Твердая рука

Глава 12

Его кузен, Норрис Эббот. Что он натворил на этот раз, требовательным тоном осведомился Джон, а я вместо ответа задал ему новый вопрос: а что он вытворял раньше?

— Он не раз подделывал чеки, за которые платила его мать.

Где он живет, спросил я. Джон Вайкинг не знал. Он встречался с ним, лишь когда Норрис неожиданно являлся к нему, по обыкновению без денег. Он был голоден и мечтал, чтобы его покормили.

— А где живет его мать?

— Она умерла. Он теперь совсем один. Ни родителей, ни братьев, ни сестер. И вообще никаких родственников, кроме меня. — Джон Вайкинг пристально поглядел на меня и нахмурился. — Почему вы обо всем этом спрашиваете?

— Одна знакомая девушка хочет его отыскать. — Я пожал плечами. — Ничего особенного тут нет.

Он сразу утратил интерес и щелкнул рычагом для нового залпа.

— Мы дважды пользовались топливом неподалеку от земли, — пояснил он. — Вот почему я взял его так много. Какой-то всезнайка сказал Попси, что я собираюсь высоко взлететь и двинуться по авиатрассам.

По моим расчетам, до этих трасс было не так уж далеко.

— А вы не попадете в передрягу? — полюбопытствовал я.

Он опять оскалил зубы в улыбке.

— Нас не смогут засечь на радаре. Мы слишком малы и ничтожны для их техники. Если нам повезет, мы проскользнем, и это самое мудрое решение.

Я поднял карту и стал ее изучать. На пятнадцати тысячах футов мы будем считаться незаконно вторгшимися на авиатрассу с самого начала полета и почти до посадки, когда до земли останется всего двести футов.

Через час и пятьдесят минут полета он снова переключил баллон, и тонкая струя сжиженного газа вырвалась, подобно воде из прохудившегося шланга. Струя протекла в угол корзины и столкнулась с плетением, находившимся примерно в шести дюймах под самой высокой перекладиной.

Все это время Джон Вайкинг спокойно курил.

Жидкий пропан начал разливаться потоком. Джон Вайкинг выругался, как ни в чем не бывало нагнулся, и от его зажженной сигареты газ вспыхнул и загорелся.

К счастью, все обошлось без страшного взрыва. Струя вспыхнула, как обычно вспыхивают струи, и пламя охватило плетеную часть корзины. Джон Вайкинг выкинул сигарету за борт, сорвал с головы легкую кепку и принялся отчаянно размахивать руками, гася очаги пламени в загоревшейся корзине, пока я пытался ликвидировать причину возникшего пожара и крутил вентиль газового баллона.

Когда огонь, дым и проклятия наконец развеялись по ветру, мы осмотрели корзину, обнаружив в ней дыру шести дюймов в диаметре, но никаких других повреждений не было.

— Корзины плохо горят, — спокойно проговорил он, словно ничего не случилось. — Не знаю, когда пламя прожгло бы больше, чем сейчас. — Он осмотрел свою кепку. Она была опалена по краям. После этого Джон Вайкинг, как маньяк, уставился на меня своими ясными голубыми глазами и несколько секунд не отрывал их.

— Вы бы не смогли погасить пожар защитным шлемом, — заметил он.

Я от души рассмеялся. Видимо, высота, на которой мы летели, дала мне возможность хохотать.

— Вы не хотите шоколада? — предложил он. В небе не было ничего, способного подсказать, где мы пересекли границу авиатрассы. Мы увидели вдалеке самолет или даже два, но рядом никто не пролетал. Никто не кружил над нами, чтобы заставить немного снизиться. Мы просто двигались вперед, рассекая небесное пространство со скоростью поезда.

В десять минут шестого он сказал, что нам пора приземляться. Если мы не совершим посадку ровно в половине шестого, его дисквалифицируют, а ему этого не хочется, он желает победить. И для победы он сделает все.

— А как кто-нибудь сможет узнать, что мы приземлились? — спросил я.

Он с жалостью посмотрел на меня и указал ногой на маленький ящик, прикрепленный к полу около одного из газовых баллонов.

— Здесь барограф. Он весь в красных печатях. Судьи запечатывают его перед стартом. Он отмечает изменения в атмосфере и перепады воздушного давления. В высшей степени точно. В полете мы постоянно поднимались, и наше путешествие отражено там ломаной линией, похожей на горную цепь. А когда мы окажемся на земле, линия станет ровной и плоской. Она лучше всяких свидетелей расскажет судьям, когда мы взлетели и когда начали спускаться. Верно?

— Верно.

— О'кей. В таком случае пойдем на посадку.

Он перегнулся, развязал красный шнурок, прикрепленный к ободку горелки, и потянул за него.

— Он открывает панель вверху баллона, — пояснил Джон Вайкинг. — Нам надо выкачать разогретый воздух.

Он полагал, что идти на снижение следует постепенно. Альтиметр раскручивался, как сломанные часы, а прибор для вычисления темпа подъема и спуска показывал, что мы снижаемся по тысяче футов в минуту.

Джон Вайкинг воспринимал это как должное, но меня начало подташнивать, а мои барабанные перепонки чуть не лопнули от грохота. Когда я сглотнул, мне сделалось немного легче, но я так и не пришел в себя. Я попытался сосредоточиться и свериться по карте, где мы сейчас летим.

Пролив расстилался под нами справа, как широкий серый ковер. Может показаться невероятным, но, когда я посмотрел на него, у меня создалось, впечатление, будто мы должны направиться к Бичи Хед.

— Да, — подтвердил Джон Вайкинг. — Мы попытаемся обогнуть эти утесы, на них нельзя приземлиться. Лучше сядем подальше на берегу. — Он проверил время. У нас в запасе десять минут. Мы все еще летим на высоте шесть тысяч футов… это верно… Возможно, сядем на берегу или даже в море.

— Не в море, — уверенно возразил я.

— А почему бы и нет? Мы могли бы там сесть.

— Ну, — сказал я. — Вот это. — И поднял левую руку. — Внутри протеза масса первоклассной техники, а в большом, указательном и среднем пальцах крепкие зажимы. Там вообще много тончайших приспособлений, мини-транзисторов и электропроводов. Окунуть их в воду то же, что опустить в нее радио. Полное разрушение. И мне понадобится две тысячи фунтов, чтобы заказать новый протез.

Он был поражен:

— Вы шутите?

— Нет.

— Тогда вам незачем даже приближаться к воде. Во всяком случае, теперь мы идем на снижение, и я не думаю, что мы долетим до Бичи Хед. Скорее двинемся к востоку. — Он сделал паузу и с сомнением поглядел на мою левую руку. — Нам предстоит трудная посадка. На такой высоте топливо остыло, а горелки с холодным топливом плохо работают. Потребуется время, чтобы разогреть воздух и обеспечить нам мягкое приземление. Для мягкого приземления нужно время… слишком много времени.

— Мы выиграем состязания, — сказал я.

Его лицо засияло от радости.

— Правильно, — решительно произнес он. — Что это за город прямо перед нами?

Я исследовал карту.

— Истборн.

Он снова посмотрел на часы.

— Пять минут. — Затем, когда аэростат начал стремительно снижаться, взглянул на альтиметр и на Истборн. — Две тысячи футов. Довольно опасно. Мы можем налететь на крыши, здесь ветрено. Но если я зажгу горелки, мы наверняка опоздаем. Нет, не надо зажигать.

Тысяча футов в минуту, как я подсчитал, равнялась одиннадцати или двенадцати милям в час. За эти годы я привык опускаться на землю после прыжка со вдвое большей скоростью… но не в корзине, и земля на скачках не могла нежданно-негаданно превратиться в узкую полосу между кирпичными стенами.

Мы пролетали над городом совсем рядом с домами. Спуск оказался очень быстрым.

— Три минуты, — пояснил он.

Перед нами вновь возникло море, окаймляющее окраины города, и на какое-то мгновение мне подумалось, что мы опустимся в воду. Однако Джону Вайкингу было виднее.

— Держитесь, — скомандовал он. — Мы приземляемся.

Он с силой потянул за красный шнур, тот взвился вверх и пропал в прорези баллона. Где-то над нами опасно расширилось вентиляционное отверстие для разогретого воздуха, сила, поднимающая аэростат ввысь, иссякла, и мы с грохотом опустились на почву Истборна.

Мы немного задели за края покрытых серым шифером крыш, затем резко, по диагонали пролетели на шоссе и маленькую лужайку и упали на широкую бетонную плиту в двадцати ярдах от набегающих волн.

— Не выходите. Не выходите, — заорал он. Корзина накренилась набок и заскользила по бетону вслед за еще полувздутой грудой шелка. — Без нашего веса корзина все еще может улететь.

Поскольку я опять оказался зажатым среди баллонов с газом, совет был излишним. Корзина несколько раз качнулась и упала, и я вместе с ней, а Джон Вайкинг выругался, отпустил красный шнур и накачал воздух, чтобы корзина встала.

Он посмотрел на часы, и в его голубых глазах блеснула радость.

— Мы прилетели вовремя. Сейчас двадцать девять минут шестого. Черт, это был прекрасный полет. Наверное, самый лучший. Что вы делаете в следующую субботу?

Я сел в поезд до Эйнсфорда, а Чарльз встретил меня в Оксфорде и подвез до дома. Однако мы добрались туда лишь к полуночи.

— Ты участвовал в соревновании по полетам на аэростатах — и тебе это понравилось?

— Очень.

— А твоя машина по-прежнему в парке Хайлейн?

— Она спокойно может простоять там до утра. — Я зевнул. — Кстати, я узнал настоящее имя Никласа Эша. Его зовут Норрис Эббот. Дурак, воспользовался теми же инициалами.

— Ты сообщишь об этом в полицию?

— Посмотрим, сначала я должен попробовать разыскать его сам.

Он искоса поглядел на меня.

— Дженни приехала сегодня вечером вскоре после твоего звонка.

— Черт.

— Я не знал, что она здесь будет.

Допустим, я ему поверил. Я понадеялся, что, когда я появлюсь, она уже ляжет спать, но ошибся. Она сидела на диване, обитом золотой парчой, и вид у нее был весьма агрессивный.

— Мне не нравится, что ты тут часто бываешь, — заявила моя очаровательная бывшая жена. Недолго думая, она вонзила мне нож в сердце.

— Сид у меня всегда желанный гость, — тактично вставил Чарльз.

— У брошенного мужа должна быть гордость. Он не должен подлизываться к тестю только потому, что тот его пожалел.

— Ты ревнуешь, — удивленно заметил я. Она тут же вскочила. Такой разгневанной я ее еще не видел.

— Как ты посмел! — воскликнула она. — Он всегда за тебя заступался. Он считает, что у тебя блестящие способности. Он не знает тебя так, как знаю я, все твое ослиное упрямство, заурядность и вечное сознание собственной правоты.

— Я иду ложиться, — сказал я.

— Да к тому же ты лгун, — с яростью продолжала она. — Бежишь прочь от горькой правды.

— Спокойной ночи, Чарльз, — произнес я. — Спокойной ночи, Дженни. Постарайся уснуть, любовь моя, и пусть тебе приснятся приятные сны.

— Ты… — с дрожью в голосе проговорила она. — Ты… Я ненавижу тебя, Сид.

Я вышел из гостиной и поднялся в спальню, которую считал своей. Я всегда спал в ней, бывая в Эйнсфорде. Тебе незачем ненавидеть меня, Дженни, с горечью подумал я, я сам себя ненавижу.

Наутро Чарльз отвез меня к парку Хайлейн, чтобы я забрал свою машину. Она по-прежнему стояла там, где я ее оставил. Питера Раммилиза не было видно, и никакие наемные убийцы не поджидали меня в засаде. Я мог вернуться в Лондон без всяких препятствий.

— Сид, — сказал Чарльз, когда я открыл дверь машины. — Не обращай снимания на Дженни.

— Не буду.

— Приезжай в Эйнсфорд, когда хочешь.

Я кивнул.

— Это я и имею в виду, Сид.

— Да.

— Черт с ней, с Дженни, — неожиданно вырвалось у него.

— Нет. Она несчастна. Она… — Я сделал паузу. — Я догадался, что ее нужно утешить. Ей необходимо плечо, на котором она могла бы выплакаться.

— Меня не заботят ее слезы, — сурово ответил он.

— Нет. — Я вздохнул, сел в машину, махнул ему на прощание рукой и поехал прямо по траве к воротам. Да, Дженни нуждается в помощи, но от меня она ее не получит, а отец не знает, как ее поддержать. Еще один проклятый парадокс в моей жизни или, если угодно, ироническая ухмылка судьбы.

Я направился в город, петляя кругами по дороге, и наконец добрался до офиса «Антикварной мебели для всех». Оказалось, что это лишь один из серии журналов, издаваемых газетным концерном. Я застал редактора, серьезного белокурого молодого человека в очках с массивной оправой, и объяснил ему сложившуюся ситуацию и причины, которые меня сюда привели.

— Список наших клиентов? — с сомнением переспросил он. — Знаете, он не для посторонних.

Мне пришлось снова все разъяснить. Я говорил с несвойственным мне пафосом.

Если я не найду виновника, мою жену осудят, ну и все в таком духе.

— Ну, хорошо, хорошо, — сдался он. — Банк данных хранится в компьютере. Вам придется подождать, пока мы распечатаем список.

Я терпеливо ждал и в результате получил кипу бумаг с именами пятидесяти трех тысяч клиентов и указанием их адресов.

— Вы должны их вернуть. Без пометок и в целости, — предупредил он.

— Как Норрис Эббот сумел их получить? — поинтересовался я.

Редактор не знал. Описание внешности Эббота-Эша ему ровным счетом ничего не говорило.

— Не трудно ли вам дать мне несколько экземпляров вашего журнала? — попросил я.

Я получил их и скрылся, прежде чем он смог пожалеть о своей щедрости. Сел в машину, позвонил Чико и попросил его зайти ко мне.

— Мы должны встретиться на улице, — сказал я. — Занеси мою сумку в квартиру, и я тебе заплачу.

Он уже подошел к дому, когда я отыскал свободное место для парковки, и мы вместе поднялись наверх. В квартире было пусто, тихо и безопасно.

— Тебе придется побегать, сынок, — проговорил я, достав список клиентов из вороха бумаг и положив его на стол. — Он в твоем распоряжении.

Чико уныло поглядел на него.

— Ну, а как же ты?

— А я отправлюсь на скачки в Честер, — откликнулся я. — Одна из лошадей синдиката завтра будет участвовать в бегах. Мы увидимся здесь в четверг утром, в десять часов. Идет?

— Да. — Он подумал. — Допустим, наш Ники предпримет новую попытку и на следующей неделе пошлет письма с просьбами уже после того, как мы заполним бланки?

— М-м-м. Лучше возьми печати вместе с этими адресами и попроси клиентов прислать нам письма, если только они их получат.

— Нам повезет.

— Заранее никогда не скажешь. От надувательств никто не в восторге.

— Однако начать все же стоит. — Он забрал пакет со сложенным журналом и списком клиентов и заторопился к выходу.

— Чико. Останься, пока я вновь упакую чемодан. Наверное, мне надо срочно отправиться на север. Побудь здесь до моего отъезда.

— Ладно, если тебе так нравится, но зачем?

— Э-э…

— Давай, Сид. Выкладывай, что у тебя стряслось.

— Питер Раммилиз и двое его подручных явились вчера в парк Хайлейн. Они решили меня сцапать и весь день охотились за мной. Я просто хочу, чтобы ты был рядом, пока я здесь.

— А что у него за подручные? — с подозрением осведомился Чико.

Я кивнул.

— Какие надо. С тяжелым взглядом и коваными подошвами.

— Такие способны избить человека до полусмерти в Танбридж-Уэллс?

— Запросто, — отозвался я.

— Но, я вижу, ты от них удрал.

— На аэростате. — Я рассказал ему про соревнования, продолжая укладывать вещи в чемодан. Мои приключения насмешили его, но, выслушав меня, он очень серьезно заговорил о деле.

— Эти твои типы покруче заурядных киллеров, — веско произнес Чико. — Дай мне сложить твой пиджак, а то ты появишься в Честере весь мятый. — Он взял у меня из рук вещи и помог мне собраться. — Ты не забыл запасные батарейки? А то я видел одну в ванной комнате. — Я принес ее. — Знаешь, Сид, мне что-то не по душе эти синдикаты. — Он запер чемодан и вышел с ним в холл. — Давай скажем Лукасу Вейнрайту, что мы не будем ими заниматься.

— А кто передаст это Питеру Раммилизу?

— Мы и передадим. Позвоним ему и сообщим.

— Вот ты и сделай, — посоветовал я. — Прямо сейчас.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Потом он пожал плечами и поднял чемодан.

— Ты все взял? — спросил он. — А плащ? — Мы спустились к машине и погрузили чемодан в багажник. — Сид, прошу тебя, будь поосторожнее. Тебе известно, что я не люблю навещать друзей в больницах.

— А ты не испачкай этот список клиентов, — в свою очередь напомнил ему я.

— А не то редактор «Антикварной мебели» убьет меня на месте.

Я без каких-либо осложнений доехал до мотеля, заказал номер и целый вечер смотрел телевизор. На следующий день я беспрепятственно прибыл на скачки в Честере.

Там, как обычно, волновалась толпа, и до меня доносились столь же привычные разговоры. Я впервые посетил скачки после той ужасной недели в Париже, и мне показалось, что происшедшие со мной перемены обязательно должны быть заметны. Но, конечно, никто не обратил внимания, как я устыдился, увидев Джорджа Каспара неподалеку от весовой. Знакомые обращались со мной как и прежде. Только я один знал, что не заслуживаю этих улыбок и приветствий. Я был мошенником. Я чувствовал себя опустошенным. Я даже не подозревал, что мне станет так плохо.

Тренер из Ньюмаркета, предложивший мне покататься на его лошадях, был здесь и повторил свое предложение.

— Сид, соглашайся. Приезжай в пятницу, переночуй с нами и потренируйся в субботу утром.

Вряд ли мне предложат что-то еще, может быть, мне стоит решиться, принялся размышлять я. К тому же Питеру Раммилизу и его бойким подручным добавится работенки.

— Мартин… Да… Я с удовольствием приеду.

— Великолепно. — Он искренне обрадовался. — Встретимся вечерком у конюшен. Не забудь, речь идет о пятнице.

Он отправился в весовую, а я подумал, пригласил бы он меня, если бы знал, как и где я провел день, когда состоялись скачки в Гинеях.

Бобби Анвин смерил меня придирчивым взглядом.

— Где ты пропадал? — спросил он. — Я не видел тебя на скачках в Гинеях.

— Я там не был.

— А я думал, что ты непременно явишься, ты же так интересовался Три-Нитро.

— Нет.

— Я решил, Сид, будто ты что-то пронюхал. Ведь тебе не терпелось узнать побольше о конюшне Каспаров, о Глинере и Зингалу. Ну, и что ты выяснил? Как они теперь, в порядке?

— Я ничего не знаю, Бобби.

— Я тебе не верю. — Он окинул меня подозрительным взглядом и отвернулся, отчего его клювообразный нос сделался еще длиннее. Бобби двинулся навстречу главному тренеру, решив, что сумеет вытянуть из него побольше, чем из меня. По виду Джорджа Каспара можно было догадаться, что он вступил в полосу неудач. Я подумал, что мне с трудом удастся убедить его, если я когда-нибудь вновь обращусь к нему за помощью.

Розмари Каспар прогуливалась со своей приятельницей. Они оживленно болтали. Она чуть не налетела на меня, когда мы еще толком не осознали, что находимся рядом. По сравнению с ее взглядом выражение глаз Бобби Анвина могло показаться вполне дружелюбным.

— Убирайся, — гневно проговорила она. — С какой стати ты сюда явился?

Ее знакомая не смогла скрыть своего удивления. Я отступил в сторону и, не сказав ни слова, дал им пройти. Это еще больше изумило ее спутницу. Розмари нетерпеливо схватила ее под руку и провела вперед. Я слышал, как та громко проговорила: «Ну Розмари, это же был Сид Холли».

Мое лицо застыло. Черт побери, это уж слишком, мелькнуло у меня в голове.

Я бы не сумел заставить их лошадь победить, если бы остался в Англии. Я бы не сумел… но я мог попробовать. Я всегда считал, что смогу, если постараюсь. Если бы я не был так перепуган.

— Привет, Сид, — раздался голос где-то рядом. — Отличный день, не правда ли?

— Да, отличный.

Филипп Фрайли улыбнулся и поглядел вслед удалявшейся Розмари.

— После этой катастрофы на прошлой неделе она зла на целый свет. Бедняжка Розмари. Она принимает все слишком близко к сердцу.

— Ее незачем обвинять, — отозвался я. — Она предупреждала, что это случится, но ей никто не верил.

— Она тебе говорила? — полюбопытствовал он.

Я кивнул.

— А, — с пониманием откликнулся он. — Она на тебя рассержена.

Я глубоко вздохнул и попытался перевести разговор на другую тему.

— Сегодня ваша лошадь здесь, — сказал я. — Вы решили потренировать ее и выпустить во флэте?

— Да, — коротко ответил он. — Если ты спросишь, как она побежит, могу сказать — все зависит от того, кто будет отдавать распоряжения, а кто — их выполнять.

— Это цинично.

— Ты что-нибудь для меня отыскал?

— Не очень много. Вот почему я сюда и приехал. — Я сделал паузу. — Вам известно имя и адрес человека, организовавшего ваши синдикаты?

— Я не знаю точно, — сказал он. — Видишь ли, я не имел с ним дела. Синдикаты были уже сформированы, когда меня пригласили вступить. Лошадей к тому времени успели купить, а паи распродали.

— Они использовали вас, — проговорил я. — Использовали ваше имя. Им был нужен респектабельный фасад.

Он печально кивнул.

— Боюсь, что так.

— Вы знаете Питера Раммилиза?

— Кого? — Он покачал головой. — Никогда о нем не слышал.

— Он покупает и продает лошадей, — пояснил я. — Лукас Вейнрайт полагает, что именно он организовал ваши синдикаты и управлял ими. У него скверная репутация в Жокейском Клубе, и ему закрыт доступ на большинство скачек.

— Господи! — Он очень расстроился. — Если уж Лукас этим занялся… Как ты думаешь, что я могу сделать, Сид?

— По-моему, вам следует продать ваши паи, — начал я, — или вообще распустить синдикаты. И уж во всяком случае, поскорее выйти из них и дезавуировать ваши подписи.

— Ладно, я попробую. И, Сид, если меня в будущем все же соблазнят, я попрошу тебя проверить членов синдиката. Я считал, что это дело службы безопасности, что они должны следить.

— Кто сегодня поедет на вашей лошади? — задал я вопрос.

— Ларри Сервер.

Он ждал, как я выскажусь по этому поводу, но я промолчал. Ларри Сервер был посредственным жокеем, и его приглашали не слишком часто. Как правило, он выступал во флэте и лишь изредка в стипль-чезе. И еще его подозревали в незаконных сделках.

— А кто отбирает жокеев? — поинтересовался я. — Ларри Сервер — не самый лучший вариант.

— Я не знаю, — с сомнением отозвался Фрайли. — Разумеется, я оставил все на усмотрение тренера.

Я скорчил легкую гримасу.

— Ты этого не одобряешь? — спросил он.

— Если хотите, — предложил я, — то я представлю список жокеев для ваших скакунов, которым вы, по крайней мере, сможете доверять и рассчитывать на их победу. Я ничего не гарантирую, да, как вы понимаете, это вряд ли и возможно. А теперь кто из нас циник? — Он улыбнулся и с горечью произнес:

— Если бы ты по-прежнему объезжал их, Сид. Я часто мечтаю об этом.

— Да, — со смехом откликнулся я, но он уловил в моих глазах тоску, которую я не сумел скрыть.

— Мне так жаль, — сочувственно произнес он.

Я не испытал от его отношения особой радости.

— Пока это продолжалось, все было замечательно, — весело отозвался я. — А прочее не имеет значения.

Он покачал головой, досадуя на свою бестактность.

— Знаете, — заявил я, — если бы вы радовались, что я их больше не объезжаю, я бы почувствовал себя гораздо хуже.

— Да, это было незабываемое время. Неповторимые дни.

— Тут я с вами согласен.

Между владельцем лошади и жокеем иногда возникали самые теплые отношения.

Наша жизнь проходила на небольшом пространстве, скорость и победа значили для нас все. Неудивительно, что мы считали победу обшей и радовались вместе. И эта радость, словно цемент, скрепляла нашу дружбу. Я редко испытывал подобную симпатию к другим владельцам, для которых объезжал лошадей. С ними я был связан чисто формально, а вот с Филиппом Фрайли нет.

Какой-то человек отошел от группы, собравшейся неподалеку, и с улыбкой двинулся нам навстречу.

— Филипп, Сид. Я счастлив, что вы здесь.

Мы любезно и вполне искренне откликнулись, потому что сэр Томас Улластон, распорядитель на скачках и глава Жокейского Клуба, глава в большей или меньшей мере всей конной индустрии, был умным человеком и как администратор предпочитал действовать в открытую.

Временами он казался довольно суровым, во всяком случае, многие считали его таким. Впрочем, мягкий и безвольный человек никогда не справился бы с его работой. За короткий срок своего руководства он ввел несколько хороших правил и очистил нашу отрасль от злоупотреблений. Он проявил решимость в тех вопросах, где его предшественник откровенно спасовал.

— Как ваши дела, Сид? — спросил он. — Поймали на днях каких-нибудь мошенников?

— Увы, нет, — с грустью ответил я.

Он улыбнулся Филиппу Фрайли.

— Наш Сид основательно взялся за дело и скоро оставит службу безопасности с носом. Да, да. В понедельник ко мне в офис пришел Эдди Кейт. Он пожаловался, что мы дали Сиду слишком много воли и попросил меня проследить, чтобы он не командовал на скачках.

— Эдди Кейт? — переспросил я.

— Почему ты так шокирован, Сид, — поддразнил меня сэр Томас. — Я сказал ему, что скачки для тебя очень много значат, начиная с Сибури и все последующие, и я не позволю Жокейскому Клубу вмешиваться в твои дела. Ну, разве только если ты выкинешь какой-нибудь фортель, но, судя по прошлому, такое за тобой не водится.

— Спасибо, — чуть слышно проговорил я.

— И ты можешь считать, — уверенно произнес он, — что это официальная позиция Жокейского Клуба, равно как и моя собственная.

— Почему Эдди Кейт хочет меня остановить?

Сэр Томас пожал плечами.

— Он намекнул на документы Жокейского Клуба. Вроде бы ты видел какие-то из них, и это его рассердило. Я сказал ему, что он должен привыкнуть, потому что я никоим образом не намерен препятствовать твоим расследованиям. Я считаю, что они пойдут скачкам лишь на пользу.

Я почувствовал, что не заслужил подобную похвалу, но он не дал мне времени возразить.

— Почему бы вам обоим не подняться наверх, выпить и закусить сандвичами. Прошу вас, Сид, Филипп… — Он повернулся и жестом пригласил нас следовать за ним, а сам направился первым.

Мы прошли по лестнице, которая называлась «частной». После большинства скачек гости поднимались по ней в роскошно обставленный кабинет распорядителя комнату, украшенную коврами. Ее широкие окна выходили на спортивные дорожки.

Там уже собралось немало гостей, раз бившихся на группы. Официант сновал между ними с подносом и подавал напитки.

— Полагаю, что вы знакомы с большинством приглашенных, — сказал сэр Томас, любезно представив меня.

— Мадлен, моя дорогая, — обратился он к жене. — Ты ведь знаешь лорда Фрайли и Сида Холли? — Мы пожали ей руку. — А, да, Сид, — проговорил он, взял меня под локоть и подвел к другому гостю так, что мы оказались с ним лицом к лицу. — Ты когда-нибудь встречался с Тревором Динсгейтом?