Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А».

ПЛАН ТОСИ ОДУВАНЧИКОВОЙ

В квартире Одуванчиковых стоял чад.

Бабушка Фёкла Матвеевна Одуванчикова жарила рыбу.

Её любимая внучка, пятиклассница Тося, сидела за квадратным кухонным столиком, покрытым голубой клеёнкой с грушами и помидорами, и, обхватив лицо руками и глядя в окошко на облака, ныла:

— Бабушка, ну-у, ба-а-бушка…

— Чего тебе? — говорила Фёкла Матвеевна. Она лила в сковородку подсолнечное масло, и масло, оглушительно шкворча и скрежеща, брызгало в глаза Фёкле Матвеевне и сердило её.

— Ба-а-бушка… — ныла Тося. — Ну почему, почему она на меня никакого внимания не обращает?

В ответ раздавалось яростное шкворчание масла, синий чад расплывался по кухне и, извиваясь, медленно выползал в форточку.

— Бабушка, — ныла Тося, — ну, ба-а-бушка… Ну, я так хочу с ней подружиться!

— Вот и подружись! — сердито говорила бабушка. Она переворачивала ножиком рыбу на сковородке, рыба разваливалась на куски, а Тоська всё ныла и ныла под боком.

— А она не хочет. Я хочу, а она не хочет…

— Не хочет — и не надо, насильно мил не будешь. Чего ты к ней привязалась? Что у тебя, подружек мало?

— Да ты не представляешь, как она мне нравится! Она такая красивая! Даже не хуже, чем Галина Польских!

— Дело какое — красивая! — сказала бабушка. — Человек был бы хороший…

— Ой, бабушка, да ты знаешь, какой она хороший человек! Совершенно не понимаю, за что её Гвоздева с Собакиной «классной доской» прозвали! Никакая она не «классная доска»! Она просто очень серьёзная. И она у нас самая лучшая отличница! Вот погляди, никого в журнале «Пионер» не напечатали, а её напечатали. Ну как мне сделать, чтобы она на меня внимание обратила?.. Ты представляешь, я ей что-нибудь начну рассказывать, а она так голову повернёт, так посмотрит на меня… И я даже не знаю, что дальше сказать. По-моему, ей всё не интересно, что я говорю. Про кино рассказываю — не слушает. Про артистов — тоже не слушает. Ну, бабушка, ну про что мне такое ей рассказать, чтобы она меня слушала?

— Да про что ж ты ей можешь рассказать, круглой-то отличнице? — сказала бабушка, роясь в шкафу и вытаскивая кухонное полотенце. — Ведь она небось столько книжек прочла! А тебя попробуй за книжку усади! Только и знаешь, что телевизор глядеть целыми днями!

— Она такая гордая, — сказала Тося, не обращая никакого внимания на сердитые бабушкины слова. — Я её пирогом угощала — отказывается. Нинка Кошкина никогда не отказывалась… Бабушка, ну что мне придумать, чтобы она со мной подружилась?

Фёкла Матвеевна взмахнула кухонным полотенцем. Видно, терпению её пришёл конец.

— Сама думай, не маленькая! — сказала Фёкла Матвеевна. — У меня и своих дел полно…

Тогда Тося направилась к телефону, чтобы позвонить закадычной подружке Нинке Кошкиной и поделиться с ней своими горестями. Но только она подняла трубку, как вдруг одна хорошая мысль пришла ей в голову.

Она вспомнила про фламастеры. Про те самые фламастеры, которые дядя Коля привёз ей из Японии. Они были очень красивые. Они лежали в лакированной красной коробочке. По бокам у них вились золотые иероглифы. Они были так хороши, что Тосе даже жалко было ими рисовать…

А что, если показать фламастеры Ане? Вдруг они ей понравятся? О, если они ей понравятся, если только понравятся, пусть рисует тогда сколько хочет! Пусть возьмёт их с собой, пусть держит дома. Пусть даже насовсем заберёт их! Пусть! Тосе ничуточки не жалко! Нет, жалко, конечно, чуточку… Но ей так хочется подружиться с Аней! Так хочется!..

Утром Тося положила фламастеры в портфель и отправилась в школу.

Всю дорогу она думала об Ане и о новых фламастерах.

Она представляла, как покажет Ане японские фламастеры и как скажет при этом: «Если тебе нравятся, возьми себе!» И как обрадуется Аня, и как скажет: «Да нет, что ты, не надо!» И как она, Тося, скажет: «Возьми, возьми! Мне не жалко!» И как Аня с сияющей улыбкой положит фламастеры в портфель и скажет: «Спасибо тебе, Тося. Ты такая добрая!» И как они вместе пойдут домой из школы и всю дорогу будут смеяться и дружить.

А в это время Аня Залетаева тоже шла в школу. Она шла и вспоминала разговор, который состоялся за ужином у них с мамой.

Вечером Ирина Васильевна, по своему обыкновению, взяла Анин дневник — каждую пятницу она аккуратно ставила в дневник дочери свою подпись — и вдруг увидела в нём четвёрку по русскому устному.

— Анюта! — воскликнула крайне удивлённая Ирина Васильевна. — Что это?!

— Да, мама, я забыла тебе сказать… — сконфуженно забормотала Аня.

— Но в чём дело? Откуда четвёрка? Анюточка, дочка моя, что это значит?

— Ты знаешь, мама, ко мне посадили новенькую, — сказала Аня. — И она меня так отвлекает, так мешает заниматься! Она такая болтушка, такой легкомысленный человек!

— Так почему же ты мне сразу ничего не сказала? — возмутилась Ирина Васильевна. — Я бы давно уже с Ниной Петровной поговорила, чтобы она её отсадила!

— Да нет, мама, что ты! — испугалась Аня. — Я тебя прошу, не делай этого. Я просто сама виновата. Мне давно надо было с этой новенькой поговорить. Она и сама не слушает, и мне не даёт.

— Так как же ты терпишь? Поставь о ней вопрос на классном собрании. Ведь ты же староста!

— Ну зачем, мама! При чём тут классное собрание?

— Тогда дай мне слово, что ты с ней поговоришь, слышишь? — сказала Ирина Васильевна. — Дай мне честное слово.

И сейчас Аня Залетаева шла в школу и думала о предстоящем неприятном разговоре с новенькой.