Трилби

Глава 17

Трилби надеялась, что ей удастся взглянуть на письмо Ричарда до того, как они приедут в Лос Сантос.

Но в дороге это оказалось невозможно. В машине МакКолума сидели студенты, остальные ехали в нанятой машине. Когда же они прибыли на ранчо, Торн, еще до того как проводил гостей в их комнаты, потребовал показать ему письмо.

МакКолум извинился перед Трилби, достал письмо из сумки, неохотно вручил его Торну и, пробормотав что-то о необходимости поговорить с Хаскинсом, оставил их вдвоем.

— Это мое письмо, — запротестовала Трилби.

Торн хмуро взглянул на нее и вскрыл письмо.

— А ты моя, — бесстрастно ответил он. — Я не позволю другим мужчинам писать тебе, пока мы женаты.

Письмо было вполне определенного содержания, в нем выражалось сожаление и сочувствие. Ричард писал, что выражение лица Трилби при расставании поразило его. Он хотел, чтобы она написала ему, все ли у нее в порядке? Выйдя замуж за дикаря — он подчеркнул это слово — ей, возможно, нужен кто-то, кому можно пожаловаться и получить поддержку. Он готов был подставить свое мужественное плечо. Он очень сожалеет, что так плохо относился к ней во время своего визита. Фактически, добавлял Ричард, он пересмотрел свои взгляды на жизнь и был уверен, что совершил ужасную ошибку, отвернувшись от Трилби.

Торну стало плохо. Он протянул письмо Трилби твердой рукой, глаза его были холодны и безжизненны.

— Он шлет свои соболезнования твоему трудному положению, — коротко сказал он. — У него не выходит из головы, что ты вышла замуж за дикаря.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Трилби одну, чтобы устроить приехавших студентов. Выражение глаз Торна поразило Трилби, ей хотелось плакать. Она уже давно не считала его дикарем, но, к сожалению, он не знал этого и не хотел знать, а у нее не хватило решимости сказать ему об этом.

Позже МакКолум уехал со студентами на автомобиле на раскопки недалеко от ранчо. Там раньше находили осколки керамической посуды, а также деревянные предметы, относящиеся к периоду палео-индейцев. Охотники доледникового периода молились на деревянные фигурки мамонтов и мастодонтов, которые населяли Северную Америку почти двенадцать тысяч лет назад. На обратном пути группа должна была остановиться в резервации апачей, чтобы изучить их традиции.

Трилби волновалась о Торне.

Он не знал ее чувств, но она надеялась, что он любит ее. Всегда должна быть надежда, но иногда она нуждается хотя бы в небольшой поддержке. Трилби допустила, что отношения между ними стали невыносимыми, не пытаясь объяснить что-либо. Ей казалось, что она поступала правильно, давая Торну прийти в себя после того, как он узнал о предательстве Сэлли и Курта. Возможно, она была не права.

Ее родители всегда вместе с Тедди ездили по субботам в город. Пока Торна не было дома, Трилби позвонила им и убедила взять с собой Саманту, чтобы она купила себе новые платья.

— Выбери что-нибудь хорошенькое, Саманта, — сказала ей Трилби. — Помни, обязательно яркое и с цветами.

— Непременно, Трилби, — девочка улыбнулась.

Последнее время она часто улыбалась. Даже с отцом, который старался в конце дня найти время и почитать ей немного, она держалась свободно. Это была маленькая хитрость Трилби, она пыталась сблизить отца с дочерью, чтобы Саманта чувствовала, что у нее есть семья.

— А тебе не будет скучно?

— Твой папа скоро придет на обед. Я хочу приготовить ему пирог.

— Ему особенно нравится шоколадный, — улыбнулась девочка.

— А также одной маленькой девочке.

Саманта засмеялась и помахала Трилби на прощание рукой из машины Лэнгов.

Трилби пекла пирог. Затем она переоделась в милое светло-голубое платье с оборками и кружевами, расчесала волосы, нанеся капельку своих лучших духов.

Торн вернулся очень усталый. Он встречался с другими землевладельцами пограничной зоны и провел с ними целое утро. В городском костюме он выглядел совершенно иначе, необычайно элегантно.

— Ты куда-нибудь собираешься? — спросил он Трилби, увидев ее в гостиной.

— Нет, почему? — улыбнулась она. — Ты не хочешь попить чего-нибудь?

— Хорошо бы холодного чаю со льдом.

Она отложила шитье и вышла, а он устало опустился на диван. Его одежда немного запылилась в дороге, и когда она вернулась, он чистил ее щеткой.

— Спасибо, — официально поблагодарил Торн, взял стакан с холодным чаем и сразу же одним махом выпил полстакана. — О, Боже, как хорошо!

Трилби взяла у него из рук щетку, наклонилась и стала чистить его ботинки, пока черная кожа не заблестела. Она помедлила, задержав руку на его колене.

Торн замер от этого прикосновения. Она никогда раньше не дотрагивалась до него. Обычно, всегда он раньше касался ее, как правило, преодолевая ее сопротивление. Он уже давно не решался дотронуться до Трилби, боясь отказа.

— Мне хотелось бы попросить тебя кое о чем, — она спокойно смотрела на него.

— Что ты хочешь? Развода? — спросил он с насмешливой улыбкой, чтобы скрыть внезапную тревогу.

Трилби посмотрела в сторону.

— Нет, не развода.

У него отлегло от сердца.

— Что же тогда?

Она заколебалась.

— Ты… можешь не захотеть.

Торн поставил стакан, притянул ее ближе к себе между коленями, приподнял руками ее лицо и заглянул в глаза.

— Что ты хочешь, Трилби?

Она нервно вздохнула, губы ее раскрылись. Она с надеждой посмотрела ему в глаза.

— Торн, я хочу от тебя ребенка.

Он молчал. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Что ты сказала? — спросил он глубоким значительным голосом, странная нотка прозвучала в нем.

— Я хочу от тебя ребенка, — она теряла последнее мужество, сильно покраснела, но все же прямо смотрела ему в лицо.

Он перевел дыхание, которое долго сдерживал, и крепко сжал ее руки.

— Я… я знаю только один способ дать тебе ребенка, — нерешительно произнес он.

Трилби кивнула.

— Твое внезапное решение имеет какое-то отношение к письму Бейтса? — в его голосе звучала холодная угроза.

— Нет, хотя, я предполагала, что ты так подумаешь, — уверенно ответила она. — Ричард это уже далекое прошлое. Я замужем за тобой, и я не верю в разводы.

— И ты считаешь, что рождение ребенка улучшит наши отношения?

— А разве нет? — ее ласковый взгляд остановился на его суровом лице. — О, Торн, неужели ты не хочешь еще одного ребенка? А вдруг, на этот раз это будет сын?

Он с трудом дышал. Трилби предлагала ему блаженство, но он не доверял ей. Прошло еще так мало времени после этого чертового письма.

— Ребенок… это важный шаг.

— Да, — она подняла голову и обвила руками его шею, остановив взгляд на его крепко сжатых губах и не сводя с них пристального взора до тех пор, пока он не уступил ее давлению и не склонил свое лицо к ней.

— Разве тебе так не нравится целовать меня? — прошептала она и открытыми губами прижалась к его губам.

Он издал горлом глубокий стон. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы сломить его сопротивление и возбудить в нем бешеное желание. Торн прижал ее к себе и целовал до тех пор, пока страсть не охватила его так, что одних поцелуев уже было недостаточно. Он так давно желал ее, что сейчас, целуя, едва мог дышать.

Громко застонав, он встал и, подняв ее на руки, понес через гостиную и поднялся в свою спальню, закрыв за собой дверь на ключ.

Комната находилась в задней половине дома и была слегка затемнена, но все-таки было достаточно светло. Но Трилби ничего не замечала. Она, как и Торн, давно страстно хотела его, мечтала прижаться к его телу, почувствовать его своей кожей. К тому времени, как он сбросил одежду, страсть ее была почти невыносимой.

Они упали на покрывало, оба в страстном огне, желая слиться ближе, чем прикосновение тел могло позволить. Торн накрыл ее своим телом почти сразу же, его желание было таким сильным, что он едва мог сдерживаться.

Он не отрывал своих губ от ее рта, пока толчками проникал в нее, его голос был хриплым, когда его стоны вырывались прямо ей в губы, руками он держал ее бедра, пока вторгался в ее белое, мягкое, зовущее тело.

Она не испытывала никакого стыда, никакой скованности и сразу же начала отвечать на его страсть так же горячо и смело, как и он, так же стремясь к полноте наслаждения.

И когда это наступило, она закричала, ее голос дрожал на высокой ноте, а затем она зарыдала в экстазе. Трилби чувствовала и слышала Торна над собой, испытывая те же конвульсии страсти.

Наконец, его мышцы расслабились, и она почувствовала всю тяжесть его тела. Он дрожал, ослабев, как и она, но руки его продолжали страстно сжимать ее в объятиях.

Никогда она еще не испытывала такого сильного желания. Ее руки обняли его за шею, ее тело начало двигаться снова, настойчиво, беспомощно желая его.

— Пожалуйста, — прошептала она хрипло, горячо целуя его, ее тело дрожало. — Пожалуйста, Торн, пожалуйста, еще!

— Трилби, я не могу!

— Ты должен, — простонала она, найдя его губы.

Она решительно двигалась под ним, ее тело было живым, как ртуть, бедра двигались навстречу толчкам его тела в чувственном соприкосновении, это было чудесно.

Он застонал от внезапного сильного возбуждения в ответ на ее движения.

— Да, — прошептала она, выгибаясь, чтобы достичь полноты обладания.

Она застонала, почувствовав его резкое проникновение, смотрела ему в глаза и находилась в каком-то страстном тумане. Она провела руками по его плоскому животу, касаясь его, и видела, как вспыхнуло жаром его лицо, как он задрожал.

— Сделай меня беременной! Торн! — она задыхалась.

Он громко застонал, смысл ее слов дошел до него, проник в тело и душу.

Он покатился вместе с ней по постели, жадно впившись губами в ее рот, его тело двигалось вместе с ее телом. Они касались друг друга, как никогда не делали раньше, шепча друг другу слова страсти, смело и настойчиво лаская друг друга.

Прошло много времени, прежде чем они достигли полного удовлетворения. Громкий стон Торна вторил хриплому стону Трилби и завершился триумфальным криком победы над самим сознанием.

— Ты так и не ответила мне, — сказал он спустя долгое время, когда его страсть, наконец, остыла. — Это письмо Бейтса заставило тебя так себя вести?

— Нет, это потому, что я хочу от тебя ребенка, — прошептала она.

Трилби повернулась и склонилась над ним. Она поцеловала его припухшими губами. — Никогда раньше мне не было так хорошо с тобой. Даже во время нашей брачной ночи, — но на лице ее отразилась сдержанная тревога.

— Торн, ты не думал о Сэлли в это время?

Он мог бы солгать, но не осмелился. Не сейчас.

— Нет, я ни о чем не думал, кроме тебя и того наслаждения, которое ты мне доставляешь.

Она почувствовала облегчение. Трилби лежала рядом с ним, рядом с его прохладным мускулистым телом, не стесняясь того, что он смотрит на ее напухшие груди, тонкую талию, выступающие бедра.

Она так же разглядывала его, видя его мужскую силу, крепость и стройность ног.

— При дневном свете, — с сожалением сказал он.

— Ты смотришь на меня, — добавила она.

Лицо Торна напряглось.

— Я люблю смотреть на тебя. Твои глаза становятся совсем черными, когда ты достигаешь предела, черными, как агат.

Она вспыхнула при воспоминании, как интимно все было. Еще никогда в своей жизни она не чувствовала себя настолько женщиной.

— Не хочешь ли теперь спать в моей постели, как примерная жена? Или произведение потомства было твоей единственной целью?

Она взглянула ему в глаза.

— Нет, не единственной. Мне очень хочется спать вместе с тобой, Торн.

Он поблагодарил Бога за счастье, но внешне ничем не показал радости, которую она ему доставила. Его гордость не раз страдала из-за нее в прошлом, на этот раз он не будет полностью открывать свои чувства.

— Мне этого так же хочется.

Он отстранился от нее и встал. Стоя к ней спиной, он собрал свою разбросанную в беспорядке одежду и оделся.

Трилби, напротив, не стала торопиться одеваться. Она лежала, усталая и удовлетворенная, наблюдая, как он одевается, ее волосы разметались по подушке.

Он заметил, что она не одевается только тогда, когда сам полностью был готов. Торн обернулся и взглянул на ее порозовевшее тело, небрежно-соблазнительно лежащее на постели. Он изучающе смотрел на линии ее тела.

— Хотя мне доставляет огромное удовольствие смотреть на вас, миссис Вэнс, возможно, будет благоразумнее, если вы оденетесь. Я слышу звук машин. Это означает, что наши гости возвращаются.

— Уже! — вскочила она. — Но они только недавно уехали…

— Несколько часов назад.

Она вспыхнула, поняв, как долго пробыла в объятиях мужа.

— О-о!

— Я встречу их, — он подал ей платье и не сводил глаз с ее лица и тела. — Я хочу, чтобы у нас был ребенок, Трилби. Ничто не доставит мне большей радости.

Торн наклонился и нежно поцеловал ее, неохотно оторвавшись от ее губ, глаза его были серьезны, лицо мрачно.

— Мне хотелось бы быть более джентльменом и менее дикарем, — тихо сказал он. — Возможно, тогда бы ты чувствовала себя счастливой.

— Торн, я не… — запротестовала она.

Но в доме раздались голоса, и Торн направился к двери, не дослушав слов Трилби.

— Одевайся быстрее, — бросил он через плечо.

— Я встречу их.

Трилби быстро оделась, привела в порядок постель. Закончив, она спустилась в холл, в это время вошел МакКолум, чем-то сильно расстроенный.

— Что случилось? — Трилби почувствовала, что произошло какое-то несчастье.

— У меня плохие новости. Мы остановились в резервации. Кажется, слухи подтверждаются. Друг Торна Наки находится в Мексике и сражается на стороне мятежников.

Трилби заволновалась. За последние месяцы до них несколько раз доходили слухи, что Наки сражается в отряде Лопеса, но это были только слухи, ничего определенного они не знали. Трилби не написала об этом Сисси, она не могла позволить ей огорчаться еще больше.

— Мы слышали раньше, что он был в Мексике, — медленно сказала Трилби.

— Мне жаль, что я сообщил вам такие новости. Сейчас там очень опасно.

Действительно, там было опасно. По слухам, среди убитых мятежников были американцы. Трилби не могла себе представить, что среди них был Наки. Она сменила эту печальную тему.

— И, тем не менее, как прошли ваши раскопки?

Этот вопрос вернул МакКолуму хорошее расположение духа. Больше всего на свете он любил говорить о своей работе. Он рассказал о поездке с мельчайшими подробностями. Торн присоединился к ним немного позже. На его лице не было и намека на ревность, когда он нашел Трилби, беседующую с МакКолумом. Он выглядел очень задумчивым и расстроенным.

Последующие дни были очень интересными для студентов МакКолума. Они обследовали ранние индейские поселения и наблюдали за повседневной жизнью апачей в резервации. Торн предупредил, чтобы они были осторожнее, официально сообщалось о серьезных боях в Мексике, небольшие городки переходили из рук в руки, то к мятежникам, то к федералам. Все чаще минировались железные дороги и мосты, в добавление ко всему, Военный Департамент в Мексике заказал во Франции двадцать миллионов патронов для маузеров с условием немедленной доставки.

МакКолум воспринимал ситуацию очень серьезно, поэтому согласился с предложением Торна, чтобы его группу сопровождали несколько ковбоев.

— Они все же интересный народ, — заметил Хаскинс, негромко обращаясь к доктору МакКолуму. Разговор велся во время еды, состоящей из черепах, мяса и бобов. Их хозяин был помощником вождя племени.

— В самом деле, — согласился МакКолум, глядя на других студентов-выпускников. — Совсем не то, что вы ожидали, не правда ли, Гринсборо? — обратился он к высокому темноволосому студенту.

— Да, сэр, — ответил тот. — Я думал, что этот народ принадлежит к каменному веку. Они совсем не безграмотные дикари, как я считал. Несмотря на веру в сверхъестественные силы и различные суеверия, они умны и горды.

— Да, это так, и большинство племен такие же. Хотя они живут не по таким правилам, как мы, но они могли бы научить нас, как выжить в одном из самых жестоких мест на земле.

— Так почему же миф об их безграмотности продолжает существовать? Легко заметить, что этот предрассудок все еще имеет место здесь, на Западе.

— Да, действительно, — МакКолум встал и поклонился хозяину, показывая, что ему все здесь понравилось, пристально глядя на остальных студентов, пока те не сообразили и тоже не последовали обычаю. Затем, попросив разрешения, он закурил трубку, которая передавалась по кругу, пока ее не выкурили. — Трудно себе представить, чтобы тысячелетние предрассудки исчезли, потому что начался новый век, Хаскинс. Боюсь, что нам придется жить с этим еще многие годы, пока белые не станут достаточно образованными, чтобы понять и оценить другие культуры.

— Мы достаточно образованны, — заметил Гринсборо.

— Конечно, — усмехнулся МакКолум. — И поэтому должны быть умны. Поклонитесь, мистер Гринсборо. Вы беспокоите нашего хозяина. Он думает, что вам не понравилась еда.

— О, извините, — Гринсборо вежливо поклонился.

— В отдельных лесах Восточного Побережья так же существовал обычай кланяться после еды, — подчеркнул МакКолум, заметив недоумение на лицах студентов. — Я хочу напомнить вам, что, не смотря на утонченные манеры в гостиных на Востоке страны, среди элитных семей существует традиция одевать маленьких мальчиков, как девочек.

— Но у некоторых индейских племен есть мужчины, которые одеваются, как женщины, — возразил Гринсборо. — Они их называют berdache.

— Очень хорошо, мистер Гринсборо! Иногда вы слушаете то, что я читаю на лекциях?

Гринсборо покраснел.

— Конечно, сэр.

— Что такое «лекция»? — вежливо спросил помощник вождя племени, который молча слушал разговор.

— Таким образом, мы обучаем студентов в колледже, — МакКолум подробнее объяснил это новое слово индейцу. — Я обучаю антропологии, а также археологии, — далее он объяснил, что означают эти названия.

— Понимаю, — ответил пожилой человек, когда МакКолум закончил объяснение. Он оглянулся на студентов. — А эти молодые люди живут в вигвамах, как мы? — он указал на хижину, в которой они находились, — и учатся, как мы учим наших молодых людей?

— Вы имеете в виду учиться, как можно обойтись без воды в пустыне, если сосать булыжники, как можно предсказать события или вызвать духов? — спросил МакКолум. — Нет, не совсем так. Эти мужчины учатся оценивать другие культуры, чужой образ жизни, а также как жили древние люди. Они, в свою очередь, будут учить других.

Помощник вождя кивнул.

— Это хорошо. Если мы будем изучать друг друга, тогда будем менее…. — он сделал паузу, — враждебны.

— Мы надеемся на это, — ответил МакКолум.

Помощник вождя вынул трубку мира, набил ее и посмотрел на МакКолума.

— Вы объяснили им эту традицию?

МакКолум чувствовал себя неловко. Они знали об этом обычае, они были здесь гостями, этика и традиции требовали не отказываться от гостеприимства. Но он был не уверен, последуют ли этому его студенты.

— Да, рассказывал, — МакКолум посмотрел на студентов взглядом, не допускающим никаких пренебрежительных замечаний.

— Не беспокойтесь, сэр, — Хаскинс блеснул очками. — Мы рядовые.

Тем временем помощник вождя закончил раскуривать трубку. С молитвенной торжественностью он взмахнул несколько раз рукой с трубкой на четыре стороны света. Сделав первую затяжку, он пустил трубку по кругу, и каждый сделал одну затяжку. Затем последовала церемония принятия напитка из общей чаши. Это была отвратительная жидкость, которая пахла еще хуже, чем была на вид, но ритуал требовал обязательного участия. Почти мгновенно гости стали выскакивать из вигвама, как студенты, так и их профессор, они едва успели добежать до ближайших кустов.

— Это хорошее лекарство, — усмехнулся помощник вождя, который также освободил свой желудок.

— Очищает оно прекрасно.

МакКолум давно изучал жизнь восточных индейцев. Он знал, что эта «отрава», известная как «черный напиток», всегда подавалась, если в трапезе участвовали белые люди. Голова у него раскалывалась, а в желудке все горело.

— Хорошее лекарство, — весело согласился он.

Хаскинс думал, что сейчас умрет. Ему предложили воды, и он с жадностью выпил ее, его лицо было бледным, но веселым.

— Мои поздравления, — процедил МакКолум сквозь зубы. — Теперь вы мужчина.

— Спасибо боль… — он не успел договорить, как его снова стошнило.

Помощнику вождя понравилось мужество его гостей. После этого он стал с ними более откровенен и рассказал о таких подробностях жизни апачей, с которыми даже МакКолум был не знаком.

Он рассказал о разных болезнях — о медвежьей болезни, о болезни койота — и как их лечить. Что они боятся совы, потому что в момент смерти в них вселяются злые духи.

Он рассказал, как лечить болезни и как распознать ведьму. Это были очень секретные вещи, и только обещание держать все в тайне убедило его рассказывать о них. МакКолум уважал традиции и достоинство хозяина и настаивал, чтобы студенты относились к ним так же.

— Мистицизм очень интересное явление, — прошептал Гринсборо, когда вождь показывал им индейскую деревню.

— Никогда не совершайте ошибок и не критикуйте веру других народов, — посоветовал МакКолум. — В самых древних культурах болезнь и смерть считаются противоестественным явлением, которые вызываются злыми силами.

— Да, я знаю, — понимающе откликнулся Хаскинс. — Я читал о настоящих трагедиях, связанных с нарушением табу пришельцами, — он упомянул о трагедии в одной южноамериканской стране, когда погибло много людей.

— Да, такое случается, — согласился МакКолум.

— Это очень опасно — быть вовлеченным в мистицизм.

— Алачи, конечно, не настолько враждебны…

— Они очень верят в сверхъестественные силы, — ответил МакКолум. — Возможно, они не убьют вас, но вы можете разрушить всю мою трудную работу здесь. Постарайтесь не рисковать моей исследовательской работой, не делайте необдуманных замечаний. Не обязательно соглашаться с их традициями и обычаями, но уважать их надо.

— Конечно, сэр, я никогда не оскорблю их взглядов.

— И очень хорошо сделаете, Гринсборо, — добавил МакКолум спокойно. — Очень хорошо. Я думаю, из вас получится очень хороший археолог.

Молодой человек покраснел от удовольствия.

— Ну что вы, спасибо, сэр.

— Мне вы такого никогда не говорили, сэр, — обиделся Хаскинс.

МакКолум нахмурил светлые брови.

— Я не настолько глуп, Хаскинс. Ты получаешь прекрасные оценки на всех моих экзаменах, и декан говорит мне, что я могу потерять свое место в твою пользу еще до того, как ты закончишь учебу! Бог мой, разве я могу после этого тебя поощрять!

Все рассмеялись, включая Хаскинса.