Тропой разведчика

ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ ЕХАЛ НА КАВКАЗ

Журнал боевых действий…

«Двадцать второго августа 1942 года. Немцы стягивают в район полка танки и самоходные пушки. На поясах немецких солдат и офицеров замечены фляжки необычного цвета и формы. Приказано взять «языка» из свежей немецкой части…»

Было решено взять «языка» у новой огневой точки, установленной немцами на невысоком холме. Наблюдатели доложили, что ровно в полдень и в полночь здесь происходит смена пулеметчиков. Не соблюдая маскировки, вылезали они из хода сообщения, на виду у наших солдат спокойно переходили поляну.

— Эти немцы, видать, не битые, — определил старший сержант Савченко. — Ведут себя нахально, ночами жгут костры, большими группами греются возле них, ходят в полный рост.

Младший лейтенант Ефремов — командиру взвода было присвоено новое звание — собрал разведчиков и направился с ними в район предстоящего поиска: надо было изучить местность. Редкая трава покрывала склоны холма. Хорошо было видно рыльце пулемета, чуть возвышавшееся над бруствером. Метрах в двухстах перед вражеской огневой точкой было невысокое проволочное заграждение в один ряд. Ход сообщения тянулся от траншеи до самого леса. Среди деревьев проглядывала крыша свежесрубленного сарая. Ветер донес звуки веселой немецкой песенки, усиленной мощным громкоговорителем. На поляне перед лесом появилось несколько солдат, на которых вместо гимнастерок были спортивные майки-безрукавки. С минуту они перебрасывали руками мяч, а потом ушли в лес. Эта идиллия никак не вязалась с последними донесениями наблюдателей: они замечали в поведении «небитых немцев» совсем другое.

Неожиданно появилась лошадь и галопом поскакала по поляне. Следом за ней выехал всадник. У пулеметной точки он круто осадил коня и, словно убедившись в бесполезности погони, картинно потряс карабином и повернул назад. Гитлеровские солдаты, расстреливавшие даже куриц на деревенских улицах, равнодушно смотрели на небольшую серую лошадку, уходившую от них. Оглянувшись и увидев, что за ней никто не гонится, лошадь стала неторопливо спускаться с холма. «Сейчас ее прикончат, — подумал Сергей. — Перед огневой точкой наверняка есть минное заграждение, немцы не допустят, чтобы какая-то кляча подорвалась на нем, выдала расположение мин». Взрывов не было. Весело помахивая хвостом, лошадка направилась к проволочному заграждению и, не найдя прохода, двинулась вдоль него. Длинная очередь преградила ей путь. Лошадь заметалась, прыгнула через заграждение и помчалась напрямик к нашим позициям. И тут будто арканом захлестнуло лошадку — она рухнула на траву. Ветер донес до разведчиков короткую, очень короткую пулеметную очередь.

У Сергея мелькнула мысль, что от места, где упала лошадь, до угла сарая нет минных ловушек, противопехотных заграждений. По следу лошади можно будет пройти в тыл врага, узнать, что скрывается за деревьями, атаковать беспечного, развлекающегося противника. А потом пришли другие мысли. Он высказал их в кругу друзей, когда младший лейтенант Ефремов стал расспрашивать, что видели разведчики.

— Новая немецкая часть ведет какую-то игру, заманивает.

— Правильно, — согласился Ефремов.

— Сейчас для них самое неподходящее время заниматься спортом.

— Я тоже так думаю.

— Немцы построили сарай с музыкой для приманки.

— Дальше, Сергей.

— Лошадь не немецкая, местной породы. Наверное, взята у жителей села Ягодного. Она должна была бежать именно к нашим позициям, к своим хозяевам. Она не сама вырвалась на волю. Ее, наверное, нахлестали кнутом и выпустили. Лошадь умышленно не убили сразу. Гитлеровцы поставили в лесу какой-то капкан, и им хочется, чтобы мы в него попали. Даже путь показали. Если мы пойдем здесь, будет плохо.

— Не торопитесь с таким выводом, — сказал Ефремов. — Противник заманивает в ловушку не разведчиков.

…Ночь выдалась темная, ветреная, холодная. Временами шел дождь. Отправляя разведчиков в поиск, политрук Павлов знал, что гитлеровцы стянули сюда новые части. Необходимо было узнать, откуда они прибыли, какие имеют силы. Политрук «е говорил неправды о «разлагающемся» противнике. Наоборот, сопоставив донесения наблюдателей, он сказал, что гитлеровцы начали ощущать опасность возмездия и будут теперь сражаться «изо всех сил, до самой своей смерти». Политрук призвал разведчиков к величайшей бдительности в борьбе с опасным врагом и опять произнес слова, которые часто повторял: «Пожалуйста, осторожнее, ребята…»

С наступлением темноты по направлению к немецкой пулеметной точке поползли саперы. Немного времени потребовалось им, чтобы добраться до трупа убитой лошади. Самоуверенный, «развлекавшийся» днем противник не освещал местность перед пулеметной точкой, а это было на руку саперам. На поле, где они двигались, оставались чучела людей. Их ставили «на ноги» — привязывали к палкам, воткнутым в землю. Два маскхалата, набитых травой, саперы положили на проволочное заграждение, немного отползли и, отрыв окопчики, укрылись.

А в это время группа Ефремова была уже неподалеку от сарая, возле которого днем резвились немецкие «спортсмены». На пути разведчиков оказалось минное поле, проволочное заграждение. И ракетчик часто освещал местность. Его можно было взять в плен. Но не годился он в «языки». Давно было известно, что сюда приходят немцы из старой, «битой» части. Разведчики осторожно ползли к сараю, куда заманивал их странный противник, но двигались в обход, слева.

У крайних деревьев устроили засаду. Разведчики замаскировались и стали ждать, когда «язык» попадет в ловушку.

В условленное время перед немецким проволочным заграждением взлетела красная ракета, и сразу же раздался дробный перестук пулеметов. Густая темнота озарилась светом многочисленных ракет. Немецкие пулеметчики били по чучелам, расставленным на поле саперами. Ожил молчавший холм, показал себя «беспечный противник». Забухали минометы. Луч прожектора осветил чучела, лежавшие на колючей проволоке, потух, и в тот же миг раздалось несколько оглушительных взрывов, словно крупные авиабомбы подняли на воздух проволочное заграждение.

На помощь немецким пулеметчикам, отражавшим «атаку» русских, спешила подмога. Отрывисто перекликаясь, толкая друг друга, мимо притаившихся разведчиков пробегали вражеские солдаты. Их было более двадцати. Самый крайний из них, отставший, вдруг упал на землю и выругался — его подсекли туго натянутой веревкой.

Когда проворные руки отобрали у немца автомат, тот рванулся, отшвырнул Костромина, приподнялся и ударил набежавшего Уразбахтина. На рассвирепевшего гитлеровца навалился Ефремов. Стряхнув его с себя, немец бросился в сторону, но наткнулся на дерево и упал. Его настиг Костромин, ударил рукояткой пистолета, но гитлеровец подмял разведчика под себя и замахал кулаками.

Лил дождь. Гремела пулеметная стрельба, светились ракеты, куда-то бежали гитлеровские солдаты. А под большой елью кипела жестокая борьба. Отбивался немец, на которого насели три разведчика. Словно не почувствовав оглушительного удара, который нанес по спине врага опомнившийся Уразбахтин, гитлеровец вскочил на ноги, дико заревел и бросился по направлению к сараю. Сергей Матыжонок решительно шагнул навстречу немцу, в ужасе продиравшемуся через кусты, ударом приклада сбил его на землю. На помощь подбежали Ефремов и Костромин. Втроем едва удалось подхватить «языка».

У пулеметной точки слышались команды. При свете вспыхивающих ракет разведчики видели немецких солдат, сгорбившихся, мокрых, тянувшихся небольшими группами к вершине холма. Они действительно немного повоевали: наши саперы встретили бежавших гитлеровцев дружным огнем из автоматов. Два немецких солдата вдруг направились навстречу разведчикам, волочившим «языка». Раздалась короткая очередь, и гитлеровцы упали. Еще несколько метров, еще несколько секунд… Но вот все подошли к заграждению. В небо взвилась зеленая ракета, и сразу же послышался залп наших минометов. Загорелся сарай. Уцелевшие немецкие солдаты скрывались в лесу.

У подножия холма группа гитлеровцев сделала попытку отбить пленного. Несколько человек бросились слева, наперерез разведчикам, но попали под огонь группы прикрытия, предусмотрительно поставленной здесь еще с вечера. К часу ночи немец с необычной фляжкой на поясе и нашивками фельдфебеля на кителе был доставлен в блиндаж.

«Язык» на минуту очнулся: младший лейтенант Ефремов влил ему в рот несколько капель душистой жидкости, оказавшейся во фляге пленного. Гориллообразный, с квадратными плечами человек, к радости разведчиков, задвигал челюстями, о плечо отер капельки рома, блестевшие на его тупом подбородке, и злобно уставился на Ефремова. Ничего не ответил пленный на вопрос Скульского и опять закрыл глаза.

— Сразу видать, что новичок, — сказал Ефремов. — Придет в себя, разговорится.

Но пленный так и не заговорил. Его руки безжизненно сползли с груди, он вдруг захрипел, вытянулся.

— Готов, — мрачно сказал Савченко.

— Неужели? — Костромин приложился ухом к широкой груди гитлеровца, послушал и свирепо накинулся на Сергея:

— По голове ударил?

— Прицеливаться некогда было, — нахмурился Сергей. — Хватил, сколько было сил.

— Угробил такого «языка»! — рассердился Уразбахтин.

В блиндаж вошли саперы. Доложили, что немцы подорвали свое проволочное заграждение управляемыми фугасами: в спешке и панике они не разобрали, что его «форсируют» чучела. Гитлеровцы бросились в образовавшиеся бреши, наткнулись на огонь и потеряли более десяти человек.

Ефремов взял трубку телефона. На улице лил дождь, и командиру взвода не хотелось упускать дорогого времени. Ложная атака, подготовленная совместно с саперами и артиллеристами, показала, что участок, куда гитлеровцы заманивали наших солдат, ночами тайно насыщался различными огневыми средствами. Они были уничтожены сокрушительным артналетом. Младший лейтенант представлял положение противника, недосчитавшегося многих солдат, огневых точек, позволившего целому отделению русских зайти в тыл и утащить «языка». Чутье подсказывало ему, что враги не ожидают повторного удара, и, позвонив командиру разведотряда, он попросил разрешения на новый поиск.

— «Языка» приказано взять во что бы то ни стало, — сказал Ефремов.

Через полчаса семеро опять двинулись к немецкой пулеметной точке. Сквозь пелену моросившего дождя, освещаемую мерцающим светом ракет, были видны силуэты двух вражеских солдат, бродивших по поляне перед лесом. Они подбирали трупы. Разведчики проскользнули через бреши в заграждении и поползли. Час назад младший лейтенант Ефремов заметил, откуда выбегали немцы.

Выдвинулись влево и залегли Савченко и Уваров, отползли вправо Ефремов и Скульский. Вооруженные Ручными пулеметами, автоматами и гранатами, они чутко прислушивались, оберегая разведчиков группы захвата: Анвара Уразбахтина, Ивана Костромина и Сергея Матыжонка. Им было приказано подползти к землянке и связать часового. Если охраны возле нее не окажется, разведчики должны были взять в плен первого, кто выйдет на улицу или пройдет мимо. Сергею Матыжонку было приказано при всех обстоятельствах уходить последним.

Последним…

Медленно продвигались к цели разведчики. Никто их не окликал, ни один вражеский солдат не встретился. Тропинка привела к крайней землянке. Часового нигде не было. Сергей первым подполз к светившемуся оконцу и заглянул внутрь землянки. Два немецких офицера сидели у топившейся железной печки и сушили одежду. Виднелись сапоги гитлеровцев, лежавших на нарах.

Прошло минут десять, на улицу никто не выходил. Неподалеку послышался возбужденный разговор двух немцев. Кто-то щелкнул затвором, шумно вытер ноги и зашел в соседнюю землянку. В любую минуту разведчиков могли обнаружить. Надо было действовать. Сергей понимал, что в этой обстановке едва ли удастся без шума схватить «языка», и ни на миг не забывал, что должен был уходить последним. Надо постучать в окно или в дверь землянки. Уразбахтин и Костромин схватят гитлеровца, который появится на улице, оглушат его, свяжут и потащат к своим, а он должен встать у входа, действовать ножом, прикладом, гранатой. Как вызвать немца на улицу? Стук в окно насторожит их, они выйдут с оружием, наверное, всей группой.

Лил дождь. Крупные, тяжелые капли падали с крыши землянки, искрились в лучах света, выбивавшегося из оконца. Пахнул ветерок, принес дымный запах сухих еловых дров — запах сибирской тайги. И в этот миг вспомнился Сергею морозный зимний вечер.

…Его отец, любитель охоты на коз, однажды поехал с компанией в тайгу. В старом пустом зимовье охотники расположились на ночлег. Долго не удавалось разжечь печь. Дым никак не шел в трубу и вскоре выгнал всех на улицу. Долго мучились охотники, пока один из них не догадался забраться на крышу. Какой-то «веселый» человек, а может, хозяин зимовья, не хотевший, чтобы в трубу падал снег, забил в нее деревянную чурку. Вытащили охотники пробку, и загудела печь.

Теперь Сергей знал, что ему делать. Он подполз к товарищам, шепнул: «Здесь крупные караси, встречайте», — и стал тихо подниматься на крышу землянки. Из трубы вылетали искры, показывались косые язычки пламени. Разведчик нащупал накат из бревен, но ничего подходящего не нашел. Тогда он вынул нож и резкими взмахами стал резать свой маскхалат. Холодная сталь скользнула по телу… Знакомое с детских лет, веселое и беспокойное чувство дерзости охватило разведчика. Сергей решительно сжал в руках кусок ткани и засунул его внутрь трубы.

Не стало больше пахнуть горящими еловыми дровами. Свесившись с крыши, разведчик опять заглянул в окно землянки. Дым валил из всех щелей печурки. Один из офицеров открыл дверцу, поправил дрова и стал тереть глаза. Другой, тот, что сидел справа у печки с фуражкой на голове, но в нижнем белье, спокойно и глубокомысленно показал пальцем на потолок землянки, набросил на плечи шинель и направился к выходу.

Скрипнула открывшаяся дверь. Словно привидение, тень гитлеровца возникла справа, в противоположной стороне от того места, где притаились Уразбахтин и Костромин. Немец сделал несколько шагов к окошку, откуда легче было забраться на крышу. Трубочист совсем близко… Сергей мог схватить шарившую, за что-то цеплявшуюся руку врага, мог ударить по голове гитлеровца прикладом, пнуть в его лицо сапогом. Осторожным, бесшумным движением разведчик отодвинулся от края крыши: чувствовал, что его боевые друзья уже где-то здесь, совсем рядом. Вдруг голова гитлеровца, взбиравшегося на крышу землянки, исчезла. Послышался сдавленный стон, шум падающего тела. Сергей понял, что произошло, и мгновенно догадался, где теперь его место. Он выхватил нож, спрыгнул на землю, продвинулся к двери и замер.

— Ганс? — крикнул кто-то из землянки, кашляя. — Ганс?

Но Ганс уже не мог говорить.

Сергей остался один и мысленно поклялся не выпустить из землянки ни одного гитлеровца, сделать все, чтобы его друзья, схватившие «языка», сумели без помех добраться до группы прикрытия. На это было нужно не менее трех минут.

Три минуты — и не меньше. Хотя бы ценой своей жизни!

Из землянки, громко ругаясь, вышел немец. Сергей пропустил его и изо всей силы ударил ножом в спину. Гитлеровец свалился у ног. В землянке с минуту было тихо, потом послышались встревоженные голоса. Двое или трое спрыгнули с нар. Разведчик пропустил через узкую дверь второго гитлеровца и насмерть поразил его. Успел разведчик нанести еще один удар, но рукоятка финки выскользнула из руки Сергея. Истошно закричав, немец с ножом в груди скрылся в глубине землянки.

Три минуты — и не меньше…

В землянке слышались крики. Автоматная очередь резанула по тонкой двери. Сергею казалось, что он уже целый час стоит за бревенчатой стеной, сжимая в руке автомат и гранату. Но нет, две минуты, идет третья… Пора кончать. Разведчик пинком распахнул дверь, отскочил, швырнул в клубы дыма гранату и исчез во мраке ночи.

Занимался рассвет, когда разведгруппа младшего лейтенанта Ефремова вернулась из ночного поиска. Пропуская мокрых, уставших бойцов, прислушиваясь к затихавшим выстрелам, Ефремов остановил Сергея:

— Подожди, давай покурим. Ты солдат, настоящий солдат. Оправдал мои надежды… Я очень беспокоился, Сергей, но мне хотелось знать, каким ты будешь перед лицом смерти.

Вошли в блиндаж. Посреди тесного помещения на грубой табуретке, сколоченной фронтовым плотником, сидел немец с заляпанным грязью лицом. Он дрожал, виновато улыбался, широко раскрытыми глазами смотрел на смеявшихся солдат. Пленный был в нижнем белье, измызганном, мокром. Одна штанина кальсон была завернута, другая, с черными грязными тесемками, свисала на босую ногу.

— Давно я мечтал посмотреть на такого красавца, — произнес Костромин. — Я по улице его поведу, чтоб народ посмотрел.

— Вот что, Костромин, — сказал командир взвода. — Пятнадцать минут срока. Принесите пленному гимнастерку, штаны какие-нибудь…

— Гимнастерку? — удивился Костромин. — Зачем?

— Одеть надо немца.

Нехотя повернулся Костромин и пошел выпрашивать у солдат одежду для пленного. А в блиндаже опять стало очень весело. Скульский вдруг заметил на боку у Сергея Матыжонка огромную дыру.

— Собаки рвали, или, когда полз, до живой шкуры протер?

— Все брюхо грязью вымазал!

— С таким вентилятором драпать легче!

— Немец укусил?

— Просчитался малость, — смущенно сказал Сергей, запахивая дыру. — Второпях и кусок своей кожи срезал… Не почувствовал в то время… Ничего, не обидят меня интенданты! И маскхалат и гимнастерку новую выдадут… А кожа зарастет. Хорошую затычку скатал я из маскхалата. Смотрите, какого черта выкурил!

В блиндаже стало тихо. Только сейчас все поняли разведчики. Посуровевший Скульский мгновенно снял с Сергея маскхалат, задрал срезанную гимнастерку и стал перевязывать товарищу окровавленный бок.

Пленный внимательно смотрел на происходящее.

— Понял, фриц, почему печка задымила? — строго произнес Скульский и заговорил с «языком» по-немецки.

Пленный согласно кивал головой, а когда Скульский опять весело рассмеялся, внимательно посмотрел на Сергея Матыжонка и о чем-то спросил.

— Фрид интересуется, что стало с его товарищами? — переводил Скульский. — Землянка офицерская… Там был командир батальона…

— Все они уже фашистскому богу молятся на том свете, — сказал Сергей.

Зашел в блиндаж Костромин, бросил к ногам пленного шинель, брюки, гимнастерку, солдатские ботинки, хмуро сказал:

— Одевайся!

Немец облачился в сухую одежду и быстро заговорил. Скульский переводил речь пленного. Немецкий офицер, обер-лейтенант, благодарил русского командира за человеческое отношение. Обер-лейтенант! Ефремов не мог скрыть радости, и ему захотелось тотчас выяснить очень важный вопрос, ради чего в эту ненастную ночь он со своими разведчиками дважды ходил на опасное дело.

— Это из вашей части? — показал Ефремов на фляжку, взятую разведчиками у фельдфебеля-великана.

— Да, — подтвердил пленный.

— Это не немецкие фляжки.

— Они принадлежали английской армии, которую мы победили в Африке. Это трофеи наших войск в пустыне.

— Где их получили?

— Во Франции.

— Вы недавно прибыли оттуда?

— Совсем недавно. Мы охраняли английский канал.

— Ла-Манш?

— Ла-Манш, — сказал пленный. — Потом поехали на Кавказ.

— Понятно. Отвести его в штаб, — приказал Ефремов.

После допроса обер-лейтенанта в блиндаж пришел политрук Павлов.

— Обер-лейтенант сказал, что их часть направлена на Восточный фронт с севера Франции. Шесть дивизий сняли немцы оттуда, оголили целые участки. «Языка» приказано доставить в штаб армии. Наверное, небезынтересными будут его показания и для наших союзников, которые обещают в ближайшее время открыть второй фронт.

— Что-то долго они его открывают, — хмуро заметил Костромин.

— Не беспокойтесь, ребята, откроют, — улыбнулся Ефремов. — Наверняка! Как только войдем в Германию, так и высадятся.