Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества

1

– Встать, Суд идёт! – запоздало выкрикнул пристав, когда судья Иванов уже вошёл в зал суда, а усевшиеся участники процесса активно обсуждали общие темы (говорили в основном на избитое: женщины, футбол, рыбалка). Пристав выход служителя Фемиды в зал суда пропустил, для остальных же его столь раннее появление был просто неожиданностью. Все вскочили на ноги. Пока всё это происходило, судья уже занял своё место, вернее, встал за судейским столом, грозно посмотрел на пристава, после чего начал оглашение приговора.

Иван Владимирович Иванов – судья с пятнадцатилетним стажем. В своём лице, по его мнению, он олицетворял правосудие. Высокий, широкоплечий, с копной чёрных как смоль волос, в мантии, верхние пуговицы которой всегда были расстёгнуты, он никогда не сомневался в правильности принимаемых им решений. За свою карьеру судьи, он рассмотрел много громких дел, был на хорошем счету, что позволяло ему быть уверенным, что он уйдёт на заслуженный отдых с должности председателя какого-либо районного суда и в отставке будет спокойно наслаждаться отдыхом. В настоящее же время он в своём лице карал виновных.

Вот и в моём случае никто не ожидал сюрпризов. Иван Владимирович выносил только обвинительные приговоры, никто ни разу не уличил его даже в попытке кого-то оправдать. Функция правосудия, по его мнению, заключалась в справедливом наказании. Поэтому мой клиент Сазанов Кирилл, заранее мной предупреждённый и проинструктированный, ждал приговора. Обвинялся он в убийстве своего знакомого. Ему грозило от шести до пятнадцати лет. Я был уверен, что Иванов даст ему лет девять, мой же клиент молился хотя бы о семи. При этом сам Сазанов считал себя невиновным, я ему верил или делал вид, что верил (пока я не определился). Реальность правосудия судьи Иванова – иная категория.

– Именем Российской Федерации… – суд начал провозглашение приговора, вернее началась репетиция к конкурсу скорочтения, либо уже сам конкурс.

Занятость, загруженность делами и нехватка времени вынуждает судей итог своей работы, будь то приговор либо иное решение, оглашать как можно быстрее, игнорируя интонации и знаки препинания. Поэтому из того, что суд озвучит, обычно понятен лишь срок, который он назначает подсудимому к отбытию (вернее, уже осуждённому). Специально ли тренируют служителей закона быстро читать либо они занимаются самообразованием в этой области, я не знаю. Хотя, честно говоря, чертовски интересно было бы посмотреть на то, как происходит процесс освоения данного навыка. Как я уже сказал, усвоить всё содержание оглашённого документа практически невозможно. Это не препятствует всем участникам процесса по результатам чтения ответить на вопрос суда, что им всё понятно.

– Сазанов Кирилл Сергеевич совершил… – продолжал судья.

Ну вот! Приговор точно обвинительный, суд уже сделал вывод о виновности моего клиента. Теперь можно не слушать: всё не уловить, необходимо лишь дождаться наказания. Работа по осмыслению приговора будет проведена позднее. В ближайший час, пока уважаемый Иван Владимирович, будет читать, можно заниматься чем угодно. Главное оставаться на своём месте в стоячем положении: Фемида не терпит, чтобы её решения выслушивались сидя.

Здание Октябрьского районного суда – бывший детский сад, который в 90-е годы прошлого века изъяли и передали под нужды судебной системы. Детей в тот период было мало, поэтому власти посчитали, что оставшиеся могут обойтись и без дошкольного образования. В то время так поступали многие госструктуры, поэтому в здании детсада «Капельки» я сейчас находился, в «Солнышке» уже более 20 лет спокойно ничего не делали судебные приставы, «Теремок» оккупировала одна из районных прокуратур и т.д. Ремонт здания суда проводился, но оно всё равно осталось не предназначенным для осуществления правосудия: маленькие залы, отсутствие элементарной звукоизоляции.

– Дррр… дррр… дррр. – звуки работы отбойного молотка из открытого окна вернули меня в действительность, что, в принципе, не сбило судью с ритма (правосудие не обращает внимание на такие мелочи).

– Вина Сазанова К.С. подтверждается следующими доказательствами. – тут же ворвался в мою голову голос судьи. Я поднял голову и увидел, что государственный обвинитель испуганно прикрыл рукой мобильный телефон (вероятно, что-то читал или играл в «игрушку», ему приговор был явно неинтересен)

Сколько раз я зарекался не браться за уголовные дела! Больше сотни, это точно. Защищать Сазанова меня уговорил хороший знакомый. Он поверил Кириллу, считал его невиновным. В определённой мере я был с ним согласен. Доказательства, которые якобы подтверждали вину моего клиента, можно было толковать и оценивать неоднозначно. Если бы его дело рассматривал суд, который описан в наших законах, вполне вероятно, что Сазанова оправдали бы. Но действительность редко соответствует её описанию в документах.

Удивительно, но я всё ещё переживаю за своих клиентов и вижу работу адвоката не только в простом принятии решения суда. Мои старания добиться справедливости не всегда приносят свои плоды, но это позволяет мне спать спокойно, так как я всегда открыто могу заявить – я сделал всё, что смог. Вероятно, из-за этого я стараюсь не браться за уголовные дела, предпочитаю заниматься разводами и разделами имущества супругов. Рассмотрение этих дел справедливо, правда, зачастую, излишне эмоционально.

– Знаешь, мне оно так понравилось, – через приоткрытую дверь (а кто её когда-либо закрывал плотно) ворвалась беседа двух проходивших секретарей, – и стоит недорого.

– Где брала? – задалась вопросом собеседница, после чего разговор стал неслышен.

По поводу Сазанова необходимо что-то решать: продолжать ли по нему работу, так как в результативность следующих трёх судебных инстанций я не очень верю. Но ведь бывают чудеса, и в моей практике они были. У Кирилла единственное что остаётся, надежда. Бросать его я не хочу. Осталось дождаться, как он воспримет приговор и останется ли у него та надежда, которую я, несмотря на свой пессимизм, ещё сохранил.

Как жаль, что он отказался от суда присяжных. Эти двенадцать «одноруких бандитов» более справедливы, правдивы и честны, чем женщина с мечом и весами, притом ещё и ничего не видящая. Иногда мне хочется, чтобы эта стерва с завязанными глазами сорвала повязку и посмотрела на те безобразия, что творятся её именем. Правды у присяжных добиться можно, а уж в случае, когда клиент не виноват, должно. Но Кирилл испугался, наслушавшись слов следователя о том, что присяжные его никогда не оправдают, осудят и откажут в снисхождении. Парадокс, но часто наши клиенты верят словам следователя, который делает всё, чтобы отправить их в тюрьму больше, чем своим защитникам. Вероятно, какая-то особенность психологии, иных объяснений у меня нет.

– Доводы стороны защиты о непричастности подсудимого к совершению преступления суд не принимает во внимание, расценивает их как способ защиты и намерение избежать ответственности….. – судья Иванов своей пулемётной очередью из слов вновь ворвался в мои мысли и вдруг замолк.

Я посмотрел на него и увидел, что служитель Фемиды активно что-то пишет в своём мобильном телефоне (что ж, у всех есть свои дела, кому есть дело до подсудимого).

Когда наши доводы принимались судом без железных доказательств, подтверждающих невиновность подсудимого? Никогда, ну или почти никогда. Фикция под названием «презумпция невиновности», красиво оформленная в Конституции, кодексах и законах, фактически не работает. «Подозреваемый или обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность», сколько раз я это слышал. Действительность, наша реальность говорят о том, что подозреваемый или обвиняемый может попробовать доказывать свою невиновность, если же он этого не сделает, то получит приговор. Он не обязан доказывать свою невиновность, хочет доказывает, не хочет – не доказывает. Последствия же он будет обязан принять.

– … Приговорил. – продолжал Иван Владимирович зачитывать, но торжество момента испортил звук его вибрирующего на трибуне телефона. Чтение опять было прервано, так как судья, не стесняясь, активно вступил с кем-то в переписку.

Осталось узнать, сколько? Сколько лет жизни отбирают у моего клиента? Может справедливо отнимают, а может нет. Ключевой вопрос – сколько?

– и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на 09 лет 06 месяцев, с отбытием наказания в колонии строго режима….– Иванов всё-таки приближался к концу.

Что ж, девять с половиной лет ещё по-божески. Или нет? Если Сазанов убил человека, то может быть и мало. Если же нет, то явный перебор. Я посмотрел на Кирилла, он был бледен, глаза его лихорадочно бегали: простая арифметика помогла ему разобраться, что лишь в 35 лет он выйдет из мест лишения свободы. По меняющимся выражению его глаз и выражению лица было видно, что тяжесть только что провозглашённого приговора наваливается на него, всё сильнее давит.

– Адвокат Талызин! – резкий выкрик судьи оторвал меня от размышлений и вернул к действительности. – Порядок и сроки обжалования приговора вам понятны?! – его тон прямо-таки излучал иронию, как будто вопрос задала мне змея, высунув при этом язык.

– Конечно, я сомневаюсь, что они хоть раз изменялись последние десять лет. – сарказм в моём голосе не услышал бы только глухой идиот.

– Надеюсь. Судебное заседание закрыто!

2

Попрощавшись с клиентом и заверив его в том, что я обязательно в ближайшие дни приеду к нему в следственный изолятор, я вышел из храма правосудия и в задумчивости остановился. Ноябрьский день не радовал: тучи сгруппировались настолько, что были похожи на толпу народа, стоящую перед прилавком в магазине за какой-нибудь ерундой, на которую дают невиданную скидку. Сырость и влажность наполнили воздух настолько, что казалось дышишь конденсатом. И ветер! Проклятый ветер. В такие дни я предпочитал не только не выходить из офиса, но и вообще в него не входить, оставаясь в тепле и уюте дома.

Домой ехать не хотелось – настроение было паршивым, в результате чего я мог испортить его и членам семьи. Офис тоже не привлекал меня, но там я мог обрести тишину и покой. Подумав, я решил остановиться на втором варианте.

В прошлом месяце я сменил место своей дислокации. Гонорар, полученный за предыдущее дело, позволил расшириться, поэтому я снял помещение из трёх комнат на Набережной, 26, – новом офисном здании. Размер аренды меня не угнетал, так как я и раньше мог себе её позволить. Наличие трёх кабинетов позволило мне выделить отдельно переговорную, а также нанять секретаря, основной функцией которого являлось отпугивание клиентов. Секретарём я взял младшую сестру одной моей вздорной знакомой – Виктории Кирсановой. Анастасия Кирсанова по характеру была более спокойна и уравновешенна. Главное, она никогда не вмешивалась в мою работу, хорошо выполняла свою и устроила мою супругу. Последнее имело также немалое значение, так как моя вторая половина – особа ревнивая. Прилагающиеся к указанным качествам Насти молодость, красота и очарование играли мне только на руку, так как хорошо выучив фразы «его нет на месте», «он не занимается такими делами» и выдав их потенциальным клиентам, она умудрялась избегать конфликтов. Тест на лучшего Цербера, охранявшего мой покой, она в течение испытательных двух недель прошла на «ура». В общем и целом, Анастасия устраивала меня. Кроме того, она чертовски хорошо готовила кофе – навык, которым я так и не овладел.

Когда я зашёл в приёмную, которую занимала Анастасия, последняя, не утруждая себя работой, увлечённо играла в какую-то игру на компьютере. Звуки, несущиеся из динамика, свидетельствовали, что занималась она убийством монстров. Ещё одна её страсть ( хорошо, что склонность к убийству ограничивалась уничтожением лишь виртуальных чудовищ). Я к таким делам отношусь спокойно, пускай творит всё, что хочет, если работа сделана.

– Приветствую, – на ходу сказал я. – пожалуйста, сделай кофе. – и направился к двери в свой кабинет.

– Вячеслав Иванович, – вскрикнула в ответ Кирсанова. – В кабинете вас ожидают.

– Не понял, – я резко остановился и обернулся к ней. – Настя, что случилось? Я думал, что твои функции я тебе разъяснил и мы достигли с тобой полного взаимопонимания.

– Вячеслав, – она виновато посмотрела на меня. – Я сама не понимаю, как он уговорил меня.

– Он? Кто он?

– Я не знаю, – к виноватому выражению лица прибавилась растерянность во взгляде.

– Понятно. – день и так был испорчен, но судьба решила не останавливаться на достигнутом. – Быстро сделай мне кофе! Посмотрим, кто нас порадовал своим посещением!

Когда я вошёл в свой кабинет (не в переговорную!), там за столом сидел мужчина лет 50-ти, невысокий, излишне худой. Волосы коротко стриженные, седые. Одет он был в серый костюм. Мало того, что он сидел в моём кабинете, он ещё и курил (судя по запаху, неплохие сигареты)! Я сам заядлый курильщик, но в помещениях практически никогда не позволяю себе дымить. Решительно прошествовав к своему креслу и усевшись в него, я посмотрел на посетителя.

– Добрый день, – начал я. – И всего вам доброго! Я сегодня не работаю. За ваше дело я взяться не смогу в любом случае, к какой бы категории оно не относилось. Могу уделить вам минуту и то лишь для получения мастер-класса по преодолению моего секретаря. – я посмотрел на гостя, ожидая реакции.

– Вячеслав Иванович, не в настроении? Раньше вы лучше сдерживали эмоции. – получил я в ответ.

– Раньше? Мы знакомы?

– Да и, честно говоря, я удивлён, что вы не узнали меня.

– В таком случае, может быть, начнём знакомство заново и тут же его закончим. – моё раздражение усиливалось.

– Вячеслав Иванович, Вячеслав Иванович, господин начальник, – с улыбкой проговорил посетитель, – никогда не поверю, что вы в такой окончательной форме забыли меня. Сейф на Молодёжной? – он вопросительно на меня посмотрел.

Моё секундное недоумение после его слов сменилось мгновенным озарением. Конечно, сейф на Молодёжной!

– Вспомнил, – я вопросительно посмотрел на него, – Алексей Сергеевич? Фамилия, к сожалению, на ум не приходит.

– Точно. Удивлён, что вы так быстро забыли меня, ведь наша последняя встреча состоялась чуть более пяти лет назад.

Действительно, интересная тогда состоялась встреча и ещё более интересный разговор. В то время на меня свалили раскрытие преступления – вскрыли сейф в кабинете директора небольшой подрядной организации. Такие дела не входили в мою компетенцию, но прокурор решил по-иному. После осмотра места происшествия у меня сложилось впечатление, что работали неопытные воры: сейф был вскрыт неаккуратно, с использованием взрывчатки, которой хватило бы на небольшую, необязательно победоносную, но войну. Кабинет и часть здания были уничтожены взрывом, как и большая часть содержимого хранилища. Что удалось взять из сейфа, известно не было, так как не было понятно, что в нём уцелело. Очевидцев произошедшего практически не имелось, как, впрочем, и подозреваемых. И вдруг на второй день расследования оперуполномоченный приводит ко мне Алексея Сергеевича, который признаётся в совершении указанного выше преступления. У меня возникли сомнения по поводу правдивости его признания, особенно после того, как я посмотрел сведения о судимостях: мой нынешний посетитель был многократно судим за кражи, но кражи без насилия, взрывов и т.п. Тогда-то и состоялся наш разговор.

– Алексей Сергеевич, вы уверены, что совершили преступление? – начал я.

– Уверен. Понимаю, что оно тяжкое, согласен на избрание меры пресечения в виде содержания под стражей.

– В тюрьму захотели?

– Что ж делать, судьба. – он вздохнул. – Явку с повинной я уже дал. Когда будете допрашивать и задерживать?

– Пока с вашим участием я ничего делать не буду. Не верю в вашу виновность.

– Почему?

– А почему вы себя оговариваете?

– Я говорю правду. – он пытался меня в чём-то убедить.

– Нет, лжете. Уверен, вы непричастны к взрыву. Любая экспертиза покажет, что следов взрывчатых веществ на вашей одежде и теле нет. Способ взлома глупый, вы бы так не сделали – слишком опытны. Уверен, если поработать, то я смогу установить, где вы реально находились в момент взрыва. Поэтому я хотел бы получить ответ на свой вопрос: почему вы себя оговариваете?

– Умный. – Алексей Сергеевич как будто разговаривал сам с собой. – И… неужели порядочный?

В ответ я промолчал, так как ждал продолжения и дождался.

– Хорошо, начальник. Мне необходимо в тюрьму, тебе – раскрыть преступление. Какая разница, виноват я или нет?

– Для меня разница есть. Вне зависимости от ваших мотивов, невиновного я в тюрьму отправлять не буду.

– Начальник, ты же «глухарь» повесишь на свой отдел. – продолжал он убеждать меня.

– Одним больше, одним меньше – некритично.

– А если я тебе денег заплачу? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Не получится.

– Что же нам делать?

– Вам идти домой, мне работать.

– Слушай, начальник. Мне позарез необходимо попасть за решётку. Если ты сейчас меня туда не упечёшь, мне придётся избрать иной способ. Например, совершить реальное преступление. Зачем лишние проблемы?

– Интересный вы человек. Второй раз сталкиваюсь с тем, кто сам напрашивается на срок. Первый мне был понятен – человеку негде было жить и нечего есть. – я внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику. – Дайте догадаюсь. За решёткой вам необходимо решить какие-то проблемы. Судя по вашей богатой криминальной истории, среди своих вы пользуетесь авторитетом. Значит, лишиться свободы для вас не проблема – там, – я махнул рукой, подразумевая не очень весёлые учреждения с крепкими решётками, – вы будете как сыр в масле кататься. В таком случае должна быть веская причина – передел власти?

– Начальник, – мои слова явно задели потенциального виновного, – какая тебе разница?! Предупреждаю, если ты меня сейчас отпустишь, на твоей территории увеличится количество краж.

– Алексей Сергеевич, – отреагировал я на его слова, – не надо мне угрожать. Я сомневаюсь, что вы совершите что-либо серьёзное. Притом, преступление тут же будет раскрыто. Меня ваши угрозы нисколько не пугают. Страшнее – отправить в тюрьму невиновного. От меня вы этого не добьётесь. Можете быть свободны. – последними словами я собирался закончить разговор.

– Вячеслав Иванович, – в голосе появились просительные нотки, – давай придём к соглашению. Вы правы, мне срочно, прямо позарез нужно в тюрьму. Да, там проблемы. Проблемы, которые я могу и должен решить. Иного способа лишиться свободы я не знаю. Я в любом случае попаду туда. Излишне говорить, что способов много. Давай облегчим жизнь всем: и мне, и тебе, и полицейским.

– Нет, Алексей Сергеевич, – собеседник всё больше мне нравился: правильная речь, сносные манеры, – всё говорило об его уме и образованности, – и ещё раз нет. Я в такие игры не играю. Вы свободны.

Тогда он вышел от меня очень недовольным. Ещё более недовольными оказались оперативники. В итоге преступление мы раскрыли, виновники были найдены – пара дилетантов. Судьбой же своего собеседника я больше не интересовался.

Сейчас, вспомнив этот разговор, я вспомнил и фамилию – Селезнёв. Точно, Селезнёв Алексей Сергеевич. Что ж, хоть он в своё время и вызвал у меня симпатию, разговаривать я был не в настроении.

– Алексей Сергеевич, удивлён, что вы пришли ко мне. Я уже давно не следователь. Вероятно, ошиблись?

– Нет, Вячеслав Иванович. Я пришёл именно к вам и, думаю, вы сможете мне помочь.

– Смочь-то может и смогу, но захочу ли. – я пристально посмотрел на него.

– Неужели плохое настроение так на вас влияет? – Селезнёв удивлённо посмотрел на меня.

– Нет. Просто с того момента, как я стал работать на себя, я работаю только тогда, когда хочу. Сейчас такого желания у меня нет, поэтому наш разговор будет пустой тратой времени, главным образом для вас. Лень не только двигатель прогресса, но и самоцель моего существования.

– Может быть всё-таки уделите мне немного внимания, всё-таки вы мой должник.

– С каких пор? Не помню за собой долгов.

– Из-за вас проблемы, которые я должен был решать пять лет назад, вылились в большие проблемы. Разрешить их удалось практически чудом. Чудом, что без крови. – Селезнёв не собирался отступать.

– Вы всё-таки попали тогда в тюрьму?

– Да, но более длинным и замысловатым способом. Слава Богу, не все такие принципиальные, как вы. – тут он улыбнулся.

– Хорошо, – я решился, – даю вам десять минут, после чего мы заканчиваем разговор и расходимся.

– Думаю, этого времени мне хватит. Итак, – начал он, – последние четыре с половиной года я находился в исправительной колонии строго режима. Вышел я лишь вчера, за месяц до этого меня перевели в следственный изолятор – для разрешения вопроса об условно-досрочном освобождении. – тут он улыбнулся. – В следственном изоляторе я был помещён с такими же как я рецидивистами, но, благодаря своим связям и более чем лояльному отношению администрации к деньгам, имел возможность общаться со всеми, кто содержался в учреждении. Вопрос о моём досрочном освобождении разрешился достаточно быстро. Но за время нахождения в следственном изоляторе я познакомился с интересным человеком – Степаном Фёдоровым. – Селезнёв вопросительно посмотрел на меня, как будто мне должен был быть известен этот человек.

– Впервые слышу это имя. – разубедил я его.

– Степан в тот момент обвинялся в убийстве.

– Ну, он не единственный. – без настроения кинул я реплику.

– Вячеслав Иванович, мы же договорились, что вы меня выслушаете!

– Хорошо, хорошо, продолжайте. – я поднял руки вверх.

– Итак, Фёдоров молодой человек 28 лет, богатый наследник своего папаши, который в 90-е годы 20 века своевременно прибрал к рукам несколько заводов. В деньгах он никогда не нуждался. Образован, умён, но очень слаб. Ему никогда не приходилось за что-либо бороться – всё решали деньги либо его люди за те же деньги. В следственном изоляторе он оказался, как я уже сказал, из-за обвинения в убийстве. Я несколько раз разговаривал с ним, он утверждал, что невиновен.

– Алексей Сергеевич, более половины как обвиняемых, так и уже осуждённых это утверждает. Вам ли не знать?

– Согласен с вами, Вячеслав. Но парень произвёл на меня впечатление. Три дня назад он получил свой приговор – 13 лет строгого режима.

– Сочувствую ему. – в моём голосе никакого сочувствия не было, я его, кстати, и не испытывал.

– Как я уже сказал, я несколько раз разговаривал со Степаном и поверил ему. Да, я верю, что он невиновен.

– Судья с вами был не согласен. Может проще сходить к нему?

– Шутите. – в голосе Селезнёва появились ледяные нотки, похоже, я переборщил со своими комментариями. – Да, поверил. Но не это главное. После того, как Фёдоров получил свой срок, он объявил по всему следственному изолятору, что если найдётся человек, который докажет его невиновность, то он заплатит ему 40 миллионов рублей.

– Сомневаюсь, что в изоляторе ему кто-нибудь сможет помочь.

– Конечно, там сидят такие же как я, то есть виновные, и такие же, как он – невиновные.

– Зачем мы продолжаем эту беседу? Как я понимаю, вы хотите предложить мне работу? Сразу отвечу вам отказом. В настоящее время в работе я не заинтересован. – всё ещё пытался я отделаться от посетителя.

– Вячеслав Иванович, как бывший следователь и действующий адвокат, вы знаете, что в настоящее время в тюрьмах содержится достаточно большой процент невиновных. В основном они осуждены за изнасилования и подобные преступления, но есть и такие как Фёдоров. К такому даже мы, настоящие преступники, – он улыбнулся, – относимся неодобрительно. К сожалению, в большинстве своём эти несчастные не имеют денег для найма хороших специалистов. У Фёдорова они есть. Так почему бы ему не помочь? – Селезнёв выжидательно уставился на меня.

– Я не против, чтобы он защищал себя, но не желаю в этом участвовать. В настоящее время я вообще не заинтересован ни в какой работе.

– И вас даже не интересуют деньги?

– Почему же, интересуют. Но только тогда, когда они заканчиваются. Слава богу, сейчас у меня таких проблем нет. И в городе, и в России множество специалистов: адвокатов, следователей и т.п., которые возьмутся за это дело с удовольствием. Обратитесь к ним, если вас так заинтересовала судьба парнишки.

– Согласен с вами, что вариантов у меня много. Но я всё-таки хотел бы поработать с вами.

– Алексей Сергеевич, ваша настойчивость мне непонятна. У вас слишком много ни на чём не основанного доверия ко мне, как к специалисту. Если бы вы были лучше информированы об мне, то знали бы, что уголовными делами я занимаюсь редко, эпизодично. В настоящее время гражданское право – моя стихия.

– Вячеслав Иванович, мне это известно. И всё равно я настаиваю. Настаиваю на том, что вы мой должник и что вы должны взяться за это дело.

Его настойчивость стала меня бесить, но одновременно и заинтересовала. Должником Селезнёва я себя не считал, его разборки в криминальном мире – его проблемы, в разрешении которых я никогда помощником не был и не буду. Убеждённость Селезнёва в невиновности Фёдорова удивляла. Пытаясь отказаться, я предпринял последний ход:

– Гонорар успеха по уголовным делам у нас запрещён. Я согласен посмотреть материалы дела и подумать, что можно сделать, но не за гипотетический гонорар. Два миллиона за первоначальную работу, если решу взяться за дело – ещё 18. Остаток по окончании работы вне зависимости от результата. – мне очень не хотелось браться за эту работу, и работу вообще. – Кроме того, вы раскроете мне причину, по которой вы хотели попасть в тюрьму.

– Вячеслав Иванович, вы, вероятно, не поняли. Фёдоров обещает вознаграждение в случае его оправдания.

– В таком случае нам разговаривать не о чем. Я не работаю за гонорар успеха. Свои условия я озвучил: или так или никак.

– Хорошо. Я подумаю. – Селезнёв поднялся. – До встречи.

– Всего доброго. – ответил я, надеясь, что больше никаких встреч с ним не состоится.

Когда Селезнёв ушёл, я вздохнул с облегчением. Полученные в последнее время гонорары обеспечили мне финансовую независимость, что позволяло мне не работать в ближайшие год-полтора. Ближайшие мои планы заключались в том, чтобы закончить парочку оставшихся дел и обеспечить себе отдых от работы на ближайший год. Селезнёв пришёл невовремя.

Раздумывая об этом, я вышел в приёмную, сделал обоснованные замечания Анастасии по поводу попадания в офис возможного клиента, после этого я, попросив её сделать кофе и поручив её сделать заказ в типографии, вновь вернулся в кабинет. Вероятно, чувствуя свою вину, Кирсанова быстро обеспечила мне кофе. Им я закончил свой рабочий день.

3

Следующий день я, как всегда, рано начал день в офисе. Хоть я ленив, обожаю лениться и восхваляю лень, но всё это можно делать лишь тогда, когда работа сделана. Ленится может лишь тот, кто всё сделал хорошо, качественно и, главное, быстро. Сегодня в планах у меня было ознакомиться с приговором по Сазанову и, по возможности, встретиться с ним в следственном изоляторе.

Чашка кофе и получасовое чтение показали, что текст судебного акта стандартен, не удивляет неожиданными выводами. Стиль сух, безэмоционален, выводы притянуты за уши или вообще отсутствуют. В таком виде он мне не нравился, уверен, не нравился он и Кириллу. В 09 часов я уже был в СИЗО. Часовая беседа с Сазановым не успокоила последнего, но определила план дальнейших действий: мы обязательно подаём апелляционную жалобу. Срок её подачи истекал через 8 дней, поэтому нам следовало торопиться. Договорившись встретиться через неделю, мы распрощались. После этого я съездил в суд, дополнительно ознакомился с уголовным делом, а также протоколом судебного заседания, решил вопрос со свиданиями Кирилла с матерью. Затем я позвонил последней, обрадовал её предстоящей встречей с сыном, а также напомнил о гонораре за апелляционную инстанцию. Разрешив все эти вопросы, и наученный горьким опытом вчерашнего дня, я решил выпить чашку кофе, после чего закончить рабочий день.

Когда через пять минут в кабинет зашла Кирсанова, по её лицу я понял, что мои планы вновь нарушены. Два дня подряд! Давно такого со мной не было. Вслед за Анастасией в кабинет зашёл Селезнёв. Чёрт! Чёрт! Чёрт!

– Добрый день, Вячеслав Иванович, – с улыбкой обратился он ко мне, усаживаясь в кресло напротив меня.

– Добрым он был до вашего прихода. – не разделял я его мнения.

– Я опять невовремя?

– Любой, кто предлагает мне работу, и, более того, настаивает на её выполнении, когда я этого не желаю – всегда невовремя. – мрачно отреагировал я на его вопрос. – Как я понимаю, вы решили согласиться с моими условиями?

– С ними согласился Фёдоров. Для перевода первой части гонорара вам необходимо встретиться с ним. Пока он в следственном изоляторе.

– Хорошо. Каким образом он будет решать финансовые вопросы со мной, находясь в изоляции.

– Этим займётся его мать – Фёдорова Кристина Алексеевна.

– Понятно. Раз уж я решил взяться за это дело, может быть, расскажете, что вам известно и почему вы решили, что Фёдоров не виноват.

– Всё, что мне известно, я вам рассказал. Мнение о невиновности Степана сформировалось в ходе беседы с ним, а также на основании анализа сложившейся обстановки в нашей с вами судебной системе и личном опыте. В своей жизни я множество раз встречался с душегубами – Степан не такой.

– Кто его защищал на следствии и в суде? И кто занимается его защитой сейчас?

– Адвокат Плотников. Вы знакомы с Владимиром Владимировичем?

– Конечно. Я не понимаю, зачем вам я, если Фёдорова защищает Плотников.

Да уж, после Плотникова, в этом деле мне делать нечего. Владимир Владимирович занимался адвокатурой ещё тогда, когда я ходил под стол пешком. Опытный, скрупулёзный, неуступчивый и настойчивый. В нашем городе он лидер по количеству оправдательных приговоров – настоящая заноза в пятой точке суда и следствия. Если он проиграл, то мне надеяться на выигрыш бессмысленно.

– Плотников в курсе, что я привлечён в дело? – продолжил я.

– Сегодня ему сообщили об этом. Он не против. Но настаивает на встрече.

– В этом я согласен с ним.

– У вас ещё есть вопросы?

– Да, один. Вам осталось выполнить вашу часть сделки.

– Хорошо. – неодобрительно посмотрел на меня Селезнёв.

После пятиминутного разговора, содержание которого не относится к делу и который состоялся лишь из-за моего неуёмного любопытства, Алексей Сергеевич ушёл. Свои обязательства он выполнил. Я же, не желая затягивать, сразу же позвонил Плотникову.

– Владимир Владимирович? – Плотников поднял телефон практически сразу.

– Да, приветствую Вячеслав. Мне уже сообщили о том, что ты захотел позаниматься делом Фёдорова.

– Я бы не сказал, что я этого захотел. Владимир Владимирович, считаю, что нам необходимо встретиться.

– Согласен. Когда?

– Да хоть сейчас.

– Тогда давай через полчаса у меня в офисе.

– Договорились.

Через полчаса я сидел в кресле в шикарном офисе адвоката Плотникова. В отличие от меня, он ничего не арендовал, а ещё лет 15 назад приобрёл старинный особняк, привёл его в порядок и все два этажа отвёл себе и своим помощникам для работы. Плотников по натуре был трудоголиком, что вкупе с его профессионализмом и врождёнными навыками менеджера, позволяли ему продавать свои навыки и знания очень дорого. Хотя у меня сложилось мнение, что удовольствие ему приносила сама работа, деньги же были приятным, но не главным приложением к этому.

– Итак, Вячеслав, у меня есть полчаса. Что тебя интересует?

– Во-первых, давайте расставим точки над i. Я не уверен, что вступлю в это дело окончательно. В настоящее время я собираюсь лишь ознакомиться с ним. Как я понял, вы останетесь в деле? – Плотников кивнул в ответ. – В таком случае, нам необходимо будет определить, как мы будем взаимодействовать и будем ли это делать вообще?

– Согласен с тобой. Если нам придётся работать вместе, то работать мы должны именно вместе, а не каждый отдельно. Иначе это может навредить клиенту.

– Во-вторых, сколько у нас есть времени для подготовки апелляционной жалобы? О деле Фёдорова мне неизвестно вообще ничего. Необходимо начинать с нуля.

– Осталось пять дней. Апелляцию я подготовлю и направлю. Если откопаешь что-то новое успеем сообщить это в ходе судебного заседания.

– В-третьих, насколько вы согласны на моё участие в этом деле? Если вы против, я немедленно откажусь от него.

– Вячеслав, я не против твоего участия. Я лишь не понимаю, зачем оно необходимо. В себе я не сомневаюсь. Зато сомневаюсь в том, что ты сможешь мне чем-то помочь. Надеюсь, без обид?

– Без обид. – вот тут он действительно меня задел. В себе я тоже не сомневался. Без уверенности не может быть успеха, победы. Теперь я точно возьмусь за дело. – В таком случае, я возьму эти пять дней для ознакомления с делом и встречей с нашим клиентом. После этого предлагаю встретиться и обменяться мнениями. Насколько я понимаю, материалы дела у вас есть в электронном виде? – Плотников в ответ кивнул. – Можете мне их предоставить?

– Не вижу в этом проблем. Соответствующие распоряжения мною уже даны. – Плотников включил громкую связь на интеркоме. – Саша, к тебе сейчас подойдёт адвокат Талызин. Сделай ему копии всех материалов по Фёдорову. – Плотников встал, давая понять, что аудиенция закончена. – Что ж до встречи через пять дней. Зайдите в пятый кабинет на первом этаже, вам всё передадут. До встречи.

–Всего доброго.

Следуя его инструкциям, я сходил в указанный кабинет, где молоденький студент Саша скинул мне все материалы интересующего меня уголовного дела. Часы показали 15.30, но до конца рабочего дня оставалось ещё долго. Для беседы с Фёдоровым необходимо подготовиться, придётся поработать, поэтому я направил свои стопы в офис. Вероятно, я кого-то прогневал, иначе не вляпался бы в это дело!

Зайдя в офис, я обнаружил, что моя доблестная помощница уже ушла. Что ж этого следовало ожидать – на сегодня работой я её не наделил, и, вероятно, уничтожив необходимое количество выдуманных чудовищ, она решила, что её трудовая функция выполнена. Как я её понимаю! Кое-как сделав себе отвратительный кофе, я уселся за компьютер в своём кабинете и приступил к чтению.

4

– Паша! – судья Сергеев Сергей Сергеевич (в среде адвокатов, следователей и прокуроров – Серёжа в кубе) быстрым шагом вошёл в свою совещательную комнату. Сергей Сергеевич – судья с двадцатилетним стажем, опытный, всегда уверенный в своей правоте, которая подкреплялась, по его мнению, учёным званием. С годами он несколько обленился, поэтому приговоры для него писали молодые помощники, судья же лишь проверял их работу и при необходимости вносил соответствующие правки. Надо отметить, что таковые имелись всегда, так что судью следовало поблагодарить хотя бы за то, что он читал документы, которые подписывал. К своим достоинствам он также относил свой взрывной характер, который расценивал как дар небес. Многие в этом были с ним не согласны.

– Паша! – ещё более повысил Сергеев, не дождавшись ответа, и практически упал в кресло, стоявшее рядом со столом. – Где ты чёрт возьми?!

– Ой, извините, Сергей Сергеевич, – Паша Лебедев, студент 5 курса юридического факультета, проходящий практику в суде, влетел в комнату из смежного помещения туалета. – Извините, не ожидал вас так быстро.

– Не ожидал он. – ворчание судьи свидетельствовало об его плохом настроении. – Ты всегда должен быть готов. Приговор готов?

– Да, но… – начал было Лебедев.

– Что, но? Готов или не готов. Выражайся яснее. Времени для написания у тебя было достаточно.

– Сергей Сергеевич, конечно, я подготовил вариант приговора. – Павел проговорил эти слова очень неуверенно.

– Ума хватило написать его обвинительным?

– Я не уверен, что он должен быть обвинительным. – Лебедев проговорил это практически испуганно.

– И почему же ты так считаешь? – с сардонической улыбкой проговорил судья, хотя было видно, что он сейчас взорвётся и Лебедеву не поздоровиться. – Неужели Фёдоров невиновен?

– Может быть и виновен, но доказательств явно недостаточно. – чуть слышно произнёс студент. – Я не уверен в его виновности.

– Неужели? Тогда Фёдорова необходимо сейчас же оправдать и отпустить. – с издевкой отреагировал Сергеев.

Необходимо отметить, что в совещательной комнате судья должен находиться один (если единолично рассматривает дело). В этой комнате он должен посовещаться сам с собой – я даже не хочу представлять, как это происходит. Нахождение Лебедева в комнате являлось нарушением, которое могло повлечь отмену решения, которое примет Сергеев. Но он этого не опасался: Лебедев никому не расскажет о том, что он присутствовал при «совещании» судьи; сам Сергеев об этом точно распространяться не будет; мнение же остальных осведомлённых лиц (коллег, секретарей судебных заседаний и т.п.) его мало интересовало.

Не дождавшись реакции студента на свои слова, судья продолжил:

– Итак, правильно ли я понял, что Фёдорова необходимо оправдать? – не дождавшись ответа, да и не ожидая ответа, продолжил. – Павел, всё то, что ты изучал в университете и то, что тебе втолковывали замечательные теоретики имеет отдалённое отношение к реальности. Чтобы ты понял, я потрачу несколько минут своего времени на небольшое разъяснение, а затем, надеюсь, оба займёмся работой? – Сергеев вопросительно посмотрел на практиканта.

– Спасибо, Сергей Сергеевич.

– Ты считаешь, что Фёдоров не виноват. Вполне возможно, доказательств его вины действительно немного, притом все их можно толковать неоднозначно. Но ты забываешь о том, что к выводу о его виновности пришёл не только я. Так, оперуполномоченный со своими коллегами пришли к такому же выводу. То есть у них были для этого основания. Какие? Возможно такие, какие они не могли представить суду и следователю. Но они должностные лица и их выводам необходимо доверять. Вот, как минимум один человек, мнение которого должно быть важным для тебя. Продолжим. Все материалы поступили следователю, тоже должностному лицу, тоже образованному, как и ты и, главное, опытному специалисту. К какому же выводу он пришёл? Правильно, к такому же как я. Ты думаешь, он не понимал, что доказательств причастности Фёдорова к убийству мало? Нет, он это прекрасно понимал, но также он понял, что именно Фёдоров убийца. Следователь был вправе прекратить уголовное преследование в отношении нашего подсудимого в связи с недоказанностью его вины. Но он этого не сделал. Значит, у него были для этого резоны. И с ним согласился его руководитель. Вот тебе ещё два человека. Не стоит забывать, что уголовное дело изучалось в прокуратуре. Там этим занимался надзирающий прокурор. И у него несмотря на то, что доказательств причастности Фёдорова к убийству маловато, не возникло сомнений в том, что убийца найден. И вот, четыре человека, в должностные обязанности которых входит установление виновности либо невиновности человек на различных стадиях расследования дела, и, заметь, которые были вправе отпустить Фёдорова, этого не сделали. О чём этого говорит? А это говорит о том, что он виновен. Я уж не говорю о судьях, избиравших Фёдорову меру пресечения и продлявших её, у которых также не возникло сомнения в обоснованности подозрений в отношении подсудимого. И теперь ты хочешь сказать, что, как минимум четыре человека, а со мной – пять, ошибаются? А Павел Лебедев один оказался прав, установив, что гражданин Фёдоров невиновен! – было видно, что судье утомительно раскрывать практиканту очевидные вещи.

– Но… – начал было Лебедев.

– Что но?! О каких «но» ты хочешь мне сказать?!

– Так нельзя. – разве что не пролепетал Павел.

– Что нельзя? Нельзя наказать убийцу, который оказался настолько умён, что сумел уничтожить либо не оставить следов преступления? Необходимо выйти сейчас в зал суда и оправдать его, а потерпевшей – матери убитого сказать: «Извините, мы ошиблись! Вполне вероятно, что человека, которого мы оправдываем и убийца вашего сына, но не сложилось, придётся его отпустить!» Ты предлагаешь сделать так!

– А если он невиновен?

– Если же он невиновен, то это трагическая ошибка. Запомни, даже высокоточные приборы могут ошибаться, а уж у человека больше несовершенств. Но! Пойми, что если Фёдоров невиноват, то он отсидит назначенное и вернётся к жизни. И это будет ошибкой! Но ошибкой, за которую я не ответственен, так как четыре, пойми, четыре человека до меня пришли к выводу о виновности Фёдорова! И хватит, на этом я считаю тему исчерпанной.

– Сергей Сергеевич, можно было хотя бы допросить свидетеля, этого, как его, Костина. И Плотников настаивал на его допросе. То, что свидетеля не нашли, не является основанием для оглашения его показаний.

– Всё это штучки адвоката. Я Плотникова давно знаю, он для защиты своего клиента сделает всё что угодно. Заплатили они этому свидетелю, вот он и пропал.

– А как же статистика телефонных соединений Фёдорова? Согласно ей он в момент убийства находился чуть ли не в другой части города.

– Путаешь ты всё. В другой части города находился не Фёдоров, а его телефон.

– Но по телефону разговаривали!

– И что? Значит, разговаривал кто-то другой. Ведь второго собеседника не нашли.

– Но его необходимо было найти и допросить! Тогда мы точно знали бы, кто пользовался телефоном Фёдорова.

– Бредни. Агата Кристи, Рекс Стаут и Александра Маринина в одном флаконе. Лишняя трата времени и сил, которые бы ни к чему не привели.

– А как же презумпция невиновности?! – с отчаянием в голосе спросил Павел.

– Чёрт! – в сердцах вскрикнул Сергеев. – Павел, когда я был молод, чуть старше тебя, я рассуждал также, как ты. Да, я также, как и ты старался разобраться в каждой мелочи, рассмотреть все детали под микроскопом. А потом устал этим заниматься и понял, что так называемая презумпция направлена на то, чтобы преступники уходили от ответственности. Каждый второй в суде заявляет, что он невиновен. И на половину из них практически нет доказательств. И что всех оправдывать? Ко всем ним надо относиться равнодушно, абстрагироваться от них. И когда я стал так делать, всё стало работать, всё стало складываться.

– И у вас никогда не было сомнений в своей правоте?

– Почему же? Были и есть. Но я просто не обращаю внимания на эти сомнения, забываю о них и выношу решение.

– А если те, четверо, думают также как вы?

– Всё, – Сергеев вскочил на ноги, – этот разговор меня утомил. Иди домой, отдохни, а завтра с новыми силами приходи на работу. Я сам доведу приговор до ума.

Лебедев, больше не задавая вопросов и, не возражая, взял свою сумку и вышел из совещательной комнаты, оставив Сергеева одного.

Последний встал у окна, приоткрыл его и закурил сигарету. Странно, но слова молодого студента задели его, что-то тронули внутри. В глубокой задумчивости Сергеев выкурил сигарету, после чего уселся за компьютер и углубился в чтение проекта приговора, который для него составил Лебедев. Закончив чтение и сделав несколько правок больше стилистического, а не смыслового значения, судья остановился на размере и виде наказания. В первоначальном варианте, он установил, что Фёдорову необходимо назначить 15 лет лишения свободы, но сейчас он решил, что 14-ти будет достаточно. Затем он вновь подошёл к окну и закурил. Что бы он не говорил Лебедеву, в словах последнего был смысл. Смысл, о котором судья давно забыл. Выбросив окурок в окно, он вновь уселся к компьютеру и задумчиво уставился на монитор.

– Чёрт тебя подери, Паша! – воскликнул в сердцах Сергеев и исправил 14 на 13.

5

Если вам кто-то скажет, что изучение уголовного дела – увлекательное занятие, плюньте ему в лицо. По своей сути это адский труд. Представьте себе, что вам необходимо прочитать книгу, которую вы никогда не хотели читать и никогда не собирались этого делать; книгу, которая написана языком, который вас раздражает; книгу, содержание которой вам становится понятным лишь после привлечения дополнительной специальной литературы; книгу, в которой больше половины написанного заведомо лишнее, но и это лишнее тоже следует в обязательном порядке прочитать. Представили? Уверен, если хорошее воображение – представили. А теперь добавьте к этому, что часть этой книги написана нечитаемым почерком, другая часть в ужасном состоянии, которая непригодна для прочтения из-за блеклого текста. Захотели бы тратить время на такое чтиво? Сомневаюсь.

Материалы уголовного дела меня не удивили. Три тома, половина из которых по своей сути – макулатура. К 21 часам ситуация с господином Фёдоровым стала понятной. Удивило лишь, что Сергеев дал ему всего 13 лет. Сегодня у нас 06 ноября. Всё же произошло 28 июня 2019 года.

Труп Костомарова Ильи Петровича был обнаружен в его собственной квартире в Смоленском районе города, ул. Кировская, д. 5, кв. 73. Тело около 16 часов обнаружила соседка – Вероника Арбузова, которая, возвращаясь домой с работы, обнаружила дверь в квартиру Костомарова открытой. Когда она зашла внутрь, то увидела, что Илья лежит в гостиной, на полу с ножом в груди. Она сразу же позвонила в полицию, и следственно-оперативная группа была на месте уже в 16.30. После осмотра места происшествия и опроса соседей картина ясной не стала. Орудие убийства было оставлено на месте, я бы даже сказал, в трупе, так как убийца нож из раны не извлёк. Тело отправили в морг. На следующий день судебный медицинский эксперт дал предварительное заключение: проникающее колото-резаное ранение грудной клетки с поражением сердца, которое и привело к смерти. Иных телесных повреждений на трупе обнаружено не было: ни ссадин, ни царапин. Зато в области локтевого сгиба левой руки имелись многочисленные следы от инъекций, образовавшие единый кровоподтёк. По результатам проведённой экспертизы итоговая причина смерти не поменялась, что меня не удивило. Из интересного: в крови трупа или как было написано экспертом «в биологических средах и внутренних органах» наркотических, психотропных, сильнодействующих лекарственных веществ и препаратов обнаружено не было; обнаружен этиловый спирт в концентрации 0,94%₀, в моче – 1,51%_0, что свидетельствовало о том, что на момент смерти он находился в состоянии алкогольного опьянения легкой степени. Смерть Костомарова «исходя из выраженности посмертных изменений, зафиксированных на месте происшествия 28.06.2019 года в 16.45, могла наступить в срок не более 3 часов до момента их регистрации на месте происшествия», то есть убили его не ранее 13.45 часов дня. Кровь Костомарова относится к группе Оαβ. Также эксперт в своём заключении указал, что «направление раневого канала спереди назад, сверху вниз, справа налево» и предположил, что «ударное воздействие производилось в направлении спереди назад, сверху вниз, справа налево» (да простит его Бог за такой язык). Переводя на русский язык – нож в Костомарова воткнул, скорее всего, человек, который выше него и который стоял лицом к лицу с ним («сверху вниз», «спереди назад»). Можно предположить, что нож он держал в правой руке («справа налево»). То, что человек, который воткнул нож в Илью был выше него, не удивляло, так как его рост при исследовании трупа – 164 см.

В квартире следов, свидетельствующих об употреблении спиртного, обнаружено не было: ни пустых бокалов либо рюмок, ни пустых либо полупустых бутылок.

Арбузова, обнаружившая Костомарова, о происшествии ничего сообщить не смогла, с её слов, ничего не слышала и не видела. О Костомарове сообщила лишь, что он наркоман и алкоголик, но тихий и нешумный. Друзей и знакомых Ильи она не знала, с самим потерпевшим общалась редко, лишь обменивалась приветствиями при случайных встречах. Возможно, это было связано с тем, что Костомаров вёл в основном ночной образ жизни.

Допрошенная по поводу Костомарова его мать – Костомарова Ольга Викторовна, добавить к вышесказанному ничего не смогла. Да, сын наркоман, злоупотреблял спиртным, нигде не работал, но за помощью никогда не обращался. На что он жил и откуда у него брались деньги, мать не знала. Из-за пагубных пристрастий сына, Костомарова О.В. с ним практически не общалась. Рассказала, что сына пытались лечить, но ничего не получилось. 28.06.2019 года она с сыном не разговаривала, как и задолго до этого. Последний раз видела сына в мае 2019 года, когда он пришёл поздравить её с днём рождения. Друзья и знакомые сына ей были неизвестны. С её слов, у Ильи врагов не было, конфликтов он старался избегать.

Осмотр места происшествия (квартиры), проведённый с участием криминалиста, я сказал бы, ничего не дал, кроме множества отпечатков пальцев рук и кистей, обнаруженных практически на всех предметах интерьера квартиры. На ноже следов пальцев рук обнаружено не было. Всего было взято 87 образцов. Обстановка в квартире нарушена не была, опять же за одним исключением – рядом с трупом на полу лежал перевёрнутый журнальный столик, который от падения не пострадал. В комнате, где был обнаружен труп, мебели практически не было, кроме указанного столика – два диван, стул, два торшера. Также на полу рядом со столом лежали различные журналы, относящиеся к категории «для взрослых». На полу лежало смятое вафельное полотенце со следами крови (в осмотре указано – следами вещества бурого цвета). Кстати, проведённая в последующем экспертиза подтвердила, что на нём кровь Костомарова. Иных следов обнаружено не было. Признаков, указывающих на совершённое хищение из квартиры, не было: деньги остались на месте, дорогая техника тоже. Вообще внутренняя обстановка жилища свидетельствовала о достаточном благосостоянии умершего: хорошая новая мебель, дорогая бытовая техника на кухне, телевизор, домашний кинотеатр, два ноутбука и т.п. В последующем приглашённая для осмотра мать потерпевшего по поводу возможного хищения ничего сообщить не смогла. В различных предметах мебели (в шкафах, на полках) были обнаружены различные суммы денег, от 10 до 25 тысяч рублей, в общей сложности набралась сумма в 860 тысяч рублей.

Опрос жильцов дома, где проживал Костомаров, ничего не дал: как всегда, никто ничего не видел. Камера видеонаблюдения в подъезде не работала уже более полугода.

Хоть какую-нибудь конкретную информацию о погибшем удалось получить из баз данных Министерства внутренних дел РФ: Илья на постоянной основе, начиная с 2017 года, привлекался к административной ответственности за употребление наркотических веществ, в основном это были кокаин и марихуана; один раз в 2018 году был осуждён за хранение наркотиков, опять же марихуаны, но отделался условным сроком, который ещё не истёк. Всё свидетельствовало о том, что Костомаров, который никаких легальных доходов не имел, существовал за счёт продажи наркотиков. Но доказательств этого не было.

В связи с этим следователь (дело к производству принял следователь районного отдела Следственного комитета – Семёнов Олег Александрович) проявил инициативу и повторно осмотрел квартиру Ильи с применением служебной собаки – пустышка, наркотиков не обнаружили, поэтому, хоть это прямо и не было отражено в материалах дела, основной версией стало убийство из-за наркотиков (либо на почве их употребления либо из-за их реализации).

Нож, которым был заколот потерпевший, оказался очень интересным, так как ножом данный предмет мог назвать только дилетант. Это был кортик, и кортик необычный. Клинок обоюдоострый, стальной, никелированный, без клейм. Длина клинка – 214 мм. Рукоять из желтой пластмассы, на верхней втулке – гравированное изображение герба СССР с 11 лентами.

Три недели после этого ничего не дали, в материалах дела появлялись справки и рапорты участковых и оперуполномоченных о том, что они якобы кого-то опрашивали, якобы куда-то ездили, якобы что-то делали, но результата не достигли. Почему якобы? Потому что проверить, действительно ли они что-нибудь делали, было невозможно. Всё основывалось на доверии к ним как должностным лицам. Следователь, судя по всему, им доверял или делал вид, что доверял. У меня было иное мнение.

И вдруг в деле появился Фёдоров. Вернее, сначала появился свидетель – Костин Игорь (Ильич, если кому интересно). Игорь – парень 26 лет, наркоман со стажем, дважды осуждён условно за хранение наркотиков и один раз реально за их распространение. Вышел на свободу около полугода назад, все судимости он получил ещё в несовершеннолетнем возрасте. Как он появился в деле – для меня загадка. Появился и всё.

Итак, господин Костин был допрошен следователем и сообщил следующее. Он знаком с Костомаровым, последний занимался распространением наркотиков, Костин был его постоянным клиентом. С погибшим он был знаком с детства, так как в детстве проживали в одном доме и, мало того, одновременно и вместе пристрастились к «дурману». Друзьями они не были, общих интересов, за исключением наркотической зависимости, у них не имелось, но общались постоянно (за исключением времени пребывания Костина в тюрьме). Круг общения Костомарова Костину был известен, в этот круг входил Степан Фёдоров. Степан на постоянной основе приобретал у погибшего различные наркотические вещества, в основном кокаин. С ним Костин за последние два месяца сталкивался в квартире Костомарова неоднократно, не менее 10 раз. Между собой они не общались, но Фёдоров дважды даже оплачивал жизненно необходимую Костину дозу и о долге при встречах не напоминал. У нашего свидетеля сложилось впечатление, что Фёдоров был сильно зависим и являлся постоянным клиентом Ильи Костомарова. Кроме Фёдорова, Костин в квартире потерпевшего никогда никого не видел. Так он рассказал, что Костомаров обычно в квартиру никого не пускал: первоначально договаривался о встрече, в условленном месте оставлял «продукт», после чего ему переводились либо передавались деньги. Илья был очень осторожен – не хотел в тюрьму. Эта тема в протоколах допросов Костина постоянно муссировалась (а допросили его аж трижды!). Из показаний следовало, что Фёдоров чуть ли не единственный, кто бывал в квартире нашего наркодилера, единственный, с кем Костомаров общался. По поводу возможных конфликтов Фёдорова и Костомарова, свидетель ничего пояснить не мог, но рассказал, что дважды был свидетелем сильных ссор между ними. Ссоры происходили из-за того, что Костомаров не смог своевременно предоставить Фёдорову нужные объёмы запрашиваемых доз наркотиков. Дело в том, что Степан Фёдоров был «гурманом», синтетические вещества не употреблял, лишь «натуральный продукт». Наличие денег позволяло ему быть привередливым. По мнению Костина, у Костомарова возникали проблемы с приобретением дорогих наркотиков, так как в основном его клиентами были потребители синтетической «дури», которая была дешёвой и практически общедоступной.

В общем за эти показания и зацепился следователь. В деле имелось пять поручений в различные службы о проверке Степана на предмет причастности к преступлению. Надо сказать, что доблестные сотрудники правоохранительных органов практически ничего найти не смогли (если искали). Тогда его решили взять в оборот. Данное решение привело к следующему: 30.07.2019 года в дом, где проживал Степан, стремительно ворвались сотрудники правоохранительных органов, часть из которых занялась обыском (соответствующее постановление суда, или как любят называть в фильмах «ордер на обыск», у них имелось), остальные изъяли Фёдорова из привычной ему среды обитания и доставили к следователю. И вот тут они прокололись! Степан Фёдоров не произнёс ни слова, кроме фразы: «Я требую адвоката». При этом он потребовал адвоката Плотникова, отчего, как я думаю, у многих испортилось настроение. Адвоката ему предоставили, Плотников вступил в дело.

Допрос Фёдорова ничего не дал следователю: конечно же он не убивал Костомарова, конечно же он не знал, кто мог это сделать и конечно же он вообще ничего не знал. Но Степан не смог пояснить, где он находился в момент убийства, у него отсутствовало алиби. При этом, как я понял из его показаний, алиби у него было, просто он отказался сообщать, где находился в момент, когда предположительно было совершено убийство. Для некоторых отсутствие доказательств виновности человека является неопровержимым доказательством его вины.

В этот же день Фёдорова по решению суда поместили под стражу сроком на два месяца.

Но у следователя были иные способы попытаться доказать его вину. И он ими воспользовался.

Во-первых, в ходе обыска в квартире Фёдорова были изъяты многочисленные предметы его одежды, которые были направлены на экспертизу. Последняя показала, что на одной из футболок Степана имеются следы крови в виде немногочисленных пятен на передней поверхности правой половины, кровь относится к группе Оαβ. Кстати, эта же кровь ранее была обнаружена на вафельном полотенце, обнаруженном на месте преступления.

Во-вторых, с фотографией Фёдорова оперативные сотрудники обошли всех жильцов дома, где проживал убитый Костомаров, и близлежащих домов. Одна из бабушек – Селемякина Инна Степановна, проживающая в соседнем с Ильёй подъезде, вспомнила, что несколько раз видела Степана, который заходил в подъезд, где проживал потерпевший. Конкретные даты она, конечно, вспомнить не могла, но допускала, что последний раз она видела это 28.06.2019 года. Для меня последние слова свидетеля означали, что она предполагала и не была уверена в этом, для следователя – знала точно. Вот она разница оценки одних и тех же слов!

И, в-третьих, им была назначена дактилоскопическая экспертиза, согласно результатам которой на всех представленных следователем образцах, взятых с места происшествия, оказались следы пальцев рук и кистей Фёдорова.

Получив эти сведения, следователь вновь решил припереть Степана к стенке. К этому времени он уже практически месяц находился под стражей, что вселяло надежду на то, что Фёдоров одумался и готов к сотрудничеству. Не тут-то было. На допросе Степан чётко указал, что у него точно такая же группа крови, как и у Костомарова и потребовал проведения генетической экспертизы. Образование крови на футболке объяснил давней дракой на улице, в ходе которой ему разбили нос, поэтому потребовал проведения криминалистической экспертизы с целью установления механизма образования пятен крови на футболке. По поводу наличия его отпечатков пальцев, он пояснил, что неоднократно бывал в квартире Костомарова, как и большое количество других «потребителей» и клиентов Ильи. Кроме того, Степан настаивал на запросе сведений о статистике его телефонных соединений в день убийства и установлении района города, где он находился, когда было совершено убийство.

Проводить генетическую (или, как её ещё называют генотипоскопическую) экспертизу следователь отказался. По его мнению, «он самостоятельно направляет ход расследования, проведение такой экспертизы направлено на затягивание сроков предварительного расследования, вина же Фёдорова подтверждается совокупностью иных доказательств». Футболку Фёдорова следователь всё-таки отправил на криминалистическую экспертизу. Эксперт установить механизм образования пятен крови на ней не смог, то есть чёрт знает, как она туда попала. Кстати, он проверил и довод обвиняемого, установив его группу крови – она действительно была идентична группе крови убитого.

Установить владельца кортика следователю не удалось, доказательств, что он принадлежал потерпевшему или Фёдорову, получено не было: ни родственники, ни друзья обоих кортика ни разу не видели. На этом все действия по поводу орудия убийства были закончены, видимо, следователь решил, что если кортик не видели у Фёдорова, то это не свидетельствует о том, что у него его не было.

Уверен, что запрошенные статистические данные о телефонных соединениях Фёдорова следователя не порадовали. 28.06.2019 года в течение всего дня он разговаривал по телефону (с перерывами на 15-20 минут). При этом находился он согласно данным мобильного оператора в противоположном от места убийства районе города. С утра и практически до 12 часов он разговаривал со своими друзьями, которых следователь установил и допросил: действительно, беседовал Фёдоров. А вот с послеобеденными разговорами возникла проблема (конечно же у Степана).

Итак, начиная, с 12.30 он с незначительными перерывами разговаривал лишь с одним человеком, абонентский номер которого +79215832190. Фёдоров сам набирал указанный номер, входящих звонков с него не было. Каждая беседа длилась в среднем 10 минут. И опять же, согласно сведениям мобильного оператора, мой клиент находился в противоположном от места убийства районе города. Только вот установить с кем он разговаривал следователю не удалось: номер был зарегистрирован на человека, который умер около 5 лет назад, телефон с данным номером был активен, но на него никто не отвечал. Через суд было получено разрешение на прослушивание переговоров загадочного абонента – результатов не было, телефон молчал. Но был активен! Местоположение телефона, в который была вставлена сим-карта установить не удалось. Сам Фёдоров отказался называть своего собеседника, причину отказа не пояснил.

Показательно, что убиенный Костомаров в день своей смерти по телефону ни с кем не разговаривал (во всяком случае по номерам, которые были зарегистрированы на его имя). В квартире был обнаружен один мобильный телефон, последний звонок по которому был осуществлён ещё 25.06.2019 года.

Вот в принципе и всё. Всё, что сделал следователь, так как на этом он закончил расследование дела, передав его прокурору. Прокурор подписал обвинительное заключение в течение трёх дней с момента поступления к нему дела и направил его в суд (не уверен, что он вообще читал материалы).

Суд проходил также, как и предварительное следствие – в ускоренном темпе. Из ключевого: суд отказал в проведении генотипоскопической экспертизы по обнаруженной у Фёдорова футболке; показания неявившегося Костина огласили (то есть просто прочитали протокол его допроса), так как в суд он не являлся, найти его не удалось (если его искали). Все остальные доказательства были исследованы.

Забавное и одновременно горькое впечатление произвёл допрос в суде Селемякиной И.С. Последняя на вопросы прокурора, суда и защитника пояснить ничего не смогла. Она указала, что не помнит, чтобы видела Степана. Как её не крутил государственный обвинитель, она отказалась утверждать, что могла видеть Фёдорова-младшего заходившим в подъезд, где располагалась квартира Костомарова. В итоге прокурор пошёл по избитому пути: сначала огласил её показания, которые она дала следователю, затем мягко угрожая ответственностью за дачу заведомо ложных показаний и надавливая на Селемякину: «В протоколе имеется Ваша подпись, чем вы подтвердили тот факт, что прочитали протокол допроса после его оформления и у Вас отсутствовали замечания», «Вы помнили произошедшее лучше, когда давали показания следователю, чем сейчас» и т.д., он добился от бабули согласия с ранее данными показаниями. Конечно же в основу приговора были заложены её показания, отражённые в протоколе допроса следователем.

Сам Фёдоров вёл себя в суде блекло, но самоуверенно. Из протокола судебного заседания следовало, что его показания сводились к следующим тезисам: он убийства не совершал, в момент совершения убийства находился в другом месте, раскрывать которое не намерен, настаивал на том, что его возможная причастность к совершению убийства не доказана. То есть говорил все глупости, которые распространены на телевидении в детективных сериалах.

Плотников в этом процессе отработал на все 10 баллов: он оспаривал каждый факт, указывал на двоякость оценки каждого доказательства, заявлял возражения на действия судьи, указывая, что процесс ведётся с обвинительным уклоном. Его речь в прениях была просто восхитительна, иных слов у меня нет. Особенно мне понравилось: «с доказательствами, которые представлены суду, подсудимым может оказаться любой прохожий с улицы», «моего доверителя судят за то, что нет доказательств его вины, что по мнению стороны обвинения является доказательством его вины», «парадокс, что отсутствие доказательств – это неоспоримое доказательство вины», ну и всё в таком роде.

Забыл сказать, Фёдорова обвинили в убийстве на почве личных неприязненных отношений. Откуда они взяли этот мотив, ни я, ни Плотников, который осуществлял защиту, понять не смогли: абсолютно ясно, что у Фёдорова и Костомарова конфликтов быть не могло, один щедро платил, второй поставлял за это товар. Итог: лишение свободы сроком на 13 лет с отбывание его в колонии строго режима.

Изучив все материалы, я пришёл к выводу, что в словах Селезнёва о невиновности Фёдорова может быть доля истины. Осталось определиться, браться ли за это дело. Обдумав всю ситуацию, я решил, что окончательное решение приму после разговора с Фёдоровым и его матерью, после чего отправился домой спать.

6

Следующее утро, находясь в отвратительном настроении, я посвятил получению информации о господине Фёдорове из общедоступных источников. До открытия следственного изолятора время было. Сам Степан оказался не очень интересен, зато семья – ещё как.

Итак, отцом моего потенциального клиента являлся Фёдоров Иван Фёдорович, который приехал в наш город в начале 80-х годов прошлого века и сразу же занял должность первого секретаря городского комитета КПСС – должность в советский период важная, дающая практически безграничную власть на подведомственной территории. Чтобы понимать масштабы (не все застали данный период) необходимо знать, что все важный вопросы в городе и области решались с волеизъявления Фёдорова-старшего, избранные органы и иные должностные лица предназначались лишь для выполнения задач, которые ставила партия и сам Иван Фёдорович. Из газетных публикаций середины 90-х годов было понятно, что властью он пользоваться умел, город и область держал в кулаке. Мой вывод подтверждается тем, что после 1991 года, когда горкомы были распущены, в период приватизации, он «неожиданно» стал владельцем трёх заводов области: металлургического, тракторного и деревообрабатывающего. По сути, в его руках оказалось всё самое ценное и дорогое. Чего только не происходило в этот период! Понятно, что действовал он «в коллективе», но по документам являлся единственным собственником. К достоинствам Ивана Фёдоровича следует отнести то, что он полученные предприятия разрушать и распродавать не стал, наоборот, заставил их функционировать в период разрухи, сохранил рабочие места и более-менее достойные зарплаты. Вот только сложные рыночные отношения сильно повлияли на его здоровье – можно сказать, что сердце не выдержало и взорвалось. В этом ему помогли две пули в этот жизненно-важный орган, выпущенные из автомата Калашникова, и одна в голову – из пистолета Макарова. Смерть Фёдорова-старшего наступила в марте 1999 года. Убийцу не нашли, как и заказчика, дело остаётся «глухарём» по настоящее время.

К моменту смерти отца Фёдорову-младшему было 9 лет. Оставалась молодая вдова – бывший референт Фёдорова-старшего. Биологическая мать Степана (Петрова Ольга Витальевна) умерла в 1994 году от какого-то заболевания. Я думаю, все ожидали, что все богатства семьи Фёдоровых должны были быть «экспроприированы» предприимчивыми людьми. Не тут-то было!

Ещё за два года до смерти Фёдоров-старший составил завещание, которым половину всего завещал молодой жене, вторую – сыну. За три месяца до встречи с пулей он отправил сына с женой в Лондон. Молодая супруга – Фёдорова Кристина Алексеевна (в девичестве Сидорова), оказалась особой необычной. Из Англии она в Россию не вернулась даже на похороны мужа, понимая, что может остаться на Родине навсегда в какой-нибудь могиле. Нет, она поступила совсем по-другому: передала во временное управление все заводы достаточно известной фирме в Англии, оделив их 20% от всех прибылей. Контактировать с кем-либо из России напрямую отказалась и окружила себя и пасынка охраной. Эти ли её действия или счастливый случай позволили оставить всё имущество в семье, хорошо жить и благоденствовать, неизвестно.

Пасынка госпожа Фёдорова не бросила, он получил прекрасное образование, закончил Итонский колледж, а затем продолжил образование в Кембриджском университете, где получил степень по экономике. Степан свободно владел четырьмя языками: русским, английским, французским и немецким. При этом активно занимался спортом. Но всё это стало сходить на нет по достижении возраста 24 лет, когда Фёдоров-младший пристрастился к наркотикам и алкоголю. Мачеха неоднократно направляла его на лечение, но, как видно, результатов это не принесло. Тогда в 2017 году Кристина Алексеевна решила всё кардинально поменять, она неожиданно вернулась в Россию, лично вступила в управление всем, а также поручила управление металлургическим заводом Степану. Находясь в России, Степан редко мелькал в СМИ: в громких скандалах замешан не был, сам интервью не давал. Кстати, хоть он и вступил в управление заводом, но за год работы практически ничего не поменял, увольнений и реорганизаций не последовало.

После ознакомления с общедоступными источниками у меня не сложилось окончательного мнения о Фёдорове-младшем. Следовало с ним поговорить, для чего я направился в следственный изолятор.

Мне удалось попасть в место содержания моего клиента, то есть в СИЗО, без очереди. Как это не парадоксально, в России очереди наиболее распространены в поликлиниках и тюрьмах. В 09.30 я уже находился в следственном кабинете и ждал, пока приведут моего возможного клиента. Окончательное мнение о возможной работе я решил сделать после разговора с ним.

Когда Степана ввели в кабинет, его вид мне понравился: уверенный взгляд, в котором не было ни намёка на отчаяние, ровные и чёткие движения. Всё говорило о том, что он уверен в себе либо в том, что делает. Это вселяло надежду на то, что не придётся тратить времени на то, чтобы «утирать ему сопли».

– Доброе утро, Степан Иванович. – обратился я к нему, когда сотрудник следственного изолятора оставил нас одних. – Я адвокат Талызин. Зовут меня Вячеслав Иванович. Ко мне обратился один наш общий знакомый с просьбой помочь вам. Я пока не определился, возьмусь ли я за ваше дело, поэтому решил переговорить с вами.

– Очень приятно. Я представляться не буду, так как, вероятно, вы многое обо мне знаете, Вячеслав Иванович? – Фёдоров спокойно посмотрел на меня и дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. В его речи чувствовался непонятны акцент, непривычный уху, но приятный. – Что вас интересует?

– Многое. Для того чтобы решить, работать ли с вами, я хотел бы озвучить условия, при соблюдении которых я соглашусь на ваше предложение.

– Слушаю вас.

– Первое и самое главное. Вы должны правдиво и полно отвечать на мои вопросы. Любые вопросы, – выделил я, – в том числе на те, что остались без ответа в ходе следствия. Вам необходимо запомнить, что разговор с адвокатом это как исповедь. Представьте, что вы каетесь в грехах батюшке. Полное же отпущение возможно лишь при полном раскаянии, а не выборочном изложении совершённых грехов. Так что либо вы правдиво отвечаете на вопрос, либо не отвечаете вообще. В последнем случае я самостоятельно решаю, продолжать мне работу или нет. Второе, вы должны чётко определить для себя, чьим советам вы будете следовать, моим или адвоката Плотникова, в случае возникновения у нас с ним разногласий. Третье, вы неукоснительно должны следовать моим рекомендациям. При этом любая критика принимается, но, если я признаю её неконструктивной, отсекается и в работу не идёт. Понятно? – я внимательно посмотрел на Степана.

– Принято. – спокойно отреагировал Фёдоров. – Вы ничего не сказали про свой гонорар?

– А чего тут говорить? Вы условия моей оплаты знаете, уверен, будете эти условия соблюдать.

– В таком случае что вас интересует?

– Вы убили Костомарова? – я внимательно посмотрел в глаза Фёдорову.

– Нет. – кратко ответил он.

– В таком случае, почему вы признаны виновным в его убийстве? – я ожидал, что на этот вопрос Степан начнёт развивать многословную и бесполезную теорию заговора, в которой он стал жертвой. Ошибся!

– Не знаю.

– Хорошо. – мне понравился стиль моего подзащитного: он был спокоен, хладнокровен и, главное, немногословен. Осталось узнать, насколько он способен выражаться конкретно и содержательно при минимуме слов. – Степан, обстоятельства произошедшего, вернее, того, за что вы приговорены, в общем и целом, мне известны. Меня интересуют ваши ответы лишь на некоторые вопросы. Чтобы сэкономить время, я предлагаю диалог в форме вопрос-ответ? – и дождавшись утвердительного кивка, продолжил. – Где вы находились 28.06.2019 года?

– Далеко от места убийства.

– Поподробнее можно? Где конкретно были, в какое время и с кем?

– Это не должно относиться к делу. – Фёдоров-младший был неподражаем. – Я не обязан доказывать, что у меня имелось алиби. Следователь и прокурор должны были опровергнуть его наличие у меня.

– Так мы далеко не уйдём. Даже если вы что-то не хотите сообщать правоохранительным органам и суду, это не освобождает вас от исповеди передо мной. Мы же договорились?

– Договорились. В данном случае я просто откажусь отвечать на этот вопрос.

– Здорово. – меня эта ситуация стала веселить. В буквальном смысле слова. – Как же я буду вас защищать, если вы отказываетесь сообщить мне обстоятельства, которые исключают вашу виновность? – в ответ Фёдоров лишь пожал плечами. – Хорошо. Кому принадлежит абонентский номер +79215832190? С кем вы разговаривали, набирая данный номер 28.06.2019 года?

– С человеком, информация о котором не относится к делу.

– Вам не кажется, что я должен определять, что относится к делу, а что не относится?

– Вячеслав Иванович, ваши два вопроса и ответы на них никак не могут повлиять на то, виновен я или нет. Есть презумпция невиновности, следователь должен был доказать, что я находился на месте происшествия в момент убийства. Прокурор должен был представить суду доказательства моей причастности к убийству. Ни тот, ни другой этого не сделали. Уверен, апелляционный суд разберётся в ситуации, вам и господину Плотникову необходимо лишь найти нужные слова.

– Я знаю три таких слова: «Он не виновен». Достаточно? – моя интонация была такой, что только идиот не заметил бы сарказма.

– Видимо нет. – Фёдоров говорил спокойно, как будто издевался. При этом он понял мой сарказм, я был в этом уверен. – Ещё вопросы?

– Да, несколько вопросов у меня есть. – я понял, что Селезнёв ошибся в Степане, он далеко не слаб. Просто он живёт или хочет жить по другим законам. Таких ещё называет «себе на уме». – Как давно вы познакомились с Костомаровым, как часто у него бывали?

– Я познакомился с ним около года назад. Его рекомендовал мне кто-то из друзей, не помню кто. – он посмотрел на меня. – Мне рекомендовали его как человека, который может обеспечить меня нужным количество кокаина, героина либо марихуаны. Нужного количества и нужного качества. Для меня это было важно. В городе, да и вообще в России у меня было мало друзей. Проблемы, возникающие из-за моих слабостей, я предпочитаю решать сам, не обращаясь за помощью к матери или нашим работникам. Наркотики я собирался приобретать для собственного потребления. Где-то в сентябре прошлого года мы встретились с ним первый раз: я сообщил ему свои потребности, в ответ он сообщил, что сможет обеспечивать меня всем, что я него запрошу. Я старался изучить законы, действующие в России, в том числе и уголовный кодекс. Поэтому у Костомарова я приобретал наркотики в минимальных количествах, достаточных для одной-двух доз. Из-за этого я встречался с ним часто, примерно раз-два в неделю.

– Этого было для вас достаточно? – я не очень поверил его словам, наркоманы очень зависимы, наркотики им нужны постоянно, то есть каждодневно. Две-три дозы в неделю для наркомана тоже самое, что для младенца одно кормление в день.

– Для меня достаточно. – холодно ответил Степан. – Пока. Если же меня не оправдают и не выпустят отсюда, то длительное время я вообще буду обходиться без наркотиков.

– Смешно. – мне понравилось, что он способен шутить. – Хорошо, своё алиби вы отказываетесь раскрывать. Скажите, как часто вы бывали в квартире Костомарова, были ли вы в его квартире 28.06.2019 года?

– Я бывал в его квартире примерно пять-шесть раз в месяц. Иногда я приходил к нему за товаром, иногда он привозил его сам в условленное место. В квартире Костомарова в день убийства я не был. Последний раз я там был 26 июня, около 11 часов приехал, забрал покупку и уехал. В квартире находился не более 15 минут.

– У вас с убитым случались конфликты?

– Конфликты? Нет. Имелись случаи недопонимания. Илья почему-то считал, что может нарушать обусловленные сроки доставки мне наркотиков, стоимость которых я проплачивал заранее. Он мог запоздать с доставкой на день, а то и два. Мне это не нравилось. Я педант, сторонник строгого соблюдения условий соглашения, пусть и не одобряемого законом. Он в этом отношении был необязателен. На этой почве я неоднократно предъявлял ему претензии.

– Вы часто встречали в квартире убитого иных лиц? Его друзей, знакомых, других покупателей?

– Нет. За год знакомства я лишь дважды видел в его квартире посторонних. С одним покупателем я столкнулся в дверях, он выходил из квартиры Ильи. О нём сказать ничего не могу. С другим я даже познакомился – Игорь Костин. Его я запомнил из-за того, что у него были финансовые проблемы и я приобрёл для него нужный ему наркотик. Костомаров отказывался дать Костину в долг, я оплатил. Кстати, именно Костин и стал основным свидетелем по делу, хотя в суд не явился.

– Это мне известно. Что могли бы сказать по поводу его показаний?

– Они не соответствуют действительности. Так, он указал, что дважды видел, как я и Илья ссоримся. Однажды он действительно был свидетелем того, как я предъявлял претензии убитому по поводу нарушения срока поставки. Именно в этот день я и помог Костину деньгами. Но ссоры либо конфликта между мной и Костомаровым не было. Кроме того, в тот день я видел Костина в первый раз, в день нашего знакомства с ним. Почему он указывает на то, что сталкивался со мной в квартире Костомарова более 10 раз, я не знаю. Я уверен, что его слова о том, что в квартиру к себе Костомаров практически никого не пускал, просто бред. Илья был заинтересован в увеличении объём продаж, ему были нужны клиенты и их деньги. Я точно не был единственным покупателем, сделки с которым он совершал в своей квартире.

– Почему же Костин солгал? У него были для этого причины?

– Почему солгал? – переспросил Фёдоров, пожав плечами, и тут же ответил. – Не знаю. Конфликтов между нами не было. Деньги, которые я заплатил за него Костомарову, я с него не требовал. Да и что там было требовать, сумма-то была мизерной.

– Ладно. Пока с этим закончим. А что вы можете сказать о кортике, обнаруженном на месте происшествия?

– Ничего. – Фёдоров на секунду замешкался. – Я его никогда не видел. И вообще ничего подобного не видел. Когда я знакомился с делом, видел фотографии кортика, у меня сложилось впечатление, что это какое-то антикварное оружие. У Костомарова я его точно не видел.

– Как вы относитесь к показаниям Селемякиной И.С.? Откуда она могла вас видеть? И, главное, когда?

– Бедная пожилая женщина. Я уверен, что ни разу не видел её. Она, конечно, могла меня видеть, когда я приходил к Костомарову. Но её поведение в суде говорит о том, что она сама не знает, что видела и видела ли вообще.

– Что можете пояснить по поводу ваших отпечатков пальцев на месте происшествия?

– Они могли и должны были быть там обнаружены. Я бывал у Костомарова, он же не отличался страстью к чистоте и порядку. – ответил Степан и с улыбкой продолжил. – Насколько я знаю, время, когда оставлены отпечатки пальцев оставлены, установить невозможно.

– Невозможно. – согласился я. – Может у вас есть какие-либо мысли по поводу произошедшего? Идеи? Предложения?

– Мыслей нет. Есть предложение – перейти на «ты».

– Принимается. В таком случае что ты думаешь обо всём случившемся? Тебя подставили? Если да, то кто?

– Подставлять меня было некому. Конкурентам это не интересно, так как бразды правления всем имуществом и капиталом держит в своих руках мать. Это меня устраивает. Врагов в России я ещё не нажил. У меня сложилось впечатление, что произошедшее – роковое стечение обстоятельств.

– Очень неудачное стечение обстоятельств, как мне кажется.

– Очень неудачное. – согласился Фёдоров, улыбнувшись. – Ещё вопросы?

– Пока нет. Мне необходимо всё обдумать, взвесить и проанализировать. Тебе же я рекомендую дать ответ по поводу своего алиби. Ты сам понимаешь, что это важно.

– Понимаю. Но решения не поменяю.

– Это твоё право. В таком случае ознакомься с соглашением и, если тебя всё устраивает, подписывай. – я протянул ему практически стандартный бланк договора, слегка доработанный мной в связи с не обычными условиями нынешнего дела и после того, как Фёдоров его прочитал и подписал, продолжил. – Ладно, определимся. Счастливо.

– Всего доброго.

Когда я вышел из СИЗО, был уже полдень. Сегодня ноябрь подарил пасмурный, но сухой день. Настроение у меня было аналогичным. С одной стороны, мне понравился Фёдоров-младший: спокойный, уравновешенный, хладнокровный, умный, образованный. С другой – он слишком самоуверен и глуп. Глуп, потому что верит в правосудие и справедливость, верит в то, что лозунги о презумпции виновности действительно работают, верит, что его судьба кому-то, кроме нас, интересна. Больше всего меня удивило то, что в нашем разговоре он дважды назвал свою мачеху матерью. В его устах это прозвучало естественно и как само собой разумеющееся. В жизни не часто такое встретишь. Поэтому я направился в кафе, чтобы перекусить, а затем направился на встречу с мачехой Степана. Или всё-таки матерью?

7

Фёдорова Кристина Алексеевна проживала в небольшом двухэтажном особняке из красного кирпича в одном из самых престижных районов города на Набережной. С конца 90-х годов ХХ века здесь строились и облагораживали территории наиболее обеспеченные лица: бизнесмены, чиновники и преступники. Ко всем ним следовало добавить «крупные». К концу второго десятилетия ХХI века их число проредила жизнь: кого убили, кого посадили, кто успел избежать первых двух вариантов и скрылся за границей. Особняк, который Фёдорова приобрела по приезде в Россию, ранее принадлежал заместителю мэра города. Четыре года назад государство за многочисленные преступления обеспечило его жильём на ближайшие 12 лет, дом же конфисковали и продали. Ничего особенного он не представлял: типовой проект, с претензией на красивую архитектуру. Главным, как я понял, при его строительстве была функциональность помещений. Особняк располагался на огромном земельном участке, огороженным металлическим фигурным забором. На территорию можно было попасть только через единственные ворота, где располагался пост охраны. Сада, как такового на участке не было, имелись многочисленные в разнообразном порядке разбросанные хвойные и лиственные деревья. По сути, это был разросшийся парк, лишь несколько облагороженный в местах, где были проложены дорожки. Из-за этого часть дома была скрыта от глаз.

Пройдя необходимую процедуру проверки на посту охраны, я один, без сопровождения направился по асфальтированной дорожке к дому. Когда я подошёл ко входной двери в дом, та немедленно открылась и меня встретила сама хозяйка дома. Кристина Алексеевна выглядела даже лучше, чем на фотографиях, которые я видел в Интернете. Мне было известно, что сейчас ей 45 лет. Но выглядела она значительно моложе. Следов пластики я не заметил, хотя жёлтая пресса указывала на злоупотребление госпожой Фёдоровой медицинскими процедурами. Я бы дал ей лет 40. Высокая брюнетка, некоторые даже сказали бы статная, с выдающимся бюстом и замечательной фигурой. Её лицо явно не было образцом классической красоты, но отличалось какой-то очаровательностью. Иногда таких женщин называют миленькими. Я в отношении хозяйки дома такого эпитета не применил бы: её портил жёсткий взгляд серо-голубых глаз. Эта жёсткость чувствовалась сразу. Несмотря на то, что перед началом разговора она одарила меня улыбкой, я сразу же понял, что передо мной женщина серьёзная и с ней необходимо вести себя очень осторожно.

– Господин Талызин. – констатировала Фёдорова. – Или товарищ?

– Можно обойтись без официоза госпожа Фёдорова. – и продолжил, надеясь растопить лёд. – Или миссис?

В ответ она рассмеялась. Очень естественно, смех был настоящий, не наигранный.

– Раз мы так хорошо пониманием друг друга, может быть перейдём на ты? – она вопросительно посмотрела на меня и продолжила. – Долгая жизнь за границей отучила от использования отчества.

– Не вижу в этом проблемы. Итак, Кристина?

– Лучше просто Криста. Я могу обращаться к тебе по имени, Вячеслав?

– Да. Не люблю укороченные варианты своего имени.

– Договорились. В таком случае проходи в дом, а то мы уже пять минут стоим в дверях, что, с моей точки зрения, не очень хорошо.

Когда мы зашли в дом, хозяйка провела меня в небольшую гостиную на первом этаже, где мы уселись друг напротив друга в небольшие кресла около кофейного столика. Она тут же вызвала прислугу и после выяснения моих предпочтений попросила принести мне кофе, а ей бокал мартини.

– Итак, Вячеслав, ты решил взяться за дело моего сына. – опять утвердительно начала она. – Что тебя больше заинтересовало, деньги или само дело?

– Ни то, ни другое.

– Не понимаю тебя.

– Криста, если бы твой пасынок захотел и раскрыл своё алиби, он бы не отказался в тюрьме. В этом деле меня интересует психология, впервые вижу человека добровольно и (пока для меня) при отсутствии причины стремящегося в места лишения свободы. Если он, конечно, не лжёт.

– Неожиданно. Но Степан для меня является сыном. Сыном, а не пасынком. Обрати на это внимание, пожалуйста.

– Как ты стала для него матерью? Каким образом взаимоотношения мачехи и пасынка переросли в отношения матери и ребёнка?

– Это не твоё дело. – Фёдорова вскинула подбородок. – Но я отвечу. Я лишена возможности иметь детей. Когда я осталась одна с маленьким мальчиком на руках, с большими проблемами, мы сблизились. У него тоже никого не было. Вот мы и потянулись друг к другу. Степан для меня только сын, и никто иной. В то время и ему, и мне было тяжело. Тебе этого не понять.

– Честно говоря, и не собираюсь. Хорошо, мы определились, что ваши семейные отношения – это ваши семейные отношения. Меня больше интересует дело. Что ты успела узнать об алиби своего сына?

– Практически ничего. – Фёдорова не была удивлена моим вопросом, я же нисколько не сомневался в том, что она потратила значительную сумму денег и время на то, чтобы собрать доказательства невиновности сына. – Я никогда не контролировала его, сейчас он уже большой мальчик и вправе жить так, как ему хочется. Охраной он не пользовался, хотя мне это не очень нравилось. После того, как Стёпу задержали, я наняла несколько специалистов, которые попытались установить, где он находился 28 июня. Со слов людей, которые их рекомендовали, это были профессионалы. Результатов никаких. Также не удалось установить таинственного абонента, имя которого мой сын отказался раскрывать.

– Понятно, что ничего не понятно. Почему Степан может скрывать данные собеседника? Я думаю, что ты осознаёшь, насколько важно было бы установить это лицо и допросить.

– Всё я понимаю. Он не захотел делиться данной информацией даже со мной.

– Ладно, оставим этот вопрос в стороне. Пока. Как долго твой пасынок… извини, сын употребляет наркотики?

– Около 5 лет. С его слов это не является для него проблемой. Насколько мне известно, употреблял он кокаин, иногда марихуану.

– И ты спокойно воспринимали медленное самоубийство, которое совершал твой сын? – я всё-таки начал привыкать называть Фёдорова её сыном.

– Конечно, нет. Но у Степана сложный характер, он упрям, упорен в достижении своих целей. Лишь однажды я уговорила его пройти лечение в одной из частных клиник Англии. Это ничего не изменило.

– Какие ещё черты характера мне необходимо учитывать в общении с ним?

– Стёпа бывает вспыльчив, и это вызвано не употреблением наркотиков. С детства такой, вроде спокойный и вдруг взрывается. Но быстро отходит.

– У него имелись проблемы с деньгами? Хватало ли ему на приобретение этой отравы?

– Средства у него имелись в избытке. В его распоряжении всегда имеются приличные суммы. Его расходы никто не контролирует, в тратах он самостоятелен.

– Что тебе известно об его знакомстве с убитым?

– О Костомарове я до задержания сына вообще ничего не знала. Я просто поражена, как Степан умудрился познакомиться с таким отребьем.

– Теперь стандартный вопрос. Если ты и твой сын считаете, что он невиновен, как произошло, что его осудили?

– Не знаю. Я не очень верю, что его могли подставить, для этого должны быть враги, сильные, могущественные, умные. Таких на моём горизонте я не вижу. Скорее это стечение обстоятельств, роковое стечение обстоятельств.

– Как сказал Бернард Шоу, люди всегда сваливают вину на силу обстоятельств. Звучит банально, но ссылка на эти самые обстоятельства Степану не поможет. Что, по твоему мнению, я ещё должен знать?

– В человеческой жизни порой возникают обстоятельства, при которых здравый смысл оказывается бессильным, Джейн Остин, "Нортенгерское аббатство". Ни один ты знаком с хорошей литературой. – Кристина с укором посмотрела на меня. – Мы встретились не для философского либо литературного диспута. Степан не виновен. – она на мгновение запнулась, после чего продолжила. – Он не убийца. Я слишком хорошо его знаю, у него есть недостатки, но он не убийца.

– К сожалению, суд с тобой не согласился. – прозвучало это жёстко, но я и не собирался кого-то успокаивать. – Что можешь сказать о характере Степана? Какой он?

– Он, он, – задумчиво начала Криста, – он интересный. Сильный, не физически, я думаю, ты меня понимаешь. Стёпа упорный, иногда до одержимости. Пойми, он добрый мальчик, не способный на убийство. Единственная его проблема – это наркотики.

– Ты говорила об его вспыльчивости? Это может иметь отношение к обвинению его в убийстве?

– Я думаю, что нет. Наверное, из-за наркотиков, у него последние года три в поведении взрывы вспыльчивости участились. Нет, – она посмотрела на меня, – ничего серьёзного, он просто взорвётся, покричит, помашет руками, и успокоится. Случается это только в моём присутствии. Не слышала, чтобы он позволил себе подобное поведение при посторонних, всё-таки лондонское воспитание.

– Чем его можно вывести из себя?

– Точно, если затронуть его семью. Он очень трепетно к относится к этому вопросу. Не любит разговаривать на тему своей зависимости.

– Эта вспыльчивость опасна для окружающих? Были случаи применения насилия с его стороны? Из-за чего она возникает?

– Сложно сказать. Для меня Степан не опасен. Я не видела, чтобы он применял к кому-либо насилие.

– Не видела? – вмешался я. – Тогда может быть слышала?

– Не… нет. – не совсем уверенно ответила Фёдорова.

– Хорошо. – продолжил я, понимая, что сейчас больше из неё ничего не вытяну. – Что ещё я должен знать?

– Думаю, всё. Мой сын не виновен.

– Это я уже понял. – со вздохом сказал я. – Я думаю, пока мы разговор закончим. Тебе осталось ознакомиться с соглашением и, при согласии с условиями, подписать его. – я протянул ей тот же бланк соглашения, на котором уже стояли подписи её сына. Она быстро пробежала текст документа глазами, после чего подписала и передала мне. Я же продолжил. – Что с моим гонораром?

– Сегодня половина будет переведена. Этого достаточно?

– Пока да. Но если возникнут дополнительные расходы я не замедлю предъявить их к оплате.

– Хочешь найти таинственного собеседника?

– Может быть, может быть. – не в моих правилах раскрывать методы и способы работы. Когда клиенту становится известно, каким образом я добился успеха, он почему-то старается мою работу обесценить, что мне очень не нравится. – У меня не возникнет проблем с Плотниковым? И он, и я некомандные игроки.

– Думаю, нет. Постарайтесь сделать так, чтобы их не было.

– Тактичность – не мой конёк.

– Это я уже поняла. Пожалуйста, постарайтесь не мешать друг другу. Жизнь моего сына важнее твоей гордости и самомнения господина Плотникова.

– Хорошо. На сегодня всё. Всего доброго.

– До свидания. – Криста проводила меня до входной двери, после чего я покинул её дом.

На улице, за воротами я закурил сигарету и задумался. Или задумался и закурил сигарету? А… всё едино! Подытожим: у меня есть клиент, который считает себя невиновным, но отказывается доказывать свою невиновность; есть его мачеха, которая не мачеха, которая уверена в невиновности своего сына, который ей не сын и у которой нет доказательств, подтверждающих его невиновность. Короче все всё знают, все во всём уверены, но меня пока никому убедить не удалось. Плюс господин Плотников, с которым мне придётся работать в тандеме. Вся эта ситуация мне не нравилась, поэтому я решил направиться домой. В деле Фёдорова следовало сделать паузу, которую можно с успехом потратить на подготовку апелляционной жалобы по делу Сазанова. Перед этим же следовало направиться домой, поужинать и отдохнуть. Последнее я и сделал.