Троцкий. Мифы и личность

ВО ГЛАВЕ РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКОЙ АРМИИ

Вскоре после подписания Брестского мира 14 марта 1918 г. Троцкий был назначен народным комиссаром по военным делам. Деятельность Троцкого во главе вооруженных сил Советской России стала высшей точкой в его политической карьере. С этого времени родилась слава о Троцком как «создателе Красной Армии». Возникла даже легенда о нем, как о «красном Бонапарте». Эта легенда, как следует из заглавия современной книги В. Краснова и В. Дайнеса, до сих пор активно популяризируется. В то же время пребывание Троцкого на посту руководителя военного ведомства Советской республики запомнилось многим прежде всего его приказами о расстрелах и других репрессиях. Даже такой благосклонный к Троцкому автор, как Д. Волкогонов, утверждал, что он стал «одним из главных столпов военного террора в годы Гражданской войны».

С одной стороны, готовность Троцкого прибегать к самым жестоким мерам подавления сопротивления, которую он проявлял с первых же часов Октябрьской революции, вероятно, способствовала тому, что руководство страны решило доверить ему управление вооруженными силами в то время, когда в Россию вступали войска интервентов, а ее окраины оказались в руках мятежников и сепаратистов. С другой стороны, это назначение отражало прогрессирующее снижение требовательности к профессиональному опыту в Советской России. Если Крыленко был прапорщиком, то назначенный на его место Троцкий никогда в жизни не служил в армии. Считая, что написание военных обзоров для «Киевской мысли» подготовило Троцкого к «большой предстоящей работе», Дейчер писал: «Так же как опыт капитана полка Гэмпширских гренадеров оказался небесполезным для Гиббона, автора истории Римской империи, так и опыт военного корреспондента впоследствии пригодился основателю Красной Армии».

Соглашаясь с тем, что военные обзоры не были бесполезны для кругозора будущего Предреввоенсовета, вероятно, для Красной Армии было бы лучше, если бы ее руководитель в прошлом был не журналистом, а капитаном гренадеров. Следует также учесть, что, по признанию самого Дейчера, яркость статей Троцкого о мировой войне объяснялась не столько его глубокими знаниями боевых действий, сколько умением красочно описать события, о которых автор был знаком понаслышке из чужих уст. Троцкий не принадлежал к той плеяде военных журналистов, которые «на «эмке» драной и с одним наганом первыми въезжали в города». «Почти невероятно», писал Дейчер о военном репортаже Троцкого, посвященном окопной войне, что «его автор никогда в жизни не видел окопа».

Резкое снижение профессионального уровня в руководстве армией России происходило в то время, когда российской армии в прежнем виде уже не существовало. Если к концу 1917 года в российской армии числилось около 12 миллионов военнослужащих, то в начале 1918 года Красная Армия только начала создаваться за счет добровольцев. Таких было не так много. Даже в «колыбели революции», в Петрограде, к 30 апрелю 1918 года общее число лиц, записавшихся в Красную Армию, составляло всего 12 820 человек. В начале 1918 года в Нижнем Новгороде в Красную Армию записалось 174 человека. Царицын сформировал части численностью в 374 человека. В Иркутске в армию пошло 350 человек. К началу Гражданской войны (май 1918 г.) в рядах вновь созданной Красной Армии насчитывалось 116 тысяч пехотинцев и 7940 кавалеристов. На вооружении у них было 1635 пулеметов и 1050 орудий.

Противостоящая Красной Армии белая Добровольческая армия под командованием генералов Л.Г. Корнилова и М.В. Алексеева представляла собой на первых порах еще более жалкое зрелище. Из многомиллионной царской армии в ее ряды пошли служить к началу 1918 года не болеее 4 тысяч плохо вооруженных человек.

Как свидетельствует мировая история, отказ значительной части населения сделать выбор между противоборствующими группировками в ходе гражданских войн – не редкость в периоды внутренней смуты. Старый строй уже сильно дискредитирован к моменту начала подобной войны, а новый строй еще не прочно связан с представлениями об Отечестве и сознанием необходимости выполнять свой общественный долг. Поэтому костяком в обеих противоборствующих сторонах являются люди, наиболее преданные той или иной идее. Однако такие самоотверженные идеалисты в противостоящих враждующих лагерях составляют меньшинство. Сетуя на недостаток идеализма и самоотверженности в белом движении, его активный участник В.В. Шульгин писал, что наряду с «белыми», то есть теми, кто свято верил в «белое дело» и был готов пожертвовать собой во имя его идеалов, было немало «серых», то есть людей, случайно втянутых в ряды белых армий, не готовых морально к самоотверженной борьбе за «великую, единую и неделимую Россию». Аналогичные настроения можно было обнаружить и в красном лагере.

Господствующее меньшинство в каждом из противостоящих лагерей стремится заразить инертных, колеблющихся и всю остальную часть населения идеалами своего дела, и поэтому агитация и пропаганда приобретает особо важную роль в ходе междоусобной войны и обретает наступательный стиль и крайне упрощенное содержание. Защищаемое дело изображается в безупречно чистом виде, а все возможные пороки приписываются противной стороне.

Однако голая пропаганда не оказывает долгосрочного воздействия на инертных и колеблющихся. Отсутствие у подавляющей части населения желания активно поддерживать идеи противоборствующих сторон и ее неверие в политическую пропаганду заставляет идейное меньшинство прибегать к жесткому давлению, чтобы принудить остальных к повиновению. Такая политика усугубляется царящим хозяйственным развалом и вызванным им отсутствием материальных и организационных возможностей у властей стимулировать поддержку населения. В результате главными методами воздействия на большинство населения становятся насильственные. Устрашение, или террор, – характерная черта политики любой стороны, участвующей в Гражданской войне.

Гражданская война в России 1918—1920 годов дала немало чудовищных примеров применения насильственных методов, к которым прибегали и красные, и белые, а также всевозможные военные и полувоенные формирования, контролировавшие различные части великой страны. В атмосфере жестоких беззаконий, которые совершают участники конфликтов, поднимаются люди с откровенно преступной психологией и они начинают задавать тон в соперничающих лагерях. Творимый ими произвол и насилия оправдываются необходимостью обеспечить потребности своей армии или отомстить противной стороне.

В своих воспоминаниях белый генерал А. Деникин писал: «За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Они пронеслись по… всему российскому театру Гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа, путая в его сознании все «цвета» военно-политического спектра и не раз стирая черты, отделяющие образ спасителя от врага». В качестве одного из удручающих примеров моральной деградации белой армии Деникин приводил телеграмму генерала Мамонтова, возвращавшегося из тамбовского рейда по тылам Красной Армии: «Посылаю привет. Везем родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь».

По оценке Шульгина, наряду с «белыми» и «серыми» в белом движении значительное место занимали и «грязные». Вероятно, то же самое можно сказать и про красное движение.

Чтобы остановить преступления в своей армии, Деникин и другие белые вожди, по его словам, «писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным наказанием. Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений. Мы – и я, и военачальники – отдавали приказы о борьбе с насилиями и грабежами, обиранием пленных и так далее. Но эти законы и приказы встречали иной раз упорное сопротивление среды, не воспринявшей их духа, их вопиющей необходимости. Надо было рубить с голов, а мы били по хвостам».

Деморализации людей способствует суровая обстановка Гражданской войны. Крушение привычного порядка, хозяйственный хаос и общественная неустроенность ставит многих людей перед выбором: либо сражаться за ту или иную идейно-политическую партию, либо стараться защитить свой дом, свою семью. Подобные настроения проявлялись и в ходе Гражданской войны 1918—1920 годов. Даже наиболее стойкая часть белых войск из казачества, как правило, храбро сражалась до тех пор, пока военные действия происходили вблизи от родных поселений. Однако по мере удаления фронта от казачьих областей в белых армиях возрастало дезертирство. Деникин констатировал: «Чувство долга в отношении отправления государственных повинностей проявлялось очень слабо… Дезертирство приняло широкое, повальное распространение… Я приказал одно время принять исключительные меры в пункте квартирования ставки (Екатеринодар) и давать мне на конфирмацию все приговоры полевых судов, учреждаемых при главной квартире, о дезертирах. Прошло два-три месяца; регулярно поступали смертные приговоры, вынесенные каким-нибудь заброшенным в Екатеринодар ярославским, тамбовским крестьянам, которым я неизменно смягчал наказание; но, несмотря на грозные приказы о равенстве классов в несении государственных тягот, несмотря на смену комендантов, ни одно лицо интеллигентно-буржуазной среды под суд не попадало. Изворотливость, беспринципность, вплоть до таких приемов, как принятие персидского подданства, кумовство, легкое покровительственное отношение к уклоняющимся, служили им надежным щитом».

Нежелание служить в армии было широко распространено и в Советской республике. Характерно, что в одной из самых популярных песен того времени «Как родная меня мать провожала», шла речь о том, что все родственники крестьянина, мобилизуемого в Красную Армию, уговаривают его не идти «во солдаты» и уверяют, что «без тебя большевики обойдутся».

Дезертиры с обеих противоборствующих сторон в гражданских войнах становятся базой для создания отрядов «третьей силы». Деникин утверждал, что наиболее активная часть населения «по мотивам далеко не идеальным была увлечена в движение черноморских «зеленых»: ставропольских камышан, в кубанское «организаторство и в горские повстанческие отряды». Нередко такие формирования превращались в обычные криминальные группировки. Подобные банды терроризировали население.

Наконец, в условиях экономического и организационного распада воюющие стороны не имели достаточных средств для ведения боевых действий. Ни красные, ни белые войска не имели достаточного количества боеприпасов. Даже в период наиболее напряженных боев Гражданской войны общие резервы винтовочных патронов в красных армиях Южного фронта летом 1919 года составляли около 4 миллионов. Ветеран Первой мировой войны полковник царской армии Н.Е. Какурин в этой связи отмечал: «Следует иметь в виду, что в период империалистической войны один пехотный полк в день горячего боя расходовал до 2,5 миллиона винтовочных патронов». У белых армий положение с боеприпасами было зачастую хуже, так как они были отрезаны от центров военно-промышленного производства. Они могли надеяться лишь на захват оружейных складов красных. Из этого следует, что бои Гражданской войны по насыщенности огня отличались на несколько порядков от соответствующего показателя военных действий мировой войны, в которых участвовала Россия в 1914—1917 годах.

Поэтому неудивительно, что сравнительно малочисленные, но хорошо вооруженные войска без особого труда овладевали огромными территориями России. Так хорошо оснащенный и дисциплинированный 45-тысячный чехословацкий корпус в конце мая 1918 года взял под свой контроль все города по Транссибирской дороге, расположенные за Уралом. Мятеж чехословацкого корпуса превратил Гражданскую войну, которая фактически уже началась с мятежей на Северном Кавказе, в полномасштабную.

Решающая роль чехословацкого корпуса в развязывании Гражданской войны свидетельствовала и о том, что в обстановке распада России наиболее боеспособными формированиями часто являлись те, что были созданы не из представителей основного населения страны, а из иностранцев или жителей новых независимых стран, которые волей судьбы оказались за пределами родных краев. У белых такую роль на первых порах, помимо чехословацкого корпуса, играли войска интервентов. Белый же офицер В.Д. Матасов утверждал, что «чрезвычайную и решающую помощь большевикам оказали интернациональные коммунистические части и наймиты: латышские и эстонские стрелковые дивизии, китайцы и венгры».

Поскольку значительная часть русского населения воздерживалась от участия в Гражданской войне, и белые и красные активно взывали к ее патриотическим чувствам, обвиняя своих противников в услужении иностранцам. Троцкий, который постоянно издевался над понятием «патриотизм» и словами о любви к Отечеству, был вынужден во время наступления германских войск на Петроград выдвинуть лозунг «Социалистическое отечество в опасности!». Советская власть подчеркивала иностранный характер интервенции и обращала внимание на заграничную помощь белым генералам.

Контрреволюционные же силы, выдвинув лозунг «Россия великая, единая, неделимая», указывали на интернационалистские лозунги Советского строя и борьбу нового правительства против устоев вековой России. Стремясь доказать «нерусский» характер Красной Армии, антибольшевистская пропаганда также постоянно говорила о господстве евреев в управлении советскими войсками.

В подтверждение версии о засилье евреев в руководстве Красной Армии Дикий приводит длинные списки с указанием фамилий и должностей. Составленный им список «Военный комиссариат», который открывается словами «Комиссар Армии и Флота – Бронштейн (Троцкий)…», венчается выводом: «Итого – из 43 членов: русских– 0, латышей– 7, немцев– 1, евреев– 35». Таким образом, получается, что в руководстве Красной Армии русских не было.

Но можно ли считать список Дикого полным и точным отображением состава руководящих кадров Красной Армии? Сразу после фамилии Троцкого названы лица, которые по своему положению не играли и не могли играть сколько-нибудь значительной роли в руководстве Красной Армии (некий «председатель революционного штаба Северной Армии Фишман» и некий «Комиссар Военно-Судебный 12-й Армии Ромм»). Далее следуют столь же малозначительные должности, как «политический комиссар 12-й Армии», «Политический комиссар Витебского Военного округа» и так далее. Возможно, что с точки зрения Дикого и ирландского епископа Иеремии, лица, занимавшие эти должности, играли ведущую роль в вооруженных силах Советской России, а политкомиссары городов Слуцк и Витебск казались крупнейшими военачальниками Красной Армии. Однако это не соответствовало реальности.

Главным органом управления Красной Армии во время Гражданской войны, во главе которого стоял Л.Д. Троцкий, был Революционный военный совет Республики (РВСР), созданный решением ВЦИК от 2 сентября 1918 года. В его первоначальный состав вошли: Троцкий, Кобозев, Мехоношин, Раскольников, Смирнов, Данишевский, Вацетис. Из этих 7 человек лишь Троцкий был евреем, двое – латышами (Иоаким Иоакимович Вацетис и Карл-Юлий Христианович Данишевский), остальные четверо – русскими. Вскоре РВСР был расширен и состоял из 23 лиц. Среди новых членов было немало лиц еврейской национальности, большинство же составляли русские. Однако А. Дикий не пожелал включать в состав руководства вооруженных сил Советской России ни главнокомандующего Республики Сергея Сергеевича Каменева (однофамильца Льва Борисовича Каменева-Розенфельда), ни таких членов РВСР, как Смирнов Иван Никитович, Окулов Алексей Иванович, Подвойский Николай Ильич и других. Дикий предпочел составить свой перечень из таких фамилий, как «Геккер» («командующий Красной Армии в Ярославле»), «Шульман» (чрезвычайный комиссар Восточного фронта») и т. д. (О степени некомпетентности А. Дикого свидетельствует «назначение» им И.И. Вацетиса «командующим Западным фронтом против Чехо-Словакии». Видимо, Дикий считал, будто Советская Россия вела боевые действия где-то на западе против только что созданной Чехословацкой республики. На самом деле бои с чехословацким корпусом шли на востоке России.)

В то же время нет сомнения в том, что евреи играли заметную роль в руководстве Красной Армии. Вскоре после назначения Троцкого во главе РВС Республики, его первым заместителем стал Эфраим Склянский. Видные посты в руководстве Красной Армии заняли и ряд других лиц еврейской национальности (например, В.М. Альфатер стал командующим всеми Морскими силами Республики). Как свидетельствуют данные из книги А.Л. Абрамовича «В решающей войне», изданной в 1982 году в Тель-Авиве, в командном составе Красной Армии было немало лиц еврейской национальности. Составленный А.Л. Абрамовичем перечень евреев, занимавших высшие командные посты в военном аппарате страны, от членов Реввоенсовета Республики до командиров дивизий и бригад, включает около 400 фамилий. Среди руководителей РВС Республики, фронтов и командующих армиями А.Л. Абрамович упоминает Л.Д. Троцкого, Э.М. Склянского, А.П. Розенгольца, СИ. Гусева (Я.Д. Драбкина), М.М. Лашевича, Е.М. Пятницкого, И.С. Уншлихта, Д.И. Ваймана, JI.M. Глезарова, Л.Ф. Печерского, И.Е. Славина, М.Я. Лисовского, И.А. Зеленского, Г.С. Биткера, Бела Куна, Г.Я. Сокольникова, И.И. Ходоровского, B.C. Лазаревича, Н.С. Соркина, И.Э. Якира.

Одного из таких военачальников запечатлел Уткин в своей поэме о бывшем портном Мотэле Блохе:

Возможно, поэт был очевидцем того, как комиссары-евреи маршировали под знаменем с шестиконечной звездой Давида, таким образом демонстрируя свою принадлежность к еврейскому народу и древней религии своих отцов.

Подобные демонстрации могли вызывать раздражение не только среди рыночных торговцев, вчерашних друзей новоиспеченных комиссаров, но и среди родовых красноармейцев иных национальностей. Многие из них замечали, что в то время как среди военного начальства евреев было немало, их было гораздо меньше среди рядовых солдат (доля евреев среди родового состава составляла 1,9%, то есть значительно ниже не только их доли в командном составе и в 2 раза меньше по сравнению с долей евреев в населении страны – 4%).

В начале 1919 года, по словам Недавы, «Троцкому начало казаться, что диспропорция, в которой евреи представлены наверху, излишне бросается в глаза». Он направил Ленину конфиденциальное письмо, после чего на заседании политбюро 18 апреля 1919 года было заслушано «сообщение т. Троцкого о том, что латыши и евреи составляют огромный процент сотрудников ЧK b прифронтовых зонах, в исполкомах прифронтовых зон и тыла и в советских учреждениях центра». Троцкий указал, что «их процент на фронте относительно невысок, что среди красноармейцев ведется усиленная шовинистическая агитация на эту тему и что, по мнению т. Троцкого, важно произвести перемещение партийцев с целью достичь более равномерного распределения партийных работников всех национальностей между фронтом и тылом». Политбюро поручило Троцкому и председателю политотдела Реввоенсовета Смилге «подготовить и разослать от имени ЦК директивы комиссиям по распределению кадров между центральными и местными организациями и фронтом».

Вместе с тем Троцкий поддержал предложение ЦК партии сионистов-социалистов Поалей-Цион о создании в Красной Армии еврейских частей. Авторы предложения доказывали, что «еврейский красноармеец в еврейском подразделении будет лучше сражаться с белогвардейцами, – в частности, потому, что освободится от угнетающей антисемитской атмосферы, поддерживаемой бессознательной частью бойцов Красной Армии». 28 апреля 1919 года Политбюро приняло решение о создании еврейских батальонов в смешанных полках и национальных еврейских полков в смешанных бригадах.

Как подчеркивал Недава, базой для создания «еврейских военных или военизированных подразделений… могли стать отрады самообороны от погромов, существовавшие в дореволюционный период. О легализации этих отрядов и о превращении их в стационарные части шла речь на первой конференции Союза еврейских военнослужащих в октябре 1917 года… Особенно остро вопрос о создании еврейских частей обсуждался на Украине. Именно здесь они могли быть одновременно и действенной силой Красной Армии, и щитом от погромов». Недава считает, что «Троцкий был сторонником еврейских подразделений», так как «в народе господствовала мысль, что евреи уклоняются от службы… Троцкого, по-видимому, беспокоили и разговоры о том, что будто бы все поголовно комиссары Красной Армии – евреи».

Как и при решении вопроса о своем назначении на пост наркома внутренних дел, Троцкий в своих действиях по распределению евреев по различным подразделениям и руководящим постам внутри Красной Армии руководствовался стремлением предотвратить, с одной стороны, негативное отношение к своим соплеменникам, а с другой стороны, избежать нареканий в собственный адрес.

Сознавая беспомощность в военных делах, как собственную, так и своих многочисленных коллег-выходцев из среды революционеров, Троцкий с самого начала пребывания на новом посту стал инициатором всемерного привлечения профессиональных военных к руководству вооруженными силами Республики. Когда 22 апреля 1918 года Троцкий изложил перед ВЦИК свой план использования бывших офицеров и генералов в радах Красной Армии, его предложение было подвергнуто нападкам со стороны «левых коммунистов» во главе с Бухариным и меньшевиков во главе с Даном и Мартовым. Последние увидели в плане Троцкого возможность блока большевиков с контрреволюционной военщиной. «Именно так появляются Наполеоны!» – восклицал Дан на заседании ВЦИК. Мартов обвинял Троцкого в том, что тот расчищает путь для нового Корнилова. Однако Троцкий пренебрег этими обвинениями.

Уже к концу 1918 года бывшие офицеры и унтер-офицеры царской армии составляли три четверти командного состава Красной Армии. По настоянию Троцкого 7 декабря 1918 года Совнарком издал декрет «О порядке призыва на действительную военную службу всех бывших офицеров». К концу Гражданской войны в рядах Красной Армии сражалось 30 тысяч офицеров и 160 тысяч унтер-офицеров царской армии.

Потребность в профессиональном усилении командного состава Красной Армии возрастала по мере того, как со всех сторон на Советскую республику развертывалось наступление ее противников. В течение 1918 года территория, находившаяся под контролем Советского правительства, быстро сокращалась. Большая часть России находилась под контролем иностранных войск или различных антисоветских формирований. Украина, Белоруссия, Прибалтика, часть Псковской области оказались под властью немецко-австрийских оккупантов. Закавказье и значительная часть Средней Азии попали под власть национал-сепаратистских правительств. Вся Сибирь была в руках мятежных чехословаков. 6 июля Антанта объявила Владивосток международной зоной и туда высадились американские (10—12 тыс. чел.) и японские войска (70—75 тыс. чел.). Были усилены отряды интервентов в Мурманске (до 10 тыс. чел.), а 2 августа англо-американские интервенты захватили Архангельск и оттуда двигались на юг в направлении Вологды. 6 июля вспыхнули организованные с помощью Антанты мятежи в Ярославле, Рыбинске, Коврове, Муроме. В тот же день 6 июля левые эсеры восстали в Москве. Командующий Восточным фронтом левый эсер М.А. Муравьев попытался захватить Симбирск и соединиться с чехословаками.

Троцкий вспоминал: «Немецкое командование дало мне через своего военного представителя понять, что если белые будут приближаться к Москве с востока, немцы будут приближаться к Москве с запада, со стороны Орши и Пскова, чтобы не дать образоваться Восточному фронту. Мы оказывались между молотом и наковальней».

После выступления чехословаков на востоке страны ВЦИК объявил республику в опасности. В приказе о назначении 18 июля 1918 года новым главнокомандующим Восточным фронтом бывшего полковника царской армии И.И. Вацетиса Троцкий смог предложить для борьбы с чехословаками лишь средства агитации: «Издайте в миллионах экземпляров воззвания к рабочим, крестьянам, солдатам относительно смысла чехословацкого мятежа. Направьте в эту сторону все усилия. Наша помощь вам обеспечена». Вацетис же разработал профессиональный план окружения чехословаков и развития наступления за Урал.

Однако силы красных были недостаточны для выполнения задачи. Так называемая 2-я армия, которая должна была взять Уфу, насчитывала 1000 штыков и 140 сабель и имела 17 пулеметов и 6 орудий, была разбита ротой чехословаков. Столь же беспомощными оказались и другие «армии», которые должны были окружить чехословаков.

6-7 августа 1918 года чехословаки овладели Казанью. В этом городе находился эвакуированный из Петрограда золотой запас России. Он был захвачен чехословаками. Н.Е. Какурин отмечал «ничтожное количество сил» обеих сторон, которые «первоначально исчислялись: на правом берегу Волги у красных было 1200—1500 человек пехоты, 4 легких и 2 тяжелых орудия против 1200 человек белых при 4 орудиях; на левом берегу Волги красные имели 2000 человек пехоты, 270 сабель, 9 орудий и 1 бронепоезд против 900 человек, располагавших всего 2 орудиями и 1 бронепоездом».

Общая численность чехословаков и белых была в 10 раз меньше, чем число японских войск, захвативших в августе 1938 года две сопки у озера Хасан. Однако слабость красных войск позволяла этим ничтожным силам продвигаться вперед. В своем докладе 13 августа командующий фронтом Вацетис так характеризовал состояние отдельных армий и частей: «3-я армия не обладала абсолютно никакой боеспособностью», 1-я армия «большей частью разложилась», артиллеристы Казанской дивизии, «отказавшись сражаться против чехословаков, разбежались до начала боевых действий под Казанью».

Руководству Советской страны казалось, что чехословаки и белые могут вскоре оказаться у стен Москвы. В своем приказе под названием «Грозное предупреждение» Троцкий писал: «Мы боремся сейчас из-за величайшей задачи, какую когда-либо знало человечество. От взятия Казани зависит дальнейший ход войны, от хода войны зависит судьба рабочего класса России и всего мира».

Как и в августе – сентябре 1552 года, Москва собирала под Свияжском войско для взятия Казани и от этого зависела дальнейшая судьба российского продвижения на восток. Но если в те далекие времена армия Ивана Грозного насчитывала 150 тысяч воинов и имела более 500 орудий, то силы, которыми располагала Советская власть в 1918 году, были значительно слабее. Несмотря на впечатляющие названия воинских формирований, общая численность двух красных «армий» не превышала к концу боев 15 тысяч человек, а число орудий составляло 69. Волжская «флотилия» под началом Ф.Ф. Раскольникова состояла из 5 вооруженных пароходов, 3 миноносцев, 1 плавучей батареи, 4 катеров и авиаотряда из 4 гидросамолетов.

Троцкий решил лично отправиться к местам боев в бронепоезде, в котором затем разъезжал по фронтам в течение двух с лишним лет. Сформированный 8 августа по приказу Троцкого бронепоезд был оснащен самой современной техникой того времени: здесь была своя типография, в которой издавалась газета «В пути», невиданные в России морозильные камеры и даже небольшой самолет. Это была передвижная крепость и одновременно дворец на колесах. В 12 вагонах, помимо наркома, находилась свита численностью в 231 человек, включая латышских стрелков (30), моряков (18), кавалеристов (9), пулеметчиков (21), мотоциклистов (5), шоферов (10), самокатчиков (5), телефонисток (7), команды броневика (7) и многих других. Самую большую группу составляли агитаторы (37 человек).

Бронепоезд Троцкого стал воплощением его стиля руководства Красной Армией. Выезды этого бронепоезда в малочисленные войска Красной Армии превращались в действия, сочетавшие боевую мощь десантной операции со внушительностью процессии восточного деспота. Троцкий постарался максимально ритуализировать свои выезды на фронт. Как свидетельствует Ларин, при поезде «находились фотограф и кинематограф, которые зафиксировали важные эпизоды поездки».

Приказ № 58 начальника поезда Чикколини, который вменял в обязанности начальнику охраны следить:

«1. Чтобы у вагона Наркомвоена тов. Троцкого не скоплялись люди.

2. Чтобы при выходе Наркомвоена тов. Троцкого его не сопровождали беспорядочной кучей любые попавшиеся товарищи, а лишь для этой цели назначенные.

3. Чтобы выставленные из нашего поезда часовые у входа или выхода какого-нибудь здания для встречи Наркомвоена тов. Троцкого не устремлялись при проходе его сейчас за ним, а сходили бы с места лишь по приказанию начальника охраны».

Перед отъездом в район боевых действий под Казанью Троцкий опубликовал приказ, в котором говорилось: «Я предупреждаю: мы не отступим перед врагами народа, агентами иностранного империализма, наемниками буржуазии. В поезде Народного комиссара по военным делам, где пишется этот приказ, постоянно работает военный революционный трибунал, …у которого неограниченные полномочия в зоне этой линии железной дороги. В этой зоне объявлено осадное положение. Товарищ Каменщиков, которому я поручил оборону линии Москва – Казань, приказал создать концентрационные лагеря в Муроме, Арзамасе и Свияжске… Я предупреждаю ответственных советских служащих во всех районах военных действий, чтобы они проявляли двойное усердие. Советская Республика будет наказывать беспечных и преступных служащих столь же сурово, как и ее врагов… Республика в опасности! Горе тем, кто прямо или косвенно усугубляет опасность».

Помимо устрашения, Троцкий мог полагаться на свой главный дар – способность воздействовать на своих слушателей эмоциональными речами. По словам Дейчера, оказавшись в Свияжске, Троцкий тут же «спустился к толпам перепуганных солдат и вылил на них потоки страстного красноречия». Позже он постоянно выступал перед красноармейцами. 37 агитаторов бронепоезда также неустанно выступали перед войсками.

Троцкий превращал свои выступления в драматические спектакли, которые надолго запоминались солдатам. В эти годы сложился определенный ритуал выступлений Троцкого. Как правило, Троцкий опаздывал к назначенному сроку своего появления на сцене. Когда беспокойство, вызванное отсутствием оратора, накапливалось до предела, Троцкий врывался на сцену в сопровождении ординарца. В черной кожаной шинели он быстрыми шагами подходил к краю сцены, резким движением обеих рук распахивал шинель и на мгновение замирал. Все сидящие в зале видели в свете лучей красную подкладку шинели, фигуру человека в черной кожаной одежде, выброшенный вперед клок бороды и сверкающие стекла пенсне. Гром аплодисментов и крики приветствий были ответом на эту мизансцену.

Обращение Троцкого к «демоническому», «мефистофельскому» образу отвечало эстетике революции, эстетике беспощадного разрушения старого мира. Видимо, такой образ отвечал настроениям собравшихся, готовых идти в «последний, смертный бой», чтобы разрушить «весь мир насилья», уничтожить все, что мешает создать мир международного братства. «Демоническое» отрицание традиционных моральных устоев во имя торжества великих целей планетарного и всемирно-исторического масштаба нередко звучало в речах Троцкого. Выступая в декабре 1918 года в Курске он заявлял: «Патриотизм, любовь к родине, к своему народу, к окружающим, далеким и близким, к живущим именно в этот момент, к жаждущим счастья малого, незаметного, самопожертвование, героизм – какую ценность представляют из себя эти слова-пустышки!»

Однако, обращаясь к простым красноармейцам, он, как обычно, говорил то, что хотели услышать собравшиеся, превращая их настроения в яркие фразы-лозунги. Он говорил о тяготах войны и о том, что победа не за горами. Он слал проклятия врагам и выражал восхищение мужеством собравшихся бойцов. В эти минуты он не говорил о второсортности российской культуры. Из его уст вырывались слова, которые были бы более уместны в речах белых генералов. Очевидцы вспоминают, как, выступая в Киеве во время наступления Деникина, он неожиданно провозгласил: «Враг не смеет топтать землю Матушки-Руси!»

Чтобы оживить интерес к своей речи, Троцкий мог неожиданно вывести из рядов солдата и, обратившись к нему, заявить: «Брат! Я такой же, как ты. Нам с тобой нужна свобода – тебе и мне. Ее дали нам большевики (показывает рукой в сторону красных позиций). А оттуда (резкий выброс руки в сторону белых позиций) сегодня могут придти белые офицеры и помещики, чтобы нас с тобой вновь превратить в рабов!»

В завершение своих выступлений он требовал, чтобы собравшиеся давали коллективные клятвы на верность Республике Советов. После того как в толпе начинали выкрикивать: «Вперед!», «Умрем за революцию!», Троцкий бросал в толпу клич: «На Казань!»

Он лично раздавал особо отличившимся солдатам денежные или иные награды. Когда этих даров не хватало, он мог демонстративно отдать солдату свой браунинг или иную личную вещь. Рассказы о таких сценах передавались из уст в уста.

Член РВСР С.И. Гусев (Я.Д. Драбкин) высоко оценил деятельность Троцкого в эти дни: «В течение тех 25 дней, которые тов. Троцкий провел в Свияжске, была проделана огромная работа, которая превратила расстроенные и разложившиеся части 5-й армии в боеспособные и подготовила их к взятию Казани». В то же время он подчеркивал, что главным в действиях Троцкого было устрашение бойцов.

Приказы Троцкого пестрели обещаниями расстрелов за нарушения воинской дисциплины, особенно за дезертирство. Подобные приказы Троцкий издавал постоянно на протяжении Гражданской войны. Даже отдавая себе отчет в том, что укрепление дисциплины в армии требовало суровых мер, нельзя не поразиться свирепости приказа Троцкого от 24 ноября 1918 года:

«1. Всякий негодяй, который будет подговаривать к отступлению, дезертирству, невыполнению боевого приказа, будет расстрелян.

2. Всякий солдат Красной Армии, который самовольно покинет боевой пост, будет расстрелян.

3. Всякий солдат, который бросит винтовку или продаст часть обмундирования, будет расстрелян.

4. Во всякой прифронтовой полосе распределены заградительные отряды для ловли дезертиров. Всякий солдат, который попытается оказать этим отрядам сопротивление, должен быть расстрелян на месте.

5. Все местные Советы и комитеты бедноты обязуются со своей стороны принимать все меры к ловле дезертиров, дважды в сутки устраивая облавы: в 8 часов утра и в 8 часов вечера. Пойманных доставлять в штаб ближайшей части и в ближайший военный комиссариат.

6. За укрывательство дезертиров виновные подлежат расстрелу.

7. Дома, в которых будут открыты дезертиры, будут подвергнуты сожжению.

Смерть шкурникам и предателям!

Смерть дезертирам и красновским агентам!».

Для борьбы с дезертирами и отступающими солдатами в августе 1918 года на Восточном фронте были впервые созданы заградительные отряды. При этом Троцкий настаивал на всемерном расширении функций этих отрядов. В своем письме начальнику заградотряда Иванову Троцкий писал: «По-видимому, во многих случаях заградительные отряды сводят свою работу к задержанию отдельных дезертиров. Между тем во время наступления роль заградительных отрядов должна быть более активной. Они должны размещаться в ближайшем тылу наших цепей и в случае необходимости подталкивать сзади отстающих и колеблющихся. В распоряжении заградительных отрядов должны быть по возможности грузовик с пулеметом, или легковая машина с пулеметом, или, наконец, несколько кавалеристов с пулеметами. Предреввоенсовета Троцкий».

Объектами жестоких репрессий могли стать не только рядовые солдаты, но и командиры. В приказе Предреввоенсовета от 20 ноября 1918 года говорилось, что «повысить устойчивость армии можно только системой организованных, воспитательных и репрессивных мероприятий, проводимых сверху твердой рукой». Поддержание дисциплины в армии достигалось фактическим заложничеством командиров и комиссаров, отвечавших своей головой за любой проступок бойцов. В своем приказе Троцкий подчеркивал: «Паника, смятение, дезертирство, развал ложатся главной своей ответственностью на командный состав, а стало быть, и на комиссаров. Каждый комиссар должен после всякого несчастья с его частью отдать себе ясный отчет в том, на ком лежит главная вина, донести о негодных командирах, а в случае необходимости арестовать на месте явных шкурников, которые не прочь носить в мирной обстановке звание командира, а в бою прячутся за спину своей части и толкают ее к отступлению в безопасное место. Долг комиссара добиваться через Революционный трибунал расстрела таких негодяев».

Оправдывая такой стиль руководства, Гусев писал: «Жесткие методы тов. Троцкого для эпохи партизанщины и недисциплинированности… были прежде всего целесообразны и необходимы. Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было».

По-иному оценивал деятельность Троцкого другой член РВСР К.Х. Данишевский, который писал в своих мемуарах: «Не помню, в какой из моих приездов в Москву из Арзамаса и свиданий с Владимиром Ильичем зашел разговор о Троцком и его роли на фронте. Я передавал общее недовольство фронтовых политработников партизанскими наскоками поездов Троцкого на тот или другой боевой участок. Недовольно было и командование, ибо часто при проездах и во время пребывания поездов Троцкого на фронте создавалось двоевластие, путались действия, планы, потому что Троцкий часто о своих распоряжениях и действиях не ставил в известность ни командование, ни Реввоенсовет.

Особенно это было отмечено под Свияжском. Пребывание Троцкого на этом фронтовом участке буквально внесло дезорганизацию в руководство операциями. Иногда приходилось выделять специальные части, чтобы защитить Троцкого или выручить его (как это имело место, когда белогвардейцы прорвались к Казанской железной дороге и заперли поезд Троцкого). При этом Троцкий пытался и непосредственно командовать. Все это вносило путаницу на фронте, нервировало и политработников, и командование».

Прорыв белых отрядов к бронепоезду Троцкого под Свияжском (о чем упоминал Данишевский) имел тяжкие последствия для многих красноармейцев. После того как войска противника, прорвавшиеся к бронепоезду, были отброшены, военный трибунал стал вершить суд над теми частями, которые не обеспечили обороны бронепоезда. В этом были обвинены необстрелянные солдаты 2-го Петроградского полка. Трибунал приговорил каждого десятого к расстрелу, в том числе коммунистов, командира и комиссара полка.

Троцкий постарался, чтобы этот расстрел послужил примером в назидание остальным, опубликовав по этому поводу приказ, в котором говорилось: «Солдаты Красной Армии не трусы и не подлецы. Они хотят сражаться за свободу рабочего класса. Если они отступают или плохо сражаются, то виновны в этом командиры и комиссары. Я издаю предупреждение: если какое-либо подразделение отступает без приказа, первым будет расстрелян комиссар, следующим – командир… Трусы, подлецы и предатели не избегнут пули – я это обещаю перед всей Красной Армией». В своих воспоминаниях Троцкий объяснял свои действия так: «К загнившей ране было приложено каленое железо».

Расстрелы на Восточном фронте совпали с началом «красного террора», который был провозглашен после покушения 30 августа 1918 года эсерки Фанни Каплан на жизнь Ленина и убийства председателя Петроградского ЧК Урицкого эсером А. Канегиссером. В Петрограде и Москве были расстреляны сотни видных деятелей царского строя, включая ряд бывших министров. Но еще раньше, за несколько дней до начала «красного террора», в Екатеринбурге был расстрелян Николай II вместе со своей семьей. Поскольку до этого Троцкий собирался стать государственным обвинителем на процессе против Николая II, Дейчер, комментируя расстрел в Екатеринбурге, лишь сожалел о том, что «мир был лишен зрелища драматичного процесса, в котором Троцкий и царь стояли бы лицом к лицу».

Узнав о покушении на Ленина, Троцкий тут же выехал в Москву. Троцкий мог убедиться в том, что, несмотря на серьезное ранение, жизнь Ленина вне опасности, стало быть, никаких изменений в руководстве страны не будет. За несколько дней пребывания в Москве он добился решения о создании Реввоенсовета Республики (РВСР) – новой структуры, сильно укреплявшей позиции наркома по военным делам. (Официально об этом было объявлено 6 сентября 1918 года). А 4 сентября 1918 года было объявлено об учреждении поста Главнокомандующего вооруженными силами Республики. Им был назначен И.И. Вацетис, с которым Л.Д. Троцкий сблизился в дни подготовки наступления на Казань.

После доклада 2 сентября на заседании ВЦИК о положении на Восточном фронте Троцкий вернулся в бронепоезде в Свияжск, где принял участие в подготовке штурма Казани. Впервые после 1552 года войско московского правительства, подвергнув Казань, как и 366 лет назад, продолжительному артобстрелу, 10 сентября 1918 года захватило город, выбив из него 4 тысячи чехословаков и белых, которые при отступлении бросили два бронепоезда и 12 орудий, но захватили с собой золотой запас России.

Троцкий категорически отказался удовлетворить просьбу Ленина и дать делегации Международного Красного Креста разрешение посетить Казань. Он не хотел, чтобы делегация увидела последствия артиллерийского обстрела «буржуазного квартала» Казани. Возможно, он не желал пускать лишних свидетелей в город, где вскоре стал издаваться журнал «Красный террор» с использованием материалов об опыте искоренения контрреволюции в Казани.

Вступление Красной Армии на территорию, до этого занятую белыми, сопровождалось жестокими мерами по борьбе со сторонниками прежней власти. Жертвами репрессий нередко становились мирные жители, огульно обвиненные в пособничестве белым.

Так, запугивая донских казаков в своем приказе от 10 декабря 1918 года, Троцкий писал: «Последнее вам предупреждение, казаки! Преступление Краснова и его союзников ожесточили сердца рабочих и крестьян. Ненависть к Краснову нередко переносится на казаков вообще. Все чаще раздаются голоса рабочих и крестьян: «Нужно истребить всех казаков, тогда наступит мир и спокойствие в южной России!» Это, конечно, неверно и несправедливо. Но чем дольше будут казаки оставаться слепым орудием в руках Краснова, тем суровее будут расправляться с ними солдаты Красной Армии».

Население Дона вскоре узнало на собственном опыте, что означали эти угрозы, в ходе осуществления так называемого расказачивания. 24 января 1919 года Я.М. Свердлов, Н.Н. Крестинский и М.Ф. Владимирский подготовили циркулярное письмо ЦК, в котором говорилось: «Необходимо, учитывая опыт Гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления». Как подчеркивают В. Краснов и В. Дайнес, «авторы письма требовали «провести массовый террор… против богатых казаков» и «беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью». Предписывалось конфисковывать хлеб, переселить «пришлую бедноту» на казачьи земли, уравнять пришлых «иногородних» с казаками в земельном отношении, провести полное разоружение, расстреливая каждого у кого будет обнаружено оружие после указанного срока сдачи». Говоря о «расказачивании», Краснов и Дайнес писали: «Днем и ночью на территории Донской области, занятой частями Красной Армии, работала карательная машина, отправляя на тот свет по 40—60 человек в сутки».

Впрочем, подобные массовые репрессии обрушивались и на население территорий, обвиненное в поддержке Советской власти после вступления туда белых армий. Не менее тяжелые испытания выпадали и на долю тех, кто оказывался в зоне безвластия или под контролем «зеленых» банд или всевозможных местных правителей. Бедствия населения страны продолжались по мере продолжения братоубийственной войны.

Троцкий постарался создать впечатление, что победа под Казанью была эпохальным событием, но взятие красными войсками этого города на Волге не привело к перелому в Гражданской войне. Правда, отсутствие значительных контрреволюционных сил на Восточном фронте позволило Красной Армии развернуть наступление, но уже в ноябре 1918 года белые армии возобновили наступление на Восточном фронте более внушительными силами. Численность наступавших армий под командованием Колчака составляла 143 тысячи человек и у них было 210 орудий. Им противостояли войска красного Восточного фронта, насчитывавшие 100 тысяч человек и имевшие 334 орудия. Это примерно соответствовало численности противостоящих группировок в сражении 1905 г. под Ляояном (152 тысячи у русской армии и 130 тысяч у японской) при ином соотношении орудий (606 – у русских, 508 – у японцев). И все же, несмотря на возросшую, по сравнению с боями под Казанью, численность противоборствующих войск, следует учесть, что длина фронта под Ляояном составляла 60 километров, а Восточный фронт растянулся на 1400 километров.

В этих условиях было чрезвычайно трудно управлять действиями частей, разбросанных по широкому фронту. Зачастую отдельные части сражались самостоятельно, отрываясь от центрального руководства, а их действия приближались по стилю к партизанским. В результате того, что войска не были в состоянии прикрыть растянутый фронт, боевые действия носили маневренный характер. Отдельные части совершали переходы и рейды в глубоком тылу противника, внезапно нападая на штабы армий и также быстро покидая поле боя. О боевых условиях Гражданской войны СМ. Буденный писал: «Это была война на широких просторах с весьма условной линией фронта, бои велись за наиболее важные города, железнодорожные узлы, села; всегда существовала возможность обхода, охвата удара по флангам и тылам». Такие условия предполагали активное использование подвижных соединений и в тогдашних условиях означали применение крупных кавалерийских соединений. Во второй половине Гражданской войны белые создали крупные конные корпуса, красные – конные армии численностью в 9-17 тысяч кавалеристов. Позже Троцкий и его биографы старались, чтобы потомки запомнили его лозунг: «Пролетарий, на коня!». Однако путь Троцкого к признанию роли кавалерии был противоречивым и начался с огульного отрицания значимости конницы.

Как свидетельствовал в своих воспоминаниях С.М. Буденный, в ответ на его аргументы в пользу создания крупных соединений кавалерии, выдвинутые им на совещании, Троцкий заявил: «Товарищ Буденный… отдаете ли вы отчет в своих словах? Вы не понимаете природы кавалерии. Это же аристократический род войск, которым командовали князья, графы и бароны. И незачем нам с мужицким лаптем соваться в калашный ряд». По мнению Буденного, «скорее всего ответ Троцкого отражал мнение окружавших его военспецов, которые всячески тормозили создание советской кавалерии – одни сознательно, работая в интересах врага, другие, «добросовестно» заблуждаясь в определении роли кавалерии в гражданской войне». (Повышенная подозрительность «красных командиров», как справедливо отмечал Троцкий, нередко вызывалась самомнением людей, не обремененных знаниями военной теории.)

Однако и сам Троцкий не был свободен от постоянной подозрительности в отношении «военных специалистов». В своих мемуарах он описывал, как не раз разоблачал «измены» бывших царских офицеров. То основанием для таких обвинений служил подслушанный им случайный разговор, в котором бывший царский офицер критиковал стратегические замыслы Троцкого. То Троцкому казалось, что он попал под артобстрел, потому что бывший офицер успел позвонить по телефону во вражескую часть и сообщил им, где находится председатель Реввоенсовета республики. Описывая в своих воспоминаниях свой опыт общения с рядом бывших офицеров, Троцкий утверждал: «Измена гнездилась в штабе, в командном составе и вокруг».

Свои подозрения Троцкий не раз венчал суровыми расправами с теми, кто стал объектом его недоверия. Еще в начале своей карьеры в качестве руководителя вооруженных сил республики, Троцкий 27 мая 1918 года приказал арестовать капитана 1 ранга A.M. Щастного по обвинению в подготовке контрреволюционного переворота. Во время процесса, который происходил 20—21 июня, свидетелем обвинения выступил Троцкий. Единственным свидетельством против капитана Троцкий выдвинул реферат Щастного, который тот собирался прочесть на съезде депутатов от соединений военно-морских сил. Суд приговорил Щастного к расстрелу лишь на основании подозрений Троцкого. Волкогонов замечает, что это был «первый политический приговор в Советской России, на котором был вынесен смертный приговор».

Стремясь выкорчевать реальную или мнимую угрозу измены, Троцкий постоянно прибегал к запугиванию. Как подчеркивал Дейчер, «приказы Троцкого сверкали мрачными угрозами агентам белогвардейцев». Однако в отличие от своего биографа Троцкий считал, что «угроза высшей меры наказания – это несерьезная угроза для боевых офицеров». Поэтому Троцкий приказал подготовить списки семей белых офицеров, служивших в рядах РККА, с тем, чтобы «потенциальные предатели знали, что, если они перебегут к врагу, его жена и дети останутся за линией фронта в качестве заложников». В своем распоряжении военкомкору Межлауку, направленном из Казани, Троцкий писал: «Предлагаю обратить сугубое внимание на привлекаемый состав, ставя на командные должности только тех бывших офицеров, семьи которых находятся в пределах Советской России, и объявляя им под личную расписку, что они сами несут ответственность за судьбу своей семьи. Предреввоенсовета Троцкий».

Троцкий напоминал заведующему оперативным отделом Наркомата военных дел Аралову, что им был отдан «приказ установить семейное положение командного состава из бывших офицеров и сообщить каждому под личную расписку, что его измена или предательство повлечет арест его семьи и что, следовательно, он сам берет на себя таким образом ответственность за судьбу своей семьи. С того времени произошел ряд фактов измены со стороны бывших офицеров, но ни в одном из этих случаев, насколько мне известно, семья предателя не была арестована, так как, по-видимому, регистрация бывших офицеров вовсе не была произведена. Такое небрежное отношение к важнейшей задаче совершенно недопустимо. Предреввоенсовета Троцкий».

Требования репрессий в отношении семей перебежчиков-офицеров и создания системы заложничества Троцкий оправдывал на том основании, что «без этого революция будет разбита и классы, защищающие революцию, станут жертвой мщения белогвардейцев». Даже апологет Троцкого Дейчер признавал, что «среди панических настроений, усиленных подозрений и бурных страстей было много невинных жертв».

Объясняя принципы своего отношения к «буржуазным специалистам», Троцкий не скрывал своего глубоко отчужденного отношения к ним и даже непризнания их живыми существами. В марте 1918 года он заявлял: «Как и в мертвые машины, так и в этих техников, инженеров, врачей, учителей, вчерашних бывших офицеров, в них вложен известный наш народный национальный капитал, который мы обязаны эксплуатировать, использовать, если мы хотим вообще разрешить основные задачи, которые стоят перед нами».

И тем не менее удивительным образом Троцкий был объектом многочисленных обвинений со стороны «красных командиров» в благоволении к бывшим царским офицерам. Следует учесть, что по своему социальному происхождению и культурному воспитанию Троцкий был ближе к выходцам из военной интеллигенции, чем к выходцам из народной среды. Как и Троцкий, многие «военные спецы» были поклонниками Запада, его ценностей, и столь же презрительно относились к «мужикам», которые «совались в калашный ряд». А поэтому при выборе из рекомендаций, предлагавшихся «военными спецами» и «красными командирами» он, как правило, безоговорочно отдавал предпочтение мнению первых.

Между тем при всех недостатках общего и военного образования командиры красных соединений живее реагировали на особенности войны в условиях рассредоточенного фронта, чем бывшие царские офицеры, воспитанные на опыте русско-японской и мировой войн. Имея определенные основания, Буденный (хотя и не без самодовольства) высмеивал склонность белых офицеров к шаблонному мышлению. «Придерживаясь устава, – отмечал командарм Первой Конной, – «яко слепой стенки», белогвардейское командование во всех случаях, когда мы действовали не по уставу, теряло самообладание и способность принять ответные меры. Иной раз самые простые, подсказанные обстановкой и здравым смыслом действия ставили его в тупик».

Интересы дела требовали гармоничного сочетания военной теории, опыта мировой войны и анализа боевых действий Гражданской войны. Но противоречия между военными специалистами и красными командирами превратились в острый конфликт, особенно после посещения Троцким Южного фронта осенью 1918 года.

На протяжении второй половины 1918 года царицынское направление являлось одним из самых значительных участков военных действий. В целом белые армии, наступавшие на царицынском направлении, насчитывали 12 тысяч бойцов пехоты и 6 тысяч кавалеристов. Части Красной Армии, оборонявшие Царицын, насчитывали, по подсчетам Н.Е. Какурина, «31 649 штыков, 7816 сабель, 240 орудий, 1005 пулеметов и 13 бронепоездов». Эти силы были во много раз больше «армий», сражавшихся под Казанью в августе – сентябре 1918 года.

Стратегическое значение Царицына не уступало, а пожалуй, и превосходило значение Казани. Ведь падение Царицына отрезало бы центральную Россию от последних источников хлеба и других продовольственных продуктов. Именно с целью обеспечить центр России питанием в этот город был направлен из Москвы И.В. Сталин. Кроме того, падение Царицына позволило бы белым с юга соединиться с белыми отрядами на востоке.

И.В. Сталин, которому было поручено осуществлять контроль за Южным фронтом от ЦК, К.Е. Ворошилов, командующий 10-й армией, оборонявшей Царицын, член РВС Южного фронта С.К. Минин прилагали усилия для того, чтобы остановить белые армии. Прибыв на Южный фронт в своем бронепоезде в разгар напряженных боев, Троцкий попытался, как и в Свияжске, командовать боевыми операциями, но получил отпор. Дело в том, что на Юге он имел дело не с частями, подобными тем, которые спешно формировал И.И. Вацетис летом 1918 года на Волге, а сложившимися военными организациями. Масштаб операций был также более крупным. Наконец, на Южном фронте присутствовал Сталин, который, будучи членом бюро ЦК партии и «внутреннего кабинета», мог противостоять действиям Троцкого. Как отмечал Дейчер, «Ворошилов отказывался реорганизовать свои войска в соответствии с порядком, установленным Троцким». Позицию Ворошилова поддержал Сталин.

Это было время самых напряженных боев на царицынском направлении. Изменения в руководстве, а тем более привлечение к трибуналу командования (на чем настаивал Троцкий), могло бы иметь катастрофические последствия для судьбы фронта.

В своей телеграмме Ленину от 3 октября 1918 года Сталин характеризовал «телеграфный приказ Троцкого» как документ, «написанный человеком, не имеющим никакого представления о Южном фронте». Сталин заявлял, что «выполнение приказов Троцкого считаем преступным» и требовал «обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, …о недопустимости издания Троцким единоличных приказов, совершенно не считающихся с условиями места и времени и грозящих фронту развалом».

В своем письме Ленину, направленном в тот же день, Сталин напоминал о том, что Троцкий чужак среди большевиков. Он писал: «Я уже не говорю о том, что Троцкий, вчера только вступивший в партию, старается учить меня партийной дисциплине, забыв, очевидно, что партийная дисциплина выражается не в формальных приказах, но прежде всего в классовых интересах пролетариата».

В свою очередь Троцкий настаивал на отзыве Сталина из Царицына в своей телеграмме Ленину от 4 октября. Одновременно он угрожал отдать Ворошилова и Минина под суд. Сталин был вынужден покинуть Царицын в разгар тяжелых боев S октября, но, оказавшись в Москве, получил поддержку со стороны Ленина. В результате 8 октября Сталин был введен в состав Реввоенсовета Республики. Об ослаблении позиций Троцкого в руководстве военными делами свидетельствовало и создание 30 ноября 1918 года Совета рабочей и крестьянской обороны, во главе которого встал В.И. Ленин. Троцкий вошел в состав этого Совета лишь в качестве одного из его членов, наряду со Сталиным, а также с наркомом путей сообщения В.И. Невским, замнаркома продовольствия Н.П. Брюхановым, председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии Л.Н. Красиным.

Но Троцкий не прекратил борьбу против «царицынцев». В докладе на съезде Советов, посвященном первой годовщине Октября, Троцкий, по словам Дейчера, «не жалел черной краски для того, чтобы описать состояние 10-й армии». Казалось, что источником всех бед республики были 10-я армий и ее руководство. Разумеется, Царицынский фронт имел свои недостатки в организации, в том числе и порожденные самомнением «красных командиров». Однако вряд ли было бы справедливым столь низко оценивать действия армий, которые до сих пор успешно удерживали оборону города, игравшего ключевую роль в снабжении Центральной России хлебом. Преувеличение грехов «царицынцев» было необходимо Троцкому, чтобы подавить нараставшее сопротивление в Красной Армии его методам руководства.

Недовольство деятельностью Троцкого на посту руководителя Красной Армии привело к созданию «военной оппозиции», которая объединила людей, выступавших против курса Предреввоенсовета по самым разным причинам, а потому носила рыхлый и противоречивый характер. Один из ее лидеров, В.М. Смирнов, отстаивал принципы коллегиальности, характерные для партизанского стиля боевых действий. Активную роль в «военной оппозиции» играли «царицынцы» (Ворошилов и Минин), осуждавшие практику «чрезмерного» использования военных специалистов.

В статьях В.Г. Сорина «Командиры и комиссары в действующей армии» и «царицынца» А. Каменского «Давно пора», опубликованных в «Правде» в ноябре – декабре 1918 года, оспаривался курс на активное привлечение военных специалистов на командные посты. Публикация этих статей в «Правде» свидетельствовала о поддержке главным редактором этой газеты Н.И. Бухариным и другими бывшими «левыми коммунистами» критического отношения к использованию военных специалистов. Против Троцкого выступили член ЦК И.Г. Смилга и руководитель военного отдела ЦК М.М. Лашевич, распространившие письмо к членам ЦК, в котором выражалось возмущение расстрелами комиссаров и командиров по приказу Троцкого.

Троцкий вынужден был объяснять свои действия в специальном письме членам ЦК. Он доказывал справедливость своих приказов о расстрелах. Особо Троцкий остановился на системе использования родственников военных специалистов в качестве заложников. Он объяснял, что «в соответствии с его приказом комиссары должны иметь список семей офицеров для того, чтобы те знали, что, если они изменят, их родственники подвергнутся преследованиям». Когда один из военспецов перешел к белым, то выяснилось, что «комиссары не позаботились приготовить списки своих семей». Тогда Троцкий написал, что «коммунистов, виновных в такой беспечности, следует расстреливать». Троцкий не отрицал этого высказывания и не отказывался от своих слов. Он лишь пояснял, что, предлагая новые расстрелы, он не имел в виду лично Смилгу и Лашевича.

Несмотря на попытки Троцкого ослабить накал выступлений против его политики, «военная оппозиция» подготовила свою платформу (тезисы доклада В.М. Смирнова) к очередному VIII съезду партии. Выступление видных деятелей партии и военных командиров против руководства вооруженных сил в разгар Гражданской войны перед началом активного наступления белых армий грозило крупными внутриполитическими потрясениями для партии и страны. К тому же накануне открытия съезда скоропостижно скончался председатель ВЦИК Я.М. Свердлов. Бюро ЦК партии теперь состояло из трех человек (Ленин, Сталин, Троцкий), двое из которых придерживались крайне противоположных взглядов по отношению к «царицынской» группе, стоявшей в авангарде «военной оппозиции».

Не исключено, что не без участия Ленина были приняты меры для «локализации» внутрипартийного конфликта. На первых порах было предложено, чтобы военные руководители (многие из которых входили в «военную оппозицию») не покидали фронта на время съезда. Однако это предложение вызвало бурное недовольство. Тогда за два дня до начала съезда Троцкий по решению ЦК выехал на Восточный фронт. Позже он с негодованием писал, что «Сталины и Ворошиловы рассказывали недавно, будто я не решился даже появиться на VIII съезд, чтобы не выслушивать критики. Как это чудовищно далеко от того, что было на самом деле». Троцкий приводил выписку из протокола заседания ЦК РКП(б) от 16 марта 1919 года: «Тов. Троцкий протестует против толкования распоряжений ЦК как «трюка» и указывает на крайне серьезное положение в связи с наступлением от Уфы и далее на запад, и настаивает на своем отъезде». В своей постановляющей части протокол фиксировал решение: «Тов. Троцкому немедленно ехать на фронт».

Хотя это и не следует из текста протокола, но не исключено, что Троцкий был вынужден покинуть Москву за день до открытия съезда, чтобы не обострять конфликта. Видимо, это было обусловлено компромиссом, который был достигнут на высшем уровне перед открытием съезда. Об этом свидетельствует не только удаление Троцкого от возможных бурных объяснении с делегатами, недовольными его политикой, но и изменение в позиции Сталина, который решительно выступил против «военной оппозиции», заявив: «Либо создадим настоящую рабоче-крестьянскую, строго дисциплинированную регулярную армию и защитим Республику, либо мы этого не сделаем, и тогда дело будет загублено… Проект, представленный Смирновым, неприемлем, так как он может лишь подорвать дисциплину в армии и исключает возможность создания регулярной армии».

В результате этих политических маневров, как отмечал главный содокладчик от «военной оппозиции» В.М. Смирнов, «вопрос о разногласиях» был сведен «к тому, что одни будто бы стоят за партизанскую армию, а другие за регулярную». Именно так поставил вопрос Г.Я. Сокольников в своем докладе, в котором он изложил тезисы Л.Д. Троцкого. В.М. Смирнов попытался расширить круг вопросов дискуссии, заявив: «На организацию Революционного Совета Республики и других центральных учреждений необходимо обратить самое серьезное внимание… Надо отметить чрезвычайную громоздкость центральных учреждений и крайне неясное распределение функций между ними, приводящее сплошь и рядом даже к отдаче противоречащих друг другу приказов». В то же время и в докладе Смирнова, и в речах других сторонников «военной оппозиции» значительное место заняла критика единоначалия, порядков, необходимых для регулярной армии, а это делало платформу «военной оппозиции» уязвимой для критики.

Все же обсуждение политики Реввоенсовета на закрытых заседаниях военной секции съезда позволило многим делегатам выступить с поименной критикой Троцкого. Как отмечалось в издании «Восьмой съезд РКП(б). Протоколы», «многие делегаты съезда резко и справедливо критиковали центральные военные учреждения и деятельность Троцкого как председателя Реввоенсовета Республики. Они отмечали, что Троцкий и другие руководители военного ведомства не знают положения на фронте, не созывают армейских коммунистов, не совещаются с ними. Делегаты рассказывали, что во время своих поездок Троцкий подавлял всех потоком «отменяющих», «дополняющих» и «исключающих» распоряжений и приказов, вносивших путаницу в руководство боевыми действиями. В своих выступлениях делегаты выражали протест против линии Троцкого, слепо доверявшего старым военным специалистам и пытавшегося свести на нет роль партийных организаций и военных комиссаров против огульных мобилизаций в армию без классового отбора».

В своей речи на секции Ленин осудил нигилистические взгляды «военной оппозиции» относительно привлечения бывших царских офицеров, подчеркнув: «Теперь на первом плане должна быть регулярная армия, надо перейти к регулярной армии с военными специалистами. Когда вы, с одной стороны, в тезисах говорите, – мы за военных специалистов, – с другой – с коллективным командованием, вы себя побиваете».

Несмотря на осуждение Лениным и другими членами руководства ЦК тезисов «военной оппозиции», недовольство практикой руководства Троцкого проявилось в поддержке этой платформы большинством участников военной секции (37 против 20). Тогда меньшинство потребовало перенести обсуждение на закрытое заседание съезда. Хотя здесь резолюция в целом, одобрявшая политику Троцкого, получила большинство, но значительное число голосов против (174– за, 95– против) само по себе свидетельствовало о широком неудовлетворении делегатов съезда принятыми решениями.

Кроме того, на съезде была неоднократно подвергнута критике существовавшая в руководстве партии практика бесконтрольной концентрации власти в руках одного человека. Эти критические замечания были высказаны в связи с оценкой деятельности Я.М. Свердлова.

Преодоление субъективизма в решениях было особенно актуальным в связи с обострившимся положением Советской Республики. Накопив за полтора года на окраинах страны свои силы, белые армии готовили решительное наступление. Продвижение на восток армии А.В. Колчака могло привести к соединению с белыми силами на севере и еще более многочисленными армиями А.И. Деникина на юге. К 1 марта 1919 года 8500 километров фронтов республики защищали 381,5 тысячи бойцов Красной Армии, имевших на вооружении 6561 пулемет и 1697 орудий. Несмотря на сравнительно слабые силы, командующий Восточным фронтом С.С. Каменев был сторонником широкого контрнаступления против армий Колчака. Намеченный командованием Восточного фронта удар с юга принес в конце апреля желаемые результаты.

Неожиданно в разгар успешного наступления по настоянию И.И. Вацетиса и приказу Л.Д. Троцкого С.С. Каменев был смещен с поста командующего Восточным фронтом. Новый командующий А.А. Самойло приказал перебросить успешно наступавшую на южном фланге 5-ю армию на север фронта. Как отмечал Н.Е. Какурин, «последующие события показали, что такой крутой поворот к северу главных сил 5-й армии по обстановке являлся уже излишним, так как под влиянием новых успехов Южной группы противник начал сдавать и на своих северных операционных направлениях». Действия нового командующего фронтом грозили сорвать успешное наступление Красной Армии. В своем письме, направленном А.А. Самойло, М.Н. Тухачевский предлагал ему «соблюдать статью 19-ю полевого устава 1918 года, в которой говорится, что «прежде чем отдать приказ, надо подумать».

Но, очевидно, приостановка наступления Красной Армии на восток была вызвана не ошибкой Самойло, а входила в планы Троцкого и Вацетиса. Последний опасался, что, перейдя Урал, армии Каменева попадут в западню. Разделяя эти опасения, Троцкий в то же время хотел приостановить наступление на востоке, исходя из международных обстоятельств. Как отмечал Дейчер, в это время Троцкий гораздо больше желал очистить Европейскую Россию от белогвардейцев, чем распространять Советскую власть на Сибирь. «Появились новые обязательства: Венгрия и Бавария только что стали Советскими республиками, и Ленин призывал, чтобы Красная Армия установила связь с Советской Венгрией несмотря на то, что польские войска в Восточной Галиции закрывали к ней дорогу. Именно по этим причинам Троцкий желал сокращения обязательств на Восточном фронте. Так как Каменев не отказывался от своего плана преследования, то Троцкий отстранил его от командования».

Реализация плана Троцкого помогла бы Колчаку удержать за собой Сибирь и Дальний Восток. Более того, попытка поворота красных армий на запад могла бы привести к крушению всей Советской власти. Но очевидно, что действия Троцкого определялись не заботой о судьбе «верховного правителя» и других белых генералах. Прорыв советских частей через Польшу в Венгрию и далее через Австрию в Баварию отвечал представлениям Троцкого о той роли, которую должна была выполнить Октябрьская революция. Вступление Красной Армии в Венгрию и Германию в середине 1919 года превратило бы ее бойцов в своеобразных «латышских стрелков» Западной Европы, а это могло бы существенно повлиять на революционные процессы в этих странах и ход мировых событий. Несомненно и то, что при этом Красная Армия понесла бы огромные потери как во время прорыва в Западную Европу, так и в дальнейших боях против численно и качественно превосходящих ее армий европейских государств.

Очевидно, открытое обсуждение такого плана действий среди членов партии и командиров Красной Армии могло бы вызвать энергичный протест тех, кто думал прежде всего об интересах России, а не о Соединенных Штатах Европы. При этом многие бывшие царские офицеры и красные командиры, которым была дорога Россия, могли бы объединиться против интернационально мыслящих любителей рискованных предприятий. Видимо, по этой причине план Троцкого о приостановке наступления на Восточном фронте принял завуалированный характер в виде директивы Самойло о переброске войск Южной группы на северное направление.

Энергичные протесты командиров Восточного фронта различного уровня привели к тому, что через 20 дней после своей отставки, 25 мая, С.С. Каменев вновь стал командующим фронтом. 29 мая Ленин телеграфировал Реввоенсовету фронта: «По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной». Позже Л.Д. Троцкий признал «ошибочность» своего плана действий на Восточном фронте, правда, подчеркнув, что его разногласия с С.С. Каменевым носили «чисто практический характер».

Успешное наступление Восточного фронта совпало с отступлением Красной Армии на юге под натиском армий А.И. Деникина. Хотя численность наступавших в мае– июне 1919года белых армий была невелика (100 тысяч), но силы, противостоявшие им, были еще слабее количественно (60 тысяч) и качественно.

Трудности усугубились начавшимся в мае наступлением Юденича на Петроград. Для организации отпора войскам Юденича в Петроград в середине мая был направлен Сталин. 10 июня ЦК признал «Питерский фронт первым по важности». Директива ЦК гласила: «Из дивизии, снимаемой с Востфронта, дать 2/3 Питеру, 1/3 Южфронту». 21 июня Красная Армия перешла в наступление и угроза Петрограду была устранена.

Троцкий с мая 1919 г. находился на Южном фронте. Как отмечает историк Андреа Грациози в своем исследовании «Большевики и крестьяне на Украине. 1918—1919 годы», «прибытие Троцкого повлекло за собой резкое ужесточение мер, направленных на превращение Красной Армии и ее партизанских отрядов в регулярную армию». Однако, по мнению историка, «грубое и механическое применение» этой установки игнорировало специфику Украины.

В результате действий Троцкого против «партизанщины», «количество восстаний, охвативших целые районы, росло». Политика Троцкого привела к обострению отношений с отрядами Махно, которые до этого были союзниками Красной Армии. «Решение о ликвидации Махно», считает Грациози, «очистило дорогу Деникину… 26 мая, несмотря на протесты Антонова-Овсеенко и на сообщения о наступлении Деникина, часть самого надежного воинского контингента была брошена на подавление махновщины… Деникин… получил возможность закрепить и развить успех».

Во второй половине июня войска Деникина подступили к Харькову. Выступив на пленуме Харьковского Совета рабочих, казачьих и крестьянских депутатов, Троцкий призвал превратить Харьков «и подступы к нему в укрепленный район», расширить и углубить мобилизацию харьковского пролетариата и поставить во главе Харьковского крепостного района Реввоенсовет. Однако, как отмечал Н.Е. Какурин, «эти мероприятия не дали желаемого результата, поскольку, по существу, они являлись чистой импровизацией». 25 июня Добровольческая армия под командованием В.З. Май-Маевского вошла в Харьков.

30 июня 1919 г. белые взяли Екатеринослав и Царицын, развертывая стремительное наступление на фронте от Днепра до Волги.

В своей телеграмме от 1 июля Троцкий признавал развал фронта и бессилие обычных для него методов управления войсками: «Ни агитация, ни репрессии не могут сделать боеспособной босую, раздетую, голодную, вшивую армию». Через пару дней Троцкий прибыл в Москву. «Это была самая низкая точка его падения в ходе Гражданской войны. Он признавал, что он ошибся в оценке Восточного фронта, когда он выступил против преследования Колчака. Теперь он должен был ответить на упреки за плохое руководство Украинским фронтом», – писал Дейчер.

По мнению историков Грациози и Адамса, «роль Троцкого в прорыве Денинкина, и, в любом случае, провал его миссии на Украине… можно считать одной из причин его разрыва с Лениным в июле 1919 года, имевшим важнейшие последствия в событиях последующих трех лет. Вполне допустимо, что Ленин считал тогда Троцкого в какой-то мере ответственным за поражение и все больше склонялся к мнению Сталина».

Вернувшись в Москву, Троцкий узнал, что Сталин предложил заменить С.С. Каменевым И.И Вацетиса на посту главнокомандующего вооруженными силами Республики. Это предложение было принято 8 июля. Оценивая ситуацию глазами Троцкого, Дейчер отмечал: «Кстати, сам Сталин успешно осуществил руководство обороной Петрограда против Юденича, и он купался в лучах славы недавней победы». Вряд ли у Сталина, отдававшего себе отчет в отчаянном положении республики, нашлось бы время, чтобы наслаждаться победой над Юденичем. Однако такое описание ощущений Троцкого Дейчером, вероятно, правильно объясняет последующие действия Предреввоенсовета. После того как 3 июля Вацетис по решению ЦК был отправлен в отставку, а И.Н. Смирнов, А.П. Розенгольц и Ф.Ф. Раскольников, друзья Троцкого по Свияжску, были уволены из Реввоенсовета, Троцкий подал в отставку со всех своих занимаемых постов.

Это была уже вторая отставка Троцкого за 20 месяцев существования Советской власти. Очевидно, что Троцкий воспринимал разгон своей «команды» как гораздо более страшное поражение, чем разгром красных армий на Южном фронте. Как и во время брестского провала, Троцкий думал только о своей политической судьбе и вновь, как и в феврале– марте 1918 года, просьба об отставке была для Троцкого лишь поводом для того, чтобы его долго упрашивали вернуться.

И все же, несмотря на явные свидетельства краха его военной политики, Троцкий не только уцелел, но его упрашивали остаться. Решение, принятое 5 июля 1919 года и подписанное В.И. Лениным, Л.Б. Каменевым, М.И. Калининым, Л.П. Серебряковым, И.В. Сталиным и Е.Д. Стасовой, объявляло, что оргбюро и политбюро ЦК не могут «принять отставку т. Троцкого и удовлетворить его ходатайство они абсолютно не в состоянии». Было очевидно, что руководство страны опасалось отправить в отставку человека, который был вторым после Ленина вождем партии и республики. Выставив Троцкого за пределы руководства, правящая партия получила бы потенциальный центр притяжения сил, недовольных Лениным и его сторонниками. А это было чрезвычайно опасно в ходе Гражданской войны.

Как и в результате своего единодушного избрания в ЦК VII съездом партии после катастрофического поражения в Бресте, Троцкий вновь получил свидетельство своей незаменимости. Решение гласило, что «отставка т. Троцкого… была бы величайшим вредом для Республики». Политбюро и оргбюро даже объявляли о намерении предоставить Троцкому «полную возможность всеми средствами добиваться того, что он считает исправлением линии в военном вопросе, и, если он пожелает, постараться ускорить съезд партии». Идя навстречу пожеланиям предреввоенсовета, оргбюро и политбюро объявляли о том, что они «сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для т. Троцкого и наиболее плодотворной для Республики ту работу на Южном фронте, самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий».

В эти дни, как свидетельствовал Троцкий, Ленин выдал ему «бланк, написавши внизу страницы следующие строки: «Товарищи. Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело. В. Ульянов (Ленин)».

Оставшись во главе Красной Армии, Троцкий летом 1919 года не мог добиться успеха в боевых действиях лишь за счет получения карт-бланша от Ленина. Сохраняя под своим контролем Южный фронт, Троцкий обнаруживал свою беспомощность остановить наступление деникинских армий. Ленин вновь стал открыто выражать неудовлетворение деятельностью Троцкого, к тому же справедливо «заподозрив, что Троцкий старался дискредитировать нового Главнокомандующего в глазах командиров Южного фронта».

Свидетельством полного тупика, в который зашло военно-стратегическое мышление Троцкого, стала подготовка им 5 августа 1919 года секретного меморандума для ЦК, в котором он, словно повторяя приказ Павла I атаману Платову, выдвинул безумный план прорыва Красной Армии из России в Индию. Как подчеркивал Дейчер, на это решение Троцкого повлияли два обстоятельства. С одной стороны, в момент подготовки меморандума он не видел никакой возможности для Советской власти удержаться на европейской территории России. С другой стороны, из Индии пришли известия о кампании гражданского неповиновения, руководимой Махатмой Ганди. «Это сочетание событий привело в движение политическое воображение Троцкого и повело его в странном направлении».

Троцкий предложил направить в Сибирь «лучшие элементы Украинской партии, освободившиеся ныне по независящим причинам от советской работы. Если они потеряли Украину, пусть завоевывают для советской революции Сибирь». Троцкий отмечал, что «европейская революция как будто отодвинулась. И что уж совершенно вне сомнения – мы сами отодвинулись с запада на восток… Из этой перемены вытекает необходимость перемены ориентации». Поэтому он предлагал поставить вопрос о подготовке «элементов азиатской ориентации и, в частности… военного удара на Индию, на помощь индусской революции».

«Ареной близких восстаний может стать Азия, – утверждал Троцкий, – наша задача состоит в том, чтобы своевременно совершить необходимое перенесение центра тяжести нашей международной ориентации… Если конница в маневренной Гражданской войне, как показал опыт, имеет огромное значение, то роль ее в азиатских операциях представляется бесспорно решающей. Один серьезный военный работник предложил еще несколько месяцев тому назад план создания корпуса (30000-40000 всадников) с расчетом бросить его на Индию». «Разумеется, – отмечал далее Троцкий, – такой план требует тщательной подготовки – как материальной, так и политической… Между тем международная обстановка складывается, по-видимому, так, что путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии».

Троцкий предлагал «использовать этот момент и сосредоточить где-нибудь на Урале или Туркестане революционную академию, политический и военный штаб азиатской революции, который в ближайший период может оказаться гораздо дееспособнее исполкома 3-го Интернационала. Нужно уже сейчас приступить к более серьезной организации в этом направлении, к сосредоточению необходимых сил лингвистов, переводчиков книг, привлечению туземных революционеров – всеми доступными нам средствами и способами». Возможно, вообразив себя пролетарским Чингисханом, Троцкий был готов предпринять грандиозную авантюру, по сравнению с которой даже прорыв в советскую Венгрию выглядел надежным и безопасным предприятием.

К этому времени для военного и политического руководства республики стала ясна порочность существовавшего до сих пор плана разгрома Деникина, исходившего из нанесения флангового удара от Царицына на Новороссийск через донские степи. Все, кто проходил в школе историю СССР в 30-50-х гг., твердо знали из учебников, что этому плану, который придумал Троцкий, Сталин противопоставил другой план разгрома Деникина, предложив нанести главный удар через Харьков, Донбасс и Ростов. Успевающий ученик мог легко объяснить, почему был плох план Троцкого («Красная Армия проходила бы по районам с казачьим населением, часть которого находилась под влиянием белогвардейцев») и чем был хорош план Сталина («Красная Армия шла бы через рабочие районы»). Тогда вряд ли кто из школьников знал, что Троцкий оспаривал сталинское авторство второго плана. Троцкий утверждал, что Сталин был автором флангового удара, а он, Троцкий, выступал за удар в лоб.

Очевидно, детальный план разгрома Деникина был выработан людьми, имевшими более основательную военную подготовку, чем Сталин и Троцкий. Однако следует также учесть, что в момент начала наступления Красной Армии против Деникина не Троцкий, а Сталин осуществлял от руководства партии контроль за операциями на Южном фронте. Есть документальные свидетельства того, что Сталин решительно отстаивал план «лобового удара». В своем письме Ленину от 9 октября 1919 года он подробно перечислял преимущества этого плана и даже угрожал отставкой в случае несогласия с ним: «Без этого моя работа на Южном фронте становится бессмысленной, преступной, ненужной, что дает мне право, вернее обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте».

План наступления против армий Деникина, который горячо отстаивал Сталин, был принят и 14 октября 1919 года Красная Армия перешла в наступление под Орлом. 20 октября этот город был взят, а через 4 дня кавалерийский корпус Буденного (вскоре преобразованный в Первую Конную армию) взял Воронеж. Начался разгром армий Деникина.

Троцкий же в это время был далеко от Южного фронта, поскольку его направили в Петроград, на который вновь наступали войска Юденича. Хотя белых было всего 8 тысяч пехотинцев, 100 кавалеристов, 24 орудия и 3 танка, красные с трудом собрали силы, достаточные для обороны города. Несмотря на проведенную мобилизацию среди рабочих Петрограда, родившихся в 1879—1901 годах, красные смогли противопоставить наступавшим лишь 15 тысяч пехотинцев и 1000 кавалеристов. Они имели 200 орудий. На первых порах войска Юденича смогли продвинуться дальше, чем в мае, овладеть Павловском, Царским Селом и достичь Лигова.

16 октября по дороге в Петроград Троцкий подготовил план обороны города. Перечисляя основные методы, на которые опирался Троцкий в ходе боевых действий в Гражданской войне, он писал: «Как всегда в подобных случаях, мы и на этот раз достигнем необходимого перелома при помощи мер организационного, агитационного и карательного характера». При этом Троцкий исходил из того, что белые, подошедшие к окрестностям Петрограда, прорвутся в северную столицу, а поэтому предложил разгромить войска Юденича в ходе уличных боев.

Троцкий полагался лишь на опыт событий в Москве в декабре 1905 г. Он писал: «Если вспомнить, что адмиралу Думбадзе понадобилась чуть ли не целая неделя, чтобы усмирить Москву в декабре 1905 года, хотя во всей Москве было едва ли более тысячи вооруженных революционеров, занявших ряд важных зданий, то совершенно очевидно, что несколько тысяч прорвавшихся белогвардейских войск будут совершенно загнаны, измотаны, затравлены и уничтожены в Петрограде при сколько-нибудь разумной организации внутренней обороны в течение одного-двух дней, а за это время успеют подойти достаточные подкрепления извне». Аналогия с боями между революционерами и карателями на Пресне в декабре 1905 года была очень шаткой. В отличие от карателей Думбадзе, войска Юденича не стремились бы уничтожить все очаги сопротивления, а пытались бы овладеть ключевыми объектами в Петрограде, подобно тому, как действовали красногвардейцы в октябре 1917 года. Хорошо вооруженные и дисциплинированные части Юденича вполне могли справиться с этой задачей.

Троцкий исходил из того, что первоочередные задачи должны включать создание переносных проволочных заграждений на всех улицах, ведущих в центр, создание команд гренадеров, размещенных в верхних этажах зданий, создание запасов ручных гранат, сооружение баррикад, траншей и т. д. Он даже предложил яркий лозунг: «Если бы белые прорвались в город, они бы здесь испарились и исчезли, как брызги воды на раскаленной плите».

Троцкий не был до конца уверен в исполнимости своего плана, а потому счел необходимым «подготовить план отхода армии и рабочих в юго-восточном направлении: это была единственная возможность спасти цвет питерских рабочих от поголовного истребления».

Описывая свою деятельность после прибытия в Петроград, Троцкий обратил внимание на паникерские настроения, которые царили в городе. Он утверждал, что, прибыв в Петроград, застал там «жесточайшую растерянность». Вряд ли Троцкий преувеличивал, заметив, что «центром растерянности был Зиновьев», руководитель Петроградского Совета и Совета обороны города. По словам Троцкого, «Свердлов говорил мне: «Зиновьев– это паника»… И действительно: в благоприятные периоды, когда, по выражению Ленина, «нечего было бояться», Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а подлинном смысле, и вздыхал… На этот раз я застал его на диване».

Троцкий развил кипучую деятельность, как и в августе 1918 года под Свияжском. Он произносил речи перед солдатами, отправлявшимися на фронт. А его план обороны стал воплощаться в жизнь. Троцкий вспоминал: «Важнейшие пункты опутывались проволокой… На площадях и важнейших перекрестках было установлено около 60 орудий в прикрытиях. Укреплялись каналы, скверы, заборы и дома. На окраинах и вдоль Невы были вырыты окопы… На многих улицах и площадях были устроены баррикады». К счастью для северной столицы и ее населения, план Троцкого не пригодился, так как Юденич был остановлен на подступах к Петрограду.

Как обычно, Троцкий полагался на суровые приказы. Приказом от 18 октября Троцкий требовал «не писать ложных сведений о жестоких боях там, где была жестокая паника. За неправду карать как за измену». По свидетельству М.М. Лашевича, Троцкий предпринял и организационные перемещения: «Сменили высшее и среднее начальство. Приказы Троцкого… не щадившие никого… показали, что появилась твердая, направляющая рука».

Не ограничившись письменными приказами, Троцкий сам выехал на линию фронта. Он красочно описал, как «в первый и единственный раз за всю войну» ему пришлось «играть роль полкового командира. Когда отступавшие цепи почти вплотную навалились на штаб дивизии в Александровке, я сел на первую попавшуюся лошадь и повернул цепи кругом. В первые минуты было замешательство, не все понимали, в чем дело, некоторые продолжали отступать. Но я на лошади заворачивал всех поодиночке. Тут только я заметил, что за мной по пятам мчится мой ординарец Козлов, подмосковный крестьянин, из бывших солдат. Он был в полном опьянении. С наганом в руке он метался по цепи, повторял мои призывы, потрясал моим револьвером и вопил изо всех сил: «Не робей, ребята, товарищ Троцкий вас ведет»… Наступление шло теперь таким же темпом, как раньше отступление… Я возвращался в штаб на грузовике. По дороге мы подбирали раненых. Толчок был дан. Я всем существом чувствовал, что Петроград отстоим». Не исключая того, что многие действия Троцкого оказались полезными для защитников красного Петрограда, вряд ли можно принимать на веру рассказы Троцкого, из которых следует, что он чуть ли не в одиночку смог за пять дней остановить отступление Красной Армии и организовать ее успешное контрнаступление, которое началось 21 октября.

Наступление Красной Армии на всех фронтах завершилось в конце 1919– начале 1920 годов разгромом армий Деникина, Юденича, Колчака. По случаю побед Троцкий был награжден орденом боевого Красного Знамени. Таким же орденом был награжден Петроград. Удовольствие Троцкого было испорчено тем, что эту же награду получил и Сталин. Дейчер писал: «Троцкий был раздражен, и вскоре он написал: «Что касается Петрограда, то он по-настоящему и честно заслужил награду…» Когда же награды вручают людям, то возможны ошибки».

Но Гражданская война еще не кончилась. В Крыму за Турецким валом оставались белые армии, руководство которыми после отставки Деникина взял генерал Врангель. 25 апреля 1920 года хорошо вооруженные силы Польши (65 тыс. солдат и офицеров) совместно с войсками под руководством Петлюры развернули наступление на Украину. Им противостояли лишь 20 тысяч бойцов Красной Армии. 6 мая польские и петлюровские войска взяли Киев. Одновременно 79-тысячная польская армия развернула наступление в Белоруссии.

8 мая Троцкий прибыл в штаб Западного фронта, находившийся в Смоленске. В тот же день он выступил на митинге в одной из воинских частей. В своей речи он заявлял: «Солдаты Западного фронта! Красный Киев в когтях у польских насильников… Спасение от ига и кабалы одно: нанести буржуазно-шляхетским войскам решительный, беспощадный, сокрушительный удар… Да не будет среди вас колеблющихся и нерешительных! Пусть тяжелая рука смерти обрушится на каждого шкурника и дезертира, предающего своих братьев в трудный час! …Воины Западного фронта, вперед!»

Выступая на следующий день на совещании командного состава, Троцкий утверждал, что «необходимый для полной и окончательной победы перелом настроения на Западном фронте еще не достигнут». Он требовал обеспечить должным образом снабжение красноармейцев. Он говорил также о том, что «нужно лучше поставить агитацию». Одновременно Троцкий призывал создавать «заградительные отряды с таким расчетом, чтобы каждое крупное воинское соединение имело за своей спиной хотя бы тонкую, но прочную сетку из заградительных отрядов… Молодой солдат, пытающийся вырваться из огня, в который попал впервые, должен встретить твердую руку, которая властно возвращает его назад с предупреждением о суровой каре всем нарушителям боевого долга. Удирающий шкурник должен наткнуться на револьвер или напороться на штык».

10 мая Троцким был подготовлен «приказ о борьбе с дезертирством в Гомельской области», в котором он объявлял: «Настал час суровой расплаты с дезертирами Гомельской области!» В соответствии с приказом волостные ревкомы, «не принимающие мер против шкурников, изменников, предателей и агентов польской шляхты, должны подвергаться аресту и предаваться трибуналу». Приказ гласил: «Семьи, укрывающие дезертиров, должны подвергаться имущественным карам независимо от предания трибуналу (конфискация лошадей и другого скота и пр.)… Организовать выездные сессии трибуналов во всех уездах, вменив трибуналу в обязанность беспощадно расправляться со злостными дезертирами на месте… Слушайте же, крестьяне и рабочие! Вашей рабоче-крестьянской республике грозит смертельная опасность! Кто изменяет трудящимся в час опасности, тому пощады быть не может! Дезертирам, предателям и изменникам – смерть! Председатель Революционного военного совета Республики… Л. Троцкий».

В тот же день в своем выступлении на митинге в Гомеле Троцкий определил цели кампании против польской интервенции: «Войны избежать не удалось. И наша задача теперь – отсечь голову хищному польскому орлу и тем самым помочь польским рабочим и крестьянам поднять над польской республикой знамя, на котором будут, как и у нас, символы труда!»

Позже Троцкий в воспоминаниях уверял, что он сознавал трудности превращения оборонительной войны «в наступательную революционную войну». Он утверждал, что не у него, а у Ленина «сложился твердый план: довести дело до конца, т. е. вступить в Варшаву, чтобы помочь польским рабочим массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть». Однако факты свидетельствуют о том, что Троцкий был одним из наиболее энергичных сторонников «марша на Варшаву».

4 мая началось наступление Западного фронта, а 23 мая были опубликованы тезисы ЦК РКП(б) «Польский фронт и наши задачи», написанные Троцким по поручению политбюро. В этих тезисах выражалась уверенность в том, что буржуазия Польши будет разбита Красной Армией, а «польский пролетариат превратит свою страну в социалистическую республику». Таким образом Троцкий объявлял целью военной кампании не только освобождение Украины и Белоруссии от польских интервентов, но и распространение социалистической революции на Польшу.

Через пару дней другой член политбюро Сталин в своей статье «Новый поход Антанты», опубликованной на страницах «Правды», высказал несколько иное представление о задачах Красной Армии в этой кампании. С одной стороны, он подчеркивал освободительный характер похода Красной Армии на землях, населенных украинцами и белоруссами. Он писал: «Лозунг советских войск «Долой польских панов!» находит мощный отклик среди большинства населения указанных районов, …крестьяне встречают советские войска как освободителей от помещичьего ярма, …они ожидают советских войск, восстают при первом удобном случае, нанося польским войскам удар с тыла».

С другой стороны, Сталин предупреждал об опасности продвижения Красной Армии в глубь Польши: «Тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение – «чувство отчизны» – передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польской армии. Конечно, тыл Польши неоднороден… в классовом отношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы порвать чувство национального единства и заразить противоречиями разнородный в классовом отношении фронт. Если бы польские войска действовали в районе собственно Польши, с ними, без сомнения, трудно было бы бороться».

Троцкий явно не разделял в 1920 году подобных опасений. 16 июня он опубликовал статью «Горе не доводящим до конца», в которой осуждал медлительность в продвижении советских войск на запад.

В тот же день Ленин, Калинин, Чичерин, Раковский и Троцкий подписали воззвание ВЦИК и СНК РСФСР и Украинской ССР, в котором объявляли о стремлении освободить Польшу от капиталистического господства. Под влиянием такой установки Советское правительство стало тормозить мирные переговоры между Советской Россией и Польшей, которые начались при посредничестве Великобритании.

В эти дни Сталин продолжал выражать свое скептическое отношение к планам перенесения военных действий на территорию с преобладанием польского населения. 24 июня в беседе с корреспондентом УкрРОСТА он предупреждал о наличии у поляков больших резервов и помощи со стороны Антанты. Он объявлял «неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о «марше на Варшаву», другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут примириться лишь на «красной советской Варшаве».

Эти оценки Сталина оказались справедливыми. В Польше была объявлена мобилизация мужчин всех возрастов и начался набор в армию добровольцев. В течение июля в польскую армию пришли 573 тысячи мобилизованных и 160 тысяч добровольцев. 21 июля премьер-министр Великобритании Ллойд-Джордж заявил, что «Франция и Англия могут предоставить все необходимое для организации польских сил».

Все эти события были проигнорированы в Москве. Советская сторона тормозила мирные переговоры с поляками. 23 июля Главнокомандующий Республики С.С. Каменев отдал приказ овладеть Варшавой. При этом предполагалось, что победа в Польше вызовет развал капиталистической Европы. В тот же день 23 июля Ленин направил телеграмму Сталину: «Положение в Коминтерне превосходно. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию».

4 августа Ллойд-Джордж потребовал немедленного прекращения наступления советских войск, угрожая возобновлением блокады и направлением британского флота к берегам России. Однако на заседании политбюро 5 августа, на котором был рассмотрен британский ультиматум, Троцкий заверил присутствовавших, что ^августа Красная Армия возьмет Варшаву.

14 августа последовал приказ Троцкого, открывавшийся словами: «Герои, на Варшаву! Герои! Вы нанесли атаковавшей нас белой Польше сокрушительный удар… Сейчас, как и в первый день войны, мы хотим мира. Но именно для этого нам необходимо отучить правительство польских банкротов играть с нами в прятки. Красные войска, вперед, герои, на Варшаву! Да здравствует победа! Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия! Председатель Революционного военного совета Республики Троцкий».

В этот день 14 августа польские войска нанесли контрудар по двум армиям Западного фронта. Началось отступление Красной Армии по всему фронту. Троцкий винил в поражении Сталина. В своих воспоминаниях он обвинял в «катастрофе под Варшавой» «поведение командования южной группы советских войск с направлением на Львов… Главной политической фигурой в революционном военном совете этой группы был Сталин. Он хотел во что бы то ни стало войти во Львов, и в то время, как Смилга и Тухачевский войдут в Варшаву. Бывает у людей и такая амбиция!» Искажая действительный ход событий, Троцкий утверждал, что честолюбие Сталина сорвало удар во фланг польских армий под Варшавой.

Сталин доказывал лживость этих обвинений, отмечая, что приказ о передислокации Первой Конной, сражавшейся у Львова, пришел слишком поздно. И все же обвинения, выдвинутые против него Троцким и другими, видимо, убедили руководство страны. Сталин был отозван с Юго-Западного фронта, а вскоре политбюро удовлетворило его просьбу об освобождении от обязанностей члена РВС этого фронта. Троцкий мог торжествовать по поводу поражения своего политического противника.

В октябре 1920 г. Советская Россия подписала мир с Польшей на гораздо менее выгодных условиях, чем те, что предлагались поляками в июле. Прекращение военных действий с Польшей позволило советскому командованию перебросить войска на юг, и вскоре Крым, оборонявшийся войсками Врангеля, был взят. Гражданская война была в основном завершена, если не считать затянувшихся до конца 1922 года боевых действий на Дальнем Востоке.

Большевистская партия отмечала 3-ю годовщину Октябрьской революции под знаком победы в Гражданской войне. Нет сомнения в том, что для торжества имелись все основания. Партия, которая едва избежала разгрома в 1917 году, оказалась способной удержать власть и превратиться в самую влиятельную политическую силу в России. Начав организацию государственного механизма и вооруженных сил чуть ли не с нуля, большевистское правительство сумело отразить многочисленные попытки своих противников свергнуть его и за три года взяло под свой контроль почти все земли бывшей Российской империи.

Совершенно очевидно, что, укрепляя свою власть, большевики прибегали к грубому и жестокому насилию. Однако теми же методами действовали белые. Причина поражения белых была в другом. Как признавали позже Деникин и другие враги Советской власти, белое движение не сумело выдвинуть какую-либо осмысленную и привлекательную программу решения острых экономических, социальных и политических проблем, породивших революции 1917 г. и Гражданскую войну. Не сумели белые добиться и морального сплочения антибольшевистских сил. Это проявлялось и в дезертирстве донских казаков, и в нежелании многих представителей буржуазно-интеллигентских слоев населения служить в белой армии.

Большевики же сумели заручиться поддержкой значительной части населения страны, в первую очередь наиболее динамичной его части – городских рабочих, а также деревенской бедноты. Когда же началась война с Польшей, то на поддержку Советского правительства выступили и многие другие патриотически настроенные люди. В условиях, когда подавляющая часть населения проявляла пассивность и нежелание участвовать в Гражданской войне, поддержка этих слоев населения оказалась решающей для победы большевиков. Они сумели сплотить народные массы под популярными лозунгами создания общества всеобщего равенства и изобилия для всех.

Победа Советской власти породила миф о победе «разутых и раздетых» бойцов Красной Армии над превосходящими полчищами интервентов из 14 держав и вооруженных Антантой войск белых генералов. При этом игнорировалось то обстоятельство, что «поход 14 держав», о необходимости которого не раз говорил Уинстон Черчилль, так и не состоялся, а интервенты сочли за благо удалиться из России до вступления в затяжную и кровопролитную борьбу. Не учитывалось и то обстоятельство, что западные державы, демонстрируя на словах свою поддержку белым армиям, на деле оказывали им мизерную, зачастую чисто символическую помощь, так как не желали ни прочной Советской республики, ни «великой, единой, неделимой России» и предпочитали поддерживать новые государства, образовавшиеся на окраинах развалившейся империи.

Боевые действия в Гражданскую войну по количеству личного состава армий и ее вооружений были на несколько порядков ниже того уровня, на котором находилась армия России в годы мировой войны, а поэтому победа Красной Армии над военными формированиями белых и национал-сепаратистских правительств не свидетельствовала о ее необыкновенных возможностях. Более того, война с Польшей показала, что в годы Гражданской войны у Советской страны не было сил, чтобы одолеть даже небольшое государственное образование, выделившееся из России, если оно получало достаточную помощь со стороны Западной Европы.

Однако миф о том, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней» на долгие годы поддерживал боевой дух советских людей. Естественно, что миф о всесилии Красной Армии распространялся и на ее руководителя. В той же песне про Красную Армию, пелось о том, что «Реввоеннсовет нас в бой ведет» и звучали слова: «С отрядом флотским, товарищ Троцкий нас поведет в последний бой!»

Одним из главных творцов победы считался Троцкий. В его честь назывались фабрики и заводы. На географической карте вместо Гатчины появился город Троцк. Портреты Троцкого стали непременным украшением интерьеров официальных учреждений и праздничных манифестаций. Редкое выступление завершалось без здравиц в честь Троцкого, которые следовали вслед за приветствиями в адрес Ленина. Вскоре после завершения Гражданской войны в Устав Красной Армии была внесена политическая биография Троцкого, которая венчалась словами: «Тов. Троцкий – вождь и организатор Красной Армии. Стоя во главе Красной Армии, тов. Троцкий ведет ее к победе над всеми врагами Советской республики».

Возвеличивание Троцкого игнорировало то обстоятельство, что он не был единственным руководителем Красной Армии, осуществлявшим контроль за ее боевыми действиями. В отличие от Великой Отечественной войны, в ходе которой И.В. Сталин являлся одновременно председателем Государственного Комитета Обороны (ГКО), Верховным Главнокомандующим и народным комиссаром обороны, Л.Д. Троцкий не обладал подобной властью в годы Гражданской войны. Аналог ГКО – Совет рабочей и крестьянской обороны возглавлял В.И. Ленин. Троцкий был рядовым членом этого Совета. Главнокомандующими Советской республики были поочередно И.И. Вацетис и С.С. Каменев. Решения Совета рабочей и крестьянской обороны и главнокомандующего республики по многим важнейшим вопросам ведения военных действий принимались помимо Троцкого и нередко против его воли.

Следует также учесть, что характер Гражданской войны серьезно ограничивал возможности у центрального командования контролировать ход операций на местах. Именно этим обстоятельством объяснялись постоянные разъезды бронепоезда Троцкого по различным фронтам Гражданской войны. Хотя такие разъезды позволяли Троцкому быть в курсе дел одного из фронтов, он неизбежно упускал из виду то, что творилось на других фронтах республики. Слабые возможности централизованного контроля, маневренный характер боевых действий на чрезвычайно растянутых фронтах предоставляли командирам отдельных соединений и даже частей гораздо большую свободу действий, чем в ходе других войн XX века. Поэтому Гражданская война выдвинула немалое число командующих фронтов, командиров армий и дивизий, которые по праву считались творцами побед красных войск в эти годы, таких как Фрунзе, Котовский, Щорс, Блюхер, Фабрициус, Буденный, Пархоменко, Ковтюх, Киквидзе, Азии, Городовиков, Чапаев, Думенко, Миронов. (Последние двое были расстреляны по приказам Троцкого.)

Наконец, есть немало оснований считать, что несомненные заслуги Троцкого в создании Красной Армии и достижении ее побед сочетались с его крупными ошибками в управлении войсками. Хотя нет сомнений в том, что его курс на привлечение профессионалов из бывшей царской армии на службу в советские войска оправдал себя, Троцкий не сумел до конца учесть принципиальное отличие Гражданской войны от других войн, в которых принимала участие Россия в XX веке, а поэтому он игнорировал реальный опыт, накопленный «красными командирами» и всячески их третировал. Хотя его стремление поднять энтузиазм красных воинов пламенными речами производило неизгладимое впечатление на них, он явно увлекался театрализацией своих выездов на фронт, создававших зачастую лишь ненужную суету. Хотя его желание укрепить дисциплину жесткими приказами во многом оправдано в годы Гражданской войны, было очевидно, что он терял чувство меры в своих беспощадных карательных действиях. Сведения о том, что по распоряжениям Троцкого были уничтожены многие командиры, что его приказы служили обоснованием для расстрела людей, заключения их в концентрационные лагеря, превращения их в заложников, шокировали даже многих его коллег, отличавшихся не меньшей жесткостью, наносили ущерб образу Советской власти.

Кроме того, нет оснований полагать, что Троцкий был автором каких-либо военно-стратегических планов, которые привели Красную Армию к грандиозным победам. Многие планы, успешно осуществленные Красной Армией в годы Гражданской войны, были разработаны военными специалистами высокого класса, такими генералами и офицерами царской армии, как А.И. Егоров, М.Д. Бонч-Бруевич, Д.М. Карбышев, Б.М. Шапошников, А.А. Брусилов и многие другие. План же разгрома Юденича в уличных боях в Петрограде, придуманный Троцким, был чрезвычайно рискованным и не был реализован. Его борьба против «партизанщины» на Южном фронте способствовала прорыву Деникина. Его приказы о марше на Варшаву оказались нереальными. Его планы прорыва красных войск в Советскую Венгрию или в Индию были откровенно авантюристичными.

По мнению одного из армейских работников В. Трифонова (отца известного писателя), «армию создавал не Троцкий, а мы, рядовые армейские работники. Там, где Троцкий пытался работать, там сейчас же начиналась путаница. Путанику не место в организме, а военное дело именно такой организм и есть».

Однако вера миллионов советских людей в непобедимость Красной Армии и ореол вождя этой армии работали на сохранение мифа о «красном Бонапарте». Желание верить в новые мифы революции отвечало настроениям тех лет. Уверенность, что «демон революции» приведет пролетарские армии к победе над мировой буржуазией вдохновляла миллионы советских людей. Многие красноармейцы или гражданские лица, бывшие свидетелями выступлений Троцкого, рассказывали с восхищением о своих впечатлениях. Даже те, кто никогда не видел и не слыхал предреввоенсовета, заражались теми эмоциями, которые испытали участники митингов.

Они верили, что Троцкий – такой же, как они, человек из народа. Об этом свидетельствует, в частности, полуанекдотическая история, которую привел Троцкий в своих мемуарах: «В «Архиве русской революции», издающемся в Берлине, автор-белогвардеец рассказывает следующий красочный эпизод: «Заехавший к нам повидаться казак, кем-то умышленно уязвленный тем, что он ныне служит и идет на бой под командой жида Троцкого, горячо и убежденно возразил: ничего подобного! Троцкий не жид. Троцкий боевой. Он наш – русский! Вот Ленин, тот коммунист, жид, а Троцкий наш – боевой – русский – наш!»

Писатель Исаак Бабель, видимо, не погрешил против истины, когда вложил в уста героя рассказа «Соль», красного казака, слова: «Между прочим, за Ленина не скажу, но Троцкий есть отчаянный сын тамбовского губернатора и вступился, хоть и другого звания, за трудящий класс». (Комментируя эти рассказы, Й. Недава писал: «В смысле национальной принадлежности Троцкого и Ленина, случалось, «путали», меняли местами в период Гражданской войны – но лишь в провинции, где не видели и не слышали лично ни того, ни другого. Видевшие и слышавшие – не ошибались».)

В то время как многие русские в красном лагере признавали Троцкого за «своего», было немало евреев, которые отрекались от Троцкого. В Одесской синагоге даже была проведена торжественная церемония отлучения Троцкого от иудейской веры и была зачитана соответствующая формула проклятия. Против Троцкого выступали те евреи, которые активно поддержали белое движение. Некоторые из них занимали посты в правительствах белых генералов. Около 200 тысяч евреев последовали за белыми в эмиграцию.

Многие соплеменники Троцкого в различных странах мира с гордостью видели в нем сына их народа, который стал одним из руководителей великой страны. Выражая характерные настроения многих евреев того времени, С. Раш писала в 1920 году в американской газете «Джуиш уорлд»: «О Троцком нельзя заключить иначе, как об образованном человеке, изучившем мировую экономику, как о сильном и энергичном вожде и мыслителе, который несомненно будет отмечен в истории, как один из числа великих людей, которыми наша раса облагодетельствовала мир… Россия… не будет страной утопии, но там будет создано правительство настолько совершенное, насколько таковое будут в силах создать из такого несовершенного людского материала те несомненно высоко одаренные духовно идеалисты-практики, которые теперь там строительствуют. А ведь один из этих вождей – Лев Троцкий!»

Широкая поддержка Троцкого евреями вне зависимости от их политических симпатий отчасти объяснялась антисемитскими погромами, которые творили антисоветские формирования. Позже в «Большой Советской Энциклопедии» утверждалось, что жертвами этих погромов стало только на Украине около 200 тысяч евреев. В статье «Большевизм и евреи» публицист А.С. Закс писал: «Все, кто сейчас борется с большевизмом (Польша во главе с Я. Падеревским, Украина во главе с Петлюрой), поощряют погромы. Большевизм, наоборот, противостоит погромам. Понятно, что Троцкий предпочтительнее для нас, чем Падеревский… Пусть радикальные евреи вроде Троцкого будут главами правительств – наши враги будут скрежетать зубами, покроются пеной от злости, но не посмеют тронуть нас». По мнению Закса, возвышение Троцкого свидетельствовало «о силе и молодости древнего еврейского народа. Если евреи выдвигают таких лидеров, как Троцкий, внушающих страх правительствам мировых держав, – значит, еврейский народ жив, не выродился и перед ним великое будущее».

Если Заксу Троцкий представлялся грозной дубинкой, отпугивавшей нынешних врагов евреев, то для некоторых он казался орудием отмщения «их мучителям, угнетателям, их вчерашним последователям и палачам». Знакомый Троцкого по Нью-Йорку Рувен Брайнин писал: «Собака заслужила палку».

Приход Троцкого и многих других лиц еврейской национальности к вершинам власти в России, революционные события в Баварии и Венгрии, в ходе которых у власти оказались евреи-коммунисты и евреи-социалисты совпали с активным движением за создание еврейского государства в Палестине. Эти события демонстрировали для многих евреев великий поворот в их многовековой истории к осуществлению извечных чаяний. После декларации Бальфура традиционное пожелание встретить Новый год в Иерусалиме казалось теперь уже не столь уже несбыточным. Ветхозаветные рассказы о торжестве еврейского народа над народами и государями, угнетавшими его, казалось, повторялись в победах Красной Армии под руководством еврея Троцкого. Воспитанные во многовековой религиозной традиции евреи истолковывали победы Советской власти в Гражданской войне не как успех идей Маркса и Ленина или достижений рабочего класса России и большевистской партии, а как торжество иудаизма, видя в российском коммунизме порождение древней иудейской традиции.

Эти настроения отразил писатель Элизер Штейнман, опубликовавший в Одессе брошюру на иврите под заглавием «Еврейский коммунист». Он приветствовал победу Советской власти, видя в этом торжество «красного иудаизма». Он писал: «Твердыня черного иудаизма пала – да здравствует красный иудаизм!» Автор восхищался Красной Армией, которая вошла в Одессу: «Мир вам, братья мои, бойцы Красной Армии! …Даже если подковы коней ваших растопчут меня, я прощу вас, прощу новому миру, чей порядок водворится через мою гибель, в чьих колесах свободы и я стану винтиком. Мир вам, братья мои, от древнего, неизвестного вам еврея», Штейман желал «в качестве еврейского коммуниста… провозгласить избавление Иерусалима с вершин Иудейских гор», видел «истоки коммунизма и революции в Торе и пророках» и верил «в слияние иудаизма и коммунизма в Святой земле».

Неумеренное восхищение Троцким, шумное возвеличивание его как символа мщения, грозы и молодости древнего народа вели к неправомерной идентификации его личности со всем еврейским народом, что давало пищу для антисемитской пропаганды. Если подобные настроения и не были широко распространены среди евреев, то все равно для многих белых было ясно, что большинство евреев скорее сочувствуют Советской власти, чем враждуют с ней. В.В. Шульгин замечал, что перед вступлением в Киев советских войск, когда начался исход из города его верхов и части средних слоев, евреев практически не было среди беглецов. Высокое же положение Троцкого, Свердлова, Зиновьева, Каменева в Советском правительстве, наличие многих тысяч евреев в государственном аппарате Советской республики, особенно в Красной Армии и ВЧК, лишний раз убеждали врагов Советской власти в том, что большевистская партия является орудием в руках евреев, а поэтому возлагали на них ответственность за все деяния этой партии и Советской власти.

Мифу о непобедимости Красной Армии и скором торжестве идей коммунизма на всей планете противостоял миф, созданный проигравшими в Гражданской войне и объяснявший причины их поражения. Белые эмигранты не желали признать, что их идейно-политическая альтернатива была отвергнута, что их генералы, офицеры и солдаты оказались неспособными разбить красноармейцев, что они не смогли проявить достаточной моральной и духовной выдержки, необходимой для победы. Поэтому они настойчиво говорили лишь об одной стороне Советской власти – красном терроре. Полностью умалчивая о вопиющих нарушениях закона, творимых в белом лагере, о зверствах «зеленых» и других всевозможных бандформирований, о миллионах жертв стихийной жестокости народа, белые говорили лишь об «ужасах ВЧК». Именно тогда родился миф о том, что советские власти во время Гражданской войны физически истребили всех представителей общественных сословий, включая дворян и купцов, а также подавляющую часть интеллигенции.

Ответственность же за эти бесчинства возлагалась на «инородцев», и, в первую очередь, на евреев, занявших различные государственные посты в Советской России. Для таких суждений были определенные основания. В своем перечне руководства киевской ЧК, рьяно уничтожавшей «классовых врагов», Шульгин обратил внимание на преобладание в ее составе евреев. Многие запомнили, что в карательных отрядах, осуществлявших «расказачивание», было также немало евреев. Напоминали и о том, что приказы с угрозами в адрес донских казаков и циркуляр о «расказачивании» подписали евреи Троцкий и Свердлов. Заявления же ряда евреев о необходимости «отомстить» за погромы служили доказательствами коллективной вины евреев за «красный террор». Демоническая же фигура Троцкого, подписывавшего один за другим приказы о расстрелах, лишь усугубляла представление о целенаправленном истреблении русских людей, осуществлявшемся евреями.

По мнению Д.С. Пасманика, белая армия «была загипнотизирована Троцким и Нахамкинсом, что привело ее к отождествлению всего большевизма с еврейством, следствием чего были погромы». Он же писал: «Особую ненависть у белогвардейцев и петлюровцев вызывало имя Троцкого; почти каждый погром сопровождался лозунгом: «Это вам за Троцкого».

Многие видные деятели еврейского народа видели в деятельности Троцкого и других евреев-коммунистов источник чрезвычайной опасности для своих соплеменников. Сионистский лидер А. Ахимеир писал: «Коммунисты еврейского происхождения виноваты в погромах больше Деникина и Петлюры… За кресло военного министра для Троцкого русское еврейство дорого заплатило». Утверждая, что «Троцкие и Урицкие затмевают» всех в Советском правительстве по степени участия в организации террора, историк СМ. Дубнов писал: «Как-нибудь мы выберемся живыми из этого кровавого междуцарствия, но нам никогда не простят участия в большевистском терроре… еврейских спекулянтов на революции… Антисемитизм глубоко укоренится во всех частях русского общества. Почва для культурного антисемитизма готова». Главный раввин Москвы Яков Мозес так объяснил Троцкому одну из причин того, что на любом руководящем посту тот не мог не стать символом репрессий и жестокости: «Троцкие делают революцию, а Бронштейны расплачиваются по счетам».

Отечественное объединение русских евреев за границей опубликовало в 1923 г. обращение «К евреям всех стран!», в котором говорилось: «Непомерно рьяное участие евреев-большевиков в угнетении и разрушении России – грех, который в себе самом носит уже возмездие, ибо какое может быть большее несчастье для народа, чем видеть своих сынов беспутными, – не только вменяется нам в вину, но и толкуется как проявление нашей силы, как еврейское засилье. Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям. Вряд ли в России остался еще такой слой населения, в который не проникла бы эта не знающая границ ненависть к нам. И не только в России. Все, положительно все страны и народы заливаются волнами юдофобии, нагоняемыми бурями, опрокинувшей Русскую державу. Никогда еще над головой еврейского народа не скоплялось столько грозовых туч».

«Грозовые тучи» принесли горе еврейскому народу не вследствие мести русских людей за деяния Троцкого или других евреев-комиссаров, а в результате разгула юдофобии за пределами России. Эти «волны юдофобии» были порождены мифом о «красном терроре», который был взят на вооружение во многих странах мира. Стремление остановить повторение ужасов Советской власти, о которых наперебой твердили все белоэмигранты и петлюровцы, стало благодатной почвой для появления массовых антисемитских и антикоммунистических политических движений в странах Западной Европы. Парадоксальным образом мифологизированная фигура Троцкого, желание многих евреев увидеть в нем вождя «красного иудаизма», громящего своих извечных врагов, дали жизнь самой страшной угрозе для еврейского народа за многие века его существования. Лозунг освобождения России от еврейской власти стал также прикрытием для подготовки нападения на Советскую страну.