Три самодержца. Дневники генеральши Богданович

Предисловие

В центре Санкт-Петербурга, на Исаакиевской площади, стоит трехэтажный особняк (дом № 9), построенный архитектором А. Ринальди в 60-е годы XVIII века для любимца Екатерины II, обер-шталмейстера Л. А. Нарышкина (1733–1799). Позже дом принадлежал поэту и камергеру И. П. Мятлеву (1796–1844), по имени которого он до сих пор называется в петербургских путеводителях «домом Мятлева».

Во второй половине XIX века особняк перешел в собственность к Евгению Васильевичу Богдановичу (1829–1914). Это была приметная в свое время фигура в ареопаге Самодержавия: генерал-от-инфантерии, член Совета министра внутренних дел. С конца XIX века Е. В. Богданович состоял старостой (ктитором) Исаакиевского собора в Петербурге, был почетным членом «Исаакиевского братства» и издавал различные книги и брошюры «патриотического» содержания. Женат он был на дочери егермейстера В. Н. Бутовского – Александре Викторовне (1835–1914), перу которой и принадлежит публикуемый дневник.

Это – известный документ эпохи заката Монархии в России. Он интересен в первую очередь тем, что показывает умонастроения тех элементов русского общества, которые обычно именуются консервативно-монархическими. Здесь уместно одно пояснение.

Дневник А. В. Богданович под названием «Три последних Самодержца» был издан в Петрограде через несколько лет после падения в Монархии. Потом его несколько раз переиздавали, и ссылки на него стали почти ритуальными. Трудно найти книгу, посвященную последним десятилетиям существования Исторической России, где бы они отсутствовали. При этом сам оригинал дневника исчез без следа, и все воспроизведения (как и нынешнее) дублируют первую публикацию. Однако даже при беглом просмотре текста невозможно не заметить, что это – некая выжимка, произведенная неизвестно кем. В тексте пропущены не только месяцы, но и целые годы. Поденные же дневниковые записи вопиюще несоразмерны по объему: от пространных повествований до одной-двух строк.

Сейчас можно только гадать о том, какими соображениями руководствовались те, кто производил подобную вивисекцию материала. Самое правдоподобное предположение, что здесь сыграл определяющую роль идеологический ангажемент. Победившей партии большевиков и их присным, которые тогда уже полностью определяли издательскую политику в стране, требовались лишь «документы истории», подтверждающие партийный тезис о «вырождении» и «гниении» верхов накануне 1917 года. И свидетельства «ярой монархистки» А. В. Богданович пришлись как нельзя кстати. Причем, как можно заключить, были опубликованы лишь те фрагменты, которые в максимальной степени соответствовали новым, революционным представлениям.

В этой связи невольно напрашивается историческое резюме: каков же должен быть уровень воззрений подобных монархистов, если их оценки так приглянулись коммунистическим человеконенавистникам! Аналог подобной мировоззренческой «диффузии» крайне правых и крайне левых элементов политического спектра невозможно отыскать в истории.

Чета Богдановичей держала в своем доме «салон», которых тогда немало существовало в столичных особняках и где формировалось то, что называлось «общественным мнением». Именно в таких закрытых собраниях происходили встречи различного рода людей, обсуждавших, осуждавших и создававших известный общественный климат, окружавший и политических и государственных деятелей и различные значимые (и не очень) события окружавшей действительности. Порой в таких местах служебные карьеры не только создавались, но и низвергались.

В ряду этих «центров» и «центриков» влияния салон Богдановичей занимал особое место. Правда, неизвестно ни одного случая, чтобы чья-то служебная звезда закатилась или взошла благодаря усилиям генерала Богдановича и его салона. Но «общественную тень», как, впрочем, и лоск, на портрет того или иного деятеля в доме на Исаакиевской наводить умели.

Хозяева не принадлежали к кругу аристократической или бюрократической элиты. Владелец особняка получил свой генеральский чин не за военные заслуги, хотя в далекой молодости и участвовал в нескольких военных кампаниях, а за «усердие» на ниве пропаганды монархизма. Любезный, услужливый, умеющий подстраиваться в «тон» начальства, Богданович умел ладить с совершенно разными людьми, которые занимали посты министров внутренних дел в конце XIX – начале XX века. Он оставался членом Совета министра долгие годы и исправно получал субсидии из министерских фондов на свою издательскую деятельность.

К тому же он прекрасно владел, как бы теперь сказали, «мастерством пиара», умел производить впечатление большого, или, уж во всяком случае, значимого человека. Говорили, что он состоял в переписке с Царями Александром III и Николаем II, что он сообщал им регулярно свои «мысли» по делам внешней и внутренней политики. В чиновно-иерархической системе подобные связи многого стоили; здесь таилась, как некоторым казалось, перспектива получить важную «протекцию».

Конечно, во всем этом показном «величии» было много фанфаронства, а порой и явной фанаберии, но в тех условиях роль генерала казалась весьма значительной. Теперь же можно точно утверждать, что какого-либо «влияния» на Верховную Власть генерал никогда не оказывал, хотя и написал несколько писем Самодержцам. Но подлинная диспозиция была в те годы мало кому ведома, и представители чиновного мира, «на всякий случай» старались поддерживать с Богдановичем любезные отношения.

Многие из тех, кто переступал порог дома на Исаакиевской, принадлежали к сливкам петербургского чиновного «бомонда». Достаточно назвать только несколько наиболее колоритных имён: С. Ю. Витте (министр финансов, председатель Совета министров), Н. М. Баранов (петербургский градоначальник, архангельский и нижегородский губернатор), П. С. Ванновский (военный министр и министр народного просвещения), П. Н. Дурново (директор Департамента полиции, министр внутренних дел), Н. В. Клейгельс (варшавский генерал-губернатор, петербургский градоначальник), А. Н. Куломзин (управляющий делами Комитета министров), П. И. Рачковский (шеф заграничной агентуры Департамента полиции), П. К. Плеве (директор Департамента полиции, министр внутренних дел), В. А. Сухомлинов (начальник Генерального штаба, военный министр), петербургский митрополит Антоний, писатель, книгоиздатель и владелец влиятельной газеты «Новое время» А. С. Суворин.

Фигур же меньшего общественного калибра вообще трудно перечесть. Тут бывали не только министры, влиятельные чиновники, военные и полицейские чины, но и дамы света (и «полусвета»), финансовые дельцы, различного рода «деятели», но непременно с «патриотической окраской».

Принимали у Богдановичей и людей вообще, что называется, без роду и племени, которые никаких заметных постов и влияния не имели, но близко стояли к тем, кто находился на вершине властной пирамиды, особенно тех, кто служил в Царском Доме. Естественно, что кучеров, лакеев и камердинеров за общий стол не сажали, но они получали щедрое «вспомоществование», так как приносили Богдановичам свежую информацию об интимной жизни своих Хозяев. Не беда, если эта «информация» в силу своей немыслимости во многих случаях напоминала баснословные сказания – информаторы знали, за что им платили, и, стараясь угодить «благодетелям», сочиняли небылицы.

Генерал и его жена с жадностью слушали и верили всему, что порочило власть, но особенно – Корононосителей. Самое потрясающее во всей этой истории, что хозяева салона называли себя «монархистами», но с каким-то страстным мазохизмом безоговорочно принимали на веру практически всё, что дискредитировало и порочило Верховную Власть. Это особенно ярко проявилось в распутинской истории, которая вся, в том виде как ее изобразила на страницах дневника А. В. Богданович, не просто тенденциозна, но и полностью лжива. Подобная аберрация зрения и восприятия – знак деградации, показывающей со всей неприглядностью степень вырождения тех, кто считался записным «хранителем исторических основ».

Естественно, что этот процесс эрозии убеждений неминуемо вел к убыванию энергии в рядах «монархистов». «Дело монархии» впервые за многие века переставало быть «делом жизни» для тех, кто именовал себя монархистами, роняя слезу при исполнении гимна «Боже, Царя храни!». Когда же надо было доказать на деле свою преданность, встать на защиту и Монарха и Принципа, то выяснилось, что в столице Империи таковых уже фактически не имелось.

Вся фабула Февральской революции 1917 года показала воочию, что в Петербурге-Петрограде защищать «исконные основы» уже было некому. Потом, когда кое-кому из числа «преданных монархистов»-очевидцев тех дней удалось выбраться за пределы обезумевшей России и очутиться на чужбине, некоторые взялись за перо и начали поливать грязью Убитых Венценосцев. Общий мотив в таких писаниях всегда один: на Престоле оказалась «не тот Царь». Про свою никчемность, про свое предательство старались не вспоминать; никто не покаялся.

Богдановичам повезло. Они не дожили до «торжества свободы». Они умерли тихо и мирно в своем особняке и удостоились похорон «по первому разряду». Правда, вскоре после того как пал «плохой Царь», могилу супругов Богдановичей разорили, прах выбросили из могил и место сровняли с землей. Но это уже другая тема…

Карьерный интерес заставлял многих лиц, занимавших весьма заметные посты в административном аппарате, посещать дом на Исаакиевской и делиться с хозяином определенной информаций и последними новостями из коридоров власти. Новости эти порой являлись всего лишь слухами и сплетнями, но чета Богдановичей любого рода вести принимала, а некоторые, особо приглянувшиеся, потом передавала другим визитерам. Однако не только это определяло тягу к этому салону. Имело свое значение, так сказать, «качество приемов», или, по тогдашнему определению, дневных (полуденных) завтраков (ланчей). А оно отвечало самым придирчивым вкусам.

Один из усердных посетителей салона в последние годы его существования Л. А. Тихомиров (1852–1923) – бывший революционер-народник, ставший с годами рьяным монархистом, объяснил причины тяги к салону на Исаакиевской:

«Во-первых, Богдановичи жили в весьма центральном пункте… Заходить к ним было удобно. Во-вторых, у Богдановичей бывали на завтраках разные влиятельные его приятели из высших учреждений, иногда даже министры. Гости сами собой создавали интересный круг, который привлекал каждого из них. Можно было встретить нужного человека, разузнать кучу новостей во всех ведомствах. Сам Богданович, в высшей степени осведомленный, мог многое сказать, посоветовать и даже помочь рекомендацией».

Это была одна часть дела, не менее важную роль играла и другая.

«Завтраки его были очень хороши. Это был целый обед. Прежде всего, прекрасная, разнообразнейшая закуска, потом горячее, жаркое, рыба, десерт, после завтрака – кофе в гостиной. За завтраком были всегда превосходные вина; некоторые Богданович выписывал прямо из Франции. Часто у него бывали и редкости, которые ему присылали приятели, например, какая-нибудь горная коза и тому подобная дичь».

Ясное дело, что при такой щедрости, обилии и изысканности требовалось иметь немалые средства. «Выписывать вины из Франции» могли позволить себе весьма состоятельные люди. Источник финансового благополучия четы Богдановичей не ясен. Хорошо известно, что в число владельцев богатых имений и в разряд промышленных или финансовых «акул» России генерал не входил. Вполне вероятно, что щедрые застолья оплачивались из тех средств Министерства внутренних дел, которые выделялись генералу на «патриотическое» воспитание. Объем этих сумм неизвестен, но надо думать, что он был весьма существенным, так как приёмы на Исаакиевской продолжались многие годы. Торговля «патриотизмом» приносила неплохие дивиденды…

Задолго до информационной революции генерал и генеральша прекрасно усвоили, что информация – мощное оружие в борьбе за собственное самоутверждение, способ играть заметную партию в обществе, на которую они другим путем никак претендовать не могли. В своем дневнике А. С. Суворин (1834–1912) занес впечатления от встречи с Е. В. Богдановичем во время коронации Николая II в мае 1896 года в Москве.

«Богданович с своей свояченицей здесь с картинами. Вот комическое лицо. Я ему сказал сегодня по поводу раздачи его бесплатных книжек (он собирает за них деньги. При прошлом Царе ему выдали 10 000 за эти портреты, где в середине Божия Матерь, а по бокам Государь и Государыня, чтоб народ молился на Богородицу и уже, кстати, на Царя и Царицу), что он воображает, что Николай II коронован не один, а вместе с Богдановичем, и что как это странно, что пишут о коронации Государя и не пишут о коронации Богдановича… Вот некому изобразить этого удивительного плута и лицемера».

Несмотря за столь уничижительную оценку личности Богдановича, А. С. Суворин регулярно посещал салон на Исаакиевской. Хозяин влиятельной столичной газеты делал это исключительно для того, чтобы «быть в курсе» последних слухов, а при необходимости и самому «запустить в публику» нужную «новость»…

Евгений Васильевич и Александра Викторовна были не только супругами, но и полными единомышленниками. У них никогда не было каких-либо «идейных» разногласий. Они так за многие десятилетия супружества слились воедино, что и ушли с грешной земли почти синхронно: мадам Богданович умерла в декабре 1914 года, пережив супруга всего на три месяца…

Генерал служил приманкой для визитеров своего салона, а супруга «держала стол» и занимала гостей в случаях нездоровья хозяина дома. В последние годы хозяин дома часто болел, почти полностью ослеп, иногда даже не выходил к гостям, а некоторые, особо доверенные или важные, допускались к нему в спальню. Там полумертвый генерал произносил свои гневные монологи, ругал, разоблачал и клеймил «многочисленных прохвостов», «проходимцев» и «негодяев», которые, как ему казалось, окружали трон. Правда, существовало одно незыблемое правило: в салоне никогда нельзя было критиковать действующего министра внутренних дел. Опасно было: вдруг в субсидии откажут…

Александра Викторовна конечно же была полностью согласна с мужем, а вечером заносила наиболее яркие впечатления от встреч и общений в свой дневник. В своем эмоциональном угаре хозяйка порой шла в своей ненависти дальше хозяина, призывая, например, гостей «убить Распутина». Генерал же такого остервенения не достиг. Он только написал незадолго до смерти письмо Николаю II, призывая изгнать Григория Распутина из Царского окружения.

Если поверить суждениям четы Богдановичей, то все три Самодержца, жизнь и деятельность которых протекала на их глазах, были один хуже другого. А каким же должен быть «настоящий» Русский Царь, Помазанник Божий? Ответа на этот вопрос нельзя найти в дневнике. Все плохие, и всё плохо – как рефрен звучит и звучит; это своего рода «мировоззренческое кредо».

Конечно, генеральше, как и ее обеспокоенному супругу, и в голову не приходило, что своим благополучием – особняком, наполненном французской мебелью в центре столицы, штатом многочисленной прислуги, вояжами в Биарриц, Баден-Баден, Карлсбад, Париж, и конечно же богатыми застольями они обязаны не своим дарованиям или умениям, каковых не имелось, а именно той власти, которая постоянно подвергалась ими поношениям.

Этот распад монархического сознания и эрозию национального инстинкта замечательно и отразили записи Александры Викторовны. Дневник не столько описание событий и «политического закулисья» – здесь много умышленных и неумышленных искажений, извращений и просто лживых измышлений. Важна не событийная канва, а интерпретации, комментарии, выводы; здесь мадам Богданович невольно отразила то болезненное состояние, в котором находились «люди старого закала». По сути дела – это диагноз смертельной болезни русского монархизма периода заката Монархии.

Что же касается конкретных сведений, зафиксированных в дневнике А. В. Богданович, то многие из них, как уже упоминалось, – только слухи. Чего стоит, например, утверждение о том, что в инспирировании беспорядков в Петербурге принимал участие один из членов Императорской Фамилии (запись от 12 февраля 1879 года). Того же легендарного качества утверждения о том, что С. Ю. Витте – «тёмная личность», «аферист», «взяточник» (29 февраля 1892 года).

Или вот, скажем, запись 27 марта 1891 года: «Рассказывают, что Великий князь Михаил Михайлович женился на дочери Нассауской, т. е. дочери Тани Дуббельт (Пушкиной). Женился, не просясь Государя, поэтому вычеркнут из списка русских офицеров». Здесь всё верно, кроме… кроме того, что у А. С. Пушкина не было дочери Татьяны, а была дочь Наталья (1836–1913), которая состояла в браке с сыном Начальника штаба Корпуса жандармов пушкинской поры М. Л. Дуббельтом (правильное написание – Дубельт). Ее дочь от второго брака с герцогом Нассауским, внучка А. С. Пушкина, и стала женой внука Николая I.

Центральная часть записей А. В. Богданович – жизнь «правящих сфер»; эта тема особо занимала хозяев особняка на Исаакиевской площади. С пристальным вниманием здесь ловили известия о перемещениях на высших ступенях чиновной лестницы, стремясь увидеть в таких вестях изменения государственного курса, пытались предугадать будущее. Трудно назвать сколько-нибудь заметную фигуру на «сановном Олимпе», оставшуюся вне поля зрения Александры Викторовны. Оценивались они исключительно в категориях «хороший-плохой», что соответствовало понятиям «наш-не наш». Так как автор вела свои записи более тридцати лет, то характеристики отдельных лиц менялись. Те, которым когда-то выставлялись лишь плохие «баллы», со временем начинали вызывать симпатии, и – наоборот.

Но существовали примеры и стойкого неприятия, на характере которого влияние времени не сказывалось. Так было с К. П. Победоносцевым (1827–1907), занимавшим влиятельный пост обер-прокурора Святейшего синода четверть века (1880–1905). Один из блестящих русских юристов, профессор Московского университета, он являлся одной из ключевых фигур монархического истеблишмента при трёх Монархах. И всегда, невзирая на поветрие времени, занимал твердую консервативную позицию. Его никак нельзя было обвинить ни в беспринципности, ни в либеральных поползновениях.

Хотя в доме Богдановичей обер-прокурор никогда не был, но его стойкое неприятие не только радикализма, но и либерализма, объективно делало его «своим» для хозяев особняка на Исаакиевской. Но происходило совсем наоборот. Генеральская чета К. П. Победоносцева, мягко говоря, «терпеть не могла» и постоянно со сладострастием инсинуировала по его поводу. Ларчик, как говорится, просто открывался. Победоносцев не питал никакого расположения к генералу Богдановичу, и не только никогда не симпатизировал ему и его протеже, но наоборот. Считал всю шумную деятельность по изданию лубочных картин и дешевых книжонок пустой тратой времени и средств. Такого хозяева нарышкинского особняка никому не прощали…

Дневник А. В. Богданович порой представляет собой занятное чтение, точнее говоря, даже не чтение, а именно чтиво. «Тайны закулисья» – интриги, махинации, хищения, адюльтеры, эпатирующее поведение – всегда, во все времена интересовали читающую публику. Однако надо всегда помнить, что взгляды любого современника на события окружающей действительности, их причины, восприятия людей – неизбежно субъективны, индивидуальны. Это касается как мемуаров, так и дневников. В этом смысле дневник А. В. Богданович не представляет исключения.

Ссылаться на мнение генеральши и подтверждать им любой общеисторический вывод – недостоверно и неправомочно. Монархия в России пала не потому, что были «плохие» министры, что кто-то сколько-то украл, а кто-то принял не то решение. Таких вещей в русской истории, да и не только в русской, было всегда предостаточно. Монархия пала не по этим причинам, а потому, что высшее общество, пресловутый «столичный бомонд», был насквозь пронизан и пропитан мелкими сиюминутными страстями и личными страстишками.

Здесь разучились видеть в Миропомазанном Царе – фокусе всей русской государственности – фигуру исключительную, сакрально осененную. Потому и воспринимали его лишь как обычного человека, наделённого, как представлялось в соответствии с модными западноевропейскими эгалитаристскими умонастроениями, безбрежной властной прерогативой. И всё. Отсюда и уничижительные сплетни, и дискредитирующие слухи, которые становились желанным занятием и смыслом времяпрепровождения в кругах чиновной и аристократической элиты.

«Монархисты по происхождению и должности» забыли незыблемый православный канон: «Царь – устроение Божие». Потому не молились за Царя, а посылали по его адресу чуть ли не проклятия. Здесь уже речь шла не о каком-то монархизме, а о преданности немеркнущим ценностям Православия, с которым эти господа расстались давно. Этот закат русского монархизма, предвещавшего крушение Монархии, так выразительно и зафиксировали дневниковые записи Александры Викторовны Богданович.