Ты – Моя Вера

Глава

2

СПУСТЯ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ

― Анна, вы не можете больше учиться в нашей консерватории, – сообщил ректор, вызвав студентку к себе в кабинет. – Слишком долго мы входили в ваше непростое положение. Оплатите контракт до понедельника или мы вас отчислим.

– Я понимаю. Но… у меня возникли некоторые финансовые трудности, и… – мямлила бледная девушка, – Вы не могли бы дать мне еще одну отсрочку… Мой отец все же сделал немало для консерватории и я…

– Именно потому, что Александр Петрович внес существенный вклад в наше заведение, мы и тянули так долго с отчислением, – отрезал седовласый мужчина в деловом костюме.

– Я понимаю, – она стыдливо опустила голову. – А как насчет бюджетных мест? Может быть, я смогу перевестись? Меня педагоги очень хвалили и…

– К сожалению, в середине учебного года мы не можем предоставить бюджетные места учащимся. Либо в срочном порядке оплатите контракт, либо приходите к нам на следующий год и попытайтесь получить стипендию.

Анна Монастырская обреченно поплелась на выход. Остановившись на ступеньках консерватории, прикрыла на мгновение глаза и жадно глотнула свежего воздуха. Хотелось заорать во всю глотку как выпотрошенное животное. От боли. От обиды. От унизительного положения, в котором по воле злой судьбы она оказалась. В один день ее радостная жизнь закончилась. Построенное родителями беззаботное царство, в котором она пребывала с самого рождения, в один миг с оглушительным треском рухнуло. А теперь Анна жалко топчется на обломках своего счастья, продолжая катиться по наклонной вниз.

Отчисление из консерватории, ее уничтоженная мечта стать музыкантом, лишь добавка к основному “блюду”. Потому что главное, самое страшное, что с ней произошло, Анна уже пережила. Она стояла несколько мгновений с остекленевшим взглядом, не видя перед собой никого и ничего. Не зная, куда теперь идти. И что делать дальше. Даже слезы закончились. За нее плакал дождь, крупными каплями стекая по щекам.

Полгода назад произошла страшная авария. Говорят, машина была неисправна, а водитель не справился с управлением… Целая семья, направляющаяся в аэропорт, за пару минут погибла на месте. Анне сообщили, что никто из них не страдал. Все произошло настолько быстро, что они даже не успели осознать случившееся. Буквально за несколько мгновений она потеряла отца, мать и десятилетнего братика. А через месяц, у ее бабушки, не выдержало сердце, и пожилая женщина скончалась от горя на руках у внучки.

В тот роковой день отцу так и не удалось поговорить с Волковым. Олигарх срочно выехал в Европу. Отец вернулся с не состоявшейся встречи очень злым и встревоженным. Даже повысил на Анну голос. Они разругались вдрызг, чего отродясь не было. Она помнит, что в сердцах бросила отцу злое, глупое: “Ненавижу!”. До сих пор стыдно. А потом в один момент… вся семья… а через месяц… бабушка…

Анна Монастырская плохо помнила последние полгода. Все это время она находилась под воздействием сильных успокоительных. Два месяца пролежала в больнице и только недавно оправилась от нервного срыва. Ее пичкали огромным количеством лекарств, иначе девушка не смогла бы даже явиться на похороны своей семьи. В то время адвокат семьи и хороший друг ее отца, Эдуард Степанович, поддерживал ее и не оставлял ни на секунду. Он нашел ей врача и устроил в частную клинику. А после, когда Анна подписала какие-то документы, внезапно исчез… Она даже не помнит, где именно ставила подпись. Кажется, адвокат что-то говорил о том, что ее отец влез в долги, завод перестал приносить прибыль, что она, как единственная наследница должна расплатиться с кредиторами, чтобы ее не преследовали и не затаскали по судам. Его слова звучали как в тумане. Анне до сих пор адски больно вспоминать то время.

В день вступления в наследство оказалось, что ей придется съехать из любимого родительского дома. Он также отошел в счет уплаты долга. Если бы не квартира бабушки, она бы, наверное, осталась на улице. Все ее банковские счета оказались пусты. Кредиторы забрали даже мамины фамильные драгоценности. У Анны Монастырской, некогда богатой наследницы миллионного состояния, не осталось ничего… У Анны Монастырской, некогда любимой и любящей дочери, сестры, внучки – не осталось никого…

Друзья родителей сначала пытались поддержать, интересовались как она, а потом со временем перестали звонить. Все ее состоятельные подруги детства куда-то испарились. На всем белом свете не осталось ни единой души, которая бы о ней побеспокоилась.

– Монастырская?! – вдруг окликнул ее мужской голос, выводя из тяжелых раздумий.

– Ростик? – она удивленно обернулась и взглянула на брата ее некогда лучшей подруги, которая после похорон пропала первой. – А что ты здесь делаешь?

– А я это… проездом, в общем, – засмущался парень, как обычно в ее присутствии. Анна догадалась, что он, видимо, подвозил очередную соблазненную им молодую девушку на занятие. – Ты на пары?

– Нет, я… забрала документы, – стыдливо потупилась девушка.

– А чего так? – спросил Ростик, а потом, видимо не правильно расценив мотивы ее поступка, добавил: – А, ну да. Ты вообще как? Как дела, что новенького?

Как она?! Анна горько хмыкнула. Странный вопрос, учитывая ее нынешние обстоятельства. Но брат подруги всегда относился к ней по-доброму и был весьма мил, насколько она его помнила со школы. Кира однажды даже поделилась, что Ростик к ней неровно дышит. Анна тогда отмахнулась от слов одноклассницы, так как ее брат был неравнодушен к любой смазливой молодой девушке.

– Ростик, – внезапно ее осенило, и Анна, подавила свою гордость, спросила: – Ты не знаешь, кому нужен человек, умеющий играть на фортепьяно?

– Знаю. А тебе зачем?

– Мне работа нужна. А ничего другого я делать не умею.

– У тебя проблемы с деньгами? Так чего ты молчала?! – воскликнул парень, вытащил бумажник и протянул ей пятитысячную купюру. Анна остолбенело взглянула на деньги и мгновенно покраснела от стыда.

– Спасибо, – еле выдавила она из себя. Ростик не виноват. Он же пытается ей помочь, просто она впервые оказалась в настолько плачевном и унизительном положении. – Очень мило с твоей стороны. Но я не возьму.

– Монастырская, завязывай со своей графской гордостью! Я же от чистого сердца.

– Я знаю. Но если ты действительно хочешь помочь, то скажи, пожалуйста, куда мне на работу устроиться.

– Батя моего друга открыл новый ресторан. Цивильный, там, кажется, нужен музыкант. Давай я тебя туда подкину.

После того, как Ростик поговорил с владельцем и управляющим, а Анна успешно прошла собеседование, ее быстро приняли. И вот уже месяц Анна работала в новом элитном заведении, похожем на одно из тех, в которых она часто отдыхала с родителями. От уборщиц того же ресторана она узнала, что в один крупный супермаркет требуется работница. Ей очень нужны были деньги. В первую очередь она должна накопить на памятники родным. Затем, собрать нужную сумму и попытаться восстановиться в консерватории, если на следующий год не удастся попасть на бюджет.

Ее взяли и на вторую работу. Выдали униформу и послали драить туалеты. Анна не гнушалась простой работы, хоть с непривычки на нежных тонких пальцах кожа покраснела и шелушилась. Анна ходила как робот, выполняя свои обязанности, чтобы хоть как-то отвлечься от сумасшедшей боли и немного успокоить рыдающее кровавыми слезами еле бьющееся сердце. Со смертью целой семьи в ней что-то умерло. Что-то важное. Живое. Словно с их потерей она сама перестала существовать. Плевать на тяжелый малооплачиваемый труд, плевать, что из богатой наследницы миллионного состояния, из статуса “принцессы” ее перевели в обычные уборщицы. Она готова до конца своих дней отдирать проклятые вонючие унитазы, только бы родители, братик и бабушка оказались снова рядом. Если бы отец просто обанкротился, Анна была бы счастлива! Ведь в таком случае, они были бы все равно вместе… а так… она осталась совершенно одна в целом мире. Никому не нужная, убитая горем, сломленная и одинокая.

После ночной смены она зашла в квартиру, где еще веяло бабушкиными духами. Прошла на кухню, открыла холодильник и уставилась на купленный вчерашний кефир и небольшую булочку. Кто бы мог подумать, что у девушки, которую отец специально возил в Японию, чтобы отведать только появившиеся в родной стране настоящие «суши», теперь элементарно нет средств, питаться даже простыми продуктами. Анна так и не смогла запихнуть в себя ни крошки после тяжелого дня. Поплелась в комнату, надела старую кофту, принадлежащую бабушке. Вдохнула все еще ощутимый ее пряный запах, пытаясь отогреть свою замерзшую от горя душу, и рухнула на кровать прямо в одежде. Давя разрывающие грудь глухие рыдания, Анна отчаянно шептала:

– Господи, пожалуйста, верни мне их! Ни о чем больше не прошу… только верни мне мою семью! – сжимаясь в комочек, она прикрыла уставшие веки.

На протяжении долгого времени, каждый раз, когда ее голова касалась подушки, вместо воспоминаний о близких ей людях, вместо любимых лиц, перед внутренним взором отчего-то всплывало безумные серые глаза олигарха Волкова. Может быть потому, что из-за него она поссорилась с родителями, так и не сказав им, как сильно любит. А может, потому что корила себя за то, что ни разу не поблагодарила отца с матерью за все, что они для нее сделали, и по-детски эгоистично принимала их любовь и заботу как должное. Может потому, что толком не успела даже обнять Николашу на прощание … Она не знала, по какой именно причине. Но с того самого ужасного дня токката, плавно переходящая в фугу ре минор, стала мрачным фоном ее новой безрадостной жизни…

Когда Волков вернулся в столицу, Карен уже встречал его в аэропорту.

– Я уж думал за тобой спасательную бригаду посылать! – нервно засмеялся друг, тепло обнимая Волкова. – Вызволять тебя из смирительной рубашки! – от Стаса не ускользнули обеспокоенные взгляды, которые Карен украдкой бросал на него. Переживал, гаденыш усатый! Изначально Волков рассчитывал провести за границей чуть меньше времени. Однако его реабилитация на этот раз оказалась чуть сложнее, чем была раньше. С Кареном все это время он поддерживал связь, тот докладывал о делах компании, тактично умалчивая об одной семье, ставшей для Волкова запретной темой.

– Не дождетесь! – засмеялся в ответ Стас.

– Я рад. Очень рад, – дергано ответил брат, нервно улыбаясь. – А мама как будет рада! Она к твоему приезду целый пир закатила. Твой любимый бозбаш и кюфта уже ждут.

– Понятно. Значит, о делах ближайшую пару часов поговорить не получится.

– Какие дела?! Мама уже раз двадцать звонила. Весь мозг вынесла! Сначала домой, потом все остальное. А не то она из нас обоих начинку сделает и в лаваш завернет. Ты же ее знаешь! – Карен с присущим ему юмором наигранно весело тараторил всю дорогу. Волков знал, отчего брат дергается и каких новостей боится услышать. А вот и зря. В этот раз Стасу снова повезло. Опасения Карена не оправдались.

Когда они въехали в огромный особняк, принадлежащий Волкову, на пороге их уже встречала тучная армянская женщина, которая при виде Стаса расплылась в широкой улыбке.

– Сурен! – выдохнула она. Первый раз Армине назвала его армянским именем, когда ему исполнилось восемь лет, и Стас, несмотря на огромное состояние своей семьи, по сути, остался один. Нареченное имя имело несколько значений: “сильный” и “божественный”. Когда произошла страшная трагедия и родная мать отвернулась от восьмилетнего сына, Армине беспрекословно взяла на себя заботу о маленьком брошенном мальчике. Скорей всего, из благодарности. Его дед хотел ее выгнать после всего случившегося. Но Стас упрямо настоял на том, чтобы Арминэ осталась рядом. Покойный дед не смог тогда отказать внуку. Волков помнит день, когда бедная женщина со слезами признательности гладила его по голове и шептала: “Сурен, мне тебя Бог послал!”. Верующим Стас никогда не был. С его родовой историей было бы странно таковым являться. Тем не менее, Армине вот уже на протяжении тридцати лет живет с ним под одной крышей, заведует его домашним хозяйством и, в отличие от остальных женщин, ни разу его не предавала.

Теперь же Стас смотрел, как ее огромные карие глаза наполнялись тревогой. Арминэ тоже не решалась задать точащий изнутри вопрос. Волков не стал более мучать двух самых близких ему на свете людей.

– Перестаньте смотреть на меня как на привидение. Диагноз не подтвердился. Выдыхаем и расслабляемся. Живо, я сказал!

Армине моментально просияла, ее грузные плечи расслабились, и она тут же стала ворчать.

– А что ты тогда так долго? И почему так редко звонил мне? Почему я должна все узнавать от Карена?! – эта женщина была единственным человеком на всем белом свете, которому позволялось любое поведение в адрес Волкова. Он молча терпел и полную бестактность пожилой женщины, абсолютное отсутствие элементарных манер, и даже ее базарное хамство. Потому что только Армине можно было всё!

Сначала мама-джан покормила своих сыновей приготовленными ею горячими блюдами, а затем, подождав, пока они доедят, ни с того ни с сего отвесила Карену подзатыльник.

– Мама, за что?

– Любовницу новую завел? – прикрикнула Армине. – Когда у тебя жена еще грудью кормит! Наринэ уже все глаза выплакала.

– Мама, я… – пытался оправдаться, в очередной раз нашкодивший любвеобильный Карен.

– Послушай меня внимательно. Если на нервной почве у Наринэ пропадет молоко, я из тебя такой сделаю хаш, пальчики оближешь! Получится лучше, чем из баранины!

– Мама, ты не права.

– И так мне четыре внучки заделал! – продолжала ругаться Арминэ. – А я внука жду. И только попробуй мне его родить с одной из твоих потаскух!

– Как я рад, снова вернуться домой, – хмыкнул Стас, глядя на скривившегося недовольного Карена, который в очередной раз получал нагоняй от своей мамы.

– Кушай, Сурен, кушай, – переключилась на него Арминэ. – Какой худой стал, одни кости! Чем тебя кормили в твоей Швейцарии?! – возмущалась армянка. – А ты куда смотрел?! – она снова отвесила подзатыльник Карену.

– А причем здесь я к его худобе?! – воскликнул брат. – Я еду ему в Швейцарию отправлять должен был?!

– Ты мне еще поговори! – снова накинулась на него Арминэ, но долго гневаться на любимого сына не смогла и тут же переключилась. – Тоже похудел! Плачется, видите ли, она мне, что муж гуляет. Конечно, он гулять будет, если ты его не кормишь нормально! – бубнила себе под нос Армине, уже ругаясь на жену Карена. – Кушай, сына, мама старалась. А то у этой барыни целых три няни, а она ни черта тебе не готовит! Только и знает, что мне в трубку рыдать!

Стас так и не понял, где связь между готовкой и кобелиной натурой Карена, и чем виновата его бедная жена, но мудро решил промолчать. Арминэ отпустила сыновей только после того как убедилась, что оба накормлены до отвала. И пригрозила, что, если кто-нибудь из них похудеет еще хоть на грамм, она их выпорет, и многочисленная охрана им не поможет. Карен пытался возмущаться, что они два здоровых взрослых мужика, одному уже под сорок, а у другого собственные дети, но настоящую армянскую маму такими аргументами не сломишь. Волков улыбался, слушая их перепалку, а в душе был искренне рад снова очутиться дома рядом с близкими ему людьми.

Когда им все же удалось вырваться из заботливых рук Армине, они с Кареном направились в офис. До позднего вечера разгребали рутинные дела. Волков быстро вникал в то, что успел пропустить за целых полгода. В целом Карен в очередной раз отлично справился с руководством его империи. Волков остался доволен. Ближе к вечеру, они решили поехать, немного расслабиться и отпраздновать его возвращения.

Карен повез его в недавно открывшийся элитный ресторан. Сделав заказ, они стали обсуждать развитие стратегии компании и планы на будущее. Внезапно Стас вздрогнул от того, что в зале послышалась фортепианная мелодия. Грустная, тягучая. Въедающаяся в душу миллионами острых разбитых осколков. Волков непроизвольно сжал кулаки с такой силой, что казалось, еще мгновение, и вздутые от напряжения вены разорвутся. Несмотря на проведенное время в Швейцарии, вроде утихомиренный им внутренний монстр снова очнулся и завыл в голос. Но уже от боли… Какого черта?!

Карен повернулся в сторону музыканта, удивленно поднял брови, округлил глаза, а потом пробурчал что-то по-армянски себе под нос. Стас плохо знал этот язык, но, кажется, это было: «Да чтоб вы все горели синим пламенем, мать вашу…» – дальше пошла длинная речь, состоящая из одних матерных слов. Волкову же не надо было оборачиваться и выяснять, кто настолько искусно нажимает на черно-белые клавиши, заставляя мелодию течь по венам прямо к сердцу, чтоб впиться в него, вгрызться, и заставить слезно кровоточить. Его звериный инстинкт подсказывал, что это может быть лишь один человек на свете. В закрытом пансионе Швейцарии он провел много бессонных ночей, прослушивая разных известных исполнителей классической музыки. Ни один не произвел на него настолько ошеломляющего эффекта. Ни один не выворачивал его внутренности наизнанку, принуждая душу одновременно орать от адской боли и рыдать от упоительного блаженства. Так играть могла только она…

– Не говори, что за роялем сейчас сидит Анна Монастырская, – с гнетущей обреченностью прошептал он.

– Сурен, если тебе от этого станет легче, хорошо, не скажу, – сострил Карен и скривился. – Я не знал, что она здесь будет. Мамой клянусь!

Волков повернул голову и взглянул на девушку-наваждение, его личный призрак, преследовавший его на протяжении семи месяцев. Она стала еще тоньше, чем была ранее. Куда же больше?! Лицо бледное, осунувшееся, плечи сгорбленные, а под глазами виднелись огромные жуткие синяки. Она выглядела настолько грустной и одинокой, что у Волкова даже свело скулы от неожиданного сочувствия.

Усилием воли он заставил себя повернуться обратно, подскочил с места и пулей устремился на выход. Выйдя на свежий воздух, он мысленно приказывал себе успокоиться. Семь месяцев лечения коту под хвост! Он честно исполнял все предписания врачей, и только недавно избавился от навязчивого образа этой девочки, перестал ежесекундно слышать душераздирающую мелодию, которую она играла в день их знакомства. Думал, преследовавший его искушающий девичий призрак исчез. А вот хрена с два! Волков весь затрясся, шумно делая резкие выдохи, прикрыл глаза, что даже сквозь закрытые веки просвечивались напряженные сосуды, а мелкий пот посыпался градом со лба.

– Да чтоб тебя! Сурен, прости… брат я… – Карен вышел за ним следом, встал рядом, и, будучи не в силах помочь, чертыхался сквозь зубы.

– Что она здесь делает? – спросил Стас, дергано прохаживаясь в зад вперед.

– Я не знаю.

– Так выясни! – рявкнул он.

– Я думаю, что она здесь работает.

– Что? – Волков удивился. – Зачем ей работать? Монастырский открыл ресторан и заставил дочь развлекать посетителей? Что за бред ты несешь?!

– Стас тебя долго не было. Кое-что произошло, – Карен замолчал на пару мгновений, достал сигарету и закурил. – Монастырский погиб в автокатастрофе. Вместе с женой и сыном. Полгода назад. Разбились насмерть.

– Что?! Как?! Почему ты мне об этом не доложил?! – разозлился ошеломленный Стас.

– Ты же сам мне сказал, что слышать не хочешь о нем.

– Да я же не думал… Господи, – Стас обхватил голову руками и согнулся почти вдвое. – Какого хрена, Карен?! И это все равно не объясняет, зачем наследнице многомиллионного состояния работать в ресторане!

– Дело в том, что у Монастырского были кое-какие проблемы с заводом. Он приходил в день, когда ты уехал. Хотел обсудить выгодную сделку и попросить тебя проинвестировать завод. Его прижали, Стас. Ему нужна была твоя помощь.

– Ты почему мне раньше об этом не сказал?! – рявкнул Волков, резко схватив его за грудки. – Да я бы тогда не уехал! Ты это понимаешь?!

– Сурен, ты сказал молчать, я молчал. Сейчас какие ко мне претензии?! – обиделся Карен и сдернул его руки со своей груди. – В общем, никакая она теперь не наследница. Нищая она. Я так понимаю, Монастырский хотел тебя на ней женить, чтобы решить свои финансовые неурядицы. А ты, считай, вовремя сбежал.

– Вовремя? Вовремя, мать твою? Мой друг погиб! Я мог ему помочь. А теперь он мертв! Это ты называешь «вовремя»?! Ты идиот?!

– Для тебя же старался, чтобы снова не унесло в «неведомые дали»! Плавали, знаем! – огрызнулся Карен. – И зачем тебе дохлый завод? Да и проблемы девахи на нашу голову!

– Заткнись. Еще раз сыграешь со мной в темную, в «неведомые дали» поплывешь ты, понял?! Я тебе устрою далеко и надолго! – зарычал Волков. – Значит так, через час у меня на столе должна лежать полная информация по Монастырскому. Что у него были за долги, кому и так далее. Кто теперь владелец завода и магазинов. И по Анне тоже!

– Стас, а зачем? Если тебе жалко девчонку, давай денег дадим и все!

– Ты не понимаешь, да? – с горечью усмехнулся Волков. – Как вовремя Монастырский умер!

– В каком смысле? – не понял Карен.

– Я видел его финансовую отчетность. Не было у него долгов. Процветающее предприятие с сумасшедшим потенциалом. Зачем ему срочно понадобились мои вложения? А меньше, чем через год у него внезапно появляются долги и он скоропостижно умирает!

– Возможно, несколько неудачных инвестиций, вот и прогорел или проигрался в карты…

– Не зли меня, Карен, а не то я тебе врежу! Через час! – проорал Стас. – Дальше. Найми грамотного человека, чтобы детально изучить смерть Монастырского. Как, когда и при каких обстоятельствах. Так же набери Аверина. Пусть подъедет и объяснит мне, как девочка с трастовым фондом в десятки миллионов долларов пошла работать в ресторан!

– Сурен, а ты уверен, что нам, вернее тебе, стоит в это ввязываться? А если ты прав, и с делом Монастырского не все чисто? Зачем этот гембель на нашу голову? Мы не ввязываемся в чужие проблемы! Тем более, что тебя снова клинит… Ну не подходи ты к ней, я тебя мамой прошу, а?!

Брат был прав. Не рационально ввязываться в чужую, грязную, возможно, опасную игру. Вдобавок Стасу действительно категорически нельзя приближаться к этой девушке. Только вот… в этот момент Волков осознал, что уже давно ввязался. В тот самый роковой вечер, будь он проклят, когда завороженно смотрел на девочку-наваждение с иссиня-черными волосами. Можно было спустить все на тормозах, дать Анне денег, а самому снова сбежать. Только от себя далеко не убежишь. Он пробовал, не получилось. Можно врать себе сколько угодно. Можно сорвать голос, утверждая, что он хочет разобраться со странными обстоятельствами, при которых погиб его друг. Но дело было не только в Монастырском. Скорее, не в нем одном. Изумрудные глаза юной искусительницы острыми гранями врезались в плоть, навеки оставляя отпечаток внутри. Стас ее хочет. Дьявольски, по-звериному… Кажется, его ремиссия подошла к завершению. Еще чуть-чуть и, как законченный наркоман, Волков сорвется в третий раз…