Тротил-99

Это нормально – помнить первые детские впечатления. Несправедливость сверстников и родных взрослых, вкус зимнего холода, что сушит горло, и тишину природы, которая проявляется по-особенному в это время года. А летом шорох, что оставляют за собою стопы, то на теплой земле, то на траве, зелень которой отдается золотом при закате. Воспоминания Амира – это не летнее тепло и холод зимы, ярко чередующие друг друга в юности каждого. Его воспоминания – алый цвет и жар огня, что обещал поглотить.

Амир помнил руки спасателя, который выносил его, десятилетнего, из дома. Теплый ветер в осеннее время, гонимый с места пожара, а тело жутко болит. Крики женщин, жуткий запах то ли тухлых яиц, то ли мяса. Неизвестность происходящего помогала Амиру оставаться спокойным. Его завернули в одеяло и передали другому дяде – врачу.

– Повезло мелкому, в рубашке родился. По сравнению с другими – царапины.

Он слышал разговоры взрослых и продолжал не понимать: его тело горит от боли, а врач говорит обратное. Но больше всего болит нога, хромая с рождения. Мысли о боли были мимолетными. Голову посещала череда самому непонятных мыслей, перед ним открылась картина произошедшего в его родном дворе и доме.

Взрослые, которых он знал, со страшным выражением лица кричат, бегают, просят о помощи. На лицах одних он ежедневно видел безразличие, на других, приветливую улыбку, третьи время от времени провожали его теплыми словами в школу. Сейчас на лицах каждого из знакомых читается ужас. Амир думал, что эти люди не знают этого, думал они всегда такие, какими он видел их у подъезда или во дворе. Увидь он такое выражение на лице матери или дедушки, он бы не удивился, но эти люди должны были жить куда счастливее, чем его семья: «Неужели все такие?»

Недалеко от него лежала неподвижно его любимая баба Надя, старая русская женщина, живущая этажом ниже. Она всегда подкармливала мальчика своими вкусными пирожками. Дочери ее разъехались, а она жила одна. Вот и нашла отдушину в мальчике, которого считала изгоем. Она жалела его и считала мать Амира плохой.

Бывало, после школы она ловила мальчика в подъезде и звала к себе на чай. там, на ее кухне, ему было удивительно светло и вкусно. Он жадно ел ее пирожки, а она приговаривала – «Кушай, кушай, все тебе!».

Пару раз Амир замечал слезы в уголках ее глаз, но не зацикливался на этом.

У бабы Нади он впервые увидел иконы и удивился тому, насколько красивыми могут быть картины.

– А это что за картинки.

– Это не картинки, а иконы.

– А кто на них изображен?

– Святые.

– А кто это?

– Люди Бога, показавшие остальным чудеса.

– Чудеса? А что именно?

– Нуу, милый, у меня времени не хватит тебе рассказать. Но точно могу сказать, что Бог их любил по-особенному.

– Почему?

– Кто-то из них хромал, кто-то, по мнению других, был дурачком, кто-то и вовсе слепым, многие от них отрекались, а Бог любил.

– Баба Надя, значит я тоже святой и меня Бог тоже любит?

В тот момент Амир почувствовал особенную связь с Богом.

Старушке оставалось только посмеяться. От её смеха Амиру всегда становилось тепло на душе, от нее веяло добром и заботой, поэтому он тянулся к ней. Мама его, зная отношение старушки к ней, не одобряла его посиделки с соседкой. А теперь эта добрая старушка лежит и не двигается. Душа бабы Нади, оставившая после себя тепло и доброту, покинула это тело. Амир не знал, для всех ли она была такой или только для него. Услышав холодное «умерла» от врача, что над ней навис, Амир понял впервые, почувствовал боль от потери близкого. Неосознанную боль. Он только знал, что его баба Надя ушла навсегда.

Единственное что знал Амир о смерти – это навсегда. Не будет больше посиделок на кухне и безвозмездной заботы одинокой старушки. Но не это его огорчило, он чувствовал иную потерю, хотя сам не знал, как ее назвать. Она была глубоко внутри, глубже того тепла и вкуса пирожков, что баба Надя дарила. Что-то невосполнимое росло внутри.

Подъехали еще машины, и строгие дяди с оружием начали оцеплять местность. Амир такое видел много раз, но по телевизору, и это ему всегда казалось чем-то крутым, тем, что происходит где-то там, по ту сторону экрана и реальности. Ребёнку не верилось, что он перешел эту черту и оказался там, в том ужасном мире, о котором говорят по ТВ.

Через всю эту боль – физическую и душевную – к нему пробралось чувство неготовности к этому миру, где одновременно протекают несколько реальностей. Амир и представить не мог, что обычное воскресное утро может так продолжиться. Оно начиналось, как и все другие в его жизни, когда они с сестренкой у телевизора ждали марафон мультфильмов от Диснея. Мама вышла за свежим утренним хлебом, который забыла купить вечером. Весь прошлый вечер она делала с Амиром домашнюю работу. Эта была семейная традиция, чтобы в воскресенье она могла всецело заняться домом.

Мама Амира – отдельный мир, тот, который страдает от внутренней борьбы. Небольшого роста, волосы до плеч, опушенные плечи, тусклый взгляд. Она в будни работала в нескольких местах, возвращалась вечером и занималась домашними заботами. Всегда в движении, всегда чем-то занята. Она не жаловалась на это никогда, может ей было все равно, а может считала бесполезным сожалеть о собственном выборе. Вопреки воле отца она выбрала не самого достойного мужчину, который оставил ее с двумя детьми и уехал в другой конец России. Про детей он не забывал, высылал раз в три месяца деньги и подарки, но ужиться с Зухрой не захотел.