Трудная борьба

ГЛАВА XII

Лето, проведенное в деревне, полный отдых от занятий, хотя не роскошная, но достаточная пища, общество веселых подруг, — все это благотворно подействовало на Ольгу. Вернувшись в Петербург, она чувствовала себя опять такой же бодрой и сильной, как три года тому назад, как только что приехала из К*. Опять предстояла ей усиленная работа и лишения всякого рода, но теперь она легче переносила их. Она бодро питалась «картошкой и колбасой», когда не что было купить себе обеда, она, не стесняясь презрительных взглядов прохожих, носила глухою осенью помятую летнюю шляпку, а зимой — заплатанную шубку. Ни разу больше не пришлось ей срезаться на экзамене, и она уже начинала считать месяцы и недели, отделявшие ее от конца курса, — от начала той полезной деятельности, которой она мечтала посвятить все свои силы.

Один раз она шла с лекций домой, раздумывая об интересном случае болезни, который только что наблюдала под руководством профессора, как вдруг ее окликнул громкий голос:

— Оля! Потанина! Оля!

Она оглянулась, недоумевая, кто зовет ее, но в эту минуту у тротуара, по которому она шла, остановилась щегольская коляска.

— Оля, неужели ты меня не узнала? — повторил тот же голос.

— Леля? Ты? — нерешительно проговорила Ольга.

— Конечно, я, — смеясь отвечала молодая дама, сидевшая в коляске: — вот-то счастье, что мы встретились! Полезай скорей ко мне, нам надо о многом поговорить.

— А тебе не стыдно будет ехать со мной? — улыбаясь, спросила Ольга, садясь на мягкую подушку коляски рядом с подругой детства и одним взглядом сравнивая ее роскошный туалет со своей бедной одеждой.

— Вот выдумала — стыдно! — вскричала Леля. — Ты, кажется, воображаешь, что если я не стала ученой студенткой как ты, так, значит, я совсем поглупела?!

Вместо ответа, Ольга крепко пожала ей руку.

— Ну, говори же, рассказывай, что ты делаешь, чем занимаешься? Режешь собак? Возишься с трупами? Умеешь уж лечить? Рецепты прописываешь? Выстукиваешь больных? — закидывала Леля вопросами, по своему обыкновению, не давая времени обстоятельно ответить ни на один из них.

Ольга в коротких словах рассказала ей о своих занятиях и в свою очередь спросила:

— Ну, а ты же что поделываешь, Леля? Как ты попала в Петербург?

— Да мы уже два месяца живем здесь, — объяснила Леля: — я ведь замужем уже второй год.

— Вот как! Поздравляю! За кем же?

— Ты его, кажется, видала у нас, — слегка покраснев отвечала Леля: — помнишь, Анатолий Михайлович Ядров?

— Анатолий Михайлович! — вскричала Ольга с нескрываемым удовольствием, — да ведь он… — она, в свою очередь, покраснела и замолчала.

— Ну да, ты тогда находила, что он глуп, — досказала её мысль Леля: — правда, он не очень умен, но зато добр и ни в чем меня не стесняет, а для меня это главное. Ты знаешь, у maman я не пользовалась большой свободой, и так боялась, что и муж будет командовать мной… А теперь я делаю все, что хочу, Анатоль ни в чем не противоречит.

«И ты счастлива?» вертелось на языке у Ольги, но она удержалась. Легкая краска как будто стыда, с какой подруга объявила ей о своем замужестве, торопливость, с какой она старалась оправдать свой выбор, показывали неуместность подобного вопроса.

— А помнишь наши мечты о самостоятельной, трудовой жизни? — спросила Ольга через несколько минут молчания.

— Нет, милая, это не для меня, — вздохнула Леля:-я пробовала заниматься без тебя, но у меня все не клеилось! А теперь поздно, я стара, да и потом, я не сказала тебе главного, — ведь я уже мать семейства! Мы сейчас приедем, и ты должна посмотреть моего сынишку, он необыкновенно прелестный.

Ольга не могла отказать приятельнице и зашла к ней, хотя важный швейцар и нарядный лакей Ядровых с удивлением оглядывали странную гостью барыни, вероятно, принимая ее за какую-нибудь просительницу, ждавшую подачки от доброй Елены Степановны.

С этих пор Ольга стала иногда заходить к подруге. Леля всегда принимала ее с распростертыми объятиями, Анатолий Михайлович, желая угодить жене, был с ней очень любезен, гости и прислуга, видя, что эта бедно одетая девушка пользуется особенным расположением хозяев, относились к ней с безукоризненной вежливостью, но, несмотря на все это, Ольга всякий раз уходила с тяжелым чувством из этого богатого дома, где все дышало таким довольством, комфортом и роскошью. Темна, бедна и грязна была её маленькая комнатка, сравнительно с просторными роскошными гостиными Ядровых, но не зависть чувствовала она к богатой подруге, а сожаление, глубокое сожаление. Чтобы не краснеть постоянно за своего добродушного, но глуповатого мужа, Леля боялась знакомиться с людьми умными, развитыми, все её общество состояло из лиц крайне ограниченных, и среди них сама она отупела и опошлилась. Слушая, в каких пустых разговорах проводила она целые часы, какие мелочи наполняли её жизнь, какие дрязги могли интересовать и волновать ее, Ольга с грустью думала о её блестящих способностях, о тех природных дарованиях, которые жизнь смяла, уничтожила в ней.

Последний экзамен выдержан, Ольга окончила курс и, довольная, счастливая, пришла сообщить о своей радости Леле. У Ядровых собралось довольно многочисленное общество. Женщина-доктор всех заинтересовала, люди, много раз видавшие ее прежде, теперь смотрели на нее как на что-то необыкновенное.

— Что же вы намерены делать теперь, Ольга Александровна? — спросил у неё Анатолий Михайлович.

— Как что? Конечно, лечить, — смеясь отвечала Ольга.

— Кого же это вы будете лечить, позвольте полюбопытствовать? — отнесся к ней один толстый господин, оглядывая ее с ног до головы.

— Да всех, кому понадобится, — удивилась этому вопросу Ольга:-хоть вас, например.

— Ну нет-с уж, премного благодарен, — отозвался толстяк: — и мужчины-то доктора много людей на тот свет отправляют, а как за это дело примутся женщины, так совсем беда придет.

Начались рассуждения о том, как трудна обязанность доктора и как невозможно для женщины приобрести необходимые знания и опытность.

— Да отчего же невозможно, — попробовала защищаться Ольга: — все профессора скажут вам, что мы занимались так же прилежно, как студенты, и знаем не меньше их, а опытность приобретается, конечно, временем.

— Оно вам так кажется, — заметил один из гостей: — вот смотрите — нас здесь двадцать человек, спросите у любого, пригласит ли он к трудно больному женщину-доктора, — увидите, что вам скажут.

Ольга окинула взглядом присутствовавших, никто не возражал, хозяйка старалась переменить разговор, чтобы не обидеть гостью.

— Леля, — спросила у неё Ольга несколько спустя: неужели, в самом деле, ты не доверила бы мне своего больного ребенка? Скажи откровенно!

— Вот видишь ли, Оля, голубчик, — смущенно проговорила Леля:-я тебя очень люблю, очень уважаю, но все-таки, по правде сказать, я скорей дала бы лечить Тоню мужчине, чем женщине.

Не раз уже приходилось Ольге слышать подобные мнения. Но именно сегодня, когда она была так радостно настроена, когда ей казалось, что она достигла цели и что широкое поле деятельности открыто перед ней, эти речи особенно неприятно поразили ее.

Она вернулась домой расстроенная, печальная.

— Что это с вами, Потанина? Вы, кажется, забыли, что экзамены кончены? Чего вы хмуритесь? — спросила у неё подруга, жившая в одной с ней комнате и также торжествовавшая в этот день окончание курса.

Ольга передала ей разговоры в доме Ядровых.

— Так вы из-за этого-то печалитесь! — вскричала она. — Разве вам так непременно хочется излечивать от всяких скорбей и болезней господ Ядровых и всех их родных и знакомых? Полноте! Пусть те, кто не доверяет нам, как женщинам, и не обращаются к нам. У нас и без них найдется довольно пациентов! Разве вы не слыхали, не читали, сколько сел и деревень в России лишены всякой медицинской помощи? Вот куда мы должны ехать, вот где мы должны прилагать наши знания: там нужда заставит забыть, что мы не мужчины! Пусть разные Ядровы говорят о нас что хотят, мы будем делать свое дело, и этим делом покажем себя!

С просветлевшим лицом слушала Ольга речь подруги, крепко пожала она ей руку… С радостным чувством готовились обе девушки начать свою скромную деятельность.