Туман над Парагон-уок

Глава 1

Инспектор Томас Питт взглянул на девушку, и его охватило непреодолимое чувство утраты. Он никогда не встречал ее раньше, при жизни, но был глубоко опечален при мысли о том, сколько всего она в этой жизни не успела.

Девушка была стройной, с блестящими темными волосами — все еще ребенок в свои семнадцать лет. На белом столе морга она выглядела хрупкой; казалось, дотронься до нее, и она сломается. Но девушка боролась за свою жизнь — на руках у нее были видны синяки.

Она была в дорогом шелковом платье цвета лаванды, шею украшала золотая цепочка с жемчугом — красивые безделушки, которые Томас никогда не мог себе позволить. Они гляделись простовато перед лицом смерти — и тем не менее Питту очень хотелось иметь возможность подарить такие вещицы своей Шарлотте.

При мысли о жене, находящейся сейчас в безопасности уютного дома, у него сжалось сердце. Любил ли какой-нибудь мужчина эту девушку так же, как он сам любил Шарлотту? Был ли кто-то, для кого вдруг, в один миг исчезло все чистое, яркое и нежное, весь смех и радость внезапно оборвались вместе с уходом из жизни этого хрупкого создания?

Инспектор заставил себя снова посмотреть на девушку; его взгляд избегал раны в ее груди и ручейка крови, к этому времени уже подсохшей. Белое лицо было невыразительным. Выражение удивления — или ужаса — разгладилось, черты заострились.

Она жила на Парагон-уок[1] — в очень богатом, очень модном и, без сомнения, очень праздном квартале. У Томаса не было с убитой ничего общего. Всю жизнь он вкалывал — с тех пор, как ушел из хозяйского поместья, где так же вкалывал его отец; ушел, не имея ничего, кроме картонной коробки с расческой и сменной рубашкой, а также некоторых знаний, которые он получил, присутствуя на уроках хозяйского сына. Питт навидался достаточно нищеты и отчаяния на задворках элегантных улиц и скверов Лондона. Такого, чего эта девушка никогда не видела даже во сне.

Томас мысленно усмехнулся при воспоминании о том, как была напугана Шарлотта, когда он в первый раз описывал ей эти районы — в те времена он служил простым полицейским и расследовал убийства на Кейтер-стрит, а она была дочерью хозяина дома Эллисонов. Ее родители ужаснулись, заполучив Питта в свою семью; а уж когда им приходилось представлять его в обществе… От Шарлотты потребовалась необычная смелость, чтобы выйти за него замуж. При мысли об этом Томаса охватил жар, и его пальцы вцепились в край стола.

Уже в который раз Питт посмотрел на лицо мертвой девушки, и в нем снова закипела злость на то, что ее жизнь оборвалась так рано, что она еще ничего не успела испытать — и уже никогда не испытает; что для нее все закончилось.

Он отвернулся.

— Прошлой ночью, как стемнело, — мрачно произнес констебль, стоящий позади него. — Грязное дело. Знаете Парагон-уок, сэр? Классный квартал, доложу я вам. Люди из высшего общества. По крайней мере, большинство из них…

— Да, — сказал Питт с отсутствующим видом.

Конечно, он знал. Это была часть его района.

Он умолчал лишь о том, почему знал Парагон-уок так хорошо: у сестры Шарлотты, Эмили, там был дом. Питт никогда не забывал об этом. Если Шарлотта вышла замуж за человека, стоящего ниже ее на социальной лестнице, Эмили соединила свою судьбу с тем, кто по общественному положению был выше ее, и стала теперь леди Эшворд.

— Совсем не то, что можно ожидать в таком месте, как это, — продолжил констебль, неодобрительно щелкнув языком. — И куда все катится? Сначала январское убийство генерала Гордона каким-то дервишем[2], или кем он там был; теперь вот насильник свободно разгуливает по Парагон-уок… Кошмар какой-то! Бедная молодая девушка… Выглядит так невинно, как овечка, верно? — Он с мрачным видом уставился на мертвое тело.

Питт резко развернулся:

— Вы сказали «изнасилована»?

— Да, сэр. Разве в участке вам не сказали?

— Нет, Форбс, не сказали, — ответил Питт более резко, чем ему хотелось бы, чтобы скрыть обиду. — Они сказали только, что произошло убийство.

— Ну что ж, и убийство тоже, — резонно добавил Форбс. — Бедняжка… Мне кажется, что лучше двинуться на Парагон-уок прямо сейчас, пока еще утро, и поговорить со всеми тамошними людьми.

— Да, — согласился Питт.

Здесь делать было нечего. Причина смерти была очевидной — удар длинным, остро заточенным ножом шириной, по крайней мере, в один дюйм. Единственная рана, которая оказалась смертельной…

— Точно. — Форбс последовал за Питтом, его тяжелые башмаки загромыхали по каменным ступеням.

На улице Томас с удовольствием вдохнул свежий летний воздух. Деревья уже полностью покрылись листвой. В восемь часов утра было тепло. Где-то в конце улицы раздавался цокот копыт — там ехал двухколесный экипаж; что-то насвистывал мальчишка на побегушках, спеша по своим делам…

— Мы пойдем пешком, — сказал Питт.

Он широко шагал. Его плащ развевался на ветру На голову была натянута шляпа. Форбс семенил рядом с ним. Еще задолго до Парагон-уок констебль стал ужасно задыхаться, страстно желая про себя, чтобы впредь ему больше не доводилось исполнять служебные обязанности в паре с Питтом.

Парагон-уок был улицей с частными домами, очень элегантной, выходящей на открытый парк с цветочными клумбами и идеально высаженными деревьями. Аллея длилась около тысячи ярдов. В это утро улица выглядела словно выбеленной солнечным светом — и совершенно тихой. На ней не было ни души — даже какого-нибудь мальчишки, помощника садовника. Слух о трагедии, конечно, уже распространился по кварталу. Слуги собрались на кухнях и в кладовых и судачат. Да и хозяева наверху тоже наверняка уже обсуждают это событие за завтраком.

— Фанни Нэш, — сказал Форбс, наконец-то успокоив дыхание, когда Питт остановился.

— Что?

— Фанни Нэш, сэр, — повторил Форбс. — Так ее звали.

— Да.

На мгновение к Томасу вернулось чувство потери. Еще вчера в это время она была живой; сидела за одним из этих классических окон, решая, что надеть; втолковывала своей служанке, что нужно отложить для нее; планировала, кому нанести визит, какие сплетни распустить, а какие, напротив, приберечь… Какие прелестные мечты гуляли у нее в голове, в самом начале лондонского лета?

— Номер четыре, — Форбс подтолкнул Питта под локоть.

Про себя Томас ругнул его за бездушие, хотя тут же признал, что это несправедливо. Для Форбса здешний мир был совершенно чужим — более чужим, чем кварталы Парижа или Бордо. Констебль привык к женщинам в простых платьях, работающим от рассвета до заката; к большим семьям, ютившимся в нескольких заставленных мебелью комнатах, пропахших кухней, отхожими местами и испарениями человеческих тел. Форбс не размышлял о жизни людей из шикарных домов; людей под покровами шелковых одежд и под броней утонченных манер. Не имея дисциплины труда, они изобрели дисциплину этикета, которая стала управлять ими. Констебль не мог понять этого.

Будучи полицейским, Питт знал, что люди его профессии должны пользоваться входом, предназначенным для торговцев. Но и сейчас он не собирался делать то, что отказывался делать всю свою жизнь.

Слуга, подошедший к парадной двери, имел мрачное, ничего не выражающее лицо. Он смотрел на Питта с высокомерным пренебрежением, удовольствие от которого, впрочем, было несколько испорчено тем, что Томас был на несколько дюймов выше его.

— Инспектор Питт, из полиции, — сухо представился Томас. — Могу я поговорить с мистером и миссис Нэш?

Он уже собирался войти, но слуга твердо стоял у него на пути.

— Мистера Нэша нет дома. Я схожу и узнаю, захочет ли миссис Нэш принять вас, — сказал он с явной неприязнью, затем нехотя сделал полшага назад. — Вы можете подождать в холле.

Питт огляделся. Изнутри дом был больше, чем казался снаружи. Он имел большую парадную лестницу, ведущую на площадку второго этажа, которая расширялась в обе стороны. В холле располагались полдюжины дверей. Поднаторев в розыске украденных ценностей, Томас стал немного разбираться в изобразительном искусстве; поэтому при виде картин на стенах он смог заключить, что те были действительно хороши и могли бы удовлетворить самый взыскательный вкус. Сам Питт предпочитал картины современной импрессионистской школы с размытыми линиями, облаками и водой, сливающимися в дымке света. Был здесь еще один портрет, написанный в манере Берн-Джонса[3], который привлек внимание Томаса. На нем была изображена женщина необыкновенной красоты — блестящая, гордая и чувственная.

— Господи! — просипел Форбс, буквально потеряв дыхание при виде всей этой роскоши.

Питт понял, что констебль раньше никогда не бывал в таких домах, как этот, — разве что в комнатах для прислуги. Инспектор испугался, что неуклюжесть Форбса испортит все дело.

— Почему бы тебе не пойти расспросить слуг? — предложил он. — Может быть, дворецкий или служанка выходили на улицу в это время… Люди сами не понимают, как много всего они замечают.

Форбс колебался. С одной стороны, ему хотелось остаться и продолжить знакомство с этим новым для него миром. С другой — еще больше ему хотелось вернуться в более знакомую ему сферу и начать делать что-то, в чем он разбирался. Наконец констебль пришел к естественному для себя решению.

— Правильно, сэр! Да, я так и сделаю. Можно также порасспрашивать в других домах. Как вы верно заметили, люди не помнят, что они видели, до тех пор пока их не тряхнешь хорошенько, верно?

Вернувшийся слуга провел Питта в комнату для утренних приемов и ушел. Через пять минут появилась Джессамин Нэш. Томас сразу же узнал ее. Это была та самая женщина с портрета в холле — с теми же широко расставленными глазами, прямым взглядом, с тем же ртом, блестящими волосами, густыми и мягкими, как летнее поле. Сейчас она была одета в черное, но это никак не омрачало ее красоты. Она стояла прямо, немного задрав подбородок.

— Доброе утро, мистер Питт. Что вы хотели спросить у меня?

— Доброе утро, мэм. Прошу прощения за то, что должен побеспокоить вас при столь трагических обстоятельствах…

— Я понимаю, что это необходимо. Вам не нужно извиняться. — Она ходила по комнате с необычайной грацией, не присев и не предложив сесть ему. — Естественно, вы должны расследовать, что случилось с Фанни, с бедной девочкой… — На мгновение ее лицо застыло. — Она была еще ребенком, вы знаете… очень невинной, очень… юной.

Эти слова совпадали с оценкой самого Питта — чрезвычайно юная.

— Я сожалею, — тихо произнес Томас.

— Спасибо.

По ее тону инспектор не понял, верит ли миссис Нэш, что он действительно сожалеет, или она принимает его слова за простую вежливость, выказываемую в силу приличий. Томасу захотелось убедить ее в искренности своих чувств. Впрочем, какое ей дело до участия какого-то полицейского…

— Скажите мне, что случилось. — Он рассматривал спину миссис Нэш, пока та стояла у окна. Она была очень стройной; линия плеч, укрытых шелком, выглядела изысканно мягкой. Голос хозяйки дома, когда она начала говорить, не выражал никаких эмоций, как будто она повторяла нечто хорошо отрепетированное заранее.

— Я была дома вчера вечером. Фанни жила здесь со мной и моим мужем. Она была сестрой моего мужа, сестрой по отцу. Я полагаю, что вы это уже знаете. Ей было всего семнадцать лет. Она была помолвлена с Алджерноном Берноном, но свадьбу отложили по крайней мере на три года — до тех пор, пока ей не исполнится двадцать.

Питт не прерывал ее. Он редко прерывал кого-либо. Даже незначительные замечания, казалось бы, совершенно не относящиеся к делу, могут позднее сыграть свою важную роль — например, выдадут скрываемые чувства, а то и нечто большее. Томас хотел узнать все, что мог, о Фанни Нэш; как другие люди воспринимали ее, и что она значила для них.

— Такой срок может показаться очень долгим для помолвки, — продолжала Джессамин, — но Фанни была очень молода. Она росла одна, вы понимаете. Мой свекор женился во второй раз. Фанни на двадцать лет моложе моего мужа. Она всегда казалась ребенком. Не то чтобы простушкой… — Миссис заколебалась, и Питт заметил, что ее длинные пальцы поигрывают фарфоровой фигуркой на столе, крутя ее туда-сюда. — Просто… — Она искала подходящее слово. — Бесхитростная… невинная.

— И она должна была жить здесь, с вами и вашим мужем, до своего замужества?

— Да.

— Почему так?

Миссис Нэш посмотрела на Томаса с удивлением. Ее голубые глаза были просто ледяные, в них не стояло слез.

— Ее мать умерла. Естественно, мы предложили ей дом. — Она холодно и чуть заметно улыбнулась. — Молодые девушки из хорошей семьи не живут одни, мистер… извините… я забыла ваше имя.

— Питт, мэм, — ответил Томас с той же холодностью. Он был раздражен. Удивительно, что он еще мог быть чувствительным к неуважению после стольких лет такой работы. Впрочем, Питт не показывал этого, мысленно улыбаясь. Шарлотта была бы сейчас разъярена; слова вылетали бы из ее рта в тот же момент, как приходили ей в голову. — Я думал, она могла бы остаться со своим отцом.

Улыбка все-таки прорвалась на поверхность, выражение лица Томаса смягчилось. Джессамин ошибочно приняла это за самодовольство. Краска прилила к ее необыкновенно красивому лицу.

— Фанни предпочла жить с нами, — сухо произнесла она. — Это понятно. Девушка не должна появляться в свете без сопровождения — предпочтительно сопровождения леди из ее собственной семьи, которая может дать ей при случае верный совет. Я всегда была рада делать это. Вы находите это правильным, мистер… Питт? Вы же не просто потворствуете своему любопытству? Впрочем, наш образ жизни, вероятно, совсем не знаком вам.

Томас уже приготовил язвительный ответ, но вспышка гнева могла привести к разрыву отношений, а он не мог позволить себе враждовать с миссис Нэш. Инспектор поморщился.

— Может, это и не важно. Пожалуйста, продолжите ваше описание вчерашнего вечера.

Прежде чем начать говорить, Джессамин глубоко вздохнула, очевидно, принимая какое-то решение; потом пересекла комнату, подошла к полке над камином, уставленной фотографиями, и заговорила таким же ровным голосом, как и раньше:

— Фанни провела абсолютно обычный день. Конечно, у нее не было никаких обязанностей по дому… Я делала все. Утром она написала письма, заполнила свой дневник и в заранее установленный час встретилась с портнихой. Пообедала здесь, дома, затем после обеда села в экипаж и поехала наносить визиты. Она говорила мне, куда едет, но я забыла. Насколько я могу помнить, люди, которых она посещала, были всегда одни и те же, и это вряд ли имеет какое-либо значение. Если вы пожелаете, то можете узнать у кучера. Обедали мы дома. Леди Помрой навестила нас. Очень скучная персона, но семейные обязательства… Впрочем, вам не понять.

На лице Питта не отразилось никаких иных чувств, кроме вежливого интереса.

— Фанни уехала рано, — продолжала миссис Нэш. — Она еще не полностью усвоила правила этикета. Иногда я думаю, что она была еще слишком молода для выхода в свет. Я пыталась обучить ее, но она несколько простовата. В ней, кажется, совершенно отсутствовала способность притворяться. Даже простейшее увиливание для нее — пытка. Она уехала, чтобы выполнить мелкое поручение, какая-то книжка для леди Камминг-Гульд… По крайней мере, она так сказала.

— Вы думаете, что это было не так? — спросил Томас.

Легкая дрожь пробежала по лицу хозяйки дома, но Питт не понял, из-за чего. Шарлотта, возможно, могла бы объяснить ему это, но ее не было рядом.

— Я думаю, что все было так, как она сказала, — ответила Джессамин. — Как я уже объясняла вам, мистер… э… — Она махнула рукой в раздражении. — Бедная Фанни не умела обманывать. Она была бесхитростной, словно ребенок.

Питт редко видел бесхитростного ребенка. Бестактного — может быть; но большинство детей, которых он припоминал, обладали естественной хитростью лисы и упрямством финансиста, хотя, конечно, некоторые из них и были добродушны. Кстати, уже третий раз Джессамин упомянула о незрелости Фанни…

— Хорошо, я могу спросить об этом леди Камминг-Гульд? — сказал Томас с улыбкой, которая, как он надеялся, была такой же простодушной, как и у Фанни.

Леди Нэш резко отвернулась от него, высокомерно приподняв одно плечо, словно его лицо внезапно напомнило ей, кем он является, и что нужно указать надлежащее ему место.

— Леди Помрой ушла, и я была одна, когда… — Ее голос вдруг задрожал, и в первый раз она, казалось, потеряла самообладание. — Когда Фанни вернулась. — Джессамин попыталась не всхлипывать, но ей это не удавалось. Она вынуждена была достать носовой платок, смять его, и эти неловкие движения словно помогли ей вернуться в разговор.

— Фанни вошла и упала прямо мне на руки. Я не знаю, откуда у бедной девочки нашлись силы, чтобы пройти так далеко. Удивительно. Она умерла почти сразу же после этого.

— Я очень вам сочувствую.

Миссис Нэш посмотрела на Томаса; ее лицо было лишено каких бы то ни было эмоций, будто она спала. Затем она провела рукой по юбке из тяжелой тафты, может быть, вспомнив о крови, которая была на ней вчера ночью.

— Она сказала что-нибудь? — тихо спросил Питт. — Хоть что-то?

— Нет, мистер Питт. Она была еле жива к тому времени.

Инспектор чуть повернулся, чтобы взглянуть на широкие французские двери.

— Она вошла отсюда? — Это был единственный путь, которым можно было пройти, не встретив слугу, и вопрос казался довольно естественным.

Ее снова затрясло.

— Да.

Томас подошел к дверям и выглянул наружу. Так… маленький газон, пустой участок, окруженный лавровыми кустами, и поросшая травой дорожка позади них. Между этим садом и следующим стояла стена. Без сомнения, к тому времени, как Питт закроет это дело, он будет знать во всех подробностях каждый уголок всех этих дворов — если только не произойдет что-то неожиданное, и появится простой ответ. Но покамест такового не было, и Томас вернулся к хозяйке дома.

— Есть ли какая-нибудь дорожка, которая соединяет ваш сад с другими вдоль этого проезда? Калитки или двери в стене?

И снова ни тени эмоций на ее лице.

— Да, но вряд ли она выбрала этот путь, чтобы прийти сюда. Она была у леди Камминг-Гульд.

Томас должен послать Форбса по всем садам проверить, есть ли там следы крови. Рана, такая как эта, должна оставить изрядные пятна. Кроме того, можно найти сломанные растения или отпечатки следов на гравии или траве.

— Где живет леди Камминг-Гульд? — спросил Томас.

— С лордом и леди Эшворд, — ответила Джессамин. — Она их тетушка, кажется, и приехала нынче на открытие сезона балов.

С лордом и леди Эшворд… Итак, Фанни Нэш в ночь, когда была убита, находилась в доме Эмили… Память снова вернула Томаса к Шарлотте и Эмили — как он впервые увидел их на Кейтер-стрит, когда расследовал серию убийств в тех местах. В то время каждый боялся каждого, глядя другими глазами на друзей и даже на родственников. Все подозревали всех, и эти невысказанные подозрения могли бы отравить их носителю всю оставшуюся жизнь. Родственные отношения уже начинали шататься и разваливаться под тяжестью этих подозрений… Теперь насилие и грязные, безобразные тайны снова были близко — возможно, как раз в этом самом доме. Кошмары вернулись. Леденящие душу вопросы, о которых было боязно даже подумать, снова вставали во плоти.

— Имеются ли проходы между всеми садами? — осторожно спросил Питт, гоня от себя прочь воспоминания о Кейтер-стрит. — Может, Фанни вернулась таким путем? Был очень приятный летний день.

Леди Нэш посмотрела на него с легким удивлением.

— Я думаю, что это маловероятно, мистер Питт. Фанни ведь была одета в вечернее платье! Она вышла и вернулась по дороге. Должно быть, к ней пристал какой-то сумасшедший.

В голову Томасу пришла смешная мысль — спросить хозяйку дома, сколько сумасшедших живет на Парагон-уок. Возможно, она не знает, что на одном конце проезда кучера экипажей ожидают своих хозяев, чтобы забрать их, когда закончится вечер, а у другого конца постоянно дежурит констебль…

Питт перенес вес своего тела с одной ноги на другую и выпрямился.

— Тогда мне лучше всего пойти и поговорить с леди Камминг-Гульд. Спасибо, миссис Нэш. Я надеюсь, нам удастся раскрыть это дело быстро, и мне не придется часто вас беспокоить.

— Я тоже на это надеюсь, — холодно кивнула Джессамин. — Желаю всего хорошего.

В доме Эшвордов Питт был проведен дворецким в приемную. На лице слуги отражалась внутренняя борьба. С одной стороны, пришедший был полицейским, и его надо бы принимать как нежелательную персону; ему должно быть указано на то, что здесь он находится только в силу досадной необходимости из-за недавней трагедии. С другой стороны, он был совершенно необычным полицейским — мужем сестры леди Эшворд! Вот к чему приводит женитьба на человеке, который ниже тебя по социальному положению… В конце концов, дворецкий, болезненно скривившись, пошел искать лорда Эшворда. Питт не обиделся — его весьма позабавило затруднительное положение слуги.

Когда дверь открылась, в приемную вошел не Джордж, а сама Эмили. Томас уже забыл, какой очаровательной она может быть и как сильно отличается она от Шарлотты. Эмили была учтива, высокомерна — и роскошно одета по последней моде.

В то время как Шарлотта вела себя крайне прямолинейно, Эмили была слишком практична, чтобы высказываться не думая, и могла быть очень хитрой, если хотела. Конечно, если для этого есть достойный резон. А общество она рассматривала как отличный резон — и могла лгать не моргнув глазом.

Сейчас Эмили вошла, закрыла за собой дверь и посмотрела на Питта.

— Здравствуйте, Томас, — сказала она устало. — Вы, должно быть, здесь по поводу бедняжки Фанни… Я и не думала о такой удаче, что именно вы будете расследовать это дело. Я пыталась придумать, чем могу быть полезна вам в этом деле — помните, как тогда, на Калландер-сквер? — Она начала говорить громче. — Мы с Шарлоттой проявили тогда изрядную сообразительность… — Затем ее голос понизился до обычного уровня, и лицо помрачнело. — Но тогда все было по-другому. Во-первых, мы не знали тех людей при жизни, а это не так болезненно. — Она вздохнула. — Пожалуйста, присядьте, Томас. Вы возвышаетесь, как ветряная мельница. Можете вы одернуть пальто или как это там у вас?.. Я должна поговорить с Шарлоттой. Она позволяет вам выходить без… — Она осмотрела его снизу доверху и отказалась от первоначальной идеи.

Питт провел рукой по волосам, чтобы пригладить их, но от этого они стали только больше топорщиться.

— Вы хорошо знали Фанни Нэш? — спросил он, расположившись на диване и разложив на нем фалды от пальто и свои длинные руки.

— Нет. И… мне стыдно говорить это теперь, но я не очень любила ее. — Эмили состроила извиняющееся лицо. — Она была… скучной. Отличная наперсница для Джессамины. Иногда леди Нэш бывает невыносима, и я время от времени развлекаюсь, придумывая, как бы ее подразнить.

Питт засмеялся. Эмили была так похожа на Шарлотту, что он постепенно проникался к ней теплыми чувствами.

— Но Фанни была такой молодой… Такой наивной…

— Да уж. Она была бесцветной, почти безжизненной. — Выражение лица Эмили изменилось, на нем были видны жалость и смущение, потому что она забыла о смерти и о том, что это означает. — Томас, она была последним человеком в мире, с которым могла произойти столь отвратительная вещь! Кто бы это ни совершил, он должен быть сумасшедшим. Вы должны поймать его, ради Фанни… и ради всех нас!

Множество разных мыслей промелькнуло в голове Питта. Предположения о незнакомцах и бродягах должны быть отметены сразу же. Вполне вероятно, что убийцей был кто-то, кто жил на Парагон-уок или где-то рядом. Ни дежурный констебль на одном конце проезда, ни слуги, ждущие своих хозяев на другом, не видели никого, кто проходил бы мимо. Это не тот район, где можно появиться незамеченным. В принципе это мог быть какой-нибудь кучер или слуга, которому пришлось долго ждать; возбудившись от выпитого, он позволил себе поприставать к девушке. Возможно, когда она собралась закричать, он и совершил это ужасное преступление…

Но пугало не само оно — пугало то, что в нем мог быть замешан не слуга и не кучер, а кто-то из живущих на этой улице; тот, кто скрывает под хорошими манерами жестокую и грязную натуру. Очень часто при расследовании крупных преступлений полиция раскрывает грешки поменьше, причиняющие много боли окружающим — такие, например, как всплески злобы и обман…

Впрочем, говорить Эмили об этом не следовало. Несмотря на ее титул и самоуверенность, она оставалась прежней девочкой с Кейтер-стрит, напуганной и ранимой.

— Вы его найдете? Да? — Ее голос нарушил молчание, требуя ответа. Эмили стояла посредине комнаты, внимательно смотря ему в глаза.

— Обычно находим. — Это было лучшее, что мог сказать Томас, оставаясь при этом честным. Даже если бы он захотел обмануть Эмили, это было бы бесполезно. Как большинство практичных и честолюбивых людей, она была ужасно проницательна, достигла больших успехов в искусстве вежливой лжи и легко читала, как открытую книгу, ложь других людей.

Наконец-то Питт вспомнил о цели своего прихода в этот дом.

— Она приходила к вам с визитом в этот вечер?

— Фанни? — Глаза Эмили стали чуть шире. — Да. Она вернула книгу, или что-то вроде того, тетушке Веспасии. Вы хотите поговорить с ней?

Питт сразу же воспользовался этим.

— Да, пожалуйста. Может быть, вам лучше остаться? Если она почувствует себя нехорошо, вы утешите ее… — Томас представил себе пожилую родственницу, чрезвычайно благородного происхождения и очень впечатлительную.

Впервые за сегодня Эмили рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— Мой дорогой, вы, видно, не знаете тетушку Веспасию! — Эмили подобрала юбки и плавно проплыла к двери. — Но я обязательно останусь. Именно этого я и хочу!

Хотя Джордж Эшворд, с его ослепительно-черными глазами и густыми волосами, был неотразимо красив, тем не менее он никогда не мог равняться со своей тетушкой. В данный момент ей было больше семидесяти, но в ее чертах еще сохранились остатки сногсшибательной красоты — четкий овал лица, высоко поднятые скулы и длинный прямой нос. Седые волосы с голубоватым оттенком были тщательно уложены. На ней было шелковое платье сиреневого цвета. Тетушка стояла в дверном проеме и несколько минут смотрела на Питта, затем вошла в комнату, подняла лорнет и стала рассматривать его с близкого расстояния.

— Плохо вижу без этой чертовой штуки, — наконец раздраженно выдала Веспасия. Дышала она очень ровно, как отлично вышколенная лошадь. — Очень необычно. Так вы полицейский?

— Да, мэм. — На какое-то мгновение Питт потерял дар речи. Он видел, что Эмили вовсю развлекается, и лицо ее прямо светится от удовольствия.

— На что вы смотрите? — спросила Веспасия с вызовом. — Я никогда не ношу черного. Этот цвет мне не идет. Всегда носите то, что вам идет, не обращая ни на кого внимания. Пыталась это сказать Эмили, но она не слушает меня. Весь Парагон-уок ожидает, что она будет носить черное, — так она и носит черное. Очень глупо. Не позволяйте людям ожидать от вас чего-то, чего вы не желаете делать. — Она села на диван напротив и стала рассматривать Томаса. Ее тонкие брови вопросительно выгнулись. — В ту ночь, когда Фанни была убита, она заходила ко мне. Я полагаю, что вы об этом знаете и именно поэтому пришли сюда.

Питт вздохнул и постарался совладать со своим лицом.

— Да, мэм. В какое время, скажите, пожалуйста?

— Я не знаю.

— Вы должны знать приблизительно, тетя Веспасия, — Эмили вмешалась. — Это было после обеда.

— Если я сказала, что я не знаю, Эмили, это означает, что я не знаю. Я не смотрю на часы. Я не наблюдаю за временем. Когда люди достигают моего возраста, они не нуждаются в подобной ерунде. Если вам это как-то поможет, то было темно.

— Очень даже поможет, большое спасибо. — Питт быстро прикидывал в уме. Значит, после десяти — в это время года. А Джессамин Нэш послала слугу за полицией примерно без четверти одиннадцать… — Зачем она приходила, мэм?

— Чтобы сбежать от ужасно скучного обеденного гостя, — не раздумывая, ответила Веспасия. — Элизы Помрой. Я знала ее еще ребенком, и уже тогда она была необычайно скучна. Интересуется только болезнями других людей. А оно кому-то надо? От собственных тоска берет.

Питт с трудом подавил улыбку, боясь взглянуть на Эмили.

— Она вам сказала это? — поинтересовался он.

Веспасия подумала, стоит ли отвечать ему — ведь глупый же вопрос! — и решила, что стоит. Это короткое размышление ясно отразилось на ее лице.

— Не смешите меня! — сказала она быстро. — Она была ребенком очень даже среднего воспитания — ни достаточно хорошего, ни достаточно плохого, — чтобы быть честной. Она сказала, что возвращает какую-то книгу или что-то в этом духе.

— У вас есть эта книга? — Томас не знал, что заставило его задать этот вопрос — вероятно, привычка проверять каждую мелочь. Это почти наверняка было не важно.

— Я думаю, что да, — ответила тетушка, слегка удивившись. — Но я никогда не одалживаю книги, которые нужны мне самой. Поэтому не могу сказать уверенно. Она была честным ребенком. У нее не хватало воображения, чтобы успешно солгать, и она была из тех счастливых людей, которые знали свою ограниченность. Она бы преуспела в жизни, если бы осталась жить. Никаких претензий ни к кому, никакой злобы… Бедное создание.

Юмор и легкость беседы исчезли — так же внезапно, как исчезает зимнее солнце, оставив после себя темноту и холод.

Питт почувствовал, что должен что-то сказать, но его голос был каким-то отстраненным, а слова — тривиальными и бессмысленными.

— Она рассказывала что-нибудь о еще каком-нибудь своем визите, называла чьи-нибудь имена?

Веспасию, по-видимому, затронул тот же холод.

— Нет, — сказала она мрачно. — Она была здесь ровно столько, сколько ей было нужно. Если Элизе Помрой захотелось бы побыть у Нэшей подольше, то Фанни могла бы легко извиниться и проследовать в спальню, не выглядя при этом невежливой. Из слов девочки перед самым ее уходом я поняла, что она намеревается идти прямо домой.

— Она ушла вскоре после десяти? — уточнил Питт. — Сколько времени, по-вашему, она была здесь?

— Немногим более получаса. Она пришла, когда только начинало темнеть, а ушла, когда наступила полная темнота.

То есть Фанни была здесь приблизительно с без четверти десять до четверти одиннадцатого, подумал Питт. По-видимому, она прошла немного по Парагон-уок, перед тем как на нее напали. Здесь стоят большие дома с широкими открытыми подъездами для экипажей и кустами по бокам, в которых легко может спрятаться человек. Но между домами Эшвордов и Нэшей находятся только три дома. Фанни пробыла на улице не более минуты — если только не зашла куда-нибудь еще…

— Она была помолвлена с Алджерноном Берноном? — Мозг Томаса продолжал работать, ища новые зацепки.

— Весьма подходящая пара, — согласилась Веспасия. — Очень даже приятный молодой человек с вполне удовлетворительными средствами. Трезвые привычки, хорошие манеры; немного скучен, насколько я знаю… В общем, идеальный выбор.

Питт внутренне удивился, не слишком ли много здравого смысла приписывалось семнадцатилетней Фанни.

— Вы не знаете, мэм, — спросил он вслух, — не было ли кого-нибудь еще, кому она нравилась? — Томас надеялся, Веспасия поймет, что он имеет в виду.

Она смотрела на него, слегка нахмурив брови. За ней, над ее плечом, Питт увидел, как вздрогнула Эмили.

— Я не могу представить себе, мистер Питт, кто, имея такие чувства к ней, мог бы подвергнуть ее такому ужасному насилию. Это, как я предполагаю, вы и пытаетесь у меня спросить.

Эмили закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, стараясь удержаться от смеха.

Питт понял, что напоролся на ту манеру разговора, которую он презирал, и обе женщины тоже это поняли. Теперь он должен избежать продолжения беседы и уйти.

— Спасибо, леди Камминг-Гульд, — Питт встал. — Я уверен, что если вы что-то вспомните — что, по вашему мнению, сможет нам помочь, — вы дадите нам знать. Благодарю вас, леди Эшворд.

Веспасия слегка кивнула и позволила себе слабую улыбку, а Эмили вышла из-за дивана, обошла вокруг стола и протянула к нему обе руки.

— Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания Шарлотте. Я сама навещу ее, но не раньше, чем будет закончено это грязное дело. Надеюсь, что оно не будет долгим?

— Я тоже надеюсь. — Томас мягко коснулся ее руки.

На самом деле он не думал, что это дело будет коротким и легким. Расследование никогда не бывает приятным, частенько оно меняет все и всех вокруг. И это очень болезненно.

Питт навестил несколько других домов вдоль Парагон-уок: дом Алджернона Бернона, дом лорда и леди Дибридж, в котором в это время шел прием, дом миссис Селены Монтегю, очень красивой вдовы, и дом миссис Хотбери. К половине шестого он покинул это тихое, достойное, красивое место и направился назад к грязному, затоптанному и заплеванному зданию, где размещался полицейский участок. К семи часам Томас подошел к парадному входу своего дома. Фасад его был узким и довольно ухоженным, хотя перед домом не было ни дороги для экипажей, ни деревьев — только вымытые и побеленные ступеньки и деревянный настил к калитке на задний дворик.

Питт открыл дверь своим ключом — и сразу же почувствовал, как удовольствие охватывает все его тело. Так происходило всякий раз, когда он попадал в домашние тепло и уют. Он обнаружил, что улыбается. Насилие и преступления остались на улице.

— Шарлотта?

Из кухни слышался звон посуды. Улыбка Томаса стала еще шире. Он прошел через коридорчик и остановился в дверном проеме. Жена стояла на коленях на дощатом полу, а две кастрюльных крышки еще крутились вне ее досягаемости под столом. Шарлотта была в простом платье с белым фартуком, ее блестящие темно-каштановые волосы выбивались из пучка длинными прядями. Она посмотрела на него, состроила гримасу, нацелилась схватить крышку, но промахнулась. Томас наклонился, подобрал обе крышки и протянул ей другую руку. Шарлотта схватилась за нее, и он подтянул жену к себе. Потом положил крышки на стол и крепко обнял ее. Как было приятно чувствовать свою Шарлотту, ощущать теплоту ее тела и ее ответный поцелуй.

— Кого ты ловишь сегодня? — спросила она через минуту.

Питт сдул волосы с ее лица и тихо сказал:

— Убийцу. И насильника.

— Да… — Ее лицо помрачнело. — Сочувствую.

Легче было бы остановиться прямо сейчас и не говорить ей, что это был кто-то, кого знала Эмили; кто-то, живущий на той же улице. Но Шарлотта все равно когда-нибудь узнает. Эмили обязательно расскажет ей. В конце концов, может быть, Питт раскроет это преступление быстро — если виновным окажется какой-нибудь пьяный слуга…

Но Шарлотта уже заметила его колебания.

— Кто? — спросила она. Ее первое предположение о причине его беспокойства оказалось неверным. — Она была с детьми?

Томас подумал о малютке Джемайме, которая сейчас спала на верхнем этаже. Шарлотта увидела облегчение на его лице.

— Кто, Томас? — повторила она снова.

— Молодая женщина, девочка…

Она чувствовала, что это было еще не все.

— Ты имеешь в виду — ребенок?

— Нет… нет, ей было семнадцать. Я очень сожалею, радость моя, она жила на Парагон-уок, всего через несколько домов от Эмили. Я видел Эмили сегодня вечером. Она передавала тебе привет.

Снова вернулись воспоминания о Кейтер-стрит, о страхе, который проник тогда всюду, затронул и заразил каждого. Шарлотта выпалила мысль, которая первой пришла ей в голову:

— Ты же не думаешь, что Джордж был… как-то замешан в это дело?

Томас побледнел.

— Боже мой, нет! Конечно нет!

Шарлотта вернулась назад к плите и с остервенением стала тыкать вилкой картошку, проверяя ее готовность. Две картофелины развалились на части. Ей захотелось выругаться, но не в присутствии мужа. Если он все еще смотрит на нее, как на леди, то пусть уж придерживается своих иллюзий…

Какое-то время назад приготовление еды являлось для Шарлотты большим препятствием, которое она должна была преодолеть. Она очень сильно любила Томаса и была готова на все, лишь бы только он восхищался ею. Ее мать учила Шарлотту, как наиболее эффективно управлять домом и как контролировать выполнение необходимых хозяйственных работ. Она не могла и представить себе, что ее дочь выйдет замуж за человека, статус которого будет гораздо ниже ее, и что ей самой придется готовить еду. Это был нелегкий опыт. Нужно отдать должное Питту, он очень редко смеялся над ней и только однажды потерял терпение.

— Ваш обед почти готов, сэр, — с этими словами она понесла кастрюлю к раковине. — С Эмили все в порядке?

— Кажется, да. — Томас сел на краю стола. — Я познакомился с ее тетушкой Веспасией. Ты знаешь ее?

— Нет. У нас нет тетушки Веспасии. Возможно, она тетушка Джорджа.

— Она должна быть твоей тетушкой, — сказал Питт с грустной усмешкой. — Она точно такая, какой ты можешь стать, когда тебе стукнет семьдесят или восемьдесят лет.

В изумлении Шарлотта оставила кастрюлю в покое и уставилась на него. С болтающимися фалдами пальто Томас напоминал ей огромную летящую птицу.

— И эта мысль не страшит тебя? — спросила она. — Я удивляюсь, как ты еще домой приходишь!

— Она — чудо! — Питт засмеялся. — При ней я чувствовал себя полным идиотом. Она говорила то, что приходило ей в голову, не задумываясь и без малейших сомнений.

— Я не говорю без сомнений, — защищалась Шарлотта. — Иногда это, конечно, случается, но потом я чувствую себя ужасно.

— Ты перестанешь сомневаться, когда тебе будет семьдесят.

— Встань из-за стола. Я собираюсь положить сюда овощи.

Томас послушно встал.

— Кого еще ты видел? — продолжила она, когда супруги перешли в столовую и начали ужинать. — Эмили рассказывала мне что-то о людях с Парагон-уок, хотя я никогда не была там.

— Ты действительно хочешь знать?

— Конечно, хочу! Он еще спрашивает!.. Если кто-то был изнасилован и убит рядом с домом Эмили, я должна знать об этом. Это не была Джессамин… как ее… да?

— Нет. А почему именно она?

— Эмили ее терпеть не может, но когда она в отъезде, сестра скучает без нее. Я думаю, что ссоры между ними — самое большое развлечение для них обеих. Хотя я не должна так говорить о ком-то, кто мог быть убит там.

Томас внутренне посмеивался над ней, и она знала это.

— Почему нет? — спросил он.

Шарлотта не знала, почему нет, хотя полагала, что именно так и сказала бы ее мама. Она решила не отвечать. Атака была лучшей формой защиты.

— Тогда кто это был? Почему ты не хочешь сказать мне?

— Это была сестра мужа Джессамин Нэш, девушка по имени Фанни.

Все аристократические замашки Шарлотты вдруг оказались неуместными.

— Бедное дитя, — сказала она тихо. — Надеюсь, все случилось быстро, и она ничего не почувствовала.

— Не совсем. Боюсь, что она была сначала изнасилована, а затем заколота ножом. Она сумела дойти до дома и умерла на руках Джессамин.

Шарлотта замерла, задержав на полпути ко рту вилку с наколотым на нее куском мяса. Внезапно она почувствовала себя больной.

Питт заметил это.

— Какого черта ты расспрашиваешь меня посередине ужина? — рассердился он. — Люди умирают каждый день. Ты не можешь изменить этого. Лучше продолжай есть.

Шарлотте хотелось сказать ему, что это не поможет. Затем она поняла, что муж сам был очень расстроен. Должно быть, он видел труп — это было частью его работы — и говорил с теми, кто любил ее. Для Шарлотты Фанни присутствовала только в ее воображении, а воображение можно отключить, в то время как с памятью такой фокус не пройдет.

Она послушно отправила вилку с едой в рот и продолжила ужин, наблюдая за Томасом. Его лицо было спокойным, гнев полностью прошел, но плечи были напряжены, и он забыл взять соус, который она с таким старанием готовила. Переживал ли Томас смерть этой девушки… или было что-то хуже? Может быть, страх того, что расследование обнаружит ужасные вещи, близкие к ним, к Питтам, — может быть, что-то связанное с Джорджем?