Тринитарное мышление и современность

Марина Курочкина

Тринитарное мышление и современность

*ОГЛАВЛЕНИЕ *

Григорий Померанц. ПАМЯТИ МАРИНЫ

Марина Курочкина КРИЗИС РАЗДВОЕННОГО СОЗНАНИЯ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ВЕРЫ ТРАДИЦИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИЯ, ИЛИ В ЧЕМ НУЖДАЕТСЯ ЦЕРКОВЬ? "И БУДЕТ ДЕНЬ" БИБЛЕЙСКИЙ ВОЛЮНТАРИЗМ В СВЕТЕ МЕТАПСИХОЛОГИИ Смысл человеческой жизни и его нарушение Эволюция богочеловеческих отношений Четыре пути, или ключ к самопознанию человека ИУДА HOMO SOVETICUS ОТ ПЕРИФЕРИИ К ЦЕНТРУ

Н.Б.Аверьянова ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ И ДНИ ПРЕБЫВАНИЯ МАРИНЫ НА ЗЕМЛЕ

* Григорий Померанц. ПАМЯТИ МАРИНЫ *

Гибель Марины Курочкиной камнем лежит у меня на сердце. Это одна из немногих моих учениц. Став самиздатским автором, я отрезал для себя возможность преподавания, создания школы. Самиздатников близко не подпускали к этому. Из докладов в квартирах интеллигентов школа не получалась. Лишь изредка очень страстный слушатель добивался постоянного личного общения за рамками питья чая. Из этих немногих только очень немногие способны были к метафизическому диалогу. Таких учеников-собеседников, мысли которых сплетались с моими, я могу пересчитать по пальцам одной руки. Марина - из их числа.

Познакомились мы в первые перестроечные годы, на вечере, где я и Зинаида Миркина что-то читали. К нам сразу подошли несколько человек, предложили сотрудничать вмаленьком экуменическом журнале, который они издавали. Один из выпусков журнала состоял целиком из исповедей, рассказов, как кто пришел к экуменическому движению. Рассказ Курочкиной выделялся интенсивностью духовного опыта, каким-то метафизическим бесстрашием и философской одаренностью. Впоследствии я не раз удивлялся еще одной ее особенности: сочетанию глубокой религиозности и скептического, даже саркастического склада ума. Сарказм вызывала реальность церкви (и православной, и католической), но это никак не мешало благоговейному отношению к Христу и готовности служить Ему всей собой.

Марина и ее подруга Наташа Аверьянова стали друзьями нашего дома, постоянными слушателями философской лирики Зинаиды Миркиной, ее елочных сказок и моих эссе. А мы с интересом относились к первым шагам молодого психолога, философа и богослова. Марина, - кажется, одна из всех друзей и знакомых - буквально требовала от меня новых шагов в области "тринитарного мышления". Я долго не находил, как это сделать и предлагал ей самой попробовать свои силы. Таким образом, мы заменяли друг другу общественный интерес к вопросу, очень далекому от злобы дня.

Марина была прирожденным мыслителем. Вскоре она начала приносить свои опыты, и мы их обсуждали. Она приняла идею, что отношения единосущности, равночестности, неслиянности-нераздельности важны не только в богословии, и пыталась внести их в разработку психологических проблем. Иногда один и тот же текст обсуждался два-три раза, а потом оставлялся мне на стилистическую правку. Марина доверяла мне, и я старался не злоупотреблять ее доверием, не исказить мысли, делая слог более плавным.

Чтобы издавать книги за свой счет, Марина решила заняться бизнесом. К сожалению, у нее и к бизнесу оказались способности, в своей фирме она заработала несколько тысяч долларов, и запах баксов привлек к себе убийцу. По доброте сердца она решила помочь коллеге-неудачнику, объяснить ему, как она добилась успеха. А этот негодяй избрал более краткий путь: задушил Марину и ограбил. Марины больше нет, жизнь ее оборвалась в 38 лет.

Я надеюсь, что сборник сохранил что-то от творческого огня Марины и от той обстановки, в которой ее статьи рождались.

4

* КРИЗИС РАЗДВОЕННОГО СОЗНАНИЯ *

Доклад, прочитанный М. Курочкиной 25 ноября 1995 года на международной конференции "Апокалипсис: самосознание культуры на рубеже XXI века", проходившей в Москве 23 - 25 ноября.

Мы живем в мире духовной усталости. Мне это напоминает усталость механизмов, когда они дают сбой или начинают разрушаться после долгих лет чрезмерной эксплуатации. Самый яркий и очевидный симптом такой "духовной усталости" - это эстетика постмодернизма. Я воспринимаю постмодернизм как сновидение усталого и измученного человека. Материалом для сновидений любого человека является, как правило, накопленный опыт; стилистикой сновидений является произвольность нанизывания отдельных фрагментов этого опыта на нить личного эмоционального послания. Сон человека зачастую похож на причудливое ожерелье, бусинками которого стали порой не стыкуемые на первый взгляд предметы и явления. Сон не переносит пристального взгляда, он сразу исчезает, но главное остается связующая нить, волевое или эмоциональное послание.

Эстетика постмодернизма - это уход из реальности в свои сновидения, причудливые, иногда изящные, иногда ужасные. Похоже, гамлетовское предположение о

6

возможности уйти от мучительного осмысления реальности в сновидения - "уснуть и видеть сны" - сбылось и для многих стало единственно приемлемой формой существования.

Историческая реальность - это реальность, замутненная заблуждениями и ошибками людей, а исторические события - это воплощение и последствия такого состояния сознания. Человек приходит в мир, и вместо гармонии его встречает какофония и причудливый порядок, который мало чем отличается от хаоса. Знаки этой замутненности не являются чем-то экстраординарным, они преследуют нас буквально на каждом шагу; как только эта мрачная энергия конденсируется, вспыхивают ссоры, конфликты, войны, болезни, приходит смерть, совершаются преступления, и далеко не все из них занесены в уголовный кодекс.

Когда за несколько столетий до нашей эры индийский царевич из рода Шакья пережил эту замутненность реальности как потрясение, как личный, необыкновенно яркий опыт, он оставил свой дом, привычную жизнь, для того чтобы найти вход в область чистой реальности, свободной от всякой замутненности. Гамлетовский вопрос: "Быть или не быть, достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье..." - он решил: "быть", но вот вопрос - "как"? Как выйти на уровень подлинного бытия? Много лет царевич потратил на поиски подлинности в жизни, не какой-то меры подлинности, которую можно было бы описать количественно, а качественно иной абсолютной подлинности, в свете которой всякая замутненность испарялась бы, как вода на солнце. И когда он наконец нашел, назвал это состояние "татхата", то есть абсолютная подлинность. Он как бы озарился внутренним светом, стал просветленным - "Буддой"... и создал новую философию пути.

По этому пути не проскачешь на одной ножке, не проедешь на инвалидной коляске, никто не пронесет тебя по этому пути на руках или на спине. Этот путь человек проходит только сам, от первого и до последнего шага. У

7

каждого должен быть свой экзистенциально найденный ход, и лишь тогда в человеке происходит процесс, способствующий образованию целостной личности. Но на этот, осмысленный с таких позиций, путь длиною в целую жизнь решаются единицы. Нельзя войти в абсолютную реальность без абсолютной отданности. А человек лукав, его сознание двоится и раскалывается: страдать от замутненности реальности больно и не хочется, но и необходимость отдать себя полностью ради абсолютной подлинности вызывает подобные же чувства. Почти 2000 лет назад в Иудее родился Христос. Его послание человечеству стало "благой вестью" о возможности освобождения от этой убийственной двойственности. Человек, который так боится смерти, не подозревает, что сам провоцирует ее неизбежность своей болезненной волевой установкой - согласием на двойственность, которая приводит к замиранию в неестественном положении. Это замирание и есть первый признак смерти, как первая раковая клетка, из которой с течением времени разовьется убийственная для всего организма опухоль.

Процесс расщепления сознания начинается еще в детстве, когда ребенок приспосабливается к требованиям взрослых, которые даже и не пытаются разгадать тайну Божественного в нем, а навязывают ему свои представления о том, каким он должен быть. Родители, как правило, видят свою жизнь, а не жизнь ребенка; благоговения к ребенку как к инаковой, чужой жизни у них нет; жизнь ребенка "прикладная", ребенок не самоценен, а только важен как продукт семьи, как доказательство успеха в жизни. Бывает, что родителям не хватало социального одобрения, и они хотят этого одобрения для своих детей, иногда они хотят духовного развития ребенка, но это не значит, что они хотят добра.

Манипулирование жизнью ребенка порой происходит еще до его рождения, когда мать уже знает, кого она хочет

8

и кем он будет. Например, она может хотеть, чтобы он непременно играл на пианино, - хотя он предназначен совсем к другому. У многих людей "пуповину" перерезали прежде родов, они еще не успели выпустить свою витальность, а "кислород" им уже перекрыли, уже проманипулировали. А ведь ребенок, приходящий в мир, это не чистый лист, а код, и нужно всматриваться, когда эти таинственные литеры проступят. Благоговение и оберегание, чтобы тайна не погибла, - такой должна быть материнская любовь. Но атеизм, живущий в матери, не дает ей возможности созерцать таинство воплощения Бога в себе и в ребенке, исполнение того, что задумал Бог.

Родители, как и большинство людей, боятся бездны жизни и потому сводят свою жизнь и жизнь ребенка к определенным функциям как некоторым границам, в рамках которых ему позволено существовать; порой эти функции задаются очень жестко. Родители отсекают то, чтоявляется личностным достоинством, вгоняя подвижно-пластичное сознание ребенка в жесткие дисциплинарные рамки. В детстве импульсы еще не оформлены, энергия выходит как бы пучками, взрослые же люди уже приспособились, поэтому им не нужна динамика, и ребенок получает инъекцию того, чтобы жить не по склонности, а так, как тебя заставляют.

Человек изначально, защищаясь от реальности, с детства начинает практиковать раздвоенность, шизоидность. Но одновременно формируется также особый заряд настаивания на своем, заряд оппозиционной воли, и эта оппозиция распространяется и на важное, и на нужное. Человек берет от родителей эстафету ущемленного бытия, продолжает ее и затем переадресует уже своим детям. Дети несут от родителей заряд эгоизма, склонность не к духовному развитию, а к приспособлению. Человек идентифицирует себя с той функцией, которую ему отвели. Родители-искусители помогают ребенку предать Божественную личность.

9

Божественная личность под влиянием взрослых и отчасти самого ребенка, не умеющего сопротивляться, отходит в сторону, а живет личность-заместитель, и если приспосабливающаяся личность для самого ребенка становится более значимой, чем Божественная, то наступает расщепление сознания. Создается сначала полуостров сознания, потом остров в виде новой части личности, и эта, вновь созданная, личность отделяется в человеке и ворует энергию у Божественной.

Продажа первородства Исавом за чечевичную похлебку - это действия личности-заместителя. Исав не взял на себя ответственность первородного сына, он словно вопрошает: почему я должен держать этот мир? Ведь Божественная личность - это не только большие возможности, но и большая ответственность. Исав отвергает то, что задумал в нем Бог, манифестируя тем самым свою несвободу от соблазна приспособления. По сути грех - это ущемление Божественной реальности, по форме - разновидность рабства.

Человек все время колеблется. Он выбирает частичное бытие и тоскует по Абсолютному; в течение жизни возникают шансы изменить свой выбор, и здесь важно качество тоски по Абсолютному благу, которое определяет путь утверждения иного выбора. Но это не значит, что человек уже не может вернуться к благу относительному, поэтому очень важно не канонизировать свой опыт, ибо выбор свершается, он не совершен, элементы частичного нужно постоянно побеждать (в частности, как освобождение от неправильных желаний).

Расщепление есть в каждом, но есть более или менее патологическое, более или менее социализированное, а бывают и необратимые вещи, расщепление как шизофрения. При этой болезни человек испытывает трудность эволюционирования, он пугается своего внутреннего врага, не признает его, но в то же время не может от него отделаться. Термин "шизоид" относится к индивидуальности, полнота переживаний которой разделяется на два основных русла:

10

первое - это разрыв взаимоотношений с миром, и второе - это разрушение взаимоотношений с самим собой. Такой человек вполне может ощущать себя "соединенным" с другими или "в гармонии" с миром и одновременно переживать чудовищное одиночество и изоляцию; более того, он, как правило, ощущает себя не как целостность, а, наоборот, как некую "расколотость" разных видов, иногда - как сознание, едва связанное с телом, иногда - как два или более "я" и т. п.

Надо заметить, что шизоидное состояние, не как клиника, а как некая двойственность, большинству людей нравится и является определенной нормой в обыденной жизни. Человек испытывает удовольствие от состояния "объединения-разъединения", в этом чувстве большой спектр переживаний для человеческого сознания. Человек и к Богу относится "принимая-отвергая", то есть принимается только часть Бога. Раздвоенность по отношению к Богу автоматически переносится на все взаимоотношения в посюсторонней жизни.

Война, секс, нора - самые мощные формы приятного для человека "объединения-разъединения", наиболее остро воплощающие это состояние, наиболее энергетически заряженные. Война - это не только вооруженное столкновение, это, к примеру, война лингвистических систем, партийных, религиозных объединений и т. п. В войне присутствует разъединение с врагом и объединение с другими людьми, потому что без объединения врага не победишь. Сегодня мир распадается на различные объединения, своего рода "тусовки" - разные способы ограниченности, которые принимаются за универсализм. Из этого следует борьба одной "тусовки" против другой, какие-нибудь "белые экуменисты" против "оранжевых".

Секс - это тоже "объединение-разъединение", достижение близости - и одновременно люди остаются чужими друг другу; для большинства такой секс вполне возможен - интим чужих людей.

11

Нора, дом - тот же образ двойственности: принимаю тех, кого хочу, и не принимаю, отгораживаюсь от тех, кого не хочу.

В психологии рассматриваются две фундаментальные силы в структуре личности - влечение к смерти (некрофилия) и влечение к жизни (биофилия). Борьба биофилии с некрофилией ведется постоянно, парадокс человеческого состояния в том, что человек не принимает жизни во всей полноте и в то же время мается от ее отсутствия, от скудости своей жизни, производя своеобразную полужизнь. Некрофил, к примеру, тоже не любит смерть напрямую, он ее любит под видом любви к жизни, а само стремление к любви проявляется в поиске патологического принятия, в образе садомазохистских отношений.

От чужого несовершенства можно отгородиться, а от собственного очень трудно, это самая большая боль человека, его внутренний конфликт, который и порождает в нем перманентное состояние двойственности; а она в свою очередь ведет к замиранию и окостенению.

В книге "Дао-дэ-цзин" говорится: "Человек при своем рождении нежен и слаб, а при своей смерти тверд и крепок. Твердое и крепкое - это то, что погибает, а нежное и слабое - это то, что начинает жить" ( 76). "Кто содержит в себе совершенное, тот похож на новорожденного" ( 55). Эти загадочные и поэтические слова подходят и к пониманию смерти; она начинается с волевого замирания, которое приводит к закостенению и дальше к окаменению и небытию.

Это волевое замирание и есть, собственно, не жизнь с точки зрения развития, ибо жизнь - это динамика и движение, и прежде всего волевая динамика, движение воли к абсолютной реальности. Это движение можно охарактеризовать как погружение в реальность. Но человек, приспособивший жизнь к состоянию своей воли, более стремится обладать реальностью, нежели погружаться в нее, и бессознательно делает все, чтобы этого погружения не произошло,

12

так как оно является очень большой перегрузкой, подобно той, которую испытывают космонавты, преодолевая барьер гравитационной силы; она, как материнское лоно, одновременно и предохраняет, и не пускает. Человек хочет движения, но не хочет перегрузок, поэтому люди придумывают заменители движения (у кого пластическое, у кого физическое, у кого интеллектуальное), словно "газируя" этим реальность, как воду, создавая иллюзию движения, имитацию движения, - либо налагают заклятия, чтобы не было движения, утверждая, что это грешно. Воля будто замирает и говорит человеку, что дальше идти не нужно, но неясно почему - то ли потому, что все понятно, то ли потому, что страшно. Однако именно способностью к преодолению определяется человеческая подвижность, динамика и сама жизнь.

В Ветхом Завете у избранного народа духовное развитие в определенном смысле совпадало с физическим, материальным, потому так ясно читается у евреев воля к подвижности, уходу от физического и духовного рабства. Потому так непонятен был для рациональной религии египтян голос Бога как голос пустыни, который везде - и спереди, и сзади, и слева, и справа, как некая пугающая подвижность, тогда как у самих египтян боги весомые, отлитые в бронзе, золоте, их нельзя бросить и куда-то пойти странствовать.

Христос пришел раскрутить пружину внутреннего развития человека, создать динамику движения воли к абсолютной реальности сквозь боль, через страдание и смерть - к чистому бытию; вхождение в реальность через смерть - это и есть воскресение. Он Сам прошел весь этот путь и показал, что это возможно, и оставил Свое послание - "Я есмь дверь" - всем людям. Христа называют новым Адамом, который, в отличие от нашего праотца, не нарушил связи с Богом, связи с Творцом, не вышел из области абсолютной реальности в реальность, замутненную грехом, хотя и жил в ней.

13

В реальности, в которой живет человек с раздвоенным сознанием, критерием нравственности является принцип "Из двух зол выбираем меньшее". Действительно, что правильнее - терпеть, видя, как насильник терзает свою жертву, или публично казнить злодея? Конечно, казнить! В области абсолютной реальности этот принцип не работает, а если он и начинает работать, то абсолютная реальность рассеивается как утренний туман над рекою. Любить врагов можно только в области абсолютной реальности, любить сквозь искаженный образ, любить, вызывая к жизни подлинный образ, чтобы он смог прорасти почти сверхъестественным образом, как иногда прорастают одуванчики сквозь старый асфальт. И если человек делает шаг навстречу такой любви, пребывая в замутненной реальности, он делает шаг навстречу абсолютной реальности, шаг навстречу спасению.

Такую победу не завоюешь внезапным штурмом, ее завоевывают всю жизнь, шаг за шагом. Это медленный подвиг. И таких подвижников единицы. Ни одна деятельность не дает гарантии правильного выбора, заниматься можно чем угодно, любая точка пространства - это вход или выход, это запертая дверь, которую нужно открыть. Но человек, как правило, выбирает не реальность, где можно испытывать чувство всей полноты, а ищет возможность овладения этой реальностью, думая, что, владея ею, он получит и вкус; но это иллюзия, вкус можно получить, только соединившись с реальностью.

Существует средневековая еврейская притча о том, что мир держится на тридцати шести праведниках, которые принимают на себя все бремя распущенного человечества. Распущенность людей коренится в раздвоенности их воли - одновременном стремлении и нестремлении к абсолютному благу, к Богу. "Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божьем, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего..." - говорит ап. Павел (Рим. 22, 23). Большинство

14

людей нормальных, не больных, не хотят творить зло, но не могут не творить его, так как зло начинается с нестремления к благу абсолютному, со стремления к благу относительному, частичному. "Доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (Рим. 7, 20). Тридцать шесть праведников - это те единицы, которые имеют мужество выйти из порочного круга раздвоенной воли, они словно бесстрашный возничий, останавливающий обезумевшую упряжку лошадей на краю неминуемой пропасти. В притче говорится, что бремя этих праведников так велико, что когда один из них умирает, то Бог берет его душу в Свои ладони и дыханием Своим согревает ее тысячу лет. Эти праведники не могут, к сожалению, удержать мир от войны, имеется в виду война не только как итог определенных взаимоотношений между государствами, но и как постоянное присутствие некоего "медленного" преступления в этом мире, война как страшная игра раздвоенного сознания. Праведники удерживают мир тем, что, благодаря их стремлению к абсолютной реальности, очень медленно, но все-таки совершается духовная эволюция человечества как единого организма. Раздвоенное сознание не может эволюционировать духовно, так как воспринимает Бога дистанцированно - Он сидит в теплом облачке, а человек здесь на земле, под дождем, в "серной кислоте". Бог живет в небе и только "пробует" жить вместе с человеком, и потому человеческое сознание формирует свою реальность, отдельную от абсолютной. Удел раздвоенного сознания - это игра, болезнь, утопия и сон.

Игра - самая распространенная форма существования раздвоенного, или двоящегося, сознания. Любая профанация отношений - это игра. Творческая свобода, любовь - это Божественная игра; манипуляция, ритуалы, правила - это человеческая игра. Человеку дан дух, дано духовное ядро, но Бог не знает, что из него выйдет. Он не знает, на какое откровение способен человек, потому что

15

откровение, озарение не может быть предсказуемым. Богу не интересны игры в шахматы с Самим Собой, свобода дана для того, чтобы не просчитывалось будущее. Человек-игрок тоже возненавидит рулетку, если она станет для него просчитываема. Божественная игра - в непросчитанности, в устремлении к встрече, это не шуточная реальность, хотя много мягкого юмора, улыбающейся любви.

Свобода - это отсутствие гарантий; если есть гарантия, то это уже не свобода. Человек же хочет свободы с гарантией, чем, собственно, перечеркивает саму свободу. Как только человек ищет гарантий, он продает свободу; ведь не результат важен, а сам процесс пребывания в свободе, иначе это не свобода, а передвигание кубиков, манипулирование.

Процесс включения в манипулятивные отношения у людей начинается с детства. Рождается человек, некая сущность, и эта сущность хочет жить, потому что она не умеет хотеть еще чего-нибудь, хотеть жить единственный импульс. Сущность не знает, что это значит - жить, на самом деле жить - значит любить. Сущность настолько слаба, что у нее нет силы выбора, она начинает реагировать на ту силу, которая подкрепляет ее жизнь, то есть на мать. Восприятие жизни, силы и любви у ребенка слито - все это олицетворяет мать. Себя сущность осознает как любовь к жизни, но еще переживает отсутствие силы, и тут очень важно, что представляет собой мать. Этот материнский образ сущность отпечатает на всю жизнь. Именно отпечатает - сколько в матери силы, сколько жизни и сколько любви. Если мать представляет собой триединство слитое, а не "три коровы" (имеются в виду слова Мейстера Экхарта, что профаны путают три ипостаси с тремя коровами), то хорошо, а если поврежденный образ, то это злая почва для развития. К примеру, у матери жизнь и любовь вполне могут быть не идентичны, каждое само по себе. Если это происходит, то возникает желание силы, а любовь превращается в отдельный ритуал, которому есть свое место в жизни, но это далеко не

16

каждый вздох жизни. Вследствие этого жизнь воспринимается как строительство крепости, а стремление к силе характеризуется тем, насколько велико стремление к манипулированию и кем человек хочет манипулировать - то ли детьми, мужем, женой, то ли народом, как король. Все, что построено на манипуляции, - это игра. Есть жестокие игры, есть сладострастные. Игра - древний способ внутреннего лукавства, адаптированный вариант взаимодействия, когда любовь как состояние души подменяется манипуляцией. Игра у взрослых - это та форма взаимодействия, когда на внешнем уровне происходит контакт, а на внутреннем нет. Игра у детей - наоборот: внешнее взаимодействие условно, а внутренний контакт сильный, потому они и плачут, когда рушится игровое пространство, ибо вместе с ним рушится мир.

Существуют садистские манипуляции, есть гуманизированные, но степень и градации того и другого весьма различны. Диктатура-это садистская манипуляция: как хочу, так и разрежу, другой человек воспринимается как безличное существо. Демократия гуманизированная манипуляция, по типу "ты мне, я тебе", партнерская ответственность за происходящее.

Манипулирование легитимно, и наука манипуляции сводится к тому, чтобы добиться включения другого человека в свой "эгоистический рай". Каждый человек пытается создать свой "эгоистический рай", по крайней мере стремится к нему, где другие люди исполняют роль неких психороботов. У психоробота нет возможности нарушить данную ему роль, он исполнитель, носитель твоего удовольствия, он не имеет права на свободу от этой роли. Эта роль может быть более или менее жесткая, может быть импровизация, но на "тему", и он должен ее исполнить так, как будто это его собственный выбор. Люди перетягивают друг друга в свой эгоистический рай, и потому наступает напряжение.

Родители - самые большие манипуляторы, потому что стараются "подстричь" ребенка под себя. Бывает любовная

17

манипуляция, на уровне "английского садика", но все равно это не природа, это не подлинная любовь. "Но я же хочу для тебя, как лучше", - говорит мать сыну, имея в виду свой рай. "А я видел это все в гробу, в белых тапках", - говорит или думает сын, потому что у него другой тип эгоистического рая. Поэтому эгоистического рая и не может быть, ибо он учитывает только одного человека, он не учитывает других. В духовном смысле не важно, чем один человек не дает жить другому своей эгоистической любовью или автоматом Калашникова.

Такой же тип взаимоотношений распространяется и на политические, и на социальные сферы. Человек не может вступать в диалог с другими людьми, не может руководить своей свободой, поэтому его эгоизм нуждается в ограничении, для чего и создаются правила и ритуалы. В книге "Дао-дэ-цзин" говорится, что "Ритуал - это признак отсутствия доверия и преданности. В ритуале начало смуты" ( 38).

Через ритуал создается видимость принятия, это та форма, которая направляет эгоизм по наиболее безопасному для других людей руслу. Человек не может "случайно" преодолеть эгоизм, для этого нужно направление воли. Хаму нужны жесткие границы, потому что, не имея хозяина, он вторгается во владения других, ибо он неразвит и не знает, что делать с собой. Законы существуют для того, чтобы агрессию человека вывести в форму "шипения". Любви так мало в мире именно потому, что очень мало развитых личностей. На авансцене - агрессия материального мира, который разлучен со своим высшим содержанием.

Страх, малое пространство собственного "я", манипулирование - это три кита, на которых стоит человеческая злоба, это своего рода истоки, предметы войны, и борьба между людьми идет за свой способ манипулирования, за свое малое пространство, за защиту от страха.

18

Большинство людей живут, как пчелы; это структурирует их жизнь, и люди принимают такое положение вещей как должное. И у них нет потребности в поиске смысла жизни, для большинства смысл содержание того ритуала, который они исполняют. Любовь как ритуал неинтересна, это все равно что интересоваться, кто в какой позе совокупляется. Любовь интересна как размыкание границ. Опыт любви Тристана и Изольды интересен не только своими последствиями, а еще и тем, как человек размыкает свою замкнутость, насколько он преодолевает ритуал и выходит из кокона.

Любовь - это сверхъестественное состояние, это священнодействие, это разделение внутреннего состояния другого.

Многие вещи по отдельности имеют отношение к любви: страсть, ухаживание, флирт, дружба, привязанность родителей к детям, но это далеко не всегда любовь как объемное чувство, это только имеет отношение к любви, как дикий паслен имеет отношение к помидорам. "Я тебя хочу" правит миром во всех сферах - в сексе, в политике, в социальной жизни: депутата хотят или не хотят, начальника хотят или не хотят, мужчину, женщину хотят или не хотят. Манипуляция правит до тех пор, пока "я тебя хочу" не перерастает в "я тебя люблю". Если этого не происходит, то любовное переживание неминуемо будет связано с горечью невстречи.

Одна из фундаментальных потребностей для физической жизни человека - это дышать воздухом, для психологической жизни такой же степенью важности обладает взаимность. Любое движение души это либо отклик на действие другого, либо собственное действие в надежде на отклик другого. Взаимодействие - это создание пространства, в котором происходит встреча одной души с другой. В идеале это отношения Я и Ты, по образу религиозных:

19

Весь мир объял великий вечер. Горит и тает в далях дым, И все пространство - место встречи Души с Создателем своим. (3. Миркина)

Для того чтобы такая встреча произошла, необходимо наличие очень развитого "Я". Но это большая редкость. В разомкнутом пространстве маленькое "я" теряется, его сковывает страх. Так, для большинства людей местом встречи может являться только очень определенная часть пространства, например здание специальной постройки, называемое храмом, в который входят люди в специальной одежде, говорящие специальные слова. Чрезмерная сосредоточенность на соблюдении всех этих правил приводит к тому, что сама встреча не происходит, а только профанируется. Такая профанация - типичная игра для двоящегося сознания, когда несильное стремление к абсолютному благу нейтрализуется гораздо более сильным нестремлением к этому благу, воплощенному в стремлении к благу относительному, осязаемому, легко представимому, соразмерному маленькому неразвитому "я". Место встречи становится важнее самой встречи, внешний ритуал забирает всю энергию маленького "я" на себя, а на саму встречу не остается сил. Это своего рода неосознанно планируемый обман. Это очень похоже на ситуацию, как если бы девушка готовилась весь день к вечернему свиданию, стирала и гладила бы свой наряд, сооружала бы прическу, мечтала бы о самой встрече, делала бы маникюр, педикюр, макияж и так бы умаялась, бедная, за целый день, что к вечеру бы заснула, и вместо того, чтобы идти на свидание, она видит его лишь во сне.

Игра - это способ двойного взаимодействия, когда есть форма, видимость взаимодействия, но нет реального содержания, нет встречи, когда человек тратит все силы на создание и соблюдение определенных правил ради встречи с

20

другим "я", но сам на встречу не является. Игра - это взаимодействие лишь по форме, а по содержанию - это отказ от взаимодействия по тем или иным причинам.

Такая игра превращается в самообман со всеми вытекающими отсюда последствиями. И плохо здесь не то, что создаются определенные игры. В мире, где большая часть - это неразвитые и одичавшие от одиночества маленькие "я", нужны правила для обуздания разрушительных сил, а также для постепенного научения, но вот беда - сосредоточенность лишь на правилах превращает сами правила в капкан, удерживающий от творческого развития. Чтобы освободиться от него, со временем придумывают какие-нибудь антиправила, которые тоже постепенно превращаются в капкан, и так до бесконечности. Стремление к свободе превращается в поиск удобного капкана.

В чем фарисеи - отличники по исполнению правил - обвиняли Христа? В нарушении правила сосредоточенности на правилах. Если люди не увидели, что Христу не нужны правила, - они слепцы. Застывшее, жестко фиксированное состояние сознания, зацикленное на исполнении правил, отсутствие динамики вступило в противоречие с божественной динамикой, в которой правило и содержание находятся в единстве. Сила дьявола не в злой морде, а в том, что он постоянно соблазняет человека на ограниченное бытие, возбуждая желание малого пространства, потому что малое пространство подчиняемо: достаточно создать правила игры. Бог - господин великого пространства. Он его не подчиняет, потому мир так красив; есть структурирующие силы, но нет скованности геометрической фигуры, форма наполнена динамическим содержанием. Христос учил людей, не пренебрегая уже созданными правилами, сосредоточиваться на их содержании, преодолевая волевую раздвоенность - "суббота для человека, а не человек для субботы", "пусть слово ваше будет да-да, нет-нет, а все остальное от лукавого".

Реальность человека - это состояние его сознания, то есть уровень его проникновения в знание бытия, в сущее, в

21

источник бытия, импульсом которого вызван и он сам к жизни. И чем меньше человек погружен в бытие, тем более частным, ограниченным является состояние его реальности. Свой опыт человек всегда выдает за правила, нормы жизни. Если человек жестко придерживается "неизменных правил своей жизни", это означает скудный жизненный опыт, косность сознания. Его жизнь похожа на жизнь дворового пса, живущего на привязи. И чем больше этих "неизменных" правил, чем более они конкретны, тем поверхностней существование человека. И чем меньше человек вносит поправок и дополнений в эти "свои" правила, тем более он привязан к поверхности своего существования. Можно сказать, что в определенном смысле в самом человеке происходит Голгофа, растянутая во времени и пространстве, как замедленная киносъемка, ибо в нем реальная жизнь распинается правилами, живой Бог в человеке убивается ложной личностью. Крест по форме, но не по содержанию, ибо не всякий воскресает; в человеке должна быть заложена сила раскаявшегося раба.

Правилом должна стать духовная импровизация, "дух дышит, где хочет", это божественная игра, где нет пустого повтора, игра, где форма и суть одно. Удел же "не духа" - "дышать" лишь в строго отведенном месте, когда после длительной подготовки на сам вдох уже нет сил, есть лишь силы на то, чтобы открывать рот, подобно рыбе, выброшенной на берег, есть лишь силы на правила дыхания, на пустые игры.

К сожалению, такие пустые игры являются основным видом взаимодействия большинства людей, и это касается не только отношений с Богом, это отношения мужчины и женщины, родителей и детей, отношения коллег, друзей, отношения членов одной партии, одной церкви, вообще любые взаимоотношения, в которых не происходит встречи, взаимоприятия двух или более "я" друг другом. По сути, такие игры - это волевое замирание на периферии своего "я", когда практически отсутствует самопознание, а

22

значит, отсутствует или искажается всякое познание. Разве возможно принять другого, когда человек не принимает большую часть самого себя, когда он отторгнут от собственной глубины? Разве возможно увидеть и принять мир, когда человек сосредоточен на усилиях по сохранению этого неустойчивого и неестественного с точки зрения подлинного бытия равновесия? Разве возможно обрести свободу, не выходя из темницы такого неестественного положения? Самая главная несвобода человека - это зависимость от раздвоенного сознания, от раздвоения воли, и она, словно плодовитая самка, снова и снова рождает детей- мутантов, а это - все существующие формы несвобод в мире.

Такое волевое замирание на периферии и есть результат раздвоенного сознания, раздваивающегося в стремлении и одновременно нестремлении к абсолютному благу, к абсо- лютной незамутненной реальности. Всем известна притча об ослике, умирающем от голода между двух стогов сена из-за невозможности сделать выбор, к какому же из них подойти. В бытийственном смысле волевое замирание также убийственно для человека и всего человечества в целом, как и для ослика из притчи.

Волевое замирание на периферии собственного "я" делает сложным общение не только с Богом, но и с любым другим "я". Требуются особые ухищрения, чтобы "взаимодействовать", не нарушая своей волевой неподвижности. И если учитывать тот факт, что другой человек также замер на периферии своего "я", то взаимодействие получается весьма условным, по касательной. Такое мгновенное касание - вот содержание большинства человеческих взаимодействий, хотя само мгновение может быть растянуто во времени. Для того чтобы состоялось хотя бы это, люди прибегают к различным ритуальным играм. Существуют определенные архетипические сценарии для таких игр (см.:

Эрик Берн. "Игры, в которые играют люди"). За свою жизнь человек, как плохой или хороший актер, может сыграть

23

лишь весьма ограниченное количество ролей в этих сценариях. Ограничение проистекает из его волевой раздвоенности и порожденного ею неустойчивого периферий-ного равновесия. Чтобы зафиксировать это периферийное равновесие, человек создает нечто вроде сценария всей своей жизни. И в дальнейшем он участвует лишь в тех играх, сценарии которых соотносятся с базовым сценарием его жизни.

Но иногда случается, что люди теряют и это хрупкое равновесие, они начинают путаться в своих ролях и, словно актеры, внезапно потерявшие память, начинают играть нечто по совершенно новому сценарию, в котором есть своя логика и свой смысл, но это неизвестно никому, кроме них самих. Эта внезапная или постепенная перемена сценария и есть сползание в болезнь - следующая форма существования раздвоенного сознания. Другие актеры недоумевают, они не знают, что говорить и что делать. Да и сам виновник происходящего не вполне отдает себе в этом отчет. Он озабочен лишь тем, чтобы найти вновь то неустойчивое равновесие, которое он утратил, прежняя форма этого равновесия по той или иной причине уже не удерживает человека на оболочке его души.

Иногда болезнь удается обуздать, вернувшись в позицию изначального равновесия, чаще всего лечение заключается во включении болезни внутрь интерьера своей души, подобно бабушкиному сундуку, который невозможно выбросить, хотя он и нарушает современный ансамбль. Периферийное равновесие из неустойчивого превращается в олезненно-неустойчивое, пограничное. Такого рода болезнь не обязательно может иметь клиническую картину, когда группа признаков (симптомов) вписывается во вполне определенное болезненное состояние организма (синдром). Большинство людей проживает всю жизнь в пограничном состоянии во многом благодаря различным институтам, приспосабливающим любое проявление жизни, даже болезненное, к продолжительному существованию.

24

Иногда болезнь, подобно вирусу гриппа, блуждает по определенной местности, поражая ослабленных и уязвимых. Наиболее распространенный вирус - это этнопаранойя, этническая одержимость. Националистические эпидемии вспыхивают то здесь, то там, принимая форму погромов, резни, расовых преследований. Кажется почти невероятным, как на первый взгляд добропорядочные граждане могут впасть в такое невменяемое состояние и сладострастно избивать стариков, раскраивать черепа детям, заживо сжигать молодых девушек. Тем не менее эта возможность заразиться вирусом этнопаранойи была у них всегда. Неустойчивое равновесие раздвоенного сознания - попытка победить недоверие к непознаваемому Богу доверием к вполне постижимой формуле, как надо жить. Обычно в такую формулу обязательно включается защита от врагов, это не всегда проговаривается, но всегда подразумевается. Это и враги личные, и враги рода, клана, церкви или партии, враги образа жизни, а также и враждебность к непознаваемости Бога, непознаваемости смысла бытия, так как непознанное всегда ощущается как скрытая или явная враждебность. И когда на такое сознание попадает вирус - разрешение на проявление в открытую своей враждебности, то на сокрушаемого врага - этнического врага рода - переносится вся сумма враждебности, и до этого внешне порядочные люди теряют человеческий образ.

Природа душевно-духовной агрессии - это отвержение личности ребенка со стороны родителей. Человек рождается, и на него накладывается "некрофильское одеяло" - это своего рода физиологическая заботливость при отвержении личности ребенка. Родители с удовольствием принимают "кукловидность" ребенка, потому что он очень сильно расширяет их эмоциональное поле, а сложность личности начинают забивать, не замечать, ибо принять личностные проявления - это значит принять все тяготы духовного роста, принять мучения, связанные со

25

страданиями личности. В ребенке мучительно рождается мир, и нужно вместе с ним выносить трудности роста, - это и есть ответственность. Но в большинстве своем родители сами находятся на уровне самосознания детей и потому помочь не могут, они рождают ребенка для того, чтобы он им что-то дал. Таким родителям ребенок дает максимальное эмоциональное чувство в раннем возрасте, он дает им ощущение власти и значимости. Постепенно эта власть становится все более относительной и ребенок перестает "давать" в том объеме, в котором ожидалось. Далее ребенок начинает покушаться на пространство, на доходы, на время - у родителей возникает эмоциональное разочарование, у них исчезает радость за ребенка. "Кислотный дождь запретов", к которому в основном сводится воспитание, создает почву для фрустрации, для подавления и ущемления личностных проявлений, действия ребенка уважаются только как реакция на действие родителей, а не как его собственная активность. Иными словами, закладывается механизм, работающий на оппозиционность, на реакцию, а не на активное действие, которое является способом организации жизни.

Особо пагубно это отражается на мужском начале, ибо "мужское" по природе своей - это проявить инициативу, выдвинуться, высунуться вперед, достойно устоять. Воспитание "мужского" - это воспитание ответственной и содержательной инициативности. Когда "все нельзя", у ребенка формируются только реакции, у него нет самостоятельного действия, и если к этому еще добавить наказания не за провинность, а за неумелость - все вместе создает почву для деформации мужского начала. К примеру, импотенция - это страх собственного неуспеха. Гиперпотенция, синдром Казановы - это недоверие качеству инициативности, требующее опровержения все новыми и новыми актами. Мужская агрессия выражается в беспричинном нападении, в демонстрации силы над более слабыми, в изнасиловании. Беспричинное нападение -это инициативность, не проявленная вовремя и ставшая злокачественной, некое содержание, испорченное от длительного хранения. Демонстрация силы над более слабыми - это криминальные наклонности, желание воспользоваться чужой слабостью, личной или ситуативной. Изнасилование, как правило, это опосредованная месть матери через какую-либо женщину, это агрессивное пренебрежение ее чувствами, ее словами и действиями.

"Насилие" родителей в борьбе со "зловредностью" ребенка деформирует и женское начало - любовное принятие, ибо "женское" - это вместить, зачать, выносить и родить. Воспитание "женского" - это умение различать достойное содержание для вмещения и зачатия, умение не вмещать недостойное содержание, вынашивать с любовью. Деформация "женского" приводит, например, к фригидности, которая в основе своей - нелюбовь к проникновению, вовлекающему в процесс зачатия, вынашивания и рождения, нелюбовь и неприятие всего этого процесса, зафиксированное на его старте. Деформация "мужского" и "женского" имеет не только физическое проявление, но и психологическое. Например, проституция психологическая имеет в своей основе нелюбовь к целому процессу, который включает в себя вмещение, зачатие, вынашивание и рождение, даже, более того, боязнь этого процесса, компенсируемая сферой сексуальной, эротической, социальной (даже монахи часто становятся "проститутками" своего начальства, содержанками богатого господина - церкви). Женская агрессивность - это месть за изнасилование, тиражирование в детях воспитанного в ней самой нормативного уровня изнасилованное . Эта месть выражается в холодности - механическом исполнении обязанностей, в пренебрежении - это игнорирование связи с ребенком, игнорирование его беззащитности, своей ответственности за него, а также агрессивность в виде нерасторжимости с ребенком: "Мой ребенок - это я, не существует его отдельности,

27

он - это дополнительное пространство, данное в компенсацию отнятого у меня".

Можно сказать, что любой человек в той или иной степени "натерпелся" от близких, и он на неблизких или тех, кто стали близкими, начинает вымещать свои обиды, потому что не может выместить на родителях, и чем более "святы" родители, тем больше агрессивной реакции на других людей, потому что человеку необходимо отреагировать на травмы. Человек часто, разговаривая с другими людьми, разговаривает с родителями, выбирая то, чем его задели родители, и начинает при этом продуцировать агрессию Порой эта задетость сопутствует всей жизни человека, психическая реакция сохраняется гораздо дольше физической, она даже в определенном смысле запаздывает. Подобно тому, как если бы человека сильно толкнули в транспорте, и уже прошло два дня после этого, психика его все еще продолжает продуцировать возбуждение, и, общаясь с таким человеком, вы попадаете в поле его возбуждения, и он, разговаривая с вами, говорит с кем-то еще, кто его задел. Обида - это своего рода мини-убийство, это очень устойчивый психологический рефлекс, многие люди живут всю жизнь в состоянии вечной обиды.

У некоторых детей ощущение материнского духовного холода переживается как обида, как мини-убийство и потому становится аффективным, у них наступает психологический озноб, который нельзя согреть, укутав физическим одеялом. Искаженное представление о мире, порожденное духовным холодом матери, становится прочной реальностью. Ребенок строит защиту против деструктивной силы, против некрофильской энергетики, а характер приспособления становится источником его болезни. Болезнь - это проявление внутренней драмы, так как переживания подобного рода не просто оседают, а формируют человека; многих людей сформировала психотравма.

Невроз, по определению Юнга, "это редуцированная форма бытия, когда сужается бытийственная ориентация

28

из-за страха бытия". Бытия легко испугаться - ребенок увидел пьяного отца, склонившегося над колыбелькой, и для него этого достаточно, потому что у ребенка жестко фиксированная точка зрения. В нем начинает жить страх, как некая субстанция, как объективная реальность, такая же реальная, как дерево. Природа невроза - испуг перед реальностью, а далее сужение реальности, где "мне" не больно, ибо зафиксированная однажды враждебность бытия порождает бегство в ограниченное бытие.

Интерпретация бытия как фатально страшного и есть бегство от Бога, это и есть подмена биофилии, любви к жизни, некрофилией, любовью к смерти. Задача некрофила - принизить реальность до того уровня, на котором он сам существует. Это болезненное проявление сознания имеет разные степени деструктивизма. Бывает некрофилия как пассивность, неразвитие, сохранение того, что есть. Это проявление условно можно обозначить как состояние "ветоши". "Ветошь" не убивает жизнь, но жизнь в ней словно иссыхает, когда человек свою единственную и неповторимую жизнь постепенно "вкатывает" в состояние "дрожащей твари". Бывает некрофилия, носящая более активный характер. Есть люди, которые портят настроение другим с удовольствием и специально. Некрофилия как злокачественный деструктивизм выражается в устойчивом стремлении к саморазрушению, либо к разрушению других.

В определенном смысле вполне можно смотреть на дерево и при этом не быть счастливым, потому что дерево детерминированно, программированно, а у человека независимое сознание. Дерево не свободно в любви, оно не может не пить соков земли, а человек может не пить "соков" Бога. Голод зверя очень конкретен, а человек может духовно голодать. Основа преступления человека - это духовный голод, который он не знает, как удовлетворить, не знает, как удовлетворить потребность в любви, в диалоге. У него нет органов. И тогда человек идет

29

на преступление и впадает в зависимость от способ удовлетворения своего голода. У дерева проблема сломанной ветки решается изгибом ствола, а у человека духовной аномалией. К примеру, маньяк - это яркая печать "нелюбви" родителей. У него нет опыта любить, давая, поэтому он пытается завладеть человеком криминальным образом украсть, но сначала убить, а потом завладев потому что иначе он завладеть не может и не умеет. Маньяк убивает проституток, потому что их поведение - символ отсутствия любви, отожествляемое с отсутствием любви матери, которой он не может отомстить. Он также совершает преступление перед жизнью, которая ему не принадлежит, как и его мать совершила духовное пресотупление перед ним (отторжение его личности в духовном смысле равноценно уничтожению). Проститутка - психологический эквивалент духовного холода, от которого его еще в детстве сотряс ужас, ставший затем составной частью его больной психики. Его душа живет каменном мешке, без света, без звука, и, прежде чем уме реть, такой человек словно "сходит с ума" от ощущени несправедливости мира. Женская война по отторжении личности порождает убийц, жаждущих военных действий поэтому очень важно в детстве не деформировать образ эволюционного развития.

Враждебность - это всегда симптом болезни раздвоенного сознания. Существует множество форм реализации духа враждебности. Многие из них настолько укоренены в общественном сознании, что даже и не почитаются за очевидные проявления враждебности. Больше всего такой скрытой враждебности оседает в семье, в отношениях родителей и детей, родителей между собой и других родственников. Дети впитывают всю эту враждебность как норму и несут ее по миру, тиражируя в своих занятиях, передавая по наследству уже своим детям. И так до бесконечности.

Человек может, однако, вырасти не благодаря, а вопреки - меня обижают, а я не буду; то есть он защищается таким образом, что перестает множить энергетику убийства. Перестать множить дух враждебности - значит победить болезнь и смерть.

Развитие, а следовательно, излечение связано с поиском корней личной ненависти. Освобождение - в том месте, где человек выбрал, что ему любить, а что ненавидеть. Выбор человека делается раньше, прежде чем наступает момент, когда этот выбор становится материальным знаком. Конфликтность, если не разрешается, "тухнет", потом "гниет", потому так мало благообразных пожилых людей; в основном это образ неразрешенных конфликтов, продукт распада.

Но бывает "болезнь не к смерти", не как выражение внутреннего конфликта раздвоенного сознания, а как некая промежуточная ступень между несовершенством и совершенством, когда через страдание и болезнь в человеке приводится в движение определенный пласт его внутреннего мира, и если он доводит этот процесс до конца, до результата, словно проходя сквозь черноту ночи, то он выбирается к свету. По мысли Г. Померанца, книга Иова - не трагедия. Она была бы трагедией, если бы мученик проклял Бога и умер. Но после голоса из бури Иов преобразился, он почувствовал Бога в самом себе и познал себя как каплю вечности, в которой заключена вся вечность. И в этой внутренней вечности потонуло его страдание. Иов впустил Бога вовнутрь себя самого, иначе нельзя 'было выдержать все то, что выпало на его долю.

Дисгармоничность жизни очевидна всем - и обездоленным, и тем, кто в довольстве, - отсюда возникает желание интенсифицировать эволюцию человеческого в человеке, посему люди тяготеют к каким-то конструкциям, которые "заставят" всех быть хорошими и счастливыми, но в человеке развивается то, что заложено как психологические комплексы, поэтому все эти конструкции носят утопический характер.

31

Итак, следующей формой существования раздвоенного сознания, наряду с игрой и болезнью, является утопия, попытка преодолеть раздвоение сознания не изнутри, а вовне, но это все равно, как если бы мы пытались напиться, н наливая воды. Утопия - это уловка сознания, попытка решить свою проблему, не решая ее. Это несколько отличается от игры. В игре совершается закрепление проблемы сознания как нормы. Утопия - это попытка создать новую норму, которая ошибочно выдается за решение сути проблемы. Человеческому сознанию для решения своей проблемы действительно нужна новая, не игровая норма, не болезненная и не утопическая, норма духовной эволюции, вырастание из одежд инфантильности. Раздвоенное сознание создает некое неустойчивое, хрупкое равновесие между стремление! к благу абсолютному и стремлением к благу относительному. Утопия - это выбор в пользу блага относительного и, как следствие, исключение из ситуации блага абсолютного. Реализация утопии - это проверка глубины и подлинности такого выбора. Утопии бывают личные, социальные, религиозные. На первый взгляд кажется, что религиозная утопия и выбор в пользу блага относительного - вещи взаимоисключающие. Тем не менее это не так, религиозная утопия - это усекновение блага абсолютного. Бога Живого до уровня бога удобного, по сути идола, которым можно манипулировать (ср. эссе об Иуде), а это и есть выбор в пользу блага относительного.

Что такое грехопадение - это усекновение, ущемление и самовольная деформация божественного пространства, самовольное "отщипывание" энергии; человек взял е? украдкой, будто выхватил из-за спины у Бога, - и нарушил целостность, гармонию отношений. Но не это было самое страшное; ведь человек мог еще испугаться потерять гармонию, мог попытаться исправить то, что сделал, однако этого не произошло, и грешник утвердился в том, что совершил, то есть утвердил антинорму как норму, это и было падением.

Когда падение свершилось, то произошел раскол сознания, который как раз и запечатлел такое противоречие, "зафиксировал" его, - с одной стороны, у человека было представление о гармонии, а с другой стороны, он отшатнулся от этой гармонии, и вот это противоречие нестремление к гармонии, о которой знает, вызвало стыд, резкое чувство стыда, что и закрепило состояние раздвоенности.

Второе последствие грехопадения - это закрытость, ставшая естественной реакцией на потерю стремления к источнику бытия из-за невозможности преодолеть стыд. Человеку понравилась дисгармония "хоть плохо, да мое, могу это присвоить, а там, в райском состоянии, хотя и гармония, да не мое". Теперь человек пользуется жизнью только бла- годаря энергии, заключенной в нем самом. В раю воля к жизни не персонифицирована, она там разлита, потому что личность не расколота. После грехопадения появилась воля к жизни, которая объективировалась, ибо человеку предстояло жить в этом ограниченном, обусловленном временем пространстве по закону выгоды. Конфликт между людьми - это конфликт различных выгод, в том числе и религиозного характера, ибо через грехопадение потеряно субъектно-объектное единство с Богом и людьми между собой, проявилась форма ограниченного бытия, власть над которым люди устремились поделить между собой.

Воля к власти, движущая человеком, - это "загрязненная" воля к жизни, некая форма воли к жизни, которая не стремится преодолеть ограниченность бытия, а стремится утвердиться на том участке, который она оценивает как свой. Отсюда проистекает конфессиональная враждебность внутри христианской церкви, враждебность к другим религиям, а также возвышение своих мифов и представлений о спасении и уничижение чужих при "исчислении" потусторонних выгод. Свои этические воззрения и свои мифы люди считают неразделимыми и потому нападение на миф расценивают как нападение на добродетель. Условно говоря, люди воюют за свои метафоры, за свои ритуалы,

33

за свой ограниченный опыт, за свои утопии, и в этой борьбе чаще наблюдается стремление расширить свой опыт, нежели взгляд. Человек ищет смысл своей жизни, не жизни вообще, а именно своей, и когда к нему в руки попадает религиозная идея, то он поступает с ней, как с картошкой, - очищает все ненужное и готовит свое блюдо.

Современный экуменизм более похож на дипломатическую договоренность, нежели на любовное принятие. Представители разных конфессий будто говорят друг другу: "Если вы не будете делать "это", то мы не будем "то"".

Через экуменизм вызывается искусственное уважение другим конфессиям. Не проклинать, не плевать друг другу в лицо - это такой низкий уровень экуменизма, что невольно возникает вопрос, каково же тогда качество христианства? Нужно достигать своего единства с Богом, чтобы одним неединством было меньше, а при отсутствии этой воссоединенности с Богом получается, что человек хочет того, чего сам не знает и не понимает, опять же заменяя реальность псевдореальностью. Владимир Соловьев дош?л до определенных глубин понимания Божественной реальности, и это вызвало в нем естественное уважение к католикам и протестантам.

Ценность идей определяется человеком по степени совпадения с его волеизъявлением, насколько идея совпадает с его желанием обладать частным бытием, поэтому реакция на не соответствующую этому идею в лучшем случае недоумение, а в худшем - агрессия. Реальность связана осознанием своей воли, а следовательно, с самопознанием, которое очень болезненно для большинства людей, потому так редки люди, живущие в реальности. Человек познает мир настолько, насколько ему нужно для удовлетворения своего хотения, словно усекая, подтасовывая реальность под свою волю, под свои представления, под свой конфликт, порожденный раздвоенньм сознанием, под свое личное горе. Личный мотив человека, чтобы вступить

34

в борьбу с уже существующими мотивами, облеченными в идеи, должен обрести форму абстрактной мысли.

Создавая свою социальную утопию, К. Маркс переработал диалектику Гегеля на материалистической основе, прибегнув к тактической уловке, заявив, что наука не доказывает существование Бога, а следовательно, его нет. Осознание Божественной реальности, осуществляемое посредством всех духовных сил человека, свелось Марксом только к познавательно-научной форме, в результате чего скрытое под мифологической оболочкой было отсечено и обесценено, ибо не поддавалось научной форме познания. Иными словами, произошло сужение бытийственной ориентации, когда отчужденная форма божества, очевидно существовавшая в сознании самого Маркса, была отброшена в его философии вовсе и сведена, по существу, к роли транквилизатора для слабых. Сознание человека в его философии плотно привязывалось к пространству и времени, к материи, что создавало иллюзию преодоления раскола сознания: есть только этот мир и ничего другого не существует. Тем самым утверждается единомерная объективация, бесконечно бегущая горизонтальная линия, человек оказывается один без Бога, и никто его не воспринимает, кроме других людей. По сути, это утверждение смерти и согласие на нее, то есть достаточно мрачная философия.

К. Маркс дал философски обоснованное "добро" на пересмотр ценностей "христианского" мира, на перераспределение благ этого мира, построенного на ложном основании. Вакуум, образовавшийся в результате "изгнания" Бога, заполнил Призрак, некий прислуживающий дух, который с проповедью равенства и братства зашагал по Европе с миссией справедливого перераспределения материальных благ, то есть абстрактная мысль превратилась в политический взгляд. Если с наукой можно поспорить (всегда существует разность научных мнений), то с правящей идеологией нельзя, а это значит, что научная мысль не вправе выказывать нерасположение к основам идеологии;

35

в итоге познание идеологического общества было научным ровно настолько, насколько оно совпадало с идеологией. Заработал некий машинообразный интеллект, перерабатывающий философские и научные понятия в практическое русло социальных преобразований. Философия Маркса вызвала определенный вид духовной неподвижности, выраженной впоследствии в коммунистических догмах. Служение утопической идее защищает человека от самопознания и создает иллюзию преодоления раскола сознания хотя бы на какое-то время; правда, эта цельность похожа на безапелляционность действий одержимого бредовой идеей, когда пролитая кровь и страдания других людей воспринимаются почти как мусор на пути "чистой" идеи и не важно, какая у человека биография в смысле его эволюционной значимости, важно, разделяет он идею или нет.

Сейчас наметилась опасная тенденция оправдывать коммунистическую идею, которую кое-кто даже называет христианской или близкой к христианству, и хулить е? исполнителей. Но ложь заключена уже в самой идее соцнального братства - невозможно исправить сознание человека, задействовав всех на строительстве "удобных" общежитии. А именно сознание порождает всякого рода несправедливость и неудобство, которые материализуют послушные сознанию руки. Справедливость не достигается в погоне за благом относительным, за усредненной пайкой заключенного.

XX век - время реализации двух самых значительных утопий на земле - коммунизма и национал-социализма. Почему-то в их оценке существует странное для меня различие, как между белой и черной магией. Многие считаю коммунизм "доброй" утопией, а фашизм "злой". Для человека зло заключается уже в том, что можно отдаться любо утопии, потратить целую жизнь на ее реализацию, на бегство от абсолютного блага, уже не говоря о том, чего это будет стоить другим. Утописты, на мой взгляд, похожи на обезумевших хирургов, которые режут действительность, повинуясь параноидальной идее "целесообразности".

"Целесообразность" коммунизма заключалась в уничтожении классовых различий, в превращении общества в одноклассовое, где для всех людей предполагались равные возможности. Но классовыми различиями становились любые, отличные от вкусов большинства, феномены научные концепции, нормы языка, направления в искусстве, моде, литературе, театре, этические нормы, религиозные взгляды и т. д. А как можно уничтожить такую массу различий? Только уничтожив ее носителей. Вот и уничтожали, большинство физически, оставшихся давили морально, загоняя страхом в конформизм. Мне кажется, в результате погибших оказалось больше, чем оставшихся в живых.

"Целесообразность" фашизма заключалась в уничтожении или порабощении всех, не принадлежавших меньшинству расы господ и партии, основанной Гитлером. Это, конечно, грубее. Коммунисты уничтожали людей за "личные прегрешения", а не потому, что китаец или еврей, это все же более человечный подход - личный признак, а не национальный. Но и тут и там уничтожение и смерть тем, кто не хочет или не может быть с утопистами, которых всегда, однако, меньшинство.

Просто в параноидальную концепцию коммунизма были вплетены элементы гуманистических и религиозных идеалов, в том числе заимствованная из христианства идея о "новом человеке", но любые здравые идеи, вплетенные в контекст бреда, теряют свой смысл и значение. Так, провозглашенные свобода, равенство и братство в контексте принудительной неистовости классовой борьбы превратились в свои антиподы.

В концепции фашизма бредовые идеи явно господствуют. В фашизме ужасно не только то, что сознательно уничтожено такое количество людей, а то, что состояние человеческого сознания таково, что это возможно.

37

Жесткая привязанность к состоянию своего сознания провоцирует человека к созданию утопий. Когда меняется состояние сознания, меняется и представление о мире, поэтому человек считает, что реальность иллюзорна, что люди живут в реальности, как во сне.

Последнее прибежище раздвоенного сознания - это сон. Имеется в виду, конечно, не физическое засыпание, душевно-духовный выбор состояния сна наяву. Раздвоение сознания порождает очень сильное напряжение. Погружение в суету дневных забот помогает забыть об этом напряжении, если и не на всю жизнь, то по крайней мере вытеснить это ощущение на задворки своей занятости. Правда, рано или поздно оно все-таки заставляет человека обратить на себя внимание, прорываясь через тоску, метафизическую тоску, не связанную с какими-то земными делами, или конкретными долгами, или иными заботами, это тоска глубинной воли человека по ясному и благодатному решению, по определенности движения, тоска по освобождению от противоестественности замирания между стремлением и нестремлением к абсолютному благу.

Эта тоска подобна пробуждению от сна физиологического, но у большинства людей такое "пробуждение" столь кратковременно, что они очень быстро засыпают снова, будто весь организм восстает против этого пробуждения, словно оспаривая пространство блага абсолютного в пользу блага относительного. Абсолютная реальность действует на человека, как яркий свет, заставляющий закрыть глаза и снова погрузиться в сон ничтожных желаний; это состояние сознания можно сравнить с предрассветной мглой, которая никогда не станет рассветом.

Человек при замерзании засыпает, и часто сон плавно переходит в смерть; так же и воля человека в состоянии замирания порождает духовный сон, порой переходящий в смерть, и человек становится живым трупом, с волей к бессмысленному существованию, опутанный, как погребальным покрывалом, банальной навязчивостью бытовых проблем.

Платон также считает, что все люди живут как во сне и только философ бодрствует. Веды, Пураны называют мир иллюзорным, тканью Майи, сном. Я бы назвала относительную реальность издевательством Майи, ибо жизнь много обещает, но мало дает. Однако человека, как и в физиологическом сне, влечет туда, куда его влекут лабиринты желаний. Человек увлекается течением, а течение таково, что оно поглощает и несет. Но это не течение Дао, это скорее такой агрессивно-сексуальный поток (задействованный буквально во всех людях), "плавание" в котором не требу- ет духовных усилий. Любовь, познание, достижение свободы все это требует духовных усилий, и если измерить эти усилия, то они скорее похожи на плавание против течения. Это очень энергоемкие усилия, поэтому люди избегают их, ибо они гораздо больше тех усилий, которые затрачиваются на скольжение по течению, на сноподобное существование.

Мир сна, мир псевдореальности привлекает человека, - это самое страшное, самое кризисное проявление раздвоенного сознания в наше время. В прологе романа 3. Миркиной "Озеро Сариклен" есть такие слова: "Тень человека появляется в пустыне. Я не говорю о той тени, которую отбрасывает тело. Это не в счет. Я говорю о тени, которую отбрасывает душа". Люди искусства, люди бизнеса, политики могут создать большую по масштабу "тень", чем простые люди, потому что у них большее пространство псевдореальности, а простые люди имеют меньшее пространство, и их "тени", их псевдочеловек просто меньше. К примеру, М. Монро создала некое сексуальное привидение, фантом; она как блуждающая тень, "все хотят", но любить никто не может; и умерла на пустом месте, в одиночестве. Стремиться подражать таким вещам значит стремиться к духовному поражению, как к эталону; это зловещий признак нашего времени, все равно что хотеть

39

красиво выглядеть в гробу или иметь красивые похороны. "Тени" значительнее по масштабу, чем живая реальность, они вытесняют живого человека, и даже когда люди соединяются и у ник рождаются дети, души их остаются прохожими друг для друга, будто соединялись призраки.

Реальность - субстанция, которая непосредственно связана с волей человека, - не с его одеждой, а именно с волей, - и большинство людей делает волевой выбор в сторону полубесчувствия, в сторону периферийного существования. Люди не успевают за реальностью, они либо смотрят в будущее, либо оглядываются в прошлое и стремятся не столько жить в реальности, сколько выжить, защитить свою имеющуюся целостность, приспособив свое существование к конкретному окружению. Как правило, такое приспособление бывает очень непластичным, потому что физическая приспособляемость выше, чем психологическая. Чтобы приспособиться психологически, необходимо затратить гораздо больше энергии, поэтому внутри человека происходит энергетический конфликт - куда какая энергия должна пойти. Психологическая приспособляемость построена на формировании способов самозащиты, человек тратит энергию на строительство крепости, и успешность этого процесса зависит от того, сколько энергии осталось на развитие. Часто бывает так, что вся энергия уходит на защиту, на приспособление. По сути, грех - это отщепление от энергии витальности на защиту (фиговый лист); якобы выстраивая защиту от злого мира, человек защищается и от Бога, ибо правильная защита - это следование заповедям. Перекачивая энергию на периферию, человек обеспечивает себе существование в псевдореальности, подменяет космическую целостность на свою однообразную "целостность", которая, по сути, осколок, - эту подмену можно назвать основой атеизма. Человек не развивается духовно, энергия, предназначенная на развитие сознания, идет на защиту "осколка", а следовательно, на агрессию, съедается агрессией; поэтому тот "дух, который возвращается к Богу", может быть даже меньше, чем

40

полученный от Бога "талант". Это происходит потому, что внутри "осколка", который люди принимают за целостность, они будто творцы со своими тварными запросами, ради которых используются "услуги" единичных возможностей; к примеру, "вот дал Бог внешность, буду пользоваться ею", но при этом ропщут на Бога, что мало дал, "вот была бы внучкой Рокфеллера", - такое состояние сознания и есть источник всякого несовершенства в мире.

Чем больше человек развит периферийно, тем менее - духовно, у таких людей, условно говоря, более развиты "конечности", ими они цепляются за реальность, и они у них натренированы, как у павианов; такие люди хорошо считают, запоминают, для них это жизненно важно. Чем развитей человек духовно, тем менее он зациклен на периферии, она ему не важна. Для многих людей приспособляемость исчерпывает саму жизнь, для них приспособиться - и значит жить. Конформизм бывает не только социально-политический, к нему относятся любые формы приспособления, любые формы безопасного существования. В определении "ученый-сухарь" слово "сухарь" обозначает защиту, а "ученый" - развитие, хотя в самом учении тоже может быть защита, когда воля направлена не на познание, а на извлечение силы, например создание бомбы". "Сухарь" не видит, как трое взрослых мужиков насилуют малолетнего ребенка, ибо он все сделал для того, чтобы этого не замечать, а под видом транквилизатора - научные изыскания. Бывает, что в качестве защиты от реальности выбирается какая-нибудь одна форма сострадания, например животным, тогда как палитра страданий весьма многообразна, но выбор только одной формы страдания тоже является защитой от восприятия других форм страдания. И философское познание может быть такой защитой; иной философский трактат - как бомбоубежище, в котором застывает гул жизни. Для трудоголика защитой является работа, она для него как алкоголь, с помощью которого создается своеобразный параллельный мир. Богатый потому накапливает деньги, что хочет защититься от мира, он не хочет познания, нарушающего его

41

стремления. Можно сказать, что комфорт - это плата за незнание.

Человека защищает не столько наличие денег, сколько сам процесс их добывания, человек чувствует себя более сильным, чем он есть на самом деле, но это периферийное чувство, а глубинным чувством все равно остается беспомощность. Процесс добывания денег, достижение успеха важнее для человека, чем сам успех. Процесс создает иллюзию. Удачливые люди часто бывают достаточно равнодушны к похвалам, ибо чувствуют, что похвалы имеют мало отношения к их реальному ощущению самих себя, а призрак, псевдочеловек, не умеет радоваться. Выпадающая вставная челюсть опускается в стакан с сухим мартини, а дети ждут твоей смерти, чтобы поделить наследство.

Выхолощенность жизни человек выносит от родителей, и богатство, стремление к нему - компенсация этой выхолощенности. Психологически бизнесмены похожи на беспризорников, внутренне они брошены родителями, поэтому сами находят себе дорогу в жизни. Но надо заметить, что большинству людей лучше "делать" деньги: это та псевдореальность, в которой вызываются к жизни наиболее здоровые "центры" псевдочеловека, более здоровые, чем когда этот человек занимается какой-нибудь абстрактной любовью к сиротам. Псевдочеловек лучше живет в псевдореальности, когда "делает" деньги, но реальная личность все равно в нем мучается, потому что импульсы реального человека подавляются, и в вечность псевдочеловек не переходит, туда переходит реальный.

Религиозная псевдореальность опаснее, чем псевдореальность, связанная с бизнесом. Псевдорелигиозность захватывает гораздо более важные "органы" в человеке. Если на бизнес, условно говоря, человек отдает прямую кишку, то псевдорелигиозная реальность забирает сердце, печень, то есть более жизненно важные центры. Из пут бизнеса можно безболезненно "вынырнуть", если заниматься меценатством накапливая, параллельно раздавать.

42

Религиозная псевдореальность наносит больший ущерб, потому что состояние раздвоения носит более устойчивый характер. Псевдорелигиозность не сознает, что от человека требуется решение в экзистенциальном ключе, и важно поменять не форму жизни, а содержание.

У христиан часто нет желания отказаться от идеологии, но нет желания и ей следовать, они вроде бы и стремятся к Богу как к абсолютной реальности, но к самой абсолютной реальности не стремятся; это все равно, что сказать: "Я хочу отправить письмо в Америку, но я ненавижу почту". У людей, находящихся в церковной псевдореальности, сознание будто "помутненное" - вроде бы человек и грешник, и вроде бы с помощью Христа освобожденный. Это происходит потому, что рядом с Христом, если человек пришел заглянуть Ему в глаза, он видит свое эгоистическое желание, направленное к относительной реальности, и если человек приходит "понаблюдать" за Христом, то под звуки органа или песнопений он легко убаюкивается, принимая умозрительное хотение за действительность, сон за реальность.

Религиозный человек думает, что верить - это так надо. Он не верит в Троицу, потому что не знает, что о Ней думать, то есть не верит в то, в чем находится, а верит в то, что так надо. А на самом деле, в реальности, не важно, как надо, а нужно верить в то, в чем находишься. Христос говорил, что мытари и блудницы скорее войдут в Царствие, чем фарисеи и законники, потому что блудницы испивают до дна псевдореальность и знают, что это "гадость", поэтому есть откуда оттолкнуться, а фарисеи пребывают в псевдореальности и обожествляют ее, а живую реальность - Христа - не воспринимают.

У религиозных людей наблюдается определенный вид раздвоенного сознания: люди хотят спастись, но не хотят Спасителя, потому что цели, поставленные Христом, не совпадают с целями христиан. Люди произносят слова, начертанные в Писании, пристраивая их к своим ограниченным целям, потому они и не могут породить

43

экзистенциальную целостность, породить экзистенциальное решение. Экзистенциальный выбор - это способность пожертвовать менее сущностной, но более объемной частью бытия ради более сущностной, но менее очевидной.

Нужно заметить, что Церковь предложила человечеству самый негармоничный путь, неорганичный человеку способ спасения, а именно спасение как отсечение радостей жизни. Церковь не смогла явить миру спасение как наполнение и освящение жизни любовью, познанием и свободой, а предложила спасение как ограничение жизни, потому понадобилась чрезмерность аскетических подвигов, где сама аскетика служила не столько концентрации, сколько усечению жизни, как бы компенсируя недостаток любви тем, что загоняла людей в состояние вечных "двоечников".

Поэтому перед человеком встает вопрос, как совместить христианский путь, предложенный Церковью, с любовью к жизни, ибо церковная интерпретация христианской любви к жизни очень некрофильская, она не может привлекать.

Вместе с тем Церковь потенциально мистична, потому что построена на мистической основе; изредка появление святых, мистиков свидетельствует именно об этом; люди, находясь во плоти, в материальной форме, существовали над формой, - это и есть онтологическая глубина, реальность. Жить в реальности и значит быть святым. Церковная же псевдореальность весьма банальная и более похожа на бюро ритуальных услуг. И когда человек критикует Церковь или восстает против нее, он покушается не на святость, а на "странную" власть земную, на псевдореальность, выдающую себя за подлинную экзистенцию. К примеру, русские коммунисты более последовательны и потому более конгруэнтны (целостны), они стремились к максимальной последовательности, они религию отвергли вообще и потому более понятны. Неверность Церкви самой себе, ее невидимое отрицание мистической реальности доказать труднее, она словно балансирует на грани атеизма.

44

Атеизм - это реакция на кризис Бог-опознания. Велика заслуга человека в том, что он дошел до трансценденции, до Бога неведомого, это гениально. Но сейчас Богопознание остановилось в том смысле, что трансценденцию сделали представимой, ее легко нарисовать - дедушка, грустный молодой человек и жирный голубь, а человеку свойственно воспринимать ограниченную реальность. Исключение составляет "Троица" Рублева, где отражена реальность, в которой человек не может существовать, я называю такого рода изображения метареапизмом. Метареализм помогает человеку интроспектировать взгляд, то есть направляет его не вовне, а вовнутрь.

Усилиями Церкви произошла вульгаризация: с "воцарением христианства" правильных отношений не установили, а точку в познании поставили. Потому понятен пафос постмодернизма отрицание вертикальной иерархии, ибо в нынешнем виде это действительно не иерархия, а фарс, и все попытки построить иерархию от вульгарной неподвижности будут также ложными. Постмодернизм обнажил скуку псевдореальности, а потому разлагающим воздействием постмодернизма является скука всякого стремления, страх и разочарование от того, что столько создано и ничего не происходит.

Итак, человек в своем стремлении освободиться от противоестественного замирания между стремлением и нестремлением к абсолютному благу пробует различные манипулятивные игры либо впадает в болезнь, утопию и сон. В игре он отдает все свои оставшиеся силы на формальную занятость: "Я слишком занятой человек, чтобы думать еще о чем-нибудь, кроме моих забот. Мне некогда принимать это, как вы говорите, жизненно важное решение о предпочтении чего-то одного. Я занят вещами более важными". Можно спрятаться в болезнь: "Мне очень страшно! Я не могу сосредоточиться на чем-либо кроме моего бегства. Самое главное - обмануть этот страх, улизнуть. Я знаю, что для этого нужно. Есть одно укромное местечко!"

45

Можно укрыться в утопии: "Все ясно! Нам всем нужно со всей решимостью, безоговорочно выполнить всего лишь некоторые правила. А потом все будет прекрасно!" И наконец, можно погрузиться в состояние полубесчувствия, в своего рода сон наяву. Это полубесчувствие состоит в том, чтобы чувства из области неприятного и конфликтного переправить в зону возможного комфорта и благоприятствования. Такое состояние можно создать грубым образом с помощью алкоголя или наркотика, а можно и более тонким образом с помощью медитативной практики, через погружение в определенный срез реальности, более глубокое, чем обычное скольжение. Такое погружение требует определенного сосредоточения.

У большинства людей медитация ассоциируется исключительно с религиозной практикой. Это не совсем справедливо. В светской жизни присутствует множество медитативных форм. Чтобы не путаться, проведем границу. Религиозная медитация - это такая концентрация всех человеческих возможностей, такое собирание себя, чтобы, максимально погрузившись в реальность, достичь уровня сверхреальности. Это не сон, а, наоборот, пробуждение. Отнюдь не всякая медитация, называемая религиозной, достигает таких высот. Большинство из них превращается просто в игру, в демонстрацию самому себе своей силы.

Светская же медитация - это концентрация отчасти, выборочно, это скорее не концентрация, а временное переключение, с помощью которого достигается потребное на данный момент состояние. Например, в детстве мы часто играли в такую игру. Выбираешь произвольно какое-нибудь слово и произносишь его достаточно долго, как заклинание. И когда его собственный смысл отступает, ты словно погружаешься в нечто, как в омут, и только огненное кольцо, в которое превратилось выбранное слово, удерживает тебя на поверхности этой бездны. Я очень любила эту игру. Она всегда была под рукой и в классе, и в транспорте по дороге домой, и дома. То было очень удобное средство, чтобы поднырнуть под неприятную обыденность.

46

Современная постмодернистская художественность тоже разновидность светской медитации - погружение в сон, в иллюзию, в блуждание чувств, для того чтобы поднырнуть под неприятную обыденность. Три кита постмодернистской художественности - ироническая отстраненность, эпатаж и коллаж. Ироническая отстраненность дает возможность достигать состояния сонного полубесчувствия, эпатаж дает возможность отреагировать на тщательно скрываемые чувства, выразить чувство личной обиды на жизнь, на перенасыщенность опыта отторгнутости от смысла жизни; коллаж предоставляет шанс поиграть своими творческими возможностями, исключив из правил такой игры чувство ответственности за произносимое слово, за образ и интенцию своего творения.

Подводя итог, можно сказать, что к концу XX века че- ловеческое сознание не только нащупало все возможные способы существования в раздвоенном состоянии между стремлением к абсолютному благу и стремлением к благу относительному, не только создало широкий спектр способов усекновения целостности Бога до отдельной части, до уровня идола, вплоть до полного отрицания Божественного присутствия в мире; человечество также накопило существенный опыт жизни в подобных состояниях раздвоения, - опыт игры, болезни, опыт утопии и опыт сна, которые могут существовать как в обособленном виде, так и в смешанном. Перенасыщенность этим опытом со всеми вытекающими отсюда последствиями - дурной экологией, дегуманизацией искусства, тенденцией к самозамкнутому существованию Церкви, понижению роли семьи и т. д. - и создает это ощущение конца, которое носится в воздухе. Но вот вопрос, что означает это ощущение? В контексте всего вышеизложенного, мне кажется, что вполне закономерно интерпретировать это ощущение как конец возможностей раздвоенного существования сознания. Кончается эпоха свободы выбора, грядет эпоха свободы ответа и ответственности, свободы, которую не

47

нужно завоевывать, эпоха свободы, которую надо научиться принять как драгоценный дар и ответить на это благодарностью. Творение человека, по сути, является качественным скачком эволюции, когда преодоление детерминизма становится не только возможностью, но и призванием, необходимостью преодоления детерминизма в области духа - в реализации свободы, познания и любви.

XX век ознаменован смертью внешнего церковного бога. К концу нашего тысячелетия официальную церковь сохраняют почти как Красную книгу. Она не является более духовным авангардом, хотя сама и претендует быть светочем миру. Но экзистенциально важные вопросы люди сейчас решают вне церкви. Была эра богочеловека "причащайтесь и спасайтесь", теперь наступает эра человекобога ответ человека Богу, поклонение не "на горе и не в храме", а в духе и истине, - это новейшая эра. Однако есть опасность того, что "вместе с водой выплеснут и ребенка", что может усугубить духовный кризис христианского мира. Сейчас уже нет эмоциональной веры, но есть вера интеллектуальная, духовная, а любовь Христова - это любить в чудовище человека.

"Врата ада" не могут одолеть Церковь как духовное стремление человека к любви, познанию и свободе. Через свое философствование я пытаюсь создать направление, которое я называю метареализмом. Это философия старта и пути, это психология, которая должна помогать человеку путем самопознания переходить из состояния богосвинства к человекобожеству. Если нет цели, нет и достижения, потому надо ставить высокую цель, и для меня важен не столько факт связи человека с Богом, сколько качество этой связи.

Библейская метафора о сотворении человека по образу и подобию Божьему говорит именно об этом, о вдыхании некоего духа, духа, который роднит творение и Творца. Каждый человек, рождаясь, приобретает эту привилегию - привилегию духа, некий неизменный иррациональный

48

остаток, некую Божью печать - возможность реализации в свободе, познании и любви. Этот "иррациональный остаток" неуничтожим никем и ничем извне. Его можяо деформировать, но нельзя уничтожить.

По сути, история человеческой жизни - это история взаимодействия человека, его периферийной сути, с этим иррациональным остатком, с его осевой сутью. История этого взаимодействия, как правило, бывает довольно драматичной. Человек приходит в мир, где сформированы довольно жесткие правила-конструкции, которые, с одной стороны, сохраняют русло, по которому течет река жизни, но и, с другой стороны, предохраняют от всяких новообразований, от любого изменения. Инерция этих "конструкций" воздействует, давит, часто деформирует до неузнаваемости иррациональный остаток человека. Самый распространенный результат такого воздействия - недоверие или неверие в иррациональный остаток, что неизбежно раскалывает личность человека: периферийная суть живет в области предметов, понятий и слов, осевая суть вытесняется в неконтролируемую область бессознательного, напоминая о себе во снах или через приступы необъяснимой тоски и тревоги. Раскол может быть глубоким и патологическим, может быть и поверхностным, как первые трещины льда на реке ранней весной.

Крайне важна роль опыта любви родителей к ребенку:

любви-принятия, любви-вдохновения, реально вдыхающей силу, противостоящую подавлению со стороны инерции социальных конструкций, формирующую некий устойчивый и подвижный объем (воздушный шарик) для иррационального остатка. Путь воссоздания целостной личности состоит из признания иррационального остатка, его осевой сути;

вхождения в область иррационального остатка - и развития способности к творчеству из ничего, соблюдая лишь динамическое единство - равносущное и равночестное, неслиянное и нераздельное, тринитарное единство свободы, познания и любви.

49

* ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ВЕРЫ *

В нашей стране все нужно начинать заново, как человеку, перенесшему тяжелейшую болезнь, долгое время балансировавшему между жизнью и смертью и вот теперь медленно возвращающемуся в жизнь, всему нужно учиться заново - и ходить, и говорить. В этих условиях жизненно важно найти точку опоры, укоренить росток новой духовности, более открытой, более динамичной.

Многих в этой ситуации страшит радикальное обновление, и они предпочитают реанимацию церковной жизни XIX века. Но неужели после землетрясения нужно восстанавливать устаревшие постройки?

Я - за обновление, развитие и эволюцию. Тем более что, даже если и встать на позицию любителей старины, все равно найдутся люди, которые пойдут непроторенным путем. И чем более консервативна будет традиция, чем более закрыта и обособлена, тем более радикальным будет то новое, что неизбежно зарождается. Лучшие дети - это дети хороших родителей. Сейчас же духовность многих моих современников похожа на состояние детей из сиротских приютов. Такие дети склонны либо приукрашивать своих покойных родителей, либо ненавидеть.

В связи с этим мне бы хотелось поговорить об экзистенциальных основах веры. Что бы ни происходило в нашей жизни, как бы ни менялась история, вера всегда остается

50

способом или путем духовного познания. При этом меняются символы веры, меняется не только содержание, но и форма, и качество веры, однако сам феномен веры неизменно остается. Для большинства людей вера - это способ обрести душевный мир. Но вера не должна быть формой защиты своего микромира, формой баррикады. Человеку естественно заботиться о сохранности своей личности - это воля к жизни. Но защита не должна быть агрессивной. Агрессия возникает от страха, который есть результат ограниченного знания, когда произвольно останавливается движение познания. А познание - это всегда путешествие в неизведанное.

Если страшно или не хочется по тем или иным причинам путешествовать по неизведанному, то немедленно выстраивается крепость, охраняющая существующие владения, защищающая от угрозы чужого и нового. Толщина и форма стен зависят от индивидуальности хозяина. В этой крепости можно прожить довольно долго, можно и своих близких, и потомков приучить к этой полутюремной жизни. Но все равно рано или поздно найдется личность, которой будет жизненно важно узнать, что же там, за пределами крепости, и страх перед неизведанным ее не парализует. Вера - это путь познания, познания, стремящегося освободиться от природного детерминизма, познания в любви к самой жизни и ее источнику. Вера без метафизического знания всегда оборачивается суеверием и в конце концов лопается как мыльный пузырь, обнаруживая свою пустоту.

Вся история человечества есть эволюция познания. И жизнь каждого человека вносит определенный вклад в общий процесс. Эволюция познания, так же как и биологическая эволюция, имеет и свои тайны, и определенные тупиковые ветви. Но как бы там ни было, все это представляет собой общее древо, ветви которого стремятся вверх, к небу. И если общечеловеческий процесс познания есть макроэволюция, то в жизни каждого конкретного человека есть или может быть процесс микроэволюции.

51

Успех микроэволюции определяется качеством и поворотом глубинной воли человека. Доброй волей можно назвать абсолютное стремление к чистоте и полноте бытия. Абсолютное стремление - это стремление, которое нельзя ничем ограничить, которое способно преодолеть всякое ограничение, и в то же время оно не бесплотно, а всегда имеет конкретное выражение. Абсолютным стремление может быть только при реальной соединенности, ощущаемой или осознаваемой для самого человека, с источником чистого бытия, с той силой, которая является внутренней пружиной всякого позитивного движения, рождения и развития; на языке нашей цивилизации это может называться Богом, хотя такая соединенность может быть и у человека, который этого слова не употребляет.

Как только эта соединенность с источником чистого бытия повреждается или омрачается, то подрывается, а затем и оскудевает стремление к полноте бытия. Появляется страх, и возникающие на пути препятствия кажутся уже непреодолимыми преградами. Страх же всегда сковывает, заставляет сжиматься. Если страх зафиксировать, а затем сосредоточиться на нем и утвердить его право на бытие, то сжимание оборачивается замкнутостью. Познание о бытии замкнутого в самом себе фрагмента бытия - фрагментар- ное познание, окрашивающее все бытие красками своего несовершенного и неполного опыта. В таком познании всегда есть судорога, судорога страха, что там, за пределами очерченного круга, - ничто, конец всякого бытия. Бытие, не входящее в опыт конкретного фрагмента или личности, воспринимается как небытие или лжебытие. Познание в таком случае либо приостанавливается на время, либо останавливается окончательно. Остановка в процессе познания для человека означает то же, что и превращение доступа крови в какую-либо часть тела, сначала наступает онемение, а затем омертвение ткани. Правда, биологические процессы развиваются с иной скоростью. В состоянии же онемения в результате остановки процесса

52

познания человек может прожить и всю жизнь, определив этим качество своей жизни.

Если продолжить сравнение фрагментарного познания с онемением ткани из-за недостатка доступа крови, то становится понятным, почему во фрагментарном познании всегда есть что-то болезненное и агрессивное. Это очень похоже на внезапно тяжело заболевшего человека, прежде всегда здорового. Сначала он с отчаянием хватается за все, что, по его мнению, может удержать его в прежней здоровой жизни, злится на окружающих, что они не помогают ему вовсе или плохо помогают в этом. Но потом он успокаивается, узнав, что другие тоже болеют подобной болезнью, находит утешение в этой вынужденной общности и ограничивает свою жизнь до размеров больничной палаты. Постепенно у человека даже может измениться ментальность в процессе приспособления к ограниченному бытию.

Ограниченное бытие влияет на глубинную волю человека. Как туча, скрывшая солнце, создает пасмурную погоду, так разрыв соединенности с чистым бытием омрачает глубинную волю человека. Воля перестает стремиться к бытию, воля не доверяет бытию, воля стремится использовать только то, что в пределах досягаемости; воля не купается в бытии, а обсасывает его, как обсасывает беззубым ртом пищу дряхлый старик; воля становится злой, расположенной ко греху, ибо способность ко греху связана с ущемлением связи человека с Божественной реальностью бытия.

Конечно, может возникнуть вопрос, какое отношение все это имеет к вере. Самое прямое - так как сводит процесс познания к эмпирической сфере, а это все равно что утверждать, будто человек подобен муравью, который каждый вновь встречаемый предмет лишь "ощупывает". Человеку ведь этого недостаточно, ему нужно исследовать суть вещей, познать причину этой сути, ибо, как писал Мандельштам, "форма это лишь выжимка сути". Суть же всегда незрима, несмотря на воплощенность формы. А единственный инструментарий проникновения в незримое

53

и запредельное - вера, процесс трансцендирования за пределы. Вера остановившегося познания всегда греховна, всегда закрыта. Греховна, ибо она накладывает ограничения на Божественное бытие, измеряет Бога на свой лад категориями собственного изобретения. Закрыта, ибо боится умереть от сквозняка чистого познания, который воспринимается ею как разреженный воздух. Такое положение обязывает к защите. И чем больше неуверенность в качестве защиты, тем больше способность к упреждающему нападению, тем больше агрессивность, которая может выражаться через презрение, недоверчивость, повышенную критичность к другому и снисходительность к себе, ложью о другом и о себе и т. д. и т. п.

Итак, вера - это не защита от мира, от кажущейся враждебности, которую нужно преодолеть на пути к безграничному; вера - это точка опоры в процессе познания, некий центр, определяющий возможность движения и сохранения равновесия; вера - это способность к целостной духовной жизни.

Духовность можно определить как состояние устойчивости в невесомости, устойчивости изнутри, а не за счет того, что вовне.

Наша тварная природа опирается на тварные законы физического мира. Наша душа тоже стремится опереться на что-либо, на человека или на идею. Наше робкое духовное усилие стремится не только опереться, но и спрятаться за "законом". Как головокружительно бывает падение человека, когда он лишается одной из опор, даже не самой главной! Как упорно человек пытается уцепиться за свои опоры! Как враждебен для него становится Бог, слегка подталкивающий его к невесомости! Человек ощущает себя матросом, судорожно хватающимся за мачту маленького суденышка, которое безжалостно треплет шторм.

Как страшно и как трудно нам расстаться с этими опорами! И труднее всего с духовными. Но духовность - это не с трудом завоеванное равновесие, которое удерживается

54

лишь в застывшем состоянии, духовность - это подвижный покой, устойчивость в невесомости. Христос учил, что придут времена, когда Богу будут поклоняться в духе и истине, а не на горе и не в храме. Это не значит, что храм не нужен. Это значит другое: храм - лишь опора, важная, многозначная, символичная, но опора. Так же нужно относиться и к другим духовным опорам, как к средству достижения цели. Это наши посохи в духовном пути.

Что же помогает человеку достигать устойчивости в невесомости, подвижного покоя в процессе познания?

Антиномичность, или то, что Христос назвал "узким путем", - это основополагающий закон духовной жизни, духовного познания. Антиномичность духовной жизни не есть борьба противоположностей, не есть закон диалектического развития гегелевской триады (тезис-антитезиссинтез). В философии к этому ближе всего феномен антитетики Канта. Антиномичность "узкого пути" - это то самое "поклонение в духе и истине", о котором говорил Христос, это своего рода силовое поле, через которое прокладывается вектор духовного познания как свободный акт воли целостного человека.

Антиномичность "узкого пути" начинается с нахождения иррациональной точки духовного покоя, от которой затем и будет прокладываться вектор духовного познания. Покой же достигается через гармонизацию человека, когда устанавливается правильная иерархия жизненных импульсов, когда периферия человеческого существа перестает угнетать его центр, когда все части человеческого существа научаются жить в созвучии, а не в противоречии и противоборстве.

Иррациональная точка покоя всегда теоцентрична, но большое значение имеет качество теоцентризма. Это должен быть абсолютный теоцентризм, геоцентризм как согласованная включенность всех сфер человека - и волевой, и эмоциональной, и ментальной. Абсолютный теоцентризм больше, чем открытость Богу, больше, чем

55

приятие Бога и Божественного замысла, это отданность Богу через отданность Божественному замыслу, отданность до способности к творчеству, - творчеству, в котором нет противоречия между субъектом и объектом, где объект адекватен субъекту.

Теоцентричная точка покоя есть точка, с которой начинается спасение или освобождение от детерминизма смерти и законов мира, выведенных из детерминизма смерти.

Детерминизм смерти - это своего рода закон гравитации, ограничивающий тварную свободу человека, закон, необходимый в установлении иерархии ценностей, в выработке стремления к инобытию изнутри самой жизни.

Можно по-разному относиться к библейскому мифу об изгнании Адама из рая. Для меня это прежде всего история о самом глубоком кризисе в богочеловеческой истории, кризисе, не преодоленном до сих пор. Адам нарушил запрет и вкусил плодов от древа познания добра и зла только потому, что у него были руки, чтобы дотянуться до этих плодов. Познал ли он, что есть добро, а что есть зло? Нет, к познанию он был не готов. Но он познал механизм грубого использования духовных сил в произвольном устроении своей отдельной жизни.

Грехопадение Адама - это утверждение и настаивание на примате тварной свободы. Последствие грехопадения - перенос значимости жизни из центра на периферию, подавление духовного телесным, выворачивание мироздания наизнанку, дробление целостности мироздания. Это несомненно вело к ущемлению Божественной реальности и Божественной сути.

Такой конфликт не мог остаться без последствий. Разве можно представить себе ситуацию, когда взрослый человек спокойно оставляет маленького ребенка наедине с коробкой спичек в пустой квартире?

Так и в данной ситуации разрушительную силу человека надо было обуздать ради целостности мироздания, ради самого человека. И человеку был дан намордник смерти,

56

значение какового не только в обуздании, но и в призыве к инобытию, которое качественно изменило бы самого человека и тот мир, где он живет. Потому так важно для человека устремление к духовной свободе, к инобытию, осью которого является духовная свобода, - свобода, способная выдержать всю тяжесть мироздания.

Человек, не жаждущий такой свободы, не в состоянии обрести духовную точку покоя. Жажда свободы в этой ситуации не есть умозрительное или эмоционально-мечтательное хотение, это волеизъявление, способное вынести бремя ответственности за принятое решение. Жажда свободы не статична, а динамична, это качество экзистенции, качество воли, определяющей действие, в котором содержится определенное количество свободы. Чем чище качество воли, тем больше количество свободы. Не анархичной свободы, которая отрицает всяческую власть, а "трансархичной" свободы, над которой не властна никакая власть, кроме внутреннего духовного теоцентризма.

Жажда свободы - это способность к трансценденции. Из зрелой жажды свободы вырастает теоцентризм. Вне теоцентризма свобода убийственна. Это определенная степень поверхностной свободы для себя, когда эгоизм одного человека или группы лиц, объединенных взаимным интересом, завоевывает себе место под солнцем за счет других, дробя целостность мироздания. Такая атеистическая свобода (атеизм не декларируемый, а экзистенциальный) убивает других и самого искателя свободы; ибо, чтобы освободиться от смерти, недостаточно просто поменять декорации, поменять ситуацию, структуру или систему, нужно прежде всего освободиться от закона смерти в жизни. Свобода вне Бога - это свобода ограниченного существования, старающегося продлить свою жизнь, крадя жизнь, жизненное пространство, энергию жизни у других. Эгоистическая свобода вне Бога отрицает Бога, но не эманацию Бога - жизнь, и потому, чтобы продлить жизнь, вынуждена воровать жизнь других. Это сатанинская свобода свобода от

57

Бога, оторванность от целого и погруженность в хаос. Возможна и абсолютная атеистическая свобода, которая в своей логической завершенности отрицает не только власть Бога, не только власть человека, но и власть жизни, а в конечном итоге и самую жизнь. Это свобода ради свободы - гиперсвобода.

Теоцентрическая свобода - это зрелая глубинная свобода, свобода от закона смерти, на языке христианского учения это называется спасением. Это не механическое состояние. Его невозможно профанировать, невозможно просто декларировать (вербальная декларация ни к чему не приводит). Этого состояния возможно только достигать, совершая внутреннее паломничество к святая святых.

Итак, человек нащупывает иррациональную точку покоя, то есть открывается Богу, открывается бездне, ибо открытость Богу - это открытость полноте Божьей, а не куцему фрагменту, такая открытость предполагает способность противостоять стихиям жизни, не отворачиваясь, не прячась от самой жизни. От этой точки иррационального покоя начинает выстраиваться вектор "узкого пути".

"Узкий путь" есть метафора, а реализовывать метафору на буквальном уровне абсурдно. Метафора в данном случае есть образ того, что имеет объемное духовное значение и не подлежит линейному измерению.

"Узкий путь" означает напряженность, но не натужность волевого выбора, сконцентрированность на движении, способность не отклоняться вправо и влево, несмотря ни на какие искушения. Это некий срединный путь, не зависящий от силового поля полюсов, между которыми он проходит, он лишь отталкивается от этих полюсов, но не принадлежит им.

Принадлежать чему-либо - преступление против Бога, против Божественного дара свободы. Жизнь должна при надлежать лишь собственной глубине, тогда она будет соответствовать Божьему замыслу.

58

Отдать жизнь во власть чему-либо или кому-либо кроме Бога означает подчинение закону смерти. Для того чтобы воспринять это, нужно очистить сознание от всяких представлений об идолизированном боге. Как только человек отклоняется от этого срединного пути, он отдает свою жизнь во власть одному из полюсов, его движение вверх прекращается, начинается движение в сторону; чем больше человек отходит в сторону, тем более радикальным становится его экстремизм. Духовный экстремизм на любом уровне есть вещь чрезвычайно опасная. Дети, рожденные от духовного экстремизма, взрослеют через века, и только тогда люди прозревают истинную суть вещей. А во младенчестве всякий ребенок прелестен. Коммунизм, гуманизм - все это дети духовного экстремизма, соблазненность в сторону, мечтания о спасении, но не акт спасения, не путь.

Срединный путь - это своего рода цирковой канат для канатоходца. Легкое движение в сторону от сбаланси рованного равновесия, и ты летишь вниз, потеряв равновесие, духовный экстремизм начинается с легкого, едва уловимого движения в сторону, в сторону от центра, от носительно которого сбалансировано движение.

Антиномия - это берега, которые предохраняют движение реки сознания к морю сверхсознания. Река, вышедшая из берегов, пренебрегшая берегами, не только останавливается в своем движении или существенно замедляет его, но и несет смерть всему живому, обитающему на ее берегах.

Итак, окунемся в мир духовно-нравственных антиномий, силовое поле которых и образует "узость" пути.

Имманентность и трансцендентность, ощутимо реальное и запредельное. Эта антиномия относится и к Богопознанию, и к самопознанию человека, и к истории богочеловеческого процесса. Она напрямую связана с представлениями о присутствии Бога в мире, о глубинной основе мира и его причинности.

59

Историческое христианство сдвинуло равновесие этой антиномии в сторону имманентности, приспособив образ Бога к падшему миру. Представление о Боге как о владыке этого мира, в руках которого судьбы всего человечества, легко вульгаризировалось до образа существа с садистическими наклонностями, ибо как иначе назвать владыку, который допускает войны, наказывает родителей зверским убийством у них на глазах их любимого чада и творит прочие ужасы.

При такой постановке вопроса получается, что не жизнь есть эманация Бога, а Бог есть эманация жизни, что, по сути, и является основным атеистическим аргументом.

В этой связи важно отметить, что жизнь хотя и является творческим актом Бога, но это жизнь, сотворенная по образу и подобию Бога, то есть творение с печатью великого Автора. Эта печать - свобода. Из биологических творений самой большой свободой обладает человек. Это, несомненно, ставит его выше прочих творений жизни, но делает его судьбу трагичнее, ибо свобода не есть спонтанное волеизъявление, это волеизъявление с последствиями, когда приходится отвечать за принятое решение, нести бремя ответственности. Поэтому не Бог, а человек несет ответственность за все происходящее в мире, за горе, страдание, войны и прочее. Это историческая судьба, историческое бремя человека, отпавшего от Бога. Ибо вся история - это творчество человека, макроистория и микроистория. Так вот, с точки зрения макроистории человечество пока находится в состоянии подмастерья, который осваивает азы мастерства, портя при этом большое количество материала. Но без этого подготовительного периода невозможно чистое творчество - сначала робкие и неудачные попытки, потом ремесло и только потом высокое искусство. В этом заключается эсхатология истории, эсхатология восхождения к высшему творчеству в соответствии с достоинством высочайшего дара - Божественной надтварной свободы. В этом надежда ожидания

60

Бога, в этой надежде Его имманентность сотворенному Им и отпадшему от Него миру.

Духовный экстремизм имманентного в богопознании - это дело рук оощей массы исторической церкви. Аристократическое христианство в лице великих мистиков исповедовало всегда Бога трансцендентно-имманентного (для меня трансцендентность Бога наиболее высоко прозвучала в творчестве Мейстера Экхарта и Иоанна от Креста).

Антиномия трансцендентно-имманентного играет большую роль в самопознании человека. Мне кажется, что большинство антропологических концепций недооценивают роль трансцендентного в судьбе человека. Каждый человек несет в себе печать надтварной божественной свободы. И эта печать - призвание к трансцендентному. Печать надтварной Божественной свободы есть глубинная воля человека, основа его личности, все остальное - индивидуальный экстерьер, психофизическая масса человека, которая имеет свой уровень воли, но воли слепой, не способной к самоосознанию, воли имманентной, способной установить диктат над волей трансцендентной.

Развитие глубинной основы личности человека есть путь личного спасения и преображения психофизической сферы человека.

Нарушение равновесия антиномии трансцендентно-имманентного на антропологическом уровне часто приводит к конфликту или противоречию между свободой и необходимостью. Встает вопрос, как сочетать свободу на духовном уровне и необходимость или закономерность в сфере материальной жизни?

Надо либо отказаться от одного ради другого и объявить абсолютную свободу, что, конечно же, не приведет к абсолютной свободе в условиях отпадшего от Бога мира, а приведет лишь к абсолютной анархии, а затем к тотальному хаосу, ибо это будет настоящая война злых воль, каждая из которых будет претендовать на большее жизненное

61

пространство, на большую территорию в ущерб остальным, и они будут пожирать друг друга. В истории это, к сожалению, имеет много конкретных проекций.

Можно, наоборот, провозгласить абсолютную необходимость. Но и это абсурдно, ибо необходимость, или детерминизм, не может быть абсолютным законом, так как существует детерминизм разного уровня. Нужно будет создать иерархию уровней необходимости. В истории это выразилось разными видами тотальной власти; такие общества долго не удерживаются. Либо вспыхнет своего рода гражданская война детерминизмов до состояния унифицированного равенства. История знает воплощение и этих тенденций. Если довести данную мысль до логического конца или абсурда, то покой наступит лишь тогда, когда возникнет единая и неделимая психофизическая масса.

Если же не пренебрегать ни свободой, ни необходимостью, то придется установить некую соотнесенность этих понятий между собой, некую иерархию. И тогда каждое из понятий можно определить диалектически и, следуя гегелевской традиции, вывести формулу, что свобода - это осознанная необходимость или необходимость - это осознанная свобода, в зависимости от того, что считать более значимым. Последнее мне ближе. Я всегда понимала необходимость как ту степень свободы, которую я, как свободный человек, свободно могу воспринять. А окружающий мир будет меняться по мере изменения моей воли, качества моей воли. Покуда мы живем в мире, изменившем Богу, не воспринявшем Бога во всей полноте, природный детерминизм является некими цепями, сдерживающими нашу злую волю, и одновременно теми потенциальными возможностями, которые дремлют внутри нас. Выпустить их на свободу, где царит злая воля, - это значит обречь мир на скорую погибель. Чем более свободным человек становится от зла, тем более раскрывается его суперспособность преодоления природного детерминизма, например способности исцеления или ясновидения у