Триумф и трагедия советской космонавтики

Через морскую купель к звездам

В одной популярной песенке есть слова: «Три четверти планеты моря и океаны. Все остальное — острова». Для тех, кто решал задачу посадок космических кораблей, слова песенки становились своего рода исходными данными для определения технических средств и систем, обеспечивающих надежное возвращение космонавтов на Землю. Американцы выбрали воду, точнее акваторию океанов, а мы сушу в безлюдных районах Казахстанской степи, или Нижнего Поволжья. Были выбраны полигоны и расчетные точки посадки кораблей. Но приходилось заботиться и о тех непредвиденных случаях, когда требовался экстренный сход с орбиты и посадка в экстремальных условиях любого региона планеты при неблагоприятных погодных условиях, когда приход спасательных средств можно было ждать долгие часы, а может быть и несколько суток.

Наши космические корабли: «Востоки», «Восходы» и «Союзы» должны были обеспечивать посадку и на акватории морей и океанов, так как вероятность вынужденной посадки на воду очень высока.

О том, как проводились испытания космических кораблей на случай посадки на воду и о тех, кто проводил эти испытания, пойдет мой рассказ.

Морские испытания космических кораблей, а точнее спускаемых аппаратов, на которых космонавты возвращаются на Землю, проводились на акватории Черного моря в районе города Феодосия.

Участниками этих испытаний были представители ряда организаций, чьи системы обеспечивали приводнение и жизнедеятельность экипажа после вынужденной посадки на воду. За техническую часть испытаний отвечали специалисты Конструкторского бюро имени С. П. Королева и Испытательного института имени В. П. Чкалова, подготовкой испытателей занимались Институт медико-биологических проблем (ИМБП), Институт авиационной и космической медицины и Центр подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина.

Корабль проверялся на живучесть, плавучесть, а люди на выдержку, стойкость и мужество.

Программой испытаний предусматривалась оценка живучести спускаемого аппарата (СА) в экстремальных условиях моря до 5–6 баллов его волнения и различных температурах воды. На долю же людей-испытателей выпадали жесточайшие условия воздействия на организм морской качки в ограниченном объеме СА с повышенным уровнем углекислоты в атмосфере корабля, а затем покидание СА в условиях невероятной болтанки и действие на плаву после покидания.

«Железяка», как мы в шутку иногда называли СА, не всегда выдерживала испытания, а каково же приходилось людям, находившимся внутри.

Несколько слов о технике проведения экспериментов. Спускаемый аппарат готовится к испытаниям в трюме лесовозов, которые входили в состав поисково-спасательной бригады кораблей ВМФ, затем краном переносится на палубу на специальную подставку и после размещения в нем испытателей сбрасывается за борт для проверки работоспособности систем, функционирующих после приводнения, и отработки инструкции по действиям экипажа после приводнения.

Во время проведения одного эксперимента еще на ранних этапах морских испытаний едва не произошла трагедия. Решили сократить время подготовки эксперимента и сажать экипаж испытателей в СА в трюме, с тем, чтобы сразу на стреле крана опускать за борт. Несколько экспериментов прошло удачно. Но однажды случилось непредвиденное. Качка лесовоза на волне передалась спускаемому аппарату и, когда его понесли над палубой к борту, трос, на котором висел СА, соскользнул с крюка подъемного крана и спускаемый аппарат с высоты 12 метров полетел вниз. К счастью, не в трюм. Ударившись о перила борта, он упал в море. Аппарат глубоко нырнул, затем всплыл, как всплывают кашалоты, вытолкнув перед собой вспененную воду. Конструкция СА выдержала и удар о воду, и нагрузку на люк после погружения — он оказался закрытым. Все, находившиеся на палубе, замерли: а что же там с людьми-испытателями? Секунды ожидания превратились в часы. Каждый мгновенно представил кабину СА, заполненную поломанными, стонущими испытателями. И тут по связи донесся голос Олега Бычкова, командира условного экипажа СА: «Кажись, все живы и не поломаны. Как будто чувствовал, что так может случиться, и приказал привязаться еще в трюме. Слава Богу, что в море упали, а не в люк трюма. Было бы хуже». Полный оптимизма голос Бычкова вывел всех из оцепенения. СА срочно подняли на палубу, чтобы убедиться в целости испытателей и бортовых систем корабля.

^{Инструктор И. Давыдов показывает летчикам ВВС ГДР З. Йену и Э. Кёллнеру как нужно правильно покидать спускаемый аппарат в случае приводнения}

^{Испытатель покидает спускаемый аппарат}

Сам факт падения и события, происшедшие за ним, были настолько скоротечны, что никто не успел по-настоящему испугаться: ни испытатели, ни организаторы эксперимента. Испытателей подвергли углубленному медицинскому освидетельствованию, эксперимент отложили на следующий день, а все собрались в кают-компании, чтобы еще раз обсудить методику и тактику проведения испытаний с учетом происшедшего.

Расскажу о целом ряде отдельных и комплексных экспериментов, в которых был непосредственным исполнителем-испытателем или организатором с участием других испытателей.

Гостиница «Астория» была своего рода причалом и приютом для испытателей авиационной и космической техники различных научно-исследовательских и испытательных институтов и организаций, проводивших уникальные работы на морских и сухопутных полигонах в районе города Феодосии.

Здесь уже в районе полигона Чауда проводились летно-морские испытания космической техники, а затем и тренировки космонавтов.

Долгое время представителям Центра подготовки космонавтов и организаций, создававших космическую технику, въезд в город был предельно ограничен. Это были засекреченные люди, и появление их в городе было нежелательно и жестко контролировалось службами режима и КГБ.

Такая дискриминация длилась довольно долго, хотя один из филиалов Государственного испытательного института ВВС имени В. П. Чкалова находился в городской черте, и прибывающие в командировку на испытания люди должны были становиться на учет, а затем их направляли в гостиницу поселка Кировское в двадцати пяти километрах от города, и только счастливчикам разрешалось поселиться в «Астории» и то не в самых лучших номерах.

Космонавты и сопровождавшие их на испытания и тренировки специалисты каждый раз вынуждены были проходить довольно унизительную процедуру регистрации контроля и проверок.

Среди космонавтов и испытателей начался ропот из-за неблагоустроенности и необходимости ежедневных поездок, отнимавших много времени и сил.

Узнав об этом, Юрий Гагарин, довольно часто бывавший в Феодосии, решил разрубить этот гордиев узел. Его переговоры с руководством КГБ и режима, а затем и городскими властями дали положительный результат. Город Феодосия и его гостиницы открылись для людей, прибывавших на работу и особенно зимой, когда курортный сезон кончался. Вернувшись с тяжелой, напряженной и изнурительной работы с полигонов, испытатели в приемлемых человеческих условиях могли отдохнуть, чтобы завтра снова отправиться в штормовое море или холодрыгу и слякоть сухопутных полигонов под снег с дождем и пронизывающий мокрый ветер.

В большинстве своем это были люди молодые, одаренные и увлеченные интересной, необычной и перспективной, связанной с испытанием космических кораблей и освоением космоса работой. Это были энтузиасты и мечтатели, которые бытовые неурядицы отодвигали на задний план. Добираясь с полигонов в гостиницы, они кучковались по номерам и с помощью спирта, дешевого сухого вина и песен под гитару расслаблялись, чтобы утром снова напрячься для работы. Славное то было время. Не быт, не деньги выползали на передний план, а радость и счастье быть пионерами в этом великом стремлении первооткрывателей, первопроходцев.

Мне посчастливилось видеть этих людей, жить с ними рядом, переносить те же трудности и вместе с ними участвовать в испытаниях.

Обо всем этом можно было бы рассказывать бесконечно: о полных драматизма часах и мгновениях, когда решались вопросы личностного и общечеловеческого характера. И все это на фоне стремления людей добиться результата и цели порой ценой своего здоровья, а иногда и жизни.

Попытаюсь от общих слов перейти к конкретным событиям, чтобы отдать на суд читателя факты, свидетелем и участником которых я был сам.

Основной задачей специалистов ЦПК было определить степень безопасности космонавтов в случае приводнения СА, отработать инструкцию поведения экипажа космического корабля в момент посадки на воду, в период дрейфа и при необходимости покинуть СА; действия на поверхности воды до прихода поисково-спасательных средств. И все это в штормовом море. В комплексе с этими задачами отрабатывалась методика подготовки космонавтов после приводнения.

Опыт проведения серии длительных экспериментов по пребыванию в СА показывал, что нахождение привязанными в кресле испытателей на волне, приводит к очень сильному вестибулярному раздражению и дискомфорту, а попросту к рвоте, приводящей к крайнему психофизиологическому расстройству. Необходимо было определить возможность смены позы в СА, находящемся в штормовом море.

В поговорке: «Ждать у моря погоды» — имеется в виду хорошей погоды. Мы же ждали и дождались штормовой. Долгое время оперативный дежурный военно-морской базы не давал разрешения выйти на катере в море, чтобы пересесть на базовый корабль, где находился СА.

И вот мы в море. Подошли к флагманскому кораблю бригады ПСС «Челюскину». Сама процедура перехода по штормтрапу с катера на большой корабль достаточно эмоционально напряженная, потому что при ошибке в действиях можно оказаться раздавленным между бортами двух кораблей или покалеченным. Принимались, конечно, все меры предосторожности: выбрасывались между бортами кранцы — резиновые баллоны, устраняющие удар борт о борт.

После перехода на палубу лесовоза вышли в район испытаний. Первыми в эксперимент пошли Слава Перфилкин и его товарищ по Институту космической медицины Васильев. На море была пятибалльная зыбь с поперечной ветровой волной, что резко усиливало вестибулярное раздражение, а, кроме того, создавалось непрогнозируемое вращение СА с резкими провалами между волн.

^{Акватория Черного моря. Кандидаты на полет легли в дрейф}

^{Мирослав Гермашевский, летчик ПВО Польской Народной Республики, чувствует себя на воде как в невесомости}

Двухчасовой эксперимент подходил к концу, а Перфилкин и Васильев так и оставались привязанными в креслах, не рискуя изменить позу. Надо сказать, что опыт участия Перфилкина во многих морских испытаниях показал, что у него природой подаренный загрубленный вестибулярный аппарат и любая качка для него как развлекательное пребывание на качелях. Вспоминается эпизод, когда еще с двумя испытателями Славка Перфилкин в течение двенадцати часов находился в СА. Оба его товарища заполнили мешки для рвотных масс, а он в это время уминал пищевой бортовой рацион. С побледневшими лицами испытатели молча ждали очередного приступа рвоты, а Славка тем временем попивал воду из бачка и рассказывал анекдоты и напевал песенки.

Очередная шутка могла кончиться драматично.

— Что-то вы ребята притихли. Есть захотелось. Может блеванете, а я закушу.

Шутка вызвала у обоих приступ рвоты. В желудке уже не было пищи, поэтому шла желчь. Переждав какое-то время, один из испытателей — мастер спорта по штанге сказал:

— Еще одна такая шутка и из СА тебя, Славка, вынесут покойником.

Славка увидел ненависть в глазах партнеров по эксперименту и замолк. Он понял, что от угрозы до дела не так уже далеко.

И вот спускаемый аппарат с Перфилкиным и Васильевым на борту «Челюскина». Открыли люк. Из аппарата вылезли испытатели. Отдышавшись на палубе, на свежем морском ветру, они стали рассказывать о работе систем корабля. Мы же ждали от них рекомендаций по перемещению внутри СА и занятию более благоприятных поз при длительном дрейфе на волне.

Но рекомендаций не последовало. Они так и не отвязались, боясь, что их побьет о твердые конструкции интерьера корабля.

На вопрос: «Почему они не отвязались и не попробовали изменить позы внутри СА?» Славка ответил с некоторым вызовом:

— Вот вы сейчас пойдете и отвяжетесь, а потом расскажете, как это получилось.

— Ну, что ж, попробуем! — сказал я.

У нас предстоял повтор эксперимента вместе с Михаилом Бурдаевым — космонавтом, которому так и не суждено было полететь, хотя по своей подготовке и уровню знаний он был готов к полету. Его теория, что космонавт должен быть суперменом, подтверждения не получила. Все космонавты были, остаются и будут из костей и мяса, со своими трудностями, эмоциями, но люди, нацеленные всей своей жизнью в отряде космонавтов на полет, в котором нужно с достоинством выполнить поставленную программой задачу. И вот с таким, как выяснилось, не суперменом, я оказался внутри СА на шестибалльной волне. Первое время, пока проверяли работоспособность систем, дотягиваясь до различных кнопок и пультов, состояние дискомфорта было незначительным. Слегка подташнивало. Я видел, что, стараясь, чтобы я не заметил, Михаил подвинул к себе мешок для рвотных масс. Я это сделал раньше, боясь при приступе острой тошноты, не успеть и облевать корабль, который потом тяжело будет довести по микроклимату до исходного состояния, потому что внутренняя обшивка корабля впитывала запахи тел и пота испытателей. Не случайно мы называли аппарат «собачником». После длительного пребывания в нем адаптируешься к запахам, а сначала кажется, что чувствуешь дух всех, кто здесь был до тебя…

К середине второго часа пребывания в аппарате вся программа по работе с системами была исчерпана и мы с Михаилом, как кузнечики, выставив коленки, сидели, привязанные к креслам, не решаясь отвязаться и приступить к изменению поз. На момент начала эксперимента у меня был вес сто двенадцать килограммов и рост 192 сантиметра, у Михаила Бурдаева при росте 180 сантиметров идеальный вес 78 килограммов. В общем оба не хлипких человека и разворачиваться в ограниченном объеме СА, который непрерывно крутило и бросало, ставя с головы на бок, с бока на другой бок и ноги, а затем снова на голову, когда под собственной тяжестью провисаешь на привязной системе, спасающей тебя от ударов о приборную доску и стальную обечайку люка. Казалось, только в такой позе и можно спастись от ударов, но не от изнуряющей качки и затекающих от неподвижности органов тела, зажатых ложементом. Неподвижность вызывала сначала затвердение от напряжения мышц, а затем судороги, сопровождавшиеся нестерпимой болью. Нужно было искать другие позы.

Оставался еще час эксперимента. Можно было дотерпеть. Но тогда нет рекомендаций для экипажей кораблей, которые могут приводниться в экстремальных ситуациях. А наша работа в этот момент направлена именно на то, чтобы решить эту задачу.

Я взглянул на Михаила как раз в том момент, когда нас очередной раз поставило на голову, а затем крутануло вбок и мы начали проваливаться в проем между качающими мышцами волн моря.

— Ну что, Миша, попробуем отвязаться? — обратился я с вопросом к Бурдаеву. — Ведь они перед нами этого не сделали. Я имел в виду Перфилкина и Васильева.

— Для чего? Чтобы доказать им, что мы можем?

Налет суперменства у Михаила отошел на задний план, а на передний выполз инстинкт самосохранения и он вылился в вопрос на вопрос.

— Ради этого доказательства я не стал бы затевать этот эксперимент. Наша задача куда более важная: получить опыт пребывания в штормовом море и практически отработать наиболее выгодные с точки зрения длительного выживания позы в аппарате, чтобы изложить этот опыт на бумаге и передать всем космонавтам отряда, — мой довод подействовал на Михаила и он решительно согласился:

— Ну что ж, давай поэкспериментируем. Только как?

— Миша, отвяжись и ложись поперек кресел. В момент нашего диалога аппарат на волне приподняло, накренило и закрутило так, что мы вновь оказались головой вниз, висящие на привязной системе, упирающиеся затылком в заголовник ложемента кресла.

— Может быть, ты первым отвяжешься? — беззлобно, но, криво ухмыльнувшись, предложил Михаил.

— Как ты думаешь, кому будет хуже, тому, на кого свалилось восемьдесят килограммов, или тому, на кого упадет сто пятнадцать.

Михаил понял, о чем я говорю, и, выждав момент, когда очередная волна поставила СА в нормальное положение, расстегнул замок привязной системы и лег поперек корабля под приборную доску в нижнюю часть кресел. Я помог там закрепиться, подсунув ему под голову мягкие укладки из гидрокостюма и теплозащитного костюма. Распрямившись, Михаил почувствовал себя немного лучше. Онемевшие ноги заполнялись кровью и от этого сразу становилось легче на душе. Он с сочувствием смотрел на мой кузнечиковый вид. Как в той песне: «Сидел кузнечик коленками назад». Затем Михаил помог мне выйти из ложемента кресла и тоже лечь поперек аппарата. Теперь мы расположились валетом. По затекшим ногам разбегались тысячи мурашек, освобождавших зажатые капилляры сосудов и возвращая ногам, да и всему организму устойчивость. Поза была найдена. Так можно было долго находиться в СА. Мы были довольны. Можно было заканчивать эксперимент. Мы слышали, как моряки завели гак крана в устройство для подъема СА на палубу. И вдруг спускаемый аппарат стремительно понесло вверх, наклоняя на бок и переворачивая. Затем по люку корабля раздался тяжелый удар, который оглушил нас. Финал эксперимента мог оказаться трагическим. Прежде, чем натянулись троса подъемного устройства «Паук», на лесовоз накатилась большая волна, которая прошла под кораблем, а затем навалилась на СА. Разница в амплитудах провала и гребня волны пришлась в сумме на СА. Стокилограммовая болванка отвеса кранового устройства ударила по люку. И он выдержал. Если бы от удара крышка люка провалилась, возможно, что не было бы написано этих строк. Но все обошлось. Через несколько минут СА был на борту лесовоза и старший помощник командира корабля, руководивший подъемом, просил у нас прощения за то, в чем был и не был виноват. Разве мог он спрогнозировать такое сочетание отрицательных факторов.

^{Владимир Ремек (ЧССР) «пробует на вкус» соленую воду}

— Есть повод выпить сегодня за здравие, — констатировал Перфилкин. — Если бы «железяка» не выдержала, вы бы почувствовали себя рыбками в аквариуме.

Таким образом, был отработан один из элементов пребывания экипажа в СА в случае вынужденного приводнения в штормовом море.

Но таких элементов было десятки. Из них складывалась инструкция по действиям экипажа, совершившего посадку на акваторию морей и океанов. После вынужденной посадки на озеро Тенгиз зимой, когда едва не погибли космонавты Зудов и Рождественский из-за увеличивавшегося крена при вводе запасной парашютной системы, необходимо было повторить это на испытаниях. Этот случай не анализировался и не проверялся в морских испытаниях раньше. Считалось, что такое сложение аварий, как посадка на запасной парашютной системе, да и еще к тому же на воду практически невероятна. Однако дальнейший анализ показал, что событие не настолько уж невероятное. Возникла необходимость проверить это и устранить.

Представители Генерального Конструктора в лице Константина Феоктистова были категорически против. Специалисты Центра подготовки космонавтов, отвечавшие за безопасность экипажа на этапе посадки, требовали провести доработки спускаемого аппарата, а затем проверить их на морских испытаниях. К сожалению, спор технический начал перерастать в спор идеологический. Во время доклада в Военно-промышленной комиссии Феоктистов высказал мысль, что представитель ЦПК полковник Давыдов своими придирками хочет сорвать темпы космических полетов. Запрещенный удар из-за угла.

^{К. П. Феоктистов, включенный в состав космонавтов-испытателей ГКБ РКК «Энергия», на тренировке}

Вместе со своим начальником генералом Почкаевым я был вызван в Кремль.

Мне было понятно, что нужно иметь безотбойные доводы, которые можно было противопоставить безусловному авторитету Феоктистова, как космонавту и заместителю Генерального Конструктора. Я пошел на риск, за который в случае формального подхода, мог получить много служебных неприятностей. Из совершенно секретного отчета я извлек фотографию и положил ее к себе в удостоверение личности.

Когда мы вошли в Кремль, в кабинет одного из заместителей председателя ВПК, он поднялся навстречу и тепло поздоровался с генералом Почкаевым. Я представился ему.

— Так вот он, возмутитель спокойствия, стремящийся сорвать темп космических полетов. — Докладывайте, полковник, — доброжелательный тон располагал к прямому и честному разговору.

— Существо вопроса Вы уже знаете. Я попробую привести доводы, которые не вызывали бы у Вас сомнения.

— Ну, ну, приводите! Посмотрим!

Я вытащил из бокового кармана тужурки удостоверение личности и, развернув его, вытащил фотографию. В верхнем углу ее отчетливо было видно «Сов. секретно». Я протянул фотографию. Заместитель председателя взял ее и некоторое время рассматривал. Затем перевел взгляд на меня.

На фотографии было видно, что три четверти крышки люка-лаза в СА находятся в воде. Я задаю вопрос:

— Как вы думаете, даже не ослабленный длительным космическим полетом космонавт, а здоровый подготовленный человек, а точнее экипаж из трех человек сможет покинуть СА до тех пор, пока он не погрузится в воду?

Заместитель Л. В. Смирнова снова перевел взгляд на фотографию:

— Аргумент более чем убедительный. Дальнейших разъяснений не требуется. Иван Николаевич, — обратился он к генералу Почкаеву, — готовьте письмо за подписью Главкома ВВС на имя Председателя ВПК Леонида Васильевича Смирнова, а мы попробуем правильно разрешить этот спор.

И действительно вопрос решился в пользу повышения безопасности космонавтов и проведения доработок СА. Правда, Константин Феоктистов до начала испытаний пытался доказать нецелесообразность их проведения, за что КБ «Энергия» чуть не заплатило жизнью одного из своих испытателей, едва не утопив его в СА при проведении эксперимента по покиданию с полупогруженным в воду люком.

Мы же, в свою очередь, до начала испытаний с использованием тренажера «Океан», предназначенного для проведения морских тренировок, решили до ближайшего космического полета повторить ситуацию на озере Тенгиз с целью выработки рекомендаций по покиданию СА.

Эксперимент в рамках научно-исследовательской работы решили провести на водоеме в районе поселка Фронтовое вблизи города Феодосия, недалеко от филиала Центра летно-испытательного института. Подготовили СА к эксперименту. В качестве испытателя я решил выступить сам и взять вторым своего заместителя Володю Гайдукова. Слишком велик был риск, чтобы посылать других испытателей. Володя в скафандре, я в гидрокостюме «Форель» заняли места в спускаемом аппарате. Страховку эксперимента организовали с помощью двух спасательных машин (ПЭУ — поисково-эвакуационная установка) завода Лихачева.

Одна из машин начала буксировку, другая с минуты на минуту должна была подойти из летно-испытательного Центра. Но подход второй машины страховки задерживался по неизвестным причинам.

Мы с Володей начали перегреваться в своем невентилируемом снаряжении. Нужно было принимать решение: либо остановить эксперимент и отбуксировать аппарат к берегу, а значит, потом все начинать сначала, либо начинать эксперимент с высокой степенью риска. Мы были зажаты временем и программой испытаний, а к тому же дальнейшее пребывание в невентилируемом снаряжении могло привести к тепловому удару. Я принял решение начать эксперимент до прихода ПЭУ. Открыли люк, и в него хлынула серо-бурая жидкость. Володя закрыл герметичное остекление скафандра. Теперь в нем можно было дышать только три минуты воздухом, который находился между телом и оболочкой. Поэтому первым покидал СА я. Жижа хлынула в лицо, стекая по гидрокостюму, стала стремительно заполнять капсулу. СА от моих движений к люку еще больше наклонился, и поток заливал Гайдукова. Второй машины страховки не было, и приподнять аппарат не было возможности. Риск потерять друга подтолкнул меня. Преодолевая поток, я вывалился из аппарата. Через несколько секунд Володя выскочил за мной и, оказавшись на плаву, открыл остекление головного шлемофона, под которым уже начал задыхаться от скопившейся углекислоты. В следующий момент СА, приняв в себя порцию мутной болотной воды и жижи, пошел на дно. Нас подхватили на единственную машину страховки и повезли на берег. Здесь я увидел приближавшуюся из-за бугра вторую машину. Когда начали выяснять причины опоздания, стало понятным, что за них надо, как минимум, гнать виновников в три шеи, а может быть и отдать под суд. Оказалось, что начальник службы режима Феодосийского летно-испытательного Центра (ЛИЦ) майор Рудольф Кузнецов, воспользовавшись своим служебным положением, решил не выпускать машину страховки до тех пор, пока его личную машину не заправят задаром дефицитным бензином. Вот такое крохоборство могло стоить нам жизни.

Не переодеваясь, в грязном гидрокомбинезоне я предстал перед начальником летно-испытательного центра генералом Александром Васильевичем Пресняковым, Героем Советского Союза, получившим это звание за подвиги в годы Отечественной войны. Великолепный человек, прошедший через огонь, смерть, испытания самолетов, с двух моих гневных фраз понял, что произошло. Выводы были таковы, что с этого дня нам больше никто не решался ставить палки в колеса наших испытательных работ и подготовке космонавтов к действиям в случае вынужденной посадки на акваторию.

Генерал Пресняков дал зеленую улицу нашим делам. И надо отдать должное, большинство феодосийских офицеров и специалистов содействовали нашим работам. И делали они это от души, потому что видели в космонавтике знамя Родины.

В этом очерке не случайно достаточно много внимания уделено испытаниям на море и отработке методик подготовки космонавтов. Это были тяжелые, полные драматизма дни и месяцы. Можно было бы рассказывать о многих событиях, проходивших на грани риска здоровью и жизни испытателей. В процессе этих испытаний был пожар на борту спускаемого аппарата, нарушение герметичности и затопление, изменение устойчивости аппарата при различных его модификациях.

Все эти недостатки выявлялись и устранялись в процессе испытаний или в процессе подготовки к очередному космическому полету.

Особым разделом морских испытаний была проверка космического снаряжения, входящего в состав носимого аварийного запаса НАЗа и специальных средств, предназначенных для действий космонавтов на плаву после покидания СА. Скафандр, который выполняет основную роль: защита космонавта от глубокого вакуума в случае разгерметизации кабины в космосе, должен был решить задачу спасения после покидания СА на плаву.

Задача оказалась не простой. Скафандр с поэтическим названием «Сокол», который стал обязательным снаряжением на борту кораблей серии «Союз» после трагедии с экипажем корабля «Союз-11», должен был защитить не только от проникновения воды, но и от холода в случае посадки зимой на акваторию.

Такие испытания на первом этапе были проведены на заводе «Звезда» в бассейне, а затем испытателями Центра подготовки космонавтов в натуральных условиях холодного моря.

Январский холод из Центральной России перекочевал в Крым. У берегов Феодосии образовалась кромка льдов. Из-за снежных заносов было прервано на несколько дней движение поездов до Феодосии, шоссейная дорога, связывающая Симферополь с Феодосией, тоже не функционировала. Но время не ждало. До старта очередного корабля оставалось меньше месяца, и до этого нужно было провести испытания.

Приехали поездом в Симферополь. Заснеженный вокзал. На поезде приехали немногочисленные отдыхающие, которые могли добраться до санаториев Южного берега по действующей трассе с помощью троллейбусов и автобусов. Нам же предстояло пробиваться на Феодосию с помощью вездеходов.

О сложившейся ситуации знали в облисполкоме и Крымском обкоме партии. Каково же было наше удивление и радость, когда у поезда на вокзале нас встречал Александр Мефодьевич Рощупкин — председатель Крымского облисполкома.

— Переночевать придется в гостинице. На ночь я вас из города не выпущу. А утром двумя вездеходами будем пробиваться через перевалы на Феодосию.

Категоричность и доброжелательность тона Рощупкина не давала возможности возразить в данной ситуации, хотя у нас назавтра планировался выход в море и начало испытаний.

Спать легли рано. В утренних сумерках пришли вездеходы, и начался наш путь в Феодосию. Отдельные фрагменты этого пути можно было бы, пожалуй, сравнить с нашими работами в Воркуте и Тикси. Дорога, которую мы проскакивали в нормальных условиях за два — два с половиной часа, преодолевалась почти восемь часов. Мы сразу же отправились на причал, где ждал в готовности буксир Феодосийской военно-морской базы. Быстро перегрузились и, ломая тонкий лед, буксир повез нас к базовому кораблю — сухогрузу «Тамань», который ждал нас на рейде на чистой воде.

Через час с небольшим мы уже на палубе «Тамани» разворачивали снаряжение и готовились к началу испытаний. Температура воды в море +2 °C, температура воздуха над морем — 14 °C, волна три балла. Лучшего для испытаний снаряжения не придумаешь и худшего для человека, пожалуй, тоже не придумаешь.

Но тонкое хлопчатобумажное белье, поверх которого одет капроновый с внутренней резиновой оболочкой скафандр, не создавало даже иллюзии теплозащиты для тела испытателя, тем не менее, предстояло проверить все в натуральных морских условиях и не на спокойной воде в бассейне завода «Звезда».

Первым в ледяную воду прыгает Володя Гайдуков. Даже у стоящих на палубе в теплом летном обмундировании специалистов и испытателей мороз пробежал по коже, когда он погрузился в воду, а затем всплыл. Как только он открыл остекление скафандра, ибо в закрытом можно было через пару минут задохнуться, гребень волны хлестнул ему в лицо, через шейную шторку проник под скафандр к телу. Володя наполнил плавательные поплавки и начал дрейфовать по воле волн. Следом за ним шел спасательный катер. Через полтора часа пребывания среди волн, которые даже нам, стоящим на борту «Тамани» показались вечностью, у Володи появились судорожные явления. Можно было пропустить момент и получить холодовой шок у испытателя. Врач, наблюдавший за Гайдуковым, по объективным показателям прекратил этот получасовой эксперимент. Стало ясно, что в скафандре на плаву в реальных на сегодняшний день условиях пребывания более часа чревато смертельной опасностью. Поэтому покидание спускаемого аппарата в скафандре в случае вынужденной посадки зимой, скажем, в Охотское или Баренцево море, допустимо только в том случае, если сразу после приводнения идет стремительное затопление космического корабля и времени на переодевание в теплозащитный костюм и гидрокостюм «Форель» нет.

Сразу после подъема на борт «Тамани» Володя Гайдуков был отправлен в парную. Сидя рядом с ним, я видел, как по его телу пробегали судорожные волны, и тело покрывалось мурашками. Он жадными глотками пил очень горячий чай и только через полчаса пребывания в парной у него появились капельки пота. Стакан почти не разведенного спирта и постель в теплой каюте «Тамани» оставили без последствий на этот раз здоровье мужественного человека и испытателя Володи Гайдукова. Впоследствии этот и многие другие эксперименты с его участием дали свои всходы. Сейчас он пожинает плоды тревожной молодости, но никогда не жалуется и не сетует на те дела, которые были им сделаны во имя Родины, во имя Космонавтики. Мы были поколением увлеченных и целеустремленных. Жили под девизом «Жила бы страна родная и нету других забот!» А космонавтика была в ту пору для мужественных, стойких и гордых за свое Отечество. Сейчас над людьми, подобными Володе Гайдукову, смеются. Вспоминаются слова стихотворения:

Немного затянувшееся повествование о морских испытаниях спускаемых аппаратов космических кораблей хотелось бы дополнить несколькими лаконичными эпизодами о подготовке космонавтов к действиям в случае приводнения. Такие тренировки проводились практически со всеми космонавтами, как нашими, так и иностранцами. И, как правило, в составе штатного экипажа, готовящегося к ближайшему полету. Прежде, чем рассказать об этих нескольких эпизодах, хочется привести слова дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР Николая Николаевича Рукавишникова: «Морские тренировки я сравнил бы с микрополетом в космос по эмоциональной, физической и психофизической напряженности. Они дают возможность проверить совместимость людей в экипаже и позволяют почувствовать взаимопонимание и уверенность в товарище по полету. Особенно это проявилось в драматической ситуации, которая сложилась в космосе во время советско-болгарского полета с Георгием Ивановым».

^{Закрепление полученных знаний идет и на воде. Сейчас пиропатрон для наведения вертолета будет приведен в действие}

Подготовка к космическому полету космонавта из Монгольской Народной Республики была облегчена тем, что оба кандидата на полет и основной Гуррагча и дублер учились в Военно-воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского и были ее выпускниками. Поэтому языковой барьер преодолевать не пришлось, и к тому же аэрокосмическая терминология им была знакома. Несколько раз менялся кандидат на этот полет в качестве командира корабля. Первоначально в состав этого экипажа был включен командир отряда космонавтов Борис Волынов. С ним на морские тренировки прибыл в город Феодосию Гуррагча. Сойдя с трапа самолета, Борис Волынов с некоторой ехидцей и иронией проговорил:

— Между прочим Гуррагча плавать не умеет.

С отрядом космонавтов у меня и моего отдела сложились дружеские доброжелательные отношения. Нас объединяло понимание космонавтами жизненной необходимости наших тренировок. Многие из них даже принимали участие в испытаниях, где присутствовал определенный риск потерять или подорвать здоровье, в то время, когда главной задачей космонавтов удержаться в отряде было здоровье. Трудности испытаний и нелегких тренировок объединяли нас, и, когда возникали проблемы с руководством управления, отряд становился на нашу сторону.

И вот сейчас передо мной на аэродроме Кировский под Феодосией рядом с командиром отряда космонавтов стоял виновато улыбающийся Гуррагча.

— Боря, это же не по моей кафедре. Это же подготовка отдела физкультуры.

Они должны были научить его плавать. Не умеющего плавать я к тренировкам допустить не могу с точки зрения безопасности.

— Это твои трудности. Отменяй тренировки и докладывай в ЦПК, — с некоторым злорадством сказал Борис и взглянул на растерянного Гуррагчу.

— Я научусь, я очень быстро научусь, я хочу полететь, — чисто, с правильной расстановкой ударений, проговорил Гуррагча.

— Конечно, научишься. Только не бойся воды и слушай меня.

Уж очень хотелось помочь этому человеку, в глазах которого были отчаяние и мольба. С аэродрома мы, не заезжая в гостиницу, поехали на Золотой пляж Феодосии.

Первый вход в море по некрутому берегу дался легко. Гуррагча улыбался. Но как только под ногами у него пропало дно, он сразу хватанул дозу морской воды. Я поддержал его, и мы пытались плыть вдоль берега. Одной рукой он вцепился мне в бицепс. Он плыл не дыша, но при каждом открытии рта хватал очередную порцию морской воды. Вышли на горячий песок. У Гаррагчи посинели губы, его тошнило от морской воды. Отлежавшись на песке, мы снова и снова входили в воду. Борис безучастно с иронической улыбкой наблюдал за нами.

— Ты молодец, Гуррагча. У тебя все получается. К вечеру ты будешь плавать и завтра начнем тренировку, — подбадривал я.

На бицепсах моих рук и предплечье через загар стали поступать синие отпечатки пальцев Гуррагчи: с таким усилием он хватался за меня, как за спасательный круг.

К вечеру мы мало продвинулись в обучении, и я понимал, что слишком большой риск допускать его к тренировкам. Но зато я понял, что страх Гуррагчи перед морем и его глубиной пропал, а это главное.

^{Первый космонавт Монголии Жугдэрдемедийн Гуррагча вырос далеко от моря. Но он сумел породниться с этой стихией и бесстрашно прошел тренировки на выживание при приводнении}

Судьба милостиво отнеслась к монголу.

Ночью задул сильный ветер, разыгрался шторм, который гнал в Феодосийский залив крутую волну, исключающую выход в море. Я доложил в ЦПК и получил указание задержать экипаж космонавтов до успокоения моря и провести тренировки.

Утром с Гуррагчой мы вышли на набережную Десантников. Море бросало на берег 5–6 балльные волны. В детстве я очень любил купаться в штормовом море. Я знал, как войти в него и выйти из него.

Берег у Феодосии песчаный. Риск разбиться о камни отсутствует. Я разделся, переждал очередной накат и нырнул в надвигающийся вал. И все это на глазах Гуррагчи. Затем несколько раз повторил вход и выход из моря. Страх в глазах Гуррагчи сменился восторгом. Он радовался каждой моей схватке с морем.

— Ну, а теперь раздевайся, и пойдем вместе. Он сначала подумал, что я шучу.

— Давай, давай, быстрей, — поторапливал я.

Выждав малую волну, мы вошли в море и затем вместе взлетали на гребни волн. Он продолжал хлебать воду, но уже не так активно, как в первый день. С малой волной вышли на берег, отлежались и снова в море. Теперь он шел с охотой и без страха. Два дня клокотало море, устроив мне и Гуррагче экзамен: мне на умение учить людей побеждать слабости и страх, ему — на мужество и стойкость. На третий день море стихло. Мы рано утром с Гуррагчой вышли на набережную Десантников. Море едва шевелилось.

— Ну, что, Гур, видишь буек. К нему и обратно поплывешь сам. Я буду рядом. Если устанешь, возьмешься за мои плечи, и поплывем вместе. Но старайся делать все сам. Понял?!

Он утвердительно кивнул головой и улыбнулся.

Мы поплыли к буйку. Я плыл так, чтобы он в каждое мгновение мог взяться за меня. Он это чувствовал и плыл. Подержавшись за буек, поплыли к берегу. Вышли из моря, Гуррагча обхватил меня за плечи, ткнулся лицом мне в мокрую грудь. Я не видел его слез, но мне кажется они были, слезы счастья и радости, которые были незаметны на мокром лице.

Мы снова и снова плыли к буйку. Оделись, пошли в гостиницу. У входа Борис Волынов спросил:

— Ну, что, будем тренироваться или летим домой?

— Будем тренироваться, а потом полетим домой, — с радостной улыбкой проговорил Гуррагча.

Не знал монгольский космонавт, что море готовит ему новое испытание.

На рейде Феодосии ждал подготовленный к проведению тренировок специальный поисково-спасательный корабль «Баскунчак», на борту которого находился тренажер «Океан», предназначенный для тренировок космонавтов по действиям в случае вынужденного приводнения.

Как только бригада, обеспечивающая тренировки, и космонавты прибыли на борт «Баскунчака», он снялся с якоря и вышел в море в район тренировок.

Процесс тренировки состоит из двух этапов. Первый, когда имитируются условия, требующие немедленного покидания СА в скафандре. Это может быть в случае разгерметизации корабля и его быстром затоплении или в случае пожара на борту. Второй, когда условия в СА позволяют находиться в нем длительное время с тем, чтобы можно было снять скафандр, одеть полетный костюм, теплозащитный костюм, гидрокостюм «Форель» и уже после этого покинуть спускаемый аппарат, взяв с собой бортовую документацию и НАЗ «Гранат-6» — условное название носимого аварийного запаса.

Оба эти этапа тренировки имитируются инструкторами, и космонавты применительно к обстановке начинают действовать, ведя репортаж с помощью бортовых средств связи.

Итак, СА с космонавтами на борту крановым подъемным устройством выносится за пределы «Баскунчака» и бросается в море.

К моменту прихода в район тренировок ветер поднял волну до трех баллов. Спускаемый аппарат начало раскручивать и бросать из стороны в сторону, вызывая при этом сильное вестибулярное раздражение. Борис Волынов к этому времени совершил два космических полета, неоднократно участвовал в таких тренировках. Поэтому ему все, что происходило, было привычно и понятно. Для Гуррагчи все было впервые. Поэтому руководитель тренировок приказал ему вести репортаж: «Пусть привыкает». А Борису Волынову нужно было выходить на связь только по необходимости.

Как только произошло приводнение, Гуррагча доложил:

— Парашютные стренги отстреляны. На борту корабля все нормально. Корабль произвел посадку на акватории Черного моря в заданном районе. В иллюминаторах плещется голубая вода. Состояние моря близкое к трем баллам. Видны медузы, рыбки. Очень красиво и приятно. Готовимся к длительному дрейфу.

Но «красиво и приятно» сразу же после начала свободного дрейфа превратилось в беспорядочное вращение и бросание на волне. К тому же инструкторы дали вводную на отказ бортового питания. Погасли светильники, выключились вентиляторы. Прекратилась подача свежего воздуха. В корабле появились первые признаки удушья.

И вдруг Гуррагча прекратил репортаж. Инструктор запросил:

— «Океан-2» (позывной Гуррагчи на время тренировки) ведите репортаж. Какая обстановка в СА? Ответа не последовало.

— «Океан-2», доложите самочувствие и обстановку на борту СА. Приготовьтесь к покиданию.

Снова молчание и снова запрос с борта «Баскунчака».

— «Океан-2», Гуррагча, ведите репортаж.

Тишина. Только слышно тяжелое дыхание, да какое-то бульканье, усиленное динамиком на пульте управления тренировкой.

— Я «Океан-1». Вести репортаж он не может. У него состояние дискомфорта. В СА очень душно. Готовимся к покиданию. Одеваем плавсредства, — вышел на связь Борис Волынов.

По бортовой инструкции и по заданию на тренировку первым покинуть аппарат должен командир, а затем, выбросив герметичный мешок с документацией и блоки НАЗа, должен покинуть космонавт-исследователь. Они должны сплыться на воде, соединиться фалами и дальше продолжать дрейф по поверхности моря, взаимодействуя со средствами ПСС ВВС и ВМФ.

Руководитель тренировки дал команду на покидание и через несколько минут открылся люк спускаемого аппарата. Из него появился не Борис Волынов, как ожидалось, а бледное, схожее по цвету с цветом скафандра, лицо Гуррагчи. Это его выталкивал из спускаемого аппарата командир корабля. Монгольский космонавт очень сильно укачался, и поэтому его движения были замедленными. После того, как он покинул аппарат и оказался в воде, бодрости прибавилось. Он наполнил поплавки плавательного ворота. Буквально следом за ним Борис Волынов, выбросив герметичный мешок и блоки НАЗа, сам покинул СА. Через несколько минут он догнал Гуррагчу, которого волны отнесли в сторону метров на пять. Они соединились и продолжили тренировку уже на плаву.

Тренировка на следующий день, хотя была и продолжительнее, но на более спокойном море, и опыт, полученный накануне, позволил в полной мере отработать навыки действий экипажа в случае приводнения.

Впоследствии, уже после космического полета, который монгольский космонавт выполнял вместе с Владимиром Джанибековым, он вспоминал, что тренировка на море далась ему тяжелее, чем весь космический полет, но была очень хорошей подготовкой к тем трудностям и неожиданностям, которые ждали его в космосе. Он получил хорошую закалку на мужество и стойкость.

Если в вышеупомянутом эпизоде я встретился с неопытным, малоподготовленным к трудностям летной профессии человеком, то в другом случае было все по-другому.

На тренировку в морской купели прилетели два опытнейших летчика-испытателя из Летно-испытательного института имени М. М. Громова. Люди, за плечами которых были тысячи часов в воздухе, сотни испытательных полетов и десятки испытанных в небе самолетов и образцов авиационной техники, решили, что прилетели в Феодосию на легкую полуувеселительную прогулку с купанием в море.

Анатолий Левченко и Александр Щукин готовились к первому испытательному полету на космической системе «Буран», которая шла вдогон американской системе «Шаттл».

Прилетев к вечеру в Феодосию, они следующим утром должны были участвовать в длительной тренировке, связанной с переодеванием и покиданием СА после шестичасового дрейфа на борту аппарата.

Когда мы ехали с аэродрома «Кировский» в Феодосию, я по дороге, чтобы не терять время, начал инструктаж в объеме предварительной подготовки к тренировке. Саша и Толя слушали меня и улыбались. Мои наставления и указания они воспринимали всерьез, а трудности, о которых шла речь, казались им шуточными.

Им, прошедшим через горнило летных испытаний, казались наивными мои предупреждения, что назавтра они будут испытывать не технику, а самих себя, причем в непривычных и очень специфических условиях.

Я советовал им пораньше лечь спать, отдохнуть и ни в коем случае не принимать спиртного.

— Ты знаешь, у нас с Сашей с утра было два испытательных полета. Был достаточно большой напряг, и мы немножко расслабимся, тем более что у нас в Феодосии много друзей. Не переживай. Завтра все будет в лучшем виде. Проведем сразу две тренировки — и длительную, и короткую. Сэкономим время, чтобы послезавтра отдохнуть на пляже и покупаться в море, — с улыбкой говорил Анатолий Левченко.

— Успокойся, все будет в лучшем виде. У нас бывали дела и похлеще. Выкручивались! И здесь мы тебя не подведем, — поддержал Анатолия его друг по экипажу и по жизни Саша Щукин.

— Ну, смотрите, мужики. Отслеживать ваш режим я не собираюсь, но предупредил, чтобы плохо не было.

Приехали в гостиницу «Астория», когда на улице уже горели фонари. Южная ночь наступает быстро. У входа в гостиницу, а точнее в ресторан «Одиссей» толпились люди, гремел джаз, на набережной прогуливались отдыхающие. Вся обстановка располагала к отдыху, а не к мыслям о завтрашнем дне. Завтра будет завтра, а сегодня курортный город и множество друзей испытателей, живших в гостинице, тянули к потере бдительности. И они ее потеряли. К двенадцати часам ночи я встретил их, хорошо выпивших в компании других летчиков-испытателей из летно-испытательного института имени В. П. Чкалова, когда они заходили к одному из них в номер, чтобы принять под занавес вечера по дозе спиртянского и услышать какой-нибудь новый анекдот.

Увидев укоряющий взгляд, Анатолий Левченко обнял меня за плечи и проговорил:

— Старина, все будет в порядке, а мы как стеклышки! Утром, когда садились в «Рафик», чтобы ехать на причал, кто-то, потянув носом воздух, проговорил:

— Сейчас бы огурчиком соленым закусить. Увидев помятый вид моих подопечных, я заволновался и обратился к врачу. Он успокоил:

— Пока будем идти к базовому кораблю, пока будем переходить в район тренировок, все проветрится на морском воздухе, и я не думаю, что придется отбивать тренировку.

Вышли на буксире из порта. Свежий ветер с берега гнал легкую волну, которая чем дальше в море увеличивалась и темно-синяя даль уже вспенивалась белыми барашками. Это означало, что состояние моря приближалось к 3–4 баллам.

Медицинский осмотр и контроль не давал противопоказаний к тренировке. Началась подготовка спускаемого аппарата и снаряжения, и, когда мы бросили якорь в районе тренировок, Левченко и Щукин были уже готовы занять место в СА с тем, чтобы «оседлать» волну.

Все шло по плану. Стрела корабельного крана вынесла аппарат за пределы палубы. Прошла команда на отстрел стренг, и СА затрепетал на волне, раскручиваясь в разных плоскостях и кувыркаясь.

Бодрые голоса Анатолия и Александр настраивали на успех сегодняшнего дня. Перспектива в один день провести две тренировки, а затем день отдохнуть на пляже всех вдохновляла.

Бригада, обеспечивавшая уже почти месяц тренировки космонавтов, изрядно устала.

^{Подплываю к французскому космонавту Жан Лу Кретьену, только что покинувшему спускаемый аппарат. А он, совсем слабым голосом: «Как же мне было плохо!»}

А тем временем пущенный в свободный дрейф СА на сложной поперечной по зыби волне выполнял такие непрогнозируемых пируэты, что я представил, какие ощущения у экипажа. Прошло полчаса. Было слышно в динамиках тяжелое дыхание космонавтов, и репортажи становились короткие и обрывочные. На вопрос:

— Как себя чувствуете?

Последовал короткий и почти злой ответ:

— Пока терпим!

Но терпения этого хватило не надолго. После вводной о том, что в СА отключилось бортовое питание, а стало быть и прекратилась подача воздуха и перестали работать вентиляторы, неожиданно прозвучал в динамиках голос Анатолия Левченко:

— Готовимся к экстренному покиданию!

Рассчитывая, что тренировка будет длительной, мы подняли на борт корабля водолазов, обеспечивающих страховку во время покидания.

Буквально через несколько минут с борта СА последовало сообщение:

— Готовы к покиданию! Открываем люк.

По тревоге прыгали в воду водолазы-аквалангисты, спускали на воду спасательные надувные лодки ЛАС-5М, в катер, находившийся у трапа прыгнул старпом корабля вместе со своей командой.

Мы не успели выстроить такую отработанную на многих тренировках схему обеспечения безопасности, как открылся люк СА и из него один за другим, нарушая методику покидания, буквально вывалились Левченко и Щукин. Благо у СА находилась надувная лодка с гребцом, врачом и аквалангистом.

Мы продолжили тренировку, но вынуждены были отказаться от упражнения по взаимодействию со спасательным вертолетом, который по плану тренировки должен был прилететь только через четыре часа.

Весь день, все наши чаяния на завтра пошли насмарку.

Через полчаса космонавты были доставлены на корабль, и он, подняв якорь, направился на Феодосийский рейд.

После душа и медицинского осмотра космонавтов во флагманской каюте корабля собрались на разбор тренировки. Лица у всех хмурые. Существовала определенная схема проведения разбора, но она была нарушена по инициативе Анатолия Левченко. Обращаясь к руководителю тренировок, он попросил слово первым:

— Мы перед вами всеми и перед командой корабля очень виноваты. Все, что вы скажете в упрек нам, будет правильным и не вызовет ни у кого из нас никаких оправданий. Нас обо всем, что может произойти, предупреждали. Но возобладала самоуверенность. Мы получили жестокий урок. Одна большая просьба простить нас, разрешить продолжить тренировки и большая благодарность за ваш труд, за вашу науку.

Такое самобичевание двух прекрасных людей и отличных летчиков-испытателей всех расслабило. Инструктора, врачи, моряки готовились к злому разбору, а говорить оказалось не о чем.

Пришли на рейд, сошли на берег. Вечером продолжал греметь оркестр, прогуливались курортники, но уже в девять часов вечера уставшие от эмоциональной и физической нагрузки, летчики-испытатели — космонавты Анатолий Левченко и Александр Щукин спали.

Следующий день прошел на «ура». Несмотря на штормовое море, все тренировки прошли успешно. Вечером бригада, обеспечивавшая тренировки, отправилась отдыхать на Золотой пляж. Через некоторое время подъехали Анатолий Левченко и Саша Щукин. Один тащил ящик водки, другой бутыль вина.

— Давайте обмоем наше крещение в морской купели. Спасибо Вам, друзья, за науку, — говорил Анатолий, когда все собрались за столом у дядьки «Черномора» (так звали в шутку директора турбазы «Золотой пляж» — Александра Григорьевича Горбаня), который давал нам возможность отдохнуть после напряженной работы и вместе с нами радовался нашим успехам, и вместе с нами огорчался, когда нам не везло.

После ужина мы с Анатолием и Сашей отошли к кромке прибоя, где под шум моря только мы могли слушать друг друга.

— Что случилось, ребята? — Задал я вопрос, мучивший меня два дня, хотя я догадывался о причине неудачного дня.

— А случилось все почти так, как ты нам предсказывал в автобусе. Через пятнадцать минут пребывания на волне расстроенный недосыпом и спиртягой вестибулятор стал сдавать. Потянуло на блевотину. Терпели, сколько могли. А когда ты выключил дыхательную вентиляцию, стало совсем худо. Облевать кабину СА, чтобы после нас туда никто не влез, и заставить вас вымывать и убирать за нами мы не могли. Такого позора в нашей жизни не было, и такого срама мы бы не перенесли. Нам бы после этого друзья и недруги прохода не дали. Вот мы и решили не позориться, — говорил Анатолий Левченко.

Через некоторое время после этих событий Анатолий Левченко в составе экипажа Владимира Титова и Мусы Манарова на корабле «Союз ТМ» прибыл на станцию «Мир». Сразу после посадки на корабле «Союз ТМ», которая была достаточно жесткой, он сел за штурвал самолета ТУ-154, чтобы определить состояние летчика после длительной невесомости и воздействия факторов космического полета. Эти эксперименты проводились в интересах программы «Буран».

К сожалению, эти два прекрасных летчика-испытателя ушли из жизни. Анатолий Левченко после жесткой посадки получил травму мозга, которая дала свои результаты.

Через две недели после похорон друга Саша Щукин, выполняя испытательный полет, погиб. Так драматично сложилась судьба двух друзей, двух прекрасных мужественных людей.

Морские тренировки являлись своего рода психологической проверкой на совместимость людей в экипаже. Такая проверка давала почву для размышлений и анализа врачей о психологической устойчивости и взаимопонимании в экипаже и возможность прогнозировать его работоспособность и взаимозаменяемость в процессе длительного полета.

Володя Ковалёнок (ныне генерал-полковник, начальник Военно-Воздушной инженерной академии имени профессора Н. Е. Жуковского) по поводу морских тренировок говорил:

— Когда тебя в замкнутом объеме загоняют в экстремальную ситуацию, воздействующую на тебя одновременно и эмоционально, и физически, начинают возникать озлобленность и раздражительность, которые могут привести к непрогнозируемым для самого себя действиям.

И вот тут на помощь приходят дружелюбие, слаженность и терпимость, которые так необходимы экипажу космического корабля, выполняющего особенно длительный полет и сталкивающийся с трудностями, находящимися за пределами человеческих возможностей, а порой и с риском для потери здоровья и жизни.

Морская тренировка в большой степени дает возможность прочувствовать это и понять себя.

Если тебе очень плохо и ты в состоянии дискомфорта — тошноты и удушья — находишься на грани психологического срыва и все-таки находишь силы, чтобы помочь товарищу, находящемуся рядом, и думаешь о его здоровье больше, чем о своем, такой экипаж имеет право на существование, имеет право на космический полет и способен выполнить программу.

Было несколько экипажей, в которых кандидаты на полет в процессе морских тренировок не смогли проникнуться чувством сочувствия и сострадания к товарищу, а чувство брезгливости переросло в чувство неприязни. Такие экипажи распались, и кандидаты никогда не полетели.