Часть вторая. Ураган мошонка

6. Блицсвидания

Джус Терри встал пораньше, чтобы проведать девчонок в «Свободном досуге». В диспетчерской снова Большая Лиз, а это значит, что никто не будет доставать его ненужными заказами. Экран говорит, что началась ее смена.

Я ТЕБЯ ЗАПЕЛЕНГОВАЛА ПО СПУТНИКУ ЛЮБВИ[13].

Терри пишет в ответ:

У МЕНЯ ЗДЕСЬ БОЛЬШАЯ РАКЕТА И ПАРА АСТЕРОИДОВ ПО БОКАМ.

Лиз находится:

ТАЩИ ИХ НА МОЮ ОРБИТУ.

Терри вспоминает Joy Division и пишет:

ОНА ОПЯТЬ ПОТЕРЯЛА УПРАВЛЕНИЕ![14]

Лиз сразу же находит ему пассажира возле шотландского парламента, которого нужно отвезти в аэропорт. В такую рань Терри без проблем подберет еще одного на пути обратно в город. Как и большинство шотландских парламентариев, этот оказывается толстым и румяным. У них там настоящая кормушка; исследование показало, что после избрания в британский парламент среднестатистический Ч. П.[15] из Шотландии прибавляет в весе полтора десятка килограммов за первый год.


– Так ты, значит, в парламенте работаешь, приятель?

– Да.

– Ч. П.?

– Ч. П. Ш., парламент Шотландии.

– Парня из нашего Южного округа поперли за то, что он привел шлюшек в свой офис в Вестминстерском дворце, – говорит Терри и, прикрыв один глаз, оборачивается. – Надеюсь, вы там в Холируде ничем таким не промышляете!

– Нет… по крайней мере, я ни о чем таком не слышал!

– Ага, смотри не вляпайся. Прости, конечно, но, если бы у меня была возможность, я бы давно уже был в Вестминстере. И окунулся в парламентские дрязги, спросишь ты? Тоже верно, – смеется Терри, игриво протирая приборный щиток. – Ну так я ведь говорю про палату лордов, а не про общинников, чувак, потому что я, так сказать, эксперт по пропихиванию больших и толстых, смачных таких законодательных актов через вторую палату, если ты понимаешь, о чем я.

Ч. П. Ш. издает смешок, и Терри решает, что день обещает быть удачным. Большая Лиз из диспетчерской снова вещает со своего спутника и находит в аэропорту бизнесмена, которого Терри отвозит в финансовый центр, после чего отправляется в «Свободный досуг».

Обычно такой общительный в женской компании, Терри чувствует себя странным образом неуверенно, когда переступает порог подпольного офиса, притулившегося в подвале жилого дома на неприметной улице возле Лит-уок. Несмотря на отсутствие каких бы то ни было угрызений совести по поводу своей скромной вовлеченности в порноиндустрию (вместе с другом, Больным, они сняли около тридцати фильмов различного качества, во многих из которых Терри исполнил главную роль), проституция всегда вызывала у него чувство тревоги.

Все из-за мужчин.

Клиенты приходят в любое время. Больше всего Терри удивляют офисные сотрудники, которые приезжают пораньше, чтобы перед работой успеть на сеанс с любимой девочкой. Многие из них молоды, их сексуальная жизнь разрушена маленькими детьми и постродовой депрессией их жен, но они не хотят лишней мороки с интрижкой в офисе. Терри пытается понять их, наблюдает за тем, как они приходят и уходят, одни с трусливым чувством вины на лице, другие с самодовольной надменностью. Однако открыто демонстрировать пренебрежение к клиентам нельзя, думает Терри, это плохо сказывается на бизнесе, и весть об этом может дойти до Пуфа. А вот Кельвину, кажется, на них плевать, и только Терри улавливает его недобрый вайб.

Терри размышляет о том, что это, в общем-то, неизбежно, учитывая ту толком не оговоренную, но смутно угадываемую роль надзирателя, которую определил для него Пуф, внеся тем самым конфликт и недоверие в его отношения с Кельвином. С тех пор как девочки поняли: Терри здесь для того, чтобы наблюдать за ненавистным Кельвином, – они ведут себя спокойно, попивают с Терри чай и смеются.

Кельвин сегодня особенно резок, и на попытки примирения отвечает грубо и односложно, поэтому, несмотря на приятное женское общество, Терри рад поскорее вернуться в свой кэб.

На улице холодный, ветреный день, и Эдинбург готовится к первому официально объявленному урагану в своей истории, который должен обрушиться на город этим вечером. Для многих приготовления сводятся к выбору наиболее подходящего для долгих посиделок паба, поэтому город уже пуст. Терри подбирает пару пассажиров, затем несколько посылок от своего поставщика, Рехаба Коннора, в Инверлите и отгружает их клиентам в Марчмонте и Сайтхилле.

В центр города Терри возвращается только после полудня. Он находит свой любимый подпольный бар «Циссизм» в Новом городе и оставляет кэб на мощеной дороге. Внутри заведение освещено слабо и набито профессионалами, у которых нет лишнего времени. Терри берет номерок, Б37, вроде тех, что выдают в государственных учреждениях. Он занимает стратегическую позицию у бара и, потягивая свежевыжатый апельсиновый сок, рассматривает море занятых столов. Когда загорается его номер, Терри неторопливо подходит к цветущего вида брюнетке и садится напротив. Он уже решил, как разыграет эту партию.

– Привет, я Валда, – говорит она, широко улыбаясь.

– Терри. Приятно познакомиться, Валда. Послушай, я хочу сразу выложить все карты на стол, – улыбается он и дугой выгибает шаловливую бровь; Валда смотрит на него с напускным безразличием, но Терри кажется, что он видит легкое мерцание в ее левом глазу. – Важной частью любых отношений является секс, и сейчас меня прежде всего интересует именно он. У меня член как у коня из угольной шахты, который даже жеребенком не стеснялся своей морковки, а язык у меня такой, что мне даже чертова соломинка не нужна, чтобы добраться до дна стакана с молочным коктейлем, если ты понимаешь, о чем я. У меня квартира здесь за углом. Что скажешь, если свалим отсюда прямо сейчас? У нас еще есть время, прежде чем наступит конец света, который эти придурки в новостях зовут Мошонкой!

Валда Харкинс чувствует себя оскорбленной. Она готовит ответ, но к тому времени, когда она решает разразиться тирадой, Терри, правильно считавший знаки, уже сидит за следующим столом и произносит перед другой женщиной, Кейт Ормонд, ту же самую речь. Кейт поражена.

– Вау… ты чего-то немного спешишь…

– Не вопрос. – Не дав ей договорить, Терри встает со своего места и пересаживается к Карли Робсон.

Через две минуты они уходят вместе. Терри размышляет, сколько ему понадобится времени, чтобы уютно устроиться в квартире в Саутсайде, выполнить условия общественного договора, а затем снова выйти на линию и поймать нескольких пассажиров, пытающихся попасть туда, куда им там нужно, прежде чем ураган Мошонка окончательно обрушится на город.

Пока Терри едет к себе на квартиру, поднимается сильный ветер и телефон начинает плохо ловить. Терри замечает несколько пропущенных вызовов – два из них от Ронни Чекера. Он пытается перезвонить, но деления, обозначающие силу сигнала, падают.

7. Джинти довели

«Постарайся вернуться домой пораньше, слышишь, обязательно вернись домой пораньше, сегодня вечером нельзя выходить из дома…» Малыш Джонти заладил, как чертов попугай. Но я не собираюсь торчать дома из-за какого-то шторма, мать его. Я так ему и сказала: я не собираюсь торчать здесь из-за какого-то сильного ветра, Джонти.

Потом он поворачивается и протягивает мне эту штуку, какую-то трубку, что ли, чтобы я взяла ее с собой. Я спрашиваю, что это такое, а он отвечает, что это сигнальный огонь, который он сделал с какого-то сайта в интернете.

– Сигнальный огонь, да, – говорит он, – вдруг тебе придется выйти на улицу, а там эта Мошонка!

Я сказала ему, что ни за что не выйду на улицу с этой штуковиной в сумке! Взорвать себя еще не хватало! Поэтому я просто вышла на улицу, а он все упрашивал меня взять этот дурацкий огонь.

– Хватит, Джонти, – говорю я, – ты меня уже бесишь, – сказала я и ушла.

Сколько раз нам рассказывали эту чепуху про погоду? Усиление ветра. Бред собачий. Здесь всегда, блядь, ветрено!

Сажусь в автобус до Лита, двадцать второй номер. В сауне людно. Есть знакомые клиенты. Один постоянно приходит, просто чтобы со всеми трепать языком. Другой постоянный, культурист, но со страшно маленьким членом; может, это из-за стероидов, но ведь от них только яйца должны ссыхаться. Он всегда хочет трахаться, и приходится выложиться как следует, при этом он смотрит тебе в глаза, весь такой напряженный и жуткий, не лучше придурка Кельвина. Но в остальном смена сегодня простая.

Только я выхожу из душа, как появляется Кельвин и говорит:

– Я следующий.

И я ничего не могу с этим поделать. Чем больше ты его сторонишься, тем больше он заводится и хочет тебя трахнуть. А когда он начинает, нужно изо всех сил делать вид, будто тебе на самом деле нравится. Он превращается в сволочного пси ха, если ему кажется, что он вызывает у тебя отвращение. Но на этот раз все не так плохо, только сосок болит, так сильно он его сжал. Хуже всего словесный поток, что хлещет из его пасти.

Ужасно, что мне приходится ему давать, но здесь хорошо платят.

Поэтому я рада, что все закончилось, и теперь укладываю вещи в свой шкафчик. Затем я прохожу через комнату для отдыха, приемную и выхожу на улицу. Иду по Лит-уок в сторону центра. Тут подъезжает такси – а я даже рукой не махала, – и я вижу, что внутри Терри.

– Подвезти?

– А куда ты едешь?

– В Сайтхилл.

– А я – в Горджи.

– Мне по пути. Залезай, – говорит он, а потом слегка улыбается. – Давай! Я не на счетчике!

Я сажусь и мы едем в центр.

– Послушай, – говорит Терри, – если я вдруг забегаю вперед – только скажи, но вдруг ты хочешь потрахаться?

Я закатываю глаза:

– Я весь день только и делаю, что лежу в кровати.

– Ясно, но по собственному желанию – это ведь совсем другое дело.

Не понимаю, почему он не предложил этого раньше.

– Можешь трахать любую из нас когда угодно, но только в сауне. Уверена, что у вас с Виком общий халявный счет… и с этим, блядь, Кельвином.

– Да обстановочка там не та, – говорит Терри. – Девочка должна хотеть, иначе мне скучно.

И как бы смешно это ни казалось, но я действительно хочу. Прежде всего потому, что хоть мысленно я и была за тридевять земель от Кельвина, все равно не хочу всю ночь думать о том, что сегодня последним на мне был этот придурок. Прикол, конечно, но, сколько в постели не лежи, удовольствия ты никогда не получишь. Так можно и веру в себя потерять, потому что, даже думая о других вещах, иногда заканчиваешь смену и понимаешь, что теперь вот хочется нормально поебаться. Потому что на работе ты нормально не поебешься, а вот нужную волну иногда словить можно.

И вот я смотрю на этого Терри, на эту буйную кудрявую копну волос. У него в глазах тот же блеск, что и у всех ебырей.

– Я слышала, что ты парень не промах. Хорошо укомплектован по части шишки.

– Гарантия качества, – отвечает он, сворачивает с Горджироуд и останавливает машину в переулке.

8. Беготня

Ношусь как чокнутый, волнуюсь за малышку Джинти, дважды вниз по лестнице, да, точняк, дважды. Не знаю, где она. Пытаюсь дозвониться до нее по мобильнику, по мобильнику, точняк.

Мобильник.

Меня ужасно пугает мысль о том, что она может оказаться в этом урагане, в этой Мошонке. И вообще мне не нравится, что сюда занесло какой-то ураган, пусть знает свое место, тропики там или еще где, точняк! Уходите отсюда, ураганы, туда, откуда пришли! Не нужны вы нам здесь, в Шотландии! Помню, как Хэнк сказал, что, когда они были во Флориде, в Орландо, там был страшный такой ураган, точняк. Даже деревья делали мостик. Я сказал: «Делали мостик, Хэнк?» И Хэнк такой: «Ага, Джонти, выгибались назад по полной».

Но это были какие-то пальмы, а не настоящие деревья. Настоящие шотландские деревья такого не потерпят, какой бы там ни был ураган. Точняк, с настоящими деревьями такое не пройдет!

Поэтому я включаю «Улицу Коронации»[16], там эта симпатичная девушка, немного похожая на малышку Джинти, и начинаю повторять про себя: вернись домой, Джинти, вернись домой или возьми трубку и скажи, что ты в безопасности, точняк, точняк, точняк…

9. Прибежище в «пабе без названия»

Я сижу на заднем сиденье все того же кэба, и между ног у меня приятная дрожь, хорошо сочетающаяся с вибрацией мотора под сиденьем. Мы катим по Дейли-роуд, снаружи порядочно поливает и налетают резкие порывы ветра.

– Можешь просто выпустить меня вот здесь, – говорю я этому Терри.

– Ветер сильный, вообще-то, – отвечает он.

Господи, даже малыш Джонти, который мог бы работать машиной для ебли, никогда не отделывал меня так, как это животное! Но Терри я ничего не говорю, у него и так самолюбие раздуто дальше некуда, уж очень он важничает.

Я оборачиваюсь на него:

– Тебе-то что, сынок?

Кажется, Терри немного уязвлен.

– Просто, судя по всему, ты идешь в «Паб без названия». – Он указывает на пивную напротив.

Я вижу, как снаружи курит Дик Макгрегор.

– Ну да, иду.

– У меня есть маленькая посылка, которую нужно передать.

– Кому?

– Ты их не знаешь.

– Готова поспорить, что это один из братьев Баркси! Эван!

Терри закатывает глаза, словно я его раскусила и говорит:

– В том числе.

– Есть первый?

– Ага…

– Я хочу дорожку.

– Не здесь. – Терри смотрит через стекло на пустынные улицы, где не видно даже машин. – Это мой хлеб… ну, не только это, конечно.

Он заезжает в немощеный переулок напротив паба.

– Вот уж чего-чего, а укромных местечек ты знаешь предостаточно, сынок, – говорю я, потому что по нему видно: еблей и наркотой он занимается по-крупному.

Он улыбается и выходит из кэба, и, пока он подходит к задней дверце, ветер взметает вверх его шевелюру.

– Твою мать, ну и ветер! – говорит он. – Держи… – Протягивает мне пакетик. – Это тебе.

Я смотрю на него так, будто я нихера не рада, потому что радоваться здесь, вообще-то, нечему.

– Я хоть и вписалась с тобой, но не по долгу службы, сынок!

– Да ладно, – говорит Терри, – расслабься, Джинти. Я знаю, что не по долгу. Это подарок. Снежного тебе Рождества. И еще, – он наклоняется поближе, – подумай о том, что я сказал, ну, насчет порнушки, если тебе такое по душе. Хорошие бабки.

– Думаешь, я справлюсь?

– Легко. Нужно будет только избавиться от этого брюшка. – Он тыкает меня пальцем в живот, но делает это довольно ласково. – Мне оно нравится, я считаю, что это сексуально, но для видео тебе придется на месяцок отказаться от углеводов и записаться в новый спортзал в «Комми». В два счета будешь в форме, а потом мотор, камера… – Он подмигивает. – Держи. – Он оглядывается по сторонам. Затем кладет немного кокоса из пакета на кредитку и кивает мне – хуйни, мол. А меня два раза просить не нужно!

Йеессс.

Терри насыпает себе.

– У меня опять начинается невъебенный стояк… могу прямо сейчас тебя еще разок обработать… – Его рука ложится на мое бедро.

– Так, все, остынь, сынок, – резко останавливаю я его.

Конечно, я могла бы снова потрахаться, еще как, черт возьми, но в любую минуту может объявиться малыш Джонти. А кроме того, таких парней, как Терри, нужно держать в узде. Будешь давать им по первой просьбе, и они станут тобой пользоваться. Плавали, знаем, даже фотки на память остались.

– Давай ебаться! – смеется он.

– Придержи лошадей. Иди уже внутрь, – указываю я в направлении пивной.

Терри улыбается, потому что в глубине души он четкий му жик и понимает, когда ему говорят, – не то что некоторые. Вот ублюдки этот Виктор и Кельвин. Но в переулке поднялся такой ветер, что нам едва удается открыть дверцу машины. Наконец у нас получается, мы с трудом выбираемся наружу и буквально тащим друг друга в пивную!

Какое же, блядь, счастье оказаться под крышей! Внутри битком. Терри обычно не заходит в «Паб без названия» – по крайней мере, я никогда его здесь не видела, но, кажется, он узнал нескольких завсегдатаев. Я надеюсь, что он останется хотя бы до тех пор, пока не придет малыш Джонти, а потом думаю: не, может, и не стоит.

Терри замечает Эвана Барксдейла, у которого телосложение любителя пива, в то время как у его брата-близнеца, Крейга, конституция скорее психа на водочном заводе. Они исчезают в нужнике, по-видимому, чтобы занюхать по дорожке и провернуть сделку. Я разговариваю с Джейком, хозяином паба, затем достаю телефон, вижу кучу пропущенных вызовов от Джонти и пытаюсь до него дозвониться.

– Нужно сказать Джонти, чтобы поторопился, пока нас не накрыло Мошонкой! Не хочу, чтобы он застрял дома, – говорю я Джейку, но сигнала нет.

– Ох уж эта Мошонка! – говорит Джейк.

Вскоре из нужника возвращаются Терри и Эван Баркси.

– Все, вынужден вас оставить, – говорит Терри. – Долг зовет.

– Оставайся, Тез, упрямый ты, сука, хибби, этой ночью ты работать не будешь!

– К хуям, паршивый ураганишка меня не остановит. Деньги не спят, чувак, – смеется Терри. – Все, сраные джамбо-педовки, увидимся, когда от вас будет пахнуть получше, – говорит он и рулит к выходу.

Вокруг бильярдного стола стоят Крейг Баркси, Тони Грэм, Опасный Стюарт и Дик Макгрегор, и все они наблюдают за тем, как Терри уходит.

– Хитрожопый засранец, – говорит Эван Баркси и поворачивается ко мне. – Откуда ты знаешь этого хибби, бомжару сраного?

Так он, оказывается, чертов хибби! Я бы дважды подумала, прежде чем ему давать, если бы знала! Но Эвана это нихера не касается.

– Он встречался с одной моей подружкой, – говорю я.

– Да, это он умеет, – говорит Баркси, и его губы сжимаются, а глаза превращаются в щелочки. – А вы разве не вместе сейчас были, а?

Я смотрю прямо в его маленькие глазки:

– Тебе-то какое дело?

Эван Баркси колеблется, он понижает голос и пытается придать ему непринужденный тон:

– Малыш Джонти не слишком бы обрадовался.

– Я делаю что хочу.

– Вот как? Докажи!

– Как?

– Пойдем занюхаем по дорожке. – Он кивает в сторону толчка.

– Ладно.

И вот мы идем в женский нужник, в нем две кабинки. Мы заходим в одну из них, и Эван Баркси начинает раскатывать огромную дорожку. Каждый занюхивает по половине. У меня из глаз льются слезы и колотится сердце.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да…

– Многие здесь думают, – он слегка улыбается, показывая вонючие желтые зубы, – что малыш Джонти пытается прыгнуть выше головы.

– Ага… ты тоже так думаешь? – говорю я. Черт возьми, мне очень хреново, с меня льется пот, и сердце колотит без остановки.

– Да чисто вспомнилось.

Это невыносимо! Нельзя нюхать столько кокса, можно откинуться прямо здесь. Но я его обожаю.

– Сердце… о-о-ох…

– Давай я посмотрю, – говорит Эван и кладет руку мне на грудь.

Мне нравится это ощущение, нравится тупая улыбочка, которая появляется у него на лице, пока он пялится на мои сиськи. Поэтому я не сопротивляюсь, когда он расстегивает две верхние пуговицы на моей блузке и запускает туда ладонь.

– Клевые, кстати, сиськи, – говорит он. А потом: – Давай их сюда уже!

– Сначала раскатай еще одну дорожку, – говорю я, хоть и обливаюсь потом, а сердце все еще грохочет, как драм-машина. Пиздец, как я прусь от ебаного кокоса!

Он раскатывает, мы снова занюхиваем, и тогда нас обоих вмазывает как следует. Эванс расстегивает на мне блузку, и она спадает у меня с плеч.

– Пиздарики… – произносит он и расстегивает лифчик. Он стоит совсем близко, держит меня за обе груди руками и трется об меня. – Трахнул тебя Лоусон, да?

– Ага… – говорю я и вхожу во вкус, – трахнул меня своим большим членом… так что, черт возьми, соберешься ты уже, наконец?..

– Да… – Эван тянется к своей ширинке.

И тут где-то вдалеке раздается стук в дверь.

– Джинти! Ты там? Эй! Что ты там делаешь? Джинти? Я знаю, что ты там! Точняк! Эй!

Это малыш Джонти. У нас обоих глаза лезут на лоб, Баркси закрывает мне рот рукой, а сам прикладывает палец к губам.

– Я знаю, что ты там; Джейк и Сандра, которые работают за стойкой, сказали мне, ага, так они мне и сказали, ага, ага… что ты там, Джинти…

– Джонти, я просто зашла немного взбодриться… – говорю я ему. Мне даже не приходит в голову надеть блузку, размазало меня невъебенно.

– Джинти! Выходи! Давай выходи! Не трогай эту гадость, пожалуйста, не надо, Джинти… – И его голос срывается.

– Я выйду через минутку, не беспокойся, Джонти! – Я смотрю на Эвана, и теперь уже мы оба закрываем себе рты руками, пытаясь не засмеяться во весь голос!

У малыша Джонти такой высокий голос, словно кто-то отрезал ему его бедные яички!

– Я вижу еще одну пару ног! Под дверью! Точняк, точняк вижу, ага. Я знаю, что это ты, Баркси! Что ты делаешь? Что ты там делаешь?

– ДЖОНТИ, СЪЕБИ НАХУЙ! – орет Эван.

Я трясу головой и начинаю смеяться.

– Что ты делаешь?.. Что вы там делаете? Выходи! ДЖИНТИ!

– Мы просто припудриваем носики, Джонти, – говорю я. – Я знаю, что ты не любишь, когда я этим занимаюсь, так что иди в бар и закажи мне бакарди с колой, я приду через минуту… – говорю я и начинаю застегивать блузку.

– Нет! Выходи! ДЖИНТИ! ПОЖАЛУЙСТА! Пожалуйста, выходи, Джинти, дорогая, ну пожалуйста, ну, ну, ну…

Лицо Эвана Баркси снова перекашивается.

– ДЖОНТИ, Я ТЕБЯ, СУКА, ПРЕДУПРЕЖДАЮ! ЗАТКНИСЬ!

– ЭЙ, – кричу я, потому Джонти начинает действовать мне на нервы тем, что ставит нас в такое положение, – ИДИ ДОМОЙ ИЛИ ИДИ УЖЕ В ЧЕРТОВ БАР! БАКАРДИ С КОЛОЙ, МАТЬ ТВОЮ, ДАВАЙ!

Затем раздается удар, еще один, и дверь влетает внутрь кабинки! Он сломал замок! Я хватаюсь за сиськи, пытаюсь прикрыться.

– ДЖОНТИ!

– ТЫ… – Он смотрит на меня, потом на Баркси, потом снова на меня. – Джинти, идем домой! ИДЕМ СО МНОЙ ДОМОЙ СЕЙЧАС ЖЕ!

Эван Баркси делает шаг вперед и выталкивает Джонти.

– Съеби, Джонти, я тебе говорю!

– Это неправильно, – говорит Джонти, смотрит на меня, потом на сигнальный огонь. Он трясет головой и причитает: – Нет, нет, нет… – а затем разворачивается и выбегает из сортира.

Я надеваю блузку и выбегаю за ним следом. Эван Баркси хватает меня за запястье и говорит:

– Оставь ты этого сосунка сраного. – Он пытается меня поцеловать, но я его отталкиваю:

– Отъебись.

Я выхожу в бар, но вокруг толпа, и я вижу только, как Джейк открывает дверь и Джонти выходит на улицу. Я пробираюсь к выходу, и тогда Джейк говорит:

– ЕСЛИ КТО-ТО ХОЧЕТ ВЫЙТИ, ПУСТЬ ВЫХОДИТ СЕЙЧАС! ПОТОМУ ЧТО Я ЗАПИРАЮ ДВЕРЬ, ПОКА ВСЕ НЕ УЛЯЖЕТСЯ!

– КРАСАВА, МАТЬ ТВОЮ! – кричит кто-то.

Начинают скандировать:

– МОШОНКА, МОШОНКА, МОШОНКА, МОШОНКА! МОШОН-КА, МО-ШОН-КА…

Я не знаю, что делать, но затем оборачиваюсь, вижу Эвана Баркси, который размахивает большим пакетом первого и вопит: «Вечеринка!» – и понимаю, что в ближайшее время я никуда отсюда не уйду.

10. Что у мошонки в мешке

А вот это уже тревожный, сука, звонок! Льет как из ведра, завывает ветер, а девчушка идет себе по Куинсферри-роуд, а вокруг ваще ни души. И направляется она в сторону моста Форт-Роуд! В такое-то время и в такую дерьмовую погоду! Но – пассажир есть пассажир, и, кроме того, топятся чаще пацаны: мохнатки, которые пытаются покончить с собой таким способом, встречаются редко. Да, проходил я этот, сука, курс, где нас учили определять тех, кто собрался сделать себе харакири. Рассказывали, что нужно говорить, чтобы их остановить. Типа как консультирование в рехабе. Но меня, вообще-то, не особо колышет, хочет придурок спрыгнуть, пусть себе прыгает на здоровье. В пизду это джорджбернардовское[17] государство с его заботой о каждом; некоторые уже все для себя решили, и, наверное, у них были на то веские, сука, причины. Переубеждать их – занятие не для первого встречного. В любом случае это не про меня! Спрыгнуть со скалы, чтобы на следующий день тебе позвонила какая-нибудь пташка, мол, все-таки решила тебе дать? Ну уж нахуй. Жизнь слишком хороша, для меня, по крайней мере. И заметьте, я могу понять чуваков, которым не дают, и поэтому они решают прыгнуть: пропади оно все пропадом!

Но пташка – это другое дело. Никто в здравом уме не станет смотреть, как симпатичная мохнатка пропадает зазря. У пташки щелка должна быть горячей, чтобы крутить шпили-вили, а не лежать холодной в морге, хотя есть мерзопакостни ки, которые оценят и такое. Я виню во всем этот чертов интернет, маленькие дети смотрят жесткое порево, хотя сами еще и не вздрочнули ни разу как следует. Эта херня любому придурку мозги набекрень вывернет. Святая правда! Я хочу сказать, что я, конечно, тоже иногда такое снимаю, но только с совершеннолетними, дающими свое согласие, никаких сомнительных историй.

В общем, я останавливаюсь, и телка садится в кэб. Из-за дождя ее черные волосы прилипли к голове, а длинный черный плащ насквозь промок, глаза у нее совсем затуманенные.

– Ты в порядке, куколка? Немного ветрено для вечерней прогулки, тебе не кажется? О Мошонке не слыхала?

Но эта круглолицая пташка просто сидит себе и смотрит куда-то в пространство своими темными, карими кажется, глазами. Свет горит, но в доме, сука, пусто.

– Мост, – произносит она то ли с аристократическим шотландским, то ли с английским акцентом.

– А что там на мосту?

Она вдруг смотрит на меня вся такая надутая. Как будто меня это не касается.

– Не смотри на меня так, – говорю я, – что за лосиная морда? Ты спрыгнешь с моста, а полиция придет ко мне! Поэтому мне и приходится задавать вопросы!

Она смотрит прямо на меня широко раскрытыми глазами, как пташки в фильмах вроде «Крика», а может, и не «Крика», потому что губы у нее сжаты так плотно, словно я ее раскусил.

– Но решать тебе, – пожимаю я плечами. – Твое дело. Просто предупреди меня, если ты собираешься это сделать, чтобы я мог рассказать копам какую-нибудь историю, например, что ты ехала к сестре в Инверкейтинг, потом сказала, что плохо себя чувствуешь и тебе нужно выйти, чтобы проблеваться, а через секунду уже кувыркнулась вниз через перила, что-нибудь в этом духе. Я же должен прикрыть свою задницу.

Она обхватывает голову руками и что-то неразборчиво бормочет, потом вздрагивает и говорит:

– Я могу и здесь выйти.

– Нет уж, довезу тебя до моста, – качаю я головой. – По мне, так: раз ты на это решилась, то все равно спрыгнешь. А на улице серьезная, черт возьми, заварушка. Хоть доедешь с комфортом. – (Она даже глазом не моргает.) – Одно тебе скажу, – проясняю я, значит, картину, – ты не выйдешь из этого кэба, пока не заплатишь за поездку.

– Я и не… У меня есть деньги… – Она открывает свою сумочку.

– Сколько?

– Семьдесят фунтов и немного мелочи…

– Не подумай, что я тебя развожу, – говорю я, глядя в зеркало, – но ты могла бы просто отдать все, что есть… раз уж ты решилась. Это же перевод бабла иначе получается, верно, с полными-то карманами прыгать. Я тебя не развожу, не подумай.

Пташка, кажется, разозлилась и в первый раз смотрит прямо на меня, потом как будто пожимает плечами и откидывается на сиденье.

– Если бы у меня было хотя бы малейшее сомнение в том, что сейчас самый подходящий момент, чтобы оставить этот сраный мир, ты смог бы меня переубедить. – И она снова накло няется вперед и показывает мне содержимое своей сумочки.

Я останавливаюсь на красный свет, поворачиваюсь, протягиваю руку в окошко, беру наличку и запихиваю ее в карман. Слава яйцам, на дороге никого нет.

– Не хочу показаться любопытным и не собираюсь тебя переубеждать, серьезно, но я должен спросить: почему такая симпатичная молодая пташка решилась на такое?

– Ты не поймешь, – качает она головой. – Никто не понимает.

– Ну так объясни мне, – говорю. На курсах нас учили, что таких нужно пытаться разговорить. – Как тебя зовут? Я, кстати, Терри. Все зовут меня Джусом Терри, потому что раньше я работал на фургончике с соками. Еще иногда меня зовут Голым Терри… но не буду утомлять тебя подробностями.

– Меня зовут Сара-Энн Ламонт, – отвечает она как робот, – сокращенно Сэл. С-Э-Л. Сара. Энн. Ламонт.

– Ты местная, Сэл?

– Да, я из Портобелло. Но много лет прожила в Лондоне.

– Ламонт, значит, да?

– Ага…

Спасибо, что не Лоусон, слава яйцам. Когда твой отец – мудила, который словно сумасшедший, которому доверили расписать стены дурки, взял и разбрызгал свою сперму по всему городу, нужно быть начеку.

– Чем ты здесь занимаешься, в смысле, кем работаешь?

Она еще раз с горечью пожимает плечами, а затем убирает с глаз мокрые локоны.

– Я пишу пьесы. Но кажется, никому на свете это не нужно.

– А парня или кого-нибудь, кто будет за тебя волноваться, у тебя здесь нет?

– Ха! – презрительно смеется она. – Я сбежала сюда от отношений, построенных на психологическом насилии. Я вернулась в родной город с пьесой, которую написала специально для «Траверса». Это должно было стать возвращением блудной дочери. Но критики были немилосердны, и я хлебнула сполна. Я ответила на твой вопрос?

– Так ты собираешься покончить с собой из-за парня и пьесы?

– Ты не понимаешь…

– Найди другого парня. Напиши другую пьесу, если эта была дерьмовой. Как-то раз я снял одну порнушку про военнопленного, «Некоторые любят поглубже»; получилось не очень, но я не стал из-за этого…

– Она не была дерьмовой! – перебивает меня эта Сэл и впервые за всю поездку выходит из себя. – Ты просто не понимаешь! Впрочем, я не удивлена.

Ясно, значит, через двадцать минут эта пташка превратится в корм для рыб, однако ее болтовня меня совсем не задевает.

– То есть ты хочешь сказать, что я ничего не понимаю, потому что просто вожу кэб, ты об этом? Раз я водитель такси, значит от меня не стоит ждать понимания сложной натуры художника?

– Я этого не говорила!

– Я за свою жизнь достаточно поиграл, не на сцене, конечно, а на экране, и, скажу тебе, я знаю, как все это работает. Люди думают, что в порно главное ебля, но, как говорит мой приятель Больной, «мы здесь историю рассказываем», поэтому ты должен знать слова и всегда бить точно в яблочко. Я, сука, не Брэд Питт, конечно, но ведь и он тоже не Джус Терри! В прошлом году, когда мы снимали «Доктор Съём: Тщательное обследование», я должен был засунуть один градусник пташке в мохнатку, а другой в задницу и сказать: «Этот толстый член достанется самой горячей дырке, детка». Звучит, сука, достаточно просто, но это не так-то легко, когда на тебя смотрит камера, прямо в табло светят лампы, над головой висит микрофон, а вокруг, выкрикивая указания, скачет Больной!

И тут ее прорвало. Это хорошо: дайте им выговориться – так говорил парень на курсах.

– Я всю жизнь хотела быть писателем! – кричит она. – Я потратила на эту пьесу четыре года своей жизни, а они ее не поняли! Они меня не поняли! Я еще могла бы пережить реакцию этих глумливых мужиков, эту клику унылых педерастов, но когда на меня завистливо ополчились даже так называемые сестры… – Она трясет головой, и мокрые локоны разлетаются в стороны. – Нет, с меня хватит…

На это мне особо нечего ответить. Я смотрю на нее в зеркало. Она немного напоминает мне пташку из Ливерпуля, с которой я снимался в «Анальной торпеде III». Я играл капитана китобойного судна, на котором вся команда состояла из пташек в колготках в сеточку. Слоган: «Вижу фонтан!»[18]

Мы проезжаем развязку в Барнтоне, она притихла, сцепила руки на коленях и, опустив голову, уставилась на них. И тогда я думаю: хуй с ним, сделаю первый шаг.

– Слушай, Сэл, может быть, это покажется тебе слегка нахальным, но могу я попросить тебя об одолжении?


Она смотрит на меня так, как будто я тронулся.

– Каком… тебе одолжении? От меня? Какое я могу сейчас сделать кому-нибудь одолжение?

– Ну, я просто подумал, что если ты не сильно спешишь, – я пожимаю плечами и немного так нагло ей улыбаюсь, – то, может быть, трахнемся, прежде чем ты прыгнешь?

– Что?

Ее лицо как будто бы перекашивается, но затем она снова замолкает. Я на верном пути! Она не согласилась, но и не сказала нет!

– Просто в голову пришло, Сэл, я знаю, что это немного нахально, но за спрос денег не берут. Можешь уйти с блеском, последняя ночь на земле, – говорю я. – Скажу без всяких, устрою тебе отличный, черт возьми, ебаторий, прости за мой французский.

– Ты хочешь заняться со мной сексом? Ха-ха! – смеется самоубийственная Сэл, и ее голос поднимается так высоко, типа она не может поверить в то, что слышит. И черт возьми, она вылезает из своего плаща и снимает свитер! Вот она уже сидит в черном бюстгальтере. – Валяй, останавливайся и делай, блядь, все, что пожелаешь!

Именно так я и поступаю – сворачиваю на подъездную дорогу, ровно когда впереди уже виден пункт оплаты при въезде на мост. Ветер воет с такой силой, что поначалу у меня едва получается приоткрыть дверь, но когда на заднем сиденье ждет тёла, я смогу выбраться из кэба, даже если он лежит, сука, на боку, погребенный под лавиной.

– Пристегни ремень, цыпочка, – кричу я ей, – потому что впереди нас ждут разухабистые шпили-вили!

11. На бога уповаем. Часть 1

Господь Милостивый, Всевечный Спаситель, мне жаль, мне очень жаль, но я согрешил против распутных бродяг Твоих! Господи, я понимаю, что, руководствуясь своей безграничной мудростью, Ты счел уместным создать этих существ, как создал Ты таракана и домашнюю муху. Не мне, рабу Твоему, сомневаться в неисповедимых промыслах Твоих. Но либеральные СМИ вывернули наизнанку и вырвали из контекста мои комментарии об этих несчастных неграх в журнале «Тайм»! Мне задали вопрос о расходах государства, а я всего лишь ответил, что жители Нового Орлеана прогневали Тебя и президент Джордж Буш правильно поступил, что не стал вмешиваться и оставил все на суд Твой.

Разве не верные это слова?

Теперь я боюсь, что неправильно Тебя понял и Ты наслал этот ураган сюда, в Шотландию, чтобы покарать меня за мою гибельную глупость, за то, что я осмелился толковать неисповедимые пути Твои!

Господи, помилуй!

Я бросаю Библию обратно на прикроватный столик, я чертовски хочу, чтобы Он меня услышал. Иногда Он действительно слышит, как, например, во время строительства в Броуарде, во Флориде, но, кажется, в остальных случаях мои мольбы проходят мимо Его ушей, я говорю сейчас о фиаско с торговым центром в Сакраменто.

Я чувствую, как вибрирует мой позвоночник, когда я, опираясь на локти, приподнимаюсь в кровати, чтобы налить еще бокал скотча. Вспомнив слова этого козла-физиотерапевта из Нью-Йорка, я сажусь, чтобы минимизировать обратный ток жидкости, и чувствую, как золотой эликсир проскальзывает внутрь, медленно растекается и согревает меня. И хотя со скотчем здесь вполне комфортно, я все равно не могу оставаться в чертовом номере, когда снаружи ветер воет с такой силой, что трясутся окна. Как будто сегодня чертово 11 сентября и сюда с минуты на минуту прилетит самолет с террористами, чтобы уничтожить, к примеру, железнодорожный вокзал! Но это же Шотландия, кому до нее дело?

Ах нет, прости, Отец Всемогущий, ведь они тоже люди.

Снова грохочет окно, и на этот раз я готов поклясться, что вижу, как прогибается стекло. Эти деревянные рамы – сраная дешевка! Я хватаю телефон и звоню на стойку регистрации:

– Эта хрень здесь разнесет все к хуям! У вас есть план эвакуации? Как мы, черт возьми, будем отсюда выбираться?!

– Сэр, пожалуйста, успокойтесь и попытайтесь расслабиться. Не хотите ли заказать обслуживание в номер?

– Обслужите свое обслуживание в задницу! Это же чрезвычайная ситуация! Как вы можете так благодушничать, черт побери?!

– Сэр, пожалуйста, постарайтесь успокоиться!

– Да пошел ты! Мудила! – Я с грохотом вешаю трубку.

Беру бутылку скотча и наливаю себе еще стакан. Восемнадцатилетний односолодовый «Хайленд-парк» проскальзывает пташечкой. Персоналу в отеле просто насрать… Я достаю мобильный, но сигнала по-прежнему нет, и до Мортимера не дозвониться. Уволю придурка, к чертовой матери! И если на то будет воля Божья и милостью Его я пройду это испытание, то я подробно выскажу ему прямо в лицо, с каким удовольствием я посылаю его на хрен!

Очередной свирепый удар в окно; этот проклятый ураган приближается, он набирает силу. Эдинбург находится у моря. Замок, там, где возвышенность, вот куда мне нужно! Готов поспорить, что этот хрен Салмонд[19] – Господи, здесь даже политики не в форме – и все эти придурки уже там, пьют лучший скотч и обжираются бараньими потрохами в тиши и вдали от сраного апокалипсиса! Я снова хватаюсь за телефон и выхожу на городскую линию. У них здесь даже «911» нет, вместо этого какое-то дерьмовое «999». А если его перевернуть, то получится 666! Это же знак, черт возьми! Я уже чувствую дыхание Сатаны у себя за спиной! Помилуй, Господи!

Отец наш, сущий на небесах…

– Полиция Лотиана и Шотландских Границ…

– Это полиция Эдинбурга?

– Да…

– Вы сказали что-то другое! Почему? Разве вы это сказали?

– Мы называемся полицией Лотиана и Шотландских Границ… сюда входит и Эдинбург тоже.

– Ладно, я застрял в номере шестьсот тридцать восемь отеля «Балморал», это на улице Принцев, Эдинбург, прямо в центре проклятого урагана! – (Придурок на том конце буквально ухохатывается, как будто это не вопрос жизни и смерти, а телефонный розыгрыш! Неужели люди так мало ценят человеческую жизнь?) – Что здесь смешного?

– Ничего. Может быть, вам кажется, что это очень смешная шутка, но вы занимаете горячую линию для помощи в чрезвычайных ситуациях…

– Я занимаю горячую линию для помощи в чрезвычайных ситуациях, потому что это чрезвычайная, блядь, ситуация, дебил! Я Рональд Чекер! Я бизнесмен и американский гражданин!

Из трубки доносится усталый вздох, как будто этот придурок, этот коп на посту, зевает прямо мне в ухо!

– А, мистер Чекер, я читал в газете, что вы у нас в городе. Кстати, я люблю «Продажи». В общем, вы просто расслабьтесь и успокойтесь.

– Расслабиться? Как я могу, черт возьми, расслабиться…

– Мистер Чекер, вы в месте, лучше которого просто не придумать. Будь я на вашем месте, я бы там и оставался!

– Ни за что! Этот разваливающийся сарай – смертельная ловушка! Положение серьезное! Я хочу, чтобы полицейский эскорт доставил меня в Эдинбургский замок!

– Ничего не понимаю. Зачем вам ехать в Эдинбургский замок? Надвигается ураган, и мы настоятельно советуем всем оставаться в помещении.

– Блядь, да вы не понимаете! Здесь ураган на улице! Вот почему я звоню: вы, придурки, судя по всему, никогда раньше не видели чертовых ураганов! У вас ни дамбы, ни службы спасения, а вам насрать! Ну а мне – нет! Если вы не понимаете, какая надвигается задница, то катитесь вы все к чертям!

Я бросаю трубку, ложусь на живот и заползаю под кровать. В наушниках звучат успокаивающие скрипки Малера. Избавь меня от этих мучений! Избавь меня, Господи!

Тот таксист, Терри, говорил, что может что угодно разрулить! Он поможет мне с этой панической атакой… Нахожу его номер в мобильнике… появляется сигнал… он звонит…

– Ронни, дружок!

– Терри… слава богу! Ты должен мне помочь. Я застрял в этом урагане!

– Я тут тоже кое в ком застрял, Ронни. В кэбе, я имею в виду, если ты понимаешь, о чем я…

– Что?

– Забей. Где ты?

– Я в своем номере в «Балморале».

– Ну, так у тебя все в порядке, приятель, ты попробуй как-нибудь застрять по самые яица в…

– НЕ В ПОРЯДКЕ! ВСЕ ГОВОРЯТ МНЕ, ЧТО ВСЕ В ПОРЯДКЕ! ВЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТЕ ПРО ТО, ЧТО ТВОРИЛОСЬ В НОВОМ ОРЛЕАНЕ!

– Ладно, ладно, приятель, подожди. Похоже, у тебя небольшая паническая атака… ты ведь не принимал ничего такого, правильно?

– Нет! Я не прикасаюсь к наркотикам! Разве что пару стаканов виски и немного золпидема…

– Виски и снотворное за наркотики не считаются, – говорит Терри, но я, вообще-то, и так это знаю. – Ладно, все, не паникуй, я еду!

– Терри, спасибо, тебя сам Бог послал… только, пожалуйста, поторопись!

Я построил более двухсот высоток, каждый раз стараясь оказаться еще немного ближе к Господу, но я так боюсь высоты, что ни на одну из них так ни разу и не забрался.

Включаю телевизор, сигнал пока есть, но ни на одном из ка налов, которые транслируют эти бритты, нельзя поймать «Фокс-ньюс». Сплошное безбожное коммунистически-либеральное говно с кучей придурков, которые пытаются шутить и разгуливают по улицам в странной одежде. Наконец я попадаю на какую-то старую серию «Частного детектива Магнума» и с об легчением останавливаюсь на ней. Глотаю еще две таблетки золпидема, запивая их скотчем. Беру телефон и снова звоню, чтобы заказать обслуживание в номер. Один гудок, два… они меня бросили, черт возьми! Оставили меня в этом готическом отеле с привидениями, который рухнет прямо на меня, как только на него налетит ураган и…

– Обслуживание номеров! Здравствуйте, сэр! Чем я могу вам помочь?

– Пришлите две бутылки вашего самого дорого скотча!

– Самый дорогой виски, который у нас есть, – это односолодовый «Макаллан» тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, но у нас осталась только одна бутылка. Он стоит две тысячи фунтов.

– Присылайте! Что еще у вас есть?

– Следующий по стоимости «Хайленд-парк» тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, тысяча сто фунтов.

– Присылайте обе! И скажите парню, чтобы постучал три раза!

– С удовольствием, мистер Чекер, как вам будет угодно!

Буду пить их дерьмо и надеяться, что Господь меня пощадит и я заполучу настоящий скотч, настоящий «Боукаллен», и вернусь с ним в Америку! Но сначала нужно пережить этот чертов кошмар.

Новый Орлеан… Пожалуйста, Господи, я клянусь: если я переживу эту ночь, я пожертвую семизначную сумму в Фонд помощи жертвам Катрины!

12. Последняя битва мошонки

«Паб без названия» прячется в тени жилого дома под железнодорожным мостом. Он открылся еще в Викторианскую эпоху, и с тех пор этот укромный, труднодоступный и даже несколько таинственный притон стал излюбленным местом сбора местных заядлых выпивох. Отсюда недалеко до стадиона «Тайнкасл», и в дни матчей паб пользуется популярностью у футбольных болельщиков. Кроме того, история этого заведения пестрит разнообразными несуразицами. Долгое время пивной управляла череда неудачливых хозяев, и в результате здесь стала собираться смешанная публика, состоящая из конкурирующих байкерских группировок, крайне правых сторонников монархии, нескольких привлеченных местными ценами пьяниц со стажем и футбольных фанатов из противоборствующих банд, которые регулярно громят паб за его лояльность к «Хартс».

Есть люди, и большинство из них никогда не переступало порог этого заведения, для которых «Паб без названия» – место сомнительное и даже пользующееся дурной славой: мерзкая, отвратительная дыра, набитая живущими в каменном веке допотоп ными динозаврами. Однако для завсегдатаев паба это просто место, где можно раскрепоститься: невосприимчивая к безликим веяниям современности олдскульная пивнуха, где нет нудных проповедей профессиональных морализаторов и критиканов.

Сейчас это место в осаде другого порядка. На улице завывает Мошонка; кажется, словно это больной астмой дьявол играет на аккордеоне, и в его угрозах есть даже какое-то очарование. В теплом «Пабе без названия» все очень скоро привыкают к этим завываниям. К ультразвуковым мелодиям примешивается посторонний грохот – вероятно, от упавшего на пол кия для игры в бильярд. Завсегдатаи обмениваются понимающими взглядами и наигранными комментариями в духе «не хотел бы я там оказаться». Но никотиновой ломке нет дела до враждебно настроенной природы, поэтому скоро, несмотря на летящие навстречу пакеты от чипсов и коробки из фаст-фуда, посетители начинают предпринимать вылазки наружу. Дерзкие выкрики вроде «повой мне еще!» яростно адресуются ветру, который превращает прикуривание сигареты в столь непростое предприятие.

Глубокой ночью, около двух, все прекращается. На время никто уже особенно не смотрит. Растекаясь из паба по призрачным, усыпанным мусором проспектам и нетвердой походкой направляясь домой, многие уже и вправду не помнят ни о каком урагане.

Одной из последних вечеринку покидает Джинти Магдален; она бредет по холодной утренней улице, ее знобит, ноздри истерзаны, в глазах жжение, а в голове – жуткий беспорядочный грохот.

Загрузка...