Тринитарное мышление и современность

123

козленка. Ему нужен доверительный собеседник в духовном диалоге. А Иаков никак не может перерасти это состояние. Он, как бодливый козлик, трясет судьбу, как грушу. В ночной борьбе он получает отметину на всю жизнь, становится хромым, что несколько умеряет его резвость, он не может уже так стремительно передвигаться. И он получает новое имя Израиль - "боровшийся с Богом". И ему, как и всему человечеству, предстоит еще долгое эволюционное восхождение от богоборчества к любви, от тягания с Богом к вниманию Его откровениям. Следующий архетип - Моисей - символ служения. Он был призван вывести евреев из египетского плена, и не просто физически спасти, а вывести людей из состояния тупого рабства, сытого унижения, из состояния бессмысленного размножения и бессодержательного существования. Он был призван расширить богочеловеческое общение, перевести это общение с уровня отдельных личностей на уровень целого народа, приучить множество людей к возможности богочеловеческого взаимодействия. Ему была дана трудная задача. Это было все равно что вырыть колодец в пустыне. "Я так хочу", - сказал Господь. И Моисей положил свою жизнь на осуществление этого желания. Моисей - это первый образ в истории, когда человек подарил Богу всю свою жизнь. Ему было трудно это сделать. Он все время спорил с Богом о целесообразности того или иного шага. Он говорил: "Что я скажу евреям, чтобы убедить, пойти за мной? Что я скажу фараону?" Он сетовал на упорство и глупость евреев, когда водил их сорок лет по пустыне. Он все время спорил с Богом - а нужно ли это, а стоит ли, а правильно ли это? Спорил, но делал, преодолевая себя со скрипом. Он умер на пороге земли обетованной в знак того, что слишком много сомневался, слишком держался за здравый смысл. Бог словно просил его: "Протяни руку в неизвестность, сквозь здравый смысл". Моисей протягивал с робостью, но тут же его одолевали сомнения, и он убирал руку, и вновь протягивал,

124

и вновь убирал. Потому Бог и не смог вложить свой дар, ответный, в его руку, потому и умер он на пороге земли обетованной. Но все же Моисей - это первое ответное слово в богочеловеческом диалоге. Авраам - это внимание и доверие. Иаков - сомнение и рвение. Моисей - это робкое первое слово "да"!

Следующий архетип - царь Давид - символ первой любви человека к Богу. Первый опыт любви, правда любви несколько лихорадочной, то есть очень неровной, непостоянной, любви, состоящей из взлетов и падений.

Путь Давида от простого пастуха до помазанника в знак избранничества и до воцарения после смерти Саула - это пламенная влюбленность в Бога, когда ему силой вдохновения удается многое из неправдоподобного - победить Голиафа практически безоружным, не возненавидеть Саула за все его козни и предательства; его псалмы это гимны влюбленного.

Но после его воцарения, как после свадьбы, начинаются недоразумения - Давид то отступает, следуя за своим человеческим эгоизмом, то вновь воспламеняется любовью; но с годами его сердце, его душа будто холодеет, стареет и дряхлеет, он все чаще подвержен приступам эгоизма. У него не хватает уже сил построить величественный храм. И все же Давид - это символ влюбленности в Бога, символ харизматического избранничества, избранничества по любви и в то же время символ неустойчивой любви, любви еще очень юной. В псалмах Давида много стенаний, и они не всегда отражают страх перед внешними врагами, это еще и враги внутренние, то есть его собственные эгоистические импульсы и желания, которые обступают его, воюют против его влюбленности в Бога. Давид в нашей судьбе, судьбе наших личных взаимоотношений с Богом должен означать то, что влюбленность - это еще не любовь, а только обещание, устремленность навстречу. Чтобы влюбленность выросла в любовь, ее нужно утверждать не

125

день и не два, а всю жизнь. Любовь - это не устремленность навстречу, а встреча, встреча реальная, когда встретившиеся призваны много давать друг другу и многое принимать друг от друга. А этому нужно еще научиться.

Следующий архетип - пророк Иов - символ послушания.

Если придерживаться образа диалога для обозначения богочеловеческих взаимоотношений, то пророк Иов открыл следующую необходимую составляющую участия человека. Итак, напоминаю, Авраам - внимание и доверие; Иаков - сомнение и рвение; Моисей слово; Давид - чувство, Иов - это ответственность, умение держать ответ, насколько человек принимает Бога. Ответственность Иова- это ответ не столько количественный: "да" или "нет", сколько качественный: если "да", то насколько глубоко, широко, высоко это принятие Бога, есть ли ему предел, ограничение.

Иов был человеком богобоязненным и богопослушным и вследствие этого достаточно благополучным. И вот сатана, этот "апостол" отдельного существования твари от Творца, оспаривает перед лицом Божьим глубину отданности сердца Иова Богу. Сатана утверждает, что эта отданность имеет свой предел и, как только будет затронута глубинная воля человека, как только человек будет поставлен на край бытия, то есть его существование станет безрадостным и болезненным и у него не будет сил изменить что-либо, он отвергнет Бога. Ведь одно дело - принятие Бога как благодарность за благодать жизни, за жизненный успех, за радость и удовольствие. И совсем другое дело принятие Бога в скорби, принятие скорби как возможного предела любви и неисчерпанности отношений при этом. Если человек способен в скорби своей не перестать любить Бога, принимать Его всем сердцем своим, то только тогда достоин он быть принятым Богом на равных.

126

И Бог подвергает Иова именно этому испытанию - сначала Иов лишается своего состояния, потом любимых детей. Иов не отказывается при этом от Бога- даже не понимая смысла происходящего с ним, он его не отвергает. "Господь дал. Господь взял", - говорит он. Но круг страданий его все больше сужается, он заболевает сам так, что у него начинает гнить плоть. Жена отказывает ему в психологической поддержке, она говорит в отчаянии: "Скажи Богу слово и умри" (скажи все, что ты думаешь о жестокости и бессмысленности Божьей воли, и уйди в небытие). Люди, искавшие его общества, совета и поддержки, отворачиваются от него. Рядом с ним остаются лишь три его близких друга, но они остаются не чтобы ему помогать, а лишь растравляют его муки. Они пытаются внушить Иову, что взаимоотношения с Богом не могут быть на равных: Бог - это высокое начальство, а человек - это ничтожный подчиненный. И смысл богочеловеческих отношений не может быть иным. И если человек так наказан, как Иов, то начальству виднее - есть за что. Они считают, что Иов поскорее должен принять такую позицию - и все встанет на свои места. Но Иов не принимает образ примитивной вины пред Богом, он переживает свою вину пред Богом, но совсем не такую, о какой говорят его друзья, - он переживает то, что слишком малы пока пределы души человеческой, слишком быстро иссякают силы, терпение и любовь. Свобода, данная человеку, пока лишь декоративные крылья, которые не держат при полете. Можно ли на таких крыльях взлететь в бурю? Нет, даже в тихую погоду. И если только будет попутный ветер, можно пристроиться к его мощному движению и почувствовать ненадолго красоту полета. Бог дарует всякое движение, а каков ответ человека? Ответный дар?

Только принятие Бога без всяких ограничений, принятие жизни от Бога в любом обличье, вне зависимости от существующих представлений.

127

Иов - первый, кто прошел через опыт богооставленности. В мистической практике христианства это закономерный, обязательный опыт посвященных.

Если человек переживает реальную встречу с Богом, обретает помимо традиции, в которой он может быть воспитан, опыт личной веры, он в определенном смысле влюбляется в Бога. Влюбленности свойственна некоторая неуравновешенность, своего рода эйфория, повышенная возбужденность, аффектоподобные реакции. Когда это проходит, человек, если он действительно открывается Богу, переживает благодать - благодатный дар от Бога, он может при этом разрешить свои трудности, гармонизировать свои отношения с людьми, исцелиться от различных болезней. И если после этого человек не погружается в достаточно ограниченное эгоистическое состояние, а продолжает утверждать свои отношения с Богом, ищет Бога, познания, смысла, то он непременно должен познакомиться с опытом богооставленности, когда Бог оставляет человека без всякой защиты, и лишенный к этому времени эгоистической защищенности человек превращается в существо без кожи. Каждый шаг его жизни отзывается болью, и этой болью измеряется глубина человеческого принятия Бога.

В книге пророчеств Иова все оканчивается хорошо - Бог вознаграждает Иова сторицей за долготерпение и преданность. В жизни христианских подвижников часто бывало по-другому.

И наконец, последний архетипический символ богочеловеческих взаимоотношений - Мария, родившая миру Христа. Образ Марии - это образ плодотворности взаимоотношений, и не только потому, что она женщина и физически способна родить. Она очень женственна, потому что была способна вместить, принять новый, непознанный и пока не представимый смысл.

Чудо не в том, каким образом произошло зачатие ребенка, а в том, что человек, женщина по имени Мария,

128

была способна довериться Богу до такой степени, когда теряется всякий здравый смысл. Чудо в том, что Мария - это первый шаг человечества к подлинному, богоподобному творчеству. Бог творил мир из ничего, извлекая из себя различные смыслы, и только после того, как они были сотворены, материализовал их. Он ощущал, переживал, насколько они были хороши, и Мария вместила в себя неизведанный смысл, и, лишь когда он материализовался, она постепенно училась воспринимать, насколько хорош он.

Богу, чтобы творить мир, достаточно было извлечь из себя благодатные смыслы - и возникал удивительный мир материализованная реальность. Человек должен научиться богоподобному творчеству, чтобы стать равным в диалоге с Богом. Человек не содержит в себе благодатных смыслов, но он может их вмещать, чтобы потом сотворить их, как Бог, из ничего - из одного лишь благодатного смысла.

Очень часто люди называют творчеством то, что, по сути, творчеством не является, - искусство составления букета или коллаж. Человек лучше или хуже манипулирует тем, что ему доступно, - словом, красками, смыслами, материалами. Это не творчество, не богоподобное творчество. Мария была первым человеком, вместившим непознанный, парадоксальный, но благодатный смысл. Она сумела явить этот смысл миру, и начался новый этап в богочеловеческой истории - стал возможен диалог, ибо были рождены все его составляющие:

Авраам - внимание и доверие,

Иаков - сомнение и рвение,

Моисей - слово,

Давид - чувство,

Иов - ответственность,

Мария - творчество,

Христос - откровение.

129

Лекция 3 Четыре пути, или Ключ к самопознанию человека

Человек приходит в этот мир, и первый опыт его познания этого мира опыт беспокойства. Нет больше надежного чрева, защищающего его со всех сторон, нет чувства сытости без усилий, нет комфортной невесомости. Вместо всего этого - атмосферное давление, земное тяготение, незащищенность, холод, голод, чувство расторгнутости с главным (мать. Бог), автономная изолированность. Со всем этим нужно как-то справиться. Первая реакция - вернуться в состояние прежнего покоя. У многих людей эта первичная реакция такая сильная, что сохраняется на всю жизнь как доминирующая, проявляясь на различных уровнях: при любом беспокойстве, переживаемом в настоящем, возникает потребность вернуться в "благодатное" прошлое. Любое прошлое становится в этой ситуации благодатным по одной простой причине - тогда не было того, что вызывает у меня беспокойство сейчас. И подчас люди забывают, что тогда не было именно этого беспокойства, но было другое. То, другое, уже пережито и забыто, а новое, переживаемое, ощущается как самое главное, самое опасное беспокойство.

Реакция стремления в прошлое является лишь оттиском той первичной реакции на фрустрацию, переживаемую при рождении, фрустрацию как состояние поражения из-за неудовлетворенного желания, желания вернуть прежний покой. Полностью это желание, конечно, удовлетворить невозможно - нельзя вернуться вновь в утробу, но возможно предложить младенцу новую форму покоя - приложив его сразу к материнской груди, направив тем самым его энергию по конструктивному руслу - руслу развития. Получивший утешение ребенок, ребенок, которому продемонстрирована

130

новая форма жизни, получает правильный импульс к развитию. У ребенка, пережившего фрустрацию, этот импульс в той или иной степени деформирован. Деформация этого импульса всегда находится в прямой зависимости от фрустрации, от этой, первой, и от всех последующих. Это очень важно для будущего человека, поскольку опыт фрустрации это всегда опыт обиды, неприятия жизни, пассивное или активное отвержение, деструктивные реакции. И чем глубже этот опыт, чем разнообразнее, лучше сказать обширнее, тем меньше энергии тратится на конструктивные формы активности, на поступательное развитие.

Итак, рождение человека - это существенное усложнение его мира. Его первый опыт - опыт беспокойства. Научится ли человек проходить сквозь беспокойство к новым формам жизни? Научится ли не расплескивать свою энергию на обиду и другие деструктивные реакции? Насколько сохранным будет его импульс к развитию, насколько свободным от саморазрушения? Младенец, лежащий в колыбели, еще не владеет ни своим телом, ни своим пока еще очень простым психическим миром, но ему подвластно формирование отношения к этому миру, миру вокруг него, миру, из которого он не может выйти; он сам формирует отношение принятия и непринятия этого мира (что принимать, а что отвергать), отношение доверия и не- доверия на основании имеющегося опыта отношения к самому себе. И этот опыт он потом понесет по жизни, этот опыт окажет важнейшее значение в формировании его характера, его судьбы, этот опыт он передаст своим детям. Этот опыт продемонстрирует его будущим детям, каков этот мир и стоит ли ему доверять.

Младенец, лежащий в колыбели, фиксирует не только очевидную внешнюю форму любви или нелюбви к нему, но и скрытое, зачастую неясное для самих взрослых содержание этой любви, отражающее уровень беспокойства самих взрослых, их реакций на это беспокойство, уровень

131

их самоощущения отверженности в этой жизни. И если концентрация опыта отверженности у ребенка достаточно велика, происходит качественное изменение импульса развития. Можно выделить четыре основных направления в жизни ребенка, каждое из которых редко существует в чистом виде, однако можно наблюдать преобладание той или иной тенденции:

1. Эволюция.

2. Приспособление к жизни - конформизм.

3. Приспособление к жизни - революционность.

4. Инволюция - саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.

Рассмотрим устремленность к приспособлению, или конформизм.

В этом случае мир, жизнь отвергается не полностью, но частично. Отвергается все, что приносит или усиливает беспокойство, принимается все, что снимает его, ослабляет. Весь мир, лежащий за гранью личного покоя, в области беспокойства, нужно избежать, обмануть, спрятаться от многоликого беспокойства, замаскироваться, чтобы "оно" не заметило, прошло мимо.

Когда я плавала в Черном море, то видела рыбок, которые "прикидывались корягами", замечая мою тень, проплывающую над ними. Конечно, у рыбок это инстинкт выживания. Мне кажется, у людей часто формируются подобные жесткие конструкции - реакция на угрозу беспокойства, способ избежать беспокойства - застыть, "замаскироваться" под что-либо. Эти застылости в поведении человека, своего рода "маски", с которыми человеку трудно, а порой и невозможно расстаться. Такой нединамичный способ активности есть результат травмированного импульса развития, переродившегося в устремление к приспособлению.

Опыт фрустрации способствует формированию недоверия к миру, опыт усекновения мира до уровня "тихой

132

гавани", где мне покойно, а значит, противопоставлению "моего" и "не моего". При приближении "не моего" - реакция застылости, необходимость построения хорошо укрепленного "герметичного" укрытия на всякий случай возможной опасности. Вся внутренняя жизнь - это реакция на внешние маневры "противника", при очень смутном понимании самого "противника". Это превращается в напряженную навязчивость. Время от времени тот или иной внешний образ нагружается бременем "врага". Любое реальное или кажущееся противодействие может быть истолковано как вражеское проявление, спровоцировав перенесение всей тяжести такого отношения именно на этот образ.

Таким врагом может быть конкретный человек или группа людей, чья "вина" "доказана", может быть другая национальность, если ее представители заняли, как мне кажется, мое жизненное пространство, или другая раса, или другая вера, или другой климат, другая география, погода или кухня - любая мыслимая форма другого, отличного от "моего", то есть привычного, пространства. "Мое" всегда равно привычному, знакомому, испытанному, изведанному. И если общество или сообщество живет неблагополучно, а значит, его члены постоянно ощущают беспокойство, ему необходимы "ведьмы", которых нужно "сжечь", - конкретные образы, на которые можно взвалить все бремя своей деструктивной реакции.

Активность человека бывает двух видов: действие и реакция. Действие - это своего рода жертвоприношение самого себя - своего ума, энергии, нежности, то есть когда отдается лучшее, что имеется.

Реакция - это всегда ответное отражение, как в зеркале. Если то, что заглядывает в зеркало, враждебно, я защищаюсь, если дружелюбно-я милостиво улыбаюсь в ответ.

Действие - это всегда творчество и эволюция.

133

Реакция - это приспособление в любом из имеющихся образов (конформизм, революционность, инволюция). И если конформизм - это приспособление к имеющемуся в наличии, к уже существующему в жизни, то революционность - это приспособление самой жизни к моему "удобству".

Революционность - это активность без благоговения перед хрупкостью жизни. Я делаю, как считаю нужным. У меня есть образ -проявленный или туманный - того, что нужно, дабы мне было хорошо. И я начинаю его воплощать. Мой девиз - цель оправдывает средства. Такой целью может быть благо всего человечества (коммунизм), благо родственных мне людей (национал-социализм, фа- шизм), может быть просто эгоистический мир моего "я" или моей семьи.

Революционность - это всегда хирургическая активность: отрезать лишнее и пришить недостающее; это всегда рвение без разумения, рвение, сообразное собственному неразумению.

Революционность реакции - это такое последствие фрустрации, поражения из-за неудовлетворенного желания, когда человек решается не ожидать благоприятного поворота судьбы, который отразится в его душе, как в зеркале, и заставит его улыбнуться в ответ, - он решает проявить самостоятельность и создать себе тот благоприятный образ, который отразится в зеркале его души и заставит его улыбнуться в ответ. Революционер всегда сосредоточен на сугубом "созидании", конструировании этого благоприятного образа. Как правило, получается монстр или нечто негармоничное. Монстр обычно пожирает своего создателя. Негармоничное создание обычно слегка калечит создателя и убивает его потомство.

Последняя реакция на беспокойство - это инволюция, саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.

134

Бывает инволюция скрытая, бывает очевидная, бывает вялотекущая, и бывает реактивная, стремительная.

Как правило, любая инволюция - это маниакальное состояние, отданность определенному течению в такой степени, что когда возникает желание выбраться, то сделать это практически невозможно. Это похоже на ситуацию, когда человек ныряет в поток, о котором его предупреждали, что он опасен своим бурным течением, так как несет свои воды к гигантскому водопаду. Человек и верит, и не верит, его влечет к тому, что граничит со смертью, так как он почти не принимает жизни. Жизнь для него - это неизбежность страданий и беспокойства, его манит смерть как иная форма жизни - прекращение страданий и беспокойства. Он отдается потоку, который становится все более бурным по мере приближения к водопаду. И вот водопад близок человека бьет о камни с чудовищной силой. Он хочет выбраться, но уже не может.

Не все склонны к инволюции, не все решаются на самоубийство, то есть убивают себя своими руками. Большинство не могут переступить через чувство вины за нарушение табу и потому предпочитают опосредованное самоубийство, как бы не своими руками. Это может быть война, куда можно отправиться наемником, это может быть алкоголизм, наркомания или тип садомазохистского поведения (причинение мучительных страданий жертвам, в результате чего преступника общество наказывает смертью).

Почему люди избирают такой тип реакции? Как правило, это связано со значительным опытом отвержения, который испытал или продолжает испытывать человек. Это может быть психотравма, когда происходит своего рода вывих сознания, как вывих сустава. Человеку требуется специальная терапия, чтобы этот вывих вправить. Задача очень трудная, так как необходимо этот вывих еще и обнаружить, а не просто его последствия, то есть ложный сустав, который образовался вокруг невправленного

135

вывиха. Все это спрятано глубоко от глаз посторонних, но зачастую и от самого человека. Он надежно охраняет от других и от себя самого то, что вызвало этот вывих, так как даже приближение причиняет очень большую боль. Вынести ее не хватает сил. Жить с ней тоже почти невозможно. Она медленно отравляет, как пары ртути. Для такого человека жизнь означает боль. Он не знает других форм жизни. И он начинает жить, то есть болеть и приносить боль везде, где ступает его нога. Вот почему его так неотвратимо влечет в бурный поток, несущийся к водопаду. И может быть, когда он будет уже у врат смерти и у него останется лишь мгновение жизни, он сможет только тогда вступить в борьбу не с жизнью, а с болью. Жизнь уже почти отлетит от него, а боль будет все еще с ним. И он сможет "понять", что это не жизнь его мучила, а боль, порожденная несовершенством. И может быть, он сможет перенести нелюбовь с самой жизни на несовершенство ее, в том числе и в себе, отвергнуть несовершенство и устремиться к инобытию, подобно разбойнику на кресте.

136

* ИУДА *

Иуда... Таинственная личность. В чем заключается тайна его преступления?

Что привлекало людей ко Христу? Прежде всего - сила. Сила власти над земными силами - болезнью, голодом, одиночеством. Он явил им силу через чудеса, и они потянулись к Нему, прислушиваясь к Его странным речам. Он искал Святая Святых не в Иерусалимском храме за завесой, куда мог входить лишь первосвященник один раз в год, а в их душах. Своим взглядом Он распахивал их души, и они наполнялись светом, узнавая в своей глубине Свет Его глаз. Но стоило им отойти от Него, как тот же свет из вдохновляющего становился беспощадным, пугающим, казалось, нужно вынести огромную гору... А кто мог вынести всю тяжесть этой горы?

Христос звал последовать за Ним. Последовавшие стали Его учениками. Это те, которых интересовала не столько сама сила Его, сколько ее тайна. Я думаю. Иуда пленился возможностью овладеть этой силой, управлять ею, но при этом не вынося бездны ее тайны.

Для того чтобы причаститься этой тайне, нужно провалиться в ее бездну, потерять твердую почву под ногами, почву определенных убеждений, определенных исторических задач, определенных взаимоотношений. Кто решится на такой риск и не передумает? Иуда передумал, отступил, испугался. Оправдал и узаконил свой испуг: "Бездна нужна не для того, чтобы в нее заглядывать и погружаться, а для того, чтобы из нее черпать силу, силу для решения

137

весьма конкретных задач. Нужно только крепко зажмуриться, когда подходишь к ее краю... А когда нацедишь нужное количество, хорошо возвратиться домой, в мир привычных вещей, сесть в кресло и выпить чашку чая".

Преступление Иуды в том, что он не отдал себя до конца тайне, бездне Бога. Бог не лавочник, у которого можно купить нужный тебе товар за определенную плату.

Помню, в детстве у меня была одна привилегия - раз в год меня водили в "Детский мир" (самый крупный магазин детских товаров), где мне покупали то, что я выберу сама, но только что-нибудь одно. После нескольких мучительных попыток я отказалась от этой привилегии: я не могла выбрать из десяти плюшевых медведей только одного - они все меня звали. И как определить, что важнее: "снегурки" (белоснежные коньки) или набор красок, - для меня было важно и то и другое. Вот если бы можно было жить в "Детском мире"!

Иуда поступил наоборот: вместо того, чтобы выбрать все, он выбрал что-то отдельное... Атеизм Иуды - это не отрицание Бога, тем более Бога той традиции, в которой он вырос, а своего рода усекновение Бога и попытка манипулировать "этой усеченной частью". Это не просто греховное действие, это греховное состояние, цепь действий.

Чтобы провалиться в Бездну Бога, нужно не просто балансировать между доверием и недоверием к Богу, между надеждой доверия и всем опытом человека, сотканным из разочарований, обид, горечи потерь, боли, - опытом, сформировавшим жесткую позицию недоверия всем и каждому.

Доверие такое хрупкое, оно как желторотый птенец, который вечно голоден, всегда с открытым ртом, в который нужно постоянно кидать доказательства, что его не обманывают, не отвергают, что его любят.

Доверие должно вырасти и окрепнуть, превратиться в большую и сильную птицу, которая может совершать длительные перелеты без пищи, противостоять стихии. Только такая птица чувствует себя в небе, как дома, в Боге, как в небе. Молодые птицы лишь пробуют себя, ненадолго взмывая ввысь и тут же опускаясь на землю. Больные и раненые

138

и вовсе не могут летать. Христос учил своих учеников подлинному доверию, пребывая вместе с ними. Он был как колодец с ключевой водой, который всегда под рукой: захочешь напиться - лишь зачерпни воды.

Но подлинное доверие дается с трудом, и ученики то и дело тонули в волнах своего недоверия, как Петр в водах Генисаретского озера.

В какой-то момент недоверие Иуды переросло из очередной неудачной попытки в позицию. А любую позицию нужно оправдывать в своих глазах и утверждать перед лицом других.

Самая удобная позиция - гуманистическая - видимое бескорыстие ради блага других, социальное благо, историческое, этническое и т. д. И рождается знаменитая позиция всех времен и народов - "Цель оправдывает средства".

А значит, можно отделить кусочек Бога и использовать его по своему усмотрению. Например, силу Христа. Спровоцировать Его арест, чтобы Он явил эту силу, доказал Свою Божественность - Иуде, Риму, синедриону и всем маловерам.

И если так можно использовать Бога, то уж тем более природу и человека, массы людей.

Вот почему Иуда - это не только историческая фигура, а это еще и символ личного атеизма любого человека, символ победы недоверия к Богу, к жизни, оправдывающего и формирующего позицию манипулирования жизнью в себе и в других в различных масштабах.

Внутри любого из нас живет Иуда, до поры до времени он балансирует между доверием и недоверием Богу, жизни. Но рано или поздно недоверие может победить, и это совсем не означает полного отрицания Бога - на такое не способен даже дьявол. Обычно это усекновение Бога, дробление целостности, обожествление части - идеологизация жизни. Идея может быть более или менее сложной, четкой или едва угадываемой, ясно выраженной или завуалированной.

Но это всегда вивисекция (живосечение) Бога, ущемление Божественной полноты, покушение на жизнь.

139

Иуда ужаснулся, когда увидел последствия своего покушения, своей воплощенной идеи - крест на Голгофе, мучительную смерть Христа. Вряд ли в тот момент он был способен связать воедино эти последствия и их первопричину - свое победившее недоверие. Но зрелище смерти Бога на кресте было для него еще невыносимее от осознания своей причастности делу палачей. Ему, наверное, хотелось крикнуть Христу: "Ты обманул меня. Ты обманул всех нас. Ты безмолвно обещал явить миру силу, завоевать всех нас, маловеров, силой, а сам отдал себя в руки ничтожных людей, позволил им сделать с собой все, что им заблагорассудится... Я ведь только хотел ускорить события, я хотел, чтобы Твои безмолвные обещания воплотились, ведь у нас так мало сил, а у Тебя ее избыток, ведь Ты источник, а мы лишь черпали из источника. Да, Ты говорил нам, что Царство Божие внутри нас, но я не нашел внутри себя источника силы, подобной Твоей, я пытался победить свое недоверие, мне так хотелось верить Тебе, а может, и не Тебе вовсе, а тому, что Ты обещал явить, я хотел, чтобы это, явленное, победило мое недоверие, чтобы мне ничего больше не оста- валось делать, как только принять это. А Ты все время заставлял выращивать доверие изнутри, на пустом месте. Я так устал. Я так хотел пить, а Ты говорил: загляни в свою душу и напейся; но это все равно что вытащить себя самого за волосы из болота.

Ты... Ты все это специально подстроил, чтобы доказать мне и всем, что я не прав. Ты все время доказывал мне, что я не прав, что бы я ни делал. Я так устал спорить с Тобой, я не хочу слышать больше Твой голос..."

Жизнь и преступление Иуды - это не только историческая реальность, но и образ, яркий образ того, как происходит отторжение человеком его глубинной воли от источника бытия и к каким трагическим последствиям для самого человека и для всего мира это может привести.

Если человек способен остановить Иуду внутри себя, победить недоверие к Богу полностью, значит, он вступил в вечность.

140

* HOMO SOVETICUS *

В последнее время много говорят о "духовности", вернее, о бездуховности, подразумевая в противовес этому наличие некой духовности. Складывается впечатление, что у людей, часто употребляющих этот термин, весьма смутное представление о том, что же такое духовность. А между тем это весьма неоднозначное понятие. Духовность бывает разной природы. Духовность - это своего рода закваска, которая заставляет бродить или жить всю массу теста. Все в человеческой истории, что возвышается над обыденностью, великое прекрасное и великое ужасное, имеет в своей основе духовность или энергетику той или иной природы: духовность демократических завоеваний Америки, духовность инквизиции, духовность фашизма, духовность Ренессанса, духовность советского периода истории. В основе всех этих событий, процессов - духовность, но как различна природа этой духовности.

Еще в Писании сказано о необходимости различения духов. Я полагаю, что все воздыхания последнего времени о некой духовности основаны на представлении о наличии идеальной духовности, которое, скорее всего, проистекает от выведенного из евангельских истин понятия святодуховности. Что же такое святодуховность - тема для отдельного разговора. Стоит добавить, пожалуй, лишь несколько слов для ясности. Существует в иерархии мироздания и

141

иерархия духовности как совокупность духов, сил или энергий. В этой иерархии святодуховность, или Дух Снятый, занимает высшее положение. Отсюда следует, что существует и "низшая духовность".

Поговорим теперь о духовности советской. Советская история началась с гуманистического импульса в умах и душах революционно настроенных людей задолго до конкретного воплощения. Для остроты восприятия темы о духах нашего времени оставим в покое политический, социальный, культурный и экономический факторы. Сосредоточимся на духе.

Итак, исходный импульс советской истории - это гуманистические представления революционеров. Гуманизм как определенная система ценностей является порождением эпохи Ренессанса. В самом начале гуманизм был христианским. Его содержанием было освобождение творческих сил человека от излишней скованности и приниженности. Идеализм средневековой концепции построения Царства Божьего на практике оборачивался экстремистскими методами ее воплощения. Человек в этом процессе был скорее материалом, не самоцелью. Такое опосредованное участие исключало или ущемляло свободную волю, а значит, и творческую активность человека. Христианский гуманизм стремился уравновесить экстремизм Средневековья; в истории, отметившей новую эру рождением Богочеловека, не должно было быть принижения человека. Однако очень скоро гуманизм утратил богочеловеческое равновесие. Значение человека стало конкурировать со значением Бога, а затем и перевешивать. И, найдя другое для себя основание в природе мира сего, уже в постренессансную эпоху родился чисто атеистический гуманизм.

Русские революционеры были разными людьми - встречались среди них и атеисты, и люди верующие, но в целом гуманизм русских революционеров был светским, лишенным религиозных корней. Он был овеян определенной романтикой, и основной его темой являлась справедливость:

142

компенсация несправедливости, завоевание справедливости, справедливость почти любой ценой; в дальнейшем это переросло в принцип - цель оправдывает средства. Тема справедливости не была случайной. Прежде всего в ней чувствуется национально-культурное наследие (национальное следует понимать не как зауженно русское, а как широкое, синтетическое, российское) - это любимая "народная" идея, идея о "несправедливой приниженности нравственно чистого народа". Это своего рода неизжитый комплекс вины за крепостное право, за рабство, отмененное всего лишь сто с лишним лет назад. В то время как Кьеркегор писал, что "человек качественно отличается от других животных видов... тем, что личность, единичный, выше рода" (полагая основной задачей человека как личности "возвыситься над множеством"), в России существовало буквальное рабство. Такое положение дел создавало внутреннее противоречие между идеальным и реальным и производило колоссальное психологическое напряжение. Этот skeleton in the cupboard (англ. "скелет в шкафу") придал излишнюю, а может, во многом и ложную патетику самому понятию народа. Было понятие о том, что народ - это совокупность личностей, ярких, представительных, личностной аристократии, независимо от сословной принадлежности, куда входили и дворяне, и крестьяне, где единственным критерием мог служить только творческий дух. Но такое восприятие народа не привилось в массовом сознании, а для тех, кто об этом задумывался, стало популярным представление о народе как о совокупности людей, которые живут хуже, чем я, или о патриархальном народе, то есть народ воспринимался как рое- вое начало.

У темы справедливости, конечно, были и социальнобытовые причины, и причины личные, психологические, которые можно весьма обобщенно свести к вопросу, почему люди в силу определенных внутренних оснований предпочитают жить не здесь и сейчас, а в неком сконструированном ими самими будущем, причем весьма

143

относительном, еще без четко прорисованных стен на фундаменте, мысленно заложенном в землю.

Борьба за справедливость постепенно стала принимать экстремистские формы. Политическая речь Ленина - это "ругачая" речь, в которой превалирует пафос ругани, импульс раздражения.

Хозяевами земли были объявлены плебеи, то есть люди с железными жилами и ограниченным сознанием. Аристократ в такой ситуации не мог себя почувствовать хозяином положения, ему следовало бы тогда деградировать в состояние "железных нервов", а это состояние плебейское, грубое. Я имею в виду не аристократию выучки и происхождения, а аристократизм восприятия мира, состояние универсального интереса, открытости, это не интерес к чему-то отдельному, а ко всему, что присутствует в мире. Такой интерес уничтожает агрессию. У большинства же людей есть только фрагменты интереса, что порождает неконтактность с другими людьми, носителями других фрагментов интереса, а это и есть начало войны. Быстро начавшийся процесс репрессий в течение довольно короткого времени способствовал вымыванию мозгов из большевистской партии и окружения, на которое она могла опираться.

Теперь непосредственно перейдем к распознаванию духов, порожденных данной борьбой, так как это наиболее верное средство к постижению реальности, ибо все остальное либо мифологизация, либо идеологически подготовленная версия революции, а портреты вождей - как наскальные изображения, да и то искаженные.

Один из самых сильных советских духов - это дух агрессивности. Агрессия -это гипертрофированная форма защиты. Необходимость защищаться возникает под действием двух факторов: первый объективный, наличие угрозы в несовершенном мире, второй субъективный, чувство собственного несовершенства, хрупкости, которая нуждается в замкнутом, огороженном пространстве. Совершенство не нуждается в защите, потому что не боится

144

агрессии со стороны несовершенства. Несовершенного боится только несовершенство, и чем больше степень несовершенства, тем более без разбора оно всего боится. Переживание ненадежности жизни - самое большое человеческое страдание. Поэтому большинству людей нравится жестокость и жесткость по отношению к другим, это приравнивается к наведению порядка. На фоне экономического благоденствия - это агрессия, с которой можно жить, а на фоне разрухи такое наведение порядка превращается в необходимость для этого большинства.

Одна из причин победы большевистской революции заключалась в том, что это была победа жесткой, узкой доктрины над первобытным хаосом зарождающегося плюралистического, а значит, открытого общества начала XX века. Это был действительно хаос - хаос идей, представлений, культурных и духовных тенденций, именно хаос, то есть некоторое беспорядочное смешение и неупорядоченное движение, так как страна только начала освобождаться от жесткой самодержавной доктрины. Конечно, изнутри этого хаоса трудно было разглядеть его позитивный смысл. У большинства людей отсутствует историософское видение, способность взглянуть на события с высоты птичьего полета, а есть только ужас от того, что хаос может все смести на своем пути. Таких людей оказалось немало. Результат - победа жесткой, узкой доктрины, логически обоснованной, исключающей открытые вопросы. Именно поэтому более других пострадала интеллигенция, ибо открытые вопросы являются предметом ее внимания.

По существу, это была победа узкой, логически замкнутой доктрины, избавляющей от необходимости личной ответственности каждого человека в решении вопроса, в чем смысл жизни. Все стало яснее ясного. Смысл жизни в том, чтобы построить "наш новый мир", в котором "кто был ничем, тот станет всем". И никаких вопросов -зачем, почему, никаких вопросов, в ответ на которые нельзя отдать конкретное распоряжение, никаких вопросов, ответ на которые может быть неоднозначным по своей сути.

145

Доктрина была настолько узкой, что у большевистской партии не нашлось достаточно вразумительной программы, кроме необходимости завоевания власти. Не потому ли на протяжении истории у партии не раз возникала необходимость менять курс в соответствии с существующей ситуацией, не потому ли в нашем законодательстве не существовало определения, что такое "антисоветский"? Определение "советский", означающее того, кто железной рукой держит власть и устанавливает порядок, как-то не состыковывалось с не умершим еще гуманистическим романтическим пафосом. Налицо было несоответствие, как у "старых большевиков": воля - чистая, а дела грязные.

Узость доктрины вызвала строгую необходимость отмежеваться от всего остального мира, не оставляя при этом надежды в дальнейшем, окрепнув, переделать весь мир на свой лад (лозунг о мировой пролетарской революции).

Так родился дух советской агрессивности. И когда внешняя угроза перестала существовать после победы над интервентами и Белой гвардией, дух агрессивности потребовал себе пищи, и тогда появилась угроза внутренняя - контрреволюция, а затем и незримая - враги народа. Врагами народа мог быть кто угодно, а в дальнейшем, наверное, и что угодно - интеллигенция, военные, евреи, врачи, нацмены (представители любой национальности) - все и вс?, к чему можно было предъявить обвинение по существовавшей в уголовном кодексе СССР статье об антисоветской агитации и пропаганде, при отсутствии определения, что такое "антисоветский". Образ врага - это своего рода утешение, спасение от черной бездны, в которую все рушится и нет виновного. Эта ситуация очень напоминает Средние века, когда царила жестокость по отношению друг к другу и в то же время люди мечтали о "граде Божьем".

Советская агрессивность была всегда направлена в обе стороны - вовне и вовнутрь. Было одно исключение, когда недоверчивый Сталин поверил Гитлеру в 1939 году, признав, вероятно, что-то родственное в агрессивности

146

узкой, суперзамкнутой доктрины фашизма. А так, на протяжении всей советской истории у нас были большие и малые враги, среди них периодически оказывались и бывшие друзья. Эта агрессивность постоянно поддерживалась гонкой вооружения и идеологическим воспитанием, которое покоилось на трех китах - неоспоримых преимуществах нашей жизни вплоть до чистого вымысла, намеренном сгущении красок, вплоть до искажения событий, касающихся всякой иной жизни, а также шпиономании. Такое селекционное воспитание не могло не дать плодов: для многих советских людей агрессивность стала формой мироощущения - агрессивность в личных отношениях, во всяких второстепенных человеческих контактах, в творчестве, в способе думать.

Дух агрессивности породил не менее значительный для нашей жизни дух репрессивности. Репрессии в нашей стране приняли форму упреждающего удара - пресекать гораздо суровее, чем требовала сама существующая причина, пресекать по одному только подозрению о возможности существования причины. Особенно четко просматривается это в двух областях нашей жизни - в медицине и в воспитании. В нашей медицине глубоко укоренились шоковые методы лечения особенно это видно на примере психиатрии и онкологии: инсулиновые шоки, химиотерапия, хирур- гия, облучение - все это более популярно, чем терапия щадящая, связанная с продолжительным уходом. Или другой пример: попробуйте заикнуться о том, что аппендицит нужно лечить, а не вырезать. У большинства наших врачей четко выработанный стереотип: единственный способ лечения аппендицита хирургическое вмешательство. А ведь это вещь не невинная.

В воспитании дух репрессивности имеет еще более уродливые формы. Одна воспитательница детского сада рассказывала с явной гордостью о своей "педагогической находке", позволившей ей добиться безукоризненной дисциплины: она за провинность одного наказывала всех, и со

147

временем дети стали следить друг за другом сами. Сразу после института я два года работала в школе. В соседнем классе со мной трудилась учительница, которая позволяла ученикам, первым выполнившим задание, следить за дисциплиной остального класса, составлять для нее список ребят, занимавшихся списыванием. А в самой школе были созданы дисциплинарные батальоны из учеников, каравшие, с позволения старших, нарушителей на переменах. У них отбирали дневники и заносили в "черные" списки, которые зачитывались на общей линейке.

Во время психологических консультаций родителям, находящимся в конфликте с детьми-подростками, я обнаружила, что чаще всего родители называют следующие приемлемые для себя в этой ситуации средства борьбы с непослушными - милиция, психиатр и... гинекологическое обследование для установления девственности своей дочери. И надо заметить, что во всех этих случаях люди действуют по своей воле.

Весьма могущественным духом советской действительности является дух обобществления - он воплощается весьма разнообразно, но по сути это всегда воля к усреднению, выравниванию, разрушению индивидуальных особенностей (как будто можно сохранить индивидуальность, разрушив ее индивидуальные особенности), иными словами - посягательство на личность. Дух обобществления - это атеистическое представление о справедливости, понимаемое как усредненное тождество на горизонтальном уровне. Теистические воззрения связаны с уровнем вертикальным. Согласно теистическим представлениям, люди не могут и не должны быть равны между собой, как на горизонтальном уровне, так и на вертикальном. Они могут быть равны только пред Богом, то есть абсолютно всем дается возможность для святости, для достижения совершенства. Качество совершенства всегда одной природы, а формы проявления могут быть весьма разнообразны. Это означает

148

неравенство людей на горизонтальном уровне. Да и диапазон возможностей всегда разный, что свидетельствует о неравенстве и на вертикальном уровне.

Усредненное тождество, называемое в советской действительности равенством, - это одинаковые люди в одинаковой одежде, с одинаковыми представлениями, живущие на одинаковой жилплощади, одинаково работающие за одинаковую зарплату. Правда, практические соображения заставили отойти от "уравниловки", но дух ее в сознании сохранился как идеальная норма.

Дух обобществления весьма враждебен к личности, к самому существованию личного в противовес серой заурядности и ко всякому проявлению личностного. У нас всегда не любили личную жизнь, у нас был примат общественного над личным, у нас не любили личных заслуг, личной собственности, личных усилий - ко всему этому было отношение, как к грязному белью, которое надо прятать, когда приходят гости. Жизнь была коммунальной, частной жизни не было, каждый мог влезть в личную жизнь другого запросто, по-партийному.

Общество стремилось подавить личность, начиная с детского сада. Детский сад, школа, армия, нормы ГТО, прописка, возможность сделать карьеру только при условии вступления в КПСС, возможность поступить в аспирантуру только при условии сдачи экзамена по марксистско-ленинской философии, даже если вы собираетесь стать врачом, а не философом, и многое, многое другое, - все это, вместе взятое, было направлено на усреднение личности, как будто возможно воспитать личность без права и возможности реального выбора.

Усредненная личность есть личность очень несвободная, ибо исходные данные свободы - возможность неповторимого пути. А с усредненной личности всякую неповторимость пытались снять, как стружку. И если личность смирялась с этим, то от личности оставался только полуфабрикат. Сейчас в такого рода "смирении" пытаются найти

149

оправдание за свою глухоту к преступлениям. У нас любят восклицать: "Мы не знали о тех ужасах, что у нас творились". А разве вы очень хотели знать? "Нас обманывали". А разве вы не сами безоговорочно верили? "Нас унижали". А разве вы предпринимали что-нибудь, чтобы защитить свою честь? Конечно, нельзя от людей требовать героизма, тем более что в те времена каждого человека рассматривали словно в лупу, словно он под следствием. Даже эротика советского периода носит причудливый характер. Условно ее можно назвать эротикой санаторных домов. Одиннадцать месяцев в году человек - "стахановец", а на двенадцатый - стыдливый шалун в доме отдыха. Его секс подобен поведению человека, который только что лишился девственности, - у него много сдержанности, мало "техники", а перевес чувств создает впечатление целомудренного отношения к партнеру.

Духи насильственного объединения, породившие скученность коммуналок, сделали и семью, эту ячейку государства, больным органом. Нормальных семей почти не было, хотя разводов было меньше, но не потому что люди хотели жить вместе, а потому, что люди отдавали себя во власть более сильных духов аскетической коллективизации.

Был великий страх непослушания системе, который поглотил малые страхи. Достаточно было подчиниться системе, и человек освобождался от всех малых страхов. Сталин - это аккумулятор страха, при нем страх стал "праздничным", он так напугал, что даже вызывал любовь у советских людей, потому что человеку нравятся сильные чувства, а страх как раз одно из самых сильных чувств, испытываемых человеком. Через страх воспитывалась вера. Коммунистическая идеология имеет все атрибуты религии - страх, аскетизм, лицемерие. По мере ослабления страха уменьшалась и вера. При Брежневе этот страх стал привычным опасением, как домашний бульдог. Человек знает, что эта собака страшная, но она уже приручена. Звериный страшный оскал страха был только при Сталине.

150

Конечно, не все люди одинаковые, и у нас есть герои, которые в чудовищных условиях сохранили и отстояли личностное достоинство. Именно благодаря этим людям в стране началось медленное движение обновления, это они удержали телегу на краю пропасти - А. Сахаров, А. Солженицын, генерал П. Григоренко, А. Марченко, Л. Богораз, отец А. Мень и многие, многие другие, в том числе никому не известные подвижники, в разных областях и каждый по-своему.

Я прочитала самое значительное из произведений А. Солженицына, "Архипелаг Гулаг", кажется, в 1975 году, когда оно было издано на Западе и с большими опасностями переправлено в Союз; получила книгу на короткое время и читала запоем. В то время находились люди, которые хранили и давали почитать эту книгу, служившую своего рода эталоном антисоветскости, за одно ее хранение грозили репрессии. Существовало такое определение -"хранение с целью распространения". Находились все же люди, которые искали знания, правды, кто политической, кто исторической, кто научной, кто духовной. Они создали контрреальность, где была предпринята попытка защитить часть внутреннего мира человека, которую травили и выжигали. Они создали некое контризмерение, где могли находиться люди, которых существующая действительность исторгала и преследовала.

Большинство же людей позволяло с себя снимать личностную стружку, становясь рабами. Были рабы, которые любили своих тиранов, потому что тяжело брать ответственность за свою собственную жизнь; были люди, которые жили и трудились, как рабы, с затаенной, почти неосознанной ненавистью к хозяину, к государству, к "слугам народа". А рабский труд - это самый непроизводительный труд, труд, за который не несешь ответственности, так как ничто никому не принадлежит. Люди не работают, а функционируют, формально исполняют свои обязанности и тогда, когда кладут асфальт, и собирая самолет, и делая операции.

151

Такое селекционное воспитание дало соответствующие плоды. Большинство наших людей сохранило лишь "личностные атавизмы" в виде амбиций и в виде зуда иметь большой товарный выбор. Чаще всего это единственные личностные характеристики в общей массе людей.

Воплощенный дух обобществления обернулся неуважением людей друг к другу, доходящим до буквального хамства и чудовищного непрофессионализма: у нас работают врачи с профессиональным образованием, но не профессионалы, у нас работают учителя с дипломами, но без реальных умений. У нас ужасающе непрофессиональны политики и журналисты (за очень редким исключением), у нас очень непрофессиональное телевидение, когда ему нужно не исполнять идеологический заказ, а просто работать для зрителей, - это особенно очевидно, когда пытаются создать на американский лад шоу-бомонд. Но если в Америке все работает - от прачечной до визажистов, то у нас много чего еще не срабатывает, и потому получается опереточный бомонд, слишком видна печать забитости и нищеты. Наши женщины часто выступают в платьях не для сцены, скорее это одежда для дорогой проститутки, которая принимает клиентов, оно по-своему красиво, но не красотой для сцены. Или актриса с бледно-зеленым лицом трясущимися губами читает Ахматову, тогда как поэзия Ахматовой - это поэзия гордой женщины. Живя в советское время, она тоже чистила картошку, но она чистила ее с той статью, которую получила в несоветское время. Даже воры в законе сейчас не профессионалы, потому что поменялась структура криминального мира. Эту картину дополняет обилие экстрасенсов диких, полуобразованных людей, за деньги манипулирующих своими навыками, которые "Исцеляют", как шахтер киркой работает.

Когда нет правил игры, то люди представляют собой жалкое зрелище все это "импровизация" нетворческих людей и потому - хаос. Импровизация - это хорошее знание правил, когда они не подавляют, словно они в

152

крови, как знание языка, когда говоришь, будто знаешь какие-то правила.

Эта ситуация отягчается духом рабского отношения к труду и духом мстительности. Общество состоит из рабов, которых наплодила тоталитарная система. Освобожденные рабы не могут заниматься предпринимательством, они либо собираются в шайки и работают на хозяина, либо впадают в состояние комы или депрессии. Их невозможно вдохновить, они ждут сильной руки, которая бы "вытерла им сопли", построила в стройные ряды и повела снова к "кормушкам". Поэтому ставку надо делать на тех, кто не утратил дух свободы, а для остальных нужна социальная программа. Это также важно и для тех, кто еще не научился быть свободным, но уже отвык быть рабом. Мне кажется, сейчас можно делать ставку и на женщин, в советское и постсоветское время образовался некий "подвид" умных женщин, способных к созидательному действию.

Дефицит мужского духа в наше время, духа действия, - это также эффект советской власти, при которой собственно действие, любое действие, расценивалось как антисоветское, потому что нужно было только реагировать, только исполнять предписание; членам политбюро было предписано одно, а простым людям - другое, но те и другие "действовали" и говорили только "по протоколу". Культивировалась система предписанных реакций, потому так сложно сейчас: ведь свобода строится на вырастании из реакции в действие. Между тем наш бизнес - это тоже реакция, реакция на агрессивную среду, именно поэтому он полукриминальный и единственным способом выяснения отношений становится убийство.

Все это создает постоянную угнетенность, которая психологически разрешается вымещением на других. В нашей стране это приняло уникальную форму "дедовщины"; имеется в виду не только армия, это все сферы нашей жизни, когда любой при первой же возможности вымещает на любом же, попавшем под руку, за унижение всей своей

153

жизни, но везде со своей спецификой: на почте, в прачечной, в больнице, на железной дороге, в городском транспорте. У нас страна народных мстителей, партизан, карающих друг друга. Люди очень страдают, когда на себе ощущают мстительность других, но это не мешает им отвечать тем же любому, встретившемуся на пути.

Еще один очень важный дух нашего советского бытия - это дух однозначности восприятия. Масса усредненных лиц привыкла жить в четко очерченном пространстве, лишенном сакрального элемента таинства жизни. Все в этом пространстве конкретно, материально и... однозначно. У наших людей существует черная и белая психология: если некто не друг, то он - враг, которого нужно ненавидеть; если сейчас мы живем хорошо, то, значит, в прошлом году жили плохо, ведь эту жизнь мы зачем-то завоевывали. А если сейчас мы живем плохо, то, значит, раньше, когда-то, до революции, жили хорошо. Хотим жить только так, как раньше! Создается впечатление, что у таких людей сохранилась всего лишь одна извилина и движение мысли возможно лишь по прямой, в ту или иную сторону.

Все эти духи не являются порождением советского времени, но именно в советское время они приняли законченные формы, тела и сгруппировались именно в таком составе, и тот, кто открывает свою душу этим духам, становится советским, в самом худшем смысле этого слова. Идеальное советское, связанное с гуманистическим устремлением к всеобщей справедливости, умерло, осталось лишь атеистическое советское. И если мы хотим изменить нашу жизнь, надо избавиться не от одного из этих духов, а от всех вместе.

Октябрь 1993 г.

154

* ОТ ПЕРИФЕРИИ К ЦЕНТРУ *

Человечество, в лучшем своем проявлении, движимо жаждой истины. Но в каждом конкретном человеке она реализуется по-разному. И наверное, глубина и качество этой жажды определяет сферу ее выражения.

Райнхарт Лаут пишет статью "Что говорит нам сегодня Достоевский" и называет Федора Михайловича пророком; некоторые авторы, комментируя эту статью, обращаются к прогнозам Шпенглера о будущем России. Все это на первый взгляд заслуживает самого пристального внимания. Но...

Почему, чтобы разобраться в современной нам ситуации, нужно вспоминать о Достоевском? Я бесконечно чту глубину идей Ф. М. Достоевского, и для меня бесспорно прорастание этих идей в современности, но я против упоминания его имени в данном контексте. Слишком диалогичен Достоевский, слишком много у него можно найти и за, и против по любому вопросу. Мне кажется, надо подумать, что каждый из нас может сказать сегодня сам. Причем это высказывание не должно походить на несбыточные мечтания, на экстраполяцию в бесконечность понравившихся нам идей. Как правило, это приводит к паразитированию на чужом мировоззрении, подтачивая возможности выработать целостность собственного.

155

Мы призваны в этот мир, чтобы не просто составить мнение о нем, но преобразить его. Это преображение не должно быть внешним. Природный мир достаточно гармоничен, утилитарное отношение к нему оборачивается экологическим кризисом. Наша задача - преобразить мир человеческих взаимоотношений, мир богочеловеческих отношений; именно катастрофы этих "миров" отзываются страшными диктатурами, тоталитаризмом, убийствами, предательствами, монологами вместо диалога, разобщенностью, равнодушием, безумием - духовной пустыней. Все это Достоевский провидел, а мы увидели. И надо выработать не теоретически правильную позицию, а экзистенциально обоснованную, которая бы проходила через центр бытия, через центр личности.

В наше время важно не просто определить ситуацию как кризисную, важно понять, в чем выражается этот кризис, какое отношение он имеет к общечеловеческой истории, каков выход из него. И начать важно с глубинных пластов человеческой жизни, с его душевно-духовных основ, ибо наш каждодневный мир лишь проекция, воплощенная форма духовно-душевной экзистенции человека.

Мне очень нравится прозрачное и в то же время емкое определение Григория Померанца о том, что такое русская культура. "Русская культура означает думать о Боге и говорить по-русски". Фраза быстро стала крылатой, сейчас ее уже очень многие повторяют. Для меня она стала своего рода системой координат для размышления об одном из аспектов самопознания - о моей национальной принадлежности. Правда, национальное сейчас очень часто сужается до этнического, почти до племенного уровня. Для меня национальное - это скорее культурное и языковое пространство. Что же это за таинственное пространство - язык, на котором я говорю и думаю? Русский язык это водная гладь, на которой проступают откуда-то из глубины знаки, выражающие определенный образ мышления - менталитет, как принято сейчас выражаться.

156

Соответственно любой язык - это зеркало национального или, лучше сказать, определенного менталитета.

Русская культура входит в великую европейскую коалицию культур. Но есть существенное отличие русского языка от языков романо-германской группы, языков, на которых говорят ведущие культуры Европы. Это языки, в которых основополагающую роль играют глагольные структуры. Действие - вот ключевое понятие такого образа мышления. Русский язык - это язык главным образом номинативный, то есть называющий предметы, явления, качества, состояния, действия и т. д. Основой такого образа мышления является созерцание или просто наблюдение. Конечно, это не означает, что все, кто говорит по-русски, - созерцатели, а те, кто говорит по-немецки или по-английски, - деятели. Просто доминанта национального образа мышления является одной из формирующих личность и характер любого конкретного человека. Каждый человек рождается в определенное время, в определенной точке пространства. Его сознание отпечатывает все, что он видит и слышит вокруг. Так начинает складываться его мировоззрение.

Что же такое русское мировоззрение или миросозерцание? Прежде всего - это российские просторы. Причем, чтобы ощутить это, не обязательно быть путешественником или сельским жителем. Песни, стихи, картины, и не обязательно в подлинниках, а даже плохого качества репродукции в учебниках, географические карты - все это формирует представление о бескрайних просторах, о такой удаленности границ - вплоть до ощущения их отсутствия.

Такая масштабность пространства воспитывает чувство растождествления с конкретной почвой, к тому же нет определенности ни географической, ни политической, ни духовной. И все это не столько имперскость, сколько беспочвенность. Какая-либо другая нация, которая живет в замкнутом географическом пространстве, четко знает свои границы. В России же нет постоянства: то Средняя Азия

157

наша, то нет, так же Кавказ, Польша и т. д. Неопределенность географическая способствует формированию духа беспочвенности. Никто из народов не говорит о своей стране: "Эта страна", "Надоела мне эта страна" и т. п. Такие слова являются психологическим рефреном для многих людей, живущих в России.

Россия - это особое место; я бы сказала, это патологическое место свободы. Никто из народов мира не дерзнул на такую свободу от Бога, как Россия. Это странное место, как черная дыра, это возможность, а не реальность. Русские люди могут проявляться только в духовности, но в материальной реальности - нет. Психологически такое состояние сознания можно объяснить тем, что когда-то "на глазах" у молодого государства, коим была Русь, рухнула Византийская империя, что можно сравнить с гибелью родителей на глазах подростка, такое потрясение и обусловило чувство растождествления с конкретной почвой, породило переживание бездны, в которую все рушится, и одновременно определило устремление к поиску смысла - именно поэтому наша страна богата на идеи, а на налаженное производство нет.

Русскость - это открытость, и очень символично, что именно здесь, на Руси, был установлен Сергием Радонежским праздник Святой Троицы, которая несет в себе дух диалогического единства. Культура Троицы самая неукорененная вещь в сознании и на Западе, и на Востоке;

если бы она укоренилась, не было бы такой раздробленности и вражды в мире. Сознание, принимающее разные ипостаси Бога, не может воевать с разными представлениями об истине. Если Бог может быть так парадоксален в Своем Единстве, то так же может быть парадоксальным проявление истины. Христиане признают этот догмат, но не переживают. Заслуга Сергия в том, что он укоренен в этом, потому так силен импульс, данный ученикам, но в России он еще не пережит, слабо интерпретируется, в лучшем случае как дух Пятидесятницы.

158

Сам догмат о Троице - Византийское порождение. Святые Отцы, которые хорошо знали греческую культуру, но были христианами, сделали прорыв к пониманию, что есть вещи неслиянные и нераздельные. Культура греческого познания и чисто иудейского духовного устремления к спасению и дала фантастический плод как учение о Троице. Греческая философия и христианская идея различны сами в себе, но Отцы Церкви синтезировали их, в результате чего и возникло понятие неслиянности и нераздельности. Догмат существует, но тринитарного сознания нет, потому что переживание от просто принятия сильно отличается. А людям свойственно принимать, но не отдаваться, и, принимая высокую идею, человек далеко не всегда становится ее носителем. Потому так важно отдаться духу диалога, для чего необходимо преодолеть ограниченность родового мышления. Бог не должен быть родовым идолом. Истиннее представление о Боге как о бездне.

Национализм - это тип родового мышления, способ аутоидентификации "я". Ребенок, делая первые шаги в жизни, обнаруживает некое "злое" сопротивление в жизни. Сопротивление предметов, о которые он ударяется, сопротивление людей, которым он на улице доверчиво глядит в глаза, а они не улыбаются в ответ, и многое другое. Чувства ребенка обобщаются в понятие о наличии "зла" некоего мира, который живет отдельной от него жизнью, и с ней, с этой жизнью, нельзя слиться. Итак, в сознании образовались две некие области, две своего рода бытийственные категории: одна- там, где я и все, что мне не противоречит, и вторая - там, где сосредоточено все, что со "мной" не соединимо (и люди, и предметы, и явления).

Позднее, когда ребенок знакомится с нравственными критериями добра и зла, ему внушается, что добро предпочтительнее зла и, следовательно, он должен быть добрым, жить в мире добра. Очень редко воспитательный процесс развивается без искажений - так, чтобы ребенок мог усвоить не механическое отношение и отнесенность к

159

добру, а активно волевое. Вот почему, даже когда ребенку в случае провинности говорят "ты злой", он часто воспринимает это не как откровение о наличии зла в нем или о своей причастности ко злу, а как проявление враждебности к самому себе, напоминание о существовании некоего мира оппозиции.

В сознании маленького человечка происходит своего рода интерференция, наложение двух понятий - понятия мира, который мне не принадлежит, то есть мира, со мной не соединенного, и понятия нравственного зла, так как одно фактически исключено из моей жизни, а другое должно быть исключено. В результате такой интерференции рождается психология местной ограниченности, и в сознании может укрепиться архетип: "Все, что мое, -то хорошо, а не мое - плохо". Если сознание не развивается, не расширяется, то это обобщение сохраняется на всю жизнь, является основой, на которую накладываются все краски жизни.

Национализм (не как констатация национальных особенностей индивидуального типа культуры, а именно воинственный национализм) является как раз таким типом сознания, сознания, в котором "я" и мой род сливаются с понятием добра. Отталкиваясь от некоего основания, человек выводит понятие зла в другом "я" и другом роде.

Проблема агрессивного национализма существует во всем мире. Человечество в основной своей массе не преодолело ограниченности родового типа мышления.

Взять для примера хотя бы такую форму устного народного творчества, как анекдоты, - как много в них национализма! Французы подсмеиваются над англичанами, англичане над французами, русские над чукчами, украинцы над русскими и т. д. А ведь это самая безобидная форма национализма.

Высмеивают не просто глупость как таковую, а именно неразвитого чукчу, не просто скупость, а жадного болгарина. Если вычленить зло в чистом виде, тогда его легко

160

заметить и в самом себе, но этого человек не хочет, и потому национализм удобен, он нужен человечеству, как нужен чердак для того, чтобы в нем складывать всякий хлам. Проблема национализма -это проблема не личной, а чьей-то еще ответственности за существующее в мире зло. Как хочется человеку быть всегда ребенком и воскликнуть: "Я только что пришел в этот мир, а вы тут уже без меня столько натворили". Понятие "вы" меняется в зависимости от географии. Это и евреи, которые распяли "нашего" Христа, и русские, которые везде совались со "своим" коммунизмом, и немцы, которые для многих до сих пор еще фашисты.

Самая сильная страсть человека - страх. Советская тема для журналистов на Западе была настоящей "кормушкой", потому что эта тема работала на страх: "Вот придут люди из Советского Союза и все ваши хорошие дома и отели разрушат". Это был рычаг для воздействия. Безнадежность чужого эгоизма угнетает и вызывает страх у людей как при личностном взаимодействии, так и на уровне взаимодействия народов. Демократия хороша тогда, когда все демократы, но стоит одному быть недемократом, как автоматически создается почва для насилия. Поэтому демократия - это всегда только процесс; "осуществившаяся демократия", как в Советском Союзе, - это тоталитаризм. Демократия, как более широкое поле действия для эгоизмов многих, противостоит тоталитаризму, как полю действия для эгоизма одного или одной партии. Демократия защищает большинство от безумия меньшинства. Само реализованное стремление к демократии и есть собственно демократия.

Мы долгое время жили в тоталитарном "коммунальном" обществе, находясь под прессом партийной элиты. Как бывает в коммунальной квартире, соседи из-за долгой совместной жизни привыкают друг к другу и при расставании чувствуют, что их жизнь как-то обеднела, но есть и

161

такие, которые совсем не породнились и расстаются с озлоблением.

Если это сравнение перенести на взаимоотношения между народами, населявшими нашу страну, то можно проследить некоторое психологическое сходство. Национальность у человека - это такая же данность, как его физическое тело; и человек не должен ее угнетать. Нация - это больше чем просто племенная гордость, это самосознание, умение трезво видеть свое отображение в зеркале истории.

Наша Россия - как сильный сосед, превосходящий других как в физическом смысле, так и в духовном. В России есть центр тяжести, притягивающий разные народы. К примеру, Украина не может изменить свойство России быть центром Евразии, ибо это составляет миссию именно России. У Украины другая роль. Но она долго может страдать комплексом младшего брата, которому приходилось донашивать одежды старшего. Чтобы развиваться, ей нужно найти свою уникальную роль. Если она не примет своей уникальности, то будет обречена "гнаться" за Россией, мерить свои успехи успехами и неуспехами России.

Каждый народ имеет свой "эпитет". Эпитет Украины - богатая, но не великая. Белоруссия смотрит на Украину и иногда заражается ее настроениями, но врагом она никогда не станет. Просто в зависимости от ситуации будет подчеркиваться либо что они БЕЛОрусы, либо что они белоРУСЫ. Прибалты - это те соседи, с которыми можно и нужно торговать, но они более похожи на непороднившихся соседей, у которых можно занять соли, но с обязательной отдачей; а в гости их звать, по всей видимости, не стоит. Напротив, с Грузией Россия должна дружить. Брак Грибоедова с Ниной Чавчавадзе - знаменательный союз. Русские поэты всегда "дружили" с Кавказом, там "выросли" многие наши поэты.

Армяне, грузины - культурные народы, поэтому соприкосновение с ними может быть не только на уровне рынка, но и на уровне менталитета. К прибалтам может быть

162

симпатия скорее на уровне культуры быта. На уровне менталитета есть, впрочем, линия связи с Литвой - Ю. Балтрушайтис олицетворяет собой эту связь, также Чюрленис, Карсавин. Подобные размышления можно распространить на всех наших соседей, но главное, что хотелось бы выразить, это то, что форма, в которую человеку свойственно облекать свою жизнь, не должна жестко властвовать. Форма, границы должны быть, но они должны по мере возможности становиться прозрачными для общения и диалога.

Универсализм - это чувство Единого, целостного, чувство, способное различать за многообразием общее, чувство, которое не отрицает различие единичного, но знает закон согласования единичного в Целом. Это чувство, которое может родиться от знания, но не от информированности. Оно может существовать на интуитивном уровне, но сильным становится, когда оно знает. Знание дает силу чувству. Не достаточно быть проинформированным о буддизме, конфуцианстве, христианстве, чтобы сделать вывод о единстве.

Стремление к глубине -это оптимальная форма экуменизма, а не поиск удачных формулировок. На духовной глубине люди разных религий ближе друг к другу, чем на поверхности члены одной конфессии. И если проповедовать примирение, то нужно идти не по пути языковых идиом, потому что другой человек всегда скажет на чужую метафору:

"А почему, собственно?" В ответ на христианский экуменизм, призывающий к единению в любви, буддист скажет:

"Мы тоже почитаем путь любви, но знание для нас важнее, давайте примиримся в чистом знании". Даос: "Давайте примиримся в вечно текущем..." Собственно, метафоры под образами и сравнениями содержат в себе подтекстом мировоззренческие, стилевые, общекультурные и другие установки (то есть вполне определенный культурный комплекс), который явно не фигурирует в образах самой метафоры. Поэтому человеку другой культуры для восприятия этих метафор требуются знания и представления, соответствующие

163

этому культурному комплексу. Если таковых знаний нет, то степень восприятия метафор и образов, а также философских аспектов данной культуры значительно снижается. Одна культура может задавать другой вопросы, которая эта, другая, культура вообще перед собой никогда не ставила. На уровне слов, метафор между людьми происходит столкновение смыслов, что создает серьезные психологические барьеры, сопровождаемые для большинства людей значительными эмоциональными перегрузками вплоть до полного нежелания понимать другого, порой доходящего до кровопролития.

Преимущество должно отстаиваться не догматически, а степенью укорененности, степенью глубины, когда ценностные установки, выраженные в мифах и метафорах, преображены в переживание, в невыразимый комплекс психического состояния, которое можно определить как смысл без слов. В Едином действительно можно объединиться, если человек дошел до главного, но люди в большинстве своем за главное почитают второстепенное. И тот, кто призывает к объединению, часто не понимает, что он со своей достаточно поверхностной религиозностью сам является помехой к этому объединению. И именно потому должен быть диалог, а не объединение.

Бог - это знак абсолютной целостности.

Целостность - понятие не количественное, а качественное, это не набор, где винегрет соседствует с пылесосом и наушничеством и т. д. Целостность - это некое волевое ядро; динамика или жизнь такого ядра всегда органична и осмысленна, никогда не механична.

Абсолютная целостность заключает в себе все смыслы. Смыслы - это наиболее тонкая материя. Смыслы порождают содержания, содержания уплотняются в формы. Абсолютная целостность может быть описана единосущным и равночестным триединством: любовь-познание-свобода. И каждая из ипостасей этой тринитарной целостности - неслиянна и нераздельна.

164

Бог выдыхает смыслы, которые тринитарны по своей природе. Смыслы образуют поле вокруг ядра, волны этого поля - содержания, которые, двигаясь к периферии поля, образуют формы. Форма- это своего рода граница двух миров, когда дух материализуется в привычном для нас смысле слова - осязаемо, видимо, слышимо и т. д.

Человеку трудно быть в диалоге, потому что участники диалога люди не только разной судьбы, но и с разным эволюционным рисунком и разным эволюционным уровнем, и все это вместе обусловливает импульс, с которым они идут по жизни. Импульс - вещь более сложная, чем состояние сознания, это своего рода сжатый контекст жизни, сжатый контекст логики эволюционного рисунка. Контекст одного человека отличается от контекста другого человека. То, что логично для него в контексте его жизни, то совсем не логично для другого, а порой и нонсенс. А как найти точки соприкосновения с другим человеком, не нарушая при этом логики своего контекста и логики чужого, - это задача человека.

Диалог возможен только с теми, кто в пути от периферии к центру, где сходятся все линии, - с остановившимся человеком диалог невозможен. Люди, меряющие мир только своим опытом, не могут чувствовать других, это та замкнутость, из которой им не хочется вылезать. Погружать другого человека в свою замкнутость - это неуважение чувств другого. Развитие определяется с точки зрения взаимодействия с другими людьми. Взаимодействие двух людей на примитивном физическом уровне - это прирост населения, а взаимодействие двух личностей на более высоком уровне - это "прирост" духовный. Интересно экзистенциальное прозрение другого человека. Чужой опыт, если он превосходит мой, расширяет мою жизнь, а превосходить может любой опыт, если он связан с экзистенциальным прозрением; но более всего интересен опыт, который превосходит ввысь, а не вширь.

165

Другой человек - это повод для исследования собственного масштаба. Любой человек бессознательно ставит такую цель - исследование собственных возможностей. У Бога бесконечно пластичное сознание, у человека состояние сознания привязано к пространству и времени. Для Бога не существует границ пространства и времени. Бог может быть во всех точках бытия сразу. А человеческое сознание - тяжелое сознание, ползающее, как сороконожка. Подвижное сознание решает каждый раз заново, а косное сознание пользуется наработками, которые созданы в детстве, юности, принимает решения, которые когда-то срабатывали. Если человек неподвижен в своем сознании, то он "схоластичен" в любой сфере. Еще до того, как Фома Аквинский или Карл Маркс начинают философствовать, они уже знают ответ, знают "истину", поэтому дальнейшие рассуждения носят форму предвзятой аргументации. Вот почему в философии важнее вопросы, чем ответы, так как вопрос расширяет границы познания. А чтобы эти вопросы возникали, человеку необходимо научиться "спрашивать себя о себе самом", как говорил Сократ. Человеку нужно знать мотив и "инструмент" своего познания, то есть предварительные установки, аксиомы, принципы и задачи. Иными словами - осмысление своей воли. Как сейчас говорят психологи, "кто не разговаривает сам с собой, тот шизофреник".

Когда я была маленькой, меня учили ходить на помочах; так вот, условно говоря, философ должен увидеть свои "помочи", с помощью которых он научился передвигаться в сфере познания, с помощью которых сформировалось его мировоззрение. И если он не отбросил свои "помочи", если они "проступают" в его воззрениях, то он никогда не испытает радости и восторга перед новой свободой. Истина вечна в своем развитии, а этап, возведенный в канон, - это предательство истины. Готовность увидеть новое должна быть и у старца. Открытость - это когда человек не воспринимает другого как резервуар для своих мыслей. Взаимодействие - это когда тебе дали то, что тебе важно, а другому

166

человеку - то, что ему нужно. Необходимо выходить на такой уровень взаимодействия, когда я даю потребное для твоего развития, а ты даешь потребное для моего развития.

Прежде всего, если хочешь общаться с человеком, надо показать ему свое расположение - это как рукопожатие. При общении нужно стремиться к максимальному уважению и не удовлетворять патологию своей воли. Есть логия, есть и патология, то есть смысл и нарушение смысла, причем важно помнить, что патология быстрее материализуется и более воплощается. Из-за патологии общения диалог у людей даже не "хромает", он просто не "ночует". Поэтому человечество в мифах выразило гораздо больше, чем смогло осознать, так как осознание напрямую связано с самопознанием и со способностью вступать в диалог. Эта способность - результат длительной эволюции. Вне ее, вне духовного становления мир не имел бы смысла. "Плодитесь, размножайтесь", пока не дорастете до чего-то большего, иными словами, "не грызите" друг друга, а любите, хотя бы таким не самым сложным видом любви. Но если человек способен только воспроизводить потомство, то стоило ли ради этого затевать мир? За рождением смерть, за рождением - смерть... Бог не мазохист, чтобы все время чувствовать горечь потери. Ветхий Завет нужно воспринимать как длящийся процесс адаптации человеческого сознания к Божественному, это первый шаг от биологии к психологии. Достижение Ветхого Завета - Бог не объект, а всеобъемлющий Дух, Идея.

Если принять эволюцию как первый закон основания бытия, то вторым законом следует считать - диалог. Основным мотивом эволюции является коммуникативная сущность человека. Он создан как существо коммуникативное, как "телефон" своего рода. Но коммуникативные возможности человека сильно затруднены, ибо материя груба, свобода ограниченна. Но это не отменяет того, что человек призван из небытия к коммуникации с природой, с другими людьми и с Богом.

167

Нарастание диалогичности ведет к тринитарной динамике, и результатом эволюционного развития человека является тринитарное сознание. Тринитарная динамика - это третий закон основания бытия. Тринитарное сознание включает в себя взаимодействие частного и общего, фрагмента и целого, постепенно осуществляя переход от психологии к спиритологии. Когда закончится развитие, будет только динамика.

На интеллектуальном уровне могут быть разработаны представления о человеке, об истории на основе тринитарного сознания, но само тринитарное сознание интеллектуально разработать нельзя, потому что это духовная Целостность. Очень важно не терять ее при исследованиях. Целостность не запрещает воспринимать частности, но требует постоянное созерцание себя (целостности) сквозь частности. Созерцание Троицы дает очень простое и емкое представление об этой Целостности. Ипостасное мышление проходит через века в виде образов, созданных в великих произведениях искусства и в философских текстах, если они представляют собой внутренне диалогичную структуру. Например, для Сократа познание - это "диалог души с самой собой". В живописи для меня наиболее полным отображением диало- гического единства является "Троица" Рублева, в ней пока- зана та реальность, в которой человек пока не может суще- ствовать, но к которой он должен стремиться. Проявление внутренней духовной динамики я ощущаю и в произведени- ях западноевропейской живописи.

В картинах Эль Греко есть некая деформация, но это не деформация авангардистов, которые словно "корежат" на- туру, подобно тому как грубые крестьянские руки замеши- вают хлеб в примитивной квашне, у Эль Греко - другое, он очень музыкален, в его работах присутствует не только пластика движения, но и сам процесс движения; кажется, что его герои слышат музыку флейты. "Благовещение" Эль Греко - как танец, настолько в нем много музыки и дви

168

жения. Мне кажется, что у Эль Греко была благородная душа, беседующая с Богом.

При созерцании работы Фра Беато Анжелико "Иоанн Креститель" у меня возникло чувство подвижного покоя. В этой небольшой по размеру работе нет обычной церковной сусальности. Если бы художник увидел только трагедию человека, которого он изобразил, то это было бы "точеч- ное" видение, но он видит объемность, космическую зна- чимость случившегося, через это он вступает в диалог с Богом.

Дюрер - художник-интеллектуал, через свои портреты он сам смотрит в мир, взгляд его внимателен и объемен. Когда я была в Дрезденской галерее, у меня возникло некое волнение, еще до того как я вошла в зал с его работами. Я не знала, что именно в этом зале Дюрер. Я оглянулась на одну из его работ и испытала мистическое чувство встречи взглядов. Книжные репродукции не передают диалогичность его произведений.

Микеланджело для меня в некотором роде "культурист" в живописи, где мускулы заслоняют содержание, но он гениален в скульптуре, там это уместно и не только не ме- шает диалогу, а, наоборот, делает его более объемным. В его живописи я ощущаю больше предвосхищения тринитарной динамики через интересные позы, неожиданные повороты, когда человек словно разворачивается к диалогу.

Рембрандт пишет темноту, из которой высвечиваются образы. В этой темноте много красок, она подобна творческому духу, присутствующему в утробе, в которой Бог творит жизнь, и эта жизнь "подвластна" Рембрандту. Но есть что-то "натужное" в его творчестве, чувствуется натянутость какой-то "жилы". Это похоже на усталость, которая бывает у роженицы, когда она вытолкнула плод и переживает освобождение, но еще не испытывает радости от рождения.

В мадоннах Леонардо - "созданный" покой, он рисует женщин, какой бы он хотел видеть свою мать, это ее идеальный образ. Мона Лиза очень андрогинна, через нее он

169

пытается нарисовать тот покой, которого хотел бы достичь, воссоединившись с той женственностью, которая его покинула. Само в себе это стремление духовное, но языческое по воплощению, по природе. У самого Леонардо не чувствуется личной религиозной почвы, он по-язычески ищет духовности, религиозную традицию он использует как суперобложку, он не понимает материнства Мадонны, вернее, он его понимает по-язычески. Мне кажется, что Леонардо мог бы быть хорошим другом, внимательным собеседником, но в нем есть некое бремя, которое не разрешено, не просветлено.

Если, условно говоря, Леонардо да Винчи "не дописывает" религиозность, то Рафаэль ее "переписывает", то есть присутствует некая перенасыщенность, что тоже делает его произведения не слишком духовными, он "пересахаривает" женские образы. Но "Сикстинская мадонна" очень хороша, при взгляде на нее с середины зала возникает совершенно удивительное присутствие невесомости, она будто парит к вам навстречу, заставляя отбросить и забыть все логические доводы.

Сальвадор Дали - трагичен в своем одиночестве, он напоминает замурованного в башне мальчика, который рисует на бумаге, а затем делает из этого самолетики и пускает по миру. У него великий художественный дар и как рисовальщика, и как колориста, некоторые искусствоведы сравнивают его "Тайную вечерю" с "Троицей" Рублева по колориту. Колористическая цельность - это единственное, что объединяет этих художников. В отличие от Рублева у Дали нет целостного восприятия. Он рисует свое разорванное восприятие, то, что он видит сквозь решетку башни, у него скорее защита от подлинного общения. Временами он рисует душераздирающие вещи: становится жалко не столько мир, сколько его самого.

Модильяни очень созвучен русскому духу, я бы сказала, что он культурный Венечка Ерофеев. У него "пьяное" видение мира, из-за чего он не может видеть реальность, его

170

душа страдает, и она не справляется с этим страданием и потому находится в состоянии опьянения. Он рисует "голубые глаза Родины", в которые каждый может плюнуть, изображается некая пьяная масса тела, в которой высвечиваются два озера - глаза. Модильяни я люблю за страдания.

"Лестница Иакова" из библейского цикла Шагала - "ветхое" сооружение, на которое страшно вставать, по ней можно подниматься только с риском для жизни, это не мраморная лестница. Она отображает характер самого Иакова, который все время рискует. Очень выразительно и сложно по форме красивое "месиво" Песни Песней. Вся красота персика ради косточки, вся пышность формы ради скрытого, нечитаемого смысла.

Можно много говорить о художниках, но я перечислила тех, кто в большей степени для меня передает образы диалогических устремлений.

Ипостасное миросозерцание - это плод мистического опыта. Неоднократный мистический опыт дает право предположить наличие мистической школы. Некое взаимодействие между опытом и Сергия Радонежского, и Андрея Рублева, и Серафима Саровского свидетельствует о духовной связи и потому о наличии мистической школы на Руси. Каждый раз мистический опыт дает некое откровение, которое позволяет расширить историческое пространство. Когда мистический опыт входит в исторический пласт, то он на него воздействует, и именно потому можно говорить о наличии определенной школы. Русскую мистическую школу сформировал Сергий Радонежский созерцанием Троицы, именно он внес основной вклад. Ипостасное миросозерцание - заслуга Сергия и его учеников. Мистический опыт можно охарактеризовать по тому действию, которое бывает вокруг. Тринитарное миросозерцание - сокровищница русской души. Сергием было создано поле или почва, которая дает основание для динамического единства, в нем заложено нечто, о чем можно сказать, что, во-первых, это простор и, во-вторых, это простор для

171

диалогического единения, которое в основе своей должно быть многоэлементно. Это не результат симбиоза, возникшего в силу необходимости, а устремление объять необъятное; и мы чувствуем его в созерцании Троицы.

От Сергия до Нила Сорского шло развитие мистической школы, затем появились иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого), которые отбросили русскую духовность на уровень досергианского времени. Победа Иосифа Волоцкого - камень, которым был завален гроб Иисуса. Было объявлено торжество богатой церкви, отказывающейся от созерцания и идущей на союз с властью, то есть на приспособление христианских заповедей к политической целесообразности.

Тысячедневное стояние на камне Серафима Саровского было возвращением не только личной благодати, но и возвращением исторической благодати русской духовности. Он ввел молитвенное правило, которое было по силам человеку любого сословия. И как следствие этого - школа старчества. Можно сказать, что благодаря Серафиму была снова пробита брешь в небо.

С XIV по XVI век Россия жила Троицей; потом ее отодвинула идея Третьего Рима; но сейчас орлы без корон - для меня это символизирует идею объединения Востока и Запада на основе общего взаимопознания. Нужно создать центр интеллектуального напряжения, который мог бы дать новую традицию, новый импульс для создания богословия после Утопии, для создания философии старта и пути, которую я условно называю метареализмом. * * * Для меня познание - это увлекательное путешествие. Языком своего познания я считаю дискурсивную логику, что означает движение в виде развития причинно-следственной связи, а также метафору, которая является своего рода туннелем через гору, но метафору нельзя реализовы- вать, необходимо войти в контекст метафоры. Способ

172

своего познания я определяю как стремление к объемному видению, которое включает в себя антиномичное мышление в устремлении к гармоничному взаимодействию любви, познания и свободы.

Осмысление для западного человека я определила бы как составление плана. Западный мир чаще прибегает к линейному познанию, когда избирается определенная плоскость. Для восточного типа познания характерно наполнение смыслом каждого действия. Это очень чувственная позиция, но полнота чувств тоже вещь высокая и выводит в ту область, где нет смерти. Но вхождение в эту область не должно быть ни одноразовой практикой, ни одноразовым достижением; это не так, как спортсмен выигрывает Уимблдонский турнир и уезжает до следующего года. Это качественное переключение, из которого невозможно вернуться назад. Вопрос в том, как научиться в этом жить абсолютно без помощи стен "ашрама", то есть поклоняться Богу не "на горе и не в храме, а в духе и истине". Весь мир в ашрам не превратишь. Ашрам у Ошо (известного также под именем Багван Шри Раджниш) напоминает пятизвездочный отель. Конечно, это тоже путь, но все же это частичное достижение, потому что ашрам является своеобразной защитой в виде идеально построенной жизни - тишина, никто не ругается за окном, приятная музыка играет, можно полюбоваться на водопад. Любая форма защиты - это замкнутость, и научиться защищаться, не приобретая при этом замкнутого сознания, очень трудно. Потому Христос и не создавал "ашрамов". Ему негде было "голову приклонить".

Спасение не в создании нового типа замкнутости, а в том, чтобы разомкнуть всякую замкнутость беспредельно;

там нет страха, где нет перегородок. Страх возникает из-за перегородок, потому что за ними - враг. Потому абсурдно, когда сама спасительная идея используется как ограда.

Мы живем во времена взаимопереплетенности культур и народов. То, что раньше разделяло людей,

173

расстояния - теперь легко преодолимо. Не существует более изолированности культур, в том смысле, что каждый из нас может познакомиться с любой культурой мира через книги. Разрушена также стена, охраняющая сакральное знание. То, что раньше читали лишь посвященные, стало доступно многим.

В этой ситуации легко впасть в соблазн какой-нибудь утопической идеи или теории какого-нибудь искусственного объединения культур, но столь же опасно сужение позиции ради достижения неустойчивого равновесия.

В мире познания существует множество направлений, множество путей. Необходимость познания заключена уже в самом факте человеческого существования, пребывания человека в этом мире. Но почему же тогда при исходной равной потребности к познанию, так различны пути человеческого познания, так разнятся его результаты? Ответить на этот вопрос можно, только если перестать исключать из процесса познания саму ситуацию человека как существа познающего, то есть то пространство, которое мне бы хотелось обозначить как "Я-бытие".

"Я-бытие" - это пространство не физическое, а пространство душевно-духовное, пространство жизни конкретного "Я". Можно сказать, это область самоутверждения "Я", той его самости, которая дарована человеку в начале жизни, и воплощение ее в соответствии с той долей разумения, которую это конкретное "Я" вместило.

Личностный центр человека, его воля - это "вещь в себе". Как ей обнаружить себя, как доказать свое присутствие в этом мире? Ради этого воля вступает на путь самоутверждения самой себя. Это очень непростое дело. Всю эволюцию на земле можно рассматривать как метафору самоутверждения и самообнаружения творческой воли Бога. Через судьбу "конкретного" познает себя "Целое". Самоутверждение "конкретного" не праздное занятие, это его призвание. У всех творений на земле разные возможности самоутверждения, разные призвания.

174

"Я-бытие" человека - это область самоутверждения человека, область, отвоеванная конкретно им у небытия посредством обнаружения и развития таинственной воли быть, дарованной ему Создателем.

Самоутверждение человека - в данном контексте понятие не этическое, а онтологическое. Самоутверждение человека - это соучастие человека в универсальном, или Божественном, акте самоутверждения, который является первопричиной всякого частного самоутверждения.

"Я-бытие" - это фрагмент целостного Бытия. "Я-бытие" может быть просто некой частью, а значит, частным явлением, проявлением, как прообразом, который в очень сильной степени отличается от реальности задуманного творческой волей Бога. Как если бы Сущее выплеснулось словно волна, разбитая на сотни тысяч брызг, во множество существований, имеющих лицо конкретного существа. И если это существо замкнется на форме своего существования, пренебрегая своей родственностью с Целым, из лона которого оно было призвано к своему отдельному существованию, то оно останется сугубо частным явлением, потерянной частью Целого.

"Я-бытие" может стать явлением уникальным. Уникальное я-бытие это такое совершенное состояние самости, которое может стать ответным откровением Богу, это я-бытие в диалоге со Сверх-бытием. Если сравнивать частное я-бытие и универсальное я-бытие, то первое соотносится со вторым, как личинка и вылетевшая из нее бабочка. Частное я-бытие - это бытие, озабоченное самоутверждением, сосредоточенное на самоутверждении "вопреки", вопреки всему тому, что неизменно пытается ему в этом помешать. Поэтому частное я-бытие не освобождено от найденных в процессе самоутверждения способов достижения этого самоутверждения. Частное я-бытие не разделяет и не различает собственно самоутверждение и способы его достижения, частное я-бытие устанавливает ложную иерархию, когда

175

форма довлеет над содержанием, форма определяет содержание, когда качество зависит от количества.

Уникальное я-бытие проходит, не ломая, сквозь ту первичную форму самоутверждения, как сквозь прозрачную завесу, устанавливая иную иерархию, когда содержание определяет любую форму, качество порождает количество. Свобода такого я-бытия универсальна, как свобода духа, "который дышит, где хочет". Уникальное я-бытие -это полнота самопознания конкретного "я", предельная самореализация. Частное я-бытие обречено лишь на самопознание своей ситуации в отрыве от Целого. Уникальное я-бытие познает себя в соединении с Целым, через диалог с Ним.

Почти четыре столетия тому назад была предпринята первая серьезная попытка создать в познании принцип субъективной достоверности, то есть включение в процесс познания представления я-ситуации познающего, ситуации человека. Это придало новую динамику познанию (идеализму), открыло новые возможности, как если бы после наскальных рисунков мы увидели настенные храмовые росписи. Декарт нашел свой метод "cogito". Но Декарт так рационализировал человека, что ситуация его существования превратилась почти в математическую формулу, состоящую из мыслящей субстанции cogito,- неделимого духа - и делимой субстанции тела. Чувст- венный мир был словно разрезан надвое, часть его стала, в интерпретации Декарта, модусами неделимого духа, а часть была приписана к так называемой шишковидной железе, или некоему вместилищу передаваемых человеческими органами чувств.

Декарт создал определенный контекст для самопознания. Философия во многом до сих пор живет по инерции декартовского принципа субъективной достоверности, в русле его контекста самопознания. А как иначе можно интерпретировать примат интеллигибельности, примат разумного, сверхчувственного в теории познания Габриэля Марселя, нашего современника, философа-экзистенциалиста,

176

яркого приверженца идеалистического воззрения на мир? В своей работе "Экзистенция и объективность", где он выступает скорее как апологет принципа экзистенции в познании, он тем не менее пишет, что ".. .экзистенция как таковая нехарактеризуема... это значит лишь, что разум не может, не впадая в противоречие, занять в отношении нее позицию, которая требуется для того, чтобы охарактеризовать нечто" ("Экзистенция и объективность", Москва, Изд-во гуманитарной литературы, 1995, с. 61).

Для меня не понятно, как можно познать то, что не имеет вкуса? Мы познаем самим своим существованием. Качество человеческого существования, его вкус и есть наше познание. Человек "пробует" реальность на вкус почти так же, как он пробует различную пищу. Можно сказать иначе - человек погружается в реальность, и степенью этого погружения измеряется его познание. Если мы согласимся с "нехарактеризуемостью" нашего погружения, нашей экзистенции, мы обречем себя на познание с зажмуренными глазами. После всех открытий, сделанных человечеством в области философии, психологии и психологической практики, это делать по меньшей мере странно.

Экзистенция человека и есть его ситуация, ситуация его существования, а это не только описуемая реальность, но и поддающаяся анализу реальность. Я предлагаю ее рассматривать как Я-бытие. Почему именно Я-бытие? Мне кажется, что область "Я" очень трудно сделать понятием сугубо идеалистическим, неподвижным. "Я" всегда конкретно, всегда в динамике, всегда адресно, даже анонимное "Я" возможно расшифровать. Я-бытие - это вся сумма личностных устремлений самоутверждения конкретного "Я", это я-познание, я-свобода, я-любовь, это его ситуация. И если это частное Я-бытие еще не развито до уровня уникального Я-бытия, то. это всегда фрагмент познания, фрагмент свободы, фрагмент любви. И достоверность такого познания - это достоверность фрагмента,

177

подлинность такой свободы - подлинность фрагмента свободы, глубина такой любви - глубина относительная, до определенной отметки, где проходит граница данного конкретного Я-бытия.

Я-бытие - это состояние самости человека, переплетение трансцендентно-имманентного, имманентного объема бытия и трансцендентного объема небытия, того потенциала, еще не ставшего бытием, которое призвано по замыслу к становлению.

Имманентный объем бытия - это довольно значительный объем условий жизни данной конкретной сущности, это своего рода определенное содержание в определенной форме. Условно говоря, человеку, любому рожденному человеку, отводится некое пространство в общем, проявленном объеме бытия - это пространство географии и исторического времени его рождения, пространство национально-этнического, социального и культурно-языкового поля, на котором ему выделяется свой надел для реализации индивидуальных возможностей.

Трансцендентный объем неставшего - это некое пространство для эволюционного творчества человека, это его потенциальная свобода разделить судьбу Творца, это его возможность дорасти, а затем вступить в богочеловеческий диалог, это и право, и обязанность одновременно. Как только человек начинает претендовать на право участия в богочеловеческом диалоге, он тем самым возлагает на себя и труднейшую обязанность Вседержителя - ответственность за всякое проявление жизни и за всякое ее искажение. Конечно, ответственность человека по сравнению с ответственностью Творца имеет совсем иной объем, иное количество, она по-своему выражается, родство здесь определяется лишь по духу. Ответственность человека - это ответственность за неискажение импульса жизни в себе и по мере сил вокруг себя, причем второе всегда зависит от первого.

Как только человек пытается избавиться от тяжелейшего из бремен, пытается освободиться от этой ответственности,

178

он постепенно выпадает из фарватера общего потока эволюционного творчества, его, словно щепку, прибивает все ближе и ближе к твердому берегу, а затем он застревает где-то между камней, иногда - навсегда.

В объеме имманентного каждого конкретного человека всегда есть некое тайное хранилище трансцендентного. А это означает, что любая данность существования человека не приговор, а трамплин.

Трансцендентный объем неставшего - это духовная свобода человека, высшая свобода - возможность уподобиться Творцу, творить свой мир из ничего, из небытия. Небытие - это еще не ставшее бытие, но призванное к становлению, это некий материал, из которого можно творить бытие, это Божественное Ничто, которое оплодотворяется творческой волей и вызывается к жизни. Далеко не каждый человек в рамках своего имманентного объема бытия способен взрастить эту высшую творческую волю, которая могла бы оплодотворить дремлющий в нем трансцендентный объем небытия или хотя бы некоторую толику его, и тем самым вызвать небытие к бытию.

Высшая творческая воля проявляется в человеке лишь тогда, когда он достигает состояния, которое мы назовем я-идентичность, то есть когда он достигает тождественности творческого покоя Создателя.

Основной знак проявления человеческой жизни - это беспокойство. Человек встречает жизнь как опасность. Жизнь для него - это вызов. Он вдруг оказывается на просторе без охраняющих его рубежей. Представим себе такую ситуацию: живет себе человек в большом городе, он привык к регламентированной не им самим жизни, архи- тектор спланировал улицы, строители возвели дома, провели коммуникации, администрация города установила порядок, а наш герой живет себе в маленькой квартирке большого города, ходит каждый день на службу, подчиняется большинству правил поведения жителя большого города, получает зарплату и на свои деньги покупает себе маленькую

179

свободу тратить их по своему усмотрению. Каждый вечер наш герой засыпает в своей постели, чтобы утром встать с нее и продолжить привычную жизнь. Но в одно утро он вдруг обнаруживает себя не в своей постели, а... в голой степи! Справа и слева, спереди и сзади неизведанные просторы до горизонта. Что же ему делать? Если идти, то в какую сторону, если оставаться на месте, то что тогда делать? Нет привычных рубежей. Теперь его жизнь целиком и полностью зависит от него самого! Но как ею распорядиться? Как структурировать это бесконечное пространство и время? Рано или поздно человек начнет возводить себе укрытие, воспроизводить привычные рубежи и искать их. Открытое пространство, даже если в нем и нет очевидной опасности, вызывает беспокойство. Рубежи нужны для того, чтобы расчленить бесконечность, фрагмент легче исследовать и обжить, в нем меньше беспокойства. Человек многое в жизни использует как охранные рубежи, как укрытие от вездесущего беспокойства - это и любимый или любимая, это и семья, род, клан, сообщество, партия, церковь, государство. Многое достается ему по наследству, то есть некие рубежи, которые он не выбирает. Очень часто они бывают настолько обветшалыми, что уже не исполняют прежней роли, не укрывают от беспокойства, и человек начинает бороться за свободу от этих ненужных ему обветшавших покровов. Это не означает, что он созрел до высшей творческой воли. Он еще только на пути к ней. Дойдет ли он до этой цели, неизвестно. Он может остановиться на полпути, либо выбившись из сил, либо удовлетворившись достигнутым. Борьба за свободу политическую, социальную и даже религиозную лишь указывает направление, где лежит цель человека, но отнюдь не приводит к этой цели. Получается, что человек сначала борется с беспокойством, создавая рубежи и укрытия, потом он борется за свободу от устаревших рубежей и укрытий, создавая новые рубежи и укрытия. Его потомки или он сам через

180

некоторое время вновь почувствуют, что укрытие пришло в негодность. И так до бесконечности. Борьба иным людям дает забвение от беспокойства. Другие находят забвение пусть в несовершенном, но все-таки реальном укрытии. Главное для них - ни в коем случае не расширить это привычное пространство, не впустить ничего нового, а если и придется все-таки впустить, то это новое необходимо пометить, словно сделать ему прививку старого и привычного.

Бытие, явленное в нашем мире, неразделимо с небытием. Небытие присутствует в бытии как возможность дальнейшей актуализации творческой воли, и в этом процессе невозможно поставить точку. Через трансцендирование небытия в бытии происходит самоутверждение творческой воли, это вечно длящийся творческий акт, эволюция творения. Сущее через творчество изливается в конкретные существа и существования. И это только начало творческого процесса. Акт творения - это только старт, творчество продолжается через эволюцию творения. Можно сказать, что Сущее выплескивает часть творческой воли в существа и существования. Самостоятельное развитие некоторой части творческой воли Творца и есть рождение отдельного творения. Его же жизнь - это актуализация дарованной ему части творческой воли.

Все творения участвуют в эволюции, но их участие различно и по форме, и по содержанию. По сути, эволюция - это перерастание имманентных возможностей конкретного творения. Творческая воля актуализируется в конкретном творении, и вот миру явлена определенная форма имманентного бытия, то есть бытия в определенных границах, в недрах которого дремлет еще и определенная часть небытия или определенный творческий потенциал данного конкретного имманентного бытия. Получается, что любое творение - это имманентно-трансцендентное бытие. Настолько, насколько трансцендирование присутствует в жизни творения, оно эволюционирует.

181

У каждого творения есть свой эволюционный ритм, можно сказать иначе - у разных творений разные возможности эволюционировать. Творения различаются между собой тем, что вмещают совершенно различный потенциал творческой воли Творца и по количеству, и по качеству. Творения равны перед Творцом в своей сотворенности, в том, что факт их отдельности начинается с отделения части творческой воли Творца, но поскольку все отдельные части этой творческой воли уникальны, но не единственны, творения не равны между собой, они могут по-разному и в различной степени трансцендировать скрытое в их бытии зерно небытия.

Самые большие возможности у человека. Он может замедлить, остановить, интенсифицировать процесс эволюции в самом себе, процесс трансцендирования небытия в своем бытии. Потому-то в истории мифологии и существует образ человека как венца творения. Человеку доверен или дарован самый большой и самый сложный потенциал творческой воли Творца. Если обратиться к образу биологической эволюции жизни на земле, то можно сказать, что развитие шло в сторону усложнения имманентности бытия, усложнения формы бытия. Считается, что мотивом развития является приспособление к изменяющимся условиям жизни, но разве само изменение этих условий, причем постоянное, не являлось тем усложнением, на которое бытие отдельных сущностей не могло не реагировать? Эти изменения вынуждали раскрывать отсутствующие, на первый взгляд, потенциальные возможности этих отдельных сущностей, они трансцендировали небытие в рамках своего собственного бытия, трансцендирование было условием сохранения имманентного бытия. Можно сказать, эволюция - это постоянная трансценденция ради имманентности. Сущее, отделяя часть своей творческой воли, инициировало некое существование. Существование - это некая саморегулирующаяся система, своего рода ветвь эволюционного древа, в рамках которой существует множество существ родственных, но не

182

одинаковых. Саморегуляция существования заключается в способности ее существ к воспроизводству себе подобных имманентных сущностей. Первоначально, в доисторические времена, в древних имманентных сущностях был перевес бытия над небытием. И если так, то продолжительность их жизни зависит от неизменности внешних условий мира других имманентных сущностей.

Неизменность была бы возможна только в том случае, если во всех сущностях было бы заключено только бытие без скрытого внутри зерна небытия, а это было бы невоз- можно, так как творчество творений есть акт трансцендирования небытия в бытие.

Жизнь - это и есть длящийся акт трансцендирования небытия в бытие. Живой организм - это значит этап или фрагмент такого длящегося процесса. Условием любого проявления жизни является неизменный механизм трансцендирования небытия в бытие. Если бы Бог создал мир, в котором были бы сущности, заключающие в себе лишь бытие, то это был бы не живой мир, а нечто наподобие театра марионеток, и даже если внутри каждой марионетки был бы компьютер, прогнозирующий имитацию движения, то это была бы скучная жизнь, жизнь без новизны.

Новизна, захватывающая непредсказуемость жизни, определяется именно наличием зерна небытия, которое нужно трансцендировать в бытие. Мне кажется - хотя это и мнение абсолютного профана в компьютерном деле, - если усложнять компьютеры, то рано или поздно они научатся вмещать небытие, хотя бы копируя часть небытия своего автора, и их "поведение" выйдет из-под контроля человека. Это, конечно, лишь образ для пущей убедительности того, о чем я пытаюсь рассуждать.

Мы будем исходить из представления о том, что бытие есть по сути благо, основываясь на классическом христианском учении о творении "бытие в своем качестве бытия есть благо" ("esse qua bonum est").

183

Бог творит мир из ничего. Бытие выходит из лона небытия. Если это так, то небытие не противостоит бытию. Но как же тогда одно соотносится с другим? Для того чтобы проникнуться этим смыслом, необходимо переступить через примат аристотелевской логики, дробящей мир на жестко расчлененные факты и феномены, которые находятся в строго зафиксированном соотношении друг с другом. Подчеркиваю, что мы не отказываемся от такой логики навсегда, мы подвергаем сомнению лишь ее возможности в данном конкретном вопросе, для того чтобы снять ложную оппозицию бытия и небытия. У человечества есть и иная модель познания. Рассмотрим ее на примере представления о Дао, представления о неком переливчатом Целом, единым ритмом охватывающем бытие и небытие. "В мире все вещи рождаются в бытии, а бытие рождается в небытие" (Дао-дэ-цзин, 40, ст. 127). "И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называют его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его. Придерживаясь древнего дао, чтобы овладеть существующими вещами, можно познать древнее начало. Это называется принципом дао"( 14, ст. 118-119).