Три случая под водой

I

Ветер. По всему Волхову. Волхов сизый. Ничего в нем не отражается.

Волхов не любит отражениями баловаться.

Очень глубокий Волхов. До десяти сажен.

А все-таки поставили поперек его три громадных бетонных быка. Хотят на быки положить железный мост. А по мосту пойдут поезда.

Ветер свищет между быками.

Под водой тоже в роде как ветер. Теченье.

Вода мутная.

На дне почти ночь.

В дно уперлись быки бетонные.

Теченье хлещет между быками.

Свищет ветер между быками.

Возле быков кран, баржа с камнем, с цементом, с другими разными материалами.

Строят мост.

У быка у средняго два водолазных бота.

На каждом по водолазу одеваются.

А боты покачивает.

Водолазов тоже покачивает.

Хлещет между быками теченье.

Если бы со дна посмотреть — одна желтоватая муть.

И по ней тучи.

Длинная туча — это баржа.

Квадратная — это кран.

Очень маленькая тучка — бот водолазный. Другая такая же тучка — другой бот.

Один водолаз усатый — это Нефедов. Вся грудь у него в крылатых винтах.

Шлем у него на нарезке на винтовой. Это удобно, потому что легко навинтить. Раз, раз, и готово. Двенадцатиболтовка — называется.

Зато он легко и свинчивается, а это опасно.

Другой водолаз — брат Нефедова. У него шлем на трех болтах. Такой шлем тяжелее — зато не скрутится.

По самому дну против течения идут сиги.

У сига спина темная, а брюхо серебряное. Это, когда его вытащишь. А под водой его и не видно — бледная тень, призрак.

А высоко над сигами из желтой мути свесились две железных лестницы. Одна с Нефедова бота, другая с братова.

Свесились и никуда не ведут — обрываются.

По лестницам водолазьи ноги вниз идут. По одной Нефедова, по другой брата его.

Спустились до самой последней ступеньки. Дальше глубь. Можно только прыгнуть в глубь.

Водолазы и прыгнули.

Староста водолазий рукой перебирает канат сигнальный. А канат убегает в воду. За водолазом.

А рабочие качают помпу. Так на одном боте и на другом.

Водолазы стали тенями. Летят тени к сигам. Там темно-пасмурно. Теченье хлещет между быками. Водолазов относит.

Им что? Они привыкли. Баграми за дно цепляются. Идут к быкам — против теченья.

Пускай хлещет.

Кран заработал лебедкой. Спустил крюк над баржей.

А на барже рабочие к крюку крепят камень. Гранитную штуку — длиной в полтора метра, вышиной в метр и шириной в три четверти.

Много сотен пудов.

Хорошо тесан гранит. И для крюка особая выдолбина в нем сделана. Получается мертвая хватка. Ни за что не сорвется камень.

Водолазы сигналят:

— На месте! Есть!

Староста понял сигнал: Есть!

Отошли водолазы в сторону на баграх, сигналят:

— Давай!

Староста командует крану:

— Давай.

Заработал кран.

Повис над баржей громадный камнище. Несколько сотен пудов.

Отошел немного в сторону и стал медленно в воду уплюхиваться.

Мало-по-малу уплюхался.

Слегка полыхнуло над водолазами. Беловатым светом. И в свете обозначалась черная тень. О четырех углах тень.

Значит, спускают камень.

Староста чует сигнал:

— Стоп!

Значит, спустили до дна.

Водолазы заранее камню постель приготовили. На растворе на гидравлическом. Цемент есть такой. Сигналами — вправо, влево — на место, камень подвели. К боку быка бетонного. И тут установили его ломиками на раствор гидравлический.

Так камень за камнем клали. Облицовывали бетонный устой. Одевали в гранитную шубу.

Еще вчера и позавчера много спустили в в воду таких камней. И вот кончились камни с выдолбинами для крюка. Стали спускать простые. Обматывали их проволокой.

По закону нельзя бы так. Но время тогда такое было.

Ставили водолазы и эти камни. Что будешь делать? Надо же строить. А проволоку не снимали. Так и замуровывали в цемент. Одно только поняли водолазы — опасная вещь. Выскользнуть может камень. Не больно-то проволокой его обвяжешь. А выскользнет — куда полетит? Кто его знает? Бывает, что и против теченья с заездом. В момент задавить может.

И таких не мало спустили камней.

Уставать стал водолаз Нефедов и брат его тоже. Теченье из сил выбивало. Так и хлещет между быками. Сигналы и шланги относит. По дну стелет. И водолаз Нефедов сказал сам себе: «Ишь его чорта гонит. Прямо, Вася!»

Это присловка у него такая была: «Вася».

А брат его в роде этого тоже подумал.

Так задержались у быка водолазы. Не отошли в сторону. И сигнала не подали, чтобы спускали камень.

А на барже новый камень проволокой обкручивали рабочие и не докрутили.

Слышат, что сигналов нет, — взяли да и отошли покурить. А камень наполовину к крюку прикручен был, — его так и оставили.

А ветер свистит в троссах. Махорку с огнем выдувает.

Сумрачно стало под водой. Как в самую непогоду. Холод пробирал водолазов. И тишина подводная стала мучить Нефедова и брата его тоже. И сиги стали чаще показываться.

Мелькнет! Не поймешь — сиг или привиделось. От усталости.

И стал сиг в роде как хозяин, а водолазы так только.

Жутко!

И решил Нефедов еще камень один положить — и Вася! Значит, хватит.

И брат его тоже решил.

А сигнала не подали.

Кран на якоре был и на причалах. Стальные причалы к быку. Скрипят жалобно.

А ветер свищет в троссах, и теченье хлещет между быками. Треплет и кран, и баржу, и боты. Такой уж Волхов. Только быку нипочем.

Вдруг как свистнет, как хлестанет!

Сдали причалы.

Рвануло кран!

Сорвать не сорвало, а рвануло. Дернуло в сторону.

А кран камень рванул с баржи. А камень наполовину прикручен. И повис над водой. Несколько сотен пудов.

Повис криво, косо.

Очень противно повис.

Того и гляди выскользнет.

А водолазам не видно камня. Не отошли в сторону.

А рабочие все дышать забыли. Машинист до лебедки руки дотянуть не может. Боится тронуть. Все застыло.

Так страшно повис камень.

Косо, криво!

С четверть минуты висел.

Потом плюхнулся.

Рвануло, хрястнуло!

Темень, боль!

Силища смяла Нефедова.

И брата тоже.

Вскрикнули все. В один голос! От ужаса. Заметались.

II

Нефедов ничего не чувствовал. Был без памяти.

Потом понемногу проясняться стало. Не сознание, а боль. Страшная боль. И бессилие такое, что свыше сил всяких. Под конец понимать начал Нефедов, что лежит он носом в ил, в гальку. Не носом, а иллюминатором. Головы не поднять, не поворотить. Ткнула сила — и Вася! Значит, ничего не поделаешь. Жив — и то ладно.

И вспомнил Нефедов, что брат тут. Он спасет, вызволит.

Только чего-то не идет брат? Неужели и его ухлопало?

И стал Нефедов головой поворачивать. Чуточку поворачивалась голова с болью, со скрипом. Стонал Нефедов гулко, невыносимо.

Чего же ждет брат?

Куда делся?

Стоял слева.

Стал Нефедов в боковой иллюминатор глазом заглядывать. Видит — здесь брат. Тенью темной над ним стоит. На коленях.

Успокоился.

Ткнулся носом в стекло. Жесткая подушка — медь и стекло. Но ничего.

Сейчас брат вызволит — и тогда наверх! Вася!

А там люди метались. Лица на них не было. Не знали, за что взяться. Как помочь? Да и можно ли помочь? Может быть их раздавило обоих? Сигналов нет. Страшное дело! Мечутся…

Ждет Нефедов. А ждет зря. Брат чего-то не торопится спасать его. Чего-то не тыкает в бок рукавицей, не шлепает рукой по медному шлему.

Больно Нефедову. И от боли лень страшная. Нет охоты взглянуть еще раз на тень брата. Видел же ясно. Стоит над ним на коленях. Сейчас вызволять примется. Сразу тут ничего не поделаешь.

Опять ждет Нефедов, и видно теперь ясно — зря ждет.

Брат не двинулся.

Что за Вася? Неужели брат его бросил?

Опять Нефедов выглядывает в боковой иллюминатор, ловчит глазом.

Видит: здесь брат — не бросил его. Только чего же он с места не двинулся и стоит как каменный?

Напряг Нефедов всю силу, какая была, повернулся, чтобы лучше увидеть брата.

Не только шея — шлем скрипнул нарезкой. Двенадцатиболтовка на нем была.

Еще силится Нефедов.

Вдруг — зззик!

Воротником холодным зикнуло. Жигануло острой петлей по шее. Это вода сквозь нарезку брызнула. Назад, как ужаленный. Понял одно: лежать смирно надо, не вертеть плечом, а нет — Вася будет. Будешь вертеться, свинтишь шлем, жиганет тебе вода петлей по вороту, зальет — и Вася тебе тут — значит, могила.

Мечутся люди на ботах. Что делать?

Тянуть за канаты?

А вдруг шланг тоже задавило? Лопнет шланг, — что тогда?

Мертвого-то всегда можно вытащить.

А помпа работает правильно. Манометр чуть-чуть поднялся. Может быть живы?

Стал Нефедов рукой тянуться. Достать брата хотел — чего не торопится? Не достать. Руки не хватает. Опять ловчит глазом — в боковой иллюминатор выглянуть. Всей грудью своей в крылатых винтиках в ил вдавился. Щекой в стекло, в медь впирает. Стекло выдержит — толстое.

Главное: не крутись плечом, не двинь, — свернешь шлем — тогда кончено, Вася!

Изловчился Нефедов, — видит, стоит брат, как стоял, на коленях. И руки теченьем относит, как плети.

А с башкой что?

Носом ткнулся в самый угол штуки гранитной граненой. И видит Нефедов: дымит по теченью темный дымок красноватый из того места, которым ткнулся брат в угол гранитный.

Что это?

Кровь!?

Замер Нефедов.

Обледенел весь в миг один. Все ясно ему стало:

Сорвалась гранитина.

Хватила по сигналу брата. Рванула и дернула рылом в угол гранитный. Вася брату теперь, без поправки! Прощай, брат!

А там душа рвалась у людей: — товарищи погибали. По их вине. Нельзя было оставлять камень в таком виде наполовину привязанным. Погибают товарищи. Как их достанешь? Глубины восемь сажен.

Другой водолазной станции нет.

А помпа работает почти правильно. Чуть чуть поднялся манометр.

Может быть живы?

Даже пузыри, пожалуй, разобрать можно. Хоть трудно. Хлещет теченье. Свои у него пузыри, вьюны, воронки… Чорт разберет…

Прощается Нефедов с братом. Сам жив. Судьбу благодарить не хочет. За брата обидно… Но надо спастись. У брата жена, дети. Нефедов помогать должен.

Взнуздался Нефедов. Свой сигнал ищет. Нашел. Есть. Свободен, — «благодари случай!»

Понял Нефедов: его хватило по шлангу. Выдержал шланг, — «благодари случай»! Вспомнил: вырвало теченьем шланг из-подмышки — хотел подобрать, не успел — хрястнуло. Теперь придавило шланг возле самаго шлема.

И стал сам себе говорить Нефедов: «Благодари, что не по шлему хрястнуло. Вася был бы тебе моментальный. Зато придавило, как мышонка за ухо. Не двинешься. Однако, спасайся, Нефедов. Но не рыпайся зря.

Сообрази сначала. Не выдержит шланг, — Вася тебе — крышка! Свернешь шлем, — тоже Вася! Соображай, соображай, Нефедов!»

И он соображал. Всеми жилами натянулся.

Староста на боте нефедовом — бледный как смерть. Охрип. Сипит голосом:

— Братцы, давайте тянуть… Все одно… один чорт… сигналов нет!..

— Тяни, братцы!..

Стали тянуть за сигнальный канат.

Вдруг Нефедов чувствует, что перетянуло его пополам. Сигнальный канат натянулся. Его тащат.

Обрадовался Нефедов.

Но на миг.

Видит: беду делают.

Шланг не пускает.

Оборвут шланг — конец тогда, Вася!

Еще беда: сигнал за пояс привязан — узел спереди. Выворачивает Нефедова. Животом вверх. От этого шлем скрипит нарезкой.

«Свернут сейчас. Свернут! Что делают? Губят! Губят Нефедова! Погребают!»

Сворачивают! Зикает вода сквозь нарезку ледяной петлей.

Рванулся Нефедов. Схватил сигнал, что есть силы сигналит. Четко, как смерть. Четче четкого:

— Отдай, ослабь!..

Староста слышит сигнал: отдай, отдай!

— Жив, братцы! Нефедов жив! Дайте сюда канат! Тише! Сигналы слушай!

А на боте брата Нефедова староста тоже решил попробовать потянуть канат.

Легче стало Нефедову. Отпустили. Не одинок Нефедов. Но что это? Что это? Почему глыба гранитная наваливается на него? Идет медленно. Накрывает. Вот, вот задавит. Трещит шлем. Сдает медь — мнется. Тесно Нефедовой голове в шлеме. Усы сплющились. На глаза лезут щетиной. Нос на сторону.

«В чем дело? Соображай, Нефедов!» В чем дело? Ах, это они тащат за канат брата. Братовым канатом поднимают камень с его стороны. А на Нефедова наваливают.

«Что делают? Что творят? Губят же! Губят Нефедова!» Опять сигналит четко, четко, четче четкого: беда, отдай, ослабь!

Не понимают. Ломят, наваливают гранитом.

Не понимают!

«В чем дело? Почему сигнала не понимают? Соображай, Нефедов!»

Сообразил.

Сообразил — и обмер! Так и ударило Нефедова:

Не понимают и не поймут!

Ведь это с братова бота тянут. А он может сигналить только на свой бот.

Не поймут.

Погубят Нефедова.

Трещит шлем.

Вдруг видит Нефедов под глазом звездой блеснуло в иллюминаторе.

Стекло полыснуло трещиной. Лопнул иллюминатор.

«Теперь конец!»

Лень охватила Нефедова. Страшная лень. Чорт с ним, конец, так конец! Вася, так Вася!

Вдруг ясно ему подумалось: кран!

«Кран надо, скорее!»

Сигналит четко, четко, самого четкого четче, четко, как смерть.

Староста понял сигнал. Отпустили канат брата Нефедова. Занялись краном. Все бледные. Сжались. Точно каждому из них ударили по голове. Спускают тросс в воду.

Ждет Нефедов. Отпустили канат братов. Легла глыба гранитная рядом, не погребает больше.

Дышит Нефедов глубоко, часто.

Ждет.

Долго, долго.

Час, день. Не может быть день. Час даже не может быть. А как сутки.

«Терпи, Нефедов. Жди! Не брыкайся!»

Но вдруг по шлему царапнуло концом тросса. Спустили, значит.

«Теперь лови! Трудно?»

Очень трудно словить. Лежит Нефедов носом в ил, в гальку. Нельзя повернуться. Повернешься — свернешь шлем.

Ловчит Нефедов глазом в боковой иллюминатор.

«Ничего, что трудно. Ничего, что трещит шлем. Ничего, что трещит грудь. Лови, Нефедов. Не словишь, — Вася тебе!».

А конец тросса близко. По рубахе царапает, по шлему.

«Сигнал, Нефедов, скорей. Стоп!»

Опоздал. Далеко тросс… видит Нефедов. Не достать рукой. Соображает, куда подать: вправо, влево. Сигналит.

Перескочило!

Ничего. Еще сигналит: «назад!»

«Вот есть! Почти есть!»

Сигналит: есть!

Схватил.

Дышит часто.

«Теперь отдохни. Дыши, Нефедов. Отдышись. Харкни. Что? Кровь? Чорт с ним! Не думай. Потом подумаешь обо всем. Соображай! Тросс в руках».

«Что будешь делать? Соображай, соображай, Нефедов. Где ломик? Ищи, ищи. Тут же он должен быть. В руках держал. Куда мог деться? Трудно найти ощупью? Ну, да, трудно! Ничего. Не сдавайся! Что тебе, впервой что ли? Шарь, шарь, где ломик?»

Ищет ломик Нефедов. Нашел. Сует под гранит. Идет ломик. Наполовину вошел. Больше чем на половину.

«Стой, Нефедов, не зарывайся! С тебя хватит! Теперь где тросс? Не упустил? Есть тросс!»

Обвязывает Нефедов троссом конец ломика. «Так, крепче! Крепче! Трудно? Ничего! Пускай трудно! Готово! Сигналь: пусть тянут. Не спеши Нефедов. Надо медленно. Ага, есть!» Услышали. Подалась глыба в сторону. Тянут.

Тихо было. Только ветер свистел в троссах. И тот стал тише. А люди молчали, слушали сигналы Нефедова. Работал кран.

Сигналит Нефедов:

Стоп!

Есть стоп!

Опять сует ломик: «Еще, еще глубже:

Стой, не зарывайся Нефедов. Еще сигналь!» Опять тянут.

Еще подалась глыба.

Еще сует ломик Нефедов.

Еще сигналит.

Еще подалась.

Еще ломик.

Еще!

Еще!

Слушают сигналы Нефедова. Работает кран.

Устал Нефедов. Туманится в голове. «Терпи, Нефедов, терпи! Борись! А нет, — Вася тебе! Суй еще ломик! Немного осталось. Ага! Еще подалась? Теперь можешь поднять голову. Не торопись, Нефедов. Спокойней. Еще ломик! Так! Теперь можешь встать на колени. Теперь еще ломик!»

Нефедов работал без устали. Весь мокрый. Не то от пота, не то от воды. Не знал он: вода или пот: не до того ему было. А это вода набралась сквозь нарезку в шлеме. Плюхало в рубахе у Нефедова. Но он не чувствовал.

Уже немного осталось.

Подалась глыба. Совсем почти сдвинулась. «Радуйся, Нефедов! Теперь рукой выводи шланг. Так! Осторожнее, осторожнее! Не спи! Ты засыпаешь!»

«Радуйся же, Нефедов!»

«Еще секунда — и ты спасен! Сигналь, сигналь, чтобы подымали!»

Но руки обмякли. Нет сил. Все пропадает. Куда-то вниз…

Нефедов спит.

Не спит, а в обмороке.

Его вытащили.

Оказалось, что рубаха до половины полна водой. Шлем был смят почти в лепешку. Так что нос и усы придавило к стеклу иллюминатора. А иллюминатор треснул. Но Нефедов пришел в себя через час.

А брат его погиб. Его ударило иллюминатором об угол гранитины. Стекло разлетелось. И брата Нефедова задавило водой.

Через месяц Нефедов опять стал на работу. Но никогда не работал в двенадцатиболтовке. Теперь он признает только трехболтовый шлем. Правда, в нем курить неудобно. Его не свинчивают, когда водолаз отдохнуть поднимается. Открывают только иллюминатор.

Но теперь Нефедов всегда скручивает очень длинную папиросу. Когда его спросят, зачем такую?

Ответит:

— Затем, что зарок дал. На двенадцатиболтовке я больше не работник. Кончено! Вася! А этакой папиросой в иллюминатор затянуться способнее, и дыму в нутро ходу нет!