Туз в рукаве

Глава первая

Хельга Рольф в норковом манто, накинутом на плечи, пересекала вестибюль отеля «Кёнигсхоф», мельком отметив, что два толстых немецких бизнесмена вовсю пялят на нее глаза, причем эти глаза оценили все: и манто, и черный костюм, и алую блузку, и отороченную норкой шляпу. Глаза явно одобряли то, что видели, но она уже привыкла читать в глазах мужчин одобрение. И это мало интересовало ее, она нуждалась в чем-то большем, нежели простое одобрение.

Она уронила ключ от номера на стойку, и дежурный, кланяясь, подхватил его, словно это была невесть какая драгоценность.

– Прикажете подать вашу машину, мадам?

Его гортанный английский раздражал ее. Сама она бегло говорила на немецком, французском и итальянском, но он знал, что она американка, а по его понятию, американцы могли говорить только по-английски.

– Нет… Я иду за покупками, – ответила она по-немецки. – Я уезжаю завтра в восемь утра. Будьте любезны, проследите, чтобы моя машина была полностью подготовлена.

– Слушаюсь, мадам. – Он упорно продолжал говорить по-английски. – Завтра к восьми я подготовлю счет. Еще какие-нибудь пожелания?

Она покачала головой и сунула руки в рукава манто, прежде чем мальчик в униформе успел подбежать и помочь ей. Одарив разочарованного парнишку улыбкой, она вышла из отеля.

Небо над Бонном было свинцовое, резко похолодало. Редкие хлопья снега уже начали падать на асфальт, тут же тая, и тротуар стал мокрым и скользким.

Хельга ненавидела холод. Зябко поежившись под пышным дорогим манто, она прибавила шагу, стараясь разогреть тело, разнеженное гостиничным теплом.

Пройдя под университетской аркой, она приостановилась, пропуская поток быстро бегущих автомобилей, затем перешла улицу и направилась к торговому центру, где движение машин было запрещено.

Уже 11:35. Проснулась она поздно. Накануне вечером ушла в свой номер сразу после обеда. А что еще делать одинокой женщине в чужом большом городе, как не лечь спать сразу после обеда? Она знала: метрдотель не любит, когда женщины заходят в ресторан без спутника, но на него произвели должное впечатление и ее норковая накидка, и бриллианты. И он обслуживал ее по высшему классу, не сомневаясь, что получит щедрые чаевые. Она ела быстро, с раздражением отмечая, как пялятся на нее все эти боровы, немецкие бизнесмены, тоже обедающие в одиночестве и наверняка ломающие голову, кто же она такая. Закончив обед, она тут же вышла и поднялась на лифте на свой этаж. Снотворное на столе. Сон – единственное противоядие от одиночества.

Теперь, быстро шагая, она окунулась в толпу, текущую по свободной от машин улице, мельком отмечая, с какой завистью оглядывают женщины ее манто. Да, действительно, прекрасное манто, муж выбирал его для нее сам, в одну из тех редких минут, когда хотел доставить ей удовольствие. Она знала, что норка сейчас не в моде, но все равно – роскошное и элегантное манто. Да и что значит мода в ее возрасте? Возраст? Какой там возраст! Она даже приостановилась на секунду – поймать свое отражение в витрине. Сорок?.. Или сорок три?.. Какое значение, в конце концов, имеют эти три года? В витрине она видела стройную фигуру, лицо под безупречным макияжем, с высокими скулами, огромными синими глазами, породистым носом. Сорок три? Да она выглядит на тридцать даже сейчас, несмотря на колючий восточный ветер и свинцовые облака.

Она перевела взор со своего отражения на отражение высокого мужчины, застывшего посреди тротуара и явно не сводящего с нее глаз. Бейсбольное кепи с козырьком, черная кожаная куртка, бледно-голубые джинсы и красная ковбойка со всей очевидностью свидетельствовали о том, что незнакомец – не кто иной, как ее соотечественник. Он был молод – где-то около двадцати – и жевал резинку. В Бонне полно американцев: солдат в увольнении, молодых людей, совершающих турне по Европе, неизбежных туристов. Хельга достаточно долго прожила в Европе, чтобы научиться презирать американцев, оказавшихся за рубежом. Особенно раздражала ее эта неизбежная жвачка. Она отвернулась и вошла в большой универмаг. Ей были нужны колготки, но, остановившись перед прилавком, на котором были разложены шерстяные дамские панталоны, она поглядела на них с вожделением. Она сильно замерзла, но все же устояла перед соблазном приобрести этот наверняка такой теплый викторианский предмет туалета. А вдруг она попадет в аварию? Какой позор, когда тебя будут раздевать, пусть даже медсестра, оказаться вдруг в таком одеянии.

Купив колготки, она, наслаждаясь теплом, бесцельно побродила по магазину, разглядывая товары, затем, вспомнив, что время у нее ограниченно, взяла себя в руки и вышла под ледяной восточный ветер.

Жующий жвачку американец стоял, прислонившись к фонарному столбу, руки в карманах джинсов. Тут она вгляделась в него попристальнее и вдруг ощутила, как ее захлестнула непреодолимая, острая волна желания. Великолепный экземпляр, подумала она. От него так и веет чувственностью. Черты лица славянские: квадратная челюсть, большие, широко расставленные глаза, короткий тупой нос. И еще в нем было совершенно неотразимое мальчишеское очарование.

Она отвела взгляд и двинулась дальше. «О чем я только думаю! Да он по возрасту мне в сыновья годится». И она вдруг рассердилась на себя за то, что вид какого-то мальчишки мог так взволновать ее.

Она свернула на вторую торговую улицу, делая над собой усилие, чтобы не обернуться и не посмотреть, идет ли он следом. «Да какого, собственно, черта?! Совсем ребенок, он мне в сыновья годится…» Приостановилась, разглядывая витрину с обувью. Витрина мало интересовала ее – выставленные там туфли были не фабричного, а ручного производства. Но зато можно было заглянуть в зеркало, стоявшее в глубине. И она успела заметить: он не отстал и снова стоит и смотрит на нее, привалившись широкими плечами к фонарному столбу.

Она сжала руки в кулаки и почувствовала, как по телу прошла волна горячей крови. Она уже не ощущала ни ветра, ни холода и, словно летя, стала уходить от него. «Ну чем я могла его заинтересовать?» – рассуждала она. Мимо прошла девушка, совсем еще молоденькая блондинка, в брючках типа рейтуз, которые так обтягивали ее задик, что она казалась голой. У нее было всеведущее лицо взрослой женщины, которая познала все, и одновременно достаточно юное, чтобы понять, что энтузиазм жизни в ней еще не иссяк. Хельга с завистью посмотрела на нее и подумала: «Вот сейчас он увидит эту маленькую шлюшку и тут же от меня отстанет».

Она вошла в кафетерий и села подальше от окна. Пока она снимала перчатки, подошел официант, и Хельга заказала чашку кофе. Она запретила себе смотреть в окно. Слегка дрожащими пальцами закурила сигарету. Дисциплинированно просидела над кофе полчаса. Если он все еще ждет, она заговорит с ним. И вдруг поймала себя на том, что бормочет слова молитвы, прося Бога сделать так, чтобы он ждал.

Ровно в 12:30 она раздавила сигарету в пепельнице, заплатила по счету, накинула манто и вышла.

Он стоял напротив, через улицу, жуя резинку, руки по-прежнему в карманах джинсов. Она уже было совсем собралась подойти к нему, но вдруг остановилась. Хотя теперь было совершенно ясно, что он хочет вступить с ней в контакт, она вдруг испугалась последствий этого контакта.

Резко развернувшись, она зашагала к отелю. Прошла несколько ярдов, остановилась, обернулась. Они посмотрели друг другу в глаза, он дотронулся до козырька кепи, и лицо его осветила смущенная мальчишеская улыбка.

– Что вам надо? – спросила она.

Мимо торопливо сновали люди. Они застыли, как две скалы в бурном потоке.

Теперь, находясь совсем рядом, она так сильно ощутила исходящий от него молодой животный магнетизм, что ноги у нее внезапно ослабели.

Улыбка на его лице стала еще шире.

– Ну, просто вы, мэм… вы с виду такая славная и симпатичная, – начал он. Голос был мягкий, и слова он старался выговаривать как можно отчетливее. – Первый симпатичный человек из всех американцев, что ошиваются в этом городе. Извините… Если я вам в тягость, только скажите слово – и я смоюсь.

– Нет… вы мне не в тягость. – Она вдруг страшно рассердилась на себя за то, что произнесла эту фразу чересчур пылко.

Какой-то толстяк в кожаной шляпе с перышком натолкнулся на нее, и она отступила на шаг. Девица в мини-юбке с толстыми пурпурными от холода ногами обошла ее, не отрывая глаз от молодого человека, жующего резинку. И Хельга вдруг почувствовала прилив гордости: он даже не взглянул на эту девицу, тряхнувшую длинными непромытыми волосами, когда она поравнялась с ним.

После паузы Хельга сказала:

– Я как раз собираюсь завтракать. Вы голодны?

Улыбка стала еще шире.

– Ясное дело, и даже очень. Проблема в том, что я сейчас на мели. Два дня ничего не ел.

Она помрачнела. Умный мальчик, нечего сказать! Подцепил на улице одинокую женщину, по возрасту годящуюся ему в матери, и тут же закинул удочку.

– Что ж, двое – это уже компания. Я не люблю есть в одиночестве, – сказала она. – Идемте.

Она повернулась и зашагала по улице, пока не дошла до первого дешевого ресторана. Он шел следом, и она слышала, что он напевает какую-то мелодию. А чего ему не петь? Идет обедать за чужой счет.

Она толкнула тяжелую стеклянную дверь и остановилась. Никогда прежде ей не доводилось бывать в заведениях такого низкого класса. Но раз надо покормить его, то она будет кормить его здесь. Не вести же в отель. Можно представить, какая у метрдотеля будет физиономия, когда он увидит ее вместе с этим типом в своем роскошном ресторане.

Она оглядела зал. Везде сидели люди и ели, и она с огорчением заметила, что здесь нет столиков на двоих. Каждый на шесть человек, и за каждым люди.

Однако парень, похоже, ничуть не смутился. Он подхватил ее под локоть и провел к столику, за которым сидела чета пожилых немцев с неуклюжей и некрасивой дочерью и прилежно поглощала вареные сосиски с квашеной капустой.

Хельга скинула манто, и они уставились на нее во все глаза. Парень подхватил манто и бережно повесил на крючок, вбитый в стенку у столика. Они уселись напротив. Она обнаружила, что сидит бок о бок с отцом семейства и даже чувствует исходящее от него тепло. Парень же оказался рядом с девушкой, которая сперва смущенно от него отодвинулась, а потом, глупо улыбаясь, пялилась на него уже вовсю. Он этого не заметил, он искал глазами официанта. Напряженное выражение лица и туго обтянувшая скулы кожа подсказали Хельге, как он голоден, и ее кольнула жалость.

Наконец официант подошел. Бросил на стол два меню и тут же отошел обслужить соседний столик.

Парень взглянул на написанное от руки меню и скроил гримасу:

– Этот язык меня доконает.

Официант вернулся и вопросительно посмотрел на Хельгу, потом – на него, словно не зная, кому отдать предпочтение. Тут Хельга сделала знак рукой, давая ему понять, что заказывать собирается она.

– Фасолевый суп, бифштекс и картошку фри – один раз, а мне омлет, – сказала она. – Два пива.

Официант кивнул и удалился.

Немецкое семейство, услышав, как бегло говорит Хельга по-немецки, с любопытством воззрилось на нее, потом они все же отвели глаза.

– Так вы говорите на этом языке, мэм? – В голосе паренька звучало восхищение. – Да, вам проще, меньше головной боли. – Он наклонился вперед и положил большие сильные руки на стол. – Я – Ларри Стивенс.

Она улыбнулась:

– Хельга Рольф.

– Я из Небраски.

– Флорида.

Настала пауза, во время которой они разглядывали друг друга, причем в его глазах светилось восхищение, а в ее – настороженность и надежда.

– Вам, наверное, будет удобнее, если вы снимете кепи? – Она тут же пожалела о своих словах. Ведь американцы, похоже, рождаются и живут в головных уборах.

Он покраснел, сорвал с головы кепи и сунул под стол, на колено.

– Пардон, мэм. Деревенщина я неотесанная. Совсем забыл, что на мне эта штука.

Она взглянула на него еще раз – короткая стрижка, светлые волосы, затем стала изучать его лицо и снова ощутила жаркий прилив желания.

Подали пиво.

– За вас, мэм, и за наш флаг! – сказал Ларри и приветственно поднял кружку, удовлетворенно вздохнул и сказал: – Я вам ужасно благодарен. – И улыбнулся теплой, дружеской улыбкой, от которой ей вдруг стало радостно и легко. – А то уж думал – совсем пропал.

Подали еду. Она, лениво ковыряя омлет, смотрела, как он ест. Соседи за столом тоже смотрели. Суп исчез моментально. За ним немедленно последовал большой бифштекс с горкой картофеля фри. Он ел сосредоточенно и целеустремленно, как обычно едят только очень голодные люди. Время от времени он с полным ртом поднимал на нее глаза и улыбался. Теплота его улыбки растрогала ее почти до слез – давно она не видела, чтобы кто-нибудь так улыбался. И она опустила голову над остатками омлета и нахмурилась, не желая показывать ему свои чувства.

Немцы попросили счет и поднялись из-за стола. Ларри положил вилку.

– Да, это было нечто, мэм. Это было нечто…

Она заметила, с каким сожалением он оглядывал пустую тарелку, и сделала знак официанту.

– Нам понравилось, – сказала она, – будьте любезны, повторите заказ.

Официант взглянул на нее, потом на Ларри, и широкая улыбка осветила его толстое лицо. Он подхватил пустую тарелку и поспешил на кухню.

– Что вы ему сказали, мэм? – спросил Ларри немного подозрительно.

– Здесь обычно дают двойные порции, – ответила Хельга. – Сейчас будет еще бифштекс.

Его улыбка стала совсем уж мальчишеской.

– О, я с удовольствием! – Он подался вперед и посмотрел ей прямо в глаза. – Я хочу, чтоб вы знали, мэм, я, честное слово, ценю это. – Он тряхнул белокурой головой. – Смешно, но, когда попадаешь в какую-нибудь передрягу, обычно находится выход. Обязательно случается что-нибудь хорошее. Рон так говорил, а я ему не верил. Всё же люди помогают друг другу. Вот вы мне помогли… – Он откинулся на спинку стула. – Может… и я смогу вам чем-нибудь помочь. Буду рад.

– Как знать… – Мысли ее переключились на прошлое. Да, встречались в ее жизни люди, которым она помогала, но теперь это бесплотные тени. Да и кому придет в голову, что она нуждается в помощи, раз муж ее так богат и занимает такой высокий пост.

Прибыла вторая порция бифштекса с картошкой.

– Вы уж простите, мэм, но это выглядит так аппетитно…

Она закурила и продолжала думать о прошлом. Помощь? А что такое помощь? Легко дать денег, если они у тебя есть. Нет, это не помощь, во всяком случае не для нее. Поделиться чем-то сокровенным… избавиться от этого ужасного одиночества – вот в какой помощи она нуждалась. Но много ли людей способны дать ей это?..

Она тряхнула головой, отгоняя эти мысли, и стала смотреть, как он расправляется с бифштексом. Наконец он положил вилку и откинулся на спинку стула.

– Давненько я так не ел! Все очень вкусно, мэм.

Подошел официант, и она заказала яблочный штрудель со сливками и кофе. Потом, когда он уже забирал пустую тарелку, спросила:

– А что вы делаете в Бонне?

– Вопрос по существу! – рассмеялся Ларри. – Я и сам бы хотел знать. Так, просто проездом. – Он снова подался вперед, сцепив сильные пальцы и сдвинув широкие плечи. – Дело в том, что я как бы учусь. Мой старик сказал: неплохо бы тебе побывать в Европе, посмотреть, попутешествовать. Хотел, чтобы я посмотрел Европу, прежде чем устроюсь на работу и осяду в Штатах. Ну вот и болтаюсь тут. Начал с Копенгагена, потом поехал в Гамбург. А сейчас вот здесь. Старик, конечно, дал маленько деньжат, но я их потерял, так что, думаю, придется подыскать какую-нибудь работенку. – Он пожал плечами, все еще улыбаясь. – Чего-нибудь да найду… По правде сказать, еще всерьез не искал. Старик ждет меня не раньше чем через полгода. Он как знал, что я могу оказаться на мели. Сказал, что это только пойдет мне на пользу, если придется поднапрячься и заработать самому на жизнь в Европе. Мой старик считает, что я должен научиться жить самостоятельно. – Он замолк и, улыбаясь, взглянул на Хельгу. – Он, вообще-то, чудак, но я его люблю.

Подали десерт и снова наступило молчание: Ларри ел. Затем, уже за кофе, она спросила:

– Ну и что же вы собираетесь делать?

Он пожал плечами:

– Осмотрюсь, буду искать. Уж кому-нибудь да пригожусь, мэм.

– Но вы даже не знаете языка.

Он рассмеялся, и она позавидовала его уверенности.

– Да меня всегда поймут. – Он взмахнул руками. – Пока у человека есть руки, язык не обязателен.

Она взглянула на часы. Через полчаса у нее встреча с поверенным мужа.

– Хотите поехать в Швейцарию? – спросила она, чувствуя, как быстро забилось у нее сердце.

– В Швейцарию? – Он удивленно посмотрел на нее. – Мне, вообще-то, все равно куда.

– Водить машину умеете?

– Ясное дело.

Она открыла сумочку из кожи рептилии, достала три купюры по сто немецких марок каждая.

– Я остановилась в отеле «Кёнигсхоф». Уезжаю в Швейцарию завтра утром, в восемь. Мне нужен водитель. Хотите поехать со мной?

Он, не раздумывая ни секунды, кивнул. Она сунула купюры под блюдце, встала и потянулась за манто.

– Тогда я вас жду. – Она надела манто, а он продолжал сидеть, подняв на нее глаза, в которых застыло недоумение. – Уплатите по счету. – Она улыбнулась, поймав себя на том, что улыбка вышла не слишком официальная. – Ну, до встречи, Ларри.

Он вскочил, едва не перевернув стол, но она уже вышла из ресторана на улицу под валящий тяжелыми хлопьями снег. Впервые за долгие месяцы она чувствовала себя молодой.

Выбираясь из глубокого и тяжелого, вызванного таблетками сна, Хельга ощущала тревогу – наверняка проспала. Включив ночник на тумбочке, взглянула на часы: всего 6:50. Она с облегчением откинулась на подушку. Вчера, перед тем как лечь спать, она упаковала два чемодана и велела отнести их в машину. Теперь можно спокойно, не торопясь, одеться и посидеть за чашкой кофе, дожидаясь восьми.

Вчера вечером, снова обедая в одиночестве, и потом в номере, уже в постели, ожидая, когда подействует снотворное, она перебирала в памяти все детали знакомства с Ларри Стивенсом.

И когда она думала о том, что наделала, ей становилось стыдно. Она вела себя точь-в-точь как пожилые американки, попавшие за границу. Эти жуткие и жалкие женщины, пытающиеся завести поздний роман, доставали барменов, строили глазки швейцарам в лихорадочных поисках мужчины, который помог бы им скоротать часы одиночества, перед тем как автобус или поезд унесет их дальше продолжать бессмысленную и утомительную туристическую поездку.

«Но чего мне стыдиться? – спрашивала она себя. – Конечно, я вела себя довольно легкомысленно, но ведь не сделала ничего такого, чего бы могла стыдиться. Ведь я практически сделала доброе дело, – продолжала она уговаривать себя, впрочем не очень убедительно, – помогла этому мальчику, накормила и дала денег. Этой суммы должно хватить ему на какое-то время, продолжить путешествие, пока не кончатся деньги и он не повстречает еще одну одинокую и глупую американку… Долго искать ему не придется, – с горечью подумала она. – Мне нужен водитель. „Хотите поехать со мной?“ Да, это была ошибка, но, с другой стороны, что мне беспокоиться? – старалась утешить она себя. – Он взял у меня деньги… Так чего ради теперь ему ехать в Швейцарию с женщиной, которая по возрасту в матери годится?»

Она начала вспоминать, как они сидели там, друг против друга в этом убогом ресторанчике, ели и как время от времени он посматривал на нее и на лице его расцветала теплая приветливая улыбка. «Интересно, каков он в постели?» – подумала она. При одной мысли об этом ее бросило в жар, тело стало слабым и податливым. Рассердившись на себя, она поднялась и подошла к окну. Раздвинув шторы, посмотрела на Рейн. Маленький паром, битком набитый рабочими, отчаливал от противоположного берега, его огоньки отражались в свинцовой, холодной даже на вид воде. Шел снег, он уже покрыл шпили церквей и крыши фабрик за рекой.

«Да, дорога будет нелегкая, – подумала она. – Особенно по этому автобану, до Базеля… А потом Цюрих с его сумасшедшим движением, подъем в горы до туннеля Бернардино и длинный и опасный спуск в Беллинцону». Она нахмурилась и пошла в ванную.

Через сорок минут официант принес ей кофе. Она уже была одета. Норковое манто лежало наготове, перекинутое через спинку стула. Когда официант вышел, она надевала шляпу перед зеркалом, заодно проверяя, хорошо ли наложен макияж.

Без трех минут восемь она раздавила сигарету в пепельнице, надела манто, бросила последний взгляд в зеркало, затем взяла сумочку и вышла из комнаты. Выйдя из лифта, бегло оглядела вестибюль. Может, ее высокий милый мальчик уже ждет здесь… Но никого, кроме группы немецких бизнесменов, не было.

Хельга уплатила по счету и подошла к главному швейцару дать ему на чай.

– Сегодня ехать надо очень осторожно, – принимая деньги, по-отцовски заботливо сказал он. – Дорога опасная, скользкая.

Она ничего не ответила и обернулась к носильщику.

– Вещи уже в багажнике, – сказал он. Говорил он по-английски еще хуже, чем швейцар. – Бензобак заправлен. Машина полностью подготовлена.

Она дала ему на чай и направилась к черному «мерседесу», который недавно приобрела в Гамбурге.

Швейцар и два мальчика сопровождали ее, словно телохранители. На секунду приостановившись, она оглядела улицу. Туман, ровно и густо валит снег, по тротуару спешат люди, по проезжей части – машины. Ларри Стивенса не видно нигде.

Она села за руль. Швейцар, склонившись в почтительном поклоне, захлопнул за ней дверцу, и она взглянула на усыпанные бриллиантами наручные часы – 8:10.

Видимо, портье в течение нескольких минут разогревал двигатель, в машине было тепло. Она включила дворники и повела «мерседес» по улице, испытывая чувство одиночества и потерянности. Может, оттого, что ей предстояло триста километров нелегкого пути?..

«Да, все правильно, – подумала она. – Иначе и быть не могло. Мальчик просто хотел поесть на дармовщину. И денег. Напился, наелся, взял деньги и пошел себе своей дорогой, посмеиваясь над старой дурой. И поделом, старая дура ты и есть, и больше никто!..»

На перекрестке пришлось остановиться, пропуская поток машин. И вдруг она услышала легкий стук в стекло, сердце у нее забилось, она быстро повернула голову.

Там стоял он: кепи в снегу, лицо, посиневшее от холода, но открытая добрая улыбка сразу согрела ей сердце. И внезапно она почувствовала себя молодой и как-то совсем поглупому счастливой. Она махнула ему, показывая, что надо обойти машину и сесть рядом с ней. Он кивнул, перебежал перед фарами, на секунду остановился – сбить снег с кепи, кожаной куртки и ботинок. Затем открыл дверцу, впустил в машину поток холодного воздуха и очутился рядом с ней.

– Доброе утро, мэм! – Голос звучал весело. – Напоминает Рождество, верно?

«Да, – подумала она, – Рождество… И он – мой рождественский подарок».

– Долго пришлось ждать? Почему же вы не пришли в отель? Должно быть, совсем окоченели. – Она с удовлетворением отметила, что голос ее звучит спокойно.

– Да нет, недолго, мэм. Я подумал, что мне не стоит заходить в отель. Очень уж он пижонский. – Он засмеялся. – Классная машина! Ваша?

– Да. – Она сбавила скорость и остановилась на красный свет. – А где же ваш багаж, Ларри?

– Потерял. Вместе с деньгами.

– Вы хотите сказать, что у вас ничего нет, кроме того, что на вас?

Он опять рассмеялся:

– Так оно и есть. Влип, что называется, в историю. Рон меня предупреждал. Говорил, что такое случается, а я, дурак, не верил. А все из-за той девчонки… Думал, она о’кей, вот и попался… – И он снова рассмеялся.

– Так это она украла у вас вещи?

– Ее парень. – Он пожал плечами. – Рон меня предупреждал, а я все равно влип. – Он взглянул на нее с улыбкой. – Ой, мэм, пока не забыл, вы же дали мне триста марок заплатить за ту жратву. Вот, здесь сдача. – Он вытащил из кармана джинсов купюры.

– Я оставила это вам.

– О нет! – Он даже повысил голос, и, взглянув на него, она поняла, что он действительно рассержен. – Я принимаю угощение, но не деньги. Ни от кого.

Она быстро нашла выход:

– Тогда, пожалуйста, держите их при себе, заплатить за бензин, когда понадобится.

Он метнул в ее сторону взгляд из-под козырька кепи:

– Гм… ладно.

Они уже приближались к въезду на автобан. Фары высвечивали снег на асфальте, под ним – черный лед. Влившись в поток движения, она отметила, что машины едут медленно и осторожно.

– Пожалуй, в Базель мы попадем не скоро, – заметила она.

– А вы торопитесь, мэм?

– Нет.

– Я тоже нет… Я никогда не спешу. – Он рассмеялся.

Нет, теперь она тоже никуда не спешила, ведь он был здесь, рядом с ней. Она надеялась оказаться в Базеле часа в два и остановиться в «Адлоне», но теперь ей было все равно. Теперь она понимала, что в «Адлон» Ларри брать неудобно – без багажа, в таком виде. Лучше уж подыскать более скромный отель, где не будет этих любопытных и удивленных глаз.

– А где вы сегодня ночевали? – спросила она.

– Нашел комнату. Вы уж простите меня, мэм, но пришлось потратить часть ваших денег. Но я вам верну.

Еще одна девушка? Она почувствовала укол ревности.

– Не беспокойтесь. Денег у меня достаточно. – Она в нерешительности помолчала с минуту. – Деньги – полезная вещь, но не всегда приносят счастье.

Он заерзал на сиденье, сдвинул кепи со лба, потом опять надвинул.

– Мой старик тоже всегда так говорит. – (Она тут же поняла, что допустила промашку.) – Люди, у которых куча денег, любят порассуждать о счастье. – Голос его звучал грубовато.

– Да… это верно. – Ей хотелось подстроиться под него. – Часто не ценишь то, что имеешь.

Он снова заерзал.

– Да, так говорят. А Рон говорит, что слишком мало людей имеет много денег и у слишком многих их мало.

«Это что, прикажете считать мудрым изречением?» – подумала она, но вслух сказала:

– Вы все время упоминаете какого-то Рона… Кто он?

– Мой приятель. – Он повернулся, и она с неудовольствием подметила, как оживилось его лицо.

И снова почувствовала укол ревности, зная, что никто не заметит того простодушно-восторженного выражения на его лице, если он когда-либо заговорит о ней со своими друзьями.

– Расскажите мне о нем.

Какое-то время он молча смотрел вперед через ветровое стекло, затем заговорил:

– Ну, вообще-то, он личность. Незаурядный человек. А какой повар – в жизни ничего подобного не видел! – Он восторженно тряхнул головой. – И что у него ни спросишь… про что угодно – на все получишь ответ. Для него нет проблем. Очень умный парень.

– Да, похоже, замечательный. – Она постаралась вложить в эту фразу максимум энтузиазма. – А где вы познакомились?

– Да так, случайно. – По его голосу она поняла, что он не очень-то расположен говорить на эту тему.

– А почему вы не путешествуете вместе?

Он рассмеялся и стукнул себя кулаком по коленке:

– Да потому, мэм, что он сейчас в тюрьме.

– В тюрьме? За что?

Он покосился на нее из-под козырька:

– Вы только не подумайте ничего дурного, мэм. Уж я-то знаю: стоит таким, как вы, заслышать, что человек в тюрьме, и вы сразу думаете про него бог знает что. Рон не такой. Он протестует. Он возглавлял марш протеста в Гамбурге, вот его и упекли.

Руки Хельги легко касались баранки, глаза не отрывались от дороги. После паузы она спросила:

– И против чего он там протестовал?

Снова настала долгая пауза, и она взглянула на него:

– Против чего он протестовал?

– Я не очень-то разбираюсь в этих делах, мэм. – Он дернул за козырек. – Вообще-то, они там всю дорогу говорили, говорили… Я только одно знаю: причина протеста была.

– Откуда знаете?

Он нетерпеливо передернулся:

– Ну, он так сказал.

«Что за дитя», – подумала она и снова растрогалась.

– Но если он такой умный, как вы говорите, Ларри, как же это получилось, что он оказался в тюрьме?

– Он умный! И он мне все объяснил. Он сказал: пока люди о тебе не знают, ты ничто. Реклама – великолепная вещь. Вот он угодил в кутузку, и на следующий же день его фото появилось во всех газетах. И теперь в Гамбурге о нем говорят… И это здорово!

– Он, конечно, против богатых?

Ларри нахмурился:

– Да… пожалуй что, так.

– А вы тоже?

– Может. Я как-то особо об этом не думал…

– Но зато слушали Рона!

– Ясное дело. Да его нельзя не слушать! Это гамбургское сборище было, доложу вам, вещь! Он сколотил кодлу парней. Я тоже там был. Дождь лил как из ведра. Я хотел стать где-нибудь под навесом, но Рон сказал: фигушки, давай вперед. И я шел впереди. Потом мы стояли там как статуи, мокрые, голодные как черти. И тут опять Рон начал заваруху. Завел нас, и минут через пять мы все взорвались точно ракеты! Да, доложу я вам, это было нечто! Повеселились вволю. Вопили, орали, били витрины, переворачивали машины и поджигали их. Бросали в фараонов кирпичами… Вообще – задали шороху. Здоровская вышла заваруха!

– Но зачем, Ларри?

Он метнул в ее сторону взгляд, глаза враждебно сузились.

– Значит, надо было… Рон так сказал.

– Ну а потом?

– Ну потом и фараоны разозлились. Стали палить из водяных пушек. Боже, ну и холод же был! – Он расхохотался. Она с облегчением заметила, что гнев его уже улетучился. – И еще они применили слезоточивый газ… Вот тут действительно стало худо. Ну, Рон подбежал ко мне. Мы стояли чуть не по колено в битом стекле… а потом разорвалась еще пара снарядов… ну прямо как на войне. И все орут и дерутся. Он сказал, чтоб я сматывался из Гамбурга, и быстро… ну я и удрал.

Посветлело, и фары стали не нужны. Снег перестал. Она прибавила скорость.

– И сколько он уже сидит? – спросила она.

– Не знаю… Может, с неделю.

– Вы хотите встретиться с ним снова?

– Ясное дело. Конечно увидимся. У меня есть его адрес. Зачем терять такого отличного парня. Пошлю ему открытку. – Он кивнул, словно открытка являлась решением всех проблем. – Конечно, обязательно увидимся… Такие парни на дороге не валяются.

Отсутствующее выражение лица и тон подсказали Хельге, что он вовсе не так уж стремится снова обрести этого Рона, и она почувствовала облегчение.

– Знаете, не нравится мне все это, – сказала она. – Ни багажа у вас, ни одежды, ни денег… Не знаю, как вы собираетесь жить дальше.

– Обо мне не беспокойтесь, мэм. Не пропаду. Найду работу. – Он уверенно и широко улыбнулся. – Хотя, конечно, очень приятно, что вы обо мне беспокоитесь. Подыщу работу в отеле или гараже. Не так уж много мне надо денег.

Впереди она увидела знак стоянки и остановилась.

– Хотите сесть за руль?

– Еще бы!

Она въехала на стоянку. Он вышел и подошел к дверце с ее стороны, а она пододвинулась на сиденье.

Уже по тому, как уверенно вывел он машину на автобан, она поняла, что водитель он опытный. Буквально через несколько минут «мерседес» набрал скорость сто семьдесят километров в час, и ей даже стало немножко стыдно за ту осторожность, с которой она вела машину, словно какая-нибудь старуха.

– Так мы, пожалуй, будем в Базеле уже часа через два, – заметила она.

– Я еду слишком быстро, мэм?

Он действительно ехал слишком быстро, но она не могла заставить себя признаться в этом.

– Нет… мне даже нравится. Вы вообще замечательно водите машину.

– Спасибо, мэм.

Он слегка нахмурился, и она поняла, что разговаривать он не слишком расположен. Видно, хотел целиком сосредоточиться на процессе управления автомобилем, наслаждаясь его мощью, и показать свое мастерство. Она расслабилась, откинулась на спинку кресла, перед глазами монотонно разматывалась лента дорожного полотна, и через некоторое время мысли ее обратились к прошлому. С возрастом она стала все чаще ловить себя на том, что ей нравится разматывать клубок прошедших лет и дней.

Единственная дочь известнейшего адвоката-международника, она получила образование в Европе и имела сразу две специальности – юриста и секретаря-делопроизводителя высочайшего класса. К этому времени отец Хельги начал работать в Лозанне, в одной швейцарской фирме, специализирующейся по налогообложению. Когда в возрасте двадцати четырех лет Хельга закончила обучение, он привел ее в фирму и устроил личным своим помощником. Через несколько лет отец умер от сердечного приступа, но на ее положение в фирме это не повлияло. Джек Арчер, один из младших партнеров, перехватил ее буквально из-под носа у других, более солидных по возрасту и стажу руководителей фирмы, и назначил своим личным секретарем. Она понимала, что вправе выбирать, но Арчер буквально взял ее штурмом – он был красив, напорист и невероятно сексуален. Последнее, видимо, имело решающее значение. Без мужчин она не мыслила жизни и имела столько любовников, что потеряла им счет. Когда Арчер предложил ей работать с ним и она кивнула в ответ, он тут же запер дверь кабинета и они отметили это событие прямо там, на полу, «моменталкой», как она это называла, и разочарованы не были.

Каким-то непонятным образом в руки Джека Арчера попал швейцарский счет Германа Рольфа. Как это произошло, никто не знал, да и он сам толком не понимал тоже. Герман Рольф прибыл в Лозанну в поисках опытного адвоката и консультанта по подоходным налогам, и Арчер умудрился понравиться ему и получил это место. Так неожиданный поворот судьбы позволил Арчеру получить должность старшего партнера в его фирме. Счет Рольфа значил для компании не меньше, чем Белый дом для претендента на пост президента США.

Герман Рольф, высокий, худой, лысеющий старик лет за шестьдесят пять, жесткий и абсолютно безжалостный, когда речь шла о деле, создал настоящую электронную империю, которая постепенно сделала его одним из самых богатых людей в мире. Задолго, чутьем старого опытного хищника предвидел он рост налогообложения для крупных промышленников и сначала легально, потом тайком перекачал большую часть своих доходов в Швейцарию. Ему нужен был надежный человек, до последней буковки следующий каждой его инструкции, и он выбрал Джека Арчера. Поскольку Хельга являлась секретаршей Арчера, она тоже была вовлечена в это дело.

Примерно раз в три месяца Рольф вылетал в Женеву, где его встречал Арчер и они обсуждали детали новых вкладов. Перед одним из таких визитов Арчер, увлекавшийся лыжным спортом, сломал ногу и попросил Хельгу заменить его.

– Ты ведь знаешь все вдоль и поперек. Вот тут список моих рекомендаций. Но смотри держи с ним ухо востро… Старик с причудами и своими заскоками, – предупредил он ее перед отъездом в Женеву.

Хельга была наслышана о Германе Рольфе, знала, как он богат и жесток, но не знала, что он калека. И была неприятно поражена, увидев, что он передвигается с палкой и что его черепообразное желтое лицо искажено болью. Они провели три часа в роскошных апартаментах Рольфа в отеле «Берге». Хельге недавно исполнилось тридцать шесть, и она была невероятно, потрясающе красива. К тому же у нее был свой стиль, вкус, а уж мужчин она изучила как облупленных. Мало того, она была еще и умна и внесла от себя несколько предложений вдобавок к предложениям Арчера. Возможно, именно последнее произвело на Рольфа наибольшее впечатление. Вскоре после этого Арчер сказал ей:

– Слушай, да ты просто сразила старика наповал… Он желает видеть тебя снова.

Рольф приехал в Швейцарию через месяц и заявился прямо в контору в Лозанне, такой привычки за ним прежде не водилось. Остановившись у стола, за которым сидела Хельга, он пожал ей руку.

– Вы внесли весьма ценные предложения, весьма ценные, – сказал он сухим надтреснутым голосом. И он протянул ей маленький пакетик, в котором оказались платиновые наручные часики с бриллиантами.

Когда он ушел, Арчер позвал ее в кабинет.

– Старик желает взять тебя в секретарши. Тебе решать, но лично я не советую. – Он взглянул на нее с улыбкой. – Правильно разыграешь свою карту – можешь стать его женой. А как – я подскажу. Он одинок, ему нужна женщина, которая управляла бы всеми его многочисленными виллами и поместьями. Не какая-нибудь дура, а женщина с головой, с которой к тому же не стыдно показаться на людях. Ты подходишь. Ну, хочешь я все устрою?

Она удивленно уставилась на него. Прошло, наверное, несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл этих слов, но с ответом она ждать себя не заставила:

– А ты уверен, что сможешь?

– Держу пари. – Он уже завелся. – Мы ведь всегда ладили с тобой, верно, дорогая? И мне крайне выгодно, чтоб ты стала его женой. Будем и дальше работать вместе. Если согласна, я все устрою.

Жена одного из самых богатых людей в мире! Искушение, особенно в ее возрасте, было слишком велико.

– Попробуй, устрой! Думаю, ничего у тебя не выйдет.

Однако вышло.

Три месяца спустя она получила от Рольфа письмо, в котором он просил встретиться с ним и отобедать в отеле «Монтрё-Палас».

– Дело в шляпе! – воскликнул Арчер. – Я преподнес ему тебя на золотом блюдечке. Запри-ка дверь, дорогая, и снимай трусики. Я заработал вознаграждение.

Рольф излагал свои мысли четко и деловито. Сказал, что ему необходимо обзавестись женой. У него несколько вилл, разбросанных по всей Европе. Нужно приглядывать и за особняком во Флориде. Ему повезло, что он встретился с ней. И дело не только во внешности, шарме и стиле, дело еще и в том, что у Хельги светлая голова. Она отвечает всем требованиям, лучшей жены ему не найти. Принимает ли она его предложение?

Хельга инстинктивно почувствовала, что напускная застенчивость или колебание здесь неуместны, и взглянула ему прямо в глаза:

– Да. Постараюсь не остаться в долгу и дать вам не меньше, чем вы предлагаете мне.

Ответ ему понравился.

Потом, в течение долгой, показавшейся вечностью минуты, он пристально, изучающе смотрел на нее холодными, пронизывающими глазами. Она и до этого ощущала неловкость, когда он разглядывал ее, а тут и вовсе смутилась.

– Прежде чем мы примем окончательное решение, хочу задать вам один весьма интимный вопрос, – тихо начал он. – Скажите, секс для вас много значит?

Она была достаточно проницательна, чтобы предвидеть нечто в этом роде.

– Почему вы спрашиваете?

– Я инвалид, – сказал Рольф. – И хочу знать, согласны ли вы распрощаться с нормальной половой жизнью в случае, если станете моей женой. Учтите, когда вы ею станете, других мужчин у вас быть не должно. Никогда, ни одного. Я не потерплю даже тени скандала. Не потерплю, так и знайте. И если только хоть раз вы осмелитесь обмануть меня, Хельга, я тут же разведусь с вами, и вы не получите ни гроша. Запомните это. А если будете мне верны, я сумею вознаградить вас. Ваша жизнь будет богата и разнообразна. Знаете, я открыл в ней немало удовольствий, которые с лихвой компенсируют отсутствие секса. Если вы готовы принять это условие, тогда поженимся тотчас же, как только я сделаю все необходимые распоряжения.

– Мне тридцать шесть, – ответила она. – В моей жизни уже было достаточно секса. – В этот момент она верила в то, что говорит. – Я принимаю условие.

Но конечно же, ничего из этого не вышло. Первый год прошел вполне гладко и спокойно. Великолепный дом во Флориде, сам факт, что она является женой одного из богатейших людей в мире, имеет все, чего бы ни пожелала, масса новых интересных знакомств – все это помогало сносить отсутствие плотских наслаждений.

И только позднее, оказавшись в кругу женщин, каждая из которых только и знала, что судачить о том, что и как проделывал ее супруг прошлой ночью, да о дружках, с которыми приходилось встречаться тайком, она почувствовала, что и они ожидают от нее откровений и участия в столь занимательных беседах. Но ей нечем было поделиться с ними, и она страдала.

Первый раз она согрешила в Милане, куда отправилась по делам мужа. Она зашла в какой-то маленький ресторанчик. Там работал молодой официант, итальянец, совершенно очаровательный и сексуальный, который просто нюхом учуял, чего ей надо. Когда она пошла в туалет, он немедленно последовал за ней и овладел ею там, стоя, прижав к довольно грязной стене. Хельге была так страшно и мерзко, что даже сейчас, четыре года спустя, она вспоминала об этом с брезгливым содроганием.

С этого случая началась целая серия сексуальных похождений, случайных связей с какими-то совершенно незнакомыми людьми. Правда, это бывало только тогда, когда ей становилось уже совершенно невмоготу. Она была очень осторожна. Никаких связей во Флориде, где постоянно проживал ее муж. Только в Европе, куда она ездила по его просьбе повидаться с Арчером. Только там она искала и находила себе подходящего самца.

А вообще, если не считать этих мелких предательств, Хельга служила Рольфу верой и правдой. Недавно он занялся разработкой каких-то новых электронных чудес, призванных не только стать двигателем мирового прогресса, но и укрепить его империю и приумножить состояние. Он просил ее находиться в самом тесном контакте с Джеком Арчером. Ведь в швейцарских банках на его счетах находилось около двадцати миллионов.

– Деньги должны все время быть в обороте, Хельга, – поучал он ее. – И ты можешь это организовать. Каждые полгода ты должна давать мне отчет о вашей с Арчером деятельности. Теперь ты тоже отвечаешь за состояние наших дел. Не забывай – это и твои деньги.

Арчер оказался ловким и дальновидным дельцом, и Рольф был от него в восторге. И состояние в Швейцарии росло. Муж всецело доверял ей. Он был на тридцать лет старше. И Хельга знала: рано или поздно она унаследует большую часть этого состояния. У Рольфа была дочь от первого брака, но серьезной опасности она не представляла. Рольф даже никогда не упоминал о ней. Хельга догадывалась, что девица стала какой-то там хиппи или «анти» и Рольф напрочь вычеркнул ее из своей жизни. А значит, со временем она унаследует огромные деньги и весь мир будет у ее ног. Но надо было быть очень осторожной. «И если хоть раз вы осмелитесь обмануть меня, Хельга, я тут же разведусь с вами…» Стоит только ему пронюхать хотя бы об одном из ее похождений, она потеряет все. Она понимала это, но всякий раз, испытывая зов плоти, не могла устоять. Тогда она напоминала обезумевшую от страсти женщину, играющую в русскую рулетку.

Она испытывала жгучее желание рассказать этому мальчику, сидевшему сейчас рядом с ней, о себе. Возможно, он заинтересуется, даже выразит сочувствие. Но она была еще не вполне уверена в нем и сидела молча, поглядывая время от времени на его профиль. Наконец она заговорила:

– Вы, наверное, думаете: раз у меня есть деньги и такая машина, значит никаких проблем?

Он даже вздрогнул при звуке ее голоса. Похоже, мысли его были где-то совсем далеко, с горечью подумала она. Он забыл о ее существовании.

– Простите, что, мэм?

Она повторила вопрос.

– Да… у каждого свои проблемы, – кивнул он. – Рон говорит: проблемы посылает нам Господь Бог как вызов, испытание.

«Господи, до чего же мне надоел этот Рон!» – подумала она.

– Не всегда легко переносить испытание… Вот у меня проблема с мужем.

Легким, почти неуловимым движением баранки он заставил «мерседес» обойти «Фиат-125», затем сказал:

– Вон оно как…

Тон был равнодушный, и она тут же пожалела, что заговорила с ним об этом, но не удержалась и продолжила:

– Он калека…

– Да, это скверно, мэм. – Снова никакого сочувствия в голосе.

– Мне очень трудно.

На этот раз он повернулся и посмотрел на нее. Потом снова взглянул на дорогу.

– Да, это видно.

– Очень одиноко…

– Ясное дело. – Он вывел машину на разделительную полосу, обогнав подряд три автомобиля с такой скоростью, что у нее испуганно затрепетало сердце. – Хотя с вашей-то внешностью, мэм, вряд ли вы так одиноки.

– Сейчас не одинока, Ларри.

– Ага. – Он кивнул и нахмурился. – Хотя, конечно, парень вроде меня для вас не компания.

– Я бы не пригласила вас с собой, если б… вы мне не понравились. – Она сделала паузу, пытаясь изгнать из голоса трепетные нотки, потом спросила: – Надеюсь, что нравлюсь вам тоже?

– Еще бы! – Искренность и пылкость, с которой он произнес эти два слова, заставили ее сердце забиться. – Конечно нравитесь, ясное дело!

«Был бы он чуть постарше, образованней и умней! Но зато он красив, воплощение мужественности, удивительно сексуален. Нельзя требовать слишком многого», – сказала она себе.

Хельга начала расспрашивать его о семье и узнала, что родители его фермеры, благодаря чему ведут довольно сносное существование, и что, возвратясь из Европы, он будет помогать отцу.

– А тебе нравится это занятие, Ларри?

Он пожал плечами:

– Наверное. Старик мой моложе не становится, ему нужна помощь. Да и ни на что другое я, видимо, не годен.

– Собираешься обзавестись семьей?

– Наверное, мэм. Придется. Без жены с хозяйством управиться трудно. Так, по крайней мере, говорит мне старик. Думаю, он прав.

– И что, уже есть девушка на примете?

– Да нет, пока нет.

– Но вообще девушки имеются?

Он сделал неопределенный жест рукой:

– Ясное дело.

Она была не прочь продолжить эту тему, но по его лицу поняла, что ему это неприятно. Вряд ли он девственник, подумала она, но достаточно ли опытен, чтобы удовлетворить ее?.. И Хельга с сожалением переключилась на новую тему – выяснение пристрастий и увлечений.

Нет, вообще-то, он не читает, разве что комиксы. Нет, не любит классическую музыку, вот поп – совсем другое дело. А ТВ – вообще потрясная штука. Нет, он не интересуется политикой. Никсон? Он как-то о нем не думал. Ведь как ни верти, а без президента не обойтись. Ну вот вам и президент. Да, в кино он ходит. Да, эротические фильмы нравятся. И еще хороший лихой боевик. Вообще ему нравится, когда по телевизору показывают драки.

Она терпеливо слушала, осознавая, какая пропасть лежит между ними.

Впереди показался знак – до Базеля всего тридцать пять километров.

– Базель? Но это ведь уже Швейцария? – сказал Ларри, и в его голосе прозвучали странные нотки.

– Да.

– Там ведь граница, верно?

– Да.

Он затеребил пальцами кепи.

– А в чем, собственно, дело, Ларри?

– Да ни в чем, – довольно резко ответил он.

– Нет, что-то не так. Скажи мне, в чем дело?

– Давайте лучше поговорим на стоянке, мэм.

Жесткие нотки в голосе испугали ее. «С чего вдруг такая перемена?» – подумала она. Но, понимая, что дальнейшие расспросы могут вызвать лишь новый приступ раздражения, промолчала.

Проехав по автобану еще километров десять, они увидели стоянку; Ларри сбавил скорость, съехал с дороги и припарковался у живой изгороди, густо покрытой снегом, где висела табличка «WC» и стояли каменные столики и скамьи для проезжающих летом туристов.

Он выключил мотор. Затем, всем телом развернувшись на сиденье, посмотрел ей прямо в глаза:

– Вы рассказали мне о своих проблемах, мэм. Теперь моя очередь. У меня тоже есть проблема.

«Господи, что же сейчас будет, что он скажет?» – подумала она.

– Ну так выкладывайте. – Усилием воли ей удалось произнести эти слова спокойным, даже небрежным тоном.

– Ну в общем, мэм… я уже говорил вам, что потерял вещи и деньги… Я еще и паспорт потерял.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Так у вас нет паспорта?!

– Нет.

Она пыталась что-то быстро сообразить, но ни одной стоящей мысли в голову не приходило.

– Вы заявили о том, что потеряли паспорт?

– Нет, мэм. Я же сказал, я был замешан в этой гамбургской заварухе. Полиция вылавливала людей, которые там засветились. Надо было рвать когти, и быстро.

Какое-то время она сидела молча, пытаясь найти выход. Германская полиция на границе может выпустить их, не проверив паспорта. Но по ту сторону швейцарцы обязательно узнают, что Ларри потерял паспорт. Какова будет реакция? Ей тоже грозят осложнения. Она, конечно, может сказать, что подвезла случайного попутчика, но от этого ему не легче. Тогда она потеряет его. А ей решительно не хотелось его терять.

– Но почему же вы мне раньше не сказали, Ларри? Я могла бы пойти с вами к американскому консулу в Бонне. И как-то исправить положение.

Он покачал головой:

– Да ладно, чего там! История, конечно, паршивая, но не смертельно. Есть одна идея, если вы, конечно, согласны. Что у вас в багажнике?

Она замерла, потом недоуменно подняла на него глаза:

– В багажнике? Мой багаж, разумеется… А что?

– Так вы хотите, чтоб я ехал с вами в Швейцарию или нет? – спросил он. – Я ведь могу вам пригодиться… Или это вам и ни к чему?

– Я что-то не понимаю, к чему вы клоните. Что вы хотите сказать?

– Послушайте, мэм, мне позарез надо пересечь границу. Рон объяснил, где можно достать новый паспорт. А способов перейти границу – навалом. Не хотите помочь мне, так и скажите. Тогда пока, я пошел, а вы оставайтесь тут. Просто я подумал: вы были так добры ко мне, и, конечно, я хотел быть с вами и дальше. – Мягкие карие глаза обежали ее лицо. – Проблемы нет, если вы согласны…

Она прижала ладонь ко лбу:

– Что-то я не понимаю.

– Я могу пересечь границу в багажнике, мэм. Все очень просто. Рон сказал – они никогда не досматривают багажники у американцев. Пропустят вас, да и все.

Она вспомнила, как пересекала границы самых разных стран. Действительно, он говорил правду. Они никогда не заглядывали в багажник. Разве что только итальянцы, да и то один раз.

– Ну а если вас все-таки найдут?

Он усмехнулся:

– Тогда, значит, я невезучий. Но вам бояться нечего, мэм. Если найдут, вы скажете, что ничего даже не подозревали. А я скажу, что багажник был не заперт, вот я и пробрался в него, когда машина была на стоянке.

– А если вас арестуют?

– Да не найдут они меня, мэм. Так вы согласны или нет?

«Куда я лезу? – в панике подумала она. – Во что впутываюсь? Но если сказать „нет“, он навсегда уйдет из моей жизни. Хотя, с другой стороны, чем я рискую? Ведь действительно можно сказать, что я не заметила, как он влез в багажник».

– Хорошо, Ларри… Валяйте, лезьте.

Лицо его просияло.

– Спасибо вам, мэм. Вы не пожалеете. Садитесь за руль.

Он выскочил из машины и пошел назад. Она заняла водительское место и наблюдала в зеркальце, как он переносит ее чемоданы на заднее сиденье.

Затем он подошел к окну с ее стороны и улыбнулся:

– Не беспокойтесь, мэм, все будет о’кей.

– Надеюсь, Ларри.

Он приподнял большой палец и снова пошел назад. Услышав, как захлопнулся багажник, она взяла себя в руки, включила зажигание и медленно вывела машину на автобан.