Творческое саморазвитие, или Как написать роман

Прежде чем я начну рассказывать, что и как происходит с рукописью, которую ты только что завершил – или почти завершил, – хочу признаться, что опыт, которым собираюсь поделиться, принадлежит не мне одному. Несколько ребят, которых я имею честь называть своими друзьями, в скорбных, а иногда в ироничных тонах рассказали мне большую часть всего, что я тут поведаю.

Надо сказать, что работа с рукописью почти на всех этапах иногда кажется мне эпической трагедией, а иногда бурлесковым фарсом, середины нет. Так к этому отнесись и ты. Разумеется, желательно с уклоном к фарсу. Тем более что по прошествии времени трагедия как-то меркнет, а бурлеск наливается новыми красками и блеском.

Конечно, работа в издательствах и с издательствами кому-то может показаться скучной, монотонной обыденщиной. Но для тех, кто живёт и работает с книгой, это полное очарования или сногсшибательной остроты приключение. И тут, опять же, как я сказал чуть выше, середины почти нет. Наверное, мне повезло, я отношусь к редакционной рутине почти с таким же трепетом, как если бы меня пригласили осваивать Клондайк или участвовать в экспедиции Колумба.

Ещё одно замечание. На этой фазе литераторской работы почти всегда везёт не только смельчакам, но и мудрецам (без всякой иронии), которые вступают в издательства и вообще общаются с теми, кто определяет, будет рукопись издана или навечно останется только рукописью, не как с противниками, не как с врагами, а как с партнёрами и коллегами, имеющими хорошие задатки стать друзьями. Это важно – умение скинуть напряжение, когда тебя судят, когда относятся слишком поспешно к тому, во что ты вложил часть жизни и души. Я, например, далеко не всегда могу выдержать ровный, доброжелательный тон. И это пару раз приводило к ужасным последствиям, жертвой которых оказался скорее я, чем издательство.

Повторяю, ни разу ни одному моему знакомому «таранный» тип поведения не помогал. Даже если литератор видел, что рецензент – озлобленный дурак, редактор – неуч, не понимающий, чем science-fantasy отличается от шаржированного self-help'a, а издатель – торгаш, которого интересует лишь собственная прибыль.

По моему мнению, наилучшей тактикой в этом случае будет нежелание распыляться, «генерить эмоции», «гнать волну» и пытаться доказать, кто они есть на самом деле. Нужно просто уйти, найти следующее издательство и начать все сначала, утешая себя тем, что эти ослы, без сомнения, ещё пожалеют, что упустили бешенный бестселлер. И что, если они поумнеют и попросят принести что-нибудь ещё, тогда можно будет «посмотреть»…

Кстати, в любом случае следует очень тщательно взвесить, не правы ли все эти ребята. Как-то так получилось, что отпетых дураков в издательствах примерно столько же, сколько в самых элитных институтах в пору расцвета социализма, то есть не так уж много, и значительно меньше, чем в обыденной жизни. Поэтому – будь осторожен.

Глава 19. Когда рукопись отдыхает на столе

Сладостный миг, когда ты ставишь последнюю точку, для меня давно уже не самый сладостный. Потому что мало написать роман, нужно его ещё отредактировать, оформить, продать, выслушать мнение «доброжелателей», которых почему-то с каждым романом становится все больше, и вообще – кончилась лишь работа, где всем управлял ты, воспаряя на крыльях своих грёз, а начинается работа, где командует каждый, кому не лены, и все решает голый расчёт, чистоган и столь лелеемый нашими чиновниками госкапитализм.

И всё-таки не стоит отчаиваться. В каждой безвыходной ситуации, как говорил мой отец, есть два выхода. А он мастер спорта по гонкам на катерах, судья какой-то там квалификации и под парусом ходил лишь чуть меньше, чем иной профессионал. Когда я спросил его, какие это выходы, он бодро ответил: первый, который ведёт к спасению, а второй – который ведёт на дно.

Не знаю, как это бывает у серьёзных парусников, но в коммерческом книгоиздании второй выход я предлагаю рассматривать вполне серьёзно. То есть, конечно, не привязывать валун на шею и не искать ближайшую прорубь, а просто отложить рукопись в сторону и начать сначала… Если есть желание продолжать эти игры.

И поверь, это вполне достойный выход. Вспомни, как трудно пробивались Хемингуэй, Фолкнер, Сноу, Довлатов и прочие. Оказаться (пусть даже и в таком качестве) в их компании – честь для лучшего из нас. Так что, может, и в самом деле – два выхода.

Где-то, может быть, в «Золотой розе», Паустовский вспоминал, что Аркадий Гайдар настолько точно «взвешивал» свой текст перед тем, как его записать, что выучивал наизусть. И к тому моменту, когда рукопись была готова, он мог рассказать её по памяти, ни разу не сбившись. Проверяли, смотрели – сошлось, он не сбивался.

Но это исключительный случай. Обычно получается наоборот. Лишь после того, как роман готов, ситуации, которые ты только что описал, которые сам же придумал, становятся ясными но-настоящему. И многие акценты хочется переменить, многие моменты переписать по-другому. Кроме того, всплывают новые аргументы, которые герои забыли высказать друг другу, а ведь это очень важно, в них, как правило, заключаются мотивации их побочных поступков, их неприятных действий. Это похоже на спор, который мы обычно дружески осуществляем с самым приятным собеседником. Главный аргумент всегда вспоминается лишь, как говорят англичане, «на лестнице».

Вероятно, это как-то связано с кратковременной и долговременной памятью. Кратковременная позволяет совершать массу очень полезных действий, но она не очень склонна комбинировать ситуацию, тасовать её элементы, чтобы привести в желаемый порядок. долговременная, наоборот, способна весь текст, и не только его, представить в «свёрнутом» виде, что позволяет с большой лёгкостью оперировать любыми объёмами текста и вообще на весь роман взглянуть как бы «свысока», позволяет проводить комбинации со всем, что душе угодно. Но эта способность возникает вовсе не сразу, а через изрядный промежуток времени. Это нормально, противиться этому – всё равно что спорить с приливом или тем фактом, что Солнце появляется на востоке.

К тому же обычно эти идеи в самом деле усиливают роман. Поэтому очень многие литераторы записывают их (потому что эти вспышки откровения о собственном тексте могут больше не возникнуть) на отдельном листке и при редактуре проверяют их ценность ещё раз. Если они в самом деле таковы, какими показались, текст дорабатывается. В любом случае отнесись к таким идеям внимательно, как правило, они того стоят.

Вот я и произнёс это кошмарное слово – редактура. Было время, когда меня этим словом можно было колотить, как Ваньку Жукова колотили селёдкой. Очень больно, обидно, и главным образом потому, что не знаешь, что же с этим делать. С какой стороны её чистить-то!…

Чтобы избавиться от этого кошмара, я стал редактором, и почти пять лет носился, как дурак с крашеными яйцами, со всеми возможными вариантами улучшения или исправления текста. И в итоге, могу без ложной скромности признать, начал постигать эту премудрость. По крайней мере, настолько, что теперь я готов возразить любому редактору, если он, на мой взгляд, перегибает палку. Несколько раз даже случалось, что они со мной соглашались! Эти дни обведены в моем календаре красным фломастером, а их годовщины я отмечаю более пышно, чем день рождения младшего сына.

Разумеется, это были героические редакторы, готовые признать правоту автора, или так – это были ребята, которые серьёзно уступали мне в комплекции и физических кондициях… Но факт остаётся фактом – они согласились. Хотя я почти не прибегал к мерам устрашения, физического воздействия, подкупа или другого ущемления нрав личности.

Почти во всех случаях, когда я одерживал эти эпохальные победы, я доказывал и предлагал всего-навсего один приём – краткость. Я предлагал метод изложения той же идеи, может быть, на одно слово или даже на пару букв, но короче. Каким-то образом это в самом деле всегда оказывались лучше.

Сейчас я научился сокращать почти все. Даже вполне нормальные романы, вроде «Потопа» Сенкевича, я взялся сократить до очень небольшой книжки и почти преуспел в этом. В общем, текст действительно стал более экспрессивным, чуть менее плавным, но в целом – более ярким, потому что ушли полутона, появилась некая плакатность, а временами даже графическая обнажённость, а не привычная нам, славянам, воспитанным на Льве Толстом, «мямливость» и бесконечная повторяемость одних и тех же перепадов.

Но я очень хорошо понимаю, что при этом текст в конце концов деформируется, даже начинает разрушаться, а при дальнейшем сокращении превращается в протокол, который на русском «не звучит». Почему-то протокольная запись событий иногда звучит на английском, например иные новеллы Сарояна написаны очень кратко. Иногда протокол даже великолепен, как в повестях Хэммета, а по-нашему – «не звучит». Но чтобы определить эту черту, за которую не следует переступать, я последовательно разрушил отличный роман и лишь после этого остановился.

И всё-таки я считаю, и рекомендую принять к рассмотрению это мнение, что краткость – в самом деле сестра. Правда, это сказал автор, академическое собрание которого переваливает за два десятка томов, что совсем уж эталоном краткости никак не назовёшь, но в главном он прав. Только, разумеется, отнюдь не в том, что якобы – таланта, а в всего лишь – лёгкости прочтения, живости стиля, ясности письма. Поэтому, чтобы самому было понятно, что же написалось твоими руками, учись вычёркивать, сокращать, делать текст коротким. Может, и не так, как в этом упражнялся я, не до дайджеста, но всё-таки достаточно, чтобы руки зачесались, когда глаз спотыкается о перлы типа «подняться вверх по лестнице» или «закричать в голос».

Следует признать, что главный совет я подцепил у Моэма. В своём эссе «Подводя итоги», которое, по моему разумению, должен прочитать каждый, кто хочет написать что-то дельное, он утверждает: «После долгих размышлений я решил, что мне следует стремиться к ясности, простоте и благозвучию». Бесподобный совет, ради такого не грех и банк ограбить. К счастью, у нас нет такой необходимости, мистер Моэм уже отлил его в эффективную формулу.

Итак, ясность, которую уважаемый мэтр, написавший несколько горячо любимых мной романов, поставил на первое место. С приоритетом согласны почти все, по крайней мере, на словах. В самом деле, откуда же взять столько умных людей, которые смогли бы расшифровать периоды иных литераторов, если те не начтут писать ясно?

С первого взгляда тут все понятно – чем проще, короче и однозначнее, тем лучше. Но дело в том, что проще – уже совсем не однозначно, а короче сплошь и рядом совсем не яснее. Иногда короткая фраза имеет такую уйму возможных смыслов и толкований, что только диву даёшься. К тому же как быть с довольно известным в прежние времена утверждением, которое приписывалось, кажется, Марксу: «У меня не так много времени, чтобы писать коротко»

Ну, с последним утверждением мы можем расправиться во вполне пристойном ныне ревизионистском духе, тем более что герр Маркс всего лишь перефразировал известную английскую поговорку о богатстве и дешёвых вещах, как он часто делал, впрочем. (Было дело, я учился на философа, и Маркса нам давали не то что вместо хлеба – пожалуй, вместо воды, а иногда и вместо воздуха, так что я знаю, что говорю.) То есть следует обозначить пограничные условия действия данного постулата, и тогда станет ясно, насколько он не абсолютен.

А что касается ясности – тут придётся признать следующее. В состав этого такого непритязательного, но весьма загадочного качества надлежит привнести точность каждого слова как непременное условие. К точности следует добавить естественность речи, и обязательно с учётом обыденной, привычной интонации, которая понятна каждому человеку. И в третьих, пожалуй, здесь вполне к месту придётся фраза Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». То есть давайте считать хорошо «поставленное», мышление пишущего ещё одним компонентом искомой ясности.

Вот и получается, что не простота, краткость и однозначность, а нестандартные точность, естественность и отточенность мыслительного процесса – вот ключи, которыми открывается первое условие из триединства Моэма.

Впрочем, простоту он тоже включил, но лишь из боязни усложнённых периодов, что было свойственно для тогдашней британской модели письма. А сделал это, по-моему, из желания поддержать стиль речи, выработанный статьями из дешёвых газетных листков, который на поверку оказался не чужд самых сложных проблем бытия, как его понимало все большее число читателей, что бы там ни говорили литературные снобы.

Ну, а по поводу благозвучия я ничего не знаю. Апеллировать к какому-то литературному суду – дело почти безнадёжное. Он у каждого свой, а гаммы, по которой можно было бы выставить отношение к литературе, слава богу, не изобрели, и никогда не изобретут. За отсутствием камертонов с этим покончим. Надеюсь, я был достаточно ясен в своих рассуждениях о ясности.

Итак, рукопись, в соответствии с моими скромными рекомендациями, отредактирована. Все основные идеи, пришедшие после окончания романа, внесены в текст. Требуемая краткость соблюдена, ясность наведена почти запредельная, а все остальное переписало для верности ещё раз. Итак, текст готов, а стало быть, его нужно как-то оформить, чтобы с ним ознакомились хоть какие-то читатели.

Надо сказать, что для этой книжки, то есть для сборника наиболее общих рекомендаций по психологической самопомощи, оформление не очень важно. Это следует отметить, потому что даже если ты писал только для себя, то редактирование необходимо. Но при этом вовсе не нужно тратиться на оформление. Поэтому тут, в этой подглавке, и пролегает этап последней обороны, где ты должен решить – так «для себя» или уже не очень? Если для себя, дальше можно не читать или читать невнимательно, а если… Тогда читай дальше, хотя честно предупреждаю, там ничего хорошего тебя не ждёт.

Итак, в противовес довольно распространённому взгляду на вещи, оформление так же важно, как аккуратно сервированный стол, как дружелюбие при общении с редактором, как вежливость в разговор с бандитами и милицией. То есть если ты хочешь, чтобы тебя прочитали и даже высказали своё мнение, рукописи нужно распечатать. И обязательно на приличной бумаге, постоянно обновляя чернильную ленту, а ещё лучше на струйном или лазерном принтере. Но последнее можно сделать, только если ты имеешь возможность перевести текст в цифровой вид, или с самого начала работал на компьютере, или достаточно богат, чтобы взяты газету «из рук в руки», найти кого-то по объявлению и заказать ему набор текста с последующей распечаткой.

Если рукопись получилась очень толстой, тогда последний путь тебе заказан, проще те же деньги истратить на собственный, купленный по той же газете подержанный компьютер и перенабрать роман самому. А вот распечатать можно уже на стороне, за деньги, к счастью, это будет не очень дорого.

Вверху каждого листка, вместо колонтитула, оставь номер своего телефона или другие координаты, по которым тебя можно будет легко найти, правое поле оставь побольше, среди читающих немало людей с острым взглядом, они могут указать тебе на ошибки, а левое оставь на случай, если тебе придётся отсылать рукопись куда-то ещё.

Тогда не поленись, сделай две крышки из более плотной бумаги, но не картона, отступи на сантиметр от левого края, поверх плотных сторонок просверли штук пять – семь дырочек и прошей все белой ниткой. Очень здорово впечатление от рукописи это не испортит, а почти книжный вид получится, и ни одна случайность теперь не превратит твой текст в бумажный хлам, перебрать который охотников почти наверняка не найдётся. А если будет нужно снова превратить все в кипу листов, достаточно лишь разок резануть по ниткам, и получится привычная редакторская комбинация, лишь листки будут слегка пробиты с краю, но кто это заметит?

К счастью для одних и к сожалению для других, сейчас уже почти прошли времена, когда проводились первые официальные читки свеженаписанного романа. Помнишь, как в булгаковском «Театральном романе»? В самом деле, это был целый ритуал. Приплачивали кухарке или даже вовсе нанимали её со стороны, оборудовали стол, просили дворника сходить за спиртным, которого требовалось несколько ящиков, на всякий случай запасали и полдюжины шампанского, если роман понравится. Бегали пару недель, мобилизуя друзей и добиваясь массовости предприятия, а также просили притащить пару-другую маститых или хотя бы именитых, пусть и не имеющих отношения к литературе. Потом автор, бледный от внутреннего, едва сдерживаемого крика, начинал читку. Первые главы, как правило, не удавалось прослушать, потому что гости все приходили и приходили. Потом кто-то, самый решительный, подходил к столику с напитками и закуской. Потом… В общем, когда роман кончался, гостей почти не было, поняли его всего-то человек пять, которые и без того читали текст ранее, но все было выпито-съедено, и общий счёт за мероприятие составлял астрономическую сумму.

Так что читку устраивать я не советую, даже если ты живёшь в одном из тех интеллигентных провинциальных городков, где её в принципе ещё возможно организовать. Да и понимать текст лучше глазами. В этом плане читка – штука всё-таки не полезная. Я, например, сразу отказался бы от участия в такой затее, даже если бы меня уготовили на роль маститого к человеку, чьим «спонсором» является очень хороший ресторан или на столе у которого вволю будет чешского или немецкого бочкового пива.

Но, допустим, ты отксерил свой труд, подготовил пять – семь самодельных «кирпичей», и у тебя достаточное количество друзей, чтобы доставить текст всем возможным заинтересованным сторонам – нескольким издателям, литературному агенту, если такой имеется поблизости, рекламному агенту, который давно томится без дела и потому может со скуки тебе помочь, пусть даже не имея слишком ясных представлений об издательском мире, родственникам какого-нибудь в самом деле неленивого книготорговца, который может заказать небольшой тираж, если поверит в его успех, наконец, просто азартным людям, которые способны роман одолеть…

И тогда пойдут отзывы. Это серьёзно. Тем более что почти все будут считать, что, получив роман, они познали про тебя почти все – такова специфика текста, она приближает автора, «высвечивает его», словно луч прожектора в тёмном зале.

Мы живём, в общем, в неплохом мире, у нас многое есть. И хороших людей вокруг больше, чем злодеев. Это правда. Но мы живём в мире, где почти повсеместно снисходительность умерла в промежутке между русско-японской и второй мировой войнами. А многие даже никогда и не слышали о такой вещи. Они полагают, что хлёсткость – сестра таланта, и пользуются своим открытием вовсю.

Поэтому будь готов к тому, что тебя попросту попытаются прихлопнуть. Это нормально, это почти обыденная реакция, которую в нашей стране в наше время может вызвать роман, если он не снабжён маркой весомого издательства.

А потому запасись валидолом, валиумом, снотворным, водкой, наконец, и жди. Пинки, зуботычины, моральное напряжение – это все скоро последует. Если на твою долю выпадет столько, что ты ещё сможешь их выдерживать, не шибко раздражаясь, считай, что тебе повезло.

Когда я увидел отзывы на свой первый роман, который намертво решил опубликовать, а дело было в идущем в гору издательстве, которое и сейчас у многих на слуху, когда прочитал первые внутренние рецензии, я хотел утопиться. Была зима, мучения в ледяной воде не выглядели кошмарными по сравнению с пыткой жизни, тем более что обещали хоть какую-то да анестезию…

Я держал удар полтора года, пока со мной не заключили первый договор. Сейчас этот и последующие романы сериала, по отзывам одной из специализированных компьютерных баз, входит в десятку лучших отечественных произведений жанра. Я говорю это не для хвастовства, а чтобы ты сразу понял – даже если первые отзывы будут тяжкими, нужно стоять и ждать. Они, в сущности, мало значат. Не относись к ним слишком серьёзно.

Да, совет прост и даже неплох. Вот только выполнить его – трудновато. Могу утешить только тем, что скверные отзывы – не самое печальное, что возможно в таком положении. Если ты захочешь экспериментировать и дальше, будет ещё хуже.

Глава 20. Продажа, если на то есть энергия

А более скверными могут быть ещё две вещи, и одна из них – попытка издаться. Итак, всю главу я отвёл под издательские хитрости. Конечно, от начальной цели книги это уже далеко ушло, к креативному самооздоровлению не относится никаким боком. Но без этого невозможно плавно закруглить тему. Потому что как бы роман ни провалился у друзей, как бы к нему ни отнеслись все те авторитеты, до которых ты сумел «дотянуться», кому всучил свою рукопись, всегда останется решающий (в отличие от главного, которым является читательский суд). Я говорю об издательской оценке. И она будет терзать, не давать покоя, портить все впечатление от эксперимента. Поэтому лучше её всё-таки отведать и никогда больше не соваться в этот мир, где делают «настоящие» книги…

Если ты вдруг не начнёшь подумывать о писательском профессионализме. Но ему я посвятил последнюю часть этой книги, отодвинул его на задворки, как самый невыигрышный материал, до которого – как хотелось бы – не все читатели и доберутся. А пока…

Пока я хотел бы дать тебе честный, искренний совет. Ни за что, ни за какие коврижки, ни за самые сладкие посулы, даже под угрозой оружия – не суйся в издательства. И не потому, что там сидят скверные люди. Как раз наоборот, люди, как правило, очень неглупые, грамотные, в целом доброжелательные… Но уж очень усталые.

Моя жена, которая занята репертуаром в одном издательстве, в последний год неожиданно оказавшемся принятым в «высшую лигу» книгопроизводства, принимает в неделю до десятка людей. И каждый из них убеждён, что принёс совершенно гениальное творение. И по-своему все они правы, они притащили предельно возможный для их гения продукт. Вот только беда, он не дотягивает до минимально необходимого издательству качества.

То есть если мои призывы не произвели на тебя никакого впечатления, если за деньги, которые ты истратил на эту книжицу, ты жаждешь получить дельные советы, как обращаться в издательство, – изволь, в этой подглавке я готов дать тебе совет, чего не следует делать никогда. думаю, это будет справедливо.

Итак, ты никогда не должен присылать свой текст в издательство, не показавшись там собственной персоной, даже если оно находится в другом городе. Рукопись без человека, скорее всего, даже не заметят, не то чтобы кого-то заставить её читать. А если заставить всё-таки сумеют, почти наверняка это будет самый робкий, самый забитый сотрудник, он и себя-то отстоять не сумел перед начальством, где уж ему отстоять твой роман?

Поэтому ты должен появиться в издательстве сам. При этом ты можешь согласиться, что это твой первый труд, но сумей показать, что даже в мыслях не допускаешь, что это твой последний. Сделай вид, что, мол, если не пойдёт этот опус, ты сварганишь второй и опять придёшь сюда. Это послужит доказательством, что издатель имеет дело с человеком, который будет его «дожимать», пока не получит внятный ответ. По логике любого редакторского сотрудника, в таком случае лучше уж ответить сразу, а не ждать второго и прочих «заходов» автора. Таким образом шанс, что твой роман прочтут, в целом повысится, хотя и не намного.

Ещё очень важно, не пытайся казаться умным. Как правило, долгие монологи перед издателем произносят маститые. Пока ты с ними в сравнение не идёшь, даже если бог наградил тебя золотым голосом и рассудительностью Сократа. Поэтому веди себя сдержанно, не пускайся в саморекламные трюки.

Тебе оппонируют неглупые люди, они мигом раскусят, что своей репризой ты пытаешься показать, какой ты талантливый. Но беда в том, что на слово они уже давно никому не верят. Они привыкли «вычислять», это самостоятельно, без подсказок, и любой другой вариант воспримут как злостное покушение на свои права и привилегии. Результат будет против тебя, поэтому – не болтай.

И последнее, не выказывай никакого раздражения, возмущения, равно как и восторга, когда тебе попытаются кратко, на словах объяснить, почему твой роман не очень хорош. Помни, люди в целом любят давать советы, но профессионал любит, чтобы его работа была проделана не впустую. Если редактор что-то советует, это довольно дорого ему, это почти творческий акт, не нужно его обрывать. К тому же в этих речах действительно немало ценного. Так что лучше выслушай все спокойно.

Ты можешь не согласиться с предложениями. Но потом, на спокойную голову и после размышления. Ты можешь вовсе ничего не сделать из предложенных тебе изменений, но во время разговора – не споры.

И конечно, если ты будешь неумеренно восторгаться – это будет не просто фальшиво, это будет сходно с издевательством. Редактор и автор (пока он не стал своим, «обкатанным» автором) находятся в «контрпозиции», как говорят фехтовальщики, а это скорее конфликтная ситуация, чем партнёрство. Поэтому любой восторг по поводу услышанного редактор, если он не клинический идиот, воспримет как приглашение к сражению. Что твоих акций никак не повысит. Поэтому, «не генери», не «поднимай» эмоции. даже если роман не очень хорош, но автор – человек спокойный, его роман скорее напечатают именно потому, что редактору комфортно с ним работать. Попытайся понять это как главную установку.

К тому же это «проявит» все новые, наработанные при написании романа черты. Что гораздо важнее и интереснее – чем просто опубликоваться. Это, может быть, способно послужить своеобразной проверкой всей проведённой нами работы, стать тестом, основным и единственным. Так что – пробовать ты можешь, но с умом и достоинством. Это – главное.

Время от времени на страницах газет или где-нибудь ещё возникает вопль какого-нибудь литератора, не обязательно даже неизвестного, который взыскует всей силой своего голоса такого простого помощника, как литературный агент.

В самом деле, «пристроить» роман кажется делом не более сложным, чем продавать на улице ножи или комплекты постельного белья. И как-то вылетает из головы, что если бы это было так просто, то у нас уже давно отбою не было бы от литагентов всех видов и назначений. Но их практически нет как нет.

Я являюсь литагентом и составителем коммерчески успешных темпланов разных издательств более пяти лет, продал и купил не одну сотню титулов, и потому имею право сообщить, что настоящих агентов – единицы. Основных, действующих в России и русскоиздающих соседних странах, я знаю лично, их число не растёт, а сокращается. Совсем недавно стало известно о прекращении работы такой выносливой агентессы, как мисс Шепланд (сразу оговорюсь – я знаю это по сообщениям печати, лично я с ней не говорил, кажется, с осени 1993 года).

В чем дело? Что мешает кому-то носиться по издательствам, проталкивать рукописи, грести свои комиссионные и изображать из себя «великого знатока» издательского мира? В самом деле, если бы кто-то «подмял» таким образом под себя пять – семь издательств даже средней величины, он превратился бы просто в культовую фигуру нашей пишущей братии, ведь он мог бы пристроить рукопись гораздо вернее, чем любое, самое крупное издательство…

Ответ прост. Потому что агент – не торговец. Это оценщик рукописи, на западе часто чуть ли не прямой её соавтор, помогающий литератору обойти сложные моменты (всех, кто не верит мне на слово, отсылаю к книжке Александра Цукермана, выпущенной издательством «Армада»). К тому же литагент – составитель контракта, умеющий отстоять интересы автора, но при случае и залрягающий его в работу, если литератор чересчур разленился. Он очень часто бывает гарантом сделки, усмирителем пиратов, составителем исковых заявлений и человеком, который решает, когда нужно искать компромисс и как его соблюдать.

В общем, это нянька литератора, разумеется, в деловом плане, во всем, что делает книгоиздание индустрией.

Таких литагентов у нас нет. И как ни странно, не потому, что нет возможных кандидатов, хотя, как ни крути, а число действительно достойных, честных людей, умеющих делать хотя бы половину того, что я перечислил, невелико. Но так или иначе, кандидаты есть. Чего в действительности нет – так это готовности авторов работать по западным образцам.

Наши авторы к моменту получения денег начинают очень усердно рассуждать, а стоил ли труд агента тех денег, которые теперь придётся ему платить. И в доброй четверти случаев пытаются агента так или иначе обмануть. К тому же автор всегда просит агента пристроить рукопись раз-другой… И не больше. В третий раз он уже сам идёт к издателю, именуя себя вполне признанным и даже «раскрученньтм» литератором. На западе ни один агент не будет прилагать бешеные усилия в начальный, самый трудный момент любой писательской карьеры, если не принимать в расчёт дивиденды, которые можно будет получить и после раскрутки, когда автор станет гнать «чистый товар», когда каждое его слово будет уже оплачено заранее. Эта «неверность» литераторов отгоняет всех агентов, даже самых бескорыстных.

В-третьих, наш литератор не терпит поправок, сделанных под руку. Даже если у литагента есть свои литературные достижения, они всё равно будут восприниматься как вмешательство «дилетанта» в «священный» творческий процесс. А дело-то как раз обстоит наоборот – вовсе не дилетанта, и совсем не священный. Не знаю, с чьей подачи, может быть, ещё с пушкинских времён («не продаётся вдохновенье…»), процесс писания казался чем-то особенным, хотя по сути своей мало чем отличается от работы каменщика на стройке или зубного врача в своём кабинете. Но эта дурацкая байка (о писательстве, конечно) до сих пор не выветрилась из голов наших литературных господ. А уж вреда принесла столько, сколько и «воровской» идее не снилось.

И наконец, последнее. Литагент почти наверняка отвергает непрофессиональные рукописи, но он не редактор, даже если он и мог бы доработать слабый текст, он не будет этого делать, просто потому что это не его работа. А профессиональные тексты у нас так редко попадают на стол достойным доверия людям, что из-за двух-трех случаев в год не стоит волноваться. И получается, что слабость, неразвитость «среды», поставляющей тексты, редкость и малость самой пишущей братии – тоже не обеспечивают условий для экономического выживания агента.

Вот они и не привились на нашей «на датской» почве. Вот и идут литераторы в издательство сами… Что, с другой стороны, тоже неплохо. Там сидят читчики, такие же оценщики, которые могут закрутить издательскую машину в пользу понравившейся рукописи не хуже агента, потому что они своё дело, как правило, тоже знают. Только деньги получают не от автора, а от издательства. В описанных условиях эта система грозит меньшими возможными неприятностями, в любом случае обеспечивает риск «в пределах допустимого»… К сожалению, для самого издательства, а не для тебя. Но с этим пока остаётся только смириться.

Кстати сказать, этих читчиков тоже «донимают», да ещё как. Уж что-что, а планы, указания и приказы наши коммерческие издатели научились выдавать не хуже самых заматеревших госчинуш. Не веришь, попробуй устроиться в издательство читчиком – мало не покажется.

Издательства бывают разные. Если ты думаешь, что я просто перечислю тебе, где не обманывают, где не ругают автора, где поят его кофе – ты ошибаешься. Я имел в виду, что разными бывают системные факторы – размер штата, издаваемая палитра, авторитет в читательском мире, срок выпуска книги и размеры гонораров.

Так вот, все это нас сейчас не касается. Авторитет – потому что у тебя ещё нет достаточной известности, срок выпуска – потому что для тебя не должно иметь значения, три или двенадцать месяцев пройдёт от сдачи рукописи до появления книги на лотках, размеры гонораров – несущественны, они для начинающих примерно везде одинаковы.

Также вынужден оговориться, мы будем рассматривать только коммерческие издательства, потому что все бывшие государственные монстры (вернее, те, которые уже не государственные) заражены всеми самыми отвратительными коммерческими пороками, но лишены подвижности настоящих «коммерсантов». В конце прошлого года в одном «госниковском» издательстве я видел план, сформированный на пять лет вперёд, до третьего тысячелетия. На мой робкий вопрос, откуда составители знают колебания общего вкуса, как они, собственно, вычислили пресловутую «розу ветров» читательского интереса, мне лениво ответили, что начальство распорядилось составить план, они его и составили… думаю, ты понял, о чём я говорю. для нас имеет существенное значение пять факторов. Первое. В издательстве должна быть серия современных романов в выбранном тобой жанре. Если ты писал детектив, должны быть детективы, если фантастику – должна быть серия русской фантастики.

Второе. Издательство должно присутствовать на рынке не менее трех, а лучше пяти лет. По сути, это легко установить, добравшись до ближайшей библиотеки и посмотрев подшивки «Книжного обозрения». В этом плане «КнигОбозу» удалось почти невероятное: он всех так или иначе «посчитал», и если в него вчитаться, станет ясно очень многое, для первичной оценки – вполне достаточно.

Третье. В издательстве должны быть чуткие, незаезженные редакторы, особенно на приёме рукописей. Это можно определить по их виду, по тому, насколько заинтересовано они разговаривают с тобой о книге, готовы ли давать советы по её улучшению и как быстро они рассмотрят твою рукопись. Если срок рассмотрения больше двух месяцев – уходи, вежливо распрощавшись, тут не создана творческая обстановка для читчиков и рецензентов, чтобы они работали достаточно эффективно.

Четвёртое. Тебе должны нравиться книжки этого издательства, хотя бы в паре-тройке серий. Если же книги кажутся тебе чересчур строгими или, наоборот, фривольными, если тебя раздражает мягкая обложка или ещё что-нибудь – не приближайся к издательству. А если художники кажутся тебе нормальными текст свёрстан грамотно, а от книги исходит аромат бумаги, клея и краски, который будит в тебе самые лучшие переживания, – смело открывай двери, при наличии, разумеется, трех предыдущих факторов.

И пятое. Очень важным, как ни странно, является доступность руководителей. Если до них не добраться даже с динамитом (причём в прямом, а не фигуральном смысле), тогда осторожно попытайся выбраться из этой передряги. Дело не в том, что это могут быть бандиты – как правило, настоящие «крутые» теперь занимаются более доходными операциями, а не книгоизданием. Просто доступность руководства в большой мере свидетельствует о прозрачности всей системы в целом. А это и гарантия, что тебя не обманут с гонораром или тиражом, что неурядицы в низшем и среднем звене рассмотрит верхнее руководство, что тут просто не собираются «плевать» на автора, который может оказаться прибыльным.

Все неудачи в контактах, которые я только могу вспомнить, начинались именно с этого, внешне очень непритязательного факта – недоступности руководства. И наоборот, сколь бы весомым, крупным и значительным ни было издательство, но если всегда можно попасть к генеральному, если очень хочется, тогда все более-менее в порядке. Так что не относись к этому совету свысока, он проверен практикой. А что может быть ценнее практики в нашем деле, где вообще не бывает теорий?

Договора в каждом издательстве разные. Тот, кто мнит, что типовой договор советского периода послужил основой для нынешних договоров, ошибается. Да и не очень уж хорош был тот договор, Я его раз пять прорабатывал по разным причинам и могу свидетельствовать – он мельчит статьями, растянут, и в нём нет действительно важных условий, потому что он отстаивает интересы только издательства, что несправедливо.

Минимальные условия, которые имеет смысл выяснять у издателя, сегодня другие. Первое, и самое главное, первоначальный гонорар. Не аванс, а гонорар за все первоначальное издание, без учёта допечаток. Дело в том, что, если ты начнёшь считать процент от тиража, гонорар может получиться очень маленьким. А первоиздание имеет дополнительную ценность, поэтому за первоиздание берут не процентную ставку, а твёрдую полистовую штату за весь объём романа, которая может быть в два-три раза больше, чем установленные выше б– 8 процентов от отпускной цены издательства.

В каком-то из своих романов Маринина призналась, что её героине (читай – ей самой) за лист детектива издатель (кажется, «Эксмо» на тот период) платил 200 долларов, что совсем немало. Хотя и не много, скорее средне. Наверное, в те времена Маринина была не самым раскрученными автором жанра, как это ныне имеет место быть. Безусловно, если ты подсчитаешь процентную ставку на тираж, то убедишься, что эта начальная оплата гораздо выше. Разница и составляет прибавку за новизну.

Второе. Следует выяснить, на какой тираж эта начальная ставка гонорара распространяется. Сейчас её обычно оценивают на тираж до 20000 экземпляров, но может быть и больше. То есть все книжки до указанной цифры оплачиваются как бы этой начальной ставкой, а вот с 20001-й копии автору снова должен причитаться некий гонорар, который на западный манер у нас стал называться «роялти», он вычисляется уже как процент от любого превышающего начальный тиража. Вот выяснением этого процента сверх оговорённого заранее первичного тиража и нужно заняться особо; это будет третьим минимальным условием контракта. Если книга вдруг «пошла», если кипы пачек с твоим романом «улетают» со склада и издатель, не будь дураком, допечатывает его снова и снова, ты должен знать, что чем выше тираж, тем больше должна быть эта процентная ставка. Так это принято во всем мире, так это принято в некоторых наших честных издательствах. А вовсе не наоборот, как в «совковом» договоре и у нынешних «неблагополучных» по части честности книжников.

Обычно за тираж до 50000 экземпляров я прошу восемь процентов, до 100 000 девять процентов и свыше – десять. Просить больше десяти для русского автора пока неприлично, так даже очень великие не поступают.

Ещё ты должен очень точно определить, на какой срок принимается контракт. Обычно это три – пять лет. Но это общие условия, когда издательство имеет право использовать твоё произведение, печатать его и отчитываться перед тобой по финансам задним числом. А есть условие, когда только данное издательство имеет право тиражировать твой роман, и ты не можешь передавать на него права никому другому. Это так называемый «эксклюзив» – словцо, которое означает «исключительный», в данном случае – срок. Вообще-то оно может означать всё, что угодно. Моя жена, например, любит утверждать, что у неё эксклюзив на меня, и она, по-своему, права.

Было время, когда за нарушение эксклюзива автору грозили бешеными карами, это случалось в те времена, когда даже «продвинутые» авторы не придавали ему значения. Один очень известный писатель ещё старой закалки как-то продал на эксклюзивных условиях свой роман… в шесть издательств. Я не знаю, как он потом расхлёбывал кашу, но кажется, очень непросто. А ведь являлся одним из немногих литераторов, чьи книги по-прежнему читают, хотя его произведения можно найти ещё в школьных хрестоматиях советского периода.

Так что нарушать эксклюзивное условие по срокам я тебе не рекомендую, ты – не из хрестоматии, с тобой цацкаться будут меньше. И вообще, нам, литературным одиночкам, лучше соблюдать правила контракта, это окупится, и не раз. Честность – лучшая политика, как сказал совсем неглупый политикан, что-что, а в надувательствах он собаку съел.

Итак, эти условия – первоначальный гонорар, процент, тираж, после которого начинает действовать процентная ставка, общий срок контракта и срок эксклюзива, после истечения которого ты можешь попробовать перепродать роман другому издателю, – являются минимально необходимыми. Всякие прочие условия, например субсидиарные, оформительские, редакторские судебные, менее важны.

И последнее. Прежде чем что-то подписывать, прочитай текст внимательно, не бойся спрашивать издателей и не ленись почитать по этой теме специальную литературу. Это необходимо. Даже у нас, в России, контракт все чаще выполняется, и надо знать, что ты обязан делать, а чего не должен, иначе недалеко и до беды. Не в переносном смысле, а в прямом.

Да и обязательства издательства неплохо знать, в крайнем случае можно блеснуть в прениях с главредом, а можно и вовсе использовать в своих целях. Как правило, если договор корректный, это сработает.

Ну, скажет иной литератор, хватил – о контрактах, об издательских обязательствах… А как быть, если этого нет и не предвидится?

Да, такое тоже бывает. Вот один мой знакомый обошёл, по его словам, 142 издательства, и – ничего. И был бы какой-нибудь вовсе неизвестный автор, а то ведь относится к тем, кто ещё с Жемайтисом работал – этой действительно легендарной фигурой нашей фантастической «молодогвардейской» редакции.

Так что же, если нет такого счастья, как обретение издателя, значит, все пропало?

Не совсем. Как говорит мой отец, из каждого безвыходного… Впрочем, я уже писал. Итак, два выхода. Первый – продолжать работать, ходить по издательствам и добиваться приятности денег, что весьма проблематично. И второй выход. Компьютерное, интернетское, безгонорарное издание. Почти то же самое, что подлинное счастье публикации, только в чистом (читай – платоническом) виде, то есть без денег. Даже без намёка на них.

Конечно, нужно чётко понимать, что денег в России за компьютерные разработки не может добиться даже «Microsoft» во главе с всесильным Биллом Гейтсом, чего уж о нас, грешных, говорить? Ещё в этом варианте плохо то, что твой текст могут растащить на кусочки. И используют.

Такие люди, о существовании которых ты даже не подозревал, – плагиаторы и компиляторы. Но могут прочитать и дельные люди, особенно если ты свяжешься с «правильными» публикаторами, которые уже имеют свою читательскую публику.

Итак, дилемма такова – или добиться денег, или издаться безгонорарно. Зато быстро. Хотя и довольно рисковано… И все же с хорошими шансами на отзывы, потому что отзываться «электронные» читатели умеют, и дело это за ними не заржавеет. Прочитают, оценят, пришлют письма, потом ещё добавят…

В этом случае есть шанс, что уже второй роман ты сможешь пристроить в издательство на нормальных условиях. Потому что имя твоё попадёт в файлы разных электронных «издательства», разумеется, если ты сочинил что-то достойное внимания.

Кстати, электронных текстов сейчас становится немало, и вариант электронной публикации постепенно теряет флёр самиздатской самодеятельности. К тому же тут появились имена весьма громкие. К услугам виртуальных издательств прибегал, например, такой вовсе не последний писатель, как Пелевин. А некоторые и-нетские журналы действительно выходят регулярно и имеют по нескольку тысяч более-менее регулярных подписчиков.

Более того, я убеждён, что этот тип издательств будет развиваться. В Штатах, в Канаде, в некоторых европейских странах, которые здорово скакнули в компьютерных формах общения, это уже стало коммерчески выгодным делом. И весьма продуктивным – не менее, чем у нас быть провайдером.

Итак, если тебе кажется, что все пропало, знай – ничего не пропало. Просто присоединяйся к электронной революции, и ты получишь то, чего жаждешь, – счастье публикации. Правда, пока без денег.

Но продолжим наш издательский экскурс. Допустим, контракт подписан, стороны довольны, пора принимать рукопись в редподготовку. Это грозит тебе ещё парой-тройкой неприятностей, не более того.

Самая главная, от которой не защищён никто, даже самый признанный и коммерчески состоятельный автор – редакторская правка, которую устраивают издатели. И не то чтобы она была совсем неграмотна или плоха, вовсе нет… Но у нас на нынешнем этапе коммерческого книгоиздания она просто груба. Возиться с автором, как возились «госники» в советские времена, вылизывая книгу по три – пять лет, сейчас никто не будет, а сделать текст за считанные недели почему-то считается невозможным, вот с автором и считаются не более, чем с верстовым столбом, который проносится мимо за окном, когда поезд уже набрал приличную скорость.

К тому же есть ещё одна довольно хитрая штука. А именно – настоящих текстовых редакторов очень мало, по сути, даже в Москве их несколько десятков человек, не больше. Их просто не выпускали совковые вузы. Потому что редактирование считалось делом идеологическим, а в этом коммунисты были неумолимы. Для поступления на редакторский полиграфа, кажется, единственного института, где преподавалась эта специальность, требовалась такая куча парткомовских справок, что нормальные люди туда просто не попадали. Те, кто там оказывался, был уже почти патентованным дебилом с цитатами из краткого курса ВКП(Б) вместо мозгов. Да и возраст этих «спецов», как правило, определялся цифрой крепко за тридцать, так что и «юношеская гибкость» там была в дефиците.

Поэтому сразу после взрыва книгоиздания на границе восьмидесятых-девяностых годов всех достойных редакторов растащили те издатели, которые сколько-нибудь заботились о своём имидже. Но едва наметился дефицит в этой профессии, редакторами стали называться все, кому не лены – именно с возвратной частицей «ся», то есть они сами себя принялись так величать, потому что никто другой этим титулом не решился бы их наградить даже после хорошей попойки.

В лучшем случае это просто грамотные люди, которые умеют читать, знают корректорские значки, но редактировать профессионально не очень-то и способны. Конечно, нынешней университет печати – совсем не то, что прежде, сейчас там водятся действительно талантливые люди, некоторые из них, я уверен, составят гордость нашего книгоиздания, но… В будущем. А пока следует признать, что корпус редакторов у нас в России не создан, он только формируется. Все это я тебе говорю, чтобы ты чётко понимал: издательское редактирование – процесс, в котором тебе, скорее всего, придётся принимать самое непосредственное участие. И главная его составляющая должна заключаться в том, что ты должен проверять своего редактора, чтобы он не «распалялся», больше необходимого. То есть не портил текст уж совершенно закоренелой Вкусовщиной, не искажал его, приписывая тебе мысли, которых ты никогда и не думал, не правил от желания просто вмешаться в текст, что, кажется, один из моих учителей, действительно замечательный литератор и сильнейший, хотя и чрезвычайно оригинальный стилист, а именно Федор Колунцев, как-то назвал «истерической правкой», то есть желанием выступить на первый план, чтобы было заметно, что редактор тут тоже был…

В похожей ситуации одно время среди пишущей братии было принято говорить: «Но позвольте, я этого редактора в соавторы не брал»… И это самая вежливая реплика, которую я только знаю по поводу подобной, с позволения сказать, «редактуры».

А вот ещё помню случай, когда я, поругавшись пару раз с издательством по поводу слабой редактуры, «нарвался» – в полном смысле слова. Они нашли одну даму, которая, по их словам, редактировала Стругацких, и «напустили» на меня. Более нелепого и придирчивого взгляда я не видел в жизни. У меня сложилось впечатление, что половину своих исправлений она внесла, будучи в не совсем трезвом состоянии.

В общем, я снял всю её правку. Целиком. И примирился с тем, что если у меня и будет когда-то по-настоящему сильный редактор, который станет моим другом и, так сказать, соучастником, то очень не скоро. Поэтому я рекомендую тебе не верить «маститым» стилистам. И не стесняясь драться за каждую редакторскую правку.

А при этом держать глаза и уши пошире и выслеживать, прямо охотиться за настоящим редактором, который мог бы тебе помочь. И заниматься этим почти так же тщательно, как выбирать издательство. А может быть, ещё тщательнее. В конце концов, издатель отвечает за себя, а за твой текст, испорченный кем-то, отвечать придётся тебе, причём персонально, своим именем, поставленным на обложке.

Про то, как книга находит своего читателя, тоже можно рассуждать часами. Но в целом вполне «справедливым» остаётся анекдот середины прошлого века о том, как ретивый провинциальный книготорговец выложил книжки Александра Дюма на все полки, и когда этот уже весьма известный литератор, которого специально завели в эту лавку, в растерянности спросил, где же все остальные авторы, с радостью идиота отчеканил: «Остальные – проданы». Что при этом испытал Дюма-отец, наверное, может понять только литератор.

В самом деле, двойственность положения, когда хочется, чтобы книжки и улетали, и присутствовали на магазинных полках, порождает массу коллизий. Но все они не очень крупные, я бы не стал на них «фиксироваться», если бы не понимание того, что продажи в наше время определяют очень многое – и отношение издателя к твоему опусу, и коммерческое отношение к возможным будущим опусам, и твоё самоуважение. Как ни странно, в некоторых издающих «командах» все ещё бытует мнение, что продаваемость книги обеспечивает обложка. Но не везде. И это очень хорошее доказательство того, как быстро, если не сказать, «реактивно» развивается наше книгопроизводство. Ещё пяток лет это мнение было господствующим. Года три назад в этом уже можно было сомневаться, потому что иные книги из самого «мёртвого висака» имели весьма достойный вид. А «творения» вообще уродливые с книгодизайнерской или «живописной» точки зрения продавались довольно неплохо.

И лишь проведённые в конце прошлого года опросы пресловутым «КнигОбозом» окончательно опровергли этот книготорговый «штамп». Только три процента (3% – подчёркиваю!) покупателей действительно рассматривают обложку как главный фактор, влияющий на решение купить книгу. И при этом лишь чуть менее половины покупателей признались, что покупают текст, именно текст, а не картинку. Это важно, потому что позволяет нам, литераторам, спорить с издателем, когда он слишком уж небрежничает в отношении нашего текста.

Но всё-таки я хотел бы сказать, что истина тут не очень стабильна, даже не совсем «компромиссна», она раздвоена. Книга – объект двузначный, товарно-художественный, поэтому я очень хотел бы, чтобы к моим текстам были выбраны ещё и значащие, создающие ёмкий, законченный образ обложки. К сожалению, так бывает не всегда. И я не одинок в этом, в любом случае, мягко вынужден признаться – не слишком оригинален.

Ещё важно заметить, что продажи, как признают многие торговцы, в принципе можно стимулировать. Тут хорошо помогает реклама, раскрутка на ТВ, поддержка автора или издательской серии средствами магазинной рекламы, но все это стоит недёшево. И деньги по этой статье расхода могут найтись только у крупного издателя или оптовика. А в подлинной раскрутке, как ни странно, заинтересованы только относительно мелкие торговцы. Возникающую дилемму у нас в принципе пока не решили, хотя не у одного меня есть предчувствия, что скоро могут и решить. Даже со мной, не самым известным литератором, уже заводили разговор о рекламной поездке по провинциальным городам, причём требуемую сумму пресловутые дилеры собирались найти простой русской складчиной.

Есть интерес к книжным раскруткам и у рекламных агентов, хотя успешными заказчиками выступила всего пара издательств, остальные или проиграли в этой попытке, или пока не рассматривали такого варианта вовсе.

В общем, мой тебе совет – пиши прилично и жди. Не в Америке живём ещё, вот там, в самом деле, без рекламы – ни шагу. А у нас хороший текст сам рекламирует своего автора, тут, к счастью, кое-что ещё зависит от наших голов.

Конечно, изрядное значение для продаваемости имеют и всякие прочие мелочи. Например, время года, когда выходит книга. Также весьма существенно, где она выходит. «Удостоят» ли её переплётом или она будет одета лишь в обложку. На какой рынок она выходит – центральный или узкий провинциальный, сериальная это книга или несерийная. Как много книг на подобную тему уже было издано, насколько успешно работают в избранном тобой жанре другие авторы…

Но это – целая наука. Чтобы более-менее растолковать все эти «задники», боюсь, пришлось бы написать ещё не одну книгу.

Главное, держи ушки на макушке, старайся думать самостоятельно и следи за всем, что происходит не только с тобой, но и с твоими друзьями-коллегами. Это многому научит. И гораздо лучше, чем я.