Тропинка в никуда

... Хорошенько выспавшись, он завел машину и поехал в Теплый Стан на улицу генерала Тюленева, где жил Константин Савельев.

- Это я, Наташа, - сказал он, нажимая кнопку домофона.

- Владимир Игоревич... Открываю...

... - Ну как там наш раненый? - спросил Лозович, когда открылась дверь.

- Да ну его, - махнула рукой Наташа. - Только что звонил, требует, чтобы его забрали из больницы...

- А как же? - рассмеялся Лозович. - Скука ему там смертельная, вот и рвется домой.

- Пусть лежит, отдыхает, нечего... Врачи говорят, не меньше недели пролежит...

- Пускай... Не выпустим. Но, слава Богу, пуля навылет... Да, Наташа, а вот подобная нерасторопность киллера - огромное везение. Ну и сам Костя молодец, конечно со своей реакцией. Хотя, полагаю, действовали не профессионалы, а просто какие-то уголовники. Так что, возблагодарим Бога за то, что он жив и почти здоров, наш Константин Дмитриевич...

- Заходите сюда, Владимир Игоревич. Ребят дома нет, на занятия пошли.

- А гости-то приехали?

- Да приехали, - вздохнула Наташа. - Тут тоже такое дело интересное, настоящий детективный роман... Только рассказывать неловко, а то ещё Верочка выйдет, услышит... А это её секрет...

- Ну раз секрет, так и не рассказывай. Захочет - сама расскажет... А ты лучше собирайся, я на машине, поедем в больницу к Константину.

Наташа сварила гостю кофе, и он сидел на кухне, пил горячий напиток и курил. В это время в кухню вошла плотная черноволосая женщина с раскосыми глазами, лет пятидесяти в халате.

- Знакомьтесь, - представила Наташа. - Это Владимир Игоревич Лозович, друг нашего Кости, а это Вера Петровна Лим, моя добрая подружка и бывшая соседка. Мы жили когда-то вместе в Ростове на Дону. Наши мамы были самыми близкими подругами... А Вера была мне как старшая сестра. Верочка, если ты хочешь, ты можешь рассказать историю твоего Саши Владимиру Игоревичу. Я тебе говорила, они вместе с Костей расследовали ряд очень запутанных дел. Может быть, и тайну твоего Саши тоже раскроют...

- А надо ли? - спросила Вера. - Нам с ним и так хорошо... Впрочем, раскрыть его тайну было бы, разумеется, неплохо. А то живет человек, ни имени, ни фамилии своих не знает, ничего о прошлом не помнит... Не дело это. Вдруг со мной что случится, все ведь под Богом ходим, что тогда будет с ним? Я этого больше всего боюсь.

- А ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Лозович, придвигая свой стул к Вере. - Очень любопытно...

... И Вера вкратце поведала Лозовичу историю появления в её доме Саши. Тот слушал очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова из рассказа Веры... Она уже почти закончила повествование, как в кухню вошел Саша в темно-синем тренировочном костюме, чисто выбритый, надушенный, причесанный.

- Здравствуйте, - тепло приветствовал он Лозовича. - А Верочка, судя по её загадочному виду, что-то вам рассказывает обо мне. Я не ошибся? своими добрыми большими небесно-голубыми глазами поглядел он на Веру.

- Да что ты, Саша, зачем нам о тебе говорить? - смутилась Вера. - У людей и своих проблем дай Боже...

- Какие проблемы? - продолжал глядеть на неё Саша. - Все живут, как люди... Один я без роду, без племени... Ведь она вам рассказывала про меня, не так ли?

- А хоть бы и так, - пожал плечами Лозович. - Она же вам добра желает...

- И я ей тоже... Мы так любим друг друга...

- Это хорошо..., - начал было Лозович, но тут в его кармане запищал мобильный телефон. - Извините... А, Лидия Владимировна, здравствуйте... Лидия Владимировна, дорогая, пока мне утешить вас нечем. И вас, и мать Бориса. Был я там, разведку проводил... Есть кое-какие зацепки, но очень мало значительные... А время дорого, все может произойти... Милиция ищет, все работают... А я затрудняюсь... Тут важно вот что - выудить у этой женщины любые подробности о их местонахождении, как-нибудь, хоть намеком, полунамеком, а там уж будем стараться расшифровать... Обнадеживает одно как раз то, что они хотят за Оксану выкуп, пять миллионов долларов. Это сумма, она хоть кого удовлетворит. И не станут они причинять Оксане вред, это им невыгодно. Эта женщина продиктует условия, вы на них, разумеется, согласитесь. И о каждом её звонке сообщайте мне. Мы соберем консилиум, вашим делом займутся опытнейшие сыщики... И я уверен, мы спасем вашу дочь... Что вы говорите? А..., - вздохнул он. - Бориса?... Не знаю... Тут дело может быть и похуже, врать не стану. Зачем он им? Он свидетель, опасный свидетель... Если будет звонить его мать, утешайте, как можете. Пока о чем-то страшном говорить рано, но... Все может быть, мы взрослые люди... Ладно, держите меня в курсе...

Он немного помолчал, закурил, окинул мрачным взором присутствующих.

- Вот так-то, друзья, мерзавцы играют на самом святом человеческом чувстве - на любви и преданности. Похитили девушку, требуют пять миллионов долларов... А где её прячут? Попробуй, обшарь все Подмосковье вдоль и поперек... Никаких зацепок. Разве что сильный акцент этой женщины, судя по рассказу Красновой, западно-украинский акцент. Но это очень слабая зацепка. Только для того, чтобы позвонить, взломали квартиру в Можайске, потом звонили из какого-то автомата в захолустной деревушке... Я был там ночью, ничего не нашел... Разве что...

- А кто такой Борис? - неожиданно спросил Саша, тоже закуривая. Лозович почувствовал на его лице признаки сильного душевного волнения. Губы под усами задрожали, лицо пошло красными пятнами.

- Борис - это жених этой девушки. И есть очень серьезные подозрения, что его уже нет в живых...

- Да? - вдруг привстал с места Саша, сильно побледнев. - Почему вы так думаете?

- Да долго объяснять... Они поехали кататься на лыжах, куда, неизвестно. И пропали. Потом матери этой девушки Оксаны звонит какая-то женщина и говорит странные вещи, страху нагнетает, короче... Потом звонит ещё раз, говорит, что голова её дочери стоит пять миллионов долларов. А затем докладывает, что её жениха Бориса уже нет в живых... Правда или нет, кто знает? Вполне возможно, что и правда... Да что же с вами происходит? испуганно спросил он, дотрагиваясь до плеча Саши.

А тот вдруг покраснел уже до совершенно невозможных пределов, его всего затрясло, зрачки закатились, изо рта потекли слюни, он стал оседать на пол.

- Саша, Сашенька, что с тобой? - встревожилась Вера, бросаясь к нему. Помог и Лозович, и Сашу отвели в спальню и уложили на кровать.

- Часто с ним такое? - спросила шепотом Наташа у Веры.

- Бывало, но чтобы так сильно - никогда, - так же шепотом ответила Вера.

Саше дали сердечных капель, он выпил и потихоньку стал успокаиваться.

- Так что же вы, все-таки там обнаружили? - тяжело дыша, спросил Саша у Лозовича. - Там, на местности, которую вы исследовали.

- Да зачем вам это? Мы сами займемся этим делом, а вас, вижу, вся эта история так встревожила... Не волнуйтесь, все будет нормально...

- Вы считаете меня за сумасшедшего, я понимаю..., - слабо улыбнулся Саша. - Фамилии своей не помню, имени не помню, откуда родом, не помню... Ничего не помню, падаю в обморок... Дебил, и все тут... Так ответьте дебилу, ничего не потеряете. Может быть, мне просто интересно...

- Ну раз интересно..., - пожал плечами Лозович. - Раз интересно, то я, вернее, мой лабрадор Трезор нашел на станции газету "Московский комсомолец". У него великолепный нюх, он по запаху от телефонной трубки, по следам, ведущим к станции, привел меня к этой газете. Я полагаю, что она была в руках у звонившей женщины.

- У меня тоже великолепный нюх, - похвастался Саша. - Может быть, в своей первой жизни я был собакой... Я так реагирую на запахи, порой они меня страшно тревожат, в голове кружатся какие-то воспоминания, но такие неопределенные, зыбкие... Где у вас эта газета?

- Внизу в машине.

- Не сочтите за труд, принесите, пожалуйста, удовлетворите просьбу больного человека.

Лозович недоуменно поглядел на Наташу, та едва заметно пожала плечами.

- Принесите, Владимир Игоревич, - попросила Вера. - Сделайте одолжение...

Озадаченный Лозович пошел вниз за газетой. Но того, что его ожидало в квартире, предугадать он никак не мог... Как, впрочем, и никто из присутствующих.

Не успел он открыть дверь, как Саша выхватил у него газету из рук и стал жадно внюхиваться в нее. В эту минуту он действительно походил на собаку-ищейку. Он сопел носом, глаза его были полузакрыты, и всем стало жутковато. Потом он понес газету на кухню, где было больше света, сел за стол и раскрыл её. Внимательно стал не то, что вчитываться, но вглядываться в газетные строки...

- А это что? - смертельно бледный, спросил он, показывая на фотографии в газете.

- А что там такое? - не понял Лозович.

- Поглядите!

И Лозович, внимательно поглядев на фотографии, обнаружил, что лица людей были словно истыканы иголкой.

- Видать, преступник сильно нервничал, - сделал вполне резонный вывод Владимир Игоревич. - Сидел и тыкал в газетные фотографии иголкой или булавкой.

- Может быть и так, - загадочно произнес Саша. - А, может быть, и не совсем так...

- Ну а как? - стал раздражаться Лозович. Ему надоело тратить драгоценное время на какого-то полоумного, понятия не имеющего, кто он вообще такой.

- Это привычка...

- Чья привычка? - Лозович еле сдерживал себя. - Послушай, Наташа, нам пора в больницу к Константину... Ты готова?

- Готова, Владимир Игоревич, поехали! Верочка, ты сама тут управишься! И помни - ты у себя дома! Ничего не стесняйся.

- Это привычка той женщины, которая похитила девушку и парня, - глядя в стену, произнес Саша.

- Извините, нам пора, - встал с места Лозович. - Позвольте газетку, Саша, нам она ещё может пригодиться...

- Я знаю эту женщину, - полушепотом произнес Саша. - Знаю её привычку... И запах от газеты тоже ее... Я его вспомнил, хорошо вспомнил...

Вера и Наташа с испугом переглянулись. А Лозович снова сел на свое место и внимательно поглядел на Сашу.

- Ну... Ну... И кто же эта женщина? Как её имя?

Саша окинул присутствующих каким-то странным сомнамбулическим взглядом и торжественно произнес:

- Ее имя Ядвига Козырь...

6.

- Помогите! Помогите! Кто-нибудь, помогите! - кричала Оксана. Толстые веревки больно впивались в её запястья и лодыжки, от ужаса она вся покрылась холодным потом...

... По двери со страшной силы лупили каким-то тяжелым предметом, очевидно, топором... И слышались извергающиеся из уст злобного карлика нечленораздельные звуки - то ли смех, то ли проклятья по поводу никак не поддающейся двери...

... Никакого ключа от двери у него не было, и насмерть напугав Оксану, Матвейка удалился и занялся какими-то своими делами. А несчастная девушка так и осталась лежать распластанной на железной кровати в ужасе и полном неведении... Потом она забылась тяжелым сном, а когда проснулась, услышала, как с той стороны ломают дверь...

- Сейчас, я тебя... Ух, я сейчас тебя..., - пыхтел за стеной Матвейка, пытаясь справиться с дверью...

- Не надо! Не надо! - кричала Оксана. - За меня дадут большой выкуп, мама за меня заплатит большие деньги, только не трогайте...

- Не надо мне никаких денег, - пыхтел карлик. - Только тебя, только тебя, это лучше всяких денег...

Оксана от ужаса и омерзения стала терять сознание, и тут услышала за стеной лай собаки. Затем грохот в сенях и, наконец, крик Ядвиги:

- Ах ты, паскудина! Ты что делаешь, ублюдок? Дверь ломать, страдалец гребаный? Да я тебе!

- Уйди, уйди по добру, по здорову, - шипел на Ядвигу Матвейка. Зашибу...

Затем раздался страшный грохот, и затем стон...

- Ты... меня... Ты... меня... Инвалида? Пожалеешь...

- Встать! - громовым голосом закричала Ядвига. Затем ещё какой-то звук, видимо, передернула затвор ружья. - Иди... Вперед... Пошел вперед, гаденыш...

...Затем лай собаки, и тишина...

А затем повернулся ключ в замке.

Ядвига с всклокоченными крашеными волосами стояла в двери и своими зелеными глазами пристально глядела на Оксану.

Постояв немного, она подошла к ней и стала развязывать веревки на её руках и ногах. Когда она развязала веревки, Оксана не могла пошевелиться, до того затекли её руки и ноги...

- Вы..., вы..., - всхлипывала девушка. - За что? Что вы со мной делаете? Бог вам не простит...

- Это точно, - тяжело дыша, произнесла Ядвига. - Бог ничего не прощает... А ты... Дурочка ты, жаль мне тебя... Вставай... Не бойся. Я заперла этого придурка в сарае, оттуда не выберется. До чего же надоело все это, - вздохнула она с какой-то обреченностью.

Оксана продолжала лежать на кровати, а Ядвига вышла в соседнюю комнату, села за стол и задумалась. Выехал на коляске старик и стал что-то требовать от нее. Но она так гаркнула на него, что он укатился обратно, бормоча под нос слова проклятий...

...Ядвига сидела за столом и глядела в одну точку. Она вся погрузилась в прошлое. Ей вспоминались события примерно десятилетней давности... Ей тогда было тридцать два года, а выглядела она на двадцать пять. Высокая, с пышными белокурыми волосами... Примерно полгода назад их семья переехала в Подмосковье из Приднестровья... Семидесятилетний отец, больная мачеха, брат-урод от первого брака мачехи и она, наивная, полная надежд на мирную жизнь в благословенном Подмосковье...

Тогда они купили дом, затерянный в лесах неподалеку от Можайска, вложили в него деньги, которые умудрилась скопить мачеха, ведь именно из-за денег женился на ней, овдовев, жадный отец, взяв её с сыном-уродом, именно из-за её денег уехала с ними в Подмосковье и сама Ядвига, ведь у них с отцом не было ничего... Первый её муж армейский капитан Богдан Волощук был пьяницей и садистом, и совместная их жизнь была крайне недолгой. Теперь они покинули горячую точку, укрывшись в глуши подмосковных лесов. Ядвига была ещё молода, внешне привлекательна и полна радужных надежд... Казалось, вся жизнь была впереди... И, разумеется, главной мечтой было удачно выйти замуж...

... И вот она встретила его... Она полюбила его с первого взгляда... Высокий, красивый, с огромными голубыми глазами, он зашел в сельский продуктовый магазин, где она работала уборщицей. С ним были двое друзей, все были навеселе, оживлены, остроумны...

Завязался разговор, шутливый, ни к чему не обязывающий... Троица приехала на дачу к одному из них, вина не хватило, пошли в магазин... Статная Ядвига приглянулась красавцу с голубыми глазами. Он пригласил её на дачу к приятелю. Там уже были две девушки, один он был без пары...

... Они провели чудесные два дня... Они пили, занимались любовью, жарили шашлыки, пели песни под гитару... Гуляли по окрестным лесам... Затем влюбленная по уши Ядвига решила показать ему свой дом... Матвейка в это время находился в больнице... Она познакомила его с отцом и мачехой... Это были лучшие два дня в её жизни... Он сказал, что холост, что женится на ней... Она поверила. Он произносил эти слова, прямо глядя в глаза и ей, и отцу, и мачехе, сидя за столом и угощаясь красным молдавским вином, закусывая яблоками. И она поверила, как последняя дурочка... И они радовались на нее, хотя хитрая мачеха, всю жизнь занимавшаяся спекуляциями золотом, как потом выяснилось, и тогда уже сомневалась в его искренности и порядочности... Ядвига сидела рядом с ним, её буквально трясло от всепоглощающего чувства любви к нему, помнится, перед ней лежала газета, и она постоянно нервно колола булавкой в эту газету, бросая вожделенные взгляды на голубоглазого высокого красавца Андрея... А потом они снова гуляли по лесу, снова вернулись на дачу к его приятелю... Она даже не пошла на работу, ей на все было наплевать, только бы быть рядом с ним... Они даже перестали стесняться окружающих, заходили с соседнюю комнату среди бела дня и занимались там любовью... А потом пили и пили... И снова занимались любовью... В последний день пикника ему стало плохо от огромного числа выпитого. Его увезли на приехавшей за ними машине в Москву. С ней он так и не сумел проститься, будучи в совершенно невменяемом состоянии...

Вскоре забеременела. Умудрилась узнать его адрес и телефон. Позвонила. Он, насмерть перепуганный, предложил встретиться. Тогда и сообщил, что женат, что у него десятилетний сын...

Это было шоком для нее. Она не могла без него жить. В ней был его ребенок... Возвращение в свою кошмарную жизнь было для неё невыносимым...

Но возвращаться было надо. К тому же, вскоре умерла мачеха, у отца отнялись ноги. Парализованный отец и сводный брат-инвалид остались целиком на ней. Еще через некоторое время от переживаний у неё произошел выкидыш. Врачи сказали, что она вряд ли сможет иметь детей...

Этим голубоглазым красавцем был Андрей Померанцев... Он был непосредственным до наглости, даже не постеснялся назвать тогда отцу и матери свою настоящую фамилию, о последствиях не задумывался. А ведь ему было уже за тридцать... И отец навсегда запомнил его, у него была прекрасная память...

... Ядвига поклялась отомстить. Это стало целью её жизни. Она стала выслеживать Андрея... Она знала, где он работает, где живет, как живет... Она искала случая, никак не могла придумать, как именно она отомстит ему... Планов было много, один ужаснее другого. Но порой любовь пересиливала в ней ненависть. В девяносто третьем году она узнала, что он прилетает из Одессы, и поехала его встречать. Ей просто хотелось поглядеть на него, просто поглядеть, и все...

И там, в аэропорту, она собственными глазами увидела, как летят с неба куски взорвавшегося самолета.

"Бог есть...", - думала она тогда, глядя горящими глазами на чудовищное зрелище. "Вот она - расплата, мне ничего не пришлось делать..."

Она поглядела, внимательно поглядела на жену и сына Андрея и поехала домой...

... Тянулись долгие, похожие друг на друга дни... Скучная, неинтересная жизнь, каждодневная борьба за существование... Сколько раз хотелось передернуть затвор ружья, застрелить и отца, и Матвейку, а потом размозжить себе голову... Но не хватало сил, решимости, куража...

Единственной отрадой были долгие лыжные прогулки по лесу... И вот... Парочка молодых людей... Ядвига не любила встречаться ни с кем, она не любила людей. Работа есть работа, это другое дело - она торговала на Можайском рынке всяким барахлом, на то и жили... Но во время отдыха она любила быть только одна...

Но ещё не видя лиц молодых людей, явно заблудившихся в лесах, она вдруг почувствовала странное необъяснимое желание поглядеть на них, а именно - на молодого человека. Его длинная стройная фигура напомнила ей Андрея...

... Когда же подошла поближе, была совершенно поражена сходством. Высокий, стройный, голубоглазый... Ей захотелось пообщаться с ним, она ещё не знала, что будет делать дальше. Ее охватило какое-то безумие...

... Постепенно она убеждалась в том, что этот человек сын Андрея... А когда отец напрямую сказал ему, что он Андрей Померанцев, она увидела странную реакцию молодого человека... Да, это был он, его сын, тот самый, который подростком стоял в аэропорту, когда произошла катастрофа...

Да, воистину, пути Господни неисповедимы...

... Ей обязательно надо было оставить молодых людей у себя... Для этого она натерла ногу Оксаны такой мазью, от которой она бы не смогла идти. Травма у девушки была незначительная, Ядвига сделала её серьезной. Затем напоила её настоем, от которого она заснула...

... И вот... Они наедине с сыном Андрея...

Нет, юноша был похож на своего папашу только внешне... Совершенно нет его наглости, нет его непосредственности... Очень труслив и осторожен... Поняв, что они попали в какую-то неприятную историю, тут же выложил, что девушка - дочь богатой предпринимательницы Красновой, и что мать никаких денег не пожалеет, чтобы выкупить дочь, дал Ядвиге номер её телефона. Вот тогда и пришла в голову Ядвиге шальная мысль сделать Оксану заложницей. "За все заплатите, Померанцевы...", - подумала она.

... Она представила себе ту чудовищную сумму, которая могла бы оказаться в её руках. На эти деньги она купит себе все - счастье, свободу. Она бросит папашу и Матвейку тут в лесу, пропади пропадом эти два злобных существа, она улетит за границу, купит себе дом, много машин, она купит себе мужа, красивого крутого мужа... Весь мир будет у её ног. Она же ещё не стара - ей всего сорок два года... Разве это возраст?

Только претворить в жизнь этот план будет очень сложно... Она понимала, что мать Оксаны сделает все возможное, чтобы спасти дочь, подключит все силы, которые ополчатся на нее, Ядвигу. Будут прослушиваться телефонные разговоры, а если она назначит встречу для передачи денег, её просто-напросто возьмут на месте, и поедет она не на Запад, а на Восток, лет эдак на десять. Действовать надо было с предельной осторожностью... Можно было, конечно, ради такого дела подключить какого-нибудь помощника, но кого? Разве в наше время можно было кому-то доверять? Нет... Только сама, только одна... А там будь, что будет...

Кураж, вера в свои силы, вера в успех дела придавали ей сил. Она изобретала невероятные вещи - два часа назад взломала дверь старика Ивашкина в Можайске, с которым была немного знакома и знала про него, что он живет один и целый день на работе. Оттуда и позвонила Красновой. Уходя, оставила бедному старику на столе двести рублей за сломанный замок. И вот она вернулась домой и увидела там эту жуткую сцену... Да, с этим братцем Матвейкой надо было разбираться только крутыми методами, никак не иначе...

- Есть хочешь? - спросила она Оксану. Та была не в состоянии говорить, бормотала нечто нечленораздельное...

Но когда она немного пришла в себя, она задала все тот же вопрос:

- Скажите, где Боря?

- Да ты что, глупая, правда, что ли, любишь его? - пристально глядя на нее, спросила Ядвига.

- Да, люблю. И он меня любит, - тихим голосом, но с вызовом произнесла Оксана.

- Ну и дура... Не стоит он твоей любви... Предаст и продаст ни за что... Впрочем, ты невеста богатенькая, может быть, и не продаст... На денежки твои польстился, дворничихин сынок, - презрительно произнесла Ядвига. - Крутым хочет стать примаком...

- Почему вы так говорите? Вы же его совсем не знаете... Он не такой...

- Его не знаю, зато знаю..., - осеклась Ядвига. - Породу их кобелиную прекрасно знаю... Все они одним миром мазаны...

Затем она пожарила картошки, накормила старика, поела сама. Оксана так и не притронулась ни к чему в этом доме. Она замкнулась в себе и больше не задавала никаких вопросов. Пошла на свою кровать и легла, обхватив голову руками...

... - Ладно, - проворчала Ядвига поздним вечером, собираясь из дома. - Не стану я тебя привязывать... Никуда ты не денешься. Запру дверь, и все... Лежи, отдыхай. Я поехала. Только учти, попробуешь выбраться, я за твою жизнь не отвечаю. Ты только здесь в безопасности. Я её тебе гарантирую.

Потом ночью на электричке помчалась в деревню Машкино... Но уж там, после звонка Красновой, она вдруг почувствовала некий упадок душевных сил... Отчего-то ей стало гнусно, очень гнусно на душе... И какое-то отвращение, брезгливость к придуманному собой плану...

Но почему так? Ведь ей в первый и наверняка в последний раз в жизни представился шанс, шанс разбогатеть... Причем, она видела в таком стечении обстоятельств божий промысел, ведь богатство могло свалиться ей на голову не от кого-нибудь, а именно от невесты сына Андрея Померанцева, который сломал ей жизнь, надругался над её чувствами...

Она понимала, отчего происходило это чувство... На пути её плана непреодолимой преградой стало одно маленькое, но весьма существенное обстоятельство, а точнее - два обстоятельства - это жизни молодых людей Оксаны и Бориса... Ведь получение крупной суммы от Красновой никак не вязалось с живыми свидетелями... Так-то вот... Переступить надо было только через это, через две человеческие жизни...

Поначалу Ядвига считала, что это ей раз плюнуть. Тем более, наплевать на жизнь Бориса, сына человека, сломавшего ей жизнь... Это было бы не убийством, уверяла она себя, это было бы святой местью... Да и жизнь избалованной маменькиной дочки Оксаны она не оценивала слишком высоко... Ядвига считала себя выше всех предрассудков и способной на многое... Теоретически считала...

... Но тут... среди черной холодной декабрьской ночи, в одиночестве, она начала испытывать чувство неуверенности и страха. Она бродила по пустынной полуосвещенной платформе взад-вперед и комкала в руках купленную днем газету, которую читала в электричке, ища там сведения о пропаже дочери Красновой и нервно тыкая булавкой в напечатанные там фотографии. Ей казалось, что с неба на неё глядят какие-то огромные глаза, глядят строго и осуждающе, словно спрашивают её, ч т о она делает, на ч т о решилась...

Только что она назвала Красновой сумму, за которую готова отпустить на свободу её дочь, через некоторое время она сообщит ей о том, что Бориса нет в живых... Пусть ей станет страшно...

Ядвига с остервенением скомкала газету и швырнула её под скамейку. Ее мучили мысли, с одной стороны - угрызения совести и страх за свое преступление, а с другой - недовольство тем, что нет никакого четкого плана действий. На кой черт она звонит Красновой из находящегося неподалеку поселка? Лень поехать в другое место?... Ведь можно получить пять миллионов, а разработать четкий план лень... А то, что блефует, наверное, это правильно, подчеркивает, что кроме её доброй воли ничто не в состоянии спасти от страшной смерти единственную дочь предпринимательницы?... Наверное, правильно, что она старается показать Красновой то, чего нет и в помине... Есть злоба, есть ненависть, но нет четкого плана, как ей дальше действовать...

Подъехала поздняя электричка, Ядвига села в пустой вагон и снова погрузилась в свои мрачные мысли... Надо было срочно что-то придумать? Только что?...

Ядвига прекрасно знала, когда будет последняя электричка, когда будет первая. Она не чувствовала усталости, она готова была ездить куда надо хоть всю ночь напролет, только был бы ото всего этого толк...

Она вылезла на одной темной станции, сделала очередной звонок и немного приободрилась, почувствовав на том конце провода чувство всепоглощающего материнского страха. "Она заплатит... Обязательно заплатит эту чудовищную сумму... Она созрела для того, чтобы заплатить..."

Ядвига очень четко осознала, что для её плана обязательно нужен помощник, без помощника никак не обойтись... И она придумала, кто будет этим помощником...

Хорошая мысль всегда приходит в голову неожиданно, когда её вовсе и не ждешь...

И Ядвига широко улыбнулась, почувствовав новый прилив энергии и радуясь своей изобретательности...

7.

- Так, Саша, Сашенька, или как вас там..., - насторожился Владимир Игоревич Лозович. - Надо же, какая у вас, оказывается, память... Ну, ну, вспоминайте ещё что-нибудь...

- Может быть, ты и свою фамилию вспомнишь? - спросила Вера.

- Нет, - тяжело вздохнув, произнес Саша. - Вот свою фамилию я не помню... И имени тоже... И вообще ничего не помню... Помню только газету, и её пальцы... Тыкает булавкой в газету, нервничает очень... И запах, этот странный запах, какого-то лекарства... Я помню, в этом доме пахло какими-то лекарствами, мазями какими-то...

- Ну а дом-то, дом вы не помните? Хотя бы какие-то приметы...

- Нет. Ничего больше не помню...

- А лицо ее? Этой самой, как вы назвали...

- Ядвиги Козырь? Лицо смутно помню... Она была красивая... Высокая... Фамилия и имя очень характерные... А так? Стены бревенчатые, связка лука ещё висела на стене... Жарко было очень на улице. А в доме прохладно, только этот запах, странный запах... У меня вообще очень хорошая память на запахи... Ассоциации какие-то возникают. Только какие именно, я не могу понять... И вообще, извините меня, я так плохо себя чувствую... Голова кружится. И почему-то тревожно на душе, очень тревожно... Я почему-то очень боюсь за этого самого Бориса, о котором шла речь.

"Правильно тревожишься", - подумал Лозович. - "Только что тебе до него? Странно все это... Воистину, есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам..."

Пошатываясь, Саша встал со стула и пошел в комнату, где прилег на диван. Вера пошла за ним, встревоженная его странным состоянием.

- Нет, - сказал Наташе Лозович. - Пока он ничего больше не вспомнит. По заказу он не может этого сделать. Вспомнить что-то он может только непроизвольно, неожиданно. Только вот времени нет, жизни ребят в опасности. Я полагаю, эти люди не шутят... Они очень серьезно настроены.

- Вы знаете, я поражена переменой в Верочке, - сказала Наташа. - Мне кажется, она очень счастлива. Она так любит этого свалившегося с Луны Сашу. Прежних мужей она так не любила... Она так беспокоится за него, словно за ребенка.

- Он и есть ребенок, хоть ему явно за сорок... Амнезия, полная потеря памяти... И вот, словно островки в этом океане всплывают какие-то воспоминания. Эх, если бы он вспомнил местонахождение этого дома...

Раздался телефонный звонок. На проводе был Костя.

- Наташа! - кричал он в трубку жене. - Они не хотят меня выписывать, хотя я совершенно здоров... Мне нужно срочно в офис! Должен же я выяснить, в конце концов, кто в меня стрелял...

- Даю трубку Владимиру Игоревичу, - не вступая с мужем в спор, сказала Наташа. - Пусть он тебя образумит.

- Привет, Константин, - произнес Лозович. - Хочешь заняться делом о покушении на самого себя? Что же, дело нужное. Только поверь мне, есть кому заняться этим делом и помимо тебя. Например, официальным правоохранительным органам. Я как раз собирался наведаться в МУР к майору Молодцову и узнать, что они там по этому поводу выяснили. Только тут одно дело... Безотлагательное... Пропали двое молодых людей, их жизни в опасности, вымогают крупную сумму денег...

- А ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Константин. - Расскажи... А то тут такая скучища...

- Ты погляди-ка на него, супермена! Расскажи все ему! Как будто кроме него никто ни на что не годен... Я и так получил строгий выговор от твоей супруги, строгий и справедливый. Надо думать не только о дальнем, надо думать о ближнем, например, о жене и детях. И если бы не твоя молниеносная реакция, и не жуткое везение, а вернее сказать, непрофессионализм киллеров, ты был бы уже покойником и не занимался бы никакими делами. А вот твоя Наташка и Димка с Илюхой занимались бы делами - похоронами твоими, например! - вдруг рассвирепел Лозович. - И нечего мне тут гнать всякую чушь... Крови ты потерял немало, вот и лежи в больнице и отдыхай. А мы тут и без тебя разберемся, и твоим делом, и своим тоже. Ладно, хватит, скоро мы у тебя будем. Привезем кое-чего...

- Сигарет привези, - попросил Савельев.

- И бутылки три теплой водки, - добавил Лозович. - А больше ты ничего не хочешь? Что привезем, то и будешь поглощать. Ладно, пока! Жди!

... Уже из машины он позвонил в МУР майору Молодцову, и тот сообщил ему, что личность убитого Костей Савельевым установлена. Это был уголовник по кличке Сыч, недавно освободившийся из мест заключения. Было возбуждено уголовное дело, и следствие отрабатывало связи Сыча...

... Разговор с Костей был недолгим. Лозовичу не давало покоя дело о пропаже молодых людей. Он прекрасно понимал, что их жизни подвергаются серьезной опасности...

Оставив Наташу у мужа, Лозович из больницы поехал домой к Красновой. Бледная осунувшаяся за эти дни женщина сказала ему, что больше от похитителей никаких звонков не было...

- Мне нужны фотографии Оксаны и Бориса, - попросил Краснову Лозович.

Лидия Владимировна дала ему фотографию Оксаны, нашла в её комнате и фотографию Бориса. Лозович внимательно вгляделся в нее... И сходство Бориса с Сашей поразило его...

Личность этого подобранного Верой Лим Саши все больше и больше интересовала Лозовича. Он напряженно размышлял о том, как бы вызвать у того новые ассоциации и навести его на адрес дома этой самой загадочной Ядвиги Козырь, в котором, вполне вероятно, и прячут молодых людей.

Навел он справки и о самой Ядвиге Козырь. Ответ был категоричный и малоутешительный - женщина, с такими данными, в Подмосковье не проживает.

Так что надо было действовать каким-нибудь иным путем...

Ему пришло в голову отвезти Сашу в ту самую деревню Машкино, откуда был телефонный звонок, может быть, те места вызовут у него какие-нибудь ассоциации. Он полагал, что неопытная похитительница делает звонки неподалеку от тех мест, где находится тот дом, где прячут молодых людей. Он позвонил на квартиру к Косте, и Саша сообщил, что Вера поехала по делам, а он сидит дома. Причем, Вера строго-настрого не велела ему никуда без неё отлучаться.

- И вы так и поступите? - спросил Лозович.

- А что вы хотите предложить? - спросил в свою очередь Саша.

- Предложение одно - найти эту самую вашу загадочную Ядвигу Козырь.

- Ну и как же мы с вами её найдем? - тяжело дыша, спросил Саша. Потом немного помолчал и добавил: - Вы знаете, я бы и сам хотел... Только... Я не знаю, как это сделать...

- Я заеду за вами, и мы с вами поедем в одно место... Вдруг те места вызовут у вас какие-либо новые ассоциации...

- Заезжайте, - согласился Саша. - Поедем... Я должен помочь найти их... Это мой долг...

- А почему это ваш долг? - поинтересовался Лозович. - Просто из чувства сострадания к несчастным родителям? Из чувства порядочности? Это тоже немало в наш жестокий век...

- Это немало, - сказал Саша. - Но дело не в этом... Мне почему-то очень нравится имя Борис. Это очень хорошее имя. И вот что мне кажется, не сочтите меня за умалишенного...

- Что кажется?

- Мне кажется, что в беду попал мой родной сын...

8.

... В темном мрачном промозглом сарае друг на друга смотрели два человека. Один из них валялся на холодном полу, и у него были крепко-накрепко связаны руки и ноги. Другой был свободен от пут и сидел, обхватив голову руками, на лежащей в углу доске... Тот, который был связан, изрыгал бесконечные проклятия и требовал, чтобы второй его развязал. Второй же хранил тяжелое задумчивое молчание...

Первым был карлик Матвейка, которого после его попытки напасть на Оксану привела сюда Ядвига, вторым - Борис, находящийся в этом заточении ещё с раннего утра.

Под угрозой своего короткоствольного ружья Ядвига заперла здесь сначала одного, затем другого... И надо сказать, сама не имела понятия, что ей делать с обоими пленниками...

Насчет Бориса у неё были самые жестокие планы. Она беседовала с ним ночью несколько часов подряд, а уже под утро велела под угрозой оружия выйти из дома и идти в сарай, где и заперла его. Матвейку же она просто изолировала от Оксаны, чтобы он не натворил чего-нибудь серьезного и непоправимого.

Карлик буйствовал и бесновался с завязанными руками и ногами. Борис с ужасом и удивлением наблюдал за тем, как эта женщина отложив в сторону ружье, сбила крепкого урода с ног и сначала связала ему руки, а затем и ноги... И он, словно парализованный её взглядом, даже не оказывал сопротивления. Борис понимал, что может в эту минуту воспользоваться её оружием, которое лежало около входа, но не решился сделать это. Борис не был способен на решительные поступки, в подобных критических ситуациях никогда не находился и не знал, как вести себя в них. А поэтому терпеливо наблюдал за дикой сценой и за тем, как Ядвига подобрала свое ружье и молча вышла из сарая, заперев его на мощный засов. И вот - они остались вдвоем...

Через некоторое время до Матвейки дошло, что только Борис может развязать его, и он решил действовать похитрее. Для начала прекратил кататься по полу и материться. А затем попытался завязать разговор.

- Сволочная она, эта Ядвига, - произнес он. - Не баба, а ведьма... Замучила нас с батей... Придирается постоянно, а что с нас взять? Мы убогие, сам видишь...

- А она что, правда, твоя сестра? - вялым голосом, стараясь не глядеть на своего экзотического собеседника, спросил Борис.

- Да никакая она мне не сестра... Сука она... Моя покойная маманя за её папашу замуж вышла, мы все из Дубоссар родом... Маманя богатая была, золотишком в дефицитные времена спекулировала, - мечтательно протянул Матвейка, причмокивая своими толстыми губами, - он на её денежки и польстился, сами-то они голодранцы, с хлеба на воду перебивались после того, как Ядвига с мужем развелась. Алкаш её муж был и лупил её смертным боем, она сама рассказывала. Так что вовремя её папаша на моей мамане женился. Как там заваруха началась, мы сюда перебрались от греха подальше. Тут тихо, спокойно... Дом купили на маманины деньги, обставились, жили на них... Потом маманя померла... При мамане хорошо было, не то, что теперь... С этой заразой не забалуешь, сволочная - жуть... Раньше ещё ничего была, а потом, когда её хахаль бросил, а потом ещё и выкидыш у неё произошел, она совсем озверела. А тут и маманя скончалась от переживаний, и у отчима ноги отнялись, вот мы и остались на её попечении. Что захочет, тому и бывать, захочет - накормит, захочет - голодом сморит... Что мы можем? Отчим парализованный, я припадочный...

- А вы что, не граждане? Живете-то на что? - подивился Борис.

- Какие, мил человек, граждане? Никто мы и ни что... Никакого статуса не имеем... Денежки у мамани водились, вот и все. Вот и купили они этот домишко в глуши, потом ремонтик тут сделали, обарахлились малость... Живем, как мыши в норе, прячемся ото всех. Нет, документы, конечно, есть, Ядвига в город ездит, раньше уборщицей работала, продавщицей в сельпо, а теперь на рынке торгует... Тем и живем, да старые накопления проедаем, если не хватает. А к нам сюда никто не наведывается, не нужны мы никому... Перебьем друг дружку - годами никто не узнает...

- Странно, - пожал плечами Борис. Он находился в состоянии какой-то прострации. Он вообще не представлял себе, что такое может быть на свете... После вчерашней прекрасной прогулки с Оксаной на лыжах они оказались в этом омерзительном зловонном болоте, населенном злобными страшными обитателями. И кто из троих был страшнее, от кого вероятнее всего было бы ждать беды, он бы затруднился ответить. И самым странным было то, что эта Ядвига знала его фамилию... Впрочем, он, как человек резонный, находил всему этому вполне реальное объяснение - она знала его покойного отца, и здесь - на проложенной в глухом лесу лыжне она совершенно случайно встретила его... А уж что там между ними в прошлом было, об этом он мог только догадываться, вряд ли что-нибудь хорошее... И он вспомнил, где видел её, неожиданно вспомнил ещё вчерашним вечером... Эта женщина была тогда, в девяносто третьем году, в аэропорту Внуково, она глядела на них с матерью своими большими зелеными глазами, словно хотела прожечь их...

Он укорял себя за то, что он поведал этой Ядвиге о том, что мать Оксаны зажиточная предпринимательница Краснова, что дал ей её номер телефона... Но, с другой стороны, может быть, и правильно поступил, ведь это могло стать их единственным шансом на спасение. Если эти люди желали им зла, то они могли польститься на большой выкуп... А если не желали? Просто так странно вели себя? А после того, как он рассказал, им пришла в голову мысль о выкупе? Нет... Нет... Безусловно, что-то тут не так... И не так все просто... И он поступил совершенно правильно...

Мысли роились в его голове, не давая возможности расслабиться и подумать обо всем как бы со стороны... Как уж тут думать объективно, когда он заперт тут, в холодном сарае, а Оксана... Она там, в этом страшном доме, ей ещё хуже, чем ему, его нежной наивной Ксюше... Что они там с ней могут сделать?

Словно прочитав его мысли, Матвейка сказал:

- Что она там с ней может сделать...

- А? Что? - встрепенулся Борис.

- Я говорю, Ядвига баба крутая... Мы с отчимом её ужас как опасаемся... Если ей кто-то не показался, она на многое способна...

- Да?

- А как же? Ты вот что, мил человек, помоги мне развязаться... А потом как-нибудь вдвоем попытаемся отсюда выбраться. А то потом поздно будет...

- Да ты же бешеный, от тебя-то что можно ожидать? Видел я тебя вчера, какой ты...

- Да это так, нашло что-то... Говорю же, припадкам подвержен. Больной я. А вообще-то, я вижу, вы ребята хорошие, порядочные... Я хочу вам помочь...

- А за что она тебя сюда?

- Как за что? Заступился за твою кралечку, когда она её по рукам и ногам связала и привязала к железной кровати... Вот и получил...

- Да? - с чувством брезгливой жалости оглядел его Борис. "Может быть, и правда развязать его? Выбираться-то отсюда надо..."

- Конечно! - почувствовав в нем какую-то слабинку, вдохновился Матвейка. - Ты не гляди, что я вчера тут творил... Это я так, сдуру, в припадке опять же, посиди тут в четырех стенах с такой бабой, поневоле озвереешь... А так я добрый, сам видишь, Богом обиженный, что с меня взять? А она... сущая ведьма... Глаз у неё дурной. Ну, что же ты?

Борис внимательно поглядел на своего собеседника и отвернулся в сторону.

- Ну? - горячился карлик.

- Нет, не верю я тут никому, - тихо произнес Борис. - Сиди, как сидишь, так оно надежнее... Все равно она придет за мной, нечего ей тут меня держать, смысла нет...

- Дурак, она же помешанная, бешеная..., - уже с лютой злобой в больших глазах пытался увещевать его Матвейка. - Она на все способна...

- Так же, как и ты, - буркнул Борис и отвернулся к стене...

... Проходили часы, никто за ним не приходил. Четыре стены, холод, сырость и полная неизвестность... Борис стал испытывать чувство отчаяния...

Матвейка мрачно молчал, вертелся на полу со связанными членами, потом засопел, как будто заснул...

"Что с Оксаной? Что с ней?" - буравила мозг Бориса неотвязная мысль. Ему хотелось кричать, стонать, выть... Он не знал, что ему делать... И тут Матвейка подал голос.

- Развязал бы, а? - тихо и жалобно произнес он в кромешной холодной тьме.

И Борис в неком сомнамбулическом состоянии пошел на этот голос и окоченевшими от холода пальцами стал развязывать веревки на руках Матвейки...

9.

...Глухой декабрьской ночью в окно домика на окраине подмосковного маленького поселка постучали.

- Кого черт несет? - раздался из домика хриплый бас.

- Свои... Открой, Федор, - ответил с улицы женский голос.

- Кто свои? - недоумевал хозяин. - Нет у меня своих.

- Это я, Ядвига...

- Ядвига? Какого тебе рожна надо? Соскучилась, что ли? - хохотнул Федор.

- Дело есть, открывай...

Через пару минут дверь со скрипом открылась...

...Хозяином этого неказистого домика был некто Федор Закурдайло, личность темная, угрюмая. Его знали в окрестных деревнях, как пьяницу, драчуна и хулигана. Жил он один, пил горькую, подрабатывал различной халтурой, впрочем, делать умел все - и машину водить, и лес валить, и крыши крыть... А потому и не бедствовал... Но все деньги пропивал... Знали о нем, что он в свое время забил насмерть свою жену, а затем отсидел за это восемь лет... Впрочем, вышел оттуда как огурчик...

Знала Закурдайло и Ядвига. Они частенько встречались на рынке, где он помогал торговцам грузить товар, а потом там же напивался в усмерть и устраивал кровавые побоища. И Ядвига решила обратиться к нему...

В загашнике Ядвиги на всякий пожарный случай лежала тысяча долларов. И она решила предложить их Закурдайло за его услуги...

Не откладывая дело в долгий ящик на последней электричке она приехала к нему домой. И ей повезло. Закурдайло оказался трезв.

- Тысячу баксов хочешь? - спросила она напрямик продиравшего глаза мужика.

- Ага... Хочу. Что надо?

- Машина нужна, пристанище нужно...

- Пристанище - вот, - показал здоровенной ручищей на свою заплеванную халупу Закурдайло. - А тачка...

- Угнать надо...

Он немного подумал.

- Председательский УАЗик пойдет? Пойдет..., - ответил на свой вопрос сам. - Председатель с вечера в дупель валяется. А ключ у него в замке торчит. Я проходил мимо и поинтересовался. А и впрямь пригодилось, как в воду глядел. Куда ехать?

- Сначала ко мне. Возьмем там груз, кое-что к тебе, кое-что в другое место...

- Не дороговато ли платишь за такие услуги? - усмехнулся Закурдайло.

- Это смотря какой груз, - усмехнулась и Ядвига.

- Никак живой? - понял Закурдайло.

- Догадлив ты, Федя...

- А тогда дешевато.

- Тогда пока. Извини, что разбудила...

- Я согласен, - мгновенно отреагировал Закурдайло. - Тачка нужна прямо сейчас?

- Немедленно.

- Ща оденусь и пойдем.

... План Ядвиги был прост. Они с Закурдайло брали Оксану и Бориса. Бориса отпускали домой вести переговоры с Красновой о деньгах, Оксану же везли в дом Закурдайло. Борис должен будет привезти деньги в условленное место и передать их Закурдайло. А потом... Ядвига была готова на все. Опасный свидетель должен был исчезнуть. Отец и Матвейка? Пропади они пропадом, пусть живут, как хотят... А взамен денег Борис бы получил сведения о местонахождении Оксаны...

В плане, разумеется, была масса изъянов, было много риска, но без риска такие дела никто не делает. Но зато были и плюсы - и прежде всего, внезапность действий. И главное - появление живого и здорового Бориса после того, как поступили сведения о его гибели. Раз остался в живых Борис, значит, будет жива и Оксана...

Опасно было иметь дело и с Закурдайло, но он был именно тем человеком, жизнь которого, по мнению Ядвиги не представляла никакой ценности. Застрелить этого зверюгу, забившего в свое время насмерть свою жену, который, вне всяких сомнений, поспешит наложить свою волосатую лапу на полученные деньги, было благим делом. Главное, оказаться проворнее и круче его. И Ядвига была готова к этому... Она твердо решила в корне переменить свою окаянную жизнь.

- Обманешь, урою, сама понимаешь, - криво улыбаясь, ласковым голосом предупредил Закурдайло, натягивая тулупчик на свое могучее тело.

- Не боись, не обману, - ответила Ядвига. - Какой мне резон?

- Резон обмануть всегда найдется. Только не советую. А там, сама соображай.

Семимильными шагами в ботинках сорок седьмого размера с развязанными шнурками шагал Закурдайло по свежевыпавшему снегу. А за ним еле поспевала Ядвига.

- Везет тебе, девка, - осклабился Закурдайло, показывая мощной ручищей на бесхозно стоящий УАЗик. - Председатель пьяный вдребадан. Если бы в гараж загнал, сложнее было бы... А тут прямо как на заказ... Карета подана... Ща, погоди только, береженого Бог бережет.

Он поднял валявшийся около колеса машины комок грязного снега и замазал этой грязью оба её номера.

- Так-то лучше, - хохотнул Закурдайло. - Совсем-то сорвать тоже опасно. А ну, постой-ка на стреме, прогрею двигатель...

...Уже через несколько минут Ядвига сидела в холодном салоне УАЗика рядом с весело улыбающимся Закурдайло.

- Все туфта, деваха, мне много за делишки твои темные не дадут, я не в курсе твоих планов, а на пару годочков я и сам не против к хозяину наведаться. Устал... Надо жисть свою как-то разнообразить...

- Не поедешь к хозяину, если все по уму сделаем. В Сочи поедешь, к морю, к солнышку...

- На штуку баксов сильно-то не разгуляешься, - заметил Закурдайло. Прибавить бы надо...

- Я предлагаю столько сколько у меня есть. Вешать лапшу не хочу...

- Сама-то, небось, эту бодягу не из-за таких башлов затеяла. Знаю я тебя, ты лисица ещё та, все на морде твоей хитрой написано..., - говорил Закурдайло, умело ведя УАЗик по занесенной снегом проселочной дороге.

Умение умением, но дорога была настолько занесена, что на одном повороте машину занесло, и она въехала в сугроб. И выехать из него у Закурдайло никак не получалось.

- Погода больно никудышная, - оправдывался он, предпринимая отчаянные попытки вывести машину. Ядвига вылезла из машины, стала толкать, но не хватало сил.

- Слабосильная ты, - заметил Закурдайло. - Чуть-чуть бы еще, и выскочили бы... Сама водить не умеешь? Сцепление сумеешь выжать, а я бы подтолкнул...

- Водила когда-то в Дубоссарах. Попробую...

Так и сделали. Ядвига села за руль, а Закурдайло стал толкать машину своими мощными ручищами. И, наконец, им удалось вывести машину из снежной каши... У Ядвиги появилась шальная мысль оставить Закурдайло здесь, а самой поехать за Оксаной и Борисом, слишком уж опасен был Закурдайло, и её постоянно мучили сомнения, не совершила ли она роковой ошибки, вообще связавшись с ним. Но, немного подумав, она отбросила эту мысль и притормозила.

- А я было думал, умотаешь, - сказал Закурдайло, садясь за руль.

- Дурак ты, Федор. По себе других судишь. Зачем это мне? Не только тачка, помощь твоя нужна, сказала же...

... И вот, в кромешной тьме, потеряв около часа времени, они подъехали-таки к домику Ядвиги. Ядвига заперла собаку в маленький сарайчик и впустила во двор Закурдайло.

- Слушай сюда, Федор, - сказала Ядвига. - Вон там сарай. Там сидит один паренек. Крути его и тащи в машину. Там же Матвейка лежит связанный, братан мой, на него внимания не обращай. Держи вот фонарик. Сделаем это, скажу, что дальше делать.

- Разберемся по ходу пьесы, - пробасил Закурдайло и, взяв фонарик, решительно направился к сараю.

- Погоди-ка, сейчас открою...

- А чо открывать, - презрительно фыркнул Закурдайло, светя фонариком на сарай. - Дверь-то нараспашку открыта. Видать, сквозанул твой заложник, нас не дождавшись...

Ядвига закусила от досады губу, не произнесла ни слова. Лишь резко выхватила из руки Закурдайло фонарик и бросилась в открытую дверь.

На полу сарая лежал без движения Борис, лежал на спине, раскинув в стороны руки. Ядвига подошла ближе и посветила ему на лицо. На лбу был огромный кровоподтек.

- Во дела-то..., - произнес озадаченный Закурдайло. - Ну впутала ты меня, деваха, в какую-то уголовщину... Поеду-ка я отсюда подобру поздорову...

- Перетрухал, мужичок? - презрительно произнесла Ядвига. - Так катись тогда, сволочь... А ещё крутого из себя строит... Сам черт ему не брат! Вали, вали, не заплачу...

Сама же встала на колени перед Борисом и стала вслушиваться, дышит ли он.

Закурдайло, стоя сзади, бормотал что-то, вытаскивая из кармана тулупа сигареты.

- Да заткнись ты, зараза! Дай послушать... Жив! - вдруг крикнула она, неожиданно почувствовав огромный прилив радости. - Дышит, слышь, Федор, он дышит! Помоги. Взяли вдвоем и тащим его в машину... Да что ты стоишь как пень? Ну!

- И куда мы его повезем? - хмыкнул Закурдайло.

- Как куда? В районную больницу.

- И что ты там скажешь, интересно было бы узнать? Я, правда, не знаю, как он сюда попал. Но полагаю, что дело тут очень даже нечистое... Подзалетим с тобой, девка, ох, подзалетим...

- Тебе-то что? Я за тобой пришла, попросила поехать со мной, ты отвез раненого в больницу. За эту работу, которая стоит максимум полтыщи рублей, получишь, штуку баксов. Заодно, и перед председателем оправдаешься, что его УАЗик угнал, скажешь, срочное дело было для спасения человеческой жизни...

- Чего мне перед ним оправдываться? Он бы и так мне ничего не сказал... Ну... а насчет дела... Если так, давай, поехали... Тебя только жалко, дура ты...

- Дура не дура, я заказываю, я плачу. Бросай свою сигарету, бери его...

- Мне что? Я дотащу...

Из груди Бориса тем временем раздался слабый стон.

- Давай, Феденька, давай, спасем парня, - говорила Ядвига. - А то помрет, грех на душу возьмем... - В этот момент она совершенно забыла о всех своих кровавых и корыстных планах, она думала только об одном - чтобы этот парень, так похожий на Андрея, остался жив.

- Малахольная ты какая-то, дело серьезное затеяла, а сама... А кто это его, кстати, так? Братан твой, симпатяга, небось?

- Небось, - мрачно ответила Ядвига. - Хватит болтать... Бери его подмышки и тащи...

Закурдайло нагнулся над раненым, взял его подмышки и потащил из сарая. И уже подтаскивал к машине, как вдруг с крыльца темного дома послышался скрипучий голос.

- Положи на снег...

- А? - встрепенулся Закурдайло, оборачиваясь.

... От снега ночь была довольно светлой. И было очень хорошо видно, как на крыльце дома стоит с короткоствольным ружьем в руках карлик Матвейка. Дуло ружья было направлено прямо в лоб Закурдайло.

- Не балуй, не балуй, парень хороший, - зашептал Закурдайло, остолбенев от неожиданности.

- На снег! - закричал карлик. - Стреляю!

Закурдайло медленно положил Бориса на снег и замер, ожидая дальнейшего развития событий.

А события развивались так. Со сжатыми кулаками Ядвига медленно шла по направлению к дому, что-то шепча себе под нос.

- Остановись! - скомандовал Матвейка. - Не пожалею!

- Пожалеешь, паскуденыш, ох, как пожалеешь... Положи ружье, тварь. Убьешь, подохнете тут с папашей как крысы...

- Не подохнем, - вдруг широко улыбнулся Матвейка. - У нас теперь другая хозяйка есть. Молодая, красивая, а тебя, ведьму, можно и в расход пустить...

- Ты что, ее..., - с ужасом спросила Ядвига. - Ты... зараза...

- Я её не трогал, - с гордостью произнес Матвейка. - Я её берегу. Пока. Я жениться на ней собираюсь. Нравится она мне, понимаешь? Мне пятьдесят первый год пошел, а что я в жизни видел? Я только один раз женщину имел... Двадцать лет назад, там в Дубоссарах одну шлюху вокзальную... А чем я хуже вас? Что от пьяной мамаши уродом родился?

- Не в том дело, что уродом, - шептала Ядвига, глядя на дуло ружья, направленное на нее. - Ты придурочным ещё родился... Соображать не умеешь. Ее же будут искать. Ее же тут найдут...

- Ну и что с того? Я ей ничего плохого не сделал...

- А ему? - показала она на лежащего на снегу и тихо стонущего Бориса. - Ему ты, сволочь, тоже ничего плохого не сделал? Он живой пока, мы его в больницу хотим отвезти. Чтобы греха на нас не было. Да и тебе лучше, а то за мокруху сядешь...

- А мне что, здесь лучше? Там хоть люди будут, поговорить будет с кем. Но пока не посадили, я хоть несколько денечков как человек поживу, блаженно улыбнулся он.

- Да ты дурак, ты сумасшедший дурак... Что ты городишь, пустомеля? Ты на кого хвост поднимаешь? Я тебе скажу... Я вот что скажу, - оглянулась она было на насторожившегося Закурдайло. - Эта девушка дочь миллионерши. Я хотела за неё богатый выкуп потребовать. Даже больше скажу - уже потребовала, и она согласна... Очень богатый выкуп... Все бы зажили, как люди...

При словах о миллионерше Закурдайло вздрогнул и бросил мимолетный хитренький взгляд на Ядвигу.

- Зажили бы, - расхохотался Матвейка. - Ты бы все денежки прикарманила и умоталась бы от нас, убогих... Ты уж всех-то вокруг себя за дураков не держи. Не одна ты такая умная...

Да, не так уж глуп этот инвалид... От того, что он обо всем догадался с такой легкостью, Ядвигу охватило чувство жуткой досады, граничащим с закипающей в груди бешенством.

- Положи ружье, зараза..., - прошипела она и, презрев опасность, медленной, но уверенной поступью пошла прямо на Матвейку.

- Остановись, остановись, - шипел он в свою очередь. Его указательный палец лежал на курке короткоствольного ружья.

А Ядвига продолжала идти к крыльцу.

- Эй, ты, обалдела, - решил вмешаться и Закурдайло, сообразив, что, если её убьют, ему придется срочно сматываться, и не получит он своего обещанного гонорара. - Брательник-то твой, видать, ухарь ещё тот... Поберегись, девка...

- Плевать на него, гада, - шипела Ядвига, продвигаясь к крыльцу. Ненавижу его... Я его голыми руками возьму...

- Остановись! - громко крикнул уже напуганный Матвейка.

Этот громкий крик словно подхлестнул Ядвигу. Она резко дернулась с места и бросилась к крыльцу...

... В ночной тишине грянул оглушительный выстрел...

10.

- Какая теплая сегодня погода, - произнес Саша, сидя в машине Лозовича. - И не скажешь, что сейчас декабрь. Вот судя по запахам, словно март... Весной пахнет, Владимир Игоревич...

- Какой там весной? - пробурчал Лозович, умело маневрируя по занесенным снегом сельским дорогам. - Жуткий кошмарный декабрь, со снегом и заносами... И так-то ехать невозможно, а эти ещё лихачат, выпендриваются... Зло берет только...

- Я не совсем в том смысле, - возразил ему Саша. - Понимаете, у меня всегда весной на душе была какая-то тревога, пробуждались всякие воспоминания, мысли... Даже парадоксальные на первый взгляд... А сегодня у меня просто жуткая, невероятная тревога на душе. Как будто что-то давит, гнет к земле... То есть, с одной стороны, тяжело на душе, а с другой, наоборот, легко... Как будто я вижу свет в конце длинного темного тоннеля...

- Вы если можно, поконкретнее, Саша. Вы вот сказали, что вам кажется, мол, Борис - это ваш сын. Но почему вам так кажется? Ведь я вам показал его фотографию, и у вас ничего в душе не шевельнулось. Хотя, ведь он действительно очень похож на вас... А вот от запахов, дуновения теплого ветра у вас в душе что-то происходит...

- Я, наверное, не совсем нормальный человек, - безо всякой обиды, улыбаясь, произнес Саша. - Да, что-то мне эта фотография ни о чем не говорит... Я не чувствую человека на ней. Это неживой клочок бумаги... Это нечто абстрактное, Владимир Игоревич... Не узнаю я этого человека...

- Так, Саша... Вот мы подъезжаем к этой самой станции Машкино, где я обнаружил эту самую газету... Вы не волнуйтесь, не напрягайтесь... Походим с вами по станции, погуляем, покурим... Вот и все. Вспомните, так вспомните, не вспомните, так и не надо. Я тогда другими методами буду действовать... Найдем эту вашу Ядвигу Козырь... Не поздно бы только было, тяжело вздохнул он. - Но от вас ничего не требуется... Дышите, вдыхайте запахи теплого западного ветра...

Он припарковал машину около облезлого зданьица станции. Ветрено, грязно, серо... Идет мокрый снег... Однако, действительно тепло как-то по мартовски...

Они зашли в здание станции, затем вышли на перрон. Саша шел в своей теплой зимней куртке "Аляска", с непокрытой седой головой, заложив руки за спину и о чем-то напряженно думал... Иногда он даже закрывал глаза, а потом резко открывал, чтобы не наткнуться на что-нибудь...

Лозович шел за ним, отставая примерно на шаг, чтобы не мешать ему думать и вспоминать...

Вдруг Саша остановился как вкопанный. Крепко зажмурил глаза, сжал кулаки...

- Что с вами? - встревожился Лозович. - Вам плохо? Пойдемте тогда в машину... А то попадет мне тогда от вашей Веры, если вам тут из-за меня плохо станет?

- Мне..., - пробормотал Саша. - Нет, нет, мне не плохо... Я нормально себя чувствую, мне просто страшно... Я не знаю, от чего, только очень страшно... Я боюсь всех людей, идущих навстречу, мне кажется, они желают мне зла... Почему у них такие злые, ожесточенные лица, почему они не радуются жизни, как я? Что с ними происходит?

- Да нормальные у них лица, - сказал Лозович. - Обычные серые лица обитателей Подмосковья. Не злые, а усталые, озабоченные... Чему им радоваться? Сами вокруг поглядите, есть тут чему радоваться? Мрак один...

- Да, да, да, - вдруг громко закричал Саша. - Мрак, мрак один... Темнота и мрак! И боль, жуткая боль... Меня ударили по голове, и мне было очень больно... А потом ещё били, били, постоянно били. За все - за то, что хочу есть, за то, что не так посмотрел, не то сказал... За то, что не знаю, как меня зовут, как моя фамилия... Все били, и бомжи, такие же, как я, и милиционеры, и обычные граждане... Я несколько лет так прожил, Владимир Игоревич... Из меня выбили все человеческое... Я постоянно хотел есть, мне было страшно холодно, я был всегда болен, у меня болели сердце, голова, живот, руки, ноги, происходили страшные рези в желудке от недоедания, от того, что я жрал всякую гниль... И постоянно били... Так я жил, пока меня не подобрала около своего дома Вера Петровна, святая женщина... - Он хлопал длинными ресницами, и из его небесно-голубых глаз по бледным щекам текли слезы. - Мне так с ней хорошо... Я наслаждаюсь каждой минутой общения с ней... А сегодня я убежал с вами из дома... Она заботится обо мне, она лечит меня, одевает меня...

- Вы же сами выразили желание, - возразил было оторопевший от этого пронзительного излияния души Лозович.

- Я сам, сам захотел помочь вам... Да, эту газету держала в руках злая женщина... От неё пахнет злом... Может быть, конечно, она и не злая, эта женщина, - вдруг поправил себя он, глядя в землю, - но сейчас она желает зла... Смерти желает... По крайней мере, желала в тот момент, когда держала в руках газету и тыкала в неё булавкой или иголкой..., - уточнил он, находясь в жутком нервном возбуждении.

- Чьей смерти? - никак не мог войти в его образ мысли Лозович.

- Смерти Бориса... А я не хочу, чтобы Борис умирал... Он молодой, он должен жить... Он мой сын... Сынок он мой, понимаете вы, Владимир Игоревич?!!

На сей раз он закричал настолько громко, что прохожие стали оборачиваться на них. А с правой стороны перрона к ним направился долговязый дежурный милиционер.

- Что тут происходит? - спросил он, хмуря жиденькие бровки.

- Не беспокойтесь, сержант, - взял его за руку повыше локтя Лозович. - Производится следственный эксперимент. Я полковник в отставке Лозович, в настоящее время предприниматель, директор ресторана. Помогаю своему находящемуся в больнице другу, частному детективу Савельеву вести дело о похищении людей. Этот человек болен...

- Документы ваши и его, - мрачно пробасил сержант.

Лозович протянул ему свои документы. Тот ознакомился.

- Теперь его...

- Нет у него документов, - яростно зашептал Лозович. - Он больной человек, я провожу...

- Пройдемте тогда со мной. Вы не сотрудник органов, у вас обычный российский паспорт, у него вообще ничего нет... А ну-ка, гражданин... сделал он шаг по направлению к Саше. И тут произошло то, чего Лозович никак не мог предполагать. При приближении милиционера Саша резко дернулся, словно ужаленный змеей и бросился бежать по перрону. Сержант припустился за ним. Лозович следом... Как раз в это время к перрону подошла электричка, следующая в сторону Москвы.

- Стой! Стой! - кричал сержант, почти уже догоняя на своих здоровенных ногах несчастного Сашу.

- Не надо!!! - кричал тот. - Не трогайте меня! Владимир Игоревич, помогите же...

Сержант уже хватал за рукав куртки Сашу, как Лозович ловким приемом сбил долговязого сержанта с ног. Тот мгновенно вскочил и вытащил из кармана пистолет. В это же самое время Саша нырнул в уже закрывающиеся двери электрички, и они захлопнулись. А Лозович с разворота выбил ногой пистолет из рук сержанта и закричал изо всех сил:

- Стоп-кран! Кто-нибудь, в электричке, рваните стоп-кран!

Но его уже никто не слышал. Электричка умчалась вдаль.

- Придурок, - процедил Лозович. - Придурок ты и дебил, будь ты проклят. - Он подобрал с земли пистолет и сунул его сержанту. - На, подавись, веди в отделение... Вылетишь с работы, я тебе это гарантирую...

- Это мы ещё поглядим, - отвечал сержант. - Сам сядешь за нападение при исполнении... А я делал то, что мне положено...

- Тебе положено старух с пучками зелени задерживать около станции и деньги с них вымогать, - рассвирепел Лозович. - А я точно сяду, и причем сяду за то, что тебя сейчас прикончу без всякого оружия... Попробуй только своей клешней до меня дотронуться... Забирай свою пушку и пошли... В МУР надо срочно звонить, мы с ними параллельно действуем, тут серьезное преступление совершено... А ты ходишь тут по перрону как маятник, вместо того, чтобы дело делать... А преступнику прикончить тебя дело совершенно плевое, это уж я тебе точно говорю. Подожди, дай-ка я позвоню со своего сотового, время нельзя тратить...

Он сунул было руку в карман дубленки за телефоном, но сержант крикнул, направив на него пистолет:

- Руки! Стрелять буду!

Тем не менее, из чувства осторожности решил воздержаться от каких-либо более решительных действий. Этот пожилой седой человек с огромным шрамом через половину лица действительно вызывал уважение и опасение... Он, держа пистолет наперевес, повел Лозовича к зданию вокзала.

"Что он может натворить в таком состоянии...", - с ужасом думал Лозович. - "Одних хотел спасти, и тех не нашел, и этого потерял..."

Из здания станции позвонили в МУР майору Молодцову, сержант удостоверился в том, что Лозович приличный и уважаемый человек и помогает правоохранительным органам, и отпустил его, мрачным голосом пробормотав нечто среднее между извинением и угрозой.

Владимир Игоревич, не зная, что ему делать, постоял в раздумье на перроне и вдруг увидел, что на его счастье почти сразу за предыдущей подходит следующая электричка. Он бросился к электричке и сел в первый вагон. А вдруг на какой-нибудь станции он обнаружит несчастного Сашу? Хотя он прекрасно понимал, что надежда на это крайне мала...

... А тем временем Саша трясся в предыдущей электричке в том же направлении... Состояние его было ужасно. Его трясло от страха, от тревоги, от ощущения опасности... Когда дежурный милиционер с бессмысленными круглыми глазами протянул к нему свою крепкую руку, ему стало так страшно, что он бросился бежать с жуткой скоростью. Неужели его опять будут бить? Сколько раз такие крепкие ребята с такими же оловянными глазами на вокзалах различных городов России били его, и кулаками, и ногами, и резиновыми дубинками... Он за год отвык от такого, и боялся повторения этого больше всего...

... Когда он оказался в электричке, до него с ужасом дошло, что он не знает ни адреса той женщины, у которой они остановились, ни её фамилии, только имя Наташа. Туда, на ничем не выдающуюся московскую окраину привезла его на такси ранним утром Вера, и до этого момента он не покидал пределов этой квартиры. Знал он только одно - фамилию имя и отчество Лозовича. Но как его найти? Опять же обратиться в милицию? Но милиции он боялся больше всего, у него не было документов... И он почувствовал жуткое чувство обреченности и отчаяния... Был ещё один шанс - слезть где-нибудь и ехать обратно на станцию Машкино, это название он помнил... Но ведь туда тоже было нельзя, из окна электрички он видел, что на перроне произошла какая-то заваруха, чуть ли не драка Лозовича с милиционером... Нет, туда нельзя, его бы там обязательно задержали...

Но что же делать? Что делать? Неужели опять начинается эта страшная жизнь бомжа? Нет, он этого не выдержит, больше у него нет на это никаких сил...

... И все же он решил выйти. Вышел через две остановки... Стоял на перроне и думал... Потом немного посидел на кривой скамейке, закрыв глаза... Дул теплый западный ветер, начавшийся было снегопад потихоньку утихал. На перроне было почти безлюдно - станция была маленькая. Редкие прохожие не обращали на него никакого внимания, и это было ему приятно, он боялся взглядов... Прямо за станцией был густой лес... Он сидел и глядел на этот лес... Сколько он так просидел, трудно сказать... А потом неожиданно для самого себя встал и пошел по протоптанной в снегу тропинке... Тропинке в никуда...

Снегопад в это время совсем уже утих... Он шел по тропинке и смотрел на огромные, покрытые снегом ели... Ему стало спокойно на душе... Какие-то неясные, покрытые пеленой времени воспоминания, словно навеваемые теплым совсем не декабрьским ветерком будоражили душу... В голове звучала старая песня, пришедшая откуда-то из далекого прошлого...

Вот он подошел к месту, где тропинка расходилась в три разные стороны... Куда идти дальше? Как в сказке. Направо пойдешь - смерть найдешь, налево пойдешь - ещё что-нибудь найдешь... Но он долго не раздумывал. Он пошел прямо...

Песня в голове зазвучала с какой-то особенной силой... Он вдруг почувствовал себя молодым... Он отчетливо понял, что бывал в этих местах... Сейчас, метров через двести должна быть большая поляна, на которой стоит огромный широченный дуб... Ему стало интересно, ошибется он или нет?

Он прошел примерно двести метров, и действительно - справа увидел большую поляну, на которой стоял кряжистый дуб... Подул порыв теплого западного ветра, и у него закружилась голова...

Воспоминания полностью овладели им. Он уже не соображал, что происходит в настоящее время. Он весь находился в прошлом...

... Смеющиеся лица друзей... Вот одно, усатое, румяное... "О чем, ты думаешь, Андрюха, глядя на этот вековой могучий дуб, покрытый молодыми зелеными листочками?" - звучал в ушах басок... И его ответ: "О бабах думаю..." - "Но почему?" - "А я всегда о них думаю..." И хохот в ответ...

"Андрюха..." "Андрюха..." Это ведь он к нему так обращался... А кто он? Ведь он его хорошо помнит... И помнит его дом, в котором они так весело проводили время... Он был тут где-то неподалеку... Но как его звали, этого парня? Нет... он не может этого вспомнить, никак не может...

... Так, они шли мимо этого дуба, дерево оставалось с правой стороны... И снова углублялись в лес... А дальше должен быть спуск, довольно крутой спуск... А потом подъем...

Дальше тропинка сменилась лыжней. По лыжне было довольно трудно идти, тем более, что она была не утрамбованная, а присыпанная снегом... И, тем не менее, он продолжал свой путь. Почему он туда шел, он и сам себе был не в состоянии ответить, ноги сами несли его туда... И он почему-то знал одно он должен туда идти. Он нужен там...

Одной из самых страшных сторон его жизни в качестве бомжа было ощущение своей полной ненужности, никчемности. Он стеснялся своего немытого, завшивевшего, покрытого коростой тела, он стеснялся есть, потому что не знал, для чего он это делает... Но ел жадно, по-звериному, потому что очень хотелось... Он прожил несколько лет в осознании своей никчемности... Он перестал быть человеком, он был каким-то куском грязи, барахтающимся под ногами у нормальных, сытых людей... Они шли мимо него, они спешили домой, к женам, мужьям, детям, дома было тепло, дома был уют, ванна, постель, сытный ужин... А он каждый день должен был лихорадочно соображать, что он будет есть, где будет ночевать... И это при том, что постоянно мучили головные боли, и припадки лютой невыносимой тоски... И страх, страх, страх... Прогонят, изобьют, обругают последними словами... Как только он смог выжить в таком состоянии?... И он ничего, абсолютно ничего не мог вспомнить из своей прежней жизни... Уцепиться было совершенно не за что...

В каком-то смысле он был совершенно нормальным человеком. Он боролся за свое выживание каждый день, как и другие такие же как он бомжи, он находил, где ночевать, он находил, что поесть, он знал, где можно заработать какие-то копейки, где можно поклянчить денег, где опаснее, где безопаснее, знал, что сказать ментам, когда его задерживали, знал, как уворачиваться от ударов кулаками и ногами, чтобы не повредили важные органы... Он постоянно обитал в теплых краях - Новороссийск, Геленджик, Краснодар, Сочи, и многие, многие другие города...

... Судьба занесла его в северную столицу... И на следующий же день преподнесла подарок - она подарила ему Веру Лим... Подарила спасительницу и благодетельницу... Все, что происходило после встречи с ней было сном, сказкой, волшебством... Он постоянно боялся, что это может закончиться...

Неужели и впрямь закончилось? Он не помнит адреса квартиры, где живет подруга Веры Наташа. Он не знает фамилию Наташи... Он не видел её мужа, который, по их словам, ранен и находится в больнице... Он вообще мало вникал в житейские разговоры людей, его это мало интересовало, его интересовала экзистенция - тепло, чистота, белоснежная постель, хорошая еда... А, видно, зря...

Да нет, в принципе, выход из положения найти можно. Он сумеет добраться до Петербурга. Он знает адрес Веры, он доедет... Сумел же он без документов доехать от Краснодара до Питера, что же - от Москвы не доберется? Нет, отчаиваться нечего...

...Но тревога не оставляла его, несмотря на то, что он постоянно успокаивал себя... Ему казалось, что вскоре в его жизни должны произойти какие-то новые перемены, должно произойти что-то очень важное, не то ужасное, не то, наоборот - прекрасное... Вместе с этим теплым ветерком на него веяло прежней, его первой жизнью...

... Его сердце яростно колотилось, щеки горели, руки тряслись... Запахи зимнего леса будоражили его... Тишина, молчание, покой... А где-то там... за спуском, за подъемом... Как он хорошо помнит эти места... Ведь все это происходило сравнительно недавно... Но как же он был тогда глуп и безмятежен... Его звали Андрей, точно, все его называли Андреем... И друзья, и она, Ядвига Козырь...

Он, спотыкаясь, шел по склону горки по неровной лыжне... А тогда было лето, и они, взявшись за руки, бежали с Ядвигой вниз...

Да, она была очень красива, она так нравилась ему... Распущенные по плечам белокурые волосы, высокий рост, длинные стройные ноги, и удивительные глаза - огромные, зеленые... И странная манера разговаривать, сильный акцент... И ещё запах, какой-то необычный запах, мало заметный на свежем воздухе, но очень характерный в замкнутом пространстве дома...

... Бревенчатый дом, связки лука по стенам, пучки каких-то сушеных трав...

... Он был здорово пьян, когда вошел в дом... И в сумке у него была ещё бутылка коньяка. "Белый аист". Он точно это помнит... "Из наших краев коньячок", - сказал тогда её отец, массивный, совершенно лысый, с большими круглыми глазами, шаркающей поступью ходивший по комнате...

Что-то он тогда сделал не-то, за что потом очень корил себя... Да... он назвал старику и его жене, маленькой, с огромными черными глазами, свою фамилию... Зачем он это сделал? Что это была за дурацкая бравада? Он гордился своими звонко звучащими именем и фамилией... И он во всеуслышанье объявил и за столом, громко торжественно представившись: "Андрей Померанцев!" "Ядвига Козырь!" - так же торжественно представилась и Ядвига, громко и как-то нервно расхохотавшись. При этом она постоянно делала какие-то резкие движения, колола булавкой в лежавшую на столе газету.

"Звучная фамилия", - помнится, сказал он Ядвиге. - "Была...", ответила как-то странно она. - Но он тогда не стал вдаваться в смысл её слов...

"Андрей Померанцев"... !!! Его настоящие имя и фамилия Андрей Померанцев...

Он приостановился и вдруг почувствовал огромный прилив радости. Он вспомнил свою фамилию и имя! Он начинает припоминать свое прошлое! И он ощущает, что кому-то нужен, он нужен какому-то очень близкому человеку... Он стал нужен и Вере Лим, но это нечто другое... Вера возилась с ним, словно с маленьким ребенком, следила, чтобы он был сыт, опрятен, чтобы у него не падало настроение, чтобы не мучили его постоянные головные боли... А теперь, в настоящую минуту он ощущает себя мужчиной, который спешит куда-то, непонятно куда, чтобы помочь близкому человеку, попавшему в беду... И этот человек... Откуда такие ощущения? Откуда эти странные, одновременно и тревожащие и обогревающие душу чувства?...

Он спустился по склону, а затем стал вскарабкиваться наверх... Скоро, уже совсем скоро будет тот самый бревенчатый дом, где он был очень давно с Ядвигой Козырь...

Он поднялся, тяжело дыша, стоял на месте и оглядывался по сторонам... Теперь вперед, не направо, не налево, а именно вперед. А потом немного левее... Так, надо идти... Надо спешить...

Вот он! Вот он этот самый дом!!! Бревенчатый забор, потемневший от времени сруб... За забором оголтелый приглушенный лай собаки...

Он почувствовал, как яростно бьется у него сердце... Он ощущал, что за этим забором, за этими толстыми бревенчатыми стенами творится что-то страшное... И интуиция не подводила его...

11.

- Наташа, это я, Лозович! - говорил в трубку мобильного телефона Владимир Игоревич. - Слушай меня, у меня нет связи с твоей подругой Верой Петровной. Да и нечего мне ей сказать... Тут такое дело... Я виноват, не доглядел... Понимаешь, пропал Саша... Я потом все объясню... Я еду на электричке в сторону Москвы, только что отъехал от деревни Машкино. Что делать дальше, не знаю... И скрывать не стану, ему плохо, он что-то чувствует... Видимо, истина, как и сами молодые люди, скрывается именно в этих краях... Но это все так - домыслы. А вот, то, что он исчез без денег, без документов, это чистая правда, жестокая, так сказать, реальность. Ты перезвони Вере Петровне, а я постоянно буду держать вас в курсе. И ей дай мой номер телефона... Надо постоянно быть на связи... Ладно, пока все...

Проехали одну станцию, затем другая, маленькая, заброшенная... Пустота, глухомань, никого... А вот... Это кто? Кто-то удаляется в лес... Мужская фигура! Да это же он, Саша...

В это время поезд уж тронулся. Лозович выскочил в тамбур и рванул стоп-кран. Поезд резко остановился, двери открылись... Сидел он в первом вагоне, и вагон уже проехал перрон. Лозович прыгнул из вагона прямо в мягкий пушистый снег, в который погрузился по пояс... Пока он оттуда вылезал, высокая фигура уже исчезла в лесу...

- Эй! - кричал Лозович, безуспешно пытаясь продираться сквозь глубокий рыхлый снег. - Стой! Саша! Это я, Лозович! Стой! Остановись!

Но ветер относил его крики в противоположную сторону...

Лозович вышел, наконец, на тропинку... Но там уже никого не было... Он оглянулся, запомнил, на всякий случай, название станции и быстро зашагал вслед за Сашей.

Тишина, густой лес, в лесу полное безветрие...

"Сквозь землю он, что ли, провалился?" - досадовал Лозович, стараясь идти по заснеженной тропинке как можно быстрее...

... И вот он оказался на распутье... Тропинка направо, тропинка налево, тропинка прямо... Куда идти? Черт его знает, куда идти, ладно, вот следы, едва заметные, одни направо, другие прямо... Решил идти направо. И, кажется, не ошибся... Вдалеке он увидел фигуру...

- Саша! - кричал он. - Стой! Это я, Владимир! Подожди!

Фигура остановилась. Лозович, спотыкаясь, бежал по направлению к ней. И уже подбежав поближе, разочарованно остановился. Незнакомый человек довольно крупного сложения с удивлением глядел на него из под огромной собачьей ушанки.

- Извините, - пробормотал Лозович. - Обознался...

- Бывает, - заметил человек в ушанке, повернулся и пошел своей дорогой.

Значит, надо было идти не направо, а прямо. Лозович отправился назад.

"Места тут какие-то поганые, зловещие", - подумалось ему. - "Коряги какие-то, бурелом, того и гляди, глаз выколешь... Хороши места для преступлений, для убийств, например..."

Раздосадованный Лозович и сам не заметил, как повернул в какую-то другую сторону. Там уже никакой тропинки и в помине не было, так, какой-то запорошенный снегом след. И он с некой угрюмой настойчивостью шагал туда...

Тишину зловещего леса разрядил телефонный звонок.

- Что с Сашей? - раздался в трубке холодный неприязненный голос Веры Лим.

- Извините, Вера Петровна, - пробубнил Лозович. - Моя вина, моя, но я её исправлю... Честное слово, исправлю. Я иду по его следу, я найду его, не беспокойтесь...

- Нечего было втягивать его в эту историю, - жестко говорила Вера. Неужели вы не видели, что он очень больной человек, подверженный припадкам... Эх, Владимир Игоревич... Не ожидала я от вас... Ладно, держите меня в курсе...

Раздосадованный Лозович продолжал идти непонятно уже в каком направлении. Он испытывал чувство стыда от того, что он, десантник, полковник, человек, имеющий огромный военный опыт, заблудился здесь буквально в трех соснах... Да, видать, стареть стал, как-никак шестой десяток пошел. Да и рана на голове тоже дает себя знать...

И вдруг... Он резко остановился. Ему показалось, что откуда-то справа раздается человеческий стон. Он прислушался... Тихо... Показалось, наверное... Хотел было идти дальше по этому следу, но стон раздался снова... Нет, не показалось... Он бросился на голос...

Продираясь сквозь переломанные ветки, по колено в снегу он прошел метров десять и увидел на снегу парня с окровавленной головой в белом свитере. Несмотря на плачевное положение юноши Лозович сразу узнал его по фотографии. Это Борис Вербицкий. Он бросился к нему...

- Борис? - спросил он.

Тот ничего не отвечал, только тихо стонал.

- Держись, сынок, держись, - стиснув зубы, произнес Лозович. - Вытащу я тебя... Слава Богу, ты живой, наврала все же она, и я тебя нашел...

Но тащить по снегу полностью обессилевшего человека было очень трудно... А ведь до станции было очень далеко... Парень без сознания... Так... Но как он попал сюда? Такое ощущение, что его сюда притащили уже в таком состоянии и бросили здесь. Неужели он с кем-то пришел сюда, в эту глухомань, продирался сквозь ветки и коряги только для того, чтобы его ударили по голове и бросили здесь... Нет, не может быть. Он попал сюда с другой стороны...

- Потерпи, сынок, - сказал Лозович, хоть Борис его и не слышал, и стал изучать местность... Судьба помогла ему. С другой стороны он услышал шум двигателя машины. Там была дорога! И именно таким образом Борис попал сюда, в эту чащобу!

Лозович взял подмышки юношу и потащил его на шум машины... И впрямь... вскоре он оказался на проселочной, узкой занесенной снегом дороге...

- Отлично! - произнес он вслух, затем снял с себя дубленку, укутал в неё Бориса, шарфом обмотал ему голову, а затем набрал номер телефона Лидии Владимировны Красновой.

- Алло! - раздался в трубке встревоженный голос.

- Лидия Владимировна? Это я, Лозович. У меня для вас хорошие новости.

- Оксана нашлась?!!!

- Нет пока. Но зато нашелся Борис.

- Он жив?!!!

- Жив, но плох. Кто-то ударил его по голове. Сообщите его матери. Я нахожусь неподалеку от станции Точилино по Белорусской дороге. Видимо, от станции в правую сторону ведет проселочная дорога. Я, разумеется, буду связываться и с другими людьми... Но и вы, полагаю, захотите помочь нам... Так что, спешите сюда... Он без сознания, сообщить мне ничего не может. Но только он знает, где Оксана... Жду...

- Спасибо вам, Владимир Игоревич, - всхлипнула Краснова. - Я немедленно пошлю туда своих людей...

"Вот, теперь спасибо удостоился", - почувствовал прилив душевных сил Лозович, вытащил из кармана пачку сигарет и с наслаждением закурил.

"Хоть бы какая машина проехала", - подумал он. - "Надо же, только что кто-то был..."

Он положил Бориса на обочину, сам присел на корточки, и его окровавленную голову держал на своих коленях.

Позвонил своим друзьям, сообщив им примерные координаты своего местонахождения и стал ждать. Что ещё оставалось делать? Не тащить же раненого парня по дороге неизвестно куда? Тут до станции могло быть километра три. Если эта дорога вообще туда вела...

Прошло примерно минут пятнадцать, и снова послышался звук двигателя машины. По дороге ехал видавший виды МАЗик.

Лозович встал и поднял руку. Но МАЗик и не думал останавливаться. Чуть не сбив Лозовича он промчался дальше. Владимир Игоревич едва успел отпрыгнуть...

- Ну погоди, собака, я тебя отыщу, - прошептал Лозович. - Вот люди... Впрочем, его тоже можно понять, в наше время не каждый остановится, увидев такое - раненого на обочине и голосующего крепкого мужика со шрамом через все лицо на проселочной дороге в густом лесу... Себе дороже может обойтись...

- Ксюшенька..., - вдруг послышался слабый голос Бориса.

- Где она? - воспрял духом Лозович, гладя парня по щеке.

- Там, - слегка взмахнул он рукой, не открывая глаз.

Лозович протер ему снегом лицо. На лбу был огромный кровоподтек.

- Кто же это тебя так? - прошептал он. - Кому ты дорогу перешел?

А затем внимательно вгляделся в его лицо и подумал:

"А ведь Сашка-то и впрямь, наверное, его отец.... До чего похожи... Одни черты лица... Странно как все это, однако..."

От мысли о Сашке стало снова тяжело на душе... Одного нашел, другого потерял... Куда он запропастился?

Так, а вот едет ещё одна машина... УАЗик... Ну, уж этого он остановит, чего бы ему это не стоило... Парень без сознания, промерз до кошмара... Пока сюда от Москвы люди доберутся, он может умереть...

Лозович вышел на середину дороги и поднял руку.

УАЗик стал сбавлять скорость и остановился. Оттуда медленно вышел здоровенный мужик в дубленом тулупе с непокрытой головой. Кудрявые светлые волосы были всклокочены, толстые щеки горели ярким румянцем.

Он каким-то странным, словно недоумевающим взглядом поглядел на лежавшего на обочине и тихо стонущего Бориса.

- Помоги, браток, - сказал Лозович. - В больницу надо. Видишь, дела какие...

- А что с ним?

- Нашел в лесу с разбитой головой без сознания, - решил не уточнять суть дела Лозович. - В больницу его надо, - повторил он.

- В больницу можно, - кивнул головой мужик. - Это нам запросто. Давай, тащи его. А я правую дверцу открою, на заднее сидение положим...

Лозович бросил мимолетный взгляд на заднее сидение машины и увидел, что оно занято. На нем лежало нечто завернутое в какое-то одеяло. Причем, ему показалось, что это нечто шевелится. Он почувствовал недоброе...

Взгляд его поймал и мужик в тулупе. Искорка блеснула в его глазах, но он нарочито медленно сделал шаг обратно к УАЗику, открыл левую дверцу машины и вдруг в его руках оказалось короткоствольное ружье.

Без всякого предупреждения он передернул затвор и выстрелил прямо в Лозовича. Молниеносная реакция спасла бывшего афганца. Он нырнул на землю, мгновенно пожалев о том, что у него с собой только газовый пистолет. Тем не менее он быстро выхватил его и направил дуло на мужика. От оглушительного звука Борис вдруг открыл глаза.

- Это он! - закричал он. - Это тот! Это он! Держите его!

На секунду Лозович оторвал взгляд от мужика с ружьем, посмотрев на Бориса. И этой секунды хватило, чтобы мужик успел вскочить в машину и рвануть её с места. Хорошо еще, что тот подумал, что у Лозовича в руках боевое оружие и побоялся тратить время на то, чтобы снова передернуть затвор своего ружья. Чтобы оставить его в таком заблуждении, Лозович выстрелил в сторону машины, якобы целясь в колесо... И УАЗик, набирая скорость, помчался по проселочной дороге... Номер его был замазан грязью...

Лозович схватился за телефон, чтобы сообщить в милицию хоть приметы машины, но тут с досадой обнаружил, что тот сломался при его резком падении на дорогу.

"Проклятье", - прошептал он, понимая, что в машине в тот момент находилась Оксана.

- Ну что, Борис, - сказал он, наклоняясь над юношей. - Очнулся? Ну и слава Богу... Расскажи, что помнишь... Что с вами произошло?

- ... Ночью..., - бормотал Борис. - Этот уродец ударил меня палкой по голове... Я развязал его, и тут же... Сильный удар... И я потерял сознание... Потом я очнулся на улице... Грянул выстрел... Эта женщина упала... А этот... По-моему, они приехали вместе, вдвоем... Тот карлик испугался от того, что сделал и бросил ружье. А я так и остался лежать на снегу, я делал вид, что нахожусь без сознания... А этот человек пошел в дом... Потом он вышел, затащил в машину и меня, и тело этой женщины...

- Как её имя? - прервал его сбивчивый рассказ Лозович.

- Они её называли Ядвига. Там еще, кроме этого карлика был старик отец, парализованный, на коляске, очень злой и раздраженный...

- Ядвига, - прошептал Лозович. - Действительно, Ядвига... И впрямь, этот Сашка ясновидящий... Что теперь с ним? Где он? Куда держит путь? - И произнес громко: - Ну, рассказывай дальше, я слушаю, внимательно слушаю тебя.

- Он где-то остановился, выволок тело Ядвиги и куда-то его потащил... А потом мы снова поехали... И вот... он остановился и выбросил меня. Наставил на меня ружье, хотел стрелять... Но потом передумал, решил, наверное, что я и так подохну. Оставил в лесу и уехал... Вот и все...

- Найдешь их дом? Скоро машина приедет...

- Не знаю, не уверен, - покачал головой Борис. - Нет, я, конечно, найду его, если идти пешком от станции... А отсюда? Не уверен...

- К сожалению, теперь это не главное, - с досадой произнес Лозович. Теперь главное, поймать этого... Видно, у него далеко идущие планы...

Бледное лицо Бориса исказилось гримасой страдания и он снова глухо застонал, на сей раз не от боли, а от страха за Оксану. До него тоже дошло, что она, видимо, находилась в том самом УАЗике, который только что исчез за поворотом...

Машины друзей Лозовича и людей Красновой приехали почти одновременно. Из джипа Лидии Владимировны буквально на ходу выскочила женщина лет сорока пяти, с непокрытыми полуседыми волосами в поношенной короткой дубленке. На её глазах были слезы.

- Боренька, сынок! - закричала она и бросилась к нему.

- Мама..., - слабо улыбнулся он.

Его втащили в джип. Он постоянно повторял одни слова: - Надо найти... Он её увез... Ксюшенька...

Лозович в это время успел уже сообщить по телефону в ГАИ приметы УАЗика, на котором, очевидно, увезли Оксану.

Было непонятно, что делать - искать дом, где все это происходило или везти Бориса в больницу. Сам он настаивал на том, чтобы искать дом... Идти он был не в состоянии, видимо, помимо всего прочего отморозил ноги...

Насколько велика была радость Тони, матери Бориса, настолько же в плачевном состоянии находилась Лидия Владимировна... Она осунулась, побледнела за эти страшные дни, губы её дрожали, и трудно было узнать в ней ту деловую женщину, руководительницу крупной коммерческой фирмы, которой она была ещё два дня назад...

Поехали по проселочной дороге в ту сторону, откуда появился УАЗик... В одном месте дорога поворачивала куда-то влево, там вообще было довольно проблематично проехать.

- Поехали сюда, - скомандовал Лозович, ехавший на головной машине...

Все три машины повернули налево...

- Сюда! Сюда! - узнал местность Борис. - Вот он! Вот этот самый дом!

... За забором была гробовая тишина. Лишь приглушенный вой собаки нарушал эту тишину.

- Дай-ка мне свою пушку, - попросил Владимир Игоревич своего телохранителя Тараса. - Я пойду первым, мало ли что тут творится...

Тем временем остальные обошли дом со всех сторон и заняли удобные места для обзора. Краснова, Вербицкая и Борис оставались в машине...

Лозович резким ударом ноги отворил калитку...

Из запертого на висячий замок маленького сарайчика доносился отчаянный вой собаки...

Двор был открытый, перед домом ни деревьев, ни построек... Если бы кто-то захотел стрелять из окон, сделать это было бы запросто...

И, тем не менее, никто не пригибался, не укрывался... Сам Лозович с пистолетом наперевес шагал по направлению к двери... Он понимал, что главная опасность укатила на УАЗике в неизвестном направлении.

Подойдя к двери, он резким движением отворил ее... Ворвался в дом, за ним ещё двое...

- Ничего себе..., - в один голос произнесли двое сопровождавших Лозовича, увидев представшую перед ними картину... Сам Лозович молча смотрел на ужасное дикое зрелище...

... На полу большой комнаты, с остекленевшими глазами лежал на полу на спине карлик Матвейка... Под ним была лужа крови... Видимо, пуля попала ему прямо в сердце... Лысый старик с окровавленным лицом без движения откинулся набок в своем инвалидном кресле...

- Вот такие дела..., - произнес, наконец, Лозович.

И вдруг откуда-то слева раздался слабый стон. Владимир Игоревич бросился туда, сбивая на своем пути валявшиеся стулья...

- Вот это да..., - услышали сопровождающие его удивленный голос Лозовича.

- Ну что?!!! - крикнула, врываясь в дом, Лидия Владимировна Краснова. Двое мужчин недоуменно пожали плечами.

- Что, говорите? - высунулось из двери улыбающееся лицо Лозовича. Не что, а кто? Дочка ваша Оксана, вот кто... Причем целая и невредимая, только очень напуганная... А как тут не испугаться? - показал он глазами на трупы в комнате...

12.

... - Ну что, красотка, вроде бы, приехали, - пробасил Закурдайло, вылезая из УАЗика. - Не задохнулась там? Нет, вроде бы, шевелишься... Это хорошо, это нам на руку...

Федор Закурдайло был весьма-таки доволен собой... Все, кто затеяли эту историю, уже были в лучшем мире, а плоды доведется пожинать ему.

Эта придурковатая Ядвига наняла его за какие-то гроши, считая его за дешевку, за шестерку... А сама хотела получить кругленькую сумму... Только не на того напала... Он тоже не хочет упускать единственного представившегося в жизни шанса разбогатеть, стать зажиточным уважаемым человеком... Хватит ему горе мыкать и пробиваться мелкими приработками, хватит пить самопальную водку и закусывать рыбными консервами... Он своего шанса не упустит... Он сделает все по уму...

Закурдайло было сорок три года... Принципом жизни было переть как танк через все препоны и рогатки. Хотелось выпить - надо было выпить обязательно, хотелось денег - надо было украсть, ограбить, захотелось убить жену - убил жену. Получил восемь лет и отсидел их от звонка до звонка. Да и после освобождения утихомириваться никак не хотел. Он то и дело отбывал небольшие сроки - по два, три года, за хулиганство, за кражу... На большее не тянул... Пока... Этот декабрьский день в корне перевернул всю его нелепую жизнь...

... Спросонья он угнал машину своего кореша, запойного председателя сельсовета. Он делал это и раньше, то перевезти какой-нибудь груз, то просто покататься, и тот, получая автомобиль обратно, лишь журил собутыльника... Спросонья он довел её до дома Ядвиги... Спросонья вытащил из сарая Бориса на снег... Но когда в ночной тишине раздался выстрел, Закурдайло окончательно проснулся от своей полудремы. Ведь до этого Ядвига успела дать информацию о том, что заложница Оксана дочь богатой предпринимательницы Красновой...

Выстрел карлика оказался удачным. Ядвига была убита на месте... А затем тот раскис, бросил ружье, заплакал... И Закурдайло медленной поступью зашел в дом... Он понимал, что наступило его время...

... Ситуация была удачная. Никто не знал и не мог знать о местонахождении молодых людей... От греха подальше надо было вывезти труп Ядвиги... Бориса он решил убить, но, подойдя к нему, видя его окровавленную голову на снегу, он решил, что тот мертв. Он погрузил тела Ядвиги и Бориса в машину, отвез подальше и в разных местах выбросил в снег. Ядвигу присыпал снегом, Бориса же выбросил просто так, втащив в чащобу буквально в нескольких метрах от проселочной дороги. Он спешил обратно, он боялся, что карлик оклемается и станет ему препятствием в его планах... А так он хотел сделать его сообщником... Точного плана пока не было... Он твердо знал лишь одно - с матери Оксаны надо слупить кругленькую сумму, которой бы ему хватило на всю жизнь...

Он вернулся. В доме неподвижно сидели старик и удрученный совершенным им преступлением карлик. Оксана лежала связанной по рукам и ногам на железной кровати...

Закурдайло прошел к ней и подсел на кровать. Его маленькие глазки похотливо заблестели.

- Гарна дивчина, нечего сказать, - похвалил он, гладя её по спутанным волосам...

Оксана дернула головой, с ужасом глядя на нового обитателя этого страшного жилища. Она уже не знала, от кого из них чего можно ожидать.

- Не нравлюсь? - спросил Закурдайло, поглаживая её по щеке, затем по грудям, затем ниже своей мощной замасленной ручищей. Оксана находилась в таком состоянии, что не могла произнести ни слова, лишь откинула голову и негромко стонала. - Ладно, это не имеет значения... Ты вот зато мне нравишься, я даже не могу понять, что мне больше нравится - ты или сумма, которую выложит за тебя твоя мамаша... Я подумаю, что выбрать, - пообещал он и вышел.

- Ну что, хозяева! - гаркнул он широко улыбаясь. - Накрывайте на стол, что у вас там есть в доме... Жрать хочу, похмелиться хочу... Давайте, давайте, не жмотничайте... Эй, красавчик! - крикнул он Матвейке. - Корми гостя дорогого, свидетеля твоего злодейства. И ты, папаша, глазами на меня не сверкай... Я никого не убивал, это вот он, недомерок этот Ядвигу кончил. Прямо на моих глазах... А что дальше в такой гнойной ситуации делать, будем кумекать. Как говорится, без поллитра тут не разберешься. Так что тащи выпивон, если есть!

Старик, уставившись в одну точку, мрачно молчал в своем инвалидном кресле, лишь слегка дернулся и плотно сжал губы при словах Закурдайло о том, что карлик убил Ядвигу, а Матвейка, насмерть перепуганный содеянным, бегал на своих коротеньких ножках и таскал на стол водку, сало, огурцы, пожарил на кухне картошку.

- Ничего, сойдет для вашего убожества, - вальяжно развалился на стуле Закурдайло. - Сами-то пить будете, господа хорошие?

Старик отрицательно покачал головой, а Матвейка подставил граненый стаканчик.

- С кем только пить не приходится, - фыркнул Закурдайло, окинув презрительным взглядом хлебосольных хозяев и приходя во все более прекрасное расположение духа.

... Полдня он провел там, в доме, пил водку, поглощал съестные запасы и строил всевозможные планы, обдумывая ситуацию... Время от времени заходил к Оксане и глумился над ней, над её состоянием и беспомощным положением. Подавленный Матвейка молчал, так же как и старик. А потом произошло неожиданное...

- Э, как тебя, - сказал карлик Матвейка, глядя в окно. - Смотри, к нам кто-то идет... Собаку, что ли, пойти спустить...

- Не надо, не надо, - прищурив глаза, возразил Закурдайло. - Погоди немного... Один идет, чудной какой-то... Придурочный, вроде как...

Собака так и оставалась запертой в маленьком сарайчике ещё с вечера.

В калитку вошел высокий человек с непокрытой седой головой в куртке "Аляска" и в джинсах... Шел он медленно, озирался по сторонам, порой делал какие-то непонятные движения своими длинными руками...

- Пойди-ка, дружище Матвей, узнай, что этому типу здесь надо, скомандовал Закурдайло.

Матвейка вышел на крыльцо.

- Чего надо? - своим скрипучим голосом спросил он.

- Мне надо пройти в этот дом, - спокойно ответил вошедший, абсолютно никак не реагируя на странный облик Матвейки.

- Зачем?

- Мне нужна Ядвига Козырь.

- Козырь? - переспросил Матвейка. - Ее нет.

- А где она?

- Твое-то какое дело? Нет её, и все... Проваливай отсюда...

- Я не могу отсюда уйти, пока не выясню некоторые вопросы...

- Какие такие вопросы? - нахохлился Матвейка и сжал кулаки.

- Пусти в дом, там поговорим... Замерз я очень...

- Погоди, - сказал Матвейка и нырнул в дом посоветоваться с Закурдайло. Теперь все вопросы решал он.

- Зови, - решил Закурдайло, положил рядом с собой заряженное ружье и накрыл его пледом, который сорвал с коленей старика.

Матвейка выскочил во двор.

- Заходи, - сказал он незваному гостю.

Гость зашел. Остановился на пороге, своими ясными голубыми глазами осматривая находящихся в комнате.

- Чего не здоровкаешься, гость дорогой? - лыбился Закурдайло, оценивающе глядя на вошедшего.

- Здравствуйте, - тихо произнес вошедший.

- Здорово, коли не шутишь. Садись, водки выпей с дороги... Закурдайло лоснился от сытости, постоянно отрыгивал, его распирало от осознания собственной значимости.

- Спасибо за приглашение, - ответил гость, продолжая оглядывать комнату.

- Да я тебя, вроде бы, знаю! - вдруг орнул молчавший до этого несколько часов старик. - Знакома мне твоя морда! Только постарел ты сильно...

- Кто это? - сузив глаза, напрягся Закурдайло.

- Андрей Померанцев, вот кто! Собственной персоной!

- Батя каждого кто входит, так называет, - угодливо шепнул Матвейка на ухо Закурдайло. - Видать, совсем умом тронулся.

Сам же Андрей ни единым жестом не прореагировал на слова старика. Он подошел к столу и сел рядом с Закурдайло.

- И где же Ядвига? - спросил он.

- Погулять пошла, - рассмеялся ему в лицо Закурдайло. - Только далеко, вернется не скоро. Так что свои проблемы выкладывай нам, добрый человек, теперь мы тут за хозяев...

И в этот момент из соседней комнаты раздался приглушенный стон.

Гость было вскочил, но Закурдайло легким движением могучей пятерни усадил его обратно.

- Сиди, пока сидится, голубь сизый, - с угрожающей улыбкой произнес он. - Туда тебя не приглашали. Здесь твое место...

- Кто там? Я слышу голос! - кричала Оксана. - Ради Бога, сжальтесь, помогите мне! Я больше не могу! Я привязана! Помогите! Вызовите милицию! Они что-то хотят от меня! Я не знаю, что делать! И Борис, Борька, Боренька, где он?

- Что тут творится? - дрогнувшим голосом спросил Андрей.

- Боря!!! - истошно закричала Оксана. - Я слышу твой голос! Иди ко мне! Спаси меня от них! Дорогой мой! Помоги! Мне так плохо! Ужасно! Я схожу с ума!!!

Андрей бросил быстрый взгляд на Закурдайло и снова опустил глаза, понимая, что силы совершенно неравны.

Старик и Матвейка хранили гробовое молчание, лишь мрачно поглядывали друг на друга.

- Не понимаю я одного, - вдруг произнес Андрей. - Матери Оксаны звонила Ядвига, требовала за её жизнь денег... Я пришел вести об этом переговоры, а здесь происходит черт знает что.

- Ты пришел вести переговоры? - насторожился Закурдайло. - Так что же это получается? Они знают, где она находится?

- Конечно, знают, - уверенно произнес Андрей. - Иначе как бы я нашел сюда дорогу?

- Ну?!!!...

- Я пришел удостовериться в том, что Оксана жива и здорова и доложить об этом её матери. Кстати, я должен удостовериться и в том, что Борис тоже жив и здоров. А что-то я его не вижу...

Отвратительная физиономия карлика Матвейки покрылась красными пятнами. Андрей понял, что дело тут нечисто...

- Что с ним? - глядя ему в глаза, спросил Андрей.

Не желая тянуть резину, Закурдайло решил взять инициативу в свои руки.

- Врать не стану, дорогой гость, - произнес он. - Вот этот молодец приятной наружности сначала угробил Бориса ломом по голове, а затем на моих глазах уложил и свою сестру Ядвигу... Такие вот печальные дела здесь творятся... И только мое вмешательство пока спасло жизнь Оксане... Так что её матушка должна мне кругленькую сумму... - Закурдайло ориентировался по ходу дела и в случае чего стал аккуратно подготавливать себе отступной путь, ведь лично он пока никакого преступления не совершил, разве что только Оксану не развязал. Но этому он нашел бы объяснение...

Договорить ему Андрей не дал. До него дошел страшный смысл произнесенных слов, и он с кулаками бросился на карлика. Однако, тот ловко увернулся и отскочил к стене.

- Потише, потише, - огромные глаза Матвейки налились кровью. - А то и ты тут ляжешь...

Закурдайло подмигнул Андрею и развел руками, вот, мол, какие тут люди...

- Сидеть! - вдруг закричал старик, направив свою коляску в сторону Андрея. - Я тебя знаю - ты Андрей Померанцев! Ты изнасиловал мою дочь Ядвигу, а потом бросил! Но теперь ты живым отсюда не выйдешь, это я тебе устрою...

Ловкость его старческих рук поразила всех. Не успел никто глазом моргнуть, как короткоствольное ружье оказалось в его крючковатых пальцах. Он ловко передернул затвор и направил дуло в сторону Андрея и Матвейки.

- Пришел твой последний час, Померанцев! Ты ответишь за все! И ты, ублюдок, тоже! Вы оба ответите за мою дочь! И ты - насильник, и ты убийца!

- Я не хотел её убивать! - завопил Матвейка. - Она сама бросилась на меня! Я случайно нажал курок. Вы же знаете, батя, как я её любил!

- Я тебе не батя, волчий выкидыш! Я сдуру взял твою мать вместе с тобой, и расплачиваюсь за это всю жизнь... И моя дочка, моя бедная дочка... Это вы, вы оба виноваты в её несчастье и её смерти! Молитесь Богу, если верите, а не хотите, так подохнете...

Андрей застыл на своем стуле... Известие о гибели Бориса потрясло его... Воистину, Божья кара... И именно в этом доме, куда он попал около десяти лет назад, веселый, пьяный, нагловатый... И вот он снова здесь... А Ядвига убита... И Борис тоже...

Перед глазами мелькали красные круги, мелькали видения... Девяносто третий год... Одесса... Зал ресторана... Ломившийся от яств стол по поводу удачной сделки и хорошей прибыли. Стасику Багрову надоело пьянствовать, и он пошел в гостиницу, звал с собой и Андрея, но он не хотел идти, он был на взводе. С ним бывало такое, после некоторой дозы выпитого он становился совершенно другим человеком, наглым, не знающим меры, жаждущим приключений, особенно любовных. Он был вдохновлен очаровательной блондинкой, которая, потупив глаза с длинными черными ресницами, одиноко и печально сидела за соседним столиком, закинув ногу за ногу и цедила дешевое вино...

Да, он вспомнил все, абсолютно все... Он подсел к ней, угощал её шампанским и икрой, хвастался, какой он крутой и сколько у него в кармане денег...

Вот они идут по ночной Дерибасовской, заходят в какой-то переулок, затем в квартиру. Как он хорошо помнит эту квартиру! А у него в кармане толстая пачка долларов, которую он получил за удачную сделку. Это его личные деньги, и он демонстрировал их перед белокурой красавицей... А в квартире его встречают два угрюмых парня крупного сложения... И удар, страшный удар по голове каким-то тяжелым предметом... И все...

Он на пристани, затем на каком-то теплоходе... Затем полная потеря памяти... И камера в Новороссийске, затем психушка, остервенелые санитары, постоянно бьющие его то в живот, то сзади по почкам... И все... Жизнь бомжа, скитания, голод, страдания... И никакого прошлого, никаких документов, денег, ничего. Жизнь загнанного животного... А потом Петербург, драка у помойки. И Вера Лим, спасшая ему жизнь...

А теперь он вспомнил все... Ведь тогда, на следующий день он должен был лететь в Москву. И его там ждала жена. Ее звали Тоня. И тринадцатилетний сын Борис... Только он ведь не был расписан с Тоней. У него была квартира на Ломоносовском проспекте в Москве, трехкомнатная квартира. Боже мой, ведь её, наверняка, тогда выселили из квартиры! И её, и сына... А теперь Бориса нет, его убил этот мерзкий карлик, убил ломом по голове. Он точно знает, что Борис его сын, он вспомнил фотографию, которую показал ему Лозович...

Божья кара! Он в этом доме так непорядочно поступил с Ядвигой, и именно здесь погиб его единственный сын...

Но кто убил его? Если бы хоть сама Ядвига осуществила эту страшную, наверное, заслуженную им месть, но этот... Тот самый, который убил и саму Ядвигу...

Совершенно не осознавая опасности, не обращая внимания на ружье, наставленное на него, он встал и пошел на Матвейку... Тот дернулся и истошно закричал... И в этот момент грянул выстрел, оглушительный выстрел... С простреленной грудью Матвейка упал на пол... А Андрей потерял сознание от этой жуткой гаммы переживаний, брякнувшись в лужу крови...

- Ну что, красотка, вроде бы, приехали, - пробасил Закурдайло, вылезая из УАЗика. - Не задохнулась там? Вроде бы шевелишься... Хорошо, это нам на руку...

Он взял её, завернутую в одеяло, на свои могучие плечи и потащил в сарай, стоявший на опушке леса.

- Какая-то ты костлявая да тяжелая, - проворчал Закурдайло. - Там казалась поаппетитнее... Нет уж, дорогуша, за такие денежки я себе сотню таких, как ты куплю, и много ещё чего впридачу... Главное, все сделать по уму...

Вдруг странная мысль пришла к нему в голову. И он оторопел от этой мысли... Мигом припомнились те мгновения в доме Ядвиги...

Матвейка и нежданный гость грохнулись на пол. Затем старик выстрелил в них ещё раз. И только тут напуганный Закурдайло умудрился выхватить у него из рук ружье...

Старик сидел в своем кресле и буравил Федора своими круглыми глазами. И тому пришла в голову мысль... Все убиты, даже пришлый человек, который пришел, якобы, от матери Оксаны. И есть только один свидетель, который видел его здесь. Это он - старик... А свидетелей быть не должно. Теперь он увезет Оксану в такое место, где её никто и не подумает искать, и будет шантажировать её мать. Он сумеет вытрясти из неё огромную сумму. А когда он её получит, он избавится и от Оксаны, он и не подумает возвращать её матери. Главное - сделать все по уму. Он возьмет себе помощников, и избавится потом и от них... Главное, все хорошенько продумать... Жалко, конечно, что старый дурак убил этого человека, присланного матерью Оксаны, но что поделаешь? Теперь же от старика надо избавляться немедленно. Скоро в этот дом придут люди...

Закурдайло холодным взглядом посмотрел в глаза старика и нажал курок... А потом зашел в комнату, где лежала Оксана, потерявшая от ужаса сознание и закутал её в огромное старое грязное одеяло... И вышел, чтобы проверить готовность машины...

А вот машина подвела. Что-то с зажиганием... Провозился с ней Федор около получаса. Он бранился последними словами на непокорный автомобиль... Ведь сюда в любую минуту могут нагрянуть люди, тогда ему крышка... Теперь на нем кровь, кровь старика...

Наконец, двигатель УАЗИка сжалился над ним, и заработал. Но именно в это время Федор услышал откуда-то слева шум какой-то проезжавшей машины. Опрометью он бросился в дом, схватил Оксану, завернутую в одеяло и потащил свой груз в машину... Резко рванул её с места...

На дороге увидел голосующего мужика в дубленке со шрамом через все лицо. А на обочине валялся не кто иной, как Борис, в которого он ночью поленился сделать контрольный выстрел. Либо поленился, либо не захотел брать лишнего греха на душу. Да, парень остался жив и запомнил его... Воистину, либо дела делать по уму, либо вовсе не браться за них. А уж взялся, лишней крови бояться нечего.

Все оказалось не так, как он предполагал... И теперь ему терять было нечего... Выстрел из ружья в мужика... Но и у того оказался пистолет... Не желая рисковать, Закурдайло решил удирать, слава Богу, что тот не попал по колесам...

Пронесло, и вот они около сарая, стоящего в глухом лесу километрах в тридцати от дома Закурдайло... Теперь он запрет эту красотку здесь, и даже если не получит за неё выкуп, отыграется на ней всласть. Но он сделает и то и другое... Получит и её, и денежки... Только надо выждать, выиграть время... А там будет видно...

Только почему она такая тяжелая и костлявая... Боже мой, боже мой... Неужели?...

Закурдайло занес свой груз в холодный сарай и стал разматывать вонючее одеяло...

... - Ах вот как, - прошипел Закурдайло. - Вот ты как, гаденыш...

Догадка его подтвердилась. Не было никакой Оксаны. Из одеяла показалась седая всклокоченная голова давешнего незваного гостя, которого старик называл Андреем... Окровавленное лицо, голубые глаза, сурово глядящие на него...

- Ладно... Хитер ты, парень, как я погляжу, - стиснув зубы, процедил Закурдайло. - Ловко ты меня провел... Но смеяться последним тебе не придется... - И рука его потянулась к топору, лежавшему справа от входа...

13.

- Ксюша, Ксюшенька, - рыдала Лидия Владимировна, обнимая дочку. Родная моя... Живая... Живая... Только какая ты бледная, какая исхудавшая... Что они тут с тобой делали, изверги...

- Мамочка, мамочка... Я слышала, что они говорили, эти люди... Они убили Борю, этот страшный карлик убил Борю ломом по голове... Боря, Боря, как я без него теперь буду жить...

Лидия Владимировна хотела что-то произнести, но слова застряли у неё в горле, и Лозович опередил её.

- Вот что, дамы, дорогие дамы, прошу вас об одном - прекратите ваши истерики, поскольку нет для этого оснований, - произнес, улыбаясь, Владимир Игоревич. - Не могу вам, Оксана, сказать, что ваш Борис здоров, это вовсе не так, но что он был пять минут назад жив, могу засвидетельствовать. Насчет удара ломом слухи явно преувеличены... И мама ваша не даст мне соврать...

- Жив, жив, - захлебывалась Краснова. - Жив наш Боренька... Это он нам сюда дорогу указал... Там он, в машине сидит, и мама его там...

Оксана вырвалась из объятий матери и пулей вылетела из дома, даже не надев на ноги ботинок. Так в носках и бежала по снегу...

... Они сидели с Борисом в машине, целовались, обнимались и рыдали... И никто из присутствующих не мог произнести ни слова.

Когда душераздирающая сцена стала понемногу разряжаться, когда двое молодых людей поверили в то, что видят перед собой не призраки, к машине подошел Лозович.

- Вы мать Бориса? - спросил он Тоню, находящуюся в полуобморочном состоянии.

- Да.

- А где его отец?

- Его отец Андрей Померанцев погиб семь с лишним лет назад в авиакатастрофе.

- Его отец жив, - возразил Лозович. - И, по всей вероятности, именно он спас жизнь и Оксане, да и Борису тоже.

- Да что вы? - горько усмехнулась Тоня. - О чем вы говорите?

- Имею основания так говорить. Но обо всем расскажу позднее. А пока по коням, господа! Бориса надо срочно в больницу. Травма головы, обморожение, стресс. А то мы что-то рано начали радоваться... Как бы снова горевать не пришлось...

Он набрал номер уголовного розыска и вкратце сообщил о том, какая трагедия разыгралась в доме. Одновременно сообщил, что и Оксана Краснова и Борис Вербицкий найдены.

- Меня спас этот странный человек, голос которого так похож на голос Бориса, - сказала Оксана. - Я лежала в глубоком обмороке после этих выстрелов. А когда пришла в себя, увидела перед собой окровавленное лицо. Мне стало страшно, но у него такие добрые глаза, голубые, точно такие как у Бориса. Он сделал мне знак, чтобы я молчала, велел вылезти из одеяла и спрятаться в соседней комнате под кровать. И не подавать никаких звуков. Я спряталась. Потом шаги. Видимо, пришел тот человек, который так издевался надо мной и пугал меня. Я поняла, тот голубоглазый человек закутался в одеяло вместо меня, и бандит впопыхах, не разобравшись, в чем дело, увез его... И что теперь будет с ним?

Три машины уже на большой скорости неслись в Москву...

Бориса положили в Институт Склифосовского, а Оксану пока повезли домой. Ошеломленная странным сообщением о воскресении Андрея мать Бориса осталась с ним в больнице.

Поехал домой и Владимир Игоревич. Одно страшно мучило его - как он будет отчитываться перед Наташей и Верой Лим за пропавшего Сашу-Андрея. И, приехав домой, выпил стакан коньяку и, несмотря ни на что, заснул богатырским сном. Сказалась жуткая усталость, страшное напряжение этого тяжелого, до предела насыщенного событиями, дня...