С кем бы ни разговаривали заключённые, на нём не было униформы охранника.
На самом деле, на нём даже не было куртки, если только у меня не начались галлюцинации.
Я мог видеть только часть его лица сбоку, но что-то в этом фрагменте профиля придавало ему странную лисью угловатость.
Я присмотрелся к большому светлому глазу, который смог разглядеть мельком, и к рыжеватым волосам, которые покрывали голову мужчины, припорошенные снегом, вились за ушами и спадали по задней части шеи, где у основания черепа он заколол их заколкой для волос, характерной для мужчин-видящих.
Он стоял у забора, его длинные, мертвенно-белые руки прижимались к его груди. Однако я не видел, чтобы он дрожал. Он просто стоял там, глядя сквозь отверстия в сетчатой стене на мускулистого видящего с чёрными, как у хищника, глазами.
Пока я наблюдал, странный, неуместно одетый мужчина, казалось, очень сосредоточенно кивал в ответ на то, что говорил ему заключённый видящий.
Даже со стороны его лицо казалось переполненным вниманием, эти большие глаза янтарного цвета были непоколебимо сосредоточены на мужчине, который тянулся к нему, сжимая его руку через сетчатый забор, как будто тот был средством спасения жизни, своего рода спасителем.
Или, может быть, просто сочувствующим слушателем.
Я посмотрел на татуировки на этой руке и нахмурился.
Из того, что я мог видеть в их беседе, я не мог сказать, знали ли вообще эти мужчины друг друга. Очевидно, заключённые внутри хотели что-то сообщить мужчине с рыжеватыми волосами, но я не мог понять, понимал ли он их, не говоря уже о том, действительно ли он был «с» ними, в смысле был ли он союзником.
Однако я не мог рисковать, ведь он мог находиться там, чтобы помочь им.
Возможно, они были повстанцами.
Возможно, мужчина снаружи пришёл как посыльный, чтобы передать их слова каким-то военным силам за пределами периметра лагеря.
Если так, то он был очень странно одет.
Он даже не был вооружён. Он не мог быть вооружён, не в такой одежде, по крайней мере, ничем, что хотя бы отдалённо представляло угрозу для нас или кого-либо из лагерной охраны. Возможно, он мог где-нибудь иметь при себе нож или заточку, но по сути, на этом всё.
Я поднял руку к своим людям, призывая их не предпринимать ничего радикального, по крайней мере, пока что. Кем бы ни был видящий, он не представлял особого риска побега; я сказал Оркаю и Пауло продолжать поиски источника щита.
— Вообще-то, мы думаем, что нашли его, — сказал Оркай в субвокальном режиме, и его голос был почти извиняющимся. — Мы думаем, что щит может быть… ну, его, сэр.
— Его? — я нахмурился. — Ты имеешь в виду того, полуголого? Мужчину снаружи?
— Да. Похоже, он также единственный источник, босс, — добавил Пауло.
Я нахмурился ещё сильнее.
Всё ещё сжимая в одной руке винтовку, висевшую на ремне, прикреплённом к моему поясу, я пошёл вперёд, осторожно используя свой свет, чтобы просканировать внешние края aleimi нашего полуодетого загадочного мужчины, который каким-то образом забрёл за ограду периметра без ошейника, посреди проклятой метели.
Однако, как только я ощутил его свет…
Я застыл.
Мой собственный aleimi в шоке отпрянул назад.
Долгое время я просто стоял там, растерявшись и тяжело дыша.
Затем мне стало трудно дышать, я изо всех сил старался набрать воздух в свои лёгкие. Через мгновение, когда мне показалось, будто я провалился в какую-то пустоту, я во второй раз простёр свой свет.
Я потерялся там, глядя на знакомые мне структуры.
Я изучал эти структуры ранее.
Я видел эти структуры ранее.
Но лишь у одного видящего.
Я видел нечто подобное лишь у одного видящего.
В моих ушах раздался голос Варлана, бывший лишь воспоминанием, но при этом таким ясным.
«Говорят, что у него есть световые маркеры истинного провидца, — прошептал мой свет. — Я тоже не имею иммунитета к этой тяге, брат, уверяю тебя…»
— Сэр? — позвала Кэт с другой стороны от меня. — Мы могли бы поразить его парализатором…
Я поднял руку, сигнализируя «нет».
Я всё ещё стоял там, пытаясь вернуть себе самообладание, пытаясь хотя бы сфокусировать взгляд, когда в моей гарнитуре раздался голос.
На этот раз голос прорвался сквозь все протоколы. Он отозвался странно громким эхом, и по частоте я мог сказать, что все мои люди тоже могли это слышать.
— Агент Куэй. Вы у нас в поле зрения, — сказал видящий из Центра.
Я подпрыгнул.
Затем так же быстро ощутил, как мои челюсти сжались.
И всё же я не колебался.
— Принято, Центр, — сказал я в ответ.
— Вы нашли ценную цель, которую преследовали силы безопасности. Не убивайте его, — голос стал откровенно предупреждающим. — Он является резидентом лабораторий в лагерях. Пожалуйста, верните его в то место как можно скорее. Живым, — повторил голос. — Пожалуйста, подтвердите, что понимаете.
В тот раз я пытался ответить, но не смог.
— Это ценная цель, — повторил голос. — У вас есть приказ не убивать. Повторяю. Это сценарий без убийств. Приведите его живым. Подтвердите получение, агент.
И снова я обнаружил, что не могу говорить.
Я не мог оторвать глаз от провидца, съёжившегося у внешней стороны забора.
— Вы меня поняли, агент? — сказал Центр в моей гарнитуре. — Не убивайте мужчину, который у вас на прицеле. Он ценный сотрудник. Игнорируйте любое нестабильное поведение, только проследите, чтобы он не представлял опасности для себя и других. В настоящее время он страдает от болезни, которая проявляется как форма психической нестабильности. Маловероятно, что он нападёт на вас, но если он это сделает, просто усмирите его и приведите сюда. Ещё раз, пожалуйста, подтвердите.
Я кивнул.
Снова кивнув, я заставил себя послать сигнал подтверждения.
— Понял, — сказал я. — Принято. Приказ «Не убивать». Захватить и вернуть на базу.
— Хорошо, — в женском голосе звучало откровенное облегчение. — Спасибо вам, агент Куэй. Он не должен доставить вам никаких хлопот. Обычно он не склонен к насилию.
Я кивнул, но не ответил ей словами. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом, с кем разговариваю, но об этом я тоже не спрашивал.
Я знал, что за нами наблюдают.
Я знал это, и даже после того, как услышал щелчок у себя в ухе, сообщавший о разрыве соединения, я знал, что за нами по-прежнему наблюдают.
Почему? Неужели они действительно думали, что я могу убить его?
Я всё ещё силился оправиться от шока в моём свете и обдумать полученные инструкции…
…когда мужчина-видящий, стоявший у забора, повернулся и уставился прямо на меня.
Я почувствовал, как что-то в моей груди резко расслабилось.
Я не знал этого лица.
Я никогда не видел его раньше.
Чем дольше я смотрел, тем сильнее укреплялось моё спокойствие. Я не знал это тело. Я не знал это лицо. Я ничего из этого не узнавал. Я бы поклялся, что никогда в жизни не видел этого мужчину прежде.
Как только эта мысль отложилась в сознании, я почувствовал, что снова могу дышать.
Как только я начал дышать, думать и смотреть на лицо этого незнакомца, я почувствовал себя глупо.
Как я мог так отреагировать на него? С первого взгляда я бы понял, что не знаю его. Я знал это, глядя на него даже издалека, но каким-то образом мой свет запутался, чувствуя эти сложные структуры в его свете.
Очевидно, что подобные структуры могли существовать не только у одного видящего.
Само собой, не только один видящий обладал такими структурами.
Теперь, когда реальность смотрела мне в лицо, я чувствовал скорее смущение, нежели что-либо ещё. Облегчение, которое я ощутил, когда впервые увидел его черты, также оставалось ощутимым.
Ну… поначалу.
Пока я продолжал смотреть на это узкое, похожее на волчье лицо, а он продолжал смотреть на меня, в моем aleimi снова промелькнуло замешательство.
Я определённо не знал точных черт этого лица.
Однако я знал улыбку, которая озарила эти лисьи черты. Я узнавал янтарные глаза, и не только из-за их цвета.
Я видел то, что скрывалось за ними.
Каким-то образом.
Более того, даже если я не знал пропорций тела, я знал странно чувственную манеру держаться, то, как свет видящего обвивался вокруг его формы, почти как будто напоминая самому себе, что он существовал. То, как он попробовал на вкус мой свет, я тоже знал. Он мерцал вокруг меня стремительными, странно искрящимися прикосновениями, и каждый завиток был наполнен интенсивностью, которая заставляла меня вздрагивать, хоть это и притягивало меня ближе к нему.
Конечно, были и различия.
Заряд в этом свете несколько ослаб.
В результате цвета слегка потускнели, прикосновения стали скорее прощупывающими, чем откровенно притягивающими, скорее убедительными, чем требовательными. Это странное, неуправляемое, выходящее из-под контроля чувство тоже уменьшилось — тот восходящий и нисходящий заряд, который, казалось, затягивал в каждое его настроение и колебания всех, кто находился рядом с ним, как воронка или, возможно, магнит.
Но этот свет…
Боги, его свет.
От его света мне было почти невозможно дышать.
Я чувствовал, как мой aleimi всё сильнее и сильнее реагирует на это, вспыхивая почти ожесточёнными приливами жара. Какая-то часть меня впитывала это, как умирающий от жажды пьёт воду.
Я так сильно хотел этот свет.
Глядя на это незнакомое лицо, я поразился, как сильно я лгал самому себе. В течение нескольких месяцев я лгал самому себе. С самого Манауса я лгал самому себе.
Я скучал по этому свету.
Я так сильно скучал по нему, что почти не спал с той последней ночи, что провёл с ним.
Сейчас мой разум уносился туда, как будто тот магнетический свет до сих пор тянул меня назад во времени.
Должно быть, я сильнее покинул своё тело, чем предполагал, потому что, когда мужчина-видящий заговорил со мной, я чуть не выпрыгнул из своей шкуры.
Это произошло ещё до того, как я осознал смысл сказанного им.
— Реви’! — закричал видящий. — Реви’! Ты здесь!
В этом голосе, в этих янтарных глазах жил лишь чистый восторг.
Этот восторг пронзил меня так же сильно, как и нервирующе знакомые интонации.
Там жило всё, что я помнил о нём.
Акцент, который я никогда не мог точно определить. Жизнерадостный, образованный тон, столь странный для солдата, который колебался между остроумием, сарказмом, ребячеством и академизмом, в зависимости от его настроения. Странные слова на наречии видящих. То, как он со знанием дела говорил обо всём, от органики до генетики и многомерной военной стратегии, наводило на мысль о годах формального обучения — старой школы, памирского типа, который у меня ассоциировался с видящими в четыре раза старше его.
Почти прозрачная эмоциональность.
Услышав так много от него в этом голосе, я был шокирован.
Не просто шокирован.
Все это отразилось где-то глубоко в моём сознании, высушив слюну у меня во рту и лишив меня дара речи.
— Реви’, друг мой! — позвал мужчина. — Боги, брат! Я так рад, что ты здесь!
Я уставился на него, слыша, как кровь шумит у меня в ушах.
Видящий направился ко мне, пробираясь сквозь наносы снега.
Я позволил своей руке с органическим щитом опуститься вдоль моего тела, где нижний край прижался к бедру в униформе. Прежде чем мужчина добрался до меня, я полностью убрал этот щит, активировав через гарнитуру его втягивание обратно в мой нарукавник.
Видящие, стоявшие прямо за моей спиной, отреагировали на это действие с aleimi-дрожью тревоги.
Я почувствовал, как мои друзья смотрят друг на друга, молча спрашивая, что происходит, но я обнаружил, что не могу отвести взгляд от идущего ко мне видящего, даже чтобы успокоить их.
Другой мужчина, казалось, ничего этого не заметил.
Он не заметил остальных членов моего юнита.
Он не заметил, как я убрал щит.
Он смотрел только на мое лицо.
Он подошёл прямо ко мне, обхватив руками узкую, но мускулистую на вид грудь, жилистого телосложения, как у бойца муай тай. Черты лица были странными — как у видящего, но он мог бы сойти за человека, возможно, выходца с Ближнего Востока, даже с рыжевато-каштановыми волосами и более бледной кожей.
На нём было что-то похожее на медицинский халат и слишком большая нижняя рубашка, напоминавшая пижаму. Его ноги были босыми, покрытыми коркой грязи и чего-то, похожего на кровь.
Однако он, казалось, ничего этого не замечал.
Агенты по обе стороны от меня, которыми оказались Кэт и Пауло, подняли свои винтовки, целясь в голову новопришедшего мужчины.
— Не стрелять, — предостерёг я их. — Вы слышали Центр.
Кэт и Пауло невозмутимо держали оружие наготове.
— Это предосторожность, сэр, — сказала Кэт.
Я не спорил, но также не мог избавиться от беспокойства по поводу того, что оружие присутствовало здесь и было нацелено в ту сторону.
Незнакомому видящему было всё равно.
Он подошёл прямо ко мне, остановившись в нескольких метрах от того места, где я стоял, и эта ухмылка расплылась на его лице. Явная радость и привязанность на его лице поразили меня словно осколком льда в грудь.
— Реви’, — сказал другой мужчина.
Он развёл руки, наклонился ближе и сжал пальцами мой левый бицепс.
Охранники, стоявшие по бокам от меня, напряглись, но на этот раз я послал им резкий предупреждающий импульс, чтобы они держались подальше. Когда они не двинулись с места, я усилил этот импульс, сказав им отступить.
Опустив винтовки, они, наконец, подчинились, хотя и неохотно.
Мне потребовалось ещё несколько секунд, чтобы сосредоточиться на мужчине, вцепившемся в мою форменную куртку.
— Реви’, — сказал видящий, улыбаясь мне. — Реви’… ты как раз вовремя.
Свободной рукой, которая сделалась почти синей от холода, низкорослый мужчина-видящий красноречиво указал на видящих, которые стояли по другую сторону забора позади него.
Мои глаза проследили за этим жестом, и я нахмурился.
Шестеро видящих теперь с неприкрытой враждебностью смотрели на нашу чёрную военную форму СКАРБа и оружие. Тот, что стоял впереди, похожий на китайца, с чёрными глазами и религиозными татуировками, особенно пристально смотрел на меня.
В то же время они все казались сбитыми с толку действиями странного мужчины.
Их глаза мерцали замешательством в отражающемся голубом свете электрошокеров, которые держали Джаэла и Рингу, но, как ни странно, видящие-террористы не отступили. Казалось, они почти ждали, чтобы посмотреть, что может сделать полуодетый мужчина.
Может быть, они ждали, чтобы посмотреть, может ли он по-прежнему быть на их стороне.
Я помедлил ровно настолько, чтобы заметить видящего, который с такого расстояния казался их лидером — того, что с чёрными глазами. Я машинально запомнил лицо, но затем видящий, державший меня за руку, снова заговорил со мной, заставляя оторвать взгляд от этой небольшой толпы.
— Реви’, — сказал видящий с лисьим лицом. — Мне нужна твоя помощь, брат, — его голос понизился, становясь заговорщицким. В то же время он улыбнулся мне, и его глаза сияли светом. — Эти наши замечательные братья нуждаются в нашей помощи, брат. Они хотят, чтобы я помог освободить их, Реви’, и я не совсем уверен, как это сделать.
Я в растерянности уставился на угловатые, лисьи черты лица.
Теперь мне казалось, что тот осколок льда застрял где-то у меня в горле.
— Ты можешь мне помочь, Реви’? — попросил мужчина, пристально глядя на меня. — Ты всегда так хорошо справляешься с такого рода вещами, а я, кажется, потерял свои инструменты.
Видящий отпустил меня, озадаченно глядя на своё тело. Он потрогал свои рёбра и грудь поверх тонкой хлопчатобумажной рубашки, как будто ожидал найти там какое-то оборудование. Закончив осматривать и ощупывать верхнюю часть своего тела, он вытянул руки одну за другой, как будто впервые заметил свою одежду.
На моих глазах он нахмурился, глядя на свои обнажённые руки, затем на босые ноги.
Проблеск какого-то более сильного замешательства засиял в этих янтарных глазах.
Его полные губы хмуро поджались, и тишина растянулась на секунды.
Я сглотнул, силясь заговорить.
Когда я наконец это сделал, слова прозвучали почти шёпотом.
— Териан? — произнес я. — Боги, брат. Это ты?
Мужчина посмотрел на меня, и его янтарные глаза внезапно насторожились.
Он уставился на моё лицо, и его губы изогнулись в неуловимо выразительной хмурой гримасе. В его глазах жила пустота, которая иногда сменялась более плотной смесью эмоций, вспыхивающих в тишине слишком быстро, чтобы я мог за ними уследить.
Я осознал, что теперь держу другого мужчину за плечо.
Мне стало трудно дышать, и я понял, что мои глаза наполнились слезами. Из-за них я почти ничего не видел.
— Териан… брат, — я сглотнул, пытаясь разглядеть другого мужчину в этих незнакомых чертах. — Это действительно ты? Как? — я едва выдавил это слово. — Как это возможно?
Териан моргнул.
В этом взгляде что-то дёрнулось вперёд, затем назад.
Я видел это — словно кассетную запись отмотали назад и снова включили, найдя нужный момент.
— Ты не Реви’, — сказал видящий и нахмурился ещё сильнее. — Что ты с ним сделал?
Я покачал головой, всё ещё дыша с трудом.
— Его здесь нет, — сказал я так мягко, как только мог. — Его здесь нет. Разве ты не помнишь? Он ушёл. Его больше нет с нами.
Териан нахмурился ещё сильнее.
Затем в его взгляде промелькнуло что-то сродни ужасу, какой-то более интенсивной боли.
Я наблюдал, как одна из этих голых ладоней стиснулась в кулак, прижимаясь к узкой груди. Казалось, он пытался ухватиться за что-то своим разумом, и я крепче сжал плечо мужчины.
— Брат, — выдавил я. — Мы должны вернуть тебя внутрь. Ты умрёшь здесь от холода, брат. Ты должен пойти со мной…
— Нет, — Териан яростно помотал головой. — Нет. Нет, нет, нет. Не возвращай меня обратно. Я не хочу возвращаться. Только не снова. Пожалуйста.
Он отстранился, но я сжал пальцы крепче.
Пытаясь ещё раз поймать его взгляд, я нахмурился, сглотнув.
— Брат. Никто не причинит тебе вреда. Мы лишь хотим помочь тебе. Заходи внутрь, пока не замёрз…
— Ложь, — пробормотал Териан, качая головой. — Ложь. Они всегда лгут. Лживые лжецы.
— Я не лгу тебе, брат. Клянусь, что не лгу.
— Я буду наказан. Наказан за неповиновение ему. Наказан.
Видящий с янтарными глазами дёргал свою одежду, особенно толстый край этой неуместно белой футболки. Когда он сдвинул ткань, мои глаза заметили отметины на его плоти. Глядя на эти отметины, я почувствовал, как моё горло сжалось сильнее.
Я мельком увидел синяки под тонкой материей, порезы на спине видящего. Кровь из нескольких таких порезов просочилась через белую рубашку сзади.
Я не заметил из-за снега и того, что спина видящего была обращена в другую сторону.
Однако теперь я сглотнул, уставившись, когда видящий повернулся достаточно, чтобы я смог разглядеть больше.
Кто-то избивал его.
Кто-то избивал его, скорее всего, кнутом или, возможно, электрическим прутом.
— Боги, Териан…
— НЕТ! — закричал видящий, поворачиваясь ко мне. Его глаза раскрылись шире, превратившись в жёлто-оранжевые лампы на этом вытянутом лице. Он выдернул свою руку и плечо из-под моей ладони. — НЕТ! Ты не можешь! Ты не можешь вернуть меня обратно! У тебя нет надлежащих документов!
— Брат, — я поднял руки в мирном жесте. — Успокойся, брат. Пожалуйста. Я хочу только помочь тебе…
— Нет! Меня достаточно наказывали! Больше не надо! Больше не надо! Ты сказал, что всё закончилось! Ты обещал мне! Ты сказал! Ты сказал, что я усвоил свой урок!
— Всё закончилось, брат, — сказал я. — Закончилось. Я обещаю, я…
— Нет! Ты лжёшь! Тебя бы здесь не было, если бы это закончилось по-настоящему.
В его голосе звучало столько страха, что я вздрогнул.
— Всё в порядке, брат, — успокаивал я, не зная, что ещё сказать. — Всё в порядке.
Честно говоря, я не мог сказать, услышал ли он меня, и тем более понял ли.
Я пытался решить, должен ли я снова потянуться к нему, попытаться затащить его внутрь силой.
Стоя тут, он дрожал.
Затем его голос изменился, став детским, но странно чопорным.
— Видишь ли, они обещали мне новое, — объяснил он терпеливо, но с тихой, мрачной настойчивостью. — Они обещали мне новое. Это повреждено, Реви’. Некондиционное. Оно не может быть переработано. Уже слишком поздно, брат мой. Я должен получить новую модель. Должен.
— Терри…
— Нет! — рявкнул видящий, уставившись на меня. — Я хочу новое! Я хочу то, что мне обещали! Иначе я не буду сотрудничать! Не буду!
Меня затошнило от боли, которую я почувствовал в свете другого мужчины.
Я боролся с противоречивыми реакциями в своём собственном свете, желая снова потянуться к нему, хотя бы для того, чтобы утешить его, каким-то образом успокоить. Вместо этого я просто стоял там, подняв ладони в жесте мира и как будто пытаясь подавить страх, который бурлил в его свете.
— Терри, — мягко начал я. — Терри, пожалуйста. Послушай меня. Тебе нужна помощь…
— Больше никакого слушания! Больше никакой лжи! Лгущие лжецы со лживыми глазами.
— Я отведу тебя обратно. Пока ты не замёрз насмерть. Просто пойдём со мной, и я помогу тебе, брат. Мы пойдём куда-нибудь в тёплое место. Мы поговорим…
Я потянулся к руке Териана, но видящий увернулся.
— Нет! Я хочу новое! Новое! — закричал видящий. — Я ни с кем не буду разговаривать, пока мне его не доставят! Это было обещано!
Рядом со мной Кэт вытянула свою дубинку, щелчком выдвинув её на полную длину.
Взглянув на неё, я увидел, что она повесила винтовку за спину. Когда она посмотрела на Териана, я увидел в её глазах жалость, что-то сродни мягкой настороженности, пока она переводила взгляд с босоногого мужчины на меня, но под всем этим я видел лишь цель.
Долг.
Она слышала наши приказы вместе со мной.
— Подожди, — сказал я, поворачиваясь к ней. Я снова поднял руку, на этот раз по направлению к ней. — Тебе это не нужно. Просто дай мне сначала минутку, чтобы успокоить его. Он пойдёт добровольно. Хорошо?
Кэт слегка нахмурилась.
— Сэр? Они хотят, чтобы мы усмирили его. Сейчас же. Они хотят, чтобы он вернулся внутрь. Он мог умереть здесь. Особенно учитывая, во что он одет. Метель усиливается.
Я взглянул на небо, понимая, что она права.
Снег теперь повалил ещё гуще.
Становилось влажнее, холоднее.
— Хорошо, — сказал я, слыша, как в мой голос закрадывается раздражение. — Я понимаю. Но сначала дай мне минутку поговорить с ним. Пожалуйста. Тебе это не понадобится.
— У нас нет минутки, сэр. Нам нужно привести его сейчас…
— Грёбаная минута! — рявкнул я, свирепо глядя на неё. — Отойди. Это приказ, агент. Выполняй, или я прикажу Пауло пристрелить тебя за неподчинение.
Кэт моргнула, и в её глазах жило замешательство.
За считанные секунды это выражение сделалось остекленевшим.
Показывая уважительный жест, она склонила голову в поклоне.
— Конечно, сэр, — вежливо ответила она.
Говоря это, она отступила назад с дубинкой.
Чувствуя фоновые разряды, перетекавшие взад и вперед между её светом и светом остальной части моего юнита, я почувствовал, как мои челюсти напряглись.
Я повернулся к Териану, глядя, как он дрожит, стоя на снегу босыми ногами и обхватив руками своё худое тело. Кэт права. Нам нужно затащить его внутрь.
Однако даже сейчас я колебался, не желая принуждать его.
Я не хотел заставлять его или обращаться с ним как с обычным заключённым.
Выражение его глаз снова изменилось.
Сейчас он казался почти задумчивым, глядя на заснеженную территорию загонов по другую сторону сетчатого забора.
Всматриваясь в это почти детское лицо, я снова задался вопросом, что я делаю.
Я должен был позволить Кэт повалить его на землю электрошокером.
Мне следовало просто отступить, позволить моему юниту справиться с этим. Я должен просто стереть это из своей памяти, позволить им утащить рыжеволосого видящего обратно к тому, кому он принадлежал в лабораториях, и забыть, что это когда-либо происходило. Что я делаю? Чего, по моему мнению, это поможет добиться?
Я уставился на шею видящего, на ошейник, ограничивающий способности видящего. До сих пор я почему-то не обращал внимания на необычный металл светлого цвета, возможно, потому, что был слишком занят разглядыванием света видящего, глаз и этого лисьего угловатого лица.
Теперь я не мог не заметить, что это не было похоже ни на один органический ошейник, который я когда-либо видел раньше, и уж точно не на те, что носили заключённые по другую сторону забора.
Я собирался снова попытаться заговорить с Терианом, чтобы убедить его последовать за нами внутрь, когда видящий повысил голос, заговорив странно громко в воцарившейся тишине.
— Почему он бросил меня? — сказал Териан.
Он посмотрел на меня, и его янтарные глаза расфокусировались, заблестев от непролитых слёз.
— Почему?
Я нахмурился. Горечь вплеталась в мои мысли, меняя цвета моего света в пространстве Барьера. Я боролся с болью, которая поднималась во мне, но я уже понял.
Дигойз.
Для Териана всё всегда сводилось к Дигойзу.
Всегда.
Как только я подумал об этом, он повернулся, глядя на меня своими янтарными глазами.
— Реви’, — сказал он серьёзно. — Я должен был сказать тебе. Я должен был сказать тебе раньше.
— Сказать мне что, Терри?
Губы видящего поджались.
— Я должен был сказать тебе. До того, как всё пошло так… неправильно. До той сучки Рейвен. Она неправильно с тобой обращалась, Реви’. Она не заслуживала тебя…
Видящий печально щёлкнул языком, качая головой.
— Она тебе не подходила, Реви’, — сказал он, его глаза и голос были серьёзными. — Она была нехорошей женщиной. Неуважительной. Она плохо относилась к тебе, Реви’… недобро. Очень, очень недобро. Недобрая душа. Нехорошая душа. Не такая, как ты.
Он посмотрел на меня снизу вверх, и его светлые глаза были такими открытыми и уязвимыми, что я вздрогнул.
— Я должен был сказать тебе, Реви’, — сказал он. — Это моя вина. Это моя вина, что я не сказал тебе. Может быть, всё было бы по-другому…
Я нахмурился ещё сильнее.
— Не сказал ему что, Терри? — холодно рявкнул я. — Что ты должен был сказать этому трусливому, предательскому, дезертировавшему придурку-любителю червей?
— Что я люблю тебя, — просто сказал Териан, и его свет открылся ещё больше.
Я вздрогнул от боли, чувствуя, как мои челюсти превращаются в гранит.
— Я люблю тебя, Реви’, — сказал он.
— Заткнись, — прорычал я.
— Но почему? Я люблю тебя, Реви’. Я должен был сказать тебе.
Я отвернулся, нахмурившись, и в этот раз мне пришлось подавить желание ударить его.
Тем не менее, открытость света другого мужчины подействовала на меня.
Это подействовало на меня настолько, что я сделал полшага назад, борясь с более сильной реакцией в моем aleimi, сильной болью в груди — наряду с яростью, от которой на мгновение перехватило дыхание. Другой мужчина лишь наблюдал за мной, и та смущённая открытость всё ещё змеилась вокруг его света, ища того же в моём.
Ища того же в Дигойзе.
Заставив себя отвести взгляд от этого лица, я закрыл свой свет.
Я сделал ещё один шаг назад, резко выдохнув. Борясь с болью, которая хотела проникнуть глубже в мою грудь, я стряхнул её, сердито вытирая глаза.
Я повернулся, бросив на Кэт тяжёлый взгляд.
— Сделайте это, — сказал я, не отвечая на вопрос в её глазах, или в глазах Пауло, или Джаэлы, которая стояла рядом с ней. — Вырубите этот кусок дерьма.
Затем я посмотрел на Рингу, сжав челюсти так сильно, что стало больно.
— Убедитесь, что вы получили достойное сканирование тех видящих, с которыми он разговаривал, — добавил я, указывая на террористов по другую сторону забора. — Приведите этого большого ублюдка на допрос… если только вы не получите приказ из Центра не делать этого. Я возвращаюсь внутрь.
Развернувшись на каблуках, я даже не посмотрел, выполняются ли мои приказы.
«Мне и не нужно было этого делать», — сказал я себе.
Они из Организации.
Я уже знал, что они последуют моим словам.
Глава 22. Дурной сон
Бараки посетителей, Восточная сторона
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
13 марта 1979 года
Я видел сон.
Я знал, что вижу сон, но от этого всё не ощущалось менее реальным.
— Чтоб ты сгнил в отбросах Барьера, ridvak паразит! — зашипел ребёнок, плюясь в меня.
Я использовал свою руку во сне, чтобы стереть слюну с визора шлема. Мои губы во сне хмуро поджались.
Они меня ненавидели. Они все меня ненавидели.
Когда тебя ненавидят, это выматывает.
Я любого из них мог вырубить, послав один сигнал из своей гарнитуры в их ошейники. Ребёнок мог бы валяться на земле, орать в агонии… а потом выблевать свои внутренности и утратить контроль над кишечником.
И чего ради? Он правда думал, что я не слышал это дерьмо тысячи раз до него?
За ребёнком стояло лицо и тело, которое я узнавал.
Крикев. Я знал, что после моего ухода он будет насиловать мальчика.
Он хотел, чтобы я вырубил ребёнка. Он держал свой член в руке и ждал.
Мир не изменится.
Что бы мы ни делали, он не изменится.
Возможно, это естественный отбор, как и утверждали червяки — прополка расы от тех, кто слишком туп, чтобы выучить бл*дские правила. Тупые или умнели, или погибали, оказываясь жертвенными овцами на алтаре, чтобы остальные научились на их примере.
Они служили обучающими инструментами.
Они выполняли роль катарсиса для людей и видящих.
Подумав об этом, я ощутил прилив тошноты разделения.
Я не хотел быть один.
Никто из видящих не хотел быть один.
Но я не знал иного.
Мои родители… далёкое воспоминание.
У меня были любовники, друзья.
Все эти лица просто превращались в статический шум.
Слишком много лиц, одно лицо.
Я был молод для видящего. Слишком молод.
Передо мной тянулись бесконечные годы.
Ещё больше работных лагерей. Ещё больше заборов под напряжением. Ещё больше мёртвых видящих. Ещё больше частей тела, отрубленных для машин. Ещё больше лабораторий. Ещё больше ошейников. Ещё больше людей, держащих детей-видящих в качестве питомцев.
Ещё больше войн.
Ещё больше садистского хохота.
Ещё больше самодовольных политиков, выпускающих указы, произносящих слова не всерьёз — бессмысленные, бесполезные слова, которые ничего не дадут, ничего не изменят, потому что игнорировали то, как всё устроено на самом деле.
Вхождение в замкнутое пространство загона здесь ощущалось зловеще.
Должно быть, я оставил свой полуорганический щит за пределами тюрьмы. Красноватые кирпичи работных бараков теперь маячили ближе. Я на мгновение помедлил у зияющих, кричащих ртов незастеклённых окон, но в таких густых тенях ничего не видел.
Младенец…
Я слышал плач младенца.
Мне пришлось приложить усилия, чтобы не прикрыть нос.
Я осознал, почему, когда перешагнул вырытую заключёнными яму, которая была наполнена фекалиями и мочой. Они сделали это, чтобы организовать себе примитивную уборную, всего в нескольких метрах от места, где спали некоторые невезучие… всё для того, чтобы не приходилось выбираться на холод.
Как же было холодно, бл*дь.
Тут было так холодно, что это служило отдельной формой ада. Манаус был жарким адом, полным болезней и насекомых. А это холодный ад.
Запахи в Манаусе запекались под жужжащими мухами и палящим тропическим солнцем, атаковали мой нос как материальный объект. Здесь дерьмо и моча застывали, но запах всё равно оставался, и новые отходы жизнедеятельности растапливали предыдущие.
Я не мог на это смотреть.
Я не хотел на всё это смотреть.
Однако эта примитивная уборная образовала просвет в толпе, позволяя мне перешагнуть её и ступить ко входу в цементный бункер.
Я слышал плач младенца…
Я гадал, не было ли это тоже воспоминанием.
Земля внутри цементной постройки была застывшей и твёрдой как камень.
Даже если не считать уборной ямы, я чуял вонь немытых тел, мочи, фекалий и дурной воды, приторно сладкие запахи гниющей лагерной еды, смешивающиеся с отдалёнными ароматами офицерской столовой — кофе, дым и готовящееся мясо, отчего мой желудок урчал и одновременно совершал кульбиты от тошноты.
Казалось, спустя целую вечность я добрался до двери в барак.
К тому моменту я полностью заблокировал крики и вопли видящих из работного лагеря.
Большинство из них продолжало следовать, но держалось на расстоянии.
Я невольно замечал сердитые взгляды и пробормотанные ругательства… а также ненависть на грязных лицах и впалых щеках, особенно в глазах, но также в поджатых губах, стиснутых кулаках и напряжённых телах.
Когда я вошёл в абсолютно чёрный дверной проём барака, стало тихо.
Я забыл обо всём.
Я забыл обо всём остальном.
Я помедлил на пороге ровно настолько, чтобы позволить своим глазам адаптироваться.
Пространство было открытым, не имело внутренних разделительных стен. Тут лишь слегка пахло плесенью. Освещение было скудным, свет лился только из узких окон вдоль стены с одной стороны. Комки пыли лениво перекатывались в редких лучах солнца, бросая вызов ледяному воздуху.
Мои пальцы сжались на рукоятке оружия — на неуставном, органически усовершенствованном Пустынном Орле, который я носил со времени нашей последней операции в Израиле. Я почувствовал, как мои пальцы скользят ближе к курку. Шагнув в эту тьму, я осмотрелся по сторонам.
Всюду лежали мёртвые тела.
Стопки, стопки мёртвых тел.
Так много, что и не сосчитать.
Посреди всей этой смерти мои глаза нашли напольную постель.
Там, скрестив ноги на матрасе, чья поверхность пятналась чёрной плесенью, сидела незнакомая видящая. Мой взгляд поднялся выше, к свертку в её руках, затем к её лицу.
На меня смотрели раскосые, проницательные, изумрудно-зелёные глаза.
У неё были длинные чёрные волосы и высокие скулы, которые выделялись даже в тусклом свете. Сидевшей передо мной женщине-видящей должно быть минимум несколько сотен лет. На коленях она держала свёрток, который свирепо оберегала.
И всё же каким-то образом выражение её глаз оставалось совершенно неподвижным.
Что-то в ней заставило меня помедлить, попытаться заговорить с ней.
— Кто ты? — сказал я.
— Моё имя — Кали.
— Принадлежность к клану?
Женщина промолчала.
— Зачем ты здесь? — спросил я.
И снова женщина молча смотрела на меня.
Я попытался связаться с разведывательным подкреплением в башне, используя гарнитуру, но получил лишь статический шум. Мне надо убить ребёнка. Я чувствовал это всем моим сердцем, но у меня не было оружия. Пистолет испарился прямо из моей руки.
Теперь над ней стоял сероглазый видящий, державший меня на прицеле.
— Балидор, — пробормотал я его имя.
Мои глаза скользнули от видящего из Адипана к женщине на матрасе, которая теперь медленно поднималась на ноги, крепко прижимая свёрток к груди. Она выпрямилась в полный рост, а потом просто смотрела на меня с сочувствием в глазах.
— Мне жаль, — нежно сказала она. — Сейчас я мало что могу для тебя сделать. Но я сделаю то, что смогу. Когда ты умрёшь.
Я сглотнул, уставившись на неё, тронутый, раненый и разозлённый тем, что я видел в её свете, в этих поразительных зелёных глазах.
Не думаю, что я когда-либо чувствовал себя более беспомощным, чем когда смотрел на свёрток в её глазах.
Теперь я знал. Я понимал.
Это конец.
Для всех нас… это конец.
Я посмотрел на Балидора, и теперь сероглазый видящий тоже уставился на меня с сочувствием, с состраданием и пониманием в пронизывающих серых глазах.
— Пожалуйста, брат, — я слышал в своём голосе искреннюю мольбу. — Убей это, пока ещё можешь. Пожалуйста, брат. Подумай о своих людях… пожалуйста.
— Я думаю о своих людях, — ответил Балидор по-доброму. — И мне жаль, брат мой. Поистине. Я желаю, чтобы в следующий раз у тебя был лучший путь. Лучший мир.
Я мог лишь смотреть на него.
В моём свете расцветал ужас, душивший меня.
Я чувствовал это с абсолютной уверенностью.
Я принял неверное решение.
Я всегда принимал неверное решение.
У меня было время увидеть, как Балидор берёт женщину за руку, пока я падал коленями на утрамбованную застывшую землю, зажимая руками дыру в моей груди.
Мои ладони уже сделались тёплыми.
А потом я увидел её лицо.
Не женщины… ребёнка.
Она смотрела на меня с рук черноволосой женщины.
Её глаза светились резким бледно-зелёным светом в почти абсолютной темноте, заставляя меня гадать вопреки боли, вопреки пониманию, что я умираю. Я наблюдал, как Адипан Балидор воркует с ребёнком, а женщина с чёрными волосами крепче прижимает её к груди. Всё происходило медленно, в какой-то тишине в тонах сепии, и единственным доходившим до меня цветом был тот резкий, неуместный свет от маленького личика и ощущение, будто я откуда-то её знал.
Эта мысль была резкой, отчётливой, странно уверенной.
Мой разум померк прежде, чем я это понял.
Затем надо мной нависло другое лицо.
Видящий с лисьим лицом улыбался мне, стоя босиком в снегу под высокой зазубренной скалой, которая выделялась чёрными и белыми линиями на фоне зимнего неба.
То небо теперь сияло синевой за головой Териана, но его рыжевато-каштановые волосы трепал холодный ветер.
Териан держал в руках того же ребёнка.
По его рукам текла кровь, пропитывавшая рубашку, пропитывавшая тонкую ткань его форменных штанов, оставляя капли крови на чистом белом снегу у ног.
Видящий смотрел на свёрток в своих руках и улыбался, прижимая его к груди и не замечая крови, что капала на её одеяльце или кожу.
— Привет, дорогая, — пробормотал он ей, посылая тёплые клубы света.
Затем, увидев меня, он улыбнулся, и моя тошнота усилилась.
— Я люблю тебя, — сказал мне видящий ласковым тоном. — Я правда люблю тебя, Реви’… так сильно. Помоги мне, брат. Помоги мне освободить их.
Я чувствовал, что задыхаюсь.
Я хотел его убить.
Я хотел задушить его голыми руками, избивать, пока он не лишится способности ходить.
Ещё сильнее я хотел убить ребёнка.
Я никогда в жизни не хотел убить другое существо так сильно.
…но бл*дь, я не мог пошевелиться.
Глава 23. Совсем ничего
Бараки посетителей, Восточная сторона
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
13 марта 1979 года.
Я резко проснулся.
Я лежал на койке, запутавшись в простынях. Вспотев.
Часто и отрывисто дыша.
Всё ещё в Индии. Всё ещё в проклятых горах Сиккима.
Нас завалило снегом, как я и предполагал.
У меня болел живот от дешёвой водки и этого грёбаного мясного рагу, которым они всех угощали. Наверное, из кролика. Может быть, из лошади… или собаки.
Я не хотел знать тогда и до сих пор не хотел знать.
Как и во многих частях Азии, они называли это «говядиной», но я-то знал. Что бы это ни было, сейчас это обернулось против меня, проникая сквозь боль разлуки, от которой я страдал, и мне захотелось кричать, колотя кулаками по стенам.
Я хотел закричать в темноту своей комнаты, но у меня не было слов.
Мне нечего было сказать, даже богам.
В конце концов, это чувство прошло.
Долгое время я просто лежал там, чувствуя, как моё сердце колотится о рёбра, как боль сворачивается и перестраивается в моём свете.
Когда я снова взял своё дыхание под контроль, мои челюсти напряглись. Достаточно, чтобы причинить боль.
Я дотронулся до гарнитуры, послав сигнал Кэт.
Было уже поздно. Своим светом я мог чувствовать, насколько уже позднее время, но сигнал пульсировал только дважды, прежде чем она ответила на вызов.
Я не стал утруждать себя приветствием.
— Хочешь потрахаться? — спросил я у неё.
Наступила тишина.
— Где ты? — спросила она затем.
— Шестая комната, — сообщил я.
Она не потрудилась ответить.
Линия оборвалась, и я просто лежал там, борясь с мыслями, проносящимися в моей голове, силясь взять свой свет под контроль, прежде чем она доберётся до моей двери.
Боль не проходила.
Я чувствовал, как всё моё тело борется с этим.
Я боролся с болью и одновременно искал её источник.
Я боролся с ней. Мой свет боролся с ней, пытаясь проникнуть глубже и в то же время отстраняясь, иногда делая это одновременно.
Я чувствовал желание. Я также испытывал отвращение… иногда в одно и то же время.
Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы не навредить ей.
К счастью, она, казалось, не возражала.
Если уж на то пошло, чувство, которое я улавливал от неё, было нетерпением, желанием…
— Тогда просто сделай это, бл*дь! — огрызнулась Кэт. — Перестань думать об этом. Боги. Я не человек, брат. Ты действительно так смягчился из-за своей привязанности к червям?
Мои челюсти напряглись ещё сильнее.
Я не знал, видела ли она это в темноте.
С другой стороны, она была видящей. У неё имелась боевая подготовка. Вероятно, она могла видеть в темноте так же хорошо, как и я. Возможно, лучше, поскольку она была женщиной.
В любом случае, мне пришлось бороться с собой, чтобы не ударить её после того, как она это сказала.
Мысль, должно быть, была громкой.
После того, как эта мысль прошла через мой свет, она ударила меня.
Сильно.
В лицо.
Что-то в этом ослабило то давление, которое сковало мою грудь.
Я испустил хрип, который, возможно, даже был наполовину подавленным рыданием.
Схватив её за запястья, когда она снова замахнулась на меня, я закричал, выходя только для того, чтобы перевернуть её на живот. Я снова вошёл в неё, на этот раз полностью удлинившись, но на это мне тоже было наплевать.
Моя боль усилилась, пока я толкался в неё, сильно, быстро, прижимая её запястья к моему узкому, пахнущему плесенью матрасу, чувствуя, как что-то в моей груди расслабилось, когда она начала стонать подо мной. На этот раз звук исходил из глубины её груди. Я сердито схватил её за волосы одной рукой, когда почувствовал, что она хочет большего, сжимал пальцы до тех пор, пока она не задохнулась, а затем я ещё и стиснул её горло сзади.
Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не сжать пальцы сильнее.
Я не хотел её убивать.
Я говорил себе это. Даже верил в это. Моя злость усилилась вместе с болью, пока я вдалбливался в неё, и становилось сложно видеть что-либо отчётливо. Что ещё хуже, она раззадоривала меня своим светом, почти дразня.
«Ты всё ещё сдерживаешься, брат, — послала она с лёгким укором. — Чего ты боишься? Думаешь, я могу дать отпор? Боишься, что я могу убить тебя, если ты зайдёшь слишком далеко?»
Испустив ещё один вздох, я отпустил её горло ровно настолько, чтобы сильно шлёпнуть её по заднице.
Когда она только рассмеялась, я повторил это движение, используя всю свою ладонь.
Я продолжал делать это, пока она не начала стонать вместо смеха, и её лёгкие и тело смягчились подо мной, когда я не перестал. Я чувствовал, что повторение причиняет ей ещё больше боли. Я также мог сказать, что она хотела большего. Она хотела, чтобы я мог дать ещё больше, чтобы я подумал прихватить с собой что-то ещё, чтобы я перестал сдерживаться.
Услышав её, я тоже пожалел, что не прихватил что-нибудь.
Ремни, кнуты. Дубинки.
Я подумал об этом громко, всё ещё злясь, всё ещё необъяснимо злясь на неё…
Кэт снова рассмеялась.
Когда я сильнее дёрнул её за волосы, входя глубже, она притихла. Её свет открылся сильнее, снова смягчаясь под моим.
Через несколько минут она стонала, притягивала, умоляла меня…
Она кончила, и боль в моём свете усилилась.
Я трахнул её снова, ещё сильнее… пока она снова не кончила, и тогда что-то во мне наконец отпустило, по крайней мере, достаточно надолго, чтобы я смог испытать разрядку.
Я всё ещё нависал над ней, тяжело дыша, и моё тело содрогалось в судорогах, когда она издала ещё один низкий смешок.
Борясь с желанием накричать на неё, я вместо этого вышел, в основном потому, что чувствовал, что она этого не хочет. Я всё ещё стоял на коленях, задыхаясь, когда Кэт перевернулась на спину, наблюдая за мной прищуренными кошачьими глазами.
— Ты оплакиваешь кого-то, брат? — спросила она меня.
Я поднял на неё глаза, чувствуя, как боль в моём свете усиливается.
— Пошла ты.
— Ты кого-то оплакиваешь, — в тот раз это не было вопросом. её глаза и свет загорелись любопытством. Её губы поджались, и она перенесла вес верхней части тела на локти. — Кого, брат? Кого ты потерял?
В тот раз я услышал сострадание в её голосе, но это только заставило меня ещё больше отдалить свой свет. Когда я это сделал, острая боль разлуки почти ослепила меня, заставив её вздрогнуть.
Я чувствовал, как моя боль заводит её.
— Какое это имеет значение? — произнёс я.
Даже я мог слышать эмоции в своём голосе.
Это заставило меня вздрогнуть.
Кэт села, обвивая руками мою шею, целуя моё горло, грудь, плечи, массируя мою спину… давая мне свет. Я чувствовал, что какая-то часть меня хочет этого, хочет всего этого. Мне пришлось бороться с эмоциями, которые пытались завладеть моим светом, хотели снова захлестнуть меня.
Что, чёрт возьми, со мной не так? Что со мной случилось?
— Всё в порядке, брат, — успокаивала она. — Всё в порядке…
Эти слова оказались последним, что я отчётливо запомнил.
…по крайней мере, с той ночи.
Время скакнуло.
Запнулось.
Бросило меня.
Я открыл глаза от слепяще яркого света.
Зелёного и синего. С жёлтым оттенком.
Ещё один сон. Это должен быть…
— Это не сон, брат Куэй, — произнёс чей-то голос.
Моя голова дёрнулась вбок.
Я попытался пошевелиться, но оковы остановили сначала мою шею, затем руки и ноги. Я задёргался сильнее, инстинктивно извиваясь, но был намертво прикован к какой-то плоской поверхности, на которой лежал. Я посмотрел вниз, насколько мог, отслеживая все эти индивидуальные ограничения — органические ленты на моих запястьях, лодыжках, бёдрах, бицепсах, талии, горле.
Я знал, из какого материала они были сделаны.
Все они были прочны, как сталь, несмотря на то, как материал поддавался под моими попытками освободиться. Они слегка сгибались, становясь почти мягкими, когда я давил на них, но никогда не ломались. Они даже никогда не ослабеют.
Не было никакой надежды освободиться от них.
Взрослый самец гориллы и то не смог бы освободиться сам.
Я пытался использовать своё зрение видящего, уговорить их открыться моим разумом…
Боль пронзила мою шею.
Она была ослепляющей… настолько интенсивной, что парализовала меня.
Я уставился в потолок, тяжело дыша и лишившись сил, хныча от обжигающей боли, пока старался видеть, вернуть себе зрение.
На мне был шоковый ошейник.
Они снабдили меня gaos d'jurekil'a ошейником, ограничивающим зрение.
— Боги! — вскрикнул я, бросаясь всем телом на удерживающие оковы. — Что я сделал? Почему меня заточили?
Я уставился на женщину-видящую, которая говорила со мной раньше.
Я не знал её. Я никогда не видел её лица.
Она была старой, настолько старой, что это шокировало меня, редко видевшего представителей моего вида настолько постаревшими, чтобы они выглядели почти как пожилые люди. Черты её лица показались мне странно похожими на рептилию, несмотря на очки в проволочной оправе, которые она носила, и лишёнными сердечности, настоящего света.
Очки, которые она носила, выглядели настолько старомодно и имели человеческий дизайн, что я на мгновение усомнился в своей первоначальной оценке того, кем она была.
Но она прочитала мои мысли. Она услышала мои мысли.
Она должна быть видящей.
— Отпустите меня! — взывал я к ней.
Я дёрнул рукой, но органические оковы вкупе с мёртвым металлом не сдвинулись с места.
Она видящая. Должна быть видящей.
Более того, она должна принадлежать к Организации. У повстанцев не было доступа к подобным лабораториям, к органическим гибридным материалам такого рода. Она должна быть одной из моих. Я посмотрел на неё снизу вверх, и теперь я это знал. Даже без моего зрения я мог чувствовать это.
Я мог видеть это в её глазах.
— Не делай этого, сестра! — сказал я. — Не делай этого! Я верен! Я один из вас!
Она улыбнулась.
Что-то в этой улыбке пробрало меня до костей.
Я слышал, как её свет шёпотом проносится по моему.
Я ничего не мог сделать, чтобы остановить её. С шоковым ошейником я не мог защитить, не мог держать её подальше от своих мыслей, своего aleimi. Я не мог прочитать её в ответ.
Её свет был подобен дыму.
Он скользнул по мне с тошнотворной чувственностью, почти извращённо заявляя права на то, кем я был, без оглядки на мои границы или волю. Она расплетала пряди моего aleimi, как сильный ветер, уносящий дым в небо.
Я никогда не чувствовал никого, кто делал бы такие вещи с моим светом.
Это заставило меня ахнуть от шока. Это почти повергло меня в благоговейный трепет.
Бл*дь, это ужасало меня.
— Отпусти меня! — умолял я. — Сестра, пожалуйста. Какое бы зло я тебе ни причинил, в каком бы преступлении меня ни обвинили…
— Ты не сделал ничего плохого, брат. Нет никакого преступления, — она улыбнулась мне. Опять же, что-то в этой улыбке только усилило холодное ощущение в моём животе.
Я в ужасе уставился на неё снизу вверх.
Я даже себе не мог объяснить, что означал этот ужас.
— …Не вини женщину, брат, — легко сказала старая видящая. — Она живёт, чтобы служить, точно так же, как и ты, брат Куэй. Мы связались с ней сразу после тебя, до того, как она пришла в твою комнату… так что у неё действительно не было выбора, — эти тонкие, похожие на рот ящерицы губы приподнялись в ещё одной из тех хищных улыбок. — Мы пытались доставить тебе немного удовольствия в твою последнюю ночь, брат.
Мне было трудно дышать, даже думать.
Моя последняя ночь.
Я вспомнил свой сон.
Я вспомнил Адипана Балидора.
— Но почему? — вырвалось у меня. — Почему? Я молод. Я здоров! Почему я…
— Шшш, — успокаивала старая видящая. — Расслабься, брат. Теперь всё кончено. Ты ещё этого не знаешь, но всё уже закончилось.
Когда её глаза опустились к моей руке, я проследил за ними.
Я уставился на иглу, проследив за трубками туда, где они соединялись с органической рукой. В меня что-то вводили. А также что-то изымали.
Я снова уставился на свою руку, наблюдая, как меняется цвет моей кожи.
Я смотрел, как она сереет.
Меня накрыло ужасом.
Я мог только наблюдать, потерявшись в определённом понимании того, что она говорила не образно. Всё кончено. Всё действительно кончено.
Я никак не мог подготовиться к этому.
Я никак не мог замедлить это или остановить.
Я смотрел, как я умираю.
В то же время они сохраняли меня в живых.
Сохраняли в живых для… gaos, я не хотел знать…
Стану ли я машиной? Они используют части моей плоти, моего aleimi, заточат здесь навеки? Я слышал о таких вещах. Я слышал об извращённых гибридах, которых они делали из металла и плоти, разрывая видящего на куски и сшивая обратно…
— Твоя судьба будет не такой, брат.
Я поднял взгляд.
Её глаза снова были прикованы к моим — птичьи глаза, только без эмоций, без той сердечности мужчины-видящего, что я видел на снегу. Я видел ту сердечность даже на лице видящего-террориста. А в глазах этой старой видящей я видел её отсутствие.
— Уже недолго, брат, — сказала она, гладя мой лоб похожей на когти рукой.
Я знал, что её слова должны были успокоить, а не служить угрозой.
Они меня не успокоили.
Я наблюдал, как она смотрит на меня. Наблюдал, как она изучает меня словно животное, с таким же интересом, с каким она поглядывала на машины, выводившие показатели того, как она меня убивала. Я подумал, что к тому моменту она про меня забыла. Для неё я был уже мёртв.
Затем, склонив голову, старуха сделала жест рукой и улыбнулась той улыбкой, которая делала её похожей на смесь бабушки и аллигатора.
— Думай об этом так, будто тебя освободили для нового задания, — спокойно сказала она, дотрагиваясь до моей головы и поглядывая на свои машины. — Думай об этом, как о последнем подарке Братству, что любит тебя. Покинь эту жизнь, зная, что ты поистине отдал всё, что у тебя было, брат Куэй, ради нашего прославленного дела… и что мы ждём тебя в твоей следующей жизни, в твоём следующем путешествии.
Я силился заговорить.
Я хотел заговорить.
Но уже не мог.
Я мог лишь смотреть на неё, чувствуя, как умираю.
Она, прищурившись, смотрела на какие-то показания прибора, которые я не мог видеть, хотя своим светом ощущал некоторые части.
— Твой aleimi очень красив, брат… как и твоё тело. Я не могу не сделать тебе комплимент. Наш слуга найдёт тебе хорошее применение, уверяю тебя.
Забормотав себе под нос, она кисло добавила:
— …при условии, что он не убьёт это так же быстро, как предыдущее.
Я подозревал, что не должен был услышать последнюю часть.
Но я услышал это, отделяясь.
Мой разум серел, уходя назад, отстраняясь в бескрайнюю бездну.
Я боролся. Я боролся так сильно, как только мог, кричал…
Как и с оковами, это ничего не дало. Вообще никакого результата.
Мои крики ни до кого не донеслись, ибо не было никого, кого я любил бы… никого, кто любил бы меня. Они звучали лишь во тьме моего разума, в холодных пространствах Барьера, безмолвные в моих последних хриплых вдохах. Перед моими глазами замелькали образы.
Веки сделались слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми, и те образы стали отчётливее.
Серебристая пирамида, вращающаяся во тьме.
Я видел там существ, привязанных к той пирамиде металлическими цепями и кричавших.
Я увидел среди них себя. Я видел, что тоже кричу.
Затем тот образ разорвался на куски, как дым, развеянный ветром…
Его место заняли пульсирующие, светящиеся зелёные глаза.
Плачущий младенец.
Териан с лисьим лицом, оберегающе держащий в руках свёрток.
«Я люблю тебя, Реви’, — прошептал он. — Я люблю тебя».
Я видел там женщину, держащуюся за своё сердце и пытающуюся дотянуться до меня. Я видел сероглазого Балидора, его глаза и тело были полны света, и он звал меня по имени…
Но я отвернулся.
Я увидел их и отвернулся.
Тьма окружила меня, оставив в одиночестве.
Умиротворения не было.
Даже здесь умиротворение было ложью.
По правде говоря, я вообще ничего не почувствовал.
Глава 24. Тьма и свет
Учреждение генетических исследований #2910JS-88
Работный лагерь Парват Шикхар
Королевство Сикким, Северная Индия
26 марта 1979 года
Он сел на краю койки, зевая.
Он не припоминал, чтобы когда-нибудь так уставал.
Подумав об этом, он понял, что это неправда.
Он и раньше так уставал.
Он всегда был таким уставшим, когда перерождался обратно в мир.
Он просто забыл.
Он оглядел голые серебристо-зелёные стены, пол и потолок лаборатории, улыбаясь, когда в его разум и воспоминания всерьёз начало возвращаться ощущение абсолютной знакомости.
Он знал, что это хороший знак.
Это означало, что он снова превратился в разумное подобие целостного существа. Это означало, что он снова был самим собой. Он был, по крайней мере, какой-то формой своего лучшего «я» — того «я», которое объединяло его с его любимой Тарианой и с самим собой.
На самом деле, сложно было думать об этом в гендерных терминах или в отношении того, кто из них в данный момент доминировал сильнее.
Гораздо проще думать о себе как о Териане, а не как о любой из её/его двух составных частей или даже о каком-то местоимении, которое объединило бы их вместе.
Прямо сейчас Териан был мужчиной.
Он улыбнулся этой мысли, затем улыбнулся ещё раз, оглядывая лабораторию.
Ему здесь нравилось. Это место было знакомым и успокаивало, несмотря на несколько омерзительный декор.
В какой-то странной манере это было домом.
Исходной точкой. Сюда он снова и снова возвращался.
Это было место его рождения… каждого рождения, что он испытывал.
Эмбрионы плавали в стеклянных ёмкостях, выстроенных в ряд рядом со столом из нержавеющей стали и органики, за которым он сидел. Они создали своего рода разделительный островок между ним и другими лабораторными столами в комнате, включая тот, на котором лежало его предыдущее тело, которое теперь, несомненно, отправится обратно в холодильное хранилище.
В конце концов, оно было всего лишь временным.
Затем его глаза осмотрели эмбрионы по отдельности. Он узнал некоторых из них — в конце концов, он занимался изучением генетики столько, сколько себя помнил в этой жизни — но это были не его питомцы, не предметы его прихоти или изобретательности.
Они принадлежали Ксарет, его наставнице.
Он слегка нахмурился, пытаясь припомнить последнее воспоминание прошлой жизни.
На сей раз всё было слегка мутным.
Он мог бы подумать, что это потому, что он всё ещё находился на ранних стадиях своего текущего периода пробуждения, но на этот раз он почувствовал реальные стирания в тёмных пространствах. Он мог чувствовать там пробелы, вещи, которые не вернутся, даже если он будет носить это тело годами.
Но с другой стороны, он почти всегда был уверен, что не помнит абсолютно всего.
Слишком многое из произошедшего за годы до того, как он нашёл Организацию — или, точнее, до того, как Галейт нашёл их, которые стали им — было неприятным. Слишком неприятным и слишком бесполезным, чтобы Териан захотел тратить много времени на размышления о чём-либо из этого.
Как мог бы сказать вам любой видящий, память составляла одно из самых глубоких преимуществ и недостатков жизни видящего. Териан, то есть, его цельное, ничем не обременённое существо, мог помнить абсолютно, бл*дь, все.
Это бывало невероятно полезно во многих начинаниях, как и способность сопоставлять причинно-следственные связи, создавать матрицы ассоциаций и взаимосвязей. Он использовал такие вещи в своей работе, чтобы понять более обширные тенденции в истории, психологии, даже с точки зрения объединения размерных и полумерных моделей, ещё одного его хобби, хотя с уходом Дигойза он занимался этим значительно меньше.
Дигойз.
Импульс задержался там, извиваясь внутри его света.
Но о чём это он? О чём он думал?
Ах, память.
Он мог помнить всё, и это фантастика.
С другой стороны, он печально улыбнулся, прищёлкнув языком… бл*дь, он мог помнить всё.
Всё кроме того, что он стёр сознательно.
Эта способность была истинным даром, посланным богами. Это почти компенсировало тот факт, что ему изначально приходилось помнить так много.
Но некоторые воспоминания.
Некоторые воспоминания он хранил.
Иногда он хранил даже болезненные.
Он хранил их, чтобы никогда не забыть.
Он хранил их, потому что некоторые вещи ранили так сильно, так изысканно, что это почти напоминало наркотик. Иногда он залипал на эти воспоминания, упивался ими, трахал их своим разумом и светом. Будь те воспоминания реальным человеком, он бы регулярно насиловал их, дрочил себе, пока они насиловали его.
На сей раз Галейт опять попытался заставить его стереть часть этих воспоминаний.
Галейт в особенности хотел стереть некоторые, касающиеся Дигойза.
Галейт беспокоился, что он время от времени срывается, позволяя себе эту ностальгию. Галейт беспокоился, что он утратил возможность видеть картину в целом… больше не реагировал на позитивные или негативные стимулы, когда дело касалось Дигойза.
Но Териан знал, что это неправда.
Его воспоминания о Дигойзе были величайшим стимулом из всех.
Он всё ещё был потерян там, купаясь в этих воспоминаниях, когда почувствовал её приближение.
Его свет уже разделился, часть его наблюдала за комнатой, в то время как остальная часть валялась в грязи его прошлого, чувствуя тягу в более глубоких уголках его живота, делавшую его член твёрдым. Тем не менее, когда он заметил, что она вошла в комнату, он переключил большую часть своего внимания на неё, на её свет.
К тому времени, как она заговорила, он даже смотрел на неё своими новыми глазами.
— Ах, — сказала старая видящая, по-матерински улыбаясь ему. — Вот он. Наш именинник. Я так и думала, что ты можешь появиться.
Она вошла в лабораторию из коридора с правой стороны широкой комнаты и теперь направлялась прямиком к нему, а её тонкие, как бритва, губы по-прежнему изгибались в улыбке.
Ну, в таком подобии улыбки, какое ей ещё удавалось.
— Как мы себя чувствуем, мой юный друг? Хорошо и бодро? Осознаёшь своё окружение? — её губы приподнялись в более широкой улыбке. — Ещё не проголодался?
Достав фонарик-ручку, она посветила им ему в глаза, проверяя рефлексы.
Несколько секунд спустя, удовлетворенно хмыкнув, она сунула фонарик обратно в карман своего лабораторного халата. Положив узловатые руки по обе стороны мягкой скамьи, на которой он сидел, она наклонилась вперёд, приподняв бровь и глядя на него с расстояния всего в несколько дюймов.
— И тогда мы подумываем об одежде, маленький брат? Или одежда слишком банальна для твоего нового сексуального тела?
Он посмотрел на себя сверху вниз, только тогда осознав, что он голый.
Слегка рассмеявшись, он встретился с ней взглядом, ухмыляясь ей.
— Не оскорбляет ли вас моя нагота, дорогая леди? — спросил он, подмигнув.
— Вовсе нет, Терри, — улыбнулась она. — Это очень красивое тело, брат. Ты сделал правильный выбор, — она снова хмыкнула, глядя на него сверху вниз. — С другой стороны, у тебя всегда был безупречный вкус.
— Не позволяй мне развращать твою застенчивую невинность, Ксарет, моя дорогая…
Отстранившись назад, она звонко шлёпнула его по бедру.
— Учитывая, что я приготовила эту чёртову штуку для тебя, Терри, я не знаю, почему ты думаешь, что я буду оскорблена, — фыркнула она. — Я работала над этим твоим мобильным трупом в течение нескольких недель. Или ты забыл? Я знаю этот член лучше, чем ты когда-либо его узнаешь.
— Я бы не был так уверен в этом, — пробормотал он, улыбаясь ей в ответ. — И мы не должны слишком самоуверенно относиться к твоим способностям, моя дорогая… ты не создала это тело абсолютно самостоятельно.
Она тихонько, мелодично щёлкнула в его адрес, но снова склонилась над компьютером, проверяя жизненные показатели, поскольку он всё ещё был подключён к большинству электродов, которые она прикрепила к его телу, пока он спал, завершая перенос.
— Значит, ты хорошо себя чувствуешь, маленький брат? — спросила она его, не отрываясь от экрана. — Никакой тошноты? Не слишком сильное утомление?
В её словах чувствовался едва заметный немецкий акцент.
Он нежно улыбнулся ей.
— Нет, матушка, — поддразнил он. — Всё славненько.
— Это хорошо, — она бросила на него ещё один резкий взгляд. — Не ломай это тело, Терри.
— Не буду.
— У него хорошие aleimi-структуры, — добавила она, как будто не слыша его. — Потенциальный минимум девять. Последний действительный ранг 6,86, но ты, вероятно, можешь повысить его, используя некоторые структуры, к которым он так и не научился обращаться. Пирамида скрыла от него большую часть его реальных результатов, как только ты пометил его для себя.
Териан кивнул, ещё раз взглянув на своё тело.
— Этот высокий, — заметил он. — Я и забыл, какой он высокий.
Она кивнула.
— Всего на четыре сантиметра выше предыдущего, но да.
Териан вытянул руки, хмуро глядя на них.
— Это определённо выглядит знакомо, — сказал он. — Ты сказала, что я сам выбрал его? Когда?
Она фыркнула, закатывая глаза.
— Я не могу уследить за твоими увлечениями, маленький брат. Если ты потом не можешь их распознать, тебе некого винить, кроме себя.
Териан кивнул, одарив её слабой улыбкой.
Однако хмурое выражение вскоре вернулось, и его губы слегка дёрнулись.
У него реально было ощущение, что он должен вспомнить, почему это тело казалось таким знакомым.
Он спрыгнул со стола, оставаясь голым и волоча за собой электроды.
— Эй! — отругала его пожилая женщина. — Прекрати!
Он проигнорировал её, отойдя от стола с мягкой обивкой и встав прямо напротив длинного сегмента стены, облицованной органической зелёной плиткой. Он хотел увидеть своё новое отражение.
Прищурившись и смотря на лицо, которое он мог там разглядеть, а затем на тело, он наклонил голову.
— Я выгляжу как Реви’, — произнёс он после паузы. — Как странно.
Он повернулся, пристально глядя на неё.
— Но ведь это не Реви’… нет? Он не мёртв?
Она закатила глаза, щёлкая языком.
— Это не Дигойз, брат Териан, — мягко сказала она. — Не раскатывай губу. Это действительно немного похоже на него, да… Хочешь верь, хочешь нет, но я это заметила.
— Да. Ну, это определённо знакомо, Ксарет.
Она только хмыкнула, склонившись над машиной.
Он шагнул ближе к зеркалу, всё ещё волоча за собой электроды.
— Раньше это было ещё больше похоже на Дигойза, — сказала она ему, указывая на его тело своим стилусом. — Мы изменили причёску, чтобы сделать её такой, как тебе нравится. Также немного поменяли структуру лица, чтобы никто из прежних знакомых не узнал его.
Она пристально посмотрела на него.
— Он был одним из наших. Существовал шанс, что ты наткнёшься на его знакомых, так что операция была необходима.
Териан потянул за длинные каштановые пряди, кивая в ответ на её слова, но на самом деле не слыша их. Что-то задержалось в глубине его сознания, какая-то знакомость, которую её слова не совсем объясняли. Однако он обнаружил, что не может распутать это достаточно хорошо, чтобы ясно видеть.
Это витало там, как привкус на его губах.
Это ощущение на мгновение сводило с ума.
Затем лишь раздражало.
Затем сделалось как будто незначительным.
— Я голоден, — объявил он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на неё.
Она рассмеялась.
— Я ждала этого, — сказала она, щёлкнув с лёгким раздражением и покачав головой. — Полагаю, это означает, что моя работа здесь выполнена.
Он рассмеялся вместе с ней.
— Это твоя ключевая фраза, чтобы отпустить меня?
— Более-менее, — фыркнула она.
Лучезарно улыбнувшись в её сторону, он приподнял бровь, и его янтарные глаза сияли под органическими лампами, мерцавшими на потолке лаборатории.
— Ну? Тогда что у нас на ужин, красавица? — сказал он.
Пожилая женщина только снова хмыкнула, но Териан увидел, как в уголках её губ появилась ещё одна улыбка, как будто она ничего не могла с собой поделать.
Слегка посмеиваясь над увиденным там юмором, он вытянул руки, несколько раз взмахнул ими, чтобы размять, почувствовать их мышечный тонус и длину. Удовлетворённо вздохнув, он позволил им ненадолго упасть вдоль боков.
Это хорошее тело. Ощущалось приятно.
Определённо не временное.
Снова вздохнув, он начал отдирать электроды от своей новообретённой кожи.
Через несколько секунд он полностью перестал думать о предыдущем владельце тела.
Теперь оно принадлежало ему.
В итоге все они принадлежали ему.
Конец