Тридцать девять лет в почтовых ящиках

Предисловие

Несколько лет назад я разговорилась с одной молодой женщиной. Речь зашла о моей работе, и я рассказала, что работала в почтовых ящиках. Как только я произнесла эти два последних слова, я заметила, как на лице моей собеседницы появилось выражение недоумения. Я продолжала говорить, а она была занята своими мыслями. В конце концов, мне удалось выяснить, что для неё словосочетание “почтовый ящик” ассоциируется лишь с ящиком, предназначенным для сбора или доставки почтовой корреспонденции, который устанавливается на домах в городах или на улицах в сельской местности. Тогда мне пришлось объяснить своей знакомой, что название “почтовый ящик”, или предприятие п/я N…, являлось служебным наименованием заводов, предприятий и организаций оборонного характера во времена СССР и в начале девяностых годов.

Я поняла, что не только моя знакомая, но, видимо, и другие молодые люди имеют весьма смутное представление о том, что в подобных “почтовых ящиках” работало практически всё взрослое население страны, что они находились повсюду – в каждом большом и маленьком городе. Поэтому мне захотелось рассказать о своей работе в почтовых ящиках, об атмосфере в коллективах, в которых я работала, и о своей личной жизни на протяжении тридцати девяти лет – от дипломного проекта до ухода на пенсию.

Сейчас уже прошло время электромеханических приборов, в разработке которых мне довелось участвовать. Эти приборы сменили лазерные, а позже волоконно-оптические гироскопы. Однако эта книга помогает сохранить память о том времени и тех трудностях, с которыми мне и моим коллегам пришлось столкнуться в работе.

Поскольку специфика моей работы была связана преимущественно с расчётами, то мне показалось, что многим читателям будет интересно узнать, какие задачи мне пришлось решать, выполняя производственные задания. Это обстоятельство не делает текст книги лёгким для понимания, но неспециалисты могут просто опускать чисто научные описания. Зато для учёных, инженеров, специалистов среднего звена, студентов, связанных с авиацией, космонавтикой, морской тематикой, маркшейдерским делом, танкостроением, не говоря уже о пилотах, штурманах, водителях судов, книга будет представлять несомненный интерес.

Часть 1. Почтовый ящик № 993

Глава 1 Гирокомпасы – начало пути

После пятого курса студентов МВТУ им. Баумана распределяли по предприятиям для прохождения преддипломной практики. Выпускников, получающих специальность “Гироскопические приборы и устройства”, направляли в почтовые ящики оборонной, авиационной и судостроительной промышленности, расположенные в Москве или Московской области. При этом нас старались распределять на предприятия поближе к дому. Меня направили в п/я 993 оборонной промышленности (закрытое название ЦНИИ-173), расположенный возле музея Советской Армии. Я отлично знала, что заместители директоров по кадрам и режиму в таких предприятиях предпочитали не принимать на работу людей с фамилией Форштеллер, но поскольку в этот почтовый ящик, кроме меня, были направлены ещё четыре замечательных парня из параллельной группы с фамилиями Леонов, Романков, Солдатов и Добронадеждин, то я успешно прошла все этапы оформления и в сентябре 1960 года приступила к работе над дипломным проектом. Одновременно с этим я была зачислена в штат предприятия на полставки старшего техника и получала 55 рублей в месяц.

Лабораторией, в коллектив которой я влилась, руководил Николай Васильевич Гусев, высокий, красивый человек, исключительно трудолюбивый и ответственный. На нашем фоне двадцатидвух–двадцатипятилетних он казался нам солидным, уже немолодым, и мы называли его “шеф”, хотя ему было всего тридцать пять лет. Руководителем моего дипломного проекта был назначен Юрий Иванович Ушанов, или попросту Юра, который окончил МВТУ в 1959 году. Был он блондин, с быстрым и тихим говорком, умный, способный и уже в то время работавший самостоятельно. Для меня да и для всех его сотрудников, которых в более позднее время у него было уже немало, Юра остался демократичным начальником и хорошим другом. Его интеллект, профессионализм и эрудиция поражают меня и по сей день.

Темой моего дипломного проекта был гирокомпас на ртутном подвесе. Предполагалось, что для целей артиллерийской топопривязки наше предприятие может создать более точный трёхстепенной поплавковый маятниковый гирокомпас, чем стоявший в то время на вооружении гирокомпас АГ, разработанный на заводе “Арсенал” в Киеве. Предельная погрешность определения положения меридиана киевского гирокомпаса составляла три целых и шесть десятых угловых минуты, мы же собирались уменьшить эту погрешность до одной угловой минуты. Задача была более чем сложной.

Дело в том, что чувствительный элемент, или, как его ещё называют, поплавок, гирокомпаса завода “Арсенал”, представлявший собой цилиндр, в котором были размещены гиродвигатель и другие электромагнитные устройства, необходимые для функционирования прибора, был полностью погружён в поддерживающую жидкость, заполняющую внутреннюю полость внешнего цилиндра – корпуса прибора. В этом случае расстояние между центром тяжести и центром плавучести чувствительного элемента, то есть длина маятника, было достаточно мало, что не позволяло повысить точность прибора. Поэтому и была предложена схема прибора, в котором в жидкость был погружен не весь чувствительный элемент, а лишь его верхняя сферическая часть. Это позволяло существенно повысить длину маятника.

В качестве поддерживающей жидкости была выбрана ртуть, имеющая очень большой удельный вес, один кубический сантиметр которой весит 13,6 грамма. Такая тяжёлая жидкость позволяла взвесить чувствительный элемент большего веса при минимальных габаритах прибора. За счёт всего этого, по мысли руководства лаборатории, и предполагалось повысить точность гирокомпаса. В рабочем положении чувствительный элемент совершает колебания относительно плоскости географического меридиана. Точки его реверса фиксируются с помощью микроскопа, встроенного в теодолит, предназначенный для измерения горизонтальных и вертикальных углов. Теодолит устанавливается сверху на корпусе гирокомпаса. По отсчётам, соответствующим положению точек реверса, по простейшим формулам определяется отсчёт по шкале подзорной трубы оптического теодолита, соответствующий направлению на север.

Перед началом конструирования прибора я приступила к изучению прототипа. Здесь всё шло нормально, по накатанной колее, так как эта работа была для меня привычной – изучение того, что создали другие люди. И в школе, и в институте мы что-то усваивали, осознавали, а потом сдавали экзамены. Теперь мне предстояло выполнить работу совсем другого рода: создать новую конструкцию прибора. Поэтому я находилась в растерянности… С чего начать? Юра посоветовал: “Просто начни чертить, а потом пойдёт проще”. Так оно и вышло. Постепенно в трудах, раздумьях и вычислениях рождалась конструкция. На ватмане и в расчётах прибор работал отлично, и такую же оценку я получила на защите дипломного проекта двадцать третьего февраля 1961 года.

Отпраздновав окончание учёбы в институте, я поехала восстанавливать свои силы на Кавказ, в Хосту. Здесь всё было, как всегда бывает в молодости: солнце, море, новые знакомства. Одному из моих новых знакомых, Жене, светловолосому, среднего роста, спортивно сложенному молодому человеку, я действительно очень понравилась. Он не был красавцем, а я, к сожалению, всю жизнь большое внимание уделяла внешним данным. В нагрудном кармане рубашки Женя носил остро отточенный карандаш, и когда я поинтересовалась, почему даже на отдыхе он не расстаётся с ним, он ответил, что это из любви к своей профессии. Оказалось, что Женя с отличием окончил Минский политехнический институт и работает конструктором. Он также сказал мне, что не хотел бы жениться на двадцатисемилетней девушке, “упустившей” своё время, а вот я подхожу ему по возрасту и прочим данным. Однажды я поинтересовалась, какая у него фамилия. И вдруг в ответ услышала: “Браухман”. Я несказанно удивилась и спросила: “Как это может быть, ведь ты совсем беленький?” Тогда он пояснил, что евреи предпочитают создавать внутринациональные браки, поэтому он и решил присвоить себе такую фамилию. Я возразила, что отнюдь не стремлюсь к браку по этому принципу, поскольку чувствую себя еврейкой лишь по записи в паспорте, да и на еврейку в молодости я совсем не была похожа. На самом деле фамилия Жени оказалась Краснов. Мой отдых и отпуск Жени закончились, и он сказал, что непременно приедет в Москву. По поводу его заявления я не выразила никаких эмоций.

Вскоре я стала полноправным сотрудником ЦНИИ-173, поскольку была принята на должность инженера-стажёра с окладом сто тридцать рублей в месяц, и продолжила участие в работе по созданию гирокомпаса на ртутном подвесе.

К этому времени уже был изготовлен его макет, и мне предстояло провести его испытания под руководством Юры Ушанова. Поскольку в макете прибора в качестве поддерживающей жидкости использовалась ртуть, то в рабочем состоянии, при разарретированном положении поплавка, когда он приобретал свободу вращения относительно трёх координатных осей, мы имели дело с открытой поверхностью жидкости, пары которой, как известно, ядовиты и воздействуют на нервную и выделительную системы. Кроме того, они также могут вызвать контактный дерматит и разрушение лёгких. Но мы оба были молоды и не задумывались об этом. Более того, однажды, проводя испытания макета прибора на балконе, мы случайно уронили его, и шарики ртути покатились во все стороны. Мы бросились собирать их голыми руками. Кое-что, конечно, собрали, но, полагаю, немало ртути осталось на балконе, поскольку его пол был далеко не новый, с выбоинами, цементной трухой, смешанной с грязью, то обнаружить все ртутные шарики было просто невозможно. Так они и остались там. Естественно, об этом инциденте мы никому не сообщили.

Испытания макета гирокомпаса принесли нам горькое разочарование. Наш поплавок не оставался в центре сферического резервуара, наполненного ртутью, в которую он был погружён, а неуклонно стремился прийти в соприкосновение с его внутренней поверхностью. Кроме того, через некоторое время после начала испытаний образовалась ртутная амальгама, и наш поплавок вообще перестал двигаться. Тогда пришлось полностью остановить испытания и начать поиски другой поддерживающей жидкости, способной уравновесить вес поплавка без существенного увеличения габаритов гирокомпаса. Эта задача была поручена мне.

Мой первый в жизни отчёт по гирокомпасам был посвящён изучению и систематизации жидкостей для гироскопических приборов. С описаниями свойств каких только жидкостей я ни познакомилась! Б-1, М-1, экзотическая Рорбаха жидкость и так далее. Написание этого отчёта потребовало у меня пристального изучения соответствующей документации и выработало привычку еженедельно знакомиться с новыми поступлениями технической литературы. Итогом отчёта явился выбор Б-1 в качестве поддерживающей жидкости, имевшей, по сравнению со ртутью, существенно меньший удельный вес. Это неизбежно вело к увеличению габаритов прибора, т.к. при прежнем объёме погруженной в жидкость сферической части поплавка создавалась бы меньшая выталкивающая сила и поплавок не мог бы всплыть после разарретирования, поскольку в этом случае вес поплавка не был бы уравновешен выталкивающей силой.

Конструированием гирокомпаса в новых габаритах занялся ведущий конструктор Алик Тиохин, а мне было поручено спроектировать пульт управления и питания для этого прибора, с помощью которого должно было производиться автоматическое арретирование и разарретирование поплавка, а также запуск и торможение гиромотора, его форсированный разгон и другие команды. Мне предстояло разобраться с работой электрической схемы, подобрать номиналы сопротивлений, ёмкостей, катушек индуктивности. Несколько узлов этой схемы мне было дано в качестве эталонных, и я не могла вносить в них никакие изменения.

В процессе работы над электрической схемой пульта едва не произошёл несчастный случай. Когда схема была уже подготовлена и номиналы элементов подобраны, у меня всё равно не было уверенности, что схема работоспособна. Я обратилась к коллегам – сотрудникам лаборатории – Валерию Рудевичу, Анатолию Абакумову и Владимиру Беликову с просьбой объяснить мне какой-то вопрос. Все они склонились над столом, чтобы вникнуть в суть моего вопроса, над собранной мной схемой, в состав которой входили амперметр, вольтметр и осциллограф. Спустя короткое время кто-то окликнул их. Все мы разом выпрямились и оглянулись на голос окликнувшего нас человека. В ту же секунду раздался взрыв, и в потолок со страшной силой полетели осколки стекла, защищавшего шкалу измерительного прибора. Только чудо спасло моих коллег и меня! В противном случае все мы в большей или меньшей степени были бы искалечены. Впоследствии выяснилось, что я не согласовала “земли” приборов. Этот случай произвёл на меня неизгладимое впечатление. Тогда я на всю жизнь осознала, как важно ко всему относиться серьёзно и внимательно, не выпуская из виду никаких мелочей, как необходимо всё продумывать заранее и не полагаться на авось.

У нас был молодой, как и сама фирма, и весёлый коллектив, живущий, тем не менее, по строгим законам режимного предприятия: никаких опозданий и прогулов, у каждого сотрудника секретные папки и печати первого отдела. За малейшее опоздание всему отделу снижалась ежемесячная премия. Однако и у нас случались казусы. Однажды Валера Рудевич, которого я, как и Юру Ушанова, считала высоким, привёл к нам в отдел своего товарища небывало высокого роста. Я, сама совсем маленькая, как-то машинально и удивлённо смерила его взглядом и без всяких задних мыслей высказалась: “Смотрю-смотрю и никак не могу найти у него конец”. Все стоявшие рядом сотрудники буквально легли от хохота. Мне же понадобилось какое-то время, чтобы осмыслить сказанное.

Во время обеденного перерыва мы торопились занять очередь в столовую, поскольку зачастую отведённого на обед времени не хватало. Иногда мои старшие коллеги обедали в ресторане “Северный”, где, конечно, было и вкуснее, и не очень дорого. Туда однажды меня пригласили Ева Краснолобова и Юлий Ястребцев, впоследствии ставшие мужем и женой. В ресторан и обратно мы летели стрелой, боясь опоздать на работу. Как-то Ева и Юля заметили, что я поглядываю на одного нашего симпатичного сотрудника. Тогда они вдвоём начали воспитывать меня, что нужно обращать внимание не на лицо, а на внутренние качества, которые у этого человека оставляли желать лучшего. Однако я была неисправима и в скором времени, под Новый год, отправилась на танцы в гостиницу Советской Армии.

Я выглядела достаточно эффектно в новом светлом атласном платье и познакомилась сразу с двумя молодыми людьми, один из которых оказался офицером вооружённых сил, а другой – как потом выяснилось, никем, однако достаточно интересным внешне. Какое-то время я встречалась с военным, но вскоре мы расстались, поскольку глубоких чувств друг к другу не испытывали. А вот второй молодой человек, Рудик, влюбился в меня отчаянно, и хотя никаких близких отношений у нас не было, но всё же я привязалась к нему за его отношение ко мне, жалела его, поскольку у него было какое-то нервное заболевание, в то же время отлично понимая, что он категорически мне не подходит. Пришлось в это дело вмешаться моей маме, и в течение трёх недель она неизменно встречала меня после работы у проходной нашей организации и препровождала к моей подруге детства Гале Прониной, жившей на другом конце Москвы, в Щукино. Утром от неё я ехала на работу. Только так близким мне людям удалось прекратить наши бессмысленные встречи.

К этому времени в макетной мастерской, так называемой “макетке”, нашего отдела был изготовлен пульт. Внешне он выглядел, как настоящий прибор. Когда его принесли в отдел, я не проявила особой радости по поводу этого события, и тогда Николай Васильевич с укоризной отреагировал: “Алла, это ваш первый прибор, а я не вижу на вашем лице ликования!” Я только вздохнула в ответ.

Для съёма показаний гирокомпаса, точнее, определения положения точек реверса поплавка при его колебаниях относительно направления меридиана, предполагалось использовать теодолит, снабжённый микроскопом. Нам было необходимо освоить технику работы с гирокомпасом и теодолитом, который сверху устанавливался на гирокомпас. С целью приобретения такого опыта руководство лаборатории направило меня в 1962 году в Киев на завод “Арсенал”. Эта была моя первая в жизни командировка и первая поездка в столицу братской союзной республики. Я наблюдала за сборкой прибора и училась работать с гирокомпасом. Работу по съёму показаний микроскопа и определению направления на север в точке испытаний по простейшим алгоритмам я освоила успешно.

Здесь же, в Киеве, я скоропалительно вышла замуж за темноволосого, синеглазого молодого человека, с которым в Москве буквально месяц назад познакомилась через своих родственников, и спустя два месяца отпраздновала это событие вместе со своим коллегами. В то время девушки стремились вовремя выйти замуж, и, разделяя эти взгляды, я вышла замуж просто потому, что для этого уже пришло время, надеясь, что впоследствии всё как-нибудь образуется. Ещё до моей поездки в столицу Украины в Москву приехал Женя Краснов, направлявшийся в командировку в Среднюю Азию. Во время нашей встречи он просил меня дождаться его возращения из командировки, но в его голосе я не почувствовала внутренней убеждённости. Поэтому я ничего не ответила ему и, встретившись с ним в Москве на его обратном пути в Минск, сообщила ему о своём замужестве. Он был очень расстроен.

Спустя год после замужества в свой отпуск я поехала на турбазу на Волге. Жила я одна в каюте пришвартованного к причалу старого теплохода. У меня не было ни мыслей, ни желания обзаводиться новыми знакомыми, ни, тем более, заводить с кем-либо интимные связи. Я даже ни разу не ходила на танцы. На этой же турбазе отдыхал молодой человек из нашей студенческой группы, Юра Камин, которому я симпатизировала на втором курсе. Когда я увидела его на турбазе, моё сердце слегка дрогнуло, но на этом всё и закончилось. Однако прямой интерес ко мне проявил инструктор турбазы, который делал мне недвусмысленные намёки. Естественно, я категорически отказывала ему в его домогательствах. Рассердившись, он напутствовал меня словами: “Ничего. Со временем будешь такая же, как все”.

В один из выходных дней на турбазе меня навестил муж, которому я, по глупости, рассказала о приставаниях инструктора и своей реакции на них. Однако муж мне не поверил, и когда после турбазы я вернулась домой, он всё время добивался от меня признания в грехе. Он даже говорил мне об уликах, на самом деле не имевших ко мне никакого отношения. Святая правда, греха не было, и я чувствовала себя, как лермонтовская Нина Арбенина из “Маскарада”, без вины виноватой. Дело дошло до того, что однажды муж схватил меня за волосы и несколько раз ударил головой о стену комнаты, которую мы с ним снимали. После этого не оставалось ничего другого, как разорвать с ним всякие отношения. На этом шаге настояла моя мама. Она считала, что совершенно бесперспективно продолжать быть женой человека, который не доверяет мне. Перед расставанием муж грозил мне: “Вот увидишь, никто не будет относиться к тебе так, как я. Будешь своему второму мужу в глаза заглядывать…”

Когда после командировки в Киев я вернулась в Москву, в цехе уже закончилась сборка разработанного на нашем предприятии гирокомпаса. Наконец, прибор поступил в лабораторию, и началось его планомерное исследование. Ох, сколько же тут возникло проблем, и сколько часов, дней, недель и месяцев я смотрела в глазок микроскопа, наблюдая за точками реверса поплавка, снова и снова вычисляя положение меридиана и пытаясь определить точность и стабильность показаний гирокомпаса. Как я и ожидала, пульт управления работал неустойчиво, и при дальнейших испытаниях процесс арретирования и разарретирования чувствительного элемента производился не в автоматическом режиме, а, как говорится “на глазок”, мол, прошло достаточно времени для всплытия поплавка или его надёжного закрепления в корпусе прибора.

Становление меня как специалиста достигалось благодаря настойчивости в работе и преодолению непрофессионализма. Я была достаточно трудолюбива, но ни о каком полёте мысли тогда ещё не было и речи. В 1962 году я была переведена на должность инженера-исследователя с окладом 140 рублей в месяц. По тем временам на нашем предприятии были весьма большие оклады.

К величайшему сожалению сотрудников лаборатории, прибор не обеспечил ожидаемую от него точность и стабильность показаний: сказывалось влияние жёсткости токоподводов, гидродинамических моментов, обусловленных паразитными поступательными перемещениями поплавка в резервуаре, смещение центра тяжести гиромотора при его нагреве и многое другое. Теоретическое сопровождение исследований гирокомпаса проводил Юра Ушанов, я же занималась практическими испытаниями, результаты которых вошли в диссертацию Юры на соискание учёной степени кандидата технических наук. В период с 1961 по 1965 годы совместно с Николаем Васильевичем и Юрой я приняла участие в выпуске четырех итоговых отчётов по испытаниям нашего гирокомпаса. Позже Юра написал статью “Весовая составляющая жёсткости токоподводов” и статью на спецтему, опубликованные в отраслевом журнале, включив меня в соавторы. В том же году на Третьей научно-технической конференции молодых специалистов Юра Ушанов, Ира Эстрина и я выступили с докладом “Определение направления меридиана с помощью двухстепенных гироскопов”, опубликованном позднее в сборнике докладов предприятия.

Наш гирокомпас явился темой дипломного проекта двух выпускников разных лет: одного – из МВТУ, а другого – из МАИ. Руководителем их дипломных проектов была я. Моим подопечным не нужно было разрабатывать прибор с нуля, как это пришлось делать мне. Им нужно было хорошо разобраться в принципе работы и конструкции гирокомпаса, поработать с прибором и понять, какие инструментальные и методические погрешности влияют на его точность. Оба моих “студента” защитили дипломы на “отлично”. Правда, выпускник МАИ Слава Соболев, оставшийся работать на предприятии после защиты диплома, поначалу не проявлявший должного рвения при выполнении дипломной работы, позже признался мне: “Я надеялся сделать диплом малой кровью, а тут пришлось потрудиться”. Да, мне и вправду пришлось оказывать на него давление. Слава был замечательным человеком и впоследствии оказался отличным инженером.

Несмотря на неудачу с созданием собственного высокоточного гирокомпаса, нашему предприятию, тем не менее, предстояло поставить топопривязчик для нашей оборонной промышленности. Поэтому мы были вынуждены использовать уже стоявший на вооружении гирокомпас АГ производства завода “Арсенал”. Я как гироскопист принимала участие в полевых испытаниях. На остановках топопривязчика мы ловко разворачивали штатив, а потом через специальные отверстия в кузове машины быстро просовывали три его ноги и закрепляли их в грунте. Затем на штатив устанавливали гирокомпас с теодолитом, производили горизонтирование прибора, запускали гиромотор, разарретировали чувствительный элемент и начинали съём показаний. После расчёта положения меридиана – направления на север – определяли азимут цели.

Работа с гирокомпасами продолжалась в направлении уменьшения времени определения направления меридиана. По этому вопросу я написала отчет, статью и выступила с докладом на конференции. В течение нескольких лет гирокомпасы были одним из приоритетных направлений разработок, прерогативой нашего отдела. Николай Васильевич Гусев, как и его сотрудники, много работал над теорией наземных гирокомпасов и отстаивал право отдела быть монополистом в этой области. И всё же один эпизод омрачает моё впечатление о его незаурядной личности. В соседнем отделе, возглавляемом Григорием Борисовичем Монастырским, появился уволившийся с кафедры П-4 МВТУ кандидат технических наук Пармёнов. Он написал статью о наземном гирокомпасе, которую Учёный совет направил на отзыв в наш отдел. Николай Васильевич дал мне задание разобраться и “проучить” автора статьи, чтобы впредь ему было неповадно соваться в чужие темы. Меня это задание покоробило. Одно дело, когда в ходе ознакомления с работой выявляешь какие-то ошибки, и другое, когда статью нужно зарубить априори. Но перечить Николаю Васильевичу я не посмела и с его непосредственными подсказками разгромную рецензию написала. Из-за этого случая мне до сих пор не по себе.

Вскоре “наверху” было принято решение о закрытии гироскопической тематики на нашем предприятии, и моя работа с гирокомпасами была прервана. Впереди у меня трудный путь профессионального роста, связанный с решением других технических задач.

Спустя почти тридцать лет, в 1993 году, когда я работала уже на другом предприятии, руководство одной из коммерческих фирм, которые в девяностые годы росли, как грибы, решило создать гирокомпас на базе астатического поплавкового гироскопа. Мне было поручено написать обзор по существующим гирокомпасам и методам определения направления меридиана, а также принять участие в написании отчёта “Теоретическое исследование возможности создания наземного гирокомпаса на базе трёхстепенного астатического поплавкового гироскопа ГПА с погрешностью определения меридиана не более 3 угловых минут”. Для составления обзора мне потребовалось поехать на прежнюю работу, в ЦНИИАГ, и его сотрудники, среди которых уже было много новых лиц, в частности новый начальник лаборатории Александр Иванович Новиков, предоставили мне необходимые материалы.

Часто, когда я иду пешком от дома до метро “Кунцевская” сначала по пересеченной местности, а потом через наш перелесок, я наблюдаю, как молодые парни и девушки – студенты геодезического колледжа – работают с оптическими теодолитами, установленными на треноги. Они проводят практические занятия. И хотя я знаю, что это только теодолиты, а не гирокомпасы, у меня сжимается сердце: я вспоминаю свою молодость.

Глава 2 Рабочие будни молодого специалиста

Вначале коллектив нашей лаборатории был весьма немногочисленным. Сотрудниками лаборатории, возглавляемой Николаем Васильевичем Гусевым, начиная с пятьдесят седьмого года, становились выпускники ведущих технических вузов страны, в основном МВТУ и МАИ, и каждый год в лабораторию приходило новое пополнение – чаще всего по два молодых специалиста. Мой непосредственный руководитель Юра Ушанов и его однокурсник Валера Рудевич принадлежали к третьему поколению принятых на работу в ЦНИИ-173, а я и Володя Леонов – к пятому. Первые годы работы были ознаменованы для меня не только освоением новых навыков, знакомством с новыми людьми, но и поиском новых хобби, потому что, как мне казалось, передо мной распахнулся новый мир и открылись новые возможности.

Познакомившись в доме отдыха с двумя аспирантками Московской государственной консерватории, я загорелась желанием продолжить занятия музыкой, прерванные после девятого класса, поскольку, как мне объяснила мама, нужно было сосредоточить усилия для получения золотой медали. На первом же уроке моя молодая преподавательница Марина поинтересовалась, к чему я стремлюсь, возвратившись к занятиям музыкой после столь долгого перерыва. Без долгих колебаний я ответила: “Фантазия-экспромт” Фредерика Шопена”. У Марины слегка расширилась глаза, но, тем не менее, она мужественно ответила: “Ну что ж! Попробуем”. Однако до Шопена мне предстояло играть совсем другие произведения: гаммы, фуги, инвенции. Вот на двухголосных инвенциях Иоганна Себастьяна Баха и закончилась во второй раз моя музыкальная карьера. Я не смогла выучить их наизусть и благоразумно ретировалась к своим гироскопам.

Ещё учась на втором курсе Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана, мы, четверо одногруппников, – Женя Боданский, Лена Крупина, Юра Камин и я – решили по окончании училища поступить на инженерный поток механико-математического факультета МГУ. И теперь я, молодой специалист, всё чаще возвращалась к мысли о необходимости реализовать наши планы. Но этим планам не суждено было сбыться, поскольку кривая моей судьбы занесла меня совсем в другую область. Услышав от нашей сотрудницы Леси, представительницы второго поколения молодых специалистов, увлекательный рассказ об учёбе её друзей на Вечернем факультете совершенствования дипломированных специалистов московского иняза, я поддалась искушению тоже испробовать своё счастье. Моя задача осложнялась тем, что к экзаменам в институт допускались специалисты с не менее чем двухлетним трудовым стажем, а я проработала всего лишь один год. Но у меня была хорошая школьная подготовка по английскому языку, да и перед поступлением я занималась достаточно усердно, поэтому на экзамене я получила пятёрку и в виде исключения была зачислена на факультет.

Теперь днём на работе я занималась гирокомпасами, а после работы стремглав летела к маме в Лихов переулок, чтобы обязательно поужинать перед вечерними занятиями, а потом мчаться в иняз на Остоженку. Само собой разумеется, я всегда опаздывала, и встречавший нас при входе старший преподаватель Бершадский язвительно произносил своё неизменное: “Always late” (“Всегда опаздываете”). Конечно, совмещать работу с учёбой было трудно: к вечеру голова уже плохо соображала. И один эпизод является ярким тому подтверждением. У нас был предмет – политика, который вёл молодой преподаватель Розенцвейг. Однажды он попросил меня перевести на слух фразу, в которой прозвучали слова “Pacific ocean”, вызвавшие у меня затруднение. Розенцвейг был вынужден трижды повторить это словосочетание, пока я, к своему стыду и ужасу, наконец, не поняла, что это означает “Тихий океан”. Зато теперь Тихий океан всегда со мной: здесь на его берегу, в Калифорнии, живёт моя дочь, и два месяца в году я не могу наглядеться на эту вечно волнующуюся, необъятную водную стихию.

Перед выпускными экзаменами в инязе предприятие предоставило мне оплачиваемый отпуск, и я смогла заниматься английским языком в дневное время. Результат не замедлил сказаться. И на этот раз, как и раньше, будучи отличницей в школе и в МВТУ, я рассчитывала на экзамене получить пятёрку, но не тут-то было. Бершадский припомнил мне и опоздания, и небезупречную успеваемость, и поставил мне оценку “хорошо”, хотя и добавил при этом: “She is not a bad student” (“Она не плохая студентка”), что, по-видимому, из его уст надо было воспринимать как комплимент.

Из нашей студенческой четвёрки в МГУ поступил только Женя Боданский, я же в течение всей своей научной карьеры ощущала недостаточность полученной в МВТУ математической подготовки. Однако занятия английским языком с преподавателями самого высокого уровня, помимо углубления знания языка, настолько обогатили меня как человека и так расширили моё представление о мире, что никогда, ни одной секунды я не пожалела об этом не предугаданном жизненном зигзаге. Со своей преподавательницей Ириной Тимофеевной Катагощиной, женщиной исключительно умной, высокообразованной, окончившей Институт иностранных языков и философский факультет МГУ, я до сих пор поддерживаю самые тёплые отношения. Одна из наших студенток, Таня Кривоногова, экономист по профессии и, как говорили о ней преподаватели, “девушка с врождённым оксфордским произношением”, по окончании учёбы в инязе работала в посольстве Великобритании.

Между тем, на работе тематика, связанная с гирокомпасами, была закрыта, и я стала заниматься другими вопросами. Мне поручили руководить дипломной работой выпускницы приборостроительного техникума Аллы Карелиной, приятной на вид девушки с нежным голоском. Темой её дипломного проекта был трёхстепенной гироскоп для системы танковой стабилизации. К приборам этого назначения не предъявлялись требования по ограничению веса и габаритов, как в авиации, поэтому этот прибор был большой, тяжёлый и достаточно грубый по точности. Алле нужно было разобраться в его конструкции и функционировании, что оказалось для неё совсем непростой задачей. Поскольку я оказалась довольно-таки строгой и требовательной наставницей, то несколько раз дело заканчивалось слезами, и мне приходилось уговаривать свою питомицу, что я не желаю ей ничего плохого. В итоге, на защите дипломного проекта Алла получила оценку “отлично”, и мы, долгое время работая в группе Юры Ушанова, оставались с ней в приятельских отношениях.

Коллектив нашего теперь уже отдела значительно вырос численно. По фотографиям, сделанным во время вечеринок, организованных у меня в квартире, можно судить о том, как мы одевались и какие носили причёски. В то время очень модными считались “халы” – начёсанные и уложенные пряди волос, напоминающие хлебобулочные изделия с одноимённым названием. Такая причёска была и у меня. Однако на этих фотографиях я вижу не всех членов нашей группы. Дело в том, что, если с выпускниками предшествующих лет мои отношения складывались удачно, то с молодыми специалистами последующих выпусков у меня порой возникали трения. Сейчас не могу даже вспомнить, на какой почве. Знаю только, что особое неудовольствие я вызывала у Юры Рогова, и он однажды недружелюбно высказался обо мне в присутствии Наташи Папушиной, позже ставшей Кулачкиной, которая по этому поводу дала ему резкий отпор. Наташа, как говорится, прошла проверку боем и впоследствии практически полвека была моей подругой. Год назад мне довелось встретиться с моими прежними сослуживцами по поводу одного весьма печального события, и все они показались мне такими родными, в том числе и Юра Рогов.

В течение продолжительного времени моя работа была связана с двухстепенным гироблоком. Я занималась его элементами: токоподводами и микродвигателями ДПР. Для экспериментального определения моментов тяжения токоподводов мне пришлось разработать специальное приспособление, в котором тарированный момент, создаваемый при закручивании струны, сравнивался с моментом тяжения токоподводов. Начальник лаборатории Николай Васильевич Гусев предложил новую схему подпайки токоподводов, позволявшую существенно снизить их жёсткость, или вредные моменты, действующие на чувствительный элемент прибора, что, в свою очередь, повышало его точность. Под руководством Николая Васильевича я вывела формулы жёсткости для различных вариантов закрепления токоподводов. Эта работа оказалась успешной. Получив расчётные формулы и проведя необходимые испытания, Гусев и я получили авторское свидетельство на новую схему расположения токоподводов в гироблоке, а позже эта работа стала частью моей кандидатской диссертации.

По поводу микродвигателей у меня сохранились незабываемые воспоминания. Для нашего прибора микродвигатели нужно было привезти из Чебоксар, где их производили на местном заводе. Руководство лаборатории отправило в командировку меня и техника Таню Блинову. Мне было двадцать восемь лет, Тане – двадцать. Когда мы прилетели в Чебоксары, я первым делом побежала к Волге, а Таня – в магазин за тряпками. Придя на следующий день на завод, мы узнали, что наши микродвигатели ещё не изготовлены. Мы стали просить местное начальство ускорить их сборку, но на заводе, как всегда, отсутствовали какие-то комплектующие. Денег, а, стало быть, и продуктов, у нас было всего на три дня. По истечении этого срока мы резко ограничили себя в еде и перешли на чай без заварки, который мы назвали “белые ночи”. Когда наше терпение лопнуло, я подошла к технологу цеха и попросила его ускорить сборку микродвигателей, без всяких задних мыслей добавив при этом фразу: “Родина вас не забудет”. Я, по наивности, да и время всё же было другое, действительно имела в виду Родину, во имя которой, а не только ради хлеба насущного, мы работали, а он воспринял мои слова совсем иначе и вечером после смены, чуточку хмельной, явился в номер нашей гостиницы. Мы оторопели и начали уговаривать его уйти, но он не хотел добровольно покидать наши апартаменты. Тогда мы обратились к нашим новым знакомым, тоже командированным, и один из них буквально спустил его с лестницы. Теперь уже я стала волноваться, не отразится ли наш отпор на сроках сборки нашего заказа, но, слава Богу, всё закончилось благополучно, и мы, наконец, улетели.

Эти наши новые знакомые оказались весьма занятными людьми. Один из них – Роман Свирский, видный мужчина, значительно старше меня – проявлял ко мне неподдельное внимание, так как ему было интересно общаться со мной. Вскоре Роман уехал на несколько дней, и мы продолжили общение со вторым молодым человеком, оказавшимся врачом. Не знаю, какие мысли бродили у него в голове, но сначала он не мог отдать предпочтение ни одной из нас. Он настойчиво прокладывал дорожку к нашим сердцам, и я, к этому времени уже бывшая в разводе с первым мужем, не устояла перед его настойчивыми и умелыми ухаживаниями.

После этого события я полагала, что всё внимание врача переключится на меня. Но ничуть не бывало! Теперь он начал настойчиво добиваться благосклонности Тани. Однако Таня в то время была влюблена в нашего сотрудника Валеру Белоусова и берегла себя для него. Я уверена, что все годы Таня хранила молчание, и, несмотря на то, что я недолюбливала её за слишком рациональный для её молодых лет ум, её сдержанность вызывала у меня уважение. Вернувшись в Чебоксары, Роман поинтересовался, как я вела себя в его отсутствие. В ответ я засмеялась.

По возвращении в Москву для выполнения какой-то работы мне дали помощницу, тоже Таню, только Буранцеву, молодую девчонку, только что окончившую техникум. Таня была удивительно хороша собой, с правильно очерченным овалом лица, ровными белыми зубами, красивыми губами, очаровательной улыбкой и великолепными карими глазами. И характер у неё был лёгкий, весёлый, но вот беда! Она совершенно не умела и не хотела работать. Промаявшись с ней несколько дней, я отказалась сотрудничать с ней. Наши отношения от этого ничуть не испортились. Вскоре Таня вышла замуж за нашего сотрудника Толю Грушина и родила сына, а ещё через некоторое время уволилась из организации и была принята на работу на телевидение. Толя тогда сокрушался: “Вот будет на телевидении девочкой на побегушках”. Мы с моей подругой Наташей на этот счёт имели как раз противоположное мнение и оказались правы. Таня успешно вела передачу “Спокойной ночи, малыши” и заслужила любовь всех детей страны и их родителей. На телевидении она полностью раскрыла себя. И в этой области необходим талант, но талант совсем иного рода, чем в серьёзной технике.

Впоследствии Таня ещё раз сменила фамилию и стала теперь Судец, под которой её и знают все телезрители. К сожалению, в жизни Таню постигла большая трагедия: она потеряла сына. Теперь она, заслуженная артистка России, на заслуженном отдыхе. Несколько лет назад я снова увидела Таню на экране телевизора. Ведущий программу “К барьеру” Владимир Соловьёв, к моему великому изумлению, пригласил её принять участие в передаче в качестве… не больше и не меньше как эксперта в политической дуэли. Случается и такое!

В нашей лаборатории, помимо ранее исследовавшихся гирокомпасов, под руководством ведущих специалистов Арсения Михайловича Качкачьяна, Юрия Ивановича Ушанова, Николая Васильевича Гусева разрабатывалось много новых приборов: трёхстепенной гироскоп на струнном подвесе, двухстепенной гироблок, приборы танковой стабилизации, а также электростатический гироскоп, разработкой которого занимался Эдик Животовский. Исследование экзотического прибора, который условно назывался “мёртвое тело”, проводила Ида Ивановна Воскресенская. Испытания гирогравитационных систем производились на Бойконуре, а аэрогироскопических систем – на полигоне в Капустином Яре. Отношение к работе у всех специалистов было самое серьёзное и ответственное. По итогам работы с гирокомпасами и гироблоком в 1966 году я была переведена на должность старшего инженера с окладом 160 рублей в месяц.

Однажды нам стало известно, что Эдика Животовского задержали в проходной с секретным листом из его диссертации. Помимо мер административного характера, с него был немедленно снят допуск, и он потерял право на защиту своей диссертации. Эдик был вынужден уволиться с фирмы, но, к счастью, ему удалось защититься на другом предприятии. Долгие годы меня мучил вопрос, кто донёс на Эдика. Загадка разрешилась спустя почти полвека, во время нашей встречи по весьма печальному поводу – уходу из жизни нашего коллеги Юры Бибина. Когда я спросила о судьбе Эдика, кто-то из сотрудников сказал, что у него была знакомая, работавшая вахтером в нашей проходной, которая и сообщила ему, что, уходя с предприятия, Эдик сунул за пазуху секретный лист, уголок которого высовывался наружу. Конечно, заметив непорядок, вахтёр потребовала предъявить лист, и тогда разгорелся грандиозный скандал. На листе был напечатан список литературы, но дело это не меняло.

У меня тоже произошло ЧП по линии первого отдела. Всем нам выдавали личные печати для опечатывания секретных папок, которые мы сдавали в первый отдел по окончании трудового дня. Печати мы носили с собой. И вот я свою печать потеряла, но в течение целого года в первый отдел об этом не заявляла и поэтому свою папку в первом отделе не брала. Через год печать прибыла на предприятие, и началось разбирательство. У меня потребовали написать объяснительную записку. Я точно указала и дату, и место потери печати – трамвай N… Видимо, на предприятии были и другие нарушения секретного режима, поэтому с работы был снят начальник первого отдела Анпилогов, человек, который, несмотря на занимаемую им должность, вызывал у нас большую симпатию своим уважительным отношением к людям и отсутствием гонора, присущим большинству начальников этого ведомства. Всем нам, но в особенности мне, было очень жаль его. Мне было горько ещё и потому, что мне не вынесли даже выговор, хотя я вполне заслужила его. Кроме этой злополучной печати, в своей жизни я не потеряла ни одного документа и до сих пор храню множество записей и справок различного характера, которые когда-нибудь, как я полагаю, могут мне пригодиться.

Пришло время определить свой дальнейший путь в избранной мной специальности, с чем были связаны большие перемены в моей жизни.

Глава 3 Свет и тени

Мы, молодые специалисты ЦНИИАГ, выпускники МВТУ и МАИ шестидесятых, всегда были сдержанными в отношении своих политических высказываний, касалось ли это снятия Хрущёва с поста Генерального секретаря ЦК КПСС и назначения на этот пост Брежнева или каких-либо других важных событий отечественной истории. Мир вокруг нас казался нам прочным и нерушимым, поэтому мы принимали его таким, каков он есть. Было не принято вести политические дискуссии, да это просто не приходило нам в голову. Даже когда произошло вторжение войск пяти стран, в том числе СССР, в Чехословакию, стремившуюся к демократическим преобразованиям, мы не обсуждали этот вопрос, хотя, возможно, некоторые из нас и имели свой собственный взгляд на происходящее. Однако в закрытом учреждении, подобном нашему, открыто высказываться на эту тему вряд ли бы кто-нибудь решился.

Лишь однажды у меня состоялся разговор с одной из наших сотрудниц, работавшей в патентном отделе. Это была очень интересная, высокая женщина, у которой был сын призывного возраста. Она поделилась со мной своей тревогой по поводу того, что её сына отправляют в Чехословакию. Я очень осторожно поинтересовалась, нельзя ли уклониться от этого высокого назначения, поскольку сын у неё был единственным. Хотя моя коллега, по всей видимости, и переживала происходящее, но ответила, что гражданский долг надо исполнить. Вскоре ей было доставлено тело сына в цинковом гробу.

Я горячо сочувствовала ей, но помочь ничем не могла. Её единственный сын погиб, несмотря на то, что при вводе в Чехословакию войск стран Варшавского Договора боевые действия не велись. Тем не менее, потери имелись. Согласно информации, почерпнутой мной из Википедии, в ходе передислокации и размещения советских войск с 21 августа по 20 сентября боевые потери советских войск составили 12 человек погибшими и 25 ранеными и травмированными. Небоевые потери за этот же период – 84 погибших и умерших, 62 раненых и травмированных. Несколько человек погибло в результате авиакатастроф вертолёта и самолёта Ан-12.

Иными словами, на фоне внушительных по численности войск коалиции, насчитывающих пятьсот тысяч человек, вступивших на территорию Чехословакии, эти потери не кажутся значительными, но если среди погибших оказался твой единственный сын, то не стоило ли задуматься: “А чьи, собственно, интересы он защищал в чужой стране? Во имя чего он отдал свою молодую жизнь? Стоило ли это делать только для того, чтобы остановить процесс демократизации Чехословакии и снова сделать эту страну подотчётной СССР?” Советское руководство опасалось, что в случае проведения чешскими коммунистами независимой от Москвы внутренней политики СССР потеряет контроль над Чехословакией. Подобный поворот событий грозил расколом восточноевропейского социалистического блока как в политическом, так и военно-стратегическом плане. Однако в данном случае интересы отдельной личности вступили в противоречие с имперскими интересами СССР. Я до сих пор не представляю себе, как в мирное время можно пережить потерю единственного сына.

В молодые годы мне не пришлось испытать горечь потери близких людей, потому что я была слишком мала, чтобы осознать её. Оба моих дедушки умерли ещё до моего рождения; бабушка по материнской линии погибла в блокадном Ленинграде. Отец ушёл из жизни, когда мне было пять лет. У меня была только мама.

Первым человеком, кого мне довелось увидеть мёртвым и похоронить, была совсем ещё молодая женщина, сотрудница нашей лаборатории Люся. После окончания института я была избрана профоргом, и когда мы узнали о смерти Люси, мне пришлось поехать в Подмосковье, на станцию Ашукинская, где она жила. Люсе был двадцать один год. Это была симпатичная, белокожая, голубоглазая женщина. У неё был муж и маленький ребёнок. Незапланированно она снова забеременела, но оставлять ребёнка не захотела. По поводу аборта она не обратилась в медицинское учреждение, а самостоятельно сделала так называемый криминальный аборт, применив для изгнания плода хозяйственное мыло.

По данным Википедии, закон о запрете абортов действовал в СССР до 1955 года.

Сохранение же спроса на незаконные аборты объяснялось просто: после аборта женщина должна была некоторое время находиться в больнице, по выходе из которой она получала листок нетрудоспособности, где в графе «диагноз» стояло слово «аборт». Поскольку далеко не все женщины жаждали обнародовать подробности своей личной жизни, многие предпочитали обращаться к частнику.

Можно предположить, что именно этими соображениями и руководствовалась Люся: она не хотела огласки, да к тому же сказалось влияние окружающих её людей. В итоге у неё произошло заражение крови. Я помню, как она лежала, с тёмными пятнами на лице, которые невозможно было ничем загримировать. Вокруг неё стояли родственники, знакомые и, конечно, её мама. Стон, вырывавшийся из её души, я слышу до сих пор: “Люся ты моя, Люся-я-я…” И это протяжное “Люся-я-я” тёмной тучей висело над притихшими людьми.

Однажды, когда я оказалась в гинекологическом отделении одной из городских больниц, мне довелось стать свидетелем последствия ещё одного криминального аборта. В одной палате со мной лежала яркая, крупная женщина, которая, желая вытравить плод, сунула себе во влагалище ядовитый фикус. Результатом, как и у Люси, явилось заражение крови. Ей предстояла чистка. Меня поразило, что перед самой операцией, прежде чем лечь на тележку-каталку, она накрасила помадой губы, хотя в этот момент у неё была температура выше 40 градусов. Я тогда подумала: “Вот это женщина!”

В первые годы моей работы в ЦНИИАГ ушла из жизни ещё одна молодая сотрудница, Римма, высокая, светлоглазая блондинка. От неё к другой женщине ушёл муж, оставив её с двумя малолетними сыновьями. Римма очень тяжело переживала эту трагедию, никак не могла смириться со своей потерей и мысленно проклинала свою соперницу. В отпуск она поехала на юг и, видимо, слишком много времени пробыла на солнце. Вернувшись в Москву, она вскоре умерла от рака. Обе женщины были практически моими ровесницами, и, конечно, смерть обеих глубоко потрясла меня. В течение нескольких последовавших за этим лет мы не теряли сотрудников, однако затем последовала череда потерь, что, к сожалению, неизменно сопровождает нашу жизнь.

В 1967 году я познакомилась со своим будущим мужем Николаем. Как ни странно, но познакомил меня с ним, можно сказать, мой тогдашний недоброжелатель Юра Рогов. Собственно, знакомить меня с Николаем у него и в мыслях не было. Просто Николай работал в соседнем отделе и учился на заочном отделении Московского института радиоэлектроники и автоматики, и ему нужно было срочно сдать “тыщи” по английскому языку. И вот Юра привёл Николая в наш отдел, расположенный в полуподвальном помещении. Я увидела приближавшегося ко мне невысокого, худощавого, очень стройного молодого человека с огромными искрящимися серыми глазами, и в тот же миг судьба моя была предрешена. Из-за необходимости ещё раз получить помощь по английскому Николай снова обратился ко мне. Сейчас я уже не помню, как начали развиваться наши отношения. Слава Богу, что всё дальнейшее происходило уже после моего поступления в аспирантуру. Опуская сейчас все перипетии наших сложных взаимоотношений, скажу только, что одиннадцатого января 1969 года мы с Николаем подали заявление в ЗАГС, и наш брак был зарегистрирован первого марта того же года.

Нашей отрадой служила тёплая атмосфера в коллективе. Ко дню восьмого марта и по случаю моего замужества я получила поздравление от мужчин нашей лаборатории, написанное в стихах ведущим инженером Генрихом Зайцевым:

Позитивным в нашей жизни было также то, что советские люди много и с удовольствием, буквально запоем, читали. Мы передавали из рук в руки роман Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”, “проглатывали” толстые журналы “Нева”, “Новый мир”, “Наш современник”, “Москва”, “Иностранная литература” и другие. К этому можно ещё добавить научно-популярные издания “Наука и жизнь”, “Химия и жизнь”, “Знание – сила”. Зарплата инженера позволяла выписывать сразу два-три толстых журнала. В 1969 году в журнале “Иностранная литература” был опубликован роман японского писателя Кобо Абэ “Женщина в песках”. Спустя много лет в новогоднюю ночь я осталась дома одна, когда мой второй муж Николай, за которого я, по иронии судьбы, вышла замуж по огромной любви, ушёл встречать Новый год к своему приятелю. Уходя, он обронил: “Найди себе кого-нибудь”. Тогда ночью я читала роман Кобо Абэ, сюжет которого о жизни людей в яме, в зыбучих песках, глубоко потряс меня.

Помню, какое неизгладимое впечатление произвели на меня романы Юрия Бондарева “Берег” и “Выбор”. Как-то в 1975 году я ехала в поезде метро и читала роман “Берег”, опубликованный в журнале “Наш современник”. Неожиданно я почувствовала, что сидевший напротив меня мужчина внимательно смотрит на меня. Я тотчас его узнала, поскольку его фотография была помещена перед текстом произведения. Это был сам автор романа. Он пересел на скамью рядом со мной и как бы отстранённо поинтересовался, что я читаю. Я без слов показала ему раскрытый журнал, и он спросил: “Нравится?” Ответ мой был весьма красноречивым: “Я очарована”.

Как-то в обеденный перерыв я прогуливалась по Авиационному переулку, в котором находится МИЭА. Навстречу мне, тоже не торопясь, шёл мужчина. Поравнявшись со мной, он неожиданно заговорил:

– У Вас такие театральные глаза. Вы часто ходите в театр?

– Не часто, но бываю.

– Вы смотрели “Элегию”?

– Да.

Я слукавила, но я действительно хорошо знала содержание этой пьесы, поскольку в то время она была очень популярна. Я слушала радиопостановку этой пьесы Павла Павловского о любви И. С. Тургенева к талантливой актрисе М. Г. Савиной. Тогда телевидение часто показывало спектакли разных театров, а на радио звучали радиопостановки. У меня и моих подруг всегда были абонементы на концерты в консерваторию или зал имени П. И. Чайковского. Мы с удовольствием слушали стихи Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Николая Рубцова. Нам были чужды вещизм и заматериализованность. К счастью, сейчас, после длительного перерыва театральные и концертные залы, музеи и выставки снова охотно посещаются людьми всех возрастов.

Мой собеседник продолжал:

– Я – Павловский, автор этой пьесы.

Я слегка кивнула головой.

– Я здесь живу, совсем недалеко. Сейчас прохладно, а мне хотелось бы поговорить с Вами. Давайте зайдём ко мне домой.

– Спасибо. Я не могу, у меня кончается обеденный перерыв. До свидания.

На работе я никогда не занималась посторонними делами. Но однажды по отношению ко мне была предпринята, как я понимаю, «идеологическая диверсия». Мне предложили почитать серию книг “Проклятые короли”, состоящую из семи исторических романов французского писателя Мориса Дрюона, посвящённую истории Франции первой половины XIV века, начиная с 1314 года, ознаменованного окончанием процесса над тамплиерами, и заканчивая событиями после битвы при Пуатье. Я читала, не отрываясь, не в силах остановиться, настолько была захвачена событиями и интригами европейской истории, талантливо отображёнными известным писателем. Книги “Железный король”, “Французская волчица”, “Яд и корона”, “Негоже лилиям прясть”… следовали одна за другой.

Теперь настали другие времена. Теперь я не выписываю ни газет, ни журналов. Слишком дорого. Нечасто покупаю и книги. Слава Богу, есть библиотеки и есть интернет, а там есть всё.

Глава 4 Мои ангелы и демоны

На работе временами наступало затишье, которое сменялось периодами напряжённой работы. Руководитель нашей группы Юра Ушанов направил меня в патентную библиотеку, дав задание изучить необходимые материалы и разработать конструктивную схему прибора “Двухрежимный двухстепенной прибор: датчик угловой скорости – гиродемпфер”, а также подготовить его описание и формулу изобретения. Эта работа была успешно выполнена, и мы с Юрой написали отчёт, получили очередное авторское свидетельство на изобретение и написали статью в отраслевой журнал. В апреле 1968 года я закончила Центральные курсы повышения квалификации руководящих и инженерно-технических работников по вопросам патентоведения и изобретательства в Институте патентоведения и могла уже самостоятельно и грамотно составлять описания наших изобретений, когда было необходимо получить на них авторские свидетельства.

Когда я заканчивала МВТУ, заведующий нашей кафедрой, доктор технических наук Дмитрий Сергеевич Пельпор посоветовал нам не торопиться с поступлением в аспирантуру, рекомендуя сначала набраться опыта практической работы. Со времени окончания мной училища прошло уже шесть лет, и я начала серьёзно подумывать о поступлении в аспирантуру. На нашей фирме профильной дисциплиной была теория автоматического регулирования (ТАР). Однако, учась в МВТУ, я усвоила её очень плохо. Несмотря на то, что я как прилежная студентка сидела на первом ряду и всё старательно записывала, я мало что понимала из услышанного во время лекции. Вместе с тем, практически все студенты мало работали с книгами, поскольку преподаватели ценили, чтобы студенты, в первую очередь, присутствовали на лекциях. Однако одновременно и уловить смысл излагаемого на лекции, и записать услышанное, и начертить схемы устройств было просто невозможно. Нужна была значительно более серьёзная работа – работа с книгой, культуры которой у нас не было.

На экзамене по ТАР наш преподаватель Ильин, очень приятный человек и хороший лектор, был весьма удивлён моим бессвязным ответом. Но, посмотрев в зачётку, где у меня были одни пятёрки (с четвёртого курса я постоянно получала повышенную стипендию), тоже поставил “отлично”. Эта пятёрка и по сей день торчит у меня, как кость в горле. Я и свою гироскопию сдавала преимущественно по конспектам, но там была другая логика, видимо, более мне близкая. Впоследствии я, естественно, всю жизнь училась, читала, изучала, анализировала литературу по разным дисциплинам, словом, всю жизнь не расставалась с технической книгой.

Первые четырнадцать лет моей трудовой деятельности в почтовом ящике были временем строгого режима, когда ни пакет молока нельзя было вынести за проходную, ни опоздать даже на минуту, иначе снижалась премия всему отделу. Опоздать было нельзя – это правда, зато можно было вовремя пройти через проходную и в периоды отсутствия работы (а случалось и такое) ничего не делать на рабочем месте. Кто-то читал художественную литературу, кто-то доигрывал партию в шахматы, не завершённую в обеденный перерыв, кто-то даже втихаря вязал. Я, по складу своего характера, этим временем распорядилась другим способом: я готовилась к поступлению в аспирантуру, а потом работала над диссертацией.

Поступать в аспирантуру по специальности ТАР из-за незнания этого предмета для меня не представлялось возможным. Аспирантуры же по специальности “Гироскопия” на нашем предприятии не было, поэтому мне нужно было идти на родную кафедру в МВТУ. Сначала было необходимо выбрать тему диссертации. Одно время я склонялась к мысли, что я не прочь заняться термокомпенсированными демпферами, тем более, что на эту тему у меня уже был написан отчёт, получено авторское свидетельство и опубликована статья. Я просмотрела много технической литературы по разного рода демпфирующим устройствам и различного типа токоподводам, написала рефераты с учётом проведённых мной по обеим темам исследований и поехала с ними в МВТУ на консультацию к доктору технических наук Евгению Александровичу Никитину. Просмотрев мои материалы, Никитин предложил мне остановиться на токоподводах. Предполагалось, что в диссертации будут рассматриваться токоподводы произвольной формы, а не просто стержни или пружины.

Некоторое время по окончании МВТУ на нашей фирме работал Виктор Журавлёв, который параллельно учился на механико-математическом факультете МГУ. Виктор сразу же выделился среди нас своей подготовленностью в области математики. Как-то начальник нашего отделения Арон Самойлович Липкин попросил меня решить задачу, связанную с избыточностью получения информации о движении чувствительного элемента гирокомпаса. Я чувствовала, что не обладаю необходимыми для решения этой задачи знаниями и мне, возможно, потребуется много времени, чтобы разобраться в проблеме и получить разумный ответ. Я честно сказала об этом Липкину и предложила ему поручить решение этой задачи Виктору, что тот и выполнил блестяще спустя всего неделю. Тогда я поняла, что среди нас находится если уж не гений, то, во всяком случае, весьма одарённый человек.

Я поделилась своими соображениями на этот счёт с Идой Ивановной Воскресенской, которая незадолго до этого перешла к нам из другой фирмы – почтового ящика № 228. Ида Ивановна была на одиннадцать лет старше меня, но в своей карьере не преуспела. Более того, окончив МВТУ по специальности “Оптические приборы”, она работала с гироскопами, что явно мешало её продвижению, хотя она была достаточно амбициозна и в работе проявляла целеустремлённость. Услышав моё мнение о Журавлёве, она фыркнула: “Да ничего особенного. Все мы одинаковые”. Но тут она сильно ошиблась. Вскоре Виктор поступил в аспирантуру Института проблем механики Академии наук СССР, успешно защитил сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Впоследствии он стал заведующим кафедрой теоретической механики в самом элитном, с моей точки зрения, вузе страны – Московском физико-техническом институте. Был избран членом-корреспондентом АН СССР. Сейчас он академик Российской академии наук, автор многих статей и монографий.

Именно Виктор посоветовал мне ознакомиться с теорией тонких стержней, разработанной в докторской диссертации члена-корреспондента АН СССР Евгения Павловича Попова, который являлся также одним из основоположников теории автоматического регулирования и теории автоматического управления, в том числе летательными аппаратами. В момент подготовки к моему поступлению в аспирантуру Евгений Павлович был заведующим кафедрой на механическом факультете МВТУ.

Мне предстояло подать документы в приёмную комиссию аспирантуры МВТУ, ныне МГТУ. Самым главным документом, как оказалось, для меня стала характеристика с места работы. Получить её было большой проблемой. В 1966 году наш почтовый ящик N 993 был переименован в Центральный научно-исследовательский институт автоматики и гидравлики (ЦНИИАГ). Эта аббревиатура полностью совпадала с аббревиатурой Центрального научно-исследовательского института акушерства и гинекологии, что давало нам повод для разного рода шуток на эту тему. Я полагаю, что получить характеристку из института акушерства и гинекологии мне было бы значительно проще. Поскольку заместитель директора ЦНИИАГ по кадрам и режиму Николай Андреевич Марков наотрез отказывался подписывать сотрудникам характеристики во внешние организации, то я решила не искушать судьбу и воспользовалась опытом нашей сотрудницы Евы Краснолобовой, которая, намучившись с получением характеристики несколькими годами раньше, всё же поступила в аспирантуру МВТУ по специальности “Гироскопия”. Я подписала характеристику у начальства рангом пониже, не поставив об этом в известность Маркова, и начала готовиться к вступительным экзаменам по истории КПСС и теории гироскопических устройств.

Сдавать вступительный экзамен по английскому языку мне было не нужно, поскольку, ещё учась на вечернем факультете в инязе, я сдала кандидатский минимум. Готовилась я к экзаменам в аспирантуру весьма основательно. На экзамене по истории КПСС я не написала на экзаменационном листе ни единого слова, потому что моим мыслям было слишком тесно в рамках этого листа. Когда в середине своего ответа по билету, рассказывая о событиях, последовавших вслед за буржуазной февральской революцией, я произнесла слова “коалиционное правительство”, принимающий экзамен доцент, член приёмной комиссии, прервал меня и поставил оценку “отлично”. Экзамен по специальности я тоже сдала успешно, хотя и не столь блистательно. Итак, в 1967 году я поступила в заочную аспирантуру МВТУ.

В первый год пребывания в аспирантуре мне предстояло сдать два кандидатских минимума: по специальности и по философии. При подготовке к сдаче кандидатского минимума на занятиях по теме “Сознание” я позволила себе нарушить жёсткие каноны марксистко-ленинской идеологии, заявив, что сознанием обладает не только человек, но в той или иной степени и представители животного мира: дельфины, высшие обезьяны, а также некоторые породы собак. Затем я сказала, что невозможно представить себе, чтобы существовал скачок сознания от нуля в животном и растительном мире до максимума у человека, иными словами, должны существовать промежуточные формы сознания. Это сейчас всем известно, что сознанием обладает даже клетка организма, а тогда шёл 1968 год, и за отступление от общепринятых представлений можно было жестоко поплатиться. Услышав мою тираду, преподаватель философии пришёл в негодование, однако голоса не повысил и дал мне короткую, но весьма хлёсткую отповедь. Во время оплачиваемого отпуска для подготовки к сдаче кандидатского минимума я с упоением читала первоисточники по философии и хотя, естественно, всё прочитать не успела, но чувствовала, что подготовилась к экзамену совсем неплохо. Тем не менее, мне пришлось довольствоваться оценкой “хорошо” из-за негативного отношения к моему вольнодумству преподавателя философии.

Кандидатский экзамен по специальности принимал назначенный моим научным руководителем Владимир Александрович Бауман. Он не был специалистом в той области, которой мне предстояло заниматься, но он устраивал меня тем, что не мешал мне работать: не торопил меня и не навязывал своих идей. Я рассчитывала, что моим научным руководителем будет Евгений Александрович Никитин, но этого не случилось.

После сдачи кандидатских экзаменов я приступила непосредственно к работе по теме диссертации. Со всем пылом души я начала изучать теорию тонких стержней и пыталась применить её к решению задач, связанных с вычислением моментов сопротивления токоподводов произвольной формы. Кроме того, моя работа в это время была связана с проектированием, сопровождением изготовления и сборки макета для испытания различных схем токоподводов, а также собственно с исследованием на этом макете различных схем подпайки токоподводов в гироскопах. Подвижная часть макета была чрезвычайно хрупкой, поскольку исследовались токоподводы, изготовленные из сусального золота сечением 0,01×1 квадратных миллиметров и длиной тридцать-сорок миллиметров. Макет был установлен на массивной плите – фундаменте, не связанном со зданием, в подвальном помещении, что предохраняло его от внешних воздействий. Проводя испытания, я собирала экспериментальный материал для своей диссертации.

Это не давало покоя Иде Ивановне, которая тоже хотела защитить кандидатскую диссертацию по результатам исследования прибора под названием “мёртвое тело”, в котором не было вращающихся частей, в отличие от гироскопов, где ротор гиродвигателя обычно вращался со скоростью 24000 об/мин., а в гиродвигателе ИАВ – даже со скоростью 86000 об/мин. “Мёртвое тело” было изготовлено из кварца и подвешено на струне в поддерживающей жидкости. Однако, поскольку ожидания начальника лаборатории Николая Васильевича и исполнителя работы Иды Ивановны получить на этом приборе требуемую точность не оправдывались, ей хотелось насолить и навредить мне. К этому времени, защитив кандидатскую диссертацию, Юрий Иванович Ушанов стал начальником крупного приборного отдела, в состав которого вошли конструкторский отдел и исследовательские лаборатории, и Ида Ивановна заменила его в должности руководителя сектора, став моим непосредственным начальником и превратившись в терроризировавшую меня злобную фурию.

Однажды мы вместе с ней поехали в командировку в Дубну, и в свободное от работы время она рассказывала мне о своей семье. Надо отдать ей должное: не будучи красавицей, она, благодаря своей талантливо разработанной тактике завоевания сердца своего будущего мужа, сумела-таки покорить его, интеллигента и красавца, врача-фтизиатра. В своём доме она завела такой порядок, что муж даже не знал, где находятся его носки и рубашки. Она всё выдавала ему сама, он был полностью зависим от неё и просто не мог без неё обходиться. Я тогда уже поняла, что у неё было большое желание подавить и мою волю, но я не прогнулась. У Иды Ивановны с мужем было двое детей-близнецов: мальчик и девочка, и Ида Ивановна неоднократно говорила, что она вытянула в жизни счастливый лотерейный билет. Казалось бы, чего ей недоставало?

Как-то она приказала мне следовать за ней на фундамент, и там, буквально приперев меня к стене, тет-а-тет, чтобы никто не увидел и не услышал, за что-то долго отчитывала меня, а я, стоя перед ней с уже большим животом – дело было в конце апреля 1970 года, – никак не реагировала на её истеричный крик и была как бы кем-то или чем-то защищена от её беспричинных наскоков. При посторонних Ида Ивановна никогда не вела себя подобным образом, она даже часто улыбалась, но при этом её глаза, умные и холодные, не улыбались никогда, и я всегда отмечала это несоответствие в её лице: растянутые в улыбке губы и глаза со стальным выражением. Ида Ивановна хотела вывести меня из состояния равновесия, чтобы мне, беременной, стало плохо. Она всегда старалась держать себя в руках, и сначала я даже не подозревала, что она может впадать в такое неуправляемое состояние.

После этого случая я перестала с ней общаться. Но вскоре случилась беда – оказался сломанным мой испытательный макет. Его корпус не пострадал, поскольку был достаточно массивным, а вот измерительная струна и токоподводы оказались разорванными, места их крепления развороченными. Мне стало ясно, что это было делом рук Иды Ивановны, но поднимать шум я не хотела. Механики отдела заново сделали подвижную часть, а руки у меня тогда были очень чуткие, и мне без особого труда удавалось аккуратно проводить тонкие замеры. По окончании экспериментов их результаты должны были быть оформлены протоколами и подписаны начальником сектора, однако Ида Ивановна подписывать протоколы отказалась. Тогда протоколы подписал начальник лаборатории Николай Васильевич Гусев, который относился к Иде Ивановне с уважением и ценил её как работника, и, тем не менее, он не побоялся испортить с ней отношения, проявив тем самым понимание ситуации, а также свою человеческую состоятельность, мужество и честность. Большое ему спасибо.

Даже в суровых условиях нашего почтового ящика Николай Васильевич оставался беспартийным, и это тогда, когда практически все стремившиеся занять даже самую незначительную административную должность вступали в ряды КПСС. Его диссертация на соискание учёной степени кандидата технических наук по глубине и широте охвата рассмотренных в ней вопросов была высоко оценена специалистами. Все они единодушно считали Николая Васильевича достойным присвоения ему степени доктора технических наук. Даже Ида, критиковавшая всех и вся, относилась к нему с уважением. Та же двуличная Ида неоднократно делилась со мной своим мнением относительно Юры Ушанова: “У меня никогда не было такого неграмотного начальника. Вот Венгеров на той фирме – это большой учёный…” Внутренне возмущаясь и негодуя по поводу её высказываний относительно Юры, который был весьма одарённым специалистом и, к тому же, всеми любимым, я каждый раз думала: “Так зачем же ты ушла с той фирмы?”

Подписав протоколы испытаний, Николай Васильевич фактически открыл мне дорогу к защите диссертации, поскольку выполнение теоретической части всецело зависело только от соискателя. Я приступила к изучению теории тонких стержней, разработанной Евгением Павловичем Поповым и опирающейся на точное описание их упруго деформированной формы – с точками сжатия, растяжения и перегиба. Мне пришлось долгое время работать с таблицами Брадиса и эллиптических интегралов…

Эту работу я практически выполнила дома, получив сначала двухмесячный дородовой, а затем, уже после рождения дочки одиннадцатого июля 1970 года, и годовой отпуск. После рождения дочери никто не верил, что я смогу написать диссертацию, и как раз в этот момент я получила от своего руководителя единственный за всё время учёбы в аспирантуре совет: “Может быть, Вам стоит потом поменять тему диссертации?” На работе я слышала аналогичные советы. Но я не хотела ничего менять и продолжала упорно работать. В связи с рождением дочери мне пришлось взять академический отпуск также и в аспирантуре.

Весь мой рабочий стол и всё пространство вокруг него было завалено черновиками, таблицами и книгами. Я работала целыми днями, и это, в конце концов, утомило мужа. Он, как и все, не верил, что всему этому придёт конец, и начал еженедельно стращать меня разводом. Моя дочка уже самостоятельно стояла в манеже и, держась за барьер своими крошечными ручонками, тихонько тянула одну и ту же ноту и то приседала, то подпрыгивала, стараясь привлечь моё внимание. Однажды я поставила её кроватку совсем рядом со столом, за которым я занималась, и, едва я отвернулась, как моя дочурка в клочья разорвала таблицы Брадиса. Сгоряча я отшлёпала её, десятимесячную. Она горько плакала, а я до сих пор корю себя за несдержанность перед своей крохой, а теперь уже взрослой женщиной.

Лилечке пошёл уже второй годик. Однажды свекровь заявила: “Что это она (то есть я) не идёт работать?” А сама она практически всю жизнь не работала и мне не помогала ухаживать за дочкой, хотя мы с Николаем материально помогали ей все годы, даже когда, находясь в декретном отпуске, я не работала. Тем не менее, какие-то деньги я всё же получала, поскольку, кроме своей дочки, кормила ещё другую девочку, у матери которой после операции не было грудного молока. Кроме того, несколько раз я получала выплаты за свои изобретения и рефераты для ВИНИТИ.

Когда дочке исполнился год и три месяца, я попыталась отдать её в детский сад, находившийся рядом с нашим домом, куда принимали детей, начиная с полуторагодовалого возраста. Мне пришлось буквально уговаривать заведующую садом Анну Александровну взять мою Лилечку, но уже на следующий день её покусала девочка по имени Лена Тимошкина, которая постоянно билась в истерике, когда родители приводили её в детский сад. Естественно, я выразила неудовольствие родителям неспокойного ребёнка, и тогда незамедлительно последовала реакция Анны Александровны: “Вы ещё не подошли по возрасту для нашего детского сада. Приходите, когда вам исполнится год и шесть месяцев”. Заведующая предложила мне дождаться “совершеннолетия” дочки и только тогда прийти в группу. Моё положение было весьма затруднительным, поскольку мне надо было выходить на работу. Нас выручила моя мама, которая самоотверженно ежедневно приезжала на Молодёжную со своей Первомайской, где находилась её квартира. Жить у нас постоянно она не захотела.

Часть моей диссертационной работы по определению моментов тяжения токоподводов в статических условиях была завершена. В то время я не догадывалась о недостатках теории тонких стержней, разработанной Поповым. Выйдя на работу после длительного отпуска, связанного с рождением дочери, я приступила к работе по определению величины возмущающих моментов, создаваемых токоподводами при динамических нагрузках, в частности, при вибрации основания. Мне пришлось вникать в вопросы и изучать дисциплины, которые не только нам никогда не преподавались, но о которых я никогда раньше даже не слышала. Получить консультацию по колебаниям тонких стержней у своего научного руководителя я не могла, так как он не был специалистом в рассматриваемых мной вопросах. Когда у меня возникли трудности с пониманием “собственных значений” и “частот собственных колебаний”, я поделилась своими проблемами с Валей Жаровой, женой Валерия Аркадьевича Жарова, бывшего в то время секретарём Бауманского райкома КПСС. Она посоветовала мне обратиться к своей знакомой, математику Лене, работавшей в Институте проблем механики на Ленинградском проспекте.

Когда я вошла в помещение, где работала эта женщина, я увидела сидевшего за столом круглолицего голубоглазого мужчину. Он поинтересовался, кто я и чем занимаюсь, а затем, в свою очередь, представился: Грудев Иван Дмитриевич, начальник лаборатории. Иван Дмитриевич изъявил желание ознакомиться с моей диссертационной работой, и я представила ему все имевшиеся у меня материалы. Иван Дмитриевич быстро всё просмотрел и, не сказав ни слова, направил меня к Лене, которая ответила на мои вопросы. Могла ли я в тот момент предположить, что спустя всего лишь несколько лет именно Иван Дмитриевич опубликует теорию, которую можно будет использовать для расчёта не только плоскостных, но и пространственных деформаций и усилий в стержнях, в отличие от теории, разработанной Евгением Павловичем Поповым, на которую опиралась я в своей кандидатской диссертации. Следующая работа Ивана Дмитриевича была посвящена созданию теории пространственных колебаний стержней, тогда как я в своей работе рассматривала колебания в плоскости.

Так началось моё знакомство с Иваном Дмитриевичем, с которым впоследствии у меня установились долговременные творческие и личные связи. А тогда, покинув ИПМ, я забыла и о Лене, и об Иване Дмитриевиче, и о Вале Жаровой, организовавшей эту встречу, забыла настолько, что даже не пригласила её в ресторан по случаю успешной защиты диссертации, не выразив этим ей свою благодарность за организацию консультации, единственной за всё время моей работы над диссертацией. Раньше Валя несколько раз приглашала меня к себе домой, где собирались её и Валерия Жарова друзья – выпускники МВТУ, и, естественно, что она была настолько обижена моим невнимательным отношением к ней, что в дальнейшем перестала со мной общаться.

Наконец, когда диссертация была написана, её предстояло напечатать и сброшюровать. Предварительная защита проходила в нашей организации. Народу собралось очень много. Мой доклад длился пятьдесят минут вместо положенных двадцати. По этому и другим поводам мне было сделано немало замечаний и задано много вопросов. Ида Ивановна мучительно переживала происходящее. Она даже покрылась пятнами и всё порывалась что-то сказать, но остальные присутствующие были настроены очень благожелательно, и тогда ей не удалось осуществить свои коварные замыслы. Мне было необходимо написать и выучить свой доклад, чтобы сократить его и не подыскивать во время защиты нужные слова. Мой муж Николай принёс домой диктофон, и я несколько раз проговорила и прослушала своё выступление.

Теперь можно было послать диссертацию секретарю Учёного Совета МВТУ. Для этого нужно было получить разрешение заместителя директора по кадрам и режиму Николая Андреевича Маркова, но он наотрез отказался выпускать диссертацию “на сторону”, мотивируя свой отказ возможностью утечки информации. В моём случае ни о какой утечке информации не могло быть и речи. Диссертация называлась “Исследование некоторых схем радиальных упругих токоподводов гироскопических приборов” и не содержала секретных сведений, но токоподводы устанавливались в гироприборах, и вот это “гиро” служило камнем преткновения. Я – официальная аспирантка МВТУ, а мне не давали разрешение на защиту диссертации. Ситуация зашла в тупик.

Я обратилась к секретарю Учёного совета нашего предприятия Римме Николаевне Терёхиной, милейшей женщине, с просьбой помочь мне. Она отнеслась ко мне с пониманием и написала письмо в Министерство оборонной промышленности, в котором просила дать мне разрешение на защиту диссертации в МВТУ. Но таких прецедентов в министерстве ещё не было, и чиновник, которому было направлено это письмо, положил его под сукно. Тогда я обратилась к своей подруге Наташе Кулачкиной, которая к тому времени перешла на работу в министерство. Наташа и решила мою судьбу. Как она сама рассказывала, “причесавшись и подкрасившись”, она пошла на приём к начальнику управления и, изложив ему мои обстоятельства, попросила принять решение по этому вопросу. Начальник управления здраво оценил ситуацию и дал Наташе поручение подготовить письмо, разрешающее мне защиту в МВТУ. Это письмо привело Маркова в бешенство, но препятствовать мне он больше не мог.

Потом возникла ещё одна непредвиденная трудность: я никак не могла добиться того, чтобы секретарь Учёного совета МВТУ Мещанинова приняла и зарегистрировала мою диссертацию. Каждый раз она придиралась к её внешнему оформлению: то эта буква не там стоит, то другая буква не тем шрифтом напечатана. А как можно было хоть что-то исправить, если все листы просчитаны и пронумерованы? Изъять или что-нибудь перепечатать было совершенно невозможно.

Снова возникла патовая ситуация. Каждый этап на моём пути к защите давался мне ценой немыслимых усилий. Время шло, я теряла силы и терпение. В какой-то момент я сказала маме: “ Я не буду защищаться! Я не могу переступить через все эти препоны и эту тётку!” Мама была очень огорчена, но старалась успокоить меня: “Алёнушка! Ты пойми: сколько сил было вложено! Потерпи. Придумай что-нибудь!” А что можно было придумать?! Просто надо было принести секретарю коробку конфет или бутылку вина, или подарить ещё что-нибудь. Но мы до этого не додумалась, потому что тогда ни я, ни моя предельно честная мама ещё не знали таких ходов.

Уже после защиты, когда нужно было побыстрее получить из Высшей аттестационной комиссии диплом кандидата технических наук в связи с переходом на другую работу, я всё-таки преподнесла секретарше коробку конфет и получила диплом даже раньше того срока, о котором просила!

Но в тот момент даже сам заведующий кафедрой Дмитрий Сергеевич Пельпор, кажется, не смог или не решился поспособствовать мне в деле разрешения конфликта с секретарём Учёного Совета МВТУ. Мне не оставалось ничего иного, как обратиться к Евгению Павловичу Попову. Я рассказала ему, что в своей диссертации я использовала разработанную им теорию тонких стержней применительно к задаче определения моментов тяжения токоподводов с учётом погрешностей их подпайки в местах крепления на корпусе прибора и подвижной системе. Я пояснила также, что общепринятые методы науки о сопротивлении материалов не позволяют решать подобные вопросы, поскольку рассматривают идеальную форму упругой линии токоподвода – прямую, часть окружности или винтовую пружину. Евгений Павлович заинтересовался моей работой, и вскоре моя диссертация была зарегистрирована в Учёном совете МВТУ.

Предварительная защита диссертации состоялась на кафедре П-4 и прошла успешно. В качестве официальных оппонентов были предложены член-корреспондент АН СССР, профессор, доктор технических наук Попов Е. П. и заведующий лабораторией предприятия “Дельфин”, кандидат технических наук Юрасов. Оба дали своё согласие быть моими оппонентами, правда, со стороны Юрасова впоследствии я выслушала несколько нелицеприятных критических замечаний. В целом все отзывы на диссертацию и на автореферат были положительными. Сотрудница соседней лаборатории Галя Маклецова, узнав, что мой автореферат послан в Военно-инженерную академию, характеризовала меня своему знакомому, работавшему там, как мужественную женщину, выполнившую всю работу самостоятельно, без чьего-либо руководства. Сейчас я отлично понимаю, что моя диссертация не была шедевром научного творчества, но, работая над ней, я училась мыслить.

Защита диссертации, на которой присутствовали мой однокурсник Женя Боданский и муж Николай, состоялась двадцать шестого декабря 1973 года и прошла успешно. В своём заключительном выступлении Дмитрий Сергеевич Пельпор отметил, что в диссертации “полновесно” представлена и теоретическая, и практическая часть. А вечером в ресторане мои коллеги и друзья торжественно отметили это событие, Ида же Ивановна Воскресенская не была осведомлена о дате моей защиты и, естественно, не была приглашена в ресторан.

Когда я защитила кандидатскую диссертацию, сотрудники лаборатории также сердечно поздравили меня в стихотворной форме. Стихи написал наш признанный красавец, замечательный человек и способный инженер Валерий Рудевич:

Коллеги также подарили мне чеканку, которая до сих пор висит на стене в моей квартире.

В Новый 1974 год я вступала в новом качестве, по поводу чего та же Галя Маклецова однажды пошутила: “Ты теперь – кандидат наук и должна вести себя достойно. Что же ты ходишь, шаркая ногами, как старушка?”

Однако ситуация с гироскопией на работе по-прежнему была неясной. Мы подозревали, что больше не будем сами разрабатывать гироскопические приборы и эта функция перейдёт к другим предприятиям отрасли. Нам предстояло переориентироваться на решение других проблем. Это было обидно. Мои коллеги практически не были загружены работой, я же была занята оформлением множества документов, необходимых для получения диплома кандидата технических наук. После защиты диссертации начальник лаборатории Николай Васильевич представил руководству предприятия мою характеристику и ходатайство с просьбой о повышении моего оклада до ста восьмидесяти рублей в месяц, то есть на двадцать рублей, с сохранением моего прежнего статуса – старшего инженера. Иными словами, речь не шла о предоставлении мне какой-либо научной должности.

Тем не менее, узнав об этом, Ида Ивановна настрочила на меня донос заместителю директора предприятия по кадрам и режиму Маркову, в котором написала, что я выполняла свою диссертационную работу в рабочее время. Однако было совершенно ясно, что в диссертации рассматривались вопросы, связанные с тематикой нашего отдела, и, кроме того, кто бы позволил мне заниматься другими проблемами, если бы была необходимость решать какие-то насущные задачи отдела? Но в отделе не было новых задач, не было новых проблем. Тем не менее, Марков с готовностью отозвался на донос Иды Ивановны, и продвижение документов о моём повышении было приостановлено.

Я немедленно перешла из группы Воскресенской в группу Валеры Рудевича, к тому времени также защитившему кандидатскую диссертацию, темой которой был гирокомпас на струнном подвесе. Мы сидели в комнате втроём: Валера, который сейчас тоже находился не у дел, голубоглазая Ирина Эстрина и я. В окружающей нас атмосфере витала безысходность. Мне поручили выполнить работу по тематике соседнего отдела, связанную с электроникой, в которой я мало что понимала. Однако в течение двух месяцев я напряжённо пыталась разобраться в порученной мне задаче и добиться какого-либо положительного результата.

Общая ситуация и моя, в частности, была такова, что мне необходимо было уходить с предприятия. Я подала заявление об уходе, но всё ещё продолжала работать. Наблюдая за мной, Филимонов, начальник отдела, для которого я выполняла работу по электронике, сказал: “Удивительная женщина… Вот ведь уходит, а всё зачем-то старается…” Расставаясь с предприятием, где я проработала четырнадцать лет, я обежала все отделы, с сотрудниками которых мне приходилось соприкасаться по работе, и всюду видела сочувствие и недоумение по поводу того, что произошло со мной. Мой бывший дипломник, а впоследствии коллега Слава Соболев с горечью сказал: “Не ценят людей, которые умеют работать”.

Мне нужно было определиться, куда уходить. И снова мне помог Евгений Павлович. Он поинтересовался, на каком предприятии занимаются токоподводами, и я сказала, что этой темой, наверняка, занимаются в Московском институте электромеханики и автоматики (МИЭА), поскольку там разрабатываются гироскопические приборы и акселерометры, а, следовательно, и их элементы. Евгений Павлович поговорил о моём переводе с бывшим тогда начальником МИЭА Алексеем Дмитриевичем Александровым, заверив его, что я буду для предприятия полезным работником. При этом он добавил, что у него в этом предложении нет ничего “личного”.

Перед моим зачислением в МИЭА мне предстояло пройти собеседование с заместителем начальника института по кадрам и режиму Алексеем Алексеевичем Максаковым, который, наверняка, был против моего приёма, но не мог противостоять решению начальника института. Во время нашей беседы он спросил меня: “Сколько времени вам потребуется, чтобы доехать до работы?” Я решительно ответила: “Пятьдесят минут”. Однако я слукавила: мне предстояло добираться до новой работы с двумя пересадками на метро, тратя на дорогу не меньше часа, что по московским меркам было вполне допустимо. Слава Богу, к этому времени уже была пущена в эксплуатацию линия метрополитена от станции “Пионерская” до станции “Молодёжная”. А раньше до “Пионерской” я добиралась на автобусе, который зачастую приходилось долго ждать на морозе, на пронизывающем ветру, и я, помню, так жалела себя в эти минуты… Я договорилась с руководителем режимной службы о выходе на работу в середине июня, запланировав как следует отдохнуть перед новым этапом своей жизни.

В это время в МИЭА уже несколько лет под руководством начальника лаборатории Бориса Васильевича Ефимова в отделе доктора технических наук Давида Адольфовича Браславского, автора нескольких книг по приборам и датчикам летательных аппаратов, работал мой муж Николай, который был явно недоволен моим переводом на эту фирму. Однако я была настроена доказать всему миру и, в первую очередь, самой себе, что Евгений Павлович не напрасно дал мне высокую аттестацию. Я была зачислена на должность исполняющего обязанности старшего научного сотрудника с окладом двести тридцать рублей в месяц. Своим коллегам по прежней работе я сказала, что мой оклад составит двести десять рублей, чтобы у Иды Ивановны, если кто-нибудь расскажет ей обо мне, не случился разрыв сердца.

Через пять месяцев после моего ухода из ЦНИИАГ мне позвонила Ира Эстрина и сказала, что Ида Ивановна умерла.

Ида Ивановна, которая всячески препятствовала написанию мной диссертации, которая отказалась подписать протоколы экспериментальных исследований, проводившиеся и обсуждавшиеся у всех на глазах, которая повредила мой макет для испытания токоподводов, которая, наконец, написала на меня донос заместителю директора по кадрам и режиму Маркову, эта сорокашестилетняя женщина, здоровая, цветущая и уверенная в себе, умерла через пять месяцев после моего ухода с предприятия! В моей реакции на сообщение Ирины об этой кончине не было ничего, кроме ужаса и удивления.

Только теперь, написав эти строки, я почувствовала, что моя привязка к событиям далёкого прошлого ослабла, и мне удалось взглянуть на прошедшее под другим углом зрения и переоценить его. Теперь, спустя десятилетия после описанных событий, я поняла, что Ида Ивановна, настрочив на меня донос и тем самым вынудив уйти на другое предприятие, сама того не желая, сделала для меня благое дело. В МИЭА я начала заниматься разработкой физических моделей погрешностей гироскопов, что полностью отвечало моим устремлениям и наклонностям. Здесь я не могу не вспомнить замечание заведующего кафедрой физики МВТУ Кравцова Якова Васильевича, которое он сделал по моему поводу, студентки первого курса, ещё совсем юной, с длинными косами, одетой в летнее платьице с круглым воротничком с синей каёмочкой. После моего ответа по билету на экзамене он сказал: “У этой девочки исключительное чувство физики”. Именно поэтому в МИЭА я нашла себя как специалист, в то время как в ЦНИИАГ я была бы лишена возможности заниматься теми проблемами, которые мне посчастливилось решать на новой работе.

Часть 2. Почтовый ящик № 228

Глава 5 Акселерометры

Первые успехи

Учась в МВТУ, мы мечтали о небе. Мы не собирались стать лётчиками, но все хотели разрабатывать новые приборы для самолётов. Когда по окончании института я была направлена на работу в головное предприятие оборонной промышленности, то сначала немного расстроилась, но потом включилась в его тематику и проявила к ней интерес. Немаловажным обстоятельством явилось также то, что наша фирма находилась совсем недалеко от моего дома. Теперь, после защиты кандидатской диссертации мне предстояло работать в головной фирме авиационной промышленности, чему я была несказанно рада.

Перед переходом на новую работу сразу же после собеседования с заместителем начальника Московского института электромеханики и автоматики по кадрам и режиму я была приглашена в кабинет самого начальника института, доктора технических наук Алексея Дмитриевича Александрова. В этом кабинете я побывала в первый и последний раз. Больше личных контактов с руководителем предприятия у меня не было, и в дальнейшем все письма, отчёты и другие документы, которые я приносила ему на подпись, я оставляла у секретаря.

В тот день, войдя в кабинет, я увидела невысокого, достаточно молодого, симпатичного мужчину с приятной улыбкой. После взаимных приветствий он сел на краешек стола, свесив ногу. Разговор зашёл, естественно, о предстоящей мне работе по расчёту вредных моментов токоподводов, снижающих точность прецизионных акселерометров – приборов, измеряющих ускорение. Созданием новых типов этих приборов занимался сектор кандидата технических наук Ильи Григорьевича Архипова, входивший в состав отдела Вадима Александровича Гаранкина. Именно туда я и была направлена работать. Я хорошо запомнила своё первое впечатление от встречи с Алексеем Дмитриевичем, поскольку он очаровал меня. Это ощущение не покидало меня и в дальнейшем, хотя в последующие годы начальник института никогда не проявлял по отношению ко мне каких-либо знаков внимания.

Перед моим зачислением на должность исполняющего обязанности старшего научного сотрудника я договорилась с администрацией института об отпуске. Впереди у меня была поездка с мужем Николаем и маленькой дочкой Лилей на Азовское море, в Бердянск. Однако в самый последний момент муж отказался ехать со мной, что явилось для меня первым страшным и серьёзным ударом. Это было началом конца моих радужных надежд на счастливую семейную жизнь. В Бердянск мы отправились вдвоём с Лилечкой, которой тогда не было ещё и четырёх лет. Перед моим возвращением в Москву в Бердянск приехал Николай, и я передала ему дочку. Однако Николай не выдержал режима, связанного с уходом за ребёнком, и вскоре привёз дочку в Москву, а сам возвратился в Бердянск, где продолжил свой отдых.

После пребывания на море выглядела я неплохо. Помню восхищённые взгляды коллег мужа, который уже два года работал в МИЭА, и комплимент в мой адрес Сергея Сергеевича Куликова, работавшего с Николаем в одном отделе: “А ведь эта красотка – жена Николая Валько”. В то же время в конструкторском отделе и секторе Ильи Григорьевича меня встретили настороженно: молодая, интересная, кандидат технических наук, пришла со стороны, да ещё “сверху”. Кое-кто отнёсся ко мне просто ревниво, особенно Гена Людиновский, ведущий конструктор акселерометра с упругим подвесом. Мне также показалось, что ведущий инженер Владислав Аникейчев, замещавший начальника сектора в его отсутствие, полагал, будто я буду претендовать на это место. Поэтому мне во что бы то ни стало нужно было переломить эту нездоровую ситуацию, поскольку я совершенно не претендовала ни на какую административную должность. Меня интересовало только продвижение по научной стезе. И прежде всего мне было необходимо утвердиться в глазах коллег как достойный специалист.

Я работала в секторе, где разрабатывались и проводились испытания акселерометров различного типа: так называемых “сухих” – с упругим подвесом чувствительного элемента и поплавковых – с подвесом чувствительного элемента на цапфах, которые могли поворачиваться на некоторый угол в камневых подшипниках скольжения. Отношение сотрудников к работе – Веры Сергеевны Вершининой, Владислава Аникейчева, Володи Зыкова, Тамары Фалинской, Нины Шевковой, и, конечно, самого Ильи Григорьевича – было исключительно серьёзным. Меня поражало, как после обеденного перерыва многие из них наперегонки, как мне тогда представлялось, бежали вниз на фундамент к поворотным головкам, на которых производились испытания акселерометров. Фундамент представлял собой огромную платформу, установленную на земле в подвальном помещении и не связанную со зданием. Я всегда удивлялась: “Может быть, на всех сотрудников не хватает этих головок? И поэтому коллеги несутся туда со всех ног?” Это, правда, не более чем весёлое воспоминание. На самом же деле люди действительно трепетно относились к работе, вкладывая в неё всю душу. Нашим настольным учебником тогда была книга А. Е. Синельникова “Низкочастотные линейные акселерометры. Методы и средства поверки и градуировки”.

В течение нескольких первых месяцев моя работа, как и предполагалось, была действительно связана с определением нулевых моментов токоподводов в акселерометрах разных типов. Сначала мне было поручено рассмотреть С-образные ленточные токоподводы акселерометра ДА-6С. При идеальной форме момент сопротивления, создаваемый этими токоподводами при отсутствии отклонения чувствительного элемента акселерометра от нулевого положения, равен нулю. Однако в действительности при подпайке токоподводов к чувствительному элементу и корпусу прибора практически всегда возникает искажение их идеальной формы. В этом случае токоподводы оказываются деформированными, и тогда для расчёта погрешностей, создаваемых токоподводами и влияющих на точность прибора, формулы сопромата не пригодны. Для расчёта нулевых моментов токоподводов, возникающих из-за различных погрешностей их подпайки, я применила теорию тонких стержней, которую уже использовала в своей кандидатской диссертации.

У меня не было и тени сомнения в том, как делать расчёты, просто для этого требовалось достаточно много времени. Я приходила на работу и, не отрываясь буквально ни на минуту, решала поставленную передо мной задачу. У меня было ощущение, что коллеги по сектору с затаённым вниманием ждали, каков будет результат моих трудов. Когда отчёт был готов, он был направлен начальнику конструкторского отдела Илье Леопольдовичу Милейковскому, который в своё время занимался как теоретическими, так и практическими исследованиями токоподводов. Илья Леопольдович полностью одобрил отчёт. Это была первая маленькая победа. Дальше мне предстояло рассчитать токоподводы для акселерометров другого типа, что я также успешно выполнила.

Позже самостоятельно, а также в соавторстве с Милейковским и научным руководителем моей диссертационной работы Владимиром Александровичем Бауманом я опубликовала несколько статей в сборниках “Известия вузов. Приборостроение” и “Труды МВТУ”. Написав статью “Исследование двух схем радиальных упругих токоподводов гироскопических приборов”, я поехала в МВТУ к Евгению Павловичу Попову – создателю теории тонких стержней, чтобы ознакомить его с содержанием статьи. Я понимала, что Евгений Павлович доволен тем, что его теория нашла применение на практике. Решив поощрить мою работу, Евгений Павлович подарил мне свою книгу “Теория и расчёт гибких упругих стержней” с тёплой дарственной надписью. Однако через несколько лет он попросил меня вернуть ему эту книгу и подарил другую – “Нелинейные задачи статики тонких стержней” с более краткой и общепринятой дарственной надписью: “Уважаемой Алле Дмитриевне от автора”. Тогда я подумала, что великие люди бывают весьма озабочены тем, чтобы их слова и записи кто-нибудь ненароком не истолковал превратно. А Евгений Павлович, действительно, достиг больших высот в отечественной науке. В 1992 году он по праву был избран академиком Российской Академии Наук.

Однако продолжать заниматься расчётами токоподводов и дальше мне было неинтересно, поскольку мне хотелось расширить область своих исследований. Я пришла в МИЭА в очень благоприятное для себя время: существовавший ранее научно-теоретический отдел был ликвидирован, и в этих новых условиях я оказалась едва ли не единственным специалистом, занимавшимся инструментальными погрешностями приборов, в направлении, которым в то время руководил главный конструктор Евгений Андреевич Правоторов. Поэтому при желании я могла взяться за решение любой задачи, связанной с механикой акселерометров, а позже и гироскопов.

Как и на прежней работе, в научно-технической библиотеке я еженедельно знакомилась с новыми поступлениями технической литературы. Однажды в одном из журналов я увидела статью, посвященную расчёту балки с цилиндрической выемкой. В наших акселерометрах ДА – 6С и ДА – 6М использовался упругий подвес маятникового чувствительного элемента, представляющий собой систему двух параллельных торсионов с тонкими перемычками, образованными двумя цилиндрическими поверхностями, так называемыми Х-образными шарнирами. В целом упругий подвес представлял собой пространственную раму с произвольно направленной нагрузкой. Я загорелась желанием сделать расчёт жёсткости, а также ударной и вибрационной прочности этой конструкции.

Не без некоторых колебаний, как мне показалось, поскольку на предприятии, по-видимому, подобные попытки уже были предприняты, Илья Григорьевич дал согласие на проведение расчёта, и эта задача была включена в план моей работы. Я взялась за учебники сопромата. Одно дело – в течение четырёх семестров прослушать эту дисциплину в МВТУ, и совсем другое дело – применить свои знания на практике для расчёта характеристик реально существующего прибора. Расчётам на прочность при динамических нагрузках нас вообще не обучали. В случае возникновения у меня трудностей при решении задач, связанных с тематикой предприятия, мне совершенно не с кем было бы посоветоваться. Поэтому я начала искать людей, которые в случае необходимости могли бы дать мне квалифицированный совет.

Так я стала слушателем двух семинаров. Один из них проводился в Институте проблем механики (ИПМ), где с докладами неоднократно выступал выпускник МВТУ и МГУ Виктор Филиппович Журавлёв, начинавший свой трудовой путь в ЦНИИАГ, где я тогда работала. Второй семинар проводился в Институте механики МГУ, где руководителем семинара был член-корреспондент АН СССР Эдуард Иванович Григолюк. Именно в то время Виктор Журавлёв подарил мне оттиск своей статьи “К вопросу об оценках эффекта Магнуса”, опубликованной в сборнике “Доклады Академии наук СССР“, с дарственной надписью, а позже и свою книгу “Волновой твёрдотельный гироскоп”. Когда в 2003 году я поздравила Журавлёва с избранием его академиком Российской Академии Наук, он с иронией спросил: “Неужели тебе действительно интересно знать, что в Академии Наук проходили выборы и что я избран академиком?” Меня поразило такое недружественное высказывание, и с тех пор я с ним не общаюсь.

На обоих семинарах читались и обсуждались доклады по механике деформируемых сред. На семинаре Григолюка совершенно неожиданно для себя я встретила Ивана Дмитриевича Грудева и впервые услышала его доклад о созданной им теории расчёта пространственных стержней, ставшей основой его докторской диссертации. После доклада я подошла к нему и, представившись, напомнила, что около двух лет назад он познакомился с моей кандидатской диссертацией, в которой я использовала теорию тонких стержней, разработанную Евгением Павловичем Поповым.

Слушателями семинаров были выпускники МГУ, Физико-технического института, МАИ и других вузов, которые проявляли интерес к тематике этих семинаров. Среди них был и Анатолий Герасимович Горшков, чьё благосклонное отношению ко мне я довольно скоро ощутила. Поэтому после завершения расчёта жёсткости упругого подвеса акселерометра ДА – 6С (на что я потратила немало усилий) и оформления отчёта, который я сопроводила красочными эпюрами изгибающих и крутящих моментов, я обратилась к Анатолию Герасимовичу с просьбой посмотреть мою работу, поскольку чувствовала огромную ответственность за её качество. Убедившись в правильности выполненного расчёта, я предъявила его начальнику сектора Архипову и другим вышестоящим начальникам. Поскольку полученная мной расчётная величина жёсткости подвеса находилась в диапазоне значений, найденных практическими методами, я чувствовала большое удовлетворение от выполненной работы. Надо отметить, что и начальство вполне оценило моё усердие.

Главным делом моей жизни стала работа, в жертву которой я приносила абсолютно всё, в том числе домашние дела и заботу о семье. Устав от постоянного напряжения при решении задач, дома я не находила сил, чтобы поиграть с маленькой дочкой или позаниматься с ней английским языком, как об этом просила моя мама. Если вечером мы гуляли с Лилечкой в лесу, благо мы жили и живём в зелёной зоне Москвы, то в ответ на её вопросы, я просила её помолчать, о чём сожалею до сих пор. Правда, я готовила еду и убирала квартиру и в то же время всегда испытывала трепет перед взрывным характером мужа. Я знала, что если я начну выяснять отношения в семье, то не смогу сосредоточиться на работе, поэтому предпочитала ничего не менять в своей жизни.

Становление

В следующем, 1976 году я выполнила расчёт упругого подвеса акселерометра ДА – 6С на прочность при нагрузках, возникающих в рабочем режиме, то есть в полёте, а также при транспортных нагрузках. Результаты моей работы вошли в статьи “К расчёту упругих опор прецизионных акселерометров” и “О повышении ударной прочности упругих подвесов маятниковых акселерометров”, опубликованные в сборнике “Труды предприятий отрасли” и в журнале “Авиационная промышленность”.

Меня подключали к теоретическому решению практически всех вопросов, связанных с проблемами, возникавшими при разработке или испытаниях приборов, создававшихся в институте. Помню, что в сборочном цехе начали ломаться цапфы подвеса поплавкового акселерометра А – Л1, и начальник отдела дал мне задание разобраться с этой проблемой. Я знала, что в связи с поломками цапф заместитель главного конструктора направления Анатолий Васильевич Агапов дал сборщикам указание укорачивать их. Его соображения были вполне очевидными: чем меньше длина цапф, тем меньше изгибающий момент в их заделке на чувствительном элементе и величина максимальных нормальных напряжений в опасном поперечном сечении цапф и, следовательно, меньше возможность поломки цапф при одной и той же нагрузке.

Однако мне его соображения показались недостаточными, поскольку в рабочем режиме и при взлёте самолёта прибор испытывал динамические нагрузки – ударные и вибрационные. Но сначала я не могла теоретически обосновать свою неудовлетворённость решением Агапова укорачивать цапфы. В то время я посещала занятия физкультурой в спортивном комплексе на Гребном канале. Там же мы играли в волейбол. Я обратила внимание на то, что, принимая мяч, я приседаю и придаю определённое положение своим рукам, как бы увеличивая упругость своего тела. И тогда я поняла: чтобы воспринять ударную нагрузку, нужно увеличивать гибкость. В этот момент я осознала, что длину цапф необходимо выбирать, удовлетворяя одновременно двум противоречивым требованиям. Чтобы обеспечить прочность цапф при статических нагрузках, нужно действительно укорачивать цапфы, а чтобы обеспечить их прочность при динамических нагрузках, их длину нужно увеличивать, потому что в этом случае кинетическая энергия чувствительного элемента при ударе или вибрации воспринимается цапфой по всей её длине.

Проведя необходимое исследование, я показала, что значения критических нагрузок при ударе и вибрации, вызывающих появление в цапфах необратимых пластических деформаций, пропорциональны квадратному корню из длины цапфы. Верхним пределом, ограничивающим длину цапф, является обеспечение их устойчивости при воздействии динамических сжимающих нагрузок. Я пришла к выводу, что к уменьшению длины цапф следует подходить с осторожностью, проверяя каждый раз расчётным путём прочность укороченной цапфы при динамических нагрузках.

Когда мой отчёт попал на подпись к Агапову, он пришёл в негодование. На следующий день, как только я, придя на работу, села за рабочий стол и начала приводить себя в порядок после гонки на работу, начальник отдела Гаранкин нервным тоном потребовал, чтобы я немедленно подошла к его столу. Я проворчала: “Причесаться не дадут”. А начальник отдела, как всегда, громогласно объявил: “Агапов вчера бушевал: “Что такое написал в своём отчёте этот Валько?” Тут я сразу же вспомнила эпизод из своей студенческой жизни. В МВТУ была военная кафедра, но мы, девушки, не были военнообязанными и поэтому военные науки не проходили. Не знаю, кто составлял списки ребят для военной кафедры, только в этом списке оказалась моя фамилия. На первом же занятии, построив студентов, преподаватель взглянул в список и скомандовал: “Рядовой Форштеллер! Шаг вперёд!” Наши парни чуть не умерли со смеху.

Я объяснила Гаранкину суть проведённого мной теоретического исследования, и, надо отдать ему должное, через две минуты он всё понял, начал говорить спокойным тоном и пошёл докладывать Агапову. А потом мы втроём – Агапов, Гаранкин и я – стали соавторами статьи “К выбору оптимальной длины цапф в маятниковых приборах с подвесом на камневых опорах”, опубликованной в сборнике Института Физики Земли имени О. Ю. Шмидта. С сотрудниками этого института, особенно со старшим научным сотрудником, кандидатом технических наук Валерием Евгеньевичем Коридалиным я сотрудничала продолжительное время в связи с публикацией своих статей в сборниках этого института, а также в связи с участием в конференциях. В сборнике этого института “Гравиинерциальные исследования” в соавторстве с Гаранкиным была также опубликована наша статья “К расчёту на прочность при динамических воздействиях цапф подвеса поплавковых маятниковых приборов”; в сборнике “Приборы и методы гравиинерциальных измерений” – статья в соавторстве с Грудевым “Исследование поведения маятниковых приборов с упругим кварцевым подвесом при воздействии ударных нагрузок”.

Особой честью для себя я считала выполнение расчёта на прочность акселерометра ДА – 6К, в котором корпус прибора, чувствительный элемент, выполненный в виде лепестка, и два упругих шарнира с прямоугольным поперечным сечением были изготовлены из единой пластины кварцевого стекла, материала, обладающего минимальным коэффициентом линейного расширения. Однако кварцевое стекло обладает низкими механическими характеристиками – низким пределом прочности при изгибе и совсем малым пределом прочности при растяжении. Поэтому при использовании кварцевого стекла в качестве материала для упругого подвеса остро встала проблема обеспечения его высокой ударной прочности, необходимой для повышения стабильности нулевого сигнала акселерометра.

Проведённое исследование показало, что при правильно выбранной величине зазора между маятниковым чувствительным элементом и корпусом прибора акселерометр может выдержать неограниченно большие нагрузки вдоль оси чувствительности, поскольку в этом случае подвижные концы упругих шарниров под действием изгибающей силы и изгибающего момента ложатся на упор при нагрузках, которые по величине меньше критических, вызывающих разрушение материала шарниров. Поэтому они практически не деформируются при дальнейшем возрастании нагрузки.

Прочность подвеса при нагрузках, направленных вдоль оси подвеса (оси наибольшей жёсткости) объясняется той же причиной. В этом случае на один из упругих шарниров действует сжимающая сила, на другой – растягивающая. Сжимающая сила вызывает потерю устойчивости шарнира, и его подвижный конец ложится на упор, что предохраняет упругие шарниры от дальнейшей деформации и возрастания напряжений в поперечных сечениях. В этом заключался ответ на вызывающую удивление прочность, казалось бы, очень хрупкого подвеса из кварцевого стекла.

Я уделила много времени расчёту на прочность подвесов акселерометров при ударных импульсах различной формы, и теперь мне хотелось узнать, оптимально ли, с этой точки зрения, расположены упоры в ДА – 6С, ДА – 6Н, ДА – 6К. Однако при решении этой задачи я столкнулась с трудностями, которые самостоятельно преодолеть не сумела. Конечно, это была задача не для гироскописта. Её решение требовало глубоких знаний в совершенно иной области. Тогда по согласованию с начальником отдела я оформила договор между нашим предприятием и ЦНИИпроектстальконструкция. Исполнителем договора стал доктор технических наук Иван Дмитриевич Грудев, который превосходно, с подлинно профессиональным блеском выполнил эту работу. Результаты расчёта, приведённые в отчёте, показали, что при отклонении расположения упоров от расчётного на двадцать процентов допустимая ударная скорость уменьшается всего лишь на три с половиной процента. При отклонении же, вдвое превышающем расчётное, допустимая скорость уменьшается уже вдвое. На основании этого отчёта под руководством Ивана Дмитриевича я написала статью “О выборе местоположения упоров в маятниковых приборах”, опубликованную в журнале АН СССР “Механика твёрдого тела”. Эта статья была единственной за всё время моей работы в качестве старшего научного сотрудника, куда я была включена как соавтор профессора Грудева, хотя фактически таковым не являлась. Я только предложила ему решить задачу, которая занимала меня в то время.

Валерий Евгеньевич Коридалин постоянно информировал меня о конференциях, в которых принимали участие сотрудники Института Физики Земли. Первая конференция “Метрология в гравиметрии”, в которой я приняла участие, была проведена в ноябре 1984 года в Харькове. Она была организована АН СССР, Министерством геологии СССР, Государственным комитетом СССР по стандартам, Главным управлением геодезии и картографии СМ СССР, Научно-производственным объединением “Метрология”. Я выступала с докладом “Некоторые пути повышения ударной прочности маятниковых приборов с упругим подвесом чувствительного элемента”.

Перед моим отъездом на эту конференцию начальник отдела Гаранкин ознакомился с тематикой докладов и поручил мне поговорить с авторами доклада “Малогабаритный стенд горизонтальных ускорений” Л. А. Булатовым и В. С. Кутеповым, а также с автором доклада “Разработка конструкций стендов для метрологической поверки и испытания гравиметрической аппаратуры” Е. Г. Воропаевым. Все эти авторы были из Тулы. Я добросовестно выполнила задание начальника и привезла ему дополнительные материалы, касавшиеся интересовавших его докладов. Я неоднократно думала, почему начальник отдела с такой лёгкостью отпускал меня на эти конференции. Потом я поняла, что через меня он расширял и собственные связи, поскольку сам он ввиду своей чрезвычайной производственной занятости посещать подобные мероприятия не мог, а знать, что происходит в научном мире, ему было интересно. Кроме того, в силу ли амбиций или каких-либо других соображений он хотел получить учёную степень. В любом случае я ему очень благодарна, так как передо мной открывалась новая картина мира и его научных проблем.

После этой конференции моё знакомство с Владимиром Семёновым Кутеповым, который тогда был проректором по научной работе Тульского политехнического института, продолжилось. Впоследствии именно от него я получала приглашения стать участником той или иной конференции. Вскоре он защитил докторскую диссертацию и, поскольку он постоянно был научным руководителем кого-либо из аспирантов, то начал направлять мне на отзыв авторефераты своих воспитанников. Я не была специалистом в области разработки испытательных стендов для гравиметрической аппаратуры, а Кутепов не присылал мне даже “рыбы”, на основании которой я могла бы написать отзыв. Мне приходилось полностью прочитывать авторефераты соискателей и отчаянно пытаться понять, о чём в них идёт речь.

Конечно, никаких денег за отзывы на авторефераты я не получала, хотя тратила на это личное время и силы. Я всегда отмечала те или иные недостатки авторефератов, вплоть до орфографических ошибок, если таковые присутствовали, хотя в целом давала работам положительную оценку. Написав отзыв на автореферат и подписав его у руководства, я передавала отзыв претенденту на соискание учёной степени, а взамен получала переданный мне Кутеповым круглый тульский пряник. Меня такая ситуация не устраивала, и в последний раз я в сердцах сказала аспиранту Владимира Семёновича, что ухожу на пенсию. Больше меня никто не тревожил и никто мне не звонил. Это было просто целевое использование меня как кандидата технических наук.

Теперь на повестку дня встал вопрос о моём статусе. Я была утверждена в должности старшего научного сотрудника по конкурсу в 1977 году и затем дважды подтверждала свой статус. Следующим шагом в моей научной карьере было получение учёного звания старшего научного сотрудника, что равнозначно званию доцента в высшем учебном заведении. Однако начальник института Александров не подписывал мои бумаги, которые было необходимо отослать в ВАК. Я обижалась и сердилась. В это время уволившийся из нашей фирмы кандидат технических наук Александр Фёдорович Тимофеев предложил мне почитать лекции по расчётам акселерометров в Институте повышения квалификации работников авиационной промышленности и предложил мне помочь ему написать докторскую диссертацию.

Я согласилась. Начались мучительные для меня времена. Я страшно волновалась перед каждой лекцией, особенно когда увидела, что слушателям совершенно неинтересно всё то, что я им рассказываю. Они были специалистами совсем в других областях: электронике, программировании и т.д. Затем оказалось, что для того чтобы занять ту должность, на которую я претендовала, нужно иметь учёное звание. Я снова подала документы Александрову, и снова они не были подписаны. Всё складывалось таким образом, что мне пришлось расстаться с мыслью работать в институте повышения квалификации.

Узнав, что я читаю лекции по расчётам акселерометров, Илья Григорьевич страшно рассердился, хотя сам он не был специалистом в вопросах расчета на прочность, а я в своих лекциях не затрагивала вопросы его компетенции. Наши отношения были надолго испорчены, так что работать под его началом я уже не могла. Мне пришлось обратиться к Гаранкину, который к возникшей ситуации отнёсся с пониманием и даже как-то осуждающе высказался об Архипове. Начальник отдела перевёл меня в сектор Веры Васильевны Яшуковой, и в моей жизни начался новый этап.

Мои документы Александров успел подписать как раз перед тем, как был снят со своей должности. Раньше он возражал против моего возможного ухода из МИЭА, а теперь ему было всё равно, так что аттестат старшего научного сотрудника я всё же получила, но лишь в 1981 году.

Глава 6 Гироскоп века

В секторе Веры Васильевны разрабатывалась документация и проводились исследования поплавковых гироскопов. Поначалу сотрудниками её сектора были одни женщины. И практически все они – Лена Соболева, Ольга Уточкина, Нина Асс, Таня Степанова и сама Вера Васильевна – окончили школу с золотой медалью. Потом в секторе появился очень толковый молодой специалист Володя Сирота, с которым я плодотворно сотрудничала по многим вопросам, а также Женя Румянцева, молодая женщина с изумительным фарфоровым личиком, и Юля Прохорова, девушка с лёгким характером, которая впоследствии стала мамой троих детей, двое из которых были близнецами. Все эти молодые специалисты были самодостаточными людьми, поэтому в практически женском коллективе не было места зависти и сплетням. Сотрудники сектора были преимущественно выпускниками МВТУ или МАИ и с момента окончания вузов работали в МИЭА.

Поскольку коллектив сектора был вполне сложившимся, то мне, перешедшей сюда из сектора Ильи Григорьевича, во что бы то ни стало нужно было завоевать уважение и признание своих новых коллег по работе. Серьёзная подготовка и ответственное отношение всех сотрудников к работе создавали в коллективе здоровую рабочую атмосферу. Начальник сектора Вера Васильевна в любых вопросах проявляла житейскую мудрость и справедливость.

К сожалению, ни раньше в секторе Ильи Григорьевича, ни позже в секторе Веры Васильевны я не приобрела личных друзей, поскольку всегда была занята решением очередной задачи, и у меня никогда не было времени, чтобы просто поболтать с кем-нибудь о вещах, не касавшихся работы. Теперь, когда уже прожита жизнь, я бесконечна рада каждому телефонному звонку моих бывших коллег-женщин, но тогда мы были просто добрыми сотрудниками. У меня сложились хорошие партнёрские отношения с очень способным и квалифицированным ведущим конструктором поплавковых приборов Оливером Викторовичем Иваньковым. Он всегда уважительно и с большим доверием относился к результатам моих расчётов, а они не всегда соответствовали тому, на что рассчитывали разработчики. Наше сотрудничество длилось многие годы, и у меня никогда не возникало по отношению к нему каких-либо негативных чувств.

Первое задание, порученное мне главным конструктором нашего направления Евгением Андреевичем Правоторовым, было связано с расчётом величины моментов трения и линейной интенсивности изнашивания шариковой опоры поплавкового гироприбора ГПА-200 на неподвижном основании, а также при внешних воздействиях при наличии осевой вибрации гиромотора. Каждую новую работу по расчёту характеристик гироскопа я начинала с тщательного изучения чертежей конструкции гироскопа. Конструкция этого прибора, разработанного в нашем институте, была весьма оригинальной. Сферический поплавок, погруженный в поддерживающую жидкость, имел обращённый внутренний кардан, представлявший собой торсионно-шаровую опору. Сквозь шаровую опору, опирающуюся на конические подпятники и установленную в геометрическом центре сферы поплавка, была протянута струна, обоими концами закреплённая в корпусе. С помощью шаровой опоры осуществлялось центрирование поплавка относительно сферического корпуса прибора.

Вопросами трения я никогда прежде не занималась и поэтому приступила к серьёзному изучению этой науки. Моими учебниками в этой области стали книги Крагельского И. В., Добычина М. Н. и Комбалова В. С. “Основы расчётов на трение и износ”, С. П. Тимошенко и С. Войновского-Кригера “Трение и износ” и многие другие, а позже список прочитанных на эту тему и изученных мною книг стал нескончаемым. Большую помощь в освоении современных представлений о трении мне оказали сотрудники Института машиноведения АН СССР. Поскольку для любого гироскопа была важна стабильность его показаний, то одной из основных задач при его разработке являлось уменьшение случайного, то есть некомпенсируемого дрейфа, вызванного моментами трения в опорах карданова подвеса.

Чтобы понять, какие процессы происходят на контактирующих поверхностях шаровой опоры и конических подпятников, я представляла себя находившейся внутри этой опоры. Эта визуализация подсказала мне, что из-за поступательного перемещения поплавка в пределах люфта торсионно-шаровой опоры точка контакта сферической поверхности шарика с конической поверхностью подпятников может занимать произвольное положение. Поэтому момент, создаваемый нормальной реакцией на эллиптической площадке контакта относительно главных осей инерции поплавка, оказывается переменным, что ведёт к появлению случайной составляющей скорости дрейфа гироскопа.

В своём отчёте, выполненном по окончании проведённых исследований, я показала, что шаровая опора без “оживления” не может обеспечить случайную составляющую скорости ухода гироскопа, удовлетворяющую требованиям технических условий, предъявляемых к гироскопу. По результатам этой работы я написала статью “Определение величины момента трения в шаровой опоре скольжения поплавкового гироскопа”, опубликованную в 1984 году в сборнике “Труды предприятий отрасли”.

Главный конструктор направления Правоторов подготовил для меня новое задание. Поскольку в своём предыдущем отчёте по расчёту момента трения торсионно-шаровой опоры поплавкового гироскопа я показала, что наличие граничного трения в опоре ни по величине, ни по стабильности не обеспечивает достижение случайной составляющей скорости дрейфа 0, 01 градуса/час, то Правоторов поставил передо мной задачу провести теоретическое исследование условий возникновения жидкостного трения в этой опоре. Эта задача относилась уже к области гидродинамической теории смазки, и я взялась за изучение монографии Л. Г. Лурье “Механика жидкости и газа”, а также других источников. Кроме того, мне понадобилось познакомиться с книгой К. П. Андрейченко “Динамика поплавковых гироскопов и акселерометров” и его статьями “К теории жидкостного демпфирования в поплавковых гироскопах”, “О сферическом гидродинамическом подвесе при ускоренном аксиальном движении основания”, опубликованными в различных научно-технических журналах.

Ознакомившись с вышеперечисленными работами, я поняла, что при движении в жидкости с ускорением поплавок испытывает гидродинамическое сопротивление, являющееся суммой инерционного сопротивления и вязкого сопротивления, пропорционального скорости движения поплавка, и сопротивления, пропорционального квадрату скорости движения поплавка. Решив поставленную передо мной задачу, я показала в своём отчёте, что роль поддерживающей силы, способной скомпенсировать остаточную плавучесть поплавка и тем самым устранить граничное трение в опоре, играет средняя по величине за период угловых или линейных колебаний поплавка гидродинамическая сила, определяемая составляющей, пропорциональной квадрату скорости движения поплавка. Эта сила направлена вдоль линии центров сферы поплавка и корпуса и направлена в сторону уменьшения эксцентриситета. Среднее значение остальных составляющих гидродинамического сопротивления за период колебаний поплавка равно нулю.

В рамках гидродинамической теории смазки я впервые получила формулы, позволяющие вычислять величину поддерживающей силы при угловых и линейных колебаниях сферического поплавка в пределах зазоров в опоре, а также определять параметры этих колебаний, обеспечивающих полную взвешенность поплавка и создающих жидкостное трение в шариковой опоре.

В дальнейшем аналогичное исследование я провела относительно малых радиальных, аксиальных и угловых колебаний цилиндрического поплавка в цилиндрическом корпусе и на основании полученных результатов исследований о колебаниях сферического и цилиндрического поплавка написала статью. Я знала, что на нашем предприятии кандидатскую диссертацию по поплавковому прибору защитила Зоя Озерская, и попросила у неё разрешения ознакомиться с её диссертацией, на что она с готовностью дала мне своё согласие. Я увидела, что в части гидродинамики Зоя рассматривала двухмерное течение поддерживающей жидкости для случая угловых колебаниях сферического поплавка. В отличие от меня, она рассматривала не только главное движение (перетекание жидкости в плоскостях, перпендикулярных вектору угловой скорости), но также перетекание жидкости вдоль вектора угловой скорости. Это показалось мне интересным. В диссертации перед Зоей стояла задача, совершенно отличная от моей, но я увидела возможность определения величины поддерживающей силы при двухкомпонентном перетекании жидкости.

Свою статью я показала учёному секретарю редколлегии журнала “Механика твёрдого тела. Известия АН СССР” Анатолию Герасимовичу Горшкову и спросила его, стоит ли включить в статью материал коллеги. Он ответил, что это расширит и подтвердит полученные мной результаты. Тогда я объяснила Зое суть моей работы и предложила ей сделать определённые математические преобразования. В результате была получена уточнённая формула для определения величины поддерживающей силы при угловых колебаниях поплавка, оказавшаяся близкой к полученной мной. После этого я дополнила статью формулой, полученной Зоей, и мы опубликовали эту работу в 1980 году в одном из самых лучших научных журналов СССР.

В 1984 году на пост Генерального секретаря КПСС был избран Константин Устинович Черненко, и в этом же году его зять, а ныне заведующий кафедрой “Приборы и системы ориентации, стабилизации и навигации” МГТУ имени Н. Э. Баумана Сергей Феодосьевич Коновалов защищал свою докторскую диссертацию. Мы с ним были знакомы, поскольку Сергей Феодосьевич работал на кафедре П-4, я же училась в аспирантуре МВТУ, а позже защищала на нашей кафедре кандидатскую диссертацию. Он был приветливым и доброжелательным человеком. В работе Сергея Феодосьевича рассматривались вопросы гидродинамики поплавковых гироскопов, и поскольку по роду своей деятельности мне пришлось заниматься аналогичными проблемами, то автореферат его диссертации был направлен мне на отзыв.

Диссертация Сергея Феодосьевича была содержательной, однако на первой же странице автореферата я обнаружила, что уравнения течения жидкости записаны не в частных, а в полных производных. Я не знала, что мне делать. Дело ведь нешуточное: зять Генерального секретаря! Как быть? Сделать вид, что я ничего не заметила? Или позвонить ему и сказать, что я обнаружила погрешность в его работе? Я выбрала второй вариант. Выслушав меня, Сергей Феодосьевич расстроился и сказал, что обязательно исправит ошибку. Однако во время нашего следующего разговора он сообщил мне, что в автореферате допущена описка, а в самом тексте диссертации уравнения записаны в частных производных. У меня гора свалилась с плеч. Но это было ещё не всё. Выяснилось, что в диссертации знак поддерживающей силы, возникающей при колебаниях поплавка, противоположен знаку, полученному мной. Это означало, что возникающая при колебаниях поплавка гидродинамическая сила не взвешивает поплавок, а, наоборот, прижимает его к опоре, увеличивая трение. Этот вопрос я также пыталась обсудить с Сергеем Феодосьевичем, но мы так и не пришли к согласию. Естественно, я не написала об этом в своём отзыве на автореферат. До сих пор я не знаю, кто из нас был прав, хотя эксперименты, косвенно подтверждающие этот эффект, на нашем предприятии были проведены.

Я получила приглашение от руководства кафедры присутствовать на защите докторской диссертации Сергея Феодосьевича, чем, конечно, гордилась. Подписывая у начальника отдела отзыв на автореферат диссертации соискателя, я сообщила ему, что буду присутствовать на защите Сергея Феодосьевича. В. А. Гаранкин сказал, что тоже хотел бы получить приглашение на защиту и даже выступить на ней. Поэтому он попросил меня поговорить с заведующим кафедрой Дмитрием Сергеевичем Пельпором. Я не обрадовалась такой просьбе, но поручение нужно было выполнить, и я передала ему просьбу начальника отдела. Видя недоумение в глазах Пельпора, я поспешила заверить его, что Гаранкин – человек надёжный и никаких эксцессов на защите не будет. Однако Дмитрий Сергеевич коротко сказал нет, что я и передала своему начальнику.

Я продолжала заниматься вопросами гидродинамики поплавковых приборов. Проведённая работа по определению условий возникновения жидкостного трения при колебаниях поплавка позволила мне рассмотреть вопросы теории трения при вибрациях в поплавковых приборах. Я исследовала влияние осцилляции на величину момента трения в опоре с позиций современной теории трения при вибрации, а также влияние эффективности введения в ротор гиромотора искусственного дисбаланса, вызывающего вынужденные колебания поплавка.

Проведённые в секторе Веры Васильевны испытания ГПА-200 с искусственно введённым в ротор гиромотора дисбалансом также подтвердили данные теоретического исследования о снижении трения в опоре и достижении в одном и том же приборе различных режимов трения: жидкостного и виброударного, который приводит к разбросу величины случайной составляющей скорости дрейфа от 0,006 град/час до величин на порядок больше.

Начальник отдела был весьма впечатлён полученными результатами и решил, что для него настало время защитить кандидатскую диссертацию. Он предложил мне написать её. Я согласилась, поскольку материала для кандидатской диссертации к тому времени было накоплено уже достаточно. Взамен он пообещал мне дополнительный месячный отпуск, чем я не замедлила воспользоваться, съездив по турпутёвке в Среднюю Азию. Всё это время я числилась в командировке на заводе в Раменском. Когда я вернулась из этой “командировки”, Гаранкин с большим воодушевлением сообщил мне, что собирается создать “гироскоп века”, в котором благодаря колебаниям поплавка, обусловленным искусственно введённым в ротор гиромотора дисбалансом, будет отсутствовать граничное трение, и прибор покажет невиданную доселе точность. Я была потрясена, потому что ранее полагала, что в диссертации должна идти речь о способах уменьшения трения в опорах подвеса, а не о новом гироскопе с гидродинамическим подвесом.

Тем не менее, по заданию начальника отдела я приступила к работе по определению величины поддерживающей силы при колебаниях, вызванных искусственно введённым в ротор гиромотора динамическим дисбалансом, при различных значениях зазора в шаровой опоре, а также различном взаимном расположении центра шаровой опоры относительно центра внутренней сферической поверхности корпуса гироскопа. Иными словами, рассматривалась возможность создания поплавкового гироскопа с гидродинамическим подвесом, и при этом анализировались возможные погрешности такого гироскопа. Важным выводом этой работы явилось то, что поскольку конец вектора кинетического момента гироскопа описывает при колебаниях замкнутую кривую в пространстве, то в таких случаях, согласно недавним исследованиям теоретиков в области гироскопии, уходы прибора могут достигать больших величин. Кроме того, было показано, что моменты сопротивления токоподводов при поступательном перемещении поплавка не обеспечат требуемой величины случайной составляющей скорости дрейфа. Начальник отдела стал соисполнителем этой работы. В соавторстве с ним я написала также статью “Исследование характеристик поплавкового гироскопа с гидродинамическим подвесом, создаваемым при колебаниях поплавка”, опубликованную в 1984 году в сборнике “Труды предприятий отрасли”.

Несмотря на полученные неутешительные результаты теоретического исследования, Вадим Александрович утвердил тему диссертации и был непреклонен в своём решении разрабатывать “гироскоп века”. Все денежные средства, выделенные отделу на проведение научно-исследовательской работы, он направил на изготовление и испытание макета нового прибора. Поскольку я не желала рисковать своей репутацией специалиста, то написала докладную записку начальнику отделения, в которой указала, что требуемая точность прибора обеспечена не будет и деньги, направленные на проведение научно-исследовательской работы, будут израсходованы напрасно.

Действительно, когда макет прибора был изготовлен и испытан, его дрейф не укладывался ни в какие допустимые границы. О диссертации не могло быть и речи. Меня до сих пор мучает совесть, что я воспользовалась предложением начальника отдела на незаконный отпуск, но диссертацию ему так и не написала, но он сам виноват, потому что он был максималистом по натуре. Ему нужно было бы создавать не “гироскоп века”, а защитить диссертацию по уже проверенным на практике теоретически обоснованным методам снижения величины граничного трения при осцилляции и искусственно введённом в ротор гиромотора дисбалансе. В моей дальнейшей работе также было много тем, которые можно было бы использовать в качестве диссертационной работы. Но не сложилось…

Глава 7 Обкатка

Шёл тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Я занималась расчётами на прочность при ударных нагрузках различных типов акселерометров – приборов, устанавливаемых на гиростабилизированной платформе и измеряющих ускорение летательных аппаратов. В том же году я приступила к теоретическому исследованию инструментальных погрешностей разработанного на нашем предприятии поплавкового астатического гироскопа. И в течение практически всего этого года краем уха я слышала о необычном поведении поплавкового гироскопа другой конструкции, переданного на наше предприятие в качестве трофея со сбитого иностранного самолёта в ходе войны во Вьетнаме.

Знакомиться с этим явлением приезжали многие маститые учёные из МАИ, МГУ и других организаций. Все они спускались в подвальное помещение на фундамент, где был установлен гироскоп, осциллограф и другое необходимое для проведения испытаний оборудование, а затем пытались найти объяснение увиденной ими “обкатки” кожуха по упору при их соприкосновении. На нашем предприятии этой задачей занимался кандидат физико-математических наук Сергей Кухтевич, выпускник МФТИ, самого лучшего, с моей точки зрения, вуза тогдашнего СССР. К концу года Сергей написал отчёт об исследовании поведения этого гироскопа, в котором описал конструкцию гироскопа и суть наблюдаемого явления.

Однако свои изыскания Сергей не продолжил.

В конце года, когда стало очевидно, что никто из видных учёных, занимавшихся этой задачей, не выдвинул рабочую гипотезу, объясняющую причину возникновения обкатки, я изъявила желание взяться за решение этой головоломки и получила “добро” от начальства. В данном случае начальство ничем не рисковало: корифеи не сумели найти ответ на загадку, поэтому в случае моей неудачи это было бы воспринято как должное. В первый же рабочий день после Нового года я приступила к работе. Я прекрасно понимала, что знаю теорию гироскопов значительно слабее, чем все те маститые учёные, которые проявили интерес к решению этой задачи. Я понимала также, что мне предстоит отыскать какое-то ранее не принятое во внимание явление, которое способно вызвать столь необычное поведение гироскопа на упоре. Согласно “классике”, при соприкосновении кожуха с упором на площадке их контакта возникает сила нормальной реакции и сила трения, момент от которой должен отводить контактирующие поверхности друг от друга. В действительности же кожух постоянно находился в контакте с упором.

Прежде всего, мне нужно было познакомиться с конструкцией прибора и теми условиями, при которых проводились эксперименты. Я, как и все предыдущие исследователи этого явления, решила воочию убедиться в удивительном поведении гироскопа, установленного, как это обычно делается при испытаниях, на фундаменте на отгоризонтированном основании.

Ознакомившись с этими исходными данными, я начала разрабатывать различные гипотезы, которые могли бы объяснить наблюдаемое явление. Правда, сначала я поехала к Виктору Филипповичу Журавлёву, доктору физико-математических наук, руководителю кандидатской диссертации Сергея Кухтевича. С Виктором я была хорошо знакома, так как по окончании МВТУ он был распределён на работу в Центральный научно-исследовательский институт автоматики и гидравлики, где, будучи молодым специалистом, работала и я. Здесь Виктор проработал несколько лет, проявив исключительные способности. Кстати, Виктор был ознакомлен с задачей, которую теперь предстояло решать уже мне. Не знаю, сколько времени он уделил этой задаче, но, во всяком случае, к тому моменту, когда я взялась за неё, ответа на поставленный вопрос не было ни у кого. Я поехала к Виктору, чтобы выяснить у него, насколько трудной, с его точки зрения, является стоявшая передо мной задача, каковы у меня шансы найти на неё ответ и какова квалификация Сергея как специалиста, поскольку мы работали в разных отделах и по производственным вопросам до сих пор не сталкивались. Сергей работал в теоретическом отделе, а я занималась теоретическими исследованиями в отделе, в котором проводились испытания гироскопов и разрабатывалась сопровождающая приборы документация.

Виктор сообщил мне, что задача сложная, что Сергей – высококвалифицированный специалист, и выразил сомнение в том, что мне удастся справиться с этой задачей. Однако я не была обескуражена, а, выслушав мнение Виктора, с головой окунулась в работу. Ещё раз спустилась на фундамент, изолированный от внешних вибраций и всех иных воздействий, включая вибрации здания института. Наблюдая за обкаткой, я обратила внимание на то, что лучик на экране осциллографа, описывая окружность с разной угловой скоростью, характерной для различных гироскопов, при этом слегка дрожит. Тогда я не поняла, почему это происходит, но все увиденные мной на экране осциллографа картинки чётко запечатлелись в моей памяти. Я искала явление, которое заставляло контактирующие поверхности кожуха и упора прижиматься друг к другу. А это могло происходить только в случае изменения направления силы трения в какие-то моменты их контакта. Этот эффект казался мне фантастическим.

Первый отчёт о моих изысканиях назывался “Разработка гипотез условий возникновения обкатки гироузла по упору… Часть I”. В процессе работы мне понадобились консультации по математике, ибо в этой части я всю жизнь ощущала значительный пробел. В годы моей учёбы в МВТУ математика преподавалась лишь на двух первых курсах, что, возможно, было достаточно для инженера-практика, но совершенно недостаточно для специалиста, занимающегося теоретическими исследованиями в области гироскопии. Сейчас МВТУ переименовано в МГТУ, так что математике, должно быть, уделяется больше внимания. Я же по окончании МВТУ поступила не на мехмат МГУ, как предполагала ещё на втором курсе, а на вечерний факультет иняза.

Рассмотренные в этом отчёте гипотезы не позволили выдвинуть рабочую гипотезу. Вряд ли кто-нибудь верил в успех решения этой задачи, но я упорно продолжала свои поиски. Начальник нашего отдела Вадим Александрович Гаранкин не торопил меня, понимая, что я отдаю делу все свои силы. Он только как-то сказал: “Алла Дмитриевна, если мы с Вами решим эту задачу, то в ближайшие десять лет нам не будут страшны никакие бури!”

Я всё больше склонялась к мысли, что обкатка вызвана какими-то механическими колебаниями, но делиться своими предположениями ни с кем не собиралась. Узнав от начальника теоретического отдела Валентина Федоровича Рафельсона о том, что передо мной стоит такая задача, летом для беседы со мной к нам на предприятие приехал Александр Исаакович Кобрин, доцент кафедры теоретической механики МЭИ. Если бы в ответ на его прямой вопрос я поделилась с ним своими соображениями, он, возможно, даже опередил бы меня в разработке физической модели обкатки, не говоря уже о том, что он – выпускник механико-математического факультета МГУ – с лёгкостью решил бы соответствующие математические уравнения. Этого я не могла допустить, и потому всё время, пока он находился на нашем предприятии, я пряталась в дамской комнате. И до сих пор считаю это правильным, так как к тому времени я знала уже половину ответа на поставленный вопрос. Это была уже моя “интеллектуальная собственность”.

Лето подходило к концу. Все мои силы и помыслы были направлены на поиск источника механических колебаний кожуха. Эта проблема не выходила у меня из головы буквально круглые сутки. Я чувствовала, что вот-вот придёт решение. В какой-то момент я почувствовала, что мне необходимо сосредоточиться, чтобы никто не мешал мне, – ни на работе, ни дома. Я поехала в библиотеку имени Ленина, не заказала ни одной книги и не была в состоянии нормально сидеть на стуле. Опершись на стол локтями и стоя на стуле на коленях, я обхватила голову руками и, закрыв глаза, какое-то время находилась в этом положении в полной неподвижности, не замечая никого и ничего вокруг. И вдруг пришло озарение. Эврика! Эти колебания вызваны динамическим дисбалансом ротора гиродвигателя! При вращении ротора против часовой стрелки из-за колебаний кожуха с частотой вращения ротора момент от силы трения в среднем равен нулю, и кожух постоянно приходит в соприкосновение с упором. Момент же от силы нормальной реакции обусловливает движение кожуха по упору по часовой стрелке.

Я села на стул уже нормально и записала эти несколько фраз. Затем нашла телефон-автомат и набрала номер телефона начальника отдела. Рабочий день закончился, но Гаранкин, как и обычно, задержался на работе. Я зачитала ему написанное на бумажке, чтобы не сбиться. Голос мой звенел от радости, я почти кричала в трубку. И в ответ мне он тоже закричал: “Алла Дмитриевна! Вы – у-у-умница!”

Это было истинное счастье. Такое не повторилось больше никогда в жизни. Поэтому именно этот момент я считаю кульминацией своего творческого пути, хотя и потом, позже, мне также довелось заниматься интересными и сложными проблемами. Я, как мать своё дитя, буквально вынашивала решение этой задачи.

До конца года я подготовила два следующих отчёта по исследованию поведения гироскопа на упоре. В первом уточнялись гипотезы условий возникновения обкатки и была предложена рабочая гипотеза. Во втором исследовались уравнения движения гироскопа и определялось влияние жёсткости упора на скорость обкатки. Составив приближённые уравнения движения кожуха и внешней рамки, я представила их решение на одном периоде колебаний кожуха, вызванных динамическим дисбалансом ротора. Эти решения показали, что в зависимости от жёсткости упора кожух может постоянно находиться в контакте с упором, вдавливаясь в него, либо отходить от него на части периода высокочастотных колебаний кожуха. Моя гипотеза была полностью подтверждена экспериментальными данными как по частоте обкатки, так и по характеру взаимодействия контактирующих поверхностей.

С моими отчётами были ознакомлены сотрудники теоретического отдела. Им, в свою очередь, предстояло убедиться в правильности предложенной мной гипотезы о причине возникновения обкатки – из-за динамического дисбаланса ротора гиродвигателя – путём программирования и решения уравнений движения гироскопа на ЭВМ. Эту работу выполнили Сергей Кухтевич и Владимир Исаев. Необходимо было получить решение не только на периоде колебаний кожуха, вызванных дисбалансом ротора, которое получила я, но на периоде обкатки гироузлом упора, то есть на бесконечно большом числе высокочастотных колебаний кожуха. Для этого мне не хватило бы целой жизни, и именно поэтому потребовалось моделирование процесса обкатки на ЭВМ. В результате моделирования было получено периодическое решение с ожидаемой частотой, что подтверждало правильность выбранной гипотезы. Это означало, что кожух “закатался” по упору. Тут уже наступило всеобщее ликование. Мы выступали с докладами в НИАС, МГУ и других организациях. Я видела восхищение коллег, их признание меня как специалиста. Профессор кафедры прикладной механики МГУ Игорь Васильевич Новожилов сказал: “Эта женщина всем нам дала фору”.

Конечно, мне не терпелось поскорей опубликовать статью о поведении гироскопа на упоре в журнале “Механика твёрдого тела”, одном из лучших журналов тогдашнего СССР. Статья должна была быть написана на высочайшем математическом уровне. Лучше Сергея Кухтевича это сделать не смог бы никто. Однако работа над статьей продвигалась достаточно медленно, потому что стоявшая перед Сергеем задача была не из лёгких.

Когда статья была готова, и я прочитала её, в моей душе явственно зазвучала симфония – так она была красива, отточена, прекрасна. Это было настоящее произведение искусства. Статья находилась на рецензировании в редакции более года и была опубликована в 1989 году. Кроме этой нашей совместной статьи, в соавторстве с коллегами я написала две статьи об обкатке, которые были опубликованы в научно-технических сборниках “Вопросы авиационной науки и техники” в серии “Авиационное и ракетное вооружение” и “Судостроительная промышленность” в серии “Навигация и гироскопия”. В 1987 году мы получили авторское свидетельство на “Способ контроля трёхстепенного гироскопа”, заключающийся в определении характеристик гироскопа по оценке параметров обкатки.

Итак, задача была решена. Спустя некоторое время многим стало казаться: ну, что тут такого? Динамический дисбаланс ротора… Всё так просто… И мы бы могли… Но ведь не смогли же! Годы спустя многим кажется, что и они бы могли сочинить первый концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского…

В день моего юбилея в 1998 году, когда вся страна заворожённо смотрела по телевизору сериал “Санта-Барбара”, Оливер Викторович Иваньков, прекрасный конструктор, безвременно, к сожалению, ушедший из жизни, подарил мне вазу для цветов и вложил в неё открытку с четверостишием собственного сочинения:

Последнее, правда, не по моей части.

Не могу, однако, не упомянуть о том, что в 90-е годы, когда никого в России больше не интересовали новые разработки в области авиационного и космического приборостроения, когда встали цеха и заказов не было, я, как и многие другие исследователи, осталась без работы и без денег.

Глава 8 Калейдоскоп тем и теорий

Изучение новых дисциплин не ограничилось для меня теорией трения и гидродинамикой, а также расчётами на прочность рам и стержней при воздействии ударных и вибрационных нагрузок. Следующее задание – рассчитать прогибы разделительной втулки в гироскопе с упругим подвесом “Гирофлексе” – я получила от заместителя главного конструктора направления Анатолия Васильевича Агапова. На этот гироскоп возлагались большие надежды в смысле достижения его точностных характеристик. Поскольку диаметр втулки был значительно больше её высоты, то поставленная передо мной задача оказалась связанной с расчётом пластин. Я не была специалистом в области расчёта пластин и оболочек, это не было собственно гироскопией, а являлось предметом совершенно другой специальности. Но у меня не хватило духа отказаться от предложенной работы, потому что всю жизнь мной владел страх, что я буду неправильно понята, что как специалист я не поддержу свой престиж. Я находилась в состоянии некоторой паники и поделилась своими опасениями с ведущим конструктором Борисом Сергеевичем Киршиным, расчётчиком конструкторского отдела, который всю жизнь работал в рамках теории сопротивления материалов. На мою жалобу Киршин с сочувствием отозвался: “А им что кинь, что прикинь – всё едино”. Он имел в виду, что кинуть значит бросить что-либо, а прикинуть – сделать приближённый расчёт.

Я начала осваивать новую для меня науку. Теперь я постоянно пользовалась справочником под редакцией И. А. Биргера и Я. Г. Пановко “Прочность, устойчивость, колебания”, а также множеством других книг. Мне предстояло определить прогибы втулки, разделяющей две камеры в гироскопе с упругим подвесом, одна из которых заполнена воздухом, а другая вакуумирована. Втулка, нагруженная распределённой нагрузкой, представляла собой керамическую пластину со ступенчатым изменением толщины, защемлённую по краю круглого отверстия в центре. Условия закрепления на наружном крае зависели от наличия или отсутствия распорок, расположенных между втулкой и корпусом прибора.

Конечно, я не могла обойтись без консультации специалиста в области расчёта пластин, доктора технических наук Ивана Дмитриевича Грудева, работавшего в ЦНИИПСК, с которым у МИЭА был заключён договор о сотрудничестве. Под руководством Ивана Дмитриевича эта работа была выполнена, но получить задание, причём разовое, в области, в которой я ничего не понимала, было для меня психологической травмой. Я понимала, что вряд ли когда-нибудь мне ещё раз придётся иметь дело с подобной частной задачей, поэтому мне было просто жаль потраченных сил. К тому же мне было неинтересно решать эту достаточно узкую проблему, поскольку в целом “Гирофлексом” я не занималась.

Моя дальнейшая работа по исследованию параметров гироскопов оказалась снова связанной с расчётом токоподводов – на этот раз гироскопа ГПА-200 с торсионно-шаровой опорой и винтовыми пружинными токоподводами. В 1980 году я выпустила отчёт “Исследование упругих моментов токоподводов в изделии ГПА-200”. Позже расчёты токоподводов я выполняла совместно с молодым специалистом Наташей. С ней в 1982 году мы выполнили работу по исследованию возможности компенсации упругих моментов токоподводов в гироскопах ГПА-200 и ГПА-Л, а в 1984 году написали отчёт по исследованию моментов тяжения винтовых пружинных токоподводов с учётом направления навивки проволоки, ставший уточнением моей первой работы по этой теме. В 1985 году в журнале “Авиационная промышленность” была опубликована наша совместная статья “О компенсации моментов тяжения винтовых пружинных токоподводов”. Другие наши статьи были депонированы в ВИНИТИ. Помимо этого, начальник нашего отдела Вадим Александрович Гаранкин, ведущий конструктор ГПА-Л Оливер Викторович Иваньков, сборщик Лев Андрианович Клочков, Наташа и я получили авторское свидетельство на изобретение “Узел для подвода электроэнергии к чувствительному элементу инерциального прибора”.

Не могу не сказать о досадном для меня моменте наших отношений с Наташей. Она была выпускницей МАИ, миловидная, тоненькая, с длинными тёмными волосами, тихим голосом, способная, но очень закрытая. Она не сблизилась ни с одной из женщин-коллег, но пользовалась большим успехом у мужчин, хотя вела себя достаточно скромно. Я знала, что Наташа собирается поступать в аспирантуру, и решила, что она должна повторить мой путь – от достаточно сложных расчётов токоподводов к решению более крупных задач. К сожалению, по моей вине наши отношения сильно испортились, когда начальник нашего отдела придумал оригинальный способ уменьшения моментов сопротивления токоподводов и предложил Наташе оформить заявку на изобретение. Я считала, что токоподводы были моей прерогативой, и поэтому рассердилась на Наташу, когда та дала согласие проводить эту работу без моего участия.

Вскоре я осознала, что была абсолютно не права, причём настолько, что не могу простить этого себе до сих пор. И на вопрос, хотели бы я прожить свою жизнь заново, я бы ответила отрицательно, в том числе и из-за этого случая. А в тот момент мы с ней поговорили на повышенных тонах. Я, конечно, обвиняла её в “измене”, что было недопустимо и крайне глупо. А она в ответ выдала мне всё, что думала обо мне. Тогда-то я и поняла, что она далеко не тихая молодая дама и может быть достаточно агрессивной. Этот “разговор” произвёл на меня такое сильное впечатление, что ещё долго впоследствии, где бы я ни находилась, мне всюду чудилась эта “тихая ведьма” в образе Гоголевской панночки из “Вия”.

Когда, спустя несколько лет я узнала, что Наташа поступила в аспирантуру, а позже защитила кандидатскую диссертацию, я была искренне этому рада. Мне казалось, что я как бы сняла с себя ответственность за её судьбу в науке.

В целом рабочие будни сектора протекали без эксцессов, в напряжённой, ответственной работе. Помню лишь один вызвавший горькие переживания случай, произошедший с Ниной Асс. Была зима, и на внутренней территории предприятия стояли высокие снежные сугробы, так что пройти можно было лишь по неширокой, расчищенной между сугробами дорожке. Проехать по ней даже одной легковой машине было достаточно сложно, а разминуться машине с человеком было практически невозможно. И вот в этих условиях Нина при встрече на узкой дорожке с автомашиной попала под её колёса. Дело приняло нешуточный оборот. И хотя печальное событие произошло в рабочее время, на территории предприятия, протокол, на основании которого Нина могла бы сразу получить оплачиваемый бюллетень, не был составлен. Начальство всячески старалось замять этот факт, и начальник нашего отдела ничем Нине не помог. Она очень долго лечила ногу, но нога так и осталась изуродованной. Конечно, это явилось для Нины дополнительным стрессом. В итоге у неё обнаружили онкологию, и не дожившая даже до пятидесяти лет женщина ушла из жизни. Нам же нужно было продолжать работать.

Одна из значимых тем моей научной деятельности была связана с анализом причин температурного дрейфа поплавкового гироскопа ГПА-200. Вопросами температурного режима гироскопа, проявляя творческую фантазию, серьёзно занимался также Володя Сирота, который в соавторстве со мной получил авторские свидетельства на изобретения “Способ определения температуры нейтральной плавучести гироузла в трёхстепенном поплавковом гироскопе с горизонтальной и вертикальной осями подвеса” и “Способ определения температурного коэффициента дрейфа трёхстепенного поплавкового гироскопа при балансировке”. В 1993 году в журнале “Авиационная промышленность” вышла наша совместная с Володей статья “Демпфирование синхронных колебаний гироузла в трёхстепенном поплавковом гироскопе”. Володя был спокойным, уравновешенным человеком, с которым было приятно общаться по любому вопросу.

По результатам исследования температурного дрейфа гироскопа ГПА-200 совместно с Наташей я написала отчёт, а в 1986 году в сборнике “Труды предприятий отрасли” была опубликована статья “Влияние погрешности стабилизации температуры на уходы поплавкового гироскопа с торсионно-шаровым подвесом”, написанная мной в соавторстве с начальником отдела, Володей Сиротой, Таней Степановой и Наташей Щегловой. У этой статьи была довольно-таки печальная история. Дело в том, что сначала я не включила начальника отдела Гаранкина в соавторы, и это очень сильно его задело. На нашем предприятии было принято представлять отзывы на научно-технические статьи, авторефераты или диссертации за подписью начальника отдела в Учёный совет предприятия, который на его основании давал рекомендацию к публикации или одобрял отзыв на работу соискателя диссертации. Разгневанный Гаранкин дал на нашу статью отрицательный отзыв и перед всем отделом громогласно заявил: “Вот, Валько написала статью. Такая скромность плохо пахнет…”, желая этим подчеркнуть, что я, напротив, выпячиваю себя. В большом зале, где размещался наш отдел, стало совершенно тихо. Я отчётливо помню своё состояние в тот момент. Стоит ли говорить о том, что эти слова начальника, этот камень в мой огород, я запомнила на всю жизнь? В тот момент никто из сотрудников, в том числе и я, не проронил ни слова. Что мне оставалось делать? Я переставила местами несколько абзацев, внесла кое-какие дополнения, включила в соавторы начальника отдела, и статья была благополучно опубликована.

Однако именно тогда я окончательно поняла, что со своей мечтой написать докторскую диссертацию мне придётся расстаться навсегда… Мой начальник не был даже кандидатом наук, я же – женщина, да притом беспартийная и к тому же ещё еврейка. Каждый из этих пунктов в отдельности не имел решающего значения, но все вместе они создавали непреодолимую преграду. Такое осознание моих перспектив повергло меня в уныние. Мне казалось, что некогда высокий потолок над моей головой резко опустился. Я утешилась только тогда, когда узнала, что моя сокурсница, Ленинская стипендиатка, личность действительно сильная, кандидат технических наук, доцент МВТУ Мила Селиванова не собирается защищать докторскую диссертацию. “Уж если такие люди не защищаются, то…”, – подумала я и смирилась.

После публичного “выступления” начальника отдела находиться с ним в одном помещении я больше не могла, и когда мне представилась возможность переселиться в теоретический отдел, я была настолько рада этому обстоятельству, что заплакала от счастья. Начальником теоретического отдела был Валентин Фёдорович Рафельсон, защитивший на предприятии в 1976 году кандидатскую диссертацию. Он окончил МАИ и механико-математический факультет МГУ и был исключительно интеллигентным и образованным человеком, а также первоклассным учёным. В его отделе я территориально находилась несколько лет и до сих пор благословляю то время, когда я не слышала начальственных окриков Гаранкина.

Рафельсон совершенно искренне любил своих сотрудников, хотя в производственных вопросах был требователен к ним. Помню, как он переживал, когда один из его сотрудников не явился на работу и никого не предупредил о причинах своего отсутствия. Валентин Фёдорович не находил себе места, предчувствуя трагедию, которая и произошла в действительности. Саша Лосьев, молодой и способный кандидат технических наук, погиб в собственной квартире от рук своих пьяных друзей.

Я с большой симпатией относилась буквально ко всем сотрудникам Валентина Фёдоровича, в том числе и к Саше Лосьеву. Это были теоретики, умные ребята и квалифицированные специалисты, что я всегда очень ценила в коллегах. В то время я решила задачу-загадку об обкатке гироузлом упора в гироскопе ГПА-Л и пребывала по этому поводу в состоянии эйфории. Валентин Фёдорович высоко оценил мой успех и даже не сделал мне замечания, когда я принесла в отдел серую в чёрную полоску кошку Марину, и мы целый день сидели с ней в одном кресле: я работала, а кошка молча сидела позади меня. Когда рабочий день заканчивался, кошку Марину выгоняли из помещения, помещение опечатывали, и кошка ночевала где-то во дворе предприятия. Утром, приходя на работу, я громко звала: “Марина…”, и она опрометью бежала ко мне. Может быть, не всем это нравилось. Во всяком случае, однажды совершенно неожиданно для меня Саша Лосьев, который был лет на десять-двенадцать моложе меня, пропел, обращаясь ко мне: “Отцвели уж давно хризантемы в саду…” И тогда я поняла, что не всё так радужно в отношении моих коллег ко мне.

Валентин Фёдорович практиковал в своём отделе проведение “мозговых атак”, когда нужно было срочно найти решение какой-либо нестандартной задачи. Как-то он решил привлечь и меня к общему обсуждению проблемы. Я отказалась под предлогом, что медленно соображаю. Валентин Фёдорович сразу понял, что я просто боюсь попасть впросак из-за какого-либо некорректного высказывания, и решил незлобиво поддеть меня: “Алла, у Вас мания величия”, показывая этим, что никто даже внимания не обратит на мою ошибочную версию. В другой раз он мог сказать: “Алла, Вы – кошка, которая гуляет сама по себе”. В общем-то, я знала об этом, и именно поэтому не перешла в его отдел от Гаранкина, который никогда меня не торопил и знакомился с моими отчётами только тогда, когда работа была полностью выполнена. Надо признать, что Гаранкин был очень способным инженером, обладавшим быстрым умом, только был он, в отличие от Валентина Фёдоровича, уж очень невыдержанным человеком. И тогда, и сегодня мне хочется сказать Рафельсону “Большое спасибо”, и мне очень жаль, что его уже нет с нами.

Моя дальнейшая работа была связана с теоретическим исследованием моментов трения в камневых опорах подвеса поплавкового гироскопа ГПА-Л, в которых сквозные и накладные камни были установлены на поплавке и изготовлены из лейкосапфира. К этому времени относится начало моего сотрудничества с НИИЧаспромом. Ознакомление с книгами Ю. М. Хандельсмана “Камневые опоры”, М. П. Ковалёва, И. М. Сивоконенко, К. Н. Явленского “Опоры приборов”, статьями начальника лаборатории НИИЧаспрома, к.т.н. Светланы Григорьевны Усковой и многими другими позволило мне глубже вникнуть в теорию трения.

Теперь я знала, что поворот поплавка относительно оси цапф, установленных в корпусе прибора, начинается со вскатывания, что было совершенно новым для меня понятием. При этом в опоре возникает трение качения и трение скольжения, причём угол вскатывания ограничен погрешностью следящей системы. Я разбиралась, какие конкретно моменты сопротивления вращению возникали в режиме вскатывания при контактировании шаровой цапфы со сквозным камнем.

Результатом моей работы явился научно-технический отчёт “Выбор оптимальных люфтов и определение требований к геометрии опор подвеса ГПА-Л”. На основании полученных результатов расчёта в отчёте приведены рекомендации по допустимой величине отклонения рабочей температуры в приборе от номинальной, погрешности стабилизации температуры в приборе и погрешности геометрии цапф и сквозных камней подвеса.

В соавторстве с В. Н. Голубенко я написала статью “Приближённая оценка моментов сопротивления вращению в опорах поплавкового гироскопа”, опубликованную в 1984 году в Трудах НИИЧаспрома “Современная хронометрическая техника”. В 1986 году был выпущен отчёт по исследованию моментов сопротивления миниатюрных опор скольжения “Обоснование ужесточения допусков на погрешности изготовления и сборки камневых опор подвеса гироскопа ГПА-Л2-1”, выполненный мной и инженером-конструктором III категории Д. Л. Игнатовым совместно с сотрудниками Научно-исследовательского института часовой промышленности согласно договору о творческом сотрудничестве между МИЭА и НИИЧаспромом.

Начался следующий этап в исследовании гироскопа ГПА-Л2-1, который являлся модернизацией первых вариантов прибора. На этот раз мне предстояло стать ответственным исполнителем совершенно новой для меня темы по определению причины и путей уменьшения дрейфа гироскопа ГПА-Л2-1 при изменении атмосферного давления.

Причиной необходимости проведения такого исследования послужило то, что при установке гиростабилизированной платформы с трёхстепенными гироскопами в негерметичном отсеке летательного аппарата было обнаружено изменение характера дрейфа при колебаниях атмосферного давления. Причинами этого явления могли быть деформации гиросферы в результате давления жидкости, образование пузырей при давлении ниже давления опрессовки, а также диффузия газа из атмосферы через уплотнительную прокладку.

При качественном заполнении приборов жидкостью, её дегазации, использовании индиевой герметизации возникал дрейф гироскопа, зависящий от ускорения свободного падения (силы тяжести). При этом зависимость дрейфа от атмосферного давления имела практически линейный характер. Это давало основание полагать, что причиной изменения дрейфа гироскопа являлось смещение центра тяжести гироузла, которое могло быть обусловлено различными причинами.

В этой работе неоценимую помощь мне снова оказал доктор технических наук Иван Дмитриевич Грудев, который выдвинул и разработал третью гипотезу. Именно эта гипотеза, получившая числовое подтверждение при проведении экспериментов, была выбрана в качестве рабочей, объясняющей изменение дрейфа гироскопа при изменении атмосферного давления.

Эта работа имела большое практическое значение. В её проведении приняли участие представители технологического отдела: инженер А. Н. Макаревич, который провёл экспериментальное определение деформаций сферы гироузла голографическим методом, и технолог М. Б. Грабовский, который консультировал меня по вопросам технологии сборки поплавка, склеиванию контактирующих поверхностей и механическим свойствам клеев ЭД5-К3 и ЭД5-К4. В секторе Веры Васильевны Елена Борисовна Соболева, Ольга Павловна Уточкина и Наташа Маянцева проводили работы по экспериментальному определению деформации гироузлов, изменению дрейфа и изменению температурного коэффициента дрейфа при изменении атмосферного давления. К работе были привлечены также сотрудники конструкторского отдела Борис Сергеевич Киршин и Татьяна Федосеева.

В результате проведённой работы была подтверждена гипотеза о том, что причиной изменения дрейфа при снижении атмосферного давления является смещение центра тяжести поплавка, вызванное деформацией кожухов и клеевых соединений.

В 1989 году статья основных исполнителей работы: И. Д. Грудева, М. Б. Грабовского, Е. Б. Соболевой и А. Д. Валько “Причины изменения дрейфа трёхстепенного поплавкового гироскопа при снижении атмосферного давления” была опубликована в журнале “Авиационная промышленность”. Моя очередная работа была успешно завершена, а впереди моего решения ждали очень интересные задачи.

Глава 9 Творческое сотрудничество

Я смотрю в список своих научных трудов и вижу название темы, над которой я работала в 1987 году, когда моей дочери Лиле исполнилось семнадцать лет и она поступила в МГУ на механико-математический факультет. Этому знаменательному событию предшествовали её занятия в Вечерней математической школе при факультете вычислительной математики и кибернетики, а также индивидуальные занятия с преподавателями математики и физики. Однако дочь несколько раз ухитрилась пропустить эти занятия, отдав деньги, предназначенные на оплату работы педагогов своей старшей по возрасту приятельнице, чтобы та приобрела продукты детского питания для своего ребёнка. Как выяснилось позднее, её взрослая подруга в материальной помощи вовсе не нуждалась. Словом, разного рода волнений с поступлением дочери в вуз было предостаточно. Тем не менее, Лиля получила оценку “отлично” на устном и “хорошо” на письменном по математике и была принята в университет без дальнейшей сдачи экзаменов.

Я даже не ожидала такого блестящего результата, и для меня её поступление явилось не только огромной радостью, но и огромным эмоциональным потрясением. У меня до сих пор перед глазами стоит картина: на фоне здания Московского государственного университета в свой семнадцатый день рождения, когда состоялось её зачисление, стоит Лиля, счастливая, улыбающаяся, с букетом из семнадцати ярко-красных роз.

А для меня это был обычный трудовой год. Я получила задание определить усилия в клеевых швах гироузла ГУС-Л2 гироскопа ГПА-Л2 при изменении температуры. Потребность в проведении такого исследования возникла потому, что клеевые соединения кожухов и оси, а также кожухов и среднего корпуса гироузла подвергались воздействию циклических термоударов от минус шестидесяти до плюс девяноста градусов Цельсия и в режиме выхода гироскопа на рабочий режим.

Когда я приступила к изучению монографий А. С. Фрейдлина “Прочность и долговечность клеевых соединений”, а также В. М. Куковякина и И. А. Скорого “Оценка напряжённости клеевых цилиндрических соединений”, передо мной открылся новый, неизвестный доселе мир – мир полимеров. Познакомилась я и с отчётом ведущего конструктора нашего предприятия Бориса Сергеевича Киршина “Расчёт клеевых швов гироузла ГПА-Л2 на прочность и определение относительных перемещений склеиваемых элементов”, выполненным на основе теории сопротивления материалов.

Поскольку недостаточное понимание физико-механических процессов, протекающих в адгезионных соединениях, не давало возможности дать правильную оценку прочности клеевых соединений даже в первом приближении, то мне потребовалось осмыслить природу наполненных полимеров, к которым относится использовавшийся в ГУС-Л2 компаунд ЭД-5-К3.

Одновременно со мной инженер теоретического отдела Ира Родыгина работала над моделированием тепловых процессов в гироскопе ГПА-Л2-1 при термоударах. Общение с Ирой всегда доставляло мне истинное удовольствие. В ней было столько света, столько искреннего и доброго отношения к людям, что, несмотря на то, что она была гораздо моложе меня, мне всегда хотелось пообщаться с ней, переброситься хотя бы парой слов. И сейчас, находясь на пенсии, я изредка общаюсь с ней по телефону. В последний раз она рассказала мне о своём путешествии вместе с мужем в Южную Африку. А тогда мы выпустили совместный отчёт, в заключении к которому указали, что традиционные методы расчёта с использованием методов теории сопротивления материалов не позволяют определить сложное напряжённое состояние клеевых соединений, так как они принципиально не могут учесть фазовые переходы в компаунде при изменении температуры и остаточные напряжения в адгезионных соединениях из-за усадки, охлаждения или набухания.

Основной вывод нашей работы заключался в том, что наибольшие напряжения в клеевых швах возникают при термоударе в диапазоне температур от минус шестидесяти до плюс девяноста градусов Цельсия. Величина возникающих при этом в клее касательных напряжений не вызывает опасений. Более опасным для клея ЭД-5-К3 является само пребывание при отрицательных температурах, когда возрастает и хрупкость клея, и остаточные напряжения, и возможность появления трещин. Кроме того, по мере увеличения числа циклов термоударов растёт утомляемость клея, и поэтому прочность склеивания снижается.

Напряжённое состояние клея возрастает ещё в связи с тем, что при отрицательных температурах роль концентратора напряжений начинает играть наполнитель – кварцевый порошок, так как наибольшие напряжения возникают на поверхности соприкосновения эпоксидной смолы ЭД-20 с частицами кварца. На основании проведённого исследовании научно-исследовательскому технологическому отделу были даны рекомендации разработать программу по определению некоторых характеристик клея и завершить работу по измерению микродеформаций гироузла ГУС-Л2 на голографической установке при изменении внутреннего давления и температуры. Исполнители этой работы А. Д. Валько, И. Д. Грудев, С. Б. Киршин и И. Н. Родыгина опубликовали в 1991 году статью “Определение усилий и напряжений в клеевых соединениях гироузлов при изменении температуры” в сборнике “Вопросы авиационной науки и техники”.

Я так подробно рассказала о своей работе по расчёту клеевых соединений потому, чтобы стало понятно, насколько сложным устройством является гироскопический прибор. Не являясь специалистом в области гидродинамики, материаловедения, теории трения и других науках, я, тем не менее, в какой-то мере должна была освоить их, чтобы делать расчёты, помогающие обеспечивать требуемую точность и надёжность работы наших приборов.

Моей следующей работой стало исследование причин повышенной 400-герцовой составляющей в сигнале датчика угла и повышенной собственной вибрации гироскопа ГПА-Л2-1. Этой работе предшествовало обобщение уже имеющихся теоретических и экспериментальных данных. В 1990 году совместно с инженером Стрижевой В. В. я выпустила отчёт “Анализ адекватности и рекомендации по уточнению вибрационной модели трёхстепенного поплавкового гироскопа”. В этом отчёте были приведены расчёты по определению гидродинамических сил и моментов, обусловленных колебаниями поплавка от внутренней вибрации, и даны рекомендации по уменьшению 400-герцовой составляющей в нулевом сигнале датчика угла.

В это же время я стала соисполнителем нескольких теоретических исследований, выполненных старшим инженером нашего отдела Володей Сиротой. Володя был удивительно выдержанным, способным и доброжелательным человеком. Он был не только прекрасным инженером, но и, с моей точки зрения, весьма перспективным учёным, если бы ему удалось завершить начатые теоретические исследования. Но он неожиданно исчез из отдела, и никто в точности не мог сказать, что с ним произошло.

Наши совместные доклады “Выбор соотношения рабочей температуры и температуры нейтральной плавучести гироузла в трёхстепенном поплавковом гироскопе” и “Разработка методов компенсации угловой скорости температурного дрейфа трёхстепенного поплавкового гироскопа” были прочитаны в 1988 году в Ленинграде на XVI научно-технической конференции памяти Н. Н. Острякова. В 1990 году Володя и я получили авторские свидетельства на “Способ определения температуры нейтральной плавучести гироузла в трёхстепенном поплавковом гироскопе с горизонтальными осями подвеса”, а также на “Способ определения температурного коэффициента дрейфа трёхстепенного поплавкового гироскопа при балансировке”. В журнале “Авиационная промышленность” в 1991 году была опубликована наша совместная статья “Определение температуры нейтральной плавучести гироузла и коэффициента температурного дрейфа поплавкового гироскопа”, а в 1993 году – статья “Демпфирование синхронных колебаний гироузла в трёхстепенном поплавковом гироскопе”.

В 1991 году в соавторстве с начальником отдела Гаранкиным, старшими инженерами В. А. Сиротой и Т. И. Степановой, а также начальником сектора В. В. Яшуковой я подготовила доклад “Трёхстепенной поплавковый гироскоп как чувствительный элемент стабилизации гравиинерциальных систем”, прочитанный на III научно-технической конференции “Метрология в гравиметрии – 91”.

Очень много времени в моей работе было уделено вопросам терморегулирования нашего гироскопа. В 1989 году я выпустила отчёт “Теоретическое исследование влияния системы терморегулирования на величину времени готовности гироскопа типа ГПА-Л. Выбор рабочей температуры”. Этой теме была посвящена опубликованная в журнале “Авиационная промышленность” совместно с главным конструктором нашего направления Чесноковым Г. И. статья “Влияние некоторых параметров системы терморегулирования на готовность трёхстепенного гироскопа по дрейфу”. Продолжением темы терморегулирования явилась выполненная в 1993 году работа “Теоретическое исследование по определению температурного коэффициента дрейфа гироскопа ГПА-Л2-3 в условиях невесомости”.

Я хотела опубликовать результаты своих исследований по терморегулированию в научно-техническом журнале “Гироскопия и навигация”, предъявлявшем высокие требования к публикуемым статьям. С этого времени началось моё плодотворное творческое сотрудничество с дочерью и зятем Сергеем. В 1992 году дочь с красным дипломом окончила МГУ и поступила в аспирантуру по специальности “Теоретическая механика”. Зять стал аспирантом факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ. Иными словами, у меня появилось два высококвалифицированных помощника, “работавших” со мной на общественных началах. Это было весьма кстати, поскольку программист теоретического отдела Володя Исаев уволился с предприятия, а математик Евгений Кухтевич был занят решением совершенно других проблем, связанных с тематикой его отдела.

Мы трое – дочь, зять и я – были представителями разных точных наук. В нашей троице полярностями подходов к решению задач были мой зять и я. Я прекрасно представляла себе физику тех процессов, над теоретическим исследованием которых я работала, а зять первоклассно владел методами решения систем сложнейших нелинейных уравнений. Естественно, что когда я начала сотрудничать с ним, мы сначала не могли найти общий язык, так как попросту не понимали друг друга. Обсуждая некоторые вопросы, мы накалялись до предела. Дело доходило до того, что каждый из нас был готов сказать другому что-нибудь типа “ты ничего не понимаешь” и услышать в ответ “ты сама ничего не понимаешь”. Слава Богу, до этого не дошло, поскольку медиатором между нами и примирителем стала Лиля, который понимала и механику вопроса, и обладала достаточными математическими познаниями, чтобы привести нас к компромиссу. Она разъясняла мне те математические проблемы, которые я не в состоянии была понять у Сергея, а Сергею разъясняла суть физических процессов в гироскопе, которые ему было необходимо осознать, чтобы грамотно отразить их в уравнениях движения гироскопа.

Совместными усилиями мы написали и в 1994 году опубликовали в журнале “Гироскопия и навигация” две статьи.

Первая называлась “Движение трёхстепенного поплавкового гироскопа в переходном тепловом режиме и его влияние на готовность по дрейфу”. В этой статье исследовалось поведение гироскопа с момента запуска гиромотора до стабилизации дрейфа гироскопа. В инженерной практике в целях сокращения времени готовности существующих инерциальных систем этот этап поведения гироскопа становился всё более актуальным. В статье рассматривались не типичные для традиционного исследования гироскопа линейные перемещения гироузла в переходном тепловом режиме, вызывающие различный по характеру и величине дрейф от прибора к прибору, определяющий время готовности гироскопа.

Во второй статье, которая называлась “Прогнозирование готовности по дрейфу трёхстепенного поплавкового гироскопа с учётом его конструктивно-технологических параметров» и являлась логическим завершением первой, исследовались возмущающие моменты, действующие на гироузел трёхстепенного гироскопа в переходном и установившемся тепловых режимах, в зависимости от значения и скорости поступательного перемещения гироузла в пределах зазоров опор карданова подвеса.

Основной вывод статьи заключался в следующем: на основании результатов вычислений параметров движения гироузла можно давать оценку величин переменных возмущающих моментов и текущей скорости дрейфа гироскопа в переходном тепловом режиме, что позволяет прогнозировать время готовности прибора и давать рекомендации по его уменьшению.

Проведённое теоретическое исследование позволило объяснить имеющий место на практике значительный разброс разностей средних скоростей дрейфа от гироскопа к гироскопу на контрольном участке и в установившемся температурном режиме, дать рекомендации по выбору рабочей температуры и времени переходного теплового процесса, зависящего от мощности форсажного обогрева и логарифмического декремента колебаний температуры, а также обосновать допуски на конструктивно-технологические параметры гироскопа.

С этих публикаций началось также моё десятилетнее сотрудничество с членами редакции журнала “Гироскопия и навигация”, в частности с руководителем отдела научно-технической информации Ю. М. Колесовым. Публикация статей в журналах такого уровня практически всегда сопряжена с трудностями получения положительной рецензии оппонентов. Юрий Михайлович всегда старался подбодрить меня и вселить надежду, если отзыв первого рецензента не всегда позволял сразу опубликовать статью в журнале. Здесь мне вспоминаются аналогичные сложности с публикацией во всемирно известном журнале “Механика твёрдого тела” как во времена СССР, так и в период уже Российской истории.

Лиля защитила диссертацию и стала кандидатом физико-математических наук, а Сергей, к моему сожалению, не успел завершить в аспирантуре свою научную работу. В то время перспектив на дальнейший научный рост у него, как и у большинства молодых учёных страны, не было. Оклад Лили, научного сотрудника одного из институтов Российской Академии Наук, составлял в 1997 году двести семьдесят рублей в месяц (девять долларов по нынешним временам). В 90-е годы они оба, талантливые российские учёные, оказавшись невостребованными отечественной наукой, уехали в Калифорнию, где Сергей получил рабочую визу и где его знания и способности были оценены по достоинству.

Глава 10 Ваш ДСГ

В 1984 году я получила приглашение принять участие в работе школы-семинара “Новые методы решения задач динамики опор скольжения”, который проводился в пансионате под городом Миасс Челябинской области с двенадцатого по четырнадцатое сентября. Время было замечательное – начало золотой осени в краю голубых озёр, голубого ожерелья России, среди древнейших на Земле Уральских гор.

На семинаре я читала доклад, написанный в соавторстве с начальником отдела Вадимом Александровичем Гаранкиным, который назывался “Эффект гидродинамического центрирования чувствительного элемента”. Теоретическими исследованиями в этой области я занималась применительно к поплавковому трёхстепенному гироскопу на шаровой опоре. Перед докладом я сильно волновалась и помню, что даже была вынуждена лечь, чтобы расслабиться и успокоиться. Когда я закончила читать доклад, присутствовавшие на семинаре специалисты задали мне несколько вопросов, на которые я, помнится, ответила, поскольку у меня не осталось никакого неприятного осадка, и тогда я поняла, что для всех слушателей мой доклад явился проходящим моментом и только меня поверг в состояние беспричинного страха.

На этом семинаре выступил и Сергей Григорьевич, прочитавший доклад “Динамика несимметричной жёсткой роторной системы в опорах с газовой смазкой”. Он говорил без напряжения, спокойно, хорошо поставленным голосом, было видно, что для него выступление перед аудиторией – дело привычное. Он оказался доцентом кафедры “Гироскопические приборы” Челябинского политехнического института. В своём докладе Сергей Григорьевич привёл результаты решения уравнений гидродинамики на ЭВМ. Это обстоятельство послужило поводом для моего знакомства с ним. Мы разговорились, несколько раз совершили прогулки на окрестные озёра и даже вместе сфотографировались. Я до сих пор храню этот слайд.

Написав эти мемуары, я послала их Сергею Григорьевичу, чтобы он высказал о них своё мнение и сделал критические замечания. В ответ он написал большое, очень содержательное письмо, которое само по себе могло бы стать самостоятельным произведением, поэтому большую его часть я решила процитировать здесь, практически полностью сохраняя стиль его изложения. В частности, Сергей Григорьевич написал:

“Читая Ваши мемуары, не перестаю удивляться Вашей памяти. У меня, к сожалению, многое забывается. Вот вспоминаю 1984 год, семинар в Миассе и должен сказать, что не помню даже названия своего доклада, Вашего тоже не помню. Сколько дней он длился – не помню. Но очень хорошо запомнился момент нашего знакомства. Ваше улыбающееся лицо и голос, который до сих пор приносит мне удовольствие, когда Вас слышу. Но как гуляли и о чем говорили – ничего не помню. Хотелось бы посмотреть слайд, где мы молодые, и тоже не помню, что фотографировались. Очень надеюсь, что удастся побывать в Москве, и тогда Вы мне его покажете”. Конечно, названия докладов и сроки проведения семинара я “помню” только потому, что сохранила программу этого семинара, как и всех других конференций, в которых мне довелось принять участие.

Во время семинара я поделилась с Сергеем Григорьевичем, что мне удалось создать физическую модель обкатки гироузлом упора при разомкнутой цепи обратной связи и я написала отчёт, приведя в нём приближённые уравнения движения гироскопа и их решение методом припасовывания на ограниченном интервале времени. Я также сказала ему, что сейчас нужно подтвердить мою гипотезу путём решения уравнений движения гироскопа на ЭВМ, чтобы получить периодическое решение при контакте и вне контакта гироузла с упором на длительном интервале времени, и попросила Сергея Григорьевича помочь мне решить эту задачу.

К этому времени сотрудники теоретического отдела нашего института ещё не были подключены к вопросу проверки моей гипотезы. Сама я была полностью уверена в правильности выдвинутой мной гипотезы, но доказать это всему учёному миру можно было, только решив уравнения движения гироскопа на ЭВМ. Сергей Григорьевич дал на это своё согласие. Я ни разу не упомянула о том, что разработка этой модели явилась результатом моего напряжённого труда и многомесячных поисков. Я объяснила Сергею Григорьевичу суть предложенной мной гипотезы, объясняющей причину возникновения обкатки, и написала на листочке приведённые в моём отчёте уравнения движения гироскопа.

Сергей Григорьевич был исключительно обаятельным, привлекательным, с широкой улыбкой и красивым низким голосом человеком. Словом, Сергей Григорьевич мне очень понравился. Он охотно рассказывал мне о своей семье и двух дочерях, поэтому перерастать своему чувству восхищения во что-то большее я не позволила, да это и не имело бы смысла. Сергей Григорьевич обладал большой харизмой, высоким ростом, имел необыкновенно привлекательную внешность и даже ямочки на щеках. Я лихорадочно соображала, как поддержать с ним знакомство. Ведь семинар длился всего несколько дней, и мы могли разойтись, как в море корабли. И я нашла-таки отличное решение!

Возвратившись после семинара в Москву, я доложила начальнику отдела Гаранкину об услышанных на семинаре докладах и рассказала ему о Сергее Григорьевиче. Поскольку роторы гиродвигателей наших поплавковых приборов вращались на газодинамических опорах, а это как раз и являлось специальностью Сергея Григорьевича, то для фирмы было бы полезно заключить договор с Челябинским политехническим институтом. Я сумела заинтересовать и убедить Гаранкина в целесообразности привлечения к разработкам наших гироскопов такого профессионала, как Сергей Григорьевич, у которого в дипломе с отличием о высшем образовании было указано о присвоении ему квалификации инженера электромеханика по специальности “Гироскопические приборы и устройства”.

На нашей фирме теоретические исследования газодинамических опор ранее проводили начальник конструкторского отдела, кандидат технических наук Семён Григорьевич Кан и кандидат технических наук Игорь Владимирович Яковлев, однако Гаранкин предположил, что в случае привлечения к этой работе Сергея Григорьевича изыскания могут выйти на новый уровень. Помимо этого, расширялись деловые и научные связи нашего института. Поэтому Вадим Александрович дал согласие на заключение договора о сотрудничестве нашего института с кафедрой “Гироскопические приборы” Челябинского политехнического института. После заключения договора исполнителем работы был назначен кандидат технических наук С. Г. Дадаев, я же должна была принимать выполненную работу. Так началось наше многолетнее сотрудничество, скреплённое личной дружбой. Сама я в газодинамике ровным счётом ничего не понимала и выполняла чисто формальные обязанности при получении отчётов с результатами исследований Сергея Григорьевича, хотя и использовала эти результаты в своих расчётах инструментальных погрешностей гироскопа, например, расчётные значения радиальной и осевой жёсткости газодинамической опоры, а также другие данные. Кан и Яковлев, напротив, серьёзно и профессионально изучали эти отчёты и воплощали рекомендации, данные С. Г. Дадаевым, в конструкции прибора.

Спустя некоторое время после окончания семинара под Миассом, выполняя мою просьбу, Сергей Григорьевич вместе со своим студентом решил на ЭВМ уравнения движения гироскопа с ненулевым динамическим дисбалансом ротора при разомкнутых цепях обратной связи и абсолютно жёстком упоре, получив периодическое решение и таким образом подтвердив мою гипотезу. Не поставив меня в известность и даже не включив в соавторы, Сергей Григорьевич послал результаты этой работы в качестве доклада на конференцию, проводимую факультетом приборостроения МВТУ. Случайно узнав об этом, я была взволнована до глубины души. Схватив все свои отчёты, содержавшие разработку модели обкатки гироузлом упора, уравнения движения гироскопа и их решение на одном периоде колебаний гироузла в контакте и вне контакта с упором, я помчалась в МВТУ и представила свои отчёты в организационный комитет конференции. После этого доклад Сергея Григорьевича был снят с программы конференции. Как такое могло получиться? Я была твёрдо убеждена, что Сергей Григорьевич – порядочный человек, но он, как говорится, не понял цену вопроса. Он не знал, что эту задачу решала вся гироскопическая элита Москвы. То, что сделал он, являлось практически технической работой, которая могла быть поручена любому грамотному исполнителю, знающему ЭВМ и умеющему программировать.

К счастью, Сергей Григорьевич с пониманием отнёсся к возникшей проблеме, а поскольку и у меня не возникло и тени подозрения, что он сознательно сделал попытку присвоить себе приоритет в решении этой задачи, это позволило нам мирно разрулить ситуацию. Я написала письмо Сергею Григорьевичу, и самый серьёзный вопрос, который только может встать между двумя учёными, был решён дружески. Наши отношения не были испорчены. Возможно, Сергей Григорьевич переживал, но в тот момент мне об этом не было известно.

Вот как, со своей стороны, это событие описывает в своём письме Сергей Григорьевич:

“Задачу по обкатке, Вами поставленную, насколько я помню, я поручил студенту–активисту СНО (студенческого научного общества). В те времена в вузе очень престижно было привлекать к научной работе студентов. Кафедре засчитывались, как сейчас говорят, бонусы, баллы и особенно совместные со студентом публикации. Задача, которую Вы мне поставили, показалась мне несложной для расчётов на ЭВМ, и поэтому её решение я поручил этому студенту. Конечно, решали вместе. Решили. Доложили на студенческой конференции, по-моему, в апреле 1985 года. Заведующему Лысову А. Н. работа понравилась, и он сразу предложил сделать доклад по этой работе на конференции в МВТУ, сообщение о которой он недавно получил. Я, естественно, «клюнул». И кафедре хорошо, и мне «хорошо». В тот момент и далее у меня даже мысли не возникало, что надо с вами переговорить, получить разрешение, включить Вас в число соавторов.

Недомыслие. Вот это: «Я решил, значит, я автор» и послужило ошибкой, за которую мне до сих пор неимоверно стыдно и которая послужила мне хорошим уроком на будущее. Конечно же, никакого злого умысла не было. И, слава Богу, Вы с вашим интеллектом это поняли. Примите ещё раз мои извинения за это деяние и за переживания тогда и те, которые вы, видимо, испытали в настоящее время, вспоминая все это.

Видимо, сыграло роль и то, что у меня не было всей информации, как важна Вам эта проблема, сколько сил Вы в её решение вложили. Это сейчас мне все известно из ваших мемуаров «Обкатка». А тогда? Плюс ещё и то, что мы были знакомы ещё очень недолго. Когда Вы позвонили и я услышал ваш взволнованный и возмущенный голос, меня словно ударили. До меня сразу дошло, что мы натворили. Я не знал, что делать. Лысов посоветовал снять наш доклад с конференции. Что мы и сделали, если мне не изменяет память, послав телеграмму на имя организаторов конференции”.

Из этого письма ясно, что мы совершенно одинаково поняли причину возникшей проблемы. Сергей Григорьевич напрасно волнуется по поводу того, что я снова переживаю случившееся в 1985 году. Тогда вопрос был решён позитивно, мотивация поступка понята, и сейчас воспоминания мне понадобились лишь для написания мемуаров.

Мы продолжали сотрудничество в области исследования газодинамических опор ротора гироскопа. Однажды в один из своих приездов, когда мы гуляли по Москве, Сергей Григорьевич рассказал о своей жене, о том, как долгими вечерами ждёт её прихода домой с работы, где она работала директором гостиницы. “Ой, подумала я, – вряд ли его жена действительно так долго задерживается на работе”. Моё предчувствие не обмануло меня. Вскоре они расстались, и каждый из них нашёл своё счастье с другим человеком. Что же касается нас, то единственным нашим соприкосновением было касание моего развевающего на ветру лёгкого шарфа о его куртку. В своих письмах Сергей Григорьевич очень тепло отзывается о своей второй жене Анне Яковлевне, о своих двух дочерях от первого брака и их мужьях, о своих теперь уже многочисленных внуках и внучках, включая наследников Анны Яковлевны. Я рада, что во втором браке счастье улыбнулось ему, он его достоин, он заслужил его.

В девяностые годы, в период развала нашей отрасли, когда новые разработки перестали финансироваться и договор нашего института с Челябинским политехническим институтом не был продлён, мы продолжали наше общение через личную переписку. Свою преподавательскую деятельность Сергей Григорьевич совмещал с написанием монографий и подготовкой к защите к докторской диссертации. Всегда в работе, в освоении новых дисциплин, в научном поиске. А летом огород. При низкой оплате труда учёного-преподавателя огород являлся серьёзным подспорьем в хозяйстве. На работу и на дачу он часто ездил на велосипеде. Оклад его как преподавателя, кандидата технических наук в нулевые годы составлял смехотворные две тысячи рублей. После защиты докторской диссертации, когда преподавательскому составу несколько повысили оклады, Сергей Григорьевич тоже получил прибавку. Спрашиваю его по телефону: “Сколько же Вы сейчас получаете?” Чувствую, отвечать ему почему-то неловко, но потом он всё же говорит: “Много”. Я продолжаю настаивать. Наконец, Сергей Григорьевич сдаётся: “Пятнадцать тысяч”. Я чуть не прыснула со смеху. Пятьсот долларов в месяц ещё несколько лет назад получал мальчишка-курьер, не имеющий вообще никакого образования, не говоря уже о научных степенях. В последние годы работы профессор, доктор технических наук Сергей Григорьевич, имея полную учебную и научную нагрузку получал аж двадцать тысяч рублей. Да, дела в России с положением учёных оставляют желать много лучшего. А вот высказывание на этот счёт самого Сергея Григорьевича:

“По поводу зарплаты. В ноябре 2011 года в платежке читаю: «Начислено 22479.89 рублей». На руки получаю 19334.59. При этом государственный оклад профессора 5670.00 за 25 рабочих дней. Если дней меньше из-за праздников или по другим причинам, то заработок пропорционально меньше. Добавка Госдумы прошлого созыва доктору наук – 7000 рублей за 25 рабочих дней. Если дней меньше, то и добавка пропорционально меньше. Уральские 15% плюс добавки местного начальства, вот и набегает «немалая» сумма в 22000 руб. 15% уральских минус 13% подоходных, вот и получается, что компенсация за экологию на Урале, то есть за ущерб здоровью, составляет 2%. В декабре начислено 20568.32 рублей – зарплата посыльного без образования в Америке”.

В 2004 году я задумала написать статью под названием “Движение трёхстепенного гироскопа с электрической пружиной и нулевым кинетическим моментом” по результатам работы, проведённой ещё в девяностые годы, и послать её в самый престижный, с моей точки зрения, научный журнал “Механика твёрдого тела”. При нулевом кинетическом моменте мы имеем дело уже не с традиционным гироскопом, а просто с твёрдым телом, подвешенным в кардановом подвесе, по осям которого установлены датчики угла и датчики момента. В своей работе уравнения движения гироскопа я дополнила уравнениями, учитывающими запаздывание в срабатывании цепей обратной связи. Мне снова пришлось обратиться к Сергею Григорьевичу с просьбой решить с помощью компьютера написанные мной для этого случая уравнения движения гироскопа. Сергей Григорьевич согласился, и работа закипела.

В Челябинск и обратно в Москву посылались бандероли с исходными данными, результатами моделирования и решениями уравнений, с многочисленными вопросами. Я получала длинные ленты с результатами вычислений на компьютере, представляющие собой бесконечные столбцы цифр для многочисленных начальных условий. Кое-что пыталась оформить графически. Общая картина вырисовывалась, но пока так туманно, что сделать какие-либо выводы было просто невозможно. Тогда я предложила Сергею Григорьевичу найти решение для одного частного случая, физически очевидного. Ответ пришёл незамедлительно, но весьма неутешительный: получен расходящийся процесс. Это означало, что в рассматриваемом частном случае гироузел двигался от упора к упору вдоль диаметра отверстия упора, всё больше и больше вдавливаясь в него, то есть с увеличивающейся амплитудой. Я твёрдо заявила: “Этого быть не может. Способ проверки работоспособности трёхстепенного гироскопа после запуска на орбиту искусственного спутника Земли положительно зарекомендовал себя на практике, а наша статья является теоретическим обоснование этого метода”. Сергей Григорьевич был задет как профессионал и парировал: “Я точно следовал Вашим уравнениям”. Через некоторое время я получила от него письмо с предложением проверить в уравнениях движения гироскопа знаки перед членами уравнений, определяющими величину моментов датчиков момента, расположенных по осям карданова подвеса гироскопа, так как он полагал, что они неправильные.

Я немедленно приступила к проверке и, о ужас, обнаружила, что в данных мной Сергею Григорьевичу уравнениях эти знаки записаны с точностью до наоборот. Я допустила непростительную невнимательность. У меня буквально волосы зашевелились на голове, потому что та же ошибка содержалась и в моём отчёте, и в статье, опубликованной в весьма солидном журнале. Другое дело, что обнаружить её при инженерном решении уравнений движения на одном периоде колебаний чувствительного элемента не представлялось возможным. Эта ошибка могла быть выявлена только при решении задачи на ЭВМ, когда решение уравнений движения было получено на значительном интервале времени. Сгорая от стыда и позора, я немедленно сообщила о своей ошибке Сергею Григорьевичу. Вскоре после этого от него пришёл ответ: получено решение, соответствующее здравому смыслу.

Затем в процессе работы у нас возникла другая проблема. По моей просьбе, Сергей Григорьевич искал решение задачи при различных начальных условиях, и я получала от него рулоны бумаги, содержащие решения в виде последовательности тысячи цифр. По этим данным нужно было построить множество графиков движения гироскопа. К сожалению, компьютерная программа Сергея Григорьевича не позволяла получить графическое решение, поэтому мне предстояло проделать огромную рутинную работу. Конечно, это меня не радовало. Тем не менее, удача всё же улыбнулась нам. Когда я прилетела к дочери в Калифорнию, то обратилась к своему зятю с просьбой построить с помощью компьютера графики движения гироскопа по численным результатам решений, полученных Сергеем Григорьевичем. На это зять – выпускник факультета вычислительной математики и кибернетики – ответил, что ему легче самому решить эти уравнения и получить ответ сразу в графическом виде, чем выполнить то, о чём я прошу его. Что он и выполнил блестяще. Так у нашей статьи появилось три автора, при этом вклад каждого в нашу совместную работу был вполне очевиден.

После написания статьи начались мои хождения по мукам. Когда я представила её в журнал “Известия РАН. Механика твёрдого тела”, то, как выяснилось спустя несколько лет, статья сначала была направлена на рецензирование сотруднику Института проблем механики Филатову. Рецензенты, как правило, не торопятся присылать отзыв. Так и в этот раз заведующей редакцией пришлось несколько раз просить рецензента ускорить написание рецензии. Наконец, отзыв пришёл, однако он оказался ни положительным, ни отрицательным. Его резюме было таким: статья не вполне соответствует профилю журнала. Рецензент высказал авторам ряд совершенно необоснованных претензий, в том числе не относящиеся к вопросу, рассматриваемому в статье. В своём развёрнутом ответе рецензенту я от имени всех авторов, в частности, написала, что статья позволила установить ранее неочевидный факт о наибольшем влиянии запаздывания в цепях обратной связи на характер движения гироскопа. Далее я указала, что исследуемые в статье эффекты могут быть использованы для практических целей – проверки работоспособности гироскопа после выведения космического аппарата на околоземную орбиту путём сопоставления движений гироскопа в наземных условиях и после выведения космического аппарата на орбиту. Новизна и простота этого метода подтверждена патентом РФ № 2117917, нашёдшим применение в космическом аппарате “Метеор-3М”. Однако мой весьма обоснованный ответ всё равно не убедил рецензента.

Тогда статья была направлена статью второму рецензенту – на этот раз Привалову. Опять после длительных переговоров второй рецензент прислал свой отзыв и снова, не оценив статью должным образом, дал рекомендацию направить её в отраслевой журнал. В его отзыве также не содержалось претензий по существу проблемы, а только околопроблемные замечания. И снова от имени авторов я написала ему ответ, в котором указала, что ни один отраслевой журнал не публикует статьи о движении гироскопа. Отраслевые журналы помещают статьи об устройствах, методах, способах и т.д. Я отметила, что авторы категорически не согласны с рецензентом по поводу того, что тематика статьи мало подходит для журнала, ибо теоретические проблемы гироскопии всегда были неотъемлемой частью публикаций этого журнала. Далее я привела ссылки на ранее опубликованные мной вместе с соавторами статьи в этом журнале: “К определению величины поддерживающей силы в поплавковых приборах при колебательном движении поплавка” и “Движение трёхстепенного гироскопа с динамически несбалансированным ротором при контакте упругой рамки с упругим ограничителем”, указав, что эти статьи раньше соответствовали тематике журнала, а наша последняя статья по неизвестной причине ей почему-то не соответствует. Во всех трёх статьях задача сводилась к определению траектории движения чувствительного элемента при заданных условиях, связанных с проблемами трёхстепенных гироскопов. Послав во второй раз в редакцию своё возражение на отзывы рецензентов, мы опять наткнулись на ту же глухую стену. Мы недоумевали, в чём дело: статье определённо не давали хода.

Тогда я позвонила своему знакомому, ответственному секретарю редколлегии журнала “Механика твёрдого тела” Анатолию Герасимовичу Горшкову. Разговаривая с ним, я чувствовала, как я внутренне напряжена, как дрожит мой голос. Он же, как и всегда, был вежлив и беспристрастен. Обещал сам ознакомиться со статьей, рецензиями на неё и моими ответами на них. В тот момент я ещё не знала, что он смертельно болен. Через месяц его не стало. Статья повисла в воздухе. Моя приятельница – заведующая родственной МТТ редакции – будучи свидетельницей нашей истории, высказала предположение, что своей статьей мы кому-то перебежали дорогу. Я отвергла это предположение, так как полагала, что тематика статьи достаточно узкая и вряд ли кто-либо ещё занимается подобными вопросами. Приятельница посоветовала мне позвонить главному редактору журнала Дмитрию Михайловичу Климову, что я и сделала. Коротко объяснила ему суть статьи и отметила отсутствие конкретных возражений у рецензентов. Дмитрий Михайлович обещал посмотреть все материалы. Вскоре статье дали зелёную улицу, и она была опубликована в первом номере журнала за 2007 год.

Когда вопрос с опубликованием статьи уже был решён, мне неожиданно позвонил Сергей Григорьевич и взволнованно сообщил, что Ю. Г. Мартыненко, В. С. Рябиков, Н. Н.Щеглова и Л. И. Нехамкин опубликовали в журнале “Гироскопия и навигация”, №2, 2006 г. статью с точно таким же названием, что и моя в соавторстве с C. Е. Кухтевичем, В. А. Исаевым и В. А. Гаранкиным в журнале “Известия РАН. Механика твёрдого тела”, №2, 1989 г., которая называлась “Движение трёхстепенного гироскопа с динамически несбалансированным ротором при контакте внутренней рамки с упругим ограничителем”. Я чуть не задохнулась от возмущения. Позвонила в МИЭА начальнику теоретического отдела Валентину Фёдоровичу Рафельсону и, обрушив на него информацию, полученную от Сергея Григорьевича, попросила его взять для меня в научно-технической библиотеке интересующий меня журнал. На моё заявление Рафельсон отреагировал вполне адекватно: “Мартыненко – слишком большой и серьёзный учёный, чтобы ему можно было предъявлять подобного рода претензии. А библиотеки на нашей фирме давно нет”.

Меня его утверждение не могло успокоить до тех пор, пока я сама не прочитала статью “конкурентов”. Поехала в библиотеку имени Ленина. Помню, каким долгим показался мне тот час, пока журнал “Гироскопия и навигация” поднимали из книгохранилища. Как только журнал оказался в моих руках, я немедленно приступила к чтению статьи, озаглавленной “Движение трёхстепенного поплавкового гироскопа при его контактах с упором”. Действительно, заглавие статьи Мартыненко и его коллег оказалось очень созвучным нашему. Далее я прочитала аннотацию статьи и воспрянула духом: в статье речь действительно шла о поведении гироузла при его контактах с упором, но для совершенно другой задачи. В завершение статьи указывалось, что работа выполнена в рамках программы “Государственная поддержка ведущих научных школ” (грант 1835.2003.1) и в разделе “Литература” давалась ссылка на нашу работу. Я с облегчением вздохнула, однако подумала, что авторы этой статьи вполне могли бы дать ей какое-нибудь другое название.

Наша статья “Движение трёхстепенного гироскопа с электрической пружиной и нулевым кинетическим моментом” поступила в редакцию журнала “Известия РАН. Механика твёрдого тела” третьего ноября 2004 года. Статья Мартыненко и его коллег поступила в редакцию журнала “Гироскопия и навигация” двадцать шестого октября 2005 года, то есть на год позже нашей, а была опубликована на год раньше. Сотрудники Института проблем механики, назначенные рецензентами нашей статьи, были связаны с Институтом механики МГУ, где работали некоторые авторы статьи, также посвящённой поведению гироскопа на упоре. Поневоле рождалась мысль: “А не права ли была моя приятельница, когда говорила, что мы кому-то перебежали дорогу? Не потому ли гноили нашу статью, что мы, пионеры в постановке и решении этой задачи, снова рассматривали поведение гироскопа на упоре, правда, для другой задачи? И у рецензентов было естественное желание не дать ход нашей статье, особенно если учесть, что на эту работу был получен грант?”

Но сломав все “рогатки и препоны”, мы прорвались, и я была счастлива. А потом мне представилась возможность самой перевести нашу статью на английский язык для американской версии журнала “Mechanics of Solids”. Однако вскоре я поехала к дочери в Калифорнию, и статью перевёл другой человек. Так закончилась моя последняя работа, связанная с гироскопией, и последняя совместная работа с Сергеем Григорьевичем.

Для американского варианта статьи требовалось указать адрес электронной почты каждого из соавторов. Зять, будучи человеком опытным в деле общения с пользователями интернета, свой адрес не предоставил, у Сергея Григорьевича в то время электронной почты ещё не было. На мой же электронный адрес до середины 2009 года приходили письма со всего мира. В одних содержалась просьба прислать деньги нуждающимся и, разумеется, в долларах, в других – сообщение о том, что я выиграла в лотерею крупную сумму денег и мне необходимо перечислить за некоторые формальности совсем небольшую сумму. Часть писем не могла быть прочитана моим старым компьютером, остальные письма я больше не открывала, боясь SPAM.

За статью американцы выплатили нам гонорар. Российское авторское общество пересчитало доллары на рубли и выдало мне пятьсот шестьдесят пять рублей, зятю как иностранцу, хотя, кроме российского, у него не было никакого другого гражданства, – четыреста тридцать рублей, а Сергею Григорьевичу – более семисот рублей, так как он задержался с оформлением доверенности на меня на получение денег, а ко времени выплаты курс доллара чрезвычайно вырос. Сергей Григорьевич презентовал свой гонорар мне, предложив мне купить от его имени цветы к восьмому марта, и я, сначала изумившись и попытавшись отказаться от такого щедрого подарка, затем была бесконечно ему благодарна и наградила себя покупкой двух баночек крема для лица фирмы Avon, которые на свои деньги никогда бы в жизни не купила.

В одном из своих писем Сергей Григорьевич выразил негодование относительно своего коллеги Завьялова О. Г., который при написании кандидатской и докторской диссертаций включил в них, не добавив ни одного своего слова, труды своего отца – истинного учёного. Сергей Григорьевич писал, что выступал по этому поводу на учёном совете, однако, как я поняла, для Завьялова это не послужило препятствием, ибо, когда однажды мне понадобилось приехать на свою прежнюю работу, в МИЭА, начальник теоретического отдела Валентин Фёдорович предложил мне написать отзыв на эту диссертацию. Я наотрез отказалась, мотивируя свой отказ тем, что знаю мнение Сергея Григорьевича об этой диссертации.

В последние годы работы в своём родном институте, который теперь называется Южно-Уральский государственный университет, Сергей Григорьевич читал пять дисциплин, как, впрочем, было всегда. Когда у него заболела жена, он очень переживал за неё. Но всё закончилось благополучно, и теперь она в Новороссийске ухаживает за своей больной, престарелой матерью. Сначала Сергей Григорьевич временами наведывался туда и только подумывал о том, чтобы уйти с работы и переехать в Новороссийск, чтобы воссоединиться с женой, которая не может оставить свою беспомощную мать. Теперь Сергей Григорьевич уже живёт в Новороссийске. Конечно, наука, коллеги и студенты Сергея Григорьевича очень многое потеряли с его уходом из университета.

И по сей день Сергей Григорьевич поздравляет меня со всеми праздниками, рассказывает о событиях жизни своей и своей многочисленной семьи, присылает свои монографии и фотографии. В ответ я в течение длительного времени не могла что-либо послать ему, поскольку мне нечем было похвастаться. Теперь у меня уже двое внуков, и я несколько раз посылала в Челябинск изображения наших пяти счастливых физиономий. Когда однажды в конце девяностых Сергей Григорьевич приехал в Москву, он подарил мне прекрасный букет цветов и очень тяжёлую, несмотря на небольшие габариты, картину из малахита с нанесённым на нём как на холсте пейзажем. К моему юбилею Сергей Григорьевич прислал изящно выполненную Златоустовскую гравюру на стали. Недавно он также прислал мне диск с большим количеством фотографий членов своей семьи. В своём письме в ответ на мои извинения за то, что я ничем не отблагодарила его, Сергей Григорьевич возразил:

“Вы пишете: «…не могли что-либо послать…». Это ведь не так. У меня и шишка (из Калифорнии), и великолепная книга «UTAN» с замечательными калифорнийскими пейзажами, которыми я не устаю любоваться, и фотографии (все храню). А две книги сейчас. А девятнадцать рассказов – целая книга.

Эти Ваши мемуары всколыхнули во мне массу других воспоминаний нашего вместе. Я очень хорошо помню, как мы в Москве ходили с Вами на концерт где-то в олимпийской деревне. Концерт плохо помню, кажется, там Клара Новикова выступала, Вас хорошо помню, и мне было очень хорошо с Вами. Хорошо помню, как мы гуляли по Тверской и как я переживал, что Вы замерзли. Помню, как бывал у Вас в гостях на старой квартире, эти рулоны бумаги с бесконечными колонками цифр. Особенно помню, как волновался, защищая перед Вами наши работы по хозтеме. Вы тогда мне казались очень строгой и требовательной, и вся в работе. Ни минуты перекуров. Признаюсь, робел”.

А вот его недавнее письмо:

“Алла Дмитриевна, с Весной Вас и праздником! Послал к этому празднику живой подарочек и очень надеюсь, что уже получили. Это мой любимый, волшебный кактус, волшебство которого состоит в том, что он расцветает к 8 марта цветом, который показан в присоединённом файле. Когда-то я увлекался кактусами, и у меня была небольшая коллекция. Это немногое, что от неё осталось. Цветок очень неприхотлив. Даже если Вы уедете на несколько месяцев, он не пропадет без полива. Пересаживать его тоже не нужно. Летом поливать можно раз в неделю или опрыскивать несоленой водой. Осенью с октября поливы прекращать и ставить в самое холодной место на окне. С января опрыскивать раз в неделю и тогда можно надеяться, что он будет цвести с конца февраля до середины марта. А у меня он расцветал к 8 марта. Всего Вам доброго. Ваш ДСГ”.

Меня особенно радует, что сейчас, когда я увлеченно начала писать рассказы, репортажи, миниатюры и мемуары о своей жизни, Сергей Григорьевич стал моим доброжелательным читателем. Уже более двадцати восьми лет я всегда чувствую его поддержку, хотя он и живёт за тысячи километров от Москвы. Исключительно трудолюбивый, ответственный, не боящийся трудностей.

Прекрасный учёный, педагог, муж, отец, дедушка, друг – всё это Сергей Григорьевич. Здоровья Вам на долгие годы, и большое Вам спасибо!

Глава 11 Наши спутники

12 апреля 1961 года вся страна, в том числе и я, ликовала и гордилась своей могучей космической техникой и восхищалась бесстрашным сыном Родины Юрием Гагариным. У нас создалось впечатление, что тогда всё происходило, как по мановению волшебной палочки. Мы и не подозревали, какие технические, физические и психологические трудности преодолел первый космонавт планеты. А ведь их было чрезвычайно много. На завершающем этапе запуска не сработала система радиоуправления ракетой Восток, которая должна была выключить двигатели третьей ступени. Их выключение произошло только после срабатывания дублирующего механизма – таймера, но к тому времени корабль уже поднялся на орбиту, высшая точка которой, апогей, оказалась на сто километров выше расчётной. Сход с такой орбиты с помощью «аэродинамического торможения» мог занять по разным оценкам от двадцати до пятидесяти дней.

В конце полёта тормозная двигательная установка работала успешно, но с недобором импульса, поэтому автоматика выдала запрет на штатное разделение отсеков. В результате в течение десяти минут перед входом в атмосферу корабль беспорядочно кувыркался со скоростью один оборот в секунду. Гагарин решил не пугать руководителей полёта, в первую очередь Королёва, и иносказательно сообщил о нештатной ситуации на борту корабля. Когда корабль вошёл в более плотные слои атмосферы, то соединяющие кабели перегорели, и команда на разделение отсеков поступила уже от термодатчиков, так что спускаемый аппарат, наконец, отделился от приборно-двигательного отсека. Спуск происходил по баллистической траектории, с восьми-десятикратными перегрузками, к которым Гагарин был готов. Значительно сложнее ему было пережить психологические нагрузки, поскольку температура снаружи при спуске достигала трёх-пяти тысяч градусов и после входа капсулы в атмосферу загорелась обшивка корабля, по стёклам иллюминаторов потекли струйки жидкого металла, а сама кабина начала потрескивать.

На высоте семи километров в соответствии с планом полёта Гагарин катапультировался, после чего капсула и космонавт стали спускаться на парашютах раздельно. После катапультирования и отсоединения воздуховода спускаемого аппарата, в герметичном скафандре Гагарина не сразу открылся клапан, через который должен поступать наружный воздух, так что Гагарин чуть не задохнулся. Последней проблемой в этом полёте оказалось место посадки – Юрий Гагарин мог опуститься на парашюте в ледяную воду Волги. Ему помогла хорошая предполётная подготовка: управляя стропами, он увёл парашют от реки и приземлился в полутора – двух километрах от берега. Эту информацию спустя много лет после легендарного полёта я узнала из Википедии.

Если бы в то время нам официально сообщили обо всех обстоятельствах этого полёта, я бы ещё выше оценила личный героизм Юрия Гагарина. А тогда, если честно признаться, запуск первого искусственного спутника Земли четвёртого октября 1957 года психологически потряс меня даже больше, чем первый полёт человека в космос. В школе на уроках физики мы усвоили: чтобы космический корабль вышел на околоземную орбиту, он должен развить первую космическую скорость, при которой сила его притяжения к Земле уравновешивается центробежной силой, возникающей при его полёте по орбите. Величина этой фантастической скорости не укладывалась в моей голове, поскольку составляла 7,9 км/сек. Она казалась мне запредельной, недостижимой при моей жизни. Но человеческий гений преодолел эти технические трудности. Это был качественный скачок и в развитии космонавтики, и в моём сознании. Дальнейшие полёты космических кораблей, в моём представлении, являлись наращиванием количественных показателей – веса корабля, объёма и сложности его конструкции и выполняемых функций.

На самом же деле всё оказалось значительно сложнее, что и показал полёт Юрия Гагарина. А сколько ещё трагедий разыгралось в космосе, вплоть до гибели космических кораблей и их экипажей – космонавтов Владимира Комарова, Георгия Добровольского, Владислава Волкова, Виктора Пацаева! Какие трудности испытали Герман Титов, Алексей Леонов и другие космонавты! Все они получили высокие, заслуженные награды, но мы едва ли догадывались обо всех сложностях, с которыми им довелось столкнуться на орбите и в процессе снижения космического аппарата. Мы не догадывались, насколько незавершёнными, неотработанными были конструкции космических кораблей, которые в “сыром виде” запускались в космос в стремлении не уступить США свой приоритет в космической области.

В то время я ещё не знала, что в отдалённом будущем, в последние двенадцать лет моей научной деятельности, и мне придётся поработать в области создания космического приборостроения, и мне придётся преодолеть много трудностей при решении поставленных передо мной задач. В самом же начале своего трудового пути в ЦНИИАГ я работала с наземными гирокомпасами, а потом принимала участие в разработке гироблока. В конце шестидесятых годов мой непосредственный руководитель Юрий Иванович Ушанов предложил мне заняться разработкой системы датчиков угловых скоростей. Эта работа была совершенно новой для меня и связанной с постоянными поездками на полигон в Капустин Яр. К этому времени я уже поступила в аспирантуру МВТУ имени Баумана и прекрасно сознавала, что совместить новую тематику и работу над диссертацией мне не удастся. Тогда мне нужно было бы поставить крест на всех моих предыдущих изысканиях. Поэтому мне пришлось отказаться от порученной работы. Такое тоже произошло в моей жизни.

Юрий Иванович всегда отличался чрезвычайной тактичностью. Он не стал настаивать на том, чтобы я взялась за предложенную им работу. Он понимал, что без горения, без настроя решить поставленную задачу у меня всё равно мало что получится. Меня выручил Валерий Белоусов, тоже выпускник МВТУ, годом моложе меня, который в то время казался мне насмешливым, ироничным и уж никак не серьёзным. В течение нескольких лет он под руководством Юрия Ивановича самоотверженно работал над этим заданием.

Когда впоследствии гироскопическая тематика в ЦНИИАГ была ликвидирована, Валера сменил направление своей профессиональной деятельности и стал специалистом в совершенно другой отрасли – в экономике – и даже защитил в этой области кандидатскую диссертацию. Затем он снова вернулся в ЦНИИАГ, где работает по сей день. Спустя годы я поняла, что Юрию Ивановичу и Валере я обязана тем, что получила возможность завершить работу над своей диссертацией.

Мы, шестеро сотрудников лаборатории, вновь встретились в 2010 году. В числе моих гостей был и Валера Белоусов. Я поразилась тому, насколько он трансформировался. Он стал более весомым, значительным, широко эрудированным. К тому же, он оказался хорошим товарищем, единственным из всех сотрудников, кто навещал и ухаживал вплоть до самой его смерти за тяжело больным и одиноким нашим коллегой, Юрой Бибиным. Я была рада, что в тот вечер среди моих гостей были также и другие мои коллеги по прежней работе: Юрий Ушанов, Ира Эстрина, Люда Данилова и Рита Шевякина. Само их присутствие, свет их душ вернул меня в мою молодость, когда всё ещё было только впереди.

Постоянный поиск научных решений в то время, когда в ЦНИИАГ я работала над диссертацией, значительно повысили мой потенциал, обеспечив возможность в дальнейшем решать сложные задачи, в частности, в области космического приборостроения. Мне захотелось рассказать, с какими проблемами моим коллегам и мне пришлось столкнуться уже в МИЭА при разработке гироскопических приборов, предназначенных для использования в космических аппаратах.

В 1987 году в нашем направлении была проведена большая работа по анализу и экспериментальному исследованию характеристик и работоспособности трёхстепенного поплавкового гироскопа ГПА-Л2 при воздействии линейного ускорении 10g, десятикратно превышающего ускорение силы тяжести. Проведение этой работы, ответственным исполнителем которой был отдел Валентина Дмитриевича Татаринова, было связано с исследованием возможности использования гироскопа ГПА-Л2 в космических условиях и при выводе космического аппарата на околоземную орбиту. В секторе Яшуковой Веры Васильевны была выполнена теоретическая часть этой работы. Я составила методику расчёта и провела анализ прочности цапф и точностных характеристик гироскопа ГПА-Л2 при воздействии линейного ускорения 10g. В этом мне помог опыт, приобретённый ранее при расчёте влияния технологических погрешностей сборки гироскопа ГПА-Л2 на его точность.

В 1988 году совместно с инженером Т. И. Степановой, начальником сектора В. В. Яшуковой, начальником отдела В. А. Гаранкиным я подготовила отчёт “Уточнение зависимости и стабильности дрейфа гироскопа ГПА-Л2-3 от величины и направления действия ускорения в заданном диапазоне величин”. Продолжением этой работы явилось исследование характеристик гироскопа ГПА-Л2-3 в условиях длительного воздействия ускорения до 5g и в условиях невесомости, проведённое в 1989 году.

К сожалению, по огромной теме, связанной с исследованием трёхстепенного поплавкового гироскопа при воздействии ускорений, я не опубликовала ни одной статьи. Исключение составила лишь написанная совместно с Татьяной Степановой и опубликованная в 1993 году в журнале “Авиационная промышленность” статья “Дрейф трёхстепенного поплавкового гироскопа от моментов токоподводов при воздействии линейных ускорений”. Логическим продолжением всех этих изысканий явилась работа “Исследование гироскопа ГПА-Л2-3 при переходе на орбитальный участок и в невесомости”, выполненная в 1990 году, поскольку возникла задача о возможности использования этой модификации гироскопа в космических аппаратах.

В 1992 году наряду с другими сотрудниками я принимала участие в составлении пояснительной записки к техническому проекту “Разработка системы для измерения координат звёзд”, написав раздел “Исследование динамики движения защитной крышки астроблока системы АИС-93”. В том же году мной был написан отчёт “Ожидаемые технические характеристики ГПА-Л2-3 в условиях эксплуатации на космическом аппарате в составе БГО”. Блок гироскопической ориентации предназначался для использования на спутнике Метеор-ЗМ. В следующем году вместе с Сергеем Кухтевичем и Владимиром Исаевым я работала над эскизным проектом “Разработка гироблока для изделия Метеор -ЗМ на базе гироскопа ГПА-Л2-3”, в котором я написала раздел “Теоретическое исследование работоспособности гироскопа ГПА-Л2-3 в режиме двухосного датчика угловой скорости”.

В 1993 году на научно-технической конференции “Приборостроение – 93 и новые информационные технологии” был прочитан написанный мной совместно с Е. А. Правоторовым и В. В. Яшуковой доклад “Трёхстепенной поплавковый гироскоп ГПА-Л2-3 как двухканальный измеритель угловой скорости космического аппарата”. В 1995 году в журнале “Авиационная промышленность” была опубликована совместная статья с тем же названием исполнителей космической тематики Ю. А. Андреева, А. Д. Валько, Е. А. Правоторова, В. С. Рябикова, Е. Б. Соболевой, В. В. Яшуковой. В нашей работе кандидат технических наук В. С. Рябиков являлся представителем заказчика на нашем предприятии. В том же году в журнале “Авиационная промышленность” была опубликована моя статья “Способ определения угловых скоростей космического аппарата с помощью трёхстепенного гироскопа с электрической пружиной”.

Дальнейшим развитием космической темы явилась работа “Теоретическое исследование по определению температурного коэффициента дрейфа гироскопа ГПА-Л2-3 в условиях невесомости” и “Теоретическое исследование системы ГПА-УОС-ИК при нулевом кинетическом моменте”.

Работу по исследованию работоспособности трёхстепенного поплавкового гироскопа в качестве двухрежимного двухосного измерителя угловых скоростей космического аппарата я проводила совместно с дочерью Лилей и зятем Сергеем.

Когда я увидела полученные на компьютере графические решения уравнений движения гироскопа, полученные Сергеем, которые отражали движение гироскопа в режиме датчика угловых скоростей, я была восхищена возможностями современной вычислительной техники. В своей практике я решала приближённые уравнения движения гироскопа без учёта инерционных членов, методом припасовывания, стыкуя уравнения движения гироскопа на разных этапах, для чего я использовала краевые условия на границах участков движения. До появления мощной вычислительной техники во всех учебниках и пособиях по гироскопии записывались точные уравнения движения, а при их решении делалось серьёзное допущение о том, что моментами инерции рамок карданова подвеса можно пренебречь. Теперь же я воочию убедилась, какую важную роль играет их учёт. Мы получили решения для всех интересующих нас условий полёта и конструктивно-технологических параметров гироскопа и системы обратной связи.

В 1996 году наша совместная с Сергеем и Лилей статья “Влияние параметров цепи обратной связи на работоспособность двухрежимного двухосного измерителя угловых скоростей на базе трёхстепенного поплавкового гироскопа” была опубликована в журнале “Гироскопия и навигация”.

В 1997 году в журнале “Гироскопия и навигация” были опубликованы две статьи под общим названием “Температурный дрейф двухосного измерителя угловых скоростей космического аппарата”, написанные мной в соавторстве с начальником отделения Е. А. Измайловым и моей дочерью. В первой статье, озаглавленной “Движение трёхстепенного поплавкового гироскопа, используемого в качестве двухосного измерителя угловых скоростей космического аппарата, при изменении температуры”, исследовалось поступательное движение трёхстепенного астатического поплавкового гироскопа в режиме точного измерения угловых скоростей космического аппарата, обусловленного упругими тяжениями, при отсутствии термостабилизации прибора. В статье было показано, что величина и скорость перемещения гироузла определяют одну из составляющих температурного дрейфа гироскопа.

Во второй статье, озаглавленной “Возмущающие моменты в осях карданова подвеса трёхстепенного поплавкового гироскопа, обусловленные поступательным перемещением гироузла и конвективными потоками поддерживающей жидкости”, исследовались возмущающие моменты, действующие на гироузел трёхстепенного поплавкового гироскопа в условиях отсутствия термостатирования прибора в зависимости от величины и скорости поступательного перемещения гироузла в пределах зазоров опор карданова подвеса. В статье были даны конкретные рекомендации по уменьшению конструктивно-технологических погрешностей сборки гироскопа, а также по расположению возможных источников нагрева гироскопа относительно его координатных осей. Выполнение этих рекомендаций способствовало уменьшению температурного коэффициента дрейфа гироскопа в невесомости.

Идеолог космической тематики, бывший главный конструктор нашего направления Евгений Андреевич Правоторов поручил мне оформить заявки на изобретения, нашедшие практическое применение в метеорологическом спутнике Земли Метеор-3М. Я написала две заявки: на “Способ определения угловых скоростей подвижного объекта с помощью трёхстепенного гироскопа”, в котором авторами изобретения указала Правоторова Е. А., Соболеву Е. Б., Яшукову В. В., Валько А. Д., и на “Двухосный гироскопический измеритель угловых скоростей с электрической пружиной”, где авторами изобретения были Правоторов Е. А., Андреев Ю. А., Яшукова В. В. и Валько А. Д.

Усилиями сотрудников отдела Яшуковой В. В., Андреева Ю. А. и Соболевой Е. Б. разрабатывались электрические схемы, техническая документация, проводились многочасовые испытания. Я подготовила теоретическое обоснование и выполнила необходимые расчёты, подтверждающие возможность использования нашего гироскопа в космических условиях, изначально предназначенного для решения задач авиации. Все мы, безусловно, заслужили то, чтобы стать соавторами этих изобретений. Однако Евгений Андреевич считал иначе. Как выяснилось позднее, он рассчитывал, что я буду составлять и оформлять обе заявки только на его имя. Предметом изобретения является устройство или способ, а эти вопросы решаются уже коллективно. Но Евгений Андреевич, видимо, не знал, что голые идеи не патентуются и что в описании заявки должны присутствовать необходимые расчёты и практическое подтверждение возможности создания устройства с заявленными параметрами. Результатом этой истории стало то, что Правоторов изменил своё отношение ко мне. Но меня это не расстроило, поскольку я была уверена в своей правоте.

Конечно, на обе эти заявки мы получили положительные решения ВПИИГПЭ, и когда, наконец, спутник “Метеор – 3М” был запущен, мы были счастливы. Тогда же встал вопрос о денежном вознаграждении авторов, и я, полная оптимизма и радужных надежд, обратилась к начальнику патентного отдела Марии Сергеевне Логуновой, которая сразу же охладила мой пыл, спросив: “А разве вы заключали лицензионное соглашение с предприятием, использовавшим ваши изобретения?” Нет, лицензионного соглашения мы не заключали. В этом сказалась наша юридическая и патентная безграмотность. Но это было уже не столь важно. Важным было то, что наши спутники летали и летали успешно. Не в этом ли истинное счастье?

Глава 12 Десятилетие потерь

Последнее десятилетие моей работы в МИЭА было омрачено страшными потерями близких мне людей и полным развалом отрасли, в которой я работала, поэтому я буду рассказывать о совершенно разных событиях, которые за это время произошли в моей семье, на работе и в стране.

В 1988 году мой муж Николай ушёл в плавание для испытания в водах Атлантики разработанного им на предприятии, возглавляемом Магаршаком, радиобуя. Через некоторое время после возвращения из длительной командировки он три дня праздновал успешное окончание испытаний, но не сумел выйти из этого состояния, и у него случился первый инсульт. Ему следовало бы сразу же сделать операцию на сосудах шеи, чтобы предотвратить рецидивы болезни, как это ему было предложено в городской больнице N 15. Однако его коллеги по работе решительно воспротивились операции. Понять их позицию можно, поскольку у каждого человека вполне могла быть своя точка зрения на эту проблему. После перенесённого инсульта врачи рекомендовали Николаю вести себя очень осторожно, вплоть до того, чтобы не делать резких движений, не утомляться, не перегружаться, но это было не в его правилах. Он недооценивал серьёзность ситуации и поначалу даже пытался продолжать работать. Теперь, когда с ним случилась такая беда, все обиды, всё разочарование нашей совместной жизнью ушло на второй план, и в течение четырёх лет я прилагала все усилия к тому, чтобы Николай поправился.

После второго инсульта коллеги Николая по работе решили направить его в Узбекистан, в Наманган, где тамошний доктор тибетской медицины, проводивший диагностику по пульсу, собирался поставить его на ноги с помощью тибетских трав. Я была противницей такого решения, поскольку считала, что выдержать многочасовой перелёт в Узбекистан, когда рейсы туда постоянно задерживались и пришлось бы неопределённое время проводить в аэропорту, ожидая вылета, Николаю будет чрезвычайно трудно. Однако моего мнения никто не собирался спрашивать. Доктор и Николай вылетели в Наманган вместе, одним рейсом. По прибытии на место доктор не осмотрел мужа, а назначил ему явиться на приём лишь через день. За это время у Николая произошёл очередной инсульт.

Об этом мне сообщили сотрудники на работе. В то время я сама была ещё нездорова, испытывая последствия опытов, которые ставили на мне врачи-психиатры вместо того, чтобы лечить мою печень. Кроме того, в то время мне вообще было трудно представить себе, как я полечу самолётом, закупоренная в замкнутом пространстве. Но подавив собственные страхи и недомогание, я полетела в Наманган. Николай лежал в обычной больнице, и теперь его лечили врачи-аллопаты. Он узнавал меня лишь по голосу, поскольку лиц он не различал, от чего впоследствии очень страдал. Моральное состояние мужа было очень тяжёлым. Он даже пожаловался на это врачу. Врач, как мог, пытался успокоить Николая, убеждая его, что он может надеяться на меня, поскольку я никогда его не брошу.

С тех пор, когда у Николая случались рецидивы болезни или он должен был пройти профилактическое лечение, во всех больницах я неизменно находилась рядом с ним. Он лежал в неврологическом отделении больниц NN 51, 15, 58, 71. Там в это время я и писала свои отчёты. По окончании каждого острого периода болезни, во время которого он был вынужден лежать, Николай передвигался самостоятельно, но у него были существенно сужены поля зрения и он не узнавал людей, поскольку после третьего инсульта пострадали центры, ответственные за эту способность. Я очень надеялась, что ему удастся выкарабкаться, но в одной из больниц врач сказала мне, что у него очень плохие сосуды и прогноз для него плохой.

Несмотря на слабость и тяжёлое моральное состояние Николай старался быть полезным, взяв на себя обязанность делать нетяжёлые покупки в продуктовом магазине, куда я после Павловской денежной реформы была не в состоянии войти: от всех нулей на ценниках мне становилось не по себе. Он даже продавал маленькие книжечки по здоровью из серии “Помоги себе сам”, чтобы немного заработать. Это было необходимо ему для самоутверждения, и я уважала его за такой выбор. Несмотря на суровый прогноз, я верила, что при аккуратном приёме лекарств его состояние стабилизируется. На день я раскладывала для него лекарства по трём рюмочкам, и довольно-таки длительное время он вовремя принимал таблетки.

Мне уже начинало казаться, что, вопреки прогнозам врачей, Николай стал выкарабкиваться из тяжелейшего положения, но потом он, видимо, устал, не видя положительного эффекта лечения, и перестал принимать лекарства, несмотря на мои уговоры. Это немедленно привело к трагическому результату – десятого марта 1993 года его жизнь закончилось после инфаркта, как было указано в медицинском свидетельстве о смерти.

К этому времени начальник нашего отдела В. А. Гаранкин получил новое должностное назначение, чему все мы были несказанно рады, и я решила перейти в отдел Семёна Григорьевича Кана, кандидата технических наук, в прошлом руководившего конструкторским отделом, а позже объединённым конструкторско-исследовательским отделом. Мой рабочий стол некоторое время назад уже стоял в его отделе, когда теоретический отдел Валентина Фёдоровича Рафельсона, где я временно находилась, в очередной раз переехал в новое помещение. Семён Григорьевич никогда не повышал голоса, был улыбчив и внимателен к своим сотрудникам. В дни юбилеев мы получали от него стихотворные поздравления. Я тоже удостоилась такой чести и теперь как память храню его проникновенные стихи. Не могу не привести одно из них. В нём звучит одновременно и торжественность, и лёгкий юмор.

Не могу утверждать, что Семён Григорьевич горой отстаивал интересы своих подчинённых, но работать под его началом было достаточно комфортно и спокойно. Во всяком случае, я вспоминаю о нём с теплом.

Одной из моих последних работ явилось “Теоретическое исследование возможности создания наземного гирокомпаса на базе гироскопа ГПА-Л2-2 с погрешностью определения меридиана не более 3 угловых минут”, выполненное в 1993 году. Я заканчивала свою творческую деятельность в МИЭА, работая по тематике гирокомпасов, с которой и начинала свой трудовой путь в ЦНИИАГ.

В своём отчёте я представила обзор состояния развития современных отечественных и зарубежных средств автономного ориентирования, аналитический обзор работ, посвящённых исследованию маятниковых гирокомпасов, и исследовала возможность создания наземного гирокомпаса на базе трёхстепенного поплавкового гироскопа ГПА-Л2-2. С этой целью я разработала математическую модель наземного гирокомпаса на базе ГПА-Л2-2, определила параметры прецессионного движения чувствительного элемента при отсутствии и наличии перекрёстной связи каналов, а также основные погрешности гирокомпаса, дала оценку точности и времени ориентирования.

В МИЭА был разработан макет наземного гирокомпаса с искусственным маятником, который ранее в практике эксплуатации гирокомпасов не использовался. В приборе был применён гиромотор со сравнительно небольшим кинетическим моментом, жидкостное заполнение, шаровые опоры в осях карданова подвеса. Поскольку точностные характеристики гироскопа ГПА-Л2-2 достигались лишь по окончании переходного теплового процесса, а предварительный прогрев прибора не допускался, то создать быстродействующий наземный гирокомпас на базе ГПА-Л2-2 не представлялось возможным.

По-видимому, заказчики темы были разочарованы тем, что разрабатываемый прибор не обладает требуемым быстродействием, однако мне и в голову не приходило каким-то образом исказить полученные результаты, хотя, возможно, при этом упускалась возможность для предприятия получить новый заказ. Но я всегда действовала по принципу, что истина мне дороже.

В это время страну сотрясали бурные события в политике и экономике. В 1991 году мы пережили августовский путч, во время которого была сделана попытка отстранить М. С. Горбачёва с поста президента СССР “в связи с невозможностью по состоянию здоровья” исполнять им свои обязанности, а также попытка сменить проводимый им курс “Перестройки”, предпринятые Государственным комитетом по чрезвычайному положению, в который входили консервативно настроенные деятели из руководства ЦК КПСС, правительства СССР, армии и КГБ. Своим указом ГКЧП передал полномочия президента СССР вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу. Многие из нас помнят постоянно тогда звучавшую музыку танца маленьких лебедей из балета П. И. Чайковского “Лебединое озеро”, а также часто появлявшиеся на экране TV кадры, на которых мы видели сидевших за длинным столом членов ГКЧП – Янаева, Бакланова, Павлова, Язова, Пуго, Крючкова, Стародубцева и Тизякова. В те дни на Садовом кольце танками были раздавлены три молодых человека, первые три жертвы демократии, в те дни решалась судьба России. Я отдаю должное энергии и решительности президента РСФСР Бориса Николаевича Ельцина, который сумел организовать отпор самозваному руководству и не позволил России вернуться в коммунистическое прошлое. Мы очень переживали за судьбу запертого в Форосе президента, а спустя годы оказалось, что он заранее знал о планах ГКЧП…

В период с 21 сентября по 4 октября 1993 года многие из нас стали свидетелями великого противостояния Бориса Ельцина и Верховного Совета России во главе с Русланом Хасбулатовым, в основе которого лежало несогласие председателя Верховного Совета с экономической политикой первого президента России, а также их личностные качества, не позволившие им найти приемлемый для обеих сторон компромисс. Это противостояние завершилось вооружённым конфликтом, начавшимся со штурма мэрии и Останкино, организованным верными Верховному Совету генералами Макашовым и Баркашовым, и закончившимся расстрелом Белого Дома войсками и поддержкой этого расстрела населением, преданным президенту. Мне до сих пор не до конца понятна мера ответственности главных действующих лиц этой трагедии: во время октябрьских событий погибло 157 и ранено 384 человека. А по другим данным, их число значительно больше.

В конце сентября я начала заниматься ремонтом комнаты моего умершего в этом году мужа, поэтому многие события этого периода прошли мимо меня. Однако в один из дней я всё же пришла к Белому Дому, хотя знала, что это опасно. Здесь, возле баррикад, я познакомилась с девушкой из Австрии, по имени Барбара, которая, как и я, интересовалась происходящим в Москве. Называя своё имя, она даже смутилась, потому что в то время по телевидению транслировали фильм “Санта-Барбара”, и имя Барбара было у всех на слуху.

События в Останкино непосредственно коснулись моей подруги, с которой, правда, в то время я ещё не была знакома. День 3 октября 1993 года был воскресным, однако сотрудники коммутационно-распределительной аппаратной, в том числе Людмила, находились на своих рабочих местах. Их аппаратная была расположена на втором этаже, как раз над главным входом в телецентр. По своим внутренним каналам они наблюдали то, что происходило перед зданием Дома Советов. Они видели направившихся на штурм телецентра людей и подъехавшую к нему большую военизированную машину.

Нападавшие не знали, что в Останкино имеется два здания телецентра: старое, в котором производились записи, и новое, из которого велись передачи в эфир. Поэтому сначала они начали атаковать старое здание и, лишь поняв свою ошибку, переключились на новое здание. Автомашина штурмующих вплотную подъехала к главному входу в телецентр, и генерал Макашов, вскочив на её подножку, матом стал отдавать команду о штурме телецентра и захвате эфира. Началась стрельба, которую вели и штурмующие телецентр, и бойцы отряда специального назначения “Витязь”, защищавшего его.

Сотрудники поспешили покинуть телецентр, стремясь поскорее уехать на электричке домой. Однако Людмила и ещё один сотрудник замешкались, и им не было разрешено подойти к выходу, поскольку в коридоре уже свистели пули. Им удалось забежать в помещение, где собрались не успевшие покинуть телецентр сотрудники, которые, чтобы как-то снять напряжение, решили распить бутылку вина. Когда обстановка разрядилась, Людмила и её коллеги покинули здание телецентра. Выходя, Людмила увидела убитого бойца из отряда “Витязь”. Левый угол и входной вестибюль здания были полностью разворочены. Из-за всего произошедшего Людмила испытала настолько сильное потрясение, что на следующий день не нашла в себе сил выйти на работу. Позже она узнала, что высунувшегося в коридор Сергея Красильникова, который во время штурма телецентра монтировал плёнки, скосила пуля защитника телецентра, поскольку он не знал, работник ли это телецентра или человек, штурмующий здание.

За десятилетие девяностых на наших глазах разыгрались две политические драмы, две “защиты Белого дома”. Однако в августе 1991 года эта “защита” стала фарсом, поскольку никто Белый дом не штурмовал, а члены ГКЧП не решились применить силу. Два года спустя “защита” Конституции вылилась в трагическое и кровавое противостояние, инициатором которого был Руцкой, назначенный Верховным Советом президентом России. Штурм Белого Дома явился логическим, хотя и запоздалым, ответом на его действия.

Противостояние Бориса Ельцина и Верховного Совета началось задолго до октябрьских событий. 25 апреля 1993 года был проведён Всероссийский референдум по вопросу доверия лично президенту, его экономической политике и необходимости досрочных выборов президента и парламента. Я помню наши ответы на поставленные вопросы: “Да”, “Да”, “Нет”, “Да”. Однако довольно ясное настроение масс не сняло тогда напряжённость политической ситуации в стране. И вслед за указом о роспуске Верховного Совета последовали события, которые произошли в период с 21 сентября по 4 октября 1993 года, плоды которых мы пожинаем сейчас. К сожалению, тогда я, как и многие другие, в полной мере не осознавала их значения и однозначно поддерживала Ельцина.

12 декабря 1993 года была принята Конституция Российской Федерации, существенно расширившая полномочия президента России, предоставившая ему практически неограниченную власть и обеспечившая условия для его авторитарного правления. В то время я не поняла, какая бомба заложена под всех нас. Последствия этого акта мы испытываем и будем испытывать ещё неопределённо долгое время.

Из-за сложной ли обстановки в стране или в силу каких-то других причин мы видели Ельцина уже не таким харизматичным, как раньше, мы часто видели его не совладающим со своими слабостями. Поэтому на выборах президента в 1996 году я поставила свою подпись в графе “против всех”. Однако выйдя с избирательного участка, я всё-таки испугалась, что к власти может прийти коммунист Зюганов, поэтому, зайдя по пути домой в продовольственный магазин, я как бы невзначай сказала продавщицам, что на выборах побеждает Зюганов. Они переполошились и, покинув свои рабочие места, устремились к избирательному участку.

В 1992-1994 годах началась также массовая ваучерная приватизация. Егор Гайдар и Анатолий Чубайс изначально не были её сторонниками, предлагая отказаться от неё в пользу постепенной приватизации за деньги. Однако все мы увидели то, что увидели: на предприятии нам выдали ваучеры, которые мы потом вкладывали в различные инвестиционные фонды, не имея никаких знаний и не обладая никакой информацией о том, куда и почему их нужно вкладывать в определённый фонд, чтобы получить хоть какой-то выигрыш. Номинальная стоимость ваучера составляла 10000 рублей, и многие люди (как оказалось, это были умные люди, исключая тех, кто на ваучерной приватизации нажил миллионные состояния) тут же продавали свои ваучеры по этой цене, однако уже в 1993 году они продавались уже значительно дешевле. Я не захотела продавать свои три ваучера и вложила их в разные фонды.

В “Первом Ваучерном Инвестиционном фонде” я приобрела десять именных акций второго выпуска, обменянных на один приватизационный чек. В 1995 году я получила письмо, в котором сообщалось, что в течение мая-июня всем двум миллионам акционеров Фонда по имеющимся в Реестре адресам будет выслано извещение, содержащее бланк Заявления на выплату дивидентов. Однако дальнейших шагов со стороны Фонда не последовало. Через некоторое время я получила письмо следующего содержания:

В акционерном обществе открытого типа “Альфа Капитал”, также аккумулировавшем приватизационные чеки граждан, я тоже приобрела десять именных акций на общую номинальную стоимость десять тысяч рублей, эквивалентную стоимости одного ваучера. Спустя, наверное, полгода я получила в качестве дивидендов какие-то копейки, но вскоре и эти копейки перестали поступать на мой счёт. Стало ясно, что свершился великий обман народа.

У нас, уже немолодых сотрудников МИЭА, как, впрочем, и у большинства россиян, материальное положение оставляло желать лучшего, и мы начали покупать акции разных компаний. Многие из моих коллег благодаря широкой рекламе в СМИ были вовлечены в многочисленные пирамиды типа МММ, “Гермес”, “Властелина” и другие, от деятельности которых они изрядно пострадали.

Я приобрела акции АКБ “Чара”, “1-ой Финансово-строительной компании” и коммерческого “ЛЛД-Банка”. Когда стало ясно, что представляют собой эти мошеннические организации, я подала в суд исковые заявления на все три компании. Часть денег, вложенных в “Чару”, мне удалось вернуть. Конечно, ни о каких выигрышах не могло быть и речи, поскольку я примкнула к пирамидам слишком поздно. В “ЛЛД-Банке” и “1-ой Финансово-строительной компании” все вложенные деньги я попросту потеряла. Я не получила не только дивиденды, но мне не были возвращены даже мои взносы в эти организации. Не помогли даже положительные решения народных судов. Из Преображенского межмуниципального (районного) народного суда я получила “Акт о невозможности взыскания”, в котором указывалось, что АОЗТ “1-ая Финансово-строительная компания” по юридическому адресу не расположена, помещение не арендует, счёт в Тушинском отд. МИБ закрыт, плательщик отсутствует, в базе данных Москомимущества информация отсутствует”. Где сейчас находится генеральный директор этой компании г-н Пономарёв Валерий Васильевич? То же произошло и с “ЛЛД-Банком”, следы которого затерялись в неизвестном направлении.

В десятилетие 90-х всем нам пришлось забыть о достойной оплате своего труда. Волнами проходили экономические реформы. Цена рубля то падала в миллионы раз, то возрастала. В последние годы работы мой оклад старшего научного сотрудника составлял 140 рублей в месяц. Наш главный научный сотрудник Игорь Владимирович Яковлев получал ровно столько же. Молодые специалисты массово выезжали за границу. Чтобы как-то приостановить это явление, молодым специалистам, только что окончившим вуз и ещё не умевшим работать на должном уровне, которых надо было только вводить в курс дела и обучать, давали оклад 1100-1200 рублей в месяц. Мы же, ветераны, совершенно обнищали.

Дело дошло до того, что я начала собирать бутылки, валявшиеся на улице. Правда, делала я это демонстративно. Я была одета в красивое, добротное, цвета морской волны демисезонное пальто, в своё время очень удачно купленное по талону за 170 рублей (в то время я получала 320 рублей в месяц). И вот я, интеллигентная, прилично одетая дама, поднимала бутылки, если они попадались мне на пути. Однажды какой-то мужчина не выдержал, наблюдая подобную сцену, подошёл ко мне и предложил деньги, только бы я не занималась этим порочившим меня делом. Но я отказалась от его милостей, заявив, что руководство страны считает такую жизнь людей вполне достойной.

На нашем предприятии встали экспериментально-сборочные цеха, всё пришло в запустение. Станки не работали, а вскоре и их вывезли. Заказов, а, следовательно, серьёзной работы не было. Я писала статьи, принимала участие в конференциях.

Двадцатого марта 1997 года улетела в Калифорнию на ПМЖ моя дочь Лиля с мужем. Я, конечно, переживала по поводу этого события, но что-либо изменить была не в силах. А первого сентября того же года не стало мамы. Можно было сколько угодно испытывать угрызения совести из-за недоданного дочернего тепла и внимания, но повернуть события вспять уже было невозможно. Я осталась в России одна.

Неожиданно в 1999 году из МВТУ поступило предложение поработать над вопросом возможности использования гироскопа ГПА-Л2-2 в космической технике, для чего прилагалась циклограмма воздействия на космический аппарат линейных ускорений и вибрационных перегрузок. Задача была не из лёгких. Но в своё время я делала подобную задачу, правда, тогда циклограмма воздействия внешних нагрузок была более простой. Тем не менее, я с радостью была готова взяться за эту работу, однако предварительно поинтересовалась: “А эта работа будет оплачиваться?” Ответом было буквально следующее: “Если результат работы окажется отрицательным, то не будет”. На это я совершенно твёрдо заявила: “Результаты подгонять не буду”. Больше со мной на эту тему не говорили.

С этого времени, по указанию главного конструктора нашего направления Геннадия Ивановича Чеснокова, человека непреклонного и жёсткого по характеру, начальник отдела Семён Григорьевич начал делать мне замечания, что на работу мне нужно являться в 8 часов 15 минут и присутствовать на рабочем месте в течение всего трудового дня. При этом работы у нас не было, и оклад у меня был мизерный. Было ясно, что меня выживают с предприятия. Мне не оставалось ничего другого, как подать заявление об уходе, что я и сделала. Моим последним рабочим днём в МИЭА было тридцать первое июля 1999 года.

Перед увольнением я написала заявление с просьбой сохранить мне пропуск для прохода на предприятие. Эта просьба была удовлетворена. Дней через десять я наведалась в свой отдел и увидела сидевшего за столом неизвестного мне молодого человека. Он старательно что-то писал. Возле него лежала кипа толстых отчётов.

Когда спустя две недели после этого я снова пришла на предприятие, я опять увидела этого молодого человека. Тут я уже слегка удивилась и почти бессознательно посмотрела через его плечо на стол, за которым он сидел. И, о ужас! Я увидела, что он переписывает мои отчёты. У меня даже перехватило дыхание. Он переписывал мои отчёты на протяжении почти месяца после моего ухода с предприятия! Меня охватил гнев. Я схватила все эти отчёты и унесла домой.

Большей безнравственности я не могла себе даже представить. Вынудить меня уйти, чтобы воспользоваться результатами всей моей научной работы, ибо эта тема, предложенная сотрудниками МВТУ, включала в себя решение практически всех проблем, с которыми мне пришлось столкнуться за время моей научной деятельности!

Позже я с упрёком обратилась к своему прежнему начальнику сектора Вере Васильевне с вопросом, почему она позволила человеку с другого предприятия переписывать мои отчёты. На это я получила ответ, что указание выдать мои отчёты поступило от Чеснокова. Он, якобы, сказал, что у меня все темы защищены статьями и патентами. Да, действительно, многие из тем, над которыми я работала, и их решения были защищены статьями и докладами на конференциях, но именно по этой теме я не опубликовала практически ни одной работы. Однако в нашей стране администрация никогда не была озабочена соблюдением авторского права.

Спустя год после выхода на пенсию совместно с дочерью Лилей, ранее работавшей научным сотрудником, я всё же оформила статью на эту тему под названием “Оценка точности трёхстепенного поплавкового гироскопа при воздействии линейного ускорения на этапе выведения космического аппарата на околоземную орбиту”.

Текст этой статьи, а также её аннотацию и реферат, выполненные на русском и английском языке, я направила в редакцию журнала “Гироскопия и навигация” для опубликования. Однако первый рецензент отклонил статью. Тогда руководитель отдела научно-технической информации Юрий Михайлович Колесов передал статью на отзыв другому рецензенту – Сергею Анатольевичу Харламову. Сергей Анатольевич был математиком, доктором технических наук, действительным членом Академии навигации и управления движением, Лауреатом Государственной премии СССР. Он являлся главным научным сотрудником Научно-исследовательского института прикладной механики им. академика В. И. Кузнецова, был профессором в двух университетах: МГТУ им. Н. Э. Баумана и МЭЛИ, крупнейшим специалистом в области математического обеспечения бесплатформенных систем навигации и обработки измерительной информации. С 2001 года Сергей Анатольевич являлся также членом Российского национального комитета по теоретической и практической механике.

Ознакомившись с нашей статьёй, Сергей Анатольевич сообщил мне, что при моделировании представленных в статье уравнений движения он обнаружил в них ошибку: при переходе от одной системы уравнений к другой потеряна “sgn”, определяемая направлением движения основания относительно системы координат гиростабилизированной платформы. В своих отчётах я не использовала математический аппарат, который пришлось применить в статье, чтобы она имела достойный научный уровень и была принята к опубликованию в научно-техническом журнале, каким являлся журнал «Гироскопия и навигация». Поэтому, не проявив должной внимательности при написании статьи, я допустила оплошность.

По мнению Сергея Анатольевича, ошибку следовало либо исправить, либо представить статью в депонированном виде. Он также пояснил, что поскольку в статье представлен совершенно новый подход к решению задач такого типа, который ему показался весьма интересным, он настоятельно советует мне довести зачатую работу до конца. Однако я была расстроена, поскольку в тот момент я не совсем чётко представляла себе, что такое депонированная рукопись, и больше к работе над статьёй не вернулась.

Позже я узнала, что депонированная рукопись – это особая категория документов, имеющих статус научной публикации, переданных на хранение в библиотеку или информационный центр, предоставляющий информацию специалистам в данной области знаний. Всё так просто! Мне нужно было просто расширить уже написанный ранее реферат статьи. Конечно, я сожалею об упущенной возможности, но теперь мой поезд уже давно ушёл.

Работая в МИЭА, я всегда была трудоголиком. Необходимость в конкретные сроки решать задачи из совершенно разных областей знания держала меня в постоянном нервном напряжении на протяжении двадцати пяти лет, но в одночасье оказалось, что я никому не нужна. Я ушла тихо и незаметно, без каких-либо пышных проводов. Со мной остались мои авторские свидетельства, статьи и отчёты, которые я перечитывала, работая над мемуарами, и удивлялась, неужели всё это выполнено мной или с моим участием.

Заключение

Пока я писала мемуары, в моей памяти всплывали, казалось бы, уже давно забытые имена и события. Я пересмотрела своё отношение к некоторым людям, и то, что раньше казалось мне недопустимым, нанесшим мне большой вред, при ближайшем рассмотрении явилось для меня благом. К сожалению, в некоторых случаях мне не удалось пересмотреть свою позицию. Но одно могу сказать совершенно твёрдо: у меня была очень трудная, но чрезвычайно интересная работа, которой я отдавала всю себя, без остатка и которая всегда приносила мне большое моральное удовлетворение.

Я выражаю глубокую благодарность:

Ионовой Юлии, кандидату физико-математических наук, компьютерному графику, Катагощиной Ирине Тимофеевне, философу, переводчику, кандидату исторических наук, Дадаеву Сергею Григорьевичу, доктору технических наук, профессору, Амелиной Лидии Даниловне, литератору, редактору, которые стали первыми читателями рукописи мемуаров, за их советы, замечания и рекомендации.