Яснов

На рассвете по пересохшей южной степи пробежал дождь. Планета Земля, казалось, вдруг вспыхнула: где заря, а где отсвет фронтовых пожарищ, — трудно разобраться.

Наше орудие притаилось прямо возле указателя дорог. На прибитой к столбу фанерной стрелке какая-то добрая душа нарисовала красную звездочку, а ниже, во всю длину фанерки вывела название города.

Тогда все фронтовые стрелки показывали на восток…

Вот-вот должно начаться то. что уже повторялось несколько дней — новая атака на город. От нарастающего, будто подземного гула указатель дорог вздрагивает. При каждом взрыве с фанеры соскальзывают скупые, еще не успевшие испариться дождевые капли.

Началось!.. Где-то справа трещат мотоциклы, «юнкерсы» ходят колесами по самым головам, а в перекрестие оптического прицела ползет брюхатая махина. Она неуклюже переваливается через бугры, взбивает волны пыли и несется прямо на орудие.

Я выбираю точку в ее бронированном теле, подвожу, подвожу… сейчас будет выстрел… и вдруг!..

Лучше бы вообще в природе не существовало «вдруг!..» Старая женщина прямо на перекрестии прицела!.. Седые волосы распущены, лицо возбуждено, она смотрит мне в глаза, идет на ствол орудия да еще смуглолицого мальчика тянет за собою.

Судите сами — каково мне было тогда.

Стою перед командиром полка и комиссаром. От взрывов землянка трясется и осыпается. Майор сердито кричит в телефон, а батальонный комиссар дает мне взбучку. До меня доходят только отдельные слова и отрывочные фразы.

«Противник»… «подавить волю к сопротивлению»… «первая жертва». «Нельзя доверить орудие»…

«Это, наверно, я первая жертва».

Командир полка резко бросает трубку.

— Перед второй батареей опять танки…

Это моя батарея.

— Струсил? — окинув меня уничтожающим взглядом, спрашивает он комиссара.

— Вместо того, чтобы бить по врагу, побежал… — спокойно говорит тот.

— Лучший наводчик? С поля боя?! — передергивает плечами майор.

— Вместо того, чтобы скомандовать «выстрел», забежал перед стволом орудия… — говорит комиссар.

— Тьфу! Что же он там увидел?.. Муху на стволе?.. — уже кричит командир.

— Беженка с мальчишкой оказались перед пушкой… поторопился их спрятать в укрытие…

— А-а-а, это другое дело, — говорит майор. — Это совсем другое дело…

— Хорошо еще, что номерные не растерялись. Танк бы проутюжил и расчет и орудие… Пожалуй, оставлять командиром…

Землянка тряслась и гудела, телефон дребезжал, и майор, наверно, не расслышал последних слов комиссара.

— Ясно! — воскликнул он нетерпеливо. — Отправляйтесь в свой расчет! — приказал мне. — Да хорошенько запомните слова батальонного… Лучший наводчик… — Последние слова прозвучали иронически.

Да, я был лучшим наводчиком. На учебных стрельбах занимал первые места, в общей суматохе боя тоже вел себя будто не хуже других. Так то же расчет какой был!..

В ночь перед этой неудачей меня перевели в другую батарею на место раненого сержанта Яснова. Утром дай, думаю, я покажу своим подчиненным, как нужно бить по движущимся целям… И вот показал…

«Хорошо еще, что так обошлось», — раздумываю, подходя к огневой позиции нашей батареи.

Атака танков отбита, тишина. По ходу сообщения приближаюсь к укрытию своего орудия. Слышу, мои подчиненные не иначе как меня «прорабатывают»…

— А зачем мальчик возвращался да еще с таким грузом за плечами? — с добродушным смешком спрашивает хриплый бас в землянке.

— Узнать фамилию нашего командира… — не без ехидства отвечает тенорок.

— А зачем фамилию?

— Представить вояку к награде… За геройство… Хи-хи!.. — это я «вояка».

— И ты дал позывные?..

— А как же, дал, еще какие… Полевая почта — такая-то… Сержант Яснов, Устим Федорович.

— Так это же наш бывший командир…

— Ну и что?.. Он нами пока руководит… А новый… наперегонки со снарядами бегает.

«Еще неизвестно, как бы ваш Яснов вышел из такого положения», — с досадой думаю и вваливаюсь в землянку.

— Смирно!.. расчет в полном составе… немцы решили пообедать, а потом наступать!.. — докладывает хозяин тенорка, наводчик. В его глазах поблескивают плутоватые огоньки. Чувствую, мой авторитет в этом расчете умер, не родившись. А все из-за этой старухи и ее мальчика…

Оставляем город. Опять цепляемся то за реку, то за высоту. Номерные побаиваются как бы их бывший командир не застрял где-нибудь вместе с медсанбатом. Они все же надеются, что сержант вернется. Не понимаю: чего он им так дался. Все меряют его аршином. Только и слышно: сержант то сделал бы так, а это этак…

— Выходит, Яснов сам за вас все делал? — спрашиваю их однажды. — Пушка неделю не чистится, банник отдали соседу внаймы, «Явдоху» на дрова употребили… Встать! — командую и тут же приказываю, кому чем заняться.

Делают, а сами то один, то другой, нет-нет да и посмотрят на меня этаким хитрым взглядом.

«Песочил вас, наверно, Яснов как следует, спуску не давал, вот вы и не можете его никак забыть», — думаю. Я и раньше замечал, что требовательного командира подчиненные начинают по-настоящему ценить, когда того уже нет с ними.

— Кто «Явдоху» пустил на дрова? — спрашиваю.

— Ну я… — улыбается наводчик, стоя возле орудия.

— Яснов бы вам благодарность вынес за это?.. Так, да? — прискипался я к своему заместителю.

— Другую «Явдоху» приказал бы сделать и не волынил бы…

— Так вот, сделайте. Сейчас же.

Речь шла о деревянной «пушке». Мы ее выставляли в ложном окопе «приманкой» для «юнкерсов». Тоже, между прочим, изобретение Яснова.

Однажды мы укрылись в кустарнике и вели огонь по скоплению мотопехоты противника. Фашистская батарея исковыряла всю землю, а накрыть нас не могла.

Когда я сделал «отбой», все так и повалились от усталости. Смотрим, «рама» висит над нами.

— Как бы поступил Яснов в таком случае?.. — не без ехидства спрашиваю своих хлопцев, которые лежат без задних ног.

Улыбаются, устало глядя на небо.

— «Рама» пошла докладывать наши координаты. Нужно подрывать, пока не поздно… — говорит замковый.

— К орудию!.. На запасную!.. — командую.

Теперь уже я сам, как только что, завожу разговор о Яснове. Оказалось, он не кадровый артиллерист. Билась в окружении застава. После того, как гитлеровцы все же ее взяли, на батарею прибежал с обломком винтовки, весь израненный, в изорванной одежде младший сержант-пограничник. Он на заставе командовал минометами, а потому попросил, чтобы дали ему пушку. На батарее были большие потерн и Яснова взяли в расчет…

— Яснова копируете! — подначивал меня наводчик, когда я напускал на себя строгость.

— Да, стараюсь, чтобы вы о нем меньше скучали.

— Не всякий стоит того, чтобы за ним скучать, — однажды заявил наводчик, и мне ничего не оставалось, как проглотить пилюлю.

В Приазовья наш полк отводят в тыл. Приводим в порядок себя, материальную часть. Тут уж я, что называется, пришпорил своих хлопцев, наводчику же не давал покоя особенно. Вдруг ночью тревога. Катим всем полком к реке Донец. Там трещит фронт. В ту же ночь устанавливаем орудия, маскируем. Как только за нашими отходившими частями покажется противник — обрушиться на него огнем!.. Такая задача. Три раза налетали «юнкерсы». На четвертый все же разбомбили пушку! Не обошлось и без жертв: убит подносчик снарядов, а правильный ранен.

Расчет с огневых позиций сняли. Сидим в запасной штабной землянке и в глаза друг другу не смотрим. Направят всех в пехоту, — пошли разговоры.

— Нужно готовить обмотки, накрасовались в кирзоступах. Хватит. — переобуваясь, бурчит замковый.

— Дали бы взвод пехотушки, тогда бы ничего, — подает голос наводчик.

— Вот так зафугасил!.. — смеются номерные…

— А что? Вот наш командир всего ефрейтор… А руководит расчетом… Правда, безпушечным.

Наводчик опять обнаглел, опять смеется мне прямо в глаза. Хочу оборвать его, но меня опережает наш правильный, не ахти грамотный, но прямой и честный боец.

— Орудию не уберегли, а языками чесать мастера. Яснов, сержант, тот пушку без малого на руках не нашивал… вокруг кургана в прятки с «юнкерсами» играл, а под бомбы не давал…

Вот те на: оказывается Яснов еще и в прятки играл с «юнкерсами» вокруг курганов.

— Хватит болтать! — вскакиваю. И кстати: входит сам командир полка в сопровождении командира батареи.

— Смирно! Расчет в полном составе! — докладываю, а сам аж дрожу от злобы, так допекли.

— Вижу, что в полном составе! — махнул рукой майор. Я понял, что он хотел этим сказать. Стою, потупившись. Номерные тоже, как приговоренные.

— Ладно, не вешайте носы, вояки. Пушка будет! — говорит командир полка. — Но уж эту берегите. Новинка!.. прошибает танк насквозь.

Мы совсем растерялись. Даже не знаем, что ответить майору.

Он оглядел наше жилье и говорит командиру батареи.

— На днях возвращается из медсанбата сержант Яснов… Наводчика переведите в другой расчет, — показывает он на нашего хвастуна. — На его место станет ефрейтор… — Это я, значит. — Новая система орудия, новые оптические приборы… Освоить нужно немедля.

Пока майор говорил, я, грешным делом, ловил на перекрестие воображаемого прицела вражеский танк. Вдруг ноги мои похолодели будто в голенища кто ледяной воды налил. За перекрестием представляемого мною прицела, как за крестовиной окна, я увидел старуху и мальчика!.. С тяжелыми котомками за спинами, они смотрели мне прямо в глаза…

«Какая чепуха!.. Нервы сдали… Пройдет! — успокаиваю себя и тут же думаю — А вдруг я опять подведу расчет… Как возле указателя дорог».

Хочу доложить о своей опаске командиру полка, но встречаюсь с злорадными глазами наводчика, он, конечно, доволен, что меня снизили, и молчу.

Наводчик в тот же день рассчитался. Я вызвался его проводить.

— Теперь нас сравняли… Почему ты так взъелся на меня с первого же дня? — спрашиваю своего бывшего подчиненного.

Улыбается:

— Война… Кому охота быть мишенью раньше времени…

— Это как же?

Опять улыбается.

— Тебе приходилось когда-нибудь пересаживаться с боевого коня на пугливого меринка, который на каждый куст храпит?

— Значит, я пугливый меринок?.. А почему ты назвал фамилию Яснова, а не мою, когда тебя мальчик спрашивал?

— Просто так, ради шутки…

— Скажи, из зависти, да?

— К кому? — ухмыльнулся наводчик. — Вот Яснов станет на расчет — еще не раз убедишься, стоит ли тебе-завидовать.

Этот намек на меня особенно не подействовал. Но вскоре я узнал, что на войне плохие предсказания сбываются, а хорошие обходят стороною.

Вечером выходим в «парадной» форме на построение. Присматриваемся: делегаты из всех батарей! Внутри строя, похожего на букву П, новенькая пушка, полуприкрытая брезентом. Просто не верится: нас прямо к ней вместо номерных. За какие заслуги?! Я даже слышу приятный запах металла. Так и хочется прикоснуться рукой к орудию.

Через несколько минут раздается команда «смирно». Пришли командир и комиссар полка.

Командир полка откинул с орудия брезент, улыбнулся нам. Теперь пушка видна вся. Окрашенная в свежий зеленый цвет, она не блестит при луне, а словно вбирает в себя свет. Низка — для меньшей уязвимости, колеса маленькие, части расчетливо подогнаны, от рамы — две разводные станины, ствол длинный, с ноздреватым пламегасителем — не орудие, а игрушка. Да так браво смотрит. что у нас прямо дух захватывает.

Комиссар положил руку на щит и начал речь. Он говорил, как трудятся рабочие и колхозники, ничего не жалеют, все отдают, только бы мы хорошо дрались и отстояли свою Родину от проклятых захватчиков. Потом стал рассказывать о мальчике, который нашел в развалинах много ценностей, перешел с ними через линию фронта и попросил, чтобы Верховный Главнокомандующий разрешил в счет этих ценностей отлить пушку. Ничего удивительного — тогда многие делали подарки фронтовикам. Но когда комиссар упомянул о мальчике, перешедшем линию фронта, я насторожился.

Майор щелкнул электрическим фонариком. На щит орудия упал огонек. И мы увидели металлическую табличку. На ней блестела надпись:

УСТИМУ ФЕДОРОВИЧУ ЯСНОВУ!

БЕЙТЕ ФАШИСТОВ! ГОНИТЕ ИХ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ!

Так обычно заканчивались письма, которые мы получали из дому. Но мне в этих словах послышался отчаянный детский крик, живой крик. Я опять увидел старуху и ее смуглолицего мальчика, которых я без малого не расстрелял из собственного орудия…

Мальчик спрашивал фамилию командира расчета. Вместо меня ему назвали Яснова… «Не в этом ли все дело?» — подумал я, пораженный неожиданной догадкой.

Орудие мы в ту же ночь выдвинули на огневые позиции. Настоящий артиллерист так же легко узнает «голос» своей пушки, как голос близкого друга. И когда ударило наше «подарочное», артиллеристы сразу запомнили его «разговор». Минут десять оно «пело» в одиночку. Потом «заговорил» весь полк.

Наступило утро. Кругом — сухая степь. На западе, извиваясь в извилинах русла, поблескивает река. До нее километров семь. На нашей стороне курган, и за рекою, на серой возвышенности, — тоже курган.

Мимо кургана с запада на восток идет дорога, над дорогой стоит непроглядная рыжая полоса пыли. К реке она провисает, а над переправой клубится охровым туманом… Туда изо всех стволов бьет наша батарея.

«Новинка» чуть ли не упирается лафетом в курган. Осеннее солнце не грело, но нам было жарко. В расчете каждый работал за двоих и с двойной энергией. Нужно было помочь пехоте стряхнуть с себя противника, который повис у нее на плечах. Войска идут и идут. Над ними дымовой завесой повисла пыль. И вот, видим, вынырнул из-под этой завесы и, прихрамывая, торопливо зашагал к нам не то боец, не то командир. Он всматривается в нас и спешит. Только взлетают полы его серого халата, да мелькают истоптанные сапоги.

«Убежал из госпиталя, раненый», — думаю я. Тогда такие случаи бывали. Не доходя метров десяти, он оглянулся на дорогу. Потом провел рекой по круглой стриженой голове и крепким скулам. Щетина будто задымилась — такая поднялась из нее пыль.

В эту ночь мы огневую позицию готовили наскоро. Вырыли узкую яму, с отлогим въездом для пушки, и только. Стреляли на дальние дистанции и ствол орудия торчал вверх градусов на сорок.

— Вот почему вас не узнать, — приостановился вояка в госпитальном халате. — У вас большие перемены, — добавил он.

«Яснов!» — догадался я.

— Похоронили нашу старушку… — говорит сержант сокрушенно.

Номерные посмотрели на меня и заухмылялись. Было ясно, о чем они думали. Перевариваю их взгляды — что делать, хорошо еще, что ехидного наводчика нет.

— Уже санбат снимался, когда я узнал ваши координаты, — передохнув, Яснов продолжал: — Пристроился на крыло полуторки… держусь за кабину… Слева фрицы катят наперегонки… Буду искать своих возле кургана… Еще в пути решаю. Характер мне ваш известный. И вот не ошибся… И вот не ошибся… — глядя на дорогу, повторяет сержант переменившимся голосом.

Прямо против нашего кургана пыль заклубилась и поднялась к небу, как от взрыва. Из-под нее боком вылетела автомашина. Разбрасывая по сухому придорожью людей, она рухнула вниз кузовом.

— Все же пожаловали!.. — говорит Яснов. А сам так и сучит пальцами.

Раздавив полуторку, прямо к нам мчится вражеский танк. Со ствола его орудия свисают обломки растрощенного кузова. За первым второй, третий танк…

Я и Яснов стоим над окопом. Остальные — внизу, возле орудия. Чтобы хоть что-нибудь сделать, нужно пушку выкатить… Миг, легкая и приземистая, она уже смотрит стволом в сторону дороги.

— Действуйте! — торопит меня Яснов. — Действуйте!

Я не увидел старуху л ее мальчика, а только подумал о них; рванулся было к пушке, но Яснов меня опередил.

— Расчет! — потряс сержант кулаками. — Орудие! — закричал он и, путаясь без привычки руками, заработал механизмами; стал целиться в танк прямо через ствол.

«Скорее бы выстрел!.. Скорее бы!.. Сейчас танки!.. Сейчас!.. Скорее!» — мысленно тороплю я сержанта.

— Снаряд! — кричит он.

— Есть снаряд! — отвечаю, как новичок на учении. Глазам не верю: первый танк стоит, а с его пушки растерянный фашист сбивает ногой обломки кузова…

«Вот так выстрел упустил я!»

— Tax! — бьет наше орудие.

Нужно спешить за снарядами… Делать больше нечего.

Возвращаюсь — нет пушки! Держу на бедрах по снаряду и мечусь, как мышь в решете. Один танк обходит курган с запада, второй, тот что остановился было, волчком крутится на месте. Из него валит во все стороны черный дым. Теперь не видно ни фашиста, сидевшего верхом на стволе орудия, ни обломков кузова; третий крадется к кургану с востока.

«Пушка укрылась с южной стороны!» — наконец, соображаю и бегу.

— Ложись, ложись! — бьет мне команда прямо в лицо, а орудие смотрит в грудь. Метрах в сорока за ним уже горит второй танк, что обходил курган с запада. Корпус у него разворочен, башня свисает набок.

Tax!.. Тах!.. — слышу над головой. Ползу на животе под стволом пушки и думаю с досадой: и мне нужно было положить бабушку с ее внуком, как меня положил Яснов. Потом извинился бы…

— Учту!.. Учту!.. — дежу сквозь зубы и выползаю из-под орудия.

— Отбой! — командует Яснов. Потом срывает с себя халат и вытирает рукавом лицо. Выцветшая гимнастерка у него разлезлась, из нее выпирает лопатка.

— У вас новый хозяин, — поворачиваясь ко мне, говорит он. С номерных ручьями течет пот, но они только улыбаются. Разве не показал себя сержант? — читаю у них в глазах. Я похож на пареного рака. Такое во мне растет против самого себя зло, что хоть сквозь землю провались.

— Ну, будем знакомы, — протягивает мне руку Яснов. — Как там у вас, локотки не пооблезли? Не падайте духом, я тоже не сразу' привык смотреть танку в ствол. Теперь и у вас дело пойдет не хуже моего, — подбадривает он меня, не иначе как из вежливости.

— Все решили первые выстрелы, — говорю я.

— Решил снаряд, который вы мне подали, — уточняет сержант. — А если бы не этот снаряд…

— Нашелся бы другой.

Скриплю зубами, но упрямлюсь.

— Был бы нам гроб с музыкой, если бы фашисты не затеяли возню со своей «бертой». Переднему танку нужно было идти на таран. А он сам остановился и остальных задержал.

Ясное передернул плечами.

— Ну, я пошел к командиру батареи, может и мне такую дадут, — говорит он, окидывая любовным взглядом пушку.

Теперь номерные не вытерпели.

— Она же вам дадена! Посмотрите, товарищ сержант! — закричал громче всех правильный.

— Что?.. Вижу, арапа заправлять вы так и не разучились и при новом начальнике? — сердится сержант.

Тогда взял я его за локоть, подвел к щиту и показал на табличку. Сержант читает, а рука его шарит за плечами, будто он хочет натянуть на себя халат, которого на нем нет. Бледный, как стена, смотрит на нас непонимающими глазами.

Я стараюсь поймать взгляд кого-нибудь из номерных, но те отворачиваются.

«Удружили, называется… все это наводчик».

— Меняем позиции!.. — как всегда с насмешкой объявляет связной. Тут и грузовик подходит за орудием.

Вскоре Яснов получил письмо от мальчика.

Вот что значит один раз оплошать. Все в полку, да не только в полку, знали, что орудие мне предназначалось в подарок, а попало Яснову за здорово живешь, из-за коварной шутки наводчика, которого и след простыл.

Я ходил сам не свой.

Слава Яснова и его орудия росла с каждым днем.

Чтобы не видеть мою унылую физиономию, командование послало меня в артиллерийское училище…

После окончания школы пошли фронты, госпиталя, опять фронты. Наступать мне посчастливилось по тем же дорогам, что и отходить.

После одного из ранений, как только срослась ключица, меня назначили в новую часть командиром батареи. В Бендерах узнаю, что мое подразделение где-то западнее города. Стараюсь выбраться с площади, заваленной танками, пушками, легковыми, грузовыми, штабными и еще черт знает какими машинами, отмеченными орлами да крестами. Иду, под ногами чвакает. Спотыкаюсь. Это указатель дорог повалился набок и выглядывает из грязи. На нем орел со свастикой в когтях кажется издыхающим.

А вот и красная звезда на белой фанерке выглянула из-за угла дома.

Теперь все фронтовые стрелки на запад показывают!

Вспомнились мне те дни, когда они показывали на восток.

«Где теперь Яснов? Наверно, командир дивизиона, не меньше».

Прихожу в батарею и знакомлюсь с людьми и материальной частью, и вдруг… Вдруг читаю табличку на пушке и не могу унять дрожи в сердце.

— Вы знали Яснова? — спрашиваю командиров огневых взводов и бойцов.

— Как же, знаем, — говорят те. — Это наш командир расчета. А вы его знаете? — спрашивают.

— Я ли знаю Яснова?!

Показали мне шинель в скатке, стоптанные кирзовые сапоги, пилотку, защитную пару обмундирования, выбеленного солнцем и дождем. В гимнастерке не хватает рукава, выгорел бок.

— Минуточку, товарищи… Я сейчас. Я сейчас… — извиняюсь и, стиснув до боли зубы и сжав кулаки, иду в сторону. Борюсь с собой… И не могу. В груди клокочет, горло перехватило, накипают слезы.

— Не сметь плакать! Назад! К орудиям!.. — шепчу, а перед глазами седая женщина, мальчик, Яснов, как живой…

«Не сметь плакать! Назад! К орудиям!..»

Загрузка...