Туннель к центру Земли

6. ТУННЕЛЬ К ЦЕНТРУ ЗЕМЛИ

Начнем с того, что никакого туннеля к центру Земли мы не рыли — куда нам, с нашим инструментом. Статья «Путешествие к центру Земли» целиком на совести психиатра, к которому отвели меня родители. Он просто не понял, зачем мы это делали. Думаю, мы и сами понимали это не до конца. Просто копали, и все.

Это началось прошлым летом. Хантер, Эми и я окончили колледж, получив степени по таким бесперспективным предметам, как «Тендерные исследования», «История Канады» и «Азбука Морзе». Едва ли мы надеялись сделать карьеру. Зубря половой вопрос, канадцев или Самуэля Морзе, мы просто не задумывались о том, где сможем применить наши знания во взрослой жизни, когда обзаведемся семьями и подпиской на популярные журналы. Возможно, именно растерянность заставила нас взяться за лопаты. Другого объяснения я не нахожу.

После выпускного мы втроем сидели в моей комнате, задумчиво крутя кисточки академических шапочек, которые так и не сняли. Мы смотрели телевизор, играли в карты и смолили дешевые косяки, которыми торговал брат Эми. Мать могла сколько угодно подсовывать под дверь объявления о работе — я все равно оставлял их на полу — А ты не думал преподавать азбуку Морзе в начальной школе? — как-то спросила она за завтраком.

Сказать по правде, я бы не отказался. Я даже представлял себе, что буду выстукивать коды на крошечных детских ладошках, объясняя, как образуются слова, но школы едва могли позволить себе нанимать учителей живых языков, вроде испанского и французского, что уж говорить об азбуке Морзе.

Кроме того, людей по-настоящему интересуют только два кода: «Я тебя люблю» и «SOS». Первый так забавно выстукивать на лежащем рядом обнаженном теле, и ночи уже не кажутся такими длинными. На вечеринках я только и делал, что объяснял подгулявшим приятелям, как выдерживать ритм и отделять слова друг от друга. Впрочем, вряд ли мои уроки шли впрок. Не важно, верный ли ритм ты выстукиваешь, лишь бы девушка чувствовала твою заботу. А если доходит до сигнала «SOS», люди не думают об азбуке Морзе, а лишь о том, что пришел их час.

Не важно, кто первым до этого додумался. Идея пришла одновременно ко всем троим. Когда столько времени проводишь вместе, мысли текут в унисон. Мы просто подумали: «Пришло время рыть туннель под землей». И приступили.

Мы вытащили из гаража все инструменты, которые попались под руку. Хантер взял ручной бур и тяжелый заступ. Мне досталась новехонькая блестящая лопата с лакированным черенком, и еще одна с заостренным лезвием, чтобы корчевать камни и корни. Эми, словно заправский стрелок, несла две садовые тяпки, предназначенные для того, чтобы ровнять стенки туннеля. Карманы мы забили суповыми ложками — так, на всякий случай.

Нагруженные инвентарем, мы вышли из гаража и направились на задний двор. Оторвавшись от мытья посуды, мать распахнула окно и крикнула:

— Что вы там задумали, дети?

Я ответил, что мы собираемся вырыть яму.

Она попросила нас держаться подальше от ее тюльпанов, и мы отправились в дальний угол двора.

Первую неделю мы вкалывали, как проклятые, и вырыли яму глубиной не меньше двенадцати футов, в которой без труда помещались втроем. Обедали мы наверху — бутербродами, чипсами и лимонадом, которые приносила мать. Нам нравилось лежать на животе и смотреть вниз — на дело наших рук. Мы переворачивали слои, столетия не видевшие солнца.

— Пахнет стариной. Прямо как в музее, — говорила Эми, зачерпывая и поднося к носу пригоршню земли.

Однажды вечером, стараясь не запачкать брюки глиной, над дырой склонился отец.

— Сынок, твоя мать спрашивает… раз уж ты решил вырыть эту… яму, куда ты собираешься девать землю?

Я спросил, не возражает ли он, если мы равномерно распределим землю по всему участку. Отец возражал.

— Ты погубишь цветы, сынок. Найди способ получше.

Тогда мы стали вывозить землю со двора на грузовичке Эми. Мы занимались этим ночью, когда огни в окрестных домах гасли. Набрасывали землю на брезент и скидывали в озеро.

Эми подгоняла грузовичок к воде, а мы поднимали брезент. Поверхность воды бурлила, пока грязь опускалась на дно, смешиваясь с илом и мусором.

Через пять недель в местной газете написали о необъяснимом явлении: уровень воды в озере поднялся, хотя дождей не было двенадцать дней подряд.

Однажды ночью нас разбудил Хантер, беспокойно метавшийся во сне на краю ямы с риском сверзиться вниз прямо в спальном мешке. Когда мы разбудили его, он рассказал, что ему приснился сон, будто мы зарылись так далеко вглубь, что ощутили под лопатами пустоту, и прямо на ноги брызнул огонь.

— Больше нельзя копать вглубь, — сказал он. — Иначе наткнемся на людей-кротов, расплавленную лаву или подземный океан.

— Или Китай, — добавила Эми. — То-то будет конфуз.

— Точно, ничего хорошего из этого не выйдет, — кивнул Хантер.

И тогда мы стали копать вбок.

Наши туннели петляли, соединялись и вновь расходились, пролегая из одного конца города в другой. В некоторых местах мы могли идти в полный рост, кое-где с трудом протискивались вперед, а земля кусками осыпалась со стен.

Нам даже в голову не приходило, что мы можем потеряться или попасть под обвал. Мы были юны и беспечны. В двадцать два, садясь пьяным за руль, прыгая на тарзанке с моста или копая туннель под родительским домом, не задумываешься о близкой смерти. Под землей было прохладно и чуть сыровато — мы словно двигались сквозь туман, в затерянном мире, где не было места боли и несчастью. Впрочем, после нескольких обвалов, когда мы поняли, что боль и смерть куда ближе, чем нам казалось, мы начали укреплять стенки. И тогда все пошло как по маслу: мы просто двигались вперед, вверх и вниз, влево или вправо.

Постепенно мы обзавелись подземными комнатами, которые стали отправными точками туннелей. Иногда, не в силах подняться на поверхность, мы устраивались в них на ночлег. Раз в неделю мать опускала в дыру у забора пакет с едой, говоря:

— Тут кое-что перекусить, сынок.

Я носил очки от солнца, ослеплявшего после темных туннелей. Грязь облепила меня с головы до ног, грязь скрывалась под ногтями и за ушами. Мой вид расстраивал мать.

— Может быть, вам больше не стоит курить марихуану, сынок? — робко спрашивала она, спуская вниз очередной пакет.

— Не знаю, — пожимал плечами я, — вряд ли дело в марихуане.

Я не знал, как объяснить ей, что впервые после окончания колледжа по-настоящему счастлив. У меня появилась цель — я копал. Не думаю, что она поняла бы.

Довольно часто мы находили послания из прошлого. Эми придумывала историю для каждой новой вещи, после чего мы снова закапывали ее у самой поверхности — так, чтобы отблеск солнечного луча на боку какой-нибудь серебряной чайницы привлек внимание.

Мы никогда не думали, что найдем столько емкостей с монетами. Старые люди закапывали их на черный день, а после забывали место. Заплесневелые десятки и двадцатки, перетянутые резинками; горшочки, плотно запечатанные парафином. Пластиковые контейнеры из «Макдоналдса», железные прутья, кости людей и животных, и даже полуразложившийся труп Джаспера Коули — пьяницы, пропавшего несколько месяцев назад.

Мы не нашли на его теле и одежде, покрытой грязью и жуками, следов насильственной смерти. Джаспера обнаружила Эми, которая долго скребла лопатой его подошву, пока не поняла, что перед ней труп. Осторожно, боясь, что тело развалится на глазах, мы с Хантером извлекли тело Джаспера из земли, завернули в целлофан и прислонили к стене в одной из подземных комнат, пока не решим, как с ним поступить.

Хантер предлагал вытащить тело на поверхность, чтобы Джаспера Коули зарыли под землю, как полагается.

— Он и так под землей, Хантер. Чем не похороны? — возразила Эми.

Однако Хантеру не понравился ее ответ, и мы выкопали в полу глубокую могилу, куда положили тело, прочитав над ним положенную случаю молитву, после чего у нас стало легче на душе.

В обед мы поедали бутерброды, прислушиваясь к шумам, издаваемым людьми и машинами на поверхности. Мы прорыли искусно засыпанные лазы во всех концах города, и нам ничего не стоило подняться вверх. Однако мы туда не рвались, предпочитая копать и выбираясь на поверхность только ночью, чтобы избавиться от лишней земли. Мы опустошали мир под землей, чтобы наполнить тот, что был над нами.

Когда наши лопаты стесались до ручек, мы купили новые — на деньги из запечатанного горшочка.

— Титановые, самые надежные, — сказал отец, спуская лопаты в дыру.

Кроме лопат, он принес упаковку батареек, запасные фонарики и свечи.

— Мы с мамой толком не понимаем, чем вы тут занимаетесь, — прошептал он, низко нагнувшись над дырой, — но что ж теперь делать? Лишь бы ты был счастлив. Если тебе доставляет радость копать туннель, значит, так тому и быть.

Его рука опустилась, и я пожал ее. Наконец он зашагал к дому по поверхности, а я направился в ту же сторону, но уже под землей, воображая, что мы ступаем след в след.

Вечерами после дня напряженного труда мы собирались за ужином в одной из подземных комнат и обсуждали работу. Мы любили говорить о земле, ценили восхитительное чувство, когда лопата вгрызается в новый пласт. Неожиданно дерн сменяется глиной, и ты чувствуешь, что причастен к этому. Земля понемногу открывала перед нами свои секреты. С этим не могли сравниться никакие наркотики. Впрочем, мы не отказались от травки, иначе нечем было бы занять ночи.

Мы курили марихуану, которую сбрасывал в один из лазов брат Эми. Мы не рассказали ему про туннели — не хватало еще, чтобы он с дружками решил, что нашел подходящее местечко для курения, а нам пришлось бы выгребать оттуда жестянки из-под пива и использованные презервативы. Мы просто сообщили ему, что это наше новое место сбора, и он не стал приставать с расспросами.

По вечерам, смоля косяки, мы с помощью фонариков устраивали на стенах туннеля настоящее шоу марионеток. Хантер мог пересказать «Апокалипсис сегодня» от начала до конца при помощи рук, а мы с Эми, затаив дыхание, смотрели, как пляшут на стене причудливые тени.

— Ужас… ужас, — бормотал Хантер, изображая сцепленными пальцами лысую голову Марлона Брандо.

Мы были любопытными троглодитами. И когда мы наконец-то засыпали, нам снова снились туннели — бесконечные, совершенные туннели, которые выводили нас в неизведанные места, где — мы знали точно! — нас ждало райское блаженство.

Эми, специалист по тендерным исследованиям, уверяла, что всему этому, несомненно, можно отыскать фрейдистское толкование, но я ее не слушал. Туннели — это всего лишь туннели и ничего больше.

Однажды вечером Хантер копал рядом с Эми, которая ровняла стены совком. Внезапно лопата уперлась во что-то твердое, и Хантер решил, что наткнулся на камень. Он взял лопату поострее и попытался обойти трудный участок. Спустя час Хантер понял, что ему попался камень диаметром футов двадцать.

— Нечего себе валун, — заметил он Эми, но продолжал копать, обрадовавшись новому развлечению.

Наконец камень поддался, и в туннель брызнул солнечный свет. Хантер высунул голову наружу и оглядел цокольный этаж дома Корнингов, примыкавший к комнате для игр. Оказалось, Хантер пробил шлакобетонную плиту.

Маленькие Корнинги замерли, забыв про настольный футбол.

— Простите, — сказал Хантер, — кажется, я ошибся домом. Мне жаль.

Не на шутку расстроившись, Хантер с Эми быстренько закопали за собой туннель. Вечером мы сидели в одной из подземных комнат и гадали, как сурово накажут маленьких Корнингов за проломленную стену. До сих пор мы не задумывались о последствиях. Возможно, мы заигрались. По мне так наверняка.

Затем пришел студеный ноябрь. Мы жались друг к другу в своих спальных мешках — покрытые коркой грязи, стуча зубами — и ждали рассвета, или того, что казалось нам рассветом. Сказать по правде, мы просто не знали, что делать дальше. Мы копали, пока лопаты не падали из рук, а затем валились спать. Я ощущал ровное дыхание и биение сердец товарищей. Не знаю, бывал ли я когда-нибудь счастливее, чем в эти часы — грязный, замерзший, почти слившийся с землей, на которой лежал. Очень сомневаюсь.

Становилось все холоднее, зато рытье пошло быстрее — металлические черенки легко поднимали замерзшую землю. Деньги почти закончились. Теперь родители обеспечивали нас только самым необходимым, оправдываясь тем, что им трудно содержать троих взрослых, только один из которых приходится им сыном. Я не винил их за скупость. Мы исчерпали все возможности наших подземных игр, давно это поняли и продолжали копать по инерции.

Вечером мы неизменно возвращались к яме. Ужинали, грызли печенье, пили воду, любовались на звезды. Иногда вылезали на поверхность и смотрели на мягкий свет, струящийся из окон, затем снова спускались в туннель. Припасы кончались, лопаты затупились, тела устали.

Мы знали, что пора выбираться наружу, но не решались сказать об этом вслух. Просто сидели, задумчиво чертя узоры на земляном полу, взвешивая за и против. Любой мог уйти, когда ему заблагорассудится.

Однажды утром опустел спальный мешок Хантера. Спустя три дня Эми поцеловала меня в щеку и выбралась из своего спальника. И я остался наедине со всей землей, лежащей под поверхностью. Сказать по правде, мне было одиноко.

И я начал засыпать туннели. Оказалось, что это гораздо труднее, чем рыть. У меня осталась только одна погнутая и зазубренная лопата. Наконец я плюнул, дополз до самой большой комнаты и стал ждать, сам не знаю чего. Я зажег последнюю свечу и начал выстукивать по стенке туннеля: точка-точка-точка-тире-тире-тире-точка-точка-точка. SOS.

Спустя несколько ночей я почувствовал, как мне на плечо опустилась рука, и еще глубже зарылся в спальник, страшась ужасов, обитавших в туннелях.

— Не пугайся, сынок, — раздался знакомый голос, — это мы с мамой.

Я высунул голову и в ярком свете фонарика увидел склонившуюся надо мной голову отца. Мать стояла рядом, держа в руке свечу.

— Твои друзья звонили, — сказал отец. — Спрашивали, выбрался ли ты наверх. Мне показалось, им стыдно, и они готовы вернуться за тобой.

Я покачал головой и сказал, что не знаю, готов ли выйти на поверхность. Я не представлял себе жизнь наверху, а если и представлял, она казалась мне куда менее нормальной, чем жизнь в туннеле.

— Наверху уже зима, — сказал отец. — Становится холоднее, день убывает.

— Пора вылезать, сынок, — добавила мать.

Они сказали, что не возражают, если я поживу с ними какое-то время, пока не подыщу квартиру. Отец договорился с приятелем — владельцем фирмы, производящей ландшафтные работы, — и тот готов взять меня к себе. Кроме того, они уже нашли мне хорошего психиатра. Их слова звучали так убедительно, что я взял лопату, наполнил пластиковый мешок землей, и мы гуськом поднялись на поверхность.

Я больше никогда не виделся с Хантером и Эми. До меня долетали слухи, что Хантер получил грант Североамериканского общества и занимается изучением пещеры Кастельгард в канадской провинции Альберта, а Эми защитила диссертацию по геологии и опубликовала несколько работ, изучающих связь между бурением шахт и половой принадлежностью бурильщиков.

Я до сих пор работаю в ландшафтной фирме: копаю, сажаю цветы, таскаю тяжести. Уже год я не посещаю психиатра. Он уверяет, что я пытался сбежать от действительности, что рытье туннелей было способом ухода от ответственности. И это чистая правда. Но подобное объяснение устраивает меня не до конца. Не знаю, как объяснить, но за нашим сумасшествием стояло что-то еще.

Иногда, закончив работу и собрав инвентарь, я прикладываю ладонь к земле и чувствую, как тело пронзают глухие удары, словно кто-то выстукивает азбуку Морзе. Прислушавшись, я понимаю, что это бьется мое сердце, но код, который оно выстукивает, не поддается расшифровке.

Я зачерпываю пригоршню свежевскопанной земли и чувствую себя счастливее, чем когда-либо на земле. Вернее, на ее поверхности.