Андрей ГеласимовТы можешь

Человек не должен забивать себе голову всякой ерундой. Моя жена мне это без конца повторяет. Зовут Ленка, возраст – 34, глаза карие, любит эклеры, итальянскую сборную по футболу и деньги. Ни разу мне не изменяла. Во всяком случае, не говорила об этом. Кто его знает, о чем они там молчат. Я бы ее убил сразу на месте. Но так, вообще, нормально вроде живем. Иногда прикольно даже бывает. В деньги верит, как в Бога. Не забивай, говорит, себе голову всякой ерундой. Интересно, чем ее тогда забивать? Я вот сижу, например, думаю – сколько лет могут прослужить стулья. То есть не просто обыкновенные стулья, а те стулья, которые ты еще сам и не покупал. В смысле, которые от родителей там, от друзей. Начало семейной жизни. А что еще, собственно, дарить на свадьбу? То есть какую часть своей жизни ты можешь безвозвратно просидеть на стульях, за которые не платил? Получается, что пятнадцать лет. Пятнадцать лет сидения на бесплатных стульях – двое детей, в желудке какие-то язвы, устойчивая неприязнь к любому начальству, все отношения со старыми друзьями давным-давно псу под хвост плюс привычка ненавидеть родню – а ты все еще думаешь, что жизнь только начинается.

Совершенно случайно наткнулся на школьные фотографии. Алешка, самый незабываемый друг (из-за чего потом поссорились? Не виделись уже, наверное, лет семь), стоит рядом с этой девочкой. Нелепая школьная любовь. Половое созревание. Девочка из левой совершенно семьи. Учителя были категорически против. Не думаю, что волновались за нравственность. Больше всего их раздражал мезальянс. Тоже искали социальной гармонии. Но забеременела. Это даже Алешку привело в чувство. Впрочем, никакого суицида – ни уксуса, ни таблеток. Девочки-одноклассницы на кухне делали большие глаза, но кончилось все скучно. Просто аборт и ощущение серой пыли кругом. Как будто небо такое в облаках, и неизвестно, когда распогодится. Здравствуй, взрослая жизнь.

Но на фотографии этого нет. Стоят, улыбаются. У нее от ветра волосы разлетелись. Только что вышли из школы. «Последний звонок». Он махнул мне тогда рукой и сказал:

– Крышку с объектива сними. Ты крышку, дурак, снять забыл.

Я тут теперь посчитал – выходит, что семнадцать лет прошло с тех пор, как он мне это сказал. Что происходит, на фиг, со временем?

Так или иначе, но стулья от него лучше не становятся.

– Ты или новые покупай, или я не знаю, – заорала Ленка, свалившись на пол, когда у последнего стула отлетела спинка. – Дети ведь могут убиться. Достал уже всех со своей машиной!

Никакие дети, конечно, на этих стульях бы не убились. Они уже четко помнили – на спинки опираться нельзя. Это только мама у них была такая неловкая. Надо было в школе чаще на физкультуру ходить. Может, и на диетах теперь бы сидеть не пришлось.

– Не ори, – сказал я. – Чего разоралась? Машина тут совсем ни при чем.

– Сто раз повторяла: купи новые стулья. На прошлой неделе сам ведь чуть не свалился.

– Мне нужно лобовое стекло поменять.

– Достал уже всех со своей машиной!

На следующий день пошли обмывать новые стулья.

– Может, лучше пешком? – предложила Ленка. – Тут ведь ходу всего десять минут.

И смотрит на меня такими невинными глазами.

Я думаю, ладно, не буду из-за ерунды поднимать скандал.

– А на фига я ее покупал? Чтобы пешком по городу пыль глотать?

– Да ну тебя! Я ведь просто прогуляться тебе предложила.

Потом целый вечер она втирала Семеновым про нашу предстоящую поездку в Америку. Ей очень хотелось, чтобы они сдохли от зависти. Но они не подыхали и все время переводили разговор на другую тему. Ленка от этого сердилась и беспрестанно курила. Пепел она нарочно сыпала на скатерть. Когда Семеновым надоела ее настойчивость, они стали кашлять и поглядывать на часы.

– Ну что же, – наконец сдалась моя Ленка. – Засиделись мы, пора домой. Дети не любят долго одни оставаться. Теперь в следующий раз – вы к нам. Приходите, посидите на новых стульях.

– Разумеется, – улыбнулись Семеновы. – Обязательно к вам придем.

– Козлы! – сказала Ленка, когда мы вышли на улицу.

– Перестань ругаться. Вдруг они стоят на балконе и все слышат.

– Козлы, – повторила она, но уже как бы без восклицательного знака.

– Может, пойдем пешком? – сказал я. – А то, кажется, водочки было слишком много.

– Испугался? Не фиг было тогда сюда на машине приезжать. Достал уже всех со своей машиной.

– Ты пьяная.

– А ты-то какой?

– И я пьяный.

– А Семеновы твои – козлы.

– Они не мои.

– Вернее, это Семенов козел, а Семенова твоя – козлиха.

– Она не моя.

– Не ори. Чего ты на меня разорался?

– Может, пойдем пешком?

– Фиг тебе! Я сама за руль сяду. Где эта долбаная машина?

– Вот она. Ты тоже не ори. Ни за какой руль ты у меня не сядешь.

– Ну и пошел ты со своей машиной. И Семеновы тоже твои пошли.

– Вперед не садись. А то еще вырвет.

– Пусть вырвет. Сам потом будешь мыть. Вылизывать свою любимую машину.

– Пристегнись.

– Ты что, «Формулу-1», что ли, себе купил?

– Пристегнись, говорю, и хватит болтать. Ты меня отвлекаешь.

– Достал уже всех со своей машиной.

– Дверцу закрой.

– Я ее закрыла.

– Ты видишь, лампочка не погасла? Значит, у тебя дверь не закрыта.

– Ну, выйди тогда и закрой ее сам.

– Если вывалишься, я не виноват.

– Ты никогда ни в чем не виноват. У тебя всегда другие виноваты.

– Ты можешь немного помолчать? Я ведь треснусь во что-нибудь обязательно.

– Да ты треснуться-то нормально не можешь. Ну, куда ты едешь?.. Стой! – вдруг изо всех сил закричала она.

Я резко затормозил, но было уже поздно. Машину по инерции протащило вперед, и мы стукнулись в левый бок бежевой иномарки.

– Ну что, дорогой? – сказал подошедший через минуту кавказец. – Выходи, разговаривать будем.

Выходить мне не хотелось. Он стоял, склонившись к моему окну, и заглядывал Ленке за вырез платья. Ленка в ответ заискивающе улыбалась.

– Выходи, дорогой, – повторил он. – Тебя там люди ждут.

В иномарке сидело еще три человека. Все они смотрели на нас.

– Хорошо, – сказал я и выбрался из машины.

– Мы сейчас узнаем – хорошо или нет, – отозвался кавказец у меня за спиной.

– А я тебя помню, – сказал один из сидевших в иномарке, когда я сел к ним на заднее сиденье. – Ты в соседнем доме живешь.

Я посмотрел на его лицо и понял, что тоже его знаю. В доме напротив жили какие-то кавказцы. То ли торговали, то ли еще что.

– Давайте милицию вызывать? – сказал я, пытаясь в этой тесноте сесть хоть немного удобней. – Пусть разбираются.

– Зачем нам милиция? – протянул мой «знакомый». – Мы что, сами не разберемся?

– В каком плане?

– Во всех планах, дорогой. Зачем мы будем милиции платить? У них и так зарплата хорошая.

– А разве мы должны им платить?

– Эй, дорогой, зачем про деньги заговорил? Мы ведь не на базаре. Ты же не машину пришел к нам покупать.

– Нет, но…

– Не надо торопиться. Иди сейчас домой, отдохни, поспи, не нервничай. Завтра об этом поговорим. Ты ведь пьяный. Зачем тебе милиция?

– Ладно, – сказал я. – Тогда увидимся завтра. У меня квартира номер…

– Мы найдем тебя, дорогой, – он похлопал меня по колену. – Иди домой, не волнуйся.

– Что они тебе сказали? – У Ленки от нетерпения голос стал хриплым.

– Сказали, чтобы я не волновался.

– Как это?

– Вот так. Сказали – иди домой и спи.

– Ни фига себе, – протянула она. – Придурки какие-то, наверное.

Наутро я выяснил, что они были совсем не придурки.

– Да это же бандиты, – спокойно сказал мой знакомый с соседней заправки. – Каждый день у меня заправляются. Нормальные пацаны. Только у них, кажется, теперь проблемы.

– Ну да, я в них стукнулся вчера в двух кварталах отсюда.

– Нет, это не их проблемы. У них какие-то разборки с другими бандитами. Милиция их гоняет уже недели две.

– А то, что я в них стукнулся?

– Так это не их проблемы. Это твои проблемы. Им-то что до тебя? Купят на твои бабки себе новую машину, да еще и наварятся.

– Наварятся?

– А ты как хотел? Ты бы на их месте не наварился?

Я подумал, что зря я купил новые стулья.

– Ничего не зря, – сказала Ленка. – Будет, по крайней мере, на что поставить твой гроб.

Она посмотрела в мои глаза и тут же добавила:

– Шутка. Ты что, шуток не понимаешь?

– Ты знаешь, Лена, – сказал я спокойно, – может, тебе и смешно. Но мне не смешно ни капельки. Я сейчас просто описаюсь от страха. Я не хочу никаких бандитов. Я в Америку поехать хочу.

– Нет никаких проблем, дорогой, – сказал мой «знакомый» кавказец, проходя к нам в комнату и садясь на диван. – Покупай нашу машину и поезжай хоть в Гондурас.

– Я не хочу в Гондурас, – сказал я. – И вашу машину я тоже не хочу. Она у вас старая, и в багажнике наверняка кровь.

– Эй, какая такая кровь? Ты о чем говоришь? Мы видеокассетами торгуем. Мясом мы не торгуем.

Слово «мясо» мне не понравилось.

– Пять тысяч долларов нам даешь, машину себе забираешь.

– Пять тысяч долларов?!! Это же металлолом разбитый! Кто ездит на металлоломе за пять штук?

– Эй, он же не был металлоломом, пока ты вчера к нам не приехал.

– Так не говорят.

– Что такое?

– По-русски так не говорят.

– Эй, ты что, разве учитель?

– По-русски говорят: пока ты в нас не врезался.

Он с улыбкой посмотрел мне в глаза.

– Хочешь, чтобы я правильно на твоем языке говорил?

– Хотелось бы.

– Не любишь лица кавказской национальности?

– Мне все равно.

Улыбка с его лица исчезла.

– Завтра деньги для нас приготовь. К семи часам. Никому не звони.

Выходя из комнаты, он повернулся и добавил:

– У тебя жена красивый очень. Так правильно говорю?

Та школьная девочка у моего друга Алешки была не первой. До этого случилось еще кое-что. Не совсем приятное, надо сказать, но это уже другой разговор. Мне, вообще, всегда как-то непонятна вся эта дребедень. То есть вот мальчики дружат, тусуются, слушают музыку, начинают пить водку, прячутся от родителей, ходят на дискотеки, сами чего-то придумывают про жизнь, про мужскую дружбу, про то, что, мол, навсегда, а потом вдруг, хоп, появляется девочка. Непонятно все это. То есть так-то вроде бы все понятно. Вроде все так и должно быть – ну, там, мальчики-девочки. Это все хорошо. Но почему-то никогда нормально не складывается.

А может, у других получается ничего. Без того, чтобы один вдруг влюбился и от какого-то полного идиотизма решил, что, кроме него, никто полюбить так не может, и тут же начал ходить и показывать всем, какую красивую девочку он полюбил и, главное, какая красивая девочка его полюбила. И ощущение при этом такое, как будто все вокруг дураки, и вообще никто ничего не понимает, и вроде раз ты первый влюбился, то это уже как Америку открыл. В том смысле, что ведь никто у Колумба прав на это открытие не оспаривает. Любой идиот знает, что Америку открыл Колумб – мореплаватель и большой молодец. И если бы он ее не открыл, то неизвестно еще, где бы мы все теперь были. То есть ни рок-н-ролла, ни Голливуда, ни Чарли Чаплина, вообще ни фига. Сидели бы и тащились от одного античного, блин, искусства. Но он ее ведь открыл. И про это теперь все знают. Любой занюханный школьник – разбуди его – скажет тебе: «Америку открыл Христофор Колумб – известный мореплаватель и большой молодец». Ну, что же, открыл и открыл. И слава тебе, Господи. А вот взять и спросить того же самого школьника: «А почему тогда Америка не называется, скажем, Колумбия? Это ведь другое какое-то место. И значительно меньше размерами. Чего это Америку назвали Америкой? Это кто там такой шустрый подсуетился?» И вот тут не всякий уже школьник ответит. Потому что он еще ведь не знает, что всегда есть какой-нибудь умный малый и имя у него совсем не Колумб, но вот целый новый континент называют почему-то его именем. И проблемы-то все у школьника не от того, что он там истории не знает или географии. Нет, дело совсем не в этом. Он просто еще очень маленький и, к своему счастью, пока не подозревает, что люди только и ждут, как бы кого-нибудь по-крупному прокатить.

Впрочем, все это было очень давно. Я не про Колумба сейчас говорю. Самое-то странное, что именно друзья с тобой так поступают. Правда, окончательно мы с Алешкой расстались гораздо позже. Я даже и не помню, из-за чего.

– Но он ведь не откажется тебе помочь, – сказала Ленка. – Он же у них там крутой. Ты сам говорил.

– Отвяжись, я сказал. Нет, значит, нет. Я ему первый звонить не буду.

– Да он тебе звонит каждые полгода, а ты детей заставляешь врать, что тебя дома нет.

– Отвяжись. У меня голова болит.

– Скоро она у тебя болеть не будет.

– А я-то здесь при чем? – сказал я. – Хачик от тебя затащился. Они сначала тебя заберут.

– Козел!

– Я сказал – я ему звонить не буду. У него телефон, скорее всего, прослушивается.

– Таких бандитов, как твой Алеша, в городе миллион. Если их всех будут слушать, то телефонка нормальных людей обслуживать перестанет.

– Я ему звонить не буду!

Через пятнадцать минут Алешка сидел у меня на диване. На том самом месте, где до этого сидел «хачик».

– Молодец, что позвонил. Мы это дело уладим.

В машине, оставшись наедине, мы некоторое время неловко молчали.

– Слушай, а чего ты на меня так обиделся? – наконец первым заговорил он.

– Я не обиделся. С чего ты взял?

– Как не обиделся? Не хочешь со мной общаться, прячешься от меня.

– Я от тебя не прячусь.

– Да перестань. Я заезжал сколько раз, а тебя никогда дома нету.

– Работы много. Меня сейчас в Америку отправляют.

– Кончай! Последний раз я тебя на балконе видел, а Ленка сказала, что тебя дома нет. Чего ты обиделся?

Он перестал смотреть на дорогу и повернулся ко мне.

– Осторожней! – сказал я. – Врежемся в кого-нибудь.

– Как у вас там вообще-то дела?

– Нормально. Сережка в школу пошел.

– Да ты что? Когда?

– Этой осенью.

– Ни фига себе. Вот время идет. А у меня дочь родилась. Дашка.

– Поздравляю.

– Спасибо. Такая смешная девчонка. Ползает уже попой кверху и гадит везде.

Я вдруг почувствовал, что мне действительно приятно от того, что у него теперь есть дочь и что он радуется, когда вспоминает о ней.

– Поздравляю, – еще раз сказал я.

– Слушай, а может, ты разозлился из-за того, что я тебе тогда деньги давал?

– Кто же из-за этого будет злиться? – усмехнулся я.

– Но я ведь тогда понтовался. Мне хотелось, чтобы все видели, сколько у меня бабок, а ты такой, типа бедного родственника, там сидел. У тебя даже на такси денег не было.

– На такси у меня было.

– Да ладно, брось ты.

– На такси у меня было, – повторил я.

– Сколько у тебя там могло быть? Ты ведь даже в ресторан тогда бы не поехал, если бы я за тебя не заплатил.

– Я не просил тебя за мной заезжать. Ты сам придумал всю эту историю.

– Так, значит, ты из-за этого на меня надулся? Мы семь лет не общаемся из-за паршивого ресторана?

– Я на тебя не надулся. Просто у меня нет времени. Я занимаюсь своей карьерой.

Он еще немного помолчал.

– Слушай, а может, ты из-за поездки в Ленинград?

– Нет, не из-за поездки.

– Тогда из-за тех баб?

– Каких баб?

– Ну, помнишь, летели с нами в Сочи?

– Ну, и что?

– Я им про тебя всякую чушь заливал.

По его лицу скользнула смущенная улыбка.

– Да плевал я на этих баб.

– А может, ты из-за своей матери?..

– Слушай, хватит, – прервал я его. – Отвяжись. Я на тебя не обижался. Просто время идет. Многое меняется. Ко многим старым вещам начинаешь относиться по-другому.

Он помолчал.

– И к дружбе?

– Не знаю, – сказал я. – Может, и к дружбе. Короче, когда мы приедем?

– Уже приехали.

Он свернул в какую-то незаметную арку и через минуту затормозил.

– Расскажешь там все как есть. Я тебя тут подожду.

Раньше мне никогда не приходилось разговаривать с бандитскими боссами, поэтому я немного нервничал, и руки у меня быстро вспотели. Хорошо, что никто не предложил здороваться. Видимо, чужих они так не приветствовали. А то самому потом противно было бы вспоминать, как хватался липкими руками за мужественных и гордых бандитов.

– Проблемы? – спросил человек, представившийся Николаем Семеновичем.

Он был одет в дорогой спортивный костюм с красными полосками и пил апельсиновый сок. Я подумал, что, может быть, он занимается бегом и только что прибежал со стадиона. Кто их знает, этих бандитских боссов, какие у них привычки. А может, он вообще был директором того самого стадиона. Короче, руку он мне не протянул.

– Да вот, вы знаете, хачики одолели, – сказал я, стараясь вытереть потную ладонь о внутреннюю поверхность кармана.

Вдруг бы он захотел пожать мне руку, когда мы будем прощаться.

– Понятно, – он сосредоточенно кивнул головой, как будто речь шла о тараканах и его, как специалиста из санэпидстанции, приглашали полить запущенную квартиру дустом.

Я подумал, что все мы в конце концов примитивные расисты.

– Сколько просят?

– Пять штук.

– Рублями?

– Они не сказали.

– Значит, рублями. Когда придут?

– Сказали, что завтра в семь часов.

– Хорошо, – он кивнул головой и быстро объяснил мне, что нужно делать.

– Главное – не бойся, – добавил он на прощание. – У них недавно были разборки за городом. Двоих подстрелили. Так что они теперь сильно шуметь не будут. Им надо тихо сидеть, а то их совсем закроют. Да и война в Чечне им выходит боком. Поэтому иди домой и спи спокойно.

– Спасибо, – сказал я и подождал, не протянет ли он мне руку.

Моя ладонь к этому времени была уже совсем сухой.

– Иди. Чего стоишь? Завтра договорим.

Утром на следующий день я отвез Ленку с детьми к матери и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Около пяти часов в дверь позвонили.

– Ты Емельянов? – спросил меня человек в кожаной куртке и спортивных штанах.

Позади него стоял еще один, точно такой же.

– Я.

– Это тебе. Можешь не считать.

Он протянул мне через порог наволочку от подушки, раздувшуюся до невероятных размеров.

– Спасибо, – сказал я.

Закрыв дверь, я вернулся в комнату и опустил наволочку прямо на пол. Первый раз в жизни мне приносили домой такую большую сумму. Первый раз в жизни мне приносили деньги бандиты. Первый раз в жизни мне приносили деньги в наволочке. Наверное, мне надо было загадать желание.

Я сидел на диване и смотрел на этот раздувшийся белый мешок с какими-то больничными печатями. Внутри лежала такая большая сумма, что моей семье хватило бы на целый год. Можно было бы совсем не работать. Просто делать все, что тебе нравится, и плевать всяким придуркам в лицо. Может, в конце концов, Алешка был не такой уж дурак, что выбрал эту работу.

Я протянул руку к наволочке и заглянул в нее. Все купюры были российские, достоинством не больше десяти рублей. Наверное, собирали на рынке. Я закрыл наволочку и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Я почувствовал, что меня начинает тошнить.

В шесть тридцать в дверь опять позвонили. На этот раз там был только один человек, но тоже в куртке и спортивных штанах. Помешались они, что ли, на спорте?

– Николай Семеныч внизу ждет, – сказал он.

– Ага, – торопливо ответил я и пошел за ним.

Николай Семенович скромно курил на заднем сиденье белой «шестерки». За рулем сидел один из тех «спортсменов», которые принесли наволочку.

– Значит, понял, как надо себя вести? – сказал Николай Семенович, выпуская ароматный клуб дыма. – Деньги ни в коем случае не отдавай. Держи их до последнего. Отдашь, только если совсем прижмут.

– Я понял, – с готовностью сказал я. – Деньги не отдавать. Тянуть резину.

– Молодец. Все правильно.

Он пристально посмотрел на меня.

– Боишься?

Я не сразу нашелся, что ему ответить.

– Боюсь, наверное. Я раньше…

– С бандитами не тусовался? – усмехнувшись, закончил он за меня.

– Ну, да…

– Привыкай. Может, еще пригодится.

«Не хотелось бы», – подумал я, но промолчал.

– В общем, иди наверх и жди у себя. А я тут пока посижу.

Ровно в семь в дверь позвонили три раза. Я выглянул в окно и удостоверился, что белая «шестерка» стоит на своем месте. В другом конце двора стояла большая черная иномарка. Рядом с ней я увидел двоих кавказцев. Они оба курили и смотрели на мои окна. В дверь позвонили еще раз.

– Смотри, что у меня есть, – сказал «мой» кавказец, когда я наконец открыл дверь. – Очень полезная вещь. Буду теперь умный-умный. Девушкам буду только красивые вещи теперь говорить.

В руках он держал учебник русского языка для седьмого класса.

– Хорошая книга, – продолжал он. – Ты знаешь, чем отличается функция подлежащего от функции сказуемого в безличных предложениях?

Я молча смотрел на него.

– Не знаешь? Эй, нехорошо. Это же твой язык. Как ты можешь не знать такие важные вещи? Пойдем со мной, я по дороге тебе все объясню.

Мы спустились во двор. Проходя мимо «шестерки», я заметил, что в ней никого нет. В животе появился какой-то неприятный холод.

– Так вот, дорогой, – сказал он, когда мы сели в черную машину. – Ничем эти функции не отличаются. Понимаешь? Ничем. В безличном предложении просто нет подлежащего. Ты понимаешь? Нет лица. Лицо отсутствует. У меня вот есть лицо, и у него есть лицо, – он указал на человека за рулем. – А в безличном предложении лица нет. Оно отсутствует. Как будто никто не виноват. Знаешь, это такие предложения: «Вечереет», или: «Сегодня рано стемнело», или: «Вчера было холодно» и так далее. Понимаешь?

Я кивнул головой.

– Молодец. Вижу, что понимаешь. Но бывают совсем другие конструкции. Например: «Один человек напился, сел за руль и врезался в чужую машину». Это уже не безличное предложение. В нем есть лицо. Понимаешь? В нем есть подлежащее. И у него есть свои функции. Тебе ясно? Вот как ты думаешь, какие функции у подлежащего в таком предложении?

– Денег у меня нет.

Кавказец посмотрел на меня, глубоко вздохнул и укоризненно покачал головой.

– Нет, дорогой, тебе нужно еще позаниматься. Ты совсем не понимаешь функции подлежащего. Хочешь, я тебе эту книгу подарю? Только времени у тебя мало. Ты даже сам не знаешь, как у тебя мало времени. Может быть, даже совсем нет.

– Я не успел. Мне надо еще хотя бы несколько дней. Занял уже в двух-трех местах.

– Нет, это не похоже на правильный ответ. Ты можешь совсем провалить свой экзамен. Пока ты не выучишь функции подлежащего, тебе не удастся перейти к грамматической категории будущего времени. Понимаешь? В этом ведь вся проблема. Его может просто не оказаться. Ты только представь себе свой родной язык без будущего времени. Ты не сможешь сказать таких простых вещей, как: «Я скоро поеду в Америку», или: «Летом я буду жить на даче», или даже еще проще: «Летом я буду жить». Ты понимаешь? Твой язык очень обеднеет без будущего времени, и ты будешь говорить, как какой-нибудь хачик. Ведь хачики почти все неправильно говорят. Так или не так? Ты сам недавно по этому поводу обижался.

– Мне надо еще пару дней. Дай мне немного времени.

– А ты будешь заниматься русским языком?

– Не больше двух дней.

Он помолчал минуту, потом протянул мне учебник.

– Возьми. Я хочу, чтобы эта книга была у тебя. Скоро тебе сдавать экзамен.

Как только я вышел из их машины, они развернулись и уехали. Через минуту ко мне подошел Николай Семенович.

– А это тебе зачем? – спросил он, указывая на учебник.

– Долго объяснять.

– Дай-ка сюда.

Он взял у меня книгу и тщательно пролистал ее.

– Ничего нет.

– Я знаю, – сказал я. – Там и не должно ничего быть.

– Да? – он пристально посмотрел на меня. – Странно… Ладно, чего они тебе сказали?

– Дали еще два дня.

– Хорошо.

Он вынул из кармана небольшую рацию и тихо сказал в нее:

– Отбой.

Как только он произнес это слово, из разных углов двора выехало пять или шесть машин. Я даже не подозревал, что у меня во дворе можно спрятать столько тачек.

– Короче, давай, – сказал он, когда все машины развернулись и уехали. – Может, еще увидимся.

– А мне-то что теперь делать?

– Русский язык учи, – рассмеялся он.

– Да нет, я серьезно.

Он убрал рацию и снова улыбнулся.

– Ничего не делать. Они больше не придут.

– Как не придут? Он же сказал – через два дня.

– Мало ли что он сказал. Хочешь, поспорим? Ты на что любишь спорить?

Насчет кавказцев Николай Семенович как в воду глядел. Мне повезло, что я с ним тогда не поспорил. Вернее, это я сначала так думал, что мне повезло. Короче, ни через два дня, ни даже через четыре никто из них у меня не появился. Вскоре я забрал Ленку с детьми от родителей, и мы стали потихоньку собираться в Америку. Пришли они только на десятый день. Вернее, пришел один этот «мой знакомый».

– Пойдем со мной, – сказал он, когда я, ничего не подозревая, открыл ему дверь. – Пойдем, у меня там машина.

Я пошел за ним прямо в шортах, футболке и в тапочках.

– Садись на заднее сиденье, – сказал он. – Я тоже туда сяду.

За рулем никого не было. Очевидно, он приехал один.

– Ну что, дорогой, все-таки ты пожаловался?

– Я…

– Не надо ничего говорить. Я все про тебя знаю. Ты для меня не загадка. Вообще, никто из вас не загадка. Все, что вы делаете, понятно даже ребенку. Вы даже ребенка не сможете обмануть.

Я почувствовал, что от него сильно пахнет спиртным.

– Хочешь коньяк? – сказал он, вынимая бутылку. – Это очень хороший коньяк. В России такой не делают. И в Европе такого нет. Может быть, только во Франции. Пей, это мой домашний коньяк. Мне его из дома прислали. Пей, тебе сегодня он пригодится.

Я взял у него бутылку и сделал глоток. Вкуса я не почувствовал.

– Нравится? Это самый лучший коньяк.

Он тоже сделал глоток, поставил бутылку на пол и вынул из-за ремня пистолет.

– Боишься?

Я молча смотрел на него.

– Не бойся. Это не страшно. У тебя ведь есть дети? Значит, тебе не должно быть страшно. У меня тоже есть дети. Два сына. Поэтому мне никогда не было страшно. Если я умру, ничего страшного не произойдет. Так я себе всегда говорил. Потому что они уже родились. Они уже есть. Они ходят, говорят, любят. У них тоже будут свои дети. Ты понимаешь меня? Это очень правильно, когда есть отец и есть сыновья. Так должно быть. Так захотел Бог. Ты веришь в Бога?

Я медленно кивнул головой.

– Это хорошо. Это тоже тебе пригодится.

Краем глаза я старался увидеть, нет ли кого поблизости от машины. Двор был абсолютно пустой.

– Бери бутылку, пей мой коньяк.

Я послушно сделал большой глоток.

– Молодец. Нравится тебе мой коньяк?

Я кивнул головой.

– А тот учебник ты выучил, который я тебе подарил?

Я молча смотрел на него.

– Не выучил, – сказал он со вздохом. – Теперь это уже неважно… На вас, русских, ни в чем нельзя положиться. Я в университете два года ваш язык изучал, а тебе десять дней на него жалко… Ты же обещал приготовить деньги через два дня.

– Я приготовил.

– Приготовил? – Он быстро посмотрел на меня. – Ай, какой молодец. Неси скорее сюда.

– Я приготовил их неделю назад. Как ты просил. Они были у меня ровно через два дня после нашего разговора.

– Были?

– Были. Все до копейки.

– А сейчас?

– А сейчас нету.

Он тяжело вздохнул и молчал, наверное, целую минуту.

– Ты же сам не приехал через два дня, – сказал я, чтобы прервать его молчание.

– У меня были проблемы. С вами, русскими, всегда проблемы. У тебя когда-нибудь убивали друзей?

– Нет.

– Вот видишь. Откуда тебе знать, что такое проблемы?

Он еще немного помолчал.

– В общем, сделаем так. Я приеду к тебе завтра в это же время, и ты снова приготовишь мне деньги. Они теперь мне еще нужней.

– До завтра я не успею.

– Это твои проблемы. Если ты не успеешь, я тебя застрелю.

– Как это застрелишь?

– Очень просто. Выстрелю тебе в голову, и от этого ты умрешь. Навсегда. Тебя больше не будет.

– Подожди-подожди! Ты же сам не приехал за этими деньгами, когда я тебя ждал.

– Я тебе сказал – я был занят.

– Но я не успею…

– Ты постарайся успеть. Это ведь в твоих интересах. Мне нет никакой разницы – будешь ты жить или нет, а для тебя это очень важно. Если ты не принесешь деньги, для меня ничего не изменится. У меня их все равно нет. А для тебя изменится очень много. Так что можешь считать, что ты работаешь на себя. Я тут почти ни при чем. Это просто обстоятельства так сложились. Могло быть и по-другому. Лично я против тебя ничего не имею. Просто так получилось, что у нас обоих проблемы, и твоя проблема – это я. Ты меня понимаешь?

– Ни фига себе, – выдавил я.

– Эй, зачем ты ругаешься? – сказал он, убирая пистолет в карман. – Иди лучше домой и звони своим людям. Пусть они принесут тебе деньги. Только не звони Николаю Семеновичу. Я от него убегу, а ты все равно после этого жить не будешь. Хорошо?

Он похлопал меня по плечу.

– Ты молодец. У тебя все получится. Иди скорее домой.

Он почти вытолкнул меня из машины.

– Да чтоб он сдох, этот твой хачик! – закричала Ленка, когда я рассказал ей о том, что произошло. – Такую кучу денег ему отдать? Чтоб он сдох!

– Я тут при чем? – сказал я. – Чего ты на меня-то орешь?

– Да? А на кого мне орать? Твой хачик уже уехал.

– Он завтра опять приедет. Можешь ему все передать сама. И вообще, чего ты заводишься? Деньги все равно ведь не наши. Не все ли равно, кому их отдавать?

При этих словах она как-то неожиданно быстро успокоилась. Я иногда совсем ее не понимаю. То психует как бешеная, то вдруг опять спокойная как танк. Знаю только, что про деньги с ней лучше не говорить. Ни про какие. Эти разговоры ее точно заводят с пол-оборота.

– Смотри-смотри! – закричала она вечером, включив свой любимый «Дорожный патруль». – Смотри скорее. Это же тот самый хачик, который к тебе приезжал.

Я смотрел на экран телевизора и думал о том, как прихотливы бывают обстоятельства, о которых сегодня говорил мне кавказский «гость». Как странно и неожиданно может обернуться безвыходная на первый взгляд ситуация.

– Это же он? – с нескрываемой радостью спросила Ленка. – Он? Точно ведь он?

– Да, это он, – сказал я, вглядываясь в мертвое лицо человека, который несколько часов тому назад назвал себя моей самой главной проблемой.

– Слава Богу! – воскликнула Ленка. – Слава Богу! Смотри, как его размазало. На встречную полосу выехал, гад. Пьяный, наверное, в стельку.

– У него был очень хороший коньяк.

– Что? – Она непонимающе посмотрела на меня.

– У него с собой был коньяк.

– А ты-то откуда знаешь?

– Я с ним пил.

– Да? – Она секунду смотрела на меня. – Ладно, фиг с ним. Вот машину его жалко. Смотри, как ее искорежило.

«Николай Семенович», очевидно, тоже смотрел в этот вечер телевизор. Не прошло и двух дней, как в гости к нам явился Алешка.

– Ну что, проблема исчерпана, – весело сказал он прямо с порога. – Видишь, а ты расстраивался. Я же говорил тебе – все утрясется.

– Да, все в порядке, – ответил я. – Теперь все нормально.

– Можешь спокойно собираться в свою Америку.

– Будешь чай с нами пить? – неожиданно вмешалась Ленка.

Меня удивило ее радушие. Обычно она гостей не жаловала. Впрочем, наверное, она была довольна тем, что «хачики» наконец отвязались.

– Конечно, буду, – улыбнулся Алешка. – А варенье у вас есть?

Мы просидели на кухне часа два, болтая о том о сем, вспоминая всякую забавную ерунду из школьной и потом из студенческой жизни. Алешка много смеялся, рассказывал о своей дочке. За эти семь лет, что мы не встречались, он изменился. Лицо стало немного чужим. Временами, когда он откидывал назад голову, чтобы по старой школьной привычке посмотреть вверх, прежде чем ответить на вопрос, я узнавал своего прежнего друга, и в сердце у меня оживали давно забытые чувства. Надо сказать, мне нелегко дался этот разрыв в свое время. Просто он должен был произойти по чьей-то вине. Семь лет назад я решил, что пусть эта вина будет моею.

– А фотографии у тебя с собой есть? – спросила Ленка.

– Конечно, – ответил он и достал портмоне из кармана. – Вот мы на даче. А вот здесь Дашке исполнился месяц.

– Какая славная, – сказала Ленка.

– А вот тут я забирал их из роддома.

– А это кто? – Ленка внимательно всматривалась в фотографию.

– Не знаю. Просто медсестра.

– Да? Какая-то странная.

– Нормальная медсестра. Я им ящик шампанского тогда приволок.

– А вот это кто?

– Да не знаю я, – рассмеялся он. – Люди какие-то. Там много народу было.

– Странные люди. Такое ощущение, что вот этого я знаю.

– Откуда ты можешь его знать? – сказал я. – Это же случайные люди.

– Ну, не знаю, – сказала она. – Мне кажется, что я его знаю. Может мне казаться? Или даже на это я права уже не имею?

– Да ладно вам, – снова рассмеялся Алешка. – Смотрите, а вот здесь у нас первый зуб.

– Ой, правда, – сказала Ленка. – Смотри, как смешно.

Мы посидели так еще немного, и Алешка наконец убрал фотографии в портмоне.

– Ну, ладно. У вас хорошо, но пора идти. Люди ждут. Я теперь почаще буду забегать. Можно?

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

Я почувствовал себя как-то не так и вместо него посмотрел на Ленку.

– Конечно, заходи, – сказал я ей. – Мы тебе всегда рады.

– И ты будешь дома?

– Буду.

– Точно?

– Сто пудов.

Я справился наконец с неловкостью и перевел взгляд на него.

– Обязательно буду. Заходи, как появится время.

– Зайду, – сказал он. – И вот еще что… Меня просили забрать одну вещь, которую тебе давали на время…

– Да-да, сейчас, – быстро сказал я и вышел в другую комнату.

Ленка осталась на кухне.

Я отодвинул спинку дивана и заглянул внутрь. Наволочки с деньгами там не было. Сначала я подумал, что мне показалось, – настолько неожиданным было отсутствие денег. Это как если бы ты вышел утром из дома и вдруг не увидел напротив здания детского сада, которое стоит на этом месте уже десять лет. То есть все чувства или, может, предчувствия говорят тебе, что детский сад должен находиться вот здесь, там, где он всегда находился и раздражал тебя своей квадратной казарменностью, но зрение упрямо настаивает на том, что его нет. Ничего нет. Пустое место, и даже собаки не бегают. То есть, может, собаки и бегают, но им до тебя нет никакого дела. Им абсолютно плевать на то, что на кухне у тебя сидит твой старый друг, который выручил тебя, а ты тут стоишь и тупо смотришь в пустой диван, где, как тебе кажется, должны лежать деньги. Должны, но их там теперь нет.

У меня закружилась голова. Я посмотрел в пустоту еще минуту и потом медленно опустился на колени. Под диваном денег не было тоже. Впрочем, раздувшаяся наволочка поместиться бы там не смогла. Тем не менее я пошарил руками. Нашел свою старую ручку и чинилку для карандашей.

«Вот они, оказывается, где были», – некстати мелькнуло у меня в голове.

За телевизором денег не было. И под столом. И за шторами. И в шкафу. И за шкафом. Я сел на пол посреди комнаты и постарался, чтобы меня не стошнило.

– Эй, ты где там? – раздался из кухни Алешкин голос. – Ты их считать, что ли, начал? Не надо. Мне доверяют.

Я поднялся на ноги и снова обвел взглядом всю комнату. Это была какая-то чужая комната. Ничего в ней не было мне знакомо. Все вещи поменяли свое лицо. Ни один предмет не стоял на месте. Все вокруг меня шевелилось и норовило ускользнуть от моего взгляда. Никогда до этого моя комната так себя не вела.

– Сейчас иду, – отозвался я. – Сейчас. Подождите еще минуту.

Через минуту деньги не появились. Я сильно сжал пальцами виски и пошел на кухню.

– …а на следующий год поедем в Турцию отдыхать, – говорил Алешка, когда я вошел. – Там, в Анталии, есть классные пятизвездочные отели…

– Ты чего? – сказал он, взглянув на меня. – Тебе плохо?

– Леша, у меня твоих денег нет.

– Как это нет?.. – Он замолчал и смотрел на меня в полном изумлении. – А у кого они?

– Я не знаю. У меня их нет.

– Ни фига себе, – протянул он.

– Да, – сказал я. – Не знаю, что тебе еще сказать.

Мы все замолчали, и минуты две на кухне стояла полная тишина. Я просто ждал, когда все это кончится. Или когда я проснусь.

– Ладно, – наконец сказал Алешка. – Давай сделаем так… Хотя нет… Лучше я к тебе завтра заеду… Может, ты их убрал куда-нибудь не туда…

Он посмотрел на Ленку.

– На меня не смотрите, – быстро заговорила она. – Я их никуда не убирала и вообще ничего не знаю. Может, их хачик украл.

– Он умер, – сказал я.

– Тем более. Сначала украл, а потом умер. От радости напился и выехал на встречную полосу. Он же заходил до этого к нам в комнату. Ты оставлял его там одного?

Она пристально смотрела на меня.

– Я… не помню, – сказал я. – Кажется, не оставлял.

– Кажется? Тебе вечно что-нибудь кажется. Вспоминай давай – оставлял или нет.

– Кажется, нет.

– А ну тебя! – Она всплеснула руками.

– Нет, не оставлял.

– Точно?

– Кажется, да.

– Короче, – вмешался Алешка. – У меня еще есть пара дней. Давайте я завтра заеду. Поищите к тому времени хорошо. Может, в шкаф куда-нибудь с бельем закинули или еще что-нибудь… Иногда так бывает.

– Мы поищем, – заверила его Ленка. – Ты не волнуйся. Мы обязательно их найдем.

Когда мы прощались, он не посмотрел мне в лицо.

На следующий день мы ничего не нашли. И еще через два дня деньги не отыскались. Алешка сначала звонил каждый день, а потом все реже и реже. Через шесть дней Ленка сказала мне, что теперь можно не волноваться.

– Почему это? – спросил я.

– Но он же больше не звонит.

– Ну и что?

– Значит, у них все уладилось. Как-то договорились.

– Там было пять тысяч долларов, – сказал я.

– Я знаю, сколько там было. Для них это не такие уж большие деньги.

– У нас могут убить за сто баксов.

– Только не надо все это драматизировать. Я говорю тебе – все улеглось. А с Алешкой твоим ты все равно давно уже не общался. Сам ведь от него прятался все эти годы.

На следующий день я потерял квитанцию для оплаты за Интернет. Ленка сказала, что, скорее всего, она была в кармане синей рубашки, которую она уже убрала в грязное белье. Мне не хотелось снова идти на почту, поэтому я вывалил весь бак с бельем на пол в ванной комнате.

– Сам потом будешь убирать, – сказала Ленка. – Досталась я за вами бегать. Вас трое, а я одна.

На полу рядом с моей рубашкой, детскими колготками, носками и пододеяльником лежала белая наволочка с больничными печатями.

– Где они? – сказал я, поднимая голову.

– Чего ты заводишься? – быстро заговорила она. – Ничего с твоим Алешкой не случится.

– Где деньги?

– Ты же сам говорил, какой он у них там крутой…

– Где деньги?

– В гараже, чего разорался?

– Где?

– В ящике под чехлами. Там сумка коричневая твоя…

Я уже не слушал ее, потому что бежал к телефону.

– Можно Алексея? – сказал я, стараясь не кричать, когда трубку наконец сняли.

– Его нет.

Голос был потерянный, как будто с другого конца света.

– А когда он будет?

– Я не знаю. Его уже два дня нет.

От ужаса я замолчал.

– А вы не знаете, где он? – спросил меня голос через минуту. – Он просто за хлебом вышел.

– Подождите меня! – закричал я. – Я сейчас к вам приеду. Я его старый друг. Он, наверное, про меня рассказывал.

Через полчаса я вбежал в его подъезд. В руках у меня была толстая от чужих денег сумка.

«Господи, – подумал я, протягивая руку к звонку. – Пусть я сейчас позвоню, и дверь откроет Алешка. Сделай чудо, Господи! Ты добрый, ты можешь».

Загрузка...