Туманная река

1

В гулкой тиши мерно плескалась ленивая вода, и слышались размеренные удары весел о стекольную гладь неизвестного водоема. В очень плотном молочном тумане трудно было определить, по озеру плывет лодка или по реке. Я приподнял весла над водой и задержал дыхание. Однако никакого даже мало-мальского звука не долетело до моих ушей. И даже волна перестала биться в днище лодки. Мир водоема прислушался ко мне, как я прислушивался к нему. Под стоячий камень вода не бежит, подумал я и снова приналег на весла. Эта мысль, не смотря на сюрреализм происходящего, показалась мне смешной, так как вода как раз и текла вокруг, и подо мной и слева, и справа. Главное плыть в одном направлении решил я, а дальше, может быть, этот противный туман рассеется, и тогда я еще побарахтаюсь.

Кстати это одна из моих ярких черт, никогда не сдаваться, даже в пасти у всех неприятностей во Вселенной. Странное дело, черту характера своего я помню, а как оказался здесь, и самое главное кто я, нет. Поэтому грести строго в одном направлении, сейчас была задачей номер один.

— Эй, парень! Ты живой? — сказал мужской голос.

— Вызывайте скорую! Тут парнишка разбился! — запричитал женский.

Эти крики людей раздались в моей голове так, как будто на ушах были стереофонические наушники. Я посмотрел по сторонам в поисках разбившегося парнишки, однако вокруг был неизвестный водоем и все тот же белый туман. Галлюцинации решил я, и продолжил грести дальше.

— Расступитесь, расступитесь, граждане, — вклинился в мой мозг еще один строгий женский голос, — здесь нет ничего интересного. Пульс нормальный, жить будет, берите его на носилки. Расступитесь граждане!

Стоп, подумал я, вспомнил, я ведь фотограф, и даже не плохой фотограф. Точно, я снимал птиц и зверей в Красновишерском заповеднике, и… А сейчас я на рыбалке, осталось только вспомнить свое имя, и…

— Удивительный случай, упал с двухэтажного дома, и практически никаких повреждений, — я снова услышал в голове строгий женский голос.

— Да, отделался мальчонка сотрясением мозга, — женскому голосу ответил мужской голос с хрипотцой, — случай не уникальный, но редкий. Нужно будет об этом в журнал написать.

— Вы там прекратите в моей голове разговаривать! — крикнул я, усиленно работая веслами, — пишите куда хотите, хоть в ООН, но заткнитесь, пожалуйста, я можно сказать на рыбалке. В тумане немного заблудился. Не сбивайте меня с курса!

— Сейчас мы его под капельницу, положим, — продолжил мужской голос в моей голове, игнорируя мои протесты, — подадим ему питательную жидкость, ничего скоро оклемается, организм молодой, здоровый.

Не выдержав нахальства неизвестных мне голосов, которые решили, что мой мозг самое место для различных бесед, я вспылил. Кстати, это еще одна яркая черта моего характера, с которой я мучаюсь уже сорок шесть лет. Если бы не эта черта, то сидел бы я сейчас в уюте, на тепленькой хорошо оплачиваемой работе, и что самое главное до сих пор был бы женат. Но ведь чуть что не по мне, я всегда взбрыкивал. Вот и сейчас я встал в лодке на две ноги, взял весло в руки, и что было мочи, размахнулся и швырнул его куда-то в туман.

— Получи фашист весло от советского гребца! — выкрикнул я, после чего потерял равновесия и упал головой в ледяную воду.

В глаза ударил яркий свет, а внос запах каких-то лекарств.

— Анатолий Порфирьевич! — заголосила молоденькая девушка в белом халате, — ваш паренек очнулся!

— Я же говорил, организм молодой, очухается, — ко мне подошел невысокого роста коренастый доктор с седой бородкой, — ну что летчик испытатель, как самочувствие?

— Сорок секунд полет нормальный, дядя, — сказал я голосом какого-то пацаненка.

— Смотри как ты, Наташа, — сказал доктор молоденькой курносенькой санитарке, которая мило захихикала, — упал с двух этажного дома, а чувство юмора осталось. Ты чего там забыл?

— Удочку, наверное, забыл. Смотрю, вода кругом, вода, туман, а удочки нет. Ну, разве так ходят на рыбалку? — ответил я, чтобы хоть как то наладить контакт.

— Анатолий Порфирьевич, мальчик, наверное, бредит, — догадалась санитарка Наташа.

— Шоковое состояние, — кивнул доктор в ответ, — ничего организм молодой, ты еще коммунизм нам построишь, — подмигнул он мне.

— Мы с вами, между прочим, еще на брудершафт не пили, а вы мне тыкаете, — промямлил я, так как голова начала сильно кружиться, — не вежливо это дядя. И еще одно, ни коммунизм, ни социализм, ни капитализм с перестройкой, я строить, не намерен, хочу просто жить по-человечески.

На этих словах меня сильно замутило, и, свесившись с кровати, я испортил чистый кафельный пол в больничной палате остатками непереваренной пищи.

— Простите, это вышло случайно, — сказал я и провалился в сон.

Пробуждение случилось таким же внезапным, как и отключение организма. Я сел на кровати и осмотрел палату. Шесть коек в два ряда, и на каждой кто-то ворочался, посапывал и похрапывал. В окно светила полная Луна и можно было кое-что рассмотреть. Первым делом я рассмотрел сам себя. Не очень-то я похож на сорока шестилетнего жилистого мужика. У меня было тело худощавого пятнадцати летнего пацана. Ничего себе сходил на рыбалку. Не веря в происходящее, я себя больно ущипнул, к сожалению не сплю. Я встал с кровати и медленно прошел к двери, на котором висело небольшое зеркало, и хоть от Луны свет был не очень, но я сумел разглядеть свое новое лицо. Подбородок волевой, лоб большой, глаза непонятного цвета, уши не топырятся. Волосы подстрижены под короткий ёжик. Ненавижу такую прическу. Что-то в моем новом лице мне показалось знакомым, какая-то неуловимая деталь.

— Попаданец, едрен батон, — сказал я шёпотом и поплёлся досыпать дальше.

На следующий день доктор Анатолий Порфирьевич первым делом спросил, — ну что, коммунизм еще не надумал строить, летчик испытатель?

Хороший мужик, улыбнулся я, не злобливый, — тут Анатолий Порфирьевич, вопрос философский, что важнее, что строить или как строить?

— А пацан то не дурак, — заржал мужик на соседней койке.

— Был бы не дурак, по крышам старых бы бараков не бегал, — ухмыльнулся умудренный жизненным опытом доктор, — ладно болезный, вспомнил свои имя фамилию, место жительства и учебы?

Вот ведь, зараза, обвиняет меня в том, чего я не делал. Не бегал я по крышам бараков! Что ему рассказать, что мне сорок шесть лет, и что я хороший фотограф, и что я помню, как плыл на лодке по реке? Разберемся, по крайней мере, жив, здоров, хоть и в чужом теле.

— Ну что смотришь? — посерьезнел доктор, потом раскрыл журнал и стал читать, — зовут тебя Богдан Крутов, лет тебе пятнадцать, учишься ты в 447 школе, в восьмом «А» классе. Ну, вспоминаешь?

— Может, вы мне еще и домашнее задание напомните? — пробухтел я под хохот мужиков.

— А живешь ты в детском доме имени Григория Россолимо, — невесело продолжил Анатолий Порфирьевич, — не горюй, три дня мы еще тебе витамины поколем и отпустим в родные пенаты, парень ты шустрый, не пропадешь, да и страна тебя не оставит. Чай у нас не капитализм какой-то.

Да, не весело, папы нет, мамы нет, и хоть я их совсем не помню, все равно как-то грустно. С такими мыслями я надел больничную пижаму и пошел осматривать больницу. В коридоре дежурила знакомая мне Наташа, молоденькая девочка, хотя для меня сегодняшнего, скорее старая уже барышня. При виде меня она обиженно отвернулась и уткнулась в книжку.

— Привет, что читаешь? — поинтересовался я, сделав вид, что не заметил ее негатива ко мне.

— Если сейчас здесь снова наблюешь, то сам все затирать будешь, понял? — фыркнула девчонка.

— Три товарища, Ремарк, — прочитал я обложку книги, — не читал.

— А ты вообще читать то умеешь? — усмехнулась молоденькая санитарка.

Странное ощущение, когда девчонка, которая мне годится в дочери, дерзит как младенцу.

— Есть такое чувство, что когда то я очень любил читать, правда, не помню что именно, — я еще немного помялся и поплёлся дальше.

В одной из палат я заметил некоторое оживление.

— Лошадью, ходи, лошадью, — кричал один нервный больной.

На звук я скромно зашел в палату и поздоровался, — можно мне посмотреть на игру?

— За просмотр деньги платят? — заявил один из шахматистов, судя по позиции, и по довольной раскрасневшейся его физиономии, победа корыстного любителя древней индийской игры была делом техники.

— Я только одним глазком, — попросил я.

Как и ожидалось, красномордый шахматист через минуту объявил своему противнику мат.

— Ну что пацан, — обратился он вновь ко мне, — хочешь сыграть?

В студенческие годы я неплохо играл, вспомнил я себя из прошлой жизни, правда давно это было, но так как делать было совсем нечего, то я решил, почему бы и нет.

— Да я бы сыграл, — признался я.

— Мы тут люди все серьезные, на интерес играм, — заулыбался шустряк, — один рубль партия.

— А можно в долг? А то у меня с наличкой проблемы, — снова скромно попросил я.

— Эх, что с тобой делать, но если проиграешь, побежишь за куревом, договорились?

Мы ударили по рукам и разыграли цвет фигур, мне повезло, и выпало играть белыми.

— Вы извините меня, напомните, как конем ходить, — решив включить дурачка, сказал я.

— У него с памятью проблемы, — подтвердил мою рассеянность мужик из моей палаты.

— Буквой хе, — пророкотал красномордый, — давай не тяни резину пацан, ходи.

Я не стал ничего изобретать, по-быстрому мы разыграли королевский гамбит, потом я, желая упростить позицию, пошел на несколько разменов и перевел партию в эндшпиль. А в эндшпиле самое главное ум и изобретательность. И тут оказалось, что мой соперник меня очень и очень сильно недооценивает. Я ему объявил шах ферзем, которого он без зазрения совести съел, после чего моя ладья поставила его королю мат. Я прокашлялся.

— Как там, на счет одного рубля? Мы же все тут люди серьезные.

Красномордый шустряк стал еще краснее, но бумажку рыжего цвета не зажал, честно выложил на байковое одеяло около шахматной доски, — давай теперь я белыми, — заявил он.

Странная деньга, пронеслось у меня в голове. Вытянутая по вертикали бумажка с большим гербом СССР. Моя память немного стала возвращаться, и я вспомнил, как выглядел один рубль времен СССР, он был такой же рыжий, но вытянутый по горизонтали. И в то время это была хорошая сумма. Я взял рубль в руки и посмотрел его на просвет, может быть он фальшивый.

— Что смотришь? — недовольно пробурчал красномордый шахматист, — фальшивых не держим. Играем вторую партию, теперь мои белые.

Во второй игре, я с удовольствием отметил, что память еще больше стала приоткрываться, а саму партию я выиграл еще быстрее. Поймал торопыгу на простенькой вилке, выиграл преимущество и технично довел игру до победы.

— Играем еще две партии, — заявил красномордый.

Вокруг нас стали собираться мужики и похихикивать над шустряком.

— Семеныч, — обратился к нему мужик из моей палаты, — как же так, а говорил, что скучно тебе с нами, соперника нет достойного, что чемпион своего завода.

— Не бухти под руку, сейчас я сопляка разделаю, как бог черепаху, — огрызнулся красномордый.

Однако обе партии остались снова за мной. Потом я выиграл еще шесть партий уже у других находящихся на излечении товарищей, и наконец, сославшись на слабость в голове, с десятью рублевыми бумажками в руке отправился на тихий час. И тут в мою голову потоком хлынула всевозможная информация, я вспомнил все, причем в двух различных вариациях. Я вспомнил, что я — Виктор Михайлович Тетерин, и что угодил в грозу, снимая птиц в заповеднике, и даже увидел вспышку молнии, которая ударила в меня. Я вспомнил, что меня зовут так же Богданом Викторовичем Крутовым, и что я, чтобы привлечь внимание симпатичной девчонки полез на заброшенный деревянный барак, с которого и грохнулся. В общем, вспомнил я все. Оказывается, невидимая рука судьбы меня забросила в далекий 1960 год в подмосковное Измайлово. Еще бы понять для чего я оказался здесь. Однако возвратившаяся память обошлась мне очень дорого, меня снова тошнило, и безумно болела голова. В итоге я пролежал в кровати весь остаток дня и всю ночь.

2

Наутро прекрасное весеннее солнце разбудило меня в отличном состоянии и настроении. Появилась непреодолимая жажда деятельности, а так же зверский аппетит.

— Положите ему еще добавки, — попросил в столовой доктор Анатолий Порфирьевич, видя, как я сметаю безвкусную перловую кашу со своей тарелки.

Потом я еще раз смотрел взглядом побитого щенка на «добрых» поваров, выпрашивая добавки во второй раз. Спустя пять минут они сломались, и я съел третью порцию клестероподобной субстанции.

— Семеныч, — обратился я к вчерашнему партнеру по шахматной игре, — есть желание отыграться? Или вам слабо?

От этих слов, красномордый Семеныч чуть не поперхнулся, — да я тебя сейчас разделаю под орех, как… — задумался он.

— Как бог черепаху, — подсказал я ему.

Через двадцать минут все больные мужского пола, которые могли передвигаться самостоятельно собрались на эпичную шахматную битву «Алехина» и «Капабланки» местной больницы. Саму шахматную баталию, с разрешения Анатолия Порфирьевича, устроили прямо в больничной столовой.

— Чтобы быстрее больные шли на поправку, они не должны зацикливаться на своих недугах, — пояснил доктор свою мысль коллегам.

В первой партии, играя черными, я выбрал выжидательную тактику, решил пусть рискует, а я его поймаю на какой-нибудь ошибке. К тому же Семеныча задели за живое мои слова про слабо. Поэтому он много горячился, грозился, и конечно пропустил от меня эффектную вилку и потерял ферзя.

— Семеныч, сдается мне, разделка под орех откладывается, — стал посмеиваться над хвастуном мужик из моей палаты.

Он и вчера мне помог морально, нужно будет ему при случае сигарет или папирос прикупить, — вижу по лицу, вы сдаетесь? — сказал я красномордому, — теперь мой черед играть белыми.

Семныч молча перевернул доску, и мы снова расставили пешки и фигуры в начальное положение. Посмотрим, как чемпион завода знаком с ферзевым гамбитом, подумал я и пошел пешкой дэ два на дэ четыре. Ровно десять минут пыхтел бывший чемпион больницы, отбиваясь от моих наскоков. Разделал я его как бог черепаху, под орех.

— Мне на укол пора, — пробубнил Семеныч и выложил два рубля прямо на доску. Потом он поднялся, немного помялся и пожал мне руку.

— Спасибо за игру, — поблагодарил я его, молодец, проигрывать всегда нужно достойно, — следующий кричит заведующий! — предложил я смельчакам сразиться со мной на шахматной доске.

После чего до обеда я еще выиграл тринадцать партий, даже доктор Анатолий Порфирьевич проиграл мне трешку. Потом он потрогал рукой мой лоб и сказал, — в медицинской практике подобное уже случалась, человек после сильного потрясения начинал лучше соображать, поэтому ничего удивительного я у больного не замечаю. Завтра будем тебя выписывать.

— Это что, мне в школу идти придется? В восьмой класс? — спросил я растерянно доктора.

— А как же, у тебя экзамены на носу! — усмехнулся он, — ничего, парень ты башковитый, смекалистый, что характерно уже и при деньгах.

Мысли о школе и предстоящих экзаменах вогнали меня в уныние, поэтому весь день я решил посвятить ничего неделанию, и лежанию на больничной койке. Ночью мне снилось детство паренька, в теле которого я пребывал. Родился новый я в июле 1955 года. Отца я помнил смутно, он много болел и умер от ран, когда мне было восемь лет. Как раз в тот год, когда родился мой младший брат. И жили мы в коммунальной квартире в одной комнате втроем. Брат! При этой мысли я проснулся. Опять в окно светила Луна, которая уже пошла на убыль, а вся палата спала беспокойным сном.

— Брат, — повторил я шёпотом.

Ну конечно, Миша, Михаил, — это же мой отец в будущем, его усыновил однополчанин моего теперешнего отца. То есть я сейчас в теле своего дяди Богдана, который погиб в детском доме, когда меня еще на свете не было. Как погиб мой дядя, я не знаю, но, по всей видимости, догадываюсь. С крыши упал.

— Вот это поворот, — снова повторил я шепотом.

Ладно, нет смысла рефлексировать, будет день, будет и пища, разберемся. Я еще раз посмотрел на Луну и лег досыпать дальше.

На следующий день после выписки в ближайшем магазине я купил пару пачек папирос «Беломорканал» и триста граммов мармелада детского в дольках. Одну пачку я отдал Семенычу, вторую в свою больничную палату для курящих мужиков, а мармелад подарил молоденькой санитарке Наташе, которая все эти дни на меня дулась и обижалась.

3

Родной детский дом имени Григория Россолимо, который располагался в двух, двухэтажных зданиях, в одном здании находились наши спальни, в другом мастерские, встретил меня тишиной. Что было объяснимо, так как все ребята сейчас были в школе.

— Ну что Крутов, опять ты вляпался в историю? — спросила меня воспитатель, а так же по совместительству заведующая, Лариса Алексеевна.

Полная женщина лет пятидесяти с хвостиком, насколько мне подсказывала память моего второго я, была человеком не злым, многое нам прощала, да и просто жалела нас.

— Зачем ты полез на этот старый барак? Что там медом тебе намазано? Май месяц, скоро экзамены, кем ты будешь в будущем обалдуй? Сил на тебя моих нет.

Все вопросы, предназначенные мальчишке, в теле которого я оказался, я пропустил мимо ушей. Ну что сказать, был глуп, исправлюсь?

— Лариса Алексеевна, вы же знаете, как я вас уважаю, — внезапно сменил я тему, — а комната, в которой я жил с братом и матерью останется за мной?

— Конечно? — удивилась воспитатель, — тебе скоро исполнится шестнадцать лет, экзамены сдашь и вернешься в свою комнату. Никто от туда выселить тебя не имеет права, а если это произойдет, не беспокойся, мы отстоим твои права. Мы своих воспитанников в обиду не дадим! А что ты вдруг этим заинтересовался?

— Думаю чем заняться после школы.

— Учишься ты слабо, иди на завод или на фабрику, — усмехнулась Лариса Алексеевна, — у нас в СССР любой труд в почете.

Спасибо обнадежили, подумал я и поплелся на второй этаж, где располагалась спальня старших ребят. В длинной комнате было четырнадцать кроватей, которые стояли в два ряда и занимали восемьдесят процентов жилого пространства, еще пять процентов тумбочки, остальное — длинный проход. Как в пионерском лагере. Моя койка была самой козырной, она стояла у окна в самом дальнем от дверей углу. Рядом были кровати моих корешей, Толика — Маэстро, Саньки — Зёмы, Вадьки — Буры. Над койкой Толика висела гитара, которую как он говорил, его отец привез из Германии. Его история так же чем-то похожа на мою, мать умерла, правда отец их не умер, а бросил несколько лет назад и у него другая семья. Здесь в детском доме он вместе с сестрой, Наташкой, они близнецы. Фамилия у него Марков, но прозвище из-за своей тяги к музыке. Санька — беспризорник, родителей своих вообще не помнит. Прозвище Зёма образовалось от его фамилии Земакович. А Вадьку мать оставила на попечение бабушки и уехала куда-то в Сибирь на заработки. Бабушка его умерла, а от матери ни слуху, ни духу. Прозвище у него — Бура, так как фамилия его Бураков, чем то похож фигурой на медведя. Он самый физически сильный из нас. Зато я самый авторитетный и в компании за старшего. И судя по моим разбитым кулакам, махать ими мне приходилось довольно часто.

Я открыл дверцу своей тумбочки и обследовал ее. Учебники, тетради, какие-то шурупы и неплохая свинчатка. Я взял ее в кулак, сжал, легла она в него как родная. На самом дне обнаружились десять рублей, две трешки и четыре рублевки. Память моего предшественника подсказала, что рубль сейчас не такое уж большое богатство. А те советские деньги, которые помнил я, должны были вот-вот появиться. Но в каком году произойдет смена денег и деноминация я не вспомнил. Получается сейчас рубль — это как десять копеек в восьмидесятых годах.

— Денег нет, но вы держитесь, — усмехнулся я, вспомнив слова одного политического бездельника из первой жизни.

После шахматных больничных баталий я разбогател на семнадцать рублей. Весь свой капитал, двадцать семь рублей, я спрятал в книжку по литературе. Надо бы разведать, где тут в Измайлово играют в шахматы, можно будет снова подзаработать. Не в деньгах конечно счастье, но без них плохо. Я взял в руки Толькину гитару провел по струнам и поднастроил ее. Играть я научился в первой жизни, будучи студентом Политеха, потом много практиковался в туристических походах и на сплавах, виртуозом, конечно, не был, но слух имел, и играл сносно.

— Призрачно все в этом мире бушующем, — запел я негромко, — есть только миг, за него и держись.

Да, пальцы о непривычки моего нового тела заболели. Видать Богдана музыка особенно не интересовала, исправим это недоразумение. Ведь музыка строить и жить помогает. Я повесил гитару на место и закимарил на своей кровати.

— Богдан! Братуха! — услышал я сквозь легкий сон.

Я разлепил глаза и увидел, как на меня несется худой и высокий Зёма, — а мы думали, что ты уже все каюк, я уж думал сам этой вертихвостке поджопников надавать.

— Здаров, братан! Как видишь, наша советская медицина враз меня на ноги поставила, — заулыбался я.

Тут же в дверь влетели и Маэстро с Бурой, они радостно меня обнимали и похлопывали. Странное дело, в первой жизни у меня друзей к сорока шести годам практически не осталось. А тут сразу три преданных товарища, необычные ощущения.

— Хавать пора! Пошли, — забеспокоился Бура.

— Все бы тебе только жрать, — засмеялся Маэстро, — в самом деле, пошли, там и поболтаем.

Вся наша боевая четверка переместилась в детдомовскую столовую, которая занимала одну комнату на первом этаже. Кормили, надо было признать, только-только, чтобы ноги не протянуть. Жидкий суп и макароны на второе, на десерт чай с хлебом.

— Это блюдо знаменитой кавказкой кухни! — грустно пошутил я за столом.

— Какое такое блюдо? — изумился Зёма.

— Жричодали! — под смех всех ребят вокруг закончил я фразу, — ну что мужики, как там, в школе дела?

— Без тебя вообще хреново, — забубнил Бура, — на Маэстро опять наехали, меня жестко прессанули, Зему тоже попинали немного.

Я немного поднапряг память и вспомнил, что в школе у нас была нехилая конфронтация с местными, главой которых был Олег Постников, сынок богатых родителей, папик у него заведующий продовольственным магазином.

— Постный что ли расслабился? — спросил я парней, — че от тебя хотят? — обратился к Толику Маэстро.

— Деньги говорят, я им должен, типа я десятку им задолжал, — невесело пролепетал он.

Нам в детском доме выделяли по тридцать рублей в месяц на всякую мелочуху и конфеты, заведующая заботилась о том, чтобы мы привыкали к обращению с наличностью. Постному, конечно, эти копейки были не нужны, ему было важно себя поставить выше всех. Чем гнилее человек, тем больше ему хочется раболепия.

— Ладно, завтра все разрулим, — похлопал я паренька по плечу, — за каждую мою разбитую костяшку на кулаках он мне заплатит звонкой монетой.

— Здорово, что ты жив и здоров! — развеселился Зёма, — чего уж мы тут только не передумали, пока ты в больничке валялся.

Однако Толик все равно был не в себе.

— Ну, ты чего? — удивился я, — Маэстро, не кисни.

— К Наташке местный бандюган, Чеснок, подкатывает, — признался он, беспокоясь за сестру.

Я посмотрел в сторону наших детдомовских девчонок, Наташка действительно была сама не своя. Симпатичная, — подумал я, — между прочим, чем то похожа на актрису, которая играла Маю Светлову из кинофильма «Приключение Электроника». Практически одно лицо, да и по фигуре похожа. Странно, что Богдан в теле, которого я был, раньше на нее не обращал внимание.

— Я этого Чеснока так отхирачу, что всю оставшуюся жизнь он на лекарство работать будет, — снова я попытался взбодрить Толика.

Кстати Маэстро так же, как и сестра, был очень симпатичным парнем, поэтому Постный его больше всех и доставал. Завидовал, прыщавая морда.

После обеда вся наша компания переместилась к нам в комнату, потом к нам пришли в гости все наши старшие девчонки и стали просить Маэстро сыграть на гитаре. Да, — усмехнулся я, — компьютеров нет, айфонов и телевизоров тоже, чем еще занять свободное время. Толик после обеда и моих слов заметно повеселел и с удовольствием взялся за инструмент.

— Голуби летят над нашей зоной, голубям нигде преграды нет, — затянул очень приятным голосом Толик, девчонки тоже стали подпевать юному любителю зековской романтики. Лично я с большим трудом дослушал эту бесконечную балладу. Никогда не любил блатных песенок.

— Маэстро, давай про журавлей, — попросила бойкая девчонка подружка Наташки, Тонька.

Круглое личико, хитрые глазки, уже вполне созревшая девушка, лет через пять разнесет ее во все стороны, если следить не будет за собой, — отметил я про себя, — а сестра Толика, реально здесь самая красивая, жаль, если Чеснок добьётся своего. Все силы приложу чтобы этого отморозка отвадить, и плевал я на его кодлу. Нужно будет, с каждым буду биться до последнего.

— запел Толик,

В этой песне не было ни слова про зону и про зеков, но суть ее мне была ясна, песня про побег. В общем если ребята и дальше будут слушать подобную муру, то многие на зоне и окажутся. Зёма, например, и сейчас с придыханием говорит про блатных.

— Маэстро, — оборвал я певца на пол куплете, — дай ко мне инструмент, я сыграю.

Вся компания удивленно оглянулась на меня и пораскрывала рты.

— А ты умеешь? — Толик недоверчиво протянул мне гитару.

— Одного мудреца как-то спросили, а можешь ли ты играть на гитаре? — отшутился я, — а он ответил, не знаю, не пробовал.

Девчонки дружно захихикали, Зёма же просто загоготал. Я взял гитару и задумался, — что исполнить честной компании? Что-то сложное не поймут. Может быть «Ласковый май» им сбацать. Что-нибудь про любовь, про вечер, про май. Я конечно не фанат такой музыки, но сейчас она реально в тему. Еще раз я попробовал брать знакомые аккорды и заиграл.

— пока я пел, мне было смешно видеть, как у всех вытянулись лица и широко раскрылись глаза. Наташка так вообще вперилась глазами в меня как в инопланетянина. По сути, я и есть здесь кто-то на вроде пришельца с другой планеты.

— затянул я припев. И краем глаза заметил, что к нашей компании стали присоединяться и другие парни из нашей комнаты, а так же девчонки из соседних спален.

Когда я запел припев второй раз, Наташка и Тонька очень красиво стали подпевать мне на бэк-вокале. А когда припев зазвучал третий раз, подпевали практически все. Закончил песню я под оглушительные овации.

— Козырная песня! — не выдержал Маэстро, — показывай аккорды, это же просто улет.

— А чья это песня? — спросила Наташка, — сам сочинил?

— В больнице слышал, — соврал я.

— Да не гони, — заявил Санька Зёма, — если бы такую песню пели бы в больнице, то ее уже пол страны пело. А песня то про кого, — заулыбался Зёма, — про Ирку?

— Нет, это я про тебя написал, — ответил я, — лежал в больничке и думал, а как там Санек, не написать ли про него песенку.

Тут же на меня насел Толик Маэстро и пока я не продиктовал слова не отцепился. Потом он взял гитару и запел про розовый вечер.

— Бура, — позвал я Вадьку, — пойдем, выйдем на улицу потрещим.

Мы с трудом протиснулись среди слушателей нового детдомовского хита и спустились на первый этаж. Честно говоря, ситуация с Чесноком, с этим приблатненным пациком меня напрягала больше всего. Единственный кто был реальной мне поддержкой это Вадька. Когда мы вышли на крыльцо солнце уже село за горизонт и вокруг были потемки.

— Как считаешь, — спросил я его, — отмашемся мы от кодлы Чеснока?

— Да хрен его знает, — честно заявил он, — они вполне могут с пиками прийти на разборку. Порезать могут.

— А может мы кистеньками обзаведемся?

— Чем? — удивился Вадька.

— Кистень — это гирька такая на цепи или веревке.

— Где мы их возьмем?

— Ты видел набалдашники на наших кроватях, — пояснил я суть идеи, — открутим их и к веревкам привяжем. Прикинь, такая дура вылетает и прямо в лоб?

— Ну да, когда внезапно и полбу это круто будет, — обрадовался мой соратник.

— На кого еще можем рассчитывать кроме, Маэстро и Зёмы, как считаешь? — задал я следующий вопрос, в комнате было еще четверо пареньков нашего возраста, которые учились в параллельном классе «Б».

— Поговорить с парнями конечно можно, но против Чеснока они быстро сольются. Тем более Дюша, уже давно шестерит в той банде.

Дюша, сокращенно от Андрея, чем то мне напоминал Зёму, высокий и худой, тоже беспризорник, но характер лизоблюдский чувствовался сразу. Да и мне несколько раз приходилось лупить мерзавца, который иногда тряс деньги с малышей. Как говориться молодец среди овец, а против молодца и сам овца.

— Значит так, — сказал я Вадьке, — завтра встаем пораньше и тренируемся с кистенями, чтобы себе ими по лбу не съездить, и в школу идем вместе с этими фиговинами.

— Хорошо, — меланхолично согласился Бура.

Надежный парень это Вадька, с таким хоть в разведку, не сдаст, подумал я и сказал, — пошли спать.

Однако когда мы с Бурой вошли в жилой корпус, нас встретила Наташка.

— Богдан, можно с тобой поговорить? — спросила она.

Пришлось второй раз выйти на крыльцо корпуса, снова послушать ворчания сторожа, Иваныча, — ходют туда-сюда, ходют, спать идите уже.

— Спокойно Иваныч, все под контролем, — отмахнулся я от старика.

На крыльце уже было довольно прохладно. Я бы конечно накинул Наташке на плечи свой единственный пиджак, но он остался в деревянном чемодане у меня под кроватью. И сейчас я был одет в подобие армейской гимнастерки, только неопределенно темного цвета. Такова была в это время школьная форма. Ну а что, зачем легкой промышленности париться, шить всякие навороченные куртки и брюки, стряпай гимнастерки и для солдат, и для школьников, и для студентов. Все одинаковые и все одеты, как чучела. А больше всего меня бесила фуражка, наверное, их специально выпускали в бесчисленном множестве, чтобы люди сразу привыкали к военным порядкам. Сестра моего друга была одета более нарядно, на ней было яркое красное платье немного ниже колен, в крупный белый горошек. Я еще раз себя спросил, почему Богдан, в теле которого я находился, не обращал на нее никакого внимания, странно.

— Богдан, скажи, только честно, — спросила меня Наташка, поежившись от холода, — ты сильно любишь Ирину?

Кто о чем, а вшивый о бане, — мелькнуло у меня в голове, — ну какая любовь в пятнадцать лет, хотя на самом деле мне сорок шесть, да и в сорок шесть уже на любовь смотришь по-другому.

— Такую песню для нее красивую сочинил, — продолжила она, — вот бы для меня кто такую написал.

— Я когда с крыши упал, — ответил я, — многое успел переосмыслить, нет, я ее не люблю. А для тебя что-нибудь не хуже сочиню.

— Правда!? — обрадовалась девушка, она быстро чмокнула меня в щеку и убежала в наш жилой корпус.

— Это что сейчас такое было? — задал я вопрос ей вслед, который естественно повис в воздухе.

Неужели девочка в меня влюбилась? — подумал я, — этого еще мне не хватало. Разобраться бы с тем, для чего меня закинула сюда судьба. А тут еще и любовь нежданная. Я еще раз посмотрел на яркие майские звезды и пошел спать.

4

Угораздило же меня в качестве ученика вернуться в среднюю школу спустя три десятка лет. А между тем я уже получил высшее техническое образование, поработал некоторое время на заводе. И снова за парту. Алгебра, геометрия, химия, физика, история, ужас. Можно конечно сказать, что мудрые люди говорят, век живи, век учись, но не в средней же школе за партой. Кстати о партах, они все под наклоном, наверное, чтобы осанка была правильной. И еще бутылёк с чернилами стоит в специальном углублении. Хорошо, что мышечная память мне сама подсказала, как пользоваться чернилами и пером, а не то бы все тут уляпал. Рядом за партой со мной сидит Толька Маэстро, через проход сидят Санька Зёма и Вадька Бура, вся наша компания занимает две задние парты, так называемая камчатка. Как один раз заявила Ольга Стряпунина, председатель совета отряда нашего восьмого «А» класса, мы позорное пятно, всю успеваемость тянем вниз. На третьей парте в центральном ряду, сидит Наташка, сегодня она избегает меня взглядом. А на второй парте в ряду у окна сидит Иринка, из-за которой я полез на крышу, объект пылкой страсти того Богдана, который был до меня. Ничего так хорошенькая, даже красивая, похоже на певицу французскую, Ализе из нулевых годов. Глазки карие, волосы пепельно-черные, до плеч.

— Крутов! — окрикнул меня учитель алгебры и геометрии, Николай Андреевич, — ты хоть слышал, что я сейчас объяснял?

Николай Андреевич, вспомнил я, закончил пединститут четыре года назад. Человек он был злопамятный, и когда ему было нужно — принципиальный, а когда это было не выгодно, беспринципный. Это выражалась в том, что у него были свои любимчики, и мы, камчатка, на которой он выпускал пар. Не зря его мой предшественник ненавидел.

— Нет, — ответил я, — я как с крыши рухнул, что-то слышать стал хуже. Ухо, наверное, повредил.

— Встань, когда учитель с тобой разговаривает, — строго потребовал молодой да прыткий педагог.

— Вот сейчас совсем плохо вас слышу, — сказал я, не вставая. Ох, как захотелось его потравить.

— Иди к доске! — еще громче крикнул он.

— Зачем же так орать, — встал я и направился на Голгофу, — я не глухой.

Весь класс дружно заржал. Учителя перекосила гримаса ненависти.

— Напоминаю всем и персонально тебе, Крутов, скоро экзамены и мы сейчас повторяем весь пройденный материал. Вот мел, вот доска, продемонстрируй почтеннейшей публике доказательства теоремы Пифагора.

Николай Андреевич с удовольствием приготовился к словесной порке ненавистного ученика.

— Почтеннейшая публика, — начал я свое выступление, — для доказательства теоремы Пифагора необходимо как минимум нарисовать этот прямоугольный треугольник.

Я начертил с помощью здоровенной деревянной линейки треугольник с прямым углом. Далее от гипотенузы начертил квадрат. Потом, в оглушительной тишине, пририсовал к квадрату еще три одинаковых треугольника, и получилась фигура квадрат в квадрате.

— Нам нужно доказать, что площади всех четырех, одинаковых треугольников, равны площади квадрата построенного на гипотенузе. Делается это элементарно. Нужно мысленно передвинуть один треугольник сюда, а два других сюда. И мы получаем, что цэ квадрат равно а квадрат плюс бэ квадрат. Если я не ошибаюсь, этот способ доказательства называется метод площадей.

— Еще вопросы имеются, Николай Андреевич? — спросил я, разглядывая потрясенное лицо преподавателя. Так же на меня во все глаза смотрели и одноклассники. Наташка пыталась меня прожечь большущими зелеными глазами, Иринка такими же большими карими. До кучи меня испепелял своим взгляд мой личный враг, Олег Постников.

— Ты я вижу, считаешь себя очень умным? — попытался меня снова задеть за живое Николай Андреевич.

— Что поделать, если мама таким родила, — ответил я под смех и истеричное хрюканье всего класса.

— Садись на место, пока, — сжимая от бессилия кулаки, сказал преподаватель.

На перемене все было как обычно, малышня носилась туда и сюда, я со своей бандой стоял и тихонько шушукался. Мы обсуждали новое холодное оружие, кистень.

— Толик, — поинтересовался я у Маэстро, — Постный не подкатывал?

— Не, шухарится, — ответил друг.

— На следующей перемене, вопрос закроем, — объявил я своим парням, — и без этого жирного придурка проблем хватает.

— Можно тебя на два слова, — обратилась ко мне Иринка, наша классная королева красоты.

Она подошла со спины, я от неожиданности вздрогнул и чуть-чуть не выхватил кистень из металлического шарика от кровати. Вот был бы номер, если бы я ей залепил в лоб. Ужас просто. Мы отошли на несколько метров в сторону.

— Ну? — задал я логичный вопрос.

— Ты на меня не очень сердишься? — невинно потупив глазки, спросила наша красотка.

— То, что нас не убивает, делает сильнее, — ответил я цитатой Ницше, — еще вопросы?

— Ты все еще хочешь сходить со мной в кино? — снова стрельнув глазками, спросила она.

Я тут же почувствовал просто огненный взгляд где-то с боку и оглянулся. Наташка как гипнотизёр смотрела напряжённо на мою беседу с Иринкой.

— Давай договоримся, Ирина, у нас был уговор, я прохожу по крыше, мы идем в кино, так?

Иринка кивнула в ответ.

— Я с крыши этой хряпнулся, и пока летел, пока лежал, пока в больнице отлеживался, многое изменилось. И в кино я с тобой идти больше не хочу. Предлагаю эту тему закрыть.

— Ты очень изменился, — пролепетала красавица, которая ранее не знала отказов, — как будто другой человек.

Тут прозвенел звонок на урок, и я решил, что беседа наша подошла к завершению. Но пока я входил в класс, ко мне протиснулась Наташка и зашептала, — что она тебе говорила?

— Ревнуешь? — улыбнулся я.

— Вот еще, — прошипела еще одна королева красоты восьмого «А», ткнула меня в бок локтем и прошла к своей парте.

Урок истории в отличие от урока геометрии вел не недавний выпускник пединститута, а бывший фронтовик Данил Васильевич Чернов, у него было осколочное ранение в правую руку, и поэтому он часто ее держал на перевязи. А когда на улице скакало давление, то по лицу нашего учителя можно было понять, что его плохо вылеченная рука побаливает. Что характерно Данил Васильевич был одним из немногих педагогов в школе, который никогда не повышал на нас голос и обращался исключительно на вы. И самое главное он любил выслушивать наши детские мнения о том или ином историческом событии.

— Итак, кому, что не понятно? — спросил Данил Васильевич, закончив рассказ о Бородинском сражении отечественной войны 1812 года.

— Мне не понятно, — не выдержал я своего вынужденного безделья в школе.

— Что именно вам не понятно молодой человек? — удивился историк, по всей видимости, мой предшественник успел насолить даже такому хорошему мужику.

— Можно я к доске пройду? — спросил я вконец ошарашенного педагога.

— Пожалуйте, — пролепетал он и заметно напрягся.

Я подошел к карте сражения, которая висела на доске, взял указку и ткнул в Багратионовы флеши.

— Обратите внимание, это Богратионовы флеши, а это старая Смоленская дорога, исходя из масштаба карты расстояние между ними два с половиной километра.

Потом я ткнул указкой в батарею Раевского.

— Это батарея Раевского, а это новая Смоленская дорога, между ними расстояние примерно полтора километра.

— Я и сам все прекрасно вижу, — стал заводиться историк, — к чему вы клоните, молодой человек и отнимаете наше время.

— Прицельная дальность пушек 1000, 1300 метров, — продолжил невозмутимо я, — это значит, что смысла французам штурмовать наши огневые точки не было никакого. Дорогу с них не обстрелять. Наполеону было достаточно ударить нам во фланги, вдоль старой и новой Смоленской дороги и взять наши войска в кольцо. Вы же старый фронтовик, как бы в этом случае действовали немцы?

Историк аж крякнул от неожиданности и задумался.

— Да, действительно, — сказал Данил Васильевич, почесывая свой затылок, — а сами вы как полагаете?

— Исходя из того, что историю пишут победители, то Наполеон так и поступил, поэтому, не имея превосходства в силе, он разбил армию Кутузова и взял Москву. И лишь позднее придворные историки Александра первого переписали ход реального сражения.

— И как же мы, по-вашему, в итоге победили в войне 1812 года? — скривился историк, выслушивая мою спорную версию былого.

— Мы победили, благодаря стойкости и героизму солдат, а так же благодаря простому народу, который не жалея сил встал на борьбу с захватчиком. Кстати сказать, Париж брали не регулярные русские войска, а казачья, народная армия под предводительством Платова Матвея Ивановича.

Старый фронтовик на пару минут подвис вспоминая фронт и бои, в которых сам принимал участие. Самое странное, историк никогда нам не рассказывал о своей войне.

— Несите дневник, молодой человек, — сказал Данил Васильевич, — ставлю вам пять, за вдумчивое и внимательное отношение к предмету, но версию вашу я не разделяю.

На перемене как Мегера, ко мне подлетела наша председатель совета отряда Ольга Стряпунина, — вижу ты, Крутов, исправляешься, дошли, наконец, до тебя мои слова, но смотри не возгордись, мы быстро тебя проработаем, — затараторила она.

— Исчезни, курица, не порти настроение, — резко ответил я ей, ненавижу таких людей, которые изображают бурную деятельность, лишь бы на них обратили внимание. Всеми силами прутся во власть и ведь пролезет эта Стряпунина куда-нибудь потом.

— Ты, Крутов, просто не отесанный нахал! — взвизгнула она и исчезла, исполнив мое пожелание.

Тут меня прижала жёлтая жидкость, и я решил навестить укромный уголок, где обычно парни справляли не только естественные надобности, но любили, и покурить и даже выпить. На выходе из специальной кабинки меня ждала троица неприятных мне ребят. Олег Постников и два его телохранителя, два девятиклассника Миша и Гриша. Ребята в целом не плохие, занимались в школе тяжелой атлетикой, но туповатые, поэтому и вписались за мерзавца за небольшой гешефт.

— Какие люди и без охраны, — начал Постный, — Дыня собственной персоной.

Не знаю почему, но недруги меня всегда за глаза называли Дыней, либо это произошло от второй части имени Богдан, либо о того что частенько от меня получали в эту самую дыню.

— Неужели деньги мне решил вернуть? — улыбнулся я, нагло рассматривая прыщавое лицо толстяка.

— Какие деньги, — удивился сынок заведующего продмагом, — что ты гонишь?

— Пока я был в больнице, ты на моих корешей наехал, доставил им неудобства, а неудобства моих корешей стоят дорого, поэтому с тебя тридцать рублей. Сегодня не заплатишь тридцатку, завтра будешь должен тридцать один рубль, счетчик включен, — всю эту брехню, которую я тут же сочинил, слета выдал на неокрепшие умы балбесов скороговоркой.

И пока Миша и Гриша скрипели извилинами, решая вправе ли я поставить Постного на бабки, предводитель тяжелоатлетов сам ринулся на меня в атаку. Это он, конечно, зря затеял, пронеслось в моей голове, так я был и быстрее и опытнее, да и руки у меня были длиннее. Я резко выбросил короткий прямой прямо ему в пятачину, и у свинопотама тут же брызнула кровь из носа. Он закрыл лицо руками и заверещал, — валите его!

Миша и Гриша были и сильнее меня и выше ростом, однако тягать штангу или гирю это не совсем одно и то же чем махать кулаками. И пока они пытались меня схватить за школьную гимнастерку и повалить на пол, я успел одному хлестко пробить в солнечное сплетение, а другого ударить по печени. Стремительная атака нападавших, так же быстро и прекратилась. А дальше в запале я поступил крайне не красиво, с другой стороны не я первый начал, я пробил и первому и второму мордовороту с ноги прямо в дыню. Да, тяжко ребятам придется на фейс-контроле в ближайшие дни.

— В следующий раз будете думать за кого и против кого вписываетесь! — крикнул я им в уши.

И тут дверь распахнулась, и на пороге школьного туалета возникли три добрых молодца, Вадька, Санёк и Толик, все они дружно размахивали самопальными кистенями.

— Игрушки спрячьте, — командовал я своей банде.

Потом схватил Постного за шкварник и тряхнул как следует, — гони тридцатник, если жить хочешь. А если еще на моих ребят потянешь, я, куда надо, сообщу, как твой папанька в продмаге неучтенным товаром спекулирует! Понял меня, падла?

Постников захныкал и протянул мне три смятых купюры по десять рублей каждая.

— Умница детка, — сказал я, скалясь, и шлепнул ладонью толстого по щеке, — не рыпайся, понял меня?

— Понял, — проскулил он.

В общем, весело прошел первый день в школе, думал я, шагая по родному уже Измайлову. Рядом со мной неизменно следовали Зёма, Маэстро и Бура, а так же наши детдомовские девчонки Наташка и Тонька. Еще бы с Чесноком порешать проблемы и вообще жизнь наладится.

— А че будем с деньгами делать? — вывел меня из задумчивости Зёма.

— В кино пойдем, мороженное пожрем, — предложил я, — еще из параллельного класса парней позовем и Машку со Светкой, всех, кроме Дюши, нам шестерки Чесноковские без надобности.

— Откуда у вас деньги? — насторожилась Наташка, — украли?

— Олег Постников долг вернул, — похохатывая ответил Санька Зёма.

— Очень долго упрашивал, чтобы мы взяли, — так же поддакнул ему Толик Маэстро.

Уже неплохо, что он приободрился, — подумал я, — а то ходил сам не свой.

— Слушайте анекдот, — крикнул я, — идут два ежа, у одного перемотана лапка, что случилось, спрашивает один, просто хотел голову почесать ответил второй.

Парни и девчонки все дружно захохотали, вот что значит молодость, никаких трудностей не замечают, смеются над всякими пустяками, подумал я, а ведь все без родителей и с мутными перспективами в будущем. Хотя сейчас не дикий капитализм вечно встающей с колен эрэфии. Что не говори, а сейчас в СССР социальная защищенность на высшем уровне.

— Слушайте еще, — сказал я, когда народ отсмеялся, — хорошо быть ежиком…

— Почему? — удивилась Наташка.

— Никто не сядет на шею, — закончил я фразу, и все опять заржали.

— И плохо ежиком быть тоже, — сказал я.

— Почему? — удивился уже Зёма.

— Никто не обнимет, — снова сказал я.

Учитывая, что последние годы, я главным образом занимался фотографированием животных, тема про ежика была мне близка как никогда. И тут же мне немного взгрустнулось, так как я вспомнил своих родителей из будущего, как они перенесли мою потерю там, в том будущем времени, которое так далеко, словно на другой планете.

Вечером в нашей спальне опять было полно народу, девчонки, Тонька, Наташка, Светка и Машка требовали песен, Маэстро с большим удовольствием затянул новый хит нашего детского дома.

— пел мой друг с вдохновением, и ему очень слаженно вторили все девчонки.

А Зёма приплясывал под мелодичную и ритмичную мелодию, я же уже начал жалеть, что показал ребятам этот хит. Однако выслушиваться тюремную романтику у меня было еще меньше желания. Сегодня, как бы так случайно, Наташка селя рядом со мной и легонько касалась меня своей рукой. Мне, почему то пришла мысль, что самые сексуальные, это вот такие невинные прикосновения. А дальше уже проза жизни. Пока я был погружен в свои размышления, Толик Маэстро закончил петь про розовый вечер уже второй раз. Девчонки снова стали канючить, — ну сыграй еще разик!

Маэстро мельком глянул на мою перекошенную физиономию и сказал, что у него заболел палец. И тут очнулась Наташка, — Богдан, ты обещал, что напишешь песню для меня.

— И что? — я оторопел.

— Вот тебе гитара, — сказала она невозмутимым голосом, — давай сочиняй.

Тонька, Светка и Машка, так же присоединились к подруге, — Богданчик, ну сочини еще одну песню!

— Простые вы девушки, как три рубля, — сказал я, глубоко и обреченно вздыхая.

Я пару раз провел по струнам, и все не мог придумать, чтобы мне такое сплагиатить из будущего, чтобы оно было в тему. И пока я скрипел извилинами Толик тут же достал тетрадку, и приготовился записывать новый детдомовский хит.

— Нет сегодня настроения, сказал я и протянул гитару обратно Толику.

— Не, не, не! — запротестовала Наташка в самое ухо, и как бы случайно прижалась ко мне своей девичьей грудью, первого размера, — если взялся за инструмент, то играй.

Что же я еще слышал из творчества бывших детдомовских ребят из недалекого будущего?

— Припев значит такой, — начал я скрипеть извилинами своей памяти, -

— Зашибачая песня, — первым не выдержал Сёма, и завыл голосом молоденького осла, — Капризный май и теплый вечер…

Правда он тут же схлопотал от Тоньки, которая сидела рядом, книжкой по голове, — дай Богданчику сосредоточиться!

— Куплет такой, — я снова заиграл на простых блатных аккордах, — Дождь, по окнам дождь, И белый снег растопил апрель. Грусть чего ты ждешь, Весна давно постучалась в дверь…

— Помедленней, я записываю, — вклинился Толик, — повтори куплет и припев, пожалуйста.

Я пропел снова куплет и припев, и задумался на пару секунд, что же там было в песне дальше, кровь — любовь, весна — красна, тополя — конопля… Что-то там было про небо.

— А вот, — сказал я напряженно наблюдающему за мной народу, — Ночь, седая ночь, Холодных звезд белый хоровод, Сон гоню я прочь, Когда же день, наш день придет. Капризный май и теплый вечер…

После чего я этот новый «шедевр» спел раза два, потом Толик его сбацал пару раз. В общем, все сошлись на том, что вечер удался на славу. Наташка снова вытащила меня на крыльцо и смотрела на меня такими глазами, что я просто обязан был ее поцеловать. И целовались мы целых десять минут, пока не продрогли. Посадить меня мало, за совращение несовершеннолетних, — думал я, — ну какая может быть любовь, тут бы разобраться каким макаром меня сюда занесло, и что мне делать дальше. Бог, если ты есть, скажи же мне хоть что-то вразумительное, однако если он и был, то упрямо молчал, как героический партизан на допросе.

— Ты для меня написал просто умопомрачительную песню, — поцеловав меня еще раз напоследок, сказала Наташка и убежала в спальный корпус.

5

На утро я еле-еле растолкал своих корешей, вчера они допоздна пели и отплясывали под музыку будущих поколений. И пока я им не надавал подзатыльников не угомонились.

— Подъем джентльмены, — стаскивал я их с кроватей, — нас ждут великие дела!

На заднем дворе детского дома, где было вкопано два ржавых турника и брусья, я их заставил подтягиваться и отжиматься. Естественно подавая пример самолично. Потом мы махали кистенями, потом немного боксировали, я показывал ребятам, как правильно нужно выполнять прямые и боковые удары. В студенческие годя я этим серьезно увлекался, хоть и без фанатизма. И пару раз в той жизни мне эти навыки пригодились, а здесь в 1960 году, чувствую, что без бокса мне вообще никуда не деться. Уровень блатных и всяких приблатнённых выше всяких пределов, а сколько тюремных песен поется, мама не горюй.

В школу же я пришел со стойким ощущением приближающейся трепки. В коридоре первым делом подошел к Мише и Грише, которые были как никогда тихи и скромны. Ну и образины, подумал я, рассматривая их здоровенные синяки, неужели моих рук, пардон, ног дело.

— Отойдем? — сказал я им.

Они мрачно поплелись следом за мной. Мои же соратники по детскому дому поглядывали на нас из далека, делая вид, что у них все под контролем. На нашу группу глазели и одноклассники школьных силачей. Я даже обратил внимание, что в этом девятом классе было пару симпатичных девчонок.

— Вчера было все по честному? — задал я вопрос Мише и Грише.

— Угу, — угрюмо ответил Гриша.

— Какого лешего вы шестерите у этого жирдяя? — я заметил, как Наташка фурией подскочила к моим друзьям, но близко подходить к нам не стала.

Кино с индейцами, — усмехнулся я про себя.

— Мы же штангой занимаемся, — загундосил Миша, — нам мясо есть нужно, вот Постный его нам и достает.

— За мясо маму родную случаем не продадите? — усмехнулся я, — ладно, расслабьтесь, надеюсь, мы поняли друг друга? Не слышу?

— Поняли, — ответил Гирша.

— А приемчики нам покажешь? — тут же влез повеселевший Миша.

Сейчас, бегу и падаю, — подумал я, и ответил, — будет время покажу, все больше не задерживаю.

Миша и Гриша бодрой походкой потопали к своим.

Первым уроком в этот день была литература. Странное дело, читать я всегда любил, а вот урок литературы морально не переваривал. Поэтому я мило устроился на своей «камчатке» и приготовился немного поспать, но тут дверь отварилась и в класс вошла завуч с какой-то молоденькой девушкой. Неужто по мою душу, — была первая мысль, — нет, новенькую ученицу привела. Назло двум нашим красоткам, Наташке и Иринке, появится еще одна, — отметил я про себя. Большие глаза, маленький аккуратный носик, пухлые губки, прямо вылитая актриса Галина Беляева в молодости из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь».

— Здравствуйте дети, — сказала завуч, — разрешите мне представить вам, новую преподавательницу литературы и русского языка, Юлию Николаевну Семенову. А Клавдия Викторовна от нас переезжает. Прошу не обижать нашу новую учительницу, Крутов, тебя это персонально касается.

— Маргарита Сергеевна, — я встал, — торжественно клянусь, что на уроке я буду нем как рыба.

Весь класс дружно заржал. А молоденькая учительница литературы усилено делала вид, что ей нисколечко не смешно.

— Крутов, живо родителей в школу, — завуч на автомате выдала свою коронную угрожающую фразу, потом вспомнила, что я детдомовский, смутилась, и добавила, — в общем не балуй у меня тут.

— Обижаете, Маргарита Сергеевна, — тут же вставил я свои три рубля, — в свете последних событий, я круто пересмотрел свои жизненные приоритеты.

— Это после того как ты с крыши упал, и головой ударился, то решил взяться за ум? — съязвила завуч.

От дружного хохота ребят затряслись картины великих писателей на стене кабинета. Я тоже засмеялся и ответил.

— Это факт конечно знаменательный, но не решающий, Никита Сергеевич Хрущев, что сказал? — Маргарита Сергеевна тут же перестала смеяться, и все ученики так же подавили свои смешки.

— Что? — переспросила она.

— Он сказал, что всем империалистам покажет Кузькину мать, — ответил я, — ну разве можно после этого нарушать школьную дисциплину?

Завуч прокашлялась, быстро попрощалась и оставила на растерзание нам, жаждущих знаний, бедную молодую преподавательницу. Юлия Николаевна в свою очередь, сначала скромно, потом уже более раскрепощенно стала рассказывать новую тему. Речь шла об очередных похождениях лермонтовского рыцаря печального образа Печорина, под названием «Княжна Мэри». Молоденькая учительница с таким вдохновением рассказывала материал, как будто она сама и есть несчастная княжна Мэри, которую жестоко обольстил и обманул коварный Печорин. А с каким азартом она осуждала Веру Лиговскую, которая изменила своему мужу, пусть и вышла за него по расчету.

— Вот до чего может довести в принципе не плохого человека, Печорина, буржуазная частнособственническая мораль, — сделала заключительный вывод Юлия Николаевна.

Честно говоря, я помирал от скуки слушая, по второму разу абсолютную смысловую белиберду. Первый раз это было, когда я учился в школе еще до распада СССР. Понятное дело, что эта молоденькая и хорошенькая преподавательница не виновата, ее так зомбировали. Классовая борьба, личное ничто, а коллектив — все, и самое главное не то что вложил автор в свое произведение, а то какого человека нужно воспитать на примере данного сочинения. Но разве можно воспитать в принципе порядочность на откровенной лжи?

— Какие будут вопросы? — сказала Юлия Николаевна, оглядев класс.

— Можно мне, — протянул я руку. Дело в том, что Лермонтова я читал хоть и давно, но в целом помнил сносно. А сегодняшний урок меня явно тяготил.

— Слушаю, — испугавшись меня, сказала новая учительница.

— Вы полагаете, что отношения Печорина и с княжной Мэри, и с Верой Лиговской не могут случиться в других предполагаемых обстоятельствах, — начал я вставая.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, потрудитесь выясняться яснее, — вдруг Юлия Николаевна включила режим училки-злючки, наверное, подсмотренный ею у старших коллег.

— Пардон, мадмуазель, — извинился я уже под хохот всего класса, молоденькая учительница заметно покраснела, однако не растерялась.

— Месье француз? — наконец-то улыбнувшись, ответила Юлия Николаевна.

Ну, так епта, — хотел ответить я, но вовремя остановился, и сказал, — не будем отвлекаться от темы. Представим, в здоровый рабочий коллектив, где трудится молоденькая красотка Марина, а также замужняя дама постарше, тоже премиленькой внешности, приходит новый работник, Григорий. Он хорош собой, талантлив, умен, передовик производства, но ему невыносимо скучно, его деятельной натуре хочется больших великих дел. И от обиды на себя он начинает тешить свое самолюбие любовными интрижками с Мариной и Верой. Мне кажется это вполне жизненная ситуация, и поэтому творчество Михаила Лермонтова актуально и сейчас.

И с чувством выполненного долга перед своей совестью, я уселся обратно на свое законное место.

— Во-первых, передовику производства некогда скучать, а во-вторых, если и имеют место отдельные проявления чуждой советскому человеку буржуазной морали, то скоро мы ее изживем, — вдохновенно сказала Юлия Николаевна, — перед вами ребята открываются все дороги в светлое и чудесное будущее нашей страны!

Эх, рассказать бы Юлии Николаевне и всем ребятам о «светлом» будущем, которое ожидает нашу бедную, обобранную и униженную страну. Но не стану, все равно в лучшем случае не поверят, а в худшем поместят в психушку. Так подавленный невеселыми мыслями я провел тихо-мирно остальные уроки, из преподавателей меня никто не трогал, и я их не трогал тоже.

Домой в уже родной мне детский дом имени Григория Россолимо, мы опять шли большой компанией. Кроме Толика, Саньки, Вадьки, Наташки и Тоньки, из нашего класса, к нам присоединились еще две девчонки из параллельного восьмого «Б», Машка и Светка.

— Какие три вещи вам больше всего нравятся в школе? — спросил я ребят, чтоб их немного повеселить.

— Когда я иду домой! — первым выкрикнул Санька Зёма.

— Еще кому что? — снова спросил я.

— Мне компот нравится в столовой, — пробасил Вадька Бура.

— А мне нравится июнь, июль и август! — под хохот всей компании ответил я сам себе.

— Слушайте еще анекдот, — снова я решил повеселить одноклассников, — пришел интеллигент в баню, спрашивает банщика, баня у вас функционирует? Тот, — чаво, чаво? Работает, говорю баня? Банщик, — а, работает! Тогда дайте мне билет на одно лицо. Банщик такой, — а вы жопу разве мыть не собираетесь?

Вся наша компания дружно загоготала. С Зёмой даже чуть припадок не случился, и как следствие его одолела икота. Что само по себе было очень потешным и без всяких баек и анекдотов. Однако когда мы зашли в подворотню, от отличного настроения не осталось и следа. Чуял я, что придётся сегодня помахаться, и чуйка меня не подвела. Нашу компанию встретил Чеснок и его небольшая банда. Сам он был Выше меня на голову, где сантиметров 185, худой, с противным пропитым лицом, которое все было изрыто оспинами. По краям стояли еще двое его подельников, но они были и ростом примерно с меня, но заметно шире в плечах. Из-за спины Чеснока выглядывал Дюша, который в свободное время шестерил на этого гопника. Но самое неприятное чуть в стороне стоял мужик лет тридцати или сорока. Среднего роста, с физически хорошо развитой мускулатурой.

— Это Палёный, смотрящий здесь в Измайлово, — прошептал мне на ухо Зёма, и тут же спрятался за мою спину.

— Да хоть обугленный, — тихо процедил я.

— Натаха, ну ка быстро пошла ко мне! — скомандовал Чеснок моей девушке.

Наташа растерянно посмотрела на меня, я же отрицательно помотав головой, дал ей понять, чтобы она не вздумала слушать этого ушлепка.

— Чеснок, — ответил я за Наташку, — ты, правда, считаешь, что с таким чмошным паяльником можешь заинтересовать хоть какую-то нормальную девушку? Да и воняет от тебя, как от падали.

Я намерено стал заводить своего соперника, пусть попсихует, и тут же сунул правую руку в карман и надел на нее кистень.

— А ты, Дыня, забурел, — усмехнулся гопник, — че, приподнялся с говна на парашу, силу почувствовал?

— Много кукарекаешь, петушок, — сказал я и сделал шаг на встречу.

— Да я тебя сейчас на пику насажу, как баранину на вертел, — Чеснок вытащил из голени сапога заточку и пугнул меня небольшим выпадом.

Я резко выбросил руку и ударил кистенем по кулаку гопника, в котором он сжимал заточку. От неожиданности Чеснок вскрикнул и выронил колющий предмет.

— Чё, ты, зассал? — сказал он, потирая кулак, — давай один на один, почестному.

— Чья бы корова мычала, — ответил я, отбросив кистень своим товарищам.

Чеснок с ревом бросился на меня, широко размахивая руками. Я легко ушел от ветряной мельницы противника и, используя инерцию встречного движения, сильно ударил ему в живот. Гопник резко согнулся в погибели, и стал судорожно хватать ртом воздух. Я, не теряя времени, разрядился жесткой дробью ударов снизу прямо в репу бандита. Это только в кино драки длятся бесконечно долго, в реальных условиях бой пролетает гораздо быстрее. От моих ударов снизу Чеснок снова разогнулся в полный рост, и так как дистанция у меня была минимальная, я провел последний акцентированный удар локтем в челюсть. Бесчувственное тело гопника рухнуло у моих ног. И тут же я еле-еле успел среагировать на удар слева. Кулак одного из корешей Чеснока чувствительно скользнул по моей скуле. Я резким прыжком ушел с линии атаки и провалил нового оппонента, и пока он разворачивался, я провел хлесткий хук ему в челюсть. Еще один гопник рухнул рядом. Мои костяшки обожгло болью, все-таки бить не защищенной рукой то еще удовольствие. Но подумать про это я не успел, так как кто-то накинулся на меня со спины и стал душить, однако хватка мерзавца тут же ослабла. Оказывается, это Вадька разрядился в его бедную тупую голову своим кистенем. Я оглядел поле боя, трое гопников валялись в пыли проулка, Дрюня улепетывал что было мочи. Паленый усмехнулся и пошел в направлении меня. Я тут же принял боксерскую стойку.

— Мир, — сказал Паленый, он потрогал пульс у гопников, и, судя по лицу, мерзавцы жить будут.

Паленый протянул мне руку и сказал, — нормально бился, уважаю.

Я немного поколебался, но руку пожал, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, вспомнил я народную мудрость. Воевать с бандитами я уж точно не хотел. Лично меня устраивал худой мир, нежели добрая ссора.

— Девчонку твою в Измайлово больше никто не тронет, и твоих корешей тоже. Бывай, может, еще свидимся.

Ага, разбежался, свидимся, подумал я и молча с друзьями, направился в детский дом. Ныла скула, на которой наверняка будет синяк, а так же болели костяшки правой руки. Учитывая, что все могло закончиться гораздо хуже, я был практически счастлив. Рядом ворковала довольная Наташка, а парни пересказывали еще раз мой анекдот про баню и похохатывали.

Вечером, изменив устоявшейся традиции, все старшики детского дома, естественно кроме Дрюни, собрались на заднем дворе на улице. Погода была замечательная, поэтому мы около турника и брусьев поставили пенечки и расселись. Я взял в производственном помещении нашего детдома наждачку и аккуратно обрабатывал перекладину и жерди металлического турника. Толик Маэстро на гитаре уже по третьему разу гонял наши хиты, которые я бессовестно скомуниздил из будущего. Наконец, когда я отлепился от турника и присел рядом, он отдал мне инструмент, и сказал, — Богдаша, давай еще одну песню сочиним.

Его тут же поддержали десять разно тональных голосов. То есть к нашей компании примкнули кроме двух девчонок, Машки и Светки, и парни из параллельного, Серега, Иван и Матвей.

— Стоп, стоп, стоп! — крикнул я, — вы, что думаете песню сочинить, это как два пальца об асфальт?

— Да! — дружно ответила вся гоп-команда.

— Тогда мое условие такое, — попытался я их охладить, — все парни делают по десять подтягиваний на турнике, тогда я принимаюсь за написание нового шедевра.

Следующие полчаса, пока я вспоминал всевозможное туристическое творчество, слышались подбадривающие крики девчонок и пыхтение парней. Ничего, хватит представлять из себя рахитов. Конечно, неплохо было бы разнообразить скудное питание, но пока не знаю, как это устроить.

— В общем, так, — сказал я, когда все расселись, — припев я придумал, с вас куплеты.

— Да! — громче всех заорал Толик Маэстро, и тут же достал тетрадку с карандашом.

Я заиграл хит всех времен позднего СССР, «Летящую походку» Юрия Антонова.

— Ну как вам куплет? — улыбаясь во все тридцать два зуба, спросил я, — не вижу энтузиазма.

— Куплет что-то не очень, — кисло пробубнил Толик, — а музыка клевая.

— А мне нравится! — выкрикнул Зёма.

Я ему протянул пять, он хлопнул по ней в знак согласия.

— Ладно, есть другой вариант, — я снова запел, -

— Классная песня! — первой взвизгнула Наташка.

И мы попели припев и так, и сяк, и с женским вокалом и с мужским, пока я не остановил всеобщее веселье, — теперь давайте сочинять куплеты.

Я наиграл их на гитаре, и пропел с помощью простого на-на-на.

— Ну что вы молчите как партизаны, — спросил я народ, — суть песни, в мае парень с девушкой познакомились, в январе расстались. Что между ними могло произойти?

— Я придумал, — вскрикнул Зёма, — давай Маэстро наиграй.

Толик заиграл, а Санька завыл своим неприятным голосом, — С тобой мы гуляли, морожено жрали, В качелях качали и пили ситро…

После этого куплета весь народ просто лег, там же где и сидел.

— А что, — сказал я, трясясь от смеха, — мне нравится. В общем уже поздно, завтра досочиним, я спать.

Я пошел в сторону спального корпуса, а Наташка тоже зевнула и как бы нехотя пошла следом. Естественно мы спрятались за производственным корпусом и минут двадцать еще целовались, прежде чем расстаться до утра.

6

На следующий день в школе я пользовался повышенной популярностью, ко мне подходили парни и из девятых классов, и из десятых, многие мне жали руку, и говорили, что я реально крутой. Говорили, что Чеснок попал в больницу минимум на полгода. Ничего говорил я, заживет все у него, как на собаке. Старшие девчонки мне подмигивали и здоровались. Что привело Наташку в состояние крайнего раздражения.

На уроке физкультуры вышло так, что наш урок совпал с тренировкой сборной школы по баскетболу. На носу были финальные соревнования среди учебных заведений, поэтому парни тренировались ежедневно. Как мне подсказывала память моего предшественника, наша команда, 447 школы была одной из сильнейших в Москве. Во многом это была заслуга нашего физрука Анатолия Константиновича Конев. Это был поистине выдающийся человек, трехкратный чемпион Европы, призер Олимпийских игр в Хельсинки. Но в свои 39 лет он оказался не востребован на высоком уровне. Поэтому осел здесь в подмосковном Измайлово, тренировал нас простых ребят. Как не сложно было догадаться главная причина не востребованности Анатолия Константиновича — это пьянство. Заливал наш физрук по-чёрному. И лишь в преддверии соревнований, он брал себя в руки и гонял сборников и в хвост, и в гриву.

— Ну, что милюзга, — обратился к нам бывший центровой сборной СССР, — сегодня урок пройдет следующим образом. Девочки — болельщицы.

— Ура! — заголосили девчонки.

— А пацаны, — продолжил Анатолий Константинович, — будут играть против сборной школы.

— У-у-у! — заукали парни.

— Ничего, я буду играть за вас, — успокоил нас физрук, — не ссыте. Кто из вас самый шустрый?

— Если нужно слетать за сигаретами, то я, — высунулся Зёма.

— Годиться, — пророкотал 198 сантиметровый гигант, — кто еще?

— Я раньше баскетболом занимался, — сказал я, — могу с краю постоять.

Чуть-чуть не проговорился, что играл на позиции разыгрывающего защитника вплоть до окончания школы. Правда, это было давно.

— Росточек у тебя мелковат, — недовольно цыкнул физрук, — ладно на безрыбье и рак рыба.

За пять минут таких раков набралось еще два человека. Это был Вадька, как наиболее крепкий из нас, чтобы под кольцом толкаться, и Виталик подошел по росту. Тихий и скромный парень, я знал, что он все время что-то конструирует, и паяет.

— Может вам фору дать? — перед началом игры спросил, посмеиваясь, капитан школьной команды Дениска.

Хорошо развитый физически пацан, ростом выше метра девяносто сантиметров. Может действительно со спортом свяжет свою судьбу, подумал я. Пока сборная школы определялась, кто выйдет нас громить на паркет первыми, я молча делал разминку кистей рук, коленьев и голеностопов. Никогда еще не приходилось мне играть босиком. Сейчас в 1960 году в СССР спортивная обувь в большом дефиците. И нам детдомовским ее вообще не выделяли, двое пар ботинок вот и вся обувь. Вместо спортивных штанов черные трусы по колено, и майка алкоголичка, никаких тебе футболок.

Наконец-то сборная школы определилась с начальным составом, и мы разыграли первый спорный мяч. Оказалось, что Анатолий Константинович практически не может нормально выпрыгивать. Наверное, это последствия какой-нибудь травмы, подумал я. Мячом тут же завладели наши сборники. О, бог мой, какая допотопная техника ведения мяча, усмехнулся я глядя на работу разыгрывающего сборной школы. И пока физрук пытался расставить нас в зонную защиту, я сделал резкий рывок, отобрал мяч на ведении, пронесся как спринтер к кольцу соперников и спокойно от щита забил первые очки.

— Богдан! Богдан! Богдан! — заголосили наши девчонки.

Я им улыбнулся и помахал в ответ. И краем глаза заметил, как скривилась одна из десятиклассниц, признанная школьная красавица, Инна. Ясное дело девушка болела за Дениску, который сейчас уже проигрывал. В следующей атаке сборники очень долго переводили мяч с края на край, и наконец-то решились на средний бросок. Мяч попал в душку и отлетел. Анатолий Константинович за счет грамотной работы корпусом легко забрал подбор. Я тут же сделал рывок к противоположному кольцу. А когда оглянулся, то увидел, что баскетбольный мяч несется мне в голову со скоростью пушечного ядра. Ну, физрук молоток, одним пасом отрезал всю команду соперников. Я поймал баскетбольное ядро в прыжке, ударил мяч в пол, сделал два шага и положил мяч от щита в корзину, еще два очка в нашу пользу.

— Вы играть то сегодня собираетесь! — заорал физрук на сборную школы, — или может вам фору дать? — добавил он посмеиваясь.

Сборники стали покрикивать друг на друга, и как следствие стали быстрее бегать и больше суетиться. В следующей атаке кто-то из команды школы рванулся под наше кольцо, и попал под жесткий блокшот бывшего центрового сборной СССР. Дальше он сделал короткую передачу мне, и я повел мяч в атаку. Я заметил, как вытянулось его лицо, когда он увидел совершенно другую технику ведения мяча. Я его четко прикрывал корпусом, а если кто-то пытался отобрать мяч, я делал перевод под ногами или переводил баскетбольный снаряд за спиной. Таким образом, накрутив по ходу движения троих соперников, я отдал мяч под кольцо Анатолию Константиновичу, бывший центровой не промахнулся. Шесть ноль за первые минуты игры. Я сначала думал, что наши сборники разыграются и постепенно одолеют, одного ветерана и одного необычного молодого игрока, но нет. Мяч их никак не хотел лететь в кольцо. Проходы в трехсекундную зону вязли в нашей защите, а физрук мастерски накрывал зарвавшихся учеников. Я еще три раза забил в быстрых отрывах, и меня стали опекать персонально. Но и это мало помогло. Как итог первая половина матча закончилась со счетом 27:5 в нашу пользу. Это был эпический разгром.

— Покажи, что еще можешь? — спросил меня в перерыве Анатолий Константинович.

— Могу бросать с дальней дистанции, — сказал я, вспоминая, как лихо в той молодости я клал трехи.

— Показывай, — физрук дал мне мяч.

И я примерно с семи метров закинул из пяти бросков три.

— Как-то так, — я вернул мяч ошарашенным сборникам.

— На сегодня тренировка закончена, — сказал Анатолий Константинович команде сборной школы, — теперь парни — зрители, а девушки пожалуйте на паркет, будем играть в волейбол. Пойдем в судейскую поговорим, — обратился он уже ко мне.

— Где так научился играть? Почему я тебя раньше не видел? — начал допрос физрук.

— Во-первых, я в детском доме около года, раньше учился в другой школе, в центре Москвы, во-вторых, с крыши я недавно упал, доктор сказал, от пережитого шока со мной происходит что-то не то.

— Ты понимаешь, что сегодня сделал?

— Вроде никого не убил, ничего не украл, все в норме, — улыбнулся я.

— Ты в одиночку обыграл одну из лучших школьных команд города!

— Без вас мы бы проиграли, вы как-никак чемпион Европы, — попытался оправдаться я.

— Не спорь, я кое-что понимаю в баскетболе, — сказал физрук задумчиво, — сыграешь сейчас за сборную школы, мы выиграем кубок, потом сможешь попасть в сборную Москвы, а дальше все дороги перед тобой будут открыты! В любой институт возьмут почти без экзаменов!

Анатолий Константинович даже немного вышел из себя. Нет, перспектива стать баскетболистом меня явно не прельщала, одно дело побаловаться с ребятами, потолкаться, другое дело профессиональный спорт, здоровья нужно немеряно. Но видать, этот турнир очень важен для бывшего игрока сборной СССР. Вон, даже с пьянкой завязал. Может быть, хочет заявить о себе, как о перспективном тренере, и вернуться в большой баскетбол?

— Анатолий Константинович, — ответил я, — ну какой из меня баскетболист, рост всего сто семьдесят два сантиметра. И как за сборную школы играть? У меня даже формы спортивной нет. Сейчас до сих пор от беготни босиком ступни горят.

— Да форма это мелочи, достану, — стукнул кулаком по столу тренер, — с твоим средним броском, с твоей техникой ведения мяча, рост вообще не проблема. Эх, нам бы тебя на Олимпийские игры в Хельсинки, был бы я сейчас олимпийским чемпионом.

Сейчас я не понял, он серьезно сказал или просто польстил?

— Так то, у меня экзамены на носу, нужно готовиться, у меня двоек тьма, — не уступал все же я.

— Турнир пройдет в следующие выходные, продлится всего два дня, а с экзаменами я договорюсь, чтобы тебя особенно не гоняли. И еще записку напишу, чтобы отпускали с уроков на тренировки. Ну, как, по рукам?

Как же он меня раскусил, как понял, что в школе мне тоска смертная?

— Ладно, согласен, только ради того, что нашу сборную тренирует такой замечательный спортсмен как вы, — сказал я и пожал его гигантскую ладонь.

Пока я общался с учителем физкультуры, обсуждая детали тренировок, и то, на каком месте, по его мнению, я принесу максимум пользы, прозвенел звонок на урок. Поэтому мой визит к самому нелюбимому преподу, то есть учителю алгебры и геометрии, вышел с запозданием. Я постучал в дверь и произнес дежурную фазу, — разрешите войти в класс.

— Ну, надо же? — притворно удивился Николай Андреевич, — нас осчастливил своим появлением самый умный человек в классе.

В кабинете раздались вялые смешки.

— А вы, я так понимаю, считаете себя в этом помещении вторым по уму? — усмехнулся я, — что ж я польщен.

Весь класс дружно грохнул от смеха. Учитель математики не найдя чем подколоть меня в ответ покраснел как сеньор помидор.

— Меньше слов, Крутов, — взяв себя в руки, сказал он, — вот задача на доске, если сейчас ее решишь, так и быть, не смотря на все твои двойки, поставлю тебе в четверти четыре.

Я положил свою сумку около двери и стал рассматривать чертеж. Задачка действительно была занятная. Внутри квадрата был нарисован треугольник со сторонами равными трем, четырем и пяти, причем угол треугольника, между сторонами пять и четыре выходил из нижнего правого угла квадрата. Нужно было найти, чему равна сторона квадрата, то есть икс. Я задумался на несколько секунд.

— Что, Крутов, — улыбнулся Николай Андреевич, — хамить проще, чем решать задачки?

— Согласен, — задумчиво пробормотал я, — хамить намного проще, если ты учитель, а перед тобой зависимый от тебя ученик.

— Ты как… — хотел было крикнуть математик, но сдержался и сказал, — так и будешь стоять истуканом, может быть, начнешь решать задачу?

— Может быть, может быть, — не обращая на него внимание, ответил я, — все, я решил задачу.

— И где же решение? — развеселился Николай Андреевич, — что-то я его не вижу.

— Все очень просто, — я ткнул пальцем в доску, — если у треугольника стороны равны трем, четырем и пяти, значит это прямоугольный треугольник. И значит вот эти два треугольника, подобны. Следовательно, икс в квадрате равен, шестнадцать разделить на шестнадцать семнадцатых. Или икс равен, шестнадцать разделить на корень из семнадцати.

Математик тут же стал рыться в своих черновиках, и сверяться с ответом, — это же задача с городской олимпиады! Кто тебе подсказал?

Потом он окинул взглядом замолкший класс, понял, что сморозил глупость и сказал, — садись на место, правильное решение.

После школы мы уже двадцать минут ожидали наших девчонок.

— Как же так, — удивлялся Зёма, — ты ведь сечешь в математике, как бог. Даже наш препод тебе в подметки не годится. И все это после твоего падения с крыши. Вот почему я вместо тебя не полез на этот барак, сейчас бы шарил во всех науках.

Ну что рассказать, Зёме, что я в будущем уже заканчивал школу, что поездил на областные соревнования по математике, что закончил технический ВУЗ? Вот и секу лучше, чем наш препод.

— Санёк, — усмехнулся я, — грохнуться с крыши никогда не поздно, пошли хоть сейчас, сделаем из тебя гения, если ты конечно выживешь.

Толик и Вадька захихикали.

— Ну, где девчонок носит? — не выдержал я.

— Да их что-то старшая пионер вожатая, тина Соколова, к себе пригласила, — ответил Толик Маэстро, — кстати, а ты куплеты к новой песне о летящей походке не придумал? — обратился он ко мне.

— Стоп, стоп, — возмутился я, — я вам целый припев сочинил и музыку, все дальше сами.

— А у меня идея! — снова затараторил Зёма, — а давайте петь один припев, а вместо куплетов на-на-на, на-на-на. Даже так песня клевая.

Зема очень смешно отплясывал под свои перепе, чем то смутно напоминая движения индийского актера Митхуна Чакраборти, из кинофильма «Танцор диско». Я невольно улыбнулся. Наконец-то из дверей школы выскочили счастливые Наташка и Тонька.

— Всё парни, — первой выпалила Наташка, — через неделю, в следующую пятницу, будет концерт школьной самодеятельности, приедет комиссия из гороно, мы выступаем в первом отделении! Класс!

— Здорово, — сказал я, — что будете делать, петь, плясать, или стишок, какой читать? Идет бычок качается, вздыхает на ходу, но вот доска кончается сейчас я упаду.

— Да вы не поняли! — взвизгнула Тонька, — мы все будем выступать, Толик будет играть наши песни на гитаре, а мы будем петь. Классно! Да!

— Только нужно летящую походку досочинить, — с умным видом поддержала подругу Наташка.

Вот две деловые колбасы, — взорвался мой внутренний голос, — захотелось, значит девочкам славы и поклонников, да побольше, да побольше.

— Вообще я против самодеятельности, — вся наша компания дружно двинулась в сторону детского дома, — эти песни сделаны для танцев, их, если по уму, исполнять нужно под аккомпанемент трех электрогитар, ритм, соло и бас, и ударной установки. Еще неплохо бы иметь синтезатор.

— Какой такой синтезатор, — спросили хором меня Зёма и Маэстро.

Вот ведь блин, прокололся!

— Синтезатор — это такое электрическое пианино, — отбрехался я, — я слышал, такие уже есть за границей.

— А где нам взять синтезатор? — расстроилась Наташка.

— Лучше спроси, где взять электрогитары, — влез в разговор Толик, — я слышал, что их полно у буржуев, а у нас их никто не делает.

А у нас одни ложки и гармошки, — ругнулся я про себя, — вот именно, — сказал я вслух, — так выступать с одной гитарой не солидно. Поэтому я в этом деле принимать участие не буду, хотите позориться ваше право.

Наташка остановилась посреди тротуара, закрыла лицо руками и разрыдалась, как маленькая девочка. Вот что я, в самом деле, занудел. У девчонки нет ничего светлого в жизни, родителей нет, хочет выступить, а я вместо поддержки рассказываю, как и что должно быть. В общем, вдруг стало мне стыдно. Если мы не будем поддерживать родных людей, то ради чего жить?

— Хорошо, Наташа, — погладил я ее по голове, — ну чё мужики давайте будем кумекать, как выступить и не обмишуриться.

— Мы сделаем это! — крикнул Зёма, — правда, не знаю как.

— Допустим, — начал я, — одна гитара у нас есть, она будет для ритм партии, бас можно сделать из ящика, швабры и бельевой веревки.

— А я буду играть на таком басу! — тут же влез неугомонный Зёма.

— Барабан можно сделать в нашей слесарке, — пробасил Вадька Бура, — только чем-то нужно будет обтянуть его.

— Кожа нужна, — произнес я, — может быть на базаре, получится достать кусок кожи?

— Я у пацанов могу пошукать, — подмигнул Санька Зёма, — а на барабане будет стучать Бура!

Бит квартет «Секрет», «Битлз» и «Роллинг Стоунз» повесятся, когда услышать наше звучание, — усмехнулся я про себя. Когда мы пришли в наш общий дом, позитивное настроение зашкаливало.

— Нужно отметить это дело! — предложил Толик.

— Самогонки что ли раздобыть? — задумался Зёма.

— Я вам посамогоню! — встрял я, — сейчас пойду, куплю конфет и чай попьем, нужно еще решить, где взять вторую гитару для соло партии.

— И досочинить летящую походку, — напомнила Наташка.

Продуктовый магазин, если идти коротким путем, лежал в десяти минутах ходьбы, если идти по центральным улицам, то в двадцати. Естественно, я пошел проулками. И тут моему взору предстала сцена натурального гоп стопа. Я увидел парочку уже знакомых личностей, корешей Чеснока, которые раздавали затрещины моему однокласснику Виталику. Недолго думая, сделав пару стремительных шагов, я залепил хлесткий боковой удар одному из гопников в глаз. Тот резко сел на пятую точку, второй гопник попытался схватить меня за грудки, но я ловко вывернул его руку на излом, и дал локтем по хребтине.

— Ты чего творишь? — завыл один гопник, — у нас с тобой мир, мы же тебя и твоих корешей не трогаем, хрен ли ты лезешь?

— А это тоже мой кореш, Виталик, нормальный пацан из моего класса, мы вместе в баскетбол играем.

— Так бы сразу и сказал, — загундосил второй гопник, — чё сразу драться. У меня еще после того раза зуб качается.

Начинающие бандиты грустно поплелись восвояси. Я заметил, что на земле валялись радиодетали. Виталик встал на колени и стал их бережно собирать.

— Чё, деньги трясли? — спросил я одноклассника.

— Уху, почти каждый день цепляются, — пожаловался он.

— У тебя друзей, что ли нет? — снова спросил я, — собрались бы гурьбой да отмудохали этих уродов.

— Мы переехали сюда недавно, отцу тут квартиру дали, — Виталик поднял последние детали с земли, и стал с них сдувать пыль, — не успел я еще ни с кем подружиться. Спасибо тебе, что заступился.

— Пойдем со мной, — хлопнул я его по плечу, — сейчас конфет купим, чай попьем.

— У меня денег нет, — грустно сказал он.

— Да я угощаю, пошли, не кисни! — мы весело потопали в продуктовый магазин, — но драться тебе, нужно учиться срочно. Ты пойми гопники на тех, кто дает сдачи не лезут, им ведь бабосики содрать нужно по легкому, а не кулаками махать.

Виталик грустно закивал, видать учиться драться в его жизненные планы не входило.

Через полчаса вся наша компания опять собралась на улице, за спальным корпусом. Мы пили кипяточек из железных кружек и поедали мармелад «Апельсиновые и лимонные дольки», я купил две жестяные банки. На моего нового кореша Виталика, старые товарищи посматривали косо, но вслух недовольство не высказывали. Приревновали, бедолаги.

— Виталя, — спросил я зашуганного паренька, — расскажи, для чего тебе радиодетали? Приемник будешь собирать?

— Да ну, — отмахнулся он, — мы с батей настоящий телевизор делаем. Он схему мне с завода притащил. Сегодня последние детали на «блошином» рынке достал, дефицитные, диоды, транзисторы, — мечтательно стал он их перечислять.

Хороший у парня отец, — подумал я, — учит сына самому главному, работать своими руками и мозгами.

— Слушай дружище, — хлопнул я паренька по плечу, — а ты сможешь сделать нам звукосниматель на гитару?

— А это чё такое? — спросили хором Зёма и Виталик, а Толик навострил уши.

— Такая коробочка, — изобразил я руками, — крепится под струны, а в коробочке магниты обмотанные проволокой, лучше чтобы намотка была триста оборотов. И вот, струны во время игры колеблются, в обмотке, в проволоке этой возникает сигнал, который подается на усилитель, а потом на колонки. Получается такой электрический звук, бяу-у-у, — изобразил я его голосом.

— Это, — замялся Виталик, — я не знаю, схемку бы найти, тогда бы без проблем сделал.

— Жаль, — расстроился я, — за границей по такому принципу делают все электрогитары. У нас ведь в следующую пятницу концерт, — сказал я, поглядывая многозначительно на Наташку.

— Постойте, — всполошился Виталик, — вспомнил, я у отца видел иностранные журналы по радиотехнике, и там была схема электрогитары. Я думаю, что смогу вам сделать, эти звукосниматели, но нужна ведь будет сама гитара.

— Мужики, — обратился я к Зёме и Буре, — толку хватит в слесарной мастерской изготовить корпус гитары?

— Чертежик бы посмотреть, — передразнивая Виталика, важно сказал Санька, и почесал затылок, — да легко, — усмехнулся начинающий шутник.

— Нам так-то нужно три гитары, — влез в разговор Толик Маэстро, — ритм, соло и бас.

— Виталя, — спросил я нового друга, — а три звукоснимателя сделаешь, если они конечно простые?

Виталик посмотрел на красавицу Наташку, на ее выразительный взгляд, покраснел, и сказал, — да без проблем, завтра займусь. А если что-то будет не получатся, у отца спрошу.

— Предлагаю поднять кружки с кипятком за создание нового вокально-инструментального ансамбля детского дома имени Григория Россолимо, — сказал я торжественным голосом, — сокращенно можно сказать ВАИ. Кстати предлагайте название нашего ВИА.

Мы все чокнулись металлическими кружками и закусили мармеладом из жестяной упаковки.

— А что вы поете? — спросил повеселевший Виталик.

— Да народ! — снова встал я с пенечка, — я же досочинил летящую походку!

Тут как будто невзначай нарисовался Толик с гитарой и со своей тетрадкой для песен, — Богдаша, играй!

Чую парень пойдет в музыканты, подумал я, ну а что дело хорошее, объяснить ему нужно кое-что по поводу бухалки и курилки, еще на его концерты в Кремль схожу. Я сел поудобнее и провел по струнам. Наташка смотрела на меня многозначительными влюбленными глазами. Я запел.

— я подмигнул Наташке. -

— запели со мной Наташка, Тонька и Толик, -

— Зема стал изображать неведомого ему индийского актера Митхуна Чакраборти, -

— затянул я второй куплет, -

С чувством выполненного долга я передал гитару Толику и еще раз продиктовал слова.

— Блин! — выпалил Виталик, — это же клевая песня! Через день я вам сделаю эти звукосниматели, и помогу их вмонтировать в гитары.

Но тут вдруг погрустнел Толик Маэстро, — классно, а где мы струны возьмем, колки?

Вот ведь ранний склероз, — обругал я себя, — значит так, завтра у нас суббота, мы все работаем в мастерских, у меня есть письмо от тренера баскетбольной команды нашей школы, я скажу заведующей, что ушел на тренировку. На тренировке отпрошусь у физрука на один день, поработать в мастерских. А сам съежу в Москву, на базаре потолкаюсь, поищу струны.

— А деньги где возьмешь? — спросил Зёма.

— Есть у меня одна идея, — я подумал про шахматы, — достану деньги. Колки? Зёма, найди здесь в Измайлово умельца, покажи ему один колок с гитары Толика. Договорись, что оплата будет самогоном.

— А самогон мы, где возьмем? — спросил уже Вадька Бура.

— Где обычно брали, у бабки Насти, — сказал, вытащив из закоулков памяти своего предшественника нужную информацию, — взамен, Зёма, пообещай ей, что дрова поколем, огород вскопаем, крышу починим, ну и денег, если мало ей окажется нашего рабского труда, подкинем. Вадька с тебя выточка корпусов для гитар и барабан. Руки у тебя, откуда надо растут. Толик, песни есть, будешь писать к ним соло партии. Девчонки подумайте о концертных костюмах. У вас ведь завтра кройка и шитье, совместите приятное с полезным.

Тут стало смеркаться и я сказал Виталику, — пойдем до дома тебя проводим, вместе с Вадькой, а то еще эти уроды захотят отыграться за мои оплеухи. Пусть видят, что ты наш кореш. На обратной дороге, от дома, где жил Виталик, я Вадьке обрисовал, что из себя представляет корпус электрогитары. Еще в той жизни, в старших классах, я тусовался с ребятами из школьного ансамбля. Так что своими собственными руками бренькал на гитаре «Урал», которая была разработана для устрашения капиталистов. Тяжелая, из спрессованной стружки, плохо звучащая, в общем, жуткое создание человеческой мысли. Наверное, идеологи социализма думали, что таким монстром отпугнут музыкантов от тлетворного влияния запада. В детском доме, вместо привычных уже поцелуев под Луной с Наташкой, я в тетрадке начертил чертеж корпуса наших будущих гитар с двумя характерными выступами.

— Самое главное гриф гитары, он должен быть тонким и достаточно прочным, чтобы его не повело от натянутых струн.

— Это как это? — удивился Бура.

— Гриф делаешь составным, в корпусе грифа выточишь канавку, куда вставишь металлический стержень, а сверху сделаешь крышку. На крышке мы и будем потом делать лады.

Я отдельно нарисовал чертеж для грифа.

— А из какого материала делать это все? — поставил меня в тупик Вадька.

— Вот ведь зараза, я и не знаю, — задумался я, — давай так, а что у нас есть?

— Береза есть, есть доски из тополя.

— Береза — это такие маленькие чурбачки? — я почесал затылок, — делай из тополя, найди только древесину как можно более сухую.

Потом я пошел пожелать спокойной ночи Наташке в другое крыло нашего корпуса.

— Ну что, проводил? — с издевкой спросила меня подруга про Виталика.

— А ты считаешь, что парня нужно было бросить?

— Я считаю, — важно ответила Наташка, — что каждый мужчина должен уметь постоять за себя сам.

— Вот скажи, ты сразу шить научилась, или тебе сначала помогли? Вот и Виталик научится, а я ему помогу. Между прочим, для тебя стараюсь.

— Чего это вдруг? — прыснула моя девчонка.

— Ты же хочешь стать звездой эстрады, а Виталик поможет воплощению твоей мечты. Сделает нам электрогитары, — я заметил, что Наташка оттаяла, и спросил, — покажи, какие с Тонькой костюмы придумали.

— Ага, хитренький, завтра увидишь, — сказала она, чмокнула меня в губы и скрылась в своей комнате.

Вот ведь время какое, — подумал я, — костюмы своими руками, гитары опять своими, электронику для них тоже, а в моем будущем пятнадцатилетних увальней мамы с папами, и бабушки с дедушками за ручку в школу водят.

7

На следующий день, в субботу, я первым делом отпросился у нашей заведующей на тренировку. Потом достал из деревянного чемодана самую свою лучшую одежду, белую рубашку и дешёвенький серый пиджак. Свои единственные школьные черные брюки, необъёмной широты, я как можно более тщательно погладил в коридоре. В таком прикиде я смахивал на бедного родственника, который приехал поглазеть на метро из далекого захолустья.

В школе, на тренировке вторым делом я отпросился у Анатолия Константиновича, для работы в наших мастерских. Он сначала немного повозмущался, но я ему напомнил о форме и кедах, которые он обещал мне достать и не сделал этого. После чего физрук меня благосклонно, до завтра, отпустил на все четыре стороны. Еще я выпросил у тренера во временное пользование шахматную доску с фигурами, сказал, что хочу отучить парней от курения и прочих вредных привычек. Хочу, чтобы ребята развивали свои мозги. Скрепя сердцем Анатолий Константинович выдал мне одну шахматную доску с фигурами внутри. Я их обернул в газету «Труд» за три копейки и сунул в авоську. Третьим делом, мне нужно было добраться до Тишинского рынка. Именно там, в «блошиных» рядах, по совету Саньки Зёмы можно было достать все, что душе угодно. Нам требовалось приобрести два комплекта стальных струн. Для электрогитары нужны именно такие. А так же было решено обзавестись двумя басовыми струнами, для бас гитары. Наверное, придется искать струны от контрабаса, решил я. До станции метро «Измайловская», которая раньше называлась «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина», от улицы 13-той Парковой было примерно около 4,5 километров. Это расстояние я проделал пешком. Мимо меня проплывали аккуратные трех этажные дома, которые строили пленные немцы. Кстати наш детский дом так же строили бывшие солдаты третьего рейха. И надо признать качество работы поверженного врага было превосходным. На метро я проехал до станции «Белорусская», а дальше от Белорусского вокзала до Тишинского рынка было рукой падать.

Я не помнил точно, в каком году Гайдай снимал свой знаменитый фильм «Операция „Ы“», но съемки должны были пройти через несколько лет именно тут. Граждане новоселы, внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку! Улыбнулся я про себя, рассматривая «блошиные» ряды. Пожалуй, именно тут, в «блошиных» рядах Леонид Ивович подсмотрел свою троицу, Труса, Балбеса и Бывалого, какие здесь попадались колоритные хари. Что сказать, барахолка, она и в Африке барахолка. В толпе народа я заметил, шныряли, какие-то подозрительные юркие пацаны, щипачи. Со мной им точно обломится, так у меня за пазухой всего десять рублей, да в потайном кармане штанов еще рубль пятьдесят. Ведь одна поездка на метро обошлась целых пятьдесят копеек! Опа, а вот и струны. Я остановился возле пожилого мужичка, который чем-то напоминал мне Зиновия Герда.

— Здравствуйте, Самуил Израилевич, — поздоровался я со старичком наудачу.

— Какой я вам, молодой человек, Самуил Израилевич, я Моисей Сигизмундович.

Да хоть, Шамон Иосифович, усмехнулся я мысленно, — почем струны для хорошего человека, Моисей Сигизмундович? Мне нужно два комплекта для шестиструнной гитары и две струны самого большого диаметра для котробаса.

— Товар отменный, молодой человек, — начал торг старичок, — не имею чести знать вашего имени.

— Разрешите представиться, Богдан, — я как на сцене кивнул головой, — так говорите за все про все тридцать рублей?

Копия Зиновия Герда от такой наглости громко ойкнула, — тридцать рублей стоит, молодой человек, одна струна, то есть с вас за все про все, — старичок задумался.

— Четыреста двадцать целковых, — сказал я, — но отдадите за пятьдесят. Я вас правильно понял?

— Только из уважения к вашей молодости, четыреста рублей, — заулыбался продавец.

— Только из уважения к вашим сединам, шестьдесят рублей, и мое горячее рукопожатие! — не отступал я.

— Вы просто не представляете, как дорого сейчас жить, а сколько сейчас стоит керосин? Триста восемьдесят рублей!

— Совсем цены с ума посходили, проезд в метро пятьдесят копеек в одну сторону! Семьдесят рублей за эти прекрасные струны, и мое сердечное спасибо!

— Знаете, как говорил мой покойный батюшка, Сигизмунд Израилевич, Мося запомни никогда не работай за спасибо, триста пятьдесят рублей.

— А мой покойный отец говорил, благородному человеку и переплатить не грех, восемьдесят рублей и мои пожелания крепкого здоровья.

— А как говорила, моя покойная матушка, Мося на тебе вечно все ездят, разве можно быть таким бесхребетным. Поэтому триста рублей и торг дальнейший не уместен.

— Моисей Сигизмундович, согласен прекратить торг, девяносто рублей и если будете у нас на Колыме заходите в гости, я вам накрою такой стол!

— Нет уж лучше вы к нам, — пробормотал старичок.

При упоминании Колымы настроение его резко ухудшилось, и он сразу скинул цену до двухсот рублей, а еще через пять минут я сбил окончательную цену до ста пятидесяти целковых. Дальнейший торг был действительно уже не уместен. Я сказал Моисею Сигизмундовичу, что деньги лежат у меня в камере хранения Белорусского вокзала, добавил, что смотаюсь туда-сюда за двадцать минут и пошел в сторону метро.

Прямо как в одном старом анекдоте, встречаются два новых русских, один другому продает вагон сахара, и потом один едет искать деньги, а другой предлагаемый им же товар. Я скорым шагом пробежался до Белорусского вокзала, спустился в метро, и проехал до станции «Спортивная», дальше мой путь лежал в Нескучный сад. Где еще можно было встретить играющих на деньги шахматистов, я просто не знал. И интуиция меня не подвела. Для любителей настольных игр в парке построили один длинный стол с такими же длинными скамейками по бокам, а сверху предусмотрительно была сделана деревянная крыша. Я заметил, что в одном конце стола играли в домино, на другом конце резались в карты. А посередине располагались шахматисты.

— На интерес играют или так? — спросил я одного любителя шахмат, который стоял с краю и наблюдал за игрой своего знакомого.

— Ты чё, пацан, — усмехнулся он, — глупый? Какой же интерес играть просто так, десять рублей партия.

— Понятненько, — сказал я, потом обошел стол с другой стороны, протиснулся к крайнему игроку и сел на лавку. Потом достал свои шахматы и расставил фигуры.

На меня обратили внимания двое мужчин лет тридцати, один другого толкнул в плечо и что-то прошептал, то усмехнулся и спросил меня, — что, парень, хочешь сыграть?

— Есть такое желание, — признался я.

— У тебя деньги то есть? — не отставал он.

— Есть маленько, — я посмотрел на него глазами наивного юноши.

Он сел напротив меня и сказал, — играем две партии, одну черными, другую белыми, чтобы ни у кого не было преимущества.

Я кивнул, и мы разыграли цвет. Ему достались белые фигуры. Я сразу решил, играя черными, что буду по максимуму идти на размен, упрощать позицию, и буду стараться сводить партию к ничьей. А белыми сразу начну играть ферзевой гамбит. Дело в том, что еще, будучи студентом Политеха, я играл за факультет и очень подробно работал именно над этой партией. Поэтому знал ее намного лучше остальной шахматной теории. С первым соперником мой план сработал на сто процентов. Партию черными я довел до ничьей, а белыми очень быстро выиграл. Далее за шахматный стол присел товарищ моего первого соперника. На сей раз я сначала играл белыми, и провозился с мужчиной чуть-чуть побольше, но все же победил. А вот черными игра растянулась на минут пятнадцать. С большим трудом я свел ее к ничейному итогу.

Примерно за полчаса я выиграл всего двадцать рубля, плюс мои десять рублей, получается тридцать, задумался я на пару секунд, ох, нелегко будет мне заработать требуемые сто пятьдесят. Пока я размышлял, передо мной появился следующий соперник. С ним мне повезло, я выиграл у него и черными и белыми, зато следующий любитель шахмат выиграл у меня белыми, но проиграл, играя черными. То сеть спустя час в нагрудном кармане у меня было целых пятьдесят рубликов. Еще через час мое сердце грела целая сотня. Среди зрителей даже стали поговаривать, что парень я, не промах и очень прилично играю. И тут ко мне подошли двое занятных типчиков. Один, когда сплюнул на землю, нечаянно сверкнул золотым зубом. По повадкам в нем все выдавало лагерное прошлое. Скорее всего, блатной, подумал я, и что ему не живется среди картежников? А вот второй выглядел жалко, лет примерно шестидесяти, помятое лицо, небольшой перегар, дешёвые очки на носу. Бывший интеллигентный человек, то есть БИЧ усмехнулся я про себя. Этот самый БИЧ сел за шахматную доску напротив меня. А блатной склонился к моему уху и прошептал, — ты чё здесь пасешься, пацик? Мамка дома не заругает?

— Моя мама поощряет занятие интеллектуальными видами спорта, — невозмутимо ответил я, и посмотрел прямо в глаза блатному.

Тот усмехнулся и снова сплюнул на землю, потом пятерней пригладил свой чисто выбритый подбородок, и процедил, — сейчас играешь две партии с Петровичем, — он кивнул на БИЧа, — ставка сто целковых, а потом мотаешь домой и здесь больше не трешься. Понял?

— А вы что? — спросил я блатного, — тоже шахматист, или только пацанов можете на «понял» брать?

— Ладно, Петрович, — сказал он своему напарнику, проигнорировав мой вопрос, — ты тут играй я чуть что рядом.

Он сделал пару шагов и затерялся среди других любителей шахмат.

— Выбирайте цвет, молодой человек, — слабым старческим голоском обратился ко мне Петрович.

— Может, вы мне еще фору дадите в виде какой-нибудь фигуры? — мне явно не понравилось наигранное благородство старичка, — хорошо уговорили, — пошел я на попятную, — первую партия я играю черными.

Петрович почесал затылок и улыбнулся, — какой разряд имеете? — сказал он сделав первый ход пешкой е2 на е4.

— Да так, — ответил я черной пешкой е7 на е5, - первый разряд по боксу.

Далее он пошел конем, я так же ответил конем, он пустил в бой второго коня, я так же прыгнул своим вторым конем буквой г. Дебют четырех коней, промелькнула у меня в голове. И я вспомнил, что как как-то на досуге, между своими экспедициями я мучился бездельем, и мне попалась занятная партия на ютубе, именно этот дебют четырех коней. Соперник мой пошел пешкой g2 на g3, то есть дедуля разыграл вариант Глека. Забавно было то, что этот самый Глек еще не родился. Я пошел слоном f8 на c5. Петрович снял свои очки, протер их старым засаленным платочком, улыбнулся и съел конем мою пешку на е5. Я в ответ съел его ретивого скакуна своим не менее ретивым иноходцем, а старик поставил мне вилку пешкой. И заулыбался своими железными зубами. От этой вилки я отмахнулся, как от назойливой мухи, просто срубил пешку на b4 слоном. И тут до Петровича дошло, что слона моего в ответ брать нельзя, иначе дело пахло полным разгромом, он терял самую ценную фигуру, ферзя. Он заметно посмурнел. Извините товарищ, но мне очень нужны деньги, извинился я внутренним голосом. И через три минуты мой оппонент сдался. Вот в чем сила ютуба, — прокомментировал я мысленно результат стремительного разгрома. Мы перевернул шахматную доску, и заново расставили фигуры. Я сделал первый ход е2 на е4 и предложил Петровичу ничью.

— Что вы сказали молодой человек? — побледнев, переспросил старичок.

— Я предлагаю вам ничью, — спокойно повторил я свои слова.

— Как вы смеете, я сейчас отыграюсь, — разгорячился Петрович.

— А вы сами подумайте, — я наклонился к нему и зашептал, — если я сейчас вас снова обыграю, вы мне будете должны уже двести рублей. За сотку вам влетит чуть-чуть от этого, с фиксой, — я намекнул на блатного, — а за двести он вам голову оторвет.

Петрович задумался, просчитывая возможные варианты развития событий, либо он отыграется и все равно останется виноватым, так как ничего не заработал. Либо он проиграет, и тогда за двести проклятых рублей Аркашка основательно намет ему бока. А за сотню он получит пару оплеух, да и солнце еще высоко, можно будет отыграться на других.

— Я согласен на ничью, — протянул мне старческую руку Петрович.

— Пожалуйте в закрома, — намекнул я на конечный расчет.

— Давайте отойдем вот туда, — указал он на конец поляны.

— Знаете, сколько сегодня я уже находился? — я покачал головой, — расплачивайтесь здесь.

Старик протянул дрожащей рукой пачку неопрятных десятирублевок. Я их пересчитал, поблагодарил Петровича за хорошую игру, собрал шахматы и двинулся на Тишинский рынок. Однако далеко мне уйти не дали. Аркашка с каким-то громилой тормознули меня спустя десять секунд в пустынной алее.

— Чё, пацан, насшибал рубчиков, — начал базар Аркашка, — делиться нужно, а то братва на зоне чалится, надо бы ее подогреть.

— Плохо понимаю о чем вы говорите, — включил я дурака, — горчичники кому то купить надо или грелку? Так оставьте адресок я при случае помогу.

Аркашка резко сократил дистанцию и попытался схватить меня за шею, я легко ушел от захвата и снова отскочил на два метра. Шахматную доску в авоське я намотал на правую руку. Будет мне вместо кистеня, решил я.

— Ты че такой борзый? — не отступал Аркашка.

Бугай же стал обходить меня с фланга.

— А ты че такой смелый, — меня постепенно брала злость, ненавижу блатных и прочих подобных двуногих существ, — нужно было еще парочку быков прихватить.

При слове бык, бугай ринулся в атаку пытаясь схватить меня борцовским захватом. Я резко сел на корточки и тут же, как пружина распрямился, бугай перелетел через меня и по инерции крутанул в воздухе сальто. После чего хлопнулся на спину прямо в придорожную пыль. Я же с большим трудом устоял на ногах, после броска такого тучного тела. И как только Аркашка сделал попытку так же сбить меня с ног, я махнул авоськой с шахматной доской и чиркнул острым краем его по лбу. Из сечки у Аркашки тут же полилась кровь. Вот, а еще говорят что шахматы безобидное занятие, улыбнулся я.

— Еще встретимся! — зажимая рану, — завизжал он.

— В следующий раз я сюда не один приду! — крикнул я, вкладывая в слова максимум агрессии, — если тебя здесь поймаю, то ноги оборву, понял петушара!

И еще раз убийственной авоськой махнул в его сторону, Аркашка отскочил метров на семь. Бугай же в это время, восстанавливая дыхание, встал на колени. Я развернулся, и что было мочи, пробил ботинком быку прямо в репу. Он охнул и вырубился. Вот что значит медленное вставание с колен, пронеслось у меня в голове.

— Ты что не нормальный! — заскулил Аркашка, — мы же пошутили!

— Я тоже пошутил, — сказал я и спокойно потопал на метро.

В метро меня заметно потряхивало от нахлынувшего адреналина. В висках супер басами бухала кровь. Мне показалось, еще немного и я потеряю сознание.

— Следующая станция Белорусская, — проворковал металлический женский голос.

Странно, но он привел меня в чувства. До Тишинского рынка я долетел за пять минут. У «блошиных» рядов Моисея Сигизмундовича я обнаружил в крайне расстроенных чувствах.

— Молодой человек, где можно было пропадать столько времени? Вы просто не представляете, какую цену мне давали за эти струны! Но я сказал, что Моисей Сигизмундович хозяин своему слову, и отрёк невероятно выгодное предложение! Вот ваши струны с вас двести рублей.

— Что поделать, — я глубоко вздохнул, — я ведь человек подневольный, обучаюсь здесь в школе милиции на Петровке 38.

При слове Петровка 38, Моисей Сигизмундович громко икнул. И пока я намеренно долго ковырялся во внутреннем кармане пиджака, он благосклонно согласился на оговоренные сто пятьдесят.

— Это, парень, — вдруг снова оживился Моисей Сигизмундович, — а медиаторы тебе нужны?

— Нужны, — дошло до меня, что звучание электрических гитарных струн с медиатором более четкое и выразительное, — сколько с меня? — я приготовился услышать, еще одену неподъемную сумму.

— Пятьдесят копеек один медиатор, — подмигнул мне старик.

— Дайте три штуки, — облегченно вздохнул я.

Почти половина дня пролетело в трудах и заботах, и я поспешил в свой детский дом, мне не терпелось посмотреть, какие корпуса гитар получились у моих друзей. Хорошо, когда ты занят интересным делом, думалось мне, жизнь такая становится выпуклой и насыщенной. Еще бы разобраться с каким умыслом так кардинально поменялась моя судьба, и кто это сделал. А может я лишь невольный инструмент в чьей-то неведомой игре. Кто знает, кто знает.

Так за размышлениями я не заметил, как оказался уже на подходе к улице Парковая 13, и тут мое собственное тело отказалось мне подчиняться, в голове застучал паровой молот, а сердце вот-вот должно было выскочить из груди. Перед глазами поплыли мыльные круги, и я снова оказался в лодке посреди туманной реки. Весло, которое я бросил в первый раз, оказалось на месте. Вот только желание грести в неизвестном направлении не замечалось. Что же это за место такое? Стикс, пришло мне неизвестно откуда четкое понимание. Внезапно подул ветер, и лодку понесло небольшое течение. Река, которая отделяет мир мертвых от мира живых, еще сильнее ускорилась. Я перегнулся через борт лодки, чтобы посмотреть на воду Стикса вблизи. И вдруг из воды я услышал голос, — Богдан! Богдан! Ты слышишь меня? Богдан!

— Я тебя слышу, — прошептал я, падая в бурный поток Стикса.

— Богдан! — резкий и высокий голос девушки привел меня в чувство.

Оказалось, что я лежу спиной на газоне около тротуара. А надо мной склонилась Иринка, девчонка из моего восьмого «А», в которую был влюблен мой предшественник.

— Ты меня так напугал, — сказала девчонка, — я уж подумал, что ты умер, что с тобой случилось?

— Шел по тротуару, — начал я рассказывать, стараясь подняться, — потерял сознание, очнулся, а тут ты стоишь.

— Ты идти можешь? — спросила Иринка, помогая мне встать на ноги.

Я попытался сделать шаг, и у меня снова закружилась голова, — что-то мне не по себе, — признался я.

— Я живу в этом доме, — сказала девчонка, — у меня мама медицинский работник, пошли, она тебе поможет.

И она повела меня, как любящие жены провожают своих пьяненьких мужей, обхватив за талию. Семья Ирины жила в небольшом уютном трёхэтажном доме, на самом верхнем этаже. Им принадлежала отдельная двухкомнатная квартира. Для шестидесятого года это очень круто, подумал я, и вспомнил, что ее отец инженер на текстильной фабрике. Девочка можно сказать не из простых. В прихожей я с огромным трудом стянул свои ботинки. Мне очень не хотелось, чтобы Иринка развязывала мне шнурки. Потом я принюхался, слава Творцу, носки не пахли.

— Проходи на кухню, я сейчас позову маму, — сказала одноклассница.

Кухня была просторной, потолки высокие, везде чистота, я обратил внимание на газовую плиту. Завод Газоаппарат, Москва, прочитал я надпись. Белая блестящая эмаль говорила о том, что плита была новенькая, всего две конфорки и духовка. Вместо ожидаемой мамы моей одноклассницы на кухню забежала мелкая, худенькая девчушка, маленькая копия Иринки, такая же жгучая брюнетка, наверное, младшая сестра, подумал я.

— Привет, — пискнула она, — я, Ленка, а ты кто?

— Я, Богдан, одноклассник твоей сестры, — я протянул ей руку для рукопожатия, девчушка с серьезным видом ее пожала.

— А я знаю, кто ты такой! — похвасталась она.

— Очень интересно, — усмехнулся я, — и кто же я такой?

— Ты баскетболист, который обыграл всю нашу команду, так мальчишки говорили, — заулыбалась Ленка, — я думала ты высокий, а ты средний.

— Зато я быстрый, — улыбнулся я в ответ.

Тут в кухню вошла симпатичная не высокая поджарая женщина, — здравствуй, Богдан, — поздоровалась она со мной, — меня зовут Ксения Федоровна.

— Добрый день, — пролепетал я.

— А ты иди, учи уроки, — строго она обратилась к Ленке.

Младшая сестра моей одноклассницы хотела было повозмущаться, но тон матери был настолько серьезен, что она надув губки быстро исчезла из кухни. Зато на смену ей из комнаты появилась Иринка, которая за те минуты, что я здесь разглядывал газовую плиту, успела надеть красивое платье в форме колокола.

— Рассказывай, что с тобой случилось? — спросила меня Ксения Федоровна.

— Ничего особенного, — начал я свой короткий рассказ, — шел по улице, потерял сознание, упал, очнулся и увидел Ирину.

— Травмы головы были? — спросила меня женщина, измеряя мой пульс.

— Он с крыши старого барака упал, — опередила меня Иринка.

— Зачем ты туда полез? — удивилась ее мама.

— Хотел произвести впечатление на одну девушку, — пробубнил я.

На моих словах Ирина покраснела, а ее мама увидела это и хмыкнула, не зная как к этому относиться.

— Значит так, — высказала свой вердикт Ксения Федоровна, — сейчас мы попьем сладкий чай, это тебе поможет, а потом избегай переутомлений. Ты чем сегодня занимался?

— Ездил в Нескучный сад играть в шахматы, — признался я.

— Вот видишь, — сказала мама Иринки, — беречь себя надо, тем более недавно перенес серьезную травму.

Пить чай мы переместились в большую комнату, надо полагать, это гостиная, подумал я, и по совместительству спальня родителей Иринки. Глава семейства где-то отсутствовал, поэтому я сидел исключительно в женской компании, ждал подвоха и помалкивал. Так же молчали и гостеприимные хозяева. И когда я почувствовал, что дальнейшее молчание может быть расценено как что-то неприличное, то заговорил.

— У вас хорошая библиотека, — я решил выбрать нейтральную тему, — я смотрю, в ней даже Булгаков есть, «Дни Турбиных», — прочитал я корешок.

— Папа достал эту книгу с большим трудом, — похвасталась Иринка.

— А вы «Мастера и Маргариту» читали? — задал я совершенно невинный вопрос, чтобы еще как-то поддержать беседу.

— Что это за книжка? — первой удивилась Ксения Федоровна.

— Как же так, — удивился я, — знаменитейшая вещь Михаила Афанасьевича.

— А про что там? — спросила меня Иринка.

— Роман большой, — напряг я память, — начало такое, на Патриарших прудах встретились председатель профсоюза литераторов Михаил Берлиоз и поэт Иван Бездомный.

Далее я рассказал барышням, которые слушали меня, открыв рот, как в беседу литераторов вмешался Воланд, который сначала рассказал о Понтии Пилате, а потом предсказал смерть Берлиоза. Затем как Иван Бездомный, бросился в погоню за Воландом и его свитой, и наконец, как бедный поэт попал в психушку. Благодарные слушательницы, то охали, то смеялись, то сочувствовали незадачливому поэту.

— При случае, если попадется эта книга, берите ее не раздумывая, не пожалеете, — закончил я свой рассказ и стал собираться домой, в детский дом.

Ксения Федоровна, я заметил, хотела было сказать, куда, а где продолжение истории, но сдержалась и взяла с меня слово, что я еще раз приду в гости и продолжу рассказ. Я ответил, если будет время, непременно загляну. Иринка же взялась меня проводить до поворота, хоть я и активно отнекивался.

— Скажи, — уже на улице спросила меня Ирина, — а у тебя с Наташей серьезные отношения?

— Да, — признался я, — они серьезны настолько, насколько могут быть вообще серьезны отношения в пятнадцать лет.

И пока одноклассница обдумывала мой туманный ответ, я ей задал встречный вопрос, — я видел у вас в комнате стоит фортепьяно, кто на нем играет?

— Я играю, с десяти лет, — растерялась девчонка, — а что?

— Да нет, так просто, — сказал я, махнул ей рукой и побежал восвояси.

8

Когда я приблизился к воротам детского дома, меня прямо на крыльце дожидалась вся наша компания, Зёма, Бура, Маэстро, Наташка и Тонька.

— Ты где так долго пропадал? — первой вскочила Наташа, не понятно было либо она готова меня растерзать, либо она так рада, что я вернулся, жив и здоров.

— Странный вопрос барышня, — ответил я игриво, — думаешь достать струны — это плевое дело?

— Давай быстрей, показывай, — не утерпел Толик Маэстро.

Я вынул бережно из внутреннего кармана целый моток стальных блестящих струн.

— А чё у тебя в авоське? — поинтересовался Санька Зёма.

— А так, физрук дал шахматы, — соврал я, — сказал, чтобы тебя играть научил, как следует.

— Да ну тебя, — отмахнулся он.

— А как ваши дела гуси лебеди? — спросил я в свою очередь.

— Мастера, который сделает колки, я нашел, — гордо ответил Санька Зёма, — сговорились на трех литровую бутыль самогона. Бабка Настя потребовала за самогонку, чтобы мы вскопали огород и починили забор.

— Молодчик, — я пожал руку, по всей видимости, будущему коммерсанту, а может быть музыкальному продюсеру, — а ты Вадька, что молчишь? Показывай, какие гитары выточил.

— Они там, — грустно сказал наш здоровяк, — на них еще краска не просохла.

И мы всей гурьбой пошли рассматривать чудеса деревянного зодчества. Когда я подошел к трем гитарным корпусам, то немного растерялся.

— Я же тебе подробный чертёж нарисовал, а ты что сделал? — спросил я совсем скисшего друга.

— У меня не получилось вывести такие плавные линии, — пролепетал Бура.

Передо мной лежало три гибрида гитары с балалайкой. Гриф был от гитары, а сам корпус треугольный, как у русского народного инструмента. Кажется у группы «Кисс» была такая брякалка, подумал я.

— Ничего, годится, — подбодрил я товарища, — а почему в синий цвет покрасили?

— Так краски другой не было, — ответил Зёма, — помнишь, месяц назад туалет нам красили, так вот целая банка с того раза и осталась.

— Ну правильно, чё добру пропадать, — съязвил я, — синие гитары? Кстати, отличное название для нашего ВАИ, «Синие гитары»!

— А чё звучит, — поддержал меня Толик Маэстро.

— Вокально-инструментальный ансамбль детского дома имени Григория Россолимо «Синие гитары»! — выкрикнул Зёма, — крутяк, тарам-там-там!

— А тебе как, нравится? — спросил я Наташку.

— Ничего так, — при этом она тяжело вздохнула, типа это такие пустяки, главное я такая красивая солистка.

— Показывайте барышни, что вы придумали с концертными костюмами? — обратился я к Тоне и Наташе.

Тонька подала мне небольшой сверток, — примерь, — сказала она.

Я снял с себя брюки, стесняться мне здесь особо некого, скинул пиджак и рубашку и натянул этот концертный костюм на себя. Широченные штаны из белой ткани, из нее мы здесь строчим простыни и пододеяльники, и такая же широченная рубаха, которая доходила мне по середину бедра. В таком наряде, подумал я, хорошо в деревне в баню ходить, или можно еще изображать ночью привидение. Если с гитарами, скрепя сердцем, я согласился, то такие костюмы — это просто позор на мою седую голову, хоть я пока телом молод.

— Послушайте, девчонки, — обратился я к начинающим модельерам, — у нас ведь текстильная фабрика является нашим шефом?

Девчонки кивнули головами в ответ.

— Нужно сделать следующее, — снова я стал сыпать идеями, — попросить у них плотной парусиновой ткани, сшить из них брюки и рубашки и покрасить в такой же синий цвет, — я кивнул на наши будущие гитары, — чё краске зря пропадать.

— Но, — я продолжил, пока народ переваривал мое предложение, — брюки нужно сделать гораздо уже, вот так, — я поджал белые шаровары руками, — а так же сделать приталенные рубахи до пояса. Пойдемте в корпус, я там все подробно нарисую.

— А мы в чем будем выступать? — тут же возмутилась Наташка.

— И вам сошьем точно такие же, — я чуть было не сказал джинсы, — парусины, но так чтобы они были вам точно по фигурке. Вся школа от зависти лопнет, — подмигнул я девчонкам.

Девчонки невольно заулыбались. А это значит сегодня, без поцелуев спать не лягу. Однако сначала над дизайном новых костюмов мы провозились два часа, а потом я брал штурмом зимний дворец. Точнее нашу заведующий Ларису Алексеевну.

— Ну что ты заладил! — кричала она на меня, — давайте сходим к шефам, да давайте с ними поговорим! Я сказала, ничего ни у кого просить не буду!

— Как вы не понимаете, Лариса Алексеевна, ведь для вас стараюсь! — я тоже повысил голос, — вступим мы замечательно, костюмы сделаем такие, что все рухнут, а потом про вас напишут в газете. О том, как вы можете построить работу нашего детского дома.

— Ну и что? — уже немного успокоившись, ответила она.

— Вы поймите главное, — я так же успокоился, — здесь все ребята без мам, без пап, у них радостей в жизни с гулькин нос. Ничего слаще морковки не ели. Разве может человек вырасти нормальным, если у него в детстве не будет ничего яркого и запоминающегося?

— Все! — хлопнула она рукой по столу, — отвяжись, я сказала, что завтра схожу на текстильную фабрику, значит схожу.

— Лариса Алексеевна, вы человек, — сказал я, закрывая за собой дверь.

После чего у меня опять зашумело в голове, я с трудом добрался до своей кровати, рухнул на нее прямо в одежде и провалился в глубокий без сновидений сон.

9

В спортзале школы 447, несмотря на воскресенье, было людно и шумно. Слышались крики бывшего игрока сборной СССР Анатолия Константиновича Конева и удары мяча о паркетный пол.

— Куда ты прешь, ё… вашу мать! — орал наш физрук, когда я очередным финтом посадил на пятую точку игрока команды соперника, прорвался к кольцу и забил новые два очка.

Тренер сегодня сдержал свое обещание и принес мне почти новые кеды и майку со спортивными трусами. Благодаря хорошей сцепке подошвы моей обувки я просто божил на баскетбольной площадке. Вторая пятерка, то есть пятерка запасных, за которую играл я, разносила первую, основную, пятерку с неприличной разницей, плюс тридцать. Анатолий Константинович снова остановил игру и стал разрабатывать с первой пятеркой защиту против меня. Я же со своей пятеркой стал разрабатывать варианты проходов со скидками под кольцо.

— Коля, — сказал я нашему запасному центровому, — смотри я иду к кольцу, показываю, что буду бросать, вытягиваю на себя защиту и от пола даю тебе. Понял? Главное чётко выйди вот сюда.

— Хорошо, — закивал парень.

— А самое главное знаете что? — спросил я у всех мужиков.

— Что? — вразнобой спросили они.

— Главное в танке не бзедь, — под хохот парней закончил я свою пламенную речь.

Анатолий Константинович свистнул в свисток, и мы продолжили тренировочный матч. Как я и предполагал, меня опекали теперь по двое. Суеты на паркете стало больше, а толку еще меньше. Правда, теперь забивал не я, а мои партнеры.

— Толя! Выйди на х… с площадки! — крикнул наш тренер, — я за тебя б… сыграю!

— Четче в защите ставьте спину, — крикнул я своим, — теперь они с Дениской будут играть двойного центра. Начнут давить под кольцом.

Наконец команда соперника стала сокращать разницу в счете. И еще благодаря опыту бывшего игрока сборной СССР у меня перестали получаться скидки на партнеров. Пришлось подключать в игру последние козыри, броски с отклонением. Я сделал рывок под кольцо, затем, резко затормозил и выпрыгнул в противоположном от кольца направлении. В итоге меня даже такие гиганты, как Дениска и наш физрук, не успели накрыть. И я забил красивый средний бросок. Потом я еще пару раз повторил новый баскетбольный прием, и разница в счете вновь стали минус тридцать. Свисток тренера издал финальную трель, и мы перестали носиться, как угорелые.

— На сегодня тренировка окончена, всем спасибо, все до завтра, — устало пробурчал Анатолий Константинович, — Богдан! Погодь.

— Есть замечания, советы пожелания? — остановился я рядом.

— Завтра будешь сам персонально тренировать дриблинг нашим защитниками, — сказал бывший игрок сборной СССР, — хочу тебя разгрузить от черновой работы на паркете. Ты мне на весь матч понадобишься, и на весь турнир, а если ты еще будешь стучать мячом в пол, то надолго тебя не хватит.

— Понял вас, Анатолий Константинович, до завтра.

Я принял чуть тепленький душ и тут же побежал в сторону частного сектора, где проживала самогонщица бабка Настя. Нужно было проконтролировать работы по вспашке огорода и починке ограды. Далее я решил навестить нашего самоделкина, Виталика. А то сейчас мы все упираемся, а он возьмет, и эти самые звукосниматели и не сделает. Тогда придется убедить парня в том, что страна в очередной раз сказала волшебное слово — надо.

— Вы так неделю огород копать будете! — крикнул я через забор своим друзьям, которые били баклуши, пока Вадька Бура один-одинёшенек пыхтел с лопатой.

— Богдан! — не выдержал наш молчун и здоровяк, — ну ты хоть им скажи. Я ведь не двужильный.

— Зёма! По какой причине в работе простой? — решил я надавить на Саньку и Толика.

— Да мы с Маэстро поспорили, сможет ли Бура в одиночку вскопать огород, или нет, — заулыбался Санька.

— А вот мы сейчас с Вадькой тоже поспорим, сможете ли вы вдвоем вскопать эти грядки, или нет, — ответил я хитрецам, — между прочим, если вы этого не сможете, мы вам наваляем.

Санька и Толик, почесав затылки, живо взялись за работу. Приеду на дачу, в руки лопату, фигачу, фигачу, фигачу, пропел я про себя. С чувством выполненного долга я направился к Виталику.

— Богдан! — остановил меня вдруг Зёма.

Он подбежал к самой ограде и зашептал мне на ухо, — идея такая, бабкин самогон разбавить водой на треть, а остальное сегодня хряпнем за удачу в делах.

— А парни в курсе? — я тоже зашептал ему в ухо.

Санька кивнул головой, тогда я подозвал всех друзей к себе.

— Запомните парни, если кто из вас эту дрянь будет употреблять, то я вам руки не подам. Потому что хочу, чтобы вы все в жизни реализовались. Вот ты, Толик, отличный музыкант, если проявишь характер, станешь всесоюзной звездой, а если начнешь горькую пить, то закончишь тем, что в кабаке будешь развлекать пьяных жлобов. Ты, Санька, деловой малый, может, до директора магазина дорастёшь, или до министра легкой промышленности. А если бухать начнешь, проворуешься и закончишь свои дни на зоне. И ты, Вадька, сможешь достичь много. Негоже это начинать большое дело с нехороших поступков.

Парни недовольно засопели, задумавшись о чем-то своем, взяли лопаты и продолжили копать бабкин огород. Я же транзитом через наш детский дом, прихватив с собой гитару Маэстро, пришел к Виталику. Мой одноклассник открыл дверь, и по одному его виду было понятно, что парень не спал ночь, либо очень рано встал. Волосы его торчали в разные стороны, покрасневшие глаза слезились. Он провел меня в свой маленький уголок юного электрика, который предусмотрительно отгородили стеллажом его родители во второй комнате. Вообще планировка квартиры была схожа с той, которую я видел у Иринки.

— Показывай, — тихо сказал я.

Мы на пластилин приладили звукосниматель к акустической гитаре моего друга. Провода от звучка тянулись к небольшой коробочке, где я разглядел ручку усиления громкости. Далее провод шел к колонке. Я задержал дыхание и провел пальцами по струнам. Колонка издала крякающий металлический звук гитары. Я сыграл проигрыш летящей походки, звукосниматель работал отлично! На необычный электрический звук в каморку, которая была вся завалена проволокой, разобранными платами, проводами, и прочими железками, заглянул отец Витальки.

— Что лудите? — с интересом рассматривая гитару со звукоснимателем, спросил он.

— Я ребятам из нашего класса помогаю сделать звукосниматели для гитар. У нас концерт скоро, — забубнил Виталик.

— Детали взял, те, что мы собираем для телевизора? — опять поинтересовался его отец.

Одноклассник мотнул головой и совсем сник. Ох, зашугали в семье паренька, подумал я. Плюс ко всему на улице его лупят, а я думал у меня тяжёлая жизнь. Да я просто счастливейший человек.

— Значит так парень, — отец Виталика обратился ко мне, — один звукосниматель с усилителем стоит пятнадцать рублей, плюс к каждому нужен динамик, значит еще по десятке каждый. Пять рублей работа, все же своим делал, — он похлопал сына по плечу, — и того выходит восемьдесят рублей.

Вот это нежданчик, подумал я, с другой стороны каждый труд должен быть оплачен. Однако в кармане моем было всего пятьдесят целковых, которые остались от покупки струн.

— Хорошая цена, с учётом индивидуальности заказа, — сказал я, — давайте так поступим, я сейчас заплачу сорок рублей, а во вторник принесу остаток.

Я встал с табуретки и протянул руку главе семейства. Отец Виталика усмехнулся и согласился с моим предложением. Я отдал ему деньги, которые тот аккуратненько сложил вдвое, и сунул во внутренний карман пиджака.

— Будет нужно, обращайтесь еще, — улыбнулся мужчина.

— Так-то нужно, — я тоже улыбнулся, — нам синтезатор нужен, такое электрическое пианино. Принцип работы такой, клавишу нажимаешь, цепь замыкается, и пианино в динамик издаёт звук определенной ноты.

Отец Виталика почесал свой затылок, в такой позе он простоял секунд десть, потом вышел из комнаты. Я посмотрел на одноклассника, тот был весь красный как помидор, наверное, парень хотел нам все сделать по-дружески, за бесплатно, а тут такая коммерция. Наконец мужчина вернулся в уголок очумелых ручек, и показал чертеж.

— Я могу сделать вот такую вещь, — он ткнул пальцем в схему, из которой я ничего не понял, — вот тут поставлю переменное сопротивление, за счет него можно будет настроить, э-э-э, синтезатор на нужную вам ноту. Сколько требуется клавиш?

— Наверное, — я задумался, семь белых клавиш и пять черных, плюс еще столько же, — двадцать четыре клавиши нужны.

— Ого, — удивился, далекий от мира музыки отец Виталика, — это будет стоить сто рублей.

— Ладно, — согласился я и стал собираться домой, в детский дом.

Сто сорок рублей ко вторнику, в принципе сумма подъемная, думал я, шлепая по улице. На плече моем была гитара, в авоське, свернутые в газету звукосниматели, усилители и динамики. Нужно было сделать корпуса для этих динамиков, и желательно, чтобы эти корпуса хорошо резонировали звук. Тут меня догнали чьи-то шаги. Я резко развернулся и приготовился дать бой любому гопнику. Однако это был Виталька.

— Ты после сегодняшнего со мной общаться, наверное, не будешь? — спросил он запыхавшись.

— Это почему? — удивился я.

— Ведь отец мой хапуга, — сказал он, опустив голову, — у него и друзей из-за этого нет.

— С одной стороны он прав, я сам должен был предложить тебе за работу, за детали деньги, поэтому забей, все путем, — я его хлопнул по плечу, — вот увидишь как мы в пятницу сбацаем. А деньги, не в них счастье.

Мы попрощались, и паренек с легким сердцем улетел домой к своим радиодеталям. А мне нужно было в понедельник снова съездить в Москву в Нескучный сад. На этот раз я решил поехать с Вадькой Бурой, да еще решил прихватить кистеньки, мало ли что может случиться по дороге.

Через два дня в распоряжении нашего ВИА «Синие гитары» был синтезатор, корпус и клавиатуру к которому мы сделали сами. А так же была гитара бас, с двумя контрабасными струнами, гитара ритм и соло. С семьей Виталика я успешно рассчитался, накануне в понедельник шахматные боги вновь были на моей стороне. И я выиграл двести рублей. Кстати Аркашка ко мне даже не подошел, лишь кивнул издалека, как хорошему знакомому, я ему так же кивнул в ответ. Вечером мы взяли ключ от рабочих помещений у заведующей, и расположились в коридоре второго этажа.

— Первую репетицию объявляю открытой! — не дав раскрыть мне рот, торжественно объявил Санька Зёма.

На ходу парень подметки рвет, усмехнулся я и провел по гитарным струнам. Бяу-у-у, раздалось из моей колонки. Толик Маэстро сделал соло, ти-ту-та-та-та, выдала его колонка. За клавиатуру встала Наташка, бас гитару оккупировал Вадька. Зёма тоже хотел было встать за басуху, но против физической мощи друга не попрешь. Да и тягать толстенные струны ему было не под силу. Зёме достались две пустые картонные коробки. Они выполняли роль бочки и рабочего барабана. Вместо барабанных палочек у него в руках были обычные деревянные обрезки. Настоящий же барабан сделать у нас просто не хватило времени.

— Начнем с летящей походки, — предложил я, — сначала я на своей ритмухе держу общий ритм, потом включается басист. Вадька играешь так, бум-бум-бум-бум. Запомнил, какие струны зажимать?

— Ну, так, — промычал начинающий рокер, — у меня даже записано.

Это ему партию написал Толик Маэстро.

— Зёма, — продолжил я, — ты играешь на наших барабанах так, бум-пач-бум-пач. Главное четче держи ритм. Давай изобрази.

Санька стал фигачит по очереди то одну коробку, то другую. Та, что была вместо бочки звучала гулко и низко, а коробка, которая заменяла рабочий барабан, наоборот имела более высокий звук.

— Наташа, — я остановил истязание пустых коробок, — а ты играешь аккордами.

Она согласно кивнула. К сожалению, Наташка хоть и училась когда-то музыке, многое подзабыла, и не могла подобрать на слух сольные партии. За соло досталось отдуваться Толику Маэстро.

— И, три, четыре, — скомандовал я, и затренькал на гитаре.

Потом дождался, когда включатся бас и ударные, потом заиграла Наташа на нашем синтезаторе, а я запел, — В январских снегах замерзают рассветы, — Толик вплел свою соло партию, — На белых дорогах колдует пурга.

К третьей строчке Зёма сбился с ритма.

— Ну что такое? Санька! — крикнул на него Толик, — куда частишь!

— Спокуха, сейчас все будет как надо, — ни сколько не смутился Зёма, — и снова три, четыре!

Он застучал, бум-пач-бум-пач. Его подхватил на басухе Вадька, я снова запел куплет, но на третьей строчке, Зёма опять зачистил. После чего мы еще пять минут поругались и по новой затянули летящую походку. С третьего раза Зёма продержался до четвертой строчки. Стало очевидно, что у Саньки чувство ритма на нуле.

— Зёма, знаешь что? — не выдержал наш невозмутимый Бура, — отдохни пару сек.

При этом Вадька как бы нехотя почесал кулак. Санька все понял с полуслова. И наконец, летящую походку мы худо-бедно сыграли без барабанов, точнее без коробок, по которым стучал наш предприимчивый друг. Конечно, я и Толик пару раз морщились, когда не те ноты на басу брал Вадька, но он ошибся всего семь раз за всю песню. Я подумал, что во время выступления многие этого не заметят, тем более можно было сделать бас потише. Но с барабанами нужно что-то было решать. Да и с клавишами тоже. У Наташки плохо получалось играть и подпевать. А когда мы заиграли розовый вечер, который солировать должна была наша самая красивая девчонка детского дома, то теперь лажал безбожно наш самопальный синтезатор.

— Как наши успехи? — на репетиционную базу ворвалась наша начинающая модельер, Тонька.

— А как наши паруса? — тут же встрял Зёма.

Парусами мы стали называть те штаны, которые наши девчонки, главным образом Тонька, сшили из парусиновой ткани.

— Примеряйте! — радостно крикнула девчонка, — только-только высохла краска.

Мы с энтузиазмом отложили инструменты и стали примеривать обновки. Наташка убежала переодеваться в аудиторию, а мы прямо здесь в коридоре напялили просто отличные джинсы. Я бы даже сказал эти штаны были лучше чем те китайские шаровары, которые я носил в той жизни.

— Шик! Блеск! — заорал Санька.

— Реальный крутяк, — пробурчал Бура.

— Оху…, - я чуть было не сматерился, когда увидел как в новых джинсах, парусах, вышла наша солистка, Наташа.

Мы все пялились на нее потеряв дар речи. Вот что значит надеть человеческую одежду, подумал я.

— Мальчики вы такие красивые, — сказала нам Наташка.

— Значит так, сестричка, — вмешался Толик, — надеваешь паруса только на концерт, поняла?

— А иначе что будет? — огрызнулась она.

— А иначе, — ответил я за друга, — без охраны тебе на улице появляться не рекомендую. А то вместо Чеснока, могут нарисоваться типы и покруче. Зачем искать приключения на свою пятую точку?

Причем очень симпатичную, добавил я про себя. Немного освоившись в обновках, мы снова стали репетировать. Ведь до прослушивания оставалось всего ничего, завтра генеральная репетиция, в четверг худсовет в школе. В пятницу отчетный концерт перед комиссией из гороно.

— Давайте подведем итоги, — сказал я в заключении первой репы, — нам нужна нормальная ударная установка с хорошим барабанщиком. И еще нам нужен человек, который будет играть на синтезаторе. Иначе, ты, Наташа, сильно отвлекаешься при пении. Между прочим, на тебе две песни из трех.

— Ну и что теперь делать, — чуть не заплакала наша прекрасная вокалистка.

— Я завтра решу эти проблемы, — заверил я друзей.

— Первую репетицию нужно отметить! — выкрикнул Санька Зёма, потом посмотрел на меня и добавил, — предлагая попить чаю!

За чаем наш оптимизм взлетел до небес, все перекрикивали друг друга, рассказывая, как они сегодня играли. Я же думал где взять барабанщика с ударными. А вот по поводу нового клавишника я уже решил, что приглашу к нам в ВИА Иринку. Не знаю, как воспримет ее Наташка, но две самые красивые девчонки школы в группе — это просто улет. Я ведь для общего дела стараюсь, значит, моя совесть чиста.

10

На следующий день после тренировки по баскетболу, кстати, городские соревнования так же были не за горами, а именно в субботу игры в группах, а в воскресенье полфиналы и финалы, я пересекся с Иринкой.

— Привет, — я первым завел разговор.

— Привет, — испугано ответила она.

— Завтра будет худсовет перед отчетным концертом, наш ансамбль принимает участие.

— Поздравляю, — Ирина улыбнулась, — мама спрашивала, когда ты еще раз придешь в гости и расскажешь продолжение «Мастера и Маргариты»?

— Если ты меня выручишь, я буду у вас в понедельник, — пошел я на небольшой шантаж.

— Чем? — удивилась девчонка.

— Нам в ансамбль нужен музыкант, который сыграет на синтезаторе, на таком маленьком электрическом пианино, — пояснил я свою просьбу, сопроводив ее демонстрацией игры пальцами на предполагаемом инструменте.

— Вы хотите, чтобы я с вами выступила? — Иринка очень сильно удивилась.

— Очень, — я улыбнулся, и подумал, все-таки она красивая девчонка.

— Нет, я очень боюсь сцены, извини это не мое.

Тут ураганом подскочила Наташка, она, молча очень многозначительно посмотрела на Иринку, и та немедленно ушла в класс. Потом моя ревнивая подруга показала мне кулак, и тоже проследовала на урок. Я же показав учителю записку от физрука, что у нас на носу городские соревнования, поехал в Москву. Если без клавишника мы все же справимся, то ударник нам нужен был просто позарез. Первое что пришло мне в голову, это фильм «Стиляги» Петра Тодоровского, который я смотрел в той жизни. Мне нужен был «Коктейль-холл» на улице Горького 6. Там гарантированно играл джаз оркестр, если конечно верить фильму. А значит, там можно было найти сессионного барабанщика для нашего ВАИ.

Сначала после школы я заскочил в детский дом, скинул хламиду, эти ужасные мешковатые брюки и школьную гимнастерку. Единственный предмет школьной формы, которые мне пригодился — это был широкий ремень из кожзаменителя. Далее я надел свои новые джинсы-паруса, и такую же джинсовую рубашку. Даже по меркам двухтысячных годов я выглядел очень стильно. Но на улице в таком наряде я чувствовал себя как голый. Меня все разглядывали, девушки же пялились как на новое свадебное платье. Если бы сейчас здесь появился космонавт в скафандре, то не известно кто был бы популярней. Постепенно я привык к такой реакции окружающих, и задумался о том, чем заинтересовать нужного нам музыканта. Идей подходящих на горизонте не наблюдалось. Перед дверью в «Коктейль-холл» я решил действовать по наитию, то есть импровизировать. Как говорил великий комбинатор, побольше цинизма — людям это нравиться.

Я распахнул тяжелые створки и мой путь тут же преградил бдительный швейцар.

— Куда! — пробасил пожилой мужчина.

— Спокойно отец, свои, я к Лехе от Петра Петровича, — сделав морду кирпичом я прошел в заведение.

— Так его еще нет! — крикнул мне вслед обескураженный хранитель стильного заведения столицы.

— Ничего, я подожду, — успокоил я швейцара.

Кто такой Леха, кто такой Петр Петрович, я не знал, это первые имена, которые пришли мне в голову. В двухэтажном зале «Коктейль-холла» было многолюдно. У длинной барной стойки сидели парочки, и лениво потягивали через трубочку алкогольные напитки. И даже в таком элитном заведение, где тусовались самые стильные люди города на меня обращали внимание. Я подошел к бармену и спросил, — где могу найти музыкантов, мне Леха нужен, я от Петра Петровича, — добавил я шепотом. Бармен объяснил, где найти коморку музыкантов на втором этаже. И я побыстрее двинулся в нужном мне направлении. А то от всевозможных взглядов на мне могли протереть дыру. На втором этаже играла радиола, и танцевало несколько пар. Я два раза стукнул в дверь гримерки музыкантов и, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь. В маленьком помещении можно было повесить топор, так сильно там было накурено.

— Хелло мужики, — поздоровался я с музыкантами, — хеви-метал рок брейк-данс! — к своей словесной тарабарщине я добавил жест рокерской козы, — кто из вас барабанщик?

Джазмены растерянно переглянулись.

— Ну, я, — пробасил рыжий с веснушками парень лет двадцати пяти.

— Будем знакомы, Богдан Титомир, — я протянул парню руку.

— Пятак, — парень пожал мою ладонь, — то есть Петя.

— Петр, — уточнил я.

— Да, — согласился барабанщик.

— Как тебе мои траузеры? — я шлепнул себя по своим джинсам.

— Фирма? — спросил парень.

— Ес оф кос, маде ин Раша, — ответил я, — хочешь такие?

— Спрашиваешь!

— Сегодня репетиция, завтра худсовет, послезавтра концерт, — я решил ошеломить Петра информацией, чтобы он меньше думал, — отыграешь с нашей группой, будут твои.

— Э! Парень! — в наш разговор вмешался, судя по всему, лидер джаз-бэнда, — притормози коней. У нас программа каждый день.

— Мое дело предложить, ваше дело отказаться, — сказал я, — барабанщиков в Москве много.

Я медленно двинулся к двери, и вышел в холл. Через десять секунд меня догнал Петр, расчет мой оказался верным. Вот что значит побольше цинизма. Мы договорились, что три дня он в моем распоряжении, а в джаз-бэнде поиграет замена. Ведь барабанщиков в Москве много, а настоящих джинсов мало, тем более, таких как мои, которые круче штатовских.

11

Вторая репетиция в коридоре производственного корпуса детского дома была намного более качественной, чем первая. Во-первых, Петр принес настоящие части ударной установки, бочку, рабочий барабан и хет, такое устройство с педалью из двух металлических тарелок. Петр сказал, что такого набора вполне достаточно. Во-вторых, стучал он очень прилично. Правда, сначала он не мог понять, что мы играем.

— Это называется диско-бит, — объяснил я парню наш стиль, — такая специальная музыка для танцев и занятий спортом. Играть нужно примерно так, сначала хет звучит: це-це-це-це, бочка каждый первый удар, рабочий барабан третий. Все вместе получается так: бум-це-пач-це, бум-це-пач-це. Можно так же использовать бочку на первый и третий удар.

Петр без труда задал нужный ритм. Ого, как на дискотеке, усмехнулся я. Летящая походка с такой работой настоящей ударной установки зазвучала просто отлично.

— Крутяк вещица! — удивился песне барабанщик Петр, — а кто сочинил?

Юрий Антонов, подумал я, а вслух ответил, — что само как-то сочинилось. Да, и еще Петр, попробуй усложнить бит.

— Как?

— Четыре такта играешь просто, следующие четыре такта выбиваешь по хету дробь: цики-цики-цики.

Петр быстро ухватил суть того, что я требовал от его игры. И когда он задал нужный ритм, я взял свою гитару и заиграл проигрыш из Шизгары.

— Опа-на, а это что такое? — первым перевозбудился Толик Маэстро.

— Да вот, есть идея новой песни, — ответил я, — что-то примерно так:

— Подожди! Это надо срочно все записать, — Толик бросился в другой корпус за совей ценной тетрадкой.

И пока он бегал, за работу принялась наша модельер, Тонечка. Она уже со знанием дела сняла мерки с нашего ударника, Петра. При этом девчонка не забывала стрелять глазками и нахваливать фигуру молодого человека. А что, а вдруг. И спустя десять минут мы вновь принялись сочинять русский текс шизгары. Кстати говоря, голландская группа «Shocking Blue», сама в свою очередь стырила эту музыку из песни 19 века, не помню кого, но называлась она «Ох, Сусанна».

На проигрыш шизгары я от болды накидывал первые попавшиеся слова, — Если ты сидишь один…

— То сходи ка в магазин, — придумал рифму Зёма.

— Да подожди ты с магазином! — не вытерпел Толик Маэстро, — давай Богдан еще строчку!

— Если ты сидишь один, На душе твоей темно, — я снова подвис.

— То сходи как в магазин, И купи себе вино! — снова выдал ценную рифму Санька Зёма.

— Да подожди ты с вином! — завелся обычно невозмутимый Вадька.

— И тоскуешь без друзей, — предложила нормальную строчку Наташка.

— Стоп! — крикнул я, -

— И прошли метели! — добавил за меня Толик.

Конечно, я немного исковеркал припев шизгары, но так было точнее. На волне успеха мы быстро досочинили и второй куплет, -

— Это просто улет вещица! — заорал как оголтелый Зёма, — улетище! Но про магазин и вино вы зря отказались петь.

— Да подожди ты с вином! — не выдержал наш ударник Петя, — вы парни нереально крутые, впервые в жизни вижу, как нам моих глазах за полчаса родилась крутая песня!

Мы ее для закрепления погоняли еще четыре раза. После чего перешли на лирику. Запели про розовый вечер, и про майский вечер. Исполняла ее своим ангельским голоском Наташка. Это реально звучало лучше, чем блеяние молодого козлика Юры Шатунова. Мы немножко изменили слова, и смысл песен стал таким, как будто молоденькая девушка страдает от своих неразделённых чувств. И как только мы решили пропеть еще раз все четыре вещи, в дверь кто-то сильно постучал.

— Атас! Легавые! — крикнул Петр и побросав палочку ломанулся на чердак.

— Лови барабанщика! — крикнул я и пошел открывать предполагаемым служителям закона, чего-нибудь навру с три короба, решил я.

К моему облегчению и изумлению, на пороге стояла наша заведующая Лариса Алексеевна.

— Мальчики, пустите малышей послушать вашу музыку, — мирно попросила заведующая, — а то они тут на улице толкутся, холодно ведь еще.

— Лариса Алексеевна, — я улыбнулся во весь рот, — да без проблем. Малышня! Забегай!

Вот так вот и состоялся наш первый концерт. А как ребятишки слушали песни «Ласкового мая» в исполнении Наташки, даже я, черствый взрослый человек, расчувствовался. Мелкие девчонки плакали.

— Завтра в школе в 17.00, - напомнил я нашему кипишному ударнику, Петру, — худсовет, просьба не опаздывать. Ну а штаны, паруса, будут готовы к пятнице, к праздничному концерту.

— Заметано, — пожал он мне руку, — не ожидал, что вы такие крутые. Играете, конечно, пока не очень, но музыка и материал ваш отпад, это что-то новое.

— И еще, Петр, сможешь достать микрофон с динамиком для худсовета и концерта. Очень уж сильно мы забиваем вокал.

— Смогу, — просто ответил ударник, — только бабки нужны будут.

— Благодарность моя не будет иметь границ, — обнадежил я его, — но в пределах разумного.

Петр хохотнул, и мы попрощались до завтра.

Перед сном с Наташкой мы устроил небольшой целовальный марафон, в своем укромном уголке, за корпусами детского дома. Она много мечтала о будущем, о том, как станет знаменитой певицей, я обещал, что ей помогу. А сам думал о том, что жизнь необычайно хороша, когда впереди еще много счастливых дней. И хотелось верит именно в это.

Ночью же меня разбудил Зёма.

— Богдан, надо бы о концертах задуматься, за башли, — зашептал он.

— Да, да, — сонно пробубнил я, — юбилеи, похороны, дни рождения…

— Нет, — смутился он, — для похорон мы еще не годимся. Песни нужны, новые!

— Флаг тебе в руки, барабан на шею, — сказал я, засыпая, — ветер в спину, три пера в задницу и поезд навстречу…

12

В четверг с самого утра пока мы шли в школу нашей большой компанией, меня терзали смутные сомнения, и предчувствия чего-то нехорошего. Свои концертные костюмы я предложил пока на всякий случай не показывать всем. И надеть их только перед прослушиванием. Друзья немного побурчали, но согласились. Я-то уже знал, какова может быть реакция окружающих на джинсовый костюм. Кстати веселости начались прямо в школьном холле.

— Привет, Богдан, — поздоровалась со мной и нашей компанией Иринка, — ты говорил, что вам нужна пианистка.

— Парни идите, я вас догоню, — я решил поговорить с девчонкой с глазу на глаз.

Друзья мои меня поняли отлично, и пошли в класс, но Наташка осталась рядом. И ее горящий взгляд говорил, чего тебе надобно сучка!

— Не пианистка, а клавишник на синтезатор. Такое небольшое электронное пианино, всего две октавы, — ответил я Иринке, игнорирую взгляд своей ревнивой подруги.

— Я согласна вам помочь и сыграть сегодня на худсовете, и завтра на концерте, — совсем тихим голосом произнесла Ирина.

— Обойдемся, — прошипела Наташа.

— А кто-то хотел стать знаменитой певицей, и обещал во всем меня слушаться, — намекнул я Наташе на наши же мечты и разговоры.

— Подумаешь, — сказала моя подруга и важно пошла в класс.

— Инструменты мы принесем в школу где-то к часам трем, прослушивание состоится в пять, порепетируем пару часов, и у тебя будет время, освоится, — сказал я девчонке.

Иринка заулыбалась, и стрельнула невинными глазками. Ох, девочка, такие приемы на прожженного циника давным-давно не действуют.

— Ты где пропадал! — на меня вдруг тут же накинулась Инна, самая красивая девочка среди десятых классов, подруга Дениса, нашего центрового.

На крик из класса выскочила Наташка.

— Спокойно барышня, на вас женится, я никогда не обещал, — подколол я старшеклассницу, чем сбил ее с толку и смутил.

У меня даже сложилось впечатление, что в ее хорошенькой головке, сейчас что-то коротнуло, и она на самом деле прикинула, не гожусь ли я в ее спутники жизни? А Наташа и Ирина вперились в меня своими глазищами.

— С чувством, толком и расстановкой, что случилось? — вернул я Инну к безжалостной реальности.

— Срочно беги в спортзал, — уже менее эмоционально сказала десятиклассница.

Я тяжело вздохнул, передал свою сумку Наташе, и побежал туда, где от нас требовали быть быстрее, выше и сильнее. Кстати, в оригинале этот олимпийский девиз звучит так: «Citius, Altius, Fortius!» И слово fortius, можно трактовать, как храбрее, а не сильнее. В спортзале была практически вся наша баскетбольная сборная. Лица ребят были растеряны.

— Богдан, что делать? — на Денисе не было лица.

— Пока нет Константиныча, можно потренировать постановку заслонов и броски со средней дистанции, — удивленно ответил я.

— Пошли, — сказал центровой и повел меня в тренерскую комнату.

Там перед моими глазами предстала картина Репина «Приплыли». На самом деле эту картину написал Лев Соловьев, и называлась она «Монахи. Не туда заехали». Но сути дела сейчас это не меняло. В луже даже страшно подумать чего, храпел бывший игрок сборной СССР, наш тренер Анатолий Константинович Конев.

— До соревнований еще полтора дня, придёт он в себя и все будет нормально, — сказал я Денису, зажав нос пальцами, и закрыл дверь в тренерскую.

— Ты не понимаешь! — Денис схватил себя за волосы, — он запойный, теперь неделю не просохнет!

— Ну, так в чем проблема, — я уже спрашивал всех, — чего вы так убиваетесь? Не сыграем на городских соревнованиях, делов то? К экзаменам нужно готовиться, а не мячом в пол стучать.

— Ты что, с дубу рухнул, что ли? — удивился второй центровой команды, Коля, — если мы будем в призёрах, да нас в любой институт почти без экзаменов возьмут.

Я-то думал, чего они так на тренировках впахивают, причем директор и завуч школы всю эту спортивную одержимость поддерживают. Даже мне освобождения от уроков дали.

— Ладно, мужики, — я тяжело вздохнул, — как вы смотрите на то, если я стану играющим тренером в команде? Я конечно не бывший игрок сборной СССР, но кое-что в баскетболе смыслю.

— Вот это мужской разговор, — Дениска протянул мне руку, — мы с парнями как раз это обсуждали.

— Только давайте договоримся, — поставил я им свое условие, — сейчас вы Константиныча уносите домой, и прибираете за ним. Не хочу, чтобы его из школы поперли, иначе мужик вообще по наклонной покатится. Тем более если мы здорово выступим на городе, то тренер может вернуться в большой баскетбол. Может и с пьянкой тогда завяжет.

— Как мы его унесем? — удивился Денис.

— Вон две жерди, — показал я, — скатерть возьмете в тренерской. Обмотаете его, как раненого и через задний ход вынесете. Считайте что сегодня тренировка у нас на выносливость, бег с утяжелением.

Ребята немного побухтели, но согласились, что только не сделаешь, чтобы попасть в институт почти без экзаменов.

Сразу после уроков я подошел к старшей пионервожатой нашей школы, Тине Соколовой. Она была девушкой двадцати лет, и совмещала школьные обязанности с учебой в педагогическом институте.

— Здравствуй, Тина, я из восьмого «А», меня зовут Богдан, — представился я, — мы сегодня силами воспитанников детского дома будем выступать на прослушивании.

— Привет, — веселая девчонка среднего роста, немного склонная к полноте, курносенькая, подала мне руку для рукопожатия, — знаю, песни петь будете. Мне девчонки говорили.

— Нам бы инструменты где-то сложить, и порепетировать еще немного, где это можно устроить?

— Что за инструменты? — удивилась Тина.

— Сами специально для концерта сделали, — начал объяснять я.

— А, ложки, балалайки, трещотки, — перебила она меня, — молодцы, так держать! Вот тебе ключ от пионерской комнаты, располагайтесь здесь и репетируйте. Но на прослушивание не опаздывать, наши шефы приедут с текстильной фабрики. В общем, у меня дел полно.

Не дав мне больше сказать ни слова, Тина сунула мне ключ и улетела по своим делам. В пионерской было тесновато, но мы уместились. И пока не приехал ударник, Петр, он должен был появиться за полчаса до смотра, мы начали репетицию с новым клавишником.

— Смотри, Ирина, проигрыш в розовом вечере примерно такой, та тара та та-а та та та та-а, — я как мог напел нужную партию.

Ирина немного помучилась с нашим синтезатором, но быстро освоившись, и наиграла мелодию.

— Только нужно чтобы наши партии не совпадали, — стал вредничать Толик Маэстро, — это не красиво и не профессионально.

— Хорошо, — я пошел на попятную, — сами разбирайтесь кто, что будет играть.

И пока Толик с Ириной увлеченно сыпали терминами нажимая клавиши и дергая струны, я сел рядом Вадькой басистом, и мы вместе еще раз повторили партии баса и ритм гитары.

— Мы сегодня будем репетировать? Или как? — обиженно спросила обойдённая вниманием Наташа.

— Давайте розовый вечер, — предложил Толик и скомандовал на счет четыре, — раз, два, три, четыре.

— Закат окончил летний теплый вечер, Остановился на краю земли, — запела вдохновенно Наташка.

Когда мы перешли к припеву, в пионерскую комнату вошла потрясенная Тина Соколова.

— Это у вас что? — показала она рукой на инструменты.

— Тина, — ответил я, — я же тебе объяснял это инструменты, которые мы сделали своими руками.

— А где ложки, балалайки, трещотки? И что за песню вы сейчас пели? — стала допытываться старшая пионер вожатая.

— Ложек нет, — я вновь отвечал за всех, — вместо балалаек, электрические гитары, но вот корпуса у них точно такие же, как у твоих балалаек.

Я продемонстрировал творения рук Вадьки Буры. Тина, увидев знакомые очертания немного успокоилась.

— Тогда я сейчас вас немного послушаю, — заявила крайне удивленная девушка.

— Давайте с припева, — опять скомандовал Толик Маэстро.

— запела Наташа, -

Когда песня закончилась, Тина Соколова, платочком протерла свои заплаканные глазки, — ребята вы не представляете, какие вы молодцы, и сами сделали инструменты и песню написали сами, про вас обязательно нужно написать в газету. Все, больше вам мешать не буду, репетируйте, у меня еще море дел. Ваш выход через час!

Тина убежала по своим делам.

— Теперь давайте прогоним летящую походку, — снова скомандовал Толик.

— Летящей походкой, ты вышла из мая, и скрылась из глаз в пелене января, — мы с Толиком пели эту вещь вместе, а Наташа подпевала нам на бэк-вокале.

И в дверь снова затарабанили. Я матюгнулся про себя и открыл пионерскую комнату. Передо мной стояла группа малышни.

— Ой, какая у вас интересная музыка, — загомонили они, — что это такое?

Хотелось, конечно, им надавать подзатыльников, но я сдержался, — через час в актовом зале вы все узнаете, а теперь чтобы я вас не видел, — я хлопнул дверью.

Мы продолжили исполнять летящую походку и немного запнулись на проигрыше, Ирине требовалась помощь Толика, чтобы соло партии гармонично вплетались в единую мелодию. После чего мы еще немного поиграли ту часть песни, в которой не было слов. И в дверь опять забарабанили.

— Я сейчас кого-нибудь изуродую! — крикнул я нарочито громко, и открыл дверь.

На пороге стояла Инна, и наш баскетбольный центровой Дениска.

— Чего изволите, голуби сизые? — как можно более миролюбиво спросил я.

— Это вы сейчас играли? — спросила, краснея Инна.

— Радио Коминтерна слушаем, — попытался отвязаться я, — есть еще вопросы?

— Мы это, — замялся Дениска, — сделали все, так как ты сказал.

— Молодцы! — я начал закрывать дверь.

— Можно мы с вами здесь посидим, музыку послушаем, — затараторила Инна.

— В актовом зале через час, — я захлопнул дверь.

Далее мы исполнили композицию «Майский вечер», и опять в бедную дверь пионерской кто-то начал ломится.

— Если так дело пойдет, до прослушивания в школе появятся трупы! — крикнул я и пошел открывать дверь.

На пороге стояла наша модельер Тоня. Мои угрозы она проигнорировала, так как знала, что я вспыльчивый, но отходчивый, и проскользнула мимом меня в наш репетиционный центр.

— У нас новый участник в группе? На нее нужно тоже делать костюм? — спросила Тоня.

— Тонечка обязательно и как можно раньше, — я подмигнул нашему костюмеру и модельеру, как же я забыл, склеротик, — и я знаю, ты справишься на отлично!

— Я один костюм шила для себя, но он мне немного мал, — вздохнув, сказала Тоня, — держи Ирина. Тебе должно подойти.

— В самом деле, давайте переодеваться, — предложил я.

За час до выступления слух, что детдомовские будут петь, что-то необычное успел трижды облететь всю школу. Из боковой кулисы я посмотрел в зал. В худсовете заседали, завуч Маргарита Сергеевна, старшая пионер вожатая Тина Соколова, учительница пения, которую я не помнил, как зовут, какая-то женщина, скорее всего представитель текстильной фабрики, и молодые преподаватели, математик Николай Андреевич и учительница литературы Юлия Николаевна. Какого лешего сюда принесло математика, скривился я, наверное, за литераторшей молоденькой ухлестывает, гад. На сцене ребята пятых классов танцевали под русскую народную песню «Во поле берёзка стояла», девочки ходил как лебедушки, и разводили ручки туда-сюда. Каждое движение им с места подсказывала учительница пения. А зал постепенно наполнялся учащимися. Вон и мои баскетболисты уселись. О, вон и Санька Зёма всю нашу детдомовскую малышню привел. Это здорово, будет поддержка.

— Следующий номер нашей программы, — сказала Тина Соколова уважаемой комиссии, — вокально-инструментальная группа детского дома имени Григория Россолимо.

Мы вынесли на сцену колонки, ударную установку, из трех предметов, бочка, хет и рабочий барабан, микрофон, который, как и обещал, принес Петр. И естественно наш самодельный синтезатор. В комиссии стали тихонько перешёптываться. Народу в зал набилось еще больше. Представитель текстильной фабрики надела на нос очки, и стала во все глаза рассматривать наши костюмы. Все члены нашей группы были одеты в джинсы и джинсовые рубашки, точнее в паруса, кроме барабанщика. Еще пару минут мы проверили звучание инструментов.

— Ну че, — зашептал Толик, — летящую походку?

— Давай, — согласился я.

Петр отсчитал — раз, два, три, четыре, и выдал отличный диско-бит. И спустя один квадрат вступили мы все, зазвучало гитарное соло, которое вплеталось в красивую клавишную мелодию. Толик со своей сестрой Наташкой подошли ближе к микрофону и запели:

Услышав четкий, жесткий, качевый бит у всей художественной комиссии вытянулись лица. Тина Соколова конечно уже слышала одну нашу вещь, но она была без полноценной ритм секции. С ударной установкой это было совсем другое звучание. Санька помахал нам из зрительного зала, и вся наша детдомовская малышня стала дружно прихлопывать в ритм песни.

— я тоже третьим пристроился к микрофонной стойке и подпевал на бэк-вокале, -

После первой же музыкальной композиции зал взорвался дружными аплодисментами.

— Молодцы! Молодцы! — стала скандировать наша детдомовская группа поддержки.

Далее мы исполнили две мелодичные песни группы «Ласковый май», «Розовый вечер» и «Майский вечер». Девчонки в зрительном зале расчувствовались, и даже наша молодая преподавательница русского языка и литературы, как бы невзначай промокнула глазки своим платочком.

— Ну что народ, — сказал я шепотом, — давай бахнем на прощание «Гитары»!

— Мало мы их репетировали, — засомневался Толик.

— Ничего, — усмехнулся я, — Петро давай «Гитары»!

Ударник из «Коктейль-холла» снова выдал суперский бит. Чувствовалось что паренек репетировал сегодня уже самостоятельно, поэтому я услышал несколько оригинальных переходов. Я подхватил ударные своей ритм гитарой. Вадьке на басах было все равно, что играть, и он забубункял на толстенных контрабасных струнах. И тут вступила Наташка:

Санька Зёма не выдержал, выскочил в проход и начал отплясывать, как индийский танцор диско. Наша малышня тоже выскочила следом и стала приплясывать. Я же, видя такой дискач, чуть от смеха не выронил медиатор из пальцев.

— выдала Наташа не хуже чем солистка голландской группы, Маришка Вереш, из начала семидесятых, которые к слову еще не наступили.

Конец выступление нашего ВИА потонул в овациях переполненного зала. Однако, судя по лицам, члены художественного совета были другого мнения о нашем творчестве. После минутного молчания, слово взяла завуч нашей школы Маргарита Сергеевна, — я крайне сомневаюсь, что такая музыка близка нашей молодежи, я против выступления детдомовской группы на завтрашнем концерте.

— Тлетворное влияние запада! — вставил свои пять копеек математик.

— Послушайте, — кинулась нас защищать старшая пионервожатая, — ребята сделали своим руками инструменты, они подают хороший пример, чтобы оторвать ребят от улицы!

— Мне не понятно, — вступила в полемику представитель текстильной фабрики, — во что вы одеты? Что означают ваши костюмы? Почему девочки в брюках? Вы позорите нашу советскую молодежь!

— Это не наша музыка! — неприятным визгливым голосом выдала свое резюме учительница пения.

— А мне песни понравились, — тихо сказала учительница литературы и русского языка Юлия Николаевна, — конечно тексты немного слабые, но в целом хорошие.

— Какую ахинею вы лепите! — не выдержал я, спрыгнул со сцены, и подошел ближе, — вы сами себя послушайте, это не наша музыка? А чья? Одежда вам не понравилась, — надавил я на представительницу фабрики, — это же самая настоящая одежда пролетариата! Она просто качественная и красивая. И в каком месте вы видите влияние запада? — я посмотрел прямо в глаза математику, — назовите, кого мы парадируем с запада? Кто на западе сейчас играет диско? Это просто музыка для спорта и танцев. И больше ничего!

— Крутов, как ты смеешь так с нами разговаривать! — заверещала завуч первая, пришедшая в себя.

— А как с вами по-другому говорить! — меня разбирала злость, — посмотрите на костюмы, на гитары, это все выстрадано и сделано своими руками! С каких пор честный труд стал олицетворением тлетворного влияния запада?

— Крутов, я сейчас вызову милицию! Если ты не уймешься! — загундосил математик.

— Вот из-за таких как вы СССР и… и… — у меня потемнело в глазах, сбилось дыхание.

Я пытался удержать свое тело в вертикальном положении, но тщетно, ноги подкосились и я упал на пол. В следующее мгновение пред глазами вновь появился туман и бесконечная река.

— Из-за вас развалилась огромная богатая страна, наш СССР! — выкрикнул я в пустоту.

Ответом мне была тишина. Лодка мягко покачивалась на волнах, туман стелился густой пеленой. На меня тут же напала апатия, я обессилено лег на дно лодки. Не было никакого желания, куда бы то ни было грести.