качать маятник. Вы знаете, что это? Бобби Стирлинг отрицательно помотал головой и сказал:

– Понятия не имею. Что-то связанное с башенными часами? Теперь уже я с глуповатой улыбкой воскликнул:

– Нет, что вы, сэр! Это специальная техника ухода от огня, когда по тебе стреляют один, два человека. Ну, максимум можно уклонится от трёх стрелков, если они не очень опытные. Хотя если столкнёшься с таким парнем, который сам умеет качать маятник, да, ещё и стреляет по-македонски, то тогда и одного стрелка будет много. Мы с отцом делали резиновые шарики и вставляли их в патроны вместо пуль, так я после тренировок с ним всегда был весь в синяках, но и ему тоже доставалось. Усмехнувшись, коммандер сказал:

– Нет, я такими глупостями никогда не занимался. Капитану торгового судна они ни к чему. – Тем не менее он всё же не отстал от меня и продолжил расспрашивать – Ну, и чему твой отец научил тебя ещё кроме меткой стрельбы, Вик. Сделав рукой невнятный жест, я ответил:

– Да, так, ничему особому. Боевое самбо, джиу-джитсу, а карате мы с ним вместе занимались у одного японца. В общем если кто на меня с кулаками полезет, то сдачи смогу дать. Только я полагаю, что если я буду хорошо кормить вашу команду, то никто ко мне и не полезет. Тем более, что я метнул корсо Рене не в глаз, а в ствол пистолета. Ненавижу, когда на меня нацеливают пистолет. Сэр, вы скажите ему, чтобы он ко мне не приставал, а то ведь я в следующий раз могу ему и кости переломать.

Коммандер Стирлинг стал расспрашивать меня об Амстердаме, но после пятого или шестого вопроса, я ему сказал:

– Сэр, я знаю в Амстердаме каждую лужу, так что не нужно меня проверять таким образом. К тому же я тоже читал книгу Оскара Пинто «Охотник за шпионами», как и вы. Этим, признаться, я его сильно задел и он сказал:

– Даже не знаю, что мне и делать с тобой, Вик, вышвырнуть со своего корабля, или оставить. Готовишь ты, конечно, очень хорошо, а мне вовсе не хочется нажить в этом рейсе язву желудка, так что оставайся, но учти, не у одного Рене есть нож и пистолет, так что веди себя потише и вообще, не вылезай из камбуза и тогда у тебя не будет никаких проблем.

Что же, совет был неплох. Именно так я и собирался поступить. Коммандер высокомерным тоном сказал, что подать ему на завтрак завтра утром, велев принести его ему в каюту, сделал рукой небрежный жест и я удалился. На камбузе двое агентов Бобби Стирлинга только приступили к мытью посуды и я, посмотрев на и кислые рожи, а также на злорадную физиономию Ману, наладил их с камбуза ко всем чертям и быстро перемыл посуду сам, после чего ещё и вымыл полы в столовке, поснимал с больших, прямоугольных иллюминаторов все занавески и вместе со скатертями затолкал их в две стиральные машины. Заодно я заложил в третью всё тряпьё из своей каюты и, взяв большую пластиковую корзину для белья, полиэтиленовые пакеты, прошелся по каютам и сказал, чтобы члены экипажа сложили всё своё грязное бельё в пакеты, пообещав, что завтра вечером они получат всё выстиранным и выглаженным. Дружелюбных улыбок на лицах наркоторговцев это не вызвало, но они мне и не требовались. Покончив со всеми делами, я наконец поужинал, поспал до четырёх утра и перед тем, как начать готовить завтрак, перегладил всё, что до этого постирал. Когда я развесил в столовке занавески и постелил на столы чистые, отглаженные скатерти, в ней сразу же сделалось уютнее. К семи утра завтрак был готов и вскоре в столовку потянулись члены команды.

Впрочем, какая к чёрту команда! Это была проста банда наглых, спесивых и злобных наркоторговцев. Хуже того, это были четыре разновеликих банды, хотя настоящими бандитами являлись одни только корсиканцы, а все остальные ведь так или иначе имели прямое отношение к спецслужбам трёх государств. Тем не менее они всячески выказывали свою крутизну друг перед другом, а поскольку одна банда боялась зацепить чем-либо другую, то все шишки сыпались на мою голову. Капитан приказал мне принести ему завтрак ровно в семь пятнадцать и до этого времени я успел подать на стол завтрак пяти туркам, явившимся раньше всех, после чего тут же отправился с подносом в каюту капитана, чем разозлил всех остальных. Когда я шел по коридору в каюту капитана, штурман, худой, жилистый ирландец, выставил ногу, но я ловко перепрыгнул её и не запахал носом. Вернувшись в кают-компанию, я увидел его сидящим за столом. Он потребовал себе на завтрак из всего того, что я приготовил ростбиф с картофелем-фри и салат «Цезарь». Швырнув тарелки ему на стол, я негромко, но очень строго сказал по-английски:

– Ещё раз выставишь ногу в коридор, когда я несу капитану завтрак, на следующий день проснёшься с ногой отрезанной по колено и найдёшь её у себя в заднице.

Ирландец оказался с тормозом в голове и только минуты через две, когда я обслуживал смеющихся во всё горло корсиканцев, встрепенулся, достал здоровенный револьвер, но целиться в меня не стал, а лишь громко воскликнул:

– Ты что, поварёнок, угрожаешь мне?

– Нет, я тебя предупреждаю. – Ответил я и добавил – А ещё я советую тебе спуститься в корабельную мастерскую и спилить мушку со своего револьвера. Это тебя сильно выручит, когда ты вздумаешь меня им попугать. Поверь, я ведь тогда отберу его у тебя, вставлю в твою задницу и раз десять в ней проверну.

Кажется этот анекдот знали не только в Советском Союзе, так как все бандиты дружно заржали. Ирландец судорожно сглотнул комок, спрятал револьвер и сердито проворчал:

– Поварёнок, ты ведь так и в самом деле выпросишь себе пулю в живот, а это очень больно. Подыхать будешь медленно.

Я как раз входил в камбуз. Повернувшись, я обвёл наркоторговцев глазами, их собралась уже почти вся банда, и предложил:

– Господа, вы бы выбрали, кого не жалко, и выставили его против меня. Тогда я быстренько переломаю ему все кости и вы на этом успокоитесь, а этого бедолагу отправите в госпиталь. Я нанялся на эту посудину коком всего на один рейс и хочу только одного, добраться до Марселя, обратиться в консульство, получить временные документы и улететь в Амстердам. Кормить я обещаю вас хорошо, получше чем во многих ресторанах, так что давайте не будем создавать друг другу проблем. Поверьте, я гораздо круче, чем вам всем это кажется.

Вот тут-то Ману и набычился. Свирепо вращая глазами, он проревел из ближнего угла:

– Вик, это ты мне собрался кости переломать? Горестно вздохнув, я ответил верзиле:

– Ману, ты отличный парень и с чувством юмора у тебя полный порядок. С чего ты решил, что эти слова обращены к тебе? Но если тебя это так возмутило, то я вот что тебе скажу, сила это далеко не самое главное в рукопашном бою. Если хочешь, подойди и я моментально, всего одним прикосновением парализую тебе хоть правую, хоть левую руку и ты ею даже пошевелить не сможешь, а затем сделаю так, что она тут же восстановится.

Сенегалец, который явился в кают-компанию без своего суконного полупальто, встал с металлического стула, подошел ко мне, криво усмехнулся и прорычал:

– Для того, чтобы сломать Большого Ману, нужен танк.

Покрутив головой, я без всякого ускорения нанёс по его громадным, у меня бёдра тоньше, ручищам всего два чувствительных удара и его руки повисли, как толстые, бугристые, прокопчённые дочерна колбасы. Вслед за этим отвисла и челюсть Ману, на боку у которого висела слева кобура со здоровенным пистолетом «Десерт Игл». Он встряхнул головой и простонал:

– Мои руки… Что ты сделал с моими руками, сукин сын?

– Вот видишь, Ману, что получается, когда человек не верит в то, что и на силу есть управа. – Сказал я и поспешил успокоить сенегальца – Не волнуйся, я сейчас верну тебе твои руки. Только не нужно пускать их в ход против меня, а то ведь они во второй раз так и останутся парализованными навсегда, а через пару лет высохнут и станут тощими, как у мумии. – Быстро вернув рукам Ману чувствительность, я легонько стукнул его кулаком в грудь и весёлым голосом порекомендовал – Всё, Большой Ману, садись за стол и я сейчас принесу тебе целую гору мяса приготовленного так, как это могут сделать только в Африке. Оно тебе очень понравится. Я специально пожарил для тебя к нему бананы.

Ману несколько раз сжал и разжал свои толстые, как сардельки, пальцы и ошеломлённо воскликнул:

– Да, ты просто какой-то колдун, чёрт тебя подери. Ладно, неси Большому Ману своё жареное мясо. – Направляясь к столу, он сказал, мотая головой от изумления – Если кто хочет попробовать, что это такое, не чувствовать своих рук, господа, подходите к Вику, не стесняйтесь. Он вам это обеспечит. Незабываемое чувство. Со страху обоссаться можно. Рекомендую.

Через пару минут Ману вовсю уплетал африканское жаркое с жареными бананами и кокосовым соусом. Бандиты насупились, как сычи в дуплах, и больше меня не задевали, так что я без особых хлопот смог накормить их. Однако, глядеть на меня они стали с удвоенной злобой и даже до того безразличный ко мне Ману и тот время от времени косился на меня весьма недовольно. Ну, и плевать, их дружбы я даже и не собирался искать. Вскоре, позавтракав, вся банда отправилась загружать в трюмы «Клементины» турецкий опиум, а я занялся на камбузе своими собственными делами. Их у меня вполне хватало. Несколько раз я выходил на палубу, чтобы выбросить очистки и отходы с камбуза и потому видел, что бандиты работали с редкостным трудолюбием и я даже сказал бы, энтузиазмом. На борт судна капитан Хольмквист не пускал ни одного турецкого докера. В их обязанность входило сгружать тюки с автомобилей, подъезжавших один за другим, и складывать их в большие сетки, чтобы портальный кран мог опустить их в трюм. Там их моментально укладывали в штабеля. Погода благоприятствовала погрузке такого груза, как шерсть упакованная в брезентовые тюки и стянутые бандажными лентами, а потому работа продвигалась быстро. Слишком быстро.

Заинтригованный этим, я, вернувшись на камбуз после первого же выхода на палубу, чтобы выбросить объедки с нечистого борта на корм рыбе, тут же связался с Дейром и Бойлом. От них-то я и узнал последние новости, которые меня не обрадовали, честно говоря. Оказывается, вчера вечером в радиорубке произошло совещание всех четырёх сторон, в результате которого объём поставок опиума резко увеличился с первоначальных полутора тонн, до тридцати. Французы сразу же подтвердили, что за десять дней они смогут доставить в Марсель, на другую сыроварню, необходимое количество оружия, но его никто не получит до тех пор, пока они не увезут с неё свой героин. Рене, поговорив со своим папашей, выставил жесткое условие – половина героина достаётся им, но агент французской разведки Мишель Люка тут же заявил, что его организации гораздо проще перестрелять всех корсиканцев, чем отдавать им столь жирный кусок. Он потребовал от Рене, чтобы тот связался со своим папашей и аппетиты корсиканской мафии быстро сдулись до пятнадцати процентов за переработку, после чего корсиканец, турок и француз вышли из радиорубки очень довольными, но самым довольным был всё же Бобби Стирлинг, который вырвал пятнадцать процентов героина.

Зато мне было не до радости. Объёмы сделки резко увеличились, а потому и гнев за её срыв обещал быть просто колоссальным. Хуже того, коммандер Стирлинг немедленно связался с командующим шестым американским флотом и велел ему всячески прикрывать «Клементину» в море, но не пугать банду пролётами над их головами американских самолётов. Вызывать на помощь корабли и подводные лодки Черноморского флота в такой ситуации было бы просто глупо и я потребовал от Бойла, чтобы тот ни в коем случае ничего не сообщал Андропову. Мне только не хватало развязать из-за этого опиума третью мировую войну. Хватит с трёх разведок и корсиканской мафии и того, что их хитроумную операцию провалит советский гонщик и непризнанный гений Борис Карузо. Зато я велел ему внимательно следить не только за каждым шагом Лорда, но и за второй, оружейной сыроварней в пригороде Марселя, чтобы знать всё о диспозиции врага. Заодно я попросил Бойла известить наших ребят в Марселе, у них была с собой портативная консоль, чтобы они держались от сыроварни подальше и когда там начнётся бой, не ввязывались в него. От общения с Дейром и Бойлом меня оторвал Ману, который ввалился на камбуз со следующим неожиданным известием:

– Вик, обедать будем в три часа. Приготовь жратвы и для турок. Капитан велел работать до темна, чтобы в полночь «Клементина» вышла в море. Как только приготовишь обед, тоже спускайся в трюм. Нам каждая пара рук нужна.

Это было весьма неожиданное известие, так как наркоторговцы в конечном итоге сговорились объявиться в Марселе второго декабря и плаванье грозилось затянуться на целых две недели. Мишель Люка сказал, что к тому времени они доставят в Марсель хоть целую танковую дивизию, но та не заинтересовала Эчмеза Коксаля, его куда больше были нужны «калаши» китайского производства и патроны к ним, которые секта «Нурджалар» собиралась продать в Северном Йемене. Ну, это у неё теперь вряд ли получится. Думать о том, как сдать эту банду французским властям, да, ещё таким образом, чтобы французские спецслужбы не смогли ничего скрыть, было ещё рано и я стал готовить одновременно и обед, и ужин. В три часа дня я накормил человек семьдесят, а в половине пятого переоделся в рабочую робу и полез ворочать тюки в трюм. Этим мы занимались до одиннадцати часов ночи, а в половине двенадцатого «Клементина» покинула порт Трабзона и вышла в море. Я стоял на палубе и смотрел, как тают в туманной дымке горы, освещённые полной луной.

В это время банда наркоторговцев, выбившаяся из сил, ужинала. Хотя мужики на борту собрались все, как на подбор, плечистые и здоровенные, после такого аврала они едва волочили ноги и на судне «в живых» осталось только четыре человека. Двое несли вахту а машинном отделении, а двое на ходовом мостике вместе Бобби Стирлингом. Это позволило мне тайком проникнуть в трюм и добраться до одного из тюков, в котором был спрятан опиум, расфасованный в плитки по полкилограмма каждая и залитый в пакетики из толстой полиэтиленовой плёнки. Я прихватил с собой один пакетик, аккуратно сложил тюки и вернулся в свою каюту. Мои маячки, которые я выложил вокруг камбуза, остались нетронутыми. В отличие от своры бандитов, я устал не так сильно, а потому сначала навёл порядок на камбузе, а уже потом лёг, чтобы вздремнуть три часа. К семи часам у меня уже был готов завтрак, а в семь пятнадцать я подал в каюту капитана его любимую яичницу с беконом, апельсиновый сок, тосты и кофе. Бобби Стирлинг посмотрел на меня с удивлением, но ничего не сказал. Часов в восемь в столовку приплелись первые пять членов команды «Клементины», чтобы позавтракать перед вахтой, а затем пришла подвахта, не спавшая целую ночь и выдувшая ведро чёрного кофе.

После этих господ я смог бы спокойно поспать до одиннадцати часов, когда проголодались турки, но вместо этого занялся стиркой и глажкой бандитского шмотья. Так начались будни моего морского путешествия. Вслед за турками проснулись французы, а корсиканцы продрали глаза только к обеду. Выйдя из кают и увидев полиэтиленовые пакеты со своим чисто выстиранным и выглаженным барахлом, явившись в столовку, они первым делом начали борзеть. На меня, а всё остальное сборище ублюдков быстро подхватило эту инициативу. Три дня я терпел и отмалчивался, а когда хотел было взорваться и переломать кости корсиканцам и не в меру обнаглевшим туркам, положение, как это ни странно, спас коммандер Стирлинг. На третий день он явился к ужину в столовку и послушав, как эти уроды словесно измываются над мальчонкой, громко спросил:

– Джованни, Марчелло, вы оба, кажется, бывшие берсальеры и даже служили в спецназе?

В банде Лорда собралось отребье со всего мира. В ней был даже один японец. Самурай хренов. Злобный, наглый и болтливый до ужаса, но судя по всему отличный боец и к тому же ещё и довольно высокого роста. Всего на полголовы ниже меня ростом, но накачанный и мощный. Джованни и Марчелло были парнями лет тридцати пяти от роду. Джованни, как я понял, родился в Неаполе и имел какое-то отношение к каморре, а Марчелло был родом с севера, из Триеста, но в кофе ни черта не разбирался. Марчелло откликнулся первым, громко ответив:

– Да, сэр, только берсальером был Джованни, а я предпочитал плавать. Я боевой пловец в недалёком прошлом. Капитан кивнул и сказал:

– Это не имеет особого значения, парни. Насколько я помню, вы оба умеете стрелять с обоих рук и весьма метко, а вот Вик говорит, что он тоже хороший стрелок, но к тому же ещё и умеет качать какой-то там маятник по-русски. Его папаша служил в «Смерше», а это, если верить Яну Флемингу, самая лучшая спецслужба мира. – Все бандиты дружно заржали, громко выражая своё презрение к «Смершу», но Лорд рявкнул – Тихо! – Как только все заткнулись, он сказал – Я предлагаю сделать так, господа. Вы оба завтра покажете Вику, как вы умеете стрелять, он же покажет всем нам, как нужно уворачиваться от пуль, а чтобы никто не пострадал, я дам всем пушки, стреляющие резиновыми пулями. Ну, что вы на это скажете, господа?

Господа взревели от восторга. После этого, видимо в предвкушении завтрашнего зрелища, они даже перестали изводить меня своими придирками и оскорблениями и я смог спокойно прибраться на камбузе. Предстоящее состязание меня нисколько не беспокоило, мало того, что я научился отлично качать маятник и делал это чисто рефлекторно, так ещё и стрелял теперь отменно, навскидку, не целясь, а лишь глядя на мишень. Мои руки автоматически наводили оружие на цель, а пальцы нажимали на спусковой крючок. Меня даже не стало бы беспокоить, вооружись мои противники боевым оружием, а не резинострелами и потому я лёг спать ни о чём не думая. Утром завтрак был готов точно к семи часам и на этот раз все явились вовремя. Сразу после завтрака я зашел в свою каюту и переоделся в свой новый бордовый мотокомбинезон без советской символики. Не просто так, для того, чтобы нагнать на своего противника жути. Признаться честно, мне удалось это сделать. Вся интернациональная банда, включая их главаря, Лорда, вытаращила глаза, когда увидела мою мощную, атлетическую фигуру затянутую в тёмно-красную кожу, да, ещё и с кожаной банданой на голове.

Для такого случая я даже побрился и потому уже не походил на грязного хиппи. Джованни и Марчелло, одетые в чёрные диверсионные боёвки, тут же подтянулись и многозначительно переглянулись. Коммандер Стирлинг, покрутив головой ухмыльнулся. Ману, его правая рука в банде, держал в руках большой и по всей видимости тяжелый чемодан. Мы все спустились на палубу, над которой возвышались на полметра два здоровенных трюмных люка, между которыми стояла стальная мачта с двумя стрелами. Ману положил на люк чемодан и открыл его. В нём лежали пистолеты, армейские «Кольты» сорок пятого калибра, и револьверы «Смит-Вессон», переделанные в тренировочные резинострелы. Бобби Стирлинг сделал рукой вальяжный жест и вызывающим, уничижительным тоном сказал:

– Выбирайте себе оружие, юноша. – По тону его голоса я сразу же понял, что последует вслед за этим, а потому не мешкая взял себе пять револьверов и один пистолет, к которому прихватил семь обойм с патронами, снаряженными резиновыми пулями и не ошибся, так как он насмешливо спросил – А вы, джентльмены, как я понял, намерены стрелять по Вику из боевого оружия?

Прикрепляя револьверы к поясу эластичными петлями из асфальтеновой резины, я предупредил, итальянцев:

– Валяйте, ребята. Можете стрелять по мне из своих «Беретт» боевыми патронами, но учтите, в ответ я буду стрелять резиновыми пулями исключительно по яйцам и глазам. Не думаю, что слепые, да, к тому же без мужского достоинства, вы будете хоть кому-то нужны в этом мире. Лично я бы, случись со мной такое, после этого предпочёл бы утопиться.

Марчелло первым достал из оперкобур свои «Беретты», положил их на люк и принялся вынимать обоймы, после чего заменил их на армейские «Кольты». Вслед за ним то же самое сделал Джованни и сумрачным голосом спросил:

– Вик, почему ты берёшь пять револьверов? У тебя же всего две руки. Как ты будешь из них стрелять?

Тем временем я быстро обвешался «Смит-Вессонами» и, вставляя обоймы в более широкие эластичные ремешки с кнопками нашитыми на правое бедро вроде как для красоты, сказал:

– Хреново вас готовили, ребята, раз даже не объяснили, как нужно правильно стрелять из двух стволов. К вашему сведению, бойцы «Смерша» всегда брали в левую руку «Наган», а в правую пистолет «ТТ». Неужели непонятно, что гильза из левого пистолета будет постоянно ударять в твой правый пистолет, Джованни? Правый ствол служит для прицельной стрельбы, а левый для добивания противника. Могу поспорить, что ты во время стрельбы с двух рук и стоять правильно-то не умеешь. Ну-ка покажи мне, какую стойку ты принимаешь?

Джованни с двумя «Кольтами» в руках тут же широко расставил ноги, согнул их в коленях и вместе с этим выставил вперёд оба ствола, подняв левый выше правого. Усмехнувшись, он нахальным голосом сказал:

– Русские, насколько мне это известно, при стрельбе из пистолета встают в классическую дуэльную стойку и даже напрягают при этом левую руку, Вик. Громко расхохотавшись, я воскликнул:

– Да, Джованни, ты так много настреляешь! Эх, не тому тебя учили и учителя у тебя, похоже, были хреновые. Смотри, как нужно правильно стоять и целиться.

Я тут же встал в самую грамотную стойку – ноги широко расставлены и согнуты в коленях, также разведены пятки, а носки наоборот, сведены внутрь. Револьвер и пистолет я при этом держал на одном уровне, но целился по пистолетной мушке, а ствол револьвера лишь выравнивал по его стволу. Бандиты удивлённо залопотали на разных языках, а Бобби Стирлинг воскликнул, выдавая себя к чёртовой матери со всеми потрохами:

– Дьявол! А ведь мальчишка полностью прав! Если внимательно рассмотреть все рычаги и векторы, то это действительно оптимальная стойка для стрельбы с двух рук. Да, похоже Флемминг был всё же прав, «Смерш» действительно очень опасная спецслужба. Всё, господа, начинайте, а мы посмотрим сверху, кто из вас стреляет лучше.

Ману забрал чемодан с тренировочным оружием для отработки стрельбы в ближнем бою и мы остались на палубе втроём. Чтобы запутать своих противников, я быстро побежал на ют, оставив Джованни и Марчелло стоять возле надстройки. Я думал, что они разделятся, но у них хватило ума сместиться от меня влево и мы встали по диагонали. Итальянские коммандос при этом держали между собой дистанцию в четыре метра. Как только вся банда собралась на широком П-образном балконе надстройки, коммандер Стирлинг подал сигнал и резиновая дуэль началась. Причём именно так, как я того и ожидал. Оба итальянца тупо открыли по мне ураганный огонь из четырёх «Кольтов» с довольно большой дистанции, а я, изредка стреляя в ответ, помчался вдоль левого борта на сближение с ними, показывая весь свой ассортимент боевой акробатики, делая нырки, уходы, перекаты, ни секунды не оставаясь на месте, но при этом внимательно фиксирую направление взгляда своих противников и постоянно заходя в слепое пятно их зрения. Для этого мне приходилось регулярно показывать им, что я двигаюсь вперёд, но при этом отклоняться назад и вниз. А ещё из верзилы я моментально превратился в низкую, приземистую, но очень быструю и вёрткую черепашку и таким образом качал нелогичный, импульсивно-интуитивный маятник, самый неприятный и непредсказуемый для противника.

Резиновые пули свистели надо мной и вокруг меня, то и дело пустые магазины падали на палубу, а Джованни и Марчелло за добрые две минуты лишь трижды задели меня по касательной. В основном потому, что я постоянно находился в низкой стойке и располагался к ним боком. Оба итальянца были к тому же абсолютно предсказуемы, зато я сам не знал, куда моё тело стремительно нырнёт в следующий раз, но знал, что уже очень скоро выйду на позицию эффективной стрельбы. Из револьвера я выстрелил всего трижды и расстрелял одну обойму из «Кольта», причём всадил в своих противников по несколько пуль, попав им в грудь и ноги. Похоже, что на обоих были надеты бронежилеты скрытого ношения. Наконец я добежал до нужной точки и мгновенно перезарядил «Кольт», для чего мне всего-то и потребовалось, оставив в стволе последний патрон, нажав на кнопку, выбросить пустую обойму. Первым ударом рукояти поймать самую нижнюю обойму, резким рывком заставить кнопку отстегнуться и вторым ударом загнать обойму в рукоять пистолета. Вот тут-то и началась потеха. Как только я встал в стойку, оба моих противника сорвались с места и приставными шагами стали удирать от меня, двигаясь к носу посудины, а я помчался за ними.

По прежнему качая маятник, но теперь уже правильный, динамичный, с чёткими обманными движениями и глубокими приседаниями со сдвигом в слепую зону зрения противника, я открыл по итальянцам беглый и болезненно меткий огонь. Стремительно отбросив первый револьвер, я выхватил второй и теперь стрелял дуплетом, то сводя, то разводя стволы и если стрелял кому-либо в грудь, то по два раза из каждого ствола и в одно и то же место из двух, сбивая противнику дыхание. Ну, а если сказать по другому, то я просто избивал их нещадно своими резиновыми кулаками и ни о каком эффективном ответном огне даже не шло и речи. Оба итальянца быстро расстреляли все свои патроны, так толком и не достав меня, после чего, шипя от боли, подняли руки вверх. Зато у меня остался ещё один револьвер с полным барабаном патронов и две обоймы для кольта. Демонстративно подняв стволы и положив их на люк вместе с обоймами, сказал:

– Вот это и есть, господа, стрельба по-македонски и качание маятника в исполнении Вика Черноф. Был бы здесь мой папаша, у вас сейчас уши сделались бы, как у слонов.

Вслед за этим послышалось громкое «Кия» и приглушенное «Бумм», это с воинственным криком спрыгнул вниз с балкона японец Кен Таганака и принял боевую стойку. Громко рассмеявшись, я метнулся к нему, добежал до здоровенной крышки люка, встал на ней посередине и посмотрел на японца, тоже одетого в чёрную диверсионную боёвку, ну, прямо ниндзя из голливудского боевика, сверху вниз. Тот выхватил из-за спины нунчаки, принялся размахивать ими и прошипел по-английски:

– Сейчас я наставлю тебе синяков, Вик Черноф… Рассмеявшись ещё громче, я воскликнул:

– Эй, ты, Брюс Ли недоделанный, смотри не тресни сам себя своей японской палкой по лбу!

После чего демонстративно завёл левую руку за спину и встал в фехтовальную позицию для сабельного боя – правая нога, согнутая в колене, выдвинута вперёд, левая оттянута назад, только вместо сабли я выставил свою ладонь и ускорился, но не сильно, всего в три раза. Кен Таганака одним прыжком вскочил на люк и принялся демонстрировать мне своё карате. Делал он это, наверное, хорошо, только очень медленно и я даже устал ждать, когда рассвирепевший японец пойдёт на сближение. Между тем я тоже делал правой рукой плавные движения, правда, немного быстрее, чем Кен махал нунчаками. В реале мои движения, наверное, были почти незаметными. Когда же японец стал наносить по мне удары нунчаками, то я принялся отбивать их таким образом, что его руки задёргались и в конце концов, когда они у него оказались в опасной близости от головы, обе нунчаки по очереди треснули Кена по тыкве с протяжным, но не слишком громким звуком и на ней даже не появилось глубоких вмятин, но кожа на лбу всё равно оказалась рассечена. Я же тут же прижал руку к груди, вышел из ускорения и быстро встал почти по стойке смирно. На лице Кена появилось глубокомысленное, задумчивое выражение, он выронил свои нунчаки и молча упал, а я сказал:

– Всё, господа, концерт окончен. Прошу не аплодировать и не вызывать меня на бис, а то кто-нибудь из вас захочет выкатить против меня пушку.

После этого я всё же подошел к Кену, осмотрел его голову, она не слишком пострадала, но на ней моментально появились две здоровенные шишки. После этого я быстро привёл его в чувство и даже сделал так, чтобы ему не пришлось принимать анальгин, дабы унять сильную головную боль. Японец открыл глаза, первым делом ощупал свои лишь слегка кровоточащие шишки и удивлённым голосом спросил меня:

– Вик, что это было?

– Господин Таганака, вы изволили сами себя треснуть по лбу своими нунчаками. – Ответил я – Будьте добры, размахивайте ими в следующий раз поаккуратнее.

Убедившись в том, что шишки у него большие, каждая с куриное яйцо, Кен Таганака раздраженно воскликнул:

– Вик, я и сам понимаю, что шишки на голове появились от ударов моими же нунчаками! Меня интересует, как ты это сделал, парень? И не надо вводить меня в заблуждение. Усмехнувшись, я ответил:

– Как-как, я просто отбил их рукой, когда ты подвёл руки слишком близко к голове. Так что давай, заканчивай со своими шуточками и больше не груби мне, а то я рассержусь.

Бандиты в полном молчании разошлись, а я отправился на камбуз надеясь, что они хоть немного успокоятся. Но не тут-то было, в обед я снова то и дело слышал оскорбления в свой адрес, хотя жаловаться этим говнюкам было не на что. Правда, нужно отметить, что количество злобной словесной вони всё же сократилось чуть ли не вдвое, но это вовсе не означало, что я стал кому-то из них импонировать. Думаю, что отправить меня на тот свет мечтал каждый из них, даже французы, на стороне которых сражался против фашистов мой отец по фрагменту этой легенды. Похоже, что коммандер Стирлинг специально поведал о том, кто я такой, Мату, а тот разболтал всем остальным бандитам. Самое интересное я узнал ранним утром следующего дня, когда, прежде чем начать готовить завтрак, связался с Бойлом и тот поведал мне, какой разговор состоялся в каюте капитана между ним и сенегальской гориллой по имени Ману Оранж. Этот верзила сам явился в каюту Бобби Стирлинга и чуть ли не с порога заявил:

– Сэр, я думаю, что с этим русским нужно кончать. Он слишком опасный тип и я не жду от него ничего, кроме неприятностей. Мне кажется, что не смотря на молодость, он агент каких-то спецслужб. Отдайте приказ и Ману вонзит ему нож в спину. Русский вроде как доверяет мне и не заподозрит подвоха с моей стороны. Ко всем другим он относится очень настороженно.

Тут чернокожая обезьяна с толстыми губами и низким, неандертальским лбом ошибалась. Я не доверял никому из членов банды наркоторговцев. В том числе и ему, а потому затея с ножом у него точно не прошла бы. Более того, я завёл в столовке новой правило. Во время завтраков, обедов и ужинов я ставил при входе на камбуз стол и они сами брали с него подносы со своими блюдами, заявив, что не намерен быть у них ещё и стюардом и пригрозив, что если кому-то это не нравится, то высажусь ночью на спасательной лодке на воду и пусть они плывут в Марсель без меня. Это подействовало и я больше не бегал с подносами по всей столовке, рискуя получить удар ножом в спину от какого-нибудь негодяя. Между тем затея Ману не понравилась коммандеру Стирлингу и он ворчливо поинтересовался у того:

– И что мы будем после этого делать без кока, Ману? Знаешь, стряпни Джованни я не выдержу больше двух суток и точно пристрелю этого стервеца. Так что успокойся, этот русский будет стряпать для нас еду до самого Марселя, а вот когда мы до него доберёмся, я сам выведу его в расход, как слишком опасного свидетеля и мы сбросим его за борт с балластом на ногах. Зато я таким образом не наживу себе язву, Ману.

– Сэр, но как вы это сделаете? – Спросил Ману – Говорю же вам, этот тип точно из каких-то спецслужб и потому опасен. Бобби Стирлинг ответил ему:

– Успокойся, Ману, я уже проверил Вика. Его папаша действительно бывший русский диверсант и воевал в отрядах маки, причём так, что немцы в Бретани тряслись от страха при одном только упоминании имени Николя Чернова. После войны он не захотел отправляться в Сибирь и остался на Западе, но и не захотел пойти на службу к французам, а потому сначала перебрался в Бельгию, а затем в Голландию. Когда его сын Вик сел на свой мотоцикл и уехал, в полиции Амстердама все облегчённо вздохнули. Этот громила что ни день, так обязательно избивал кого-нибудь до полусмерти и всякий раз это оказывались или азиаты, или негры, причём одни только хулиганы и преступники. Год назад одна банда его решила пришить и устроила на него засаду. В результате из одиннадцати нападавших, а половина из них была вооружена пистолетами, семеро стали инвалидами, а один и вовсе умер через четыре месяца. У бедняги отказали почки. Так что Вик никакой не агент, он просто умелый боец и меня если что и поражает в нём, так только одно, как он к двадцати годам сумел им стать. Правда, говорят, что его папаша тот и вовсе какой-то монстр. Он до сих пор боится, что русские пришлют к нему своих палачей и потому не расстаётся с оружием и постоянно тренируется на случай внезапного нападения. Не то что вы, банда тупых, ленивых скотов, которых не загонишь ни в тир, ни в спортзал. Ну, а убью я его очень просто. Утром, когда он приносит мне кофе, дверь моей каюты всегда открыта и я просто говорю ему, когда он стучится, чтобы он вошел и поставил поднос с моим завтраком на столе. Не смотря на свою молодость, Вик очень пунктуален и педантичен. Он всегда приходит вовремя, а войдя в каюту с подносом, берёт его в правую руку, а левой аккуратно закрывает дверь. Так что я просто намажу руку сильнодействующим ядом и как только он закроет дверь, то уже через десять секунд умрёт от паралича лёгких. Мне же только и останется, что полить ручку и его левую руку нашатырным спиртом, чтобы полностью нейтрализовать яд. После этого он пойдёт на корм рыбам.

Ману на этом успокоился, а я пожал плечами, поражаясь редкостной подлости коммандера Стирлинга, и принялся готовить для банды мерзавцев завтрак.

Глава 4 Захват «Клементины»

Как и в первый раз, «Клементина» плутала по всему Средиземному морю так, словно капитан Хольмквист не знал, куда ему плыть. Сначала она направилась в сторону Крита, но потом повернула к побережью Израиля. Однако, проплыв миль триста, резко развернулась и поплыла в сторону Ливии и так петляла восемь суток, пока не доплыла до Болеарских островов и уже от них пошла тихим ходом курсом на Марсель. Если не увеличивать скорость, то через двое суток «Клементина» должна была доковылять до конечного пункта назначения и порта своей приписки. Четыре последних дня изрядно штормило, но когда мы миновали сороковую параллель, шторм, как обрезало. Это произошло рано утром, я как раз заканчивал готовить завтрак, а вместе с тем готовился произвести захват судна. Бандиты к тому времени мне уже осточертели так, что я был готов их загрызть, но у меня был готов для них сюрприз совсем иного рода, куда более высокотехнологичный, но вместе с тем не совсем гуманный. Ну, и чёрт с ним, с этим долбанным гуманизмом. Это же бандиты! В любом случае всё будет длиться недолго и как только они выпьют опийной настойки, то проснувшись ничего не вспомнят.

Когда зашла речь о том, как захватить в плен такую большую банду, Бойл, после некоторых раздумий, предложил мне воспользоваться для этой цели гипнонаркотиком, причём особым, бинарным. Ещё за три месяца до побега я синтезировал его под руководством мудрого Бойла и потому прихватил с собой три ампулы. В одной находилась жидкость оранжевого цвета, из-за чего я и купил столько апельсинов. Это был базовый наркотик. Во второй ампуле была жидкость сиреневого цвета, антидот, снимавший все последствия, отчего я мог спокойно пить апельсиновый сок вместе с бандитами и ничего не бояться. В третьей же ампуле находился второй компонент гипнонаркотика и сегодня он находился во всех напитках – в апельсиновом соке, чае и кофе. Всего я взял с собой в дорогу три ампулы гипнонаркотика, но в любой момент мог синтезировать любое его количество. Вместе с тем я также приготовил и опиумную настойку, причём опять-таки по рецепту Бойла, которая должна была погрузить всю банду в сон на трое суток, чтобы на борт «Клементины» смогли спокойно подняться мои друзья. Но только после того, как все уснут глубоким и покойным сном. Единственный человек, с которым я хотел поговорить, был коммандер Стирлинг.

У меня было достаточно много времени, чтобы хорошенько обо всём подумать, а потому, по здравому размышлению, я решил не убивать ни его, ни кого-либо ещё из членов этой банды. Пусть с ними разбираются власти, а я уж если и пролью чью-то кровь, то лишь тогда, когда мне придётся сражаться спасая свою собственную жизнь, либо чужие жизни. Мне и без того предстояло в скором времени привести в исполнение несколько смертных приговоров. Единственное, о чём я жалел, так это о том, что больше никому не набью морду, а ведь мне этого очень хотелось, но пока что от меня досталось всего только трём болванам. Если японец быстро отошел от ударов своими же собственными нунчаками по голове, то оба итальянца дня три едва передвигали ноги. В горячке дуэли они просто не обратили особого внимания на удары резиновых пуль, но уже через несколько минут боль от сильных ударов дала о им о себе знать. По этому поводу я тоже не очень-то переживал, ведь я находился в точно таком же положении, что и они. Если захотят обратиться к кому-то с претензиями, то пусть идут с ними к своему боссу, а не ко мне. Это коммандер Стирлинг подвёл их под мои выстрелы, от которых они не смогли увернуться, да, у них в общем-то ничего толком и не получалось, а ведь я работал без ускорения.

Небольшая рыбацкая шхуна, на которой сутки назад вышли в море мои друзья, уже находилась в каких-то двадцати милях от «Клементины» и Игорь со товарищи готовил к спуску на воду резиновую лодку с мощным подвесным мотором. Ещё три часа и они будут на борту сухогруза. Поэтому я приготовил для них даже не завтрак, а роскошный обед с борщом, пельменями, винегретом и даже налепил вареников с творогом. Всего на борт должно было подняться четыре человека, Игорь, Володя, Алексей и Виктор. Так что настроение у меня было в это утро превосходное и мне его не испортила даже ты ругань, с которой в столовую ввалились корсиканские придурки. Сегодня им что-то не спалось, ну, ничего, уже очень скоро они уснут очень крепким сном, а проснутся, надеюсь, уже на тюремных нарах и пробуждение у них будет очень не весёлым, а точнее совершенно безрадостным. К тому же ещё недели две, если не все три, они будут испытывать пост-эффект от действия гипнотика и отвечать на все вопросы следователей очень охотно и наговорят такого, что может быть дело дойдёт до самого строгого приговора суда.

За полтора часа я накормил и напоил гипнонаркотиком всех бандитов, явившихся в столовую «Клементины», кроме её капитана, и каждому отдал конкретный приказ. Этот наркотик действует очень жестко. После того, как кто-то его отведает, он беспрекословно подчиняется каждому человеку, который пристально посмотрит ему в глаза и властным голосом что-либо прикажет ему. Ну, а поскольку бандиты заявились в столовку не все сразу, а приходили по очереди, то мне не составило особого труда подчинить их себе и через полтора часа все, кто не стоял на вахте, собрались в столовке, расселись вокруг большого стола, тупо таращились друг на друга и молчали. Вскоре, ровно в девять утра, «Клементина» должна была лечь в дрейф. Такой приказ я отдал тем бандитам Лорда, которые отправились в машинное отделение и в ходовую рубку. Коммандер Стирлинг обычно часов до десяти торчал в своей каюте и занимался тем, что сортировал бобины с магнитофонной лентой. Все разговоры, которые велись в каютах, записывались и потом трое его подчинённых их прослушивали и составляли краткие отчёты. Бобби Стирлинга интересовали в первую очередь те разговоры, которые могли скомпрометировать в первую очередь французов и отчасти турок, но он не брезговал и болтовнёй корсиканцев.

Подойдя к его каюте, я постучал и кода он спросил, кто это, сказал, что пришел забрать посуду и принёс кофе. За дверью послышался звук задёргиваемой шторы, коммандер Стирлинг подошел к двери, повернул ключ, открыл её и очень удивился, не увидев у меня в руках подноса с кофейником. Секунду спустя он сообразил, что я явился к нему с совершенно другими намерениями и его рука рванулась было к револьверу, кобура с которым была пристёгнута к его брючному ремню справа, но мой удар оказался быстрее и точнее. Правая рука коммандера повисла плетью, я с силой толкнул его в грудь ладонью, он отлетел на середину просторной каюты и попытался схватить револьвер левой, но в следующее мгновенье и она повисла плетью. Громко сопя, Бобби Стирлинг попытался нанести мне ногой удар в живот, но и из этого у него ничего не вышло и вскоре, с полностью парализованными конечностями, он сидел посреди каюты в кресле. Я вышел в коридор, взял поднос с кофе, зашел в каюту, поставил его на стол возле иллюминатора, повернулся и сказал:

– Капитан Хольмквист, я же сказал вам, что намного опаснее, чем кажусь на самом деле. Вот видите, как всё вышло. Вы сидите в кресле и мне даже не нужно вас связывать. Вся ваша банда спит глубоким и покойным сном потому, что за завтраком я напоил их настойкой опия, подмешанной в кофе и апельсиновый сок. Горечь опия ведь не так уж и сложно убрать, и я знаю, как это сделать. Знаю я и то, что вы хотите ввезти во Францию тридцать тонн этой отравы, переработать её в героин и потом продавать парижанам и не только им одним. Из него ведь можно изготовить целых три тонны героина, а это десять миллионов доз. С ума сойти, сколько людей вы таким образом посадите на самый тяжелый наркотик. Нет, капитан Хольмквист, я не дам вам сделать этого. Я сдам вас полиции Марселя.

Бобби Стирлинг глянул на меня зверем, голову он поворачивать мог, и зловещим голосом прорычал:

– Кретин, это специальная операция ЦРУ и если ты вздумаешь нам помешать, то тебя и твоих родителей ждёт смерть. Твою мамочку мигом скормят в Австралии крокодилам, а твоего папашу не спасут его навыки, полученные в «Смерше».

– Вот как? – Удивлённо воскликнул я – Значит вы из ЦРУ, капитан Хольмквист? Ну, раз так то мне нужно оторвать у вас воротник от рубахи. Говорят, что все шпионы зашивают в него ампулу с ядом, чтобы отравиться в случае провала. – Отрывать воротника форменной белой рубахи я не стал, так как не обнаружил в ней никакой ампулы и даже притворно удивился – Странно, цэрэушник, а ампулы с ядом нет. Вы, наверное, всё врёте, капитан. Зато я скажу вам теперь о себе правду. Я не Вик Черноф, а Борис Картузов и я самый обычный перебежчик из Советского Союза, а Виком я назвался только потому, что догадался, в какое дерьмо вляпался, поднявшись на борт вашего судна. Коммандер злобно прорычал:

– Это точно, сопляк, ты вляпался в такое дерьмо, что теперь только я смогу тебя из него вытащить. Сделай со мной то, что ты сделал с Большим Ману и я помогу тебе, раз ты перебежчик.

– Чем поможете? – Снова удивился я – Намажете своим ядом не ручку каюты, а сразу мою руку, капитан Хольмквист? Ладно, вы посидите тут, а я пойду и поставлю «Клементину в дрейф. Ваши бандиты, которые несут вахту, уже должны уснуть.

Покинув каюту капитана, я спустился в столовку и принялся поить кофе с опиатом собственного изготовления бандитов и, пока антидот не начал действовать, приказал им срочно отправляться в каюты и кубрики и ложиться спать не раздеваясь. Позднее, чтобы они не надули и не наделали в штаны, я намеревался основательно замедлить пищеварительные и мочевыделительные процессы в их организме, а перед сдачей бандитов полиции, возобновить их вновь, но с удвоенной силой, чтобы они поскорее проснулись. Когда «Клементина» легла в дрейф, я снова вернулся в каюту капитана и тот насмешливо спросил меня:

– Ну, и что ты намерен теперь делать, Вик? Мы же находимся в нескольких сотнях миль от берега.

Сев на стул напротив коммандера Стирлинга, я закинул нога на ногу, закурил сигарету и спокойно ответил:

– Капитан Хольмквист, повторю, я не Вик Черноф, а Борис Картузов. Вик Черноф, это двоюродный брат одного моего друга. Сын старшего брата его родного отца, который остался после войны на Западе и где-то с год назад стал переписываться с родственниками в СССР. Так что я просто навешал вам лапши на уши, когда понял, что Рене бандит из корсиканской мафии.

Коммандер презрительно скривился и спросил по-русски, причём сказав мне практически без акцента:

– Ну, и как же ты об этом догадался Борис?

– Очень просто, капитан. – Ответил я тоже по-русски – Он же выхватил из рукава ритуальный кинжал корсиканской мафии, который называется корса. – И насмешливо спросил – Вы что, книг про корсиканские вендетты никогда что ли не читали, капитан?

Внезапно коммандер Стирлинг осклабился, застонал, словно от сильной боли, и громко воскликнул по-английски:

– Дьявол! Ты же тот самый русский мотогонщик, который финишировал на мотогонках в Подмосковье два года назад на переднем колесе! А перед этим ты на своём трайке въехал на капот гоночного «Москвича-Метеор». Как это я не смог вовремя вспомнить твою наглую физиономию, сопляк?

Меня чуть не раздуло от гордости. Не зря я тогда хотя и всего на пару минут, но всё же нарисовался перед кинокамерами без интеграла на голове. Ну, что же, раз я освежил память Бобби Стирлинга, значит можно было укладывать его спать, но перед этим я всё же сказал ему, на этот раз по-русски:

– У вас прекрасная память на лица, капитан Хольмквист. Да, я тот самый советский мотогонщик. Между прочим, тот супербайк, на котором я тогда выступал, был сделан вот этими самыми руками, но меня зажали типы вроде вас, обобрали до нитки, да, ещё и не дали участвовать в авто и мотогонках. Поэтому я и удрал из Советского Союза. Так что не волнуйтесь, в мире мало найдётся людей, кто разбирается в технике лучше меня, а потому и «Клементину» я спокойно доведу до Марселя в одиночку. В ходовой рубке, насколько я успел это заметить, имеется радиотелефон, а я, как вы должны были заметить, свободно разговариваю по-французски, созвонюсь с полицейским комиссариатом этого города и договорюсь с полицией об условиях вашей передачи властям. Глядишь мне ещё выплатят какую-нибудь премию, а если и не выплатят, то ничего, это не страшно. Со своей головой и руками я быстро стану здесь миллионером. Ну, а что касается ЦРУ, то я вам не верю. С какого бы это рожна ЦРУ станет торговать наркотой во Франции?

– Много ты в этом понимаешь, мальчишка! – В запальчивости воскликнул коммандер – Самый лучшее, что ты можешь сделать, это работать вместе со мной. Даже если ты сдашь меня французской полиции, то уже через трое суток я буду на свободе и тебя уже не спасут твои бойцовские навыки. От пули снайпера ещё никому не удавалось увернуться. Беспечно махнув рукой, я ответил насмешливым тоном:

– А мне плевать, капитан Хольмквист. Во-первых, я фаталист, во-вторых – везунчик по жизни, а, в-третьих, помимо полиции, я ведь ещё и позвоню во все газеты и потому в порту репортёров будет больше, чем полицейских. Ну, а кроме того, мне ведь известно, что находится за ширмой, так что самые интересные кассеты с записями я сумею заранее переправить на берег. Это потому, что с головой у меня всё в полном порядке, так что ЦРУ будет меня обходить десятой стороной. Зато вас, капитан, если вы и в самом деле шпион, а не просто жадный ублюдок, они спустят в канализацию. Ваши шефы постараются договориться с французами тихо и мирно о том, что ни о каких тайных операциях ЦРУ на территории Франции никогда даже речи не шло, а вы просто негодяй, спевшийся с корсиканской мафией. Ладно, капитан, вам пора баиньки. Вот ваш кофе, он уже не горячий, а потому я буду поить вас из носика кофейника. – Как только я поднёс кофейник к губам коммандера Стирлинга, тот отвернулся от носика кофейника и я грозным голосом прорычал – Пейте, капитан Хольмквист, иначе я спущусь машинное отделение, возьму там молоток, выбью вам передние зубы и залью в ваше брюхо весь кофейник. За то, что вы хотели меня убить, я ведь сделаю это не с одного, а с пяти или даже шести ударов.

Бобби Стирлинг немедленно присосался к кофейнику и мигом выхлестал половину сваренного для него кофе. Да, правильно говаривал когда-то один умный американец, который потом плохо кончил: – «Доброе слово самый лучший способ договориться с человеком, но доброе слово и пистолет, ещё лучше.» Подождав минут десять и убедившись, что коммандер почти отключился, я разблокировал его конечности и уложил на койку, после чего поднялся в ходовую рубку и взял в руки бинокль. Игорь с парнями были уже на подходе. Надев сначала пробковый спасательный жилет, а поверх него непромокаемую оранжевую куртку с капюшоном, я отправился на палубу и спустил сходни, чтобы ребятам не пришлось подниматься на борт «Клементины» по шторм-траппу и уже через полчаса все четверо моих друзей поднялись наверх и даже подняли из воды надувную лодку. Игорь хотел сразу приступить к работе, но я замахал руками и потащил их в кают-компанию, к столу, но сначала выбросил за борт все блюда и напитки, в которых был гипнонаркотик.

Через пятнадцать минут мы ели наваристый горячий борщ со свининой и майонезом вместо сметаны, пельмени, вареники и делились впечатлениями. Мои друзья уже успели малость укорениться в Марселе, а потому им было о чём мне рассказать. Я в свою очередь не рассказывал, какие страсти-мордасти выпали на мою долю и говорил им, что путешествие прошло спокойно. Хотя я и знал, какой будет реакция, мне всё же пришлось рассказать им о том, что на борту «Клементины» находится в двадцать раз больше опия, чем я предполагал. Парни тотчас схватились за голову, а Володя Звягинцев, шумно выдохнув, воскликнул:

– Ни хрена себе! Боря, а может быть ну его, этот опиум? Не будет ли проще взять и утопить «Клементину», этих уродов высадить на спасательные плоты, а тебя залегендировать иначе?

Игорь одарил Володю, заговорившего по-русски, неласковым взглядом и строго сказал ему по-французски:

– Николя, не говори глупости. Этим мы ничего не изменим, а только ещё сильнее разозлим всех. Их нужно сдавать марсельской полиции, как это и было запланировано. – Огорчённо вздохнув, он добавил – Хотя задача и осложняется, не будем унывать, ребята. Как знать, может быть дело таким образом только упростилось. Тридцать тонн опиума это слишком большая партия, чтобы ЦРУ захотело ввязываться в драку. Американцам проще откреститься от Бобби Стирлинга и его группы, чем пойти на такой крупный скандал. Французской разведке тоже будет намного выгоднее представить всё, как операцию против корсиканской мафии и секты «Нурджалар», нежели согласиться с провалом. С лёгкой усмешкой я вставил своё словечко:

– Будет очень мило, Анри, если в конечном итоге ЦРУ, Сюрте Женераль и разведка Турции бросятся друг к другу в объятья и сольются в любовном экстазе, но тогда кому-то из турок, скорее всего Эчмезу Коксалю, придётся стать козлом отпущения. Впрочем, я не завидую им всем, начиная с Фетхуллы Гюлена. Думаю, что эти тридцать тонн опиума принадлежат серьёзным людям и они постараются расправиться со всеми, кто виновен в том, что их так нагло обокрали.

Сказав так, я с улыбкой посмотрел на Игоря, ставшего во Франции Анри Ростиньяком, охотником на слонов, недавно вернувшимся из Африки и он немедленно воскликнул:

– А наши коллеги в Измире тем временем будут внимательно следить за теми людьми, которые захотят предъявить счёт Фетхулле и побеспокоятся о том, чтобы они не стали искать встречи с тобой. Тогда нам останется только добить клан папаши Эмиля Фернана после того, как на него обрушится гнев всех французских спецслужб вместе взятых. Думаю, Борис, что ты в итоге окажешься просто тем маленьким камешком, из-за которого в горах произошел огромный обвал и всем тем большим камням, которые скатятся вниз с горы в трясину, станет не до тебя. Облегчённо вздохнув, я воскликнул:

– Вот и прекрасно, Анри, что ты пришел к такому выводу!

Хотя Володя-Николя всё же не разделял моего оптимизма, мы больше не возвращались к этой теме и, надев на руки резиновые перчатки, принялись обыскивать всё судно в поисках тайников, а их было на нём немало. Бобби Стирлинг, перед выходом в этот рейс свернул свою базу в Лионе и взял с собой всё самое ценное. Позаимствовать у него мы могли только деньги, их исчезновение французы быстро спишут на кражу, а со всей секретной документацией нам пришлось повозиться, но и тут нам очень помогли Дейр с Вилиэн и Бойл, а также то, что в одном из помещений радиорубки стояло два десятка отличных студийных магнитофонов «Телефункен» и мы сделали копии со всех кассет с записями разговоров. Бобби оказался очень предусмотрительным малым и записывал всё, даже свои телефонные переговоры с Ленгли, посольством США во Франции и резидентом. Снимал он многие вещи и на киноплёнку, а потому в руках советской разведке оказалось огромное количество ценных материалов, из-за которых мы на сутки задержали прибытие в Марсель. Однако, ровно за сутки до этого я вышел на связь с полицейским комиссариатом Марселя. Трубку взяла какая-то женщина, судя по голосу молодая, и я вежливо сказал ей:

– Доброе утро, мадмуазель, я хочу поговорить с комиссаром Лагранжем и сообщить важную информацию о господах с соседнего острова, от которых в Марселе так много неприятностей.

Дама из комиссариата полиции, которая поначалу весьма игриво сказала мне: – «Слушаю вас.», тут же серьёзным, даже скорее строгим голосом сказала мне:

– Я мадам, мсье. Как вас представить комиссару?

– Мадам, скажите ему, что с ним хочет поговорить русский перебежчик, который оказался в весьма затруднительной ситуации и теперь решает, как ему следует поступить. – Ответил я и добавил – Неподалёку от меня находится почти три десятка спящих непробудным сном гангстеров, но я могу говорить спокойно, ничего не опасаясь, мадам.

Несколько секунд я не слышал ни единого звука, после чего я услышал в телефонной трубке напряженный голос:

– Мсье перебежчик, о чём вы хотите поговорить со мной? Я Жан-Кристоф Лагранж, комиссар полиции Марселя.

Игорь, знавший комиссара по голосу, кивнул мне и я непринуждённым, даже весёлым голосом ответил:

– Рад с вами познакомиться, господин Лагранж. Моё имя Борис, несколько недель назад я нелегально перебрался из Советского Союза в Турцию, добрался до одного из турецких портов и сел на судно, идущее в Марсель. Вообще-то мне было всё равно, докуда добраться, до Франции или Италии, а потому я нанялся коком на это судно, но уже очень скоро выяснил, что оно везёт в Марсель тридцать тонн опия и мне это очень не нравится. В предместье Марселя корсиканская мафия создала химическую лабораторию. Они хотят переработать опиум в героин и продать его в Париже. Во время завтрака я напоил всех гангстеров, включая капитана, настойкой опиума и теперь они спят, господин комиссар. Если вы дадите мне гарантию, что я смогу поселиться во Франции, то я пригоню судно в Марсель, а заодно расскажу вам, где находится химическая лаборатория.

Сказав это, я замолчал в ожидании ответной реакции. Она последовала незамедлительно. Комиссар Лагранж взволнованным голосом воскликнул, делая ударение на первом слоге:

– Мсье Борис, назовите мне ваше полное имя и я лично выйду на катере в море и вручу вам уже оформленный вид на жительство во Франции, а через несколько дней вы получите паспорт гражданина Французской Республики. Вас это устроит?

– Вполне, господин комиссар! – Также оживлённо воскликнул я и деловито сказал – Господин комиссар, возьмите карту Марселя и несколько листов бумаги, я расскажу вам где находится химическая лаборатория и как её охраняют. Там очень много вооруженных людей и поэтому самое лучшее, это подобраться к ним рано утром, в темноте, окружить и объявить им об этом. Учтите, вам придётся брать их логово штурмом. Оружия у них много, есть даже пять пулемётов и два гранатомёта, так что будьте очень осторожны. Ни в коем случае не пускайте вперёд технику, всякие там бронемашины, погубите людей. Лучше откройте по ним огонь из миномётов и гранатомётов. Вот тогда они быстро поймут, что с ними не шутят и сдадутся.

Комиссар может быть и имел на этот счёт своё собственное мнение, всё же спорить со мной не стал и сказал:

– Мы так и поступим, мсье Борис. Говорите, где находится эта корсиканская лаборатория.

Я быстро описал комиссару, где находится старая сыроварня, рассказал о том, как она охраняется и даже сказал, как лучше всего к ней скрытно подойти. Карт с указанием всех огневых точек у меня было целых две штуки. Та, которую мы нашли в каюте капитана, и та, которую для нас составил Бойл с помощью Дейра. Договорившись, что я позвоню комиссару тотчас, как только подведу «Клементину» поближе к Марселю и назову ему название судна и место его нахождения, я положил повесил трубку радиотелефона. Своё нежелание рассказывать обо всём сразу, я объяснил тем, что в комиссариате имеется ещё один предатель, имя которого мне неизвестно. Трёх других, работающих на мафию, я сдал с лёгким сердцем и даже рассказал, где найти улики, свидетельствующие об этом. После этого я стал наблюдать за телодвижениями марсельской полиции с помощью Дейра и Вилиэн, а комиссар Лагранж взялся за дело очень серьёзно. Он сразу же вызвал к себе нескольких инспекторов, поставил перед ними задачу и уже через сорок минут все трое предателей, арестованных в своих кабинетах, сидели в камере и с ними не слишком вежливо беседовали их бывшие коллеги. Кулаки у марсельских ажанов были крепкими и зубы летели во все стороны.

Комиссар немедленно отправился в штаб марсельского управления жандармерии и, положив на стол карту, принялся убеждать её шефа в том, что операцию им нужно провести так, словно они маки и сражаются с бошами. Прямо в штаб отряда жандармерии Жану-Кристофу позвонил его разведчик, посланный к сыроварне, и доложил, что увидел в бинокль с десяток корсиканцев, разгуливающих вокруг подпольной химической лаборатории. Шеф марсельской жандармерии сразу после этого собрал небольшое совещание и жандармы принялись немедленно готовиться к нападению на корсиканцев. Переодетые в штатское, жандармы стали получать на складе тяжелое оружие, включая легкие миномёты и гранатомёты. Оно вывозилось из управления на легковых автомобилях, мотоциклах и даже велосипедах. Оба полицейских в минувшую войну воевали с немцами, а потому хорошо знали, что нужно делать. Они немедленно стали незаметно стягивать к старой сыроварне, стоявшей на отшибе, почему-то рядом с виноградником, силы марсельской полиции и жандармерии, старательно избегая тех мест, где засели наблюдатели.

Ближе к вечеру я принялся обзванивать редакции газет, телевидения и радио, причём звонил не начальству, а самым напористым и пронырливым репортёрам. Всем я говорил одно и тоже, завтра в одиннадцать утра в порту Марселя произойдёт нечто неслыханное и полицейские этого города докажут всем, что они не зря получают жалованье. При этом я предупреждал каждого репортёра, что скрытность и молчание продлевает жизнь. Ну, а когда наступил вечер, в половине девятого я позвонил в Париж, причём на квартиру любовницы полковника Жан-Жака Паскаля и когда та взяла трубку, сразу сказал ей требовательным голосом:

– Мадам Софи, дайте трубку полковнику Паскалю, я хочу поговорить с ним по поводу операции «Горгона» и участия в ней крота, работающего на ЦРУ. Речь идёт о его жизни и карьере.

Как и в первый раз, я увидел воочию, как изменился в лице полковник, когда обнаженная молодая женщина, зажав микрофон руками, тихим шепотом сказала своему любовнику:

– Жан, тут какой-то тип хочет, чтобы ты взял трубку и поговорил с ним о какой-то операции «Горгона», в которой участвует ЦРУ. Он сказал, что речь идёт о твоей жизни.

Полковник, лежавший на кровати, немедленно сел, вырвал из рук Софи трубку и жестом приказал ей выйти из спальной. Та обиженно фыркнула, встала с кровати и, виляя роскошным задом, демонстративно вышла из спальной комнаты. Только после того, как дверь захлопнулась, полковник зло прошипел в трубку:

– Кто вы и откуда знаете про операцию «Горгона»? Я громко фыркнул и воскликнул:

– Полковник, вы бы лучше спросили меня о том, откуда я знаю номер телефона вашей любовницы, а также то, что эту операцию спланировали не вы, а господа из Ленгли. Господин Паскаль, майор Морис Шанталь, которому вы так доверяете, уже семь лет, как является двойным агентом и в ЦРУ ему платят вдвое больше, чем в Сюрте Женераль. Американцы хотят не только решить свои задачи в Турции, но и посадить вас на цепь, а теперь несколько слов по существу дела. Я тот самый человек, который захватил «Клементину» вместе со всеми наркоторговцами на борту, и теперь стою перед выбором. То ли мне утопить эту посудину вместе с тридцатью тоннами опиума на борту, целым отрядом агентов ЦРУ, тремя корсиканскими бандитами, пятью турецкими разведчиками и четырьмя французами, то ли сдать их вместе с грузом полиции Марселя. Комиссару Лагранжу я уже позвонил и тот готовится взять штурмом подпольную химическую лабораторию корсиканской мафии, расположенную, ну, вы и сами знаете, где находится эта сыроварня. Кстати, полковник, о том, что ещё на одной сыроварне стоят штабеля ящиков, в которых под сыром лежат автоматы «Калашникова», я культурно промолчал, надеясь на конструктивный диалог с вами, хотя там и находятся двое агентов турецкой разведки, которые представились вам, как члены религиозной секты «Нурджалар». Это ведь у неё вы получили опиум в обмен на китайские автоматы. Теперь несколько слов о том американце, который спланировал эту операцию. Это коммандер Роберт Стирлинг. Он один из тех агентов ЦРУ, которые инспирировали в шестьдесят восьмом чуть ли не студенческую революцию во Франции, чтобы отомстить президенту де Голлю за его политику и особенно за вывезенное из Америки золото Франции. Могу вас обрадовать, если вы проявите благоразумие, то вам достанется в качестве трофея обширный архив коммандера Стирлинга, в котором я с удовольствием порылся и даже нашел номер телефона вашей любовницы Софи с графиком посещения. А теперь подумайте, полковник Паскаль, что лучше, иметь «Клементину», затопленную в открытом море и меня, удравшего с судна со всем архивом Бобби Стирлинга, или преподнести всё премьер-министру таким образом, что вы проводили секретную операцию по выявлению крота с одновременным арестом целой группы американских агентов, проводивших преступные операции на территории Франции и даже убивавших французов и плюс к этому попутно разгромили мощный преступный клан корсиканской мафии и разоблачили агентов турецкой разведки, действующих против Франции. Точнее вы хотели это сделать, но тут в дело вмешался юный, но очень вредный молодой человек, которому не понравились контрабандисты и он их всех усыпил их же собственным опиумом. Нет-нет, полковник, я вовсе не призываю вас устраивать громкий политический скандал на весь мир. С меня вполне хватит и того, что полиция Марселя проведёт блестящую операцию против корсиканцев. Что вы мне ответите, полковник Паскаль на такой вопрос, мне спуститься в трюм и открыть кингстоны или спокойно стоять у штурвала и вести судно в Марсель, на рейде которого вы вместе с комиссаром Лагранжем подниметесь на борт «Клементины» и мы вместе подведём её к причалу? Требование у меня будет только одно, в том катере, кроме четырёх профессиональных моряков, будете находиться только вы и почти ваш тёзка, Жан-Кристоф Лагранж, комиссар полиции Марселя. Учтите, полковник, я здорово умею драться и кулаки у меня очень быстрые.

Пока я рассказывал о положении дел полковнику Паскалю, руководителю отдела секретных операций, тот, не отрывая трубку от уха, быстро одевался и когда я закончил свою речь, быстрой скороговоркой негромко поинтересовался:

– Кто вы такой? Неужели тот самый юный кок, которого капитан Хольмквист взял на борт «Клементины» в Трабзоне? Вы действительно Вик Черноф из Амстердама, сын Николя Чернофа, которого когда-то прозвали Чёрным Кошмаром? Не выдержав, я воскликнул:

– Боже, до чего же все французы любопытные! Кому не позвоню, всех тут же интересует, кто я такой. Нет, я не Вик Черноф, хотя и знаю про него из рассказов своего школьного друга. Я простой перебежчик из Советского Союза, которого чёрт дёрнул наняться на «Клементину» коком, чтобы доплыть до Марселя. Увы, но я проторчал в Трабзоне четыре дня и за всё это время ни одно судно не отправлялось из этого порта в цивилизованные страны, а шастать по Турции и дальше без документов, мне не очень-то хотелось. Ещё меньше мне хотелось явиться в полицейский участок и сказать, что я сбежал из Советского Союза. Полковник Паскаль, меня зовут Борис Картузов, я мотогонщик и моя физиономия уже мелькала на вашем телевидении. Можете съездить в редакцию канала ТФ-1 и вам мигом покажут, как я финишировал два года назад на трассе в Подмосковье. А сбежал я из Союза потому, что меня оттеснили в сторону от моих творений, мотоциклов и автомобилей марки «Метеор», но об этом мы с вами ещё успеем поговорить.

Полковник снова терпеливо выслушал мои излияния, ухмыльнулся и сказал вполголоса:

– Парень, если ты не отойдёшь ни на шаг от той легенды, какую предложил, то можешь полностью рассчитывать на моё покровительство. Многого я тебе не обещаю, но корсиканские гангстеры, услышав твоё имя, будут вздрагивать, а завидев тебя на улице, переходить на другую сторону. Увы, но на большее ты можешь даже не рассчитывать. Но ты ни словом не обмолвишься о том, что тебе известно. Ты согласен на такие условия, малыш?

– Конечно согласен, полковник. – Ответил я – Только вот что, вы не очень-то возмущайтесь, когда увидите в порту множество репортёров. Мне тут попался список с номерами их служебных телефонов, и я всех, до кого дозвонился, пригласил в порт, чтобы они полюбовались на триумф марсельской полиции.

Полковник Паскаль, а это был цветущий мужчина пятидесяти одного года от роду, коротко рассмеялся и сказал:

– А ты шустрый парень, Борис. Хорошо, я закрою на это глаза. До скорой встречи, малыш, я немедленно вылетаю в Марсель.

– До скорой встречи, господин полковник Паскаль. – Сказал я и Жан-Жак первым положил трубку, после чего я сказал Игорю с улыбкой – Ну, что же, Анри, сейчас я посмотрю, какие будут его дальнейшие действия и если всё пойдёт так, как мы задумали, то спускайтесь на воду и плывите на свою шхуну. Обо мне не беспокойтесь. Они не станут долго мурыжить меня в комиссариате.

Полковник Паскаль вышел из спальной, поцеловал свою любовницу и, сказав, что он спешит за генеральскими погонами, покинул её квартиру на Рю де Риволи, неподалёку от Лувра, спустился на лифте и вскоре сел в служебный «Ситроен». Из машины он позвонил сначала домой и известил жену, что отправляется в служебную командировку на юг Франции. Затем он позвонил ещё куда-то и сказал, что бы отряд какого-то Гастона Мишу срочно выехал в аэропорт Орли. После этого он позвонил комиссару Лагранжу, представился ему и стал горестно сетовать на то, что бесшабашный русский юнец отважно вмешался в ход той операции, которую они проводили против турецких поставщиков наркотиков и корсиканской мафии, а потому теперь марсельской полиции достанутся все лавры. Ещё он сказал, чтобы до прибытия его людей, часть из которых уже находится в Марселе, полиция и жандармы не трогались с места. После этого он позвонил на вторую сыроварню, приказал немедленно арестовать как турок, так и корсиканцев, после чего скрытно выдвигаться к подпольной химической лаборатории, найти в пяти километрах от неё зелёный автобус «Рено» и попросить инспектора Шарля Форта принять их в свою компанию и распределить среди других отрядов. В общем полковник повёл себя правильно.

Через полтора часа он уже был в аэропорту Орли, где его ждало семеро спецназовцев со всей своей экипировкой. Они сели в небольшой реактивный самолёт и через час были уже в Марселе, где их встретил Жан-Кристоф Лагранж и шеф марсельской жандармерии, полковник Куасси. Французские коммандос вместе с полковником Жилем Куасси поехали к подпольной химической лаборатории, на которой находилось уже тридцать шесть корсиканцев и двадцать тонн толуола, до жути гремучая смесь, о которой я предупредил комиссара марсельской полиции заранее, и два Жана отправились в комиссариат. Только после этого мои друзья спустились в резиновую лодку и поплыли к рыболовецкой посудине. Я же спустился в машинное отделение, резко увеличил скорость судна и встал к штурвалу. До Марселя путь был неблизкий, но за ночь я должен был дойти до этого города. «Клементина» была оснащена не только радаром, но и сонаром, а потому я мог ничего не бояться, да, на моём пути и не было никаких скал, рифов и опасных мелей. Скучать мне не приходилось, ведь я находился в ходовой рубке не один, со мной были Дейр, Вилиэн и Бойл. Мне было о чём поговорить с ними в эту ночь.

Под утро, когда стало едва рассветать, марсельские полицейские, жандармы и французские спецназовцы окружили подпольную химическую лабораторию и, выпустив в небо несколько осветительных ракет, предложили тем сдаваться. В ответ на это загрохотали пулемёты, но это лишь привело к тому, что по сыроварне выстрелили три раза из гранатомётов и выпустили по ней четыре мины. После этого старший инспектор Мишу, командовавший штурмом, заявил корсиканцам ультиматум, если они немедленно не бросят оружие и не выйдут с поднятыми руками, то следующая мина угодит в цистерну с толуолом и всех, кто будет выбегать из горящей сыроварни, они будут расстреливать в упор не из пистолетов, а из автоматов. Нервы у корсиканских брави тут же и сдали. Из окон полетели пулемёты и вскоре корсиканцы стали покидать территорию сыроварни в том порядке, как приказывал им Гастон Мишу, зачитывая их имена. Все тридцать шесть корсиканцев были вынуждены сдаться в плен. Их попарно сковали наручниками, да, ещё и привязали к длинному стальному тросу, после чего повели к большому тюремному автобусу, стоявшему километрах в трёх от сыроварни.

Операция по захвату подпольной химической лаборатории прошла блестяще. Ни одного из полицейских и спецназовцев даже случайно не зацепило пулей или осколками. Все они громко выражали свою радость по поводу успешно проведённой операции и поздравляли друг друга, но больше всего старшего инспектора Мишу порадовало то, что им удалось поймать с поличным Старого Ворона – Эмиля Фернана, папашу Рене. Старый корсиканский мафиози был так потрясён случившимся, что плёлся, как побитая собака. Ничего, настроение у старого гангстера испортится ещё больше, когда сынок и два его капитана начнут давать против него показания, а в руки комиссара Лагранжа попадёт досье коммандера Стирлинга. Вот тогда ему точно не избежать гильотины, но даже если его не приговорят к смертной казни, я ему не завидую, ведь на сыроварне повязали представителей сразу пяти корсиканских кланов и теперь тем будет что предъявить Старому Ворону. Ночь прошла спокойно, предутренние часы меня искренне порадовали, но в восемь часов утра «Клементину» трижды облетели по кругу на небольшой высоте два «Миража», но бомбить не стали, а лишь покачали крыльями в знак приветствия. Через десять минут, видимо получив точные координаты судна в море, из марсельского порта на большом скоростном катере на встречу со мной помчались комиссар полиции и начальник отдела секретных операций с пятью военными моряками.

Между прочим, все они попали в прицелы кинокамер, но Жан-Жак Паскаль, на лице которого красовались огромные чёрные очки, нахлобучил себе на самые брови шляпу, поднял воротник своего серого плаща и так втянул голову в плечи, что даже носа не было видно. Шпион, что тут можно сказать. Через час с небольшим, когда «Клементина» снова лежала в дрейфе, все шестеро поднялись по сходням на борт судна и мы обменялись крепкими рукопожатиями. Как мне показалось, очень даже искренними и без подвоха. Оба крепких, рослых француза широко улыбались, пожимая мне руку и хлопая по плечу, а Жан-Кристоф так и вовсе сказал радостным голосом:

– Каждый день прибывали бы во Францию такие перебежчики. Ну, парень, показывай нам свой улов. Мне не терпится посмотреть на то, что ты притащил в Марсель на борту этой посудины. Тридцать тонн опиума! Мне даже не верится в это.

Глава 5 Триумф марсельской полиции

Двое военных моряков, как только были подняты сходни, направились в ходовую рубку, а ещё двое спустились в машинное отделения и я, кивая в ответ на приветствия, сказал:

– Господа, поскольку на этом судне я кок, предлагаю прежде всего пройти в кают-компанию и позавтракать. Времени у меня было немного, но я кое-что для вас приготовил. Прошу.

Кое-что означало следующее: борщ со свининой, стейки с картофелем-фри и зелёным горошком, салат «Цезарь» с курицей, медовый торт на десерт, апельсиновый сок и кофе. Естественно напитки подавались без гипнонаркотика. Оба не таких уж и старых вояки, полицейский комиссар и кадровый разведчик, удивлённо посмотрели на меня, когда я подавать на стол борщ. Поначалу они ели его с некоторой опаской, а потом увлеклись и даже попросили добавки, но я вместо борща принёс им роскошные стейки, а французы их любят не меньше американцев. Салат «Цезарь» им и то понравился меньше, но они и его съели с аппетитом потому, что за последние часы сильно перенервничали и им было не до еды. Оба лишь выпили с утра по чашке кофе. Когда же я подал на стол ещё и свой медовик, то полковник спросил меня:

– Борис, как ты сумел довести судно до Марселя и ещё приготовить для нас такой роскошный обед?

– А очень просто, полковник. – Ответил я и, прищурив глаз выставив руку так, словно целюсь пальцем, добавил – Примерно вот так я выравнивал судно по компасу, потом стопорил рулевое колесо, спускался в машинное отделение, осматривал дизель, а потом мчался на камбуз. Ну, а там, когда стоял у плиты, то постоянно посматривал в иллюминаторы. Кстати, мне было очень приятно, когда французские лётчики поприветствовали меня, я даже потрубил им в ответ, но они, наверное, ничего не услышали. Полковник Паскаль улыбнулся и сказал:

– Зато они это увидели, Борис. Когда они вылетели на поиски «Клементины», то сразу же увидели, что она идёт от Болеарских островов прямым курсом на Марсель самым полным ходом и я приказал им облететь судно и поприветствовать тебя. Оба лётчика прекрасно видели, как ты сначала отдал им честь, а потом дёрнул рукой за тросик гудка. Всё это отлично, малыш, а теперь расскажи нам, чего ты ждёшь от прибытия в Марсель под прицелами кинокамер и фотоаппаратов. Ты перебежал из Советского Союза на Запад по политическим причинам? Весело рассмеявшись, я воскликнул:

– Полковник, я вас умоляю, где я и где политические причины! Понимаете, я авто и мотогонщик, а ещё я умею строить самые быстрые мотоциклы и автомобили, о которых вы уже, наверное, немало наслышаны, но при этом никто так и не сказал, что они сконструированы Борисом Картузовым. Завод «Метеор» тоже моё детище и единственное, к чему я никак не причастен, так это поликарбону, асфальтеновой смоле и водородному топливу, это разработка учёных из Москвы, но именно я сумел найти ей самое лучшее применение, а мне за это… – Сделав вид, что судорожно проглотил комок в груди, выдавливать из себя слёзы я счел излишним, горестно усмехнувшись, я добавил – В общем взрослые дяди с партбилетами в кармане обобрали бедного мальчика Борю Картузова по полной программе, а потом ещё и не дали мне гонять на супербайках и суперкарах. К тому же у меня не сложились отношения с женой. Моя любимая женщина ушла от меня вместе с моим сыном к другому, к полковнику КГБ. Вот тогда я и решил всем доказать, что Борис Картузов… – Снова сыграв рожей горечь на душе, я прервался чуть ли не на полуслове, а потом с кисловатой улыбкой добавил – В общем я не предавал родину и не собираюсь этого делать, господа. Я просто хочу строить самые быстрые в мире гоночные мотоциклы и автомобили и гонять на них. Виктор Батраков, который рвёт всех гонщиков Европы в клочья, мой ученик и как только я сяду в седло своего нового супербайка с таким мотором, какого ещё никто в жизни не видел, он всегда будет только вторым потому, что я лучший в мире гонщик и уже очень скоро докажу это.

Оба Жана выслушали мой крик души очень внимательно и даже сочувственно покивали, но полковник всё же спросил:

– Борис, ты в самом деле ничего не знаешь об этой фантастической советской технологии? Она не даёт покоя нашим лучшим учёным. Если говорить честно, они просто в бешенстве. Отрицательно помотав головой, я ответил:

– Полковник, мне известны только крохи. Я умею работать с поликарбоном и асфальтенкой, знаю, что такое водородное топливо и как его эффективнее всего применять, но ничего, кроме того, что первый углеводородный завод был построен в нашем городе, мне об этом неизвестно. Ну, кроме разве что того, что этот завод построен прямо на месте бывшего нефтеперегонного завода рядом с трубопроводом Баку – Новороссийск и теперь в нефтепорт качают уже не нефть, а водородное топливо. Франция ведь тоже его покупает у Советского Союза. Понимаете, как только наш бывший первый секретарь крайкома партии лично привёз мне из Москвы образцы и попросил попробовать поработать с ними, я очень быстро во всём разобрался, но это же было уже готовое сырьё. Ну, а если честно, то даже если бы я и знал секрет производства аморфного углерода, то не стал бы его выдавать никому, но я его просто не знаю. Как только я показал Дмитрию Мироновичу, что такое по настоящему прочный поликарбон, он моментально улетел с моими образцами в Москву, а через несколько дней нашу керосинку закрыли на модернизацию и вскоре всю новую промзону опутали колючей проволокой. Вот ведь что обидно, я ведь пусть и в эскизах спроектировал целых три завода, автомотозавод, тракторный завод и завод сельхозтехники, научил их изготавливать пресс-формы, первичные и основные, а на самом заводе «Метеор» так ни разу не был.

Мы поговорили ещё около часа в том же духе и я всё это время плакался, какой я хороший и как меня, бедненького, обвели вокруг пальца. Заодно я коротко рассказал обоим Жанам о том, как перепрыгнул через колючку и сбежал из Советского Союза, чтобы доказать всем, кто такой Борис Картузов на самом деле. В общем, как сказали бы мои любимые дети: – «Папик чисто-конкретно метёт пургу и давит на слезу.» Но зато как вдохновенно я мёл пургу, только что не размазывал слёзы по щекам и не рвал на груди рубаху. В конце моей исповеди комиссар Лагранж со вздохом признался мне:

– Борис, к сожалению ничем, кроме вида на жительство во Франции я не смогу тебе помочь. От французского гражданства, как я понимаю, ты собираешься отказаться. Кивнув, я подтвердил это:

– Конечно, я ведь хочу вернуться в Советский Союз победителем. Для этого я и убежал. Вот если бы я поехал в Москву и обратился в посольство с Франции с заявлением, тогда стал бы точно таким же отщепенцем, как и все те мерзавцы, которые уехали из Советского Союза. Поэтому я и не стану просить политического убежища. Я просто хочу заниматься любимым делом и если мне не дали делать это в своей стране, то стану чемпионом мира по авто и мотогонкам живя во Франции. Полковник Паскаль усмехнулся и сердито сказал:

– Борис, у тебя какие-то странные понятия о таких серьёзных вещах. Ты перебежчик и уже поэтому тебя назовут в Советском Союзе предателем родины. Неужели ты этого не понимаешь? Мой тебе добрый совет, становись гражданином Франции. Скорчив высокомерную физиономию, я ответил:

– Это у вас странные понятия о Советском Союзе, Жан-Жак! Вы отстали от жизни, в своём загнивающем капитализме. Наша страна встал на путь перемен, между прочим, и уже очень скоро вы тоже поймёте, что наш новый социализм с его плановым рыночным хозяйством и бесклассовым обществом, это как раз и есть то, о чём мечтает каждый француз, если он не лодырь и не хищное животное без стыда и совести. Вы, наверное, до сих пор видите в нас врага, а зря. Вам же всем Брежнев ясно и чётко сказал, что Советский Союз не станет изготавливать сверхпрочные танки и другую военную технику из поликарбона. Он что, зря что ли завил об этом во всеуслышанье? Полковник покрутил головой и признался:

– Честно говоря, Борис, от заявления вашего генсека у меня просто голова пошла кругом, как и от того, что ваши врачи исцелили президента Помпиду от рака лёгких.

– А чего тут удивляться? – Воскликнул я – Он же сподвижник президента де Голля, друга Советского Союза! Вы просто не хотите понять, что у нас в стране действительно всё переменилось. В нашем крае, между прочим, уже есть коммунисты-миллионеры и это считается вполне нормальным явлением. Вы думаете я сбежал потому, что хочу стать миллионером? Так наша семья и так уже имеет почти миллион рублей на сберкнижке. Моя мать заместитель директора по развитию и главный дизайнер того самого комбината «Силуэт», из-за спортивной одежды которого у вас в Париже молодёжь дерётся в магазинах, она та самая Картузова, которая у вас уже известна, как Красавкина-Картузова. Комиссар Лагранж не выдержал и воскликнул:

– Так какого же чёрта ты сбежал из Советского Союза? Мой сын как раз из тех самых дурней, которые дерутся из-за этих чёртовых русских тряпок. Он трое суток простоял в очереди на Рю де Вавилон, что купить себе мотоциклетный наряд красной кожи, с вышитым на спине медведем, растягивающим на груди шкуру, под которой красуется советский герб, ботинки «Ред рашен трактор» и шлем со стеклом, от которого пули отскакивают. Теперь ему весь Марсель завидует, когда он раскатывает по городу на своём новом советском трайке. Парень совсем свихнулся, продал новенький «Ситроен», чтобы купить себе трайк. Правда, надо признать, что за ним теперь если и можно на чём угнаться, то только на «Мираже», но они не ездят по улицам.

Метнувшись в каюту, я быстро натянул на себя свой гоночный комбинезон, с которого уже снял петли и резинки для крепления оружия, надел на голову интеграл и, вернувшись назад, с гордостью в голосе сказал:

– Дизайн этого мотокомбинезона, как и костюма для мотоциклистов, разработал я, а моя мама и её партнёрша его только немного приукрасили. Вот в нём-то я и спущусь с борта. Полковник Паскаль вздохнул и спросил меня:

– Борис, если так, тогда объясни мне, зачем ты сбежал из Советского Союза? У тебя же, похоже, и так всё было.

Обиженно шмыгнув носом, что выглядело довольно органично, хотя и не очень-то подходило к моему имиджу крутого парня с дюжиной тараканов в голове, я ответил вполголоса:

– Я хочу доказать своей бывшей жене, что она зря бросила меня и ушла к кэгэбэшнику.

– Ну, а чего ты добиваешься, вызвав репортёров в порт? Неужели тебе непонятно, если тебя покажут по вашему телевидению, то от тебя отвернутся все твои самые лучшие друзья.

– Это ещё почему? – Удивился комиссар Лагранж – Жан, подумай сам, парень бросил вызов корсиканской мафии и привёл в порт Марселя целый пароход, трюмы которого забиты опиумом, а в каютах и кубриках валяются на койках корсиканские гангстеры. Борис специально лезет из шкуры вон, чтобы доказать своей любимой женщине, кто он такой на самом деле. К сожалению, хотя мой Дидье на семь лет старше него, он не способен на такие подвиги во имя любви. Это скорее его жена Ивон пойдёт ради него хоть в огонь, хоть в воду. Так что я его прекрасно понимаю.

Полковник в ответ лишь молча пожал плечами и развёл руками, а я предложил им обоим отправиться на экскурсию по судну и первым делом повёл их в радиорубку, где показал магнитофоны, а затем в каюту капитана, где за шторкой стоял письменный стол и большой шкаф, битком набитый кассетами с записями разговоров, компрометирующих собеседников. Больше всего их обоих поразило то, что все несостоявшиеся наркодельцы спят на своих койках мёртвым сном. Не остались они равнодушными и тогда, когда отбросив в сторону несколько тюков с шерстью, я вскрыл тот, из которого уже достал одну плитку очищенного и уваренного до самой густой консистенции опиума, в котором находилась пятидесятикилограммовая закладка. Комиссар полиции, взглянув на часы, сказал:

– Жан, в одиннадцать мы будем в Марселе. Подпольную лабораторию мы уже накрыли. Ты не откажешь мне в удовольствии вскрыть тюки с шерстью прямо на пристани, под прицелами кинокамер, чтобы французы увидели, что хотел ввезти в нашу страну Старый Ворон и чему мы с тобой, благодаря помощи этого юноши, помешали. Он, конечно, здорово потрепал нам нервы, ведь «Клементина» не пришла в порт вовремя и оказалась совсем не там, где мы её тайно искали, но потом вовремя обо всём рассказал, связавшись со мной по радиотелефону. Полковник закивал и с убеждённостью в голосе сказал:

– Да-да, Жан, именно так мы и сделаем, тем более, что я уже доложил начальству, что операция «Горгона» блестяще завершена и что полиция Марселя оказала нам огромную помощь в её подготовке и проведении. – Посмотрев на меня с улыбкой, полковник насмешливо добавил – Ты ведь добиваешься большой пресс-конференции, Борис? Она у тебя будет, но сначала на ней выступим мы. Правда, я сначала должен буду поговорить со своим руководством. От этого зависит, стану я выступать перед репортёрами открыто, или они услышат мои ответы от другого человека, которому я буду передавать свои записки из-за ширмы.

Мне в общем-то было безразлично, как будет проходить пресс-конференция. По предложенному мною сценарию я ведь вообще не знал ничего о том, что происходит контролируемая поставка и что своими действиями я заставил понервничать и французскую разведку, и полицию Марселя. Главное, что полковник Паскаль понял, что меня бессмысленно склонять к предательству по той причине, что я не знал ничего такого, что интересовало французов. Ну, а то, о чём я хотел рассказать, совершенно не интересовало французские спецслужбы. Поэтому я поклонился и с улыбкой ответил:

– Господа, я хороший командный игрок. Как вы пожелаете, так и будет. Я смогу рассказать репортёрам свою историю, на которой хочу раскрутить себя, как мотогонщика и гениального конструктора мотоциклов и автомобилей, чтобы найти спонсоров и создать свою собственную гоночную команду, а заодно расскажу им страшную сказку о том, как восемнадцатилетний юноша по воле судьбы оказался на грузовом судне, битком набитом гангстерами и опиумом, но всех перехитрил. Ни одного лишнего слова я им не скажу, как бы они не пытали меня. Вас это устроит?

Обоих Жанов, которые уже успели осознать, какой подарок им подогнал юный перебежчик Боря Картузов, это устроило. Мы поднялись из трюма на палубу и отправились в радиорубку. Там имелся второй радиотелефон, по которому полковник Паскаль позвонил даже не своему шефу, а премьер-министру и коротко переговорил с ним, доложив, что весь груз на борту и его объёмы настолько впечатляющие, что ворчливый сосед теперь надолго умолкнет потому, что он поймал его сынка, разбившего как-то раз, весной, все окна в их доме. После этого полковник напряженно слушал, что ему говорят и у него на лбу даже выступила испарина. Коротко поблагодарив патрона, он повесил трубку и взволнованным голосом воскликнул:

– Господа, мне присвоили генеральское звание и назначили шефом Сюрте Женераль! – Схватив мою руку, Жан-Жак крепко стиснул её и сказал – Борис, твой вчерашний звонок оказался для меня самым счастливым известием – Повернувшись к комиссару Лагранжу, он с улыбкой спросил его – Жан, старина, ты не хочешь отправиться вместе со мной в Париж? Патрон приказал мне заняться реорганизацией Сюрте Женераль, а в тебе я вижу просто бульдожью хватку. Зато ты сможешь поставить в Марселе своего человека и он продолжит твоё дело.

Я чуть было не ляпнул, что раздавать генеральские погоны направо и налево, это моё самое любимое занятие после секса, но сдержался и с улыбкой посмотрел на комиссара полиции. Тот моментально состроил серьёзное лицо и спросил:

– Генерал, вы усадите меня за стол и прикажете перекладывать бумаги справа налево или поручите какое-то интересное и очень ответственное дело? Поймите меня правильно, я с семнадцати лет держу в руках оружие и согласен повесить кобуру со своим револьвером в шкаф только ради важного дела. Жан-Жак улыбнулся и ответил ему таким намёком:

– Жано, этот юноша правильно сказал, Советы стремительно меняются, а значит и Франция тоже должна меняться, чтобы не оказаться завтра в хвосте. Поэтому скорость этих перемен, к которым, кстати, как я понял, призывает президент, в том числе будет зависеть и от тебя лично. Во всяком случае мне приказано выступить на этой пресс-конференции и сделать такое заявление, которое должно успокоить господ как к западу от Франции, так и к востоку от неё. Надеюсь, мне не нужно объяснять тебе, что последует вслед за этим, друг мой. Извини, но этот русский юноша, не спросив нас ни о чём, посадил и тебя, и меня в одну лодку. Нахально ухмыльнувшись, я вклинился в разговор:

– Генерал, да, чего уже там, так и скажите комиссару Лагранжу, что вы теперь связаны воедино одной государственной тайной и что вам прежде всего предстоит выработать общую стратегию для общения с ЦРУ и турецкой разведкой.

Оба француза уставились на меня с укором во взгляде, затем рассмеялись и Жан-Кристоф, покрутив головой, сказал:

– Жан, нам нужно будет придумать, как заставить этого юношу быть более благоразумным. Думаю, что самый лучший способ, это всё же подбросить на аллее парка, где он будет прогуливаться, толстый бумажник с энной суммой денег, чтобы он как можно скорее построил свой бешенный супербайк. Тогда ему точно будет не до болтовни. Усмехнувшись, я нахально сказал:

– Господа, пока вы будете думать о том, какого цвета должен быть этот бумажник, я прямо здесь, в Марселе, найду себе первых спонсоров. Это же юг Франции и здесь живут самые отчаянные авантюристы вашей страны, а мне именно такие и нужны в качестве партнёров и пилотов на мои бешеные машины. Но и от вашего бумажника я тоже не откажусь. Кстати, господа, если вы не будете против, то я могу дать вам один маленький совет. Поставьте перед правительством вопрос о необходимости строительства в Париже советского завода дл изготовления комплектующих изделий из поликарбона и асфальтеновой смолы. Завод «Метеор» построит его за два месяца. В Союзе я целый год вынашивал идею нового двигателя и как только этот завод будет построен, то изготовлю его всего за месяц, а в будущем сезоне мои гоночные мотоциклы и автомобили станут самыми быстрыми во всём мире и как только я стану чемпионом мира, то сразу же раскрою их секрет всему миру совершенно бесплатно, но с вашими автопроизводителями, ещё и поделюсь кое-какими совершенно секретными технологиями.

Оба Жана удивлённо переглянулись, покрутили головами и новый шеф Сюрте Женераль сказал вполголоса:

– Жан, мне нравится это предложение. – После чего строгим голосом обратился уже ко мне – Малыш, если ты хочешь негласно или открыто сотрудничать с французским правительством, я ведь прочитал досье на новые советские автомобили и мотоциклы в самолёте, к которым ты якобы имеешь отношение, что тебе ещё предстоит доказать, то тебе придётся выслушать наши инструкции перед пресс-конференцией.

Разумеется я был не против и мы немедленно спустились в кают-компанию сразу после того, как комиссар полиции позвонил в комиссариат и сказал, чтобы в порту немедленно освободили один из причалов и пригласили туда репортёров. Ну, а когда они начали меня инструктировать, то через десять минут картина поменялась и уже я стал давать им советы относительно того, как преподнести всё не только прессе, но и своему руководству, в результате чего вся операция «Горгона» свелась к действиям узкого круга лиц, которыми они руководили так, что те даже не поняли истинного смысла этой тайной операции. Жан-Жак пристально посмотрел на меня и озабоченным тоном сказал:

– Малыш, у меня складывается такое впечатление, что господа, находящиеся на «Клементине», спят не трое суток, а добрых десять и ты всё это время внимательно изучал архив коммандера Стирлинга. Ты слишком много знаешь о том, как готовилась операция «Горгона» и меня это настораживает. Извини, что я говорю это тебе таким суровым тоном. Невинно улыбнувшись, я ответил:

– Нет, генерал, они действительно спят всего трое суток, зато я за всё это время не сомкнул глаз и действительно пролистал очень много папок с донесениями крота. В них я не нашел ничего, что угрожало бы Советскому Союзу, иначе вы бы никогда меня не увидели. Поверьте, мне нет никакого смыслы болтать об этом, а вам подозревать меня в чём-либо. Ни о чём ином, кроме авто и мотогонок на своей новой технике, я даже думать не хочу, а потому вам нечего меня опасаться. Хотя о Сюрте Женераль и говорят много нехорошего, я всё же не думаю, что вы станете доказывать хотя бы мне, что это всё правда. Мне не хотелось бы попасть из огня в полымя.

Генерал Паскаль сначала нахмурился, но потом вздохнул и сказал, разведя руками:

– Малыш, ваше КГБ тоже не отличается особой щепетильностью, как и любая другая разведка и контрразведка. Увы, но мы живём в жестоком и безжалостном мире. Правда, я могу тебя успокоить на сей счёт. Своё слово я дал тебе ещё вчера, а потому прошу тебя только об одном, держи язык за зубами, но вместе с этим приготовься к очень серьёзному испытанию. В присутствии Жана, я лично допрошу тебя с применением полиграфа. Ты знаешь, что это такое, малыш? Усмехнувшись, я ответил:

– Читал в одном шпионском романе. Это детектор лжи. Вы думаете, что я агент КГБ? Напрасно, генерал, я ведь ещё даже не служил в армии, но сразу скажу, у меня есть друзья, которые работают в КГБ. – Рассмеявшись, я добавил – Для этой конторы я форсировал двигатели оперативных машин, вот и познакомился с несколькими офицерами, а они, в тайне от своего начальства, научили меня драться, метко стрелять и даже качать маятник. Думали, наверное, что таким образом сделают из меня разведчика или на худой конец контрразведчика, а мне просто нравятся боевые единоборства, ведь до этого я уже неплохо изучил боевое самбо и даже выходил победителем в схватке с отличными бойцами. Поэтому гангстеров и хулиганов я не боюсь.

Действуя таким образом, а попросту говоря полуправду и не вставляя ни слова откровенной лжи, я довольно быстро вошел в доверие к двум этим мужикам, которые, судя по всему, были отличными профессионалами своего дела – полицейским и разведчиком. Не думаю, что я очень уж сильно рисковал. На меня ведь в первую очередь работала молодость, а затем слава, завоёванная советскими автомобилями за столь короткий срок. Детектора лижи, которому так доверял Жан-Жак Паскаль, я не боялся, поскольку мог обмануть его самые современные модели, а не ту доисторическую рухлядь, на которой меня станут проверять. Однако, выглядеть слишком уж крутым мне тоже не имело никакого смысла и когда речь зашла о том, что должен говорить Борис Картузов репортёрам на пресс-конференции, я слушал инструкции обоих Жанов очень внимательно и только понимающе кивал головой и лишь изредка вставлял свои ремарки. Ну, а «Клементина» тем временем подошла к причалу, на котором сидело на стульях множество репортёров и стояло десятка полтора одних только штативов с кинокамерами. Телекамер, правда, не было. Как только с судна были спущены на причал сходни, мы стали степенно спускаться вниз и Жан-Жак Паскаль уже не прятал своего лица от кино и фотокамер репортёров.

В своём бордовом гоночном комбинезоне и интегралом подмышкой я выглядел, наверное, импозантно. Как только мы спустились с борта судна на чисто подметённый причал, по сходням стали подниматься на «Клементину» десятки полицейских, одетых в спецовки. Комиссар марсельской полиции сразу же направился к стойке с микрофоном, чтобы сделать объявление. Как я успел заметить, буквально весь порт был наводнён полицейскими и жандармами, а с моря «Клементину» прикрывало целых пять бронекатеров и на трёх я заметил боевых пловцов французского военно-морского флота в чёрных гидрокомбинезонах, с аквалангами на спине и ластами в руках. Надев ласты и маски, они быстро попрыгали в воду, а довольный Жан-Кристоф сказал:

– Дамы и господа, вас пригласили сюда для того, чтобы вы лично убедились в том, как марсельская полиция совместно с Сюрте Женераль закончила разработанную нами в глубокой тайне операцию «Горгона», направленную против корсиканской мафии и тайной террористической организации «Нурджалар», базирующейся в Турции. При этом мы сотрудничали с ЦРУ и турецкой разведкой и это сотрудничество дало прекрасные результаты, которые мы вам сейчас предъявим. Вместе с тем я должен отметить, что последние несколько суток мне и моему коллеге, генералу Паскалю, а он с сегодняшнего утра руководит Сюрте Женераль, пришлось сильно понервничать, так как «Клементина», на борту которой находились агенты всех трёх разведок, внезапно пропала и они перестали выходить с нами на связь. До вчерашнего утра мы были в панике, пока с нами не связался вот этот русский юноша, Борис Картузов, романтически настроенный беглец из Советского Союза, который по чистой случайности оказался на борту этого судна и, узнав о том, что «Клементина» везёт из Турции во Францию тридцать тонн опиума, – при этой цифре безмолвная толпа репортёров, был слышен только стрекот кинокамер, да, щёлканье затворов фотоаппаратов, громко и протяжно ахнула, – решил вмешаться и разрушить планы корсиканской мафии и турецких террористов. Дамы и господа, этот отважный парень, которому только недавно исполнилось всего восемнадцать лет, хотя он и выглядит атлетом с обликом Ланселота или всё же скорее юного русского витязя из былин и сказаний, сумел обмануть как бандитов и террористов, так и наших агентов. Он всех усыпил настойкой из опиума и повёл «Клементину» в Марсель, действуя в одиночку и за судового механика, и за штурмана, и за рулевого. А теперь дамы и господа, несколько минут терпения, сначала мы снимем с борта судна захваченный в плен экипаж, а потом выгрузим первую партию груза из трюма и вы увидите, какой была истинная начинка тюков с шерстью. Не обессудьте, дамы и господа, но лица всех задержанных будут закрыты простынями в интересах следствия. – Комиссар Лагранж умолк и репортёры взорвались громкими криками, задавая ему свои вопросы, он успокоил их жестами и сказал – Дамы и господа, я призываю вас к сдержанности, уже очень скоро мы пригласим вас в конференц-зал комиссариата и дадим ответы на все ваши вопросы. Вы даже сможете узнать, почему Борис Картузов решил покинуть Советский Союз и добраться до Франции. О, он весьма необычный перебежчик, дамы и господа.

Генерал Паскаль, похлопывая по плечу, повёл меня, не сказав репортёрам ни слова, всё было сказано за него комиссаром, к круглому столику под тентом, вокруг которого стояло три офисных кресла. Мы сели за стол, я положил в середине свой интеграл и немедленно прибежавший официант поставил перед нами кофе и вазочку с круасанами. С борта «Клементины» тем временем стали спускаться по сходням полицейские с носилками. Целый штабель армейских носилок был поднят на палубу судовой лебёдкой. Примерно по пояс каждый из спящих наркодельцов был закутан в чистую, наглаженную простыню. Всё было тихо до тех пор, пока не раздался громкий крик:

– Да, это же Рене Фернан по прозвищу Маркиз, сын Старого Ворона, Эмиля Фернана! Я узнаю этот золотой перстень на его руке из тысячи других. Он мне им зуб выбил, негодяй! Ну, всё, попался с поличным, подонок, теперь ему придётся в тюрьме не сладко с его-то гонором и наглостью. Комиссар Лагранж, улыбнувшись, спросил генерала:

– Жан, как ты отнесёшься к тому, чтобы сломать хребет корсиканцам? В наши сети попали капитаны всех самых главных семей и если начать их хорошенько давить, то они не выдержат и станут давать признательные показания. Генерал кивнул и сказал:

– Займись этим, Жано. Это будет твоё первое задание. Наклонившись вперёд, я негромко сказал:

– Господа, если вы хотите пересажать весь «Корсиканский союз», то вам придётся заставить ЦРУ и коммандера Стирлинга пойти на сотрудничество с вами. Тогда вы сможете открыто использовать корсиканское досье этого засранца, но знаете, он ведь тоже человек со странностями и будет требовать от вас невыполнимого – освободить всю его группу. Вас, генерал, это естественно не устроит и вы заупрямитесь, но ведь есть и другой вариант. Вы выпускаете на свободу одного только Бобби Стирлинга, а всех его подручных загоняете в Иностранный легион лет на десять. В таком случае они искупят свою вину если не кровью, то военной службой на пользу Франции. Генерал Паскаль вздохнул и, покрутив головой, тихо сказал:

– Жано, мне очень нравится этот парень, но когда он начинает говорить и давать такие толковые советы, мне почему-то хочется его немедленно расстрелять.

– Малыш просто умён не по годам, Жан. – Тоже со вздохом и так же тихо согласился с ним комиссар – Но мне кажется, что этим советом тебе следует воспользоваться. Вот только как мы потому объясним, что на борту «Клементины» на троих корсиканских брави пришлось двадцать четыре агента спецслужб. Нагло ухмыльнувшись, я тихо сказал:

– Вы сможете сделать это только одним единственным образом, господа, проведя операцию «Горгона» по заказу КГБ. Те пятеро турок, зная меня как Вика Чернофа, желая досадить мне, то и дело бахвалились, что организация «Нурджалар» разорвёт Советский Союз в клочья и тогда Великая Турция протянется через Европу и Азию от Средиземного моря до Северного ледовитого океана. Размечтались, уроды. Если это так, то на «Нурджалар» у КГБ должно иметься множество материалов. Сами турки против «Нурджалара» делать ничего не станут, но если ЦРУ и Сюрте Женераль надавят на них, то раскатают эту религиозную секту, а по сути дела террористическую организацию, в блин и порвут его в клочья. Я даже не представляю себе, господа, какими ответными дарами осыплет вас за это Андропов. Генерал пристально посмотрел на меня и спросил:

– Малыш, ты понимаешь, что после этих слов мне придётся допрашивать тебя очень серьёзно и обстоятельно? Такой совет мне мог дать только резидент КГБ во Франции. Горестно вздохнув, я скривился и кислым тоном сказал:

– Ну, вот, Жан-Кристоф, теперь Жан-Жак хочет ещё и нашпиговать меня сывороткой правды.

– Ты сам виноват в этом, малыш. – Спокойно ответил комиссар полиции – Будешь знать, как в следующий раз давать советы людям, для которых Франция превыше всего. Не расстраивайся, ты парень молодой, сердце у тебя сильное, так что выдержишь и это испытание. Пойми, для меня тоже очень важно знать, являешься ты агентом КГБ или нет. Ты в курсе, что врачи из КГБ научились возвращать людям молодость? Сердито насупившись, я хмуро буркнул:

– Тоже мне, нашли секрет Полишинеля. Между прочим, наши военные врачи, генерал Олтоев и его друг генерал Гирин, научились лечить все болезни без хирургии и лекарств, а возвращение молодости это всего лишь следствие того, что в организме человека включается на полную мощность механизм регенерации клеток и его естественный иммунитет. Вот, к примеру, что вы собираетесь теперь делать со всем этим опиумом?

Полицейский комиссар озадаченно почесал затылок и, разведя руками, ответил мне:

– После суда над корсиканцами, они же у нас крайние, мы передадим его компании «Рон Пуленк» и из опиума будут изготовлены различные медикаменты.

– Наркота из него будет изготовлена. – Презрительно фыркнув, сердито огрызнулся я и добавил – У вас же не хватает ума послать в учебный центр генерала Олтоева своих военных врачей и тех врачей, которые состоят на государственной службе, чтобы их там научили лечить людей капитально, раз и навсегда. Между прочим, это занимает всего четыре месяца. Одна моя знакомая медсестра записалась в группу генерала Гирина и теперь стала целительницей. Она и меня научила основным приёмам лечения.

Оба француза снова переглянулись и я понял, что допрашивать они меня будут теперь точно вдвоём. Тем временем на борту «Клементины» возникла трудноразрешимая ситуация. Большого Ману четверо полицейских ещё вытащили на носилках из его каюты на палубу, а вот спускаться с ним по сходням боялись. Уж очень этот верзила был тяжеленный. После нескольких минут обсуждения его всё же спустили на причал с помощью судовой лебёдки и загрузили в машину скорой помощи. Десятка полтора машин с включёнными проблесковыми маячками и сиренами на большой скорости носились от порта до марсельской каталажки и обратно, отвозя туда спящих наркодельцов, большинство из которых проснутся теперь чуть ли не героями. Судя по задумчивому виду генерала Паскаля я уже понял, что он собирается прислушаться к моим советам. Если так, то со стороны КГБ ему будет гарантировано плодотворное сотрудничество. Не думаю, что ЦРУ и турецкая разведка в сложившейся ситуации откажутся сотрудничать с Сюрте Женераль хотя бы в ряде проектов.

Последнего спящего отправили в кутузку и началась разгрузка тюков с шерстью. В трюме работало с полсотни грузчиков, но ещё больше полицейских ворочали тюки на причале, складывая их в штабель. Когда было выгружено штук пятьдесят тюков, мы встали из-за стола и подошли к ним. По моему совету на причал были доставлены большие весы и вот двое полицейских положили на них первый тюк. Он весил сто два килограмма и я велел отложить его в сторону. Следующий тюк весил девяносто восемь килограммов и присоединился к первому, а вот вес третьего составлял уже сто двадцать шесть кило и я, схватив тюк в одиночку, быстро забросил его на здоровенный стальной стол, взял в руки ножницы по металлу и принялся разрезать пластиковую бандажную ленту, но не всю. Вскрыв брезент в середине тюка, я запустил в него руку и под прицелами кинокамер и фотоаппаратов стал доставать из шерстяных недр тюка плитки опиума и выкладывать их на стол. В этом тюке их набралось восемьдесят штук и кто-то их репортёров сразу же назвал цену этой отраве на чёрном рынке наркотиков в Париже, она впечатляла. После этого я отошел от стола и принялся наблюдать за тем, как полицейские, то и дело громко восклицая, стали потрошить тюки.

Гора опиума на стальном столе раза в два большем, чем теннисный, быстро росла. Так же быстро нарастало и возмущение французов, которые стали выкрикивать проклятья в адрес корсиканской мафии, травящей наркотой их детей. Эх, жаль, что я не мог подлить масла в огонь прямо сейчас, поскольку стоял и благоразумно помалкивал, чтобы не сердить обоих Жанов-ажанов. У тех же на лицах красовались довольные улыбки и они не отказали себе в удовольствии лично взять в руки ножницы, разрезать несколько бандажных лент, а затем вытащить из тюка с шерстью его ядовитую начинку. Репортёры, полицейские и жандармы, посторонних людей к причалу не подпускали, рукоплескали обоим и у них с лиц не сходили довольные улыбки. Когда же на столе лежало с полтонны наркотиков, сфотографировав нас на их фоне, репортёры согласились отправиться в конференц-зал полицейского комиссариата города Марселя, но при этом на причале осталось с полдюжины кинооператоров и фоторепортёров, чтобы заснять процесс выемки наркотиков из тюков до конца.

Я сел вместе с генералом Паскалем и комиссаром Лагранжем в бронированный лимузин «Ситроен» и мы поехали из порта в здание комиссариата в сопровождении жандармов, восседающих на мотоциклах. Вслед за нами ехала целая вереница автомобилей. Несколько раз мимо нас проезжали кинооператоры, сидящие на мотоциклах позади мотоциклистов, так что в том, что моя физиономия будет мелькать на телеэкранах и в газетах во всех видах и ракурсах, сомневаться не приходилось. Что же, именно так всё и задумывалось, а потому с моего лица тоже не сходила довольная улыбка, но всё же она не была слишком широкой, а потому идиотской. И вообще я держал себя с достоинством, не суетился, не размахивал руками и не вопил, как скаженный. Теперь мне предстояло выдержать самое главное испытание, показать французам, что я не какой-то там жалкий отщепенец, а не смотря на бегство из страны Советов патриот, хотя и чокнутый, раз перепрыгнул через два ряда колючей проволоки и удрал в Турцию, чтобы добравшись до Западной Европы, создать свою собственную гоночную команду и стать чемпионом мира сразу в двух гоночных дисциплинах, чего ещё никому не удавалось сделать до меня. Да, и к моему времени никто в мире не гонял одновременно и на мотоциклах, и на гоночных автомобилях Формулы-1, выигрывая Гран При на различных трассах.

Ну, как для кого, а для меня это была самая надёжная легенда прикрытия, чтобы мотаться по всей Западной Европе и не только ей одной и гонять на всех трассах. Зато и широта охвата территории становилась просто колоссальной. Будучи у всех на виду, я смогу в любой момент незаметно ускользнуть, чтобы провести где-нибудь в совершенно другом месте операцию и меня никто не сможет заподозрить. Мой двойник, майор Виктор Северьянов, как и все остальные парни, которым предстояло на разных ролях стать членами нашей интернациональной гоночной команды, за каких-то четверть часа мог стать выше ростом на целых семь сантиметров, принять мой облик и таким образом заменить меня. За это Виктора, который находился в Марселе под именем уроженца Анголы Марка Штерна, промышляющего по мелочам торговлей алмазами, мои друзья и помощники прозвали Безразмерным. Он даже разговаривать стал, как я и единственное, чему так и не смог научиться, так это так же быстро гонять на мотоцикле и гоночном автомобиле.

Глава 6 Пресс-конференция

Когда мы подъехали к зданию комиссариата полиции Марселя, по радио, в полуденных новостях уже сообщили, что генерал Жан-Жак Паскаль назначен новым шефом Сюрте Женераль, а прежний шеф пошел на повышение и стал первым заместителем премьер-министра, Жака Шабана-Дельмаса. Жан-Жак, услышав об этом, обмолвилось, что всё это произошло только благодаря тому, что ему удалось накинуть лассо на шею ЦРУ и теперь у Сюрте Женераль появились инструменты давления на американцев. Что же, я не завидую коммандеру Стирлингу, которому волей-неволей придётся играть роль Труфальдино из Бергамо, верного слугу двух господ. А может быть это и к лучшему, ведь у этого типа тоже появится возможность для карьерного роста. Всё зависело теперь только от того, согласится ли он, чтобы французы стали спасать его в обмен на полное сотрудничество, ведь ЦРУ то в любом случае проиграло по-крупному и американцам придётся это признать. Ну, а мы въехали во внутренний двор комиссариата на лимузине и направились сначала в кабинет комиссара полиции, где Жан-Жак снова поговорил с Парижем и получил более подробные инструкции. Мы с Жаном-Кристофом в это время находились в комнате отдыха. Генерал вошел через двадцать минут и с довольным видом сказал:

– Жан, патрон дал нам разрешение начать переговоры с русскими, американцами и турками. Когда я сказал ему почти слово в слово то, что мы с тобой услышали из уст малыша, патрон даже воскликнул: – «Браво, Жан! Это как раз то, что нам нужно сделать в первую очередь.» – Снова со вздохом покрутив головой, он тут же пригрозил мне – Малыш, готовься к допросу и не дай Бог выяснится, что ты агент КГБ. Тогда ты вылетишь из Франции, как ядро из пушки и больше никогда твоя нога не ступит на её территорию. Надеюсь, что этого всё же не произойдёт.

Сразу после этого нам подали в комнату отдыха ленч, мы перекусили, привели себя в порядок и отправились в конференц-зал, где уже находилось раза в три больше репортёров, чем их собралось порту. На этот раз многие операторы были вооружены уже громоздкими видеокамерами и я понял, что из Парижа прилетели репортёры центральных каналов французского телевидения. Похоже, что уже вся Франция знала, что полиция Марселя провела блестящую операцию против корсиканской мафии, на которую теперь повесят всех дохлых собак и кошек. Мне сразу же захотелось дать всем корсиканским брави такой совет – хлопцы, немедленно рвите когти со своего острова. Я как был одет в тёмно-красный мотокомбинезон, так в нём и вошел в конференц-зал, держа в руках шлем-интеграл.

На этот раз первым выступил генерал Паскаль, представился и кратко рассказал о том, что по инициативе комиссара Лагранжа и при его участии была разработана и проведена операция «Горгона». Генерал не забыл упомянуть и о том, что террористическая организация «Нурджалар» вынашивала планы, направленные против Советского Союза и что теперь им уже не суждено сбыться, так как разведка Турции решительно заявила им свой протест, выразившийся в виде сотрудничества с Сюрте Женераль в этом щекотливом деле и поблагодарил американских коллег из ЦРУ за оказанную помощь. В общем генерал сразу же расставил все акценты в нужном порядке и теперь Париж мог шантажировать как Вашингтон, так и Анкару, ведь ввоз во Францию тридцати тонн опиума и создание на её территории подпольной химической лаборатории это не шутки, особенно после событий четырёхлетней давности. После этого слово взял комиссар Лагранж и объяснил всем присутствующим, что кроме старшего инспектора Мишу, который теперь станет комиссаром полиции Марселя, никто и ни о чём даже не догадывался. Он даже сказал о том, что трёх полицейских, работающих на корсиканскую мафию, полностью изобличённых в этом, пришлось арестовать только вчера.

После этих двух коротких выступлений у репортёров сразу же возникло множество вопросов, но они получали в ответ одни только обаятельные улыбки двух французских пройдох. Генерал Паскаль после нескольких вопросов смеясь сказал:

– Дамы и господа, ну вы же сами прекрасно понимаете, что это совершенно бесполезное занятие, узнать о деталях и подробностях этой тайной операции. Я могу вам сказать только одно, она была проведена настолько филигранно, что даже Борис Картузов, оказавшись в гуще событий, так и не смог понять, кто на борту «Клементины» плохие парни, а кто хорошие. Вот если вы будете задавать вопросы ему, то он сможет рассказать вам очень много интересного о том, как опиум везли из Турции во Францию. Полагаю, что его история будет для вас интересна.

Первый десяток вопросов был действительно посвящён тому, как я оказался на борту «Клементины» и как плыл морем из Трабзона в Марсель. Мне пришлось рассказать, как Рене по прозвищё Маркиз метнул в меня свой кинжал-корса, но я успел уклониться и тот вонзился в стальную переборку, отделанную пластиком под дерево. По этому-то кинжалу я и понял, что имею дело с «Корсиканским союзом» и в первую же ночь, как только судно вышло в море, полез в трюм и обнаружил, что тюки с шерстью имеют разный вес и что в тех, которые тяжелее, спрятаны плитки опиума. Ну, а дальше мои действия сводились только к одному, кормить наркодельцов получше и варить для них отличный кофе, а когда мы доплыли до Болеарских островов, то я привёл свой коварный план в действие и напоил всех наркодельцов на борту «Клементины» их же собственной наркотой так, что они и по сию пору дрыхнут, после чего стал рыться в каюте капитана и нашел там прямые свидетельства того, что это контролируемая поставка, в которую я сдуру вмешался. Мой рассказ, скупой на подробности, выслушали больше с терпением, нежели с интересом, но вскоре одна красивая молодая женщина из газеты «Фигаро», Моник Леже, задала мне вопрос следующего характера:

– Мсье Картузоф, что заставило вас бежать из Советского Союза? Вы противник советского режима и протестуете против его жестокости и несправедливости, как и многие миллионы русских, которые покинули эту страну за последние годы?

Это был как раз тот вопрос, которого я ждал. Благодарно поклонившись за него очаровательной парижанке, я широко улыбнулся и огорошил репортёров таким заявлением:

– Уважаемые дамы и господа, прежде чем ответить на вопрос прелестной мадмуазель Моник, я хочу заявить вам всем следующее. Я честно отвечу на все ваши вопросы, так как не привык кривить душой, но заранее предупреждаю, что набью морду каждому писаке, который посмеет исказить мои слова. Бить буду долго, очень болезненно, но так, что не останется ни одного синяка и, разумеется, без свидетелей. Только потому, что я не хочу, чтобы меня выставляли дураком, мерзавцем, предателем и подлецом. Я покинул Советский Союз столь экстравагантным способом вовсе не потому, что являюсь отщепенцем.

Репортёры тут же громко загалдели, а обиженная Моник Леже гневно воскликнула:

– Как, мсье Картузоф, вы готовы ударить женщину за то, что та посмеет интерпретировать ваши слова? Снова улыбнувшись, я поторопился успокоить её:

– О, нет, очаровательная мадмуазель Моник! Речь идёт не о интерпретациях, а о цитировании. Дайте точную цитату, а потом обыгрываете её, как хотите и я не обижусь на вас, но если какая-то дамочка решит переврать мои слова, то пусть не ждёт от меня пощады. Бить женщину? О, нет, ни за что на свете! Этого от меня не добьётся даже самая злостная врунья, но за любую гнусную диффамацию, я обязательно нахлещу такую дамочку по щекам её же собственными трусиками. Поэтому, уважаемые дамы, если вы вздумаете переврать мои слова, мой вам совет, либо не вовсе не делайте этого, либо ходите без трусиков. Во Франции мягкие зимы, не то что у нас в Советском Союзе, но всё равно достаточно прохладные, так что лучше не рискуйте своим здоровьем.

Моя тирада рассмешила не только мужчин, но и некоторых женщин и как только смех стих, я рассказал о страданиях юного гения автомобилестроения Бори Картузова. Рассказ мой не был слишком многословным и излишне эмоциональным, но я всё же довольно подробно рассказал, как построил самые быстрые в мире мотоциклы и автомобили, завод по их изготовлению, но в результате оказался вне его пределов и даже не был включён в заводскую гоночную команду «Метеор». Сказал я и о том, что наша семья далеко не бедствует, а также вскользь обмолвился, что моя жена ушла от меня к полковнику КГБ. Тем самым я возбудил довольно большой интерес к своей персоне, но всё же один желчный малый задал мне такой вопрос, за который я был готов расцеловать его в обе щёки, ибо он спросил:

– Мсье Картузоф, вы рассказали нам просто удивительную историю вашего творческого взлёта, но позвольте всё же уточнить, неужели вы не понимаете, что во всех ваших потерях, если они действительно имеются, виновата советская система?

– С чего это вы взяли? – Изумлённо спросил я – Причём тут советская система? Вы, видно, ничего не поняли из того, о чём я рассказал. У меня просто не хватило ума с самого начала повести себя так, чтобы удержать этот бизнес в своих руках, вот и всё. Вы что же думаете, если бы я пришел на завод «Рено» и сказал его хозяевам, что могу построить самый быстрый в мире автомобиль и сделал бы это, повторив все свои ошибки, то меня назвали бы его автором? Чёрта с два! Ваши бизнесмены будут ещё похлеще наших. В Союзе меня просто хотели всеми силами загнать в институт, чтобы сделать из меня, как мне говорили, гения автомобилестроения, но я им без всяких институтов являюсь. Не знаю, что бы я стал делать дальше, но моя любимая женщина, когда у меня случился срыв и я, честно говоря, стал прикладываться к бутылке, разочаровалась во мне и ушла к другому, вот тогда я и решил доказать моей королеве, что она ошибается. На заводе «Метеор» думают, что Кулибин, это моё прозвище, иссяк, раз больше не выдаёт каждый день по три десятка эскизов, но они ошибаются, мой новый двигатель будет настолько многофункциональным, что все остальные двигатели внутреннего сгорания Человечество выбросит в утиль. Вместе с тем это будет самый быстрый в мире двигатель, способный крутить главный вал со скоростью в двадцать пять тысяч оборотов в минуту. Ну, а что касается Советского Союза, дамы и господа, это теперь уже совсем другая страна, но я и прежде не считал советский строй порочным. Ваши порядки, поверьте, намного хуже. Меня тут же спросили:

– Почему вы считаете себя гением, мсье Картузоф?

– Сядьте в автомобиль «Метеор-Гамма», мою последнюю разработку, и вы в этом убедитесь сами. – Ответил я – Или хотя бы наденьте на голову этот шлем-интеграл и попробуйте провернуть его на ней. Это тоже моя разработка. Мне тут же возразили:

– Но ведь инженеры завода «Метеор» скажут, что это не так, мсье Картузоф. Чем вы сможете опровергнуть их слова? Я тут же взревел:

– Это кто, Жорка Нестеров, главный инженер «Метеора» который за полгода научился от меня большему, чем дали ему пять лет учёбы в институте, скажет так? Он никогда не посмеет этого сделать потому, что тогда его жена, моя одноклассница, перебьёт на его башке всю посуду, какая есть у них в доме. Никто и никогда не отнимет у меня моего детища, мотоциклов и автомобилей «Метеор», как и самого этого завода. Главная моя беда заключалась в том, что в шестнадцать лет я сделал четыре невозможные вещи, которые не укладывались в голове многих людей – женился на самой красивой девушке нашего города, которая была на семь лет старше меня, сконструировал самый красивый и быстрый супербайк, самый красивый и быстрый автомобиль, а также спроектировал самый лучший в мире автозавод. Про самый мощный и прочный трактор я уже не говорю, как и про то, что только в моих руках аморфный углерод, асфальтеновая смола и водородное топливо приобрели те свойства, которые сделали их самыми лучшими конструкционными материалами в мире. В Советском Союзе не поверили в то, что Борис Картузов ещё на что-то способен. Все решили, что теперь меня нужно загнать в институт, чтобы из меня получился толковый инженер. Они ошиблись и поэтому, чтобы доказать это, я сбежал от них и приплыл на этой чёртовой «Клементине», битком набитой опиумом, в Марсель. С вашей помощью я хочу обраться к тем, кто не боится риска, господа, мне нужны спонсоры, чтобы построить такой супербайк и такой гоночный автомобиль, которые с моими новыми двигателями будут ездить быстрее всех. Тогда я стану чемпионом мира и в шоссейно-кольцевых мотогонках и в автогонках Формулы-1.

Какой-то пожилой, сухопарый мужчина в чёрном костюме после моей пылкой тирады громко выкрикнул:

– Такая трагедия, юноша, могла произойти только в Советском Союзе! В любой другой свободной стране Запада вы сразу же стали бы всеми уважаемым членом общества, миллионером, и вам бы никогда и в голову не пришла мысль о бегстве. Мы все свидетели того, как из этой коммунистической тюрьмы бегут на запад миллионы русских людей, самых талантливых и предприимчивых. Россия таким образом лишается своего последнего достояния и вскоре падёт, как пала Византия.

Так-так, меня уже начали поучать. У-у-у, дяденька, нужно будет выставить тебе пузырь коньяка подороже за то, что ты позволяешь мне ответить так же яростно. Громко расхохотавшись, отчего господин в чёрном умолк с раскрытым ртом, я артистично всплеснул руками и громко крикнул:

– Мсье, кого вы называете русскими и цветом нации? Всех этих отщепенцев? Азиатских ханов и баев, которым советская власть не давала разойтись во всю ширь и мощь своих диких азиатских душонок? Ворьё и уголовников всех национальностей, а также националистов из Прибалтики и других республик? Ну, так знайте, мсье, подобно тому, как цыгане не хотят работать во Франции и живут только за счёт нелегальных доходов, все эти отбросы займутся тем же самым. Предприимчивые? Да, они очень предприимчивые и скоро научат ваших уголовников таким трюкам, что полиция схватится за голову. Да, среди них нет и десяти процентов русских, мсье. Приведу вам один интересный пример. Как только Леонид Ильич открыл границы Советского Союза и вместе с тем объявил о создании в нашем крае свободной экономической зоны с социалистическим рыночным хозяйствованием, из нашего города уехали практически все так называемые греки, а на самом деле неизвестно кто и как же это происходило? Да, очень просто, в наш город приехало множество евреев, причём действительно талантливых и предприимчивых людей со всей страны и это они купили у них все дома, очень крупно переплачивая за них. Теперь все они являются самыми уважаемыми бизнесменами, почти половина из них члены партии, а все поголовно – миллионеры и когда такой господин едет по улице в своём автомобиле «Метеор», то милиционеры отдают ему честь потому, что она наш, советский бизнесмен и вы никогда не заманите его в Израиль. В Советском Союзе в связи с переменами во внутренней экономической политике больше не еврейского вопроса. Всё, он окончательно и бесповоротно исчерпан. Нет в нём больше и никаких других вопросов. Пока я ехал на поезде из своего города в Ереван, чтобы по пути на полном ходу выскочить из вагона и с помощью разборного шеста перепрыгнуть через колючую проволоку, я на многое успел посмотреть. В том числе и на радость некоторых грузин от того, что первым секретарём у них поставили товарища Машерова, на которого они готовы Богу молиться. Поэтому знайте, дамы и господа, Борис Картузов сбежал во Францию вовсе не потому, что противник социалистического строя, а потому, что хочу доказать всем – я технический гений и пытаться меня учить чему-либо, просто глупо!

Моё заявление вызвало бурю возмущений у одной половины репортёров и одобрительные возгласы у другой, а также очередной вопрос, заданный по всем правилам:

– Мсье Картузоф, я Патрик Дерен, первый канал французского телевидения. Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Из ваших слов мне стало ясно, что вы довольны переменами, происходящими в Советском Союзе, но как вы относитесь к Сталину и сталинским репрессиям, которые по прежнему замалчиваются в ваше стране? Или вам ничего об этом неизвестно?

Мне тут же захотелось расцеловать Патрика Дерена за этот роскошный вопрос, который позволял мне провести множество параллелей. Поэтому я первым делом улыбнулся, встал и даже поклонился телерепортёру. Зал от этого замер и в воздухе повисла тишина. Я сел кивнул и стал отвечать по-профессорски:

– Итак, уважаемые дамы и господа, мсье Дерен спрашивает меня, как я отношусь к товарищу Сталину и репрессиям, названным им сталинскими. В первую очередь я предлагаю вам задуматься вот о какой исторической параллели, хотя и не до конца полной. Сталин, творец Советского Союза в его нынешней, фактически имперской, форме, это ваш Наполеон. Точно так же, как император Наполеон не является французом, Сталин не относится к числу русских, он грузин. Между прочим, по своему характеру грузины и корсиканцы весьма схожи. Про невысокий рост обоих исторических персонажей я говорить не стану, не в росте дело, но скажу о главном – не француз Наполеон и не русский Сталин в двух разных странах сделали одно и то же, построили два великих государства, две империи. Точно так же, как ваш Наполеон является продуктом революции, который пришел к власти тогда, когда её вожди, вожаки и вожачки перерезали друг другу глотки, наш Сталин также не сразу пришел к власти, хотя и считается, что он является преемником Ленина. С чего это вдруг? Да, у Сталина в двадцатые годы и власти-то никакой не было, он в то время только вёл борьбу за власть и столкнулся с тем же самым, с чем и Наполеон – кучей идиотов, которым на шармака досталась целая страна только потому, что прежняя власть была из рук вон плоха, слаба и потому не могла её удержать, и все они не знали что делать с таким подарком судьбы. Правда, наш Сталин всё же начал в это смутное время проводить в жизнь политику индустриализации страны, но это всё же делалось хаотично. В дальнейшем, когда Сталин почти полностью взял власть в свои руки, он стал планомерно строить Советский Союз, как великую империю, как страну с мощной индустрией. То же самое делал и Наполеон, хотя и со значительно меньшим размахом. Дальше имеется небольшое расхождение, которое, впрочем, имеет совершенно разные, по своему значению, результаты. Наполеон сам развязал войну и не одну, а Сталину войны навязали. Наполеон потерпел в войне поражение, Сталин же, наоборот, выиграл войну. Теперь несколько слов о деталях, о так называемых сталинских репрессиях. Спору нет, они имели место быть и были жестокими, но всё же не такими кровавыми. Непосредственно от самих репрессий в Советском Союзе всё же погибло людей гораздо меньше, чем во время гражданской войны и интервенции, когда Советская Россия была в кольце врагов, а также во время Второй мировой войны. Увы, но точно так же, как французские клевреты подталкивали Наполеона к ошибочным действиям, в результате которых Франция несла большие потери в людских жизнях, то же самое делали советские клевреты, отиравшиеся возле Сталина, и если учесть то обстоятельство, что на местах карательные органы злоупотребляли своей властью, то отсюда и происходили те самые сталинские репрессии. Самым же важным всё равно нужно считать другое, как Наполеон, так и Сталин создали самое главное – два управляемых государства, две государственные машины, в которых власть имела мощные приводные ремни, ведущие от штурвала к рулю. Кстати, сам Сталин прекрасно понимал, кто такой Наполеон и что он сделал для Франции, а точнее, во что он Францию превратил, а превратил он её прежде всего в эффективное государство, вот только что в наполеоновской Франции, что в сталинском Советском Союзе, человеку уделялось слишком мало внимания. Человеком попросту пренебрегали и вот ведь что удивительно, уважаемые дамы и господа, если мы с вами рассмотрим крупнейшие экономические державы нашего времени, то увидим, что самыми эффективными государствами являются те, которые обладают мощной полицейской машиной и чётко структурированной вертикалью власти. Откуда это идёт? От наполеоновской Франции, уважаемые дамы и господа. Франция сегодня, после правления великого Шарля де Голля, это всё та же наполеоновская Франция. Ваш великий император Наполеон построил великую Францию, как империю, потом всякие последыши её немного покорёжили, но генерал де Голль полностью отремонтировал ваше государство, сделал его снова эффективным и слегка преобразил фасад. Труды Наполеона повторил Сталин, он также построил великую империю Советский Союз, которая при Хрущеве малость покрылась ржавчиной, но теперь, когда Леонид Ильич Брежнев ввёл в жизнь новые понятия и КПСС повернулась лицом к своему народу, в нашей стране начались новые времена. При этом я хочу отметить вот какой сугубо технический фактор. Наполеоновская Франция это карбюраторный двигатель внутреннего сгорания, а Советский Союз – тот же двигатель, но уже с инжектором. При Сталине он работал ещё не очень хорошо, но зато теперь, когда Брежнев, наш русский генерал де Голль, поставил на этот двигатель компьютер, он обгонит на трассе любую западную рухлядь. Мощь у этого двигателя, просто колоссальная, а потому можно взяться и за дизайн кузова, и сделать салон намного более комфортабельным. Ну, а теперь мой ответ на ваш вопрос, мсье Дерен, как я отношусь к Сталину и Наполеону. Я в ужасе от них обоих. Я их ненавижу за то, что они причинили столь бед людям, но при этом прекрасно понимаю, что ни у Сталина, ни у Наполеона не было ровным счётом никакого выбора. Как Франция, так Советский Союз могли бы ведь и погибнуть, как государства, не будь Наполеона и Сталина. Они оба персонажи истории, а потому давайте просто уважать их за все те свершения, какие они совершили в своей жизни. Сталин ушел из жизни и после него осталась только старая шинель и стоптанные сапоги. После смерти Наполеона тоже остался лишь старый, поношенный сюртук. Они оба не стяжали при жизни богатств, оба жили в своих странах чужаками, но тем не менее сделали всё, чтобы возвеличить Францию и Советский Союз. Ну, а репрессии что наполеоновские, что сталинские, это та цена, которую нашим народам пришлось уплатить за величие наших государств. Что Франция, что Советский Союз великие государства, а потому и цена за это величие тоже была уплачена великая.

После того, как я замолчал, в зале на пару минут установилась тишина. Никто из репортёров не задавал мне вопросов. Они лишь недоумённо переглядывались между собой, пока Патрик Дерен, удивлённо крутя головой, не сказал:

– Мсье Картузов, я поражен вашим ответом. Не скажу, что я полностью им удовлетворён, но точно поражен. Такой смелой параллели я ещё ни разу не встречал. Простите, но я не могу поверить в то, что вам всего восемнадцать лет. Лично я в восемнадцать лет думал о Наполеоне не как о человеке, построившим великую Францию, а как о великом императоре, одержавшем множество побед и тем прославившим мою страну. Махнув рукой, я сказал:

– Ох, мсье Дерен, только не надо говорить, что Наполеон великий полководец. Он и здесь очень похож на Сталина тем, что оба были совершенно никудышными полководцами. – Повернувшись к Жану-Кристофу, я попросил – Господин комиссар, будьте добры, велите принести сюда чисто вымытый бензином, а ещё лучше ацетоном, неисправный карбюратор от любого автомобиля, ремкомплект к нему и кусок плотной чёрной ткани. Мне кажется, что репортёры считают меня болтуном, когда я говорю, что хорошо разбираюсь в технике. С завязанными глазами я в считанные минуты разберу его, найду неисправность, отремонтирую и настрою так, что мотор моментально заработает совсем по-другому. Может быть тогда отношение ко мне изменится.

Репортёры, услышав про ремонт карбюратора с завязанными глазами, тут же оживились. Моё пожелание было выполнено в течении десяти минут и я за это время успел выпить чашку кофе. После этого генерал Паскаль лично завязал мне глаза и на стол передо мной положили карбюратор, пахнущий ацетоном. Ощупав его, я тут же радостно воскликнул:

– «Солекс-124»! Хо-хо, малыш, сейчас мы посмотрим, что с тобой сделал тот злыдень, в машине которого ты стоял…

Быстро разобрав карбюратор, я нашел неисправность, заменил сломанную деталь, протёр ветошью внутренности карбюратора, продул его трубки и едва ли не быстрее собрал, после чего отрегулировал и громко сказал механику:

– Мсье, скажите водителю той машины, на двигателе которой стоял этот карбюратор, чтобы он плавнее нажимал на педаль газа и не переполнял камеру бензином. Хотя это всё уже в прошлом, сейчас двигатель станет заводиться у него с полоборота. Может быть поэтому следующий вопрос мне был задан на автомобильную тему:

– Мсье Картузов, я Леон Паррель, телевидение Марселя. Вы, как я посмотрю, действительно очень опытный автомеханик и, наверное, не обманываете нас. Скажите, о каком двигателе вы ведёте речь? Как он будет выглядеть и какова у него будет мощность? Поведайте об этом хотя бы в общих чертах. Широко заулыбавшись, я тут же спросил:

– Мсье Паррель, вы видели когда-нибудь газовый баллон? Ну, тот, который обычно применяется в быту, он примерно вот такой высоты и вот такого диаметра. – Я показал примерные размеры баллона, а репортёр закивал в ответ – Так вот, мой новый двигатель будет немного меньше, но при этом он будет иметь мощность в тысячу двести лошадиных сил и раскручиваться до двадцати пяти тысяч оборотов в минуту. Гоночный автомобиль с таким двигателем сможет развивать скорость в восемьсот километров в час, но только на специально оборудованных трассах и это будет не какой-то там реактивный двигатель, поставленный на четыре колеса. Поэтому я поставлю на него ограничитель скорости. Думаю, что четыреста километров в час будет в самый раз. Это будет двигатель для гоночного автомобиля Формулы-1. Он будет иметь рабочий объём в три тысячи кубических сантиметров, но в отличие от обычного двигателя, расход топлива на нём ожидается вдвое ниже. Для супербайка я построю двигатель размером с обычное ведро, но он будет иметь мощность в четыреста лошадиных сил и как знать, может быть поедет даже быстрее, чем новый гоночный автомобиль моей конструкции. Правда, даже я не отважусь проехать на нём с такой скоростью. Хотя как знать. От Карузо можно ведь ожидать чего угодно.

– От Карузо? – Удивился репортёр, понимающе закивал головой и сказал – Таково, наверное, ещё одно ваше прозвище. Хотя это и звучит фантастически, я постараюсь убедить себя, что так оно и есть, ведь мне уже доводилось несколько раз прокатиться на «Метеоре-Альфа». Борис, вы говорили, что эти двигатели будут многофункциональными. На какие транспортные средства их ещё можно будет поставить? Самолёт, вертолёт, что ещё? Слегка разведя руками, я усмехнулся и сказал:

– Да, хоть трактор или подводная лодка, мсье. Правда, двигатель на подводную лодку я стану строить только тогда, когда правительство Франции закажет кораблестроителям не боевую подводную лодку, а подводный танкер для перевозки нефти, которому не будет страшен никакой шторм. Думаю, что в обозримом будущем этого не произойдёт.

После этого я ответил ещё на десяток сугубо технических вопросов и комиссар Лагранж, посмотрев на часы, сказал:

– Всё, дамы и господа, время истекло. Мы благодарим вас всех за внимание. Извините, но нас ещё ждут дела. Прощайте.

Мы вышли из конференц-зала первыми и как только поднялись в кабинет комиссара Лагранжа, генерал спросил меня:

– Борис, кому это в Советском Союзе пришло в голову сравнить Наполеона и Сталина?

Глядя на генерала с улыбкой, я положил свой шлем-интеграл на стол, усмехнулся и коротко ответил:

– Мне. – Немного помолчав, я добавил – Обе эти фигуры удивительно противоречивы, генерал. Что Наполеон, что Сталин одновременно маньяки и гении, почти провидцы и потому полны какой-то тайной мистики. Они оба жили на переломе эпох и с той же энергией, с какой творили великие дела, совершали чудовищные ошибки, но всё же скорее потому, что не имели в своём окружении действительно талантливых помощников и потому были вынуждены либо учиться на бегу, либо принимать решения интуитивно. Но ведь никто не сможет опровергнуть главного, они оба создали великие империи, глядя на которые, трепетал весь остальной мир. Честно говоря, я не хотел бы жить ни в наполеоновской Франции, ни в сталинском Советском Союзе, но нам с вами повезло, мы живём в таких странах, которые находятся на подъёме, но как Советский Союз, так и Франция находятся на пороге кризиса нам нельзя в него входить. Зато если наши страны найдут общий язык, то они не дадут кризису разразиться. Генерал удивлённо воскликнул:

– О каком кризисе ты говоришь, малыш?

– Вестимо о каком, об экономическом. – Ответил я ему по-русски и добавил – Да, к тому же системном. – После чего, нахально ухмыльнувшись, сказал – Генерал, спишите эти слова на мою гениальность. А если честно, как это ни странно, но я очень много думаю о том, каким путём должен идти мир. Ваш капитализм, генерал, это такое дерьмо, что даже страшно подумать. Вы ведь зачастую вынуждены обслуживать вовсе не интересы Франции, а интересы французских корпораций. Вам нужна мощная сырьевая база и вы лезете в Африку. Когда ваша экономика была на подъёме, вы ввезли в страну рабочих из Африки и поселили их в отличных домах, но ведь они никогда не станут такими французами, за которых вы захотите проливать кровь, генерал. Они чужие для Франции и останутся таким всегда. Вам нужно их хорошенько отблагодарить, дать каждому по автомобилю, вручить пачку денег и отправить обратно в Алжир, Марокко, Камерун, Сенегал и во все остальные страны. Вам нужно заставить французов работать самих на заводах и фабриках, ведь уже выросло послевоенное поколение и ваша страна больше не нуждается в рабочих руках из Африки. Вам нужно возвращать гастарбайтеров на их историческую родину, иначе Францию ждут страшные времена. Они ведь наплодят вам такое количество бездельников, которые вас просто сожрут и через пятьдесят лет в соседних странах будут говорить так – Париж? О, это тот город, в котором когда-то жили французы. Зато если вы объявите программу развития экономики Африки путём возврата на чёрный континент квалифицированной рабочей силы и дадите этим людям возможность трудиться на национальных предприятиях, которые сможете построить вместе с Советским Союзом, то ничего плохого не случится. Кроме того, что Франция сможет действительно цивилизовать чёрный континент, а это не есть плохо, это как раз то благо, которое вы способны совершить. Но самое главное, вы не дадите всей европейской цивилизации войти в затяжное пике страшного, жутко разрушительного по своей силе и к тому же ещё и продолжительного экономического кризиса.

Оба француза, далеко уже не юноши, слушали меня буквально остолбенев и чуть ли не вытаращив глаза, а когда я умолк, то генерал Паскаль, нервно потирая руки, воскликнул:

– Борис, кто ты такой, чтобы говорить о столь серьёзных проблемах так просто и ясно? Это не слова восемнадцатилетнего юноши. Такого я не слышал даже от учёных мужей.

– Генерал, – сказал я со вздохом и, протягивая ему свой советский паспорт, добавил, – загляните в мой паспорт и убедитесь в том, что мне восемнадцать лет. Если вы не верите своим глазам, то отведите меня к любому опытному дантисту и он скажет вам, что по состоянию зубов Борису Картузову не больше восемнадцати лет. У себя дома я тоже сталкивался с тем же самым, кому не скажи, что мы живём в переломное время и находимся на середине длинного моста с трещиной, и её нужно срочно заделать, иначе мы свалимся в пропасть, так никто не хотел в это верить ровно до тех пор, пока в Кремле до этого не додумались без меня.

Жан-Жак Паскаль потёр рукой подбородок и вопросительно посмотрел на своего нового напарника и тот чуть заметно кивнул ему. Повернувшись ко мне, генерал спросил:

– Борис, скажи мне, поняв, что оказался на судне, перевозящем наркотики, ты сразу же стал вынашивать какие-то планы относительно контактов со спецслужбами Франции или всё, что ты нам тут только что сказал, произошло спонтанно? Кивнув, я признался:

– Есть такое дело, генерал. Не знаю почему, но когда я читаю газеты, смотрю телевизор или слушаю радио, особенно зарубежные радиостанции, я ведь не смотря на молодость знаю несколько европейских языков, у меня почему-то очень быстро складывается в голове общая картина. Скажите, генерал, то, о чём я вам только что поведал, вас действительно заинтересовало?

– Малыш, это заинтересовало меня настолько, что я хотел бы проговорить с тобой на эту тему хоть до утра. Пойми меня правильно, парень, но эта чёртова Африка, через которую я прополз на брюхе от вдоль и поперёк трижды, торчит у меня в горле костью и то, что ты сказал, меня сразу же задело за живое. Сделав вид, что смутился, я сделал генералу предложение:

– Генерал, если вы сможете предоставить мне дайджесты по африканской тематике от ваших самых серьёзных газет, включая статистику по иностранцам во Франции за последние десять лет, то дней за пять я смогу подготовить достаточно серьёзную аналитическую записку. – Глубоко вздохнув, я добавил – Которую мне лучше не подписывать, иначе вас живьём съедят. Чёрт, скорее бы мне исполнилось сорок восемь лет, чтобы не приходилось так мучиться, доказывая всем очевидные вещи. Генерал Паскаль покрутил головой и промолвил:

– Малыш, я сделаю над собой усилие и представлю себе, что ты действительно гений. Сейчас тебя отвезут на одну виллу на побережье. Я ещё утром отдал приказ, чтобы её подготовили для тебя. Там ты ни в чём не будешь нуждаться, но учти, это строго охраняемый государственный объект, поэтому будь добр, не пытайся выбраться за её пределы. Лучше просмотри все материалы и напиши для меня аналитическую записку, но учти, проверять я тебя буду самым основательным образом и если выяснится, что ты всё-таки агент КГБ, то поверь, сам застрелю. Всё, что ты просишь, тебе доставят завтра утром, я немедленно прикажу. Ты хорошо говоришь по-французски, малыш. Ты сможешь сам напечатать свою аналитическую записку или тебе нужна машинистка? Я поспешил успокоить его:

– Не волнуйтесь, генерал, я умею печатать на пишущей машинке и к тому же очень быстро, поэтому ни машинистка, ни девочки по вызову мне не потребуются. Я приплыл во Францию, чтобы заниматься делом, а не бегать по бабам. Только я вас попрошу об одном, пусть мне предоставят электрическую пишущую машинку и не громадную, они слишком шумные, а портативную. У меня дома была «Оливетти», мне её директор завода «Метеор», когда я расписывал технологический процесс, из министерства автомобильного транспорта с кровью вырвал.

Генерал позвонил куда-то по телефону и через несколько минут за мной пришло двое мужчин в штатском. Попрощавшись с обоими Жанами, я покинул кабинет и ещё на ходу тихо попросил Дейра и Бойла дать мне полупрозрачную картинку, но всё равно шел по коридору чуть ли не спотыкаясь. Как только я вышел из кабинета комиссара, генерал тут же спросил:

– Жано, что ты думаешь на счёт этого русского парня?

– Хотел бы я, чтобы мой Дидье был таким хотя бы наполовину, Жан. – Со вздохом ответил комиссар – Но если ты хочешь знать моё мнение о нём, то оно таково – этот мальчишка гений и ты это уже сам понял. Жан, я ведь тоже воевал в Алжире, а потому знаю, что такое Африка. Ты, скорее всего, знаешь её на два порядка лучше меня, но то, что сказал Борис, действительно может решить все наши проблемы. Ты не представляешь себе, сколько беспокойства мне доставляют в Марселе алжирцы и прочие выходцы из Африки уже сейчас, хотя большинство из них ещё сопляки, но они же вырастут, Жан. Только знаешь, он ведь ещё совсем мальчишка, хотя у него очень усталые и мудрые глаза, но я же отец, Жан, и мой Дидье ещё не настолько взрослый парень, чтобы я забыл, каким он был в восемнадцать, девятнадцать лет. Не думаю, что КГБ смогло бы отправить к нам восемнадцатилетнего агента. Да, ты знаешь это не хуже меня, но на всякий случай его нужно будет проверить с привлечением светил медицины. По-моему, Жан, этот парень просто уникум. Ладно, на твой вопрос я ответил, а теперь ты ответь на мой. Работать в Сюрте Женераль и жить в Париже это неплохая перспектива для меня, но как именно мы будем с тобой работать и какими станут наши дальнейшие взаимоотношения? Генерал улыбнулся и ответил:

– Жано, хотя меня и прозвали когда-то за мощную хватку Гиеной, во мне нет подлости этого животного. Увы, но работа в Сюрте Женераль это вовсе не синекура. Правда, если изменить её направление и сместить акценты так, как говорит Борис, то она может сделаться намного легче и станет чище. Тебя связала со мной операция «Горгона», Жано, а она довольно грязная, но это уже в прошлом. Ты, как я посмотрю, отличный парень, а мне нужен надёжный заместитель, который не станет заглядывать мне в рот и вилять хвостом. Поэтому я предлагаю тебе стать моим напарником, а Бориса, ему мы дадим кодовое имя Малыш, станем разрабатывать вместе, но только не по линии разведки и контрразведки. Мне понравились его идеи и я, в отличие от русских, всё же скажу премьер-министру, кто их автор.

Глава 7 Замок Иф в новой редакции и допрос с пристрастием

Меня чуть ли не торжественно посадили в бронированный лимузин и с эскортом мотоциклистов повезли за город. Мы ехали часа полтора и отъехали довольно далеко от Марселя на запад и в конечном итоге оказались на мысе, с одной стороны которого находился совсем небольшой залив, а с другой залив побольше, почти полностью отгороженный от моря островом с косой. Место было просто красивейшее, с кипарисами и пальмами, красивым ландшафтом со скалами и лужайками между ними, апельсиновыми рощицами и очень красивой виллой посередине. Мыс перегораживала высокая, чуть ли не крепостная, стена, от которой до самой виллы было километра три. Как только я вышел из машины, к ней подошли три человека – женщина лет сорока, стройная, худощавая и весьма симпатичная, с гладко зачёсанными волосами, одетая в голубовато-серое шерстяное платье с синим отложным воротником и манжетами, девушка лет двадцати семи, ну, это была настоящая красавица, высокая, стройная шатенка с пышной грудью и красивой причёской до плеч, в элегантном тёмно-синем костюме с короткой юбкой и голубой блузкой, а также длинноусый, коренастый дядька с загорелым лицом, одетый в серые брюки и коричневую куртку на молнии. Вперёд шагнула девушка, поздоровалась и представила мне обитателей виллы:

– Здравствуйте мсье Борис, меня зовут Нинон, это Дора, а это Арман, мы постараемся сделать так, чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома. Господа, которые приехали с вами, останутся на вилле вместе с машиной и если вы захотите, то я покажу вам окрестности, а теперь пройдёмте в дом, я покажу вам ваши комнаты. Господа офицеры, Дора покажет вам ваши комнаты, Арман, возьмите пожалуйста сумку мсье Бориса и его шлем. Увы, но на вилле «Магнолия» нет мотоцикла.

Апартаменты, конечно, мне выделили просто царские, с резной ореховой мебелью, гобеленами на стенах и множеством картин, в основном морских пейзажей. В своём кожаном комбинезоне я сам себе показался лишним в этой роскошной обстановке, но у меня хотя и не было с собой костюма, имелась одежда и поприличнее, но в первую очередь меня интересовало не то, во что я оденусь, а какова вода в заливе и потому я спросил:

– Простите, мадмуазель Нинон, а вода в море тёплая? Сегодня на редкость жаркий день, я хотел бы искупаться. У девушки округлились глаза и она воскликнула:

– Что вы, мсье Борис, вода просто ледяная! Всего семнадцать градусов, хотя день сегодня действительно славный, термометр показывает в тени двадцать два градуса. – После чего добавила с улыбкой – Вы можете называть меня просто Нинон.

– Тогда и вы называйте меня просто Борис, но я всё же первым делом переоденусь и пойду купаться. Вы покажете мне, где у вас тут самое удобное место для купанья, Нинон? Девушка поцокала язычком и попробовала отговорить меня:

– Борис, но вы ведь можете искупаться в крытом бассейне, он очень большой, тридцать метров в длину. Если вы полезете купаться в море, то обязательно простудитесь. Рассмеявшись, я сказал:

– Не волнуйтесь, Нинон, простуда мне не грозила бы даже в том случае, будь температура воды всего семь градусов тепла, но в такую воду я точно не полез бы купаться. Это уже холодно. Стоявший молча Антуан тоже стал успокаивать девушку:

– Да-да, Нинон, вам не о чем беспокоиться, Советский Союз это северная страна, там даже летом холоднее, чем у нас зимой.

– Ну, это вы зря так считаете, Антуан. – С усмешкой сказал я мужчину – Советский Союз огромная страна и у нас есть районы, где летом стоит такая же жара, как и в Африке, под шестьдесят градусов тепла. В моём родном городе тоже жаркое лето, иногда температура бывает и под сорок градусов тепла. Просто мне нравится купаться в прохладной воде и к тому же я дал себе слово, как только доберусь до Марселя, то при первой же возможности искупаюсь в Средиземном море, а сегодня такой чудесный, тёплый день, что этим просто грех не воспользоваться. Простите, Нинон, но я пойду в спальную комнату и переоденусь.

Через пару минут я вышел одетый в бежевые слаксы, кроссовки и тенниску, прошел в ванную комнату и взял там большое махровое полотенце и молча улыбнулся Нинон, показывая, что готов отправиться на местный пляж. Когда мы вышли из той половины виллы, где находились мои покои в огромную гостиную, рядом с которой находилась столовая и, судя по запахам, кухня, к нам подошла Дора и вежливо поинтересовалась:

– Мсье, что вы желаете на ужин? – Задумавшись на несколько секунд, я принялся, загибая пальцы, перечислять, какие продукты мне нужны и Дора, записывая всё в блокнот, с лёгкой иронией в голосе спросила – Мсье Борис, вы собираетесь есть всё это в сыром виде или всё же позволите мне приготовить вам ужин? С лёгким поклоном я ответил:

– Мадам Дора, ужин из этих продуктов я приготовлю сам. Извините, но я не слишком большой любитель французской кухни, хотя в Марселе она совсем другая. Зато вы сможете оценить, что такое русская, а если быть точнее, кавказская кухня, но только в русском её варианте, а это всё же разные кухни. Дора растерянно промолвила:

– Мсье Борис, но вы же почётный гость Франции.

– Тем более, как почётный гость я вправе приготовить ужин для себя и для вас, дамы и господа. – Улыбаясь ответил я и решительно направился к выходу.

Было начало шестого и солнце ещё согревало это чудесное место своими лучами. Мы прошли по дорожке километра полтора, вышли к берегу, море здесь было просто красивейшее и спустились по ступенькам на небольшой пляж с мелкой галькой. На самом краю пляжа стояли четыре широкие мраморные скамьи и на одной из них, раздевшись, я оставил свою одежду. Разбежавшись, я нырнул идеально спокойную и ровную водную гладь и сразу же стал угодить в глубину с открытыми глазами. Вообще-то под водой я мог находиться минут сорок, куэрнинг выручал и здесь, так как мне было несложно включить кожное дыхание на полную мощность, часы на мне были водонепроницаемые, на Чёрном море я нырял с ними на руке на десятиметровую глубину, но здесь было даже поглубже. Подумав, я не стал пугать Нинон и Антуана, а потому вынырнул через три минуты, чтобы демонстративно набрать полную грудь воздуха и снова нырнуть в воду. На этот раз я подплыл немного поближе к берегу и стал внимательно осматривать дно. На дне я увидел много всяких интересных морских обитателей и даже кораллы и анемоны, но вскоре нашел красивую раковину янтарно-оранжевого цвета размером больше моей ладони, широкую, с полированной поверхностью и вынырнул вместе с ней. Подплыв поближе к берегу, я спросил:

– Мсье Антуан, французские законы разрешают доставать со дна моря такие раковины или за это сажают в тюрьму?

У француза даже его длинные, чёрные усы встали торчком от удивления и он изумлённо воскликнул:

– Невероятно, Нинон, мсье Борис просто счастливчик! Он в первый раз ныряет в Средиземном море и ему посчастливилось найти одну из самых редких раковин. Это же волитида, причём одна из самых красивых её разновидностей, олла.

– Тогда ловите её, Антуан. – Воскликнул я – Выварите из неё, пожалуйста, моллюска и я подарю её Нинон.

Девушка, увидев раковину в руках у Антуана, восхищённо ахнула, а тот весёлым голосом сказал:

– Мсье, моллюска я из раковины и так вытряхну.

После этого я поплавал ещё минут десять, выбрался из воды, обтёрся полотенцем и разлёгся на горячей скамье. Прохладная морская вода моментально прогнала начавшую уже одолевать меня сонливость. К тому времени Антуан уже вытряхнул моллюска из раковины, причём так ловко, что тот вылетел из неё полностью. Сев на скамью, я взял раковину в руки и даже поразился, насколько та была красивой. Больше всего она напоминала мне цветом некоторые сорта поликарбона, только тот не имел таких красивых разводов. Встав со скамьи, я с поклоном вручил раковину Нинон, взял свои вещи и пошел к вилле в плавках. Это не вызвало у девушки и тем более Антуана никаких возражений. Зато, приняв после морского купанья душ, я смог совершенно спокойно одеться в слаксы и тенниску. После этого выяснилось, что практически все продукты имеются и лишь за некоторыми нужно будет съездить на рынок, но я, сделав ревизию холодильников и кладовой, быстро нашел, чем мне их заменить и принялся готовить вечерний обед. Не знаю как кто, но я к этому времени уже сильно проголодался, а потому приготовил роскошную солянку, котлеты по-киевски и, за неимением нужных продуктов, салат «Цезарь» своей собственной модификации, с гигантскими креветками, предварительно выяснив сколько человек на вилле.

Помимо двух офицеров и троих человек, приставленных ко мне, виллу охраняло ещё восемь человек, но из них к столу явилось только четверо, а остальных Дора пообещала накормить во второй заход. Ужин французы хотя и сочли слишком плотным, всё же слопали за милую душу. Особенно всем понравились котлеты по-киевски и солянка, но и салатец тоже прошел на ура, вот только я отказался от вина, предпочтя ему апельсиновый сок и чашку кофе, чем очень удивил французов.

– Кофе? На ночь глядя? Как же вы потом уснёте, мсье? – С удивлением воскликнула мадам Дора. Усмехнувшись, я успокоил её:

– Как убитый, мадам, я ведь уже трое с лишним суток на ногах и если поспал, то всего часов пять, да, и то стоя за штурвалом.

В принципе это была чистая правда. Спать нам все последние сутки приходилось урывками, по полтора, два часа и мы держались на одних только морально-волевых и ещё куэрнинге, а потому сразу после ужина я отправился в спальную и просто-таки рухнул в кровать на белые, шелковые простыни. Вообще-то моя затея с ужином происходила только от того, что я не хотел мучиться, отведав творений французской кухни с её сахаром, который французы суют куда ни попадя, а потому и направился на кухню. Зато и уснул я после сытного ужина, как убитый, но в шесть утра уже был на ногах и побежал к морю босиком, надев махровый халат. На этот раз я нырял без часов на руках и поскольку за мной никто не наблюдал, то плавал под водой долго и нашел ещё две оллы, похожие на огромное ухо, а когда вернулся, попросил Антуана изгнать из раковин жильцов.

За завтраком, а я с вечере попросил Дору приготовить мне большую свиную отбивную с картофелем-фри, салат «Цезарь», апельсиновый сок и кофе, я подарил ей ту раковину, что поменьше, а самую большую оставил для моей королевы. Пока мы завтракали, из Марселя привезли дайджесты, пишущую машинку, бумагу и всё прочее. Я отправился в кабинет и там сразу же приступил к работе. Часа три я делал вид, что просматриваю дайджесты, а потом сел за пишущую машинку, вложил в неё три листа бумаги и принялся перепечатывать с экрана компьютера давно уже подготовленную мною и Бойлом концепцию новой внешней политики Франции на ближайшее десятилетие. Как раз в это время в кабинет вошла Нинон и принесла мне кофе, хотя я её и не просил об этом. Немного подумав, я тут же припахал девушку, заставив закладывать копирку между листами бумаги, а потом раскладывать копии по стопкам, но попросил удержаться от чтения. Девушка с улыбкой сказала мне:

– Борис, я по профессии политолог и работаю в Сюрте Женераль. Из всех сотрудниц патрона, я самая молодая и потому мне было приказано лететь в Марсель вслед за ним. Если хотите, я сейчас позвоню патрону и он подтвердит вам, что мне разрешено ознакомиться с вашей аналитической запиской.

Я тут же подумал: – «Ага, как же, так я и поверил тебе на слово. Это то же самое, что расписаться в скудоумии.», а потому с улыбкой сказал девушке:

– Сделайте одолжение, Нинон. Мне нужно получить подтверждение генерала, прежде чем дать вам читать свои тексты.

Через минуту я разговаривал с Жан-Жаком, находившимся в Париже и обживавшимся в новом кабинете. Поговорив пару минут, я передал трубку Нинон и генерал Паскаль дал ей ещё несколько инструкций. Надеюсь, что вполне невинного и сугубо делового свойства. О деловых отношениях я подумал только по той причине, что девушка из Сюрте Женераль вошла с подносом, на котором стояла большая чашка с кофе, одетая в голубенькие бриджи, пошитые из тонкой ткани и белый, короткий пуловер из тонкого кашемира с таким глубоким декольте, что её красивые груди были видны больше, чем наполовину. К тому же на ней не было надето ни трусиков, ни бюстгальтера, но на меня это никак не подействовало. Зато я сразу же почувствовал себя Эдмоном Дантесом, заключённым в замок Иф, только в его новой, современной редакции. Правда, мои двенадцать аббатов Фариа разгуливали на свободе и активно готовились к тому, чтобы присоединиться ко мне кто как спонсоры, а кто и как умелые мастера на все руки. Как только Нинон поговорила с генералом Паскалем, я приступил к работе.

Чтобы не расхолаживаться, я взял с места в карьер и электрическая пишущая машинка ответила длиннейшей пулемётной очередью. Эти пулемётные очереди, состоящие из букв и знаков препинания, прерывались только для того, чтобы я мог передёрнуть затвор, то есть перевести каретку к началу новой строки. Да, и пулемётные ленты я тоже перезаряжал очень быстро и потому Нинон едва успевала читать то, что я пишу. Впрочем, она внимательно прочитала лишь первые две страницы, а потом только бегло просматривала их, а я всё печатал и печатал текст нашей с Бойлом монографии на шестьсот двадцать страниц. Для которой мне ещё предстояло сделать рисунки, но для них я всего лишь оставлял свободные места. В быстром темпе я поработал до половины первого, встал, с хрустом потянулся и рысцой потрусил на кухню, где Дора уже подготовилась к тому, чтобы я вместе с ней приготовил обед на всю команду, находившуюся на вилле «Магнолия». Через несколько минут пришла Нинон и спросила, чем она может помочь. Подумав немного, я попросил девушку очистить два десятка апельсинов от кожуры и если у неё это получится, то разделить их на дольки, чтобы приготовить цукаты для торта, чем та и занялась, глядя на меня с изумлением.

На обед я, наконец, приготовил борщ со свининой, на этот раз по-гречески, то есть ещё и с красной фасолью, зразы с шампиньонами, картофельное пюре, грибную подливку из протёртых шампиньонов, винегрет, а также испёк торт по своему рецепту из «молодых» апельсиновых цукатов, запечённых в творожном бисквите, покрытый апельсиновым кремом. Пока мы обедали, борщ на добавку попросили все, фруктовый крем успел загустеть до нужной консистенции. После обеда я вышел на площадку для тенниса и немного позанимался куэрнингом, чтобы привести себя в тонус. Утром меня так манило к себе море, что я отложил зарядку на после обеденное время. Через полчаса я вошел в кабинет и застал там Нинон, читающую мой текст. Мы снова подсели к письменному столу и я застрочил из пулемёта с удвоенной скоростью. Полчаса куэрнинга зарядили меня такой силой и бодростью, что я не вставал из-за стола до семи вечера, пока не наступило время ужина. На ужин я попросил Дору пожарить мне какой-нибудь рыбы и это оказалась сёмга. Во время ужина я проинструктировал эту милую женщину на счёт обеда и снова отправился в кабинет, где работал до двенадцати ночи.

На следующее утро, встав в половине шестого, я вернулся с пляжа только в полвосьмого, чтобы принять душ, побриться и одеться к завтраку. Вернулся не с пустыми руками, а наловив добрых две дюжины крупных крабов, чем снова удивил Антуана и тот только после моего возвращения понял, зачем мне потребовался садок для рыбы. Это были, конечно, не тихоокеанские крабы, но тоже вполне съедобные монстры с огромными клешнями, из которых я собирался приготовить в обед салат «Дальневосточный». На этот раз, когда я почти целый час занимался куэрнингом, а он во многом напоминает упражнения ушу и тайчи, за мной с удивлением наблюдало двое охранников в синей униформе, вооруженных автоматами. Поэтому, когда мы почти все собрались в обед за столом, они стали расспрашивать меня, что это было – ушу, карате или ещё какая-то восточная фиготень. Вот тут я честно сказал им, что это гимнастический комплекс генерала Олтоева, я занимаюсь им уже более полугода и что он сейчас обретает в Советском Союзе всё большую и большую популярность в первую очередь, как средство предупреждения любых заболеваний и именно поэтому я вообще ничем не болею.

Ещё я поведал французам о том, что хотя и не являюсь целителем, бывшая медсестра военного госпиталя, а теперь целительницы, работающая там же, Таня Скворцова, научила меня не только этой гимнастике, но и добрым пяти дюжинам лечебных касаний, которыми я могу излечить десятка четыре заболеваний, в том числе и довольно серьёзных. Антуан тут же поинтересовался, входят ли почечные колики в этот список и я предложил ему встать, заголить передо мной поясницу до середины спины и шесть раз обеими руками резко прикоснулся к тем нервным узлам, которые отвечали за почки. Заодно я на всякий случай купировал боль и француз тотчас перестал кряхтеть и вздыхать. Когда он повернулся ко мне, то я с улыбкой сказал:

– Всё, Антуан, теперь вы снова можете пить сколько угодно пива, но только не злоупотребляйте маринадами с уксусом. От них все беды с почками, да, и с печенью тоже.

Вот так, в работе, с ежедневным отдыхом на кухне, когда я во время готовки и разговоров с Дорой о поварских секретах, разгружал мозги, прошла целая неделя. Иногда я смотрел телевизор и просматривал газеты. Моя пресс-конференция наделала довольно много шума, но была отражена довольно странным вечером. Уже на следующий день в очень многих газетах были напечатаны статьи примерно с такими заголовками: – «Юный советский сталинист-перебежчик не советует этой зимой француженкам надевать трусики!» Далее с той или иной степень остроумия обыгрывалось то, как я призвал репортёров и журналистов к сдержанности. Это была мирная пресса. Зато на меня обрушились с яростной критикой все, кому не лень, за то, что я назвал людей, выехавших из Советского Союза, отщепенцами, отребьем, ворами, уголовниками и последними негодяями, предупредив Францию, чтобы та не ждала от них добра и покрепче запирала двери. Это были самые воинственно настроенные против меня газеты, в основном бульварные. Однако, были и такие, которые взялись всерьёз обсуждать параллели, проведённые мною между Наполеоном и Сталиным, а в одной был даже напечатан коллаж, в котором Сталин был изображен в наполеоновской позе, его сюртуке и треуголке, а Наполеон махал рукой с Мавзолея Ленина, одетый в шинель. Это была серьёзно настроенная пресса.

Самая большая статья, посвящённая мне и моему побегу, была опубликована в газете «Юманите». В ней меня клеймили позором и нехорошими словами, что я сбежал из Советского Союза, но зато и хвалили за то, как яростно я защищаю завоевания Советского Союза и отдаю должное Сталину. Увы, но только две французские газеты поместили короткие заметки о том, что русский перебежчик Борис Картузоф заявляет, что мотоциклы, автомобили и сам завод «Метеор» это его детище и ищет спонсоров для того, чтобы доказать это на деле. Куда активнее французская пресса и телевидение освещали операцию «Горгона» и писали, что впервые в жизни три разведки соединили свои усилия, чтобы нанести удар по наркоторговле, а также восхваляли до небес комиссара Лагранжа, которому принадлежала идея этой сложной и опасной операции. «Корсиканский союз» предавали анафеме, равно как и террористическую организацию «Нурджалар», бросившую вызов Франции.

Лично меня всё это волновало мало. Самого главного я добился, теперь все мои друзья, легализовавшиеся во Франции, могли смело прийти ко мне с газетой в руках и сказать, что они хотят принять участие в создании новой гоночной команды, а ещё лучше купить по дешевке старую, уже имеющую хоть какую-то историю и начать раскручивать её на новой основе. Тем более, что такая команда на примете имелась и это была легендарная команда «Макларен», созданная в шестьдесят третьем году новозеландцем Брюсом Маклареном и американцем Тедди Майером. После смерти Брюса в семидесятом году, дела у «Макларена» были неважными, но в семьдесят втором пилот этой команды, Денни Хюлм, смог занять третье место, хотя финишировал первым всего один раз. Ну, в те годы ещё ни одна команда не имела тотального превосходства, а потому борьба в гонках Формулы-1 шла упорная. Однако, об этом мне было ещё рано думать и я весь сконцентрировался на работе над текстом. Нинон вела себя достаточно скромно, но не слишком целомудренно и разве что не приходила в мой кабинет совершенно голой, но временами надевала чуть ли не совершенно прозрачные блузки.

Фигурка у этой девушки была обалденной, да, только я не пожирал её глазами и не слишком-то разглядывал прелести, чуть ли не выставленные мне напоказ. Хотя с другой стороны, мне просто некогда было на неё таращиться. Покончив за пять дней упорной работы с текстом, не всякий принтер печатал так же быстро, я принялся делать рисунки, чертить графики и диаграммы, на что ушло ещё три дня, а Нинон приклеивала их к машинописным страницам. В итоге на восьмой день манускрипт был полностью готов и все три экземпляра отвезли в Марсель, в переплётную мастерскую. Сразу после завтрака, поехал в Марсель, вместе с несколько разочарованной Нинон, и я, в госпиталь, чтобы пройти в нём полное медицинское обследование. Мои сопровождающие сидели в лимузине впереди и я, чтобы поговорить с девушкой, поднял тонированное стекло в салоне лимузина, после чего вполголоса, чуть ли не шепотом, сказал ей:

– Нинон, вы, как я вижу, немного расстроены. Если вы думали, что я начну проявлять к вам внимание, то заблуждались на мой счёт. Извините, но я однолюб. Хотя мы с женой и разошлись, я всё же надеюсь, что мы снова будем вместе. Для этого я и сбежал на Запад. Мне нужно доказать ей, что лучше меня нет никого на свете и потому для меня теперь нет больше ни одной девушки. Даже для того, чтобы просто поразвлечься, но к этому самому, просто поразвлечься, я отношусь крайне неодобрительно. Между мужчиной и женщиной должен быть пусть и непродолжительный, но всё же любовный роман. Поэтому не сердитесь на меня. Вы очаровательная девушка, Нинон, но моё сердце уже занято другой женщиной, моей женой, которая обязательно вернётся.

Француженка посмотрела на меня с ещё большим изумлением и так же тихо сказала:

– Ты очень странный парень, Борис. Никогда бы не подумала, что юноша в восемнадцать может быть настолько серьёзным и глубоким человеком. Наверное именно поэтому ты и притягивал меня к себе. Прости меня, что я позволяла себе приходить в твой рабочий кабинет одетой слишком эротично и откровенно. Улыбнувшись, я ответил:

– Ничего страшного, Нинон, мне было очень приятно изредка поглядывать на тебя. Ты обворожительно красивая девушка, но я могу смотреть на тебя только как на цветок редкостной красоты и при этом даже не приближусь, чтобы вдохнуть его аромат. Извини, но так уж я устроен и ничего не хочу в себе менять.

После этих слов я снова опустил стекло и мы поехали дальше лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами. Меня не очень-то беспокоили переживания Нинон. Хоть ты тресни, но я считал, что нахожусь на вражеской территории и потому не расслаблялся ни на секунду, а отправляясь в спальную, даже закрывал за собой дверь на ключ, чтобы эта французская красотка не заявилась в неё голой с бутылкой шампанского в одной руке и бокалами в другой. Может быть я и зря думал о девушке плохо, но ну его к чёрту, это французское гостеприимство, которое может потом вылезти боком. Возможно таким своим поведением я ещё сильнее настораживал генерала Паскаля, но ведь ему было же сказано – девочки по вызову мне не нужны. С такими мыслями я приехал в госпиталь, где целая толпа врачей принялась исследовать мой организм на предмет наличия в нём каких-либо заболеваний или отклонений от нормы. Ох, и поиздевался же я над ними, но тоже в меру, а если честно, то слегка. Когда пожилой, седовласый врач явными признаками сахарного диабета попросил меня задержать дыхание, я задержал его, на целых семь минут, отчего у него у самого чуть сердечный припадок не случился и он, бедолага, даже малость побледнел.

Медленно выдохнув воздух, я, словно бы приводя доктора в чувство, несколько раз коснулся пальцами его тела в области солнечного сплетения и заставил организм заняться поджелудочной железой самым основательным образом. Когда французские врачи захотели проверить и мою становую силу, я со скучающим видом взял и оторвал от пола динамометр, стрелка которого замерла на делении в пятьсот килограмм, то есть дошла до крайнего предела. И это был не последний мой прикол в госпитале. Когда меня посадили на кресло, вращающееся вокруг своей оси, основательно раскрутили его и через пять минут попросили встать и сделать несколько шагов, чтобы проверить, как действует мой вестибулярный аппарат, то я сделал их, только пройдясь до двери и обратно на руках, после чего сделал сальто назад, встал на ноги и присел двадцать пять раз в очень высоком темпе. Весь этот мой выпендрёж был направлен только на одно, показать комиссии отца Денисия от французской медицины, что перед ними находится атлетически сложенный парень восемнадцати лет от роду, с отлично накачанной, но не гипертрофированной мускулатурой, физически сильный и прекрасно владеющий своим телом, способный проделать любое акробатическое упражнение и даже сесть на мёртвый шпагат. К тому же абсолютно здоровый.

Особенно тщательно меня осматривал дантист, а мне было чем похвастаться – тридцать два белых зуба с прекрасной крепкой эмалью без малейших признаков кариеса. В общем это были зубы молодого волка или медведя и таковыми они оставались у меня вплоть до шестидесятилетнего возраста. В жизни ни разу не был у зубного врача, но то же самое о себе мог сказать и каждый Картузов. К старости у моего отца стало пошаливать сердце, беспокоили суставы, но зубы у него были такими, что он мог перегрызть ими ножку табурета. В конечном итоге врачи французского военного госпиталя поздравили меня с прекрасным здоровьем, а я ехидно сказал, что если они всей толпой сядут на самолёт и отправятся в Москву, в медицинский центр генерала Олтоева, то и у них лет через восемь будет точно такое же здоровье. На меня тут же набросились с расспросами, проходил ли я курс такого лечения. Мой ответ был положительным, да, полгода назад, после чего я два месяца изучал лечебную гимнастику и даже научился целительским приёмам и потому могу лечить некоторые заболевания намного лучше, чем они, но всё же посоветовал обратиться к куда более квалифицированным целителям, хотя сам как раз и был целителем высшей квалификации – куэрном двенадцатой ступени, но и куэрны второй ступени тоже лечат людей ничуть не хуже, чем я, так что это ничего не означает.

Вечером мы вернулись на виллу «Магнолия», а на следующее утро, сразу после завтрака, на неё приехали генерал Паскаль и его первый заместитель. Оба слегка ошарашенные. Вместе с ними приехали два врача, которые не смотря на вчерашнюю медкомиссию, первым делом очень тщательно обследовали меня и лишь потом согласились сделать мне укол сыворотки правды. Меня посадили перед письменным столом, за которым сидели Жан-Жак и Жан-Кристоф, рукав мне закатывать не имело никакого смысла, на мне и так была надета тенниска с короткими рукавами, и вкололи добрых три кубика не знаю уж какой гадости. Пристально, с немым укором, посмотрев на обоих французов, я слегка склонил голову и ускорился, после чего усилием воли заставил сердце погнать кровь немного быстрее, но всё же не слишком быстро, чтобы печень поскорее нейтрализовала препарат. Вместе с тем я заставил прилить кровь к лицу, чтобы оно не то чтобы сделалось пунцовым, но ощутимо покраснело. В общем проделал всё то, что уже проходил трижды, готовясь к подобному испытанию. Выйдя из ускорения, я полностью расслабился и изобразил из состояние средней невменяемости. Один из врачей, проверив реакцию моих зрачков, они очень слабо реагировали на свет, сказал генералу Паскалю сердитым голосом:

– Патрон, можете начинать, полагаю, что на двадцать минут парня хватит, но потом он уснёт и проспит часа три. Мы будем всё время наблюдать за ним, ведь я ввёл ему двойную дозу, но его состояние пока что не внушает мне никаких опасений. Генерал кивнул и задал первый вопрос:

– Малыш, как тебя зовут?

– Боря, – ответил я слабым голосом и поправился, – Борис Викторович Картузов. После этого последовал самый главный вопрос:

– Ты работаешь в КГБ, Борис? Ответ последовал незамедлительно:

– Нет. Генерал тут же спросил:

– Ты знаешь кого-нибудь из сотрудников КГБ? Я покорно, но довольно односложно ответил:

– Да, знаю, Игоря.

В ходе всего дальнейшего допроса генерал услышал от меня только то, о чём я и так рассказал ему раньше, но куда более подробным образом. На самые главные вопросы, чем ещё я занимался в Союзе, кроме конструирования автомобилей и тренировок вместе со своим другом Игорем, которого недавно перевели на дальний Восток, генерал Паскаль получил только отрицательные ответы. Я был чист, аки стёклышко, перед Французской Республикой, в которую прибыл мечтая стать чемпионом мира и богатым человеком, чтобы таким образом вернуть себе Ирочку. На двадцать седьмой минуте я сделал вид, что отрубился и меня перенесли из кабинета в спальную комнату, раздели и уложили в постель, где я тихо и мирно уснул, но при этом видел перед собой даже с закрытыми глазами спальную комнату глазами Дейра. Жан-Кристоф улыбнулся и весёлым голосом спросил:

– Жан, ты удовлетворён? Ты понимаешь, что мы можем не опасаться никакого подвоха со стороны этого парня?

Врач, стоявший рядом и считавший мой пульс, немедленно подтвердил это, сказав облегчённым голосом:

– Да, патрон, этот парень не имеет никакого прямого отношения к КГБ и лишь дружил с двумя сотрудниками, а в этом лично я не вижу никакого криминала. Так, всё хорошо, сердце у него работает ровно, так что я за него полностью спокоен, но лучше посижу возле его кровати. На всякий случай. Жан-Жак облегчённо вздохнул и чуть ли не воскликнул:

– Жано, ты просто не представляешь себе, какая голова у этого парня! Я сегодня всю ночь читал его аналитическую записку. Это фундаментальный труд, Жано. Малыш расписал в нём все беды, которые поджидают Францию, объяснил, почему они произойдут и что самое главное, наметил пути, по которым нам следует двигаться вперёд, укрепляя ЕЭС. Оба экземпляра я уже отправил в Париж, один завтра же ляжет на стол президента, а второй уже сегодня получит Жак. Пошли прогуляемся, не будем мешать парню спать своей болтовнёй у него над ухом.

Понаблюдав за ними ещё полчаса и убедившись, что оба Жана завели разговор на темы далёкие от работы, а попросту стали обсуждать вопросы, связанные с ловлей рыбы, я решил и в самом деле вздремнуть пару часов. Проснулся я без всякого напоминания о том, что мне пора вставать. Открыл глаза, потянулся и первым делом спросил у врача, сидевшего на стуле:

– Ну, что, мсье, надеюсь генерал Паскаль убедился, что я никакой не агент КГБ? Врач улыбнулся и сказал:

– Можешь успокоиться, парень. Ты действительно никакой не агент КГБ. Эта чёртова сыворотка кого угодно заставит говорить правду, так что ты прошел проверку. Грустно улыбнувшись, я сказал, вставая:

– Смешно, честное слово. Я потому и сбежал из Союза, что меня там отказывались воспринимать всерьёз, а прибыв во Францию, столкнулся с тем, что ко мне относятся слишком серьёзно.

Поднявшись с кровати, я отправился сначала в туалет, а затем в ванную комнату и второй раз за это утро принял душ, после чего, освеженный, вышел из своих апартаментов и первым делом направился на кухню памятуя о том, что после сыворотки правды жутко хочется пить и выхлестал подряд три бокала апельсинового сока. Только после этого я вошел в кабинет. Оба Жана поджидали меня там. Мы расселись в креслах и первым делом генерал стал петь дифирамбы в честь моего талмуда, но всё же не преминул поинтересоваться с удивлением в голосе:

– Борис, где ты изучал французский язык? Ты знаешь, мало того, что твоя так называемая аналитическая записка, а на самом деле широко развёрнутая концепция написана прекрасным литературным языком, так я не нашел в твоём тексте и пяти ошибок. Пожав плечами, я ответил:

– Генерал, вообще-то я учил французский язык по школьным учебникам, которые просто прочитал за месяц, а потом читал книги Виктора Гюго, Анатоля Франса и Бальзака на французском языке, но я точно таким же образом изучил английский, немецкий, итальянский и испанский язык. Ну, и ещё я часто слушал по радио передачи на иностранных языках. Это для того, чтобы разобраться с произношением. – После чего спросил настороженным тоном – Так вы удовлетворены моей работой, генерал? Поймите, когда я писал свою аналитическую записку просмотрев дайджесты, а я читаю быстро, то как только сел за пишущую машинку, мне даже не пришлось напрягаться. Я всё, словно бы видел у себя перед глазами, и потому слова просто сами вылетали из-под моих пальцев. Это потому, что я гений. Генерал Паскаль рассмеялся и сказал:

– Нинон говорила мне, что это было потрясающее зрелище. Она очень вдумчивый сотрудник и ещё три дня назад доложила мне по телефону, что ты проделал титаническую работу, написав такую программу действий, которую не смогли бы выработать десятки учёных, собранных для этого вместе. Я специально оставил себе один экземпляр и попрошу, чтобы ты оставил на нём свой автограф. Хотя я и сообщил наверх, кем написана эта книга, она если и будет издана, то наши с тобой имена в ней не будут фигурировать. Пока, а в дальнейшем посмотрим. Ну, а сейчас собирайся, парень, мы отправляемся в Париж. В Марселе ты свой самый быстрый в мире автомобиль точно не построишь. Веря в тебя, Борис, я даже отважился снять квартиру на бульваре Франклина рядом с Трокадеро. Так что из окна своей квартиры ты сможешь каждое утро любоваться Эйфелевой башней, чтобы вид этого инженерного сооружения вдохновлял тебя на твои труды. – Увидев, что я тут же насупился, генерал улыбнулся и поспешил успокоить меня – Можешь не волноваться, Малыш, ты не обнаружишь в этой квартире никаких жучков.

О том, что генерал Паскаль снял мне небольшую трёхкомнатную квартиру на деньги Сюрте Женераль, я уже знал, как и знал о том, что в ней действительно нет жучков, но с моей стороны было бы глупо завопить от радости. Знал я и о многом другом, что произошло за эту неделю, но был вынужден помалкивать и лишь вежливо поблагодарил своего благодетеля:

– Спасибо, генерал, но мне нечем за неё платить. У меня денег с собой всего семьсот двадцать долларов. Я закупил в Трабзоне по дешевке продукты вместе с Ману и тот разделил со мной сэкономленные деньги.

Я специально не стал интересоваться судьбой Бобби Стирлинга, но Жан-Жак сам просветил меня на его счёт:

– Относительно коммандера Стирлинга ты можешь не волноваться, Малыш. Ему запрещено даже глядеть в твою сторону. С твоей помощью мы очень крепко взяли за горло и американцев, и турок. Боссы обоих разведок даже не смогли мне возразить, когда я обрисовал им ситуацию и заявил о своих требованиях. Поэтому вся группа коммандера Стирлинга через пару недель отправится прямиком на одну из военных баз Иностранного легиона. По твоему совету я поговорил по телефону с Андроповым и всё произошло именно так, как ты сказал. И я сам, и мой патрон очень довольны ответными шагами Кремля. – Я ждал, когда Жан-Жак скажет о главном и он не стал тянуть с этим – Малыш, я снял тебе квартиру в шестнадцатом округе только потому, что так тебе будет легче добираться до автомобильного завода концерна «Рено», рядом с которым уже через неделю начнётся строительство поликарбонового завода. – Достав из кармана чековую книжку, генерал протянул её мне и сказал – Это пять миллионов франков, Малыш, взнос Сюрте Женераль в создание новой гоночной команды. Если она будет носить имя концерна «Рено», то есть станет заводской командой, то ты озолотишься. Скривившись, я ехидно откликнулся:

– Господа из «Рено» этого не дождутся, генерал, моя команда будет называться «Французский метеор» и я сначала найду себе таких спонсоров, которые будут работать круглосуточно и даже в сочельник, чтобы мы смогли подготовить машину к началу сезона семьдесят третьего года. Если я успею зарегистрировать новую команду, подать заявку и уплатить взносы, то смогу выступить в Буэнос-Айресе на шасси «Метеора-Гамма», даром что ли я сконструировал его таким образом, чтобы эту машину можно было легко переделать в гоночный болид. Главное успеть и тогда, генерал, свой первый кубок я подарю вам. Жан-Кристоф подался вперёд и сказал:

– Ты успеешь зарегистрировать новую команду, Борис, но только в том случае, если первым твоим спонсором станет мой сын Дидье. Едва только прочитав в газете, что ты ищешь спонсоров для создания новой гоночной команды, Дидье тотчас вцепился в меня и потребовал, чтобы я свёл его с тобой. Он помешан на автогонках и мечтает стать пилотом, хотя лично я этого боюсь больше всего на свете. Ещё Дидье хороший адвокат и уже предпринял все необходимые шаги, чтобы зарегистрировать новую команду. Он даже продал свой трайк и небольшое поместье, которое унаследовал от своего прадеда. Сосредоточенно кивнув, я сказал:

– Буду рад пожать руку вашему сыну, Жан-Кристоф. Если он действительно умеет быстро ездить, то, возможно, выступит в Аргентине. Правда, нам придётся совершить там нечто невозможное, умудриться выкинуть из календаря гонок команду «Текно», а это можно сделать только одним единственным образом, показать на автодроме «Поль Рикар», то есть практически на родине Дидье, такие круги чтобы нас внесли в Буэнос-Айрес на руках. За себя я не волнуюсь, господа, а вот второго пилота у меня в команде пока что нет, но мне очень хочется посмотреть на вашего сына, Жан-Кристоф. Ну, что же, в таком случае нам с Дидье нужно срочно лететь в Париж и приниматься за работу.

Глава 8 «Метеоры Франции»

С Дидье Лагранжем я встретился уже через два часа, когда меня привезли в дом комиссара Лагранжа, бывшего комиссара. С разрешения своего нового патрона, он задержался в Марселе на одну ночь, так как ему нужно было решить кое-какие дела. Дидье поджидал меня вместе со своей женой Ивон в доме отца и как только мы с ним познакомились, то сразу же принялись обсуждать нашу совместную деятельность. У нас имелся капитал в сумме пяти миллионов восьмисот тысяч франков, маловато, конечно, но в Париже я должен вскоре встретиться с Игорем, Володей и Виктором – Анри Вебером, Николя Брассаром и Марком Штерном, которые первыми откликнуться на мой призыв и принесут в клювике все свои сбережения, четыре с половиной миллиона франков, а всего, когда за четыре дня соберутся все спонсоры, капитал вырастет до пятидесяти семи миллионов, но что самое главное, все эти молодые парни, на вид каждому не дать больше тридцати лет, примут ещё и самое активное участие в создании новых гоночных мотоциклов и автомобилей. Мы легли спать, а рано утром отправились в аэропорт и вылетели в Париж. Едва сойдя с траппа самолёта, я тут же сказал, что должен обязательно появиться в советском посольстве, чтобы объяснить причины своего поступка.

Хотя генерал Паскаль и не говорил мне об этом, он уже встретился с нашим послом и тот рассказал, какой переполох я вызвал в Советском Союзе своим побегом. По его словам, первый секретарь крайкома и его друг, министра автомобильного транспорта, были в ярости, что некоторые деятели своими бессмысленными требованиями и бесконечными нравоучениями толкнули меня на такой шаг. Он рассказал ему и о том, как четыре пограничника выпустили по мне семь магазинов патронов, но к счастью так ни разу и не попали. Впервые в жизни за столь отвратительную стрельбу никого из солдат и офицера не наказали, а даже наоборот, поощрили, когда узнали, кто именно был тем прыгуном с шестом. Посол очень просил генерала Паскаля не привлекать меня ни к каким своим секретным делам, а лишь обеспечить возможность заниматься своим любимым делом и чуть ли не поклялся, что всё то, что будет создано мною во Франции, станет в первую очередь её достоянием и даже нисколько не стесняясь, назвал меня техническим гением.

Правда, когда я вошел в его кабинет вместе с Дидье, которого представил, как своего адвоката, посол принялся материть меня так, что я невольно втянул голову в плечи. Боже, как только он не материл меня за мою дикую выходку. Тыча мне в нос газету «Известия», где была напечатана моя фотография, перепечатанная из газеты «Фигаро», на которой я показывал репортёрам содержимое тюка с шерстью, он обзывал меня последними словами и даже Дидье, знавший по-русски с десяток слов, всё понял. Когда же посол успокоился, то достал из сейфа красный загранпаспорт гражданина СССР, перо и баночку с чёрной тушью, заставил меня расписаться в нём, затем в толстой книге, и чуть ли не силком вырвал у меня общегражданский паспорт. После этого он пожал мне руку, вручил загранпаспорт, сунул под нос здоровенный кулак и сердитым голосом сказал:

– Ну, Борис, попробуй мне только не стать чемпионом мира, я первый поставлю вопрос о том, чтобы тебя лишили гражданства. Всё, Кулибин, иди отсюда. В советском автоцентре ты найдёшь всё, что тебе нужно для победы в гонках.

Красный, как рак, я вышел вместе Дидье из кабинета и тот озабоченным голосом спросил:

– Он сильно ругал тебя, Борис?

– Не то слово, Дидье, – буркнул я в ответ – он материл меня последними словами. – И воскликнул – Но они же сами виноваты! Устроили против меня целый заговор, чтобы заставить учиться, даже жену подговорили развестись со мной и фиктивно выйти замуж. Они думали, что таким образом заставят меня взяться за ум и поступить в институт, а это ведь просто пять лет, выброшенные коту под хвост. Господи, ну, до чего же я невезучий! Дидье радостно воскликнул:

– Борис, так значит твоя жена тебя по прежнему любит и это была всего лишь уловка тех, на кого ты работал? – Я молча кивнул и Дидье воскликнул ещё громче – Но это же замечательно, парень! Значит у тебя всё в полном порядке!

– Как бы не так, Дидье, – уныло сказал я шагая по коридору посольства к лестничному маршу, – посол сказал мне, что Ирочка получит разрешение на выезд только тогда, когда я построю свой собственный гоночный автомобиль и привезу на нём прямо в посольство кубок этапа Гран-При. Вот увидишь, так оно и будет. Посол сказал, что это распоряжение самого Брежнева.

Мы вышли из посольства и сели в машину, где нас поджидал с газетой в руках отец Дидье и Ивон. Посмотрев на мою красную от смущения физиономию, он ехидно спросил:

– Как тебе понравилось требование вашего генерального секретаря, Борис? Вот, уж, не подумал бы, что у твоего таланта есть такой высокий поклонник. А сейчас мы поедем прямо в советский автоцентр. Руководитель отделения вашего Союзвнешторга клятвенно заверил меня, что для победы Бориса Картузова в гонках Формулы-1, завод «Метеор» немедленно предоставит всё, что только потребуется, а ещё он пообещал, что при соответствующих условиях ваш поликарбоновый завод станет ещё одним цехом «Рено». Махнув рукой, я уныло сказал:

– Это уже ваши проблемы, Жан-Жак, мне бы теперь со своими разобраться поскорее. Раз вы знаете про условие Брежнева, то должны понимать, что я сейчас чувствую. Отец Дидье усмехнулся и снова съехидничал:

– А вот как раз этого я понять не могу. Если бы я оказался на твоём месте и узнал, что моя жена решила таким образом просто заставить меня взяться за ум, то я бы точно радовался, а ты киснешь, как будто тебе налили за шиворот холодной воды.

Мы съездили в советский автоцентр, расположенный в двадцатом округе Парижа, в самом конце Рю Бельвиль, неподалёку от кольцевой развязки объездной дороги. Его разместили на противоположной стороне от автозавода концерна «Рено», на котором шло совещание за совещанием из-за того, что французское правительство решило начать активно сотрудничать с Советским Союзом в области автомобилестроения. В автоцентре я чувствовал себя, как рыба в воде. Ещё бы, я встретил там с десяток знакомых, работавших на заводе «Метеор» и откомандированных в Париж с одной только целью – во всём угодить покупателям советских автомобилей. Всех их директор автоцентра собрал в своём кабинете загодя и когда мы вошли, то, поприветствовав нас, сказал суровым, начальственным тоном:

– Товарищи, надеюсь мне не надо представлять вам этого молодого человека, а потому повторю ещё раз, работайте день и ночь, но чтобы через две недели из ворот автоцентра выехали два гоночных автомобиля Формулы-1. Семёныч усмехнулся и сказал:

– Виктор Петрович, с Кулибиным мы их и за неделю сварганим. Всё что нужно на автоцентре имеется, так что к Рождеству сделаем товарищам французам подарок. – После чего спросил меня насмешливым тоном – Борька, шельма ты эдакая, как новую команду назовёшь-то?

– «Французский метеор», Семёныч. – Ответил я старому другу, приехавшему во Францию на два месяца раньше меня. Семёныч заулыбался и радостно воскликнул:

– Вот это дело, парень! Когда начнём работать? Подумав немного, я ответил:

– Завтра с утра и начнём, а сегодня мне нужно ещё на постой встать. Мне тут уже квартиру сняли, правда, до вас далеко добираться, но я сейчас же раскладушку себе куплю.

Никакого совещания я проводить не стал, а потому первым делом мы с Дидье оформили покупку двух «Метеоров-Гамма». В лизинг их брать не имело смысла, всё равно придётся уже завтра разбирать машины практически полностью. Заодно я показал Жан-Жаку, Дидье и Ивон, что такое консоль сетевого компьютера «Гея», приложил свой большой палец к фотоэлементу и когда экран загорелся, попросил Гею связать меня с главным инженером завода «Метеор». Жорка, увидев меня на экране, спросил:

– Что, Карузо, решил своего добиться не мытьём, так катаньем? Ладно, перебежчик чёртов, говори, что надо.

Ивон, неплохо знавшая русский язык, её дед был белогвардейским офицером, тут же перевела его слова на французский. Я не выдержал и сердито прорычал в ответ:

– Появись только во Франции, гад, я тебе тут же морду набью. Это была твоя идея с разводом?

– Нет, не моя. – Пошел в отказ Жорка – Князева, но мы же и предположить не могли, что ты такой идиот, Карузо. Нас тут всех из-за тебя чуть не поубивали, урод несчастный. Ирочка все глаза из-за твоего побега проплакала. Ты же никого не жалеешь, осёл упрямый. Ладно, встретимся ещё, я тебе так рожу начищу, что ты месяц не снимешь интеграл со своей тупой башки. Ну, говори, что я должен сделать? Хорошо уже то, что ты живой, придурок.

Покончив с пререканиями, я стал расспрашивать Жорку, как обстоят дела с изготовлением обвесов на гоночный автомобиль и новым девятицилиндровым двигателем. Тот немедленно вывел на экран все готовые узлы и детали. Двигатель был готов полностью, но его ещё не ставили ни на один автомобиль, а вот обвесы только подгоняли и я, посмотрев на них, сказал:

– Жора, срочно высылай движки, четыре штуки, и обвесы, тоже четыре, прямо сырыми. Я их тут обожгу, на заводе «Рено», а всю мелочёвку сам с ребятами изготовлю. Два движка я обкатаю специально для вас, но учти, Жорка, это вчерашний день. Если бы ты только знал, дубина, какую бомбу я придумал. Ничего, через четыре месяца я изготовлю новое шасси и поставлю на него настоящий, боевой движок. Как там на счёт чего-нибудь новенького, Жорик? Я имею ввиду сканеры, графопостроители и плоские телики для компьютерных консолей? Получили?

– Получили. – С вызовом сказал Жорка – Шесть комплектов, но тебе я ни дам ни одного. Понял? Широко улыбнувшись, я ответил:

– Понял, Жорж. Сегодня же заказывай аэроплан на Париж, пришлёшь мне движки, сырые обвесы и два комплекта новых консолей вместе со всеми причиндалами. Ну, пока, до завтра.

Жора уныло кивнул головой, попрощался со мной и мы вышли из компьютерного центра русского автотехцентра. Уже во дворе, возле двух новеньких автомобилей «Метеор-Гамма» отец Дидье пришел в себя и спросил меня:

– Что это было, Борис? Там, где ты разговаривал с Жоржем Нестеровым. Я ничего подобного никогда не видел. Тут уже я съехидничал:

– А это, мсье Лагранж, последнее слово советской кибернетики, консоль сетевого компьютера «Гея», на который Америка сразу же наложило эмбарго и на все остальные страны Запада надавила, возмутившись – как это так, в Москве будет стоять главный компьютер, а у нас консоли. Русские сразу же выведают все наши тайны. Ничего, вот когда вы увидите ещё и графопостроители, которые сами чертят чертежи и рисуют, тогда не так удивитесь. Можно подумать, что такие консоли будут выходить по ночам из домов французов и воровать ваши секреты. Это же машина, самый обычный компьютер. Кто же виноват, что русские учёные создали такой сверхмощный компьютер, который может обслуживать весь мир. Между прочим, в Советском Союзе эти консоли разрешено ставить на легковые и грузовые автомобили, на тракторы и корабли, а вот на наших танках вы ни одной не найдёте. И на военных самолётах. Так Брежнев сказал и лично я ему верю. Поймите, СССР это такая огромная страна, что нам чужой земли не надо. Мы даже китайцам отдали спорные территории, лишь бы Мао успокоился и больше не нервничал из-за них. К тому же Гея это такой компьютер, который, как швейцарский банк, хранит тайну вкладов, только если они не преступные и не угрожают всему миру войной. Жан-Жак тут же запальчиво воскликнул:

– И кто решает, что преступно, а что нет, Борис? Устало махнув рукой, я ответил:

– Сама Гея и решает, Жан-Жак, но для того, чтобы в этом убедиться, нужно просто взять и один раз поработать на её консоли. Вот тогда вам всё будет ясно. Она вас сфотографирует, распознает ваш отпечаток пальца, вы расскажете ей кто вы и где живёте, если захотите, то скажете, чем занимаетесь и после этого Гея сама определит по своей базе данных, какую информацию вы вправе получить от неё, а какую нет. Она каждую секунду впитывает в себя огромные массивы информации и постоянно учится, но она только может подсказывать людям, как им сделать что-то. Сама же она ничего не может сделать. Даже повернуть руль в этом автомобиле, на котором тоже стоит её консоль, только с очень маленьким монитором, на который она способна выдать самый минимум информации о состоянии вашего автомобиля. Пристально посмотрев на меня, Жан-Жак спросил:

– Откуда ты всё это знаешь, Борис? Ты работал на этом компьютере? Но где? Ты же сам говорил что тебя не пускали на завод «Метеор». Тогда где ты смог видеть компьютер «Гея»?

– Компьютер по имени Гея, Жан-Жак, может увидеть лишь считанное число людей, самых высокопоставленных. Если Франция отважится покупать её консоли у вас, то будьте уверены, Андропов лично возьмёт генерала Паскаля под руку, подведёт его к Гее и тогда он сможет побеседовать с ней с глазу на глаз в её подземном бункере. Ну, а я работал на Гее в вечерней школе, куда меня загнали, чтобы я закончил десять классов перед поступлением в институт. Десять классов то я закончил, а потом с тоски начал выпивать. Да, что там, просто запил.

Жан-Жак посмотрел на меня ещё строже и пристальнее, после чего строгим голосом поинтересовался:

– Борис, я смогу первым осмотреть те консоли, которые пришлют во Францию для тебя, вместе с нашими специалистами? Ты озадачил меня своим известием о Гее. Хотя я уже слышал о ней раньше и даже читал рекламный буклет, мне и в голову не приходило, что ваш компьютер действительно такой мощный, что может обслуживать если не весь мир, то хотя бы несколько стран. Ты устроишь это для меня? Улыбнувшись, я спросил:

– А почему не для вас обоих, Жан-Жак? Мне нравится идея на счёт ваших специалистов. Они намного быстрее вас во всём разберутся и уже через несколько часов скажут, с чем именно имеют дело. Американце ведь отказались от консолей не видя в глаза ни одной. Как только услышали, что компьютер сетевой и его мозг находится в подземном бункере, в Москве, так сразу же и отрезали – нет, такие компьютерные консоли опасны для нас и мы запрещаем ввозить их на территорию США.

Мы попрощались с Жан-Жаком, он сел в свою служебную машину с водителем и уехал, а мы остались. Подведя Дидье к «Метеору-Гамма», я усадил сначала его, а потом Ивон в машину, она была двухместным купе совершенно футуристического вида даже для двадцать первого века, с центральным расположением двигателя, и принялся объяснять ему, чем эта машина отличается от любой другой. Послушав меня несколько минут, он сказал:

– Борис, но она даже проще, чем детский трёхколёсный велосипед. Я гонял на «Ламборгини-Урраго» и так скажу, по простоте управления их даже нельзя сравнивать, ведь на этой машине даже не нужно выжимать педаль сцепления. Просто двинул вперёд рычаг коробки скоростей и нажал на педаль газа.

– Слегка нажал, до первого щелчка, Дидье. – Наставническим тоном сказал я – Вслед за этим, если захочешь, машина скажет тебе по-французски: – «Приятной поездки, мсье.» Для этого просто достаточно нажать вот эту кнопку. С этой машиной, Дидье, можно разговаривать, как с человеком. Она о себе тебе всё расскажет. Это тебе не какая-то «Ламборгини» и стоит она всего двадцать пять тысяч долларов, а для неубиваемого автомобиля, согласись, это очень дёшево. Зато машина – полная автоматика, ни о чём не нужно думать. – Вслед за Дидье я сел в свою машину, приложил палец к фотоэлементу и сказал – Здравствуй, доченька, соедини меня с Ирочкой, я так давно её не видел.

На маленьком, вытянутом ТФТ-экране, который заменял собой панель приборов, я тут же увидел Ирочкино лицо и моя королева радостно воскликнула:

– Боренька, ну, наконец-то! Как ты добрался до Парижа?

Хорошо, что Дидье ехал не спеша. Пока мы добирались до моей квартиры, возле дверей которой нас уже поджидали трое спонсоров с газетами в руках, объявление ведь мы дали ещё вчера вечером, позвонив в редакцию, я успел поговорить с Ирочкой и даже посмотреть на сынишку. Ира хотя и была в курсе всех событий, обо мне ей регулярно докладывала Гея, всё же очень хотела поговорить со мной. Что мы и делали почти полтора часа. Похоже, что Гея специально включила ознакомительный режим и всю дорогу читала Дидье лекцию. Квартиру мне сняли полностью меблированную и потому я пригласил Дидье и Ивон пока что пожить у меня. Всё равно нам предстояло в ближайшее время дневать и ночевать в автоцентре. Во всяком случае мне уж точно, а потому они могли жить в ней припеваючи. Когда мы подъехали к нужному дому, Дидье вылетел из машины и тотчас огласил улицу радостными воплями, забыв про Ивон. Поэтому я сначала помог той выйти из машины, хотя автомобиль «Метеор-Гамма» и так почти полностью вынес девушку наружу, и только потом, широко улыбаясь, сказал весёлым голосом:

– Дидье, всё правильно, это же «Гамма», самый умный автомобиль в мире. Ты заметил, что Гея разговаривала с тобой мужским голосом? Это чтобы не оскорбить Ивон. Зато если за руль сядет она, Гея станет разговаривать с ней женским голосом, но это произойдёт ещё не скоро. Эти машины пойдут на разборку, а на новые тачки мы с тобой ещё не заработали.

Тут дверь парадной раскрылась и из неё вышли трое загорелых чуть ли не до черна молодых парней. Игорь, вежливо поклонившись Ивон, тут же представился сам, представил Володю и Виктора и обратился ко мне с таким вопросом:

– Мсье, вы ищете спонсоров для создания гоночной команды «Французский метеор», мы пришли. Причём почти в одно и тоже время. Лично я, как только прочитал ваше объявление, сразу же поймал такси и приехал к вашему дому первым.

– Ещё бы, Анри, тебе не приехать первым. – Сказал Николя и пояснил – Он ехал от парка де ла Виллет, а я мчался из Мант-ла-Жоли. Ну, что мсье, вы согласны взять нас на работу. Я хороший автомеханик. Жаль только, что гоночные машины не рассчитаны на мой рост. Зато Анри говорит, что он очень быстрый гонщик, но и он, наверное, великоват для болида. К тому же Анри весит, наверное, больше ста килограммов. Придирчиво оглядев старого друга, сказал:

– Анри, я обязательно проверю вас на трассе. – Повернувшись к сыну комиссара, я попросил парня – Дидье, не обижайся, если у тебя есть хоть крупица таланта, то я обязательно сделаю из тебя гонщика, а пока что нам нужно показать всем, что два пилота у команды Дидье Лагранжа – «Французский метеор», уже есть. Мой новый друг удивлённо удивился:

– Борис, но почему моей команды? Нашей! Разведя руками, я сказал:

– Дидье, я ведь не француз. Дидье рассмеялся и успокоил меня:

– Это не беда, Борис, и не причина для того, чтобы отойти в сторону. – Повернувшись к нашим первым спонсорам, он решительно заявил – Парни, если вы не против, то наша команда будет акционерным обществом. Нам с Борисом будет принадлежать пятьдесят процентов плюс одна акция, а остальные акции вам и тем спонсорам, которые придут в ближайшие дни.

Мы поднялись наверх, в квартиру. Телефон в ней уже раскалился докрасна. Поэтому мне после каждого очередного разговора приходилось снова брать трубку. Однако, после семи звонков, а это звонили одни только члены группы Игоря, телефон надолго замолк и только через час кто-то позвонил, чтобы высказать мне своё фе по-французски. Это была какая-то пожилая дама и я передал трубку Дидье, а он, выслушав несколько оскорблений, передал её Ивон. Девушка послушала минуты две, как какая-то бабка костерит меня и так ей ответила, что мы все невольно смутились. Через пару минут снова раздался звонок и я попросил, чтобы Дидье сам взял трубку. Молодой адвокат согласился, послушал говорившего минуты две и прорычал в трубку:

– Мсье, лично вы будете иметь только рукава от жилетки и больше ничего. – Бросив трубку, он воскликнул – Ублюдок! Хочет вложить десять тысяч франков и требует взамен Версаль. Виктор усмехнулся и сказал:

– Парни, я буду счастлив уже в том случае, если мне хотя бы станут платить зарплату автомеханика.

Через пару часов мои «французы» отправились в ближайший отель, а мы, поговорив ещё с часок, легли спать. На следующий день мы поехали в автоцентр, где для нас уже был подготовлен отдельный сборочный бокс, оснащённый всем необходимым оборудованием. Дидье с таким сожалением покидал автомобиль, что я, не в силах видеть такую тоску в глазах молодого парня, усадил его обратно и он поехал заниматься бумажками. Ивон я попросил остаться, сказав что ей здесь будет намного интереснее. Со склада прикатили ещё один «Метеор-Гамма» и автослесари набросились на него, как банда насильников на десятиклассницу, и во все стороны полетели крылья, капот, багажник. Ребята работали так быстро, что через час на сборочных стапелях стояли два силовых каркаса без двигателей и колёс. В это время в аэропорте «Орли» уже шла разгрузка «Антея» и на большие фуры грузились контейнеры с теми комплектующими, которые я заказал.

Мы приехали в автотехцентр к восьми утра, а в десять тридцать первая фура въехала в бокс и к ней подъехал вилочный погрузчик. В двенадцать часов в автоцентр приехал на двух машинах Жан-Жак с шестью мужчинами и женщинами среднего возраста, компьютерщиками Сюрте Женераль. В боксе размером двадцать на шестьдесят метров, изготовленном из поликарбона, со стёклами из лонсдейлита, помимо склада имелась удобная бытовка с топчанами, кухня со столовой, а также просторный зал с двумя кабинетами, для проектировщиков, моё первое французское КБ с огромными окнами, выходящими в бокс. Рядом с ним стояло десять контейнеров с новейшими консолями, оснащёнными периферией, которые только выгрузили, но ещё ни один из них не раскрывали. Собственно говоря, каждый контейнер по сути дела представлял из себя рабочее место инженера конструктора, сложенное в походное положение. Как только все семеро французов подошли ко мне, именно из-за них я не переодевался в спецовку, и мы познакомились, автослесари, оторвавшись от работы, занесли тяжелые контейнеры в зал и расставили их по местам, то есть попросту равномерно по всему залу возле лючков, под которыми находились электрические розетки. Мой старый друг Женька немедленно поинтересовался:

– С какого начать, Кулибин? Подумав, я ответил:

– Жека, подсоедини к сети шесть консолей, а четыре пусть пока что остаются в походном положении. – Как только первая консоль была запитана, я спросил – Дамы и господа, кто хочет начать общение с Геей первым?

Дамы и господа из Сюрте Женераль замялись и тогда Ивон подняла руку и попросила:

– Борис, можно я попробую?

Женька быстро метнулся к стене и подкатил к консоли удобное кресло на колёсиках, а я показал жене Дидье, учительнице математики по профессии, стартовую кнопку и сказал:

– Ивон, нажми эту кнопочку.

Девушка улыбнулась и нажала на кнопку. Внутри контейнера длиной в полтора метра, шириной в метр двадцать и высотой в семьдесят сантиметров, целиком изготовленного из матового, золотисто-коричневого, поликарбона, тихо заработали электродвигатели. Сначала назад отъехал струйный, шестицветный графопостроитель, а попросту широкоформатный принтер с чернильницами на полтора литра и уже вложенным в него рулоном мелованной бумаги шириной в метр двадцать. Затем справа и слева откинулись вбок и поднялись вверх два блока и когда откинулись их крышки, увеличившие площадь стола, то из одного поднялся цветной принтер с твёрдыми восковыми чернилами, а из другого сканер. После этого откинулась, как крышка ноутбука, столешница с врезанным в неё ТФТ-экраном на тридцать дюймов, с довольно неплохой цветопередачей, и тут же поднялся вверх и выдвинулся довольно большой столик с прикреплёнными к нему клавиатурой и компьютерной мышкой, а передняя часть контейнера слегка сдвинулась внутрь. Всё, консоль была приведена в рабочее положение и Ивон только и оставалось, что сесть в кресло, откинуть крышку в правом углу столика и приложить указательный палец к фотоэлементу, чтобы включить её, что девушка и сделала, следуя моей подсказке. На экране появилось изображение Геи и наша электронная дочурка сказала по-французски:

– Здравствуйте, мадмуазель, я Гея, главный компьютер Советского Союза. Я компьютер с независимо мыслящим искусственным интеллектом. Если вы желаете общаться со мной постоянно, назовите своё имя, фамилию и род занятий, чтобы я могла присвоить вам степень приоритета и доступа к моей базе данных. На сегодняшний день она составляет шесть с половиной миллионов терабайт информации и постоянно пополняется. Ивон радостно заулыбалась и ответила:

– Моё имя Ивон Лагранж, я учительница математики, закончила три года назад Сорбонну, но моя мечта работать вместе с мужем в команде «Метеоры Франции», которую он создаёт вместе с Борисом Картузовым, Гея. Я хочу общаться с тобой постоянно и найти своё место в этой гоночной команде. Гея улыбнулась и не медля ни секунды сказала:

– Ивон Лагранж, тебе присваивается профессиональный приоритет второго уровня с доступом ко всей базе данных, относящихся к педагогике, а также ко всей информации, которая касается автомотоспорта. Если тебя это заинтересует, то ты можешь стать в команде «Метеоры Франции» специалистом по аэродинамике и баллистике, ведь эта область человеческих знаний тесно связана с математикой. – После чего добавила – У тебя красивая причёска Ивон, как и ты сама. Если рядом с тобой находится Борис Картузов, попроси его сесть за соседнюю консоль. С ним хочет поговорить Георгий Нестеров. Ивон воскликнула:

– Да, он рядом, Гея! Скажи, а я смогу разобраться в баллистике и аэродинамике? Я ведь не инженер-конструктор.

– Сможешь. – Решительно сказала Гея – Это не так уж и сложно. Я смогу быстро тебя научить тебя этому, если ты будешь заниматься по восемь часов в сутки. Прежде чем подойти к консоли, я всё же спросил:

– Мсье Лагранж, уже завтра в этом зале будет стоять такая ругань, что одну консоль лучше отвезти к нам домой. Там Ивон сможет спокойно учиться и к тому же она будет постоянно находиться на связи с нами.

Жан-Жак озадаченно покрутил головой в свою очередь поинтересовался у меня:

– Борис, но это же государственная собственность, как ты можешь ей так свободно распоряжаться?

– С чего это вдруг? – Воскликнул я – Дидье уже заплатил за все десять консолей двадцать восемь тысяч долларов, так что теперь они мои, а как только правительство Франции разрешит продавать такие специализированные консоли в вашей стране, то они станут принадлежать команде «Метеоры Франции». Кстати, как вам нравится такое название? По-моему звучит. Жан-Жак продолжил упираться и сказал:

– Но ведь эту консоль могут украсть, Борис, когда Ивон выйдет из квартиры в магазин или просто погулять. Громко вздохнув, я принялся объяснять простые истины:

– Ну, и как воры утащат её, мсье? Это здесь полы из поликарбона, а моей квартире консоль сама прикрутится к полу и в раскрытом виде её из квартиры ни один вор не вытащит. Разбить её невозможно даже кувалдой, а когда Ивон скажет Гее, кто кроме неё может работать на этой консоли, то она вообще превратится в глыбу из поликарбона, а если ещё и включит сирену, то любой вор от её воя сам тут же выпрыгнет в окно. Поймите, Гея никогда не допустит, чтобы кто-то пользовался её консолями нелегально или смог украсть консоль у владельца.

Наконец-то до свёкра Ивон дошло, о чём я ему толкую и он, махнув рукой, сказал:

– Хорошо, отвезите одну консоль к себе домой. – После чего с удивлением посмотрел на компьютерщиков и спросил их раздраженным голосом – Господа, вы так и будете стоять здесь с открытыми ртами? Приступайте к работе.

Это позволило и мне развернуть ещё одну консоль, сесть за неё и связаться с Жориком. На этот раз Гея со мной не общалась также долго, как с Ивон, но мы с ней поприветствовали друг друга. Жорка, появившись на экране, сразу же заявил:

– Ну, и как тебе мой подарок, Карузо? Цени, я выбил для тебя аж десять специализированных консолей.

– Ага, как же, даритель, так я тебе и поверил. – Ехидно ответил я другу – Ты лучше скажи, сколько консолей ты под это дело выклянчил у Георгия Ивановича. Жорик осклабился и ответил:

– Двадцать восемь, Боря. Полностью закрыл все свои дыры. Я тебя вот о чём хочу спросить. Тут мне на стол утром положили правительственную телеграмму, в которой сказано, чтобы мы срочно спроектировали для Франции большой поликарбоновый завод. Вот я и подумал, ты бы там пошустрил и пробил себе базу рядом с ним, тебе же всё равно придётся где-то размещать свою конюшню. Трассу ты там вряд ли построишь, но испытательный трек-то можно будет туда втиснуть. Если договоришься, то кинь мне сразу же топографию местности, данные по грунтам и карту коммуникаций, а мы дня за три-четыре изготовим проект и я сразу же начну отгружать комплектующие и материалы.

Попросив Жору подождать, я подошел к Жан-Жаку и рассказал ему о предложении главного инженера завода «Метеор». Тот выслушал меня и недоверчиво спросил:

– Борис, неужели ваши специалисты смогут спроектировать целый завод всего за четыре дня? Хорошо, я сейчас схожу в машину и поговорю с премьер-министром. Это очень заманчивое предложение, Борис, получить от Советского Союза не цех, а большое предприятие с уникальными технологиями. Улыбнувшись, я сказал:

– Вот видите, Жан-Жак, руководство Советского Союза на деле доказывает свою готовность к сотрудничеству. Этот завод сможет поставлять свою продукцию на десятки французских предприятий и тогда уже их продукция станет самой лучшей в мире. Правда, при этом она будет ещё и вечной, а это потребует её постоянного обслуживания и модернизации в процессе эксплуатации. Многим предпринимателям это будет сложно понять.

Жан-Жак молча кивнул и вышел из компьютерного зала, в котором компьютерщики из Сюрте Женераль принялись с увлечением общаться с Геей и та поражала их своим каждым новым заявлением или ответом на вопросы всё больше и больше. Всё правильно, то же самое происходило и в Советском Союзе. Я тоже покинул компьютерный зал, зашел в бытовку и там переоделся в новенькую спецовку, после чего приступил к работе на стапеле. Всё, что являло собой «Метеор-Гамма» уже было вывезено из бокса и сдано на склад. Вообще-то мне было бы намного проще получить со склада просто раму, но я должен был показать французам, что шасси «Метеора-Гамма» является универсальным. Жан-Жак отсутствовал часа полтора, а когда вернулся и увидел меня в спецовке, уже чумазого и с гаечным ключом в руках, расстроился и чуть ли не взмолился:

– Борис, немедленно прими душ. Нам нужно ехать в Бийянкур, в штаб-квартиру концерна «Рено». С горестным вздохом я с издёвкой сказал:

– Мсье Лагранж, если меня будут дёргать каждые пять минут, то я никогда не выкачу из этого бокса гоночный болид. Там речь пойдёт только об одном, как побыстрее построить завод. Берите четыре консоли, две отвезите в своё ведомство, одну доставьте вместе с Ивон в на бульвар Франклина, из-за того, что она находится здесь, я даже не могу выматериться, а ещё одну везите в штаб-квартиру «Рено» и покажите им, на какую кнопку нажать. Поверьте, Князев и Жора быстро обо всём договорятся. Вы только пробейте для нового завода такое место, где можно построить испытательный трек, а всё остальное сделают уже без вас.

Жан-Жак так и поступил и в боксе остались все свои, так что я мог спокойно, нет, не выругаться, а просто облегчённо вздохнуть. Мои «французы», однако, не расслаблялись и с французского языка на русский не переходили. Как только первый зам шефа Сюрте Женераль уехал, привалила целая толпа «спонсоров» и тут же отправилась переодеваться в спецовки. Некоторые из спонсоров хорошо говорили по-русски, но все вместе они имели самое прямое отношение к Франции. В этой стране у КГБ имелись «спящие» агенты и многие из моих друзей просто их заменили, так как все они были прекрасными лицевыми танцорами, а «спящий» агент тем и хорош, что даже его отпечатки нигде не фигурируют, не говоря уже о всех прочих приметах. Когда приехал несколько расстроенный Дидье, с которого руководство Формулы-1 потребовало бешенные деньги, целых полмиллиона долларов за то, чтобы заменить команду «Текно», пусть и провалившей минувший сезон полностью, на ещё не созданную толком новую команду без гоночных болидов.

Как только я представил Дидье новых спонсоров и сказал ему, каким капиталом мы располагаем, парень немедленно повеселел и мы пусть и с большим опозданием, но всё же отправились на кухню, чтобы пообедать. Ребята привезли из Союза в Париж здоровенный контейнер с домашней солкой, а потому я просто блаженствовал. Продукция домашнего консервирования понравилась и Дидье, а потому, загрузив в багажник дюжину трёхлитровых баллонов и два десятка литровых банок, я вытурил его из бокса и он поехал домой. Сразу же после этого мы с Игорем отправились в компьютерный зал, чтобы поговорить о своём, о девичьем, то есть шпионско-вредительском. Первым делом мой друг спросил меня с участием во взгляде:

– Ну, как прошла твоя проверка, Боря?

– Вроде бы неплохо, Игорёк. – Ответил я – Думаю, что оба Жана так ничего и не заподозрили, но с надутием мне пуза исключительной гениальности наши московские начальники явно перестарались. Вот хоть убей меня, Игорь, но я никак не могу понять, за каким чёртом нужно было привлекать к этому делу Брежнева? Да, и с поликарбоновым заводом, рядом с которым будет находиться наша база, тоже перебор вышел. Игорь развёл руками и сказал со вздохом:

– Борь, извини, на так решил Юрий Владимирович, а ему виднее, чем нам с тобой. Недовольно крутя головой, я проворчал:

– Ему-то виднее, а мне теперь красней перед людьми, ну, я имею в виду обоих Жанов. Пойми, одно дело, когда восемнадцатилетний сопляк стучит себя пяткой в грудь и вопит: – «Я гений!», это ещё можно списать хотя бы на юношеский максимализм, на тщеславие, в конце концов, но когда сильные мира сего начинают повторять, как кришнаиты мантру, кивая головами: – «Он гений, он гений, он гений, внимайте ему, люди, он же гений.», то это может вызвать большие подозрения. Ты думаешь что, в Сюрте Женераль работают легковерные дураки? Игорь вздохнул и сказал, переходя на вы:

– Борис Викторович, во-первых, вы действительно человек больших способностей… Махнув рукой, я перебил его:

– Игорёк, хоть ты отложи в сторону эти еврейские приседания. С таким помощником, как Бойл, любой дурак, кому угодно покажется гением. Не в этом ведь дело, а в том, что люди не любят, когда кто-то намного умнее их. Они таких типов опасаются. Однако, Игорь был непреклонен:

– Нет, Боря, ты ошибаешься. Первоначальный стержень легенды был таков, твои друзья потребовали от тебя, чтобы ты закончил десятилетку, а твоя семья и Ирочка их поддержали. Ещё в апреле ты экстерном сдал экзамены, но потом, на зло всем, запил и потому просто физически не мог поехать в Москву, чтобы поступить в институт. Ирочка решила проучить тебя по своему, развелась с тобой и вышла замуж за заместителя Князева, Бориса Орлова, ты вконец озверел, перестал квасить, быстро подготовился и сбежал из страны, чтобы доказать всем, что дурака, пардон, гения учить, только время терять. Юрий Владимирович, который дал добро на эту легенду, приказал нашим аналитика и психологам прокачать ситуацию и просчитать, как её можно усилить и те вскоре дали свои предложения. Вот поэтому, когда стало известно, что «заговор» полностью провалился и ты выкинул такой фортель, Георгий Иванович и Дмитрий Миронович вызвали всех «заговорщиков» на ковёр и сурово всех вздрючили, а Орлова и вовсе примерно наказали, он теперь в чине капитана на Чукотке моржей считает, хотя на самом деле получил звание генерал-майора и возглавил новый главк в КГБ. Ну, а твои боссы помчались в Москву и стали доказывать в Политбюро, что раз всё обошлось и ты объявился в Марселе живым и невредимым, то в отношении тебя нужно принять особое решение. Создать все необходимые условия, чтобы у тебя в заднице вся сажа выгорела, а заодно с твоей помощью двинуть за рубеж наши самые передовые технологии. Ты думаешь почему Юрий Владимирович попросил тебя продемонстрировать любым доступным способом этим босякам на «Клементине» все свои способности? Да, только потому, чтобы три разведки рано или поздно догадались, что таких парней, как ты, в советской армии до чёртиков и потому ни одной армии просто нечего будет ловить, если кто-то посмеет напасть на нас. Ладно, Боря, пока что всё идёт просто замечательно, зато я теперь хоть об одном не буду думать, о режиме безопасности на нашей с тобой главной базе. Её нам обеспечит Гея.

Возразить мне было по сути дела нечего, а потому я просто развёл руками и мы вернулись в сборочный цех бокса.

Глава 9 Две сумасшедшие недели декабря

В первый день, закончив работу в половине одиннадцатого, мы подготовили обе рамы к сборке. На самом деле болид был полностью готов вплоть до последней гайки и нам только и оставалось, что прокалить в муфельных печах его аэродинамические обвесы и антикрылья. На следующий день, раскидав работу по мастерам, дождавшись приезда Дидье, я отправился вместе с ним сначала в бутик мужской одежды, где мы купили себе по паре английских костюмов и по полдюжины сорочек. Отправив посыльного с коробками на бульвар Франклина, нарядно одетые, мы принялись обивать пороги различных офисов, где я должен был появиться в обязательном порядке. С этой морокой мы покончили к двум часам и сразу же отправились в автоцентр «Метеор». Газетчики уже пронюхали, что мы с Дидье приступили к регистрации национальной французской гоночной команды и попытались было напасть на нас, но мы проехали в закрытую зону и скрылись от них в боксе. Там мы сразу же провели собрание нашего закрытого акционерного общества и все расписались в распечатанных на принтере доверенностях, после чего Дидье сел за консоль и занялся бумагами. Он ведь был по профессии адвокатом, хотя и не имел своей практики, а раз так, то пусть поскрипит пером на благо всех нас и во славу Франции.

Как бы то ни было, но работы, и работы сложной и ответственной, хватало, ведь оба болида вовсе не представляли из себя разобранной на части машины, а потому вкалывать нам предстояло по двенадцать часов и больше. Календарь показывал, что сегодня уже восьмое декабря, а нам предстояло собрать машины и выкатить их из бокса на позднее двадцать третьего декабря, что обещало всем на две ближайшие, сумасшедшие недели весёлую жизнь, но никто не жаловался. Да, и на что им было жаловаться, ведь премиальные я пообещал им просто царские, вернутся домой на «Гаммах», если захотят их купить. Но и без обещанных премий настроены все были по боевому, а в Париж загодя приехали все те ребята, с которыми мы делали наши первые гоночные машины и тоже в дикой спешке, но уже не на коленке. На этот раз в специально построенном и оснащённом боксе имелось всё необходимое из станков и оборудования, кроме больших муфельных печей для обжига и отпуска поликарбона.

Ещё в Союзе, только начав планировать операцию по проникновению на Запад, я сразу же сказал, что нам нужно будет слегка приоткрыть завесу тайны над поликарбоном. Если, конечно, французское правительство и президент пойдут навстречу советскому руководству. Французы согласились на сотрудничество в полном объёме и даже заявили о своём желании пойти на серьёзные, большие переговоры, в том числе касающиеся отмены царских долгов и совместной работы в странах Африки. Более того, Франция желала подписать очень широкий, антиблоковой направленности, договор с Советским Союзом. Обо всём этом уже было чётко и ясно сказано нашему послу, а потому готовился визит Брежнева во Францию, который должен был состояться весной будущего года. Как и было об этом заявлено, в Советском Союзе шло сокращение вооруженных сил, причём не тупое и неуклюжее, как в моём прошлом, а грамотное даже без моих подсказок, но всё-таки с подачи Геи. Так все части железнодорожных войска и военно-строительные части, знаменитый советский стройбат, которому даже автоматов не дают, солдаты стройбата и без них в бою сущие звери, превращались в самые обыкновенные строительные компании, закрытые акционерные общества с участием государства в их уставном капитале, а потому их офицеры и подавляющее большинство солдат, которым объяснили все перспективы, просто сняли с себя военную форму.

Точно так же поступали всякий раз, когда имелась хотя бы малейшая возможность не разрушая уже имеющегося потенциала, превратить воинские части в мирные компании, способные производить продукцию и оказывать услуги бизнесу и населению. По этому поводу на Западе кое-кто стал было вопить, что Советский Союз не сокращает свои вооруженные силы, а просто перекрашивает армейские части, но это вызвало такой хохот, прежде всего в среде бизнесменов, что эти господа мигом заткнулись. И действительно, как-то трудно представить себе, что десять строительных батальонов, сведённых воедино и ставших довольно крупной строительной компанией, да, к тому же акционерным обществом с блокирующим пакетом акций в двадцать пять процентов, принадлежащим государству и пятьюдесятью процентами акций, принадлежащих трудовому коллективу, кто-то сможет вновь сделать армейской частью. Тем более, что тот солдат, который всё же уходил на дембель, терял право на акцию и та продавалась за чисто символическую сумму тому человеку, кто заменял его на конкретном рабочем месте.

В общем работа в Советском Союзе в связи с сокращением армии тоже началась большая и очень важная, но что самое главное, при этом не то что офицеры, а даже солдаты оставались довольными, ведь им объясняли, что такое закрытое акционерное общество и что такое дивиденды, то есть чистая прибыль, которую они же сами и распределят между собой по итогам работы за год. Ну, а если учесть то обстоятельство, что прежде всего в бывшие воинские части, а ныне гражданские компании были направлены наноуглерод и асфальтеновая смола, то их продукция была конкурентоспособной даже в США. Превращение природного минерального сырья в наноматериалы с помощью специально выращенных культур микроорганизмов, которое пока что держалось в строжайшей тайне, явилось одним из мощнейших рычагов влияния на умонастроения в мире. Об том, что советские учёные разработали такие технологии, Брежнев должен объявить весной семьдесят третьего года, но это вовсе не означало, что после этого они станут широко доступными. Чтобы их получить, как Западу, так и Востоку вместе с Югом, предстояло ещё хорошенько и основательно постоять в позе просителя.

Да, процесс превращения обычных дрожжевых грибов в микроорганизмы-энергофаги, которые способны перерабатывать в наноматериалы многие виды руд, коренным образом изменял индустрию и делал её миниатюрной, компактной и что самое главное, малозатратной и не то что неэнергоёмкой, а наоборот, производящей электроэнергию в огромных количествах. При этом бионанотехнологии были совершенно безопасными, ведь те микроорганизмы, которые расщепляли руды практически на атомы, из которых потом можно было получить сложные фуллереновые композиты с заранее заданными свойствами, мог проходить только в условиях специального биохимического реактора, а потому они никак не могли, вырвавшись наружу, допустим, сожрать всю Землю. Вне реактора они практически моментально погибали, зато внутри него творили чудеса. Это была новая технологическая эра и самое главное, что все изделия из наноматериалов отличались невероятной прочностью, износостойкостью и долговечностью, что самым коренным образом меняло отношения между людьми в обществе.

К изготовлению двух таких изделий, а точнее к их сборке, приступили и мы в боксе советского автоцентра, размещённого в Париже на Рю Бельвиль. Гоночный болид мы спроектировали вместе с Бойлом, причём в данном случае я выдавал технические идеи, а тот их оценивал и иногда критиковал очень жестко и беспощадно. Если посмотреть на него сверху, он был похож в плане на самолёт «Ту-144» или «Конкорд», а если угодно, то и на летящего гуся. В том смысле, что имел, как и болиды моего времени, удлинённый узкий монокок с капсулой безопасности для пилота, и треугольную заднюю часть, выполненную в виде идеально обтекаемого антикрыла, в котором прятались задние колёса. Оба передних колеса также были снабжены обтекателями, как и все узлы и детали передней подвески. На носовой части монокока, перед элегантными пилонами передних колёс с обтекателями, резко снижающими их аэродинамическое сопротивления, крепились два трапециидальных антикрыла, способных создавать большую прижимную силу. Второе антикрыло размешалось над задними колёсами. Ширина монокока была такова, что в него можно было спокойно «вложить» капсулу безопасности, оснащённую лонсдейлитовым фонарём как на парня ростом в два метра пять сантиметров, то есть даже повыше Игоря, так и подготовленную для какого-нибудь шпингалета.

Болид у нас получился очень красивый, длиной в четыре метра семьдесят пять сантиметров, шириной в два метра и высотой в девяносто пять сантиметров, с задним антикрылом его высота достигала одного метра сорока сантиметров. Он имел совершенную, абсолютно обтекаемую аэродинамическую форму и потому очень маленькое аэродинамическое сопротивление. Бойл идеальным образом рассчитал диаметр его колёс, передние были немного меньше, чем задние, а потому скорость обещала быть просто запредельной. Активная подвеска практически не допускала отрыва колёс от дорожного полотна, но что самое главное, у него не было огромных воздухозаборников, так уродующих гоночный автомобиль. Наш новый девятицилиндровый, рядный двигатель сухого скольжения не наждался ни в какой иной системе охлаждения, кроме обдува, а потому всего трёх щелевидных воздухозаборников над ним, исключающих попадание внутрь двигательного отсека воды во время ливня, хватало с лихвой. Он был предварительным двигателем и имел мощность в тысячу сто лошадиных сил при двадцати тысячах оборотах, но почти такие же размеры, как и двигатель завтрашнего дня.

Отличительной особенностью нового болида было то, что он имел огромный фонарь из лонсдейлита, обеспечивающий гонщику прекрасный обзор. К фонарю на прозрачных пилонах с функциями регулируемого антикрыла крепились два широко разнесённых больших зеркала заднего вида, помещённых в обтекатели. В передней части фонаря имелось два желоба с штангами, по которым с большой скоростью двигался вверх и вниз эластичный дворник стеклоочистителя. В нижней части фонаря имелись также форсунки омывателя, а потому ему не были страшны даже большие комья грязи, но такие из-под колёс гоночных автомобилей не вылетали. Этот болид, как и все прочие метеоровские автомобили, так же был сверхпрочным, а поскольку в нём нельзя было установить такую капсулу безопасности, которая смягчала бы удары, то в нём была применена совершенно иная система безопасности. Для каждого гонщика изготавливалось из поликарбона анатомическое кресло-экзоскелет, которое обхватывало собой всю его заднюю часть включая ноги и руки. В этом кресле, покрытым слоем вспененной асфальтеновой резины толщиной в три сантиметра под замшей, все детали были подвижными.

Пилот болида мог даже ходить с ним на теле, но установленное на специальные подвижный каркас, в случае удара, довольно массивное и потому весившее шестьдесят килограммов, кресло моментально обретало прочность поликарбонового монолита. Всё тело, ноги, руки и даже голова пилота с гоночным шлемом, кроме кистей рук и ступеней, плотно пристёгивались к креслу эластичными, но чертовски прочными, широкими бандажами, а потому вылететь из него он не мог ни при каком ударе. Гоночный болид, как и любой «Метеор», можно было разрушить полностью, но для этого он должен был столкнуться с бетонным монолитом толщиной в полтора метра, имеющим огромную массу, а такие на дорогах, как правило, не ставились. При желании, конечно, любой идиот мог найти, о что разбиться, но это был бы весьма дорогой способ самоубийства. К тому же все «Метеоры» класса «Полная автоматика», оснащались консолями Геи, а она ни в коем случае не допустит ничего подобного, то есть не позволит водителю или гонщику разогнать машину до безумных скоростей там, где это небезопасно и чревато последствиями.

Два таких гоночных болида нам и предстояло срочно довести до ума и выкатить из ворот автотехцентра. Из Союза во Францию уже выехали два здоровенных кунга и два отличных отеля на колёсах, а вскоре должен был ещё и вылететь и военно-транспортный самолёт «Ан-22», знаменитый «Антей», который гоночная команда «Метеоры Франции» зафрахтует на целый сезон, чтобы добираться из Франции до самых отдалённых трасс. Самолёт уже был оснащён новой топливной аппаратурой и переведён на водородное топливо, а потому его дальность полёта резко увеличилась. Так что хотя гоночная команда, как таковая, ещё не была создана, мы были уже готовы к гонке и мои помощники во Франции хотя и были офицерами КГБ, вовсе не являлись балластом. Все они почти год, а некоторые ребята и больше, в числе прочего осваивали профессию автомеханика, автослесаря, модельщика и вообще много чему научились. В эту загранкомандировку отобрали только тех офицеров, которые обладали не только специальными знаниями и навыками, необходимыми разведчикам, но и умели работать руками и хорошо думать головой, что и как нужно сделать, чтобы машина поехала.

Мы занимались в боксе той работой, которую хорошо знали и в которой понимали толк не смотря на всю её новизну. Поэтому уже через пять дней мы отвезли на автозавод концерна «Рено» все детали, которые нужно было прокалить, кроме, разумеется, тех, которые должны были превратиться в лонсдейлит. Их мы получили полностью готовыми. Дидье полностью выпал из этого процесса и появился в боксе после того, как представил меня нескольким французским чиновникам только для того, чтобы я снял с него мерки и ему пошили три гоночных комбинезона и изготовили два шлема – тренировочный и боевой. На автозаводе все технологи и инженеры пришли в изумление, когда узнали, что на первоначально этапе поликарбон прекрасно обрабатывается и вместо сварки просто склеивается, и только после нагрева до определённых температур, превращается в сверхпрочный материал, причём с различными свойствами, ведь из него можно было изготавливать даже практически вечные пружины различной степени упругости. В Советском Союзе уже все убедились в исключительно высоких качествах поликарбона, как конструкционного материала, но там знали и композитные фуллерены, которые в несколько раз превосходили поликарбон по прочности.

Впервые их предстояло испытать на нашем гоночном болиде, в котором подвеска, тормозные диски, трансмиссия и двигатель были изготовлены металлополикарбона. Ну, как раз меня не стоило ни в чём убеждать, так как об этих композитах мне подробно рассказал Бойл. Создателей космической техники тоже, а вот кое-кто ждал, как они покажут себя на нашей машине. Через три дня после того, как мы пропекли аэродинамические обвесы, к этому моменту уже было также готово кресло и капсула безопасности для Дидье, мы приступили к сборке болида. Как раз в то утро директор нашей команды влетел в бокс с радостными воплями, потрясая какими-то бумагами – команда «Метеоры Франции» была не только официально зарегистрирована, но и включена в список команд, допущенных к чемпионату мира Формулы-1 одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Радость радостью, но мы не смотря ни на что приступили к сборке болидов, а через два дня, двадцатого числа, залили в баки топливо и я принялся настраивать их двигатели. Специальная аппаратура показала, что они развивают мощность в тысячу сто восемьдесят лошадиных сил и раскручиваются до двадцати одной тысячи оборотов в минуту. Если учесть, что двигатели всех остальных машин имели мощность в два, два с половиной раза меньше, то судьба чемпионата мира была фактически предрешена, но этого не хотел.

Всё это время я буквально жил в боксе и только вечером двадцать второго числа поехал с Дидье к себе домой. Работу в этот день мы закончили рано и уже в шесть часов вечера приехали на бульвар Франклина. Мой новый французский друг пожелал машине спокойной ночи и, беспечно оставив её на улице, направился к дверям. Его «Метеор-Гамма» уже пытались трижды открыть, но он, словно «Бэтмобиль», успешно отразил все атаки, всякий раз ослепляя угонщиков яркой вспышкой и извещая тех, что их рожи сфотографированы. Так оно и было, ведь мы специально вмонтировали в него целых шесть миниатюрных фотокамер со вспышкой. Уже этого одного вполне хватило, чтобы угонщики ретировались. Поэтому-то Дидье, проявив плёнку и передав фотографии незадачливых угонщиков в полицию, и не беспокоился, как проведёт ночь его автомобиль. Ивон всё это время занималась баллистикой, аэродинамикой и маршрутами гоночных трасс. Гея знала о нашем новом болиде абсолютно всё и теперь вместе с ней определяла самую выигрышную траекторию движения по всем трассам. В дальнейшем её наработки пригодятся нам в боевых условиях, когда мы примем участие в гонках чемпионата мира Формулы-1.

Дидье очень хотел сесть за руль болида, и всю дорогу доказывал мне, что умеет гонять очень быстро и готов показать это в любую секунду. Что же, азарт дело хорошее, но парня ещё нужно было проверить в деле, то есть на трассе, а на автодром «Поль Рикард», расположенный в тридцати с лишним километрах от Марселя, мы собирались выехать сразу после Рождества и немедленно приступить к тренировкам. Когда мы поднялись на седьмой этаж и вошли в квартиру, то я первым делом сел в кресло, закурил и попросил Дидье раздеться до трусов. Тот удивлённо посмотрел на меня, но послушался и вышел из просторной гостиной, в которой я спал в первую ночь на диване. Ивон, в глазах которой тоже читалось недоумение, села на диван и принялась поджидать мужа. Вскоре вошел Дидье, одетый в купальные плавки. Без одежды он оказался в общем-то довольно неплохо развитым физически парнем, но всё же был слабоват. Печально вздохнув, я громко сказал:

– Да, Дидье, ты, конечно, выглядишь неплохо, на дистрофика не похож, но, увы, для того, чтобы полностью выкладываться на гонках и переносить перегрузки, твоё тело не годится. Подождите меня здесь пару минут, ребята.

Я сходил в ванную комнату, разделся там, надел халат и вернулся. Когда я снял бордовый махровый халат, купленный в бутике, и Дидье, и Ивон удивлённо ахнули, а мой партнёр сказал:

– Да, Борис, у тебя мускулатура, как у культуриста. Ты хочешь сказать мне, что я тоже должен накачать себе такую?

– Нет, Дидье, хотя тебе не мешало бы окрепнуть, это вовсе не обязательно. – Улыбнувшись ответил я и добавил – Ребята, вы лучше посмотрите, что я умею делать с этим телом. Хотя здесь и тесновато, мне вполне хватит места, чтобы показать это.

Я не стал слишком затягивать с демонстрацией своей гибкости, ловкости и силы, но всё же показывал акробатические этюды минут пятнадцать, прежде чем сел в кресло. Ивон захлопала в ладоши и восторженно воскликнула:

– Дидье, ты должен обязательно научиться делать так же! Усмехнувшись, я сказал:

– Ивон, будет куда лучше, если вы оба научитесь этому. Не знаю почему, но генерал Олтоев назвал эту систему куэрнинг. Послезавтра во Францию прилетает большая группа целителей из Советского Союза, и в их числе моя знакомая, Таня. Как только мы приедем в Марсель, а она ради меня попросила направить её в этот город, то вы оба пройдёте курс лечения. Вам только кажется, что вы абсолютно здоровы, а копни поглубже, найдётся не один десяток болячек. Таня пробудет у нас в тренировочном лагере трое суток. Она пообещала, что научит меня полному комплексу, так что я ещё и стану врачом команды, точнее целителем. Я занимался в её группе куэрнингом несколько месяцев и она говорит, что из меня получится хороший куэрн, то есть целитель. Ивон радостно заулыбалась и сказала:

– Дидье, я недавно читала статью в «Пари Матч» о куэрнинге, это действительно нечто фантастическое. Генерал Олтоев купил в тридцатые годы в Тибете глиняного Будду, а потом он у него случайно разбился и оказалось, что в нём лежит свиток с трактатом. Он не такой уж и древний, да, к тому же написан не на санскрите, а на тибетском языке, но содержит в себе такие знания о природе человека, о существовании которых медики даже и не подозревали раньше. Оказывается, куэрн только включает в человеке механизмы самолечения и регенерации, а дальше организм человека лечит себя уже сам и даже мозг даунов способен прийти в норму и таких случаев уже много. Натягивая на себя халат, я сказал девушке:

– Ивон, я могу рассказать тебе ещё более удивительные вещи о куэрнинге, но лучше это сделать за ужином. Ивон состроила умильную рожицу и призналась:

– Мальчики, в доме нет ничего, кроме кофе и горчицы. Давайте сегодня поужинаем в ресторане, а завтра я куплю все продукты, которые нужны Борису для русского стола. Борис, тут неподалёку есть русский ресторан, в нём очень хорошо готовят. Отрицательно помотав головой, я возразил:

– Не пойдёт, Ивон. Там меня обязательно кто-то из русских узнает, затеется драка и мы проведём ночь в полиции.

– Тогда пойдёмте в тот ресторан, который на Эйфелевой башне. – Предложила Ивон и я согласился:

– А это предложение мне нравится. Думаю, что большой кусок жареного мяса мне там дадут. К тому же я видел Эйфелеву башню только издали и мне хочется посмотреть на неё вблизи. Ну, что, тогда одеваемся и идём туда?

Дидье попросил не спешить, позвонил в ресторан и заказал столик. Можно подумать, зимой в Париже полно туристов. Мы оделись, как парижане среднего достатка. На мне и Дидье были надеты строгие, тёмные костюмы, а Ивон надела вечернее платье. Когда зашел вопрос о том, как добираться Эйфелевой башни, машина-то была двухместной, я предложил пройтись до неё пешком. Дидье и Ивон немного подумали и согласились. Мы спустились на лифте вниз, вышли из дома и не спеша пошли в сторону парка, разбитого возле дворца Шайо, он же Трокадеро. В ресторане нас ждали только через полтора часа, в восемь часов двадцать минут. Вскоре мы вышли на главную аллею и пошли вдоль длинного бассейна к мосту, за которым возвышалась Эйфелева башня. По пути мы весело болтали о всякой ерунде и лишь изредка о гонках. На автодроме «Поль Рикар» гонщики уже начали тестировать свои машины и сразу после Рождества мы тоже приступим к тренировкам. Честно говоря, я ведь ещё ни разу не сидел за рулём настоящего гоночного болида, хотя на «Метеоре-Гамма» ездил даже побыстрее, чем лучшие гонщики в две тысячи пятнадцатом году. Этому способствовала машина и то, что я всё-таки куэрн двенадцатой ступени. Поэтому и у Игоря-Анри в грядущем чемпионате имелся всего один конкурент.

Чтобы чемпионат не превратился в избиение младенцев, новый поликарбоновый завод во Франции, к строительству которого должны приступить сразу после Рождества под Парижем, рядом с Медон-Шавилем, было решено дополнить большим цехом, а фактически небольшим автозаводом по изготовлению деталей гоночных болидов. В общем инженеры любой команды смогут занять там бокс побольше того, в котором мы собирали «BK – I», то есть «Болид Картузова» и сварганить свою собственную гоночную машину с помощью Геи и движок к ней. Или взять за основу метеоровское шасси и мою девятку, что обойдётся любой конюшне значительно дешевле. В чемпионате Формулы-1 семьдесят третьего года должны были принять участие самые разные по своему виду гоночные машины, в том числе и «клешня лобстера». Все они вместе взятые имели только один серьёзный недостаток – были смертельно опасны для пилотов и уже на автодроме «Поль Рикар» мы с Игорем должны были доказать всему миру автогонок, что гонять можно на чём угодно, хоть на карте, но только в том случае, если он построен по нашей, неубиваемой схеме из поликарбона, да ещё и с применением нашей, метеоровской системы безопасности пилота.

Уже в феврале на испанском автодроме «Каталунья» в Монтмело должен был стартовать чемпионат мира по шоссейно-кольцевым мотогонкам, а фактически Европы, так как подавляющее большинство гонок проходило на европейском континенте, на котором я также собирался выступить. Вот там у меня будет конкурент и ещё какой – Батрак. На этой гонке я собирался показать нашу новую разработку – «Автоматизированный комплекс безопасности мотогонщика» и доказать всем, что и супербайк тоже может быть вполне безопасным гоночным болидом на двух колёсах. Раз уж в Медон-Шавиле будет всего за три месяца построен завод, на котором нашей команде будет отведён здоровенный цех, а рядом с ним настоящий фешенебельный автодром, то почему бы не изготавливать на нём гоночные супербайки с роторно-лопастным двигателем инопланетной конструкции? Ну, а до того момента я собирался собрать такой супербайк в боксе автоцентра «Метеор». Чертежи на его детали я уже начал изготавливать на консоли Геи. Точнее я рисовал их эскизы с помощью Бойла, а Гея доводила их до ума, а поскольку на «Метеоре» уже имелись точнейшие копировально-фрезерные станки с компьютерным управлением, то их изготовят очень быстро.

Мы не спеша дошли от дома до Эйфелевой башни, поднялись на лифте в ресторан и там поужинали. Прогулка по вечернему Парижу мне понравилась. Париж конца семьдесят второго года отличался от Парижа начала двадцать первого века, когда я бывал в нём несколько раз, в лучшую сторону. Машин было меньше, улицы выглядели гораздо чище, но самое главное, по городу не слонялись толпы чернокожих и прочих излишне смуглых французов. Они ещё не успели заполонить Париж и превратить этот город чёрт знает во что. Не было их и в ресторане, в котором ужинала и отдыхала вполне респектабельная публика. В начале одиннадцатого мы покинули ресторан, отправились пешком домой и на нас никто не напал с целью ограбления. Следующий день у нас был праздничным. С утра мы устроили в боксе фуршет и отблагодарили сотрудников автоцентра, особенно тех рабочих, которые помогали нам собирать оба болида. Это было до обеда, а после обеда мы встречали первых официальных гостей – делегацию из концерна «Рено», для которой тоже устроили уже даже не фуршет, а самую настоящую вечеринку с выпивоном, на которую прибыли не только оба Жана, но и Нинон. Глава концерна «Рено», посмотрев на наши болиды и посидев в нём, достал чековую книжку и в одночасье мы обрели богатого спонсора.

Жан-Жак, осмотрев наши болиды и даже посидев в одном, как и многие другие гости, остались очень довольны. Осталась довольна и Нинон, вот только Дидье немного расстроился. Анри весь вечер ухаживал за Нинон, а в самый разгар вечеринки, взяв у директора электронный брелок-ключ, уехал из автоцентра вместе с сотрудницей Сюрте Женераль. Поэтому, когда вечеринка закончилась, нам мы поехали домой на такси. На следующий день состоялись уже куда более важные смотрины. К нам в бокс приехали чиновники французской федерации автоспорта и нас почтил своим вниманием даже сам Берни Эклстоун, но в начале семидесятых он ещё не имел того веса, как в моё время. Вот тут-то и началось самое интересное. Поскольку большинство гостей были в прошлом автогонщиками, то они смогли легко понять, что наши болиды на два порядка лучше всех тех, которые будут состязаться в сезоне Формулы-1 семьдесят третьего года. Кое-кто даже стал громко заявлять о том, что нас нужно снять с соревнований и тогда мы с Дидье и директором автоцентра «Метеор» подвели их к большому стенду и показали эскизные проекты нового завода поликарбоновых изделий, завода по производству деталей для изготовления гоночных автомобилей с двумя десятками сборочных боксов, а также проект нового, суперсовременного автодрома имени генерала де Голля.

Как только господа узнали, что точно такие же болиды, как и наш, но с различными усовершенствованиями и изменениями своего собственного изобретения сможет за не такие уж и огромные деньги собрать любая команда, тон высказываний изменился. Директору автоцентра стали было задавать вопросы технического характера, но он немедленно перевёл все стрелки на меня. Поначалу боссы французского авто и мотоспорта ещё сомневались, но уже через десять минут разговор приобрёл совершенно иную окраску. Больше всего им понравилось, что инженеры, конструирующие новые болиды, смогут работать на консолях Геи, а самым решающим моментом явилось то, что с помощью одной консоли, вынесенной в зал, я смог сфотографировать всех желающих и за каких-то пять минут распечатать огромный фотоснимок. Изображение получалось вполне приличного качества, не хуже офсетной печати и к тому же цветное. Показал я им, как инженер-конструктор сможет, нарисовав простенький эскиз детали, всего за полчаса сделать идеальный чертёж, который можно смело передавать в цех.

По итогам общения с функционерами французского и мирового автомотоспорта, у меня сложилось стойкое впечатление, что нашими болидами они просто поражены, а вот на нас троих, как на их пилотов, смотрят, как на червяков. Что касается Дидье, то я и сам не знал ещё, чего этот парень стоит, а вот относительно Игоря они сильно заблуждались. Во-первых, потому, что этот парень действительно был прекрасным гонщиком, а, во-вторых, как куэрн восьмого уровня, он мог держать ускорение двенадцать минут подряд и перезаряжался очень быстро. Так что даже для меня он был достаточно серьёзным, но что самое главное, бескомпромиссным противником. Ну, может быть я всё же выигрывал у него в быстроте реакции и всё же был на двадцать один килограмм легче. То, что нас ни во что не ставили, поняли все наши ребята и потому, как только важные господа уехали, принялись громко возмущаться и больше всех горячилась Нинон. Эта девушка считала, что хотя Анри и не снискал лавров на трассе автогонок Формулы-1, порвёт всех. Интересно, с чего бы это такая уверенность? Не иначе минувшей ночью Игорь доказывал ей, что он не чета мне не только в постели, тут она не могла нас сравнивать, но и на ночной дороге. Но ведь и тут она тоже не могла сравнивать меня с этим Гераклом. Ну, ничего, поживём – увидим.

Рождество мы провели в Париже, а рано утром двадцать пятого числа выехали в Марсель. Чтобы наша жизня сделалась полегче, махнув рукой на всё, благо наш спонсор внёс вклад в размере сорока миллионов франков, потребовав от нас знакомить его со всеми нашими новыми разработками первого, мы уже не бедствовали, я разрешил Дидье взять в лизинг ещё три «Гаммы», а к ним ещё два седана «Метеор». Таким образом у нас вместе с двумя громадными двухэтажными, четырёхосными отелями на колёсах и двумя огромными кунгами, в каждый из которых помещалось по два болида, у нас имелось теперь десять автомобилей. В принципе для того, чтобы путешествовать по всему миру от одной трассы Формулы-1 до другой, нам хватало и двух машин, но завод «Метеор» всё же сдал нам в аренду четыре. Два мобильных ангара с автомастерской и два отеля на колёсах изготовили в космическом цехе завода «Метеор» взяв за основу тяжелый тягач «Маз-543», но это были сугубо гражданские машины, которые имели отнюдь не пугающий, а будучи покрашенными в бело-голубые цвета, довольно нарядный вид. Полностью изготовленные из поликарбона, эти огромные, шестнадцатиметровые машины были почти в четыре раза легче своего прототипа и имея тясячесильный двигатель, развивали скорость в сто двадцать километров в час. В «Антей» свободно помещались две машины, ангар и комфортабельный отель на колёсах.

Именно с двумя большими машинами мы и выехали из Парижа в Марсель. Впереди ехали две машины дорожной полиции, за ними отель и ангар с гоночными болидами, стоящими друг над другом в хвостовой части, а позади них плелись в хвосте скоростные «Гаммы» и тоже очень быстроходные «Метеоры». Нинон решила провести рождественские каникулы в Марселе и ехала вместе с Анри. Я же забрался в ангар, в его компьютерный отсек и всю дорогу работал, а точнее завершал работу над новым супербайком. Уже в середине января мы должны были получить с «Метеора» все детали новых двигателей вместе с деталями шести мотоциклов и заняться их доводкой и сборкой. Доводка, естественно, обещала быть минимальной, ведь сразу после Буэнос-Айреса мы должны были показать французам наши новые супербайки. Надеюсь, что после этой гонки, если удастся её выиграть, отношение к нам изменится. Пока что о команде «Метеоры Франции» если и писали, то в уничижительном тоне, а попросту втаптывали нас в грязь, называя как меня, так и Дидье нахальными сопляками, а наших акционеров скопищем идиотов. Пресса, с которой мы не общались, в этом не было пока что никакого смысла, мигом припомнила мне все мои наглые и громкие заявления, сделанные на пресс-конференции в Марселе.

Во второй половине дня мы приехали на автодром «Поль Рикар», где по случаю рождественских каникул гоняли на спортивных суперкарах, в том числе и «Метеорах» всех трёх моделей, любители острых ощущений. Пока наши друзья выбирали место поудобнее, чтобы поставить ангар и отель поближе к трассе, мы с Дидье переоделись в гоночные комбинезоны, сели в его «Гамму» и, дождавшись, когда трасса освободится, выехали на неё. Длина этой трассы, с девятью поворотами разной степени сложности, составляла три километра восемьсот тринадцать метров. Она имела длинную прямую, на которой можно было разгоняться до приличных скоростей, но что самое главное, Дидье знал трассу назубок. Он гонял на ней не один десяток раз, в том числе и на болидах Формулы-1, показывая весьма приличное время. Вот я и предложил ему показать, на что он способен. Тем более, что у нас было несколько десятков зрителей на трибунах и что самое главное, прямо напротив линии старта сидела Ивон с секундомером в руках и радиопередатчиком, хотя Гея могла показать время куда точнее, чем кто ибо ещё. Мы выехали на линию старта и Дидье рванул вперёд с такой скоростью, что если бы на его «Гамме» стояла обычная резина, то покрышки задымились бы.

В своём первом же круге парень показал отличное время, одну минуту шестнадцать секунд, а затем принялся отыгрывать и него когда по секунде, когда по четыре, пять десятых и на десятом круге показал и вовсе великолепное время, одну минуту и девять секунд, результат просто блестящий. У парня явно был талант гонщика, раз имея под задницей столь мощную, но всё же не гоночную машину, он смог показать такое время. К этому времени к линии старта уже подошли Анри и Нинон. Как только мы подъехали к ограждению и вышли из суперкара, я сказал:

– Анри, в машину. Мой друг помотал головой и отказался:

– Борис, я поеду на своей. У меня другие настройки.

Что же, он был в своём праве. Дидье поехал ставить машину в паддоке, а я остался на трассе. Через несколько минут ко мне подъехал Анри, я сел в его машину, пахнущую духами Нинон, мы выехали на линию старта и он сорвался с места. В своём же первом круге он улучшил время Дидье на три десятых, а лучший круг, седьмой, проехал за одну минуту и четыреста тридцать пять тысячных секунды. Зато на последних трёх кругах его скорость упала почти на секунду. Дидье хотя и расстроился, всё равно бросился поздравлять Игоря. Немного передохнув, всего минуты две, я потащил своего большого друга обратно в машину, но теперь сам сел за руль. Моё лучшее время было одна минута двести двенадцать сотых секунды, но я при этом ни разу не ускорялся и поэтому, когда мы развернулись и подъехали к своим друзьям, сказал Игорю ещё до того, как открыть дверь:

– Извини, Игорек, но через три месяца тебе придётся уступить место второго пилота Дидье. Он не обиделся и с улыбкой сказал:

– Надеюсь, что за это время я смогу завоевать хотя бы штуки три никелированных кастрюли.

– Почему всего три? – Удивился я – В следующем сезоне, когда я перестану гонять, ты будешь состязаться с Дидье. Думаю, что ему в этом плане придётся туго, но это будут уже гонки двух куэрнов, Игорёк, а вам затылок станут дышать другие куэрны. Выйдя из машины и подойдя к Дидье, я негромко сказал:

– Дид, если через три месяца ты не сядешь за руль болида и не выйдешь на трассу вместо Анри, я тебя съем, как бутерброд микроба. Ты очень талантливый гонщик, парень, но Анри уже начал заниматься куэрнингом и каждое утро тренируется по часу, а ты… В общем завтра в Марсель приедет Таня, а с нового года ты приступишь к планомерным тренировкам. Болиды в этот день мы не стали никому показывать.

Глава 10 Из прохлады Парижа в жару Буэнос-Айреса

Переночевав в доме Жана-Кристофа, вместе с Дидье и Ивон я поехал в аэропорт встречать Олю, прилетевшую во Францию под именем Тани Скворцовой. Как только она вышла в зал, то сразу же бросилась ко мне с криком:

– Картузов, Борька! – Мы обнялись с ней и расцеловались, я представил Тане-Оле своих французских друзей и коротко рассказал, кто они, после чего девушка радостно воскликнула уже на довольно приличном французском – Борька, Князев поручил мне стать вашим тренером по куэрнингу и врачом команды! Так что я приехала к вам на весь сезон. Ты дашь проехать мне на настоящей гоночной машине хоть разочек?

Сказав, что сначала посмотрю на её поведение, я чмокнул девушку в щёчку, мы получили её багаж, два здоровенных чемодана и сумку, и пошли к машинам. Через два часа мы уже были в деревеньке Ле-Кастелле, рядом с которой находился автодром «Поль Рикар». Немного подумав, я всё же решил не укладывать Дидье и Ивон спать немедленно, а дать им посмотреть на то, какое шоу мы устроим вместе с Анри. Ребят я сразу же попросил, чтобы кто-нибудь из крепко держал Таню, а не то она, услышав, что одна машина выбила другую с трассы, тотчас помчится оказывать нам помощь. Дидье ещё вчера обзвонил не только все газеты и редакции телевидения и радио, но и всех своих друзей, что ровно в десять утра команда «Метеоры Франции» покажет свои болиды и целых три часа будет гонять на них. Посмотреть на нас прилетело несколько господ из федерации, но помимо них на автодром приехало со своими болидами три гонщика – Джеки Стюарт, Франсуа Сэвер и сам Ники Лауда. Впрочем, для меня все трое были легендарными гонщиками.

Наш ангар на колёсах стоял рядом с паддоком. Оба гоночных болида находились в его задней части и стояли один над другим. Выдвинув верхнюю площадку, наши механики весьма жестоко обошлись с моим болидом, наклонив её и тот ляпнулся на задние колёса с весьма приличной высоты. Большая толпа, собравшаяся перед ангаром трёхметровой ширины, так и ахнула, но двое механиком, находившихся внизу, бесцеремонно откатили болид и вскоре из ангара чуть ли не вышвырнули второй. Оба болида стояли на дороге без капсул безопасности. Вскоре их тоже бесцеремонно выкинули из ангара на асфальт. Правда, перед тем, как установить капсулы безопасности в болиды, их перевернули, включили компрессор и обдули воздухом, как и посадочные гнёзда. Устанавливая капсулы, механики не стеснялись залазить на болиды, громко топать по ним ногами, вот только вколачивать в них капсулы безопасности кувалдометром им не пришлось, они вошли в них с лёгким шипением, как… В общем вошли. Через пару минут из ангара вышли мы с Анри и толпа снова взволнованно загудела, а вместе с нею и гонщики, которые пришли посмотреть на новые болиды и оценить их возможности первыми.

Мало того, что я был довольно крупным парнишкой, Игорёк возвышался надо мной, словно сторожевая башня. Механики принесли из ангара наши анатомические кресла, открыли фонари и застыли в ожидании, кто какую машину выберет. Хотя это и не имело особого значения, но я выбрал себе ту, на которую первой устанавливал двигатель и кресло вложили в неё. Сразу после этого я сел и меня начали к нему пристёгивать бандажами и стягивать их так плотно, что я невольно ругнулся и тут же получил за это от Виктора кулаком по лбу, но слегка. Перед тем, как привязать руки к подлокотникам, мне дали выкурить сигарету, а потом надели на голову интеграл. Теперь я был ограничен в движениях. Всё, что происходило, снималось добрым десятком кинокамер. Наконец мы оба были облачены в болиды, как рыцари в латы и посажены на коней. Подняв правую руку, я помахал Анри и сделал неприличный шест средним пальцем, чем заставил его гневно высказаться в мой адрес матом по-французски, по сравнению с русскими фигурами речи – жалкое убожество. Ну, а механики тем временем подкатили машину и залили в баки водородное топливо, наполнив воздух ароматом карамели. Если кто-то успеет надышаться им, то ему ночью будет не до сна.

Всё, оба болида были готовы к гонке и мы одновременно нажали на кнопки, закрывая фонари. Немного поёрзав, принимая более удобное положение, я приказал Гее его зафиксировать и завёл двигатель. Погазовав немного, я медленно тронулся вперёд и поехал по дороге на стартовую линию со скоростью два с половиной километра в час, чем линий раз заставил всех удивиться, ведь двигатель при этом было чуть слышно. Ну, что касается меня, то я не слышал его и на максимальных оборотах. Мы выехали на стартовую линию и подождали, когда народ рассядется на трибунах, а как только Дидье взмахнул рукой, я вдавил газ до полика и выстрелил вперёд с такой скоростью, что меня вдавило в мягкое кресло. Перегрузка была нешуточной, зато я ещё со старта обогнал Игоря метров на сорок. Первый поворот «Верье» я прошел на скорости двести восемьдесят километров в час, а «Шикану» проехал на двухсот девяносто трёх, чтобы перед поворотом «Сан-Бурн» сбросить скорость до ста восьмидесяти и хотя он был очень крутым, смело вошел в него, но действовал слишком беспечно и оставил «калитку» открытой. Игорь этим воспользовался и буквально одним касанием выбил меня с трассы намного раньше, чем мы договаривались, и поехал дальше громко хохоча.

Как только мой болид коснулся колёсами щебёнки за пределами трассы, я моментально взял его под контроль, стреляя щебнем из-под задних колёс выехал сначала на траву, затем выбрался на трассу и помчался к повороту «Эколь». Мой обидчик к тому времени промчался по «Мистраль стриту» – длинной прямой, и скрылся за поворотом «Сигн». Это заставило меня проехать этот отрезок на максимальной скорости в четыреста километров в час, из-за чего торможение перед поворотом было сродни удару о стену. Зато когда я проехал по короткой прямой, то после двух поворотов – «Бассета» и «Бендора», увидел задницу этого типа, входящего в поворот «Вилаж» и практически сел ему на хвост. После ещё двух поворотов – «Тур» и «Вираж дю Пон», я догнал его на линии старта и легонько боднул обтекателем своего правого колеса в его заднее левое. Пока Игорь ловил свой болид, закрутившийся на широченной дороге волчком, я спокойно уехал от него метров на триста. Первый круг, не смотря на вылет с трассы, я прошел за минуту двадцать шесть секунд, что было почти на целых двадцать пять секунд лучше, чем время победителей на этой трассе в начале семидесятых. Игорёк явно давал мне догнать себя. Ну, а я не стал давать ему такого лаща, да, он в этом и не очень то нуждался, так как я уже через три секунды услышал в шлемофоне его голос:

– Всё, я её поймал, Борис, атакую!

И он действительно пошел в атаку. Примерно в таком же духе, а иногда даже острее, мы и провели за рулём целых полтора часа и в конечном итоге разрыв между мною и Игорем составил всего каких-то две с половиной секунды и при этом наш заезд больше всего напоминал своей агрессивностью гонки на выживание, но именно это и заставляло публику, а всего на автодроме собралось около тысячи человек, буквально неистовствовать. Когда же мы резко затормозили сразу за линией финиша, толпа народа человек в триста бросилась к нам и я даже сначала побоялся открывать фонарь, но потом, вспомнив, что задние антикрылья наших болидов покрашены в цвета французского флага, нажал на кнопку, с усилием поднял руки к голове, снял шлем, положил его на колени и ещё медленнее, чем выезжал на трассу, поехал в паддок. Это позволяло публике спокойно догонять как меня, так и Игоря. Радостная Нинон забралась к нему на машину, села на антикрыло и так доехала почти до нашего ангара на колёсах. Мы выжгли всё топливо в баках до последней капли и потому двигатели просто заглохли, но машины от этого не умерли. Подбежавшие к нам механики дотолкали болиды до ангара и принялись освобождать нас от бандажей. Через пять минут мы вылезли из капсул безопасности и я первым делом закурил сигарету.

Время от времени ко мне подбегали девушки, чтобы поцеловать. Пришли нас поздравить и пилоты, которым я сразу же предложил осмотреть наши болиды и если им подойдёт капсула безопасности Дидье, то проехать несколько кругов. Они удивлённо переглянулись между собой и Джеки Стюарт спросил:

– Борис, и вы не боитесь раскрывать своих секретов? Хлопнув его по плечу, я ответил:

– Джеки, если команда «Тиррелл-Форд» захочет купить себе точно такой болид, то его доставят в Париж через две недели. Я ведь хотя и сбежал из Советского Союза, чтобы участвовать в гонках Формулы-1, по сути дела до тех пор, пока не построю болид своей собственной конструкции, по сути дела заводской гонщик. Этот болид тоже моей конструкции, но все чертежи и технология находится на «Метеоре». Политику нашего предприятия я знаю, она проста – сделать гонки безопасными.

Гонщики снова удивлённо переглянулись и пока Джеки Стюарт чесал в затылке, Ники Лауда оценив взглядом мой рост, быстро залез в болид и механики не моргнув глазом подложили ему под спину два толстых коврика из вспененной асфальтеновой резины, чтобы поплотнее пристегнуть его к креслу. Вот тут-то Джекки и сорвался с места, чтобы первым захватить уже сброшенную на асфальт капсулу безопасности Дидье. Радуясь такой удаче, мы с Игорем и Дидье принялись объяснять пилотам, как управлять нашими болидами. Ну, это выглядело примерно так, как мы стали бы учить дельфинов плавать. Договорившись, что они дадут нам добежать до трибун, мы вместе с Франсуа Сэвером отправились туда громка галдя и делая ставки. Вскоре мы вволю полюбовались на то, как Джеки Стюарт и Ники Лауда, сражаются на трассе не на жизнь, а на смерть. Мы объяснили, что наши болиды практически неубиваемые и что именно на этой резине выедем на старт в Буэнос-Айресе, если там будет сухо, нам её хватит до конца сезона и ещё на следующий останется. Глядя на заезд, Франсуа покрутил головой и сказал нам:

– Парни, хотя ваш болид и похож немного на мой «Тиррелл», это совсем другая машина и совсем другие гонки. Вы только посмотрите, что делают эти черти. Они же буквально рвут друг друга и им обоим при этом ничего не делается.

Посмотрев на улыбчивого, темноволосого парня с приятным лицом, старше меня всего на десять лет, которому, если он не пересядет на новый болид, суждено погибнуть в этом году, я весёлым и беззаботным голосом сказал ему:

– Франсуа, они же в этих болидах, как рыцари в непробиваемых латах, скачущие верхом на волшебных конях. Поверь, нужно очень сильно исхитриться, чтобы убиться на этой машине насмерть. А вот о безопасности зрителей следует подумать особо. Хотя если пилот знает, что его машина крепче алмаза, то он найдёт способ, как увести её от них в безопасную зону.

Джеки Стюарт и Ники Лауда сражались друг с другом почти полтора часа и также показали просто феноменальное время, заставив нас с Игорем неприятно поёжиться. Их время было хуже нашего буквально на каких-то семь секунд. Вместе с чиновниками от французского автомотоспорта мы бросились к ним и когда фонари болидов откинулись, то услышали радостный, громкий хохот обоих пилотов. Как только механики их освободили, они полезли обниматься друг с другом. Нам же эти парни сказали, что это был их самый лучший заезд и они гнали думая только о том, как выиграть гонку, а не как сохранить машину в целости и сохранности. После этого Дидье посмотрел на меня такими глазами, что я только и сделал, что развёл руками и он полез в свой болид, а Франсуа, хотя и был ниже меня ростом, в мой, но наши механики и тут оказались на высоте, сняли моё кресло безопасности и установили на его место второе кресло безопасности Дидье. Тем самым они создали Франсуа Сэверу исключительно комфортные условия. Штатные механики пилотов только разводили руками, понимая, что наши машины действительно представляют из себя что-то совершенно невообразимое.

И вот тут произошло нечто вообще фантастическое. Дидье стартовал так резво, что моментально ушел в отрыв и Франсуа Сэверу приходилось предпринимать просто невероятные усилия, чтобы приблизиться к нему хотя бы на расстояние в двадцать метров. Они неоднократно выходили из минуты, им же не приходилось обгонять круговых и Дидье непременно одержал бы верх над уже довольно титулованным французским гонщиком, если бы не вылетел сам на выходе из поворота «Бассет» с трассы и не перевернулся, после чего проехал на фонаре, работая антикрылом, как плугом, метров пятьдесят. Его болид быстро перевернули находившиеся неподалёку зрители, но он потерял почти минуту и в итоге не смог догнать Франсуа, но, слава Богу, ничуть не расстроился. Зато сам Франсуа, выслушав отчёт машины о ходе гонки, а они сделали полных пятьдесят четыре круга, схватился за голову и громко воскликнул, как только открылся фонарь:

– Парни, я не верю своим ушам! Неужели я действительно ехал так быстро? Это фантастическая машина. Послушайте, но раз этот болид стоит так дёшево, то почему мы должны ездить на других? Вы как хотите, а я не сяду за руль другого болида. Я лучше куплю себе точно такую же машину и стану выступать, как частный гонщик, и знать, что моей жизни ничто не угрожает.

– Ну, и зачем тебе его покупать, Франсуа? – Сказал Дидье хлопая его по плечу – Ты ведь можешь просто взять такую машину в лизинг, найти себе спонсоров, а затем создать свою собственную команду. Поверь, эту машину можно улучшать до бесконечности и она будет становиться всё быстрее и быстрее.

Никаких интервью в этот день сразу после окончания тренировочных заездов мы давать не стали, так как господа из французской федерации автомотоспорта немедленно утащили нас всех в одно из закрытых помещений и принялись уговаривать автогонщиков пересесть на новые болиды. Ну, как раз все трое как раз именно об этом и мечтали. Через час мы вышли к журналистам и ответили на их многочисленные вопросы начиная с того, что чувствовал Дидье после удара об ограждение. Ответ, наверное, их очень поразил, так как мой друг воскликнул:

– Да, ничего я не чувствовал! Меня просто сильно встряхнуло и после этого небо и земля поменялись местами. Зато ограждение точно почувствовало, что в него врезался снаряд.

На следующий день Дидье хотя еле двигался, весь день только и делал, что читал марсельские газеты. В них в красках расписывались наши сумасшедшие тренировочные заезды. На автодром же «Поль Рикар», не смотря на рождественские каникулы, толпами съезжались не только автогонщики, но и владельцы команд. Через день мы с Игорем смогли сделать всего по десятку кругов, а всё остальное время наши механики только и делали, что подкладывали под спины и задницы пилотам прокладки, которые они вырезали из вспененной асфальтенки лонсдейлитовыми ножами. Всего в этот день болиды опробовало двенадцать пилотов. А ещё через день завод «Метеор» получил заказы на двадцать один болид и Князев, обратившись к заказчикам с экрана компьютерной консоли, сказал, что остановит завод и бросит всех рабочих на выполнение этого заказа, но к десятому январю все получат заказанные болиды в любой точке мира. Это был, наверное, самый великий день в истории советского автопрома, а поликарбон одержал сокрушительную победу, о которой я даже и не мечтал, но теперь мне стало ясно, что для победы в гонках нам нужно будет включаться на полную мощность.

Ну, а тем временем наша Таня-Оля тоже не теряла времени даром и объяснила всем пилотам на примере Дидье и Ивон, что они могут получить от неё такую медицинскую помощь, которая сделает их всех, как новенькими. Для этого нужно только пожить в одном из отелей Марселя всего четыре дня, то есть встретить Новый год лёжа в постели, зато подняться с неё совершенно здоровыми. Желающих набралось намного больше. Из Парижа в Марсель примчались ещё два наших тяжеловоза, но на этот раз ангар на колёсах был превращён в мобильный цех. Пока шестнадцать пилотов лежали в номерах отеля, с их тел были сняты слепки и мои друзья, с которыми мы доводили и собирали гоночные автомобили, стали изготавливать для них индивидуальные кресла. Мы же с Игорем все эти дни пропадали на трассе с утра и до ночи и по десять часов в сутки тренировались. В основном занимаясь тем, что учились включать внутреннее ускорение, чтобы проходить трассу идеально. Делать это нужно было потому, что техника за нами просто не поспевала, но мы быстро приноровились и теперь если и обгоняли друг друга, то уже избегая столкновений и не выбивая друг друга с трассы.

Четвёртого января в Марселе состоялось небольшое авиашоу. Из Советского Союза в аэропорт этого приморского города прилетели два самолёта «Ан-22». На борту одного находилось восемь новеньких болидов, их только и осталось, что покрасить в командные цвета, и здоровенный топливозаправщик, подобный нашим автомобилям-великанам, а второй летающий танкер привёз пятьдесят восемь тонн водородного топлива. Это я считал лишним, ведь водородное топливо вполне можно было купить и во Франции, тем более в Марселе, куда его привозили танкерами, но так решил хитрюга Князев. У него было семь таких самолётов, которые постепенно обрастали деталями из поликарбона, а потому это не составляло для него особых сложностей. Вместе с болидами прилетела большая группа куэрнов-целителей и владельцы гоночных конюшен встали перед дилеммой, соглашаться или нет с предложением советской федерации автомотоспорта принять их на работу в качестве лечащих врачей и тренеров по куэрнингу или нет. О куэрнинге на Западе, да, и не на нём одном говорили довольно много, но пока что бессвязно и невнятно. Однако, шестнадцать пилотов, как только их разблокировали, на деле доказали, что перед куэрнами-целителями меркнут любые достижения современной медицины и в первую очередь доказали это на гоночной трассе, улучшив своё же время.

Вот теперь гонка в Буэнос-Айресе действительно обещала стать невероятно интересной. Ну, а мы сразу после этого свернули свою программу тренировок и вернулись в Париж. Там уже началось строительство поликарбонового завода. Его строили те же военные строители, которые строили «Метеор», только теперь это были гражданские люди, имеющий большой опыт работы с поликарбоном, оптическим поликарбоном, который я один, наверное, называл лонсдейлитом, а также асфальтеновой смолой и не только с ними. Строительная компания «Спецполикарбонстрой» к этому времени было оснащена уникальными машинами, механизмами и оборудованием, добрая половина которого была изготовлена на производственном машиностроительном комбинате «Метеор». Князев, словно потомственный куркуль, грёб под себя всё, на что только не посмотрит и даже построил небольшую судоверфь, на которой начал строить суперяхты для богачей. Он считал, что пока есть такая возможность, из их карманов нужно выкачать как можно больше денег и был полностью прав. В Москве его целиком и полностью поддерживали. Схитрил он и с гоночными болидами, когда клялся, что изготовит их в срок, так пятьдесят готовых машин у него уже стояло на складе.

Когда мы вернулись в Париж, нам уже прислали все детали для изготовления шести супербайков вместе с пятисоткубовыми движками. Собственно говоря шасси всех шести мотоциклов уже были полностью собраны, на них стояли двухсотсемидесятипятисильные шестицилиндровые движки сухого скольжения с турбонаддувом и лишь болванки обвесов ещё предстояло строгать и строгать, благо, что они имели прочность плотного дерева. Шасси супербайков, на мой взгляд, получились идеальными. Двигатель с цилиндрами диаметром всего сорок семь миллиметров, был V-образным, а потому очень компактным, но свирепо мощным и жутко оборотистым – двадцать две тысячи оборотов в минуту. Широченное заднее колесо, оно было диаметром немного меньше переднего, опиралось на вилку, представляющую из себя сверхпрочный пружинящий элемент. Её колебания полностью гасились «умными» амортизаторами и поскольку асфальтеновая резина на супербайке была чуть ли не вечной, то заднее колесо приводилось в движение не одной, а двумя цепями. Утолщённый тормозной диск сжимался с двух сторон колеса. Тем самым обеспечивалась полная симметрия как тяги, так и центра тяжести гоночного мотоцикла. Он был идеально сбалансирован.

Однако, самой главной особенностью супербайка, на котором я также намеревался выступать в течении всего сезона, чтобы прославиться как гонщик и как конструктор, была его повышенная система безопасности. По сути дела пилот двухколёсного болида должен был «надевать» на себя сверхпрочный супербайк, изготовленный из металлополикарбона, как и пилот четырёхколёсного болида. То есть супербайк так же оснащался креслом безопасности, но уже более подвижным, позволяющим положением своего тела откренивать мотоцикл при выходе из поворота и при входе него, а для более уверенного и безопасного скольжения на колене на супербайк справа и слева устанавливались выдвижные опорные штанги. В случае же нештатной ситуации на трассе, а точнее банального вылета с неё, кресло безопасности за три сотые доли секунды превращалось в монолитный кокон и пилот оказывался запакованным в сверхпрочную броню.

Кресло безопасности, оснащённое анатомическими обтекателями, на прямой превращало супербайк и пилота, несущегося на нём, в идеальную аэродинамическую структуру. Причём структуру невероятно прочную. В принципе для того, чтобы убиться при такой системе безопасности, можно, но сложно. Когда твои ноги прочно прижаты к обтекателями, закрывающими их полностью, к корпусу супербайка, руки к его топливному баку, живот и грудь лежат на мягком, пружинящем матраце, голова вместе с надетым не неё гоночным шлемом упирается к обтекатель из прозрачного поликарбона, а спина и бока закрыты спинкой кресла с надёжным подголовником, то вылетев с трассы, пилот может спокойно кувыркаться сколько угодно, прекрасно зная, что улетев в лес, он просто проделает в нём просеку. Да, но какой дурак станет гонять на таких скоростях по лесу? Нет, гоночные трассы устроены таким образом, что когда происходит завал, то пилоту есть куда лететь с трассы. Хуже бывает тогда, когда он остаётся на трассе и в него на полной скорости врезается другой супербайк и убивает его. Ну, а при такой постановке вопроса можно убиться только в том случае, если пилот, развив максимальную скорость, врежется в танк или железобетонную опору моста. На худой конец в стену какого-нибудь собора Парижской богоматери, так как обычную стену он просто пробьёт.

Пока Дидье готовился к презентации наших болидов, а она должна пройти рядом с моей квартирой, в Трокадеро, мы набросились на супербайк и занялись подгонкой его аэродинамических обвесов под мою фигуру и изготовлением кресла безопасности, а оно весило ничуть не меньше рыцарских лат, целых шестьдесят килограммов. За два дня до презентации супербайк был полностью готов и, как и оба болида, покрашен в боевые цвета нашей команды – синий, белый и красный. За сутки до начала презентации начались приготовления к ней. Длинный бассейн главной аллеи парка Трокадеро был перекрыт плитами из поликарбона и на нём установили едва ли не самая длинную палатку в мире. За ночь перед смотровой площадкой, на огромной сцене выросла вообще непонятно какая конструкция, закрытая огромным полотнищем ткани. Сцена возвышалась над землёй на три метра и с неё вниз, на три круглых подиума высотой в метр, вело три пандуса, два, выгнутых дугой, по бокам, а один прямой, по центру. Презентация была назначена на семь часов вечера двадцать второго января и к этому времени на смотровой площадке, где были установлены трибуны, а также под ней, перед сценой, выступающей вперёд полукругом, собралось множество парижан.

Пока что они видели лишь длинный, высокий прямоугольник белого полотнища, на котором красовалась эмблема нашей гоночной команды – тёмно-синий квадрат, усеянный звёздами, который наискось пронзали три метеора – синий, белый и красный. Пока парижане гадали, почему метеоров три, в то время как пилотов всего два, и почему это сцена отгорожена панелями из прозрачного поликарбона, мы стояли на линии старта, я в середине, а Дидье и Анри справа и слева от меня. На предстояло очень резво стартовать, взлететь на трамплине и, пробив кирпичную стену, установленную за ночь, на высоте в три метра, приземлиться на сцене и моментально затормозить. Чтобы зрителей не поубивало обломками кирпичей, она была отгорожена прозрачным поликарбоном. На монтаж этого мини-автодрома пошли панели со строящегося завода, так что мы в итоге потратились только на кирпич, крепёж, зарплату строителям, да, ещё аренду и всякую мелочёвку. Ну, и ещё всем зрителям предлагались блинчики с чёрной и красной икрой, водка и сбитень. Без пяти минут семь мы стали прогревать моторы и зрители вперили свои взгляды в сцену и задник. Вспыхнули разноцветные световые пушки и цену стал покрывать густой, белый дым, расцвеченный в цвета Франции. Полотнище упало и зрителям предстал фрагмент красной кремлёвской стены с её характерными зубчиками.

Вместе с этим были сняты полотнища ткани и со всей нашей короткой трассы, которую ярко осветили огни прожекторов и несколько тысяч парижан громко ахнули и зааплодировали. Ещё бы не хлопать в ладоши, когда три конченых психа решили пробить кирпичную стену чуть ли не своими головами и один из них восседал на спортбайке. Со стороны смотровой площадки в самый центр стены ударил прожектор, и я, увидев зелёный сигнал, рванул с места, быстро разгоняясь до скорости в сто восемьдесят километров в час. Когда я вылетел с трамплина, стена прыгнула мне навстречу, мой спортбайк врезался в неё и с пушечным грохотом, разбрасывая тучу обломков кирпича, проломил. Встряхнуло меня при этом основательно, но и скорость я потерял при ударе так сильно, что приземлился в середине сцены. Вслед за этим прожекторы высветили ещё два круга и под рёв моторов стену пробили два гоночных болида, быстро затормозили и остановились в паре метров от прозрачной ограды. Тотчас были подняты вверх три панели, гоночные машины сдали назад, чтобы выехать на пандусы, а я поехал прямо и, как только мотоцикл остановился, вниз опустились четыре подножки.

Подбежавшие ко мне механики быстро отряхнули с меня щётками кирпичную пыль, я нажал на кнопку, моя сверхпрочная скорлупа раскрылась, а спинка откинулась назад. Я выпрямился приветственно помахал парижанам обеими руками, похожими из-за обтекателей на них отчасти на крылья птицы, а отчасти на клешни лобстера. Да, и посадка на новом супербайке была гораздо ниже, отчего мой шлем, когда я ложился грудью на топливный бак, своей нижней частью упирался в него, а сам я чуть ли не складывался в позу эмбриона, но зато полностью прятался за прозрачным обтекателем. Зрители, увидев столь странный мотоцикл, быстро поняли, для чего так сделано, громко ахнули и захлопали в ладоши. Тотчас засверкали вспышки фотоаппаратов, подиум пришел в движение я стал медленно оборачиваться вокруг своей оси. На свои подиумы выехали Дидье и Анри, откинули фонари болидов и тоже стали приветственно махать руками парижанам, благодаря их за то, что они пришли сюда в этот воскресный вечер, отказавшись от других развлечений. Думаю, что это того стоило, ведь не каждый же день авто и мотогонщики пробивают кирпичные стены. Наши имена часто звучали в этой дружелюбно настроенной толпе и даже репортёры улыбались нам, когда просили снять шлемы и улыбнуться им. Ещё не одержав ни одной победы, мы уже стали кумирами парижан, хотя никто из нас не родился в этом древнем городе.

Через двадцать минут механики помогли нам выбраться из кресел безопасности и мы пошли на банкет, устроенный в нашу честь сильными мира Франции. Ложа для почётных гостей была забита до отказа и в ней не было только президента Франции. Зато там сидели Жан-Жак Паскаль, Жан-Кристоф Лагранж и Ивон Готье. На банкете мы присутствовали в своих белых гоночных комбинезонах, украшенных синими и красными вставками и уже облепленными нашивками с логотипами наших спонсоров. На банкете в нашу честь собрались не только правительственные чиновники, считавшие нас рабочими лошадками, на которых они были не прочь прокатиться, но и бизнесмены, политики, а также артисты кино и эстрады. Меня и Дидье почти все хлопали по плечу, поглядывая на нас свысока, а вот до плеча Игоря мало кто дотягивался, да, его и знали, как авантюриста гораздого на всякие сумасшедшие выходки, но только с чужих слов и по сплетням. Из всех присутствующих кроме Ивон и двух Жанов, больше всего мне понравилось общаться с Мирей Матье, но наше общение продлилось не более трёх минут. Если честно, то не смотря на некоторое высокомерие, проявляемое к нам, общение с этими людьми мне понравилось, ведь большинство из них были в общем-то моими не то что бы кумирами, но весьма близко к этому.

Жаль, что банкет оказался таким непродолжительным. На следующий день мы вылетели в Латинскую Америку. Перелёт был длинным и нудным, а автодром «Оскара Альфредо Гальвеса», расположенный в болотистой местности, оказался наверное самым комариным местом на свете. Мы прилетели туда наверное раньше всех. Январь в Южном полушарии самая макушка лета и хотя залив Ла-Плата находится не на экваторе, в Буэнос-Айресе было жарко днём и душно вечером, но вечером нас ещё и донимали комары. Вместе с нами в Аргентину прилетели две наши самые преданные болельщицы – Ивон и Нинон, Оля не в счёт, она была членом команды, а также шестеро механиков на тот случай, если вдруг хлынет дождь и нам придётся менять резину с сухой на дождевую. Ломаться наши движки просто не умели и могли работать по трое суток кряду. Мы не стали вставать на постой в каком-либо отеле Буэнос-Айреса, поскольку имели с собой не только отель на колёсах, но ещё и разборный домик и потому расположились ничуть не хуже. Как и автодром «Поль Рикар», аргентинский автодром оказался не слишком-то удобным местом для самых главных фигурантов Формулы-1 – автогонщиков. Наверное в аргентинских тюрьмах душевые точно получше, а сортир и вовсе оказался убийственным – просто дырка в бетонном полу, а ведь каждой команде предстояло уродоваться здесь минимум три дня, чтобы порадовать зрителей.

О том, что паддоки автодромов далеко не самое лучшее место на свете, я знал уже давно, а потому и потребовал, чтобы для моей команды были изготовлены ангар и отель на колёсах. Точно такие же были и у заводских гонщиков, но поменьше размерами. Мотогонки по большому счёту, это ведь адский труд и за гонку пилот сбрасывает по два килограмма веса, настолько велики нагрузки и расход энергии. Так что не одна техника работает с огромными перегрузками. Мне и Игорю, как куэрнам, пусть и не обладающим огромным опытом, было намного легче, да, и наши болиды были, благодаря Бойлу, само совершенство. Ну, с болидами теперь никто из автогонщиков проблем не знал, а куэрнингом они уже начали заниматься. Думаю, что к концу сезона многие сами, без каких-либо подсказок, научатся технике внутреннего ускорения, а потом куэрнинг начнёт распространяться и среди болельщиков. Ну, это были заботы завтрашнего дня, а пока что мне хотелось обкатать на трассе автодрома «Оскара Альфредо Гальвеса» свой новый двухколёсный болид.

На следующее утро мне удалось, встав пораньше, выехать на нём на трассу. На автодроме, в преддверии гонок Формулы-1 Гран-При Аргентины, проходили в эту неделю и другие гонки, чтобы «почистить» её покрышками. Ну-ну, посмотрим, что скажут устроители этого Гран-При после окончания гонок. За то время, что пилоты испытывали свои новые болиды с износостойкой, пусть и мягкой на ощупь, но очень жесткой на больших скоростях к обычному асфальту, дорожное покрытие на ней ухайдакали в смерть и чтобы не перестилать асфальт всякий раз, хозяевам автодрома было предложено накрыть его сначала асфальтенобетоном, а затем слоем асфальтана и забыть о её ремонте на очень долгие годы, ведь срезать его можно будет только лосдейлитовыми фрезами. Аргентинская трасса была так себе, хотя, конечно, на порядок лучше даже московских дорог. Когда я выкатил из ангара свой супербайк, то не смотря на раннее утро, посмотреть на него и особенно на меня, одетого в жуткого вида мотокомбинезон с обтекателями, мигом прибежало много народа. Я сел на мотоцикл и механики принялись присоединять к моим латам тяги, а их было немало, ведь даже предплечья мои и те лежали на подвижных подлокотниках. Через полчаса я был готов к выезду на трассу, завёл двигатель и погазовал немного. Рёв стоял такой, что со зрителей только что шляпы не сдувало.

Как я и предполагал, новый супербайк был намного послушнее, чем прежний, и из-за низкого центра тяжести обладал намного большей устойчивостью. Вместе с тем его было очень легко наклонять в поворотах, а опорная штанга-тяга, управляемая компьютерной консолью, сама отклоняла колено под оптимальным углом и мне даже не приходилось ни о чём думать. У супербайка была бешенная приёмистость и до скорости в сто километров в час он разгонялся всего за две с половиной секунды. Из-за низкой посадки, мой зад находился всего в десяти сантиметрах от заднего колеса, когда я ложился грудью на топливный бак, мне всё было прекрасно видно, включая монитор, заменявший панель приборов. Руля мотоцикл слушался прекрасно и даже на этой трассе с её пятнадцатью поворотами, из которых пять были очень крутыми, ехать предстояло практически в обратном направлении, я чувствовал себя легко и свободно и просто глотал километры один за другим. Несколько раз я ускорялся и тогда проходил повороты на совершенно несусветных скоростях и это меня радовало более всего. Одно мне не нравилось, асфальтовое покрытие, я ведь привык к асфальтану на заводской трассе, по которому накладка из поликарбона скользила, как по маслу, а здесь она слегка пилила и даже плавила асфальт.

От моего нового супербайка офанарела не только публика, но и журналисты, но сразу после того, как я проехал полтора десятка кругом, он был спрятан от любопытных глаз в ангаре до той поры, пока у меня снова не появилась возможность выехать на трассу и сделать ещё несколько кругов. За это мы заплатили немало денег и оно того стоило. Всего за день нам удалось продать семнадцать супербайков и при этом всего лишь три купили профессиональные мотогонщики и в их числе великий Фил Рид, гонявший за «Аугусту». Всё именно так и задумывалось. Изготовление супербайков по индивидуальному заказу планировалось сделать нашим маленьким, дополнительным бизнесом. Свой мотоцикл мы так и назвали – «Франция». Надо же мне было как-то отблагодарить эту страну и её граждан за гостеприимство, хотя некоторым господам-писакам следовало бы набить морду, а некоторым особо наглым дамочкам из их цеха, нахлестать по роже нестиранными трусами прилюдно. Тем не менее, не смотря на многие разочарования, я всё равно был очень доволен нашими успехами и успехами советской науки и техники, которая тала воплощать свои открытия и изобретения не в одной только военной технике, но и в гражданских изделиях. Советский Союз очень часто был интеллектуальным донором Запада, но не имел с этого ровным счётом никаких дивидендов. Сейчас это положение стало быстро меняться я был тому очень рад.

Мы провели несколько прекрасных дней в Буэнос-Айресе, осмотрели некоторые достопримечательности этого города и даже пару раз искупались в океане. Уже в четверг в Буэнос-Айрес стали слетаться участники гонки на Гран-При Аргентины и не смотря на нестабильное политическое положение в стране, их собралось много, тридцать восемь пилотов из всех стран мира и что это были за пилоты, титаны, многие из которых были моими кумирами, но я лишь изредка читал о них в советском журнале «За рулём», да, ещё в чешском «Свет мотору». Эмерсон Фиттипальди, Ники Лауда, Джеки Стюарт, Жаки Икс, Ронни Петерсон, Франсуа Сэвер и многие другие. Всего в гонке захотело участвовать тридцать восемь пилотов, имеющих формулическую лицензию, но только у двадцати пяти были новые болиды и это предопределило состав участников. Начальство Формулы-1 сориентировалось очень быстро, но весьма своеобразно. Оно сразу же навалилось всей своей немалой массой на руководство концерна «Рено» и комбината «Метеор» со следующим требованием – все базовые гоночные автомобили, предназначенные для профессионалов, начиная с Формулы-3, продают они, покупая их по фиксированной цене, и тогда только на заводе гоночных машин в Медон-Шавиле командам будет разрешено доводить их до полного совершенства согласно собственных представлений о гоночном автомобиле Формулы-1 и своих фантазий.

Если будет так, то тогда они были согласны даже на то, чтобы был создан международный профсоюз профессиональных гонщиков, о чём жестко заявил Князев, согласившись продавать болиды по вполне умеренным ценам хоть в сборе, хоть россыпью и даже не прокаленными. Руководство концерна «Рено», немного подумав, сказало, пусть уж лучше русские специалисты изготавливают их прямо в Медон-Шавиле вместе с французами, а инженеры и конструкторы команд при этом присутствуют перед тем, как утащить машины в свои индивидуальные сборочные боксы. На том все три стороны и порешили, из-за чего руководство Формулы-1 пообещало начать менять правила гонок уже в Буэнос-Айресе по итогам первых же общих тренировок. Для начала оно ввело тест для пилотов поликарбоновых болидов, который моя младшенькая доченька, Маринка, наверное сразу же назвала бы по-интернетовски – «Убей сибя ап кирпичную стену». Кирпичи для стены, изготовленные из вспененного асфальтана, в Буэнос-Айрес привезли на самолёте из нашего города.

Глава 11 Первая победа «Метеоров Франции» и её последствия

В отличие от нас все пилоты, прилетевшие в Аргентину, остановились в отелях и взяли напрокат автомобили, чтобы добираться до автодрома. Мы же жили на нём чуть ли не цыганским табором, зато очень весело. В пятницу начались тренировочные заезды. Все гонщики уже были извещены о том, что в этом году весь чемпионат мира в гонках Формулы-1 и не только в них, будет тестовым и тестироваться в том числе будут и трассы. Знали они и о том, что принято решение создать международный профсоюз всех профессиональных гонщиков, а поскольку им было известно, откуда дует ветер, то каждый считал своим долгом подойти или подъехать к нашему табору. Ну, а мы уже разбили огромный шатёр и приглашали всех сразу по окончании тренировочных заездом к себе на вечеринку, гвоздём которой был огромный надувной бассейн, уже наполненный водой. После этого мы все отправились на трассу и каждый пилот сделал по пять кругов, прежде чем пилоты обычных болидов окончательно удостоверились в том, что им нечего ловить автодроме «Оскара Альфредо Гальвеса», хотя как раз им-то никто не предлагал «убить сибя ап кирпичную стену» с разгону. Зато все остальные пилоты отнеслись к этому испытанию, как к весёлому аттракциону, вот только рабочие очень ругались, всякий раз собирая асфальтановые блоки и складывая из них новую стену.

Зрители были в восторге и после теста раскупили все блоки размером в четыре кирпича. Интересно, что они будут потом с ними делать? После тренировочных заездов гонщики, руководители команд, их инженеры и механики, а также их жены и подруги, пришли к нам в гости, в огромный шатёр из серебристой поликарбоновой ткани, в котором стояло множество надувных кресел и столиков, огромный шведский стол и даже имелся танцпол и был приглашен небольшой эстрадный оркестр с несколькими певцами, певицами и исполнителями танго. Это же была вечеринка в стиле гаучо. Все явились на неё одетые самым демократичным образом, а через три часа, после купания в бассейне, пилоты со своими куэрнами собрались в одной палатке, а наши технари в другой, чтобы поговорить о своём, о девичьем. Я предпочитал помалкивать. Вместо меня говорили в основном Анри или Дидье, а разговор шел о том, чтобы создать свой профсоюз и сделать нашу профессию не только уважаемой всеми, но ещё и безопасной для жизни. Среди куэрнов старшей была Таня, хотя и была моложе всех, но она одна имела девятый уровень и в самое ближайшее время я намеревался поднять её на десятый.

Таня в Бог весть какой раз рассказала о том, что куэрнинг способен помочь даже шахматисту стать ещё умнее, а уж автогонщику было бы грех им не заниматься. Только так можно было достичь высочайшего профессионального мастерства в чём угодно и с нею все были согласны. Ещё мы много говорили о профессиональной этике и взаимовыручке вне трассы. Тут уже выступил я и сказал, что намереваюсь создать в конце года после того, как пусть и не совсем, но всё же расстанусь с гонками, новую инвестиционно-финансовую компанию и предложил пилотам не тратить все деньги, а хоть что-то скопить, чтобы стать её акционерами, но только после того, как они увидят мой инвестиционный план. Меня порадовало, что к моим словам все отнеслись внимательно. После этого Дидье заявил, что было бы неплохо, будь у каждого из пилотов своя собственная марка спортивного суперкара и супербайка, которая приносила бы ему прибыль за счёт своей уникальности и авторской доработки, ведь каждому из них было что сказать разработчикам такой техники. Эти слова были восприняты даже с большим воодушевлением, чем мои. Тем более, что Дидье немедленно показал всем, какой автозавод вскоре станет собственностью нашей гоночной команды.

В субботу на автодроме состоялись квалификационные заезды и по их итогам в сто семь процентов вошли только двадцать пять поликарбоновых болидов и разрыв между первым и последним болидом составлял всего семь секунд. Мы с Игорем-Анри заняли первые два ряда и мне предстояло начать гонку с поул-позиции. Во время квалификационных заездов я сразу же помчался так, словно от этого зависела моя жизнь. Игорь действовал так же, но только в третьем заезде мы с ним показали самое лучшее время. Нам противостояли лучшие гонщики планеты, асы, профессионалы большого автоспорта. На их стороне было то, что все они прибыли в Буэнос-Айрес полностью исцелённые и потому намного сильнее, чем прежде и даже то немногое время, что они занимались куэрнингом, дало им очень много, но самое главное, они все до тонкостей знали своё дело и умели гонять, как черти, и это при наличии точно таких же машин, как и наши. Зато мы были выше них, как куэрны, но они-то будут теперь стремительно расти и их куэрны-наставники станут теперь тянуть их со ступени на ступень вверх. В этом я нисколько не сомневался и надеялся, что успехи коллег будут впечатляющими.

И вот наступил день гонки. В Буэнос-Айрес слетелось множество народу и гонку почтил своим присутствием президент Аргентины Хуан Перон вместе со своей третьей супругой Исабель. К гонке были допущены все двадцать пять болидов и вот мы заняли свои места на стартовой решетке. За пять секунд до старта я ускорился и стал пристально вглядываться в лежащую передо мной стартовую прямую и судью с флагом в руках. Медленно текло время. Двигатель машины мощно рокотал, но я его не слышал, а лишь ощущал всем телом лёгкие вибрации. Как только флаг в руках судьи стал опускаться, я нажал на кнопку и плавно вдавил педаль газа до упора, ощущая, как на меня наваливается тяжесть перегрузки. Мой болид выстрелил вперёд и стал быстро набирать скорость, приближаясь к широкому повороту «Нумеро уно». Тормозить перед ним я не стал, хотя и увидел, что монитор показывает скорость в двести двенадцать километров в час. Компьютерная консоль отреагировала мгновенно и так выставила все регулируемые антикрылья, что не смотря на сильную боковую перегрузку колёса болида не оторвались от асфальта. Пройдя первый поворот я вышел из ускорения, но перед этим бросил взгляд в зеркала заднего вида и увидел, что мне не удалось оторваться очень уж сильно. Мало того, что у меня на хвосте висел Анри, так за ним выстроилось в ряд ещё семь машин.

Уже после гонки я узнал, да, и увидел на экране консоли, что во время старта произошло сразу восемь обгонов, но машины прошли хотя и впритирку друг к другу, ни одного касания не было и в помине. У меня тут же мелькнул вопрос в голове: – «Вы что же, гады, уже научились ускоряться?». Вместе с этим я очень обрадовался. Второй поворот, в общем-то очень простой, но имеющий собственной имя «Конфитерия», я прошел без внутреннего ускорения, как и третий, куда более сложный, но не имеющий названия. Игорь тут же попытался атаковать меня, но на этот раз, входя в левый поворот, я не оставил для него даже щёлочки, а не то что «калитку», а по внешнему радиусу он не был готов совершить обгон, хотя мощность мотора и позволяла ему сделать это играючи. Он обогнал меня по внешней стороне на четвёртом, также безымянном повороте и сразу же рванул занимать внутреннюю сторону широкого, правого пятого поворота, почему-то называющегося «N 8 Курвон». Ну, что «Курвон», это ясно, курва кривая, но почему восьмой?

Нисколько не расстроившись, я увеличил скорость до двухсот восьмидесяти километров и обогнал своего соперника по внешнему радиусу, чтобы уйти на вторую длинную прямую и чуть ли не с ужасом увидел, что то же самое сделал и Франсуа Сэвер, стартовавший с восьмой позиции. Правда, на прямой Игорь удрал от него и снова обошел меня так резво, что я смог обогнать его только на стартовой прямой и по ней мы секунды полторы неслись все втроём, даря киношникам просто изумительной красоты картинку. Только на входе в «Нумеро уно» наша тройка рассыпалась и поскольку я ехал в крайнем правом ряду, а поворот был правым, то мне удалось обогнать и Франсуа, и Анри, но его быстро нагнал Эмерсон и мой друг два круга ехал четвёртым, пока не ускорился и не вышел на первую позицию. Гонка проходила в диком темпе без дозаправок и без смены резины, с невероятным напряжением сил. Самым интересным в ней было то, что она более всего напоминала собой калейдоскоп. Стоило мне на несколько секунд расслабиться и я откатился на шестое место, но тут же ускорился, бросился в атаку и, как потом писали, совершил подряд сразу четыре самых красивых обгона обходя своих противников, как на трассе слалома, то справа, то слева.

А ещё мы все в этой гонке постоянно переговаривались и это слышали на трибунах благодаря консоли установленной в нашем ангаре. В основном мы подшучивали друг над другом, но иногда раздавались и громкие крики типа: «Вив ля Франс!» или какие-нибудь другие лозунги, когда кто-то из пилотов бросался в атаку и отыгрывал у соперника позицию. Это была честная борьба и всё решало мастерство и умение водить гоночный автомобиль. Именно об этом, гонять честно, мы договорились на нашей вечеринке. Зрители, наверное, устали гадать, кто же в этой гонке выиграет, так как едва ли не треть пилотов сумела побывать в лидерах, а длинная стартовая прямая стала самым зрелищным отрезком трассы, ведь на ней болиды развивали просто бешеную скорость, чтобы потом на торможении войти в поворот «Нумеро уно», на котором по идее должна была решиться судьба гонки и оттого зрители то и дело взрывались громкими криками. Круговых в гонке не было вообще. Все пилоты ехали по трассе в пределах двадцати секунд, а круг проходили за минуту и шесть десятых секунды в среднем. Иногда на стартовой прямой в ряд выстраивалось сразу пять болидов и неслись по ней с оглушительным рёвом моторов к повороту.

Гонка давалась нам обоим с большим трудом, но я вовсе не жалел, что Советский Союз практически одарил всех этих великолепных автогонщиков такими прекрасными машинами. Вот только пощады от них ждать не приходилось и спуску они нам не давали. Чуть замешкался и всё, тебя уже обогнал противник и ты откатился назад. Поэтому нам обоим приходилось прикладывать колоссальные усилия, чтобы находиться в головной части пелетона, а он в этот день не разрывался на отдельные группы и в нём постоянно происходили перестроения. Подшучивая друг над другом, пилоты при малейшей возможности бросались в атаку и поскольку машины обладали огромной приёмистостью, то выходя из каждого поворота, они стремились в первую очередь выстрелить и обойти соперника. Да, и при входе в поворот скорость снижалась буквально за два десятка метров от него. Самых выгодных траекторий искать не приходилось, болиды очень часто ехали в два, а то и в три ряда, что придавало гонке совершенно особый привкус остроты. Да, эта гонка была очень острым блюдом, но я думаю, что всё же зрителям больше всего должны были понравиться наши комментарии к ней, беззлобные, но часто очень остроумные и с перчиком. Солёных шуточек тоже хватало.

Даже швед Ронни Петерсон, которому вроде бы от рождения полагалось быть невозмутимым, иной раз откалывал при обгоне такие шуточки по-английски, что вся англоговорящая публика должна была покатываться со смеху. Мы с Анри тоже не отставали и если он в запале часто кричал: – «Вив ля Франс», чтобы лишний раз поддержать свою легенду, то я, атакуя соперника, не стеснялся громко воскликнуть: – «За Родину, за Сталина!» Ну, побейте меня, если сможете, только с этими словами мой дед в сорок втором, под Сталинградом, поднимал свою роту в атаку и замёрзшие, часто голодные бойцы вставали под пулями во весь рост и, повторяя его призыв, бежали в штыковую атаку. Разумеется, сблизившись с немцами и орудуя то штыком, то прикладом, они кричали уже совсем другое, но всё же в этом призыве было что-то величественное, чего в две тысячи пятнадцатом году уже не стало. Правда, и тогда в русском человеке осталось очень многое от характера дедов и прадедов, выигравших великую войну. Потому и я, чтобы не допустить поражения, на этом автодроме сражался, как на войне, хотя моим врагом были не соперники по гонкам, а километры, минуты и секунды. Прямо в ходе этой гонки гонщики дали мне прозвище Рашен Солджер.

Над всем автодромом витал карамельный запах, приводивший зрителей в неистовство. Девяносто шесть кругов, триста двадцать один километр сто двадцать метров. Солидная дистанция и на ней каждый из пилотов выкладывался полностью. Неудачников в этой гонке не было, как и не было в ней везунчиков, которые смогли подняться на подиум только потому, что у кого-то случился прокол или сгорел двигатель. Метеоровские двигатели сухого скольжения не боялись никаких перегрузок и ни один из них за всё время не вошел в желтую зону, все работали в зелёной. Резина превращала в пыль асфальт, но не истиралась, не пузырилась и не лопалась сама, а управляемые компьютерными консолями антикрылья плотно прижимали все четыре колеса к дорожному полотну. Было несколько вылетов, но пилоты мгновенно брали машины под контроль и снова выезжали на трассу. Дважды слетел с трассы и я сам. Один раз я даже оказался в самом хвосте и потом целых три круга пробивался вперёд и всё это время ехал на внутреннем ускорении, показывая свои самые быстрые круги, один из которых, пятьдесят шесть и три десятые секунды, в итоге и оказался самым быстрым в этой гонке.

На последних десяти кругах пилоты разговаривали друг с другом всё реже и реже, а если что-то говорили, то в основном только такие слова: «Денни (Джеки или Ники), я тебя атакую, пропусти или сражайся.» Говорилось это без зла, просто пилот атакующего болида констатировал то факт, что он ехал с большей скоростью и выходил на оптимальную траекторию атаки, закрывать которую – показать себя свиньёй. Сражаться же означало только одно, немедленно ускориться, что многие и делали, а если не успевали, то откатывались назад. На девяностом круге я шел седьмым, но когда проехал через стартовую прямую и вошел в поворот, стал третьим и к девяносто четвёртому кругу был уже вторым, а на девяносто пятом выстрелил и вместе с Анри и Франсуа ушел в небольшой, всего метров пятнадцать, отрыв, но и этого мне хватило, чтобы прийти на финиш первым. Как только я увидел клетчатый флаг, то нажал на кнопку и из отсека прямо позади моей головы вверх выстрелил телескопический флагшток с алым полотнищем, украшенным серпом и молотом. Советский автогонщик впервые выиграл столь престижное состязание. Увы, но по политическим причинам на этой гонке не было ни одного официального представителя страны Советов, хотя русских болельщиков вполне хватало и над трибунами развивались красные флаги Советского Союза. Так я сделал свой первый круг почёта.

В паддоке царило всеобщее веселье. В этой гонке не было проигравших. В ней выиграли все пилоты потому, что все вместе мы подарили зрителям просто феерическое, фантастически красивое зрелище бескомпромиссной, но честной и благородной борьбы за победу. Поэтому, едва только выбравшись из болидов, мы тут же бросились обнимать друг друга и пожимать руки, благодаря соперников за прекрасную гонку. Наши машины добрались до паддока на последних каплях горючего. У меня, например, компьютерная консоль отключила семь из девяти цилиндров, чтобы я мог доехать своим ходом. Через несколько минут нас всех попросили построиться в алфавитном командном порядке, поднять флаги и таким образом сделать последний круг по убитой в хлам трассе автодрома. Механики плеснули в топливные баки по литру водородного топлива и мы, отсоединив фонари, проехались по трассе со скоростью не свыше ста километров в час, радуясь тому, что состоялась первая гонка сезона. Так мы и подъехали строем к тому месту, где уже установили высокий подиум. Анри, Франсуа и я поднялись на него и через пару минут мне на шею повесили огромный лавровый венок и вручили хрустальную вазу, оправленную серебром.

Оркестр принялся играть гимн Франции, я встал по стойке смирно и запел вместе с Анри и Франсуа. Подиум в этот день был полностью французским. После этого мы отправились на традиционную пресс-конференцию и рассказали о том, как проходила гонка и что мы о ней думаем. Я честно признался, что даже на последнем круге сомневался в том, что мне удастся прийти к финишу первым, ведь я обогнал Анри всего на две с половиной секунды, а тот закончил гонку обогнав Франсуа всего на половину корпуса. Тому же в свою тоже удалось обогнать Эмерсона Фиттипальди всего на треть корпуса. Следующая гонка должна была состояться одиннадцатого февраля в Бразилии, в городе Сан-Паулу, на знаменитом автодроме «Интерлагос», наверное самом зрелищном для зрителей. Он находился в естественной впадине и те могли видеть трассу полностью. Нам было бы проще остаться в Южной Америке или хотя бы оставить свои болиды и тяжелую технику, но мы тем не менее всё же вылетели той же ночью во Францию на «Антее». Париж встречал нас овациями и из аэропорта Орли мы пять часов вечера въехали в город на болидах, чтобы проехать через столицу Франции и завершить свой путь на Елисейских полях. Франсуа Сэверу пришлось лететь в Лондон, чтобы порадовать англичан.

Как же нас встречали парижане. Это было нечто грандиозное. Начиная от Порт Майо и до Елисейских полей вдоль проспекта стояло множество парижан, чтобы посмотреть на то, как два болида, покрашенные в цвета Франции, едут в сопровождении эскорта мотоциклистов. Доехав же до места, мы всё же немного почудили, и, отжигая резину, закружили машины в эдаком гоночном вальсе. Потом нам устроили приём в Елисейском дворце и представили президенту Франции Жоржу Помпиду. Тот поулыбался нам, задал несколько ничего не значащих вопросов и поблагодарил за победу в гонке. Это было скучнейшее мероприятие. Хорошо, что нам разрешили переодеться и мы надели смокинги от Красавкиной и Картузовой. Ей Богу, если бы я не сдерживался, то, зевая, вывихнул бы себе челюсть. На следующий день, уже на своей «Гамме» я приехал в Сюрте Женераль и, как обещал, подарил Жан-Жаку свою хрустальную салатницу, а чтобы ему было веселее принять её от меня в дар, наполнил кубок доверху конфетами. Шеф французской разведки принял мой дар с благодарностью и мы поговорили с ним пару часов, но не в кабинете его конторы, а в отдельном кабинете ресторана. Жан-Кристоф тоже присутствовал и вдвоём они принялись уговаривать меня стать гражданином Франции, а уж тогда они смогут уберечь мою персону от любых неприятностей, какие подстерегают советского гражданина за рубежом.

Сломался я только тогда, когда Жан-Жак Паскаль сказал мне, что советское правительство разрешило мне двойное гражданство и что об этом он лично говорил с Андроповым. Как будто мне это не было известно. Да, я сегодня часа два беседовал с Юрием Владимировичем, когда тот поздравлял меня с победой. Вдобавок ко всему тому, что я уже сделал на Западе, это был ещё один большой шаг вперёд, к моей основной деятельности. Вчера вечером, когда мы всей командой находились в зале приёмов Елисейского дворца, по всем каналам французского телевидения показали двадцатиминутный телевизионный отчёт о первой гонке Формулы-1 сезона семьдесят третьего года. Её сразу же назвали самой горячей и бескомпромиссной гонкой десятилетия и хотя французы уже знали, что весь подиум был наш, увидев меня к концу гонки отнюдь не на лидирующей позиции, многие от этого вздрогнули, но Рашен Солджер с криком «Вив ля Франс» свой девяносто первый круг начал третьим, обогнав сразу четырёх соперников и финишировал первым пусть и с минимальным, но всё же вполне явным отрывом.

Когда в полдень, одетый в бордовую косую кожу с советской символикой, с длинными волосами, высовывающимися из-под кожаной банданы, в здоровенных зеркальных очках, держа в руках здоровенную хрустальную вазу с конфетами, я вошел в здание штаб-квартиры Сюрте Женераль, так называемый «Централ», который находился в пригороде Парижа – Баньоле, где меня уже ждали, о «Метеорах Франции» написали все газеты. Дидье ещё утром, сев в болид, заправленный под завязку, в сопровождении двух «Гамм», в одной сидела за рулём Оля, а рядом с ней Ивон, а в другой двое его механиков – Семён и Василий, умчался в Марсель. Ни о чём, кроме тренировок он даже не думал, а потому остальные ребята стали спешно подгонять под него ещё один болид, да, и нам с Игорем тоже требовались тренировочные машины. В «Централе» я не задержался надолго и вскоре вышел, чтобы поехать вслед за чёрным лимузином «Ситроен» в респектабельный и чопорный ресторан на бульваре Вольтера, где пообедал с боссами французской разведки. Поговорив с Жан-Жаком и Жаном-Кристофом о всяческих делах, важных и не очень, я попрощался. Они ушли через чёрный ход, шпионы, блин, а я вышел через парадный, чтобы сесть в машину и отправиться на нашу временную базу, где меня ждала уйма срочных дел. Однако, как только я вышел из дверей ресторана, на меня тотчас накинулась толпа из полутора дюжин репортёров, в том числе пара операторов с видеокамерами на плече. Присев на капот «Гаммы», я закурил и стал отвечать на их вопросы прямо на улице, как всякая приличная публичная личность.

В основном меня спрашивали, почему я настоял, чтобы все пилоты выступали в одинаковых условиях. Ну, ответ на этот вопрос был весьма прост – а чтобы жизня была веселее. В конце концов дело и дошло до вопроса, почему я, как оглашенный, вопил во время гонки: – «За Родину, за Сталина!» Я рассказал им о своём деде, закончившим войну майором в Берлине и расписавшемся на колонне Рейхстага. Это им тоже было понятно, но вот того, почему я передал свой первый трофей в Сюрте Женераль, репортёры никак не могли понять и принялись допытываться, с чем это связано. Махнув рукой на всё, я сказал:

– Это моя благодарность двум замечательным людям, двум Жанам, истинным патриотам Франции за то, что они меня не расстреляли, когда я чуть было не сорвал им операцию. А ведь если задуматься, то запросто могли бы это сделать и были бы полностью правы, как это ни печально. Поэтому я им и благодарен.

– Но как вы могли её сорвать? – Спросил меня молодой мужчина с удивлением в голосе. Пожав плечами, я ответил:

– Да, очень просто. Если бы я, позвонив сначала одному, а потом другому не услышал от них такого ответа, который меня полностью устраивал, то просто утопил бы эту посудину и смылся на лодке в Испанию, а там ищи ветра в поле. Тот же парень изумлённо воскликнул:

– Борис, неужели вы смогли бы убить столько людей? Подняв кверху палец, я сказала:

– Э, нет, мсье, тогда я их и за людей не считал. Я же не знал, что большинство из них агенты спецслужб, которые только играют роль наркоторговцев, а они для меня хуже бешеных собак. Поэтому я был настроен очень серьёзно. Репортёр, его звали Ксавье, кивнул и сказал с улыбкой:

– Выходит вас не зря прозвали Рашен Солджер, Борис. Вы ведёте себя, как настоящий солдат, сражающийся с врагом.

Широко улыбнувшись ему, я предложил ему особенно не напрягаться и обращаться ко мне попроще:

– Ксавье, обращайся ко мне на ты, как к другу или приятелю. Думаю, что я уже доказал парижанам свою любовь и уважение к ним и этому прекрасному городу.

Ксавье, а он представлял небольшую газету, тут же попытался ухватить Жар-птицу за хвост и спросил:

– О, кей, Борис, договорились и раз так, позволь мне взять у тебя большое интервью. Я хочу рассказать читателям моей газеты всё о тебе, твоих друзьях и самое главное, о твоих гоночных автомобилях и особенно мотоцикле.

Вот тут-то дамочка лет тридцати пяти, задавшая мне вопрос о том, почему я кричал «За родину, за Сталина», которая, между прочим, не назвала мне своего имени, а только сказала, что она представляет газету «Фигаро», властно положила руку на плечо Ксавье Монжу и довольно грубым тоном сказала:

– Парень, твою паршивую газетёнку читает всего лишь несколько сотен бесноватых студентов-анархистов, а «Фигаро» – одна из крупнейших газет Франции и поэтому я возьму интервью у этого парня, а ты пока что подрасти немного.

Дейр, присутствовавший незримо как в ресторане, так на стоянке автомобилей рядом с ним, немедленно сказал:

– Боря, эту мамзель зовут Жаклин Леклерк. Её прозвище среди журналистов – Свинья Жаки. Именно она написал про тебя семь самых грязных пасквилей, так как статьями эту ахинею назвать никак нельзя. Кстати, у меня имеется на неё довольно большое досье и в нём полным полно такой грязи, что если её на эту мамзель вывалить, то ей не поздоровится. У неё есть высокие покровители в правительственных кругах, но они не знают, что эта дамочка связана ещё и с уголовным миром.

Оторвав свой тохес от капота, я встал, вежливо поклонился и язвительным тоном ответил за себя и Ксавье:

– Мадмуазель Жаки, позвольте мне напомнить вам, что я однажды предупредил журналистов в Марселе об ответственности за ложь и диффамацию. На страницах своей газеты вы вылили на меня немало грязи, но это вовсе не говорит о том, что моя рука потянется к вашим трусам. Нет, я просто отказываю вам и вашей газете в интервью ровно до тех пор, пока не получу от вас извинений, напечатанных тем же шрифтом и на тех же полосах, на которых напечатали ваши оскорбительные пасквили.

Довольно миловидную физиономию дамочки перекосила гримаса ненависти и она громко зашипела:

– Что? Ты в своём уме, сопляк? Да, где это было, чтобы журналисты моего уровня извинялись перед кем-то? Мальчик, за такие слова я тебя просто уничтожу, сотру в порошок и знакомство с генералом Паскалем тебе не поможет. Жалкое русское ничтожество, ты просто не понимаешь, что такое свободная пресса. Громко рассмеявшись, я воскликнул:

– Дамы и господа, Свинья Жаки объявляет войну Русскому Солдату! Боже, это просто прелестно! – После чего зло сузил глаза и сурово рыкнул – Прекрасно, мадмуазель Жаклин, я принимаю ваш вызов, но даже мизинцем не пошевелю, чтобы ответить на него лично. Вместо этого я сделаю нечто совершенно иное. Полагаю, что среди парижан у меня уже есть поклонники, а раз так, то я предлагаю каждому, кто в силах это сделать, втоптать журналистку газеты «Фигаро» Жаклин Леклерк в грязь её же собственными методами, посредством свободной прессы. Тому, кто это сделает, я выплачу премию в размере ста тысяч франков.

Свинья Жаки отшатнулась и даже позеленела, но, тем не менее заткнулась. На меня тут же посыпался шквал вопрос, как я себе это представляю и я ответил:

– Но это же очень просто, дамы и господа. Никто из нас не живёт в вакууме и всегда имеются люди, которые располагают достоверной информацией о нас и их только и нужно побудить к тому, чтобы они передали её в прессу. В данном случае какая-либо газета, специализирующаяся на скандальных историях, просто получит компрометирующий материал бесплатно, а уж что это будет, один Господь Бог ведает.

Между тем Господь Бог по имени Дейр громко заржал и воскликнул насмешливым голосом:

– Борька, это должны быть две газеты, одна обычная, бульварная, а другая из числа порнографических изданий.

Бальзаковского возраста, красивая, нарядно и дорого одетая дама пышных форм, кокетливо спросила:

– Борис, ты разрешаешь мне опубликовать твоё заявление о награде в сто тысяч франков в моей газете? Между прочим, если материалы принесут к нам в редакцию, то я приплачу ещё и от себя тысячу франков тому человеку. Вежливо поклонившись, я ответил:

– Мадам Стелла, считайте, что мы заключили контракт. – С широкой улыбкой посмотрев на журналюг обоего пола, я весёлым голосом предложил – Дамы и господа, полагаю, что вы добрались сюда не пешком, а раз так, то я приглашаю вас всех на временную базу гоночной команды «Метеоры Франции». Там я покажу вам, из чего и как делаются гоночные болиды. – Видя, что Ксавье завертел головой, я добавил – Ксавье, если ты ищешь такси, то успокойся, я довезу тебя до русского автоцентра, а затем кто-либо из моих друзей отвезёт тебя в редакцию.

Жаклин Лекрерк, которую сопровождал фоторепортёр, уже садилась в машину. Репортёры быстро бросились к своим машинам, а мы с Ксавье сели в мой «Метеор-Гамма», где парень, ему было не больше тридцати, сказал:

– Борис, Свинья очень опасный противник и любит применять самые подлые трюки. Вот увидишь, дня через два три она нароет на тебя какой-нибудь материал или его сфабрикуют по её заказу и тогда тебя ждут большие неприятности. Усмехнувшись, я сказал, заталкивая окурок в пепельницу:

– Ксавье, деньги не Бог, но милуют. Это русская поговорка. Поверь, в Париже найдётся немало людей, которые за сто тысяч франков захотят рассказать о Свинье Жаки всё и мне кажется, что эта дамочка не зря заслужила такое прозвище.

Через сорок минут мы уже были на месте. За это время мои друзья и партнёры спрятали всё, чего не должны были видеть журналисты и разложили на верстаках то, что можно было показывать, а также выкатили два голых байка и мой супербайк, а Виктор даже облачился в гоночные латы. Именно это больше всего интересовало Ксавье, работающего в газете «Стандарт», ориентированной на молодёжь. Журналистам у нас понравилось всё, но больше всего их порадовали бутерброды с чёрной и красной икрой и русская водка. Им разрешили фотографировать всё, что угодно, но настоящий шок они испытали тогда, когда вошли в наш компьютерный зал, в который так и не вернулись две консоли, отправленные в Сюрте Женераль. Между прочим я им так и сказал, что эта организация сейчас тестирует консоли и пытается выяснить, являются ли они опасными для Франции. Журналисты оккупировали компьютерный зал надолго и просидели в нём до самого вечера. А что, кофе и бутербродами мы их обеспечили, прямо через консоли они смогли поговорить со своими редакторами, а потому принялись допытываться у Геи, чем занимается команда «Метеоры Франции», но куда больше их интересовало всё, что происходит в Советском Союзе и потому принтеры работали не переставая. Ещё никто из них не получал информацию о нашей стране таким простым и удобным способом. Ну, а я тем временем, отложив все дела, рассказывал Ксавье и читателям «Стандарта» о себе, своей команде, своей работе и даже своих честолюбивых планах на обозримое будущее.

В половине восьмого вечера мы, наконец, покинули наш бокс. В нём, помимо обычной охраны, осталось двое акционеров нашей компании. Ксавье вёз с собой большую картонную коробку, битком набитую материалами, которые он непременно хотел опубликовать. Отдельно он положил папку с комплексом упражнений по спортивно-оздоровительному куэрнингу с подробным описанием того, что и как нужно делать, чтобы обрести отличную фигуру, крепкое здоровье и избавиться от вредных привычек. Впрочем, суперкары, супербайки и гоночные болиды его всё же интересовали куда больше, а потому именно они составляли большую часть груза. Я довёз парня до дверей редакции и поскольку внизу меня поджидал главный редактор «Стандарта», то не смог отказать ему. Так уж вышло, что в редакции я просидел до половины двенадцатого ночи и тем самым заставил кое-кого понервничать прямо как в том анекдоте, когда двое килюг поджидают жертву и беспокоятся, уж не случилось ли что с ней. Когда я подъезжал к своему дому, то сразу же обратил внимание, что метрах в ста от него стоит микроавтобус без номерных знаков. Чёрт, ну, что за идиоты! Так бы и писали сразу: – Мы наёмные бандиты.» Как только я подъехал к дому и припарковал машину, микроавтобус тронулся с места. Стоило мне выйти из машины и сказать, чтобы дверь закрылась, он увеличил скорость и, резко затормозив, встал так, чтобы закрыть вход в дом.

Негромко посмеиваясь я закурил, стоя перед машиной метрах в пяти и принялся наблюдать за тем, как из автобуса прытко вскочили шестеро амбалов, одетых в чёрное, с масками на голове и вооруженных обрезками водопроводных труб и тяжелыми цепями. Парижские гопники быстро бросились ко мне и взяли меня в полукольцо. Говорить мне что-либо явно не входило в их намерения, так как они тут же набросились на меня, размахивая цепями и трубами. Ответить я им мог только одним единственным способом – ускорившись в пять раз и чтобы жизнь не показалась им слишком сладкой, как только засверкали фотовспышки моего «Метеора», принялся, ловко уклоняясь от опасного металлолома, срывать с них маски, а попутно ещё и разворачивать так, чтобы они сами же и испытали на себе силу удара цепью, на которую можно было прицепить средней тяжести якорь, и трубы диаметром в полтора дюйма, на своей собственной хребтине.

В результате уже через минуту на ногах остался стоять всего один, самый здоровенный тип, который с каким-то подозрительным упорством продолжал энергично размахивать длинной цепью, да, вот беда, все её удары приходились по телам упавших на брусчатку гопников а-ля франсе. Некоторые, издавая утробные звуки, пытались подняться на четвереньки, но этот тип добивал их самым жестоким образом до тех пор, пока я не успокоил его всего одним, едва заметным тычком. После этого я сел в машину, позвонил даже не в полицию, а в Сюрте Женераль и вызвал бригаду чистильщиков, а когда те приехали, коротко рассказал им о своём разговоре со Свиньёй Жаки и передал им компакт-кассету с записью этого разговора и три фотоплёнки, на которые была заснята драка. Парни посмеялись вместе со мной над незадачливыми громилами, пожелали мне спокойной ночи и очистили улицу от мусора. На следующий день, утром, в газете «Весёлый Париж», принадлежащей Стелле Виньерон, было напечатано на первой странице моё объявление, в котором я предлагал каждому, кто имеет компромат на мадмуазель Жаклин Леклерк привезти его в редакцию газеты и если материал того стоит, то получить тысячу франков и адрес, где забрать чек на сто тысяч по её записке. Ниже располагалась статья, в которой подробно описывалось, что произошло на бульваре Вольтера в половине второго вчерашнего дня. Статья была очень язвительной.

С восьми утра я работал сидя за консолью Геи. В компьютерном зале находилось ещё двое моих друзей, которые, вооружившись фотоаппаратами, делали снимки с экранов, а также записывали на магнитофон диалоги. Фотоплёнки тут же уносились на проявку и с них печатали фотографии. К пяти часам вечера до жути скандальными фотографиями совершенно непристойного характера, а также распечатками с переговорами мадмуазель Жаки за последние три недели и другими материалами, свидетельствующими о весьма серьёзных грехах этой дамочки, был набит приличного размера кейс и Виктор, выстроив неприметное лицо и одевшись точно так же, взял его и на такси отправился в редакцию «Весёлого парижанина». Позвонив из фойе здания, в котором находилось ещё несколько редакций, он сказал мадам Стелле, что прибыл по объявлению и привёз кое-что интересное. Когда та просмотрела несколько десятков цветных фотографий, на которых мадмуазель Жаки занималась сексом с известным французским уголовником, а также прочитала кое-какие расшифровки, то громко расхохоталась и воскликнула:

– Мсье, это то, что мне как раз нужно! – Она достала из кошелька деньги, отсчитала тысячу франков, достала мою визитку и, протягивая их Виктору, добавила – Если будет что-то подобное, приходите и тогда ваш гонорар резко увеличится.

Виктор взял деньги, но не стал брать визитку. Вместо этого он улыбнулся, достал из кармана серого плаща конверт и с лёгким поклоном сказал госпоже редактору:

– Мадам, я уже был у этого парня и рассказал ему, что это за дамочка, Свинья Жаки. Свои деньги я получил, а это ваш гонорар. Надеюсь, что мои пикантные снимки найдут своего издателя и послужат делу сексуального просвещения французов.

Заглянув в конверт и увидев в нём чек на сто тысяч франков, мадам Стелла кивнула и сказала ледяным голосом:

– Вот теперь эта сучка на собственной шкуре узнает, что такое травля. Она, видите ли, гордится тем, что ей удалось поломать жизнь уже нескольким людям. Мсье, если встретитесь с моим нанимателем, то передайте ему, что я поставлю крест на карьере этой мерзавки и шантажистки.

Виктор раскланялся и ушел, а мадам Стелла немедленно собрала редакционную планёрку, объяснила своим сотрудникам задачу и работа закипела. На следующий день, вечером, в типографию уже были отправлены цветоделительные плёнки для офсетной печати и на следующее утро вышел внеочередной экстренный номер газеты, полностью посвящённый журналистки Жаклин Леклерк, в котором она обвинялась в связях с преступным миром. В общем её дальнейшая судьба была бы незавидной, не позвони ей кто-то из типографии. Быстро собравшись, она удрала из Парижа. В Руане обналичила свои же собственные чеки и сбежала из страны. Что же, мамзель поступила правильно. Если под тобой начала гореть земля, то самое лучшее, это немедленно уносить ноги. Больше я о ней не думал, как и не думал о тех типах, которых мадмуазель Жаки ко мне подослала. Таких людей жалеть – себя не уважать. В общем им досталось по заслугам, зато я окунулся в тот мир, который был для меня до сих пор совершенно неведом и не получил от этого никакого удовольствия.

Глава 12 В логове зверя

Девятый этап чемпионата мира по автогонкам в классе Формула-1 – Гран-При Великобритании, должен был состояться уже через восемь дней, на трассе Сильверстоун, расположенной неподалёку от деревни Сильверстоун в Нортгемптоншире. К этой гонке я подошел с отличными результатами, выиграв четыре этапа, один раз заняв второе место, ещё раз третье и четвёртое, а однажды, ну, не повезло мне в Бельгии, приехав последним. Зато я по итогам восьми этапов стал абсолютным лидером сезона и неделю назад весь подиум в Марселе снова был французским, но не я стоял на самом верху, а Дидье. Второе место занял Франсуа Сэвер, обогнавший меня на последнем круге, но я был за него рад даже больше, чем если бы выиграл гонку. А вот в мотогонках, в которых я принял участие во всех семи этапах, мне удалось прийти к финишу первым пять раз и лишь дважды меня смог обойти Батрак, но потому, что я его пропустил вперёд сам. Как и я, он гонял в аэродиномическом гоночном мотокомбинезоне, ну, так в них теперь ездили все мотогонщики. Да, в мотогонках мне пока что не было равных, но очень уж быстро прогрессировали остальные пилоты и особенно мой шустрый одноклассник. Зато в автогонках конкурентов у меня их было, хоть отбавляй и они превратились в совершенно феерическое зрелище. Накал борьбы от старта и до финиша был просто колоссальным и выигрывать стало всё труднее и труднее.

Десятого апреля начал работать завод в Медон-Шавиле, перерезать красную ленточку которого во Францию прилетел с официальным визитом Брежнев, но ещё за три недели до этого дня начал работать наш небольшой заводик, выпускавший авторские гоночные суперкары и супербайки. Это были особые машины, в которые вкладывали свой опыт гонщиков, прославленные пилоты и все они нашли своих покупателей задолго до того, как над ними начали работать. Особо удивляться тут не приходилось. Не говоря уже про меня, Анри или Дидье, во Франции очень многие люди хотели иметь гоночный суперкар от Франсуа Сэвера, Жан-Пьера Бельтуаза или Анри Пескароло, хотя они стоили семьдесят пять тысяч долларов и даже дороже. Ещё бы, ведь в случае покупки такого автомобиля его владелец становился чуть ли не личным другом гонщика, его учеником и лидером фанатов. Точно так же обстояло дело и супербайками и таким образом у профессиональных авто и мотогонщиков появилась ещё одна, весьма существенная, статья доходов. От пилотов не отставали также и гоночные команды, но их машины, изготовленные на заводе в Медон-Шавиле, всё же не пользовались такой популярностью как те, которые изготавливались на нашем заводе, расположенном через стену от основного производства.

Всего за каких-то три месяца мы изготовили сто восемьдесят автомобилей и неплохо заработали, но ещё больше денег получили от рекламодателей. Впрочем, мы ведь уже имели оплаченный портфель заказов почти на семь с половиной тысяч автомобилей, а это просто сумасшедшие деньги, свыше пятисот миллионов долларов, но они пока что просто лежали в банке, хотя и похудели после налогообложения. Зато из-за этого наш завод работал в две смены и к осени мы должны были начать изготавливать по двести авторских суперкаров в месяц и по полсотни таких же супербайков. В мире хватало людей, желающих выделиться таким образом. Помимо этого, мы ещё в марте месяце, на Гран-При Южной Африки выступили на новом болиде со сверхмощным, роторно-лопастным трёхлитровым двигателем. Этот болид отличался от всех прочих тем, что у него вообще не было ни коробки передач, ни трансмиссии, зато он имел привод на все четыре колеса. Их крутили мощнейшие, высокоскоростные электродвигатели внеземной конструкции, не имеющие привычной обмотки и изготовленные из нанометалла методом порошковой металлургии. На прежнее место в двигательном отсеке легко встала как сама турбина, так и электрогенератор. Болид от этого сделался на пятьдесят семь килограмм тяжелее и его сухой вес составлял теперь шестьсот семьдесят восемь килограммов, но зато увеличилась как максимальная скорость, так и приёмистость.

А вот форма болида осталась почти неизменной, но от сделался ещё более безопасным из-за тяжелых колёс. На автодроме Кьялами я показал зрителям совершенно фантастический, но в то же время весьма простой трюк – полёт на гоночном автомобиле. В нём и правда не было ничего сложного, ведь управляемые компьютерной консолью антикрылья могли создавать как прижимную силу, так и заставить болид, движущийся на скорости в триста пятьдесят километров в час, взлететь в воздух и, пролетев метров двести, мягко приземлиться на все четыре колеса. Боссы Формулы-1 тут же запретили использовать этот приём в гонках с целью обгона, ещё бы, ведь таким образом сверху на кого угодно могла свалиться прочнейшая глыба с колёсами, весящая тонну с гаком. Зато появился новый вид спорта – прыжки в длину и высоту на гоночных болидах, но не это главное. После моей третьей подряд победы в автогонках, во Францию, наконец, приехала Ирочка. Правда, без Витюши. Мы пока что жили на бульваре Франклина, но уже подумывали о покупке квартиры. Моя королева сразу же стала работать вместе с нами, но забросила свою психологию и занялась конструированием суперкаров и супербайков, а если точнее, работой с пилотами, из которых она клещами вытаскивала информацию о том, каким те видят автомобиль своей мечты и быстро стала для них боссом номер один.

Ну, а я помимо гонок погрузился ещё и в жизнь молодёжи, в первую очередь студенческой. Затея с «красными студентами» из Турции увенчалась успехом. Во всяком случае в Сорбонне они закрепились прочно, их община насчитывала почти четыреста человек и из них человек сто пятьдесят работали во вторую смену на нашем заводе. Именно по их просьбе я и стал читать каждый вторник и среду, самые негоночные дни, в Сорбонне лекции на темы… Да, не было у меня никаких тем и в помине! Я просто приезжал в этот университет, студенты находили на его территории местечко попросторнее, и начиналось наше общение. По большей части я рассказывал им всякие страшилки про то, до чего может дойти общество и люди в нём, если они полностью расшалавятся и станут заниматься хрен знает чем. Да, семьдесят третий год, это был в западном мире ещё тот год. Движение хиппи, о яппи никто ещё и слыхом не слыхивал, дым марихуаны повсюду, таблетки ЛСД и обдолбленные рок-певцы и рок-иузыканты на сцене, не говоря уже об антагонизме между старшим и младшим поколением и сексуальной революции, подогреваемой мировой порноиндустрией. Всё это являлось фоном моих лекций, плюс война боевиков из ультраправых и ультралевых организаций друг с другом, с обществом и государством.

Когда я сказал Жан-Жаку, зачем собираюсь выступать на таких посиделках, тот был готов организовать их для меня где угодно, хоть в соборе Парижской Богоматери, Лувре или в самом Версале. Поговорив, мы решили оставить выбор места на усмотрение активистов «красных студентов» из Турции. Уже через неделю на моих лекциях студенты сидели вперемешку с профессорами, жевали бутерброды, пили пиво и слушали, как я рисую им одну картину страшнее другой, причём показывая, откуда растут ноги и чем они воняют. В том числе я рассказывал им о грядущей глобализации, виртуальной экономике, финансовых афёрах, войнах во имя демократии и многих других ужасах постиндустриального общества и реакции на это мусульманского мира и, вообще, стран третьего мира. Вскоре на мои лекции стали приходить журналисты, а в мае месяце я трижды выступал с ними уже на канале ТФ-1. В последний раз за три часа я наговорил таких ужасов, что ведущая, чуть не плача, спросила меня:

– Что же нам делать, Борис? Пожав плечами, я честно признался:

– Не знаю. На то, чтобы сделать на основе анализа ситуации нынешнего дня такие выводы, у меня ума хватило, а вот предложить нужное лекарство, я не в силах. Над этим должны работать в первую очередь не политики, а самые выдающиеся мыслители нашего времени во всех странах мира. Извините, но я всего лишь инженер-конструктор, да, и то самоучка, и ещё гонщик, так что наверное не мне этим следует заниматься.

Вот тут я точно не врал, ведь даже Бойл не мог чётко сформулировать, что нужно делать. Не знал этого и я, но кое-какие догадки у меня всё же имелись, а также кое-какие лекарства, вот только эти пилюли были очень горькими и потому вместо того, чтобы готовиться к очередным гонкам, я сидел в ангаре новейшей советской подводной лодки-невидимки и готовился к тому, чтобы забраться в бомбовый отсек высотного, гиперзвукового самолёта. Он должен был доставить меня из Бискайского залива в Южную Африку. Там мне предстояло десантироваться с высоты в двадцать километров, а самолёту улететь в Советский Союз. Совершив затяжной прыжок, я должен был приземлиться в Драконовых горах, в сорока километрах от Куинстауна, выполнить свою миссию в одном живописном, строго охраняемом местечке, а затем, на легкомоторном самолёте подняться в небо, полететь в сторону Индийского океана и там брякнуться в воду, чтобы снова быть подобранным второй, точно такой же подводной лодкой с самолётом на борту и тот доставит меня обратно в Бискайский залив, на борт яхты, на которой я совершал морское путешествие вместе с Ирочкой и ещё двумя друзьями. Пока что никто не смог обнаружить ни новейших советских подводных лодок, ни этих гиперзвуковых самолётов и всё было бы хорошо, да, только вот лететь мне предстояло в бомбовом отсеке и покидать самолёт точно так же, как это делают все приличные бомбы и ракеты.

В половине третьего дня я спрыгнул за борт яхты, нырнул на глубину в тридцать метров и вошел в переходной шлюз подводной лодки. Она тут же стала погружаться и, достигнув четырёхсотметровой глубины, на максимальной скорости в шестьдесят четыре узла поплыла в открытый океан. Как только начало смеркаться, я вошел в отсек, где стоял самолёт и стал надевать на себя стратосферный скафандр, который был к тому же пуленепробиваемым боевым костюмом, прикреплять к нему снаряжение, надевать парашют и вооружаться. Из оружия я брал только длинные, тяжелые метательные ножи-стилеты. На это ушло всего десять минут. В отсеке кроме двух лётчиков находился только командир подводной лодки. Мы не представлялись друг другу и почти не разговаривали, так как выполняли секретное задание, цели которого никто, кроме меня, не знал. Лётчики помогли мне забраться в баллистическую капсулу, закрыли её, установили в захваты и загрузили в бомбовый отсек. Капитан покинул отсек, створки бомболюка закрылись и теперь я мог только слышать голоса пилотов. Подводная лодка поднялась на поверхность, в её корпусе открылся люк и катапульта выстрелила самолёт. Тотчас включились двигатели и он стал быстро набирать высоту, а у меня появилась возможность побыть почти час в полном одиночестве. Думать о чём-либо серьёзном мне не хотелось и потому я стал просто вспоминать анекдоты из Интернета.

Не знаю, уж, как там проходил полёт, со мной ведь лётчикам было запрещено разговаривать, но вскоре самолёт резко сбросил скорость, перешел в крутое пике и створки бомболюка открылись. Механизм сброса вышвырнул капсулу из бомбового отсека и я устремился вниз. Почти сразу же был выпущен тормозной парашют, а потому к земле я летел не с такой уж и огромной скоростью. Подо мной была Южная Африка. Часы показывали ровно десять часов ночи и через полчаса я должен быть уже на объекте, но уже через пять минут мне предстояло покинуть баллистическую капсулу, точно заходившую на цель. Она наводилась по лазерному лучу, погода стояла безоблачная и как только пустая капсула спустится на парашюте, её подберёт группа наших разведчиков и переправит морем в Союз. Мой путь во Францию должен занять куда меньше времени. Вскоре раскрылись створки капсулы и я покинул её на высоте в шесть километров. Три километра я преодолел в свободном, но вполне управляемом полёте, после чего полетел дальше на парашюте-крыле. По воздуху мне предстояло добраться не просто до объекта, тщательно и надёжно охраняемой виллы, стоящей в небольшой горной долине, но и приземлиться на её крышу, чтобы не бегать по огромной территории, как сайгак по степи. Причём убегая от собак.

Ночь выдалась не только безоблачной, не ещё и безлунной, а потому заметить меня с земли было очень сложно. На этом и строился весь мой план. Хотя армия ЮАР и была в семьдесят третьем году одной из самых хорошо вооруженных, радаров, способных засечь высотный самолёт-невидимку, как и куда более меньшего размера капсулу, не отражающую радиоволн, она не имела. Да, меня в общем-то не интересовала ни армия этой страны, ни её правительство с режимом апартеида. Мне нужно было покончить в этой стране с девятью типами – тремя графами Рочестерами, шестнадцатым, пятнадцатым и четырнадцатым, а также с шестью слугами, телохранителями, подручными и вдобавок ко всему ещё и палачами сэра Артура Рочестера, наверное, самого влиятельного и в то же время таинственного человека на Земле. Больше всего на свете я хотел только одного, грохнуть эту старую сволочь, а заодно отправить на тот свет ещё и его среднего сына Дэвида и внука Ричарда, приходившегося сыном старшему сыну. Все остальные Рочестеры не имели совершенно никакого отношения к этой троице и даже более того, были ими чуть ли не призираемы. В этой семье всеми делами заправлял дед, а все остальные были для него всего лишь жалкими приживалами.

Когда-то очень давно, почти триста двадцать лет назад, их было семеро – богатейших и самых могущественных властителей Европы, которые ни перед кем не кичились своим богатством и истинной властью. Произошли же все семь так называемых Домов, от одного корня. Сначала он был лакеем короля, затем шутом, но в зрелые годы уже наследник короля стал его слугой, хотя даже не догадывался, кому он служит. Эти семеро, тайно правили миром, поскольку унаследовали огромное богатство и постоянно увеличивали его. Короли были для них пешками на шахматной доске и они всё делали только для того, чтобы преумножать свою тайную власть и богатство. Теперь их стало двенадцать и они правили почти половиной мира, а могли бы захватить его и весь, если бы, ничего не зная о их существовании, Сталин не повёл свою собственную игру и не превратил ценой многочисленных жертв, неисчислимых страданий и людских жизней, Советский Союз в могущественную империю. Более того, он создал в этой империи такую форму правления в виде КПСС, в которую было очень трудно проникнуть и ещё труднее взять под полный контроль в силу её кастовости и клановости. В общем нашла коса на камень, но Советский Союз продержался недолго.

Сэр Артур, четырнадцатый граф Рочестер, был главным координатором всех двенадцати Домов и хотя каждый из них считался независимым, имел огромное влияние на их политику. Без его благосклонного кивка никто даже пикнуть не мог и всё потому, что кара могла последовать мгновенно, причём очень жестокая. Для этого типа не существовало границ, а также каких-либо правил, морали и нравственности, как и для всех остальных. Они делали всё, что хотели и по прежнему стремились только к одному, богатству и абсолютной власти, а их любимой игрой была игра в войну, из которой они стремились в первую очередь извлечь максимум прибыли. В этой игре, естественно, никаких правил и ограничений не было, как и не было в ней желания победить друг друга. Война и особенно подготовка к ней, была большим бизнесом, как и послевоенное восстановление разрушенного. Созданная ими система наблюдения внимательно изучала всё, что могло послужить для двенадцати Домов источником новых доходов и они давно уже положили глаз на новые советские технологии, а также на меня самого, как человека, пиарящего их по-крупному. Меня самого они, конечно, даже в упор не видели, но в то же время были заинтересованы в моих разработках и победах.

Вся управленческая сеть первого Дома нами уже была выявлена с помощью Дейра и Вилиэн, глазами которых Бойл мог заглянуть куда угодно. Если у Двенадцати Властителей и имелось слабое звено, то оно заключалось в первую очередь в том, что число людей, посвящённых в тайну, было крайне невелико. Да, и власти у одиннадцати Властителей было не так уж и много и все они, по сути дела, представляли из себя резерв сэра Артура. Правда, они всё равно обладали огромным потенциалом и потому в том случае, если будет уничтожен Первый Дом, смогут быстро восстановить всю систему управления. Как раз этого я меньше всего боялся, так как им сначала придётся решить, кто станет главным координатором, при этом они точно перегрызутся за наследство Первого Дома, а кроме того, новая метла ведь и метёт по-новому. Так что сейчас для меня куда важнее было спуститься на парашюте в Бастион Дома – эдакую квадратную в плане крепость, состоящую из дворовых построек, внутри которой, посреди парка стояла здоровенная крестообразная вилла. Бесшумно паря в воздухе на чёрном парашюте-крыле, я вглядывался в картинку, нарисованную на экране Бойлом. Вот таким был мой прибор ночного видения и он давал мне всю нужную информацию.

По всему огромному, несколько десятков тысяч гектаров, поместью, шастали патрули, но внутри Бастиона находилось лишь девять человек и никто не спал. Внутренний парк был освещён, как во время праздника. В кабинете сэра Артура шел серьёзный разговор, а по дому прохаживались его телохранители, среднего возраста мужчины разных национальностей, но негров среди них не было ни одного, все европейцы. В одной из комнат, расположенной в постройке, окружавшей Бастион, две матроны готовили к ночи молоденькую индианку. Сэра Ричарда, верзилу тридцати двух лет от роду, потянуло на экзотику. Ладно, будет тебе экзотика. Заложив крутой вираж с резким снижением, я ускорился и, плавно подтягивая и, отпуская стропы, практически бесшумно опустился на бронзовый конёк крыши. Пробежав по нему несколько метров, я подтянул к себе парашют, быстро собрал его и затолкал в сумку, после чего вышел из ускорения. Вокруг стояла полная тишина и только слышалось журчание воды в фонтане. На мне был надет чёрный, пуленепробиваемый костюм с маской и забралом из затемнённого лонсдейлита. Приземлился я очень удачно, над пустой спальной комнатой с балконом.

Пробежав ещё несколько метров, я бесшумно спрыгнул на балкон и вошел в комнату. Вилла представляла из себя в плане крест, состоящий из четырёх двухэтажных зданий примыкающих к квадратной трёхэтажной башне. Как раз на третьем этаже и находился огромный кабинет Первого Властителя. Впрочем, это я их так называл. Сами же они предпочитали откликаться на свои имена и лишь изредка могли сказать Первый, или какой-нибудь ещё по счёту, Дом. Мне нужно было спуститься на первый этаж северного придела и в первую очередь отключить в доме сигнализацию. В коридоре никого не было. Через него три минуты назад прошел один из телохранителей и направился вниз. Сейчас он как раз сидел в той комнате, где находился пульт управления. Поэтому я осторожно вышел в коридор и быстро направился на первый этаж. Возле комнаты я ускорился, плавно открыл дверь и ворвался в неё со скоростью супербайка. Телохранитель сэра Артура успел повернуться ко мне, но лишь увидел того, кто его мгновение спустя убил, вонзив в череп длинный, узкий метательный нож-стилет. Осторожно сгрузив труп с кресла на пол, я сел за пульт и быстро отключил сигнализацию. Теперь я мог разгуливать по всему дому сколько угодно.

Из комнаты управления я отправился к своей следующей жертве и поскольку знал, где находится второй палач сэра Артура, то и с ним покончил очень быстро. Мне даже не пришлось ускоряться, я просто вышел перед ним из-за шторы и вонзил ему ещё один нож под подбородок с такой силой, что острие, пробив череп, вылезло из него на три сантиметра. Чтобы завтра утром народ гадал, кто же тут побывал ночью, я схватил второго телохранителя одной рукой за брючный ремень, второй за воротник пиджака и резким, но негромким ударом вбил остриё клинка в дверной косяк красного дерева. Оставив ещё один труп стоять у двери на коленях, я побежал делать два следующих. На этот раз я мне пришлось ускориться по максимуму, так как двое телохранителей встретились в холле второго этажа и решили немного поговорить за жизнь. Перед смертью. Спустя какие-то доли секунды у каждого в черепе торчало по длинному, острому метательному ножу. Мои удары были очень точными и сильными, а потому я убивал этих подонков практически бесшумно. Через три минуты я покончил с последними двумя телохранителями и поднялся по винтовой лестнице в кабинет сэра Артура. Увы, отнюдь не короля, собравшего вокруг себя рыцарей и организовавшего Круглый Стол. Этот тип на такие деяния не был способен априори.

В роскошном кабинете, площадью за сто квадратных метров, богато отделанном чёрным и красным деревом, золотом и слоновой костью, сидели в креслах неподалёку от горящего камина, в Южной Африке стояла хотя и тёплая, а всё-таки зима, старик, пожилой мужчина и мужчина в самом расцвете сил. Камин, пристроенный к северной стене, был большим и роскошным, из зелёного малахита. На каминной полке стояло несколько огромных, тщательно отполированных слоновьих бивней и древняя, длинная катана на подставке. Старый негодяй, одетый в бесформенную коричневую куртку, замызганные чёрные штаны и стоптанные туфли, был толстым, обрюзглым и неопрятным, а вот его внук, негодяй молодой, наоборот, являл собой настоящего денди. Вечером он совершил после ужина короткую поездку верхом и явился к деду в кавалерийском наряде – белых лосинах, синем камзоле и коричневых сапогах. Пятнадцатый граф Рочестер являл собой нечто среднее и был одет в серые мягкие брюки и вязаную кофту. Как только я поднялся по винтовой лестнице и встал перед ними почти посередине кабинета, все трое повернулись ко мне. Сэр Ричард моментально всё понял, вскочил на ноги, схватил катану и воскликнул:

– Не волнуйтесь, джентльмены, я сейчас с ним разберусь.

Налетел он на меня довольно бойко и даже успел один раз махнуть катаной, но я не стал шутить с ним шутки, тут же ускорился, сломал ему кисть правой руки, вырвал катану и, поставив в позу алаваш, воткнул катану в задницу сэру с такой дурной силищей, что её остриё также пробило макушку. Правда, его я не стал ни к чему приколачивать, а просто сходу внёс в горящий камин и оставил там жариться, но поскольку не являюсь людоедом, то не обещал проследить за блюдом, так что оно обязательно подгорит. После этого я вколотил в голову дяди сэра Ричарда стилет и остался со старым сэром Артуром один на один. Тот побледнел, как полотно, затрясся от страха и немедленно взмолился:

– Что вам нужно? Деньги, золото, бриллианты? Я дам вам всё, берите и убирайтесь отсюда. Раз вы смогли войти сюда, то сможете также беспрепятственно выйти, только дайте старому, больному старику умереть спокойно.

Ну, как раз одной из тем сегодняшней беседы как раз и было, к кому бы из целителей мог обратиться сэр Артур, чтобы тот его гарантированно вылечил и сделал так, что организм мерзавца стал омолаживаться. Ему было предложено насколько вариантов и он уже начал гадать, куда вылететь, хотя и не любил покидать своей уютной долины, где его охраняла небольшая армия. Посмотрев на этого упыря, прямо виновного в развязывании двух мировых и множества региональных войн, я ответил:

– Плевать я хотел на твоё золото, жирный ублюдок. Я пришел сюда с одной целью, убить тебя. Кстати, перед смертью я тебя всё же порадую одним известием. Вся твоя управленческая структура уже почти уничтожена во всём мире, а к утру будут убиты последние дегенераты.

Поскольку у меня осталось два из девяти метательных ножей, я подтащил толстяка к стене и прибил ими обе его руки к панелям красного дерева. Чтобы он не разразился истошными воплями, я отключил ему глотку. Не обращая особого внимания на вонь его дерьма, горелым мясом из камина всё равно воняло сильнее, вооружившись бивнем почти двухметровой длины, к нижней части которого была приделана массивная золотая подставка, украшенная крупными бриллиантами, я вонзил его сэру Артуру в живот и старая сволочь наконец сдохла, не оставив после себя официального наследника. Казнь была совершена жестоким и бесчеловечным образом, а разве СЛОН и Освенцим со всеми их жертвами, которые были созданы по его личному приказу, не были для неё достаточным основанием? После этого я спустился в подвал дома, без особого труда, ведь шифр мне был известен, открыл толстенную стальную, банковскую дверь и забрал из сейфа самые важные документы. В нём лежало огромное количество денег в различной валюте, а помимо других бумаг множество акций и облигаций, уничтожение которых развяжет руки многим компаниям мира. Поэтому я оставил в этом громадном сейфе мощный термитовый заряд с часовым механизмом. Через два часа он должен загореться.

После этого я поднялся в комнаты сэра Ричарда, переоделся в его костюм сложил все свои вещи и нужные бумаги, упакованные в водонепроницаемую сумку, в большой дорожный кофр, покрутился полчаса перед зеркалом, придавая себе сходство с графом и покинул виллу. Кратчайшим путём я направился в гараж, сел в «Бентли» и поехал к небольшому аэродрому. Там стояла «Сесна», на которой прилетел к мерзавцу деду его ублюдочный внучек. Ну, а поскольку сэр Ричард не имел обыкновения с кем-либо разговаривать и не позволял никому задавать ему хоть какие-то вопросы, то никто и глазом не моргнул, когда я подошел к самолёту и забрался в него. На аэродроме тотчас включили прожектора, загорелись фонари на взлётно-посадочной полосе и я совершенно беспрепятственно покинул поместье сэра Артура, гори оно синим пламенем. Правда, я всё же не думаю, что огонь перекинется из подвала наверх, хотя как знать. Через час я уже летел над Индийским океаном и как только Бойл подал мне знак, стал снижаться и одновременно с этим сбрасывать скорость. Через полчаса я уже был на борту подводной лодки и готовился к тому, чтобы снова подняться в небо на гиперзвуковом самолёте и ещё затемно спуститься с двадцатикилометровой высоты в воды Бискайского залива рядом с нашей яхтой, взятой напрокат.

Вся операция прошла точно по графику. Не думаю, что в мире найдётся много людей, которые узнают о смерти графьёв Рочестеров. Ещё меньше найдётся тех, кто прольёт по ним хоть слезинку, да, их-то и похоронят тайно, если вообще станут хоронить. Зато на мировую политику сразу же резко ослабнет давление. Кому нужно, обязательно станет известно о той ужасной казни, которой были преданы главари Первого Дома, но я не думаю, что она послужит хоть кому-то из них уроком. Этих ублюдков ничем не проймёшь и их всех нужно уничтожать без малейшей жалости. Оставь хоть один Дом и он моментально восстановит своё влияние, ведь именно Властителям принадлежит практически вся финансовая система Западного Мира и большая часть всей остальной. Еврейские банкиры? Да, они обслуживают только десятую часть их капиталов. Впрочем, я вовсе не обольщался как на счёт советских финансовых работников, банкирами их было трудно назвать, так и на счёт всех прочих биржевых и банковских воротил. Для того, чтобы мировая финансовая система была приведена в порядок, нужны решения, принятые совместно десятками стран мира. Точнее их правительствами. Даже ЕЭС, как и НАТО со всеми остальными блоками вроде СЕНТО, были детищем двенадцати Властителей Мира. В общем до полной победы на этим чудовищем было далеко и я по большому счёту не знал, а можно ли вообще его победить?

Обратный полёт также не был слишком долгим и в предрассветных сумерках капсулу со мною внутри Николя вытащил из воды без какой-либо лебёдки. Когда он и Анри открыли её, то увидели меня, лежащим на спине в мокрых графячих шмотках сложив руки на груди, да, ещё и широко улыбающегося. Рывком выбравшись из капсулы, я весёлым голосом спросил:

– А как у вас тут на счёт позавтракать, люди добрые? Ирочка поцеловала меня и ответила:

– Пойдём, я сварила отличный борщ и мы с ребятами налепили целых двести штук пельменей.

Как только я вылез из капсулы, Игорь и Володя быстро закрыли ей и сбросили в воду, чтобы два боевых пловца, сопровождавших меня, утащили её обратно на подводную лодку, снова сблизившуюся с яхтой. Никто не стал задавать мне вопросов, как прошла операция. Раз я вернулся в назначенный срок, значит без сучка и задоринки, а расспрашивать меня о том, как именно я урыл подонков, было нетактично. Да, и не любят палачи рассказывать, как они исполнили приговор. В любом случае для меня самым главным было то, что когда мы с Ирочкой после очень раннего обеда пошли в нашу каюту, я сразу же понял, что моя жена, с которой я сыграл свадьбу во второй раз и уже в Париже, не переменила ко мне своего отношения. Моя королева по-прежнему любила меня, а это самое главное. Всё остальное я могу стерпеть, перенести и выдержать стоически. В том числе и такие перелёты, как те, которые я совершил минувшей ночью. Их мне предстояло совершить ещё несколько, чтобы добраться до таких же отдалённых и хорошо охраняемых берлог. Находящаяся в них публика скорее всего утроит свою охрану, но это ещё не повод, чтобы расстраиваться. Чем больше они будут обеспокоены своей безопасности, тем меньше времени станут уделять остальным дела, так что их нужно будет постоянно держать в страхе и что самое главное, не давать им передышки и возможности понять, кто же это им объявил тотальную войну на уничтожение.

Около полудня я проснулся и первым делом связался с Дейром и Бойлом. Вилиэн, как и Иру, мы освободили от участия даже в разработке операций. Не женское это дело, погружаться в такую грязь. К счастью никаких споров по этому поводу не возникло. Через час после того, как я покинул долину в Драконовых горах, вспыхнуло термитное зажигательное устройство и возник пожар, но загорелась только северная часть виллы. Огонь быстро потушили и командир той маленькой армии, которая была нанята для охраны, с ужасом обнаружил, что их клиент мёртв. Действуя в соответствии с инструкциями, он немедленно позвонил в Лондон и доложил о произошедшем. Господ в Лондоне интересовало только одно, сохранность сейфа. Узнав, что его содержимое не просто сгорело, но и частично расплавился сам сейф, ему приказали сжечь весь дом дотла вместе с трупами, насыпать на том месте холм, немедленно покинуть долину и навсегда забыть о том, что они там находились. Относительно ценностей, находящихся в доме, не было сказано ни слова и они все достались бурам. Действовали они быстро и сноровисто, в результате чего вилла была полностью выпотрошена. Эти вояки даже сняли панели чёрного и красного дела, инкрустированные слоновой костью, со стен и не побрезговали даже выдернуть катану из задницы обгорелого трупа. Забрали они и все девять стилетов. Орудия убийства было приказано отправить в Лондон по почте.

Известие о том, что глава Первого Дома убит вместе со своими ближайшими помощниками, а вся его сеть управления и контроля, состоящая из сорока семи человек (увы, но цифры при внимательном рассмотрении проблемы выросли), умолкла и судя по всему навсегда, остальные одиннадцать Властителей стали гадать, кто же это на них напал. Рассматривалось три наиболее возможных варианта – «Моссад», китайская «Триада» и японские якудза. С «Моссадом» они решили вступить в переговоры, а по китайцам и японцам просто нанести жесточайший ответный удар. О таком успехе мы даже и не мечтали. Развязать международную войну преступных группировок стоило уже только потому, что одними только полицейскими методами и судами с ними было не справиться. Что же, первый удар мы нанесли и враг, почувствовав на себе его силу, болезненно вскрикнул. Больше всего сэру Арчибальду, главе Пятого Дома, самому старшему, но в то же время энергичному из всех тайных властителей, не понравилось то, что сэр Ричард улетел из поместья деда и исчез бесследно, оставив в камине, как этот тип считал, своего двойника с катаной в заднице. Он полагал, что Дик затеял свою собственную игру, а поскольку ему подчинялась разведка и контрразведка, тоже ещё те мерзавцы, то приказал немедленно найти предателя и доставить к нему в Уэльс для допроса.

Это давало нам возможность поиграть с властителями в кошки-мышки или в куда более хитрую и изощрённую игру. Таким образом моё спонтанное действие наметило новые шаги, но их ещё следовало тщательно обдумать. Пока что нужно подождать, что предпримут наши враги. Встав из-за консоли, я отправился на камбуз. Пока я спал, Игорь и Володя поймали почти двухметровой длины меч-рыбу и с камбуза доносился вкусный запах жареной рыбы. Её они нажарили столько, что хватило бы на целое отделение голодных солдат. Мы поставили моторную яхту в дрейф и сели есть на верхней палубе. Не смотря на то, что мои друзья были веселы, я всё же заметил в глазах Игоря лёгкую грустинку и, перекладывая с большого блюда к себе на тарелку ещё один ломоть жареной рыбы, требовательно сказал ему:

– Игорь, рассказывай, что случилось.

– Ничего не случилось! – тотчас пошел в отказ мой друг. Ухмыльнувшись, я сказал ещё строже:

– Ты тут не выделывайся, а отвечай, что случилось, Игорёк. Мы здесь все свои, одна семья, а на такие вещи, как настроение моих друзей, у меня нюх собачий. Уж, на что моя детвора народ изобретательный, даже они это понимали. Давай, говори. Ты, часом, не поссорился с Нинон из-за этой морской прогулки?

Игорь перестал есть, вздохнул и посмотрел на меня. Вот теперь я видел в его глазах настоящую тоску. Ещё раз вздохнув, он опустил голову и глухим голосом проговорил:

– Боря, Нинон уже дважды спрашивала, собираюсь я на ней жениться или нет. Ей ведь скоро двадцать шесть исполнится, а в этом возрасте все девушки думают только о замужестве.

У меня сразу же стало радостно на душе и я, широко заулыбавшись, спросил своего друга:

– Игорёк, ты любишь её или это просто увлечение?

Игорь посуровел и так же строго, как и я несколькими секундами раньше, ответил мне:

– Какая разница, Борис, люблю я её или нет. Моё задание не представляет мне такой возможности, а потому на этом мы и закончим наш бессмысленный разговор.

– Нет, парень, не закончим. – Сказал я – Если любовь мешает работе – брось работу. Ну, окончательно ты свою работу не сможешь бросить никогда, разведчик и после смерти остаётся в строю, но зато ничто не мешает нам взять и изменить твоё задание, Игорёк, а потому скажи, как ты относишься к гонкам? Для тебя это просто обязанность или всё же самое главное дело твоей жизни, без которого всё остальное пыль, тлен и плесень. Игорь тут же вспылил:

– Боря, перестань! У тебя всё слишком легко получается! Ты знаешь о том, что существует такое понятие, как воинский долг? Между прочим, я офицер, полковник КГБ, а Нинон, к твоему сведению, какой-никакой, а всё-таки сотрудник вражеской разведки. Пристально посмотрев на него, я тихо потребовал:

– Прекрати истерику и отвечай на оба вопроса, Игорь, любишь ли ты Нинон и хочешь ли гонять на болидах в нашей команде вместо меня. О Родине, долге, французской разведке, советской разведке и прочей тому подобной лабуде, даже не думай. Мы работаем для того, парень, что вся эта планета была нашей родиной, а это побольше, чем даже весь Советский Союз и если этого кто-то не сможет понять сразу, то я так объясню во второй раз, что ему тут же дурно станет. Водой отливать придётся.

Игорь опустил голову ещё ниже, а Володя посмотрел на меня с надеждой во взгляде и тихо спросил:

– Борис, ты действительно так считаешь?

– Да. – Ответил я коротко и резко, но потом разразился длинной тирадой – Ребята, если кто-то требует от вас полной самоотдачи, сидя в мягком и уютном кресле и не думая о том, чего это стоит людям, то пошел он на хрен, такой начальник. Не нужно демонизировать своего непосредственного шефа, я имею ввиду Андропова. И ненужно думать, будто я готов затыкать вами любые дыры. Нинон я могу уволить из разведки в пять минут. Не такой уж она незаменимый кадр для Жан-Жака, но и тебе, Игорь, нужно тоже принять решение. Из разведки тебя никто гнать не собирается, но твоё задание я намерен подкорректировать. Правда, я могу это сделать только в одном случае, если буду знать, что ты профессиональный гонщик. В общем так, Игорёк, давай, отвечай на оба моих вопроса и желательно коротко. Ты вовсе не обязан нам отчитываться, что ты любишь больше, гонки или Нину. Игорь поднял на меня глаза и спросил:

– Борь, ты это серьёзно?

Физиономия у меня волей-неволей сделалась свирепой, как у вождя племени людоедов и я чуть ли не прорычал:

– Серьёзнее не бывает, братан. Игорь облегчённо вздохнул, улыбнулся и спросил:

– Послушай, но я ведь тогда не смогу быть командиром группы и лично прикрывать тебя на операциях. Нинок очень обиделась, что мы не взяли её на эту морскую прогулку. Мне даже пришлось наплести, что ты должен встретиться в море с финансистом с Уолл-стрит и что вот только её там для полного счастья не хватает, а так всё просто замечательно.

Что же, ответ был более, чем очевидным и я тоже облегчённо вздохнул. Уж, если Нинон решила затащить моего друга в собор и обвенчаться с ним, то ни о какой верности Франции тут уже речи не шло. Поэтому, сосредоточенно кивнув, я сказал:

– В Сильверстоуне, в воскресенье на трассу выедет тот из нас двоих, Игорь, кто займёт поул. Что касается Жан-Жака и Юрия Владимировича, то я лично переговорю с ними обоими. И ты, и Нинон порвать с разведкой до конца не сможете никогда, но с этой минуты твоё задание такое – выигрывать всё, что ты сможешь выиграть. В этом сезоне мы участвовали только в гонках Формулы-1, но в следующем выставим свои машины во всех гонках, даже в раллийных и наши мотоциклисты будут брать призы и в спидвее. Дидье у нас вроде как исполнительный директор, а ты станешь директором спортивным, а если точнее, то капитаном команды «Метеоры Франции». О том, что ты русский, скажешь Нинон только после того, как её шеф узнает, кто такой Оракул и за чем он объявился во Франции. Володя хлопнул свое старого друга по плечу и сказал:

– Всё, Игорёк, сдавай мне все дела по акту и больше ты ни чем, кроме гонок, не занимаешься, но не забывай, время от времени тебе придётся придумывать, куда ты сорвался на ночь глядя, оставив жену в постели одну. Игорь усмехнулся ответил так:

– Между прочим, это не моя, а твоя задача, думать о таких вещах, Николя. Теперь ты станешь командиром группы.

Глава 13 Дикий рёв зверя

В Сильверстоуне я завоевал первое место. Мой очередной приз дался мне нелегко, но меня очень порадовало, другое – весь подиум был наш. Анри занял в этой гонке второе место, а Дидье третье и всё из-за того что сразу две команды не были допущены к гонкам. Их боссы поставили на болиды пятилитровые двигатели, формулическое начальство возмутилось, а поскольку к началу квалификации механики не успели поставить «честные» движки, их у них просто не оказалось собранных, то четыре стартовые позиции были разыграны среди всех команд. Поул завоевал Дидье, вторую линию Анри, а я сумел вырвать третью, но зато в воскресенье сражался, как лев. В Сильверстоуне уже постелили на трассу асфальтан и потому гонка была столь же зрелищной и быстрой, как и Гран-При Франции. Впрочем, эта трасса и без того всегда считалась самой быстрой. Зрителей собралось огромное количество и впервые они могли видеть гонку глазами пилотов, глядя на огромные телеэкраны. Причиной тому было то, что французские и советские инженеры создали миниатюрную телекамеру, не боящуюся тряски, а также собрали воедино сотни ТФТ-панелей и те работали, как один телеэкран. Во Франции и Англии гонку транслировали в прямом телеэфире.

Если это правда, то во Франции за ней наблюдало свыше двух миллионов человек и потому в тот же вечер, а точнее в десять часов ночи, хотя было ещё довольно светло, мы въехали в Париж, как триумфаторы. Ещё бы, нам удалось разгромить англичан как во Франции, так и в Великобритании, а между тем на эту гонку британские конструкторы выставили улучшенные и действительно просто великолепные гоночные машины. Впрочем, по большому счёту шасси осталось прежним, метеоровским, так как его улучшать уже было просто некуда. Между тем гонка и подготовка к ней проходили на фоне разгорающейся войны американских и европейских гангстерских банд против китайских и японских бандитов. Сэр Арчибальд Паунд взялся за дело очень рьяно и пока другие Дома прощупывали Моссад, в котором никто ни сном, ни духом не знал о событиях в Драконовых горах, буквально по всему миру, кроме Советского Союза и КНР, гремели взрывы и раздавались автоматные очереди. Больше всего шума было в США, Гонконге, Макао, на Тайване и в Японии, хотя и в Париже, как и во многих других городах Франции, также прогремело несколько десятков взрывов.

Более того, в воздух были подняты бомбардировщики «Б-52» и на подпольные химические лаборатории и поля опиумного мака в «Золотом треугольнике» и в «Золотом полумесяце» были сброшены за четверо суток тысячи тонн бомб и вылито невесть сколько напалма и эйджен оранжа. После этого, аккурат в воскресенье, в бой пошли американские джи ай и морская пехота и на этот раз никаких трагедий, вроде той, что случилась во вьетнамской деревне Сонгми, не было. Каждое воинское подразделение получило чёткий, конкретный приказ и у каждого коммандос имелась при себе пачка фотографий тех людей, которых им было приказано уничтожить. Зелёные береты и морские пехотинцы совместно с правительственными войсками Бирмы, Лаоса, Таиланда, Турции, Пакистана и Ирана, планомерно штурмовали укреплённые бункеры и уничтожали в первую очередь главарей китайской, и не только, мафии и их подручных. Мирному населению они раздавали шоколадки и фотографировались с теми, кто ещё недавно возделывал опийный мак, на память. Так Пентагон выполнял приказ президента разобраться с «Белым китайцем». Советский Союз и Китай по этому поводу выразили свою солидарность с усилиями американской администрации по искоренению такого страшного зла, как наркотики и наркоторговля.

Главной причиной такого решения сэра Арчибальда явилось то, что на борту пустой «Сесны», затонувшей довольно неглубоко, чуть ли не на отмели, были найдены некоторые документы, прямо связывающие сэра Ричарда с одним из главарей китайской мафии в США. Причём подлинные, а не сфабрикованные. Поэтому, помимо всего сэр Арчибальд, впавший в гнев, пустил в ход даже такое оружие, как живые торпеды. Ничем до этого непримечательные граждане, проживающие в тех странах, где обосновались главари китайской мафии и японской якудзы, надев на себя бронежилеты и интегралы из поликарбона, которые поставлялись Советским Союзом во некоторые страны мира для нужд полиции, вооружившись до зубов, врывались в их убежища и прорывались прежде всего к главарям, не обращая почти никакого внимания на их телохранителей и домочадцев. Довольно часто это были уже пожилые мужчины, а иногда даже женщины. Если живые торпеды не могли после этого скрыться, то они подрывали себя вместе с тем, кого им было приказано уничтожить любой ценой. Из всего этого пресса тут же сделала вывод, что речь идёт о мировой войне гангстеров и что обывателям нужно держаться как можно дальше от любых мафиозных кругов.

Китайская бандиты, как и японские якудза, не захотели умирать просто так и пошли в контратаку и стали сражаться против всех – итальянцев, ирландцев, мексиканцев, колумбийцев и прочих банд, включая даже такую экзотику, как кубинцы в Майами. Тут же выяснилось, что у них было гораздо больше сил, чем предполагал сэр Арчибальд. Вот тут-то этот деятель и схватился за голову и хотел было уже отдать приказ о перемирии, как полевые агенты-куэрны нанесли удар по его тайной разведывательной организации и сделали так, что в некоторых бойцах, чьи лица попали в прицел фото и телекамер, можно было узнать как европейцев, так и азиатов. Это заставило его бросить в бой резервы. В войне гангстеров только одно было хорошо, она проходила, как схватка бульдогов под ковром, а потому жертвы среди мирного населения оказались невелики, но всё же были. Таким образом сэр Арчибальд, считавший, что его Дом контролирует ситуацию полностью, познал на своей собственной шкуре, что означают мудрые слова – посеешь ветер, пожнёшь бурю. Да, чуть больше двух недель над всем миром бушевала буря, а когда она утихла, то выяснилось, что мир недосчитался почти четырёхсот тысяч бандитов всех мастей, но потеря оказалась невелика и по поводу их гибели не очень-то проливали слёзы простые люди.

Хуже того, в войне гангстеров ещё и погибло свыше трёх тысяч вроде бы законопослушных граждан США, Канады и даже стран Западной Европы, что вызвало во многих странах шок. Ещё бы, ведь среди них были даже конгрессмены и депутаты парламентов и все они погибли с оружием в рука не защищая свою жизнь, а штурмуя логово босса какой-либо мафии. Как только мировая война гангстеров закончилась в связи с тем, что бандиты попросту закончились и в конечном итоге преступный мир понёс просто колоссальные потери, до девяносто процентов руководящего состава, и при этом в руки полиции попало множество раненых гангстеров со следами пороха на руках и лицах, и наступила тишина, взорвалась пресса. Всех интересовало только одно, с какого это рожна гангстеры съехали с катушек. Сэр Арчибальд был в ужасе от содеянного им же самим. Зато сэр убедился, как шаток тот трон, на котором сидит он сам, как главарь Пятого Дома, а также все остальные мерзавцы его круга. Они тотчас собрались в Швейцарии и стали выяснять, кто же виноват во всём и нашли крайнего очень быстро. Так в мире стало на один тайный правящий Дом меньше. Он был уничтожен полностью, до последнего посвящённого в тайные дела Властителей.

Оставшиеся десять главарей приняли мудрое решение, которое меня полностью устраивало: в связи с колоссальными потерями в пестуемых ими криминальных рядах им следует на время прекратить всю деятельность, кроме одной – зализывания ран и восстановлениям порушенного гангстерской войной. Самое же главное заключалось в том, что все Дома практически лишились разведки и контрразведки, так как их собственные спецслужбы были намного слабее структуры, созданной сэром Арчибальдом, которую они были вынуждены уничтожить только потому, что она им не подчинялась. Вот теперь мировая политика какое-то время могла дышать полной грудью, ведь никто не приводил в действие те тайные механизмы, которые заставляли президентов, премьер-министров и канцлеров ввязываться в явные авантюры. Мы облегчённо вздохнули, так как наша задача хоть немного упростилась. Во время разговора с Андроповым через компьютерную консоль, я даже так пошутил по этому поводу:

– Как видишь, Юрий Владимирович, мы получили то же самое, что и они в моё время, в девяносто третьем, когда Союз рухнул так быстро, что от этого растерялись главы всех Домов. Хотя тут всё же есть небольшая разница. Пусть мы и не верили с тобой, что последствия первого удара будут столь грандиозными, но всё же надеялись на нечто подобное, а раз так, то я хочу сделать небольшую рокировку в своём отряде.

После этого я рассказал о том, что Игорь и Нинель любят друг друга и что тот мечтает только об одном, построить для своей любимой дом из никелированных кастрюль и хрустальных салатниц, а также начать расфасовывать лавровые листья по пакетикам и продавать их домохозяйкам. К тому времени больше половины моего первого лаврового венка, висевшего на стене кухни на нашем автозаводе, уже отправилось в борщи, супы и другие блюда. Андропов, совсем уже помолодевший атлет средних лет, широко улыбнулся, махнул рукой и сказал:

– Пусть женится и живёт, как француз. Всё равно, Боря, пока мы не построим новый мир, ни ты, ни я, ни он из игры не выйдем, но в одном я с тобой согласен, являясь руководителем твоей разведгруппы, ему будет трудно спать с французской разведчицей. Ты бы поговорил на этот счёт с Жаном, Борис.

Через два часа после этого разговора я уже был на восточной окраине Парижа, на бульваре Мортье дом сто двадцать восемь, в Централе. Жан-Жак Паскаль согласился принять меня тотчас, как только я сказал ему, что у меня на руках имеются три довольно любопытных африканских проекта, которые я хочу представить на рассмотрение французского правительства. С тремя толстыми, большими альбомами в красном переплёте и тонкой брошюрой я вошел в главное здание французской разведки, которая к этому времени уже именовалась Генеральной дирекцией внешней безопасности, но её по-прежнему называли Сюрте Женераль. Войдя в кабинет её шефа, я прямо с порога сказал:

– Жан-Жак, я хочу попросить вас о небольшом одолжении. Анри и Нинон вот уже две недели, как помолвлены и я прошу вас вывести её за штат Сюрте Женераль. Не думаю, что Нинон является для вас такой уж ценной работницей, зато у неё появится больше свободного времени, чтобы уделять его мужу, одному из самых выдающихся автогонщиков Франции.

Вперив свой взгляд в альбомы, которые я еле держал в руках, Жан-Жак оскалился так, словно у него разболелись зубы, покрутил головой и недовольным голосом сказал:

– Борис, ты знаешь, как я отношусь к шантажистам? Пожав плечами, я ответил:

– Наверное точно так же, как я отношусь к тем людям, у которых нет совести и элементарного сочувствия к людям. Француз ухмыльнулся и сказал:

– Парень, мою совесть боши расстреляли весной сорок третьего в Сахаре. Я выжил, а вот она, бедняжка, скончалась. Но ты знаешь, мне её прекрасно заменяет чувство ответственности и элементарная целесообразность. Что ты мне принёс?

Ну, а принёс я Жан-Жаку три полностью просчитанных и даже разработанных до мелочей бизнес-проекта. Первый касался строительства в Сенегале огромного сборочного автозавода не концерна «Рено», а «Ситроена», чтобы в Дакаре собирались несколько модернизированные автомобили повышенной проходимости модели «Мехари», изготовленные из поликарбона. В Марокко я тоже предлагал построить точно такой же завод, но он должен собирать автомобили «Рено», по своей сути мало чем отличавшиеся от советского народного автомобиля. Однако, самым масштабным был третий проект, по которому в Ливии должен был построен завод по переработке углеводородного сырья в наноуглерод, асфальтеновую смолу и водородное топливо. Когда Жан-Жак быстро пролистал первые страницы каждого альбома, то поднял на меня свои жгуче-карие глаза, улыбнулся и спросил:

– И ты думаешь, что советское руководство пойдёт на это, Борис? Извини, парень, но твоя страна даже Кремль не охраняет так тщательно, как этот ваш главный секрет. Не верю. Усмехнувшись, я положил перед собой брошюрку и сказал:

– Знаете, Жан-Жак, а я ведь не зря околачивался в Сорбонне. Там я познакомился с многими молодыми учёными. Поэтому взгляните-ка на это, переговорите со своим патроном, а потом вместе с тремя этими талмудами и брошюркой отправляйтесь в Москву. Кстати, половина каждого из предлагаемых мною проектов, написана по-французски, а вторая, по-русски, как и текст этой брошюрки. Она короткая и вы прочитаете её минут за пять.

Через пять минут Жан-Жак Паскаль ошалело вытаращил на меня глаза и чуть ли не плачущим голосом спросил:

– Борис, неужели ты в самом деле предлагаешь создать совместный, франко-советский научно-исследовательский центр по развитию и внедрению бионанотехнологий? Причём не в Советском Союзе, а в Марселе? Знаешь, если руководство твоей страны пойдёт на это, то речь ведь может пойти и о подписании договора о военном сотрудничестве в полном масштабе. Махнув рукой, я сказал:

– Ну, я думаю, что до такой глупости вы точно не дойдёте, а вот научно-исследовательский центр в Марселе дело очень серьёзное. Зато после этого наш общий секрет будут охранять уже две спецслужбы – Сюрте Женераль и КГБ. Жан-Жак, я ведь сплю всего пять часов в день и потому успеваю читать не только французские газеты, но и советские и при этом обращаю особое внимание на то, что написано между строк. Понимаете, советское руководство ещё так до конца и не осознало, какое великое открытие сделали учёные из нефтяной отрасли. Вы мне не поверите, но проанализировав всю информацию, которая была мне доступна, я ведь догадался, что именно они сделали, но об этом мы поговорим после того, как вы вернётесь из Москвы, а сейчас выпишите-ка мне вольную на Нинон, чтобы я мог её порадовать. Генерал Паскаль сделал надменное лицо и сказал:

– Со своими сотрудниками я разберусь и сам, Борис, но ты можешь сказать Нинон, что она вскоре выйдет в отставку.

На следующий день Жан-Жак улетел в Москву, а мы поехали в Голландию, на автодром «Зандфорт». Эту гонку я решил пропустить и понаблюдать за ней с трибуны. Чемпионат мира по автогонкам я уже, можно сказать, выиграл, а потому дал возможность Анри посостязаться с Дидье и они устроили чуть ли не самую настоящую дуэль, в которой победителем вышел всё же мой старый друг. До конца чемпионата осталось всего пять гонок, но через неделю должна была состояться мотогонка Гран-При Франции и её было решено провести в Медон-Шавиле, на нашей домашней трассе. Из Союза приехала моя мама вместе с Витюшей и Галочкой, чтобы поболеть за меня. Отец тоже должен был вскоре прилететь в Париж, чтобы выступить на мотогонке Гран-При Франции. Хотя он и выступил в этом сезоне всего пять раз, всё же занимал почётное десятое место, так как дважды приходил вторым, обходя Батрака, и трижды третьим. Со мной же никто пока что не мог тягаться по той причине, что двигатель моего супербайка был самым мощным, но уже очень скоро я обещал раскрыть его секрет. Как только закончится сезон. Да, если рядные девятицилиндровые и V-образные восьмицилиндровые двигатели на болидах ещё позволяли гонщикам состязаться с нашими машинами, то мотоциклы с обычными двигателями безнадёжно проигрывали моему супербайку с электроприводом на колёсах.

Шутка ли сказать, но электродвигатели, которые одновременно являлись ещё и идеальными тормозами, стоящие на заднем и переднем колесе моего гоночного мотоцикла, могли крутиться со скоростью в тридцать тысяч оборотов в минуту. Поэтому я мог на нём легко обогнать кого угодно и всегда финишировал, оторвавшись от всех метров на пятьсот, если, конечно, не пропускал кого-нибудь вперёд сам. Понятное дело, что с таким мотоциклом от меня требовалось только одно, удержаться в седле, но в отсутствии ловкости и координации движений меня трудно было упрекнуть. Зато раскрыв секрет своего двигателя в целом, но, естественно, не в деталях, я мог спокойно построить во Франции завод по производству роторно-лопастных двигателей, электрогенераторов к ним и таких электродвигателей, которые можно будет ставить на какую угодно технику. Два таких завода, один, построенный в Советском Союзе, а второй во Франции, смогут решить огромное число проблем. Вот потому-то мы с Юрием Владимировичем и озадачили французов той маленькой брошюркой, которую я вручил Жан-Жаку Паскалю. Она послужила не просто пропуском, открывшим двери в кабинет Андропова, но ещё стала залогом долгого, делового разговора руководителей спецслужб двух самых больших государств Европы.

Жан-Жак, вылетевший в Москву, как частное лицо, вернулся в Париж через два дня с вестью о том, что председатель верховного совета СССР намерен посетить Францию с официальным визитом в первых числах сентября. Тотчас началась работа, ведь обе стороны знали, какова истинная причина этого визита. Исподволь, готовясь к грядущей большой стройке, ещё в конце мая, начали работу и мы. На берегу Сены, рядом с городком Цуаси, на другом берегу реки, мы купили большой, простирающийся до соседнего городка Триель-сюр-Сен Ашель, заболоченный, и потому дешевый участок земли, чтобы построить завод по производству роторно-лопастных двигателей. Если строить его по старинке, то это огромные котлованы, тяжелая землеройная техника, громадные подъёмные краны и толпы народа. Зарываться под землю нам не имело никакого смысла, ведь поликарбоновое производство полностью безотходное и даже крошки и пыль идут в переработку. Единственное, о чём следовало позаботиться, так это об очистке канализационных стоков, но тут даже и думать не приходилось. В Советском Союзе ещё два с лишним года назад было налажено производство биоферментеров, превращавших любую органику в гумус, метан и небольшое количество аммиака.

Строительство завода началось с того, что строители, отступив от воды на двадцать метров, прорыли вдоль берега Сены узкую траншею глубиной в четыре метра, и на всем протяжении берега реки установили гидроизоляционный барьер со специальными клапанами, находящимися на глубине в два метра. Через них грунтовые воды могли уходить только в сторону Сены, но когда они появятся. После этого траншеекопатели прорыли множество дренажных канав и те стали быстро заполняться водой. Десятки насосов, оснащённых фильтрами, откачивали её и в Сену потекла совершенно чистая, чуть ли не питьевая вода. Сразу после этого строители, на основе этих дренажных канав, подходивших вплотную к гидробарьеру, принялись создать капитальную дренажную систему, оснащённую насосами, а заодно отливать фундаменты домов и прокладывать паттерны для коммуникаций. После этого им предстояло построить из поликарбона большой и просторный городок с роскошными таунхаузами и всей инфраструктурой, а рядом с ним завод без литейного производства и огромных штамповочных прессов, со своей ТЭЦ, работающей на водородном топливе и двумя дюжинами биореакторов.

Даже глядя на план застройки, уже одобренный французскими властями, можно было убедиться, что получится очень красиво и в этом городке смогут жить и работать не менее пяти тысяч рабочих, инженеров и служащих нашего будущего завода. До Парижа рукой подать, всего каких-то тридцать километров, рядом Сена, правда, грязноватая после Парижа, и лес Сен-Жермен. В общем красота и хотя стройка только началась, я прекрасно знал, что к Новому году она завершится и завод сразу же начнёт работать, а, уж его продукция непременно понравится потребителям из-за своей исключительной надёжности, мощности, экономичности и относительно невысокой цены. На берегу Сены завод строился по одной единственной причине, только на баржах мы и могли отправлять поставщикам огромные, сверхмощные роторно-лопастные двигатели и генераторы диаметром в пять метров, чтобы ставить их на громадные морские суда. В Советском Союзе уже были спущены на воду два плавучих завода по переработке углеводородного сырья. Каждый из этих корабликов длиной в девятьсот метров и шириной в двести, изготовленных из поликарбона, имел водоизмещение в три миллиона тонн и представлял из себя целый плавучий город со скверами на палубе и производственным комплексом в огромном трюме. Уже довольно скоро должен был решиться вопрос – куда они отправятся и хотя он был открыт, в Ленинграде и Херсоне уже начали строить ещё четыре точно таких же плавучих завода.

Да, кому-то мерещились авианосцы, а Советский Союз строил плавучие заводы по переработке углеводородного сырья, способные коренным образом изменить облик всей мировой индустрии. Нефть рано или поздно на Земле закончится, но это не страшно, ведь угля и сланцев хватит на многие сотни лет и к тому же поликарбон всё же поддаётся рекуперации не смотря на свою удивительную прочность. Ну, а за углеводородным сырьём космические корабли в будущем станут летать на планеты-гиганты с их метановой атмосферой, так что гибель нашей цивилизации от истощения углеводородных ресурсов не грозит. Всё это замечательно, но гибель ей пока что грозила по совсем иным, куда более прозаическим причинам и для радости у меня не было особых причин, кроме того, что наша семья воссоединилась, но кого это могло волновать кроме меня, Иры и Витюши, уже начавшего говорить первые слова, а вернее, просто произносить звуки.

Вернувшись из Голландии в понедельник, на следующий день я первым делом поехал посмотреть, как идёт работа на строительстве городка. Там рабочие уже закончили монтаж дренажной системы с одного края и начали сгребать плодородный слой земли, чтобы сделать подсыпку пустой породой, привезённой с севера, из-под Руана. Двойная выгода. Мы таким образом сроем несколько терриконов там, а на берегу Сены появится небольшая, красивая возвышенность. После стройки, где и без меня было кому разобраться с любыми трудностями, я отправился на наш небольшой автозавод. Его тоже построили очень быстро только потому, что детали всех заводских зданий, сооружений и конструкций были изготовлены в Союзе заранее и доставлены во Францию в определённой последовательности. Поэтому на месте только и оставалось, что разровнять бульдозерами площадку, вбить в землю сваи и отлить асфальтенобетонную монолитную плиту. Инертные материалы были местными, французскими, а асфальтенка привозной. Поскольку асфальтенобетон схватывался очень быстро, ему не требовалась стальная арматура, а все последующие детали, отлитые поверх него из асфальтенобетона уже более высокого качества, намертво приклеивались к основе то это была не стройка, а сплошное удовольствие.

Если что и было в заводском комплексе Медон-Шавиля плохого, так это то, что сносить его будет тяжело, долго и нудно, попросту срезая все конструкции фрезами из лонсдейлита и превращая их в мелкое крошево. Потом, будучи погруженным в огромные реакторы, оно станет медленно, в течении добрых пяти лет, под воздействием бактерий энергофагов, превращаться в исходные материалы, да, и то не сразу. Сначала асфальтенобетон и поликарбон превратятся в пористую массу, пропитанную водородным топливом, а уже потом, после дальнейшей обработки, она будет разделена на составляющие фракции. В этом заключалась особая прелесть внеземных нанобиотехнологий, которые, как оказалось, можно было улучшить. Бойл не мог поверить в то, что микробиологи на заводе «Метеор» смогут вырастить «думающие» икринки размером всего в пятьсот микрон и что самое главное, научатся делать из них уже совсем иные биопроцессоры, совершенно независящие от Геи. В общем через биотехнологии они пришли к тому, от чего я ушел, к самым обычным компам, точнее процессорам типа того, который стоял в моём компе. На мой взгляд им в базарный день была грош цена рядом с консолями Геи, но наши компьютерщики считали почему-то иначе.

Лично я видел в этом только одну выгоду, такие процессоры открывали путь «Метеорам» на американский рынок автомобилей, самый большой и соблазнительный на планете. О своём открытии наши учёные заявили ещё весной, а потому в компьютерном мире кипели нешуточные страсти. Ещё бы, Советы в очередной раз налимонили рожу Штатам. Мало того, что не имея никаких оснований к тому, чтобы создавать «нормальные», современные компьютеры, они «вырастили» мозг Геи и теперь тысячами штук клепали консоли, соединённые с ней, так теперь ещё и вырастили такой биопроцессор, который на два порядка превосходил по своей производительности продукцию ведущих американских компьютерных компаний, но что самое главное, он был ещё и на порядок дешевле в производстве. В принципе новые «мозги» для автомобилей были ничуть не хуже, чем мини-консоли Геи и если в чём проигрывали им, так это в том, что они не могли обучаться и подстраиваться под стиль вождения каждого пилота. Американские гоночные команды, гоняющие на «Инди-500», хотя и покупали наши болиды, были вынуждены обходиться без компьютерных консолей, а потому трахались с настройками, которые им приходилось выставлять вручную.

Из-за американского эмбарго на ввоз компьютерных консолей, участие всех остальных команд в Гран-При США было поставлено под вопрос. Все пилоты, которые гоняли на болидах с консолями Геи, были готовы отказаться вообще от этой гонки, чем ехать в Штаты с «мёртвым железом». Новые «мозги», заточенные специально под гонку на автодроме «Уоткинс-Глен», могли всё изменить. Ну, могли-то, конечно, могли, вот только эта гонка обещала стать настоящим кошмаром. К хорошему люди привыкают быстро, зато возвращаться в каменный век всегда очень трудно и мучительно, а именно это всем нам и грозило. К тому же большинство американцев и не подозревало о том, что в мире существуют гонки Формулы-1 и в их число входили даже пилоты. Один из немногих американских пилотов, участвовавших в чемпионате мира, Джордж Фоллмер, узнав, что мы сможем поставить на болиды новые, чистые и незапрещённые в Америке «мозги», сумел контрабандно ввезти свой болид в США и сделал на трассе «Уоткинс-Глен» полсотни кругов, «прочитав» её вдоль и поперёк. Зная вредный характер Геи, можно было легко предположить, что теперь для старины Джорджа она рассчитает самые лучшие и выгодные настройки. Ну, что же, если парень придёт к финишу первым, я буду очень рад за него.

Когда я подъезжал к заводу, прямо передо мной появился Дейр, но ничего не стал говорить и тут же исчез. Это был сигнал, что нам нужно срочно поговорить. Скорее всего речь шла о чём-то очень серьёзном, но поскольку я уже практически приехал, то не стал останавливаться в полукилометре от ворот завода. Въёхав на территорию, я подкатил к офису, оставил машину прямо рядом со входом, сказал охраннику, чтобы он поставил её на стоянку и бегом бросился в свой кабинет, хотя меня и пытались остановить некоторые из наших сотрудников. Сказав секретарше, что я заболел, лёг спать и умер, а потому меня нет ни для кого, я заперся в кабинете и тут же сел за рабочий стол. Дейр и Вилиэн появились немедленно. Как всегда, я видел их отражение в большом зеркале. Они тоже сидели за пультом и их лица были очень серьёзными, из-за чего я встревожено воскликнул:

– Что случилось, ребята? Дейр улыбнулся и ответил:

– Пока ещё ничего не случилось, Борис, но уже очень скоро случится. Дональд Галифакс собрал сегодня рано утром совещание и наши клиенты решили, что миру не помешает очередная встряска, чтобы они могли под прикрытием большой войны как можно скорее восстановить потерянные структуры. Начинать третью мировую войну они не хотят, но намерены устроить несколько крупных войн в Европе, Азии и Южной Америке. По их сценарию Турция должна оккупировать Кипр, а Греция объявить ей войну уже через три недели. Немного позднее Аргентина нападёт на Чили, чтобы свергнуть коммунистическую диктатуру Альенде, который благодаря подсказкам советского руководства смог переломить ситуацию в стране, а после этого начнётся целая череда войн в Азии. Сначала Пакистан нападёт на Китай, затем Индия оккупирует Бутан и вслед за этим также вторгнется в Китай под предлогом освобождения Тибета. Затем Пакистан нападёт на Индию, Иран на Ирак, а Сирия и Иордания на Израиль, но и на этом они не остановятся. Бирма нападёт на Индию, после чего войска Ливии двинутся на юг, чтобы разобраться с туарегами и попутно напасть на Нигер и Чад. Тем временем произойдет восстание на Корсике и Севере Италии. В общем планы у них грандиозные и что самое главное, им есть на кого давить, чтобы они увенчались успехом. Они хотят сделать так, чтобы в Европу хлынули толпы беженцев и вытоптали в ней всё, прежде чем против них будут приняты жесточайшие меры.

Честно говоря, о таком варианте развития событий я даже и не думал. Почесав в затылке, я задумчиво сказал:

– Ну, что же, придётся нам нанести упреждающий удар, Дейр. Когда они собираются отдать приказ агентам влияния?

– Не раньше, чем через десять дней, Боря, так что вам нужно будет поторопиться. – Ответил Дейр – Дело осложняется тем, что все десять домов решил на это время укрыться в бункерах, где их будет очень сложно достать. Придётся сначала уничтожить их управленческую инфраструктуру, а она немаленькая и в ней работают многие высокопоставленные чиновники. Это почти полторы тысячи человек во всём мире.

На такую масштабную операцию у нас просто не было сил, как и времени на её подготовку. Поэтому я отрицательно помотал головой и решительным тоном заявил:

– Это невозможно, Дейр. Всё, Бойл, подключайся к разговору и ты. Будем думу думать. – Как только я сказал это, передо мной появилось уже компьютерное изображение Дейра и Вилиэн, а также сидящего рядом с ними старикашки, так Бойл шутил, и я, усмехнувшись, спросил – Бойл, тебе известно местонахождение всех их убежищ или ты знаешь о них в общих чертах? Мудрый и великий Бойл ехидно хихикнул и спросил:

– Боренька, мальчик мой, а зачем, по-твоему, я заставил бедняжку Вилиэн почти трое суток сидеть на Дейре и дремать с открытыми глазами. Мне ведь вовсе не требуется, чтобы они во что-то вглядывались и вслушивались. Чем меньше они думают о том, чем бы мне помочь, тем легче мне вести поиск, а вообще-то я очень жалею, что на борт моего ковчега поднялось всего двое наблюдателей, но кто же знал, что ты окажешься таким прытким малым и припашешь нас. – Видя, как мои глаза наливаются кровью, Бойл поторопился сказать – Хорошо-хорошо, не вопи, я перехожу к делу. Прыгая двумя взорами по твоей сквалыжной планете, как блоха по паркету, я сел на хвост этим типам, когда они отдавали приказы о подготовки убежищ к их прибытию, а потому знаю, где они находятся и изучил всё досконально, до последней бубочки, как ты говоришь. Три убежища находятся в Штатах очень кучно, в Нью-Йорке, прямо на острове Манхеттен, но довольно глубоко под землёй. Ещё одно убежище находится тоже в штатах, но у чёрта на куличках, в горах Сьерра-Невада, рядом с озером Тахо. Три убежища находятся в Великобритании. Одно в Шотландии, возле озера Лох-Тей, одно в Уэльсе, в Кембрийских горах, хотя что это за горы, так себе, холмы, а третье в Лондоне. Прямо под Тауэром. Два в Европе, оба в Швейцарии, в горах, и ещё одно убежище находится в горах Исландии. Выслушав Бойла, я попросил его:

– Старина, скажи мне, сколько всего ты определил самых важных, ключевых фигур в этой тайной организации, которые посвящены в её дела наиболее полным образом. В общем кого нужно спровадить кроме главарей на тот свет, чтобы все остальные уже ничего не могли сделать. Ими мы тоже обязательно займёмся, но позднее. Сначала нам нужно обезглавить дракона. После короткой паузы Бойл признался:

– Это непростая задача, Борис, выявить тех функционеров из высшего руководящего звена, на которых всё завязано. Понимаешь, среди них есть как узкие специалисты, так и такие люди, которые занимаются сразу несколькими направлениями. Дай мне немного подумать, парень.

Немного подумать, для Бойла, мозги которого соображали в несколько миллионов раз быстрее моих собственных, далеко не самых тупых, означало всего три с половиной минуты, после чего он усмехнулся и сказал удивлённым голосом:

– А ведь ты прав, Боренька. Для того, чтобы уничтожить эту организацию и сделать это самым основательным образом, действительно будет достаточно нанести всего один единственный удар, физически уничтожить всех её главарей и тех, кого можно по сути дела назвать главным штабом, хотя они никогда не принимают решений самостоятельно. К счастью эти господа уже успели создать свой собственный информационно-аналитический центр, оснащённый новейшими суперкомпьютерами, хотя это и громко сказано, а потому я считал с них всю информацию. – Хотя Бойл не торопился высказать своего резюме вслух, я терпеливо помалкивал и, наконец, услышал от него – Если вы уничтожите всех глав десяти Домов с их присными, которые вскоре отправится в убежища, а вместе с ними ещё пятьсот шестьдесят семь человек, имеющих доступ к секретной информации военного, политического и особенно финансового характера, то эта тайная организация практически прекратит своё существование, хотя и не будет уничтожена полностью. Правда, Борис, я подозреваю, что после этого все те руководители среднего звена, которые таким образом освободятся от вассальной зависимости, пустятся во все тяжкие и начнут грести всё под себя даже похуже, чем прежние мафиозные структуры. Видишь ли, Борис, практически все они являются уважаемыми в обществе людьми, которые всё это время вели двойную жизнь, но что самое неприятное, имеют специальную подготовку. Фактически повторится всё то, что уже происходило четыре раза после краха Советского Союза, когда бывшие сотрудники КГБ, которые оказались не у дел и полностью разочаровались в прежних идеалах, ринулись в бизнес. Только теперь всё будет гораздо острее. На постсоветском пространстве им было что разворовывать – золото партии, её секретные вклады за рубежом, имущество советского государства во множестве стран, но самое главное десятки тысяч предприятий внутри страны и огромные запасы армейского имущества, снаряжения и даже оружия, на которые они обратили свои взоры. Во всём мире ситуация совсем иная. Даже в самых отсталых государствах Африки и там всё давным-давно поделено и имеет своих хозяев, но ведь их взоры будут обращены в первую очередь на Соединённые Штаты, а уже затем на страны Западной Европы. Ты представляешь себе, что начнётся, когда они захотят войти в этот ресторан, за столиками которого давно уже все расселись, чтобы взять со стола свой кусок пирога? Тем более, что они знают, по какому принципу некоторые господа стали в этом ресторане самыми важными едоками. Это будет самая настоящая бойня, Борис, вполне сравнимая с той, которую устроил сэр Арчибальд. Внимательно выслушав Бойла, я улыбнулся и сказал:

– А ведь это будет просто здорово, старина. Представь себе на минуту, что произойдёт в мире после того, как кто-то скажет Рокфеллерам, Фордам, Дюпонам и всяческим Ротшильдам, что тем пора отойти от кормушки, так как их время жрать в три глотки закончилось? В редакцию какой-нибудь крупнейшего информационного агентства вроде «Эй Би Си», которое только что лишилось своего нового владельца, является тип и заявляет, что он располагает совершенно секретной информацией о том, почему произошел передел собственности и открывает людям глаза на истинный облик господ, завладевших ею. Что произойдёт после этого? Правильно, им всем тут же придут кранты, но ведь что самое пикантное, прежние хозяева тоже ведь окажутся замазаны ими такой грязью, что уже не смогут отмыться и вовеки. Таким образом правительства десятков государств все эти авуары достанутся практически на халяву. Да, Бойл, именно так нам и следует поступить, а ты возьми и ещё раз хорошенько всё просчитай. По-моему ты хватил лишка. Пятьсот шестьдесят семь функционеров. Нет, батенька, ты уж выдели из них самых молодых, энергичных и алчных хищников, которых мы спустим на сильных мира сего, а остальным мы тихо и мирно открутим головы за все те преступления, которые они совершили исполняя приказы двенадцати Властителей нашей несчастной планеты. После того, как произойдёт большой передел собственности и эти хищные твари захотят взвинтить цены на всё и вся, включая кислород в атмосфере, они же почувствуют себя новыми Властителями, все суды, как только им станет известно, кто они такие на самом деле, мигом отправят их на виселицу и вот тогда люди вздохнут с облегчением. В общем даю тебе ровно сутки, чтобы разработать планы нападения на десять убежищ и тех господ, которых нужно будет уничтожить во что бы то ни стало и тем самым открыть сезон охоты молодых волков на жирных свиней. Дейр не выдержал, расхохотался и воскликнул:

– Борис, а тебе потом не станут сниться по ночам кошмары? Хотя ты всё делаешь правильно, старик, ты же самое настоящее кровавое чудовище. Как ты будешь спать после этого? Выслушав друга и наставника, я ответил:

– Прекрасно, Дейр. У всех палачей всегда отменный сон и в обычной жизни, возвращаясь с работы, они милейшие люди в отличие от клоунов. Вот эти люди, в обязанность которых входит смешить детей и некоторых взрослых, в миру обычно люди мрачные и тяжелые, а палачи наоборот, весёлые и общительные. Дейр пожал плечами и сказал:

– Не знаю, Борька, тебе виднее. У нас ведь нет ни палачей, ни клоунов, а потому нам не с чем сравнивать.

Глава 14 Кровавый четверг

Уже вечером во вторник Бойл назвал имена всех ста двадцати шести мерзавцев, подлежащих немедленному уничтожению и передал Гее информацию о их местонахождении и о том, как к ним подобраться вплотную. В среду все десять главарей со своими наследничками уже находились в убежищах и мы приступили к изучению планов по их уничтожению, разработанных Бойлом. Тем же самым занимались остальные боевые тройки, состоящие из агентов-куэрнов, большая часть из которых уже находилась за рубежом. Операцию по их уничтожению было намечено произвести в четверг в течении суток, так как вся эта зловещая братия была разбросана по всему земному шару. Работа всем нам предстояла большая и сложная, ведь после ликвидации Первого Дома главари всех остальных уже не высовывали носа наружу и прятались либо в бункерах, либо в своих особняках, мало чем от них отличающихся, а штурмовать их открыто, применяя взрывчатку, мы не могли. Это грозило большими неприятностями нам самим и могло привести к жертвам среди обывателей.

Поэтому нам предстояло действовать очень аккуратно, также тройками, и во Францию срочно прибыло усиление. Впрочем, лично для меня куда более трудной виделась другая задача, куда услать Дидье или отвязаться от него каким-либо другим способом. Подумав немного, я решил поступить таким образом, попросить его и Ивон свозить Ирочку и Витюшу в Марсель, показать им замок Иф и прочие достопримечательности, как я давно уже обещал это жене. Сам же я собирался якобы заняться подготовкой своего мотоцикла к Гран-При Франции. На голову бедной Нинон, в связи с её уходом из Сюрте Женераль, свалилась масса работы, что позволило её жениху также смыться по своим собственным делам. В общем мы разбежались, кто куда, хотя меня на время операции заменил Виктор, злой, как чёрт из-за того, что операция пройдёт без его участия. Для себя я выбрал самое сложное задание – последовательно посетить все три подземных бункера на Манхеттене. Вместе со мной в Штаты летели Игорь и Володя, а добираться нам до Северной Америке нам предстояло по воздуху, из-за чего подводная лодка, на её борту находилось ещё два самолёта, была вынуждена срочно возвратиться обратно. Правда, теперь нам предстояло просто прыгать с парашютами ночью в пятидесяти милях от берега, чтобы нас подобрала в океане яхта и доставила в Нью-Йорк. Всё необходимое снаряжение мы должны были получить в Дании, в городе Хернинге.

Туда мы и вылетели в среду, в десять тридцать утра на частном реактивном самолёте. Уже через полтора часа мы были на месте, а ещё через два вышли в Северное море на быстроходном катере и поплыли в сторону Фарерских островов вроде как на рыбалку. В Париже было тепло и солнечно, в Хернинге ещё так себе, переменная облачность, но когда мы сели в Тюборене на катер и отплыли от берега километров на сорок, свинцовыми, низкими облаками было затянуто уже всё небо и пошел дождь, но нас это не очень-то пугало, ведь мы сразу же облачились в свои чёрные, пуле-пыле-влагонепроницыемые боёвки. К тому же нам в любом случае нужно было нырять в море. В Дании мы получили от резидента нашей разведки помимо снаряжения, оборудования и оружия, ещё и три компьютерные консоли, вылитые ноутбуки двадцать первого века, только не боящиеся ни воды, ни огня, ни прямого попаданий пули. Именно с их помощью Гея, в память которой Бойл закачал всю необходимую для выполнения задания операцию, должна была провести нас по подземным коммуникациям Нью-Йорка. Это был самый надёжный способ подобраться ко всем трём бункерам незаметно, но лично меня совершенно не радовало, что нам не придётся лазать по канализации Нью-Йорка, хотя не думаю, что американское дерьмо хоть чем-то хуже советского, но ничего не поделаешь, обстоятельства заставляли нас идти к цели кратчайшим путём.

Под мелким, но сильным и частым дождём, мы добрались на катере до подводной лодки и вместе со снаряжением быстро попрыгали за борт. Подводную лодку нам искать не пришлось ни минуты. Она находилась на перископной глубине и как только на её борту заметили наш катер, то подводники сразу же подали световой сигнал. Через шлюз мы забрались внутрь подводной лодки и сразу же направились в ангар, расположенный на носу, где уже стоял на катапульте самолёт. На борту подводной лодки для нас уже был подготовлен ещё один комплект специального оборудования – большого размера ранец весом в восемьдесят килограммов, переносной автоген, который работал на водороде и кислороде. Только с его помощью мы сможем проникнуть в подземные убежища. На этот раз мы уже не забирались в стратосферные капсулы, да, три штуки этих сигар длиной в четыре с лишним метра, просто не поместились бы в бомбовый отсек гиперзвукового самолёта. Мы сразу же надели на себя парашюты, Володе выделили самый большой «матрац», повесили на себя спереди ранцы примерно такого же размера, как и у нашего великана, но немного полегче, попрыгали, поприседали и забрались в бомбовый отсек. Обстановка на море позволяла подводной лодке всплыть и выстрелить самолётом в небо.

В бомбовом отсеке, лишенном кресел, мы сели на створки люка, как бобслеисты в бобе. Игорь упёрся спиной в заднюю стенку, Володя ногами в какие-то конструкции посередине него, а я оказался зажат между ними. Минут через десять с оглушительным рёвом сработала катапульта, отчего нас сильно встряхнуло, и самолёт, словно ракета, покинул стартовый комплекс на борту подводной лодки. Сразу после этого наш летательный аппарат раскинул крылья и пилот врубил двигатель. Во второй раз нас встряхнуло уже помягче. Погода нам благоприятствовала в том смысле, что практически над всей Атлантикой, вплоть до Штатов, шел дождь и висела плотная пелена облаков. Поэтому лётчики приняли решение лететь на малой высоте, чиркая хвостом по облакам и лишь перед местом высадки подняться на высоту в километр, сбросить нас в океан, а уже потом лететь домой, в Мурманскую область. Ну, а подводная лодка должна была погрузиться чуть ли не на максимальную глубину и полных ходом плыть к берегам Америки, чтобы после выполнения задания принять нас на борт и снова по воздуху доставить в Северное море на тот же катер. Каким будет наш улов, зависело только от наших друзей, оставшихся мокнуть под дождём.

Полёт проходил на относительно небольшой скорости и через три часа десять минут лётчики пожелали нам счастливо приводнения и мы провалились в открытый бомболюк. После полумрака бомбового отсека, мне показалось, что снаружи слишком светло. В густом тумане облаков я падал вниз и ждал, когда они рассеются. Высота облачности, как нам сказали, составляла четыреста метров и вскоре этот миг настал, но вместо того, чтобы стало светлее, вокруг наоборот, сделалось темнее, ведь мы покинули борт самолёта в начинающихся сумерках. Игорь и Володя летели справа и слева от меня метрах в десяти на одной высоте. Парашюты раскрылись автоматически и вот мы уже плавно спускались вниз, где для нас на небольшой моторной яхте зажгли два прожектора и направили их вверх. Приземляться на палубу яхты мы не стали, незачем лишний раз рисковать. Как только мы попадали в воду, тотчас надулись воздухом плотики, а не то мы камнем ушли бы под воду. Нас быстро выловили из воды, через пять минут заработал мощный двигатель и мы поплыли в Нью-Йорк, до которого было рукой подать. Увы, но нам не пришлось находиться на свежем воздухе слишком долго. Мы спустились в трюм и с трудом втиснулись в крохотный отсек. От аквалангов мы отказались сразу же, поскольку на каких-то десять минут могли и просто задержать дыхание, а в крайнем случае перейти на кожное, хотя при этом и рисковали промокнуть.

Что там происходило наверху, мы не знали, но через полтора часа люк под нами раскрылся и нас встретил под водой проводник. Освещая себе путь небольшими фонариками, мы поплыли к берегу и через несколько минут выбрались на пирс рядом с Пятьдесят седьмой улицей и тут же забрались внутрь фургона компании почтовой службы, чтобы подобраться на нём поближе к Башне Линкольна. Именно под ней находилось первое убежище. Уже через двадцать минут мы были на месте. Фургон стоял прямо над канализационным люком. Открыв люк в полу фургона, мы стали спускаться вниз. Первым пошел Володя, затем мы спустили ему его тяжеленный ранец и после этого в люк проскользнули я и Игорь. Фургон остался стоять на этом месте. Вся канализационная сеть Нью-Йорка разбита на четырнадцать независимых участков, а потому пробраться с одного на другой не выбираясь наружу просто невозможно физически. Вот потому-то нас и ждал в Нью-Йорке фургон частной почтовой службы. Пока агенты прикрытия будут перетаскивать посылки из фургона на небольшой склад и обратно, нам нужно пробежать по канализации почти четыре километра, а потому мы не стали задерживаться.

То ли поджидая нас ньюйоркцы решили гадить поменьше, то ли я преувеличивал свои страхи, но в здоровенной бетонной штольне с дорожками по бокам, посреди которой текли сточные воды, воняло не так уж и сильно. К тому же мы все, даже Володя, умудрились так спрыгнуть вниз, что никто из нас не угодил в так называемую фекальную жидкость. Тьфу, даже думать о ней и то противно. Перепрыгнув через вонючую речку, я уверенно побежал вперёд, ведомый Дейром. Вскоре мы добрались до нужного места, хорошо замаскированного стального люка, закрытого на запор изнутри. Две минуты работы горелкой и путь был свободен. Пройдя через люк, мы оказались уже не в канализации, а в коридоре длиной в два десятка метров, ведущем к технической галерее. Через неё мы могли пробраться непосредственно в подвалы Башни Линкольна, под которой было расположено на тридцатиметровой глубине первое из трёх убежищ, похожее на роскошный отель. Через пятнадцать минут, не побеспокоив никого, мы проникли в шахту лифта, ведущую в убежище, и спустились вниз. Первым делом Володя перерезал автогеном электрические и телефонные кабели, после чего мы ворвались внутрь. Встретили нас там негостеприимно, плотным автоматным огнём, но это не помешало нам при свете аварийного освещения уничтожить охрану, а затем и главарей Седьмого Дома, их там было четверо.

Покончив со своей кровавой работой, мы быстро вернулись назад и поехали сначала к Эмпайр-стейт-билдингу, а затем к Крайслер-билдингу и ещё до наступления утра завершили операцию в Нью-Йорке. Да, кровушки при этом мы пролили немало, но делать было нечего. Не сделай мы так, последствия от приказов, отданных Властителями своим приспешникам, были бы куда более кровавыми. В предрассветные часы мы сели уже на другое судно, тоже большой скоростной катер, и поплыли на нём в океан. На этот раз с борта катера спустились не только мы, но и двое наших товарищей, угнавших катер. К счастью его хозяин не спохватился вовремя и за нами не была послана погоня. В полдень катер пошел ко дну, а мы перебрались на борт подводной лодки и через полчаса уже находились в воздухе. Вечером мы следующего дня, операция как раз проходила по всему миру, оставив всё оборудование и снаряжение на борту подводной лодки, мы вынырнули из воды и забрались в поджидавший нас катер друзей. К тому времени операция по ликвидации поджигателей войны уже завершилась во всём мире, но лишь о смерти нескольких человек людям стало известно уже через каких-то несколько часов.

Руководящее и организующее звено тайной преступной организации, которая хотя и не привила миром, тем не менее делала всё, чтобы другие люди не могли делать это на благо всем, было полностью уничтожено. Тем самым мы заложили мину замедленного действия под вековые устои капиталистического общества, ведь уничтожив тайных Властителей и их генералов, а также криминальную пехоту – не тронули лейтенантов, а они уже очень скоро захотят стать не только генералами, но и новыми Властителями. Ну-ну, посмотрим, что у вас из этого выйдет, господа, ведь вы у нас все на учёте. Ждал я серьёзных действий и со стороны отщепенцев, покинувших Советский Союз. По моей просьбе Бойл сравнил списки уехавших со списками тех граждан, которые, начиная с конца восьмидесятых годов, так дружно и единодушно уничтожали и разворовывали мою страну, а также строили в ней свой бандитский капитализм, и тут же выяснилось, что число совпадений очень велико. Да, все они были сейчас довольно молоды, мало кому стукнуло больше тридцатника, но эти господа ведь уехали из Советского Союза на сладкий для них Запад. Ой, что теперь с этим Западом будет. Особенно после того, как подавляющее большинство гангстеров и мафиози Старого и Нового света приказали долго жить.

Пока что бывшие советские граждане вели себя достаточно тихо, хотя некоторые уже шустрили во весь рост. Особенно те, кто и в Союзе числился, как уголовный элемент. Если раньше они действовали с опаской и оглядкой не столько на полицию, сколько на своих коллег по бандитскому и воровскому ремеслу, то теперь точно бросятся во все тяжкие. Что же, тем самым они преподнесут Западу самый наглядный урок того, что зря о них радели всяческие заступники. Ну, ничего, клин клином вышибают и к тому же семидесятые годы с их разгулом правого и левого террора, это не начало двадцать первого века, когда полиция в Западной Европе даже пикнуть не могла и откровенно боялась преступного мира. Тем более после того, когда своя собственная сволота перегрызла друг другу глотки и испустила дух, никому из полицейских и в голову не придёт снисходительно смотреть на бесчинства «русской мафии». Когда я довольно подробно расписал всё, что произойдёт с западным миром после этой операции, на которую мы были просто вынуждены пойти, Андропов усмехнулся, пожал плечами и сказал мне со вздохом:

– Боря, это теперь проблемы свободного мира, а не наши с тобой. Советское руководство не шевельнёт и пальцем даже в том случае, если некоторых мерзавцев начнут ставить к стенке.

Что же, лично я с ним был совершенно согласен. Тут я только и мог сделать, что повторить слова своей матери: – «Что имели, не хранили, потеряли – не вернёте». Все они мечтали вырваться из Советского Союза, вот и пусть теперь устраиваются на новом месте, как смогут, а образ их мыслей мне был хорошо известен. Впрочем, я не очень-то волновался по их поводу. Куда больше меня волновали переживания о других вещах. На своём пути в Штаты, мы почти не разговаривали друг с другом. Операция была предельно простой и вполне понятной каждому, проникнуть в подземные убежища через шахту лифта и уничтожить всех, кто в них находился. Никого из тех, кого следовало бы оставить в живых, там не было, правда, нескольким наследникам было всего по двадцать пять, двадцать семь лет, а самому старшему из тех, кто должен был прийти на смену предшественникам, не стукнуло и тридцати. Властители за столетия очень чётко отрегулировали вопросы преемственности поколений и среди самых старших никогда не было таких людей, кто был бы больше, ем на десять лет старше остальных глав Домов. Там было двое древних старцев, которым было под сотню, но они уже передали все свои властные полномочия более молодым и энергичным.

Тем не менее хладнокровное убийство семидесяти шести человек, среди которых были и женщины, лично для меня не прошло даром. Да, и для моих друзей тоже и потому весь обратный путь мы старались не смотреть друг другу в глаза и напряженно молчали. Увы, такая уж на нашу долю выпала участь, стать в минувшую ночь кровавыми палачами, но если честно, то я знал, что как только доберусь до дома, то смогу спокойно уснуть и это беспокоило меня больше всего. Неужели я действительно такая бесчувственная скотина? Да, но с другой стороны, не отправь мы их всех на тот свет, уже очень скоро для того, чтобы решить свои вопросы, они не моргнув глазом убили бы миллионы людей и при этом даже не моргнули бы глазом. В это было трудно поверить, но так оно и было на самом деле. Вот уж с чем-чем, а с психической устойчивостью у этих мерзавцев, даже самых казалось бы молодых, всё было в полном порядке, ведь все они имели специальную подготовку и представляли из себя рафинированных негодяев, которым попросту неведомо чувство стыда.

Их можно было бы назвать детьми Тавистока, да, вот только этот институт появился на свет гораздо позднее, чем была отработана технологи порождения и пестования будущих Властителей, которая существовала почти двести семьдесят лет. Они даже на свет появлялись не как обычные дети. Их выводили, словно породистых призовых скакунов, и они не знали своих матерей довольно долго, до тех пор, пока не наступало время «Причастия», когда в возрасте четырнадцати лет каждый из них входил в комнату, где на кровати лежала обнаженная женщина, иногда даже две или три, довольно сильно одурманенные специальными наркотиками до такой степени чтобы у них не было сил сопротивляться, но они всё чувствовали и осознавали. Перед этим их по два, три года учили тому, что такое самый разнузданный секс, которым они занимались с проститутками, и в этой комнате будущие Властители в присутствии тех, из чьих рук они должны были потом принять власть, занимались сексом со своими собственными матерями и родными сёстрами, часто несовершеннолетними. Более того, они делали это вместе со старшими, но ещё до того, как получали такого рода причастие, им говорили, кого они должны поиметь в особо извращённой и циничной форме.

В принципе в четырнадцатилетнем возрасте редко встретишь юношу, способного адекватно воспринимать истинный смысл любви. Увы, но в этом возрасте юноши уже имеют желания мужчин, но ещё не в состоянии понимать многих вещей, делающих человека человеком в истинном смысле этого слова, но в том-то и дело, что к моменту такого «причастия», они уже не были нормальными людьми. Мало того, что на их глазах истязали и убивали людей, так они уже делали это и сами, так что ни о какой морали или нравственности там и речи не шло. Из них готовили будущих Александров Македонских и Калигул, а те тоже погрязли в инцесте по уши и мол только поэтому стали великими. Поэтому многие из этих ублюдков и потом занимались тем же самым и никто из их жертв ничего не мог с этим поделать. Они сами, воспитанные даже не в закрытых учебных заведениях, а в индивидуальном порядке, считали такие вещи сами собой разумеющимися и даже к своим матерям, кем бы они не были, относились с презрением. О, они не были ни членами «Комитета трёхсот», но членами «Бильдербергского клуба», ни частыми посетителями Богемской рощи в Калифорнии. Эти и другие формации являлись их инструментами воспитания элит Старого и Нового света и даже не их самих, как таковых, а отдельной, высшей их части, якобы обладающей наибольшей властью.

Так что если элита многих стран Западной Европы и Соединённых Штатов, по большей части уже основательно прореженная, погрязшая в распутстве и гомосексуализме, зачастую была аморальна по своей сути, то на этих ублюдках и вовсе негде было ставить клейма. Даже если бы в каждом из убежищ их было собрано по тысячи человек, то и после столь массового побоища я не испытал бы никаких чувств, кроме облегчения и удовлетворения от того, что избавил мир от этой мрази. Увы, но в подземных убежищах помимо них находились ещё и их подручные и если старшие и младшие Властители были подобны Александру Македонскому, гомику спавшему со своей распутной мамашей, то эти господа были просто современными янычарами. Да, все они были закоренелыми негодяями и преступниками, но их такими вырастили специально, а потому я искренне сожалел, что мы были вынуждены вспарывать им животы и сносить с плеч головы прочнейшими кинжалами из лонсдейлита, войдя в режим максимального ускорения. По большому счёту они мало чем отличались от тех, на кого работали и чьи приказы исполняли, да, и крови они пролили немало, но их тоже следовало отнести к числу жертв, хотя по совокупности совершенных преступлений приговорить к высшей мере и поставить к стенке, но всё же не резать, как свиней, и не оставлять умирать в луже крови с выпущенными наружу кишками. Увы, но действовать по другому мы в момент штурма просто не могли. На это у нас не было времени.

Поэтому у меня перед глазами всю обратную дорогу стояли испуганные лица телохранителей Властителей, а также те же самые лица с выражением боли и смертельного ужаса. Н-да, убивать врага глаза в глаза, дело нелёгкое и когда мы выбрались из первого убежища все в кровище я чувствовал себя просто погано и меня чуть было не стошнило. Ничуть не лучше чувствовали себя и мои друзья. А что нам было делать? Закладывать под нью-йоркские небоскрёбы по тонне взрывчатки или закачивать внутрь какой-нибудь ядовитый газ? Так тогда кто-то запросто остался бы после этого в живых, ведь Володе и так пришлось резать в убежищах двери автогеном. Зато в результате поножовщины у нас имелась стопроцентная гарантия, что никто не уцелел, но мне всё равно было жалко нескольких довольно молодых и красивых баб, ведь сложись всё иначе в их жизни, они смогли бы найти себе нормальных мужей, родить детей и жить счастливой и спокойной жизнью. Увы, они оказались в этих проклятых подземных берлогах, где мы их прирезали, как свиней, хотя они и пытались оказать нам яростное сопротивление, но оказались слишком слабы и беззащитны против полевых агентов-куэрнов высшего уровня. С тоской бросив беглый взгляд на Игоря и Володю, я со сдавленным вздохом подумал: – «Ладно, пережили кошмар под землёй, как-нибудь переживём и воспоминания о нём.»

Наш небольшой самолёт приземлился в аэропорту «Орли», мы спустились на бетонные плиты и пошли к зданию аэропорта, одетые хотя и не крикливо, но дорого. Через несколько минут мы уже шагали к автостоянке. К этому времени стемнело и когда мы оказались между двух фонарей в тени большого, раскидистого дерева, дорогу нам преградили четверо молодых людей, у троих из которых в руках были самодельные ножи, а у одного дешевый револьвер далеко не самого грозного вида и калибра. Им было не больше двадцати и в них было очень легко узнать либо татар, либо башкир. Один из них, повыше ростом, с пистолетом в руках, негромко, но злым, угрожающим тоном сказал на ломанном французском сакраментальную фразу:

– Давай деньги и часы, быстро. Ты, большой, не шевелись, в тебя первый выстрелю.

Мы от этого оторопели и встали, как вкопанные. Несколько секунд мы молчали, а потом разразились диким хохотом, отчего юные бандиты даже смутились и попятились назад. Первым пришел в себя Володя. Он ускорился, в доли секунды обезоружил всех четверых, после чего демонстративно спрятал ножи во внутренний карман, встал перед ними и, внезапно, выстрелил себе из револьвера в бедро. Револьвер оказался самой настоящей пукалкой и звук выстрела был каким-то несерьёзным, словно хлопок, когда разбиваешь ладонь надутый бумажный пакет. На Володиной ноге-колонне, обтянутой тонкой, серой, шерстяной тканью, тотчас появилась небольшая дырочка и пятно крови вокруг неё. Заглянув в дуло револьвера, он хмыкнул, небрежно бросил его через плечо Игорю и спросил по-русски:

– Ребята, вы что, сдурели? В честь какого это рожна вы решили стать грабителями? Больше заняться нечем? Отвечайте!

Незадачливые грабители, видя, что я и Игорь мгновенно оказались справа и слева от них, немедленно заныли:

– Нас на работу не берут. Мы французского не знаем, а на пособие жить трудно, вот мы и подумал…

– Херню вы надумали, идиоты! – Строго рявкнул Володя и сердитым голосом добавил – А ну пошли с нами. Не бойтесь, в полицию мы вас сдавать не станем, отвезём туда, где вы начнёте с завтрашнего дня работать. Быстро шевелите ногами.

Мы с Игорем приехали в аэропорт на «Гаммах», а Володя на седане «Метеор», изготовленном по индивидуальному заказу. Он взял с собой двух грабителей, а мы с Игорем по одному и не смотря на позднее время сначала привезли их на наш спортивный автозавод, а потом развезли по домам и даже дали каждому по сто франков, чтобы они могли добраться. По дороге старший из них Рифат, который был вооружен пистолетом, узнал наконец меня и от этого очень смутился. Он был татарином из Москвы и перебрался во Францию вместе с родителями, решившими, что здесь им будет жить лучше. Его родители были самыми обычными инженерами, а Рифат проучился два года в МГУ историко-философском факультете. Кажется, знакомству со мной он обрадовался даже больше, чем тому, что их всех четверых взяли на работу. Поездка из Орли сначала в Медон-Шавиль, а затем в Кретей, где жили четверо молодых парней, изрядно встряхнула нас и оживила. Напоследок я даже вручил каждому по несколько билетов на воскресную гонку. Все втроём мы подъехали к моей новой квартире на авеню президента Кеннеди, окна которой выходили не только на Эйфелеву башню, но ещё и на Сену. Мы подошли к парапету набережной, сели на него и я с задумчивым видом поинтересовался у своих друзей:

– Ну, что, встряхнулись, парни?

– Ага, – ответил по-русски Николя и добавил, – лично мне встреча с этими салабонами помогла. Особенно дырка в ноге, Мигом мозги прочистила. Вот только штаны от костюма жалко. Ну, ничего, попрошу, чтобы пошили ещё одни, точно такие же. Облегчённо вздохнув, я признался:

– Это хорошо, Вовка, что ты себе за нас троих ногу себе прострелил, а не голову. Ладно, парни, не заморачивайтесь на этом, вы же сами понимаете, что это была элементарная зачистка, а тех килюг, которые оказались в подземелье, нам нельзя было оставлять в живых. Оставшись без поводка, они могли наломать таких дров, что мы бы потом сами за головы схватились. Из них же эти гады сделали форменных зверей похуже волков. Игорь кивнул и прибавил:

– Да, так оно и есть, Борис. У этих бойцов не было никаких тормозов и потому речь могла идти только о их ликвидации.

Мы поговорили ещё с полчаса и разошлись. Ребята сели в машины и поехали домой, а я вошел в красивый особняк, построенный в начале века, и поднялся в нашу новую квартиру. В пятницу я продолжил заниматься мотоциклом, в субботу приехала Ирочка с Витюшей и нашими друзьями, а в воскресенье была гонка. Проехать сто двадцать километров под ликующий рёв трибун, для меня стало вполне привычным делом. На стартовой решетке в четыре ряда встало тридцать шесть машин и мы приготовились к старту. Облачённый в гоночный костюм с обтекателями, я изначально сидел на супербайке, стоящем на четырёх стояночных опорах, так, словно уже мчался по трассе. Двигатель мотоцикла работал на полных оборотах, генератор подавал ток на оба электродвигателя и потому колёса болида вращались с бешенной скоростью. За пару секунд до взмаха судьи флагом я ускорился и как только его рука пошла вниз, стартовал. Колёса с басовитым звуком, на самом деле это был визг, коснулись асфальтана и супербайк стремительно бросило вперёд. Длина стартовой прямой на новом автодроме имени Шарля да Голля была четыреста двадцать метров и я преодолел это расстояние менее, чем за четыре секунды, развив скорость в триста восемьдесят километров в час и затем сбросив её перед первым, левым поворотом до ста шестидесяти, чтобы гладко пройти его.

Так быстро я не стартовал ещё ни разу, да, и вообще решил в это воскресенье не давать никому пощады, а потому уже через пятьдесят три секунды нагнал тех гонщиков, которые «плелись» в хвосте пелетона. У меня на хвосте висело всего трое действительно быстрых гонщиков – Батрак, Фил Рид и мой отец. Они совершенно не боялись скорости и если в чём-то и проигрывали мне в этой гонке, то только в скоростных качествах мотоциклов. Ну, об этом я всем говорил уже не раз и не два, заявляя, что могу ездить так быстро, как только этого захочу и что уже довольно скоро все остальные гонщик смогут ездить точно так же. Полностью слившись с супербайком в прямом, а не переносном смысле, образовав вместе с ним единое целое, я мчался по гоночной трассе. Зачастую я лишь немного сбрасывал скорость при входе в широкие повороты и, регулируя аэродинамическими обтекателями на предплечьях воздушный поток, наклонял мотоцикл и касался накладкой на колене асфальтана. Колёса хватали асфальтановое покрытие трассы чуть ли не мёртвой хваткой, а потому бороться мне приходилось только с силами инерции, так как сопротивление воздуха легко преодолевали два электродвигателя.

Если выпадала такая возможность, то есть на линии стартовой прямой передо мной не было толпы гонщиков, то я проносился по ней, поставив супербайк на козла. Скорость при этом, конечно же, снижалась, но зато публика ревела от восторга. Парижанам очень нравились такие проезды, ну, не я один умел так делать. И без меня мастеров хватало. Зато никто не ехал в этот день так быстро, как я и мне удалось почти на круг обогнать своих главных преследователей. Сто двадцать километров, ровно двадцать четыре круга, я преодолел всего за сорок восемь минут. В этом чемпионате так быстро ещё никто не ездил, но уже в чемпионате будущего года такая скорость точно станет нормой, ведь он пройдёт на новых супербайках. Перед финишем была почти двухсотметровая прямая, на которой я снова поставил супербайк на козла и из поликарбоновой спинки сиденья выстрелил два флагштока, один с красным флагом Советского Союза, а второй с французским триколором. Так я и доехал почти до самого финиша, а метров за семьдесят до него опустил мотоцикл на оба колеса, спинка отщелкнулась и я, поставив супербайк на переднее колесо, финишировал в своём фирменном стиле. Публика вопила от восторга. Ей очень нравились мои трюки.

После этого я съехал с трассы и мои механики тотчас стали снимать с меня аэродинамические обтекатели, а с мотоцикла спинку. Когда через четыре круга гонка завершилась, взяв в руки советский и французский флаги, я поехал совершать круг почёта, одетый во вполне обычный гоночный комбинезон и, промчавшись по автодрому, по стартовой прямой проехал, как наездник в цирке, стоя на седле мотоцикла и вскинув вверх руки с флагами. Въехав в паддок к своему стойлу, я первым делом обнял и поцеловал свою королеву, а уже потом стал принимать поздравления от друзей и остальных гонщиков. Фил, хлопая меня по плечам, он пришел третьим, обойдя на этот раз Батрака, воскликнул:

– Боб, сегодня тебя было не догнать.

– А мы его никогда в жизни не догоним, Фил. – С некоторой обидой в голосе сказал Батрак, легонько стукая меня кулаком в челюсть – Этот гад скоро ведь перестанет гонять. Он же решил стать капиталистом и дико разбогатеть.

Витька за последний год ещё больше окреп и возмужал. Он был теперь одного роста со мной и здорово преуспел в куэрнинге, но даже не это главное. Мой школьный друг хотя и принимал участие во всех гонках чемпионата мира «Мото Гран-При», учился в институте на отлично. Жорка говорил, что из него выйдет толковый инженер-конструктор. Это меня радовало больше всего. Потом было награждение и мэр Парижа вручал нам хрустальные кубки, после чего мы давали интервью прессе и моего отца, занявшего в гонке второе место, засыпали вопросами. Всем очень хотелось знать, не завидует ли он мне. Ну, а после банкета в роскошном ресторане автодрома, мы отправились в нашу квартиру, догуливать. Мне не так уж и часто выпадало счастье общаться с родителями и старыми друзьями, а на эту гонку прилетели очень многие, даже генерал Булганин. В общем было очень весело и мы до трёх ночи вспоминали, как всё когда-то начиналось. Да, прошло всего чуть больше трёх лет, а в моей стране произошли весьма заметные перемены. Теперь уже весь Советский Союз перешел на новые принципы экономики и, как говорил первый секретарь крайкома, это пошло на пользу всем людям. Во всяком случае в нашем крае, с которого всё началось, перемены к лучшему были заметны особенно отчётливо.

Проблем в Союзе было ещё выше крыши хотя бы с тем же дефицитом качественных товаров, но при этом уже не шло речи о том, чтобы кто-то был недоволен низкой зарплатой. С этим всё было в полном порядке, зарплаты постоянно росли, да, и купить на зарплату можно было уже очень многое. Ни о какой политической вольнице не заходило и речи. КПСС даже и не собиралась уступать свою власть в стране хоть кому-либо. Более того, она всё туже и туже затягивала идеологические гайки в том смысле, что об идеологии болтать стали меньше, а вот требования к коммунистам ужесточились. Если ты член партии, то будь добр соответствовать этому, но как только допустил слабину и забыл о партийной дисциплине, будь добр или исправляйся или пошел вот из партии, нечего её марать. Хотя после исключения из партии уже никого не сажали ни в тюрьмы, ни в психушки, это и так было очень суровое наказание, ведь в партию снова стали верить. Тем более, что она стала проявлять заботу о людях и работать над тем, как повысить благосостояния советского человека.

Как и раньше, на руководящие посты любого уровня можно было пробиться только имея в кармане партбилет, но как же сурово дрючили коммунистов за партийное чванство, мещанское, обывательское мышление, а также за малейшие посягательства к мздоимству и коррупции. КПСС заявляла со страниц газет, на телевидении и радио, что советский человек должен жить на зарплату, заработанную честным трудом и давала такую возможность каждому человеку. Даже генерал Булганин не чурался приработков и, будучи первым секретарём крайкома, трижды в неделю читал лекции в юридическом институте. Он же бывший милиционер, гаишник. Точно так же любой человек имел возможность заниматься дополнительно к основной работе чем угодно, чтобы иметь приработки, но меня всё же куда больше радовало не это, а совсем другое. Теперь зарплату платили по коэффициенту трудового участия и повсеместно вовсю работал бригадный подряд, но при этом качество ставилось во главу угла, а за брак строго штрафовали. Зато расценки везде стали намного выше, чем раньше. Оно и понятно, ведь теперь каждый директор знал, сможет ли его завод или фабрика продать свою продукцию и в каком точно объёме, а поскольку нормативы на отчисления в фонд заработной платы были отнюдь не мизерными, то и его рабочие хорошо знали, на какую зарплату они могут рассчитывать.

Когда-то я честно сказал Андропову, что зарплата это самое главное мерило в жизни и что от хорошей зарплаты никто и никуда не побежит. Что же, он не только выслушал меня очень внимательно, но и сделал соответствующие выводы. Политбюро поручило ряду институтов выработать оптимальную модель и теперь она начала действовать по всей стране, принося первые плоды. Имея на вооружении пятьдесят два гиперзвуковых космических самолёта, советское руководство уже могло не тратить деньги на повышение обороноспособности страны, а пустить их на решение куда более важных задач. Огромный гандикап стране давали и внеземные технологии. Темпы их внедрения были ещё не слишком велики и они заместили прежние едва ли всего лишь на шесть, семь процентов от возможного, но и это дало прекрасные результаты. Особенно в машиностроении и в первую очередь автомобиле и тракторостроении. Гильзы и головки блока цилиндров из поликарбона, лонсдейлитовые поршни, клапана, распредвалы, коленвалы и коробки передач, а также пары скольжения везде, где только применялись подшипники, самым радикальным образом меняли любой двигатель и вместе с водородным топливом повышали его мощность в два, два с половиной раза, делая куда более экономичным.

Поликарбон и лонсдейлит находили себе применение практически в любых отраслях народного хозяйства и везде, где их внедряли, достигалась большая экономическая выгода, а ведь это было только начало. Однако, техническая сторона меня волновала всё же меньше и уже за полночь я постарался перевести разговор на те темы, которые интересовали меня намного больше, на темы, касающиеся выработки советским руководством новых идеологических доктрин. Георгий Иванович, когда мы вышли с ним на кухню покурить, сказал мне, как о самом сокровенным:

– Знаешь, Борис, я ведь сейчас, как и ты, если о чём и думаю по настоящему серьёзно, так это только о том, как жить дальше с даром Тэурии. Коммунистические идеи были хороши раньше, когда жизнь человека была ничтожно коротка и потому самым лучшим решением было посвятить её борьбе с капитализмом. А теперь, когда я понимаю, что если меня не убьют, то жизнь моя может исчислять тремя, четырьмя сотнями лет, на многое я смотрю иначе и не один я, Боря. В Политбюро прекрасно понимают, что нужно срочно менять облик нашей цивилизации и вырабатывать какую-то единую идеологическую доктрину её дальнейшего развития. Больше все мы опасаемся демографического взрыва в странах Азии и Африки с их тотальной неграмотностью. Пожав плечами, я ответил:

– Георгий Иванович, тебе я, как и Юрию Владимировичу, я могу честно признаться. Мужики, я не знаю, что нужно сделать, чтобы цивилизовать страны третьего мира. Самое ведь неприятное заключается в том, что большинство этих стран, особенно их элита, но вместе с ней и рядовые граждане, если не умирают с голода, то кичатся своей древней историей, культурой, хотя по большому счёту живут, право же, как животные и у большинства людей только одно на уме – жрать и размножаться. Про Африку я и вовсе молчу. Там народ живёт по принципу стада павианов и как только кто-то дотягивается до оружия, так сразу же сколачивает банду и идёт грабить соседей. Извини, но я ведь знаю назубок только одно – финансы, а до них, в смысле до большой финансовой работы, мне ещё примерно с год добираться. Поэтому вы уж как-нибудь сами придумайте эту самую цивилизационную идеологию, а я поддержу вас финансами и могу гарантировать только одно, денег у Политбюро на всё хватит, вот только разворовывать я их точно никому не дам. Как и просирать впустую.

Генерал Булганин, которому нельзя было дать больше тридцати пяти лет, у него даже седина исчезла, с улыбкой сказал:

– Ты мне это брось, Борис Викторович. С расхитителями социалистической и частной собственности у нас сейчас дело обстоит строго. Мы таких деятелей мигом на Колыму отправляем, лес на морозе валить, пилой модели дружба два.

Глава 15 Финал чемпионата мира

За этап до окончания чемпионата мира я стал недосягаем для всех своих конкурентов и мог вообще не выступать в двух последних гонках и все равно стать чемпионом Формулы-1, но это меня не устраивало. Словно с сорвавшись с цепи, я выиграл подряд Гран-При Германии, Австрии и Италии и всякий раз меня выручала приемистость роторно-лопастного двигателя. Именно за счет неё мне удавалось успешно атаковать противников и также успешно отражать их собственные атаки. Практически все куэрны-гонщики уже научились ускоряться не хуже нас, хотя мало кто мог держать ускорение дольше двух минут, кроме Игоря. Так что в этом плане никто проигрывал мне так уж сильно, но зато никто не мог состязаться в настройках двигателя, которые я нагло держал в тайне даже от Анри и Дидье. Хай не лезут! Чай должны понимать, что я не мать Тереза, чтобы всем помогать. Ну, их успокаивало по крайней мере то, что они ездили на точно таких же болидах и потому никто не мешал им настраивать их так, как вздумается. Секреты же настроек двигателя вовсе не были парой пустяков и даже мне приходилось возиться с ними подолгу. Тут и Гея мало чем могла мне помочь. Точнее та её частичка, которая была бесконечно предана мне и при этом люто ненавидела всех моих конкурентов, даже друзей, но только во время гонок.

В самом начале августа, перед Гран-При Германии, все пилоты, гонявшие на метеоровских гоночных машинах, получили новые компьютерные консоли. Внешне они выглядели, как обычный ноутбук с семнадцатидюймовым экраном, только немного потолще. Эти консоли прекрасно помещались в тот же отсек, находившийся за спиной у пилота, но были на порядок лучше. Они имели куда более совершенный экран и к ним прилагалась обычная компьютерная периферия – сканер, цветной принтер с твёрдыми чернилами и даже двухсотваттный усилитель, к которому можно подключить любые колонки, не говоря уже о микрофоне. Однако, самым главным являлось то, что это была индивидуальная, заточенная под каждого гонщика, консоль, а потому пилоты, вылезая из машины, сначала вытаскивали из неё своего штурмана, а уже потом снимали с головы шлем. Интернет теперь вряд ли появится, так как уже появившаяся мировая компьютерная сеть, сокращённо даже на других языках «Микс», а попросту «Миксер», становилась все более и более густонаселённой. Гея становилась лучшим другом и помощником каждого человека, кто имел доступ к ее компьютерным консолям. Благодаря её помощи появилось множество компьютерных журналов, а в них даже виртуальные клоны их владельцев, с которыми можно было общаться ничуть не хуже, чем с живыми людьми. Это было гораздо круче, чем Интернет моего времени.

В середине же сентября мы получили «американские мозги», попроще. Это были ноутбуки такого же размера, что и новые консоли, но предназначались уже только для продажи в США и Канаде. Даже Великобритания и та не запрещала своим гражданам пользоваться компьютерными консолями Геи, но всё же больше всего их продавалось во Франции. В эту страну ввозили по двадцать тысяч консолей в месяц, этого было французам мало и потому их продавали только по предварительной записи. Генерал Паскаль быстро убедился в том, что его секретов, если они не являются преступными замыслами, Гея не разгласит никому во всём мире. О других галактиках речи пока что не заходило. Тем не менее общее число компьютерных консолей ещё не превышало четырёх миллионов штук и о их массовом распространении в мире не могло идти и речи. Правда, в Советском Союзе уже практически все крупные государственные учреждения и предприятия имели компьютерные консоли, а потому работать людям стало намного проще. База данных Геи стремительно увеличивалась и она быстро превратилась в самый главный информационный узел на нашей планете.

Поскольку я один мог сравнивать компьютеры двадцать первого века и Гею, то мой вывод был однозначен – небо и земля. Гея даже будучи одним единственным сверхкомпьютером, могла работать с десятью миллиардами консолей, обеспечивая их пользователям любые расчёты. Только сверх этого числа ей понадобится дочерний компьютер, но и он по своей сути, даже имея другое имя и будучи полностью независимым, останется всё той же Геей. В общем в довольно далёком будущем, лет через двести, наша дочь-компьютер будет работать вместе со своими детишками на семейном подряде. Как работали мы, Картузовы, я с женой за рубежом, а всё остальное наше семейство в Советском Союзе. Лучше всех дела шли всё-таки и мамы. Тандем Красавкина-Картузова не распался. Он наоборот, укрепился и день ото дня набирал силу, а вместе с тем разрасталось и их предприятие «Силуэт». Оно грозило вскоре стать целым концерном, работающим в сфере лёгкой промышленности. Во всяком случае они уже купили два камвольно-суконных комбината и три больших прядильно-ткацких фабрики, которые теперь переоборудовали и переоснащали заново. Галина поставила перед собой цель вывести новые «ивановские ситцы» на Запад, а мама ей во всём помогала, как первый заместитель и главный дизайнер производственного объединения. Она даже поступила в московскую «Тряпку».

Один я нигде не учился и учиться не собирался. Хватит с меня учёбы, чай не маленький. В том роде деятельности, которым я собирался заняться через год, а может быть даже раньше, не принято бравировать друг перед другом докторскими степенями. В мире больших финансов компетентных специалистов оценивают несколько иначе. По результатам их деятельности. Есть на твоём счету десять, двадцать миллиардов долларов, значит ты достиг чего-то, нет – ну, тогда не стоит и начинать. В своей прежней жизни я не ставил перед собой таких задач. Знавал я людей, которых и с миллиардами на счету опускали ниже плинтуса, а потому и не стремился стать богаче всех. Теперь же мои жизненные обстоятельства самым радикальным образом изменились и мне следовало подумать о том, как поскорее выйти на самый верх. Начало этому процессу уже было положено. Подбросив отличную идею сначала Андропову, а затем генералу Паскалю, я ведь не стал раскрывать им всех карт и решил занять выжидательную позицию, чтобы посмотреть, как они обломают себе на этом деле зубы. Только в том случае, когда я пойму, что они согласятся со всеми моими уже не доводами, а просто требованиями, можно будет приниматься за работу. Ну, а пока что я просто наблюдал за тем, как высокопоставленные правительственные чиновники двух стран пытаются решить одну проблему вслед за другой и начинают потихоньку звереть.

Их личные проблемы, связанные с этим процессом, как и нервная систем, которую им расшатывали обитатели черного континента, волновали меня в самую последнюю очередь. Зато меня очень радовало, что начавшиеся было за здравие переговоры, быстро перешли в стадию за упокой. Что же, именно этого и следовало ожидать в столь дорогостоящих проектах. Тем более, что переговоры проходили в точности по сценарию басни Крылова про лебедя, рака и щуку. Что в Ливии, что в Марокко, что в Сенегале, вожачки, корольки и прочие президенты племени, хотели иметь всё, причём сразу, но платить за что-либо хоть чем-то кроме своих ресурсов, находящихся глубоко под землёй, не желали. Не хотели они также видеть в своей стране всех тех граждан, которые откочевали во Францию на заработки. Боже мой, в той же Ливии с её четырьмя миллионами населения и грудой песка кроме нефти, которую закупали по дешевке итальянцы, больше ничего нету, зато гонору у Муамара Каддафи было хоть отбавляй, как и у короля Марокко и ведь никуда не денешься, с этими деятелями нужно было как-то договариваться. Вообще-то я знал, как привести их к общему знаменателю, но не спешил говорить об этом даже Андропову. Всё равно до конца года они ни о чём так и не договорятся, а к тому времени у меня будет куда больше оснований к тому, чтобы заставить боссов выслушать мой план и отнестись к нему со всем доступным им вниманием.

Пользуясь тем, что ещё ни одна из моих идей не провалилась с треском или без оного, я сумел настоять на том, чтобы концерн «Метеор», а он уже смело мог так именоваться, хотя ещё и был невелик, ударными темпами изготавливал для меня не только отдельные детали, из которых мы собирались собрать во Франции здоровенный заводище с городом к нему в придачу, но и приступил к изготовлению конструктора «Лего» для трёх африканских заводов. Причём всё это делалось в долг и мне его ещё предстояло отработать, но слишком уж велика была заинтересованность советского руководства в том, чтобы строить по всему миру самые современные заводы и потом ещё и иметь с них доход в размере от трети до половины всей частой прибыли и к тому же ещё и насаждать в этих странах свою, советскую идеологию. Впрочем, от той, какой она была три года назад, в ней если что и осталось прежнего, так это слово советская. Наши идеологи, хорошенько подумав, нашли-таки ссылки на новые доктрины как в трудах Ленина, так и в работах Маркса и Энгельса, хотя очень расплывчатые и размытые. Ну, главное заключалось в любом случае в том, что против капиталистов теперь уже никто не призывал бороться, но при этом их всех гамузом стригли машинкой под ноль, облачали в спецовки и называли пролетариями рыночного труда, словно азербайджанцев, торгующих овощами.

Предпринимателям всё же втолковывали, что истинный смысл понятия капитал заключается не в количестве сундуков с деньгами и золота в подвале, а в объёмах тех средств, которые могут быть в любой момент направлены на создание новых производственных мощностей. По моей инициативе в Советском Союзе всё шире разворачивалась борьба с идеей общества потребления. В первую очередь людям объясняли, что куэрнинг действительно является панацеей от всех болезней кроме петли, топора, пули и газовой камеры, а потому человеку в его долгой жизни, которую ему суждено прожить в добром здравии, не старея, нужно думать о чём-то куда более возвышенном, чем золотой унитаз в сортире и телогрейка из парчи. Стильно, красиво, элегантно и очень добротно, с таким расчётом, чтобы каждая вещь служила, как можно дольше – именно этом направлении особенно преуспела моя мама, которая теперь имела через Гею прямой доступ к базе данных Бойла. Ещё будучи всего лишь студенткой-первокурсницей «Тряпки», она уже опубликовала в журналах «Работница» и «Крестьянка» несколько статей об умный тканях, который появятся в самом ближайшем будущем и станут менять свою расцветку по желанию модника или модницы и те смогут каждый день выглядеть по-новому.

Новые наноткани, которые готовились к запуску в производство, позволяли шить и совершенно новые модели одежды, способной в значительной мере варьировать свой фасон. Назывался и предельный срок их службы – двести пятьдесят лет, после чего такой костюмчик можно будет полностью утилизировать и снова пустить сырьё в производство. А что, лично меня такая перспектива совершенно не пугала. Тем более, что такую одежду носят в миллионах миров, да, и сам я, что ни говори, внедрил в производство точно такой же «вечный» автомобиль. Быть экономным и бережливым это ведь вовсе не грех, хотя в той стране, куда мы летели, на этот счёт имели совсем другое мнение. Да, в Штатах как раз сейчас набирали силу идеи общества потребления, но всё это подавалось под лозунгом – «Мы работаем, чтобы жить!» Спору нет, лозунг весьма неплох, вот только «жить» у американцев почему-то всё время означало – жить за счёт других стран, их ресурсов, мозгов и самого уровня жизни. Нельзя было поспорить и с тем, что эта страна всё же давала всему миру очень много ценных, нужных и полезных вещей чуть ли не во всех отраслях производства, но стоило ли это бедности во всём остальном мире кроме полутора, двух десятков самых развитых стран? Наверное, всё-таки не стоило, а потому и с этим тоже предстояло вскоре начать бороться изо всех сил.

Гангстерская мировая война прокатилась практически по всем штатам США, кроме разве что Аляски и Гавайев. Количество жертв в ней превысило двести пятьдесят тысяч человек, чего в этой стране не было никогда. Сойдясь в «братоубийственной» войне, гангстеры Востока и Запада аннигилировали практически полностью, но не это явилось для Америки самым страшным, а то, что жертвами этой войны стали многие, всеми уважаемые видные персоны американского истеблишмента. Именно это обстоятельство более всего потрясло американцев. Они и предположить не могли, что многие сенаторы, конгрессмены, армейские генералы, судьи, прокуроры, полицейские чины и даже видные деятели культуры скопытятся с оружием в руках, как самые банальные, оголтелые мафиози, всякие там доны Чипполини и Буратини. Вот это очень многих людей повергло в шок, но вместе с тем у них появилась надежда на то, что такое больше не повторится. Ну, тут они жестоко ошибались. На смену старым негодяям и кровососам пришли новые, молодые, голодные и куда более алчные. Правда, американцы, почти поголовно имевшие оружие, после кровавой летней бойни на этот раз решили дать новоявленным бандитам жесткий отпор и потому по всей стране гремели не просто одиночные выстрелы, а автоматные очереди.

«Кровавого четверга», на этом фоне, никто в Америке практически не заметил, да, к тому же власти постарались сделать всё, чтобы сохранить в тайне ту резню на Манхеттене, которую мы учинили, хотя и связали с ней угон скоростного катера. Ну, как говорится, не пойман, не вор, а потому мы летели в Штаты смело, ничего не таясь. Летели на практически полностью обновлённом «Антее». На этом самолёте только двигатели стояли старые, но и они были модернизированными, а потому их мощность увеличилась чуть ли не в полтора раза. Увеличилась и скорость самолёта, который мог теперь пролететь без дозаправки двадцать пять тысяч километров. Самолёт стал к тому же легче и во много раз прочнее, да, и комфортабельнее, так как в нём не смотря на то, что это был грузовой, а не пассажирский борт, появился салон на пятьдесят пассажиров и мы забили его под завязку. Ирочка и Витюша летели вместе со мной, как и Нинон с Ивон. Летел с нами и небольшой пул журналистов. Во время перелёта через океан мы веселились, шутили и только что не резвились, хотя советский самолёт «Ан-22» позволял и такие вольности, как беготня. Мы просто ещё не знали, что нас ждёт в Америке, а то бы нам всем точно стало бы не до веселья. Ну, как говорится, раз собака не видит, то и не лает, а увидели всё мы только по прилёту в Штаты.

То, что нас держали в самолёте часа два, было ещё мелочью по сравнению с тем досмотром, который нам учинили. Ожидая примерно этого, мы ещё в воздухе съели и выпили практически всё, что взяли с собой в дорогу, а зря. Кое что нам всё же следовало оставить. Таможенный службы в своём служебном рвении чуть было не разобрали аэроплан, но лётчики пригрозили превратить его Брестскую крепость и они от них отстали. Зато таможенники вволю покуражились над нашей тяжелой техникой и гоночными машинами. Мы уже думали, что таможенная проверка со всеми её идиотскими вопросами, которые задавались нам разными людьми по десять раз, никогда не закончится и я уже хотел было дать команду к отлёту, как американцы вдруг стали сама любезность и сказали нам: – «Добро пожаловать в Америку». «Чёрт, век бы не видеть вашей долбанной Америки!» – подумалось мне в ответ, но я всё же промолчал. Ладно бы они шмонали так меня и Ирочку с Витюшей, мы ведь русские, но они же всех наших французских друзей буквально прокрутили через мясорубку и потом протёрли фарш через сито. Ксавье Монж всё же не выдержал и сказал американскому таможеннику:

– Офицер, хотя я прилетел в Нью-Йорк только за тем, чтобы освещать гонку Гран-При Америки, как только вернусь в Париж, то самым подробным образом опишу всё то, чему вы нас здесь подвергли. Поверьте, после этого французские таможенники визит каждого американца во Францию, будут рассматривать не только как личное оскорбление, но и как объявление войны Америкой всем французам. Вот тогда, по возвращению домой, ваши граждане вам всё выскажут. Поверьте, наши таможенники тоже обладают большой выдумкой и станут заглядывать американцам даже в те места, куда не каждый врач рискнёт заглянуть. Американец тут же обиделся и воскликнул:

– Господин Монж, я всего лишь делал свою работу.

– Вы делали её настолько хорошо, что заслуживаете за это и не такой благодарности французской прессы. – Прорычал в ответ Ксавье и добавил – Нас не обыскивали так даже тогда, когда мы покидали ЮАР, хотя там таможенники очень не любят, когда кто-то вывозит контрабандой алмазы. Можете не волноваться, офицер, на память о Нью-Йорке я не стану покупать даже открытку, не говоря уже о более ценных покупках и всё, что я ввожу сегодня в вашу страну, это одно только французское дерьмо, от которого я поспешу избавиться в первом же туалете.

Да, тут Ксавье был полностью прав, в туалет никому из нас так и не дали сходить, как и не дали воспользоваться тем биотуалетом, который находился на борту автобуса. Я думал, что нашего друга Ксавье тотчас отправят обратно в Париж, но ничего, всё обошлось, хотя таможенник и обиделся. Ещё больше он обиделся тогда, когда никто из троих французских пилотов не дал ему автографа для его сына. Лично я отказался только потому, что у меня на руках спал мой собственный, вконец измученный этой до издевательства долгой таможенной проверкой мой сын. По моему глубокому убеждению, это была просто мелочная провокация со стороны американцев. А ещё они просто не любят французов и те платят им той же монетой. Ох, и глупо же всё это, но, как оказалось, на таможенной проверке американские глупости вовсе не закончились. Когда мы, наконец, добрались до деревушки Уоткинс-Глен, предварительно затарившись харчами в самом дорогом супермаркете, то узнали ещё об одной новости. Оказывается, устроители гонки Гран-При США подготовились к ней весьма своеобразно. Вместо того, чтобы постелить асфальтан на этой пяти с лишнем километровой трассе, они по максимуму усилили стальные ограждения, в мою первую молодость именно об ограждение полностью разбил на этой трассе во время квалификации Франсуа Сэвер и погиб на месте, и решили устроить из спортивного состязания гладиаторское побоище, гонку на выживание.

Мы прилетели в четверг рано утром, но до Уоткинс-Глена добрались только к ночи, хотя ехать было всего ничего, а потому на ночь глядя ничего предпринимать не стали. Наутро же я первым делом попросил всех пилотов собраться в нашем шатре и высказал свой категоричный протест по поводу пресловутого «фулл контакта», разрешенного америкосами. Учитывая, что добрая треть гонщиков решила не радовать публику прыжками, за моё предложение провести гонку с максимальной корректностью, проголосовали все пилоты. Нефиг поважать всяких придурков. О своём решении мы немедленно известили хозяев автодрома и поехали читать трассу, хотя благодаря Джо Фоллмеру вся информация о ней уже была закачана в бортовые компьютеры, которые американские таможенники потребовали вскрыть, чтобы посмотреть, не являются ли они запрещёнными консолями Геи. Два часа мы ездили по трассе на скорости не свыше полтура сотен километров и при этом антикрылья наших болидов постоянно шевелились, меняя углы наклона. Ровно в полдень началось шоу – состязания на самый высокий и самый длинный прыжок на гоночном автомобиле. Устроители гонок и тут попытались отличиться и выгнать на трассу железный хлам, но им был заявлен самый решительный протест – мы не самоубийцы, чтобы пролетать над автомобилями и затем приземляться не видя трассы.

Да, маниакальная страсть американцев из чего угодно делать шоу, в этот день явно перехлёстывала через край. В далеко не самом лучшем настроении мы провели жеребьёвку и приступили к разминочным прыжкам. Каждому предстояло сделать по два прыжка без зачёта результатов, после чего, стартуя с десятисекундным интервалом, мы должны были совершить ещё по три прыжка, но уже зачётных. Публика, узнав, что никаких автобусов на трассу выкатывать не станут, вела себя чуть ли не по-свински. Янки свистели, улюлюкали и чуть ли не швыряли в нас гнилые помидоры и тухлые яйца. Однако, уже после первого же прыжка, а его совершил итальянец Артуро Мерцарио, все крикуны заткнулись, так как этот бесбашенный парень хотя и начал прыгать в весьма осторожно, пролетел по воздуху сорок три метра и при этом так мастерски приземлил болид, что не было даже отскока. Сразу после этого, увидев, что и обычный бортовой компьютер, уже прозванный в нашем кругу полудурком за примитивность, отлично реагирует на команды и хорошо читает перед отрывом скорость, дозаявилось ещё трое пилотов. Когда же были совершены более дальние прыжки, все отказавшиеся ребята вздохнули с облегчением и выстроились в очередь.

Я в эту пятницу прыгал семнадцатым и уже знал больше половины результатов. Побеждать в прыжках у меня не было никакого желания, но я всё же хотел показать вполне приличный результат на этой трассе с естественным рельефом. К тому времени, когда настала моя очередь выезжать из паддока, публика окончательно продрала глаза и въехала, что без всяческого металлического хлама на трассе прыжки автомобилей, взлетающих в воздух без каких-либо трамплинов – невероятно захватывающее и красивое зрелище. Теперь уже каждый прыжок зрители встречали восторженными криками и аплодисментами. Единственное, что мне совсем не нравилось на этой трассе, так это неудобная позиция для разгона. Приходилось ехать по прямой, затем делать под прямым углом поворот направо и дико ускоряться, чтобы через каких-то восемьдесят метров нажать на кнопку «Прыжок». Как и все, я также снизил скорость перед поворотом до ста сорока километров в час и, въехав в него, нажал на педаль газа, чтобы вылететь уже на скорости в двести десять километров. Мне удалось хорошо разогнать болид, до скорости в двести девяносто три километра в час, после чего я отправил его во вполне управляемый полёт. Мой первый же прыжок вышел неплохим, сто три метра и я уехал на второй круг. Судя по всему, прыжки на этой трассе у нас сегодня точно зададутся, но увы, не рекордные.

Джордж Фоллмер, как того и следовало ожидать, улетел дальше всех на сто восемьдесят семь метров, но и тормозить ему пришлось уже буквально в повороте. Публика осталась довольна прыжками и особенно тем, что первое место занял американец, надо сказать заслуженно. Второго психа, который отважился бы улететь за сто семьдесят метров, в этот день так и не нашлось, ну, а я со своими ста шестьюдесятью четырьмя метрами, был всего лишь десятым, но зато показал самый высокий прыжок, взлетев на высоту в двадцать один метр. Прыгни я всего на два метра меньше Джо и хрустальный кубок был бы мой, как и ещё один лавровый венок для заводской кухни, но у меня имелись совсем иные планы на этот уикенд. Не знаю, что по этому поводу думали американские журналисты, пишущие о мире машин, моторов и бешеных скоростей, но все европейские точно ждали того момента, когда прямо у них на глазах механики снимут с моего болида все аэродинамические обвесы и они увидят то, что от них так тщательно скрывали – роторно-лопастной двигатель внеземной конструкции и узнают, что он из себя представляет. Вкратце.

В субботу я никому не оставил ни малейшего шанса занять поул и уже в первом заезде показал такое время, которое никто, кроме меня самого, больше так и не смог превзойти. Вообще-то это были сущие пустяки по сравнению с тем, что в эту субботу Франсуа так и не вылетел с трассы и не разбился. Впрочем, даже в том случае если бы он с какого-нибудь перепугу потерял контроль над болидом и тот полетел куда угодно, он всё равно остался бы жив. За время чемпионата мы так умудрялись иной раз кувыркаться и сталкиваться друг с другом, что даже ломали машины и с десяток болидов отправилось в Советский Союз, где их сунули под ножи сверхпрочных лонсдейлитовых фрез. Ксавье по поводу моей квалификации сразу же сказал: – «Русский медведь оскалился и лучше к нему не приближаться». Не смотря на такое его предупреждение, гонка прошла в среднем темпе, никто не хотел рисковать понапрасну, но и спуску никто тоже никому не давал, а потому обгонов было очень много, но все они проводились так чисто, что не произошло ни одного контакта. Что же, это лишь говорило о том, что все пилоты, выехавшие на трассу, к этому времени стали отличными куэрнами и многие уже поднялись на шестой уровень, а потому занялись ещё и изучением боевого куэрнинга, чтобы затем стать целителями.

Лично для меня эта гонка прошла очень комфортно, я как ушел с поула первым, так больше никого и не подпустил к себе ближе, чем на шесть секунд. Вторым пришел Джо, а третьим Франсуа Сэвер. После награждения, во время конференции я уже в который раз сказал журналистам, среди которых у меня уже было немало хороших друзей и просто приятелей, что хотя и не расстаюсь с автоспортом навсегда, всё же уже больше не буду принимать участие в чемпионатах в течении всего года. Меня засыпали множеством вопросов и на большинство из них я отвечал часто просто шутливо, но на один, что считаю для себя главным результатом сезона, честно ответил:

– В первую очередь то, дамы и господа, что в результате своей совершенно дикой выходки, столь глупого и дурацкого побега из Советского Союза, мне удалось войти в семью профессиональных авто и мотогонщиков. Это и ещё то, что теперь все пилоты имеют возможность ездить на новых болидах не боясь погибнуть, самое главное, а звание чемпиона всего лишь приятное дополнение, как и некоторая толика славы.

На следующий же вопрос, что помогло мне завоевать в этом сезоне сразу два чемпионских титула, я ответил так:

– Главным образом куэрнинг, а также сверхмощный мотор моего болида. В будущем сезоне такой будет стоять на машине каждого гонщика Формулы один, но они все стали отличными мастерами куэрнинга и вот тогда-то покажут свой класс. Я тоже буду выступать время от времени и не обязательно, что за свою команду. Вдруг какому-то пилоту придётся по каким-то обстоятельствам пропустить гонку, а его команде обязательно будут нужны очки для Кубка Конструкторов, вот тогда-то я и приду на помощь даже нашим самым главным конкурентам.

После интервью, во время которого в прямо в паддоке наши механики установили две трибуны, а между ними поставили мой болид, двигатель которого уже остудили углекислотой, я показал всем, что такое роторно-лопастной, шестисекционный двигатель с пятью лопастями, способный без генератора разгонять гоночный автомобиль до совершенно сумасшедших скоростей. На таких скоростях нужно гонять только строго по прямой, по специально подготовленным трассам, так как скорость может достичь и восьмисот километров в час, ведь этот двигатель можно при желании раскрутить и до сорока пяти тысяч оборотов в минуту. Пока я вместе с Анри и Николя разбирал на глазах у журналистов двигатель, остальные наши друзья раздавали журналистам буклеты с его весьма общим и не во всём точном описанием. Когда же я умолк и сел перед столом, на котором лежали детали от двигателя, на меня обрушился целый шквал вопросов, но с особым садизмом я ответил на вопрос, касающийся будущего двигателестроения и всех остальных двигателей:

– Дамы и господа, могу вас заверить, перед вами лежит в разобранном виде тот самый двигатель, который отныне заменит все остальные. Извините, но ему нет равных ни по мощности, ни по надёжности, ни по простоте обслуживания, ни по экономичности. Этот двигатель с одинаковым успехом может раскручивать вал от минимальных пятидесяти оборотов в минуту, до максимальных где-то под пятьдесят тысяч и даже больше и потому способен конкурировать даже с реактивными двигателями, установленными на самолётах. Более того, его можно ведь сделать турбореактивным двигателем. Как только мы вернёмся в Париж, то сразу же приступим к сборке завода. Его уже доставили из Советского союза на баржах в разобранном виде и мы закупили все необходимые станки и нужное нам оборудование. Ещё до наступления Нового года наш завод выпустит первую партию автомобильных и мотоциклетных двигателей, которые будут установлены сначала на гоночных машинах, а потом и на всех остальных. Эра обычных поршневых и примитивных роторных двигателей, включая пародию на роторно-лопастные – завершилась.

Своими последними словами я просто убил всех журналистов и они стали задавать мне вопросы о цене двигателей и о том, будут ли их производить ещё где-либо кроме Советского Союза и Франции. На этот вопрос я ответил весьма уклончиво, сказав, что это полностью зависит от политики этих стран, так как на военную технику эти двигатели никогда не будут устанавливаться лишь по той причине, что этого не допустит советское руководство, не желающее, чтобы в мире хищнически разрабатывались полезные ископаемые и наращивалась гонка вооружений. Ну, а поскольку своё «эпохальное» интервью я всё-таки давал в Соединённых Штатах, прослывших главным и самым злостным зачинщиком гонки вооружений, то и вопросы после такого моего заявления посыпались колкие и очень уж ехидные. Во всяком случае один господин так и спросил:

– Мистер Картузов, но как Советский Союз докажет Западу, что он в тайне от нас не строит сверхпрочных танков, не боящихся наших противотанковых средств и не оснащает их двигателями вашей конструкции, к производству которых, как я понимаю, в вашей стране уже давно приступили. Ухмыльнувшись, я ответил с вызовом:

– Лично вам, мистер Розенблюм, никто и никогда ничего не докажет. Ну, разве что на нашу планету явится пророк Моисей, во что я не очень верю. Однако, любой журналист, который войдёт в компьютерную сеть «Микс» через консоль Геи, тут же получит полный отчёт, из которого следует, что в Советском Союзе всего лишь имеют на сегодняшний день только рабочие чертежи второго завода по производству двигателей моей конструкции, но самой документации на двигатель там нет. Она будет передана Геей нашим конструкторам только завтра утром. Кстати, Гея ведёт учёт каждому килограмму произведённого аморфного наноуглерода и у неё можно узнать, на какие цели этот конструкционный материал расходуется. Надеюсь вы понимаете, что средства технической разведки не относятся к числу атакующих систем вооружения? Это всего лишь технические приспособления для мониторинга и что они из себя представляют, вряд ли кто узнает в самое ближайшее время, но я полагаю, что так всё же не продлится слишком долго. СССР и США сумеют рано или поздно преодолеть все разногласия и начнут доверять друг другу.

От такой дипломатичности меня чуть было не стошнило, но я не мог сказать этому старому польскому еврею, перебравшемуся в Штаты ещё в самом начале Второй мировой войны, между прочим нашему ярому врагу, всё, что о нём думаю. Дав журналистам на вопросы всего час, я закончил пресс-конференцию вежливыми, ничего не значащими словами и мы стали заталкивать болиды в ангар на колёсах. Боже, как же быстро мне надоело в этой чёртовой Америке, а ведь мне ещё предстояло жить и работать в этой стране. Ну, а поскольку это время ещё не наступило, то я пока что мог дышать полной грудью. Пока я давал журналистам пресс-конференцию, боссы гоночных команд и мои коллеги-пилоты, оставив инженеров и механиков грузить болиды на фуры, чуть ли не первыми стали покидать автодром, но в этот день ещё никто, по идее, не должен был покинуть Нью-Йорк. Наоборот, мы все поселились на эту ночь в отеле «Уолдорф-Астория», чтобы завтра провести вместе ещё один день, но не состязаясь друг с другом, а работая над принятием важного и очень ответственного плана действий на будущее. Честно говоря, мои новые друзья – гонщики, ждали этого дня даже больше, чем я сам. Ждали и даже готовились к нему, как и я сам. Вот только я готовился активно, а они пассивно, попросту не тратя те деньги, которые мы все вместе зарабатывали на продаже суперкаров.

Прилетели в Нью-Йорк и все самые лучшие профессиональные авто и мотогонщики, даже раллисты, им пришлось поселиться в отелях подешевле и попроще, включая метеоровских гонщиков, так горячо поддерживавших меня на трибунах. С будущего года болиды команды «Метеоры Юга» будут выступать в гонках Формулы-1. По паре раз Гена, Слава и Витя прокатывались и в этом году и даже были в очках, но основную ставку они делали на куэрнинг и домашние тренировки. Наш автодром был включён в Гран-При семьдесят четвёртого года и комиссары Формулы-1 признали его, наряду с новым автодромом во Франции, лучшим в мире, но он же был ещё и самым комфортным для гонщиков. В нашем Метеоре для каждого пилота Формулы-1 был построен роскошный коттедж со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и все они об этом знали, а некоторые даже успели погонять на «Большом овале». Под таким названием автодром вошел в списки Формулы-1 и всех остальных гонок, но его обычно называли несколько иначе – «Овал Карузо». В мою честь, естественно, а не в честь великого итальянского певца.

В будущем году, в марте месяце, на «Овале Карузо» пройдёт третий этап Гран-При семьдесят четвёртого года и уже в сентябре месяце к этому началась подготовка. В нашем городе строилось добрых полтора десятка фешенебельных гостиниц, половина в Метеоре, а также проводилась реконструкция и модернизация аэропорта. Всего в будущем году в нашем городе должно было пройти двенадцать гонок международного уровня и в том числе Открытый Чемпионат СССР по прыжкам на гоночных автомобилях, а уж у на нашей трассе с её почти двухкилометровой прямой, можно было показывать просто феноменальные прыжки. В принципе таким образом я просто готовил общественное мнение к тому факту, что вскоре автомобили станут летающими, но для этого нам предстояло «изобрести» генератор антигравитации, устройство на самом деле простое, если и вовсе не примитивное по своей конструкции, но крайне сложное по технологии производства антигравитационных линз. С этой целью в бой вводились старые кадры КГБ, а именно – швейцарский учёный-физик, работавший в Берне – Карл Вайсман. Этот семидесятичетырёхлетний старик покинул тогда ещё Советскую Россию в двадцать шестом году и со временем осел в Швейцарии. Не смотря на свой талант, каких-либо знаменательных открытий он не сделал, но зато был старейшим советским разведчиком и истинным патриотом.

Хотя Карл Фридрихович не был таким уж горячим поклонником автогонок, он прилетел в Нью-Йорк вместе с нами по той причине, что получил от меня грант на свои научные исследования, а вскоре должен был получить и новую лабораторию. Полгода назад профессор Вайсман вполне официально обратился ко мне за помощью после того, как я, прочитав научном журнале его статью о возможных новых свойствах кристаллов, созданных на базе наноматериалов, написал ему письмо, в котором задал несколько десятков вопросов. Вообще-то я приглашал его ещё и приехать к нам в Париж, чтобы заняться исследованиями в области создания новых кристаллов, но Карл Фридрихович для начала попросил меня предоставить ему для исследований некоторые виды наноматериалов, что и было немедленно сделано. Почти полгода учёный молчал, пока не написал мне второе письмо, в котором рассказал о том, что он близок к тому, чтобы уменьшить массу любого физического тела в десятки раз, создав вокруг него поле антигравитации. Ему требовались для этого деньги, современная физическая лаборатория, мощные источники энергии и возможность принять на работу молодых, дерзких физиков.

Всё это я ему мог предоставить и сам, но мне нужно было подать это таким образом, чтобы в течении ближайших четырёх, пяти лет множество людей застыло в напряженном ожидании чуда. Выступать в роли чудотворца мне было нежелательно, как и выставлять в этой роли советскую науку, вот потому-то на следующий день, в самом большом зале отеля «Уолдорф-Астория» я и собрал свыше шестисот человек, являющих собой элиту авто и мотоспорта. На это собрание не были приглашены одни только представители заводов, производящих суперкары и супербайки. Моё выступление заняло всего полчаса и суть его заключалась в том, что я предлагал всем тем гонщикам, авторские автомобили которых имели спрос на рынке, стать акционерами новой французской компании «Картузов Индустриаль», которая станет производить на начальном этапе самые лучшие в мире моторы, спортивные и гоночные автомобили и мотоциклы, а в дальнейшем ещё и летающие суперкары и супербайки. После этого я дал слово профессору Вайсману и тот рассказал о своих успехах и о том, что четыре чёрные антигравитационные линзы размером с пятак, могут заставить парить в воздухе кирпич. Более того, профессор это немедленно продемонстрировал и лишь посетовал на то, что производить линзы большего размера это очень сложный и кропотливый процесс, в котором применялось много ручного труда, причём труда ювелирного, когда сборщикам приходится собирать кристалл под мощным микроскопом. В этот день ни один из приглашенных людей не ответил мне отказом.

Так в Нью-Йорке было принято решение создать такую моторо, мото и автомобилестроительную компанию, которая принадлежала бы автогонщикам и уже тем самым имела самую лучшую рекламу. Мне даже не пришлось доказывать своим деловым партнёрам – миноритарным акционерам, что это будет ещё и инвестиционная компания. Ещё до обеда мы приняли все самые важные решения и подписали все нужные документы. Теперь дело оставалось за Дидье и его юристами. Наша прежняя компания при этом сохранилась в своём первозданном виде и вошла в состав учредителей, сорок девять процентов акций достались миноритариям, тридцать один мне, а остальные двадцать нашей дружной команде. Лично для меня это было не столь важным условием, но обстоятельства требовали, чтобы все бразды управления компанией находились в одних руках и я именно этого достиг. Теперь от меня только и требовалось, что грамотно использовать все те преимущества, которые уже имелись у нашей компании.

Глава 16 Африканский вопрос

Как я это и предвидел, переговоры Франции и Советского Союза с Ливией, Сенегалом и Марокко завязли в глубокой трясине множества разногласий по самым разным вопросам, но главными всё же были два – все три руководителя этих стран, словно сговорившись, хотели видеть предприятия, о строительстве которых шла речь – национальным достоянием и не желали отдавать полученную от их эксплуатации прибыль, это, во-первых, а, во-вторых, они и слышать ничего не хотели о возвращении в свои страны беглецов, уехавших во Францию на поиски счастья. В первом случае они хотели расплатиться сырьевыми ресурсами, а во втором их можно было понять, ведь гастарбайтеры худо-бедно оказывали весьма приличную финансовую помощь своей родне, оставшейся сидеть на пальмах или под ними. Из Ливии во Францию уехала меньше людей, чем в Италию, но требования французской делегации к Муамару Каддафи, касающиеся отказа от политики насильственных выдворений из страны людей других национальностей, а также требование гарантий, что вернувшиеся ливийцы не будут преследоваться, могло повлечь за собой их массовое возвращение на родину из Италии. Как-никак они уже стали более или менее квалифицированными рабочими, а вот все остальные ливийцы как были козопасами, так ими и остались. Тем более, что требования Франции и СССР были очень жесткими – инженеров и техников на первое время мы вам дадим, а потом вкалывайте сами на своих предприятиях, но прибыль извольте делить на троих, а руду сами выкапывайте из земли.

Раздел прибыли был третьим вопросом, тормозящим весь процесс. Одно дело сидеть на экспорте сырья и ни о чём не думать и совсем другое создавать нормальные предприятия, производящие продукцию самого высокого качества, да, ещё востребованную во всём мире, а не только в Африке. Тут аппетиты сразу же вырастали у всех троих руководителей государств просто немеряно. Самое же главное, что правительство Франции не хотело отступать от своего решения, принятого не без труда – вернуть гастарбайтеров на их историческую родину. Более того, в прессе вот уже почти полгода как печаталось множество материалов под примерно таким общим заголовком: – «Лучше быть богатым буржуа в Сенегале и Алжире, чем нищим пролетарием во Франции!» Часто встречался и другой лозунг, обращённый уже к коренному населению: – «Французы, давайте будем честны и благородны по отношению к тем, кто помог нам восстановить Францию. Нужно щедро расплатиться с рабочими, приехавшими из Африки и дать им возможность вернуться на родину бизнесменами.» Под этим лозунгом с начала учебного года во Франции даже открылось множество вечерних «Школ бизнеса» и народ в них повалил толпами. Очень многим неграм и арабам понравилась сама мысль о том, что из Франции можно свалить на новеньком автомобиле со всем своим семейством, имея в руках толстую пачку денег.

Не знаю, уж, какими бизнесменами станут эти «французы» у себя на родине, но в том, что все они рванут из Франции домой, сомневаться не приходилось. Тем более, что в газетах уже написали, что платить за выезд будут подушно, а семьи у них были очень многодетными. Жены-то никогда не работали и рожали каждый год. Однако, именно то, что все эти работнички находились в предпенсионном возрасте, сильно настораживало руководителей трех стран, с которыми велись переговоры. Зная всю их подноготную благодаря Дейру, Вилиэн и Бойлу, а также имея кое-какие козыри на руках, я подготовился к переговорам с Леопольдом Сенгором, королём Мулаем Хасаном Алауи и совсем ещё молодым и потому норовистым Муаммаром Каддафи. Сразу после Нового года я связался с Андроповым и стал выяснять у него, почему не идут переговоры, а когда получил более или менее внятный ответ, заявил, что намерен подключиться к этому процессу, а точнее замкнуть его на себя и ещё до конца января подготовить к подписанию соответствующие четырёхсторонние переговоры. Юрий Владимирович даже не стал задавать мне вопрос, кто будет четвёртым подписантом. Тут и так все было ясно, как белый день. Вместо этого он спросил:

– А ты уверен, что справишься, Борис? Ухмыльнувшись, я сказал:

– Не был бы уверен, Юрий Владимирович, так и не стал бы предлагать тебе эту операцию. Рассмеявшись, Андропов воскликнул:

– Так ты что же, шельма, с самого начала всё так спланировал, чтобы присоединиться к переговорам и стать четвёртым бенефициаром этой сделки? Так я тебя должен понимать? Кивнув, я подтвердил его подозрения:

– Именно так всё и задумывалось, Юрий Владимирович, но ты, надеюсь, не в обиде на меня за это? Пойми, всё равно все свои деньги я буду вкладывать в будущее планеты.

– Боря, можешь не оправдываться. – Успокоил меня Андропов и добавил – Ты человек проверенный и надёжный, так что действуй. Скажи мне, что мы должны сделать для твоего успеха и я немедленно поставлю вопрос на Политбюро.

Через несколько дней, уже получив поддержку из Москвы, я связался с генералом Паскалем и стал усиленно набиваться к нему в гости. Андропов уже переговорил с ним и потому я был тотчас приглашен в Централ на чашку кофе и на следующий день, а это как раз был второй вторник января, сел в «Гамму» и поехал на бульвар Мортье. Мне было сказано не парковаться неподалёку, а сразу же въезжать на территорию бывших казарм Турелль и Мортье. Сразу за воротами ко мне в машину подсел помощник Жан-Жака и показал, куда нужно ехать. В небольшом двухэтажном особняке, в котором раньше, наверное, находилась какая-то военная канцелярия, а ныне превращённом в небольшое шале для приёмов, меня уже поджидали не только Жан-Жак и его первый помощник Жан-Кристоф, главный двигатель процесса избавления Франции от афрниканцев, но и руководитель французской делегации на переговорах. Наш разговор начался с того, что Жан-Жак прямо с порога сказал мне прямо в лоб:

– Борис, ты всё-таки точно агент КГБ, иначе почему бы это ты имел такие прекрасные взаимоотношения с Андроповым, что он сам позвонил мне и сказал о твоих новых предложениях. Точнее о том, что ты собираешься сделать их нам.

К этому времени я носил короткую причёску и так до сих пор не расстался с дымчатыми очками Бобби Стюарта, делавшими меня старше возрастом и солиднее. Слегка улыбнувшись, я сделал рукой протестующий жест и так парировал наезд:

– Господа, это клевета. Я никогда не был агентом КГБ и даже не служил в армии. Простите, но я слишком молод для этого, но полагаю, что могу сдвинуть с места переговоры и завершить их к обоюдному интересу всех четырёх сторон. Жан-Кристоф развёл руками и тут же спросил:

– Ну, что, Жан, теперь ты веришь мне, что этот юноша заранее всё спланировал таким образом, чтобы сорвать на этом деле огромный куш? Поверь, на самом деле его планы гораздо шире и потому я предлагаю начать наш разговор именно с этого, а не с того, как он собирается штурмовать Карфаген.

Только после этого мне представили специального посланника мсье Робера Байяра и мы сели за большой круглый стол в удобные, мягкие кресла. Достав из кейса и положив на стол консоль Геи, я ничуть не смущаясь сказал:

– Господа, за долю в двадцать пять процентов, я положу к ногам Франции и Советского Союза всю нефть арабского мира и это для них будет самое выгодное предложение, сделанное за всю историю взаимоотношений между Западом и Востоком. Жан-Жак покрутил головой и проворчал сердитым тоном:

– Вот теперь я, кажется, начинаю понимать, почему патрон приказал мне поговорить с тобой полчаса и сразу же везти к нему в кабинет, Малыш. Он знал больше, чем я, хотя Юрий и убеждал меня, что рассказал всё, что знает сам. Пожав плечами, я ответил:

– Жан-Жак, по-моему и Андропов, и ваш патрон только делают вид, что знают всё. Господа, поверьте, вы действительно первые люди, кому я говорю о том, что Франция и СССР могут взять под контроль всю добычу нефти в Африке и Азии, и тем самым превратить её, а также уголь и горючие сланцы, в самые лучшие конструкционные материалы и идеальное топливо.

Через час мы продолжили разговор уже в кабинете премьер-министра Франции Жака Шабана-Дельмаса. В приёмной, однако, Робера Байяра отсеяли и мы снова разговаривали вчетвером. Между прочим, премьер-министр был кое-чем мне обязан. Не без моей помощи ему тайно намекнули о том, чем закончится для него разгромная стать об неуплате налогов, опубликованная в сатирической еженедельной газете «Каннар аншене» и этот вояка, бывший маки, бригадный генерал и доверенное лицо генерала де Голля, быстро уладил все свои дела, связанные с налоговым ведомством, а потому сохранил за собой пост премьер-министра. Когда я рассказал ему о своей затее поставить точно такие же заводы, какой мы собирались построить в Ливии, на всех нефтяных месторождениях, принадлежащих исламскому миру и тем самым ещё и переработать попутно огромное количество угля и горючих сланцев, получив гигантское количество водородного топлива и при этом Франция и СССР войдут в долю в этом бизнесе, а моя компания станет для этих стран главным инвестором и проводником демократических идей, вопрос был тут же решен ещё на одном высшем уровне. Премьер-министр улыбнулся и сказал:

– Прекрасно, Борис, я вас понял. Поскольку налоги ваша компания будет платить во Франции, вы можете отправляться на переговоры тогда, когда сочтёте это нужным. Думаю, что вам сё же следует подождать хотя бы неделю, чтобы я успел наградить вас орденом «Почётного легиона», как его кавалеру, вам будет легче вести переговоры с королём Хасаном Вторым и президентом Сенгором. Они оба хорошо знают Францию.

Однако, разговор на этом не закончился и Жак Шабан принялся выпытывать у меня, какие именно инвестиционные проекты я намерен реализовать в исламском мире. Мне нечего было скрывать и я рассказал о том, что нужно сделать, чтобы жители этих стран имели рабочие места у себя в стране и жили в Иране, Пакистане, Судане, а не откочёвывали в поисках лучшей жизни в Европу. Для этого нужно было строить не гигантские комбинаты, а тысячи небольших предприятий и развивать экономику через создание национального бизнеса. Особенно внимательно меня слушал Жан-Кристоф, который с задумчивым видом сказал:

– Борис, слушая тебя мне кажется, что все три наших автомобильных концерна следует объединить в одно предприятие, а затем раздробить его на части, чтобы цеха нового концерна были разбросаны по всей Франции. Тем более, что откуда-то появились некие господа, которые заявляют на них свои права. Не моргнув глазом я поспешил ответить:

– Ваша идея просто блестящая, Жан-Кристоф. Как вижу, вы поняли мою самую главную мысль, алмаз новых советских технологий нуждается во французской научно-технологической огранке и оригинальной оправе, чтобы стать бриллиантом редкой цены. Ну, а что касается господ-рейдеров, потрясающих бумагами, то я бы посоветовал отстреливать их, как бешеных собак, это всего лишь хищники, шакалы, которые пытаются воспользоваться тем, что минувшим летом разразилась гангстерская война и со сцены сошли в могилу некоторые истинные хозяева большого бизнеса не только во Франции, но и во всём мире.

Жак Шабан, благосклонно кивнувший Жаку-Кристофу, тут же поторопился поинтересоваться у меня:

– Борис, вам известно хоть что-то о причинах этой войны и о том, кто её развязал? Вы, как мне об этом не раз докладывали, обладаете блестящими аналитическими способностями и я полагаю, что смогли уже о чём-то догадаться. Или я не прав?

Честно говоря, я даже не поверил поначалу в свою удачу, ещё бы, меня попросили высказать свои мысли по такому важному поводу, но быстро справился с волнением и ответил:

– Ваше превосходительство, по моему глубокому убеждению, у этой войны имелись очень серьёзные причины и её затеяли не какие-то там клошары, живущие под мостом, а очень влиятельные господа. Не так давно, минувшей осенью, на аукционе «Сотбис» были выставлены редкой красоты и величины бивни африканских слонов, оправленные в золото и украшенные крупными бриллиантами, которые тут же были проданы за совершенно невероятную цену. Как вы это знаете, Гея, постоянно обогащается информацией, которую ей несут уже миллионы пользователей и я, задав ей вопрос, с удивлением узнал, что эти шесть бивней принадлежали когда-то графу Брайану Рочестеру. О нём мало что известно кроме того, что семейство Рочестеров полторы сотни лет назад называли самым богатейшим в мире и именно оно организовало торговлю опиумом в Китае. Тогда говорили также, что Рочестерам принадлежит в Англии все, включая корону английских королей и «Ост-Индскую компанию». Думаю, что так оно и было. Меня очень заинтересовала информация Геи и я не поленился покопаться в старых газетах, некоторые из которых были изданы ещё в донаполеоновскую эпоху и вскоре обнаружил одну заметку, в которой говорилось о Двенадцати Великих Домах Европы, правящих всем миром руками королей. Все они, как в ней было сказано, происходили от одного английского корня и их объединяет то, что они все являются по своему происхождению англо-саксонскими. Наверное всё-таки французы не зря испытывают недоверие к англосаксам. Продолжив свои далеко не самые тщательные исследования, увы, но я занимался ими не постоянно, а лишь эпизодически, мне вскоре пришла в голову странная догадка, полного подтверждения которой я пока что не могу вам привести, но надеюсь, что найду этому подтверждение. Прошлым летом кто-то убил наследников Брайана Рочестера и это скорее всего произошло в Южно-Африканской Республике. Вслед за этим сразу же началась война гангстеров западного мира против китайских триад и якудза, а также против других мафиозных структур Востока, включая даже арабские и индийские. По-моему, хозяева остальных Двенадцати Домов недооценили мощи преступных кланов Азии и были полностью уничтожены в этой войне. Как и вас всех, меня тоже удивило, что многие на первый взгляд добропорядочные граждане Франции, относящиеся к высшим слоям общества, оказались в одном ряду с отъявленными гангстерами. Из этого можно сделать только один вывод, они были в этой странной армии не более, чем младшими офицерами и если мои выводы правильные, то сегодня мы имеем следующую ситуацию – весь преступный генералитет, а с ними лейтенанты и криминальная пехота почти полностью уничтожены, но зато уцелело среднее руководящее звено и небольшие элитные спецподразделения при нём. Если дело обстоит так, то это означает грядущий передел собственности в очень многих развитых странах. Как вы понимаете, у каждого слитка золота должен быть хозяин и если концерн «Рено» на самом деле принадлежал кому-то другому, то он обязательно об этом заявит, тайно или открыто. Жан-Жак не выдержал и проворчал вполголоса:

– Уже заявил и даже предъявил в суде документы, всякого рода долговые расписки и прочие бумаги. Похоже, что все они подлинные, вот только никому неизвестно, кто именно заявляет требования. Все адвокаты, которые взялись за такого рода дела, наотрез отказываются называть имена своих нанимателей.

Под пристальным взглядом премьер-министра, который явно был бы не прочь выслушать хоть чей-то совет, я усмехнулся и спокойным, деловым тоном сказал:

– Раз так, Жан-Жак, то я бы посоветовал вам изымать эти бумаги в принудительном порядке, гнать адвокатов в шею и если не известен истинные владелец предприятий, то просто национализировать их, а потом снова приватизировать. Или не приватизировать. Это решение относится к компетенции правительства и его премьер-министра, а повод к этому такой – Франция не может допустить, чтобы компании, находящиеся на её территории, будь то банки или заводы, оказались в руках потенциального врага. Если кто-то хочет ими завладеть, но не открывает своего инкогнито, значит он враг в потенциале и относиться к нему нужно точно так же, как к каким-либо наследникам Третьего рейха.

Тем самым я наступил на больную мозоль каждого сидящего за столом в уютном эркере кабинета. Жак Шабан-Дельмас широко заулыбался и довольным тоном сказал:

– Золотые слова, господа. Полагаю, что нам именно так и следует поступить. То, что все те долговые расписки, которые были составлены ещё в двадцатые и тридцатые годы, являются подлинными и в них сказано, что деньги, ценности, недвижимое имущество или предприятия должны быть переданы подателю данной бумаги по первому требованию, это ещё не повод, чтобы суд мог сменить собственника. Они действительно вполне могут оказаться в руках врагов Франции. – После чего поинтересовался у меня требовательным тоном – Борис, друг мой, вы не могли бы ознакомить меня с вашими изысканиями? Мне уже докладывали о чём-то подобном, но сделано это было в куда более осторожных выражениях и крайне расплывчато. В ваших же словах имеется конкретика и она мне очень интересна. С вежливым поклоном я ответил:

– Ваше превосходительство, в самые ближайшие дни я распечатаю этот текст и передам его лично вам в руки. Извините, но это будет пока что набросок. Более подробный документ, со всеми ссылками, я передам вам месяца через три, но чтобы он был абсолютно точным, нужно отсканировать подшивки всех старых газет, которые только можно найти. Тогда я смогу задать Гее такой алгоритм поиска, который сможет найти все необходимые доказательства существования Двенадцати Домов в прошлом. Ну, а я просмотрю прессу за последние десятилетия и постараюсь дать вам ответ на вопрос, кем же являются на самом деле капитаны, майоры и полковники той преступной тайной организации, которая учинила войну прошлым летом. – Сделав небольшую паузу, я добавил – Несколько имён я могу назвать уже сейчас, но это всего лишь мои догадки, ваше превосходительство.

Премьер-министр сделал лёгкий, чуть заметный кивок и Жан-Жак немедленно сказал мне с улыбкой:

– Проверить которые мой долг, Малыш. Если эти люди невиновны, то они даже не узнают, что их проверяли, но если они действительно причастны к заговору против Франции, то им не поздоровится. Это я могу тебе смело обещать, парень. Жак Шабан подтвердил его слова:

– Да, Борис, мы не станем особенно церемониться с этими негодяями, – и тут же добавил, – поэтому ты можешь один экземпляр своего доклада вручить моему старому другу. Тем более, что это его компетенция, выявлять врагов Франции и бороться с ними невзирая ни на что. Кем бы эти люди не были, если они виновны в заговоре, то Франция их за это жестоко покарает.

А вот в этом Жак Шабан мог меня даже не убеждать, я и без его слов знал, как действовали в таких случаях французы, как и знал о том, что представляла из себя тайная террористическая организация «Красная рука», убивавшая в Западной Германии в конце пятидесятых, начале шестидесятых годов тех немцев, которые поставляли оружие в Алжир. В любом случае этот разговор был для меня крайне полезным. Во-первых, премьер-министр Франции сам осознал, что как аналитику, мне просто цены нет, ещё бы, ведь за меня работал Бойл, располагавший чуть ли не всей информацией о Двенадцати Домах, во-вторых, он лично попросил меня даже не о дружеской услуге, а заказал мне это аналитическое исследование. После этого мы снова вернулись к африканскому вопросу и Жак Шабан стал спрашивать меня, каким образом я намерен заставить трёх африканских деятелей принять мой план и больше не выкобениваться. Я не стал кокетничать и ответил чуть ли не с солдатской прямотой:

– Ваше превосходительство, мои методы очень просты, я собираюсь применить политику кнута и пряника. Если переработкой африканской нефти не захочет заниматься Ливия, то значит такой завод будет построен в Алжире. Тем более, что в этой стране ещё и есть залежи угля, но уголь не нефть, его можно везти по Средиземному морю из многих стран Европы, в том числе даже из Советского Союза. Самое главное, это дать понять полковнику Каддафи, что он сможет стать чуть ли не вождём исламского мира и как можно шире растиражировать его «Зелёную книгу», но сначала отредактировать её таким образом, чтобы она не вступала в конфликт с европейской цивилизацией. А вообще-то всё здесь будут решать деньги. Мирная и ни с кем не воюющая Ливия, это идеальное место для строительства такого завода. Ну, а кроме того через территорию Египта в Ливию можно провести магистральный трубопровод, который погонит на этот завод нефть из Саудовской Аравии и эмиратов. Одновременно с этим нужно будет построить трубопровод на дне Средиземного моря, по которому Ливия будет качать водородное топливо во Францию и далее оно разойдётся по всей Европе. Выгоду от этого получат все и Ливия со своим крохотным населением, будет благоденствовать. Думаю, что полковник Каддафи сможет оценить все перспективы, которые я намерен перед ним открыть.

Наша беседа продлилась почти два часа и закончилась тем, что премьер-министр пообещал мне отдать все необходимые распоряжения своему аппарату. После этого мы отправились втроем обедать в тот самый ресторан, где уже бывали однажды. За обедом разговор продолжился, но уже не был таким официальным, как до того. Жан-Жак всё же поинтересовался у меня:

– Малыш, как ты считаешь, твой возраст не помешает тебе? Усмехнувшись я ответил:

– Но вам же мой возраст не мешает прибегать к моим услугам, Жан-Жак. Дело ведь не в возрасте, как в таковом, а в том, что говорит человек. Не думаю, что я говорил сегодня вашему патрону какие-нибудь глупости. По-моему, он остался вполне доволен общением со мной и моими ответами на его вопросы.

– В этом ты можешь даже не сомневаться, Малыш. – Ответил на это генерал Паскаль – Давно я не видел Жака таким озабоченным. Каждое твоё слово, Борис, как пуля снайпера, била точно в десятку и особенно его заинтересовали твои выводы относительно войны гангстеров. Честно говоря, мы тоже пришли к выводу, что за ней стояли какие-то очень могущественные тайные финансовые кланы и я сразу же заподозрил, что они обладали гораздо большим влиянием, нежели то, какое обычно имеют банкиры. Ты не думал о том, что это могло быть, Малыш? Взяв в руку бокал с вином, я со вздохом ответил:

– Мне кажется, Жан-Жак, что всё дело тут в истории. Эти Двенадцать Домов не одно столетие взращивали свои кадры и делали они это по какой-то особой методике. В общем налицо преемственность поколений, если вспомнить, что в бой были брошены люди всех поколений, но примерно одного социального уровня. Думаю, что на каждого из них имелся такой компромат, что никто просто не мог отказаться от выполнения приказа. Ну, а кроме того все эти господа явно боялись физического уничтожения не только их самих, но и близких им людей. Дня через три, Жан-Жак, я передам вам список людей, которые, как мне кажется, имеют самое прямое отношение к этой тайной организации. Думаю, что вы сумеете их разговорить. Генерал Паскаль хищно оскалился и чуть ли не прорычал:

– Как раз в этом ты можешь не сомневаться, Малыш, но мне понадобятся веские основания для их ареста. Ты сможешь вычислить, в чем они могут быть замешаны таком, что можно будет проверить без применения специальных средств допроса?

Сделав вид, что я не только глубоко задумался, но и озадачен его словами, ведь речь зашла о самых изощрённых пытках, я сделал продолжительную паузу, а потом твёрдо заявил:

– Да, я смогу это сделать, генерал. Тем более, что меня и самого удивляет, как это полиция и спецслужбы не обратили внимание на столь явные противоречия в биографии некоторых весьма влиятельных, но в то же время тихих и незаметных господ. Думаю, что даже просто обыска будет вполне достаточно, чтобы у вас волосы на голове встали дыбом, Жан-Жак. Генерал Паскаль насторожился и тихо спросил:

– Неужели всё так серьёзно, Малыш? Что ты имеешь ввиду, если это не твой профессиональный секрет, парень? Выпив пару глотков божоле, я с грустью промолвил:

– Генерал, я просмотрел несколько сотен заметок в газетах, большая часть из которых бульварные, а если точнее, то просто задал специальный алгоритм поиска Гее, и она сделала мне подборку этих статей. Дальше было уже проще. Газетчики ведь очень часто сами не отдают себе отчёт в том, о чём и о ком они пишут в действительности. В общем относительно трёх с лишним дюжин французов самого разного возраста, причём все они весьма состоятельные люди, я сделал определённые выводы. Некоторые из них явно маньяки-убийцы, причём некоторые сексуальные маньяки, другие на все сто процентов тайно сотрудничали с фашистами, а иные являются на самом деле глубоко законспирированными боссами мафии что ли. Хотя нет, они скорее являлись для мафии кем-то вроде идеологов и разработчиков. В любом случае мне кажется, что даже самый элементарный обыск даст вашим инспекторам такое количество улик, что этого хватит для того, чтобы спешно заказывать новые гильотины, старых вам просто не хватит, если я прав ещё в одном своём подозрении. Все эти люди друг друга знают только потому, что они были активными участниками тайной преступной организации?

– Больше трёх дюжин? – Чуть ли не с ужасом в голосе воскликнул Жан-Кристоф – Но это же целая банда! Борис, неужели ты их всех вычисли просто задавая вопросы Гее? – Повернувшись к боссу, он сказал – Жан, если это действительно так, то ты извини, но я устрою для наших аналитиков Варфоломеевскую ночь. Они зря протирают штаны и напрасно едят свой хлеб. Ухмыльнувшись, я поинтересовался:

– Жан-Кристоф, а не лучше ли дать им прочитать мою брошюрку, посвящённую методике создания алгоритмов поиска нужной информации? Поймите, хотя Гея и мыслящее существо, она ведь гигантский биокомпьютер, ей бывает очень трудно понять, что такое тщательно законспирированный преступник, обладающий такой подготовкой, которую вы не можете дать своим агентам в вашей разведшколе. Она у вас просто слишком молода и неопытна для этого. Поэтому начните лучше с этого и сделайте так, чтобы вся информация, сохранившаяся на бумажных носителях, была отсканирована и закачана в Гею. Поверьте, никто и никогда не получит от неё информацию сверх того приоритета, который он имеет. Когда я попытался задать Гее свой алгоритм поиска, она моментально взбрыкнула и сказала, что это не про мою честь. Тогда я посвятил её в тайны операции «Горгона» и рассказал о своём весьма специфическом знакомстве с вами, а также о той проверке, которую вы мне устроили и заодно о той работе, которую я для вас уже выполнил. В общем теперь у меня, как у гражданина Франции, точно такой же уровень доступа к информации имеющей особое значение для национальной безопасности, как и у Нинон. Вот только Гея на любой вопрос, касающийся хоть каких-то секретов Сюрте Женераль, тут же посылает меня к чёртовой матери. Хотите я вам это докажу?

Поскольку консоль Геи была при мне, то я немедленно поставил её на обеденный стол так, чтобы она видела только меня одного, раскрыл и задал несколько вопросов, на который получил отрицательные вопросы, а на один она даже так отреагировала:

– Борис, это уже твоя сто двадцать седьмая попытка обманным путём получить ту информацию, к которой у тебя нет доступа! Хотя ты и знаком с генералом Паскалем, всё же не являешься сотрудником Сюрте Женераль. Постарайся понять это и больше не задавать мне подобных вопросов.

На самом деле это была всего лишь инсценировка. Для меня Гея открывала любые файлы, поскольку знала, кем я являюсь на самом деле, но в том-то всё и дело, что в тех случаях, когда мне была нужна информация о Сюрте Женераль, я обращался непосредственно к Бойлу, хотя и в присутствии Геи, чтобы она могла закачать эту информацию в свой банк данных. Генерал Паскаль сделал рукой знак, чтобы я выключил консоль и как только она упокоилась в кейсе, сказал:

– Хорошо, мы произведём аресты, Малыш, но чтобы ты в дальнейшем не испытывал трудностей с Геей, тебе следует стать в Сюрте Женераль хотя бы моим консультантом. Тогда я лично определю для тебя ту информацию, которой ты сможешь пользоваться. – После небольшой паузы он добавил – Но сначала я поговорю с Андроповым и получу от него на это санкции. Как мой консультант, Малыш, ты получишь большие привилегии, а вместе с ними ещё и официальные документы сотрудника Сюрте Женераль, пусть и не имеющего допуска к самой секретной информации. Думаю, что они тебе не помешают. Отказываться я не стал, но всё же сказал:

– Пожалуй я соглашусь, генерал, но своё удостоверение предъявлю всего лишь раз и то одной только Гее, после чего вы положите его в свой сейф. Правда, я сразу же предупрежу вас, моя работа будет нацелена только на благо Франции, но ни в коем случае не во вред любой другой стране, если та, конечно, не будет названа всем миром изгоем.

Судя по довольной улыбке, генерала Паскаля меньше всего волновало моё заявление. Как с таким консультантом, как я, причинить максимальный вред врагам Франции, он и сам хорошо знал. Наверное поэтому он сразу же заторопился и мы вскоре вернулись в Централ. Там меня быстро сфотографировали и уже через полчаса я положил на сканер большой, правительственной компьютерной консоли Геи своё удостоверение консультанта руководителя Сюрте Женераль с правом ношения и применения оружия. Почесав в затылке, я вздохнул и положил удостоверение в бумажник. Теперь если понадобится, то я смогу пристрелить какого-нибудь негодяя на вполне официальной основе, если его нельзя будет отдавать в руки судейских. Генерал Паскаль тут же дал мне целый десяток заданий и ни одно из них я не назвал бы простым. Он умел загрузить людей работой. С двумя я справился легко и сразу же проконсультировал Жан-Жака так, что тот остался весьма доволен моими советами и немедленно созвал совещание, что позволило мне смыться. Из Централа я сразу же отправился в Пуаси дю-Индустриаль. Завод был собран из готовых деталей в ошеломляюще короткие сроки, как и красивый городок рядом с ним, и уже выпускал первую продукцию.

Ровно треть купленного нами земельного участка ушла под строительство завода и он получился у нас просто громадным. Ещё бы, в нём скоро будет работать в две смены почти двенадцать тысяч человек, но нам пока что удалось набрать всего пять с половиной тысячи инженеров и высококвалифицированных рабочих. Все они были либо французами, либо европейцами. Никаких выходцев из Азии и Африки, пусть работают на своих заводах и фабриках, которые мы будем для них строить. По обе стороны от дороги располагался довольно большой городок, застроенный красивыми коттеджами, а в глубине, подальше от Сены, возвышались заводские корпуса. Не считаясь с затратами, мы полностью скупили все дома в небольшой деревушке Карьер дю-Пуаси и намеревались превратить её в этнографический музей под открытым небом – «Старая Франция», разбив вокруг неё красивый парк. Сразу за ней высилась громадина единственного незавершенного здания во всём комплексе Пуаси дю-Индустриаль. Названия этому небоскрёбу высотой в сто двадцать этажей, мы ещё не придумали, но он обещал стать одним из самых красивых в Европе. Вдоль всего берега Сены ландшафтные дизайнеры разбивали парк, высаживая в грунт уже взрослые, сорокалетние деревья. Сена была довольно грязной рекой, а потому для купания на её берегу строилось множество больших бассейнов, чтобы людям было намного легче переносить летнюю парижскую жару.

Городок у нас вышел на славу и именно он позволял нам набирать по конкурсу самых лучших инженеров и рабочих, а потому проблем с кадрами у нас не было. К тому же мы не гнушались брать на работу молодёжь, в том числе и без специального образования. Практически каждое рабочее место на нашем заводе было оснащено компьютерной консолью Геи, а уж она-то самый лучший педагог в мире. Завод, конечно, мы отгрохали колоссальный и даже на родном «Метеоре», который был вдвое больше него по числу рабочих, на нём работало уже двадцать пять тысяч человек, никто толком не знал, что же это будет за предприятие «Картузов Индустриаль». Только четверть производственных корпусов нашего головного завода была нацелена на производство роторно-лопастных двигателей всех типов, начиная от тех, которые были размером с чекушку и вплоть до громадин величиной с фюзеляж самолёта «Ан-22». Пока что мы приступили к малосерийному изготовлению двигателей для гоночных болидов. Вторая четвертинка завода уже начала производство авто и мототехники самого различного назначения. Начал свою работу и самый большой производственный комплекс, который был заводом по изготовлению самых различных заводов и фабрик среднего и малого размера. Их я намеревался продавать по всему миру и именно это производство считал самым главным и важным.

Если нам всё-таки удастся коренным образом изменить вектор развития нашей цивилизации, то на смену большой индустрии придёт малая, та, на предприятиях которой задействовано не свыше трёхсот человек в смену. Такие заводы и фабрики должны быть равномерно распределены по всей планете и главным образом обеспечивать людей рабочими местами, выпуская долговечную продукцию самого высокого качества. Да, на них будет очень высока доля ручного труда, но не тяжелого и изнурительного, а труда творческого, буквально авторского, с применением большого количества средств механизации. По сути дела это будет кустарное производство, поставленное на высочайший технологический уровень. Только таким образом можно переломить хребет безликому, хотя и оформленному по лучшим дизайнерским проектам, не столь уж и дешевому, но тем не менее быстро выходящему из строя ширпотребу. Именно так работала экономика в миллионах миров, которые обогнали Землю в своём развитии на тысячи лет и никто не жаловался. Где-то людям продляла жизнь медицина, где-то куэрнинг, встречались и такие миры, в которых разумные существа от природы имели продолжительность жизни свыше двух, трёх тысяч лет, но нигде она не была такой короткой, как на Земле и в ей подобных мирах.

Только ресурсосберегающие технологии и только вещи, служащие человеку буквально столетиями. Такой должна стать экономика на нашей планете и тогда Человечество никогда не погибнет, ну, а каким оно станет через миллион лет, то на этот вопрос могли дать только Старейшие. Так далеко в будущее я не заглядывал. Мне и в настоящем дел хватало. Правда, начиная с двадцатого октября наша жизнь стала намного веселее. Из Советского Союза во Францию приехало чуть больше двух с половиной тысяч человек, в том числе и дети. Всем им предстояло теперь жить и работать в Пуаси дю-Индустриаль, а потому и мы все также перебрались из Парижа, где жили в Шестнадцатом округе, в этот городок. Для русской колонии строились особые коттеджи, с куда большими приусадебными участками. Если у всех остальных жителей Пуаси дю-Индустриаль приусадебные участки имели размер в двадцать соток, которые Дидье считал излишне большими, то в русском районе они были по пятьдесят соток и мы с моей королевой, как только для нас был построена огромная вилла в три этажа, стоящая на участке площадью в тридцать гектаров, тотчас вооружились лопатами и принялись разбивать фруктовый сад, виноградник и сажать под зиму чеснок.

То же самое, якобы глядя на нас, принялись делать и все остальные мои «друзья-французы», причём с ничуть не меньшим мастерством. Какое же это было всё-таки удовольствие засаживать свою латифундию. Витюша, главным лозунгом которого, как и у моего первого сына, родившегося в другой моей жизни, было громкое и требовательное: – «Я сям!», помогал нам сажать фруктовые деревья и основательно подращенную виноградную лозу, поливал их из маленькой леечки и звонко кричал: – «Я сям!», когда кто-то из нас пытался ему помочь. Помощников у нас хватало, ведь из Советского Союза в Париж приехали многие наши друзья и это была не иммиграция, а норма новой жизни, которую мы все строили тихо, исподволь и без остервенелости. В их числе был и Михаил Вигриянов, советский инженер, который также изобрёл роторно-лопастной двигатель, но куда более примитивный. Он стал генеральным конструктором моторного завода и одним из тех немногих людей, кто был посвящён в тайну моего удивительного возвращения в прошлое, причём рассказал ему об этом, по моей просьбе, сам Андропов. Это обстоятельство очень сильно сблизило меня с ним, как и с Карлом Фридриховичем, с которым мы давно уже были на ты. Он даже поселился в нашем посёлке «крупных землевладельцев».

Флайеры мы решили начать производить через три года, после того, как я добьюсь первых успехов в Штатах, но какими они будут, эти успехи, я пока что даже не представлял себе. Хотя мне и предстояло вскоре, но не ранее, чем через год, когда компания «Картузов Индустриаль» заработает на полную мощность, ехать в Америку, во Франции я обустраивался самым капитальным образом и вообще решил, что полгода, как минимум, мы можем жить и в предместьях Парижа. Поэтому и латифундию мы обустраивали капитально, с таким расчётом, чтобы излишками урожая кормить всех наших друзей. Ивон и особенно Нинон очень понравился «День морковки», для которого нам прислали из Советского Союза чуть ли не полный борт баллонов, банок и крышек к ним. Картузовские разносолы и особенно грибы, понравились всем моим французским друзьям, включая даже генерала Паскаля. Ну, с ним всё и так было ясно, он же сын фермера и вырос в деревне. Зато Жан-Кристоф был очень удивлён, когда узнал, что я умею делать отличное вино. Именно он привёз нам саженцы винограда и заверил меня, что уже через три года, на четвёртый, мы сможем собрать первый урожай. Узнав, что виллы с участком земли от десяти до тридцати гектаров мы не продаём комсоставу компании, а сдаём в аренду по смешным ценам, пользуясь случаем, он тут же стал нашим соседом и чуть ли не весь свой участок засадил виноградом, но, тем не менее, был очень удивлён, когда увидел, что я сажаю виноградную лозу вокруг самой виллы с таким расчётом, чтобы именно виноград, а не плющ, затенили это красивое здание из поликарбона. Вот такая жизнь началась у нас в городке Пуаси дю-Индустриаль.

Глава 17 Негритюд по-сенегальски

В Дакар я прилетел один, без моей королевы, но зато на самолёте нашей компании, да, ещё и в сопровождении целого звена «Миражей», так как моему визиту в Сенегал был придан статус правительственного. Ещё осенью мы купили четыре небольших советских самолёта «Як-40», но не старой модели, а совершенно новой, со стреловидным крылом и более длинным фюзеляжем. Они были полностью изготовлены из поликарбона и лонсдейлита и оснащены новейшими турбореактивными двигателями, превратившими «Як-40» в сверхзвуковой самолёт с просто поразительной дальностью полёта без дозаправки – тридцать две тысячи километров. К тому же и двигатели у него работали на редкость тихо, а салон представлял из себя роскошный номер в фешенебельном отеле. В общем Робер Байяр ахнул от удивления, когда поднялся на борт с двумя своими спутниками. Со мной в Африку летели только Нинон и Володя, которому наш самолёт был всё же немного тесноват в бёдрах. Он хотел было порулить им, но командир экипажа, осмотрев его габариты, отрицательно помотал головой и лишь разрешил заглянуть в пилотскую кабину. Потоптавшись возле неё с полчаса, Николя вернулся в салон и устроился на большом, уютном диване. Наш с Нинон разговор с мсье Робером его мало интересовал. Анри в минувшее воскресенье выиграл гонку в Бразилии и потому двадцать девятого января ничто не помешало Нинон отправиться в Африку. Как и Анри, Николя давно уже обзавёлся во Франции подружкой, но та даже и не помышляла ни о каком замужестве, как и наш великан.

В Дакар мы прилетели в полдень и Африка встретила нас довольно прохладно в обоих смыслах слова. В аэропорт, встречать нас, прислали какого-то президентского то ли конюха, то ли козопаса, небо было затянуто тучами, моросил дождь и температура воздуха была всего градусов на пять выше, чем в Париже. Единственной радостью было то, что в аэропорт прибыли два посла, Франции и СССР, а также специальный посланник советского правительства Вячеслав Иванович Лунин, оба изрядно загоревшие, с которыми я чуть было не стал обниматься, но всё же сдержался. Из аэропорта, в бронированном лимузине французского посла, который сопровождало пять чёрных «Ситроенов» с затемнёнными стёклами, под конвоем полудюжины «Мерседесов» и десятка вооруженных мотоциклистов, мы сразу же поехали в президентский дворец, но в просторном, хотя и несколько обшарпанном, зале встретил нас не президент Сенегала Леопольд Седар Сенгор, а пятый помощник его младшего лакея, до безобразия важный и громкоголосый. Правда, по-французски он, как и все сенегальцы без исключения, говорил хорошо, но только очень уж непонятно выражался. Послушав этого красноречивого малого минут пять, я сделал резкий жест рукой и спросил:

– Президент примет нас сегодня или нет?

Клерк немедленно умолк, минуты две подумал, кивнул и куда-то смылся. Вернувшись через несколько минут, он приосанился и важным тоном сказал:

– Его превосходительство примет вас завтра в шестнадцать часов, господа. Мне же поручено начать переговоры… Снова заставив жестом клерка умолкнуть, я рыкнул:

– Можете не стараться, мсье. Мы прибудем в президентский дворец завтра и тогда продолжим переговоры, а пока что передайте его превосходительству президенту Сенгору, что мы устали с дороги и потому отправились в посольство отдыхать. Пусть и он наберётся сил перед переговорами. Они будут решающими.

Вежливо откланявшись, мы с Робером, Вячеславом Ивановичем и, сопровождающими нас послами развернулись и вышли из зала. Мой спутник сказал усмехаясь:

– Борис, они не любят такого обращения. Ты был с ним не слишком вежлив, а эти господа весьма злопамятны. Пожав плечами, я ответил:

– Робер, так ведь я же не француз, а простой советский бизнесмен, а потому могу любого негра послать по матушке и пусть он только попробует обидеться. Ничего, вот увидите, завтра президент Сенгор уже через полчаса сделается, как шелковый и больше не станет трепать вам нервы. Вообще-то учтите на будущее, Робер, эти чернокожие господа должны здорово постараться, чтобы доказать мне, что они вменяемые люди, а не обезьяны, у которых оторвался хвост, когда они свалились с пальмы. Между прочим, вы, французы, зря перед ними так заискиваете. Вы же не продавали их в рабство американцам и португальцам, они сами делали это. Ну, а то, что Сенегал был вашей колонией, то именно это они должны считать для себя самым большим благом. Как вспомню, что некоторым неграм вы предоставляли французское гражданство, так, право же, меня смех разбирает.

– Вы что, расист, Борис? – Настороженно спросил меня французский посланник и добавил – Извините, но я резко отрицательно отношусь к расистам.

Рассмеявшись, я отрицательно помотал головой и воскликнул весёлым, насмешливым голосом:

– Ни в коем случае, Робер! Как и все советские люди, я убеждённый интернационалист, но при этом никому не позволю садиться мне на голову. Особенно, как бизнесмену. Французский посол усмехнулся и сказал:

– Робер, мсье Картузов полностью прав. Порой мы слишком льстим им, отчего они начинают вести себя несносно. Поедемте в посольство, господа, вас там с нетерпением ждут. Особенно вас, Борис. Говорят, вы подготовили для Сенегала какую-то бомбу и потому вас ждёт вся наша французская колония. Вячеслав Иванович широко заулыбался и подтвердил:

– О, Огюст, вы даже не представляете себе, что это за бомба. Боюсь, что Бориса тут же сделают в Сенегале народным героем, куда более почитаемым, чем у вас во Франции. Французский посол тут же запальчиво воскликнул:

– Вы зря так считаете, Вячеслав! Между прочим, во Франции у мсье Картузова уже столько поклонников, что он смог бы баллотироваться на президентских выборах, если бы не был так молод. Мои дети без ума от его спортивного таланта.

Мы вышли из дворца и я увидел очень впечатляющую картину, Нинон всячески пытались рассмешить два великана, наш друг Николя и капитан Ману Леруа, но над их шуточками и ужимками куда больше хохотал полковник Роберт Стирлинг. Как и громадный сенегалец, американец был одет в парадную форму офицера Иностранного легиона – белоснежная рубашка, светло серые форменные брюки с широким синим кушаком, заправленные с тяжелые ботинки с высокой шнуровкой, синяя с каймой из золотого галуна цилиндрическая французская фуражка с чёрным лаковым козырьком, зелёные погоны с золотыми офицерскими лычками и красные аксельбанты. Оба носили золотые перстни с красно-зелёной печаткой, на которой был выгравирован лозунг Иностранного легиона – «Легион наше отечество». Ещё за три дня до своего вылета в Сенегал, я уже знал, что отдельному диверсионно-штурмовому отряду второго парашютного полка Иностранного легиона, которым командовал полковник Роберт Стирлинг, поручено охранять меня в Африке. Да, они были самыми лучшими коммандос во всём Легионе и когда генерал Паскаль вызвал к себе коммандера Стирлинга и спросил, как он отнесётся к такому заданию, тот ответил, что почтёт это за честь, поскольку именно я изменил его жизнь к лучшему.

Ну, не знаю, как на счёт перемен к лучшему, но всё произошло так, что поступление коммандера Стирлинга на службу в Иностранный легион стало чуть ли не платой ЦРУ за то, что правительство Франции не стало раздувать скандал из-за той операции, которую я так удачно провалил. Ну, а кроме того, только таким образом Бобби Стирлинг и мог спасти жизнь своего агента, Мишеля Люка, которому светило усекновение головы при помощи гильотины. Так что теперь в подчинении полковника Стирлинга находилось шестнадцать прекрасных коммандос в чине от лейтенанта до капитана и все они, включая своего командира, отпустили себе бороды в знак того, что круче них на свете нет никого. Володя, увидев этих бородачей с зелёными беретами на головах, вооруженных до зубов, чуть из штанов не выпрыгнул. Извинившись перед своими спутниками, я, широко улыбаясь, решительно направился к своим крестникам, прекрасно зная, что те не таили на меня зла и если вспоминали, то очень уважительно. Подойдя поближе, я снял трофейные очки и сказал:

– Здравствуйте, коммандер Стирлинг, Ману, старина, здравствуй, тебе очень к лицу борода. Ты с ней ещё больше похож на Кинг-Конга. – При этих словах Ману громко захохотал – Коммандер, Стирлинг, сэр, позвольте вернуть вам ваши очки.

Оба офицера щёлкнули каблуками своих тяжелых ботинок, взяли под козырёк и коммандер Стирлинг, доставая из кармана брюк точно такие же дымчатые очки в золото оправе, ответил:

– Здравствуйте мистер Картузов, сэр. Оставьте эти очки себе на память, они вам очень идут, а мне старые друзья прислали новые взамен тех, которые вы взяли себе в качестве трофея. Вы тогда одержали над нами очень убедительную победу и даже не одну, а целых три, если считать вашу дуэль с корсиканцем. Позвольте пожать вам руку, сэр. Я вам очень многим обязан.

Ну, если мы с Бобби Стирлингом просто обменялись крепкими рукопожатиями и дружелюбными улыбками, то Ману махнул рукой на все условности и полез обниматься, радостно восклицая громовым басом:

– Малыш, дай мне обнять тебя! Благодаря тому, что ты сдал нас французским властям на таких шикарных условиях, Большой Ману теперь снова может приезжать в Сенегал.

Остальные бойцы отряда, видя это, приблизились и как только я сумел вырваться из объятий Ману, то сразу же принялся здороваться с ними по-свойски, как со старыми друзьями. Некоторые парни при этом даже извинялись за своё поведение на корабле, так как они были просто вынуждены играть роль бандитов перед турками, корсиканцами и французами. Увидев, что я не какая-то там заносчивая скотина, а вполне нормальный парень, Джованни тут же стал спрашивать меня, не соглашусь ли я потренировать их в качании маятника, а то у них в отряде из-за этого часто случаются разногласия, так как каждый запомнил все мои движения и фортели по разному. Бедный Николя чуть не взвыл от досады и негодования, ведь в этой спецназовской дисциплине что я, что Анри уступали ему по всем статьям, хотя глядя на него, можно было в этом и усомниться. Ну, а я не смотря на то, что и без того знаю о их новой жизни почти всё, тем не менее состроил серьёзное выражение лица и воскликнул:

– Парни, но для того, чтобы мастерски качать маятник, нужно в первую очередь освоить куэрнинг.

На этот счёт меня быстро успокоили. Ещё с конца прошлого лета по межправительственному советско-французскому соглашению в Иностранный легион было направлено сто сорок куэрнов-инструкторов и все коммандос Бобби Стирлинга уже весьма неплохо преуспели в спортивном куэрнинге и только один Большой Ману отважился изучать ещё и боевой куэрнинг, чтобы стать куэрном-целителем. Для этого он даже принёс присягу куэрна своему высшему военному начальнику – президенту Франции, которому непосредственно подчинялся Иностранный легион. Вообще-то судьба диверсионной группы коммандера Стирлинга складывалась довольно-таки удачно. Никто из них не был уголовным преступником, но все они в прошлом были спецназовцами и потому имели превосходную подготовку. Бобби Стирлинг, считавший себя рыцарем, сражающимся с коммунистической заразой во всём мире, завербовал их как раз именно на идеологической основе, но, как человек весьма неглупый, теперь уже не считал Советский Союз исчадием ада. Более того, похоже на то, что он вполне искренне радовался переменам, происходящим в моей стране, но ещё больше тому, что ЦРУ выдало ему индульгенцию и он не стал врагом Америки, как сгоревший вчистую агент. Ну, тут нужно было отдать должное генералу Паскалю, который, заполучив его обширное досье, просто договорился с директором ЦРУ и они сошлись на том, что французские спецслужбы не станут даже допрашивать коммандера Стирлинга, если того откомандируют служить в Иностранный легион.

В сопровождении парней в зелёных беретах, настроенных даже излишне серьёзно, мы отправились сначала в посольство Франции. Поступить иначе я просто не мог, так как сам попросил собрать в посольстве всех французов и не только их одних, которые жили и работали в Сенегале. Ну, а поскольку народ уже собрался, а это были господа всех мастей, начиная от откровенных авантюристов и заканчивая вполне серьёзными бизнесменами, то я даже не обиделся на президента Сенгора. Как только мы приехали в посольство, я сразу же направился в парк, где собралось несколько сотен человек. Было половина второго по полудни и за это время горячий северный ветер из Сахары разогнал тучи и сразу же резко потеплело, а потому дамы и господа, сидевшие за столиками под большими зонтиками, налегали на прохладительные напитки, хотя с утра, наверное, чуть ли не стучали зубами от холода. Как только посол представил меня, я сразу же подошел к микрофону и выступил с почти полуторачасовой не то речью, не то лекцией. В ней я предлагал французам и жителям других стран отказаться от мысли иметь в Сенегале хоть какое-то недвижимое имущество и полностью переквалифицироваться в управляющих, пообещав в обмен на это построить в не только в этой стране, но и по всей Африке столько предприятий, что рабочую силу на чёрный континент придётся чуть ли не силком завозить из Индии и других мусульманских стран.

Упор я делал не на строительство крупных предприятий, а на широкомасштабное развитие малого и среднего бизнеса, официальными владельцами которого будут сенегальцы. Да, сейчас очень многие из них по своему образу мыслей мало чем отличаются от павианов, но если уважаемые дамы и господа постараются, то из многих получатся прекрасные добропорядочные буржуа, которые станут лезть из кожи вон, лишь бы походить на тех своих соплеменников, которые в скором времени вернутся на родину из Франции, холёные и лощёные, разъезжающие на новеньких автомобилях, с женами, одетыми в наряды от Коко Шанель, благоухающими французским парфюмом. Ещё я сказал своим прилежным ученикам, а меня слушали чуть ли не затаив дыхание, что двадцать пять процентов от суммы в три с половиной, четыре миллиарда франков, это гораздо больше, чем сто процентов от паршивых двухсот пятидесяти, максимум трёхсот миллионов тех же франков, которые сегодня можно выжать из Сенегала. Когда же я закончил читать европейцам свой экономический ликбез, то они минут пять ошеломлённо молчали, а затем принялись наперебой задавать вопросы. В первую очередь их интересовало, какие именно предприятия я собираюсь построить. Сняв со стойки микрофон, я сел в плетёное кресло, выдул большой бокал лимонада со льдом, после чего ответил так:

– Дамы и господа, охота на сенегальцев объявляется открытой. Уже сегодня, вооружившись авторучками и блокнотами, вы можете разделить охотничью территорию так как это вам заблагорассудится и начать ставить силки и капканы. Каждому из вас нужно будет отловить столько самых сообразительных сенегальцев как мужского, так и женского пола, сколько вы сумеете и, натерев им самым жгучим перцем определённое место, побудить к тому, чтобы они обратились в компанию «Картузов Индустриаль» с письменным заявлением о предоставлении каждому новоявленному бизнесмену, технического кредита в виде завода, фабрики или агрофирмы. Какими будут эти предприятия, предстоит решить вам, но я заранее предупреждаю, внутренний рынок Сенегала сейчас ничтожно мал, а потому думайте о том, куда вы будете экспортировать свою продукцию. Полезных ископаемых в Сенегале отродясь не водилось, зато рыбы у его берегов, прорва, так что в первую очередь заказывайте консервные заводы, но учтите, слишком много их быть не должно. Ну, а дальше, уважаемые дамы и господа, решайте сами. В Сенегале можно выращивать кофе, бананы, ананасы, арахис, заниматься птицеводством. В общем решайте сами, какими предприятиями вы станете управлять, но не забывайте о том, что лет через двадцать пять, тридцать, вам придётся вернуться на родину, причём не просто так, а героями, выигравшими тяжелую и изнурительную битву за демократический, процветающий Сенегал. Не волнуйтесь, с куэрнингом старость вам не грозит, так что вы все вернётесь во Францию молодыми, красивыми, преуспевающими бизнесменами.

Вот так, по сути дела ответив всего на один единственный вопрос, я прекратил дискуссию. Народ в посольстве собрался сообразительный и все сразу же смекнули, чем всё это пахнет, а потому я, Нинон и Николя открыли здоровенный чемоданище, таких мы привезли с собой целых четыре штуки, и стали раздавать всем уже полностью готовые к подписанию брошюры контрактов, в которых только и нужно было заполнить пустые графы и подписать их, вписав идентификационные данные. Если кто-то писать не умел, тот мог просто поставить отпечаток своего большого пальца правой руки. Буклеты мы раздавали пачками по двадцать пять штук и брать разрешали столько, сколько сможет унести каждый желающий. Лететь никому в Париж не требовалось, так как в самом скором времени в Дакар прилетят сразу три борта «Ан-22» со всеми деталями сборного офиса и один точно такой же пассажирский борт пятью сотнями рабочих, которые за неделю построят офис компании «Картузов Индустриаль», и персоналом компании, так что первые поставки можно ожидать уже через пару месяцев, если и того не раньше. В результате у нас только что чемоданы не отобрали. Некоторые господа не гнушались брать сразу по три пачки контрактов и правильно делали, вот только посол, глядя на это, тихо спросил меня:

– Борис, а вы не поторопились? Ведь президент Сенгор ещё не подписал контракт. Николя ухмыльнулся и ответил вместо меня:

– Огюст, если Лео не подпишет этот контракт завтра, то послезавтра это сделает уже новый президент Сенегала. Нинон рассмеялась и подтвердила:

– О, да, Огюст, уже сегодня господина президента ждёт бессонная ночь. Думаю, что завтра с утра нас всех попросят спешно прибыть во дворец, чтобы завершить переговоры, как можно скорее и тем самым не давать повода к лишним разговорам в народе. Согласитесь, такого ведь ещё никогда не было, чтобы бывшие колонизаторы умоляли сенегальцев стать хозяевами своих собственных предприятий, построенных по последнему слову науки и техники, а потому способных выпускать такую продукцию, которую с удовольствием купят даже во Франции.

Посол пристально посмотрел на меня, я стоял и молча скалил зубы в широкой улыбке, вздохнул, покрутил головой и с коротким смешком негромко промолвил:

– Борис, раньше я считал вас великим автогонщиком, парнем со стальными нервами, но вы, оказывается, ещё и дьявольски хитрая бестия. Сколько же вы на этом заработаете? Укоротив улыбку больше, чем вдвое, я ответил:

– Не так уж и много, Огюст, всего двадцать пять процентов на сумму вложенного капитала, ведь мы будем предоставлять кредит сроком на пять лет всего под пять процентов годовых, но при этом все те предприятия, которые мы построим в Сенегале, будут работать три, четыре сотни лет, как минимум. А теперь, если вы не против, Огюст, я хотел бы отправиться на берег океана и искупаться в его водах. Это моя традиция.

Нинон громко рассмеялась и подтвердила, что немногим более года назад, прибыв во Францию, я первым делом полез в ледяную воду и достал ей со дна бухты чудесную раковину. Нас поселили в гостевом доме прямо при посольстве, а потому сборы были недолгими. Посол и посланник купаться с нами не поехали, но их прекрасно заменили сын и дочь посла, замечательные, восторженные ребята моего возраста. Именно они подсказали нам, где находится самое лучшее место для купания. Когда мы добрались до этого роскошного, широченного пляжа, на который накатывали большие волны, ко мне подошел смеющийся Ману, уже одетый в черный полукостюм боевого пловца с пристегнутым к бедру здоровенным тесаком и, протягивая мне точно такой же, весёлым голосом сказал:

– Малыш, когда ты сравнил сенегальцев с павианами, то Большой Ману сначала рассердился, но потом, когда я услышал, что ты хочешь им дать этим ленивым макакам, то вся моя злость на тебя мигом испарилась. Ты удивительный человек, Борис. Неужели все русские точно такие же щедрые люди?

Я не стал ничего отвечать Ману, так как вовсе не считал свой план слишком уж совершенным. Я ведь почти ничего не знал о Сенегале и сенегальцах и выстраивал свой план по образу и подобию действий Старейших на Тэурии, ну, может быть у тех всё же масштабы были поскромнее. Володя, который давно уже знал, кто я такой, как знал и то, что я в своём плане всего лишь следовал рекомендацию существ, которые были на несколько порядков умнее нас всех взятых, хлопнув Ману по плечу так, что тот по щиколотки ушел в песок, добродушно пробасил:

– Это не доброта, Ману, это самый обычный голый расчет. Мы предлагаем вашему президенту построить в Дакаре огромный автотракторный завод, который будет производить для всей Африки джипы, пикапы, небольшие грузовики, трактора лёгкого и среднего класса, а также кое-какое сельскохозяйственное оборудование, плуги, бороны, культиваторы. Ну, а для того, чтобы люди могли их покупать, они должны иметь на руках деньги. Вот для того, чтобы они их могли заработать, Борис и собирается построить все эти заводы, фабрики и фермы. После Сенегала же, а скорее всего вместе с Сенегалом, тем же самым начнут заниматься жители других стран Африки. Знаешь, парень, нам, французам, уже осточертело воевать в Африке. Только свергнешь одного диктатора и посадишь на его место какого-нибудь вроде бы нормального парня, так он уже через год становится ещё более худшим диктатором, чем прежний. Ману закивал и согласился:

– Да, при французах в Сенегале было лучше. И жрачки было больше, и порядка, но у нас ещё хоть спокойно, а в Центральной Африке вообще чёрт знает что творится, в общем задница.

Володя уже был одет в точно такой же гидрокостюм, штанины и рукава которого прикрывали руки и ноги только наполовину. Как и на Ману на нём тоже не было акваланга. Я быстро надел на себя гидрокостюм и спросил сенегальца:

– Ману, ты сколько можешь держаться под водой? Тот пожал плечами и ответил:

– Даже не знаю, Малыш, долго. Однажды почти три часа плавал, пока жрать не захотел. А что?

– Да, в принципе ничего, Ману, – ответил я, – просто хочу знать, какой у тебя уровень. Похоже, что уже выше шестого, а раз так, то давай сразу договоримся – акул мы трогать не станем.

Моё предупреждение не оказалось лишним. Едва только мы отплыли от берега километра на полтора, так сразу же оказались чуть ли не в самой гуще огромной акульей стаи. Акулы были не очень крупные, метра по два в длину, да, и охотились они на рыбу, а не на людей. Мы не стали с ними заигрывать, а сразу же нырнули на глубину метров в шестьдесят, к самому дну. Кожное дыхание отлично наполняло кровь кислородом и потому мы исследовали дно часа два, прежде чем Ману не показал пальцем на часы. Мы стали было всплывать, то на смену маленьким акулам приплыли большие. Подумав немного, я попросил Дейра, сопровождавшего нас в этой подводной прогулке, показать куда нужно плыть и, помахав руками, поплыл над самым дном к берегу. По пути мне посчастливилось найти в песке глиняный кувшин, причём запечатанный и очень тяжелый, но когда я вытащил его на берег, то оказалось, что в нём нет никакого золота, одна только крупная свинцовая картечь. Оставив кувшин на берегу, мы пошли к машинам. В глазах и Антуана и Сильвии я сразу же прочитал восхищение и восторг. Хотя они тоже с приездом группы советских куэрнов-целителей начали заниматься куэрнингом, ни до чего подобного они ещё не доросли, но я сразу же успокоил их, сказав, что это дело наживное. Антуан тут же спросил:

– Мсье, а какой у вас уровень в куэрнинге?

Улыбнувшись парню, который был на год старше меня по дате рождения, я ехидным тоном поинтересовался:

– А что, тебе обязательно нужно делать из меня большого белого господина, Антуан? Не лучше ли нам просто быть друзьями? – И только после этого, указав на Володю, сказал – Такой же, какой теперь у него, двенадцатый, а вот Ману может смело выходить на восьмой и ничего не стесняться.

Вечером, при свете фонарей, мы всё же покачали маятник и немного постреляли друг в друга из резинострелов. Вот теперь я лично убедился в том, что парни из отряда Бобби Стирлинга действительно имеют полное право носить бороды. Даже Володя и тот уважительно высказался по их поводу. Ну, а наш следующий день в Дакаре начался с того, что мы сидели за столом на широкой веранде и вместе с коммандером Стирлингом и Ману читали газеты. Все остальные бойцы чистили оружие и стояли в боевом охранении. Из-за того, что сенегальские газеты на все лады обсуждали совещание, состоявшееся в посольстве Франции, этот день обещал выдаться в стране очень горячим. Не иначе, как мои слушатели вчера из посольства в полном составе разъехались по редакциям газет и усиленно втолковывали газетчикам, с каким планом действий в Дакар прилетел Борис Картузов. В некоторых газетах, исходя из примерного числа контрактов, выданных иностранным консультантам и будущим управляющим, даже приводились возможные цифры инвестиций, правда, заниженные раз в пять. Газетчики писали, что мой план должен стоить никак не меньше пятисот миллионов франков, ну, а я оценивал наши инвестиции тоже в пятьсот миллионов, но уже долларов.

Увы, но я был гораздо лучшего мнения о президенте Сенгоре. Он по всей видимости оказался не настолько сообразительным и не затребовал нас к себе немедленно, а потому мы явились в президентский дворец без десяти четыре. На этот раз президент встретил нас в большом зале своего дворца и после получасовых официальных, дипломатических приседаний, подпрыгиваний и прочих ужимок, мы, наконец, прошли в зал переговоров и расселись за большим овальным столом. Меня, как это и было оговорено специальным соглашением, усадили напротив президента и как только все замерли, я первым делом сказал:

– Ваше превосходительство, я прошу вас уделить мне полчаса для переговоров с глазу на глаз, после чего мы продолжим переговоры в расширенном составе.

Это тоже было оговорено заранее и потому президент Сенгор не стал кочевряжиться. Он явно хотел показать нам, что не станет поддаваться на такой изощрённый шантаж просто так, ни за понюшку табаку. Ну, что же, мне оставалось только проверить, на самом деле он настолько крепкий дуболом, как мне показалось, или только прикидывается им и хочет сыграть со мной в какую-то свою собственную игру. Как раз чего мне совершенно не хотелось делать, так это играть с ним в какие-нибудь игры. Мы встали, вышли из зала переговоров и направились в просторный, красиво отделанный, но уже носивший на себе след ветшания, кабинет. Президент Сенгор уселся в старинное кресло времён Реставрации за монументальным письменным столом, я сел на стул напротив него и пристально посмотрел на него. Передо мной сидел невысокого роста пожилой чернокожий мужчина с короткой стрижкой, начавший снова молодеть, как и многие другие сенегальцы, познакомившиеся с куэрнами-целителями, прилетевшими в Африку из Советского Союза. Президент был одет в прекрасно пошитый, тёмно-серый английский костюм с жилеткой и белоснежной рубахой, повязанной светлым, серебристо-серым галстуком ручной работы. Да, на этом человеке чётко прослеживался тот отпечаток, который наложила на него жизнь во Франции, где он служил на государственных должностях и даже был депутатом. Затянувшуюся паузу прервал президент, который спросил меня слегка ироничным тоном:

– Мсье Картузов, почему вы так пристально смотрите на меня? Это выглядит несколько настораживающее.

Президент Сенгор, судя по этим словам, был человеком умным, тонко чувствующим и не относился к числу заносчивых, спесивых и излишне обидчивых типов. Слегка кивнув, я негромко ответил ему нисколько не смутившись из-за замечания:

– Пытаюсь понять, ваше превосходительство, не сделал ли я ошибку в выборе стратегического партнёра в Африке.

– И в чём же заключается предлагаемое вами партнёрство, мсье Картузов? – На этот раз уже без малейшей иронии, но зато очень настороженным тоном спросил президент и обижено добавил – Если судить по вашим вчерашним действиям, то вы весьма ненадёжный партнёр, раз способны делать такие заявления в чужом доме даже не поинтересовавшись мнением его хозяина. Не обращая внимания на его обиды, я ответил:

– Равноправное партнерство, при условии, что оно приносит обеим сторонам огромную выгоду, предполагает куда большую свободу действий, ваше превосходительство. Своим вчерашним заявлением я просто освободил вас от необходимости хоть что-то объяснять как гражданам Сенегала, так и вашим соседям. К тому же я лишил всех возможности критиковать вас. Президент слегка улыбнулся и спросил:

– Это почему же? Раскованно разведя руками, я объяснил:

– Всё очень просто, ваше превосходительство, им теперь только и остаётся, что сказать – Леопольд Седар хитрая бестия, он несколько месяцев мутил воду, ведя переговоры с Францией и Советами якобы о строительстве большого завода, но на самом деле вынашивал совсем иные, более глобальные планы.

Мой собеседник уже уяснил суть будущего партнерства и быстро поинтересовался, наклонившись вперёд:

– Мсье Картузов, вы предлагаете мне распространить опыт Сенегала на всю Африку? Так я должен вас понимать?

– И при этом внести в идеологию негритюда очень важные дополнения, ваше превосходительство. – Кивнув, подтвердил я его предположения – Вы должны отказаться от идеи расовой борьбы и перейти к идее расового сотрудничества, если хотите видеть Африку процветающей. Извините, но только тогда, когда африканцы перестанут следовать инстинктам павианьего стада и начнут упорно трудиться, а не изображать из себя великих воинов, на вашем континенте прекратится бесконечная череда войн. Сейчас Африка если с кем и воюет, так это с остатками колониальных режимов, но после этого африканцы начнут воевать друг с другом и вы должны предотвратить все эти войны.

Лицо Леопольда Сенгора болезненно скривилось, но он быстро взял себя в руки и со вздохом сказал:

– Да, кое в чём вы правы, молодой человек. В Африке очень сильна межплеменная рознь, но причиной тому те границы, которые провели вы, белые, а нам приходится иметь дело со следствием. Поэтому я далеко не во всём могу с вами согласиться. Подавшись вперёд, я спросил президента:

– Ваше превосходительство, вы хотите узнать, в чём заключается мой главный секрет? Тот, который позволяет мне, парню, которому нет ещё двадцати лет, разговаривать с вами по поручению двух великих мировых держав.

Президент Сенгор от нетерпения даже крепко сжал кулаки, энергично кивнул пару раз и чуть ли не воскликнул:

– Признаться, мсье Картузов, именно это удивляет меня более всего. Плюс ещё ваши успехи, как конструктора.

Улыбнувшись, я принялся рассказывать Леопольду Сенгору свою сказку, будь которая правдой, известной всем, то меня бы окружали огромные толпы народа:

– Всё дело в том, ваше превосходительство, что в те минуты, когда я думаю о чём-то особенно напряженно, то передо мной в сконцентрированном виде проносятся картины того, что может случиться в будущем. Причём очень яркие и хорошо запоминающиеся картины. Иногда я при этом читаю длинные тексты, в которых всё очень чётко и понятно изложено, иногда вижу чертежи и даже работающие машины, в общем вижу множество совершенно фантастических, но в то же время реальных вещей, которые могу воплотить в жизнь вместе со своим друзьями и партнёрами. Вам я могу сказать с полной откровенностью – будущее Африки мне видится просто кошмарным. Бесконечные войны, засухи, миллионы умирающих от голода людей, страшные болезни. Только поэтому я и нахожусь в вашей стране и разговариваю с вами. Мы должны предотвратить весь этот кошмар. Ну, а чтобы вам было понятно, то я расскажу вам кое что… – После этого я хотя и коротко, но всё же довольно ярко описал всё то, что должно произойти в Африке на протяжении следующих почти сорока лет, если в этот процесс не вмешаются Советский Союз, Франция, другие страны, но самое главное, если в Африке не начнёт стремительно развиваться экономика, после чего, подводя итоги, сказал – Все военные режимы в Африке должны быть уничтожены любым доступным вам, африканцам, способом, вплоть до физического уничтожения диктаторов, но самое главное, африканцы должны начать работать и стать на нашей планете производительной силой, а не быть человекоподобными существами, которые только и делают, что едят, спят, совокупляются и время от времени пляшут вокруг костра, ничего не делая.

Не обращая внимания на мой последний пассаж, президент Сенегала посмотрел на меня с восхищением и спросил:

– Борис, вы провидец, пророк? Поморщившись, как от зубной боли, я принялся объяснять:

– Ваше превосходительство, всё это началось, когда мне ещё не было четырнадцати лет. Поначалу, прочитав главу в учебнике по истории, мне нравилось видеть картины будущего, но потом я быстро понял, насколько всё это серьёзно. Уже через пару недель, прочитав статью про нефть в журнале «Наука и жизнь», я написал печатными буквами своё первое письмо учёным мужам в институт нефти и газа, а потом десятки других писем. После этого я занимался преимущественно одним только самообразованием и ещё физическими упражнениями. Как вы понимаете, жилось мне нелегко, ведь я тщательно всё скрывал от взрослых и даже от своих собственных родителей. Зато когда я понял, что могу начать действовать, мне тогда ещё не было шестнадцати, и решил построить самый быстрый гоночный автомобиль, а начиналось всё с малого, но в Советском Союзе уже был найден способ, как превратить нефть, уголь, горючие сланцы, любую органику и природный газ в поликарбон, асфальтеновую смолу и водородное топливо. Правда, кроме меня никто не знал, как работать с поликарбоном. Ну, а потом на свет появилась Гея и опять-таки при моём непосредственном участии, хотя наши учёные уже сделали в этом направлении не один десяток огромных шагов. Вот вы говорите, провидец, пророк, ваше превосходительство. Увы, но я не пророк, хотя действительно провидец потому, что знаю, до чего мы все можем дойти, а также знаю, как из дерьма сделать конфету. Правда, я не знаю, во что именно вы должны превратить своё собственное творение – теорию негритюда, но знаю, как сделать Африку процветающим континентом. Вам просто нужно идти по пути Советского Союза. В нашей стране, а она не меньше Африке, в любой, даже самой маленькой деревне сейчас строятся небольшие предприятия, чтобы люди могли на них работать и зарабатывать на жизнь себе и своим семьям. То же самое нужно делать и в Африке, чтобы людям с тёмной кожей было доступно всё то, что имеют белые люди. Ну, а в мою задачу входит только одно – строить в кредит для жителей чёрного континента самые различные предприятия. Те сенегальцы, которые прожили по двадцать с лишним лет во Франции, уже имеют хоть какой-то опыт в бизнесе, а вот всем остальным нужны учителя и консультанты, и они уже начали работать в этом направлении.

Президент Сенгор не стал становиться в позу из-за такой моей отповеди. Он улыбнулся и спросил меня:

– Борис, вы предлагаете мне стать вашим рупором?

– Вот ещё! – Возмущённо воскликнул я – Я предлагаю вам возглавить этот процесс, а если мне понадобится что-то громко и внятно сказать, то и сам это сделаю. В вашу задачу входит самое главное, объяснить как неграм, так и европейцам, что Африка принадлежит чёрным, а Европа – белым и по другому быть не должно. Как говорят русские – где родился, там и пригодился. На этом этапе нужно разделиться и обустроить все континенты на условиях национальной окраски бизнеса, а перемешаться мы всегда успеем. Главное, чтобы голод и нищета не смешивались с сытостью и богатством. Тут нужно обязательно помнить библейскую мудрость про то, как десять тощих коров сожрали десять коров тучных. Поэтому, ваше превосходительство, начав процесс становления и развития национального бизнеса в Сенегале, вы должны как можно быстрее распространить его даже не на всю Африку. Ваша цель – все страны так называемого третьего мира, а ещё вы должны положить начало процессу ввоза в Африку лишнего населения Индии и Китая. Мы могли бы принять их у себя в Сибири, но они там попросту вымерзнут. Леопольд Сенгор кивнул и оживлённо воскликнул:

– Тогда давайте приниматься за работу, друг мой! Кое-что даёт мне возможность заявить, что с некоторыми новеллами негритюд действительно может с вашей помощью послужить Африканскому Ренессансу, о котором я мечтаю.

Глава 18 Африканские Ренессанс и Корпус Мира

В Африке я провёл в общей сложности три с половиной месяца. После переговоров во вторник, затянувшихся до позднего вечера, в среду мы начали вырабатывать единую политику по вопросам подъема африканской экономики и уже в следующую среду президент Сенгор сделал громкое заявление на весь мир, что отныне начинается эпоха Африканского Ренессанса. О том, что это такое, он пока что не сказал ни единого слова, хотя уже и прошло довольно много времени. Ну, ему из погреба виднее, тем более, что всё это время президент Сенгор усиленно работал. Мы тоже не сидели сложа руки. В первую же неделю из Парижа в Дакар прилетели три «Антея», разгрузились и снова улетели, чтобы начать доставку на этот раз уже техники. Из Новороссийска в Сенегал вышли четыре громадных сухогруза, которые приняли на борт завод, изготовленный на «Метеоре». Ещё несколько судов вышли из других портов Западной Европы, они везли в Африку станки и другое оборудование. Во Франции тоже кипела работа, причём сразу на двух фронтах. Ежедневно в нашем головном офисе в Пуаси дю-Индустриаль французские волонтёры из числа бизнесменов принимали десятки сенегальцев, мечтавших стать бизнесменами и консультировали тех по поводу того, что, из чего и как нужно делать, чтобы потом с высокой степенью уверенностью продать этот товар в той же Франции. Параллельно они заказывали соответствующие предприятия на нашем заводе.

За все эти консультации правительство Франции платило не скупясь, но с одной оговоркой – все они должны быть прогарантированны теми, кто их давал и эти гарантии должны иметь вид финансового документа. Так что консультации не были каким-то там пустым бла-бла-бла, на которое в моё время повелось руководство России, да, и не оно одно. Такое условие я выставил премьер-министру Франции и Жак Шабан ухватился за него двумя руками, хотя и понимал, что тем самым набивает наши карманы деньгами. Французские бизнесмены, к слову сказать, оказались ребятами хваткими и создавали в Сенегале «дочки» своих материнских компаний, чуть ли не сотнями. Один только Пьер Карден таким образом создал в этой стране полтора десятка швейных и обувных фабрик, не говоря уже про французских виноделов. Тех, вдруг, осенило, что виноград будет расти в Сенегале ничуть не хуже, чем в провинции Шампань, а превращать виноматериал в шампанское можно уже и во Франции. А тут, как раз, советские куэрны выдали на гора известие о том, что они разобрались с нервными узлами главных сельскохозяйственных животных и теперь коровы, лошади, козы, а вместе с ними свиньи, со своим непробиваемым супериммунитетом, который у них теперь появился благодаря умелым действиям куэрнов-ветеринаров, могли смело положить хвост на муху цеце с её сонной болезнью.

Ну, об этом было заявлено весной, аккурат под восьмое марта, а в начале февраля месяца мы вылетели в Триполи, чтобы встретиться там с полковником Каддафи. Из Парижа прилетел второй «Як-40», так что парням Бобби Стирлинга было где разместиться вместе со своим оружием и снаряжением. Президент Сенгор вылетел в Ливию на сутки раньше, а потому Муаммар Каддафи встречал нас в аэропорту вместе со всеми остальными вождями ливийской революции и был чрезвычайно взволнован. Ещё бы, согласно нашего с Леопольдом Сенгором плана, ему была уготована роль лидера чуть ли не всего исламского мира. Он прямо в аэропорту был готов подписать все необходимые документы и лететь вместе с нами в Рабат, но мы попросили его не торопиться. Едва только узнав о том, что в Ливии будет перерабатываться добрая половина всей нефти исламского мира, полковник Каддафи был согласен на всё, что угодно, а не только приказать ливийцам перестать пасти коз в своё удовольствие и заставить их работать на различных предприятиях хоть в три смены. Он даже весьма заинтересованно отнёсся к тому, чтобы переселить из Индии в оазисы Сахары несколько миллионов индусов-мусульман, но это были планы весьма отдалённого будущего. Впрочем, если взять во внимание то, что продолжительность жизни людей благодаря куэрнингу обещала резко вырасти, то не такого уж и отдалённого. Во всяком случае, когда мы сидели в огромном бедуинском шатре и мирно беседовали о том, какова будет наша жизнь лет через сто, Муаммар с убеждённостью в голосе сказал, что к тому времени в мире уже не останется границ. Улыбнувшись, я кивнул и задумчиво сказал:

– Да, скорее всего так и будет, полковник, но сначала нам нужно покончить с войнами в Африке. В этом смысле слова она действительно очень горячий континент.

Лидер ливийской революции тут же пристально посмотрел на меня и поинтересовался:

– Что ты намерен сделать для этого, раффи Борис? Я развёл руками и ответил:

– Извини, Муаммар, но я могу только предлагать, а делать должны вы сами. Правда, я вчера беседовал с Леонидом Ильичом и он, выслушав меня, сказал, что согласен.

– С чем? – Чуть ли не одновременно воскликнули в первую очередь президент Сенгор и Муаммар Каддафи, ещё совсем не испорченный чуть ли не абсолютной властью. Кивнув, я принялся объяснять:

– Господа, вам нужно создать в Африке международный Африканский Корпус Мира, но в его составе не должно быть ни одного ливийца, сенегальца или марокканца, если тот, конечно, не служит во французском Иностранном легионе. Подчиняться эта интернациональная армия, костяк которой составят армейские подразделения Франции, Советского Союза и США, будет непосредственно Лиге африканских государств, которую нужно будет создать уже в этом году, а действовать только на основании санкции ООН. В задачу Африканского Корпуса Мира будет входить свержение диктаторских режимов, прекращение войн и разоружение воюющих армий, но в первую очередь защита мирного населения, ну, а вслед за этим создание всех условий для проведения демократических выборов. Вообще-то чтобы там по этому поводу не думал Совет безопасности ООН, если разведка Корпуса получит убедительные сведения о том, что в какой-то стране имеют случаи насилия военных над мирным населением, его удар будет молниеносным и сокрушительным. Надеюсь мне нет нужды доказывать вам, что советские воздушные десантники и французские парашютисты на носках своих сапог и ботинок вынесут прочь кого угодно? Поэтому Лига африканских государств должна иметь такие руководящие органы, которые станут прототипом будущего мирового правительства. Увы, но без мира во всей Африке ни о каком Африканском Ренессансе не может идти и речи. Так что подумайте, господа, над моим советом. Полковник Каддафи нервно воскликнул:

– Но почему в состав Африканского Корпуса Мира должны входить американские войска, Борис?

– Потому, что на сегодняшний момент после армии ЮАР и Советского Союза, войска США самые боеспособные. Более того, я намерен предложить вам в качестве командующего Африканского Корпуса Мира коммандера Роберта Стирлинга. Он до недавнего времени был активным сотрудником ЦРУ и весьма преуспел в организации разного рода операций. К тому же при такой кандидатуре американцы скорее всего согласятся с таким способом решения африканских конфликтов. Зато, Муаммар, они уже не смогут совать свой нос во внутренние дела африканских государств. Демократизация в Африке под эгидой Франции это слишком серьёзно, чтобы американцы посмели возразить против этого хоть что-то. Они могут не поверить Советскому Союзу, будут презрительно смотреть на Лигу арабских государств с её политическими новациями, но против Франции высказываться побоятся. Ну, а в дальнейшем свои военные отряды в Африканский Корпус Мира направят и другие страны, такие, как Китай, Индия, Иран, Австралия, но ни какое-либо ещё европейское государство. Президент Сенгор поторопился сказать:

– Муаммар, друг мой, я согласен с планом Бориса. – Повернувшись ко мне, он спросил – Борис, тебе не кажется, что таким образом ты готовишь почву для войны с ЮАР и Родезией?

– Ни в коей мере, Леопольд. – Возразил я – Как только Африканский Корпус Мира будет создан, а это произойдёт довольно быстро, вы отправитесь с визитом в Йоханнесбург на переговоры и предложите мир и земли белым поселенцам в обмен на свободу чернокожего населения и полную отмену апартеида. Против воли США, Франции и СССР они не пойдут. Эта сила будет помощнее, чем даже блок НАТО со всеми его лилипутами. Робер Байяр негромко рассмеялся и сказал:

– Это ты верно подметил, Борис. Блок НАТО вроде бы и величина, но вот с военной мощью у него имеются весьма серьёзные проблемы. Воевать-то по сути дела некому. Но как ты собираешься заманить в этот тройственный союз американцев? Отрицательно помотав головой, я снова возразил:

– Робер, в мою задачу не входит кого-то и куда-то заманивать. Я всего лишь консультант по многим вопросам и, как мне кажется, весьма компетентный, не смотря на молодость. Ну, а заманивать американцев будут генерал Паскаль и Андропов. Поймите, после Вьетнама американская армия в таком дерьме, что Пентагон, да, и американский президент, будут рады любому ведру чистой воды, чтобы отмыться от него. Ну, а кроме того Африка ведь не является для США предметом такого уж пристального интереса. Им бы со своим чернокожим населением разобраться. Поэтому они, как я полагаю, согласятся на то, чтобы их вооруженные силы участвовали в Африканском Корпусе Мира, иначе они рискуют оказаться не то что на обочине, а вообще весьма далеко от магистральной дороги. Вячеслав Иванович с улыбкой добавил:

– Да, господа, лучше действительно в этом вопросе положиться на руководителей спецслужб Советского Союза и Франции, но от себя, как кадровый дипломат, я добавлю, от таких предложений не отказываются. Главное, чтобы вы приняли этот план и сделали Африканский Корпус Мира реальностью сегодняшнего дня. Если упустить момент, то решение о его создании будет отодвинуто на долгие месяцы, если не годы. Полковник Каддафи заулыбался, покивал и сказал:

– А ведь так оно и есть, друг мой. Если мы полетим в гости к королю Марокко с этой вестью и предложим ему присоединиться к нашему плану, то он вряд ли откажется. Тем более, что и вы, и мы, и его величество всегда можем откомандировать своих самых лучших солдат и офицеров во французский Иностранный легион, чтобы они в его рядах защищали интересы Африки. В том, что так оно и будет, я уверен уже только потому, что его на треть составят советские войска, а Советскому Союзу я верю. Вежливо поклонившись, я сказал:

– Господа, в таком случае я прошу вас дать мне и коммандеру Стирлингу как можно скорее вылететь в Париж. Давайте снова встретимся уже в Рабате, через две недели.

Оставив своих спутников в бедуинском шатре, я чуть ли не бегом бросился в свои покои, где меня дожидался Бобби Стирлинг. О моих планах о не ведал ни сном, ни духом. Когда я влетел туда, то совершенно не походил на солидного бизнесмена, пусть и очень молодого. Коммандер Стирлинг устроился перед телевизором в большом, уютном кресле и смотрел какой-то итальянский кинофильм. Увидев меня, он моментально выключил телевизор и удивлённо поинтересовался по-русски:

– Борис, за тобой что, гнались бедуины? Плюхнувшись во второе кресло, я ответил, тоже по-русски:

– Бобби, ты можешь называть меня просто Боб. Отныне я перехожу с тобой на ты и вот по какой причине. – После такого вступления я целый час рассказывал ему о своём плане создания Африканского Корпуса Мира, а когда выложил всё, с затаённым страхом поинтересовался – Бобби, как ты думаешь, президент Никсон согласится на это или его придётся уговаривать? Коммандер Стирлинг усмехнулся и успокоил меня:

– Боб, если учесть, что моя страна так до сих пор и не выработала какого-то единого взгляда на политику в отношении Африки, то если не президент Никсон, то руководство ЦРУ точно ухватится за эту идею и так надавит на Пентагон, что в администрации президента надолго забудут о сне. Соединённые Штаты никогда не имели своих колоний в Африке, это была прерогатива европейских государств, а потому и сейчас многие американские политики смотрят на этот континент, как на задний двор Европы, и не очень-то помышляют включать Африку в сферу особых американских интересов. Сейчас здесь если кто и проявляет активность, так это «дикие гуси». Ты знаешь, кто это такие? Кивнув, я ответил:

– Конечно знаю, так называют наёмников и среди них немало американцев, Бобби. Одной из твоих первоочередных задач как раз и будет работа с ними. Ты должен поставить их перед фактом, или они служат в Иностранном легионе под твоим командованием, или, что тут греха скрывать, умрут. Сам понимаешь, политика Советского Союза в их отношении будет особенно жесткой, хотя я и не вижу в них ничего ужасного. Кроме того, что они воюют и во время этих войн гибнут мирные люди. Эти люди только и делают, что продают своё воинское искусство. Бобби Стюарт покрутил головой и удивлённо спросил:

– Боб, как тебе удаётся в таком возрасте иметь столь здравые суждения? А ещё меня очень удивляет вот какое обстоятельство. Не смотря на свою юность, ты каким-то образом умудряешься заставить слушать себя не просто зрелых и умудрённых жизненным опытом людей, но даже сильных мира. Ты, видимо, обладаешь способностью как-то воздействовать на них?

Ну, а поскольку этот разговор с Бобби Стирлингом, как и предыдущий, с президентом Сенгором и полковником Каддафи был санкционирован Кремлём и лично Андроповым, то я рассказал коммандеру ту же сказку, что и дядюшке Леонарду, который с некоторых пор во мне просто души не чаял. Правда, на этот раз она была более подробной и заняла добрых два с половиной часа, после чего я завершил своё повествование такими словами:

– Вот и подумай теперь сам, Бобби, станет кто-либо рубить голову курице, несущей золотые яйца? Так что ты видишь перед собой консультанта сразу двух глав крупнейших спецслужб мира, КГБ и Сюрте Женераль. Моё появление в Трабзоне вовсе не было случайным, но я при этом не выполняю никакого задания КГБ, моя работа гораздо важнее. Заглянув однажды в будущее так далеко, что я увидел, как кто-то уничтожил после начала Третьей мировой войны всю нашу солнечную систему и, получив подтверждение тому, что все мои видения это не бред сумасшедшего и что я могу воплотить в жизнь всё, что вижу перед собой, у меня появились другие задачи. Любой ценой, во что бы то ни стало, я должен спасти нашу Землю от гибели. Бобби, я читал твои мемуары, которые были бы написаны, не вмешайся я в твою судьбу и хотя был жутко зол на тебя, сделал всё, чтобы с тобой и твоим отрядом не поступили так, словно вы обычные уголовные преступники. Ещё каких-то несколько лет назад я ненавидел твою страну точно так же, как и Францию, но всё же не только переменил свою точку зрения, но и стал работать в том числе и на ваши страны. С тобой у меня связаны большие надежды. В первую очередь я надеюсь, что ты будешь бросать своих солдат в бой всякий раз, когда разведка донесёт, что где-то в джунглях очередная чёрная, бесхвостая обезьяна сошла с ума и устроила охоту на людей. Для этого у тебя будут полностью развязаны руки, а техникой Африканский Корпус Мира будет обеспечен такой, что перед твои парнями никто не устоит. Ну, а о том, что я тебе рассказал, не должен знать больше никто. Особенно в Штатах, где я вскоре продолжу работать и первым делом сделаю так, что с люди с американского заднего двора не станут рваться в твою страну. Да, и с наркотой я тоже разберусь.

Глядя на меня, как на какое-то привидение или ещё что-то подобное, коммандер Стирлинг изумлённо прошептал:

– Боже мой, парень, как же тебе, наверное, тяжело жить с таким даром. Да, Боб, я искренне тебе сочувствую, ведь мало того, что ты насмотрелся стольких кошмаров, тебе ничего не стоит увидеть их снова и снова. Ты ведь, как я подозреваю, просто не можешь их не видеть и если читаешь какую-нибудь заметку в газете, где описываются события с далеко идущими последствиями, то они автоматически всплывают у тебя перед глазами.

Это было весьма точное определение моего, так сказать, «дара», о котором я даже как-то и не подумал, а потому, сокрушенно вздохнув и разведя руками, негромко ответил:

– Ничего не поделаешь, Бобби, такую цену я должен платить за то, что кто-то передаёт в мой мозг всю эту информацию. Между прочим, Андропов тоже посочувствовал мне и когда убедился в том, что я скорее убью себя, чем буду плясать под его дудку, то сразу же поставил перед советским руководством вопрос таким образом – либо с моей помощью Политбюро и вся КПСС вытащат мир из страшной трясины, либо лучше взят и сразу же застрелиться. Ну, не знаю, что он им там сказал, я ведь ни с кем, кроме него, так ни разу и не встречался, но до сих пор советское руководство буквально всё делало так, как я просил. Бобби, я сразу же должен заявить тебе вот о чём, ни к чему тому, что сейчас делается в Советском Союзе, я не имею никакого отношения. Да, я писал кое-какие рекомендации, но все остальные планы выстраивались уже без меня. Мой удел это только наука, техника и бизнес, а всё остальное меня, честно говоря, не очень-то волнует.

Разумеется, я врал Бобби Стирлингу, но лишь для того, чтобы он не видел во мне мудрейшего из наимудрейших визирей, а потому не стал приставать со всякими глупыми просьбами в отношении своей собственной страны. С американским руководством я как-нибудь сам разберусь, как только Никсон получит пинка под зад и его сменит Джеральд Форд. Думаю, что все основные решения по Африканскому Корпусу Мира придётся принимать уже ему и он, как только коммандер Стирлинг одержит первые победы, воспользуется их плодами и выиграет выборы у Джимми Картера. Тем более, что президент Форд зарекомендовал себя, как политик разрядки. Так что карты ему в руки. Бобби Стирлинг посмотрел на меня пристальным взглядом и сказал:

– Боб, если французы утвердят меня в этой должности, то моё реноме в конторе будет полностью восстановлено. Более того, я стану самым удачливым агентом ЦРУ за всю историю американской разведки. Думаю, я сумею убедить Уильяма Колби в том, чтобы Пентагон направил в Африканский Корпус Мира свои самые лучшие подразделения.

Мы проговорили почти всю ночь и уже под утро отправились в аэропорт. Ещё до своего разговора с президентом Сенгором и полковником Каддафи я созвонился с генералом Паскалем и сказал ему, что завтра утром прилечу в Париж с одним очень важным известием. С каким именно, он уже знал из разговора с Андроповым. Поэтому в аэропорту нас прямо с борта самолёта посадили в чёрный бронированный лимузин и отвезли в Централ, где встретили очень любезно, но генерал Паскаль всё же захотел поговорить со мной с глазу на глаз, поручив Жану-Кристофу занять чем-нибудь коммандера Стирлинга. Бобби уже знал о том, что я собирался рассказать генералу то же самое, что он узнал несколько часов назад обо мне. Пора было объяснить всё своему патрону, пока у того не поехала крыша, ведь все аресты, произведённые Сюрте Женераль, дали огромное количество улик, проливающих свет на деятельность тайной преступной организации во Франции. Едва я только вошел в кабинет генерала Паскаля, то сразу же насмешливым тоном поинтересовался:

– Мой генерал, пистолет при вас или лежит в сейфе?

– Мой пистолет в ящике стола, Малыш, но я его оттуда очень быстро достану. – С деланной угрозой в голосе ответил шеф Сюрте Женераль, но я не очень-то сильно испугался. Сев напротив него, я достал удостоверение, подписанное лично Андроповым, протянул его генералу Паскалю и сказал – Вам придётся очень внимательно выслушать мою историю.

Взяв удостоверение, Жан-Жак внимательно рассмотрел его и, только что не попробовав на зуб, проворчал:

– Малыш, больше всего в жизни я боялся пригреть на груди змею ещё раз. Мне вполне хватило для этого одного раза, после которого боши меня расстреляли. Единственная причина, что я не пристрелил Мишеля, ставшего двойным агентом, так это то, что этот засранец решил таким образом бороться с коммунистической заразой во Франции. – Увидев моё недовольное лицо, генерал Паскаль поспешил сказать – Никто же в то время не думал, что русские всерьёз решили отказать от всего того бреда, который они несли столько лет и из-за которого гибли миллионами. Ладно, Малыш, давай не будем вспоминать об этом, ведь мир, похоже, стремительно меняется у всех на глазах и это происходит только благодаря тебе. Поэтому я очень хочу услышать, что же ты за человек, раз тебе в таком юном возрасте удаётся сделать то, с чем не могут справиться люди намного старше тебя. – Шумно выдохнув воздух, я в третий раз за последние две недели рассказал историю, которая была почти правдивой, а когда закончил её, то услышал такие слова, сказанные весёлым голосом – Да, Малыш, вот теперь у меня полностью отлегло от сердца, хотя твой босс и предупреждал меня, что всё услышанное мною от тебя покажется мне чем-то совершенно фантастическим. Ну, что же, если ты действительно обладаешь способностью получать информацию то ли от самого Бога, то ли от дьявола, но стремишься только к одному, не допустить нашей всеобщей гибели, мне будет гораздо легче работать. Как ты и сказал, аресты оказались на редкость плодотворными и нашим палачам действительно впору заказывать новые гильотины, а мне думать о том, как ликвидировать тех мерзавцев, которых мы не сможем отдать под суд во Франции. Как подумаю, сколько крови на их руках, Борис, мне от этого сразу же делается дурно.

Странная всё-таки штука этот статус-кво. Генерал Паскаль говорил о приспешниках Властителей с таким праведным гневом, словно был одет в белый хитон, имел над головой золотой нимб, а за спиной крылья. У самого тоже руки по локоть в крови, а однако же на тебе, так и норовит пролезть в судьи. Хотя с другой стороны а чем я лучше него? Тоже гусь ещё тот, за последнее время уже несколько раз, пользуясь положением великого гуру, подбрасывал то президенту Сенгору, то полковнику Каддафи идею переселения китайцев и индусов в Африку, хотя и не с завтрашнего дня, а в отдалённом будущем. А ведь в самом деле, куда ещё девать «лишних» людей в наше время? А куда девать их через сто, триста, тысячу лет? Ну, я то знал ответы на эти вопросы, но все остальные мои собеседники, кроме нескольких десятков человек в Советском Союзе, об этом не ведали. Поэтому я решил не становиться в позу учителя и согласился:

– Да, полагаю, что крови они уже пролили немало и сами на этом не остановятся, а продолжать зверствовать и дальше.

Генерал Паскаль позвонил по телефону и попросил явиться в его кабинет Жана-Кристофа и коммандера Стирлинга. Мне вообще-то можно было и уйти, так как я был лицом всё-таки штатским, но генерал властным тоном приказал мне остаться. Вот же гад, он на самом деле считал, что если выдал мне корочки консультанта, так значит уже всё, я батрачу только на него. Хотя скорее всего Жан-Жак просто решил повыпендриваться перед Бобби Стирлингом, которого я определил в свои друзья, а тот этому не то чтобы очень уж обрадовался, но предпочёл не возмущаться. Его я тоже мог понять, ещё пара таких друзей, как я, и враги ему уже не потребуются во веки веков. В общем я остался в кабинете, сел немного с краю и принялся с усталым видом позёвывать. Однако, генерал Паскаль сделал всё от него возможное, чтобы моя сонливость мгновенно развеялась, причём самым простым, но весьма надёжным способом, громко сказав:

– Коммандер Стирлинг, я даже не спрашиваю вас, согласны вы занять пост командующего Африканским Корпусом Мира или нет. Ваш десятилетний контракт с Иностранным легионом и так подразумевает, что вы будете командовать различными войсковыми операциями далеко за пределами Франции. К тому же, Роберт, это назначение для вас настоящая синекура, ведь вы тогда через десять лет въедете в Вашингтон на белом коне и обретёте во всём мире славу Наполеона, только не завоевателя Египта и почти всей Европы, а миротворца Африки. Если, конечно, Малыш не купит весь мир раньше этого срока. Больше всего в его проекте, хотя он так никому и не показал его целиком, понравилась идея с переселением индусов и китайцев в Африку. Я тут же возмущённо воскликнул:

– Генерал, во-первых, никакого целостного проекта не существует в природе! А, во-вторых, если я про это и сказал, то имея ввиду довольно отдалённое будущее и вообще, у китайцев своих пустынь хватает. У них есть пустыня Такла-Макан и пустыня Гоби, вот их пусть и озеленяют вместо того, чтобы переселяться в Африку. Да, и индусам пока что есть чем заняться.

Однако, мой вопль не возымел никакого действия. Не моргнув глазом, генерал принялся поучать меня:

– Малыш, ты сам не понял, какую доктрину ты выдвинул. В отличие от тебя я пешком обошел чуть ли не всю Африку и прекрасно знаю, в чём заключается корень её проблем. Все негры до безобразия ленивы и не будут работать до тех пор, пока рядом с ними не поставят надсмотрщика с палкой. Но при этом ты подметил ещё одну характерную особенность негров. При всей своей феноменальной лени и нежелания работать, они хотят иметь всё то, что получают белые и цветные, если им дают трудиться, но только сразу. Правда, ты внёс весьма существенное дополнение в ту миссию, которую когда-то взвалил на себя белый человек, думая о дальнейшей судьбе чёрных – ты предлагаешь неграм стать собственниками предприятий с нуля, что они рассматривают буквально как право первой ночи с девственницей. Глубоко вздохнув, я посетовал:

– Мой генерал, честно говоря, я очень боюсь, что негры не станут работать и на чёрного массу-босса. Жан-Жак весёлым голосом ответил:

– А вот тут ты ошибаешься. В этом плане что негры, что арабы практически одинаковы. У них очень сильны родоплеменные связи и отношения и если во главе всего регионального бизнеса будет стоять вождь их собственного племени, а отдельными заводами, фабриками и фермами будут владеть главы самых уважаемых и почитаемых семейств-кланов, то они заставят работать всё племя, вот только поделят всё совсем не так, как это делается у белых, то есть заберут себе львиную долю. Впрочем, и тут на них есть управа в виде центрального правительства со своими полицейскими силами и налогами. Ну, и к тому же уже очень многие жители Африки прониклись европейским опытом. Самое плохое в характере негров заключается в том, что их будет очень трудно, практически невозможно, заставить заниматься общественно-полезным трудом и вот тут как раз очень пригодится помощь индусов и особенно китайцев, которым нужно только хорошо платить за то, что они станут строить дороги, мосты, города. Вот ты сказал, что в Китае есть две огромные пустыни, Малыш, но при этом забыл о том, что даже председатель Мао со своей железной волей, не сможет переселить туда ни одного китайца. Зато они с удовольствием сбегут от него в Ливию, Алжир, Мавританию и другие страны, чтобы строить в пустыне Сахаре оазисы и жить там своими собственными анклавами. Думаю, что от туарегов и бедуинов, а они все как были бандитами, так ими и останутся до тех пор, пока их не приучат к оседлой жизни, индусы из низших каст и китайцы отобьются. Главное построить возле моря опреснители и подать воду вглубь Сахары. Между прочим, полковник Каддафи уже успел оценить перспективы переселения в глубь своей страны индусов-мусульман и готов начать воплощать этот план в жизнь немедленно, как только Робер Байяр посчитал на пальцах, какие деньги это принесёт в казну Ливии вместе с прибылью от переработки нефти. Он уже начал всерьёз думать о развитии индустрии в своей стране, а поскольку хорошо знает, какие работники из бедуинов, согласен вести переговоры не только с Индирой Ганди, но и председателем Мао.

Выслушав генерала, я подумал: – «Чёрт, это называется, выпустить джина из бутылки!», ну, а подумав так, успокоил его:

– Мой генерал, воды я могу и без опреснителей подать в самый центр Сахары столько, что там китам будет где плавать.

– Как это? – Удивился генерал Паскаль.

– Да, очень просто, мой генерал. – Ответил я – Вы видели градирни на атомных электростанция, – генерал кивнул, – так вот, водяная ловушка устроена точно таким же образом, только она раза в три больше и на её верхушке должна стоять огромная чаша, а над ней конструкция, состоящая из холодильников. В высоту малая водяная ловушка имеет сто пятьдесят метров и в Сахаре за сутки, при диаметре чаши в триста метров, будет давать примерно пять тысяч кубометров воды, если не вдвое больше, ведь вся Африка окружена водой. Ну, а если большие ветровые ловушки, у которых диаметр чаши два километра, поставить в Сахаре на вершинах гор, то с них потекут ручьи, которые сольются в реки. Размеры пусть вас не пугают, из поликарбона мы сможем построить водяные ловушки диаметром и в пять километров, было бы кому ими пользоваться, но знаете, мой генерал, если полковник Каддафи действительно заинтересовался этим, то тогда всё в порядке. Он будет даже пожестче, чем председатель Мао и быстро поставит всех бедуинов и даже туарегов к станкам, но это потребует от Западной Европы и США ответных действий. Вам придётся сформировать новую финансовую систему.

Генерал Паскаль был ещё тот тип. Широко улыбнувшись мне, он немедленно сказал:

– Прекрасно, Малыш. Мы уже сегодня вылетаем с коммандером Стюартом в Вашингтон, а ты займись делом. Сведи, наконец, весь свой план по экономическому развитию Африку воедино и хотя бы вкратце изложи в нём, что такое ветровая ловушка. В Штатах тоже есть пустыни, в которые нужно падать воду. И вот что ещё, Малыш, пропиши в нём, как должна выглядеть мировая финансовая система, чтобы негрономика заработала как можно быстрее. Мы вернёмся через пару недель.

Вот так всегда, кто-то прохлаждается в Вашингтонах, где уже ждали не только генерала Паскаля и премьер-министра Жака Шабана-Дельмаса, но и президента Сенгора вместе с полковником Каддафи. Туда же вылетел и Подгорный. Целых две недели в Кемт-Девиде шли почти секретные переговоры, после которых все собравшиеся вылетели в Марокко, чтобы провести в Рабате довольно таки большой саммит по Африке. Король Хасан Второй к тому времени уже дней десять, как успел познакомиться с юным дарованием Борисом Картузовым и минимум раза два прочитать наше с Бойлом сочинение на тему, какой быть Африке в конце двадцатого века, а также обширное досье на всех африканских диктаторов настоящего времени. На этот саммит Мулай Хасанович Алауитов собрал руководителей двух с лишним десятков стран чёрного континента, плюс председателя Мао и премьер-министра Индиру Ганди, но не пригласил в Рабат ни одного диктатора. Тем самым он, как бы предупредил этих ублюдков, что вскоре время их правления закончится, но они этого не заметили и потому никто не удрал из Африки. Что же, по этому поводу я не испытывал никакого сожаления.

Король Хасан Второй, не так давно успешно перенесший попытку государственного переворота, воспринял мои идеи стремительного и бурного развития экономики африканских стран с большим воодушевлением. Он был очень живо заинтересован в том, чтобы уровень благосостояния его подданных быстро повысился, а этому могли поспособствовать как создание большого числа предприятий, принадлежащих исключительно марокканцам, так и широкое развитие туризма. Марокко хотя и побольше Сенегала, всё же маленькая страна, но даже король Мулай высказал свою заинтересованность в переселении в неё двух, трёх миллионов мусульман из Индии и Китая, чтобы поселить их в Западной Сахаре, которую он считал своей вотчиной. С огромным интересом он отнёсся и к нашим водяным ловушкам, ведь именно с их помощью переселенцы могли создать в безводной и почти лишенной растительности Западной Сахаре множество цветущих оазисов. Как это ни странно, но и Мао, и Индира Ганди, сразу же по приезду в Рабат высказали свою просто огромную заинтересованность в том, чтобы переселить самых бедных и безграмотных своих граждан в Африку, чтобы навсегда забыть о них. У меня от этого даже голова пошла кругом, ведь я действительно полагал, что такое будет возможно не ранее, чем лет через пятьдесят. Впрочем, мне сразу же припомнилось то, что сказал Мао кому-то из руководителей стран Варшавского Договора, посетовавшего на то, что население его страны слишком маленькое – «Ну, так я могу отправить к вам сорок миллионов китайцев и ваша страна сразу станет большой.»

На этот саммит, названный Всеафриканским мирным конгрессом, были также приглашены и что самое удивительное, таки прилетели руководители Южной и Северной Родезии, а также ЮАР, хотя и держались поначалу очень настороженно. Правда, когда они узнали, что им всего-то и предлагается, что отменить режим апартеида, чтобы чёрные и белые при этом смогли спокойно разъехаться по разным углам в своих странах, то быстро успокоились, хотя им не понравилась сама идея создания Африканского Корпуса Мира. Больше всего меня поразило то, что американцы также захотели сбагрить буквально всех своих негров, под видом специалистов – вот ведь сказанули, в Африку. Кроме этого их интересовало только полномасштабное участие США в создании Африканского Корпуса Мира, но особенно мои водяные ловушки и аналогичный план для Мексики. Конгресс завершился тем, что была создана Лига Африканских Стран, генеральным секретарём которой сходу избрали президента Сенгора, Африканский Корпус Мира с главной военной базой, расположенной в Ливии, неподалёку от Триполи, а также Евроафроазийский Углеводородный Концерн, но уже как собственность трёх государств и одной частной французской компании, которая была к тому же сертифицирована, как главный инвестор, правда, не негрономики, а афрономики.

Члены американской делегации тут же заломили мне руки за спину и потребовали, чтобы я немедленно создал бранч-офис в Вашингтоне, я переиграл его на Нью-Йорк, и компания «Картузов Индустриаль» тут же приступила к вербовке среди американских негров. За каждого откочевавшего на историческую родину негра, афроамериканцами их ещё не называли, мне обещали заплатить по десять тысяч долларов. Интересно, а сколько денег они заплатили бы мне за Мартина Лютера Кинга, останься он в живых? Ну, дурак думками богатеет и я, быстро успокоившись на этот счёт, тут же вцепился, как клещ, в президента Сенгора и стал умолять его отправиться в большое турне по США с проповедями о негритюде. В последний день саммита, в его кулуарах, теперь уже коммодор Стирлинг, чуть ли не за шиворот притащил к нам госсекретаря Генри Киссинджера, тот всё никак не мог оторваться от Подгорного, и мы мило побеседовали сначала вчетвером. После того, как уже Генри Киссинджер стал расписывать президенту Сенгору, как того встретят в Америке, и какое турне по ней тот сможет совершить, мы с Бобби Стирлингом отошли в сторонку и я смог задать ему главный вопрос:

– Бобби, эти деятели не сильно урезали твои полномочия? Тот с улыбкой ответил:

– Не волнуйся, Боб, у меня их теперь столько, что уже через полгода, максимум год, очень многие чёрные обезьяны с генеральскими погонами на плечах подожмут хвосты и будут искать такое местечко, где бы мои парни не смогли их найти.

– Да, это действительно отвратительно зрелище, видеть толстого, жирного борова с чёрной, лоснящейся рожей, позирующего с белой шлюхой на фоне толп голодных, измождённых людей, которые ковыряются в мусоре в поисках еды. – Со вздохом согласился я и попросил своего нового американского друга – Бобби, не давай этим тварям спуска и не позволяй им нигде получить политическое убежище. Хотя французы и настроены решительно, у них просто мания какая-то пригревать в своей стране всяческих людоедов. Они даже выплачивают им пособия. Знаешь, как когда-то говорил Сталин, нет человека, нет проблемы. Они ведь нелюди и разговор с ними должен быть коротким. Коммодор Стирлинг кивнул головой и успокоил меня:

– Боб, на эти вещи у меня точно такой же взгляд и я полностью разделяю твою точку зрения. Ну, а таким парням, как Большой Ману, ничего не нужно объяснять. Он в своей жизни успел повоевать в Конго на стороне и Патриса Лумумбы, и Моиза Чомбе, так что знает цену этим господам. Отводя коммодора в сторону, я заговорщицки шепнул:

– Бобби, зачем ждать целый год? Советские инструкторы всего за три месяца сделают морских пехотинцев и зелёных беретов отличными мастерами куэрнинга, не говоря уже про легионеров из второго парашютного полка, а уж наши голубые береты ими давно стали. К тому же Советский Союз вооружит тебя самой лучшей техникой, о которой только и могут мечтать десантники. Да, ты всего тремя полками, экипированными в пуленепробиваемые боекостюмы и вооруженными одними только ножами, разгонишь любую вооруженную стаю этих человекообразных павианов. Зря что ли король Хасан Второй не пригласил ни одного из этих ублюдков в Рабат? Это, Бобби, смертный приговор, а каждый лишний день, прожитый ими, это десятки загубленных жизней. Ты же получил досье на них.

– Думаю, что ты прав, Боб. – Тихо ответил мне коммодор Стирлинг и со вздохом сказал – Вот только мне очень не понравилось, что Генри Киссинджер так хлопотал за Бокассу. Не долго думая я мигом объяснил еврейскую заботливость:

– Ещё бы ему не заступаться за этого людоеда, Бобби, он же получил от него в прошлом году огромную взятку в виде солидного размера мешочка бриллиантов, вот и отрабатывает долги. Знаешь, Бобби, я, пожалуй, вооружу тебя настоящей сывороткой правды, такой, против которой даже я сам не смогу устоять. С её помощью ты на первом же допросе получишь от Бокассы такие признательные показания, что Киссинджер мигом спрячет язык в своей собственной заднице и слова не посмеет вякнуть против тебя. Только давай сразу же так договоримся, кроме тебя никто не будет ею пользоваться. И вот ещё что, Бобби, эта сыворотка весьма непростая. Как только ты напоишь человека каким-нибудь напитком с всего лишь одной каплей этой сыворотки, то стоит тебе пристально посмотреть ему в глаза, так он тут же станет тебе подчиняться полностью и даже задушит сам себя по твоему приказу. Однако, если ты дашь ему выпить ещё один стакан воды или сока с десятикратным количеством антидота, то тем самым полностью снимешь с него такую зависимость, но ещё несколько дней, по инерции, он будет говорить одну только правду. Коммодор Стирлинг кивнул и тихо сказал:

– Боб, ты можешь полностью положиться на меня. Судя по всему, ты именно так захватил тогда «Клементину», но это уже дело прошлое и к тому же ты сделал всё возможное, чтобы спасти нас от французов. Нас ведь даже толком и не допрашивали. Генерал Паскаль по сути дела поговорил только со мной и ещё с Мишелем и я хорошо помню, как легко и приятно мне было рассказывать правду о себе. Хорошо, что он не оказался слишком любопытен, а уже через три дня ко мне вернулось моё прежнее самообладание. Что же, раз так, то Африканский Корпус Мира может начать действовать гораздо раньше, но я всё равно не буду спешить заявлять о его готовности выступить против самозваных диктаторов. Да, парень, с тобой приятно иметь дело. Главным образом потому, что ты не ищешь выгоды лично для себя.

Мы поговорили ещё несколько минут и вернулись в зал заседаний, где вскоре большинством голосов были приняты несколько важных деклараций. После того, как их подписали все участники саммита, на чёрном континенте наступила эпоха Африканского Ренессанса. В честь этого события король Хасан Второй объявил в стране всеобщий праздник, а для всех участников конгресса устроил приём в королевском дворце. На этом приёме я нагло пробился к председателю Мао и даже поговорил с ним полчаса с глазу на глаз, причём по-китайски, чем очень сильно удивил его. Мао Цзэдун выглядел просто красавчиком, хотя и был одет неказисто. Энергичный и подтянутый, он тотчас стал очень живо интересоваться, когда я начну строить небольшие заводы и фабрики в Китае, но я перевёл стрелки на подошедшего к нам Подгорного и сказал ему, что тем же самым во всём остальном мире будет заниматься теперь Советский Союз, самый большой друг великого китайского слона. Лично меня интересовало в этом разговоре только одно, действительно ли председатель Мао разрешит части китайцев переселиться в Африку и тот ответил, что он уже решил для себя этот вопрос окончательно и вскоре в Китае начнут работать вербовочные пункты.

Глава 19 Первые плоды Африканского Ренессанса

Первомай мы отмечали в Дакаре и, по русской традиции, отправились на маёвку, на берег океана. Большой компанией вместе с послом Франции. Зная, что этот праздник я очень люблю, в первую очередь из-за маёвки на природе, в Дакар прилетел из Кампалы Бобби. Две с половиной недели назад, три батальона Африканского Корпуса Мира, объявившего генерала Иди Амина вслед за Бокассой, того свергли буквально неделей раньше, врагом всего Человечества, вторглись в воздушное пространство Уганды на трёх «Антеях». Главные поборники справедливости в Африке десантировались с борта самолётов, восседая на квадроциклах. Уже менее, чем через два часа, Иди Амин давал признательные показания перед большой группой корреспондентов телевидения, прилетевших на четвёртом «Антее». От этого некоторые из них падали в обморок. Сутки спустя Иди Амин, заключённый под стражу в президентском дворце, с разбегу выбил своей чёрной тушей решетку на окне, как-никак он был боксёром-тяжеловесом, а потому обладал большой физической силой, и, упав на землю с четвёртого этажа, к радости народа Уганды, благополучно сдох. Увы, но хоронить его так и не пришлось. Перед дворцом стояла огромная толпа народа и когда в принципе уже практически дохлый ублюдок брякнулся на землю, толпа мигом разорвала его труп на части и скормила собакам.

В Уганде было взято под стражу ещё несколько сотен самых активных приспешников генерала Амина. Их теперь ждал суд и скорее всего смертная казнь, но не солдаты Корпуса станут палачами. У них и так хватало забот, ведь армию они полностью разоружили и разогнали всех солдат по домам. Коммодор Стирлинг, вынашивающий агрессивные планы против всех остальных диктаторов Африки, всё это время курсировал по маршруту Триполи – Банги – Кампала. В Уганде он оставил для охраны границ государства и поддержания порядка всего два батальона советских десантников, хотя лично я считал, что этого слишком много. Можно было вполне обойтись и одним, ведь полицию лишь почистили от прихвостней Иди Амина, но разгонять полностью не стали. Точно такого же мнения придерживались многие другие, ведь что в ходе кампании в Центрально-Африканской Республики, что в угандийской кампании, десантники так ни разу и не выстрелили, хотя и переломали немало рук и ног правительственным воякам. В Триполи всё это время шли усиленные тренировки, в ходе которых второй парашютный полк Иностранного легиона, доведённый по своей численности до дивизии, а также по два американских полка от джи-ай и морской пехоты, постигали куэрнинг. Они первыми сделали вывод, что с советскими куэрнами-десантниками им пока что невозможно сравниться.

Ну, а пока Африканский Корпус Мира и его командующий, коммодор Стирлинг, занимались своими делами, не только в Ливии, Марокко и Сенегале строились первые две с половиной сотни новых предприятий, но и ещё в добром десятке других стран, но по большей части во Французской Африке. Наш завод во Франции работал в три смены и только благодаря тому, что за всем приглядывала Гея, не возникало путаницы. Ну, а Бойл сконструировал на зависть компании «Лего» такой «конструктор», что из него всего за десять дней можно легко собрать прекрасный новенький завод или фабрику и при этом он уже изначально был укомплектован всем необходимым оборудованием, чтобы прямо с колёс начать производить продукцию. Ну, в Бойле я нисколько не сомневался, а потому не удивлялся этому, зато метеоровские конструкторы поразили не только меня, но даже его. Митрофанычу довольно быстро надоело строить суперяхты для богачей, а поскольку судоверфь у него имелась просто шикарнейшая, то он поступил весьма оригинально – приступил к строительству морозильных траулеров, который мало того, что отличались прекрасными ходовыми качествами, так ещё и могли работать в автоматическом режиме, но, тем не менее, имели на борту четыре каюты и кубрики для сорока восьми рыбаков.

О, эти морозильные траулеры были всем траулерам траулеры и вряд ли их кто сможет перетраулерить. Длиной в семьдесят пять метров, шириной в восемнадцать и высотой в четырнадцать, они мало того, что имели на диво аэродинамическую, подчёркнуто спортивную форму, так ещё и были совершенно непотопляемыми, поскольку имели практически стопроцентную герметичность при наличие сверхпрочного корпуса. У них вообще не было палубы, как таковой, поскольку эти траулера если на и походили на какие другие суда, так только на суда на подводных крыльях. Ну, как раз они-то у них имелись, а потому благодаря хотя и небольшим, всего два с половиной метра в длину и метр в диаметре роторно-поршневым двигателям, имевшим мощность в двадцать пять тысяч лошадиных сил, и соответствующим генераторам, приводимые в движение гидрореактивными турбинами, они могли, встав на крыло, развивать скорость в открытом море до двухсот километров в час и им не были страшны волны высотой в двенадцать метров. С такой скоростью они могли не просто плыть, а мчаться над водой с полной коммерческой загрузкой, а это, что ни говори, семь с половиной тысяч тонн груза в автоматизированном холодном трюме.

Последние два года я не очень-то интересовался делами советской космонавтики, а она на месте не стояла и в Советском Союзе уже была создана глобальная навигационная система, поддерживаемая тридцатью шестью спутниками связи. В принципе наша страна уже могла приступить к массовому производству спутниковых телефонов, но пока что спутниковой связью оснащались только суда и всякого рода грузовики, ну, и ещё очень немногие люди, включая солдат Африканского Корпуса Мира, имели спутниковые телефоны и, разумеется, они были у каждого из нас, то есть у всех акционеров компании «Картузов Индустриаль». Поэтому-то и новые советские морозильные траулеры могли работать в полностью автоматическом режиме, но как раз такой цели у нас не было. На «Метеоре» их изготавливали по десять штук в неделю, корпуса-то по сути дела были цельнолитыми и складывались из двух половинок, нижней и верхней, после монтажа судового оборудования. Так что рыбаки, которые выходили в море на этих траулерах, даже не высовывали носа наружу, если, конечно, не поднимались на верхнюю палубу через люк, вот только делать там точно было нечего. В море, если ты вышел на лов рыбы, надо пахать, а не загорать.

В передней части траулера, словно лезвие перочинного ножа, откидывалась вверх шестидесятиметровая мачта с локатором на самом верху и кабиной для наблюдателя чуть пониже. Вроде бы с такой высоты рыбаки смогут разглядеть в море косяк рыбы, чтобы немедленно выбросить сзади через люк трал, тишком подобраться к нему, выловить её, по быстрому разделать и загрузить в трюм, уложив рыбу в закрывающиеся контейнеры. Или откинуть специальные аппарели, расположенные по бокам судна в его задней части и ловить рыбу с помощью промысловых удочек. Ну, а для особых случаев, когда речь шла о ловле рыбы в прибрежной зоне или ловле тунца и голубого марлина в открытом океане, то рыбаки могли спустить на воду по выдвижному слипу четыре пятнадцатиметровых, моторных баркаса, находящихся в ангаре передней части судна. Поэтому рыболовецкие суда были не остроносыми, а походили на спортивные суперкары. По прибытии в порт или просто подплыв к берегу, трюмные механизмы автоматически выгружали контейнеры из трюма, только успевай их оттаскивать. Такие траулеры Советский Союз поставлял в лизинг во все африканские страны, имевшие выход к морю и в один только Сенегал их уже приплыло двадцать семь штук, можно сказать, целая рыболовецкая флотилия и каждый из этих траулеров имел дальность действия в двенадцать тысяч километров.

Оснащались такими же траулерами и советские рыболовецкие компании, но уже довольно скоро их производство будет прекращено практически навсегда. Траулеры-то на «Метеоре» строились почти вечные, а вот количество рыбы в океане отнюдь не бесконечное. Квота Сенегала составляла сто пятьдесят морозильных траулеров, что в принципе означало ежесуточный объём поставки рыбы в пределах пятидесяти тысяч тонн, а это была весьма впечатляющая цифра для Сенегала. Промысловый лов рыбы всегда был важной составной частью советской пищевой промышленности, а потому наши рыбаки хорошо знали, как и чем ловить рыбу в Атлантике, причём как в прибрежной зоне, так и в открытом океане. Поэтому и оснащены траулеры были самыми различными снастями и даже специальными удочками, так что рыбоперерабатывающие предприятия были построены на побережье в самую первую очередь, как и специализированные причалы. Лов рыбы уже шел полным ходом и все тридцать заводов начали работать и производить самую различную продукцию из рыбы, а также отправлять её на европейские рынки в мороженном виде. Посмотрел я на ту рыбу, которую ловили сенегальцы, ничего не скажешь, хороша. Особенно меня поразили громадные голубые марлины, меч-рыбы и парусники, а также каменные окуни длиной в полтора метра и больше. Таких гигантов замораживали и отправляли во Францию целиком, где рестораторы покупали их за довольно-таки большие деньги.

Однако, рыба поменьше размером все же пользовалась у рыбаков куда большей популярностью и далеко не все они выходили на «эксклюзивный» лов рыбы. Хотя основным блюдом нашей маёвки был шашлык, мы привезли с собой на пляж несколько коробок с разными рыбными консервами и все они нам очень понравились. Что ни говори, а те консультанты, которые занялись этим бизнесом, знали в нём толк. После того, как в Сенегал приплыли первые двадцать траулеров, на борту которых находилось всего по два человека, да, и те были не моряками, а просто заводскими специалистами, знающими английский язык, ведь надо же было кому-то отбрёхиваться при прохождении Босфора, эта страна каждую неделю получала по одному траулеру. Все те сенегальцы, которые стали боссами небольших рыболовецких компаний, ждали их с нетерпением, а пока суда не пришли, целыми днями просиживали в учебных классах за компьютерными консолями с большими плоскими экранами и внимательно слушали, что рассказывала им о профессии рыбака Мамма Гея. Ну, а боссы компаний и их помощники, вооружившись хлыстами, следили за тем, чтобы никто не отлынивал от занятий. Хотя капитаны этим траулерам были вообще не нужны, каждый судовладелец почитал за счастье передать свой траулер в руки европейца.

Точно такая же картина наблюдалась на любом другом предприятии. Прошло всего чуть больше месяца, как были сданы в эксплуатацию первые предприятия, а потому далеко не все из них начали выпускать продукцию. Зато на каждом в экстренном порядке европейцы учили сенегальцев работать за станками. Вот тут-то и пригодились сенегальцам знания полученные во Франции, ведь первые заводы как раз и были построены для них, а они ещё в Париже и Лионе, Марселе и Руане собирались в группы по пятнадцать, двадцать человек, чтобы стать коллективными собственниками какого-нибудь завода. Так можно было гораздо быстрее приступить к работе, но и они не отказывались от управляющего-европейца, поскольку прекрасно понимали, что без него им будет просто не обойтись. Что же, тем самым выстраивалась совершенно новая система взаимоотношений между людьми и в первую очередь европейцы оценили это лучше кого-либо. Всего-то прошло три месяца, ничтожно малый срок, но в Сенегале уже появились первые чернокожие американцы, а также наблюдатели из Индии и Китая, пока ещё не переселенцы. В Соединённых Штатах первыми «встали на крыло» те негры, которые имели хоть какое-то образование и специальность. Им тоже хотелось стать если не хозяевами предприятий, то хотя бы управляющими чужих компаний, но я, памятуя об обещании, данном Америке в лице Генри Киссинджера, распорядился предоставлять им кредиты на общих основаниях с сенегальцами, что только подстегнуло процесс репатриации.

Да, всего за каких-то три месяца нам удалось сделать в Сенегале очень многое, но самым главным я считал следующее, мы дали сенегальцам удочку, чтобы ловить рыбу, а к ней сковородку и печку, чтобы эту рыбу пожарить, съесть самим и накормить ещё кого-либо, и вместе с тем мы дали им Мамму Гею, самую лучшую в мире учительницу и советчицу. Мамма Гея, так назвали компьютерные консоли сами сенегальцы, первым делом знакомилась со своими пользователями и расспрашивала их о семье, соседях, личных привычках, мечтах и желаниях, после чего, не говоря ни единого слова о политике, принималась объяснять и показывать на экране, как нужно управляться с тем оборудованием, станками и материалами, которые находились поблизости. Сенегальцы пришли от Маммы Геи – на вид красивой негритянке лет тридцати, одетой в национальный наряд, в изумление. Ещё бы, ведь её первыми словами были – «Я научу». И Мамма Гея учила всех так, что не научиться было крайне сложно. Сенегальцы, вернувшиеся из Франции, где они уже работали на компьютерных консолях, увидев Мамму Гею и пообщавшись с ней, также стали относиться к ней, как к матери и учительнице. Более того, белые люди тоже стали называть компьютерную консоль Мамма Гея, а некоторые даже признавались мне, что испытывают по отношению к ней чуть ли не сыновьи чувства.

Ещё большее впечатление Мамма Гея производила на арабов. Поначалу как Муаммар Каддафи, так и король Мулай, отнеслись резко отрицательно к тому, что Гея обратилась к ним с экрана в виде собирательного образа арабской матери семейства и потребовали, чтобы она предстала перед ними в облике мужчины. Ага, как же, не на ту напали. Поговорив с ней около часа и убедившись, что лучше неё Коран знает только пророк Магомет и что она толкует его не хуже любого имама, оба быстро успокоились. Зато когда Мамма Гея стала общаться со своими пользователями, а такое общение проходило один на один, то даже самые упёртые и твердолобые муллы приходили к выводу, что имеют дело с мудрейшим существом. Мне не пришлось предпринимать никаких усилий к тому, чтобы марокканские и ливийские женщины получили разрешение работать на фабриках, пусть пока что и в отдельных цехах. Самой большой проблемой, с которой Человечеству предстояло начать бороться уже сейчас и о которой я мог разговаривать открыто и ничего не таясь только с Индирой Ганди и Мао Дзэдуном, было планирование семьи и снижение рождаемости. Они это прекрасно понимали, а вот арабы всё перекладывали на волю Аллаха.

Лично для меня это тоже была ещё та проблема, ведь я прекрасно знал, что мне суждено иметь минимум семерых детей, а потому не мог заявить об одном очень важном аспекте человеческого бытия. Любая женщина, ставшая куэрниной, могла играючи справиться с проблемой планирования семьи. Для этого ей даже не нужно было прилагать каких-то особых усилий, а всего-то и сделать, что нажать на несколько нервных узлов пальцами особым образом. Куэрнинг уже практиковало свыше ста пятидесяти миллионов человек во всём мире, а вот куэрнов-целителей было пока что очень мало, всего чуть более трёх миллионов. Хорошо, что не мне «выпала честь» заявить о том, что женщины могут предохраняться от нежелательной беременности без какого-либо вреда для своего здоровья легко и просто. Академик Гирин собирался заявить об этом первого июня, на Всемирном Конгрессе Целителей, который должен пройти в Пекине уже через месяц. Китай и Индия, где чуть ли не круглосуточно работали самые большие отряды куэрнов-целителей из Советского Союза, уже приняли решения о планировании семьи на государственном уровне, так что дело осталось за малым, побудить к тому же правительства стран исламского мира, иначе быть большой беде, ведь всего за каких-то два года дряхлые старики и старухи, стоявшие на краю могилы, благодаря куэрнингу превращались в цветущих людей среднего возраста и для этого требовалось только одно единственное средство – полноценное питание.

Хотя лов рыбы с помощью новых траулеров в Сенегале и Марокко шел всего месяц, результат уже был весьма ощутимым и поскольку этот процесс полностью контролировался Геей, оскудение Мировому океану не грозило. Главное не загрязнять его, а уж Мамма Гея сама могла позаботиться о том, чтобы в трюмы закладывалась только обезглавленная и выпотрошенная рыба с таким расчётом, чтобы рыбьи головы и потроха, за исключением печени рыбы некоторых пород, перемалывались в фарш и сбрасывались в океан на корм другим рыбам. В общем ни о каком хищническом, бесконтрольном лове рыбы не шло и речи. Зато выловленная в океане и доставленная на берег рыба превращалась в изумительные консервы, балык и рыбу горячего копчения. Мы приехали на пустынный берег Атлантического океана на доброй дюжине машин, разбили огромный шатёр, подняли его стенки, чтобы любоваться пейзажем, поставили столы и кресла, и, вволю накупавшись, приступили к трапезе, а точнее к дегустации рыбных консервов. Вытащив из коробки продолговатую золотисто-розовую банку, изготовленную из асфальтеновой фольги, легко поддававшейся рекуперации, я прочитал название:

– Королевский дорадо, жареный в оливковом масле. Ребята, звучит неплохо, вот только очень похоже на Эльдорадо.

Огюст Сен-Клод отобрал у меня банку, вскрыл её, потянув за широкий язычок, и нравоучительным тоном сказал:

– Борис, Эльдорадо это та чудесная страна, которую искали испанские мореплаватели. Они считали, что смогут там пить каждый день эль и есть жареного дорадо. Между прочим, эта рыба любимое блюдо римских императоров. В Древнем Риме строили бассейны с морской водой, чтобы разводить в них дорадо.

Отобрав у французского посла банку, я вооружился вилкой и через несколько секунд понял, как у испанских мореплавателей, так и у римских императоров, губа была не дура. Впрочем, все остальные консервы оказались ничуть не хуже, но больше всего мне понравился балык из каменного окуня, да, и балык из океанского угря тоже оказался замечательным. Тем более, что балыки уже нарезали на ломтики и запечатали в вакуум-упаковку. Все морепродукты, изготавливаемые на наших заводах, имели совершенно иную упаковку, нежели обычная. Асфальтенка сказала своё слово в деле производства пищевой упаковки. Из неё изготавливали тонкий золотисто-розовый пластик, который в несколько раз превосходил по прочности обычную пищевую жесть, и рыжеватую прозрачную плёнку для вакуум-упаковки. Как на одних, так и на других упаковках было написано, что в обычных условиях они ничем не разлагаются, но углеводородные заводы охотно покупают упаковочные материалы у населения по цене два франка за килограмм. Мы даже раздавали бесплатно специальные мешки с клапанными застёжками для их сбора. На них была напечатана благодарственная надпись и мы благодарили французов за то, что они тем самым не загрязняют свою страну, а также за то, что они не засовывали в наши мешки стекло и жесть.

Не отказался я во время дегустации и от того, чтобы заценить сенегальский «Завтра туриста» – большую, семисотпятидесятиграммовую банку-плошку с рыбным супом. Вообще-то это были фрикадельки в наваристом рыбном бульоне, надо сказать, очень вкусные, хотя это блюдо изготавливалось из рыбной некондиции, в основном молодых и не очень акул, а также хвостов тунца. Что же, беднякам тоже ведь нужно что-то есть, а приготовлен рыбный суп был просто замечательно. Как мне сказал помощник президента Сенгора, снова улетевшего в США, во внутренних областях Сенегала это блюдо уже пользуется огромной популярностью из-за своей исключительной дешевизны, отменного вкуса и питательности. Ну, именно с такой целью и была разработана технология таких супов в саморазогревающихся банках. Две банки супа в день и человеку не страшна смерть от голода. Уже очень скоро, когда все пищевые предприятия начнут работать на полную мощность, такие супы станут бесплатно раздавать в тех районах Африки, где население голодает в полный рост. Поэтому я отведал этого супа не только с удовольствием, но и с уважением к президенту Сенгору, который выделял из казны средства на борьбу с голодом на чёрном континенте.

Ну, ничего страшного, Сенегал от этого не разорится, ведь банка жареного королевского дорадо стоила во Франции столько, что давала за вычетом налогов хорошую прибыль производителю, целых восемь франков, и позволяла правительству Сенегала накормить троих голодных сытным обедом. Разумеется, это не решало проблему голода в Африке в целом, но в том-то всё и дело, что мы собирались развивать экономику на всём континенте, а не только в нескольких избранных странах. Стоило это не дёшево, а если честно, то компания «Картузов Индустриаль» стояла на грани банкротства. Мы три месяца шли по нулям. Производство суперкаров и супербайков было прибыльным, ещё большую прибыль приносило нам производство новых двигателей, тем более, что правительство Франции, отказавшись от строительства нескольких атомных электростанций, заказало нам двадцать четыре огромных энергоблока, но их ещё нужно было изготовить. Имели мы заказы и на судовые энергоустановки, причём немало и даже получили аванс на их изготовление, но пока что афрономика съедала всю нашу прибыль, а пуск углеводородного завода и поставка водородного топлива в Западную Европу были намечены только на первое сентября. Поэтому я ждал того момента, когда смогу «обналичить» все те финансовые инструменты, которые наша компания уже имела на астрономические суммы.

Первым сигналом к этому была поставка отменных рыбных консервов во Францию и частично в Бельгию и Италию. Они пользовались большим спросом в первую очередь из-за своих прекрасных вкусовых качеств и абсолютной экологической чистоты. Ну, а вскоре в Западную Европу должны были пойти и другие товары – обувь, одежда, бижутерия. Тут нам большую помощь оказало производственное объединение «Силуэт», а точнее наноткани, которые проходили под маркой «Ивановские ситцы», но при этом мадам Красавкина сразу же заявила, что взамен она требует, чтобы сенегальские производители нацеливались только на африканскую тематику. Однако, самое главное событие должно произойти уже завтра и после этого я смогу с чистой совестью возвратиться в Париж. Всё это время я мотался из одной африканской страны в другую и подписывал контракты даже с теми правительствами, которые возглавляли диктаторы. Зато это давало мне возможность сказать им с глазу на глаз, чем закончатся для них самих репрессии. Судьба Бокассы и Иди Амина оказалась, ох, какой незавидной, а потому им было о чём подумать.

Всё это время меня охранял отряд Бобби Стирлинга, которому я надоел хуже горькой редьки. Большой Ману, оставшийся за главного, то и дело спрашивал, когда мне, наконец, надоест Африка и он сможет избавиться от меня. Вообще-то жаловаться им было грех, так как за это время я поднял всех на восьмой уровень, но разве же от этих типов дождёшься благодарности? Им больше всего хотелось кого-нибудь свергнуть и освободить какую-либо страну от злого диктатора. Попробуй докажи таким типам, что диктатура диктатуре рознь. Ну, ничего, уже сегодня ночью мы должны были вылететь в Триполи, а потом я пожму каждому руку и с чистой совестью вылечу в Париж. Большой Ману и его парни знали об этом и почему-то загрустили вместо того, чтобы веселиться и радоваться. Вот и пойми этих вояк. Маёвка прошла великолепно. Я думал, что мои шашлыки так и останутся не съеденными, но ничего, обошлось, их подмели подчистую. С наступлением вечера мы собрались и поехали в аэропорт Дакара. Это была далеко не последняя моя командировка в Африку, их будет скорее всего ещё немало. Мне тоже немного взгрустнулось, но на борту самолёта Ману быстро меня развеселил.

Прилетев в Триполи, мы сразу же отравились на большом автобусе-отеле в пустыню. Там, в жутко жарком районе Сахары, называемом Сарир-Тибасти, почти два месяца ударно трудился большой отряд советских строителей. Место было выбрано не случайно. Имея на руках отличные фотографии, сделанные американцами в начале двадцать первого века из космоса, Бойл определил самое удобную площадку для строительства трёх водяных ловушек среднего размера. Это была просторная низина, впадина грушевидной формы, окруженная тремя высокими, каменистыми холмами. К тому же дно этой впадины покрывал не сплошной песок. Оно было глинисто-песчаным и уже только по этому относительно плодородным, то есть на этой почве могло хоть что-то расти при наличии воды. Ну, а ещё это место было настолько жарким, что сюда не забредали даже туареги, не говоря уже про бедуинов. Им тут просто нечего было делать, но я пообещал преобразить это место, причём очень быстро, хотя и за крайне высокую плату, а расплатиться со мной должны были совместно Ливия и Китай. По приказу председателя Мао в Ливию уже отплыли сто двадцать тысяч китайских крестьян вместе со всем своим скарбом и где-то через три недели они должны были добраться морем до Триполи и затем их перевезут сюда, чтобы поселиться в Африке навсегда.

Пока для них будут строить четыре городка, я надеялся, что водяные ловушки и атмосфера решат самый главный вопрос, наполнят водой пять довольно больших водохранилищ. Бойл говорил, что это произойдёт довольно быстро, так как на трёх холмах были построены водяные ловушки с диаметром чаши в полтора километра. Рядом с впадиной был также построен аэродром, способный принимать самолёты «Ан-22», а вокруг расположилось целых три полка ливийской армии. По моей просьбе, так как если этого не сделать, то туареги, увидев воду, моментально поселятся здесь и фиг ты их потом отсюда выбьешь. Муаммар, подумав, согласился со мной. Я уже был на месте строительства несколько раз и потому прекрасно знал, какие перемены здесь произошли. К впадине было проложено прекрасное шоссе, все четыре городка уже начали строиться, но что самое главное, с завода «Метеор» сюда была доставлена сельскохозяйственная техника и даже началась разметка рисовых чеков и хлопковых плантаций. А ещё из Советского Союза в Сахару завозилось огромное количество гумуса, засыпанного в громадные, на три тонны, мешки из асфальтеновой плёнки. Точно такой же, которой было покрыто дно водохранилищ, вырытых бульдозерами. Хотя всё решала техника, пятнадцати тысячам советских рабочих пришлось потрудиться.

По-моему, ни полковник Каддафи, ни председатель Мао, который пообещал прилететь на церемонию пуска водяных ловушек, так до конца и не поверили в то, что мой проект увенчается успехом. Во всяком случае денег нам за него пока что не заплатили, а они мне сейчас были очень сильно нужны. По дороге в Эль-Джамахирию, я отлично выспался, принял душ и побрился, а потому вышел из отеля на колёсах просто красавчиком. Наступило утро и вокруг водяной ловушки, которой местные специалисты уже дали название «Милость Аллаха», собралось несколько тысяч человек. Во всяком случае сюда точно съехались на грузовиках и джипах все ливийцы. Широкую вершину холма высотой в триста с лишним метров, строители ровно срезали мощными бульдозерами и на ней был построен продолговатый, овальной формы, пруд-накопитель глубиной в сорок метров, от края которого вниз шел широкий и длинный фиолетовый лоток водосброса. В длину пруд имел почти четыре километра и два с половиной в ширину, а над ним возвышалась двухсотметровая, коническая градирня диаметром в полкилометра, изготовленная из золотистых поликарбоновых панелей, окруженная широкой смотровой площадкой, к которой шел широкий мост. По нему мы и подъехали прямо к водяной ловушке, на которой были начертаны какие-то суры из Корана, но они меня не интересовали.

Когда минут через сорок на огромном золотистом вертолёте «Ми-28» прилетели полковник Каддафи и председатель Мао, я уже весь извёлся, хотя и должен был понять, что они не торопятся. Сотни две китайцев, одетых в одинаковые синие френчи и военные мундиры, пришли на площадку минут за десять до этого. Вскоре началось торжественное бла-бла-бла, после чего мы вошли внутрь ветровой ловушки. Тут же на холме, рядом с прудом-накопителем, стояло здание небольшой, но очень мощной электростанции с роторно-лопастным энергоблоком. Специально для руководителей двух государств на просторной площадке внутри водяной ловушки был установлен небольшой пульт с рубильником и как только торжественная часть закончилась и мы вошли внутрь и я предложил Муаммару Каддафи и Мао Дзэдуну включить эту гигантскую, но до безобразия примитивную установку. Они вдвоем дёрнули за рычаг и ничего не произошло. Кроме того, что напряжение было подано на сотни тысяч пластин холодильников, расположенных над нашими головами. Через круглое отверстие, перекрытое решетчатой конструкцией, были видны не только они, но и безоблачное небо. Не смотря на утро, жара стояла просто неимоверная и как только установка была включена, прохладный воздух стал опускаться вниз и я сказал:

– Пару минут терпения, товарищи, сейчас вы увидите самое настоящее рукотворное чудо.

Чудо-чудом, а дующий сверху ветерок-то всё усиливался и становился с каждой секундой всё холоднее и холоднее, но между тем конденсат стал образовываться на пластинах холодильников, по ним струйками потекла вода и через три с половиной минуты сверху сначала упали первые капли, а потом полился дождик, который усиливался с каждой секундой и я предложил всем поскорее выйти и закрыть огромные ворота, чтобы не промокнуть до нитки. Мы вышли из водяной ловушки и я первым делом указал своим заказчикам на то, как над двумя другими водяными ловушками, едва различимыми в жарком мареве, быстро сгущаются лёгкие, серебристо-белые облачка. После этого мы подошли к краю площадки и увидели, как фиолетовое дно пруда покрывается водой. Между тем внутри водяной ловушки уже шумел и грохотал тропический ливень, причём с градом и вскоре дно бассейна стало затягивать туманом. Это было только самое начало, но и оно уже показывало, что довольно скоро климат в этой низине, имеющей в длину шестьдесят километров, а в ширину сорок, окруженной высокими холмами, резко изменится. По расчётам Бойла температура понизится градусов до двадцати восьми в дневное время и повысится до двадцати ночью. Холодильники ведь только приводили в действие атмосферный насос, а дальше уже работала неисчерпаемая энергия солнца.

Вооружившись биноклем, я посмотрел на ближайшую возвышенность и увидел, как по её склону стекают вниз струи тумана. Это было временное явление, хотя и очень впечатляющее, но оно обладало невероятной притягательной силой, вот только наблюдать за этой картиной слишком долго нам не пришлось, так как у подножия водяной ловушки «Милость Аллаха» сильно похолодало и её также стал покрывать густой туман. Поэтому народ стал быстро разбегаться и разъёзжаться. Я сел в лимузин «Зил-114» вместе полковником Каддафи и председателем Мао и оба потребовали включить печку. Продрогли, однако, пока смотрели, как водяная ловушка качает воду из атмосферы. С вершины холма мы поехали к ближайшему городку, в котором уже вовсю строились коттеджи для китайских крестьян. Осмотрев первый же, председатель Мао остался им недоволен. Посмотрев на меня строгим взглядом, он сердито сказал:

– Борис, живя в таких домах, мои крестьяне очень быстро обуржуазятся и забудут о коммунистических идеалах. Громко фыркнув, я насмешливым голосом ответил:

– А меня это совершенно не волнует, товарищ председатель. К тому же это уже не ваши китайцы, а полковника Каддафи, вот пусть теперь у него и болит голова по поводу того обуржуазились они или нет. Главное ведь заключается не в этом, а в том, что уже в этом году они уберут с полей отличный урожай хлопка и риса, не говоря уже о том, что засадят все приусадебные участки овощами, разобьют сады и обзаведутся скотиной. – Повернувшись к полковнику, я добавил – Муаммар, ты приглядывай за ними, китайцы большие любители свинины, так что лучше сразу же перевести их на баранину и говядину, чтобы потом не было проблем, а вот мусульмане из них получатся никакие. Полковник Каддафи улыбнулся и сказал:

– Лишь бы из них получились хорошие земледельцы, Борис, а то ведь у нас в Ливии только на побережье люди работают на земле. Скажи, а из этого хлопка мы тоже сможем делать эти ваши «ивановские ситцы», которые могут менять цвет и рисунок?

– А зачем тогда, по твоему, я вообще завёл разговор о хлопководстве? – Ответил я вопросом на вопрос и сказал – Конечно смогут и уже очень скоро мы построим в Триполи две таких прядильно-ткацких фабрики, но только после того, как ты подпишешь контракт к производственным объединение «Силуэт». Ты ведь захочешь сделать их государственными.

Полковник Каддафи отрицательно помотал головой и ответил с широкой, дружелюбной улыбкой:

– Нет, пусть они станут акционерными народными предприятиями. Когда люди работают на себя, а не на государство, они почему-то добиваются намного лучших результатов. Нашему народу нужны ваши вечные «ивановские ситцы». – Погладив рукав своего одеяния, пошитого в силуэтовском ателье, полковник Каддафи добавил – В одежде, пошитой из этой удивительной ткани, ощущаешь прохладу даже в самую сильную жару.

Председатель Мао посмотрел на него с укором, но ничего не сказал. В Китае тоже решили взять на вооружение советский опыт, но пока что не заявляли об этом громко. В Триполи я полетел вместе с ними и как только мы добрались до столицы Ливии, полковник Каддафи немедленно выплатил мне по шестьдесят миллионов долларов за каждую ветряную ловушку, но я всё же пробыл в Северной Африке ещё четыре дня и улетел только тогда, когда вода из всех четырёх прудов-накопителей хлынула в котловину и стала заполнять водохранилища. Между тем работать в Эль-Джамахирие уже сейчас стало намного легче. Над котловиной то и дело сгущались тучи и даже шел сильный дождь, чего в Сахаре в мае месяце отродясь не бывало. Я же, пока ждал этого момента, слетал на вертолёте в Средиземное море, удалившись от ливийского берега на триста восемьдесят километров. Наискосок, от Эз-Зувайтина до Марселя советское трубопроводостроительное «Сибирь» прокладывало по дну Средиземного моря с заходом на Сицилию, Сардинию и Корсику трубопровод для перекачки в Западную Европу водородного топлива.

Это было уникальное сооружение, ведь на дно моря опускалась цельнотянутая поликарбоновая труба диаметром в два метра. На борту судна водоизмещением в триста тысяч тонн, стоял громадный экструдер, который не останавливаясь ни на минуту выдавливал из себя сверхпрочную золотисто-рыжую трубу с толщиной стенок в двадцать миллиметров. Она проходила через длинный тоннельный нагреватель, прокаливалась в нём до нужной температуры и с громким шипением, вздымая клубы пара, опускалась по наклонному слипу в море. На Сицилии, Сардинии и Корсике также строились трубопроводы. Их начали строить от побережья сразу в две стороны, в море, до точки рандеву с «Сибирью», к хранилищам, а также магистральный, но уже диаметров в метр с четвертью, ведущий в Италию. Этот трубопровод строила компания «Нафта-Аджип», но по советской технологии и хотя взорвать трубу было крайне сложно, итальянцы всё же решили закопать её на глубину в пять метров и хорошенько забетонировать. Мало ли какому дураку вздумается устроить диверсию, так пусть тогда хоть основательно потрудится, прежде чем убедится в том, что это была совершенно бессмысленная затея, ведь даже труба со стенками толщиной в пятнадцать миллиметров, это примерно то же самое, что и танковая броня в метр толщиной.

На борту «Сибири» я провёл почти двое суток. Ещё бы, там готовили такие пельмени, что от стола за уши не оттащишь. К тому же там меня никто не доставал вопросами и просьбами. В общем я просто отдыхал, хотя все остальные в это время работали, причём ударными темпами, ведь судно двигалось со скоростью семь километров в час. Однако, работа вовсе не была слишком уж сложной, ведь капитану корабля всего-то и требовалось, что выдерживать курс и стремиться положить трубу там, где поглубже, а что там будет находиться под ней, его совершенно не волновало, ведь разорвать эту трубу нельзя было ничем, кроме двух, трёх сотен тонн самой мощной взрывчатки, да, и это ещё не факт, что результат будет положительным. Это всё-таки поликарбон, а не какое-то там железо. Хорошенько отдохнув на борту «Сибири», я слетал на вертолёте в Эль-Джамахирию, посмотрел на то, как во всех трёх водяных ловушках хлещет сверху вода, а она лилась даже ночью, искупался в одном их прудов и вернулся в Триполи. Всё, моя африканская командировка на этом закончилась и мы могли возвращаться в Париж.

Напоследок я побывал в военном городке Африканского Корпуса Мира. Там мне очень понравилось. Особенно то, что солдаты быстро сдружились между собой и уже хвастались, кто со сколькими негритянками успел переспать. В Ливии с этим делом было строго, а вот в ЦАР или Уганде, запросто. А что, дело-то молодое, тем более, что жалованье даже солдатам выплачивали довольно большое и к тому же сам коммодор Стирлинг весьма спокойно относился к близким контактам с местным населением, но при этом сразу же заявил, что насильников будет уничтожать не столько морально, сколько физически. Ну, а если участь, что половина советских десантников была сертифицированными целителями, а вторая половина просто умела исцелять многие заболевания и тому же самому учились все остальные солдаты и офицеры, то с этим делом ни у кого не возникало особых проблем. Лично меня это нисколько не тревожило, поскольку за время своей командировки я раз десять слетал в Париж. А вот Нинон покинула нас уже очень скоро, поняв, что её присутствие на переговорах далеко не всегда бывает желательным. У Африканского Корпуса Мира уже был свой собственный аэродром и потому я прибыл туда в первую очередь за тем, чтобы сдать с рук на руки свою охрану. Мы закатили в штабе грандиозную вечеринку, а на следующее утро я сел в самолёт и улетел в Париж.

Глава 20 Революция в мире финансов

В Святом писании Первого инвестора, не зря сказано – «Одним маркетингом сыт не будешь, но и без него далеко не уйдёшь.» Вернувшись из Ливии, я всё лето крутился, как белка в колесе, но из Парижа почти не выезжал, если не считать того, что мы провели две недели в Сочи. Надо же было и мне отдохнуть, ведь я за это время проделал огромный объём работы, хотя кое-кто и остался ею недоволен. Однако, в уставе нашей компании было записано, что собрание акционеров проводится один раз в году, причём двадцатого декабря, а потому на всех критикунов я пилювать хотел с высокой колокольни. Цыплят по восемь считают и к тому же только осенью. Ну, а к осени добрые две трети построенных нами в Африке предприятий либо уже производили и поставляли на экспорт свою продукцию, либо получили отличные урожаи всего того, что они там посеяли.

Особенно меня в этом плане порадовали китайские крестьяне из Эль-Джамахирии. У меня сложилось такое впечатление, что по пути в Ливию они нашли способ, как увеличить сутки раза в два, иначе чем тогда объяснить, что уже к средине сентября месяца у них созрел на полях отличный, просто рекордный урожай хлопка и риса? Правда, им очень сильно помогли советские строители, которые идеально выровняли для них поля и построили прекрасную ирригационную систему, но всё остальное они же делали сами, приготавливали из глины, песка и гумуса питательную земляную смесь, заливали рисовые чеки водой и засаживали их вручную, хотя у них и имелась для этого техника, рисом. Нет, они, наверное, жили всё это время прямо в поле, хотя с другой стороны все приусадебные участки у них тоже пышно зеленели, а, уж, чего они на них только не высаживали, да, и домашней скотиной китайцы из провинции Сычуань обзавелись очень быстро. В Африку они приехали навсегда, а поскольку знали об этом заранее, то привезли с собой в глиняных горшках кости своих предков. Китайский опыт очень пригодился полковнику Каддафи и его соратникам. Отловив в песках какое-нибудь племя бедуинов или туарегов, он вёз их в Эль-Джамахирию и показывал, во что китайцы при наличии одной только воды и гумуса, поставляемого из Советского Союза, превратили самую гнусную и жаркую дыру чуть ли не во всей Сахаре.

После этого, посмотрев на то, как в водяных ловушках хлещет сверху тугими струями вода, бродяги пустыни дружно принимались чесать репу. Углеводородный завод в Триполи уже с середины июня работал чуть ли не на полную мощность, наполняя окрестности карамельным запахом и заставляя ливийцев заниматься любовью каждую ночь, а потому денег у полковника Каддафи было столько, что он, кажется, даже и не знал, куда их девать. Однако, его просто бесило то, что китайцы проявляют такие чудеса трудолюбия, а вот у ливийцев с этим делом почему-то туго. В общем прессинг он устроил им весьма жесткий и Ливия пусть и со скрипом, но всё же поворачивалась лицом к новой жизни и поэтому мы поставили в эту страну ещё дюжину водяных ловушек, но и эти деньги моментально разошлись. Дидье рвал и метал, называл меня бессердечной скотиной и транжирой, а также дураком и филантропом. В его устах это слово звучало похуже самого отборного русского мата, впрочем, он не стеснялся материть меня и на русском языке, причём виртуозно. Сказывалось частое общение с метеоровскими пилотами.

Ну, парень просто не знал, какую бомбу я собираюсь взорвать на финансовом рынке. Дидье всё это время упорно сражался за титул чемпиона мира, а потому ему было как-то недосуг вникать во всякие финансовые тонкости моего инвестиционного бизнеса. Тем временем настало время всё прояснить и в один прекрасный день, а это была среда, половина десятого утра, я приехал на базу нашей гоночной команды. Мой друг, одетый в рабочую спецовку, сидел в капсуле безопасности, извлечённой из болида вместе с ним, с ноутбуком в руках и яростно ругался с Жилем, так он назвал своего штурмана и главного помощника. Минувший этап он сумел выиграть просто каким-то чудом, а потому был жутко сердит на всех, кроме себя самого. Подойдя поближе, я громким, насмешливым голосом сказал:

– Жиль, пошли этого болтуна к чёртовой матери, а ты, умник, вылезай из яйца, у меня есть к тебе разговор.

Как первый вице-президент компании, Дидье обладал правом второй подписи на самых ответственных финансовых документах, но до сего дня ещё ничего не подписывал. Если мне это требовалось, то я просто ставил две первых подписи, чтобы не ранить его тонкую и нежную душу записного буржуина. Оторопело посмотрев на меня, Дидье спросил:

– А попозже никак нельзя? – Увидев мой взгляд, он тотчас воскликнул – Всё, понял, немедленно заканчиваю! – После чего громко крикнул – Баста, ребята! Собирайте машину в кучу. Оставим всё, как есть, и будем молиться Господу Богу.

Через пятнадцать минут Дидье вышел из бытовки гладко выбритый, чисто вымытый, надушенный дорогим парфюмом и одетый с иголочки. В руках он держал кейс со своим ноутбуком. Точно такой же был и у меня. Мы вышли во двор, я усадил его на пассажирское кресло «Гаммы», сел сам и сказал:

– Сегодня, Дидье, ты увидишь, как делаются по настоящему большие деньги. Боб Картузов выходит на высокую орбиту в финансовом мире и у тебя больше никогда не возникнет желания критиковать меня. Запомни этот день навсегда, парень. Мы выехали за ворота и Дидье спросил:

– Куда мы едем?

– В Люксембург, Дидье, там нас ждут ровно в три часа дня в одном на первый взгляд небольшом, но очень серьёзном банке такие же серьёзные и богатые покупатели. – Ответил я и тут же поправился – Точнее это я жду их в этом банке, услугами которого все они довольно часто пользуются.

С такими, практически ничего не означающими, словами я поехал к окружной дороге, чтобы выехать на дорогу Е-50, самый прямой путь, ведущий в Люксембург, где на час дня я назначил встречу с группой банкиров, пригласив их в банк «Женераль дю Люксембург». Хотя ехать было не так уж и далеко, я предпочёл выехать пораньше. Люксембург, как и люксембужцев, я не любил. Очень уж много их воевало в войсках СС на территории Советского Союза, но делать нечего. Увы, этот банк в середине семидесятых ещё не был сберкассой ЦРУ и являлся очень надёжным, когда речь шла о крупных финансовых операциях. Ну, и к тому же только в нём согласились собраться для встречи со мной крупнейшие банкиры США и Западной Европы, всего двадцать семь человек, которых мне удалось туда залучить крайне выгодным предложением. Для этого мне даже пришлось переменить свои собственные обязательства и в итоге подавляющее большинство наших заёмщиков согласилось на десятилетний кредит под всё те же пять процентов годовых. Все они сочли, что так для них будет намного надёжнее и выгоднее. По пути в Люксембург я не разговаривал с Дидье о делах. Мы всё больше обсуждали с ним ход чемпионата в Формуле-1, за которым я наблюдал не слишком внимательно. Других дел хватало.

В Люксембург, эту большую старинную деревню, мы приехали на два с половиной часа раньше и потому успели пообедать, прежде чем вошли в здание банка и направились в зал переговоров. Мы приехали на десять минут раньше и потому встречали всех остальных банкиров, чуть ли не как хозяева. Мы были клиентами банка «Женераль дю Люксембург», причём очень крупными и именно в этот банк я поместил на хранение наши авуары, векселя заёмщиков, выпущенные на гигантскую по нынешним временам сумму в четыре с половиной миллиарда долларов. Я сразу же обратил внимание, что все банкиры до одного входили в зал с почти точно такими же кейсами, как и у нас с Дидье. Даже американские. Консоли Геи прочно укоренились в банковской сфере, так как в её базу данных никто не мог проникнуть, даже я сам, если речь, конечно, не шла о счетах преступников, но и в таком случае я не мог ничего сделать без решения суда. Когда все банкиры расселись за столом, я попросил их достать свои ноутбуки, открыть и включить, а как только это было сделано, сказал:

– Господа, взглянув на экраны, вы можете убедиться в том, что на сегодняшний день наша компания имеет на руках векселя, выпущенные нашими заёмщиками, на сумму в четыре с половиной миллиарда долларов. Бизнес каждого из наших заёмщиков застрахован и поэтому к векселям прилагаются страховые полисы крупнейших страховых компаний мира. А теперь, господа, взгляните на экран и вы увидите на нём банковские облигации, выпущенные банком «Женераль дю Люксембург» на основании наших авуаров. Эти облигации гарантируют выплату пяти процентов годовых на сумму капитала и будут погашены ровно через десять лет с момента их выпуска. Я, конечно, мог бы выпустить их на финансовый рынок, но меня это не устраивает по той причине, что в таком случае облигации должны иметь очень маленький номинал. Так ведь недолго разориться на бумаге. – Банкиры, которые уже увидели, что облигации выпущены с номиналом в десять, двадцать пять, пятьдесят и сто миллионов долларов, а также видя письмо Федеральной резервной системы США, разрешающей компании «Картузов Индустриаль» номинировать свои ценные бумаги и проводить андеррайтинг в любых банках в долларах США, тут же сдержанно рассмеялись – Поэтому я предлагаю вам купить эти облигации по их номинальной стоимости.

Банкиры тут же стали настороженно переглядываться, а некоторые, пододвинув консоли к себе поближе, принялись что-то тихо шептать, причём они явно произносили вслух какие-то кодовые слова и фразы. Представитель банка «Джи Пи Морган» отреагировал первым, сказав вполголоса:

– Мистер Картузов, подпишите меня для начала на двести пятьдесят миллионов долларов. Меня вполне устраивает обеспечение ваших бондов. Если вы согласитесь продать мне такие же облигации, но уже без обеспечения, с дисконтом в семь с половиной процентов, то я вложу в них ещё семьсот пятьдесят миллионов. Причём немедленно. Вы ведь собираетесь в скором времени перебраться в Соединённые Штаты и заняться нашим задним двором, насколько я осведомлён? Для начала я всё-таки понизил аппетиты американца:

– Дисконт для вас составит шесть процентов, мистер Колмен, так как мне уже очень скоро понадобится очень много денег для того, чтобы у меня были полностью развязаны руки. Что же касается американского заднего двора, то наша компания займётся этим сразу после нового года, но я всё же прошу вас не забывать о том, что африканский инвестиционный рынок ещё не исчерпан. На этом континенте нам предстоит ещё так много работы, что её хватит на все три десятилетия.

После этого всего за каких-то полчаса я разместил в крупнейших банках планеты выпущенные по нашему заказу банковские облигации на сумму в двенадцать с половиной миллиардов долларов и при этом банкиры, купившие их у меня, знали чуть ли не с точностью до цента, в какие именно проекты будут вложены все эти деньги и с какой отдачей. Больше всего я порадовал американских банкиров, сказав что второй точно такой же завод, какой мы построили под Парижем, будет построен в Новом Орлеане и что там же я намерен построить ещё и углеводородный завод, а во Франции, в Марселе, будет построен третий завод по образу и подобию первого. Меня тут же спросили:

– Мистер Картузов, когда вы планируете предложить нам бумаги третьего выпуска и на какую ориентировочно сумму? Вы ведь сами не дали нам поднять планку и остановились на двенадцати с половиной миллиардах долларов. Слегка кивнув, я ответил:

– Господа, сначала я хочу вам показать кое-что весьма интересное и впечатляющее в Нью-Йорке весной будущего года, и только после этого расскажу вам о своих новых инвестиционных планах. Думаю, что к тому времени страховщики тоже пойдут мне навстречу и застрахуют также третью эмиссию облигаций. Как вы понимаете, мои проекты все в первую очередь связаны с подъёмом экономики в развивающихся странах. Кто-то из банкиров хмуро буркнул громким голосом:

– Всё понятно, значит это снова будет что-то грандиозное, вроде ваших водяных ловушек, мистер Картузов, хотя и ваша нацеленность на Африку тоже, оказывается, способна принести большую прибыль. Меня во всём этом поражает только одно, почему до этого так и не смог додуматься ни один из тех идиотов, которые приходят ко мне за кредитами?

После этого мы выпили по бокалу шампанского и как только Дидье оставил образец подписи в банке «Женераль дю Люксембург», заработавшем на моей сделке свыше ста миллионов долларов, мы отправились в обратный путь. Сделка прошла тихо и гладко и при этом имелась стопроцентная гарантия, что о ней не скоро станет известно во всём мире. Всю остальную работу банк проделает уже без меня и Дидье, а Гея проконтролирует её исполнение. Главное в любом случае мы сделали, закачали на свой люксембургский счёт, на котором лежало всего триста миллионов франков, одиннадцать миллиардов шестьсот сорок два миллиона долларов и хотя они поступят на счёт дня через три, не раньше, я уже мог спокойно планировать новые траты. Потрясённый моей прытью Дидье молчал почти час, прежде чем, уже на территории Франции, спросил:

– Боб, как тебе пришла в голову такая гениальная идея? Пожав плечами, я ответил:

– Не вижу в ней ничего гениального, Дидье. Это самый банальный андеррайтинг. Сначала ты доказываешь всем, что хорошо разбираешься в бизнеспродюссировании, а потом просишь банк помочь тебе привлечь деньги других банкиров в свои новые проекты, сулящие большую выгоду. Самое главное здесь не зарываться и не надувать денежный пузырь, а не то он с оглушительным грохотом лопнет. Ну, а что касается гениальных идей, то об одной такой мир узнает уже через месяц, но о ней я тебе тоже не стану ничего рассказывать, чтобы не сглазить.

После возвращения в Париж я три недели работал в обычном режиме, то есть не больше восьми часов в день, а после этого, заблаговременно выслав президенту Сенгору, полковнику Каддафи и королю Хасану Второму все необходимые материалы, снова вылетел в Африку. Сначала в Сенегал. За это время на чёрном континенте не произошло сколько-нибудь серьёзных событий если не считать того, что советские и юаровские войска были полностью выведены из Анголы ещё до начала гражданской войны, благо их было совсем немного, и отряды Корпуса принялись разоружать обе враждующие стороны, попросту вынудив их создать коалиционное правительство. Марксист душ Сантуш и маоист Савимбе, немного подумав, поделили власть и стали готовиться к тому, чтобы их страна стала ещё одной инвестиционной площадкой в Африке. Помимо этого, отряды Корпуса гонялись по всей Африке за всяческими повстанцами, а также выпроваживали из неё «диких гусей». Стреляли они крайне редко, да, и то обычно вверх, но зато били морды от всей души, но после этого обязательно лечили своих пациентов. Даже тех, кого передавали в руки правосудия. В общем в Африке появился новый шериф и ему были по барабану все договоренности прежних времён.

В Дакаре меня на этот раз встречал сам президент, а не кто-то из его помощников и мы прямо из аэропорта отправились в его загородное имение, чудесную постройку, возведённую в национальном стиле. Леонард Сенгор очень внимательно изучил все те материалы, которые он получил от меня. Честно говоря, он даже испугался того, что я предлагал ему сделать, а именно, насытить внутренний рынок деньгами, то есть попросту включить печатный станок, но денежные знаки печатать точно такие же, как и старые и их новизна должна заключаться только в одном – в повышении степени защиты денег. Вообще-то печатать эти новые африканские франки собирались мы и не на бумаге, а на специальном асфалтеновом пластике такими же асфальтеновыми красками. Новые деньги нельзя было помять, порвать или сжечь, настолько прочными они были. Их должны были менять на старые один к одному, но при условии, что деньги были заработаны или получены любым легальным способом. Если кто-то при этом не заплатил налоги от своих сделок, но они не имели криминального характера, то ему просто нужно было заплатить налоги и спать спокойно и к этому я предлагал тоже относиться спокойно. Ну, а перепугался президент Сенгор потому, что я предлагал увеличить денежную массу в стране примерно в семь с половиной раз.

В Сенегале был в обращении африканский франк, единая валюта африканского финансового сообщества, имеющая хождение в восьми странах Западной Африки и ещё в пяти странах Центральной Африки. Он менялся на французский франк один к одному, вот только в Сенегале этих самых африканских франков на руках у населения было совсем мало. Часть эмиссии предназначалась для того, чтобы восполнить денежные средства бизнесменов в порядке замены купюр, на это уходила ровно треть денег, ещё треть нужно было распределить всяко разно среди граждан Сенегала, а последняя треть оставалась в руках государства. Леопольд Сенгор, как только мы сели в его лимузин, чуть ли не со страданием в голосе громко воскликнул:

– Борис, то что ты предлагаешь сделать, это чистое самоубийство. После этого мгновенно наступит инфляция…

– Кто это сказал вам такую чушь, Лео? – Перебив спросил я президента и насмешливо добавил – При случае плюньте ему в рожу. Этот идиот ничего не понимает в финансах и экономики. Поймите, Лео, сталь до некоторых пор была хлебом промышленности, но теперь её с огромным успехом заменил поликарбон, он вкуснее, сытнее и намного дешевле, не говоря уже про лучше, а вот деньги, к вашему сведению – кровь экономики государства. Не вам мне говорить, что представляет из себя человек, если он потерял половину своей крови.

Чтобы не напрягать мозг президента, я сделал паузу и Леопольд Сенгору уныло сказал:

– Если верить Юму и Фишеру, то это не совсем так. Деньги это прежде всего мерило ценности и чем их больше, тем выше цены, а мне вовсе не нужна инфляция в стране. Коротко хохотнув, я воскликнул:

– Да, незадача! Ни Дэвиду Юму, ни Ирвингу Фишеру, а вместе с ними Джону Кейнсу, всем этим плутам и жуликам, мы с вами уже не сможем плюнуть в их хитрые морды, так как они давно умерли. Лео, они специально выстраивали деструктивную систему дикого, оголтелого рынка, чтобы Великобритания могла нагло выкачивать деньги отовсюду, до куда дотягивались руки самой алчной в мире империи. Поймите, если у вас в стране не будет стабильного покупательского спроса на товары, причём спроса обеспеченного соответствующей денежной массой, ваша экономика рухнет так и не встав на ноги. То, что я предлагаю вам сделать, то есть рекомендуемая мною эмиссия денег, это ничто иное, как переливание крови человеку, перенёсшему тяжелую операцию. Экспорт замечательная штука, Лео, но именно он заставляет бизнесменов платить рабочим как можно меньше, чтобы их продукция была конкурентоспособной на внешнем рынке. Отсюда провал внутреннего рынка и ненависть в бизнесменам, которые автоматически становятся компрадорами все до единого. Мы с Геей всё посчитали и рекомендуем вам напечатать ровно столько денег, сколько сегодня может легко и безболезненно переварить ваша экономика. Не больше, и не меньше. Это резко подстегнёт рост внутреннего потребления и что самое главное, сенегальцы наконец почувствуют на себе, что они имеют национальный бизнес, а не очередную толпу грабителей, втаптывающих их в грязь. Поверьте мне на слово, национальному бизнесу вы можете приказать ни в коем случае не повышать цены в связи с ростом доходов населения, но только не компрадорам. Рабочие сейчас у вас и так получают довольно приличную зарплату, но их-то в стране ещё очень мало. Президент кивнул и согласился:

– Да, это так. Безработица в стране по прежнему высокая, ведь из Франции вернулось очень много людей и их квалификация на порядок выше, чем у всех остальных сенегальцев. Но, пойми меня, Борис, некоторые твои предложения звучат для меня просто чудовищно. Ты предлагаешь, чтобы правительство выплатило чуть ли не половине сенегальцев компенсацию за то, что их предки были проданы в рабство.

– Правильно, нечего всё переваливать на белых. – Утвердительно сказал я – Американцы и бразильцы покупали рабов у негров, вождей прибрежных племён, а те, получив из рук белых оружие, отправлялись за рабами вглубь страны и даже совершали очень дальние экспедиции. А ещё я предлагаю выплатить колониальную компенсацию, затем компенсацию за потерю пенсий, компенсацию за то, что никого уже ненужно будет лечить и так далее. Господи, Лео, назовите это как хотите, но дайте своим людям денег, чтобы они могли купить себе на них новые дома, красивую одежду, наконец те автомобили, которые уже полным ходом выпускает ваш новый завод, многие другие товары и те продукты питания, которые им сейчас попросту недоступны. Это автоматически приведёт к повышению зарплат на ваших предприятиях, а также к строительству новых предприятий, чтобы удовлетворить выросшие потребности населения. Поверьте, Мамма Гея хотя и не имеет рук, а всё же задушит любого гада, который, пользуясь моментом, вздумает повысить цены. Она просто откажется с ним сотрудничать и он немедленно вылетит в трубу со своей алчностью. Но ведь и вы можете спокойно ввести такие налоги на сверхдоходы, что никто не захочет остаться без штанов. Это даст вам нулевую инфляцию, а людей приучит к чему-то хорошему, что нужно будет оплачивать упорным, прилежным трудом, так как лодыри не получат больше от государства ни единого франка, пусть хоть сдохнут с голода. Президент Сенгор вздохнул и признался:

– Борис, мне с самого начала понравились твои рассуждения и особенно то, что ты написал о возросшем давлении экономики на человека. Да, объемы экономике в нашей стране резко увеличились, выросло экономическое давление на него, но какой-либо значительной компенсации за это, наши люди ещё не получили. Хорошо, махнув рукой на все свои атавистические страхи, я обращусь к нации с твоим проектом и призову депутатов Национальной Ассамблеи одобрить его во имя блага нашей страны.

На этот счёт у меня были несколько иные планы и потому на следующий день президент Сенгор в первую очередь вызвал к себе премьер-министра и министра финансов, чтобы я обрисовал им суть своего нового финансового проекта. Его обсуждением мы занимались до вечера, после чего все трое на нашем самолёте тайно вылетели во Францию. На этот раз полёт проходил на сверхзвуковой скорости и потому уже через полтора часа мы сошли с борта самолёта на военном аэродроме под Парижем. Нас встречал там премьер-министр Франции. Мы не поехали в Париж. Президента Сенегала вместе с его главными помощниками повезли в загородный правительственный замок, где должны были пройти консультации по поводу денежной эмиссии. Мне пришлось также отправиться в этот замок и провести в нём ночь с гостями, чтобы те чувствовали себя спокойнее. Впрочем, не только им следовало принять на ночь успокоительного. Жак Шабан, прочитав мой проект, тоже пришел в неописуемое волнение и на следующий день прибыл в загородный замок вместе с президентом Франции, при этом оба приехали в него тайно, без огромного эскорта машин и кучи советником, взяв с собой одного только министра финансов, чтобы им было сподручнее отбиваться от меня и от того, что я предлагал.

Когда все собрались в большой, красивой беседке, погода позволяла провести беседу на свежем воздухе, та началась с того, что мне пришлось очень подробно рассказать о своём предложении. Делал я это объясняя каждый пункт и сопровождая всё подробными расчётами. Их суть сводилась к следующему, производственные мощности в Сенегале менее, чем за год выросли в восемнадцать раз и теперь эта страна остро нуждалась в платежеспособном спросе на свою продукцию. Экспорт Сенегала вырос в двенадцать раз и составил за полгода почти полтора миллиарда франков, то есть четыреста три франка на человека за год, если ничто не изменится. При этом все предприятия, кроме пищевых, были загружены всего на сорок два процента, а ведь до конца года только количество заводов и фабрик должно удвоиться. Ну, и куда, спрашивается девать их продукцию? Тем более, что в Сенегале, помимо строительства производственных предприятий, стремительно шло перевооружение сельского хозяйства и за пределами городов создавались почти три с половиной тысячи, я чуть было не сказал – колхозов, но вовремя заменил их на агрофирмы и крупные фермерские хозяйства. Заканчивая свои объяснения, я так увлёкся патетикой, что громко воскликнул:

– Господа, мы не возрождаем в Сенегале сельское хозяйство, мы создаем его с нуля и делаем основной упор, как это ни странно, на животноводство, а оно даст свои первые плоды не ранее, чем через четыре года, ведь сейчас мы закладываем только кормовую базу. Ну, и что будут есть в эти четыре года почти три миллиона человек? Сейчас они получают пусть и небольшие, но всё же пособия от нас, а также рыбные супы от президента Сенгора, но меня это не устраивает. О земледелии мы тоже не забываем и даже собираемся разбить огромные виноградные плантации на юго-востоке страны, на возвышенностях… Жак Шабан тут же перебил меня:

– Борис, не смешите меня. Вам не удастся вырастить в Сенегале хоть сколько-то приличный урожай винограда. Там не бывает зимы и поэтому ваши труды напрасны. Нахально ухмыльнувшись, я насмешливо сказал:

– Жак, вы плохо следите за тем, что происходит в Сенегале. Зиму в Африку мы уже привезли и уже сейчас в тех районах наши рабочие приступили к строительству сорока больших водяных ловушек, так что пусть и не сугробы, но лёгкий снежок по ночам, я вам там гарантирую на довольно большом пространстве. Заодно они в течении всей зимы будут снабжать поля на равнине водой для полива. В этом проекте принимают участие крупнейшие винодельческие компании Франции, правда, мы его не афишируем слишком громко, но вас то ваши помощники должны были известить. Таким образом, господа, примерно пять с половиной миллионов сенегальцев из семи с половиной, не считая полумиллиона репатриантов, сейчас хотя и трудятся, вынуждены сидеть на пособии, так как они не получают никакой зарплаты.

Как только я парировал реплику Жака Шабана, президент Франции посмотрел на того с укором, но президент Сенегала, дождавшись паузы, немедленно пришел к нему на помощь. Пристально посмотрев на меня, он спросил:

– Борис, почему даже я ничего не знаю о том, что ты привёз к нам в Сенегал зиму и снег? Ты не боишься, что тем самым будет разрушена наша экосистема?

– Какая экосистема, господин президент? – Нахально поинтересовался я у своего оппонента – Та, которую вы давно уже съели? Нашли о чём вспомнить после того, как в Сенегале были истреблены все крупные животные. Не волнуйтесь, ничего страшного не произойдёт, если на холмах, расположенных вдоль границы с Мавританией и Мали, встанут водяные ловушки и от них потечёт вниз холодный воздух, а вместе с ним и вода по лоткам, чтобы орошать поля в сухой зимний период. Тогда ваши земледельцы будут гарантированно снимать два урожая в года, а на некоторых культурах, таких, как соя, так и все три. Это очень дорогостоящий проект, господин президент, но он превратит весь Сенегал в цветущий оазис, хотя ваша страна и без наших водяных ловушек не является пустыней, но с ними вы будете иметь куда больше экономических и прочих выгод. Жорж Помпиду усмехнулся и сказал:

– Господа, я полагаю, что Борис прав. Его критика, направленная в адрес монетаристов, совершенно справедлива, особенно если вспомнить, что у них и без него хватает критиков. К тому же лично я, как и Борис, тоже не доверяю ни воззрениям англичанина Юма, ни воззрениям американца Фишера. Этот молодой человек прав, характеризуя их теории, как способ обокрасть весь мир. Сначала Британская империя, а потом Соединенные Штаты только этим и занимались. – Слегка поклонившись сенегальским гостям, он добавил – Как вам это прекрасно известно, Леонард, только французы, которые помогли создать на тех территориях, куда они пришли в Африке, единую валюту – африканский франк, меняли её на франк французский по курсу один к одному. Мне нравится проект Бориса и я хотел бы видеть точно такие же расчёты, сделанные для французской экономики. Мы тоже склонны во всём полагаться на рынок, как самый лучший регулятор экономики, но почему-то всегда упираемся в кризис. Полагаю что потому, что забываем о государственном регулировании рынка. Как только президент умолк, я с вежливым поклоном сказал:

– Вы совершенно правы, ваше превосходительство. Рынок это всего лишь прилавок в магазине или где угодно, по одну сторону которого стоит продавец, а по другую покупатель. Тем не менее этот прилавок находится на территории конкретного государства со своими законами и купля-продажа товаров за прилавком осуществляется с помощью национальной валюты. Вот и спрашивается после этого, почему в шаге от прилавка все законы государства действуют в полном объёме, а на самом прилавке они как бы отсутствуют. Отсюда и происходит жульничество, обман, обвес, а также явная спекуляция. Точно сосчитать, сколько денег должно находиться в обращении во Франции, не составляет никакого труда, как и вложить их в кошельки французов. Во Франции это проще всего сделать через зарплату. Как только первые рабочие из Африки потянулись к себе на родину, повсюду сразу же стали раздаваться голоса: – «Ах, теперь Франция зарастёт грязью! Некому будет убирать мусор!» Господин президент, если вы повысите зарплату коммунальным рабочим и служащим в четыре с половиной раза и вооружите их нашей техникой, которую мы готовы начать производить, то вся Франция будет сиять такой чистотой, которой не было никогда даже в Версале. Ну, разве что зимой так чисты Французские Альпы.

Президент Франции демонстративно похлопал в ладоши и с широкой улыбкой сказал:

– Браво, Борис. Вы попали точно в цель. Любой труд, даже самый грязный, можно сделать престижным, повысив плату за него. Жак, как только мсье Картузов вернётся из Сенегала, займитесь расчётами по образу сенегальских. – После чего с всё той же улыбкой попросил меня – Борис, у вас имеются при себе образцы новых банкнот? Я хотел бы взглянуть на них.

Конечно же банкноты у меня имелись и я пустил их по рукам. Они были точно такими же, как и прежние африканские франки, только немного ярче и красочнее. Чтобы ни у кого не возникло сомнений в их прочности, я тотчас принялся терзать одну банкноту сначала перочинным ножом, затем попытался измять её, а после всего ещё и попытался поджечь купюру в сто франков зажигалкой, но той было хоть бы хны. Министр финансов Франции глядя на этот тут же сказал:

– Господин президент, Франции нужны именно такие деньги, которые не боятся никаких передряг. Жан Шабан ворчливо заметил:

– А также такая финансовая система и такие ограничительные законы, касающиеся рынка, которые полностью исключат любую возможность кризиса. – Насмешливо фыркнув, он пояснил свою мысль – В отличие от вас, господа, я уже успел прочитать рекомендации мсье Картузова и нахожу их весьма полезными для нашей страны. Однако, Борис, для того, чтобы Франция могла ими воспользоваться в полной мере, нам срочно нужны компьютерные консоли Геи. Их тотально не хватает. Ты можешь хоть как-то посодействовать нам в этом? Ведь их, насколько я это знаю, производят в Советском Союзе на том самом заводе, который был построен по твоим чертежам.

Именно этого, по большому счёту, я и ждал от всей своей затеи с африканскими франками. Чуть склонив голову, я ответил:

– Ваши превосходительства, всё в ваших руках. Если вы того пожелаете, то уже через месяц наша компания построит вблизи Пуаси дю-Индустриаль завод по производству компьютерных консолей. Кстати, как вы отнесётесь к тому, чтобы каждый француз смог носить с собой телефон и разговаривать с кем угодно находясь в любой точке земного шара? – Достав из внутреннего кармана свой спутниковый телефон и протянув его президенту Франции, я пояснил – Их мы тоже можем начать производить на нашем новом заводе, ведь и эти спутниковые телефоны являются по сути дела компьютерной консолью Геи. Как вы видите, господин президент, в моём телефоне даже имеется небольшая фото и видеокамера, с помощью которой я могу получать вполне приличные снимки. Если хотите, я покажу вам последние, которые сделал сегодня утром в парке этого чудесного замка.

Спутниковый телефон, изготовленный на «Метеоре», являлся по своей сути смартфоном, причём довольно большим, размером почти с мою ладонь. Он был оснащён антенной, выдвигающейся из корпуса толщиной в два сантиметра и имел откидывающуюся рамку видоискателя, так как в нём была установлена мощная оптика и потому видеокамера с двенадцатикратным увеличением располагалась вдоль корпуса в его верхней части, но и качество снимков и видеозаписей было просто отменным. Показав на экране размером семь на двенадцать сантиметров несколько фотоснимков и пару коротких видеозаписей, я предложил Жоржу Помпиду позвонить кому-нибудь, чтобы убедится в том, что это ещё и самый обычный телефон, но предупредил, что соединение с абонентом будет сделано через Москву. Не смотря на это президент сделал звонок какому-то своему другу и, отдавая мне телефон, с задумчивым видом поинтересовался:

– Борис, вы сможете сделать так, чтобы оператором связи была французская, а не советская компания? Улыбнувшись, я с некоторым ехидством ответил:

– Господин президент, я даже смогу сделать так, что эти телефоны почти полностью, кроме миниконсоли Геи и источника питания, а это очень мощный аккумулятор, будет производить компания «Алкатель». Ну, может быть они не смогут изготавливать на первых порах точно такую же ТФТ-матрицу для экрана, да, и с оптикой у них тоже могут возникнуть на начальном этапе некоторые проблемы. Во всём же остальном это будет французский телефон, но вот с компьютерными консолями этого не получится. Увы, но производством самых важных их компонентов будут заниматься только русские специалисты.

– До тех пор, пока Советский Союз и Франция не станут союзниками? – С ещё большим ехидством спросил Жорж Помпиду и с улыбкой подвёл итог – Господа, мне всё ясно. Леонард, вы можете смело реформировать всю финансовую систему вашей страны, Франция вас подстрахует. Для нас очень важен тот опыт, который будет наработан вами и если всё пройдёт именно так, как расписал наш друг Борис, то и мы поступим точно так же. Ну, а вы, Борис, подготовьтесь к следующей поездке. Десятого ноября я отправляюсь с официальным визитом в Советский Союз и хочу, чтобы вы сопровождали меня в качестве гида. Простите, господа, но меня ждут срочные дела.

Президент Франции покинул нас, а мы остались и принялись за проработку отдельных деталей моего плана финансовой реформы в Сенегале. Примерно через час после того, как Жорж Помпиду уехал, мне был задан главный вопрос:

– Борис, за какой срок ваша компания сможет напечатать для Сенегала новые купюры и что для этого нужно?

Кивнув, я ответил президенту Сенгору, с которым сдружился за последнее время и довольно сильно:

– Лео, три «Антея» уже загружены контейнерами с новыми африканскими франками и готовы вылететь в Сенегал по вашему первому приказу. Обо всём остальном мы можем поговорить уже в Дакаре, но на обратном пути я предлагаю вам посетить Ливию и заглянуть на несколько часов в Эль-Джамахирию. Ну, а поскольку такие вещи не делаются тайно, то я прошу вас позвонить полковнику Каддафи и сказать ему, что вы хотите посмотреть на то, во что китайские крестьяне превратили Сахару.

В Ливию мы смогли вылететь только на следующий день, рано утром. На этом настоял Муаммар Каддафи, а поскольку в этой стране он был хозяином, мы ничего не могли поделать. Ну, а поскольку для нас была тут же подготовлена целая программа, то торчать там нам предстояло аж три дня и потому «Антеи» остались во Франции, а мы полетели в Ливию на «Як-40». Хотя визит и был неофициальным, в аэропорту президента Сенгора встречал сам лидер ливийской революции, причём с большой помпой. Из аэропорта мы сначала направились в гости к коммодору Стирлингу и только потом, прихватив его, во дворец полковника Каддафи. Уже через полчаса мне стало ясно, что ещё один мой коварный план удался. Муаммар Каддафи после очередной пышной церемонии, ловко передав президента Сенгора в руки Бобби Стирлинга и приехавшего вместе с ним Большого Ману, жестом предложил мне покинуть атриум и мы уединились в роскошном кабинете, обставленном в типично пышном, сугубо восточном стиле с пышными коврами, оттоманками и расшитыми золотом по шелку подушками. Не хватало только одалисок, но вместо них мне предложили кальян, от которого я отказался и закурил сигарету «Мальборо». Муаммар не обиделся, а лишь широко улыбнулся и практически сразу же сказал:

– Раффи Борис, мне стало известно, что ты продал банкирам свои облигации, выпущенные на очень крупную сумму. У меня к тебе такое предложение. Ливия купит у тебя точно такие же облигации на сумму в двадцать миллиардов долларов. Нарисовав на лице осторожную улыбку, я спросил:

– Муаммар, мне нужны деньги только для того, чтобы инвестировать их экономику самых бедных стран. Не проще ли тебе вложить эти двадцать миллиардов в экономику Ливии самому?

Полковник Каддафи ответил мне огорчённым вздохом и такими словами, сказанными с лёгкой грустью:

– Борис, я только потому пошел на эксперимент с китайскими крестьянами, что хотел таким образом убедиться в правоте твоих слов, когда ты говорил мне, что даже Сахару можно превратить в цветущий край и для этого всего-то и нужно, что применить соответствующую технику и проявить трудолюбие. Если мы станем раздавать людям деньги, то навсегда их потеряем даже в том случае, если на них будут построены новые заводы и фабрики. Ливийцы хитрый народ, они найдут способ, как привезти в страну египетских феллахов или алжирцев. Если за дело возьмёшься ты, то тогда этого не произойдёт. После того, как ты спустил в Сахару с небес воду, они считают тебя святым и к тому же они все почему-то считают, что Мамма Гея твоя дочь.

Когда Муаммар Каддафи назвал цифру, мне почему-то сразу же припомнилось, что именно такая сумма ливийских вкладов зависла в Почтовом Банке Испании. Кочевряжиться мне было ни к чему и я решительно и твёрдо ответил:

– Хорошо, Муаммар, я приму эти деньги, но у меня будет такая просьба. Пусть это будут не банковские, а корпоративные облигации. В любом случае я застрахую вклад Ливии и приложу к облигациям страховку. Так я потеряю какую-то часть денег, но зато у тебя будет стопроцентная гарантия, что Ливия их никогда не потеряет. Ну, а я через эту страховку всегда смогу отсудить свои деньги у любого заёмщика, если он захочет меня обмануть. Полковник Каддафи строго сказал:

– Раффи, это будут кто угодно, но только не ливийцы. Гнева Маммы Геи они боятся даже больше, чем моего. Послушай, может быть она и в самом деле твоя дочь? Кивнув, я ответил:

– Да, так оно и есть, раффи Муаммар. Советские учёные, которые разрабатывали этот почти живой компьютер, сделали очень многое, но только мне удалось завершить их работу, а потому частица меня и ещё двух женщин, которые являются её матерями, вложена в Гею и эта частица образ наших мыслей, наша любовь к людям и тревога за их судьбы, в общем много чего такого, чем мы живём и чем дышим. Ты ведь уже успел, наверное, убедиться в том, что я не делаю никакого различия между людьми и забочусь о каждом человеке? Это мой образ мыслей, раффи Муаммар, который заставляет меня работать и делать всё, чтобы на нашей планете люди не голодали и не убивали друг друга. Пристально посмотрев на меня, Муаммар сказал вполголоса:

– Да, ты действительно святой, раффи Борис и наши имамы не зря говорят, что хотя ты и христианин, отмечен пророком. Вот поэтому я и хочу доверить тебе деньги ливийского народа.

Глава 21 Рукотворная зима в Африке и обычная в Советском Союзе

На следующий день после прилёта в Ливию мы отправились в Эль-Джамахирию. Поскольку водяные ловушки обслуживали советские специалисты, мне не составило особого труда созвониться с ними и попросить врубить одну из них на максимальную мощность, чтобы та поработала в таком режиме всего сутки. Ну, а прилетев в Эль-Джамахирию на правительственном вертолёте, мы сразу же поехали к водяной ловушке «Милость Аллаха» и когда подъехали поближе, то все ахнули. Не только весь холм, но и его подножие километров на пять вокруг было покрыто десятисантиметровым слоем снега. Водяная ловушка уже не морозила воздух, но сверху, из густой облачной линзы ещё сыпались снежинки, но температура воздуха снаружи была не ниже минус трёх градусов. Полковнику Каддафи к такой было не привыкать, ведь порой температура в Сахаре понижается ночью с плюс пятидесяти до минус пяти градусов, но президент Сенгор, выйдя из лимузина, сразу же зябко поёжился. Мне вовсе не было нужды морозить его и потому, показав, что вода в бассейне покрыта льдом, хоть на коньках катайся, мы вернулись в машину, сенегалец с восхищением в голосе сказал:

– Господа, это настоящее чудо. Я увидел в Сахаре, в горячем сердце Африке снег и лёд не на вершине Килиманджаро или Камеруна, а на небольшом холме. Борис, вот теперь я действительно поверил в то, что ты способен принести в Африку не только русские технологии, но и русскую зиму с её снегом. Муаммар улыбнулся и вставил своё словечко:

– Леонард, друг мой, ты ещё не видел того, во что превратили Сахару хотя и почти безграмотные, но очень трудолюбивые китайцы. Думаю, что и тебе в Сенегале стоит организовать точно такое же поселение, чтобы глядя на китайцев, сенегальцы трудились так же усердно.

Вообще-то Муаммар был полностью прав. Трудолюбия сенегальцам всё же не хватало и потому даже сенегальцы, вернувшиеся из Франции, часто называли их, в сердцах, ленивыми ублюдками. Однако, поскольку чисто ручного труда на предприятиях было не так уж и много, и на сенегальских предприятиях работа налаживалась. Главное ведь заключалось в том, что сенегальцы не были тупыми идиотами. Ну, а когда мы въехали в первый китайский городок, жители которого были одеты уже куда более нарядно и ярко, чем по приезду, президента Сенегала и вовсе охватил восторг, когда он увидел, что вокруг всё пышно зеленеет. Китайские крестьяне засадили различными растениями буквально каждый клочок земли и только что на крышах своих коттеджей из поликарбона они не разбили плантаций. В городке нас ждали и сразу же повели осматривать самую ухоженную усадьбу. От нашей компании китайские крестьяне получали практически полностью оснащённые всем необходимым для жизни дома, в которых имелись даже телевизоры, но самое главное, в каждом доме стояла компьютерная консоль и Мамма Гея с её экрана учила как детей, так и взрослых.

К тому же на каждую усадьбу полагалось три велосипеда, четыре мотороллера, лёгкий трайк и пикап, а также небольшой тракторёнок. Всего этого мы не показывали председателю Мао, а не то он точно обиделся бы на нас за излишнюю щедрость. Всё это китайцам ещё только предстояло отработать, но в их трудолюбии я нисколько не сомневался. Если я чего и боялся, так это только одного, как они смогут вписаться в мусульманский мир. Между тем в этом городке ровно четверть домов изначально была предназначена для поселенцев другой национальности и они не замедлили в них заселиться. Это были туареги и я потребовал, чтобы нас отвели в одну из таких усадеб, а поскольку у меня имелся куда более надёжный проводник, чем местный градоначальник, хитроватый на вид дядька лет пятидесяти, то мы поехали именно туда, куда повёл нас Дейр. Ну, а привёл он нас, можно сказать, почти в точно такую же усадьбу, как и китайская, только в ней её хозяин держал в просторном помещении для скота с десяток лошадей и в загоне блеяло с полсотни коз. Правда, семейство туарегов засадило свой огород то ли просом, то ли ещё каким-то ячменём, да, ещё во дворе стоял шатёр. Как я понял, в нём хозяин отдыхал после трудов праведных.

Муаммар, которому было не привыкать к такому, завёл с хозяином разговор и стал расспрашивать его, не обижают ли туареги китайцев. Китайский мэр, который уже научился немного балакать по-арабски, тотчас стал заверять полковника Каддафи, что они живут дружно и не ссорятся, вот только лошадей и особенно коз иногда приходится прогонять с рисовых полей. А ещё мне понравилось то, что в этой котловине совсем не было комаров, но и они, скорее всего, рано или поздно заведутся. Порадовало меня и то, что туареги, которые поселились в этом городе чуть ли не одновременно с китайцами, тоже выучили несколько десятков китайских слов и потому живо обменивались замечаниями друг с другом. Однако, что одни, что другие были явно смущены прибытием лидера ливийской революции и особенно его охраной. Поэтому я предложил проехаться по полям, на которых уже снова зеленел рис и больше не мешать людям заниматься своими собственными делами. К счастью меня послушались и вскоре мы взлетели в небо на вертолёте, чтобы продолжить осмотр уже с воздуха. Небо над нами барражировало звено самолётов.

С высоты в шестьсот метров было особенно хорошо видно, что буквально вся котловина преобразилась, но что самое главное, неутомимые китайцы уже принялись сооружать на склонах холмов множество террас шириной всего пару десятков метров и местами выбрались за пределы котловины. Объяснялось всё очень просто. Мало того, что в каждой усадьбе стояло по паре больших ферментера, превращающего любую измельчённую органику в гумус, так в каждом городе, точнее за его пределами, стояло ещё по четыре завода с куда большими ферментерами. В этих городах мы также построили ещё и перерабатывающие предприятия, а также швейные, обувные и кожевенно-меховые фабрики, хотя скотину люди держали только на своих приусадебных участках и для неё даже не было отведено места под выпасы. Зато каждой семье был выделен приусадебный участок площадью в семьдесят соток, а больше у крестьян и в Китае никогда не было. Вот потому-то, прекрасно зная, что главная их задача выращивать рис и хлопок, китайцы, а вслед за ними и туареги, тут же принялись расширять свои угодья, выбираясь за пределы котловины. Понятно, что они отважились на это благодаря советам Геи и уж кто-кто, а я то точно знал, что происходит в Эль-Джамахирие, в которой попросту зарождалось совершенно новое общественное сознание нового социума.

На следующий день мы отправились осматривать углеводородный завод и президент Сенгор очень внимательно слушал его директора-ливийца, бывшего нефтяника, учившегося в Бордо, который подробно и очень эмоционально рассказывал о том, как крошечные микроорганизмы, рождённые по воле Аллаха в СССР, пожирают уголь и горючие сланцы, смолотые в крупу, а также обугленные органические отходы, смешанные с нефтью и природным газом, и превращают их в три великих дара. С последним я был полностью согласен. После этого мы посетили новую ткацкую фабрику, на которой из хлопка и тончайшего асфальтенового волокна, на которое были нанизаны микрокапсулы, содержавшие в себе люминофоры, иные вещества и совсем уж крохотные бусинки, подобные тем, из которых создавались биопроцессоры, прядут особое, умное волокно, а из него ткут ткань, обладающую уникальной способностью отзываться на команды плоского, эластичного биочипа, прикреплённого к готовой одежде, словно обычный ярлык, но способного окрасить её в самые различные цвета и придать им на редкость красивый рисунок.

Эта довольно тонкая, хотя и плотная, ткань работала одновременно и как термос, если стояла прохладная погода, и как теплоотражающий экран и холодильник в сильную жару. Ну, как раз с ней-то президент Сенегала был уже знаком. Именно такую ткань поставляли в Сенегал, на швейные фабрики, из Советского Союза очень прочная и невероятно износостойкая, всегда яркая и нарядная, если ты надел на себя одежду, пошитую из неё, она судя по всем будет служить десятками лет и не терять вида, но это уже по желанию владельца. При необходимости её было очень легко утилизировать, зато почти невозможно порвать, но при всей своей прочности она была очень комфортной и приятной на ощупь. К тому же она источала лёгкий, приятный запах карамели. После посещения ткацкой фабрики Муаммаром Каддафи в честь высоких гостей был дан во дворце обед, а на следующий день, утром, мы вылетели в Сенегал. Нас сопровождала моя африканская охрана, которая летела на втором самолёте, побольше, чем наш «Як-40», военно-транспортном «Ан-12». Большой Ману с несколькими офицерами летел вместе с нами. Он и в присутствии президента Сенгора оставался всё таким же шутником. Бороды они давно уже посбривали, поскольку в Африканском Корпусе Мира никто не кичился своей боевой выучкой, она у всех солдат была самого высокого уровня.

На следующий день после прилёта в Сенегал президент Сенгор выступил по национальному телевидению и радио с обращением к народу и объявил о масштабной финансовой реформе в стране. Его выступление смотрело через экраны Маммы Геи наверное треть населения страны, но не смотря на это экстренные выписки газет, которые стали вывозить из типографий через несколько часов, расхватывались сенегальцами чуть ли не с боем. Каждый хотел убедиться в том, что уже очень скоро он получит от правительства такую большую дотацию, что сможет построить на неё себе новый дом или квартиру, да, ещё купить машину либо мотоцикл. Вместе с тем было объявлено о запрете повышения цен хоть на что-либо, а также о запрете вывоза новых африканских франков за пределы Сенегала. Для сенегальской бедноты это означало резкий подъём уровня жизни, но деньги на руки они получали не все, а всего лишь сто франков из тех шести тысяч, что выдавались государством каждому сенегальцу, включая даже тех, кто ещё находился в утробе матери. Президент, подумав, решил отдать народу не треть всей денежной массы, а шестьдесят процентов, сказав, что налогами казна своё получит.

В своём обращении к народу, президент Сенгор призвал сенегальцев к труду и разумному потреблению, которое обязательно будет контролировать Мамма Гея, которая лучше кого-либо знает, что нужно каждому человеку. А ещё он призвал сенегальцев покупать в первую очередь то, что производят сенегальские предприятия и тем самым просил поддержать национальных производителей, которых назвал главными столпами государства. В эту ночь уснуть было просто невозможно. Буквально весь Сенегал ликовал и веселился, ведь из Франции уже прилетели три громадных русских самолёта с новыми деньгами. Надо сказать, что бизнесмены радовались ничуть не меньше сенегальской бедноты, ведь уже очень скоро большая часть из сорока пяти миллиардов франков перекочует в их карманы, а для этого им нужно будет основательно потрудиться. Поэтому далеко не все сенегальцы плясали гопака. Некоторые в это время стояли у станков и работали, внимая наставлениям Маммы Геи, которая говорила им, что праздность это самая худшая из всех бед, которая может обрушиться на человека и что им нужно думать о дне завтрашнем, а пляшут и веселятся пусть все те, кому ещё не повезло и у кого сегодня нет работы, а им нельзя прохлаждаться.

На следующий день мы полетели на военном вертолёте посмотреть на то, как идёт строительство водяных ловушек на северо-востоке и востоке страны. Они строились вдоль границы с Мали и Мавританией, не доходя до неё тридцати километров, радиус активного влияния, начиная от города Далафи таким образом, чтобы в первую очередь создать оросительную систему для самых засушливых районов Сенегала и попутно принести в него мягкие, влажные зимы во время календарной зимы. Самым же удивительным было то, что в сезон дождей они станут увеличивать число часов солнечного сияния и при этом несколько понизят температуру воздуха. В общем их воздействие на климат Сенегала, по словам Бойла, будет благотворным и когда я рассказал об этом Леопольду Сенгору, тот очень удивился. Ещё больше он удивился тому, что большинство установок были почти готовы и уже довольно скоро, через месяц, первые начнут действовать и в этом году хотя зима на холмах будут намного холоднее, с них потекут на равнину по строящимся лоткам потоки воды.

На карте я показал президенту зону облачного фронта, он не будет постоянным, зону охлаждения воздуха до температуры в плюс пять градусов по Цельсию, ничего страшного, никто не замёрзнет, а также почти вчетверо более широкую зону умеренных летних температур, которые как раз и скажутся на сельском хозяйстве самым благоприятным образом, так как количество осадков в этой зоне сократится в три раза и ровно во столько же раз увеличится количество солнечных дней. Вообще-то я и сам был очень удивлён, что таким простым способом можно оказывать столь значительное влияние на климат в отдельно взятом государстве и что самое главное, это не приведёт к глобальным последствиям. Бойл даже нарисовал мне карту циклонов и антициклонов, которые не слишком-то изменят свою обычную конфигурацию. Что же, тут можно сказать только одно, если такие способы регулирования климата и перераспределения воды в атмосфере использовались в других мирах десятками тысяч лет, то чем, интересно, Земля отличается от них? Если там никогда не случалось метеорологических катаклизмов, то и на нашей планете их тоже не будет. Лично я Бойлу верил полностью и безоговорочно, как и все те люди, которые имели возможность общаться с ним с помощью Геи. Хотя таких было и не так уж много, с их мнением я тоже считался безоговорочно.

Из Дакара я снова вылетел в Триполи, чтобы окончательно решить вопрос с двадцатью миллиардами долларов. Полковник Каддафи, узнав о цели моей поездки в Сенегал по телевидению, уже заранее потирал руки. Ему понравилось то, как я приложил устами президента Сенгора монетаристов мордой к кирпичной стене. Ещё он сказал, что его решимость доверить мне свободные денежные средства Ливии только окрепла, да, но я то ведь собирался их и вложить в ливийскую экономику, а потому принялся пытать его относительно тех планов, которые вынашивает лично он и другие лидеры ливийской революции. Как и прежде они были нацелены только на то, чтобы перерабатывать на своём заводе всю африканскую и исламскую нефть. В этом направлении он уже сделал необходимые шаги, а потому и стал усиленно проталкивать меня на Ближний Восток в качестве главного инвестора ещё и этого региона. Честно говоря, я вообще-то об этом даже и не задумывался как-то, считая, что там как-нибудь вода и без меня отсвятится. Однако, на деле выходило так, что меня там уже поджидали в гости вместе с Муаммаром Каддафи и я, почесав маковку, сказал, что сразу же после поездки в Москву с президентом Франции, тотчас прилечу в Ливию.

Из Триполи я полетел не в Париж, а в Марсель. Завод в Пуаси уже не справлялся с объемами выпуска сборочных модулей, хотя и работал в две смены. Поэтому в Марселе началось строительство второго завода, почти вдвое большего первого, а вместе с ним ещё и крупной судоверфи. Вместе с премьер-министром Франции мы пару раз взмахнули хромированными лопатами и заложили символический блок из асфальтенобетона в основание фундамента этого крупнейшего на юге Франции предприятия. По здравому размышлению нам было впору снова завозить во Францию гастарбайтеров, но из неё выехали ещё не все африканцы, да, и азиатов в ней тоже хватало. Между тем политика Франции подвергалась жесточайшей критике во всей Западной Европе и иначе, как расистами, Жоржа Помпиду и Жана Шабана никто не называл, но только в правой прессе. Левая пресса всех стран, а также простой народ, поддерживал такую политику французского государства, но что самое главное, её поддерживали гастарбайтеры из этих стран. Они тоже были не прочь, чтобы их репатриировали домой на таких сладких условиях. Единственная страна, правительство которой внимательно приглядывалось к французскому опыту, была Западная Германия. Да, но тут нужно было учитывать, что на неё очень сильно давила ГДР.

Последние полгода во всех странах СЭВ, даже на Кубе, прошли под лозунгом поликарбоновой революции в производстве, не говоря уже о том, что новую социалистическую экономику в этих странах начали внедрять ещё начиная с семьдесят второго года и это очень быстро дало свои положительные результаты. ГДР была самой проблемной страной и советское руководство двинуло поликарбон и асфальтеновую смолу в эту страну ещё до моего бегства из СССР, а заодно чуть ли не приказало Эриху Хонекеру снести берлинскую стену и убрать колючую проволоку с границы. Одновременно с этим крупному бизнесу в Западной Германии было предложено заказывать комплектующие изделия, изготовленные из поликарбона и различных асфальтеновых резин и пластиков, в Восточной Германии. Восточные немцы дёрнулись было в Западную Германию, но поскольку их никто не останавливал на границе, то многие задумались, а пустят ли их обратно? Вскоре выяснилось, что пустят и даже не станут спрашивать, что они там делали. Ну, а вскоре уже западные немцы повалили в ГДР чуть ли не толпами, так как там водородное топливо на заправках стоило втрое дешевле. Ну, а через какое-то время, когда новые автомобили «Трабант» стали конкурировать по цене и качеству с «Опелями» и «Фольксвагенами», ещё бы ведь они из микролитражек превратились в полноценные автомобили двадцать первого и тридцать первого классов, западные немцы волей неволей завопили во весь голос «Капитализм капут!»

В общем Восточная Германия, открыв границы и разрешив своим гражданам ехать куда угодно, подложила большую свинью Западной Германии, граждан которой пускали в ГДР без визы, по паспорту или даже просто водительскому удостоверению. Однако, сильнее всего на западногерманский бизнес давил тяжелый поликабоно-асфальтеновый пресс. Ну, а в семьдесят третьем Советский Союз, никого не предупредив, принялся ещё и выводить из Восточной Германии, да, и из всех остальных стран, свои войска, отчего блоку НАТО почему-то сделалось дурно. Более того, все страны Социалистического строя почему-то тоже стали сокращать свои армии и единственное, чего в них не стали делать, это ослаблять идеологический натиск. Телевидение, радио и печатная пресса чуть ли не половину информационного пространства отводили рассказам об экономических успехах Советского Союза и его посланца во Францию – товарища Картузова с его инвестиционными проектами для стран третьего мира, а также тому, что то же самое Советский Союз делал в странах СЭВ, строя новые предприятия и передавая свои новейшие технологии. В общем людям было над чем задуматься, а немного подумав, они приходили к выводу, что новая социалистическая идеология с рыночным уклоном будет всё же получше капитализма. Тем более, что люди имели возможность сравнить цены на те же новые автомобили и водородное топливо у себя и у западных соседей, что было самым серьёзным аргументом.

Едва я вернулся в Париж, то меня сразу же попросили явиться в Елисейский дворец и Жорж Помпиду долго пытал меня, чем же это его собираются поразить в СССР. Я отмалчивался, как партизан на допросе в гестапо и только улыбался в ответ. Как об этом и было сказано ранее, в Советский Союз я поехал в составе французской делегации и представлял вместе с ещё двумя десятками господ элиту французского бизнеса. Вот только по прилёту в Москву, встретившую нас чуть ли не полуметровым снегом и морозами, я поехал не в заново отстроенную гостиницу «Россия», а к своим друзьям, на их новую дачу. Согласно программе переговоров мне только двадцать третьего ноября следовало прибыть в Кремль, чтобы присутствовать во время беседы президента Франции с генеральным секретарём КПСС и потому мы с Ирочкой могли провести два дня с Наташей и Денисом. Мы с ними не виделись уже давно и очень соскучились. Наташа пошла на повышение. Она уже была членом Политбюро и возглавляла отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС. В этой должности она даже посетила Сенегал и вместе с президентом Сенгором редактировала негритюд, смягчая и развивая его, но не об Африке у нас зашел разговор в первую очередь, а о семье и о детях.

Прямо с их дачи я и поехал утром двадцать третьего ноября семьдесят четвёртого года в Кремль. В нём я бывал в своей прежней жизни, но только на экскурсии. На этот раз я въехал в Кремль на правительственном лимузине и это был первый раз, когда мне довелось здесь побывать. Жорж Помпиду уже находился в Кремле и беседовал с Леонидом Ильичом чуть ли не с глазу на глаз, так как в роли переводчика выступал генерал Паскаль, хорошо знавший русский язык. Весь вчерашний день президент Франции провёл в Верховном совете, потом вёл переговоры в составе делегации с Брежневы и вот теперь настал тот самый момент, о котором его предупредили заранее. Когда я вошел в большой кабинет, где он беседовал с Брежневым, то Леонид Ильич, с которым я встречался всего один раз, поднялся из кресла, пожал мне руку и весёлым голосом сказал:

– Ну, здравствуй, Кулибин. Рад тебя видеть, Борис Викторович. Как продвигаются твои дела на Западе? – Я коротко ответил, что нормально и Брежнев сказал своим гостям – Этого человека вы хорошо знаете, вот он-то вам всё и покажет, а я не стану мешать вашему общению с ним.

Президент Франции и шеф Сюрте Женераль поднялись из кресел и посмотрели на меня с удивлением, а я сказал:

– Ваше превосходительство, мой генерал, руководство Советского Союза поручило мне ознакомить вас с тем, что вселяет во всех советских людей такую уверенность, хотя далеко не все из них знают, с чем это связано. Пройдёмте пожалуйста, нам нужно будет спуститься вниз на лифте.

Мы вышли из кремлёвского кабинета Брежнева и прошли несколько десятков метров по коридору, чтобы войти в комнату без окон, но с лифтом. На лифте мы спустились глубоко под землю и очутились на небольшом перроне скоростного метро. Там нас уже ждал небольшой поезд, состоящий всего из двух вагонов и как только мы вошли передний и сели в кресла, он тут же тронулся и вскоре понёсся с огромной скоростью. Президент Помпиду, который отнёсся ко всему с некоторой толикой настороженности, поинтересовался у меня:

– Борис, куда мы едем?

– На подземный космодром, ваше превосходительство. Это недалеко, всего двести километров от Москвы к востоку. Потерпите буквально несколько минут. Этот поезд мчится со скоростью семьсот километров в час, так что мы доедем быстро.

Действительно, уже очень скоро поезд плавно затормозил и мы вышли на таком же перроне, с которого отправились в путь. За дверями нас ждал небольшой электромобиль и четверо офицеров, которые немедленно взяли под козырёк. Мы сели в поданный нам экипаж без водителя и он сам повёз нас в здоровенный подземный ангар, где стояли два космических самолёта с опущенными траппами. Увидев их, Жан-Жак спросил:

– Борис, что это? Я с улыбкой ответил:

– Это космические корабли, мой генерал. Вообще-то это исследовательские корабли, но до тех пор, пока существует угроза третьей мировой войны с применением термоядерного оружия, они стоят на боевом дежурстве. – К нам сразу же подошли два пилота, одетые тёмно-синие комбинезоны, один в звании майора, а второй – полковник и я спросил – Товарищ полковник, на борту космолётов имеются ракеты с термоядерными боеголовками?

Оба приблизились, встали по стойке смирно, отдали честь и полковник доложил чин по чину:

– Никак нет, Борис Викторович. Оба космолёта оснащены только лазерными и электромагнитными пушками для поражения баллистических ракет потенциального противника. Переведя его слова президенту Франции, я прибавил:

– Простите, ваше превосходительство, но на атомные бомбы нам, оказывается, не удастся посмотреть, а жаль. Я ни разу в жизни не видел ни одной. Давайте поднимемся на борт и хотя бы осмотрим оба космических корабля и пустые бомбовые отсеки.

Вместе я полковником Соловьёвым, командиром космолёта «Москва», второй назывался «Ленинград», мы поднялись на борт и я, оттеснив полковника, сам принялся рассказывать о том, как сначала конструировал сам, а затем соглашался с изменениями, внесёнными куда более опытными конструкторами, и как потом принимал посильное участие в строительстве космического щита своей родины. Мы даже посидели в пилотской кабине и полковник Соловьёв, подняв космоплан на три метра над полом, прокатил нас, но совсем немного. Бомболюк и в самом деле был пуст, из него даже убрали установку сброса ракет, но зато командир космоплана пару раз выстрелил из лазерной пушки, превратив в пар два оцинкованных ведра с водой. Из электромагнитной пушки, стреляющей вольфрамовыми снарядами, он палить не стал, очень уж потом снаряд долго летал по ангару, рикошетируя от стен. Президент Помпиду и генерал Паскаль хотя и рассматривали новую советскую космическую технику с очень большим интересом, всё же явно недоумевали и в конце концов президент спросил меня напряженным голосом:

– Борис, зачем вы всё это мне показываете? Мой ответ был таким:

– Затем, ваше превосходительство, чтобы вы знали, если между Францией и Советским Союзом будет заключён полномасштабный союзнический договор, то мало того, что ваши офицеры будут ежедневно заступать на боевое дежурство на точно таких же советских подземных космодромах, а всего их в Советском Союзе двадцать шесть, так ещё и получите с десяток таких птичек, чтобы поставить их на боевое дежурство там, где военные сочтут это необходимым. Полагаю, что если Франция также будет нести ответственность вместе с Советским Союзом за мир и безопасность всего Человечества, это будет правильно. Генерал Паскаль удивлённо воскликнул:

– Вы передадите нам десять таких космических кораблей? Но как это можно сделать, ведь они же весьма большие? Ему ответил полковник Соловьёв:

– Товарищ генерал, в этом нет ничего сложного. Под прикрытием плотной облачности, на высоте в полтора, два километра, мы их куда угодно перегнать можем. Они же летают, как простые самолёты, но я лично уже дважды летал тайком на Луну и даже высаживался на обратной стороне вместе со своим экипажем. Пройдёмте в кают-компанию, я покажу вам снимки. Пока я переводил его слова, Жан-Жак спросил:

– Полковник, но почему вас тогда не заметили ни американские, ни французские средства наблюдения? Полковник Соловьёв ухмыльнулся и ответил:

– А нас и советские локатора, хотя они и получше ваших будут, тоже не заметили. Корпус у космоплана, как вы видите, почти чёрный, света почти не отражает, так он же ещё и радиоволны не отражает, но мы всё равно в космос выходили над Южным полюсом. Как говорится, береженого Бог бережет.

Мы поднялись в кают-компанию и полковник Соловьёв показал французам фотоснимки, сделанные на Луне. После этого, получив в качестве сувенира по паре лунных камешков, мы поднялись на борт второго космоплана и убедись в том, что и его бомбовый отсек совершенно пуст. Когда мы сели в вагончик скоростного метро, я сказал:

– А теперь, ваше превосходительство, мы отправимся туда, где уже побывал однажды генерал Паскаль и вы побеседуете с Геей, моими давними друзьями и ещё одним суперкомпьютером по имени Бойл. Полагаю, что эта беседа будет вам интересна.

Когда мы прибыли в тот подземный бункер, в котором находилась Гея, уже Жан-Жак стал рассказывать президенту Франции, где тот находится, а когда мы вошли в просторный зал, он сказал взволнованным голосом:

– Мсье президент, это Гея, самое мудрое существо на Земле. Я подошел к своей дочери и устало поприветствовал её:

– Привет, малышка. Выкати нам три кресла и обеспечь связь с Дейром, Вилиэн и Бойлом.

Вспыхнули сразу три больших экрана и Гея, первым делом поприветствовав французских гостей, ответила мне:

– Здравствуй, отец, ты выглядишь усталым. Махнув рукой, я насмешливо сказал:

– Ничего, мелочи жизни, малышка. – Как только на экране появилось изображение Дейра, Вилиэн и Бойла, что стало возможным благодаря некоторым усовершенствованиям, сделанным Бойлом и Геей, я представил их и сказал – Ваше превосходительство господин президент, мой генерал, сейчас вы узнаете, кто же такой на самом деле Борис Картузов и почему он сидит здесь, а это довольно долгая и очень непростая история.

Как я об этом и просил, Дейр сам рассказал Жоржу Помпиду и Жан-Жаку Паскалю всю мою историю, а я всё это время сидел молча и терпеливо слушал его рассказ, который продлился почти три часа и сопровождался множеством видеофильмов. Из бункера Геи оба француза вышли настолько потрясёнными, что пришли в себя и заговорили только тогда, когда мы, вернувшись в Кремль, сели за обеденный стол. Первым молчание нарушил президент Франции, который взволнованным голосом сказал:

– Леонид, я так до сих пор не могу поверить в то, что Борис вовсе не юноша, а зрелый мужчина, которому уже исполнилось шестьдесят четыре года. Теперь мне всё стало понятно. Леонид Ильич усмехнулся и спросил:

– Жорж, неужели ты мог подумать, что я доверю такое ответственное дело, заняться сближением наших стран и такими важными делами какому-то мальчишке? Нет, Борис Викторович уже давно не юноша, хотя и ведёт себя порой, как самый настоящий мальчишка. Взять хотя бы все эти гонки и трюки с пробиванием кирпичных стен. Правда, нужно отдать ему должное, самые опасные задания он выполняет сам и вместе с ним идут в бой наши самые лучшие бойцы. Как ты уже знаешь, самого опасного врага мы уже уничтожили, но множество недобитков ещё осталось. По наводке Бориса Викторовича генерал Паскаль арестовал тех, кто находился во Франции, но остальные находятся на свободе и с ними нам ещё предстоит бороться, но даже не это главное. Нам нужно довести дело до конца и сделать так, чтобы Третья мировая война никогда не началась. В одиночку Советский Союз этого не сможет сделать. Нам нужна помощь Франции и Германии на начальном этапе, а дальше нам нужно будет думать о том, как сблизиться с Америкой, Великобританией и Китаем.

Мне уже так осточертели политесы за этот день что я, резко положив ложку на край тарелки, воскликнул:

– Леонид Ильич, ну, хоть теперь-то мы можем говорить обо всём откровенно и без всех этих дипломатических ужимок! Вам же и так давно известно, что нужно делать. – Повернувшись к Андропову, присоединившемуся к нам, я с усмешкой попросил того об одолжении – Юрий Владимирович, скажи хоть ты, что после сегодняшней экскурсии, нам нужно от слов переходить к делу. Ты же знаешь, как я ненавижу всю эту пустую говорильню ни о чём. Тем более, что нам есть о чём поговорить. Андропов коротко рассмеялся и сказал:

– Да, друзья мои, давайте пощадим нервы Бориса. Ему пришлось очень много потрудиться, чтобы эта встреча состоялась, и, что самое главное, чтобы она проходила на фоне таких успехов. Они будут ещё более внушительными, если мы от слов действительно перейдём к делу. Тем более, что ничем другим, как борьбой за мир, мы не имеем права заниматься. Хотя я поспешу добавить, подъём экономики в странах третьего мира это ничуть не менее важная и ответственная задача.

Президент Франции, выслушав перевод генерала Паскаля, кивнул и сказал, беря в руки бокал вина:

– Что же, после того, что я сегодня увидел, мне уже ничего не остаётся делать, как принять действительность такой, какая она есть и присоединиться к вашей борьбе. Леонид, мы завтра же подпишем полномасштабный союзнический договор и уже на следующей неделе я встречусь с канцлером Западной Германии, чтобы привлечь его на нашу сторону. С таким советником, как Бойл, можно действовать и смелее, и решительнее.

Я перевёл слова президента Леониду Ильичу и тот, смеясь, погрозил пальцем и шутливо воскликнул:

– Э, нет! Так не пойдёт, не нужно преувеличивать заслуги Бойла и уменьшать роль Бориса. Бойл без него и шага не сделает, как и Гея. Они всего лишь великие мудрецы, но жизни-то они не знают, как и Дейр с Вилиэн. Ну, а Борису с его-то знанием жизни и истории, многие вещи видятся совсем по другому. – После этого Брежнев сделал паузу, во время которой генерал Паскаль перевёл сказанное им, Леонид Ильич повернулся ко мне и поинтересовался – Борис, что ты намерен предложить исламскому миру на твоих переговорах в Эр-Рияде? К ним готовятся главы практически всех мусульманских стран.

На этот раз Жан-Жак переводил его слова вдвое быстрее и я, кивнув, ответил просто и без затейства:

– Господа, в Эр-Рияде мне начнут выкручивать руки, чтобы я взял на себя роль генерального инвестора и распорядителя ещё и там, а то чрезвычайно опасное предприятие. Поэтому, как только мы полетим из Триполи в Эр-Рияд, я предложу Муаммару совершить промежуточную посадку в Тель-Авиве и взять туда с собой ещё и премьер-министра Израиля. Война Судного дня благодаря усилиям Советского Союза так и не состоялась, но вопрос всё ещё остался нерешенным. Ну, а чтобы он был решен к нашему всеобщему удовлетворению, я буду настаивать на том, что главными инвесторами в мусульманском мире будет не компания «Картузов Индустриаль», а Советский Союз и Франция рука об руку. Мы тоже не станем уклоняться от работы, но обойдёмся одними только консультациями. Поэтому я предлагаю направить в Эр-Рияд вместе со мной наших премьер-министров, но соло на скрипке на этой мирной конференции будет исполнять полковник Каддафи, а мы все будем ему только аккомпанировать. Вот тогда мы добьёмся куда большего. Что вы на это скажете? Брежнев усмехнулся и тут же спросил:

– Ну, что я тебе говорил, Жорж? Бойл, Бойл, да, твой Бойл сейчас сразу же стал бы придумывать, чем занять население этих стран и проектировать для них новые заводы и фабрики, а решение политических вопросов переложил бы на наши плечи. В этом плане Бойл самый настоящий засранец, как и все технари. Президент Франции улыбнулся и согласился:

– Да, Борис полностью прав. Если его компания займётся подъёмом экономики в мусульманских странах, то у их руководителей будут полностью развязаны руки и в исламском мири ничего не изменится. – Повернувшись ко мне, он спросил – Борис, как ты относишься к тому, чтобы как-то заставить исламский мир создать нечто вроде СЭВ или ЕЭС? Это пошло бы им на пользу.

– Это можно сделать только руками полковника Каддафи, Жорж. – Ответил я и пояснил – Правда, для этого ему понадобится самая непосредственная помощь и поддержка короля Марокко, но я постараюсь сделать так, чтобы они выступили с совместным заявлением и не противоречили друг другу, но при этом всё же стану настаивать, чтобы король Мулай не перетягивал одеяло на себя, как он очень любит дело. Хорошо бы сделать ещё и так, чтобы в Эр-Рияд прилетели председатель Мао и Индира Ганди. Леонид Ильич твёрдо сказал:

– Они прилетят, Борис, но может быть тогда и нам с Жоржем стоит отправиться в Эр-Рияд?

– Зачем? – Удивился я – Хвосты им заносить? Нет, Леонид Ильич, им нужно сразу же дать понять, кто есть кто в этом мире. Вы будете смотреть на всё это, как на детскую возню в песочнице. Вот тогда они будут сидеть за круглым столом и каждому из них даже не придётся гадать, зачем их там всех собрали. Более того, я сразу же постараюсь повернуть дело таким образом, чтобы это был саммит посвящённый решению исключительно экономических вопросов, а вся политика будет вынесена в кулуары.

Президент Помпиду, выслушав мою весьма резкую реплику, громко рассмеялся, покивал головой и с улыбкой сказал:

– Браво, Борис, ты полностью прав. Нужно свести всё дело к экономике, чтобы они как можно скорее поняли, отчего зависит их благополучие. К сожалению практически все руководители мусульманских стран живут только политическими интригами и совершенно не думают об экономике, а именно для этого они и хотят встретиться с тобой. После твоих африканских успехов на Ближнем Востоке все только и мечтают о том, чтобы к ним прилетел Борис Картузов и решил за них все проблемы. Особенно их всех впечатлило то, что ты принёс воду в Сахару.

Мы поговорили ещё около часа, обсудив другие, ничуть не менее важные вопросы и разошлись. Юрий Владимирович и генерал Паскаль чуть не разорвали меня надвое, когда каждый стал тащить к себе своего консультанта. В конце концов они рассмеялись и мы поехали втроём на квартиру Володиных, чтобы в приватной обстановке побеседовать о ещё более важных значимых делах. Теперь две спецслужбы могли сотрудничать по полной программе, но расшифровывать своих французских помощников я не стал бы ни в коем случае. Андропова очень волновало то, как будет решен израильский вопрос и я предложил положиться во всём на Муаммара Каддафи, который, благодаря моим «способностям» провидца, чуть ли не бредил Зелёной книгой и планом Изратина. Вместо столь одиозного названия нового государства я предлагал создать Федеративную Израильско-Палестинскую Республику и, наконец, закрыть еврейскую тему на Ближнем Востоке. Об этом я говорил раньше, а теперь собирался предложить ещё более грандиозное решение, содержащее в себе два компонента, мощное силовое давление и щедрый подарок, в общем с помощью кнута и пряника решить сей застарелый и очень болезненный вопрос, раз и навсегда. План, предложенный мною, понравился как Андропову, так и генералу Паскалю, тем более, что платить за всё придётся мне, а не Франции или Советскому Союзу, но я всё же надеялся получить с этого хотя бы дивиденды морально-политического плана.

Глава 22 Политика кнута и большого пряника

Рано утром я вылетел на самолёте нашей компании из Москвы в Триполи. Честно говоря, я летел туда далеко не с радостными чувствами, так как понимал, чего добивается Муаммар Каддафи. Моими руками он собирался делать свою собственную большую политику, о чём меня предупреждали И Андропов, и генерал Паскаль. Его планы мне были приблизительно известны, но не до конца ясны. Полковник Каддафи был сложной и противоречивой фигурой в моём прошлом, остался он точно таким же и сейчас. Чего стоила одно только заявление, что родиной «Кока-Колы» является Ливия и что эта компания должна платить ей проценты. Ещё смешнее он выглядел тогда, когда заявил, что Уильям Шекспир ливиец. Да, и его позёрство тоже говорило о многом. По своему характеру он был человеком неуравновешенным, вспыльчивым и к тому же деспотичным, хотя старался выглядеть душкой и даже называл себя одним из пяти лидеров ливийской революции. Не имея достаточно хорошего образования, но и не будучи при этом дураком, оно очень часто попросту мёл пургу, но самое главное, был способен в любую минуту наломать дров, причём с таким грохотом, что дело снова могло дойти и до посылки террористов в Западную Европу и до новых бомбардировок Ливии, да, и до репрессий против китайцев.

В общем паренька нужно было срочно чем-то занять, чтобы он успокоился и остепенился, а для этого нужно подыскать ему важное и ответственное занятие. Увы, но этому товарищу нельзя было сунуть в руки бубен или балалайку, чтобы на том дело и закончилось. Поэтому для начала я хотел навязать ему роль великого миротворца, а затем ещё и разводящего в арабском мире и плюс к этому хотел поставить его смотрящим над всей исламской экономикой. Как это ни смешно, но именно эта бандитская риторика более всего подходила к текущему моменту и прекрасно отражала суть моего плана. В Триполи было тепло и солнечно, не то что в Москве, засыпанной снегом. В аэропорту меня встречала моя охрана и лимузин французского посольства, на котором я сразу же направился во дворец Муаммара Каддафи, с которым связался при подлёте к Ливии. Поэтому мы начали наше общение с завтрака. За завтраком я рассказал ему о том, что несколько часов спустя между Советским Союзом и Францией будет подписан полномасштабный союзнический договор, какого ещё никогда в жизни не заключалась и что по нему два государства можно смело рассматривать одним целым, настолько масштабным будет сотрудничество. За последние месяцы, благодаря Бойлу, я уже довольно сносно разговаривал по-арабски, но он всё равно переводил для меня слова Муаммара Каддафи, а также помогал мне найти нужные арабские слова.

После завтрака мы вышли в атриум и продолжили нашу беседу. Моего собеседника очень интересовало, какими будут первые шаги двух стран после подписания договора. Чтобы снять его опасения, я сказал, что никаких перемен не предвидится. Это действительно было так, ведь весь последний год что Франция, что Советский Союз проводили в жизнь строго выверенную и тщательно просчитанную, да, к тому же ещё и миролюбивую политику. На уровне правительства часто проходили консультации по самым различным вопросам, а спецслужбы и вовсе чуть ли не дружили семьями. Ну, это, конечно, шутка. Тем не менее КГБ если и работало во Франции, то по больше части в её интересах и потому ведомству Андропова вместе с Сюрте Женераль удалось предотвратить не только войну Судного дня, в результате чего Египет и Сирия так и не напали на Израиль. Совместными усилиями они утихомирили и палестинцев, хотя тут роль первой скрипки отводилась КГБ, и отодвинули гражданскую войну в Ливане, не говоря уже о том, что в Анголе полным ходом шло урегулирование и Жонас Савимбе вместо того, чтобы стать партизаном, эдаким ангольским Ковпаком, стал премьер-министром. Как в Анголе, так и в ЮАР давно уже знали, что Советский Союз только потому не пускает в продажу комплект «Сделай сам бриллиант в подарок жене», что не видит в этом никакого смысла.

Действительно, зачем лишний раз напрягаться, когда всем и так известно, что оптический поликарбон этот ничто иное, как сверхпрочный алмаз, который к тому же не боится никаких ударов. На счёт золота советские учёные-биологи также давно всех успокоили, так как могли извлекать его из морской воды, не говоря уже о золотоносных песках – сотнями тысяч тонн. Просто никому в Советском Союзе не нужно было в одночасье гробить золото и алмазодобывающую промышленность во всём мире, но к этому дело уже шло. Благодаря внеземным технологиям, которые внедрялись с помощью советских, а также французских учёных всё шире и шире, земные технологии очень быстро менялись и это накладывало свой отпечаток на многие стороны жизни и особенно на процесс производства. Металлургическая промышленность стремительно хирела, но и она не должна была исчезнуть даже в отдалённом будущем. Просто теперь, когда появились новые конструкционные материалы и что самое главное, куда более мощные источники электроэнергии, металлургия стала компактнее, производительнее и чище.

Переместившись в атриум, где нам подали чудесный кофе, мы от политики плавно перешли к экономике. Полковника Каддафи интересовало, какие ещё предприятия и отрасли промышленности наша компания сможет предложить Ливии. Да, губа у лидера ливийской революции была не дура, он уже стал мечтать о целых отраслях промышленности, совершенно не понимая того, что такие вещи должны быть выстроены в общемировую систему и тут во главу угла ставилась не банальная прибыль или степень влияния, а элементарная занятость населения на всей планете. То, о чём он мечтал, мы уже проходили в той же Германии, в которой в начале двадцать первого века в сельском хозяйстве было занято всего три процента трудоспособного населения и они мало того, что кормили своей продукцией всех немцев, так ещё и экспортировали её за рубеж в огромном количестве. Правда, продукция эта, увы, была далеко не самого высшего качества и на добрых восемьдесят процентов представляла из себя суррогат, в чём немцы весьма превзошли ещё при Гитлере, когда большинство продуктов заменялись эрзацами. Уведя разговор в сторону от большой политики и понимая, что Каддафи вот-вот начнёт меня пытать по поводу Эр-Рияда, я в упреждающем порядке спросил:

– Муаммар, кем ты видишь себя в будущем? Мой собеседник сразу же насторожился и сухо спросил:

– А кем ты считаешь меня сейчас, раффи? Улыбнувшись, я ответил:

– Очень удачливым и умным парнем, раффи Муаммар. Тебе удалось к двадцати девяти годам достичь того, чего иные политики добились только в старости – стать главой государства. Ты ведь знаешь о моём даре предвидения и о том, насколько он точен, а потому должен понимать, твоё прошлое будущее, которое уже не будет прежним, мне хорошо известно. Более того, ты знаешь, насколько я открыт перед тобой, ведь ни одна гадалка не вложила бы в твои руки столь подробный прогноз твоего будущего, которое ты уже изменил. Сейчас ты заново строишь свою судьбу, своё будущее и делаешь это стоя на твёрдой почве, а не дёргаясь на зыбучих песках, вот я и спрашиваю тебя, уем ты видишь себя в будущем и чего мечтаешь достичь?

При этом я подумал: – «Ну, и вопросы же я задаю людям, только что оторвавшим голову от подушки.» Моим ответом Муаммар Каддафи остался вполне доволен. Он пару раз кивнул, соглашаясь с моими словами, и сказал:

– Борис, я хочу, чтобы все арабы жили счастливо, но я руковожу народом Ливии и о нём должен заботиться в первую очередь. Правда, благодаря тебе я стал понимать, что новый шатёр, большое стадо верблюдов и коз, отличные скакуны это вовсе не предел мечтаний для бедуина. Ливия большая страна и если в Сахаре будет вода, то таких областей, как Эль-Джамахирия, в ней будет много и тогда каждый бедуин сможет иметь большой дом, окруженный садом, но при этом он станет инженером или учёным и будет руководить теми людьми, которые захотят жить и работать в Ливии. Мне не хочется замыкаться только на этом и я мечтаю стать более значимой фигурой, чем сейчас. Широко улыбнувшись, я воскликнул:

– Это просто замечательно, раффи Муаммар! Я не ошибся в тебе и теперь полностью убеждён в том, что поступил правильно, когда сказал, что Ливия должна стать крупнейшим центром по переработке нефти и угля в углеводородное сырьё. Зная твой характер и твою настойчивость, я замыслил следующее, раффи Муаммар – ты должен стать лидером всего исламского мира. В твоей прежней Зелёной книге было написано много несерьёзных строк, но теперь она станет совсем другой. Не скажу, что она обретёт силу Корана, но её влияние будет очень велико. Поэтому, Муаммар, ты должен привезти меня в Эр-Рияд не как того человека, который сможет поднять экономику во многих, если не во всех, мусульманских странах, а как своего советника. Я не буду их инвестором, Муаммар, о чём они так мечтают. Если сделать так, то они тут же возгордятся и то, чем все эти хитрые бестии занимались до сих пор, только вырастет в объёмах, а они ни о чём, кроме хитроумных политических интриг и тайных заговоров друг против друга, думать не хотят. Единство, вот чего не хватает мусульманскому миру. Единства и справедливости.

Полковник Каддафи моментально во всё врубился. Он улыбнулся, с важным видом кивнул и сказал:

– Да, этого у них не отнять, Борис. Но скажи мне, разве мы сможем вдвоём выступить против их хитрости и алчности? Станут ли они прислушиваться к моим словам? Они ведь действительно хотят сейчас только одного, чтобы ты пришел в их дом и всё привёл в нём в порядок. За это они, естественно, щедро вознаградят тебя, но после этого продолжится всё то, чем они занимаются вот уже веками – бесконечные заговоры друг против друга, несправедливые упрёки и войны. Всем этим они занимаются с таким азартом, слов это им заповедовал сам пророк Магомет.

Ну, уж коли речь зашла о пророке, то я не смог сдержаться и с усмешкой сказал:

– Всё правильно, раффи. Коран простая и ясная книга, которую нужно чувствовать сердцем, но сколько же у него толкований из поэтичности. В одной из сур, которую так любят критиковать на Западе, сказано, что после общения с женщиной мужчина должен помыть руки. Лично я в этом вижу совсем не то, о чём говорят толкователи Корана. По-моему этим сказано совсем другое: – «Мужики, всё, хватит, побаловались с бабами, пора и за дело приниматься.» Точно так же они трактуют и шариат. У нас, у русских, есть свой шариат, который называется «Домострой» и в нём тоже много чего написано. Так вот, лично я считаю, что нельзя слепо делать всё то, что он рекомендует и все те строгости, которые в нём записаны, требуют вдумчивого осмысления и я не считаю, что вору нужно отрубать правую руку. Это всего лишь говорит о том, что наказание должно быть строгим, но вовсе не таким тупым и бессердечным.

Полковник Каддафи вслед за мной громко рассмеялся, всплеснул руками и воскликнул:

– Раффи, если слепо следовать этому требованию шариата, то всем арабам нужно отрубать правую руку ещё при рождении, но наш разговор о теологии ни к чему не приведёт. Как я понимаю, у тебя есть ко мне серьёзное предложение. Давай лучше перейдём к нему и подумаем, как добиться желаемого.

Внимательно выслушав меня, Муаммар Каддафи задумчивым голосом негромко сказал:

– Боюсь, что для короля Саудовской Аравии и особенно для президента Пакистана, которые тесно связаны с Америкой, это покажется неприемлемым, Борис. Хотя с другой стороны Америка ведь не сможет поставить в Саудовскую Аравию водяные ловушки, а Советский Союз и Франция смогут. Что же касается Федеративной Израильско-Палестинской Республики, то здесь даже и гадать не нужно. Твой план увенчается успехом, особенно если палестинцам будет продемонстрирована сила. После того, как они будут полностью разоружены, все их воинственные вопли, от которых давно уже устал весь Ближний Восток, тут же прекратятся и они займутся каким-нибудь полезным делом, но согласятся ли на это израильтяне? В чисто еврейском стиле я ответил вопросом на вопрос:

– А у них что, есть выбор? Они ведь могут точно также огрести тумаков и остаться с грудами металлолома на руках, вместо своего прекрасного, чуть ли не самого лучшего в мире, оружия.

В день моего прилёта мы обговорили все самые важные вопросы и тут же приступили к консультациям. Полковник Каддафи срочно вылетел в Эр-Рияд, к королю Фадху, а я направился в Марокко, к королю Хасану Второму. Ему предлагалось выступить в качестве напарника лидера ливийской революции. Четвёртая и пятая водяные ловушки были построены нашей компанией в Западной Сахаре и фронт национального освобождения «Палиссарио», головы лидеров которого были остужены этим холодным душем, поторопился пойти на переговоры с королём Мулаем, у которого в руках был не только вентиль, но и большой проект, нацеленный на полное преображение этого края. То, что вскоре в Западной Сахаре должны были появиться переселенцы из Китая, там никого особенно не смущало. Лишь бы это были не испанцы. К тому же Западной Сахаре предоставлялась довольно-таки широкая автономия и ещё много чего такого, что заставило повстанцев стать куда более сговорчивыми. В общем погоняй коня овсом, а не кнутом. Жить сыто хочется ведь каждому. Это куда лучше, чем умирать пусть и с оружием в руках, но голодным. Поэтому и разговор с Мулаем у меня сразу же заладился.

Как не выкобенивались некоторые мусульманские деятели, как ни крутили носом, но в конечном итоге на двадцатое декабря была назначена всеисламская мирная конференция, посвящённая проблемам развития экономики, на которой ждали в том числе и премьер-министра Израиля Голду Меир. Не смотря на то, что МИД Франции очень тщательно готовил мой визит в Израиль, он чуть было не сорвался как раз из-за моих тесных контактов с полковником Каддафи. В конце-концов седьмого декабря я прилетел в эту страну, но встретился с Голдой Меир только через два дня. Деятели из Моссад уже «нарыли» на меня целую Вавилонскую башню информации и в том числе, как они считали, компромата. Поначалу меня хотели прижать им к стене, но дело чуть было не закончилось мордобоем. В общем я заявил тем господам, которые пытались давить на меня, что мирное урегулирование арабо-израильского конфликта будет достигнуто, но очень жесткими методами, путём полного разоружения израильской армии и ввода в Федеративную Израильско-Палестинскую Республику частей Африканского Корпуса Мира с последующим битьём морд всех недовольных. Чтобы доказать, насколько жесткими будут меры, я парализовал двоих каких-то лбов и сказал, что лёжа на больничной койке и при этом будучи совершенно здоровыми, они уже ничего не смогут поделать.

Только после этого я смог встретиться с Голдой Меир и с обидой в голосе высказал ей всё, что думаю о её помощничках и вообще о том, как они относятся к мирным инициативам. Прекрасно зная, что я в любой момент мог перейти от слов к делу, та была вынуждена выслушать сначала весь список моих претензий, а потом и тот план мирного урегулирования, который я предлагал, причём во всём объёме, включая постоянное присутствие сводного полка Африканского Корпуса Мира в качестве гаранта безопасности как израильтян, так и палестинцев. Если всё остальное она выслушала очень заинтересованно, ещё бы, ООП будет полностью разоружена, а в Палестину наша компания инвестирует пять миллиардов долларов, то присутствие миротворческого контингента в Израиле ей не понравилось совершенно. Тогда я оскалился в широкой улыбке и спросил вредную бабку:

– Госпожа премьер-министр, вы что, хотите всю жизнь воевать с арабами и постоянно тратить деньги на вооружение своей армии или же, наконец, начать мирную жизнь? Поймите, для всего остального арабского мира, это цена франко-советских инвестиций и подъёма экономики на такой уровень, о котором они даже и мечтать сегодня не могут. Мир меняется, ваше превосходительство, пора и израильтянам это понять.

– Но где гарантии, что эти перемены не принесут моей стране новые беды, господин Картузов? – Спросила меня Голда Меир и добавила – Я не вижу разницы в том, какие арабы будут нападать на Израиль – сытые или голодные.

Как же меня достали за три дня эти евреи! Подавив в себе гнев, я улыбнулся и миролюбиво сказал:

– Вот как раз сводный полк Африканского Корпуса мира и предоставит Израилю такие гарантии, ваше превосходительство. Поверьте, более надёжных гарантий просто не существует.

– Позвольте мне не поверить вам, молодой человек. – Глядя на меня с укором, сказала Голда Меир – Благими намерениями вымощена дорога в ад, если вы этого ещё не знаете, а главным гарантом мира для Израиля является ЦАХАЛ, которым вы, насколько мне это известно, склонны пренебрегать.

«Ну, что же настало время пускать в ход тяжелую артиллерию.» – подумал я и с ещё большей укоризной сказал:

– Ваше превосходительство, позвольте уточнить одно обстоятельство, я не настолько молод, как вы себе это представляете. Простите, но вы всего лишь на двенадцать лет старше меня, зато я дожил до две тысячи пятнадцатого года, прежде чем меня вернули в тело шестнадцатилетнего мальчика отнюдь не по моему желанию. Поэтому прошу меня простить великодушно, но поскольку мы разговариваем с глазу на глаз, то я скажу вам, это мне дозволено учить и наставлять вас, а не вам. Поясню почему, я видел в записи сам и могу показать вам, как вся Солнечная система была уничтожена целых четыре раза только потому, что куча идиотов, называющих себя правителями, вождями и лидерами многих народов, всякий раз доводила дело до Третьей мировой войны с применением термоядерного оружия. Откройте вашу компьютерную панель, госпожа премьер-министр, и пообщайтесь с Геей, которой вы до сих пор не доверяете. Кстати, о ЦАХАЛе в частности и об Израиле в целом. Этот ваш хвалёный ЦАХАЛ всего лишь один полк Корпуса Мира разгонит мухобойками. За шесть секунд один единственный коммандос моего друга Бобби Стирлинга разоружит целый взвод и при этом ещё и сунет каждому солдату скорпиона за шиворот, чтобы тому было чем заняться. За минувших три года КГБ совместно с Сюрте Женераль и другими разведками стран Варшавского блока, предотвратило двести семьдесят шесть крупных терактов, направленных против вашей страны, и одну полномасштабную войну, которую израильтяне уже никогда не назовут войной Судного дня. А теперь послушайте, что скажет вам моё творение – Гея, а я пока что выйду и покурю. Думаю, что после этого мы многое поймёте.

Гея подготовила Голде Меир довольно короткую лекцию, которая заняла всего тридцать минут. Когда я вернулся небольшой зал переговоров, то увидел, что по щекам уже здорово помолодевшей бабули текут слёзы. Взглянув на меня, она спросила:

– Неужели это правда? – И сама же была вынуждена согласиться – Да, так всё и есть, ведь только этим и можно объяснить все те, чудеса, которые произошли за последние три года. Нет никакого советского чуда, есть просто чудо и вмешательство высших сил в судьбу нашей несчастной планеты. – Внезапно она воскликнула – Борис, как же вам, наверное, тяжело нести этот крест. Вы человек не только большого ума, но ещё огромного мужества и просто ангельского терпения. Усмехнувшись, я ответил:

– Не вижу в этом ничего тяжкого, госпожа премьер-министр, а вот с терпением у меня действительно стали появляться проблемы. Мне его иногда уже не хватает. Ну, так что вы скажете относительно предлагаемого нами плана? Полковник Каддафи сможет выступить в роли главного миротворца, чтобы поставить на своё место всех этих вождей козопасов? Знаете, из них всех только он, король Мулай и ещё несколько человек мне хоть чем-то импонируют. Все же остальные это сплошное недоразумение. Не иметь, по сути дела, за душой ни гроша и в то же время считать себя пупом земли, могут, наверное, только они, но я призываю отнестись к ним, как к детям. Их просто нужно всех вовлечь в процесс производства, чтобы они смогли обеспечивать себя всем необходимым ничуть не хуже западного мира и после того, как в их странах наступит хоть какое-то заслуженное, заработанное собственными руками, а не купленное за счёт природной ренты благоденствие, они станут уважать плоды чужого труда. В прежней схеме мироустройства им была уготована роль нищего, полуголодного сырьевого придатка западной цивилизации и они прекрасно понимали, что никогда не вырвутся из тисков нужды. Да, несколько стран могли обеспечить высокий уровень жизни за счёт высоких цен на нефть, но в целом весь мусульманский мир был царством нищеты. Отсюда и происходила ненависть к другим, намного более благополучным странам. Нам не нужно учить их, как жить, мы должны дать им возможность просто работать и учиться, чтобы повысить свой профессиональный уровень, а со всем остальным они как-нибудь и без нас разберутся. Однако, для этого нужно, чтобы у них не было главной объединяющей идеи, ненависти к Израилю и стремления уничтожить его. Такую цену им придётся заплатить за резкий экономический подъём в своих странах и поверьте, они пойдут на это, а полковник Каддафи и король Мулай сделаются их главными лидерами. Голда Меир развела руками и призналась:

– Господин Картузов, тут я ничем не могу вам возразить. Вам действительно виднее с высоты вашего положения. Если вы сможете этого добиться, то Израиль будет вашим союзником.

Последние слова Голды Меир мне не очень-то понравились, как финансисту. Знаю я цену такого рода обещаниям и ещё лучше знаю людей, торгующих своим административным ресурсом, а потому лучше быть круглым сиротой, чем иметь таких добрых дядь и тёть. Тем не менее я вежливо поблагодарил её и после этого мы уже спокойно, без экзальтации, разобрали весь план по косточкам и обсосали каждую. Тем более, что в нём действительно не было никаких хитрых уловок – палестинцам предлагалось процветание, ещё бы, ведь в палестинскую экономику вкладывались бешенные деньги, по три штуки баксов на нос, включая младенцев, причём не тех, которые были в две тысячи пятнадцатом, на которые ничего нельзя было купить, а баксов образца семьдесят четвёртого года с его смешными ценами. После этих переговоров я вернулся в Париж, где меня ждало множество дел. В Эр-Рияд я вылетал имея на руках уже почти сорок миллиардов долларов наличными, так как не постеснялся слупить с друга Муаммара пять миллиардов за три десятка уже больших водяных ловушек и всё, что к ним прилагалось, за исключением индусов, китайцев и гумуса. Относительно этих поставок ему предстояло договориться в Эр-Рияде. Не знаю как Мао, но Индира Ганди была готова отправить индусов в Африку даже пешком, настолько злободневной была для неё проблема лишних ртов. Зато для полковника Каддафи это были трудовые ресурсы.

Конференция в Эр-Рияде началась, как и всякое другое подобное мероприятие, с торжественной церемонии и пустопорожней болтовни, но уже на следующий день, когда главы всех стран собрались за круглым столом, я высказал этим царькам всё, что думаю об экономике их стран, сразу же заявив, что нефти и всем остальным их природным ресурсам грош цена в базарный день. Хотя я порой и высказывался в их адрес излишне резко, они были кем угодно, но только не дураками. Ну, а моё выступление не смотря на всю жесткую, беспощадную критику было на самом деле предельно конструктивным, ведь я просто констатировал факты и приводил абсолютно точные цифры. Перед каждым из глав государств стояла компьютерная консоль, а на головах надуты наушники. Присутствие Голды Меир их может быть и удручало, но этому никто не возмущался. Моё выступление несколько раз прерывали аплодисментами те руководители государств, которые не могли похвастаться большими запасами нефти или её в их недрах вообще не было. Перспективы я перед ними нарисовал хотя и красочные, но всё же очень чёткие, расписав чуть ли не по часам, что, когда и в какой последовательности будет построено и поставлено, а также рассказав, какую выгоду от этого им следует ожидать. Весь план был рассчитан всего на пять лет.

Между прочим, он в первую очередь был выгоден Советскому Союзу, Франции, США, Германии, Израилю и другим странам Западной Европы, но об этом я не сказал ни слова. Вместо этого я называл суммы инвестиционных вливаний и цифры, показывающие рост благосостояния всех арабских государств без исключения, попутно ввернув, что поскольку нефть Киркука может оказаться невостребованной, как и нефть всего Ирака вместе с Ираном, а Турция пролететь мимо кассы вместе с ними, то было бы неплохо перестать жлобиться и, наконец, создать государство Курдистан со всеми вытекающими из этого пирогами на десерт. Как бы выведя это вопрос за скобки, я всё равно несколько раз вспоминал о Курдистане, когда назвал цену новой инвестиционной политике северного и западных соседей – мир в Израиле и немедленное создание на его территории Федеративной Израильско-Палестинской Республики. Вопросы о том, как интернировать и полностью разоружить палестинцев, полковник Каддафи брал на себя, как отвечал на главный вопрос связанный с дальнейшей судьбой палестинцев, а именно, выступал гарантом их безопасности. Зато я озвучил сумму вливаний в Палестину и, поскольку мои друзья в последнее время упорно трудились, увеличил её до семи с половиной миллиардов. Это были даже не инвестиции, а дар во имя мира и терпимости по отношению к друг другу. Такая щедрость поразила даже меня самого.

После этого сразу же началось деловое обсуждение главного вопроса, как нам всем быть с Курдистаном? Моя позиция была непоколебима – или Курдистан появляется на карте и пароходы плывут в Турцию, Ирка и Иран, или эти три страны выпадают из общего инвестиционного плана навсегда и остаются один на один со своими проблемами. Шахиншах Ирана сразу же отмежевался от своих соседей, заявив, что лично он согласен позволить курдам создать в Северном Иране своё собственное государство. Если президенту Турции даже и мечтать не приходилось о солидарности арабских стран, то президент аль-Бакр ещё надеялся на неё, но от него все тут же отвернулись и он тоже был вынужден согласиться с тем, что курды должны были обрести независимость. Президент Турции Фахри Корутюрк, избранный на этот пост в начале семьдесят третьего года, сначала покинул зал заседаний, но через полчаса вернулся в него и сказал, что ему нужно будет провести в стране референдум по этому вопросу. Что же, это уже было большое завоевание, так как курдский вопрос поднимался в первую очередь для того, чтобы был спокойно и без драки решен вопрос о создании Федеративной Израильско-Палестинской Республики и это свершилось. Полковник Каддафи встал и громким, требовательным голосом поинтересовался:

– Я могу отдать приказ коммодору Стирлингу, чтобы он начал операцию по разоружению палестинцев? Если так, поставьте в известность своих министров обороны, что эта операция санкционирована всем арабским миром. Поймите, если этого не сделать, то его солдаты разоружат и ваши армии. – Да, не зря мы создали Африканский Корпус Мира, ох, не зря, ведь как только главы всех государств, где находились палестинские беженцы, надоевшие им до последней крайности, высказались, Муаммар, выслушав каждого, достал из кармана спутниковый телефон и громко сказал – Коммодор Стирлинг, согласие получено, я приказываю вам начать операцию «Принуждение к миру». – После чего, выслушав ответ, с вальяжным жестом известил всех – Операция началась и уже к вечеру в руках у палестинцев не окажется даже перочинных ножей. Поэтому часть солдат Корпуса Мира останется в ваших странах, чтобы обеспечить безопасность палестинцев. Один полк Корпуса уже через полтора часа высадится в Израиле и также займётся обеспечением безопасности.

Вот только полковник Каддафи не сказал, чьей именно. После этого в бой были введены главные силы. Перед главами государств выступили французский и советский премьер-министры, которые очень внятно и доходчиво объяснили всем, что как во Франции, так и в СССР уже накоплены необходимые запасы комплектующих, станков, оборудования и прочей техники, необходимой для того, чтобы начать инвестиционное вторжение в страны исламского мира и что представительства компании «Картузов Индустриаль», как куратора всего проекта в целом, появятся во всех странах тотчас, как их персоналу будет разрешено въехать. Жак Шабан даже не поленился объяснить всем, что этот глобальный инвестиционный проект разрабатывался не один месяц и для его осуществления в Африке уже накоплен огромный практический опыт. Прямым свидетельством того, насколько продуктивны картузовские инвестиции, может служить то, что в Сенегале из-за этого даже пришлось проводить финансовую реформу, так как товарная масса уже просто физически не покрывалась денежными средствами, имеющимися на руках у населения. То же самое ждало и любую другую страну.

Да, если бы не африканский опыт, то ни о чём подобном в Эр-Рияде не могло идти и речи. Таким образом план некоторых арабских умников не то что бы провалился полностью, но был коренным образом изменён. После этого слово снова взял полковник Каддафи и выступил с программной речью, рассказав всем, каким он видит в ближайшем будущем весь арабский Восток и мусульманский мир. Его не просто слушали, ему внимали и он говорил настолько дельные вещи, доступные пониманию каждого, что сомневаться в том, кто станет лидером арабского мира, уже не приходилось. Выступили на этом якобы сугубо экономическом саммите председатель Мао и Индира Ганди, которые в один голос заявили, что над арабским Востоком взошло новое солнце, которое согреет его народы лучами подлинной заботы. В общем совместными усилиями мы добились главного, заключительное выступление Голды Меир, в котором та говорила о необходимости сотрудничества между всеми народами во имя мира и всеобщего благополучия, что является делом достижимым, причём в обозримом будущем, а не спустя сотни лет, должно стать главной заботой руководителей всех государств. При этом она сказала очень запоминающиеся слова о том, что весь научный потенциал Федеративной Израильско-Палестинской Республики будет отныне работать только в этом направлении.

Ну, что же, время и деньги были потрачены не зря и хотя работы впереди было просто море, начало процессу положить всё-таки удалось. Самое главное, что по итогам саммита были подписаны не просто какие-то протоколы, о которых легко забыть, а договор об экономическом сотрудничестве и политических решениях поддерживающих инвестиционную политику СССР, Франции, Ливии и Марокко в странах арабского Востока и всего мусульманского мира. Этот обширный договор, обсуждался целых три дня, после чего был, наконец, подписан. Что же, теперь нужно было посмотреть, как он будет исполняться на деле. В любом случае он чётко разграничивал обязательства каждой из сторон и налагал на всех обязанность исполнять его в полном объёме не смотря ни на какие форс-мажорные обстоятельства. Как сказал премьер-министр Франции, выйти из него можно только ногами вперёд. Ни Советский Союз, ни Франция не желали иметь никакого дела с колеблющимися, а также не желали работать в условиях не то что войны, а даже просто конфронтации и потому в договоре имелся даже не один и не два пункта, касающиеся такого нового понятия, как принуждение к миру. Ну, а то, с какой скоростью Корпус Мира, переставший быть Африканским, разоружил палестинцев, не пролив ни капли крови, вызывало у всех к нему уважение. Такой армии не имел больше никто.

Солдаты Корпуса десантировались точно в те места, где находились склады с оружием. Палестинцы, пытавшиеся встретить их огнём, по всей видимости так и не поняли, кто же выхватил из их рук калаши, а самих надёжно обездвижил. Ну, а кроме того они ведь не только разоружали палестинцев, они ещё и лечили их, не говоря уже о том, что никому не давали и близко подходить к ним, когда те остались безоружными. При этом они ещё и объясняли всем, что уже очень скоро все палестинцы вернутся в свои родные места, где для них будут построены дома, заводы и фабрики, которые будут принадлежать только им. Вслед за тотальным разоружением в лагеря палестинских беженцев хлынули потоки гуманитарной помощи и на этот раз её вручали в руки каждому и она не становилась добычей тех, у кого есть пистолет или автомат, что тоже было для них внове. Всё правильно, для кого-то война, а кому-то мать родна. Полностью лишившись оружия, даже самые оголтелые крикуны притихли, ну, а тех, кто был известен, как террорист, солдаты Корпуса Мира попросту парализовали, чтобы дать отдохнуть от прежних занятий.