Тринадцатая ночь

Глава 8

— Ну-ка, позвольте помочь вам, — сказал я.

Сэр Эндрю, поскользнувшись на обледенелой дороге, неуклюже раскорячился над рассыпавшейся охапкой дров. Я начал собирать их, пока он старательно ощупывал ушибленный нос.

— Не сломал на сей раз, — весело сообщил он. — Нечаянная радость. Благодарю вас. Нынче утром я отправил моего слугу с разными поручениями, вот и пришлось самому выходить за дровами. И теперь придется снова собирать их. Я уже собрал почти все.

Изящно подняв с земли последнее полешко, он жестом предложил мне следовать за ним, не делая никаких попыток забрать у меня остальную ношу.

— Вы, кажется, хотели посмотреть мою лабораторию. Давайте зайдем туда прямо сейчас, а потом немного перекусим.

Я кивнул, изображая воодушевление. Сэр Эндрю привел меня к небольшому дому поблизости от северных ворот, обогнув который мы оказались перед какой-то плохонькой пристройкой, извергавшей черный зловонный дым.

— Все идет прекрасно, — сказал он, одобрительно принюхиваясь.

Он показал на верхнюю часть входной двери, и я увидел там грубо выкованный железный крест, прибитый гвоздями.

— Оберегает от демонов, — пояснил он. — Отлично действует. Ни один не появлялся с тех пор, как я прибил его.

— А что, прежде они вам сильно докучали? — поинтересовался я.

— Да нет, — признался сэр Эндрю, — но нельзя же быть слишком беспечным. Мы здесь, знаете ли, имеем дело с таинственными и опасными силами, а демоны как раз охочи до такого рода понятий. Неразумно искушать судьбу.

Ударом ноги он распахнул дверь и нырнул в домишко.

«Боже, синьор Огнепоклонник!» — оглядевшись, подумал я. Множество огней, пылающих в этом душном помещении, разогревало бронзовые жаровни со своеобразными сосудами. На краях жаровен примостились маленькие бронзовые пеликаны, державшие в клювах железные чурки, которые плавились в отвратительно зловонных растворах. На огне разогревались перегонные кубы и многочисленные колбы, как открытые, так и закупоренные, но все наполненные какой-то кипящей, шипящей и плюющейся жидкостью. Смрадный дым и разноцветные испарения настолько насыщали воздух, что у меня заслезились глаза, а кожа запылала, как обожженная, хотя я даже не приближался к печам. Огонь в них поддерживали несколько мальчиков, при нашем появлении испуганно оглянувшихся, словно они принялись за работу за мгновение до нашего прихода. С ног до головы их покрывал толстый слой копоти, и они были так окутаны дымом, что меня бы не удивило, если бы именно их тут готовили в качестве копченого мяса. В течение всего нашего пребывания в лаборатории один из мальчиков постоянно чихал, и его приступы угрожали продлиться целую вечность. Вообще все это помещение представляло собой некую угрозу всем чувствам, как индивидуальным, так и общественным. Хозяин этого безобразия сиял от счастья, и его бледная ухмыляющаяся физиономия смутно отражалась в зеркале, стоявшем на каком-то пьедестале в другом конце лаборатории.

— Луций, подкинь еще немного дров в тот очаг, — велел он. — Нет, окуни их сначала в ту бадью. Нужно, чтобы они горели медленно. Филипп, я плачу тебе за то, чтобы ты качал меха, а не пялился на них. Благодарю. Вот, я принес вам дров.

Он бросил свое единственное полешко мальчику, который ловко подхватил его и отправил в высившуюся рядом с ним кучу. Туда же я свалил и мою охапку.

— Знаете, как трудно выбрать правильный режим подогрева, — посетовал сэр Эндрю. — Принципы, изложенные божественным Гермесом Трисмегистом, бывают ужасно туманными, особенно когда нет никакого реального способа оценить жар огня, разве что сунуть в него руку, чего я совершенно не желаю больше делать.

Говоря это, он рассеянно потирал свою левую руку, и я заметил на ней выползающий из-под рукава шрам от давнего ожога.

— Но ведь он был вынужден изъясняться столь туманно, — парировал я. — Иначе его открытиями мог бы воспользоваться любой человек, а не только избранный круг ученых. Очевидность обесценила бы сами поиски.

— Натурально, натурально вы правы, — сказал он. — Итак, дружище Октавий, как вам здесь нравится? Новейшие приборы и полный набор материалов для исследований. Я затратил немало лет и кругленькую сумму на оборудование лаборатории. Но надеюсь, вскоре меня ждет вознаграждение.

— Уже скоро? Значит, вы нашли камень?

Он махнул рукой на конец стола, заваленного кучей камней самых разнообразных форм, размеров и цветов.

— Возможно, сейчас он уже лежит среди них. А возможно, надежно скрыт под снегом в ожидании грядущей весны. Главное в том, что я уже готов к его обнаружению.

— Понятно. Тогда вам, наверное, будут не интересны новые исследования? — сказал я, вытаскивая из мешочка обычный на вид булыжник.

Он с жадностью выхватил его у меня из рук и поднес к свисающему с потолка светильнику, лучи которого тщетно пытались пробиться сквозь дымовую завесу.

— Где вы раздобыли его? — спросил сэр Эндрю, разглядывая со всех сторон новое приобретение.

— В Каире, во владениях Альмохадов, — ответил я.

— Вы привезли его из несусветной каирской дали? — изумленно ахнул он.

— О, даже из еще более несусветной. Его привез караван, пришедший из глубин Африки, где этот камень хранился, спрятанный могущественным магом по особому обряду, омытый кровью жертвенных животных и недоношенных эмбрионов. По крайней мере, так сказал человек, продавший мне его.

Я частенько замечал, что европейцы готовы поверить любой самой смехотворной и нелепой выдумке, если ей придать африканскую окраску.

— Но вы еще не проверяли его?

— Увы, нет, сэр Эндрю. Странствия увели меня далеко от моей собственной лаборатории, и мне не удалось найти по пути обладателя необходимого оборудования. Представляете, как я обрадовался, встретившись с вами?

Он зарделся от такой похвалы, и я впервые увидел розовый оттенок на его бледных щеках.

— То есть я могу… — робко сказал он, и я кивнул в ответ.

Тогда он бросился к столу, в спешке опрокинув на пол колбу с каким-то кипящим раствором. Тотчас вспыхнуло пламя, и Луций в ужасе отшатнулся, глядя, как медленно начинают дымиться его штаны. Второй лаборант быстро подбежал и загасил как Луция, так и пожарчик, а потом совершенно спокойно вернулся к своему делу, словно такого рода вещи происходили здесь постоянно.

Сэр Эндрю осторожно положил новый камень на керамическую подставку, потом взял глиняный сосуд и капнул на него какой-то полупрозрачной жидкостью. Ничего не произошло.

— Пока очень хорошо, — пробормотал он. — Значит, с азотной кислотой он не реагирует. А если так?

Он взял склянку с ртутью, осторожно вытащил пробку и полил ею мой булыжник. Опять-таки никакой реакции не последовало. Продолжая экспериментировать, он погонял по камню шарики ртути. По-прежнему безрезультатно. Вздохнув, он согнал их обратно в склянку маленькими щипцами.

— Боюсь, что вас прискорбно обманули, брат Октавий, — сообщил он мне. — Этот камень не растворяется под действием ртути, а без растворения невозможно достичь сублимации. В свою очередь, без сублимации не бывает никакого разложения, превращения, ферментации и так далее. Я надеюсь, вы не слишком много заплатили за него.

— Как мне теперь понятно, намного больше его стоимости. Хотя сама попытка того стоила. Ведь познание мира происходит путем проб и ошибок. На неудачах учатся.

— Если бы это было правдой, то я, натурально, считался бы уже самым ученым человеком в христианском мире, — сказал сэр Эндрю с добродушным смехом. — К несчастью, многие пользуются нашей доверчивостью, сознавая, что наша поспешность в стремлении к совершенству часто приводит к заблуждениям.

— Верно, — ответил я. — Я видел много хитроумных приспособлений. Тигли с двойным дном, камни с углублениями, заполненными золотом, сплавы, в которых серебро растворяется в азотной кислоте, оставляя чистое золото…

— Так вот, значит, как… — огорченно произнес он, потом вскочил, схватил какой-то сосуд, подвешенный над огнем, и вышвырнул его в окно. — Я должен вновь поблагодарить вас. Вы только что спасли меня от нескольких недель бесплодных усилий. Если бы вы пришли на пару дней раньше, я сохранил бы также и некоторую сумму денег. — Он взял чашу с крайнего стола и показал своим испуганно съежившимся подручным. — Чья очередь? — спросил он.

Ему показали на Луция, который был на грани слез.

— Простите, сэр Эндрю, я совсем недавно сходил, — захныкал он.

— Ерунда, — возразил тощий рыцарь. — Выпей немного воды и наполни ее.

Несчастный взял чашу и вышел из лаборатории под сдавленное хихиканье оставшихся приятелей.

— Если бы у меня было больше времени на размышления, то я понял бы, что ваш камень не может быть тем самым камнем, — продолжил он. — Ибо разве не написано, что камень сей нельзя отыскать по виду его, но что он повсюду вокруг нас? То есть, вероятно, его нельзя найти посредством планомерных поисков, но можно споткнуться об него на обочине дороги.

— Если принять последнее предположение, то принесенный мной камень отлично подходил в качестве такой находки.

— Это одна из причин, вызвавших мое увлечение алхимией, — продолжал сэр Эндрю. — Я так часто спотыкаюсь. Это одно из моих достоинств. И мне всегда говорили, что я не вижу того, что очевидно для всех. Но тогда можно сделать вывод, что неочевидное для других должно быть очевидным для меня!

Он радостно улыбнулся своему триумфальному умозаключению.

— С таким выводом, разумеется, не поспоришь, — искренне сказал я.

Тут как раз вернулся Луций и передал полную чашу сэру Эндрю, который залпом выпил ее содержимое. Лицо его скривилось.

— Что ты пил? — спросил он мальчика. — Надеюсь, ты выпил тот растаявший снег, что я дал тебе?

— Э-э, да, сэр Эндрю, — ответил мальчик.

— Гмм, — с сомнением протянул рыцарь. — Крайне важно, друг мой, максимально поддерживать чистоту. Иначе примеси могут отрицательно сказаться на вас. О, простите меня, я никудышный хозяин. Вы не хотите выпить этой золотой жидкости?

— Не сегодня, благодарю вас.

— Она обладает целебными свойствами, знаете ли. Неизвестно, что бы стало со мной без нее. Ладно, ребята, давайте посмотрим, получится ли у нас красный дым.

При этих словах на лицах мальчиков наконец впервые отразилось оживление. Все они взяли порции заготовленного порошка и поспешили на улицу. Сэр Эндрю, вооружившись тонкой свечой, поджег ее над одной из горелок и последовал за ними. Ребята выстроились в ряд, держа перед собой дощечки с порошком, словно некое подношение. Сэр Эндрю подошел к каждому по очереди, поджигая порошок. Пламя и поваливший с дощечек дым вызвали восторг и ликование детей. У Луция получилось самое большое и яркое облако дыма, и его дружно признали победителем.

— Молодцы, ребята, — воскликнул сэр Эндрю. — Мы используем состав, приготовленный Луцием. Нужно, чтобы каждый из вас приготовил по плошке огненного порошка к новогоднему представлению, и потом мы ссыплем их в одну миску. У нас получится такое адское пламя, что сам дьявол изумится.

Ребята искренне обрадовались его маленькой речи и бросились назад в лабораторию. Но когда мы с сэром Эндрю направились к его жилому дому, то я заметил, что звуки работы в пристройке совсем стихли.

— Я удивился, встретив вас в городе в такую рань, — сказал я, когда мы вошли в обветшалый и захламленный дом, давно не видевший уборки.

В комнатах повсюду царил запах плесени и запустения. На всех имеющихся поверхностях беспорядочно громоздились бутыли и одежда, свитки и тарелки. Куда-то крался плешивый серый кот, не менее костлявый, чем его хозяин.

— Я полагал, что утро вы посвящаете поискам.

— Нет, ведь уже выпал снег, — сказал он и, встряхнув подушку, положил ее на стул для меня. — Теперь в поисках нет особого смысла. Я подожду до весны, а пока посвящу себя опытам и очищению.

— Очищению?

— Да. Чтобы стать достойным бессмертия, нужно очиститься. В дополнение к моим опытам, которые я неотступно буду продолжать, я собираюсь отдаться медитациям и молитвам, а заодно изучать трактаты великих ученых. Вы уже видели новый перевод Моринуса?

— Нет, но я читал оригинальный экземпляр «Liber Platonis Quartorum».

— Неужели? Вы читаете на арабском? Какая удача! Я недавно приобрел перевод Гебера, но мне хотелось бы сравнить там один пассаж с оригиналом. Вы не против?

Он вытащил сундук и открыл его, взметнув в воздух облако пыли.

Найдя интересующие его страницы, он показал их мне. Они были составлены в виде двуязычной книги с арабским и соответствующим латинским текстами. От бумаги исходил запах жира. Я бегло ознакомился с содержанием.

— Могу сказать, что латинский перевод точен. Ошибка сделана лишь при переходе с арабских на римские цифры. Вы понимаете?

— Да, да. Мне показалось, что эти латинские соотношения бессмысленны.

Арабские тоже были бессмысленны, но я не собирался сообщать ему это. Сэр Эндрю начал рыскать по буфету и наконец выудил оттуда кусок сыра, очень древний на вид.

— Прискорбно, но мне сегодня явно не хватает хлебосольства, — сказал он. — Не желаете ли хлеба с сыром?

Я любезно отказался.

— А как продвигаются ваши торговые дела? — спросил сэр Эндрю.

— С трудом, учитывая сложности, возникшие после смерти старого герцога, — ответил я. — Как вы думаете, когда назначат регента?

Он пожал плечами.

— Меня мало волнуют подобные вопросы. Наверное, назначат Оливию, но некоторые предлагают Виолу, несмотря на ее иноземное происхождение.

— А кого из них предпочли бы вы?

— Я? — Он явно был изумлен и польщен тем, что кто-то интересуется его мнением по какому бы то ни было поводу. — Я считаю, что следует разрешить юному герцогу править без всяких вмешательств. Марк — мальчик, способный не по годам, и если ему понадобится совет, то он всегда его найдет, обратившись к матери или тетушке.

— Или к управляющему, — предположил я.

Сэр Эндрю слегка озадачился, потом лицо его прояснилось.

— Ну да, конечно. Я и забыл о нем. Я не утомляю себя мыслями об управляющих. Они всего лишь слуги, в конце концов. Им не следовало бы так кичиться своим положением и равнять себя с дворянством, ведь все равно они лишь прислуживают нам.

— У меня сложилось впечатление, что управляющий герцога ведет на редкость образцовую жизнь, посвящая свои дни службе, а ночи молитвам.

Он странно взглянул на меня.

— Судя по слухам, не так ли? А впрочем, оставим управляющему его молитвы, а мне — мои. Но я охотно буду служить этому мальчику, если ему позволят самому править.

Сэр Эндрю прошелся по комнате, перешагивая через разбросанные на полу вещи и даже не замечая их.

— Все полагают, что я занимаюсь изысканиями ради золота, — вдруг сказал он. — В этом люди видят предназначение философского камня. В превращении простой руды в несказанное богатство. Именно поэтому искатели богатства никогда не найдут его. Он останется недосягаемым, как вода для Сизифа.

— Для Тантала, — поправил я. — Сизифу суждено заталкивать на гору булыжник. Но тем не менее метафора удачна.

— Ну да, натурально, для Тантала. В любом случае, золото отходит на второй план, главное — очищение, бессмертие и совершенство. Золото просто является основополагающим житейским символом: научившись превращать в золото всякие отбросы, мы сами сможем достичь совершенства. И Бог свидетель, если кого и можно назвать человеческими отбросами, то это меня.

— Да что вы, милостивый сэр Эндрю… — запротестовал я.

— Нет, нет. Я мучительно осознаю свои недостатки. Я прожил с ними достаточно долго. У меня отличный слух, а значит, я слышу, что говорят обо мне окружающие. И они совершенно правы. Поэтому мой жизненный путь стал поиском совершенства. Я искал его в ученых книгах, искал его в доблестном подвиге на полях сражений. В последнем мне прискорбно не удалось преуспеть. Самому Орсино пришлось спасать меня из дьявольски унизительного плена.

Взглянув в окно на маячивший вдали горный хребет, сэр Эндрю вздрогнул.

— Я обязан ему жизнью, — тихо сказал он. — И теперь, когда он ушел, я не смогу вернуть ему долг. Но можно вернуть долг его сыну, и я сделаю это. Итак, я должен вернуться к моим изысканиям. Может быть, вы поделитесь со мной на прощание какими-то интересными новостями?

— Вы слышали о появлении нового шута?

Он вздохнул.

— Боже мой, какое несчастье. Порой мне кажется, что я появился на этот свет только ради того, чтобы служить пищей для шутовских острот. Интересно, как долго он протянет здесь, прежде чем ухватится за мою персону?

Меня охватило смутное чувство вины при воспоминании о том, как Фесте оттачивал свое остроумие за счет этого тощего рыцаря. Я ободряюще похлопал по плечу расстроенного алхимика и пожелал ему всего наилучшего.

Вернувшись в «Элефант», я решил, что мне необходимо как-то смыть едкий привкус с языка. Кружка пива прекрасно разрешила эту задачу, и я отправился в свою комнату, чтобы обдумать ситуацию. Клинок, приставленный к моему горлу, вынудил меня отложить ненадолго мои планы.

— Ну, и кто из нас беспечный? — усмехнулся Бобо, убирая кинжал обратно в рукав.

— На меня же еще не началась охота, — вяло возразил я, чувствуя, как бешено колотится сердце в моей груди.

— Забавно, что вы упомянули об этом, — сказал он, вдруг став серьезным. — Сегодня у меня появилось четкое ощущение, что за мной следят.

— Ты видел кто?

— В общем-то нет. Видел лишь мельком скрывшуюся за углом голову. В капюшоне. Когда я вышел на ту улицу, там уже никого не было, но я прикинул, что за мной следил рослый мужчина, судя по уровню, на котором торчала та голова. — Бобо усмехнулся. — Это мог быть кто угодно, вы понимаете? За мною мог следить Перун или один из его подручных. Или вообще все это чепуха.

— Ты привел сюда хвост?

— Нет, в этом я уверен. Но возможно, план отца Геральда сработал. Да, есть еще кое-какие новости. Я покрутился в гавани, поболтал там с местными рыбаками и выяснил, что в октябре в городе появился новый человек, снявший комнату в публичном доме. Он держался особняком, но мне сказали, что это был рослый мужчина с черной, начинающей седеть бородкой.

— В публичном доме?

— Ну да, и самое подозрительное в его поведении то, что он не проявлял никакого интереса к доступным наслаждениям. А в середине ноября он исчез.

— Что совпадает со смертью Орсино.

— Точно.

— Как бы нам не вспугнуть нашу добычу. Придется мне начать следить за тобой. Тогда, возможно, я обнаружу его.

Бобо протестующе тряхнул головой.

— Наше основное преимущество в том, что он не знает о вас, — возразил он. — Если он увидит, что вы за мной следите, то может что-то заподозрить. Я сам позабочусь об этом. Мне удастся быстрее раскрыть его без вашего вмешательства.

— Нет, на самом деле… — запротестовал я, но он прервал меня жестом.

— Отец Геральд выбрал меня для этого задания благодаря моим способностям, — сказал он. — Вы должны доверять мне, если мы собираемся действовать сообща. Мне известны ваши прошлые заслуги, и я вас уважаю, но вы должны позволить мне работать в моем собственном стиле.

Меня охватила ярость, отчасти из-за недостатка веры в меня самого отца Геральда, пославшего мне на подмогу такого выскочку, но главным образом потому, что он был прав.

— Отлично, — сказал я, заставив себя успокоиться. — Позволь мне, по крайней мере, оказать тебе услугу, разрешив вздремнуть здесь, пока я посторожу дверь. Даже таким молодцам, как ты, иногда нужен отдых.

Он молча согласился.

— Есть еще новости, — добавил он. — Тут один из местных, Фабиан, пригласил меня выступить в доме Оливии. Он также хочет, чтобы я помог ему с постановкой новогоднего представления и организацией других праздников.

— Помощь ему явно не помешает. Я видел репетицию. Отлично. Похоже, ты имеешь гораздо больше шансов разузнать подноготную, чем я. Выясни все возможное. А сейчас у меня есть предложение на сегодняшний вечер. Я хочу проверить кое-что в конторе герцогского управляющего. Предлагаю тебе понаблюдать за ней. Дождись, когда они все уйдут, и проверь наличие черного хода.

— Договорились. Мы собираемся заглянуть туда прямо сегодня?

— Нет, оставим это на завтра. Нужно попробовать еще разок перехватить Виолу.

— О, желаю удачи. А я после заказанного мне представления перед графскими отпрысками удалюсь на уютную теплую кухню, возможно, тоже перехвачу какую-нибудь любезную и аппетитную особу и в ее объятиях буду с грустью вспоминать, как вы торчите на холодной шиферной крыше, дрожа от промозглого северного ветра. И уроню слезу ей на грудь. Или даже две слезы.

— Только этого я и достоин, — согласился я. — Вздремни немного, шут, пока я не передумал и не разрешил Мальволио найти тебя.

Он растянулся на моей кровати и мгновенно провалился в сон. Еще один навык, полученный в гильдии. Нам приходится работать в любое самое неурочное время, и нас приучают урывать любую возможность для сна. Во время сна его неизменная улыбочка исчезла, и лицо расслабилось. Белила великолепно сглаживали его черты. Я восхитился их качеством, размышляя над фатализмом, определившим их применение. Медленная белая смерть с уже наложенной на лицо посмертной маской. И все-таки своей полнейшей выразительностью она превосходит мою припорошенную мукой физиономию.

Бобо проснулся отдохнувшим и готовым к выходу на дневное представление.

— Я поработал над одним номером, изображающим здешнего рыцаря Эгьючика, — сообщил он мне. — У вас появились какие-нибудь идеи после того, как вы посмотрели его скромную мастерскую?

— Брось лучше эту затею, — посоветовал я.

— Прошу прощения? — изумленно сказал он.

— Оставь его в покое. Он сокрушался, что вся его жизнь стала пищей для наших острот. Почему бы не дать бедолаге отдохнуть?

— Ну-ка, ну-ка, давайте разберемся, — медленно протянул Бобо. — Вчера вы сделали мне выговор за то, что я не решался совершить хладнокровное убийство. А нынче вы сами не решаетесь высмеять этого хвастливого и тщеславного попугая? Вы действительно испытываете чувство жалости к никудышному паразиту, который палец о палец не ударил, чтобы заслужить свое положение, и только проматывает свое наследство на занятия черной магией? Ах брат мой шут, товарищ по костюму и оружию, мой коллега и почтенный старейшина, ежели я перестану подпитывать свой ум такой очевидной пищей, то сам стану подозрительным типом, позором всей нашей гильдии. Даже сэр Эндрю не пожелал бы мне столь унизительной участи.

— Ладно, я передумал, — сказал я. — Поддался минутной слабости. Больше такого не случится. А если ты еще раз назовешь меня старейшиной, то я вышвырну тебя в окно.

Он усмехнулся.

— Вот так-то лучше. Есть еще какие-то пожелания?

— О нет, теперь я, пожалуй, поостерегусь давать тебе советы.

Бобо удалился, продемонстрировав на прощание традиционный испанский жест, имевший, по моим понятиям, универсальное назначение.

Однако вечер действительно выдался на редкость морозным, а я торчал на холоднющей крыше, избранной мной в качестве наблюдательного поста, торчал как дурак, даже не имея под боком второго дурака для отвлечения от грустных мыслей. Баклажку свою я тоже оставил в «Элефанте». Просто испугался, что, перебрав вина, закончу жизнь, свалившись в какую-нибудь канаву закоченевшим трупом. Последнее время видение такого конца непрошено всплывало в моем воображении все чаще и чаще. Я размышлял о том, похоронят ли меня тогда и поставят ли какой-то памятный камень на моей могиле. Прикидывал, какую надпись смогут выбить на нем. Утешало меня только сознание того, что на земле останутся люди, которые помолятся за меня — если, конечно, доживут до получения такого известия.

Я постарался отогнать печальные мысли. Издали до меня донесся чей-то заливистый смех, потом звук закрывающихся ставней, и наступила тишина. Размяв почти закоченевшие конечности, я повнимательнее присмотрелся к дому герцога. Его внутренняя жизнь по-прежнему оставалась загадкой, наружу пробивался лишь мерцающий за ставнями свет. Гадая, где могут находиться покои Виолы, я прикидывал, какими воротами она пользуется, отправляясь оплакивать его саркофаг, как мне лучше подойти к ней и что сказать. Захочет ли она вообще выслушать меня? Сохранились ли у нее или у любого из моих прежних здешних знакомых хоть какие-то теплые воспоминания обо мне?

Именно смех, а вернее, его отсутствие ввергло меня в пучину тоски. Чего ради я, шут по призванию и ремеслу, трачу попусту время на какой-то крыше вместо того, чтобы в эти самые радостные праздники использовать мои таланты по назначению? Я не мог припомнить ни одного Рождества, когда бы мое изощренное остроумие, бойкие каламбуры, импровизации и глупейшие оплошности не доводили до припадков истерического смеха даже мрачных угрюмцев, встречавшихся порой как в лачугах, так и в замках. Коротая долгие северные ночи, я потчевал долговязых тевтонских рыцарей длинными и нелепыми байками, насчитывающими по десять тысяч строк. Обучая детей в Провансе разнообразным акробатическим трюкам, я и сам учился у них. А какие Праздники дураков я устраивал…

Может быть, отец Геральд состряпал этот план, чтобы заставить меня опомниться. Лишил меня лучшей части моего бытия, дабы напомнить мне о ней. Да, слишком долго прозябал я на дне винной бочки. Наверное, в ней меня очень скоро могли бы и похоронить.

И тогда я решил, что хватит жалеть себя, и принял новогодний зарок. Конечно, это еще ничего не значило, но само желание уже было добрым знаком. Передо мной стояла задача, очень простая задача.

Я должен остановить Смерть.