Трубач на коне

В классе Михаила Иннокентьевича Табакова

Вторым моим учителем был Михаил Иннокентьевич Табаков, профессор, прославленный русский трубач с божественным звуком. Он был первым исполнителем произведений Скрябина, в частности, его "Поэмы экстаза". Сам Скрябин говорил: "Если бы я мог, я купил бы Табакова, чтобы он всегда исполнял мои произведения!".

Михаил Иннокентьевич тоже проработал много лет в Большом театре. Он был активным общественным деятелем, одним из создателей "Персимфанса" - Первого симфонического ансамбля без дирижера. Это было в пору увлечения революционными идеями, когда даже профессия дирижера считалась одной из форм эксплуатации. "Персимфанс", однако, прославился не тем, что музыканты играли без дирижера, а высочайшей исполнительской культурой. В его составе были самые видные музыканты Москвы, Подобного рода коллективы возникали в ту пору и в других странах Европы. Кажется, мне приходилось видеть фотографии оркестров без дирижеров в Берлине или Париже. Эта мода вскоре прошла - хорошего оркестра без дирижера просто не может быть. И в "Персимфансе" был скрытый дирижер, который сидел в оркестре с инструментом, это был концертмейстер, профессор Лев Моисеевич Цейтлин. По его знаку начинали играть, делали нюансы и все прочее. И хотя каждый участник ансамбля мог высказать свои пожелания по поводу интерпретации, все же решающее слово принадлежало концертмейстеру - скрытому дирижеру.

Еще в дореволюционные годы Табаков был создателем и директором прославленного в свое время оркестра Сергея Кусевицкого.

Со своими учениками Михаил Иннокентьевич держался сухо, был строг и требователен, не допускал неофициального гона. Студенты всегда чувствовали дистанцию между собой и профессором. Иногда он становился даже свирепым и мог выставить за дверь нерадивого студента.

Однако со старшекурсниками он позволял себе иногда расслабляться. Не отказывался посещать с ними рестораны, но только, как он говорил, "на немецкий счет". Михаил Иннокентьевич был большим гурманом.

О его излюбленном блюде - бифштексе по-татарски - мы знали по его рассказам, но отведать в наших ресторанах этот бифштекс не приходилось.

Жил он в Южинском переулке у Никитских ворот, на первом этаже старенького дома. Только на склоне лет удалось построить кооперативную квартиру, в которой ему уже не суждено было жить... Посещение дома Табакова было всегда чрезвычайным событием и могло произойти только по случаю какого-нибудь особо важного дела. Однажды мы с Наумом Эммануиловичем Полонским - одним из первых и прославленных его учеников -были приглашены зайти к нему, но явились на несколько минут раньше назначенного часа. Михаил Иннокентьевич встретил нас замечанием: "Это невежливо". Да, наверное, он был прав. Я невольно сопоставляю этику Табакова с манерами современных молодых людей, которые могут позвонить по моему телефону и сказать: "Позовите Докшицера", - словно не существуют ни "здравствуйте", ни "можно ли попросить", ни "пожалуйста"...

Как педагог Табаков мало занимался вопросами развития техники. Сила его метода заключалась в формировании звука, большим мастером которого был он сам. Он добивался певучего, объемного и стабильного звучания, на хорошем дыхании, звука динамичного, излучающего энергию при любом нюансе. Работа над звуком входила в регламент ежедневных занятий и была связана главным образом с исполнением длинных филированных звуков. Табаков называл их "белыми нотами" - в отличие от нот зачерненных.

При всей условности этой терминологии (так и не сложившейся до наших дней) смысл "белых нот", которые называли еще долгими, протяженными, выдержанными, был нам понятен. Каждое удавшееся исполнение филированного звука, с хорошо рассчитанной динамикой и дыханием, вызывало волнение, равносильное исполнению музыкальной фразы с кульминацией и спадом звуковой волны. Сам Михаил Иннокентьевич с потрясающей выразительностью демонстрировал это в классе. Филированный звук в верхнем регистре он начинал пианиссимо атакой и крещендо доводил до головокружительного фортиссимо. При этом мышцы его лица - человека, перешагнувшего 70-летний порог, - играли, как бицепсы у спортсмена, а звук, не шелохнувшись, оставался стабильным. Затем, уводя его на диминуэндо, он немного поддувал щеки и переводил 1 звучание в стадию "свободного парения '. Казалось, здесь уже не требовалось ни дыхания, ни анергии губ, звук сам жил, двигался, излучал энергию и постепенно, долго исчезал до такого тончайшего пианиссимо, что невозможно было уловить момент его окончания, настолько он сливался с акустическим отзвуком в классе.

Отсюда берут начало неповторимые скрябинские и вагнеровские фразы, которыми прославился Табаков. Владение звуком у него было феноменальным.

Ежедневно лучшее время и свежие силы мы отдавали исполнению "белых нот" - развивали дыхание, звук, выдержку, слух. На эту работу уходило от 40 минут до часа. Затем играли этюды, тоже для звука, или упражнения на легато - интервалы в медленном темпе. После таких занятий губы были хорошо заряжены, но и порядочно утомлены - настолько, что для изучения репертуара уже не хватало сил, требовался многочасовой перерыв. Однако даже ночного перерыва для отдыха не всегда было достаточно - снова наступало время утренних "белых нот", а губы не успевали отдохнуть...

В те далекие годы, при абсолютном авторитете профессора, самим студентам трудно было еще разобраться в том, что филированные звуки в таком объеме утомительны для губ и в целом неблагоприятно отражаются на дневном режиме занятий и работы. Перманентное состояние утомления мешало определить истинные возможности исполнительского аппарата. Мы постоянно жаловались на отсутствие выдержки, не подозревая, что при таких активных занятиях надо элементарно дать губам хорошо отдохнуть, а за два-три дня до ответственного выступления снизить интенсивность нагрузки.

Упражнения, построенные на филированных звуках, при всей их безусловной полезности (особенно в начальный период формирования губного аппарата и развития дыхания) все же имеют свою оборотную сторону - они статичны. Длительная неподвижность напряженных губных мышц неотвратимо приводит к нарушению нормального кровообращения, и следовательно, к утомлению, а в отдельных случаях и к онемению губ и мышц лица. А это, в свою очередь, требует длительного отдыха, гораздо более длительного, чем может позволить себе исполнитель в дневном режиме работы. Возобновление занятий на утомленных губах приводит к дополнительным наслоениям усталости. И так можно годами ошибаться в своих возможностях - считать губы слабыми, не подозревая, что они, оказывается, просто систематически утомлены и ждут не дождутся отдыха, чтобы продемонстрировать свою истинную силу и выносливость.

Вы, мой читатель-коллега, уже поняли, что в занятиях надо избегать затяжной статичности. А как избегать? Очень просто: чередовать статические упражнения с подвижно-динамическими, мелодические - с техническими. После 5-6 длинных филированных звуков можно поиграть технически несложные интервальные упражнения - они особенно эффективно нормализуют кровообращение, а следовательно, восстанавливают силу и выносливость губ. Теперь мы это хорошо знаем и даем своим ученикам другие рекомендации. Звук, дыхание, выдержку губных мышц, слух можно, оказывается, развивать не только на филированных звуках - "белых нотах", - но и на интервалах легато-вокализах, которые еще успешнее и скорее развивают все в комплексе.

Михаил Иннокентьевич Табаков развивал и интерпретаторское чутье, требовал в певучих фразах выразительного, вокального звучания, не позволял играть крикливым звуком. В нюансе форте он добивался мягкости и в то же время яркости, а когда надо - и мощи звучания.

От него я впервые услышал о манерной атаке (артикуляции) звука, когда вместо слога из двух букв - "та", "ту", "ти" - произносятся три буквы: "тва". Это принципиально важный момент в эстетике произношения звука, отличающий мастера от дилетанта. Я усвоил его на всю жизнь и при всякой встрече с коллегами стараюсь передать и разъяснить им разницу этих приемов.

Этюды мы изучали параллельно с концертными сочинениями. Некоторые студенты выучивали их наизусть. Впрочем, для меня это никогда не являлось трудной задачей, так как все этюды, изданные у нас в стране, я играл наизусть и по сей день их помню, хотя иногда повторяю по нотам.