Ты меня (не) спасешь

Ночью мне снились странные сны эротического толка. Приходилось ворочаться в постели, но внизу живота надолго поселилась тяжесть, приходилась крепко сжимать ноги, чтобы не взорваться и не начать постанывать, бесстыдно виляя бёдрами.

Самое странное, что не могла определить, кто же является героем моих снов. Сначала была уверена, что это Ник, а потом присмотрелась и поняла: нет, не он, другой.

Странно, подобные сны мне несвойственны. Так-то я не могу назвать себя особо страстной натурой, среднестатистическая женская особь, у которой случается плохое настроение, головные боли и полное неприятие физического контакта. Я очень завишу от цикла, погоды, настроения и расшатанных нервов.

Стоит подёргаться, и кожа зудит, а всё, чего мне хочется, встать под горячий душ, чтобы потом сразу юркнуть в постель, свернуться калачиком под одеялом и, обнявшись с потрёпанным одноглазым плюшевым медведем, заснуть. Я так и не призналась мужу, что этого инвалида-медведя мне подарил Олег.

В тот день было солнечно и жарко, вдобавок у меня болел живот, потому что вот-вот должны были начаться женские дни. Они всегда проходили с болью, которую я умасливала нурофеном или иным анальгетиком.

Но признаться в том, что нехорошо себя чувствую, я не могла. Не хотелось отменять встречу, это раз, и мы с Олегом пока ещё не были настолько близки, разве что целовались пару раз, чтобы прямо рассказать ему о своей проблеме.

Я всегда стеснялась признать очевидное, как есть, что вот могу быть хмурой и резкой, потому что чувствую боль. Мама умерла, едва мне исполнилось семь, а отец никогда не говорил со мной на женские темы и не поручал этого мачехе, вот я и выросла с мыслью, что говорить о подобном неприлично.

Наверное, поэтому и сошлась с Олегом так легко, он тоже был «вселенной в себе». Мы могли молчать вместе, не находя это скучным. Или разговаривать на одном нам понятном языке.

– Малыш, ты инопланетянка, – часто говорил он, когда я поступала не так, как принято.

Например, могла радоваться солнцу, выглянувшему после дождя, или божьей коровке, севшей на руку, больше, чем драгоценностям и тряпкам. Или билетам в кино на последний ряд.

В тот день Олег только заглянул мне в глаза, как всё понял. Не стал ни о чём допытываться, а повёл меня в ближайшую торгушку и купил коллекционного плюшевого медведя.

– Это уценка, он получился одноглазым. Уж не знаю, почему так, – словно извиняясь, говорила продавщица, а я сразу поняла: хочу только этого.

Медведь сидел в коробке поодаль от собратьев и казался грустным. Он был иным, одиноким. Похожим на меня, до того как Олег стал крепко держать меня за руку.

– Думаешь, я инфантильная? – Вопрос был задан сразу, как только мы вышли под яркое солнце.

Сжимая в руках медведя, которого сразу достала из коробки, я смотрела, щурясь от солнца, на Олега, а он на меня. А потом обнял и поцеловал: в губы, но так, будто я была младшей сестрой.

Зато внизу живота отпустило. Мы тогда прогуляли до поздней ночи, благо я взяла с собой пару запасных прокладок.

– Думаю, ты особенная, – на полном серьёзе ответил он.

– Особенная в смысле ненормальная? – я засмеялась, но в душе дрогнула: не хочется разрушать сказку. Если Олег считает меня психически неустойчивой, нам не по пути.

– Особенная, в смысле притягательная, – прошептал он и поцеловал меня по-взрослому. Как свою любимую женщину.

А медведь, стиснутый между нами, только похрустывал от досады, но никто не обращал на его недовольство никакого внимания.

***

Уже утром следующего дня мой телефон стал разрываться от звонков. Звонили с клиники, потому как Ник предупредил их, что я могу передумать и вообще тяжело переживаю, что ребёнка должна выносить другая, поэтому меня так и клинит. А на самом деле, конечно, я приеду на перенос эмбрионов. Вот сукин сын! Ничего, это только начало!

Знал бы ты, Ник, что тебя ждёт в лице Олега, не мстил так мелко! Ведь муж понимал, насколько тема бесплодия для меня болезненна, но выставил перед клиникой истеричной дурой, не понимающей, что она хочет на самом деле.

Как только наши отношения с Ником стали приобретать серьёзный оттенок, я сразу сообщила о своей проблеме. Кавалер только пожал плечами и ответил, что дети не входят в его жизненные планы.

Я понимала, что это ненадолго, жизнь она длинная, и говорить вначале о том, чего тебе захочется ближе к середине маршрута, неправильно. Более того, это весьма самонадеянно.

Но Ник умел красиво ухаживать, и моё сердце оттаяло. «Пусть потом он меня оставит, – подумала я. – Но я проживу несколько лет вместе с любимым».

Тогда я искренне верила, что мне дан второй шанс. Это после медового месяца выяснилось, что мы с Ником —разные люди, но, к счастью, способные вполне неплохо ладить друг с другом.

В своей второй половине я находила то, чего недоставало мне: юмор, умение просто жить и радоваться, что дышишь, изрядную долю житейской хитринки, которая отсутствовала у меня напрочь.

Я была прямолинейна, как железная дорога. И самоуверенности Ника иногда завидовала, да что там, откровенно восхищалась этим качеством, притягивающим окружающих, как магнит.

А муж в шутку говорил, что ему бы неплохо приобрести толику моей страсти к рефлексии и самокопанию. Я ведь могла часами смотреть, уставившись в пустую стену, и думать, почему поступила именно так. Почему это происходит со мной и тому подобные вопросы, на которые не может быть внятного ответа.

В этих случаях мне и помогало ведение дневника. Я записывала ответы, всё, какие только могут прийти в голову, и тоска с болью отступали. И нужные ответы находились.

Определённо брак с Ником научил меня кое-чему полезному. Например, «держать лицо» и улыбаться, даже когда на душе скребут кошки.

Вот и сейчас я не стала впадать в рефлексию и записала в дневник, что общих детей с Ником иметь не собираюсь. Тогда вставал вопрос, от которого я долго отгораживалась: что делать с эмбрионами – крохотными ещё нелюдьми, но уже могущими развиться в полноценного индивидуума.

Подсаживать их новой суррогатной матери не хочу, вопрос закрыт. Значит, приказать уничтожить? Эта идея казалась чудовищной в своём равнодушии, но логичной.

А я всегда поступала вразрез с житейской логикой. Вот и теперь позвонила в клинику, чтобы сообщить о своём решении.

– Вам надо подъехать и оформить хранение материала, – пояснил безучастный голос, наверняка принадлежащий девушке. Она бы так точно не поступила. Выбрасывать деньги на ветер – кажется ,так это называется. – Вы знакомы со стоимостью услуги?

Я подтвердила, что всё знаю и на всё согласна. Пусть хранятся, даже если никогда не понадобятся.

Итак, одной проблемой меньше. Хотелось бы мне посмотреть на лицо мужа Полины, когда он поймёт, что денежек им с женой не видать! Хотя она, разумеется, придумает благовидный предлог для такого отказа. Мол, не подошла по тестам.

Пока я улыбалась, представляя семейные разборки соперницы, зазвонил телефон.

– Я сейчас неподалёку от тебя, заеду, чтобы подписать бумаги. Буду через десять минут.

И Олег отключился. Мне всегда нравилась в нём эта лаконичность. Бывший не говорил лишних слов, не суетился попусту, он точно знал, что и когда надо сделать.

Рядом с Олегом хотелось закрыть глаза и отдаться течению бурной реки, которая вынесет тебя на берег, не поранив об острые камни. Конечно, при условии, что ты не станешь сопротивляться её намерениям.

Я была рада его звонку, а то уже начинала думать, не приснилось ли всё это? Вдруг Олег одумается и не станет связываться с той, кто когда-то бросила ему в лицо: «Ты больше ничего для меня не значишь»?

Удивительно, но Олег согласился стать отцом моего ребёнка почти с порога. Будто только и ждал моего предложения.

Додумать эту мысль мне помешал настойчивый звонок в дверь.

***

Олег

Я долгое время представлял нашу с ней встречу и каждый раз думал, что Зоя будет нервничать или долго извиняться. На худой конец, спросит, правда ли, что я не изменял ей с Ольгой, да и не с кем другим.

Но этого не случилось. Она ошарашила меня предложением стать отцом её ребёнка, а потом отвела глаза и застыла, сцепив руки, будто ожидала удара.

Мне стоило большого труда, чтобы не подойти и не обнять за худые плечи, как прежде, словно расставание не имело для нас обоих никакого значения, и мы начали с той же ноты, на которой прервались.

Пришлось напомнить себе, что это не так. Перестать думать о Зое, как о ком-то близком, было нелегко ещё тогда, пять лет назад. И мне казалось, что вполне получилось, что я давно рассматриваю наш роман лишь в разрезе житейской ошибки, которую совершили мы оба.

Ей было девятнадцать, мне двадцать шесть. Какое-то время я полагал, что для Зои так же важна семья, как и для меня, а она устала и нашла повод рассориться, чтобы уехать и не чувствовать себя виноватой. Именно так мне объяснил её отец, и я смирился с этим её решением.

Винил Зою не за это, в конце концов, каждый из партнёров по умолчанию имеет право уйти. Но не стоит, уже приняв это решение, делать вид, что всё в порядке, радоваться моему приходу, принимать подарки и шептать ночами, что я лучший в мире.

Тем более цинично принимать кольцо с обещанием выйти замуж, и ровно через день, придравшись к моему опозданию и каким-то письмам по электронке, достать заранее приготовленный чемодан и улететь в другой город. По билету, купленному за две недели до этого.

– Привет! – улыбнулась она, открыв дверь, и глаза Зои снова осветила та тихая радость, к которой я так привык за несколько лет нашей совместной жизни. Этот свет её глаз стал моим личным наркотиком, в былые времена мгновенно снимающим усталость и дурное настроение. – Рада, что ты пришёл.

– Только не надо этого, Зоя, – произнёс я как можно более холодным тоном. Свет в её глаз стал меркнуть, на его место пришла растерянность и страх. Именно его я увидел первым, когда мы впервые увиделись после долгой разлуки. – Я уже согласился тебе помочь и намерен довести дело до конца, но не стоит зря тратить свои артистические заготовки. На меня они больше не действуют.

– Я не играю. И вообще не умею притворяться, – удивлённо приподняла брови Зоя. Положив руку на шею, будто прижала к больному месту, она открыла дверь шире и пропустила меня внутрь. – Что за бумаги мне надо подписать?

Вот так ловко перевела разговор и сделала это таким обыденно-уставшим тоном, что даже не хотелось спорить.

– Доверенность на ведение бракоразводного процесса, и предварительный договор между тобой и фирмой. На всякий случай, это формальность. Ты сделала копию паспорта?

Так и было, но она была вправе задать ряд уточняющих вопросов, однако, знаю Зою, я не сомневался, что не станет. Она всегда была на редкость беспечной, из тех странных женщин с напрочь отсутствующим чувством самосохранения, которые доверяли чёрным буквам, напечатанным на кипенно-белых листах, заверенных печатью.

Так и вышло. Зоя прошла в комнату, сжимая в руках листы, на которые едва взглянула, и поставила размашистую подпись. Точно такую же, как в те времена, когда мы были вместе.

Собственно, это я уговорил мою странную любовь расписываться резче и витиеватее, потому как её крючок-закорючка был еле различим от английской прописной буквы «j».

Зоя видела в этом дурной знак. Мол, так начинается английское слово «jaded» – изнурённый. «Это то, чего я боюсь больше прочего, – говорила она, перебирая пальцами по гладкой поверхности стола, как будто касалась клавиш пианино. – Устать от самой себя и жизни. Не хочу каждый день чувствовать давящую серость будней».

– Почему ты так и не сменила фамилию? – спросил я, глянув на копию документов. Когда-то она мечтала взять мою, но с того времени утекло слишком много воды.

Она подняла на меня печальные глаза и медленно ответила:

– Отец умер, и я решила, что оставлю всё как есть. Чтобы фамилия не исчезла, ведь кроме меня, её некому носить. Мачеха не в счёт.

В этот момент мне захотелось сказать что-то утешающее, но не то, что говорят обычно. Всё это звучит натянуто и искусственно. Но вместо слов утешения у меня вырвалось другое:

– Я слышал о смерти твоего отца. Кажется, ты вышла замуж через три месяца.

Зоя так и осталось сидеть с безупречно-прямой спиной, положив кисти рук на стол. Теперь в ней мало что осталось от той нервной и дёрганной девчушки, которую я когда-то подобрал на остановке. Зоя научилась «укрощать внутренних демонов», как любила говорить когда-то. И примериться со скучным финансовым образованием, что выбрал для неё отец. Впрочем, вероятно, в браке она и не работала.

– Ты ставишь мне это в укор?

Вопросы Зои звучали вполне ровно, но я видел, что ей хочется вспылить или расплакаться. Или послать меня подальше. Но она сдержится, деваться некуда. Однажды уже послала и понимает, что из второго путешествия я не вернусь.

– Нет, – я пожал плечами. – Не осуждаю, не моё дело, всё равно.

Она встала и, скрестив руки на груди, подошла ближе. Взгляд Зои сначала задержался на моём кадыке, а потом она вскинула на меня глаза и прошептала:

– Прости…

Запнулась и замолчала, опустив глаза и смотря куда-то вправо, наверное, подбирала слова.

– Не надо, Зоя. Это уже давно ни к чему. Ты больше ничего для меня не значишь.

Та самая женщина, по которой я сходил с ума, вздрогнула, будто ударили наотмашь, но глаз не подняла. И не отошла.

Говорить было не о чем. Я обошёл Зою и, взяв оставшиеся документы, веером лежащие на столе, вышел из квартиры, аккуратно прикрыв дверь. И даже не давая себе время подумать, хочу ли остаться.