Туман

VII

«Эй, Орфей! – мысленно обратился Аугусто, вернувшись домой и налив псу молока. – Эй, Орфей! Я сделал большой шаг, решающий шаг: вошел в ее дом, вошел в святая святых. Знаешь, что такое решающий шаг? Веют ветры фортуны, и все наши поступки – решающие. Наши? А наши ли они? Мы идем, Орфей мой, по дикой чаще, не разбирая дороги. Дорогу протаптываем мы сами, шагая куда глаза глядят. Иные следуют за своей звездой, я же доверяюсь звездам-близнецам. И они суть небесная проекция нашего пути, проекция случайности.

Решающий шаг! А скажи мне, Орфей, разве обязательно должны существовать Бог, мир и все остальное? Почему все существует? Не кажется ли тебе, что идея необходимости – не что иное, как превосходная форма, которую принимает у нас в уме случайность?

Откуда взялась Эухения? Она мое творение или наоборот? Или же мы взаимно сотворили друг друга, она меня, а я – ее? Разве общее не сотворено частным, а частное – общим? И что есть творение? Что ты такое, Орфей? И что такое я?

Мне, Орфей, не раз приходило в голову, что меня не существует. И я шатался по улицам, воображая, будто люди меня не видят. А еще бывало, мне мерещилось, что люди видят меня не так, как вижу себя я сам, и в то время, как мне кажется, будто я иду чинно, степенно, в действительности я, сам того не зная, веду себя как клоун, и надо мной все потешаются. С тобой такого не бывало, Орфей? Впрочем, ты еще молод, жизненного опыта у тебя нет. К тому же ты собака.

Однако скажи мне, Орфей! Вы, собаки, никогда не представляете себя людьми? Ведь люди иногда воображают себя собаками?

Что за жизнь, Орфей, что за жизнь у меня! Особенно после того, как умерла мама! Каждый новый час подгоняет предыдущий, ведь будущее от меня закрыто. Сейчас, когда я начинаю смутно различать его, оно начинает превращаться в прошлое. Эухения почти что стала для меня воспоминанием. Эти дни, которые проходят… этот день, этот бесконечный день, который проходит, растворяясь в тумане скуки. Сегодня как вчера, завтра как сегодня. Гляди, Орфей, гляди – вот пепел, который мой отец оставил в той пепельнице…

Так открывается вечность, Орфей, ужасная вечность. Когда человек остается наедине с собой и отворачивается от будущего, от своей мечты, перед ним распахивается пугающая бездна вечности. Вечность – это не будущее. Когда мы умираем, смерть обращает вспять нашу орбиту, и мы начинаем двигаться в обратную сторону, навстречу прошлому, навстречу тому, что ушло. Так мы бесконечно разматываем нить судьбы, распуская все бесконечное, что создало нас в вечности, в нескончаемом стремлении к пустоте, которую никогда нельзя достичь, ибо она никогда не существовала.

Под этим потоком нашего существования, в глубине его, сокрыт иной поток, встречный первому; здесь мы движемся из вчера в завтра, там – из завтра во вчера. Полотно нашей судьбы ткут и распускают одновременно. Порой нас настигает сквознячок, аромат или даже таинственные звуки того, другого мира, нашего внутреннего мира. В недрах истории – история наоборот, это обратный процесс. Подземная река течет из моря к истоку.

А теперь мне сияют в небе моего одиночества глаза Эухении. Сияют, сверкая, точно материнские слезы. И убеждают меня в том, что я существую: блаженная иллюзия! Amo, ergo sum![7] Эта любовь, Орфей, похожа на благословенный дождь, под которым то рассеивается, то густеет туман бытия. Благодаря любви я ощущаю собственную душу, прикасаюсь к ней. От любви у меня начинает болеть душа, там, в самых глубинах, Орфей. И сама душа – что она, как не любовь, как не воплощенная боль?

Дни приходят и уходят, а любовь остается. Очень глубоко, в недрах мироздания, соприкасается и смешивается поток этого мира со встречным потоком мира иного, и из смешения рождается печальнейшая и сладчайшая боль на свете: боль бытия.

Гляди, Орфей: вот рама и основа ткацкого станка, смотри, как снует туда-сюда челнок, как играют нити. Но скажи мне, где то веретенце, на которое наматывается нить нашей жизни, где же оно?»

Орфей никогда прежде не видел ткацких станков, и вряд ли он понимал своего хозяина. Зато, пока тот говорил, пес заглядывал ему в глаза и угадывал чувства.