Три Тараса

— Пусть, лучше кто-нибудь другой, — затрясся Тарас. Он мгновенно представил весь ужас своего положения: там, в хате у родного деда он будет расправляться с маленьким человечком, который, по словам, Ивана, "полный портрет" самого Тараса, — У меня… у меня все равно ничего не получится! Пожалуйста, увольте! — Тарас сполз с кресла и повалился на колени.

Алхас брезгливо пнул его ногой:

— Ну, хватит играть комедию! Подымайся! И слушай меня внимательно! Если хочешь, чтобы тебя самого не хлопнули, как муху, отправляйся в Гайдуковку к старому Голове. Так и быть, днем можешь перекантоваться у них там, в хате. Порадуй стариков напоследок. Они тебя столько лет ждали. И теперь, небось, ждут. Наплети им там что-нибудь насчет твоих достижений. С сыном пообщайся. Только не вздумай объявлять ему, кем ты ему приходишься. Ему это все равно ни к чему теперь. Да и тебе тоже. К вечеру распрощайся и уматывай из дедовой хаты. Отправляйся в старый сад. Он сейчас полностью заброшен. Перекантуешься там до глубокой ночи. А когда все хорошо уснут, вернешься, засунешь под завалинку взрывпакет и подпалишь. Во двор заходи не через калитку, а со стороны сада. Тогда собака не почует. Она уже старая и совсем глухая. Потом тикай подальше, чтоб и духу твоего здесь не было. Понял?

— А деньги? — тихо спросил Тарас.

— Какие деньги?

— Ну, Марина сказала, что вы оставшуюся сумму…

Алхас не дал договорить:

— Тебе выдадут на выходе. — И добавил брезгливо, — Пошел вот, шакал паршивый! И чтоб ты мне никогда в жизни на глаза не попадался!

Едва Алхас произнес последнюю фразу, как в комнате появился человек. Он вытянулся, точно изваяние, выразительно сложивши руки за спиной и расставив широко ноги. Уничтожающим взглядом вперился в Тараса.

— Проводи до ворот! — приказал Алхас. — И выдай ему пакет с реквизитом. Человек пропустил Тараса вперед.

За воротами алхасовского особняка Тарас почувствовал жуткую слабость в ногах. Тарас был не робкого десятка. Бывало, что и в передряги попадал довольно опасные. Да и, отправляясь к Алхасу, понимал, что не на званый ужин приглашен. Но теперь, ощутив на себе страшную силу алхасовских очей, понял, что этот человек может одним мановением руки и казнить, и миловать.

Тарас подгреб к соседнему двору и тяжело опустился на лавочку, примостившуюся возле штакетника. "Что же мне теперь делать? Куда двинуться?" — подумал. Господи! С каким удовольствием он сейчас вообще никуда не двигался бы! Вот так и сидел бы на этой тихой лавочке целую вечность, если бы не алхасовский двор рядом. "Тикать надо отсюда поскорее!" — сказал себе Тарас. Встал и пошел вдоль улицы по направлению к мосту. За мостом была родная Гайдуковка. Российская земля. "Какая, к черту, Российская? У нее и название-то хохляцкое, и живут там одни хохлы: потомки воинов-гайдуков", — размышлял Тарас, шагая.

На мосту остановился у кордона и протянул украинскому пограничнику свой паспорт. Прочитав фамилию, пограничник усмехнулся:

— Нияк, до родычей?

— Ага, — кисло улыбнулся Тарас. — Диду там живэ мий.

— А чого мы тэбэ николы не бачилы?

— Та з Киеву я.

— Надолго в Гайдуковку?

— Та ни! Побачусь трохи, та й назад.

— Ну, ходы! — разрешил пограничник и вернул паспорт.

Русский пограничник был менее разговорчив. Посмотрел документ и кивнул головой:

— Двигай!

12

Еще издали увидел Тарас приземистую дедову хату. Окруженная пышным палисадником, развесистыми яблонями и вишнями высилась она на самом бугре, сверкая золотисто-пепельной головой. И как экзотический венец, украшала эту лохматую голову разлапистая телевизионная антенна.

— Ишь, ты, цивилизация! — усмехнулся Тарас. — И старики не отстают от жизни. Надо же: антенна на соломе!

Подходя к калитке, увидел бабку. Она выходила из хаты. Одной рукой она держала подол своего фартука, из которого другой рукой выгребала зерно и рассыпала его суетящимся под ногами курам. Из той же руки, которая удерживала подол, торчала длинная суковатая палка. "Старая какая бабуня стала!" — защемило у Тараса в груди.

— Бабуня! — негромко позвал он, возясь со щеколдой в калитке. Бабка подняла голову на зов, выпрямилась, но, ослепленная солнцем, не увидела Тараса. Тогда она высыпала остатки зерна курам и, помогая себе палкой, шагнула навстречу солнцу, заслоняясь от его лучей ладошкой руки. Увидела внука, но не узнала сразу, а испугалась. И так испуганно смотрела, пока он приближался.

— Бабуня! — опять позвал Тарас. И тут она признала его. Подняла к нему руки, выронив палку, которая угодила в самую гущу куриной толпы. Куры, толкаясь, бросились врассыпную, а бабка тяжело повисла у внука на руках.

— Тараско, внучек родной! — только и вымолвила бабуня, заливаясь слезами.

Вышел дед. И Тарас удивился тому, что дед оказался удивительно белым и маленьким, словно засохший боровичок. Приблизился к внуку, лобызнул сдержанно и, растворив дверь, пригласил в хату.

— Долго же ты к нам добирался, — укоризненно заметил он, усевшись за стол. Бабка тем временем засуетилась с дверцами и ящичками старенького своего шкафчика, доставая оттуда посуду и снедь.

Гость осмотрелся. Все в комнате оставалось таким же, как и девять лет назад. Те же занавесочки, те же табуретки. Сундук все тот же в углу — будто и не было всех этих лет между сегодняшним утром и тем, последним, днем, когда он без всякого предуведомления и объяснения потихоньку улизнул из хаты и исчез навсегда.

— Что, смотришь, как мы живем? — глухо пробасил дед. — Так же все и живем. Не богато и не худо. А в добре и красне жить хорошо и во сне. Вот телевизор Василь подарил, дай Бог ему здоровья! А так все по-старому. Отповидай лучше, як ты сам жил?

— Чого ты, старый? — вступилась бабка. — Не успели к столу, а ты с балачками. Дай хлопцу поснидать! С дороги, чай. Поснидайте, а после и пытай.

— И то правда, — согласился дед. — Без обеда не красна и беседа. — Он взял за горлышко бутылку и налил из нее сначала в стакан Тарасу, а затем себе.

— Спасибо, что приехал. Хоть побачили мы с бабкой перед смертью. Эта курва с косой такая, шо прийдет — и на печи найдет. А мы с бабкой только и жили, шо думками за тэбэ. Дюже надеялись, что приедешь, та заберешь хлопца, як трэба. А ты запозднился шибко.

Бабка всхлипнула и утерла глаза кончиком фартука. Дед поерзал на месте, крякнул и приказал бабке:

— Поди, Ганна, погляди во двор! Не пришел бы кто ненароком. Та пошукай Тараску. А мы тут побалакаем трошки. Не бабье дело чоловичьи балачки слухать!

Сморкаясь в подол, выгребла бабка за дверь, плотно притворив ее за собой.

— Ну, теперь сказывай, внук, як жил, як живешь, и с якими думками до нас завернул?

— Живу, как все, — сказал Тарас, недовольно морщась. Ох, как не хотел он этого разговора! Просто все нутро возбуждалось и порывалось вскочить и убежать. Тарас вообще терпеть не мог разговоров о его жизни. Любят все соваться в чужие жизни и копаться в чужих душах. Да еще со своими оценками да советами. В чужой-то жизни куда как просто разбираться! Да и какая там, к черту, жизнь! Все как-то пошло в ней наперекосяк.

Вообще-то, конечно, жил он, как того сам хотел. А хотел он в жизни только свободы. И берег свою свободу пуще всего. Потому что свободный человек — царь своей судьбы. И распорядиться ею он волен по-царски. Но только чтоб ни одна живая душа не влезала! И не мешала…

— Чую, внучек: так гарно жил, шо и балакать важко! — участливо промолвил дед.

— Отчего же тяжко? — отозвался Тарас. — Вовсе нет. Я же сказал, что живу, как все. Учился, работал. Теперь занимаюсь общественной деятельностью.

— А шо цэ такэ, наприклад, общественная деятельность? — поинтересовался дед.

— Ну, политика.

— Ага! Цэ така страшна преисподняя, сожравшая и Россию, и нашу бедную Украину, и всех сусидов наших закордонных порушила, розняла, як прутнев на венике. И ты клопочишься в этом поганом болоте?

— Почему сразу уж и поганом? Да, когда в стране совершаются перевороты, смена власти и политического курса, то, естественно, различные смуты и брожения в обществе неизбежны.

— Ты мне тут агитационные байки не розмовляй! Я и сам кое-что в этой жизни еще разумею. Особенно шо за перевороты. Когда происходят перевороты, то непременно летят головы. И, к сожалению, вовсе не тех, кто перевернулся. А тех миллионов, которые подвернулись под эти самые перевороты. Так что ты тут не заводи мне гопака, а отповидай, як ты розумиешь до сына свого поступить? Бо до политики ты, видать, шибко горазд, а до родной дытыны и руки, и ноги коротки зробылысь.

— Насколько я знаю, о нем уж и без меня позаботились?

— А шо робыты? Якшо ридны батько та маты побросалы, то приходится дидам клопотаться.

— Но, ведь, это вы с бабуней его выкормили.

Дед вздохнул тяжело, опустил седую свою голову долу и задумался.

— Я не ворог дытыне, — наконец, промолвил он. — Мы балакали с Алхасом. Доси мы гудувалы Тараску, а после вин будет. А на погибель кидать хлопца я не собираюсь.

— Но, ведь, ты же знаешь, что он мой сын! — воскликнул Тарас.

— Та цыть! Звился, як пивень! Дюже поздно ты вспомнил про своего сына! Поменьше бы шлялся, да со своею ненаглядной политикой цацкался, а лучше сынов добрых растил. Сына ты свого недостоин. Да и нет у тебя ничего за душой, чтоб дитями заниматься. Только и умеешь, что строгать их и бросать на произвол судьбы. Скольким дитям и их матерям ты жизни узувечил, деятель? Язык ишо поворачивается общественной деятельностью похваляться. Все вы, такие "деятели", способны только жизни чужие гробить. И ты, и твоя полюбовница, шлюха подзаборная! Будьте вы прокляты, "деятели" чертовы! Будь моя воля, так я бы вас не то, чтоб из страны, со всего свиту геть вышвырнул бы, шоб не баламутили добрых людей своею скотской политикой.

— Да что вы меня все попрекаете моей деятельностью?! — вспылил Тарас и вскочил с места.

— Та цыть! И сидай! Який грозный! Бабку спужаешь. Я тебя не звал. Якшо явился, так сиди тихонько и слушай. Мы с бабкой хотим спокойно помереть, чтоб не мучиться на том свете за малого внучка, дытыну безобидную. Алхас решил мудро, дай бог ему здоровья! Он и выучит, и воспитает, как надо, и защитит, когда надо. Я знаю, что никакая беда не страшна будет хлопцу за такой стеной. Да и жить не в халупе будет.

— Я хочу увидеть своего сына! — сказал Тарас.

— Ни к чему тоби його бачить! — заявил дед. — Нащо теребить хлопцу душу? Хай живее спокойно. Будет время, отправится до Алхаса. Тараске трэба знать, что его отец — Алхасов Рустам, уважаемый человек, а не поблуда Галушко Тарас Петрович.

— Да что это такое, в конце концов? — возмутился Тарас. — Собственного сына я даже видеть не могу?!

Возмутился он скорее из упрямства, или просто так, для понту, а не потому, что действительно очень уж хотел увидеть ребенка. Но старого Голову такое заявление весьма всколыхнуло. Он испугался за маленького Тараску. Почти так же испугался, как в тот раз, когда Тараска потерялся. А испугаться деду был резон, потому что очень хорошо понимал старый Голова, что только Алхас в состоянии обеспечить мальчику будущее. И вот теперь этот беспутный человек, явившийся невесть откуда, может в одночасье порушить будущее Тараскино счастье.

— Вон! Вон, стервец, бисова душа! — заорал дед, вскочив со стула. Схватил Тараса за грудки и толкнул от стола к дверям.

13

А маленький Тараска, подавшись в самую рань в соседский двор, беспечно возился с приятелем своим Василем. Они вдвоем уже успели натворить кучу всяких дел, и теперь ворошили в корзине, набитой всяким хламьем, прехорошеньких пушистых кутенят, родившихся недавно. Пришел с бригады отец Василя, дядько Петро. Хлопцы давно его поджидали, так как он уже целую неделю обещался их свезти на пруд. Вот почему, завидя его, Тараска весело подпрыгнул на месте:

— Дядько Петро, ходым на ставок!

Тараска прекрасно знал, какая по утрам в пруду замечательная вода: и тепленькая, и чистенькая. Потому что утром ее еще не успевают разбултыхать. Но дядько Петро оказался сильно озабоченным:

— Здаеться мне, Тараско, шо не на ставок тебе трэба бежать, а ховаться в закуток. Вон, до вас опять якись чоловик пожаловал, шоб им пусто было всем этим людынам! Життя от них нету!

Екнуло в груди у Тараски. И хотел он, действительно, прятаться в соседский закуток, но какая-то нечаянная сила толкнула его к плетню. Подкрался он к нему и вонзился взглядом сквозь щели в свой двор. На порожке хаты бабуня сидит, плачет и сморкается в фартук. Сжалось у Тараски маленькое его сердечко от жалости к старенькой своей бабуне и, заколотившись, напрочь потеряло всякий страх и осторожность. Прошмыгнув через плетень, кинулся Тараска к своей бабуне разделить с ней ее горе, а, если нужно, то и защитить от злых обидчиков.

В ту самую минуту, когда Тараска, подбежав к бабушке, обнял ее голову, прижавшись всем своим тельцем к сморщенному ее лицу, раздался из хаты истошный дедушкин вопль:

— Вон! Вон, стервец, бисова душа!

Тараска испугался и мгновенно дернулся за бабушкину спину. Тотчас распахнулась дверь и вылетел из хаты незнакомый мужчина, очень похожий на батька, что на фотографии в альбоме. Все нутро затрепетало у Тараски. Схватился он за бабушкины юбки, надеясь еще как-нибудь поглубже укрыться в них. А дядько так и вперился глазищами в Тараску. Вот-вот набросится!

И плюнул тогда Тараска на свой страх, выбросил его из своей души. Потому что сильнее страха оказалась его ненависть к этому человеку, который забрался к ним в дом и причинил какое-то горе дедушке и бабушке.

— Ходы видсиля скорийше! Ты злой и противный! — с ненавистью выпалил он, храбро высовывая голову из-под бабушкиных юбок. Мужчина дернулся нервно, лицо его скривилось, точно он собирался заплакать. Даже подбородок у него задрожал:

— Мальчик, ты даже не знаешь, что я…

— Цыть!!! — загремел в дверях дед. — Не смей! Не смей, подлец! Ни слова больше!

Вдруг дед, задрав кверху подбородок и судорожно хватая воздух, стал медленно и грузно оседать прямо тут же, в дверях, цепляясь руками за косяк, потом за ручку двери…

Бабуня заголосила, бросаясь к деду, а от плетня большими прыжками летел на помощь сосед Петро.

Чужой дядька растерянно покрутил головой, дернулся туда-сюда, но тут же отчаянно махнул рукой и двинулся прямо к калитке. Прочь.

14

Он уже далеко отошел от хаты, как вдруг услышал за спиной звонкий детский голос:

— Дядька! Дядька, погодь!

Обернулся и увидел, как вдогонку ему, поднимая на дороге густой столбик серой пыли, несется его сын, Тараска. Колыхнулось внутри у Тараса что-то тяжелое и сдавило всю грудь, точно клещами. Поднял Тарас руки уже, чтоб подхватить сына на лету. Но тот, не добежав до Тараса двух-трех шагов, резко остановился и застыл, тяжело дыша. Щупленькая чумазая грудь ребенка лихорадочно металась вверх-вниз, словно поршень. Наконец, Тараска перевел дыхание, успокоивши свой маленький моторчик, и резким мальчишеским дискантом выпалил:

— Не ходить к нам больше! Чуете, никогда не ходить! Я ненавижу вас и не хочу вас бачить!

И тут же, развернувшись, помчался назад. С чужим дядькой он уже разобрался. Теперь он должен был позаботиться о дидуне. И о бабушке, конечно. Потому что она, верно, без него совсем потеряться может, если дедушка, вдруг, сильно заболеет.

2010 год.